Уильям Шекспир
«Два Веронца. 2 часть.»

"Два Веронца. 2 часть."

Герцог. Но та, о которой я тебе говорю, уже обещана родителями одному достойному молодому дворянину и за нею так тщательно наблюдают, что никакому мужчине нет к ней доступа днем.

Валентин. В таком случае я бы попробовал пробраться к ней ночью.

Герцог. Конечно, но двери так крепко запираются и ключи от дверей так тщательно прячутся, что пробраться к ней ночью нет возможности.

Валентин. Но кто-же мешает войти в её комнаты через окно?

Герцог. Ея комната помещается так высоко, а стены так гладки, что взобраться по ним, не подвергая жизнь очевидной опасности,- нет на какой возможности.

Валентин. В таком случае, искусно сделанная веревочная лестница, привешенная к паре хорошо вбитых крюков, совершенно достаточна, чтоб по ней взобраться на башню новой Геро отважному Леандру, который попробует это сделать.

Герцог. Ты - дворянин хорошей крови; скажи мне где я могу найти такую лестницу?

Валентин. Когда вы думаете употребить ее в дело? Скажите мне это, благородный герцог.

Герцог. Сегодня ночью, ибо любовь, точно дитя, хватается за все, что может достать.

Валентин. К семи часам я добуду вам лестницу.

Герцог. Но, послушай: я отправлюсь туда один: как мне доставить ее на место?

Валентин. Она будет так легка, что вам не составит ни малейшего труда пронести ее под длинным плащем.

Герцог. Под таким, например, как твой?

Валентин. Да, благородный герцог.

Герцог. Позволь мне посмотреть твой плащ; я добуду себе плащ такой-же длины.

Валентин. О, всякий плащ годится для этого.

Герцог. Но как мне надеть его? Позволь мне, прошу тебя, примерить на себе твой плащ... Это что за письмо?... Как "Сильвии"?.. А вот тут и лестница, о какой мы только-что говорили... На этот раз я позволю себе взломать печать (Читает):

"Мои мысли и ночью находят пристанище у моей Сильвии,

И я, дающий им полет, я считаю их своими рабами.

Ах, если-бы их господин мог проскользнуть всюду с

такою легкостью, как оне,

Он нашел-бы убежище там, где приютились эти

безчувственные!

Мои герольды - мысли покоятся на груди твоей чистой,

А я, их король, отсылающий их туда,

Я проклинаю милость, которою наделяет их эта

божественная грация,

Ибо я бы желал для самого себя счастия, которым

пользуются мои подданные,

Посылая их туда, я проклинаю себя

За то, что они находятся там, где должен быть их

господин.

А это что?

Сильвия, в эту ночь я освобожу тебя.

Так, так... А вот и лестница для этой цели. Как? ты который не более, как сын Меропса, ты вздумал, подобно Фаэтону, управлять божественной колесницей, и сжег мир своей дерзкой самонадеянностью! Неужели ты захотел добраться до звезд, потому только, что они и тебе светят? Ступай, низкий проныра, дерзкий раб, обольщай раболепной улыбкой тебе подобных! Поверь мне, только моему снисхождению, а вовсе не твоим достоинствам, обязан ты тем, что можешь удалиться отсюда безнаказанным. Поблагодари меня за это более, чем за все те милости, которыми так безумно я осыпал тебя. Но если ты останешься в моих владениях долее, чем самая быстрая скорость требует того, чтобы оставить наш королевский двор, то клянусь тебе небом, мой гнев далеко превзойдеть любовь, которую я когда-либо питал к моей дочери или к тебе. Иди... я не хочу слышать таких бесполезных оправданий; если дорожишь жизнию - уходи (Уходит Герцог).

Валентин. Разве смерть не лучше жизни мучений? Умереть - ведь это расстаться с самим собой; расстаться с нею - то же, что расстаться с самим собой. Какое смертельное изгнание! Какой свет останется светом, если Сильвия будет невидимой? Какая радость останется радостью, если Сильвии не будет? Разве достаточно только воображать, что она со мною и довольствоваться только призраками совершенства? Ночью, если я не с Сильвией, даже в пении соловья нет музыки. Днем, если я не вижу Сильвии, я не наслаждаюсь созерцанием дня. Она - моя сущность, и я перестаю существовать, если я не могу быть, благодаря её дивному влиянию, вскармливаемым, озаренным, согреваемым! Я не избегаю смерти, избегая его смертного приговора. Оставаясь здесь, я жду смерти, но уходя отсюда, я ухожу от жизни.

Входят Протей и Лаунс.

Протей. Беги, парень, беги, беги и найди его!

Лаунс. Эй! Эй!

Протей. Что ты видишь?

Лаунс. Того, кого мы ищем. На голове его нет ни одного волоска, который бы не был Валентином.

Протей. Это ты, Валентин?

Валентин. Нет.

Протей. Кто-же, в таком случае? Тень его?

Валентин. И не тень.

Протей. Ну так кто-же?

Валентин. Ничто.

Лаунс. А разве ничто может разговаривать? Синьор, я если я отдую его...

Протей. Кого отдуешь?

Лаунс. Да это ничто.

Протей. Болван, не смей.

Лаунс. Но, синьор, ведь я только ничто отдую; позвольте мне...

Протей. Говорят тебе, мошенник, не смей. Друг Валентин, одно слово...

Валентин. Мои уши заложены; оне не могут слышать добрых вестей,- до такой степени они полны дурными.

Протей. В таком случае я похороню свои в глубоком молчании, потому что оне жестоки, неблагозвучны, дурны.

Валентин. Разве Сильвия умерла?

Протей. Нет, Валентин.

Валентин. Да, действительно, нет Валентина для божественной Сильвии! Изменила-ли она мне?

Протей. Нет, Валентин.

Валентин. Да, нет Валентина, если Сильвия ему изменила. Какие вести?

Лаунс. Обнародовано повеление о вашем изгнании.

Протей. Да, что ты изгнан отсюда. Да, таковы вести. Изгнан отсюда, от Сильвии и от меня, твоего друга.

Валентин. О, я уже напитан этим горем и новый прием его задушит меня. Знает-ли Сильвия, что я изгнан?

Протей. О, да, да и она пожертвовала этому приговору, который еще не отменен и сохраняет всю свою силу - море тех растаявших жемчужин, которые иначе называются слезами; она бросила их к ногам сурового отца, бросившись покорно на колени перед ним, ломая руки, которые точно побледнели от страдания,- такою белизной оне отличаются. Но ни её согнутые колени, ни белоснежные, протянутые руки, ни тяжкие вздохи, ни её глубокие стоны, ни серебром - падающия слезы,- ничто не могло тронуть непреклонного отца. Но если захватят Валентина, то он должен будет умереть! К тому-же её заступничество его до такой степени раздражило, когда она умоляла простить тебя, что он приказал заключить ее в дувшую темницу, с жестокой угрозой оставить ее там навсегда.

Валентин. Ни слова более, если только слово, которое тебе остается сказать, не будет иметь рокового влияния на мою жизнь! Если оно таково то, прошу тебя, шепни мне его на ухо, как заключительный припев к моему беспредельному горю.

Протей. Переставь огорчаться тем, чего нельзя исправить и поищи лучше, как пособить тому, что заставляет тебя страдать. Время - кормилица и виновник всякого блага. Если ты останешься здесь, ты не увидишь твоей любви, оставаясь здесь, ты только подвергаешь свою жизнь опасности. Надежда - посох любовника; уходи, захватив его с собой и пользуйся им против внушений отчаяния. Твои письма могут быть здесь, хотя тебя и не будет здесь; будучи адресованы ко мне, оне будут положены на белоснежную грудь твоей любви. Теперь не время напрасных сожалений. Пойдем, я провожу тебя до ворот города. Дорогой мы поговорим подробно обо всем, что касается твоих любовных дел. Из любви к Сильвии, если не из любви к самому себе, будь осторожен. Пойдем.

Валентин. Лаунс, прошу тебя, если ты увидишь моего слугу, скажи ему, чтобы он спешил и нагнал меня у Северных ворот.

Протей. Ступай, болван, отыщи его. Пойдем, Валентин.

Валентин. О, дорогая Сильвия! О, несчастный Валентин! (Уходят Валентинь и Протей).

Лаунс. Я, видите-ли, болван; однако же, у меня хватило ума сообразить, что мой господин нечто вроде плута, а ведь это все равно, что и настоящий плут. Никто из живых существ не знает, что я влюблен, и однако я, действительно, влюблен. Этой тайны не вытянешь у меня даже цугом,- ни того не вытянешь, кто - предмет моей любви; и однако, предмет этот женщина; но кто эта женщина я не скажу и самому себе; и однако, это - девица с фермы; и однако, она - не совсем девица, потому что были уже крестины, и все-таки девица, потому что она девица на ферме и служит из жалования. В ней больше качеств, чем в хорошей лягавой собаке, что, конечно, много для простой христианской души. Вот список её качеств: "Imprimis: она может искать и приносить". Что-жь, ведь и от клячи не требуется больше; к тому же кляча даже и искать-то не может; она может только приносить. Значит, она лучше клячи. "Item: она может доить". Чудесная добродетель, не правда-ли? в девице, у которой руки чисты.

Входит Спид.

Спид. Ну, что, синьор Лаунс, какие новости, любезнейший?

Лаунс. Любезнейший?- Чем-же я тебе любезен?

Спид. Ну, так и есть. Старая привычка перетолковывать слова? Какие новости начертаны на этой бумажке?

Лаунс. Самые черные новости, о которых ты когда-либо слышал.

Спид. То есть, как черные?

Лаунс. Да, черные как чернила.

Спид. Дай мне прочесть.

Лаунс. Ишь, чего захотел, дурень. Ты и читать-то не умеешь.

Спид. Нет врешь, умею.

Лаунс. Ну, подожди, я проэкзаменую тебя. Скажи-ка мне: кто тебя произвел на свет?

Спид. Разумеется, сын моего деда.

Лаунс. О, безграмотный болван! Тебя произвел на свет сын твоей бабушки. Сейчас видно, что ты не умеешь читать.

Спид. Да ты лучше, дурак, экзаменуй меня по этой бумажке.

Лаунс. Ну, хорошо, да придет тебе на помощь св. Николай!

Спид. "Imprimis: она может доить".

Лаунс. Ну, да, это она действительно может.

Спид. "Item: она варит прекрасное пиво".

Лаунс. Отсюда, видишь-ли, ноговорка: благословенны варящие хорошее пиво.

Спид. "Item: она умеет шить".

Л аунс. Важное обстоятельство.

Сиид. "Item: онаумеет вязать".

Лаунс. Чего еще нужно человеку, когда у него есть жена, которая может ему вязать чулки?

Спид. "Item: она может мыть и катать".

Л а у и е . Совершенно особенная добродетель: не мытьем, значит, так катаньем.

Спид. "Item: онаумеет прясть>.

Лаунс. Чегоже лучше, если прялкой она будет заработывать себе на иропитание?

Спид. "Item: у ней множество добродетелей без названия".

Лаунс. Это, видишь-ли, значит, что у ней много незаконнорожденных добродетелей, таких, которые не знают своих родителей, следовательно, и имен не имеют.

Спид. А теперь следуют пороки.

Лаунс. По пятам её добродетелей.

Спид. "Item: не следует целовать ее на тощак, ради особенного дуновенья из её рта".

Лаунс. Ну, что-же? это ничего. Этот недостаток можно исправить завтраком. Продолжай.

Спид. "Item: она любит поесть".

Лаунс. Это, значит, постоянно исправляет дурной запах.

Спид. "Item; она говорит во сне".

Лаунс. Ну, это все равно: лишь бы она не спала, когда говорит.

Спид. "Item: она не словоохотлива".

Лаунс. Вот болван-то! Считать это пороком! Да ведь несловоохотливость - величайшая из добродетелей женщин. Прошу тебя: вычеркни ее отсюда и поставь во главе главных добродетелей.

Спид. "Item: она кокетлива".

Лаунс. И это вычеркни. Кокетство оставлено в наследство нашей праматерью Еввой её дочерям. Отнять это наследство у них нет никакой возможности.

Спид. "Item: она беззуба".

Лаунс. Тем лучше, ибо я люблю корки.

Спидь. "Item: она сварлива".

Лаунс. Ничего, ибо у ней нет зубов, чтобы кусаться.

Спид. "Item: она любит выпить",

Лаунс. Так что-же? Если спиртный напиток хорош, то пусть его пробует; а не захочет, я и сам не дурак! Как-же не пользоваться хорошим!

Спид. "Item: она слишком щедра".

Лаунс. На слова? не может быть, потому что выше сказано, что она не словоохотлива; на деньги? Не будет, потому что кошелек будет у меня в кармане, а на все остальное - пусть себе: ничего не поделаешь. Ну, продолжай.

Спид. "Item, у ней более волос, чем ума, более недостатков, чем волос и более денег, чем недостатков".

Лаунс. Ну и довольно, я ее беру. По этой статье, она была и не была моею втечение двух или трех раз. Повтори-ка это еще раз.

Спид. "Item, у ней более волос, чем ума".

Лаунс. "Более волос чем ума"... Может быть да, и доказать не трудно. Крышка солонки покрывает соль, значит она - больше соли; волосы покрывают ум,- значит они больше ума: содержимое меньше содержащаго. За тем?

Спид. "Более недостатков, чем ума".

Лаунс. Ну, это конечно, чудовищно. Ах, если-бы не это...

Спид. "И более денег, чем недостатков".

Лаунс. Прекрасно, это последнее обстоятельство скрашивает все её недостатки. Решено, я ее беру. А если и будет свадьба, так как нет ничего невозможнаго...

Спид. Что-же тогда?

Лаунс. Ну, тогда я скажу тебе, что твой господин ожидает тебя у Северных ворот.

Спид. Меня?

Лаунс. Да, тебя. За кого ты себя принимаешь? Он ожидал и не таких как ты.

Спид. Значит надо идти?

Лаунс. Тебе, значит, бежать надо, сломя голову, потому что ты так долго зевал здесь, что бегом не поспеешь.

Спид. Отчего ты мне не сказал раньше? Чорт бы тебя побрал с твоими любовными письмами (Уходит).

Лаунс. Ну, достанется же ему за прочтение моего письма! Грубый раб, который сует свой нос в чужие секреты. Пойдем за ним. Не без удовольствия посмотрю, я как ему зададут трепку (Уходит).

СЦЕНА II.

Милан. Комната во дворце Герцога.

Входят: Герцои и Турио; потом Протей.

Герцог. Синьор Турио, успокойтесь; теперь, когда Валентин изгнан, она полюбит вас.

Турио. С тех пор, как он изгнан, она еще более ненавидит, она гнушается моего общества и так издевается надо мною, что я окончательно потерял всякую надежду.

Герцог. Этот слабый оттиск любви похож на фигурку, вырезанную во льду. Довольно и часа тепла, чтобы он растаял и потерял свою форму. Немного тепла распустит её ледяные чувства, и недостойный Валентин будет забыт.- Ну, что, синьор Протей? Уехал ваш соотечественник, согласно нашему повелению?

Протей. Уехал, благородный герцог.

Герцог. Мня дочь с печалью приняла известие об его отъезде.

Протей. Немного времени убьет её печаль.

Герцог. Я и сам так думаю, но Турио не верит. Протей прекрасное мнение, которое я составил себе о тебе, после всех доказательств преданности, данных мне тобою располагает меня еще раз посоветоваться с тобой.

ГИротей. С той минуты, как я изменю преданности вашей милости, пусть я перестану жить в обладании вашими милостями.

Герцог. Ты знаешь, как сильно я-бы желал заключить союз между синьором Турио и моею дочерью.

Протей. Да, благородный герцог, знаю.

Гердог. Ты, конечно, знаешь также, что она решительно противится моей воле.

Протей. Да, противилась, благородный герцог, когда Валентин был здесь.

Протей. Да, но она и теперь продолжает упорствовать. Как нам заставить ее забыть любовь Валентина и полюбить Турио?

Протей. Лучшее средство, очернить Валентина в том, что он вероломен, труслив и самого низкого происхождения,- три недостатка, самые ненавистные всякой женщине.

Герцоц. Да, но она подумает, что все это говорится только из ненависти к нему.

Протей. Да, если это будет говорить враг Валентина. Поэтому, необходимо, чтобы все это было говорено с представлением доказательств кем-нибудь, кого-бы она считала его другом.

Герцог. Прекрасно! Возьмите на себя наклеветать на него.

Протей. Мне это противно, благородный герцог; это - плохая роль для дворянина, в особенности, когда клевещут на друга.

Герцог. Но если ваши похвалы не могут помочь ему, то и ваша клевета не повредит ему. Такая роль, поэтому, безразлична,- в особенности по просьбе вашего друга.

Протей. Вы одержали верх надо мною, благородный герцог. Если я могу повлиять на нее чем-нибудь, что я могу сказать к его невыгоде, то она скоро разлюбит его. Но предположив даже, что мы искореним её любовь к Валентину,- из этого еще не последует, что она полюбит Турио.

Турио. Поэтому, когда вы будете разматывать её любовь к нему, то, чтобы она не спуталась и не сделалась негодной, постарайтесь наматывать ее на меня. А это можно сделать, возвеличивая меня столько-же, сколько вы будете унижать Валентина.

Герцог. И так, Протей, мы надеемся на вас в этом деле, зная через Валентина, что вы в другом месте имеете предмет вашей любви и что вы неспособны так скоро изменить ваших чувств. Успокоенный на этот счет вы будете допущены беседовать с Сильвией вполне свободно. Она грустит, скучает, сокрушается, но ради вашего друга, она будет рада вас видеть. Тогда вы в состоянии будете, благодаря вашим доводам, расположить ее ненавидеть Валентина и полюбить моего друга

Протей. Все, что могу, я сделаю. Но вы, синьор Турио, вы недостаточно предприимчивы. Вам-бы следовало удабривать её желания нечаянными сонетами, которых рифмы, хорошо расположенные, должны быть полны преданности.

Герцог. Да, велика власть божественной поэзии.

Протей. Скажите ей, что на алтарь её красоты вы приносите в жертву и ваши слезы, и ваши вздохи, и ваше сердце. Пишите, пока не высохнут чернила в вашей чернильнице, а когда высохнут, наполните ее вашими слезами. Потом составьте несколько чувствительных строчек, которые открыли-бы ей чистоту вашей любви. Орфей имел на своей лютне, вместо струн, нервы поэта; его божественная игра могла смягчать железо и камни, укрощать тигров и заставляла громадных левиофанов выходить из неизмеримых глубин и плясать на песчаных отмелях. После этих страшно печальных элегий, отправляйтесь ночью под окно комнаты вашей богини с хорошим оркестром и пойте на инструментах какую нибудь грустную мелодию. Мертвое молчание ночи будет лучшим акомпаниментом сладкозвучно-грустной жалобы. Только этим вы можете ее тронуть.

Герцог. Твои наставления показывают, что ты опытен в любви.

Турио. Я с сегодняшняго-же вечера воспользуюсь вашими советами. И так, любезнейший Протей, мой учитель и наставник, не откажитесь пойти сейчас-же со мною в город, чтобы выбрать несколько хороших музыкантов. У меня есть сонет, который как раз пригодится для начала этой прекрасной программы.

Герцог. За дело, синьоры!

Протей. Если вашей светлости будет угодно, мы оставим вас после ужина и затем условимся обо всем.

Герцог. Нет, лучше принимайтесь сейчас-же за дело. Я извиню вас. (Уходят).

ДЕЙСТВИЕ ЧЕТВЕРТОЕ.

СЦЕНА I.

Лес близь Мантуи.

Входят несколько разбойников.

1-й разбойник. Ну, ребята, на места. Я вижу прохожаго.

2-й разбойник. Если-бы их и десять было, не отступать...

Входят Валентин и Спид.

3-й разбойник. Стойте, синьор; подавайте все, что у вас с собой,- не то мы посадим вас и оберем силой.

Спид. Мы погибли, синьор; это - те самые негодяи, которых так боится путешественник.

Валентин. Друзья мои...

1-й разбойник. Совсем нет, синьор; мы враги ваши.

2-й разбойник. Молчи,- послушаем лучше его.

3-й разбойник. Да, клянусь бородой, мы его послушаем, потому что он, кажется, приличный господин.

Валентин. Так знайте же, что мне почти нечего терять. Я - человек, преследуемый судьбой. Все мое богатство состоит из этой бедной одежды: если вы теперь отнимите ее у меня, то отнимите и все, что я имею.

2-й разбойник. Куда вы направляетесь?

Валентин. К Верону.

1-й разбойник. А откуда идете?

Валентин. Из Милана.

3-й разбойник. Долго вы там пробыли?

Валентин. Месяцев шестнадцать. Я бы остался там и дольше, еслиб злая судьба не изгнала меня оттуда.

1-й разбойник. Как, вы были изгнаны?

Валентин. Да.

2-й разбойник. За какой проступок?

Валентин. За проступок, о котором мне неприятно даже вспоминать. Я убил человека, о смерти которого я очень сожалею; но тем не менее, я убил его не изменнически, а в честном поединке, без скрытых преимуществ и низкой измены.

1-й разбойник. Если это так действительно было, то вам не в чем раскаяваться. Неужели в самом деде вас изгнали за такую малость?

Валентин. Да, и рад еще, что так дешево отделался.

1-й разбойник. Знаете вы языки?

Валентин. Да, я обязан этим знанием моим юношеским путешествиям; без этого я часто находился бы в затруднительном положений.

3-й разбойник. Клянусь голым черепом жирного монаха Робина Гуда, этот парень был бы прекрасным начальником нашей грозной шайки.

1-й разбойник. Ну, что-же? возьмем его. Эй, товарищи, на одно слово!

Спид. Господин, сделайтесь-ка разбойником. По всему видно, что это самый почтенный род разбойников.

Валентин. Молчи, негодяй!

2-й разбойник. Скажите-ка нам, осталось-ли у вас еще что-нибудь?

Валентин. Ничего, кроме судьбы.

1-й разбойник. Ну, так знайте, что некоторые из нас - дворяне, которых необузданная юность выбросила из общества почтенных людей. Я и сам был изгнан из Вероны за то, что пробовал похитить одну даму, наследницу и родственницу герцога.

2-й разбойник. А я был изгнан из Мантуи за то, что в гневе пронзил одного дворянина в самое сердце.

1-й разбойник. И я за такие-же пустяки. Но к делу. Мы сознались вам в наших проступках, чтобы оправдать в ваших глазах наш незаконный образ жизни. И так, видя; что вы наделены красивой наружностью, что, по собственным вашим словам, вы знаете языки, и что вы именно такой человек, какой нам нужен...

2-й разбойник. Наконец, что вы изгнанник, мы готовы войти с вами в переговоры: хочешь быть нашим предводителем и, покоряясь необходимости, жить, как и мы, в этих пустынных местах.

1-й разбойник. Что ты на это скажешь? Хочешь пристать к нашей шайке? Скажи: да, и ты будешь начальником над всеми нами; мы будем повиноваться тебе и, управляемые тобою, будем любить тебя, как нашего предводителя и короля.

1-й разбойник. Но если откажешься от нашего предложения, то умрешь.

2-й разбойник. Тебе не придется похваляться нашим предложением.

Валентин. Я принимаю ваше предложение и буду жить с вами, если вы, однако, не будете обижать ни слабых женщин, ни бедных путников.

1-й разбойник. Нет, мы гнушаемся такими подлыми и низкими поступками. Ну, идем к нашим шайкам; мы покажем тебе все наши сокровища, которые, как и мы сами, находятся в полном твоем распоряжении (Уходят).

СЦЕНА II.

Милан. Двор дворца.

Входит Протей.

Протей. Я изменил уже Валентину; теперь я должен надувать и Турио. Под предлогом защищать его, я имел возможность подвинуть дела моей любви. Но Сильвия слишком совершенна, слишком искренна, слишком божественна, и я не в состоянии соблазнить ее моими низкими поступками. Когда я говорю ей о моей истинной к ней преданности, она упрекает меня в моей лживости по отношению к моему другу. Когда приношу в жертву её красоте мои желания, она напоминает мне мое вероломство относительно Юлии, которую я любил. И, однако, не смотря на все эти едкие насмешки, из которых малейшая должна-бы лишить всякой надежды любовника, моя любовь подобна болонке: чем сильнее она отталкивает мою любовь, тем более она ростет и ласкается. Но вот и Турио: теперь мы должны отправиться под окно Сильвии и усладить её слух музыкой.

Входят: Турио и музыканты.

Турио. Как, синьор Протей! Вы проскользнули сюда раньше нас?

Протей. Да, любезный Турио; знаете, любовь проскальзывает там, где нельзя идти прямо.

Турю. Гм! Надеюсь, однако, синьор, что ваша любовь не здесь?

Протей. Здесь, синьор, здесь; в противном случае, меня не было бы здесь.

Турио. Кто-же предмет вашей любви? Ужь не Сильвия-ли?

Протей. Да, Сильвия,- ради вас.

Турио. Примите мою благодарность.- Ну, господа, настраивайте ваши инструменты и сыграйте нам что-нибудь веселенькое.

Входят: хозяин гостинницы и Юлия в мужском платьи. Они остаются в отдалении.

Хозяин. Я вижу, мой юный гость, что вы - в состоянии меланхолии. Что с вами?

Юлия. Должно быть, оттого, что я не могу быть весел.

Хозяин. Э! глупость. Мы сейчас развеселим вас; здесь вы услышите музыку и увидите того дворянина, о котором справлялись.

Юлия. Я звук его голоса услышу?

Хозяин. Конечно.

Юлия. Вот это так музыка (Музыканты играют).

Хозяин. Слушайте! Слушайте!

Юлия. Он между ними?

Хозяин. Да, но молчите; послушаем.

Песня.

Кто-же эта Сильвия? что она,

Если все наши пастушки так восхваляют ее?

Она божественна, прекрасна, умна!

Небо одарило ее всеми прелестями,

-

Чтобы все преклонялись пред нею.

Так-ли она добра, как прекрасна?

Да, красота живет добротой.

В её глазах любовь искала

Лекарства против своей слепоты

И, найдя его,- осталась там.

-

Будем-же воспевать Сильвию:

Скажем, что Сильвия совершенна;

Она превосходит всякое смертное существо,

Живущее на этой печальной земле.

Принесет-же ей гирлянды цветов.

Хозяин. Я вижу, что вы теперь еще меланхоличнее, чем были прежде. Что с вами? Музыка, что-ли, не нравится вам?

Юлия. Вы ошибаетесь; не музыка мне не нравится, а музыкант.

Хозяин. Почему?

Юлия. Он фальшивит.

Хозяин. Что-же? струны не в тоне?

Юлия. Нет не то; но он так фальшво играет, что надрывает струны моего сердца.

Хозяин. У вас чувствительное ухо.

Юлия. Да, я предпочел бы быть глухим; такая игра - истинная пытка для моего сердца.

Хозяин. Вижу, что вы не любите музыки.

Юлия. Нисколько; но когда она так фальшива...

Хозяин. Послушайте! Какой прекрасный переход!

Юлия. Ну да, в переходе-то и есть вся беда.

Хозяин. Вам бы, пожалуй, хотелось, чтобы они играли все одно и то жe!

Юлия. Я бы только хотела, чтобы они играли на один мотив. Но, скажите мне, хозяин, этот синьор Протей, о котором мы с вами говорили, часто бывает у этой дамы?

Хозяин. Скажу вам, что слынал от Лаунса, его слуги: он ее любит без всякой меры.

Юлия. А где Лаунс?

Хозяин. Он пошел за своей собакой; завтра, по приказанию своего господина, он должен отвести ее этой даме в подарок.

Юлия. Тс!.. Отойдем в сторону; общество расходится.

Протей. Не беспокойтесь, синьор Турио. Я так буду защищать вас, что вы сами признаете превосходство моего искусства.

Турио. Где мы встретимся?

Протей. У фонтана Святого Георга.

Турио. До свидания (Уходят Турио и музыканты).

Сильвия появляется у окна.

Протей. Прекрасная синьора, позвольте вам пожелать доброго вечера.

Сильвия. Благодарю вас за вашу музыку, господа. Кто заговорил со мной?

Протей. Некто, прекрасная синьора, которого вы-бы сейчас-же узнали по голосу, если-бы признали незапамятную искренность его сердца.

Сильвия. Синьор Протей, кажется?

Протей. Да, благородная синьора синьор Протей, ваш покорный слуга.

Сильвия. Что-же вам угодно?

Протей. Быть вам угодным.

Ситльвия. С удовольствием исполняю ваше желание; мне именно угодно, чтобы вы, без разговоров, отправились домой спать. О, хитрый, вероломный, лукавый, фальшивый человек! Неужели ты думаешь, что я так легкомысленна, так безразсудна, что обольщусь твоими льстивыми речами, обманувшими уже стольких! Отправляйся, отправляйся назад и проси прощения у дамы твоего сердца Что-же касается меня, клянусь этой бледной царицей ночи, что я презираю тебя за твое искательство, и что даже теперь я упрекаю себя за эту минуту, которую трачу на разговори с тобой.

Протей. Сознаюсь, дорогая любовь моя, что я люблю одну даму, но она умерла.

Юлия. Я-бы могла обнаружить всю твою ложь, если-бы только заговорила, потому что, я уверена, она не похоронена еще (в сторону).

Сильвия. Положим, что она умерла, но твой друг Валентин жив еще, а ты знаешь, что я его невеста. И тебе не стыдно оскорблять его своей докучливостью?

Протей. Я слышал, что и Валентин умер.

Сильвия. Ну, так представь себе, что и я умерла, потому, что,- будь в этом уверен,- моя любовь похоронена в его гробу.

Протей. Божественная синьора, позвольте мне вырвать ее.

Сильвия. Ступай к могиле твоей дамы, призывай ее или, по крайней мере, схорони в могиле свою любовь.

Юлия. Он туг на это ухо (в сторону).

Протей. Прекрасная синьора, если ужь так ожесточено ваше сердце, то даруйте, по крайней мере, моей любви ваш портрет,- портрет, который висит в вашей комнате. Я буду обращаться к нему с моими речами, буду перед ним вздыхать, буду перед ним изливать свои слезы; потому, что если сущность ваших совершенств посвящена другому, то я - не более, как тень, и свою верную любовь обращу к вашей тени.

Юлия (в сторону). Ты наверное и самую сущность обманул-бы и вскоре сделал-бы из неё такую-же тень, как из меня.

Сильвия.Быть вашим кумиром для меня вовсе не лестно, синьор, но если ложь ужь так прекрасно располагает вас к поклонению теням, то пришлите ко мне завтра утром, и я вам пришлю портрет. А затем, покойной ночи.

Протей. Подобно тем несчастным, которые наутро ожидают смертной казни (Уходит Протей. Сильвия удаляется от окна).

Юлия. Хозяин, пойдем и мы.

Хозяин. Чорт возьми! Я, кажется, вздремнул.

Юлия. Скажите мне, где живет синьор Протей?

Хозяин. Разумеется, у меня. Кажется, и день уже настал.

Юлия. Нет еще; но это самая длинная ночь, когда-либо проведенная мною, и самая тяжелая (Уходят).

СЦЕНА III.

Там же.

Входит Эгламур.

Эгламур. Вот час, когда синьора Сильвия назначила мне, чтобы открыть мне свои намерения. Должно быть, она хочет поручить мне какое-нибудь важное дело. Синьора, синьора!

Сильвия (у окна). Кто меня зовет?

Эгламур. Ваш слуга и друг, ожидающий ваших приказаний.

Сильвия. Синьор Эгламур, тысячу раз доброго утра .

Эгламур. И вам столько-же, благородная синьора. Согласно приказаниям вашей милости, я так рано явился, чтобы узнать, что вам будет угодно приказать мне.

Сильвия. О, Эгламур, ты настоящий дворянин (не думай, что я льщу тебе; клянусь, что говорю правду),- храбрый, мудрый, сострадательный, бескорыстный дворянин. Тебе, конечно, не безъизвестно, какую нежную склонность я чувствую к изгнанному Валентину, и как мой отец хочет принудить меня выйти замуж за тщеславного Турио, которого я ненавижу от глубины души. Ты и сам когда-то любил, и я слышала, как ты говорил, что ничто не потрясло твоего сердца так жестоко, как смерть твоей дамы, твоей возлюбленной, и что на её могиле ты принес обет вечного целомудрия, Синьор Эгламур, я-бы хотела соединиться с Валентином, отправиться в Мантую, где, как я слышала, он поселился; но так как по дорогам опасно, то я-бы желала, чтобы ты мне сопутствовал, ты, на верность и честь которого я вполне полагаюсь. Не говори мне о гневе моего отца, Эгламур, но подумай о моем горе, о женском горе, и о законности такого бегства, избавляющего меня от нечестивого союза, который и небом и судьбою будет награжден чумою. Умоляю тебя,- это желание моего сердца, столь-же переполненного печалями, как море переполнено песком,- будь мне спутником, отправляйся со мной. А если не хочешь, то, по крайней мере, скрой от всех то, что я тебе сказала, и я рискну отправиться одна.

Эгламур. Синьора, сочувствую вашему горю, которое, как мне известно, имеет своим источником благородную привязанность, а поэтому, я готов сопутствовать вам, столь-же мало заботясь о том,что может со мной случиться, сколь велико мое желание сделать вас счастливой. Когда вам угодно будет отправиться?

Сильвия. Сегодня-же вечером.

Эгламур. Где мы сойдемся?

Сильвия. В келье отца Патрика, к которому я пойду на исповедь.

Эгламур. Я не заставлю ждать себя, благородная синьора.

Сильвия. До свидания, дорогой Эгламур (Уходит).

СЦЕНА IV.

Там же.

Входит Лаунс с собакой.

Лаунс. Когда имеешь слугу, который ведет себя по собачьи, то дело, видите-ли, принимает скверный оборот. Собака, о которой я заботился с самых её пеленок, собака, которую я спас от потопления, в то время как трое или четверо её сестер и братьев были потоплены; собака, которой я дал такую выучку, что всякий непременно должен сказать: вот какую выучку я бы хотел дать моей собаке! А теперь, мне велят отвести ее в подарок синьоре Сильвии от моего господина, а собака, как только мы вошли в столовую, кидается к тарелке и подтибривает у ней ножку каплуна! Да, печальное дело, когда пес не умеет себя вести в порядочном обществе! Я бы желал иметь такую собаку, говоря по чести, которая бы, так сказать, решилась быть порядочной собакой,- собакой на все руки. Если бы я не был умнее этого пса и не взял бы на себя его провинности, то решительно думаю, что его бы повесили так же верно, как я живу, он бы пострадал за это. Посудите сами: пробрался он, видите-ли, в комнату, в обществе трех или четырех благовоспитанных собачьих сынов, под стол герцога; не успел он еще (простите за выражение) хорошенько поспать, как все ужь и узнали об этом. "Выгнать собаку!" кричит один. "Какой мерзкий пес!" - кричит другой. "Вон его!" кричит третий: "Повесить ее!" кричит герцог... Но я, узнав издали, так сказать, этот запах, сейчас же догадался, что напроказил мой Краб. Вот я и отправился к парню, который имеет должность сечь провинившихся собак, и говорю ему: "Друг, ты пожалуй намерен высечь эту собаку?" - "Безпременно" говорит "хочу".- "Ну, так знай", отвечаю ему, "что ты поступишь не по справедливости, потому, что сделал это я". А он, без дальнейших хлопот, взял да и выгнал меня из комнаты. Много-ли, однако, найдется господ, которые-бы согласились поступать так по отношению к слуге? Да то-ли еще со мной бывало! Я хоть сейчас могу показать под присягой, что сидел в колодке за пуддинги, которые он же и стащил; если-бы не это, то его бы непременно повесили. Меня поставили к позорному столбу за гуся, которого он придушил; в противном случае, он бы сильно пострадал... Теперь-то ты ничего не помнишь, но я помню, какую штуку ты со мной удрал, когда я уходил от синьоры Сильвии. Разве я не наказывал тебе не спускать с меня глаз и делать то, что я буду делать? А разве, собачий ты сын, ты видел, чтобы я подымал заднюю лапу и орошал юбку благородной дамы? Видел ты, чтобы я откалывал такие шутки?

Входят: Протей и Юлия.

Протей. Ты говоришь, что тебя зовут Себастианом?Ты мне нравишься, и я тебе сейчас дам поручение.

Юлия. Какое вам угодно. Сделаю все, что могу.

Протей. Надеюсь (Лаунсу). Эй, негодяй, сын потаскухи, где ты пропадал эти два дня?

Лаунс. По вашим-же поручениям шлялся, водил собаку к синьоре Сильвии.

Протей. А что она сказала, увидав мое маленькое сокровище?

Лаунс. Да просто сказала, что ваша собака скверный пес и что собачий лай - лучшая благодарность за такой подарок.

Протей. Но все-таки она оставила у себя собаку?

Лаунс. И не подумала; я привел ее назад.

Протей. Как? Ты эту собаку предложил ей от меня?

Лаунс. Да, синьор; другую белку у меня подтибрили на рынке мальчишки палача. Ну, тогда я предложил ей свою собственную собаку,- собаку, которая, по крайности, в десять раз больше вашей, так что и подарок оказался больше.

Протей. Убирайся вон и отыщи мою собаку, без неё и не являйся мне на глаза. Вон отсюда, говорят тебе! Тебе только бы сердить меня! Негодяй который то и дело меня срамит. (Уходит Лаунс). Себастиан, я беру тебя на службу к себе, отчасти потому, что я нуждаюсь в молодом человеке, который бы тщательно исполнял мои поручения, потому что на этого дурака решительно нельзя ни в чем полагаться, но в особенности я беру тебя за твое лицо и за твои манеры, которые, если я хороший пророк,- предвещают хорошее воспитание, смышленность и преданность. Вот за это-то, так ты и знай, я беру тебя. А теперь отправляйся, возьми вот это кольцо и отдай синьоре Сильвии от моего имени; та, которая мне его подарила, очень любила меня.

Юлия. Видно, что вы сами не любили ея: если так легко расстаетесь с её подарком. Она, должно быть, умерла.

Протей. Нет, кажется, жива.

Юлия. Увы!

Протей. Что значит этот возглас: увы?

Юлия. Мне так жаль ея!

Протей. Отчего-же жаль?

Юлия. Потому что, я думаю, что она любила вас так же, как вы любите синьору Сильвию. Она мечтает о том, кто забыл её любовь; вы же бредите тою, которая не обращает внимания на вашу любовь. Как жалко, что любовь бывает неразделяема. Когда я думаю об этом, то восклицаю: увы!

Протей. Ну, хорошо. Вот отдай ей это кольцо и в то-же время это письмо... Вот её комната. Скажи моей даме, что я присылаю за её божественным портретом, обещанным мне ею. Когда исполнишь поручение, то возвращайся назад в мою комнату, где ты найдешь меня грустным и одиноким (Уходит Протей).

Юлия. Много-ли найдется женщин, которые бы взялись исполнять такое поручение? Увы, бедный Протей, ты приставил лисицу присматривать за твоими ягнятами. Увы, глупенькая, зачем жалеешь ты того, который презирает тебя всем сердцем? Он презирает меня, потому что любит другую, а я не могу не жалеть его, потому что люблю его. Я дала ему это кольцо, когда он уезжал, чтобы заставить его помнить обо мне, а теперь я должна вымаливать то, что я желала бы получить, предлагать то, в чем мне бы хотелось отказать, восхвалять его постоянство, которое хотелось бы порицать! Я - верная любовница моего господина, но не могу быть верной слугой моего господина, не изменяя самой себе. И однако, я буду ходатайствовать за него, но настолько-же холодно, на сколько - Бог свидетель,- имею отвращение к его успеху.

Входит Сильвия в сопровождении служанки.

Юлия. Прекрасная дама, доброго утра! Прошу вас сказать мне, где я могу найти синьору Сильвию?

Сильвия. А что вы имеете ей сказать, если бы я была ею?

Юлия. Если вы - синьора Сильвия, то я прошу вас выслушать поручение; которое мне дано к вам.

Сильвия. Кем?

Юлия. Моим господином, синьором Протеем.

Сильвия. А! Он вас посылает за портретом?

Юлия. Да, синьора.

Сильвия. Урсула, принеси мой портрет (Урсула приносит портрет). Вот, отдайте это вашему господину. Скажите ему от меня, что некая Юлия, которую он забывает, украсила бы гораздо лучше его комнату, чем эта тень.

Юлия. Синьора, потрудитесь прочитать это письмо... Извините, синьора, по ошибке я подала вам письмо, присланное не вам. Вот ваше.

Сильвия. Позвольте мне взглянуть и на другое.

Юлия. Не могу, синьора; прошу меня извинить.

Сильвия. Ну, так возмите-же и это. - Я даже и взглянуть не желаю на строчки, написанные вашим господином; я знаю, что оне начинены уверениями, переполнены новыми клятвами, которым он изменит так же легко, как легко я разрываю его письмо.

Юлия. Синьора, он посылает вам это кольцо.

Сильвия. Тем более позора для него, что он посылает мне его; я слышала, как он повторял на тысячи ладов, что это кольцо было дано ему его Юлией перед его отъездом. Хотя его лживый палец осквернил это кольцо, но мой палец не сделает такого оскорбления его Юлии.

Юлия. Она благодарит вас.

Сильвия. Что ты хочешь сказать этим?

Юлия. Я благодарю вас, синьора, за то, что вы так интересуетесь ею. Бедная девушка! Мой господин жестоко оскорблял ее.

Сильвия. Ты ее знаешь?

Юлия. Почти так же хорошо, как самою себя. Клянусь вам, что размышляя о её несчастиях, я сотню раз плакал.

Сильвия. Конечно, она предполагает, что Протей изменил ей?

Юлия. Да, я думаю, что она знает; в этом-то именно и состоит её несчастие.

Сильвия. Правда-ли, что она хороша собой?

Юлия. Она, синьора, прежде была красивее, чем теперь. Когда она верила в любовь моего господина, то, по моему мнению, была так же хороша, как и вы; но с тех пор, как она забыла о зеркале и о маске, защищавшей ее от солнца - воздух помрачил розы её ланит и испортил лилейный цвет её лица до такой степени, что она почти так же загорела, как и я.

Сильвия. Какого она роста?

Юлия. Почти моего роста. В Духов день, когда давали различные веселые представления, наша молодежь заставила меня взять на себя женскую роль и одела меня в платье синьоры Юлии; по мнению всех мужчин оно пришлось на меня так хорошо, как если-бы оно было для меня сшито. Поэтому-то я и знаю, что она - такого-же роста, как и я. В этот день я заставила ее серьезно расплакаться, потому-что исполняла чувствительную роль. Видите-ли, синьора, это была роль Ариадны, оплакивающей измену и позорное бегство Тезея. Я так живо передала её страдания, что моя бедная госпожа, тронутая моими слезами, и сама горько расплакалась. О, пусть умру я, если не я перечувствовала все её страдания в воображении.

Сильвия. Она должна быть тебе благодарна, любезный юноша! Увы! Бедная девушка! покинутая и несчастная! Я и сама плачу, когда вспоминаю твой рассказ. Возьми, юноша, этот кошелек, я тебе дарю его за твою любовь к твоей дорогой госпоже (Уходит Сильвия).

Юлия. И она поблагодарит тебя, если ты когда-либо познакомишься с нею. Благородная девушка, кроткая и прекрасная! Надеюсь, что искания моего господина будут приняты очень холодно, если она так сильно интересуется любовью моей госпожи. Увы! Почему любовь может так ребячески резвиться? Вот её портрет. Взгляните на него. Мне кажется, что с этой прической мое лицо было-бы также красиво; и, однако, живописец ей немного польстил, если я сама себе не льщу слишком много. У ней каштановые волосы, у меня - светло-русые. Если только от этого различия зависит любовь Протея, то я добуду себе парик этого цвета. Ея глаза зеленоватые, на подобие стекла, и мои - точно такие-же. Да, но её лоб низок, а мой высок. Что-же любит он в ней, чего-бы не мог любить во мне, если-бы эта бешеная любовь не была слепым богом? Ну, пойдем, тень, пойдем, унеси эту тень,- твою соперницу. О, безчувственная форма! Тебя будут лелеять, целовать, боготворить; и,однако, если-бы его идолопоклонничество хоть чуточку имело больше смысла, то на твоем месте, я была-бы его статуей. С тобой, однако, я буду хорошо обходиться, ради твоей госпожи, которая хорошо со мной обошлась; если бы не это, то, клянусь Юпитером, я-бы уже выцарапала твои лишенные зрения глаза, чтобы уничтожить любовь моего господина к тебе (Уходит).

ДЕЙСТВИЕ ПЯТОЕ.

СЦЕНА I.

Там-же. Аббатство.

Входит Эгламур.

Эгламур. Солнце начинает позолачивать восточную сторону неба, и вот теперь приближается час, когда Сильвия должна сойтись со мной в келье брата Патрика. Она не запоздает, потому-что влюбленные никогда не запаздывают; чаще всего они являются даже раньше условленного времени, до такой степени они нетерпеливы (Входит Сильвия). Ну, да, вот и она. Доброго вечера, синьора.

Сильвия. Аминь, аминь! добрый Эгламур; пройдем через подземный ход у стены аббатства; боюсь, что за мною следят шпионы.

Эгламур. Не бойтесь ничего; до леса нет и трех миль; нам-бы только добраться до него, а там мы в безопасности (Уходит).

СЦЕНА II.

Там-же. Комната во дворце герцога.

Входят: Турио, Протей и Юлия.

Турио. Синьор Протей, что ответила Юлия на мои искания?

Протей. О, Синьор, она оказалась гораздо благосклоннее, чем я думал; но все-таки она сделала много возражений, неблагоприятных вам.

Турио. Что-же? Может быть, она думает, что мои ноги слишком длинны?

Протей. Нет, она находит, что ваши ноги слишком тонки.

Турио. Ну, это ничего; я буду носить сапоги и тогда мои ноги будут казаться потолще.

Протей. Но нет таких шпор, которые бы могли понудить любовь к тому, что она ненавидит.

Турио. А что говорит она о моем лице?

Протей. Что оно бело.

Турио. Она лжет, плутовка, оно смугло.

Протей. Но и жемчуги белы; а по старой поговорке смуглые мужчины, на глаза прекрасных дам - жемчужины.

Юлия (всторону). Правда заключается в том, что такие жемчужины смущают женские глаза; что касается меня, то я зажмурюсь, лишь бы только не смотреть на них.

Турио. Как находит она мой разговор?

Протей. Никуда негодным, когда вы говорите о войне.

Турио. Но, конечно, приятным, когда я говорю о любви и мире?

Юлия (всторону). И еще лучше, когда мирно молчишь.

Турю. Что говорит она о моей храбрости?

Протей. О, синьор, в этом отношении у ней нет никаких сомнений.

Юлия (встрону). Конечно, у ней не может быть сомнений на этот счет, зная его трусость.

Турио. А что она говорит о моем происхождении?

Протей.Что вы человек хорошего рода.

Юлия (всторону). Конечно, что вы происходите от рода, известного своей глупостью.

Турио. Обращает она внимание на мои поместия?

Протей. Да, но сожалеет...

Турио. О чем?

Юлия (всторону). Что они принадлежат такому ослу.

Протей. Что они заложены.

Юлия. Герцог идет.

Входит Гергцог.

Герцог. Что нового, синьор Протей? Что нового, синьор Турио? Кто из вас видел Эгламура?

Турио. Я его не видал.

Протей. Я тоже не видел его.

Герцор. А видели вы мою дочь?

Протей. И её не видал.

Герцог. Ну значит, правда, что она бежала к презренному Валентину, в сопровождении Эгламура. Это верно, потому что брат Лоренцо встретил их в лесу, по которому он бродил из покаяния. Он его прекрасно узнал, я думает, что с ним была она: но так как она была в маске, то он в этом не уверен. Кроме того, она утверждала, что пойдет исповедываться нынешним вечером в келью брата Патрика, но там её не было. Все это подтверждает, что она бежала. Поэтому, прошу вас, не разглагольствуйте, садитесь верхом на лошадей немедленно. Я вас буду ждать при подъеме дороги, ведущей в Мантую. Спешите, господа, и следуйте за мною (Уходит).

Турио. Ну, не своенравная-ли это девчонка? Бежит от счастия, когда само счастие гонится за ней! Пускаюсь в погоню за ними, больше для того, чтобы отомстить Эгламуру, но вовсе не из любви в взбалмошной Сильвии (Уходит).

Пботей. И я отправляюсь, но больше из любви к Сильвии, чем из ненависти к Эгламуру, который сопровождает ее (Уходит).

Юлия. И я отправляюсь, но скорее помешать новой любви Протея, чем из ненависти к Сильвии, убежавшей из любви (Уходит).

СЦЕНА III.

Граница Мантуи. Лес.

Входят Сильвия и разбойники.

Первый разбойник. Ну, подвигайся, подвигайся. Терпение, мы должны свести тебя к нашему начальнику.

Сильвия. Тысячи более ужасных несчастий заставляют меня выносить это несчастие терпеливо.

Второй разбойник. Ну, веди ее.

Первый разбойник. Где дворянин, сопровождавший ее?

Третий разбойник. Он быстроногь и бежал, но Мойсей и Валерий пустились за ним в погоню. Веди ее на западный конец леса, где наш начальник, а мы отправимся в погоню за беглецом. Лес окружен, и он не ускользнет от нас.

Первый разбойник. Ну, ступай, я должен свести тебя в пещеру нашего начальника; не бойся, у него - благородное сердце и не таков он, чтобы обращаться невежливо с женщиной.

Сильвия. О, Валентин! Все это я должна перенести из-за тебя (Уходит).

СЦЕНА IV.

Другая часть леса.

Входит Валентин.

Валентин. Как скоро образуются у человека привычки! Это тенистое уединение, эти пустынные леса мне приятнее богатых, многолюдных городов. Здесь я могу сидеть один, никем не замеченный, и напевать на жалобные напевы соловья мои несчастия и мое горе. О ты, обитающая в моей груди, не оставляй своего жилища надолго, если не хочешь, чтобы рухнуло здание, не оставив после себя даже и памяти о том, чем оно было когда-то! Оживи меня своим присутствием, Сильвия. О, прекрасная нимфа, утешь твоего несчастного пастушка! (Шум шагов и крики).

Входят: Протей, Сильвия и Юлия.

Протей. Да, синьора, я оказал вам эту услугу,- хотя вы и равнодушны к вашему покорному слуге;- с опасностию жизни, я освободил вас от человека, который хотел обезчестить вас. В вознаграждение за это, бросьте на меня ваш ласковый взгляд. Меньшей награды, я не могу требовать, да и вы, я в этом уверен, не могли-бы удовольствоваться меньшею милостию.

Валентин (всторону). Как похоже на сон все то, что я теперь вижу и слышу! Любовь, даруй мне терпение воздержаться еще на несколько секунд.

Сильвия. О, я несчастная!

Протей. Вы были несчастны до моего прихода, но своим приходом я сделал вас счастливой.

Сильвия. Твое приближение составляет верх моего несчастия.

Юлия (всторону). И моего несчастия, когда он приближается к тебе.

Сильвия. Если-бы я была схвачена голодными львами,- я-бы предпочла быть завтраком зверя, чем сознавать, что я спасена лживым Протеем. О, небо знает, как велика моя любовь к Валентину, жизнь которого мне также дорога, как моя душа; и также велика,- потому что больше невозможно,- ненависть, которую я питаю к вероломному (Протею). А поэтому, уходи и прекрати свои искания.

Протей. Я-бы отважился на самый отчаянный поступок, как-бы он не угрожал мне смертью, из-за одного ласкового взгляда. О, как велико несчастие в любви, когда женщина не может любить того, кто ее любит.

Сильвия. Или, подобно Протею, не любить той, которая его любит. Перечитай-же в сердце Юлии историю твоей первой любви; чтобы понравиться ей, ты разорвал твою честь на тысячи клятв и все клятвы обратились в клятвопреступление из любви ко мне. У тебя нет честного слова, если только нет сразу двух честных слов,- что несравненно хуже, чем не иметь никакого слова. Да, лучше совсем не иметь, чем иметь два слова, из которых одно лишнее. Ты изменил твоему другу.

Протей. Но кто-же обращает внимание на дружбу при любви?

Сильвия. Все, кроме Протея.

Протей. Ну, в таком случае, если вас не трогают ни горячия мольбы, ни просьбы, то я восторжествую над вами, как грубый солдат, оружием; я буду любить вас на зло самой природе любви,- сделаю насилие.

Сильвия. О, небо!

Протей. Я заставлю тебя быть моей.

Валентин. Прочь, негодяй, не смей прикасаться к ней! Подлый друг!

Протей. Валентин!

Валентин. Друг, потерявший преданность и любовь! (Такова нынче дружба!) Вероломный! Ты обманул все мои надежды. И одни только глаза мои могли меня убедить в этом! Теперь не посмею сказать, что у меня есть друг: ты изобличил бы меня во лжи. На кого же положиться, когда собственная правая рука изменяет сердцу? Протей, я принужден сказать, что не могу верить тебе более, и вследствие этого, разрываю все связи с человечеством. Рана, нанесенная дерзким человеком, самая глубокая рана. О, проклятое время! Из всех врагов,- друг оказывается самым страшным врагом!

Протей. Мой позор и мое преступление уничтожают меня. Прости мне, Валентин: если искреннее раскаяние может быть достаточным выкупом за мой проступок, то я даю тебе его. Испытываемое мною мучение так же велико, как и то, что я совершил.

Валентин. Хорошо, я вознагражден. Возвращаю тебе честь. Тот, кто не трогается раскаянием, не принадлежит ни небу, ни земле, потому что и земля и небо все прощают. Раскаяние смягчает даже гнев Предвечнаго. Чтоб доказать тебе, как моя дружба к тебе щедра и безусловна, я отдаю тебе все, что когда то было моим в Сильвии.

Юлия, О, я несчастная!

Протей. Посмотри на пажа. Что с ним?

Валентин. Что с тобой, паж? Открой глаза, говори...

Юлия. Ах, дорогой синьор, мой господин поручил мне передать кольцо синьоре Сильвии, а я забыл исполнить это.

Протей. Где это кольцо, паж?

Юлия. Оно здесь, оно здесь.

Протей. Дай посмотреть. Как? Да ведь это кольцо, которое я дал Юлии.

Юлия. Ах, простите, синьор, я ошибся. Вот кольцо, которое вы мне дали передать Сильвии (Дает другое кольцо).

Протей. Но это кольцо, откуда оно у тебя? Пред моим отъездом я его подарил Юлии.

Юлия. Сама Юлия дала мне его, и сама Юлия принесла его сюда.

Протей. Как, Юлия?

Юлия. Посмотри на ту, которая была целью всех твоих клятв и которая сохранила их в сокровеннейшем уголке своего сердца! Сколько раз ты вероломно старался вырвать их! О, Протей! Покрасней при виде этой одежды. Стыдись что заставил меня надеть такое неприличное платье. Если срам живет в переодевании любви, то безчестия меньше,- находит скромность - для женщин в переменах одежды, чем для мужчин в перемене чувства.

Протей. Чем для мужчины в перемене чувства! Да, это правда! О, небо! Если бы мужчина был постоянен, то он был бы совершенством; этот один его недостаток наполняет его пороками и вовлекает в низкие поступки. Непостоянство изменяет прежде, чем возникает. Что нашел я в лице Сильвии, чего бы я не нашел в лице Юлии, если бы смотрел на нее глазами постоянства?

Валентин. Ну, вот и прекрасно! Подайте друг другу руку. Оставьте мне счастие заключить этот счастливый союз. Было бы печально, если бы такие два друга долго оставались врагами.

Протей. Беру тебя в свидетели, Небо, что все мои желания осуществились.

Юлия. И мои также!

Входят разбойники с Герцогом и Турио.

Разбойники. Захват, захват, захват!

Валентин. Оставьте, оставьте, говорят вам; это мой повелитель, герцог. Ваша светлость, вас приветствует человек, потерявший милости, изгнанный Валентин,

Герцог. Синьор Валентин!

Турио. А вот и Сильвия, а Сильвия - моя.

Валентин. Турио, отойди прочь или я брошу тебя в объятия смерти. Держись подальше от моего гнева. Не говори, что Сильвия твоя; если ты еще раз скажешь это, то не увидишь больше Милана. Вот она стоит перед тобой! Попробуй овладеть ею хотя бы одним прикосновением. Осмелься хотя бы дыханием дотронуться до моей любви.

Турио. Синьор Валентин, я ею нисколько не интересуюсь. Дурак тот, кто рискнул-бы собой из-за девушки, которая его не любит. Я не претендую на нее, а потому она твоя.

Герцог. Ты тем более низок и подл, что,- прибегнув ко всем средствам, чтобы обладать ею,- ты отказываешься от неё с такою легкостию. Клянусь честью моих предков, я одобряю твою отвагу, Валентин, и считаю тебя достойным любви императрицы. Знай, я забываю все прежния неприятности, вычеркиваю всякую вражду и снова призываю тебя к нам! Ты имеешь право требовать нового возвеличения за твою несравненную доблесть; я соглашаюсь на твое требование: синьор Валентин, ты дворянин и хорошего рода; возьми-же свою Сильвию, ибо ты заслужил ея.

Валентин. Благодарю вашу светлость. Этот дар переполняет меня счастием. Но теперь, умоляю вас, ради вашей дочери, не откажите в милости, о которой я буду просить вас.

Герцог. Ради тебя я не откажу в этой милости, какова-бы она ни была.

Валентин. Эти изгнанники, с которыми я жил, имеют прекрасные качества. Простите им их прегрешения и позвольте им возвратиться. Они исправились, вежливы, преисполнены добра и могут быть полезны на службе у вас, достойный герцог.

Герцог. Ты победил. Я им прощаю, также как и тебе. Располагай ими по их способностям, известным тебе. А теперь - в Милан. Все наши ссоры мы заключим пирами, играми и редким торжеством.

Валентин. Дорогой, я возьму на себя смелость позабавить вашу светлость рассказами о наших приключениях. Что скажете, вы, благородный герцог об этом юном паже?

Герцог. Я думаю, что он прекрасный мальчик; он краснеет.

Валентин. Могу уверить вас, благородный герцог, что он прекраснее всякого мальчика.

Герцог. Что вы этим хотите сказать?

Валентин. Если вам будет угодно, я вам расскажу, во время нашего путешествия, о событиях, которые приведут вас в немалое удивление. Вперед, Протей,- в наказание, ты должен выслушать рассказ о твоей любви. А когда это будет сделано, то день нашего бракосочетания будет также и днем вашего: одно торжество, один дом и взаимное счастие (Уходят).

Конец.

ПРИМЕЧАНИЯ

ДВА ВЕРОНЦА.

"Два Веронца" впервые появились в издании in folio 1623 года, вышедшем через семь лет после смерти Шекспира. Но комедия эта принадлежит к самым ранним произведениям Шекспира, к эпохе его поэм и сонетов. Шекспир, когда писал Двух Веронцев", всецело находился еще под влиянием модной в то время итальянской и испанской литературы новелл. Самый мотив комедии: любовь молодой девушки, пользующейся переодеванием в мужской костюм, как средством приблизиться к молодому человеку, любимому ею, не быв однакоже узнанной им, очень часто встречается у итальянских и испанских новеллистов. Вполне соглашаясь с мнением большинства критиков, указывающих на значительные лирические красоты комедии, на её пафос и юмор, значительно превосходящий все то, что мы можем встретить в произведениях английских поэтов того времени,- нельзя однакоже не видеть, что комедия построена очень неискусно, неумелой и неопытной рукой. Грубые приемы в мотивировке действия, отрывочности сцен и неудачное окончание указывают на то, что Шекспир был еще очень неопытный драматург, когда написал "Двух Веронцев".

Стр. 4. "Некоторые авторы, однако, утверждают, что подобно тому, как и в прекраснейшем бутоне"... Это-же самое сравнение два раза встречается в сонетах Шекспира. В 70 сонете он говорит: "Злой червь любит самые благоуханные бутоны, да и те предоставляли ему чистую и незапятнанную весну". В сонете 35-м:"Отвратительный червь живет и в благоуханнейшем бутоне; все люди делают ошибки".

Стр. 5. "Двадцать против одного, что он сел на корабль, а я изобразил из себя барана". Тут - непереводимая игра слов, благодаря созвучию слов: "shipp'd" - сел на корабль и "sheep" - баран.

Стр. 6. "Как ни складывай хлев с гвоздем"... Опять непереводимая игра словами, благодаря созвучию: "to pound" - загонять в хлев, "pound" - фунт стерлинг, "pinpold" - закон, "pin" - гвоздь, булавка, "pold" - складывать.

Стр. 6. "Может быть это означает: друзей?" - Непереводимая игра созвучием слов: "nod" - кивать, "I" - я, со словом "noddy" - дурак.

Стр. 7. "Тебе суждено умереть не столь влажно",- намек на старую английскую поговорку: "Кому суждено умереть на виселице, тот не потонет".

Стр. 9. "О, синьора, она не будет лгать"...- непереводимая игра значениями глагола "to lie" - лежать и лгать.

Стр. 10. "Свет любви",- старинная английская плясовая песня; она очень часто упоминается старинными английскими поэтами, из чего можно заключить, что она была очень популярна. Шекспир упоминает об этой песне и в комедии "Много шуму из ничего". "Свет любви" - которая поется без припева; все ее пойте, а я протанцую ее".

Стр. 10. "Да он мелодичен, если вы будете его петь",- непереводимая игра значениями слова "heavy" - грустный, печальный, тяжелый, а также созвучием слова "burden" - тягость, бремя, с словом burthen - припев.

Стр. 14. "Всех святых". В Страфоршире нищие имели обыкновение ходить в день "Всех святых" по деревням и, распевая ("souling") слезливым голосом, так называемую "Souler's song", собирали на помин душ особенного рода пироги ("soul-cakes") и другия подаяния.

Стр. 15. "Потому что любовь слепа*.- Этот упрек в слепоте, делаемой Валентину его слугой по поводу его поклонения смуглой Сильвие,- Шекспир делал и самому себе по поводу своего собственного увлечения смуглой героиней его "сонетовь". Спид говорит Валентину: "если вы ее любите, то не можете видать, потому что любовь слепа". Эту мысль Шекспир подробнее развил в следующих стихах: "О ты, слепой безумец, любовь, что делаешь ты с моими глазами, чтобы они смотрели, не видя того, на что они смотрят? Они знают, что такое красота, они видят, где она находится, а между тем принимают за совершенство то, что есть самое несовершенное" (Сонет 137). Это сближение тем более любопытно, что возлюбленная Валентина обвиняется в том, что румянится; в этом Шекспир упрекает и героиню сонетов: "Ея красота размалевана" - говорит паж, намекая на Сильвию".- "Мой злой гений,- говорит Шекспир в 144-й сонете,- есть женщина, которая румянится".- Вообще следует заметить, что Сильвия комедии и неизвестная дама сонетов - чрезвычайно похожи. Это одно и тоже лицо с одинаковыми чертами характера. В сонетах оно не названо; в "Двух Веронцах" она носит имя Сильвии. То же самое лицо (судя по сходству черт характера) появляется у Шекспира и впоследствии: в комедии "Как вам угодно" - под названием Розалинды, в "Потерянных усилиях любви" - под именем Беатрисы. Кажется, что в первое время своей поэтической деятельности Шекспир следовал тому-же приему, который употреблял и Рафаэль: его первые женские фигуры списаны с натуры и являются не больше как различными, при различных освещениях, портретами той женщины, которую поэт любил.

Стр. 15. "Вы бранили синьора Протея за то, что он ходит без подвязок". В комедии "Как вам угодно" Розалинда указывает на это обстоятельство, как на несомненный признак влюбленности.

Стр. 16. "Синьор Валентин и мой покорный слуга".- "Servant" - слуга, "gentle servant" - любезный, покорный слуга,- так в шекспировское время среди дам было принято называть своих поклонников.

Стр. 20 "Ну что-жь, если и упущу прилив?" - Непереводимая игра слов: "tied" - прилив и "tied" - привязанный.

Схр. 20. "Болтая вздор?" - опять непереводимая игра слов: "tale" - рассказ и "tail" - хвость.

Стр. 21. "В вашей куртке" - "На мне двойная куртка".- Jerkin или jacket - куртка, doublet - двойная куртка. Обыкновенно куртка надевалась поверх двойной куртки, но иногда двойная куртка надевалась и одна, и во многих случаях принималас за простую куртку. Как простая куртка, так и двойная были с рукавами или без рукавов, смотря по моде. Из документов XVI столетия мы видим, что очень часто рукава были отдельными частями одежды и привязывались к простой куртке (jerkin), двойной (doublet), кафтану (coat) и даже к женскому платью, при помощи снурков и лент, по усмотрению каждаго. Двойные куртки и панталоны синего бархата, вышитые золотом, а также двойные панталоны и куртки красного бархата вошли в употребление в царствование Генриха VIII. В 1635 году куртка красного бархата с красными шелковыми рукавами, вся вышитая "венецианским золотом", была поднесена королю сэром Ричардом Кромвелем.

Стр. 26. "Палка меня понимает".- "То есть ты хочешь сказать, что она находится под тобой," - непереводимая игра слов; "understand" - понимать и "stand under" - стоять, находиться под чем нибудь.

Стр. 28. "Если я потеряю их, то, благодаря этой потере сохраню вместо Валентина - Протея и вместо Юлии - Сильвию". То же самое казуистическое оправдание измены находили мы и в одном шекспировском сонете (42): "Если я тебя потеряю,- говорит поэт своему другу,- эта моя потеря будет прибылью моей возлюбленной, а если я ее потеряю, то эту потерянную овечку найдет мой друг; если я потеряю вас обоих, то вы оба найдете друг друга, но вы заставляете носить меня этот крест для моего-же блага". Мы делаем это сближение с целью показать, что сонета и "Два Веронца" - произведевие одной и той же эпохи шекспировского творчества.

Стр. 28. "Заклинаю тебя любовью, тебя, живую табличку, на которой начертаны все мои мысли". - Тоже самое сравнение мы находим в 122 сонете: поэт, обращаясь к своему таинственному другу, говорит: "Твои таблички - мой мозг, где начертаны повсюду прочные воспоминания". "Table-books, или "tables" были дощечки для записывания,- памятные книжки. Гамлет, между прочим, говорит: "My tables,- meet it is, I set it down" Оне обыкновенно делались из слоновой кости или из аспидного камня.

Стр. 34. "Мои герольды - мысли покоятся на груди твоей чистой". - Выраженная здесь мысль была полнее развита Шекспиром в двух сонетах. В 44-м сонете он говорит: "Если бы мысль была сущностью моей грубой плоти, то обидное расстояние не остановило бы моего движения, потому что тогда, несмотря на пространство, я бы переносился с самых отдаленных границ туда, где ты находишься". А в 27-м сонете: "Мои мысли из того места, где я нахожусь, предпринимают ревностное пилигримство к тебе".

Стр. 37. "На белоснежную грудь твоей любви". В XVI столетии дамы носили на передней части корсета маленькие карманы, где прятали разные вещи, как, например, деньги; но эти карманчики предназначались по преимуществу для любовных записок. Намек на эти карманчики мы находим и в "Гамлете": "these to her excellent white bosom".

Ctp. 37. "Вот список его способностей".- В подлиннике вместо слова "список" стоит Cate-log, т. е., кошачий лог,- так называлась марка бега корабля; это слово Лаунс употребляет вместо catlog - каталог, список.

Стр. 38. "Да придет тебе на помощь св. Николай".- св. Николай почитался покровителем ученых и студентов. В одной "Жизни св. Николая", написанной французскими стихами Уассом, капеланом Генриха II, рассказывается, что св. Николай был признан покровителем ученых вследствие того, что открыл убийство трех студентов, отправлявшихся в школу, и своими молитвами возвратил их души в их тела. По статутам школы св. Павла (st. Paul's school), все ученики обязаны были присутствовать на богослужении в лондонской церкви св. Павла в день св. Николая. Понятно, почему приходские клерки Лондона имели своим покровителем св. Николая, но почему во время царствования Генриха IV воры назывались клерками св. Николая? Уэрбортон думает, что они так назывались вследствие смешения Николая с старым Ником. Но это едва-ли так. Другой объяснение более вероятно: из распоряжения против бродяжничества мы можем заключить, что студенты считались большими любителями путешествий. Эти распоряжения признают за ними право просить милостыню; но их сажали в тюрьмы, если они не могли предъявить оправдательных билетов за подписью канцлера того университета, в котором они числились. Нет ничего невероятного, что некоторые из этих многочисленных студентов, шлявшихся по селам и деревням, таскали, но временам, съестные припасы и деньги, когда они "плохо лежали"; вследствие этого и воров вообще с течением времени прозвали "клерками св. Николая".

Стр. 39. "Крышка солонки покрывает соль".- В шекспировское время солонка, подававшаеся за столом была большая серебряная посуда с массивной крышкою. Только одна такая солонка и ставилась на стол. Она находилась на верхнем конце стола; лица, садившиеся на этом конце стола, близ солонки, считались более почетными гостями, чем другия.

Стр. 44. "Клянусь голым черепом жирного монаха Робина Гуда". В этом месте третий разбойник вспоминает веселаго монаха Тука, который, если верить одной старой английской балладе, был вместе и исповедником, и товарищем знаменитого английского разбойника Робина Гуда. В пьесе Пиля одно из действующих лиц говорит: "Мы будем жить и умрем вместе, как Робин Гуд, брат Тук и девственница Марианна".

Стр. 47. "У фонтана св. Георгия".- Единственный случай, когда Шекспир упомянул о так называемых священных фонтанах, хотя, нет ни малейшего сомнения, вера в целебные свойства воды, взятой из священного фонтана была свойственна Шекспиру. Фонтан св. Георга, где должны встретиться Протей и Турио, должно быть взято из какого-нибудь описания итальянских городов, потому что эти фонтаны находились обыкновенно среди великолепных зданий, построенных каким-нибудь набожным богатым человеком.

Стр. 49. "На её могиле ты принес обет вечного целомудрия". Сэр Эгламур был избран Сильвией, как товарищ её путешествия, не только потому, что он "джентльмэн", но также и потому, что его любовь была похоронена в могиле его дамы. Стивенс говорит, что в шекспировские времена вдовы и вдовцы очень часто приносили обеты целомудрия. На этом основании многие из комментаторов полагали, что сэр Эгламур был или вдовец, или-же принес обет, о котором упоминает Сильвия, после смерти той, с которой он был помолвлен.

Стр. 54. "Как она забыла о зеркале и о маске". Стеббес в своей "Anatomies of Abuses", вышедшей в 1595 году, следующим образом описывает женские маски времен Елисаветы: "Когда оне ездили верхами, оне надевали на лица маски, сделанные из бархата которыми покрывали себе все лицо; в этих масках, против глаз, были сделаны отверстия, через которые оне смотрели.

Стр. 54. "Я добуду себе парик каштанового цвета". Женщины носили фальшивые волосы гораздо раньше изобретения париковъ

Уильям Шекспир - Два Веронца. 2 часть., читать текст

См. также Уильям Шекспир (William Shakespeare) - Проза (рассказы, поэмы, романы ...) :

Двенадцатая ночь (Twelfth Night or What You Will)
Перевод П. А. Каншина ДЕЙСТВУЮЩИЯ ЛИЦА. Орсино, герцог Иллирии. Себаст...

ЖАЛОБЫ ВЛЮБЛЕННОЙ
. Перевод П. А. Каншина I. Я лежал на вершине холма, в глубоком ущелье...