Мигель Де Сервантес
«Дон-Кихот Ламанчский. 2 том. 2 часть.»

"Дон-Кихот Ламанчский. 2 том. 2 часть."

- Конечно - воскресить мертваго.

- Я тоже, воскликнул Санчо. Вы, значит, согласны с тем, что слава мужей, воскрешавших мертвых, возвращавших зрение слепым, ноги хромым, и у мощей которых стоит бессменно коленопреклоненная толпа, слава их, говорю, в этом и загробном мире выше славы всех императоров язычников и всех когда либо существовавших на свете рыцарей.

- Согласен.

- Значит, если только у мощей святых угодников теплятся никогда непогасаемые лампады; если только над их гробницами висят восковые изображения рук и ног, если только их телеса короли и епископы носят на своих плечах, если они одни украшают храмы и алтари...

- Кончай, сказал Дон-Кихот; мне интересно знать, что ты хочешь этим сказать.

- А то, что не лучше ли нам попытаться стать святыми, и этим путем достичь той известности, которой мы ищем. Вот, например, не дальше как третьяго дня, у нас сопричислили к лику святых двух монахов, и что-ж? трудно представить себе какая толпа собралась вокруг них лобызать цепи, окружавшие тела усопших праведников. Цепи эти почитаются, как кажется, гораздо больше прославленного меча Роланда, хранящагося в оружейных залах нашего короля, которого да сохранит Господь на многия лета. Лучше, значит, быть простым монахом какого бы то ни было ордена, чем знаменитейшим рыцарем в мире. Двенадцать исправительных ударов, данных во время, угоднее Богу двух тысяч ударов копьями, нанесенных великанам, вампирам и другим чудовищам.

- Согласен, отвечал Дон-Кихот, но нельзя же всем быть монахами; Господь многоразличными путями вводить избранных в свое царство. Друг мой! рыцарство есть тоже установление религиозное, и в раю есть святые рыцари.

- Быть может и есть, но все же монахов там больше.

- Потому что и на свете больше монахом, чем рыцарей.

- Мне кажется, однако, продолжал Санчо, что на свете очень много странников.

- Но очень немногие из них заслуживают название странствующих рыцарей, заметил Дон-Кихот.

В подобных разговорах наши искатели приключений провели целые сутки, не наткнувшись ни на какое приключение, что очень огорчало Дон-Кихота. На следующий день они увидели, наконец, большую деревню Тобозо, к невыразимой радости рыцаря и горю его оруженосца, не знавшего, где живет Дульцинея, которой он никогда в жизни не видал. Оба они приближались к деревне взволнованные: один - желанием увидеть, а другой - не видеть Дульцинеи и мыслью, что станет он делать, если Дон-Кихоту вздумается послать его к своей даме. Рыцарь решился, однако, въехать в деревню не иначе, как ночью, и в ожидании ее укрылся с своим оруженосцем в небольшой, дубовой роще, откуда, в начале ночи, они выехали в Тобозо, где ожидало их то, что расскажется в следующей главе.

Глава IX.

Ровно в полночь Дон-Кихот и Санчо въехали в Тобозо, где все спали в это время глубоким сном. Хотя ночь была довольно темна, но Санчо от души желал, чтобы она была еще темнее, чтобы иметь возможность оправдать ночным мраком то неловкое положение, в котором он скоро должен был очутиться. Всюду раздавался громкий дай собак, оглушавший Дон-Кихота и смущавший душу его оруженосца По временам слышалось хрюканье свиней. мяуканье кошек, рев ослов, и нестройный хор этих голосов, усиливаемый глубокой тишиной ночи, показался рыцарю зловещим предзнаменованием. Тем не менее, обратясь к Санчо, он сказал ему: "друг мой! ведя меня во дворец Дульцинеи; там быть может, еще не спят".

- В какого чорта дворец я вас поведу, отвечал Санчо; тот, в котором я видел Дульцинею был просто избою, да еще самою неказистою во всей деревне.

- Вероятно, удалясь в какой-нибудь скромный павильон своего алказара, говорил Дон-Кихот, она, подобно другим принцессам, проводила там время тогда с женщинами своей свиты.

- Ну уж если вам, во что бы то ни стало, хочется, чтобы изба Дульцинеи была алказаром, то все же подумайте, время ли теперь где бы то ни было держать двери настеж? время ли стучаться к кому бы то ни было и подымать на ноги весь дом. Неужели мы отправляемся к тем госпожам, которых дома открыты во всякое время дня и ночи?

- Друг мой! отъищем сначала алказар, сказал Дон-Кихот, а потом подумаем о том, что нам делать. Но или я ничего не вижу, или это отдаленное здание, кидающее от себя такую широкую тень, должно быть дворцом Дульцинеи.

- Так ведите к меня к нему, может быть тогда мы и попадем в какой-нибудь дворец, только уверяю вас, ответил Санчо, если я даже ощупаю его собственными руками и увижу собственными глазами, и тогда я поверю, что это дворец столько же, как тому, что теперь день.

Дон-Кихот поехал вперед, и сделав около двух сот шагов остановился у подножия массы, кидавшей от себя широкую тень, тут он убедился, что здание это было не алказар, а кладбищенская церковь. Мы у дверей храма, сказал он.

- Я это и без вас вижу, сказал Санчо, и дай только Бог, чтобы мы не очутились у дверей нашей могилы, потому что это дурной знак - шататься по кладбищам в такую позднюю пору, и ведь говорил же я, кажется, вам, что изба вашей даны стоит в каком то глухом переулке.

- Будь ты проклят! воскликнул Дон-Кихот, где, от кого, и когда ты слышал, что жилища царей и принцев строились в глухих переулках?

- Что город, то норов, говорит пословица, отвечал Санчо; и очень быть может, что в Тобозо, так уж принято - помещать в глухих переулках дворцы и другия замечательные здания. Прошу вас: позвольте мне поискать этот алказар - чтоб ему провалиться - и я уверен, что найду его в каком-нибудь закоулке.

- Санчо! говори почтительнее, заметил Дон-Кихот, проведем в мире праздник, и не будем отчаяваться в успехе.

- Слушаю, бормотал Санчо; только я решительно не понимаю, как вы хотите, чтобы я не потерял терпения, и сразу узнал, в такой темноте, дворец вашей дамы, который я видел всего один раз в жизни, между тем вам вы не можете узнать его, видевши сто раз.

- Санчо! ты меня с ума сведешь. Не говорил ли я тебе тысячу раз, отвечал Дон-Кихот, что я никогда не видел очаровательной Дульцинеи, никогда не переступал порога её дворца, и если влюблен в нее, то только по наслышке, по той молве, которая ходит о её уме и красоте.

- В первый раз слышу это, и кстати скажу вам, заметил Санчо, что если вы никогда в жизни не видели ее, то чорт меня возьми, если и я ее видел когда-нибудь.

- Этого не может быть. Ты сам мне говорил, что видел ее, занятую провееванием ржи, когда приносил мне ответ от неё на мое письмо.

- Да ведь я тоже по наслышке посещал ее, отвечал Санчо, и по наслышке приносил вам ответ от нее. Клянусь вам! если я разговаривал когда-нибудь с этой Дульцинеей, то после этого я дрался с луной.

- Санчо! Санчо! перебил рыцарь, есть время для шутов, и бывает время, когда шутки вовсе не кстати. Если я сказал, что я никогда не видел моей даны, то тебе вовсе не кстати повторять тоже самое, особенно когда ты убежден в том, что ты лжешь.

В эту минуту показался на дороге крестьянин, гнавший перед собою двух мулов. Стук его повозки заставил наших искателей приключений предположить, что они встретились с каким-нибудь хлебопашцем, до зари отправлявшимся в поле, и они не ошиблись. Сидя на своей повозке, крестьянин напевал всем известный припев одного старого испанского романса:

Мы задали лихую трепку вам

Французы! под Ронцесвалесом.

- Пусть я умру! воскликнул Дон-Кихот, если в эту ночь нам что-нибудь удастся. Слышишь ли, Санчо, что напевает этот мужлан.

- Как не слышать, отвечал Санчо, но что нам за дело до трепки под Ронцесвалесом. Крестьянин этот мог так же легко напевать романс Колаиноса, и нам он этого не стало бы ни теплей, ни холодней.

Крестьянин между тем приблизился к нашим искателям приключений, и рыцарь сказал ему: "да хранит тебя Бог, добрый человек. Не можешь ли ты показать нам дворец несравненной принцессы Дульцинеи Тобозской?"

- Я не здешний, отвечал крестьянин; я недавно нанялся в услужение здесь в одному богатому мызнику. Но вот в этом доме, напротив, живет священник и пономарь, спросите у них; они, вероятно, покажут вам дворец этой принцессы, потому что у них находится список всех жителей Тобозо, хотя, правду сказать, я не думаю, чтобы здесь жила какая-нибудь принцесса, если не считать нескольких благородных женщин, которые у себя дома пожалуй что и принцессы.

- Вот между этими то дамами должна находиться та, которую я ищу, заметил Дон-Кихот.

- Может быть она и находится, отвечал крестьянин, но только время теперь утреннее и мне право некогда. Прощайте. С последним словом, стегнув своих мулов, он поехал дальше.

Видя, что Дон-Кихот, недовольный полученным им ответом, оставался в нерешимости, Санчо сказал ему: "государь мой! на небе занимается заря, и не следует нам, полагаю я, ожидать, чтобы утро застало нас на улицах Тобозо. Скроемся пока в каком-нибудь лесу, а утром я отправлюсь сюда, обшарю все углы, и уж нужно мне быть очень несчастным, чтобы не отыскать наконец дворца или алказара вашей дамы. Когда же я попаду к ней, тогда переговорю с её милостью о том, где и как вам можно увидеться с вашей дамой, без вреда для нее.

- Умно сказано, и право эти несколько слов стоят тысячи пословиц, на которые ты так щедр, ответил Дон-Кихот. Санчо! я следую твоему совету. Поедем же и поищем такого места, где бы я мог скрыться, после чего ты отправишься искать эту царицу красоты, скромность и красота которой сулит мне тысячи волшебных милостей.

Санчо сгарал нетерпением поскорее увести своего господина, боясь, как бы не открылся обман его касательно ответа, принесенного им Дон-Кихоту от Дульцинеи в ущельях Сиерры Морены. Вот почему он сам поехал вперед, и сделав пол мили, увидел небольшой лесок, в котором он и предложил скрыться рыцарю тем временем, как сам он отправится послом к Дульцинее. Во время этого посольства ему суждено было наткнуться на приключение, достойное удвоенного внимания со стороны читателя.

Глава X.

Приступая к изложению событий настоящей главы, автор этой большой истории говорит, что он думал было умолчать о них, опасаясь быть обвиненным во лжи, так как сумазбродство Дон-Кихота доходит здесь до последних пределов, и даже выходит из них на двойное расстояние выстрела из аркебуза. Он решился однако по прежнему писать с натуры похождения своего рыцаря, ничего не прибавляя и, не убавляя, не смотря на то, что их сочтут, быть может, невероятными, вполне убежденный, что истина обнаружит себя всегда и везде, всплывая на верх лжи, подобно тому как масло всплывает на верх воды. Продолжая за тем свой рассказ, историк говорит, что как только Дон-Кихот въехал в лес, находившийся близ Тобозо, он тотчас же велел Санчо отправиться в деревню; переговорить с Дулыьцинеей и испросить у нее дозволение явиться в ней плененному ею рыцарю, сгарающему желанием получить благословение своей дамы, как залог счастливого окончания всех предстоящих ему приключений.

Санчо обещал в точности исполнить все это и воротиться к нему с столь же благоприятным ответом, как и в первый раз.

- Иди же, счастливейший оруженосец в мире, говорил ему Дон-Кихот, и не смутись, когда предстанешь пред это солнце красоты, к которому я тебя посылаю. Санчо! когда ты будешь допущен к её царственному величию, постарайся хорошенько запомнить, как она тебя примет: смутится ли, когда ты откроешь ей причину твоего посольства, покраснеет ли, услышав мое имя? если ты застанешь ее сидящей на возвышении, устланном роскошными подушками, то есть на таком месте, на котором должна принять тебя подобная ей женщина, то замечай: проявятся ли в ней признаки тайного волнения, и будет ли ей сидеться на месте? Если же она примет тебя стоя, наблюдай тогда, будет ли она упираться попеременно то на одну, то на. другую ногу; заикнется ли она, отвечая тебе, переменит ли голос, из сладкого в кислый и из кислаго в страстный, смешается ли, и чтобы скрыть свое смущение, поднесет ли руку к волосам, как будто для того, чтобы поправить прическу, которая будет в совершенном порядке. Словом, друг мой, следи внимательно за малейшим движением, за малейшим жестом ея, и постарайся передать мне, как можно подробнее все, что заметишь, потому что узнай, Санчо, если ты еще не знаешь этого, внешния движения влюбленных в частую выдают самые сокровенные тайны их. Поезжай же мой друг, ведомый лучшим жребием чем мой, и возвращайся с полным успехом. в ожидании которого я стану проводить минуты того горького уединения, в каком ты меня оставляешь.

- Я скоро возвращусь, отвечал Санчо, но, ради Бога, успокойтесь, мой добрый господин. Расширьте немного ваше сердце, которое стало теперь чуть ли не меньше ореха. Не забывайте, что любое мужество сокрушается о злую судьбу; что где нет сала, так нечем и брать его, и что заяц выскакивает в ту минуту, когда наименее ждешь его. Все это я говорю в тому, что если, сегодня ночью, я не мог отыскать дворца вашей дамы, то теперь, при солнечном свете, я его найду без труда, а когда я его найду, тогда позвольте уж мне распорядиться, как я знаю.

С последним словом Санчо тронул своего осла и отправился в Тобозо, оставив Дон-Кихота, верхом на коне, угрюмо склоненного на свое копье, полного грустных и тревожных мыслей. Мы оставим его пока в этом положении и последуем за его оруженосцем, находившимся в столь же тревожно-задумчивом расположении духа, как и его господин.

Выехав из леса, Санчо обернулся назад и не видя более Дон-Кихота, соскочил с осла, уселся под деревом и начал держать самому себе такого рода речь: "Скажите мне, друг Санчо, куда вы отправляетесь? Какого чорта вы ищете? Ищу я ни более, ни менее, как принцессу, затмевающую своей красотой солнце со всеми звездами. Где же вы думаете найти эту принцессу? Где? В Тобозо. Ладно. Кто же послал вас искать ее? Знаменитый рыцарь Дон-Кихот Ламанчский, ниспосланный в мир напоять алчущих и накармливать жаждущих. Теперь, скажите мне, знаете ли вы, где изволит проживать эта дама? Нет-с, не знаю, слышал только от моего господина, будто она проживает в каком-то великолепном замке, в каком-то величественном алказаре. Видели ли вы когда-нибудь в жизни эту даму? Нет; ни я ни господин мой никогда не видали ее, Ну, а если жители Тобозо, узнав, что вы отправляетесь похищать у них принцесс и развращать их женщин поколотят вас, будут ли они правы? Будут. Но только, если они узнают, что я посол, приходящий к ним не от своего, а от чужаго лица, то вероятно скажут:

Друг! тек как вы посол,

То наказанья нет вам.

Санчо! не шутите однако, потому что жители Ламанча не большие охотники до шуток. Право, если они пронюхают ваши намерения, то лучшее, что вам можно посоветовать, это удирать со всех ног. В таком случае какого чорта я отправлюсь искать? Ей-Богу, не знаю. К тому же искать Дульцинею в Тобозо, не все ли равно, что искать студента в Саламанке. Чорт, сказал в заключение Санчо, да, чорт сунул меня в это дело". Так разговаривал сам с собою наш оруженосец, пока не воскликнул наконец: "провал меня возьми! Против всего есть лекарство кроме смерти, которой все мы должны в конце жизни заплатить невольную дань. Господин мой рехнулся, это ясно, и судя по пословице: скажи мне, с кем ты знаешься, и я окажу тебе, кто ты такой, нужно думать, что я не многим отстал от него, если сопутствую и служу ему. Если же он рехнулся, если он одержим особенного рода помешательством, заставляющим его считать белое черным, а черное белым, ветренные мельницы великанами, мулов дромадерами, корчмы замками, стада баранов великими армиями и прочее, и прочее в этом роде; то трудно-ли будет указать ему на первую встречную крестьянку и уверить его, что это Дульцинеё Тобозская. Если он не поверит, я поклянусь; если он будет стоять на своем, я стану клясться еще сильнее; если он, наконец, поверит, ну тогда я уж конечно не заспорю с ним; во всяком случае выгода будет на моей стороне. Этим путем я, быть может, отучу его наконец навязывать мне подобные посольства, когда он увидит, как мало толку от них. Неудачу эту он, вероятно, припишет врагу своему волшебнику и найдет, что неверный из желания чем-нибудь насолить ему переменил образ его дамы." Так успокоил себя наконец Санчо, и счел дело конченным. Он оставался под деревом до вечера, желая вернее надуть своего господина, и такова была удача его в этот день, что когда он собирался уже сесть на осла, оруженосец к невыразимой радости своей заметил на дороге трех крестьянок, ехавших верхом на трех ослах или, быть может, ослицах (автор умалчивает об этом). Нужно однако думать, что это были ослицы, обыкновенные верховые животные испанских крестьянок. Увидев их, Санчо быстро поскакал к Дон-Кихоту, которого застал все еще грустно вздыхавшего и погруженного в свои любовные мечты.

- Друг мой! какого рода вести приносишь ты мне? сказал Дон-Кихот, завидев своего оруженосца. Каким камнем суждено мне отметить сегодняшний день: белым или черным?

- Красным! ответил Санчо, как те вывески, которые хотят сделать заметными издалека.

- Ты приносишь мне значит радостные вести? сказал Дон-Кихот.

- Такие радостные, что вам стоит только пришпорить Россинанта, и сказать на встречу Дульцинее, которая едет сюда с двумя своими горничными.

- Пресвятая Богородице! воскликнул рыцарь; правду-ли ты говоришь? Санчо, будь откровенен со иной и ложной радостью не думай рассеять мое уныние!

- А мне что за выгода надувать вас, когда вы в двух шагах от возможности поверить мои слова, ответил Санчо. Пришпоривайте же Россинанта, следуйте за мной и вы узрите нашу владычицу принцессу, разряженную, как подобает ей. Она и её прислужницы - это я вам скажу, целые алмазные реки, жемчужные ожерелья, золотые и серебряные ткани, и право я, не понимаю даже, откуда берутся у них силы нести все это на себе. Волосы их, широкими прядями рассыпанные по плечам, кажутся солнечными лучами, волнуемыми ветром, и в добавок все три оне едут на трех породистых одноходцах.

- Иноходцах, а не одноходцах, заметил Дон-Кихот. Санчо! подумай, за кого приняла бы нас Дульцинея, еслиб услышала как ты коверкаешь слова.

- От одноходца до иноходца недалеко, возразил Санчо; но на чем бы оне не ехали, а только я в жизнь мою не видел таких роскошных дам, особенно как госпожа моя, принцесса Дульцинея, поражающая разом все пять чувств.

- Санчо! в благодарность за радостную весть дарю тебе добычу, которая достанется мне в первом ожидающем нас приключении, или если хочешь будущих жеребят моих трех кобыл, сказал Дон-Кихот.

- Нет уж лучше жеребят, а с добычей, Бог с ней, ответил Санчо.

Продолжая разговор в том же роде, наши искатели приключении выехали из лесу, и Дон-Кихот тотчас же окинул взглядом Тобозскую дорогу во всю её длину, но видя на ней только трех крестьянок, он несколько смутился, и спросил своего оруженосца, за городом ли он покинул трех великолепных дам?

- Да где же у вас глаза, назади или спереди, отвечал Санчо, не видите вы разве этих трех дам, сияющих, как в полдень солнце и скачущих прямо сюда.

- Я вижу только трех крестьянок на трех ослах, ответил Дон-Кихот.

- С нами крестная сила! воскликнул Санчо. Возможная ли вещь - принять иноходцев, белых как снег, если не более, за трех ослов. Клянусь Богом, вы или слепы ими очарованы.

- Санчо! это ты, кажется, ослеп, возразил Дон-Кихот. Что это ослы или ослицы, это так же верно, как то, что я Дон-Кихот, а ты Санчо Пансо; по крайней мере мне так кажется.

- Полноте шутить; протрите-ка глаза и кланяйтесь скорей вашей даме, которая так близко от вас, ответил Санчо.

С последним словом он поскакал на встречу крестьянкам и, поровнявшись с ними, соскочил с осла, придержал его за узду и, упав на колени пред какой-то мужичкой, воскликнул: "о, сиятельная принцесса, царица и герцогиня красоты! пролейте свет вашего внимания на побежденного вами рыцаря, остановившагося неподвижно, как мраморная статуя, бледного и смутившагося при вашем приближении. Я оруженосец его Санчо Пансо, а господин мой странствующий рыцарь Дон-Кихот Ламанчский, известный под именем рыцаря печального образа".

Тем временем, как Санчо говорил, влюбленный рыцарь упал на колена близ своего оруженосца и, выпучив глаза, глядел на крестьянку, величаемую Санчо принцессой. Видя перед собою толстую, курносую девку с раздутым лицом, он, от удивления, не мог пошевелить губами. Крестьянки, в свою очередь, видя, что им загораживают дорогу какие то два коленопреклоненные незнакомца, совершенно не похожие один на другого, поражены были не менее Дон-Кихота. Наконец, та, к которой Санчо держал речь, попросила наших искателей приключений ехать своей дорогой и оставить в покое ее и двух других крестьянок, потому что им некогда.

- Великая принцесса, воскликнул Санчо. О, всемирная дама Тобозо. Как не тронется великодушное сердце ваше, видя распростертым у ваших ног славу и красоту странствующего рыцарства.

- Ишь ты, какие важные господа, заговорила одна из крестьянок. Хуже мы, что-ли других, что вы приходите трунить над нами? Убирайтесь-ка; убирайтесь.

- Встань Санчо, угрюмо сказал Дон-Кихот; я вижу, что судьба, еще не насыщенная моими несчастиями, заперла пока все пути, по которым радость могла бы проникнуть в душу, оживляющую это бренное тело. А ты, продолжал он, обратившись к крестьянке, ты - недосягаемый предел земной красоты, божественное соединение всех земных совершенств, одна поддержка моей боготворящей тебя души, пусть преследующий меня волшебник покрыл глаза мои каким-то непонятным туманом, скрывающим от меня, но не от других, под чертами грубой крестьянки, твой образ небесный, твою несравненную красоту; я тем не менее умоляю тебя кинуть на меня взор, полный любви, если только враг мой, волшебник, не преобразил и меня теперь в какого-нибудь вампира, желая сделать твоего рыцаря ужасным в твоих глазах. Ты видишь, боготворимая дама, мою верность, и преданность тебе; ты видишь, что не смотря на козни врагов моих, я не перестаю воздавать тебе почести, достойные твоей красоты.

- Таковскую нашли, отвечала крестьянка: стану я слушать, что вы там городите. Пустите-ка, пустите нас, нам некогда по пустякам тратить с вами время.

Санчо поспешил встать и пропустить мнимую Дульцинею, от души восхищенный удачными результатами придуманного им обмана, выпутавшего его из весьма затруднительного положения.

Когда воображаемой Дульцинее дана была дорога, она ударяла своего осла гвоздем, насаженным на палку, стараясь погнать его во всю рысь. Но осел, чувствуя на своей коже гвоздь чаще обыкновенного, начал выделывать такие прыжки, что в конце концов свалил мнимую Дульцинею на землю.

Влюбленный рыцарь поспешил в ней на помощь, между тем как Санчо кинулся поправлять седло, съехавшее у осла её на самый живот. Когда сидение Дульцинеи было исправлено, Дон-Кихот хотел на руках донести свою очарованную даму до её осла, но мнимая Дульцинеё освободила его от этого труда. Протянув руки в шее своего осла и опершись за нее, она сделала шага три назад и потом, вскочив на него легче сокола, она в то же мгновенье сидела уже верхом.

- Клянусь Святым Рохом! воскликнул Санчо, наша царица легче лани и заткнет за пояс любого оруженосца Кордовы и Мексики. Каково! в один прыжок очутиться верхом на коне и, посмотрите, посмотрите, как она, без шпор, пришпоривает своего иноходца, да и свита не отстает от нее; все оне несутся как вихрь. Санчо говорил правду, потому что крестьянки мчались во весь опор, по крайней мере с полмили.

Дон-Кихот проводил их глазами, и когда оне скрылись у него из виду, сказал Санчо: "друг мой! ты видишь теперь, до чего простирается ненависть во мне волшебников. Ты видишь, в каким презренным уловкам прибегают они, чтобы лишать меня того блаженства, которое мог я испытать, созерцая красоту Дульцинеи. О, был ли на свете человек несчастнее меня. Не служу ли я олицетворением несчастия? изменники! не довольствуясь превращением Дульцинеи в грубую мужичку, не довольствуясь тем, что показали мне мою даму в образе, недостойном её звания и прелестей, они лишили еще ее того ароматного дыхания, которое отличает дам высокого происхождения, не выходящих из мира духов и цветов. Знаешь ли, Санчо, в ту минуту, когда я приблизился к Дульцинее, чтобы посадить ее, по твоему на коня, а по моему осла, от нее так понесло луком, что сердце во мне перевернулось.

- Подлые и презренные волшебники! воскликнул Санчо, неужели ж не придется мне увидеть вас вздернутыми всех вместе за одной осине? Много вы можете и много творите вы зла, но разве мало было для вас, презренная сволочь, превратить жемчуг очей её в козлиные глаза, нити золотых волос во что-то похожее на хвост рыжей коровы, словом, все прелестное в отвратительное; в чему вы лишили ее еще того природного аромата, который мог бы напоминать несколько о том, что скрыто под её отвратительной наружностью; я, впрочем, продолжал он, видел в ней только одну красоту, не помрачавшуюся никакими пятнами, а усиленную еще родимым пятном над верхнею губою, покрытым семью или осмью рыжими волосами, которые казались мне нитами чистейшего золота.

- Судя по отношению, существующему между родимыми пятнами на лице с пятнами на теле, заметил Дон-Кихот, у Дульцинеи должно быть такое же родимое пятно на правом бедре, только мне кажется, что такие большие волосы, как ты говоришь, не могут рости на родимых пятнах; это не в порядке вещей.

- Клянусь Богом! они чрезвычайно идут к ней, ответил Санчо.

- В этом я уверен, сказал Дон-Кихот, потому что природа не дала Дульцинее ничего, что не было бы олицетворенным совершенством; и эти родимые пятна, о которых упомянул ты, конечно, не составляют недостатков, а напротив, усиливают еще её ослепительные прелести. Но скажи мне, Санчо, какого рода у нее было седло?

- Арабское, с таким богатым чепраком, что, право, оно стоит половины королевства.

- И я ничего этого не мог видеть! воскликнул Дон-Кихот. О, я не перестану повторять, что я несчастнейший из людей.

Оруженосец наш, восхищенный так хорошо удавшимся ему обманом, с трудом удерживался от того, чтобы не захохотать во все горло, видя сумазбродство своего господина, поверившего такому грубому обману. Поговорив еще немного, наши искатели приключений сели верхом и направились по Сарагосской дороге, надеясь поспеть во время в Сарагоссу на торжественный праздник, устраивавшийся ежегодно в стенах этого города. Но пока до Сарагоссы, им суждено было встретить столько удивительных и разнообразных приключений, что их стоит описать и прочитать, как это читатель увидит из следующих глав.

Глава XI.

Молча ехал Дон-Кихот, не переставая думать о волшебниках, превративших даму его в грубую крестьянку, - несчастие, которому он увы! не находил средств помочь. Погруженный в свои мечты, рыцарь бессознательно выпустил из рук узду, и Россинант, чувствуя себя свободным, останавливался на каждом шагу, принимаясь уничтожать свежую траву, которая росла в изобилии по дороге.

- Господин мой! сказал ему Санчо, видя его уныние и задумчивость, грустит, конечно, свойственно людям, а не животным, и однакож тот, кто вечно тоскует, становится похожим на животное. Перестаньте к кручиниться, возьмите в руку узду и явите твердость, достойную странствующего рыцаря. И из-за какого чорта вы сами себя обезкураживаете? Провал возьми всех Дульциней в мире, потому что здоровье странствующего рыцаря дороже всех превращений и очарований.

- Молчи, Санчо! не изрыгай хулы против Дульцинеи, отвечал Дон-Кихот. Ты видишь, я не порицаю мою очарованную даму; к тому же я один виновник всех её несчастий. Она никогда не испытала бы преследований волшебников, еслиб они не завидовали моей славе.

- Оно так, сказал Санчо; в самом деле, сердце надрывается при мысли, чем была она прежде и чем стала теперь.

- О, Санчо, ты можешь это говорить, - видев Дульцинею во всей ослепительной красоте ея, потому что очарование, омрачившее мои взоры, не омрачало твоих. Мне кажется, однако, что ты дурно обрисовал красоту ея, сказав, что у нее жемчужные глаза. Жемчужные глаза встречаются у рыб, а никак не у женщин. Глаза же Дульцинеи должны быть двумя прекрасными изумрудами, осененными бровями, подобными радугам. Друг мой! сохрани жемчуг для зубов, а не для глаз; в своем сравнении, ты, кажется, смешал зубы с глазами.

- Очень может быть, сказал Санчо, потому что я также отуманен был её красотой, как вы её безобразием. Но предоставим все воле Бога. Он один знает, чему случиться в этой юдоли слез, в этом безрадостном мире, в котором все ложно, все полно злобы и коварства. Меня, правду сказать, беспокоит теперь только одно: где найдет побежденный вами рыцарь или великан вашу даму, когда вы велите им явиться к ней. Мне кажется, я вижу уж, как один из этих несчастных бродит по улицам Тобозо, с раскрытым ртом и выпученными глазами, не зная, где найти Дульцинею, которая, быть может, неузнавная им, сто раз пройдет мимо его.

- Может быть она не так очарована, чтобы ее не могли узнать побежденные мною рыцари и великаны; впрочем, над первыми двумя или тремя мы сделаем опыт, приказав им возвратиться в нам с отчетом о своих действиях.

- Вот что умно, то умно, отвечал Санчо. Этак мы узнаем то, что нам нужно. Если она очарована для вас одних, тогда горевать об этом нужно вам, а ни ей, впрочем, о чем нам кручиниться, если мы будем знать, что госпожа Дульцинеё пребывает здорова и невредима. Покамест же, не будем падать духом, ища по свету приключений, и предоставим всеизцеляющему времени позаботиться об остальном.

Дон-Кихот собирался отвечать, когда за повороте дороги неожиданно показалась повозка с разными странными фигурами. Существо, исправлявшее должность кучера, походило на чорта, и так вам повозка была открыта, поэтому можно было легко рассмотреть все, находившееся внутри ея. Прежде всего взоры Дон-Кихота поразил образ смерти в человеческом виде. Рядом с смертью возседал ангел с большими разноцветными крыльями. По правую руку её помещался император, украшенный венцом, казавшимся золотым, а у ног смерти сидел купидон с своими атрибутами: колчаном, луком и стрелами, но с непокрытыми глазами. На заднем плане виднелся украшенный всевозможными доспехами рыцарь, не имевший только шлема, но взамен его шляпу с разноцветными перьями затем еще несколько странных фигур завершали собою описанную нами группу.

Это неожиданное зрелище почти что устрашило самого Дон-Кихота и переполнило ужасом душу Санчо; но рыцарь скоро опомнился и мгновенный страх его быстро сменился живою радостью, когда он вообразил себя лицом в лицу с каким то опасным приключением. Преисполнившись мужества, готового все преодолеть, он поскакал к повозке и гордым и грозным голосом закричал: кучер, или, чорт! кто ты, куда едешь и кого везешь в этой телеге, похожей более на лодку Харона, чем на обыкновенную повозку"?

- Господин мой! отвечал сладким голосом кучер, придерживая коней; вы видите актеров труппы Ангуло злаго. Ныньче утром, мы розыграли позади вот этого холма, который виден отсюда, одну духовную трагедию, и сегодня вечером собираемся представить ее в соседней деревне. И так как нам предстоит недалекий переезд, поэтому мы и не заблагоразсудили переодеваться. Вот этот молодой человек, продолжал он, указывая на смерть, играет роль смерти; этот другой - ангела; эта женщина, она же и жена автора пиесы - королеву; вот этот императора, а вот тот солдата; сам я исполняю роль чорта, и по праву могу назваться главным персонажем нашей труппы, потому что исполняю все первые роли. Если вам угодно еще что-нибудь узнать, сделайте одолжение, спрашивайте; я готов отвечать, и как чорт, конечно, за словом в карман не полезу.

- Клянусь рыцарским орденом, воскликнул Дон-Кихот, увидев вашу телегу, я готов был присягнуть, что встречаюсь лицом к лицу с каким то опасным и великим приключением; и теперь вижу, как мало должно доверять внешности, чтобы не попасть в просак. Поезжайте с Богом, добрые люди, и отпразднуйте в мире ваш праздник. Если же я, с своей стороны, могу быть чем-нибудь полезным, то будьте уверены, я от души услужу вам. Я всегда был страстный любитель театра, а в детстве только и думал о нем.

В эту минуту к поезду присоединился один отставший комедиант. Одетый как шут, он был покрыт с головы до ног погремушками и носил за конце своей палки три надутых бычачьих пузыря. Подойдя в Дон-Кихоту, эта чучелообразная фигура принялась фехтовать своею палкой. ударяя привязанными к ней пузырями по земле, и прыгать направо и на лево, гремя своими побрякушками. Это странное видение испугало Россинанта, и не смотря на усилия Дон-Кихота успокоить его, он начал грызть удила и помчался чрез поле с такой быстротой, какой трудно было ожидать от него. Видя это, Санчо соскочил с осла и кинулся на помощь к своему господину, но поспел к нему тогда, когда рыцарь и его конь лежали уже распростертыми на земле; - так обыкновенно оканчивал Россинант все подвиги.

Между тем чуть только Санчо спрыгнул с осла, как на него вскочил чучелообразный господин с побрякушками, и ударяя ими осла, заставил его, не столько от боли, сколько от страха, мчаться во всю прыть к деревне; в которой готовилось театральное представление. Положение Санчо было критическое; он не знал: бежать ли ему на помощь к своему господину, или догонять комедианта, но любовь в господину восторжествовала над любовью к ослу, и оруженосец, не смотря на дождь ударов, сыпавшихся на его осла, которые он предпочитал чувствовать за зеницах собственных очей, побежал однако к Дон-Кихоту, находившемуся в положении весьма незавидном. Помогая рыцарю взобраться на Россинанта, Санчо сказал ему: "ваша милость, чорт уносит моего осла."

- Какой чорт? спросил удивленный Дон-Кихот.

- Чорт с пузырями, сказал Санчо.

- Успокойся, Санчо, ответил рыцарь; я заставлю его возвратить тебе твоего осла, хотя бы он скрылся в недосягаемых безднах ада. Иди за мной; телега тащится медленно и мулами этих комедиантов я расквитаюсь за твоего осла.

- Не трудитесь! воскликнул Санчо: чорт оставил уже моего осла, и бедняжка тащится назад.

Санчо сказал правду; чорт с ослом упал, как Дон-Кихот с Россинантон, и тем временем, как чорт спешил в деревню, осел возвращался в своим господам.

- Дерзость чорта следовало бы однако наказать, сказал Дон-Кихот, на ком-нибудь из его товарищей, хотя бы на самом императоре.

- Наказывать то уж совершенно не к чему, возразил Санчо, послушайте меня и не вступайте ни в какие споры с комедиантами, потому что им все покровительствуют. Я знавал комедианта, преследуемого за убийство, и что ж? он ускользнул от сыщиков не потеряв ни одного волоса за голове. Люди эти доставляют нам удовольствие, и потому все покровительствуют актерам, особенно, королевских трупп.

- Все равно, отвечал Дон-Кихот; пусть весь мир примет под защиту этого скомороха, я все-таки накажу его, и не позволю сказать, что он избегнул моего мщения. С последним словом рыцарь поскакал в телеге и закричал комедиантам: "остановитесь, негодная сволочь! Остановитесь, паяцы! Я хочу заставить вас уважать верховых животных оруженосцев странствующих рыцарей."

Крик Дон-Кихота достиг ушей комедиантов. Судя по словам рыцаря о его намерении, смерть с чортом выпрыгнули из телеги, за ними последовали ангел с императорон, а за ними и купидон с королевой; и все они, вооружась каменьями, решились под прикрытием телеги ожидать нападения Дон-Кихота. Видя твердость своих неприятелей, стоявших с поднятыми руками и готовых осыпать его градом каменьев, герой наш придержал Россинанта и начал соображать: каким бы путем наивыгоднее, с наименьшей опасностью для себя атаковать врага. Тем временем, как он обдумывал план атаки, рыцаря догнал его оруженосец и видя своего господина, готового атаковать, сказал ему:

- Одумайтесь ваша милость! Ведь от каменного дождя можно укрыться только под чугунным колоколом, да кроме того не безразсудно ли нападать на армию, в рядах которой сражаются императоры, которую охраняют ангелы и демоны, и которой предводительствует смерть. Наконец, разве вы не видите, что во всей этой толпе нет ни одного рыцаря.

- Твоя правда, отвечал Дон-Кихот, и это заставляет меня отказаться от моего намерения. Я не могу и не должен обнажать меча иначе, как против рыцаря. Санчо! Ты видишь, что расправиться с ними твое дело; ты сам должен отплатить им за оскорбление твоего осла. Я же останусь здесь, буду подавать тебе советы и воодушевлять тебя во время битвы.

- Государь мой! сказал Санчо, я отказываюсь от всякого мщения, потому что истинный христианин должен забывать сделанные ему обиды; да и миролюбивый осел мой кажется однех мыслей со мною.

- Если ты такого мнения, добродушный и миролюбивый Санчо, в таком случае оставим эти привидения и поедем искать лучших приключений; страна эта, как мне кажется, обильна самыми разнообразными. Сказав это, он поехал вперед, в сопровождении своего оруженосца; после чего смерть с своими товарищами также уселись в телегу и спокойно отправились дальше. Такова была развязка, благодаря советам благоразумного Санчо, ужасной встречи наших искателей приключений с колесницей смерти. На следующий день рыцаря ожидала весьма интересная встреча с другим влюбленным рыцарем, достойная быть рассказанною в особой главе.

Глава XII.

Ночь, последовавшую за встречей Дон-Кихота с колесницей смерти, рыцарь провел с своим оруженосцем под широкой тенью величественных деревьев, где наши искатели приключений и поужинали чем Бог послал. За ужином Санчо сказал своему господину: "Согласитесь, ваша милость, что я очень глупо распорядился бы, выбрав в награду себе, вместо трех жеребят, трофеи вашего последнего приключения. Да! справедлива эта пословица: лучше синица в руки, чем журавль в небе."

- Пожалуй, отвечал Дон-Кихот; но только ты вряд-ли был бы в убытке, еслиб допустил меня расправиться с этими комедиянтами как я хотел, потому что теперь в руках твоих был бы золотой императорский венец и разрисованные крылья купидона.

- Виданное ли дело, отвечал Санчо, золотой венец у комедиянта; медный или жестяной, это так...

- Ты прав, сказал Дон-Кихот. В самом деле, странно было бы делать театральные принадлежности из драгоценных материалов. Оне должны быть так же обманчивы, как и обставляемые ими события. Кстати, Санчо, в слову о театре, посоветую тебе не пренебрегать ни драматическими авторами, ни актерами; те и другие составляют класс людей, весьма полезных во всяком обществе. Сцена - это зеркало, отражающее в себе во всех подробностях нашу жизнь. Она показывает нам чем мы должны быть, и что мы в самом деле. Друг мой! ты вероятно видел пиесы, в которых действующими лицами были короли, монахи, рыцари, дамы и иные персоналы? Один представлял фанфарона, другой - плута, третий - солдата, четвертый - влюбленного и т. д., но это продолжалось только до конца пиесы; по окончании ея, каждый сбрасывал с себя маску, и за кулисами все становились равными.

- Все это я видел, сказал Санчо.

- Друг мой, не то ли же самое происходит и на сцене мира; и на ней играют императоры и другия лица, встречаемые на театральных подмостках. Когда же с нашей жизнью оканчивается и наша общественная роль, когда смерть снимет возвышавшие и унижавшие вас мишурные мантии, тогда в могиле все мы становимся равными.

- В частую доводилось мне слышать это старое, впрочем, сравнение, всегда напоминающее мне шахматную игру, отвечал Санчо; в шахматах тоже каждой фигуре дается на время игры известный чин, но чуть только игра кончилась, шашки смешивают и кидают в коробку, как людей в могилу, без всякого внимания в прежнему их званию.

- Я нахожу, Санчо, что ты с каждым днем становишься умнее, заметил Дон-Кихот.

- Еще бы, сказал Санчо. что день толкаясь около вашей милости, я должен был, кажется, кое чему научиться. самая песчаная, ничего не родящая почва. то и дело удобряемая и окуриваемая дает, наконец, хорошую жатву; а чем были ваши разговоры, как не удобряющим средством для невозделанной почвы моего ума, и она с помощью Божией окажется, я, надеюсь, достойной потраченных на нее трудов.

Рыцарь не мог без улыбки выслушать изысканных сравнений своего оруженосца, хотя не мог и не подивиться сделанным им успехам. В самом деле, Санчо с некоторого времени говорил на удивление, и только когда у него появлялось желание быть уж слишком красноречивым, тогда, подобно молодому студенту на ученом состязании, он от излишнего красноречия завирался. Больше всего ему шло говорить пословицами, не смотря на то, что между пословицами кстати, он вклеивал другия ни в селу, ни к городу, как это читатель не раз уже видел и не раз увидит еще.

Поговорив еще несколько, Санчо закрыл глаза, обыкновенный намек на то, что его клонит во сну. Разседлав осла, он пустил его пастись на траву, с Россинанта же снял только узду, потому что Дон-Кихот строго на строго запретил ему расседлывать своего коня все время, которое рыцарь проведет под открытым небом. Дон-Кихот придерживался в этом отношении древнего и строго соблюдаемого им обычая странствующих рыцарей, гласящаго: "сними уздечку и привяжи ее к арчаку седла, но берегись расседлывать коня".

Переходившее от отца в сыну предание говорит, что дружба осла и Россинанта, этих двух миролюбивейших в мире животных, была так искренна, что автор истории Дон-Кихота посвятил несколько глав исключительно этой животной приязни. Впоследствии он сократил их, желая соблюсти в своем труде достоинство, подобающее столь героической истории, как история нашего рыцаря. Тем не менее, по временам, он забывается и пишет, например, что когда животные наши сходились вместе, они тотчас же спешили почесаться друг о друга, и когда им, наконец, надоедали эти взаимно оказываемые друг другу услуги, тогда Россинант склонял на шею осла свою морду, выходившую из-за первой на поларшина, после чего оба, потупив взоры долу, готовы были пребывать в таком положении по крайней мере суток трое, еслиб не выводили их из этого сладостного усыпления люди или голод. Автор не побоялся уподобить эту дружбу дружбе Низуса и Еуралии, и даже Ореста и Пилада - сравнение, показывающее как высоко чтил он дружбу осла с Россинантом. Быть может, впрочем, он хотел воспользоваться случаем, чтобы напомнить людям о том, как легко они изменяют дружбе, которой пребывают верными даже животные.

И да не укорят автора за его сравнение; в оправдание его я укажу на всеми прославляемую верность собаки, предусмотрительность муравья, бдительность журавля, благоразумие слона и прямодушие лошади, которые ставятся в пример самим людям. - Едва лишь наши искатели приключений заснули, Санчо на находившейся близ него колоде, а Дон-Кихот под зеленью могучаго дуба, как последний был пробужден поднявшимся позади его шумом. Желая узнать, что это такое, он привстал и услышал вблизи разговор двух мужчин. "Друг мой!" говорил один из них, "слезай-ка поскорей с коня и разнуздай наших лошадей; оне найдут здесь свежую траву, а я - тишину и уединение, способные питать мои влюбленные мечты".

Сказав это, он соскочил с седла, и ложась за траву застучал своим оружием. Дон-Кихоту стало ясно теперь, что вблизи его находится другой рыцарь. Ни мало не медля, он толкнул Санчо, и не без труда разбудив его, тихо сказал ему: "друг мой! мы стоим лицом к лицу с новым приключением.

- Дай только Бог, чтобы с каким-нибудь путным, отвечал Санчо, но, скажите за милость, где же это приключение.

- Где? оглянись вокруг, и ты увидишь рыцаря, и как кажется, чем то сильно опечаленнаго. Он так тяжело опустился на землю, что застучал своим оружием.

- Все же таки я не вижу этого приключения, повторил Санчо.

- Да ведь я не говорю приключение, говорю только, что вы на дороге к нему. Но чу! рыцарь кажется настраивает арфу, и судя потому, как он откашливается, нужно думать, что он собирается петь.

- Вы правы, воскликнул Санчо; по всему видно, что это должен быть влюбленный рыцарь.

- Санчо! неужели ты думаешь, что есть не влюбленные рыцари; всякий рыцарь непременно влюблен, ответил Дон-Кихот. Но послушаем его, в своей песне, он вероятно откроет как свои тайны, ибо от избытка сердца глаголят уста.

Санчо собирался что-то ответить, но незнакомый рыцарь перебил его, запев, не особенно хорошим, не особенно дурным голосом, следующую песнь:

О, моя дама! Ваша воля

Пусть мне назначит путь, и я

Пойду по нем не уклоняясь.

Когда вам жизнь моя нужна,

Скажите, - и погибну я.

И если только вы хотите,

Чтоб о моей кончине слух

Путями новыми достиг вас,

То верьте мне, что передаст

Вам эту весть сама любовь.

Послушный вашим повеленьям

Противоречащим, и я,

Любви всецело покоряясь,

Как камень тверд, как воск стал мягок.

Но твердое, иль мягкое,

Вам это сердце, все равно,

Принадлежит. Возьмите ж, рвите

Его, иль вырежьте на нем

Что вам угодно - я клянусь

Запечатлеть на нем - на веки образ ваш.

С последним словом рыцарь тяжело вздохнул и затем уныло воскликнул: "о, прекраснейшая и неблагодарнейшая из женщин, блистающая Кассильда Вандалийская! Неблагодарная! За что ты осудила твоего рыцаря на вечные странствования и тягостные труды? Недовольно ли того, что мое мужество и моя рука заставили всех наварских, леонских, андалузских, кастильских и наконец ламанчских рыцарей признать тебя первой красавицей в мире.

- Ламанчских? - не думаю, проговорил Дон-Кихот. Я сам ламанчский рыцарь, но никогда не признавал и не признаю ничего столь оскорбительного для Дульцинеи. Санчо! продолжал он, этот рыцарь что-то завирается, но послушаем, что будет дальше.

- Послушаем, отвечал Санчо; господин этот кажись расположился вопить здесь целый месяц.

Предположение Санчо однако не оправдалось, потому что незнакомец, заслышав под боком у себя чей-то голос, встал и громко воскликнул: "кто здесь? Радующиеся или печалящиеся?"

- Печалящиеся - отвечал Дон-Кихот.

- В таком случае, приблизьтесь, отвечал незнакомец; и во мне вы встретите олицетворенную печаль.

Санчо и Дон-Кихот подошли в незнакомцу. Взяв рыцаря за руку незнакомец сказал ему:

- Садитесь, благородный рыцарь!

- Вы угадали, отвечал Дон-Кихот: я действительно странствующий и страдающий рыцарь. И хотя в жизни моей я много испытал бед, но не стал еще глух к чужому горю. Судя по вашим недавним возгласам, я вправе заключить, что вы тоже страдаете от любви к неблагодарной красавице, имя которой вы недавно произнесли.

Рыцари уселись на траве один против другаго, и видя как дружелюбно разговаривали они, никто не мог подумать, что заря застанет их на готове перерезать друг другу горло.

- Благородный рыцарь! говорил незнакомец Дон-Кихоту, влюблены-ли вы?

- К несчастию - да, отвечал последний, хотя, впрочем, в известных случаях, любовные страдания могут быть названы скорее счастием, чем несчастием.

- Согласен, говорил незнакомец, если только холодность неблагодарной красавицы не помутит наконец нашего рассудка и не подвигнет его к мщению.

- Что до меня, сказал Дон-Кихот, то я никогда не видел холодности со стороны моей дамы.

- Никогда, подхватил Санчо, дама наша нежнее масла и скромнее барашка.

- Это не оруженосец ли ваш? спросил незнакомец Дон-Кихота.

- Он самый, отвечал рыцарь.

- В первый раз вижу оруженосца, рассуждающего так свободно в присутствии своего господина. Сзади нас стоит мой оруженосец, который, поверьте мне, никогда не осмелится раскрыть рта в моем присутствии.

- А я говорю и буду говорить в присутствии не только... э, да что говорить... воскликнул Санчо.

В эту минуту оруженосец незнакомого рыцаря дернул Санчо за руку и сказал ему на ухо: "слушай, дружище, отыщем-ка мы себе такой уголок, где бы мы могли до сыта наговориться, и ну их, господ наших; пусть они болтают себе о любви: ведь они до свету не угомонятся".

- Изволь, отвечал Санчо, я не прочь сказать тебе, кто я и доказать, что кого, кого, а только не меня можно попрекнуть в неумении держать на привязи свой язык. С этими словами оруженосцы удалились и между ними завязался разговор в своем роде столь же замечательный, как и разговор их господ.

Глава XIII.

Отделившись от своих господ, оруженосцы принялись рассказывать друг другу свою жизнь, между тем как рыцари поверили друг другу свои тайны. История, занявшись сначала беседой оруженосцев, передает нам, что удалясь на некоторое расстояние, оруженосец рыцаря леса сказал Санчо: "друг мой! нельзя не признаться, что редко чья жизнь полна таких невзгод, как жизнь странствующих оруженосцев. Над нами, кажется, преимущественно пред другими людьми тяготеет это проклятие, которым Господь Бог поразил нашего праотца, сказав ему: что в поте лица станет добывать он насущный свой хлеб".

- И в холоде тела, добавил Санчо, потому что кто более оруженосца странствующего рыцаря терпит от жара и холода? Еще куда не шло, еслиб у нас всегда был с собой кусок хлеба; "с хлебом хорошо живется под небом", говорит пословица, но нам иногда по несколько дней приходится держать зубы на поле, питаясь только воздухом, которым мы дышем.

- Э! когда есть надежда получить что-нибудь в будущем, так не велика беда и потерпеть пока, возразил оруженосец рыцаря леса, а уж согласись, плохой тот рыцарь, который не надеется когда-нибудь вознаградить своего оруженосца каким-нибудь островом, или, на худой счет, графством.

- Я, брат, довольствуюсь меньшим, ответил оруженосец рыцаря леса, с меня довольно было бы какого нибудь канониката, обещанного мне моим господином.

- Господин твой значит духовный рыцарь, говорил Санчо, если он собирается награждать тебя каноникатом, мой - мирянин, не смотря на то, что многие умные, но подозрительные, по моему мнению, люди, советовали ему сделаться архиепископом. К счастию моему, он никогда не соглашался быть ничем иным, как только императором; и однако, правду сказать, я в постоянном страхе, как бы ему не пришла фантазия сделаться духовным, потому что, между нами будь сказано, я хоть не глуп, а все дурак дураком был бы на каком-нибудь духовном месте.

- Не думай однако, чтоб уж остров был такой неоцененный клад, как тебе кажется, сказал собеседник Санчо. Есть жалкие, угрюмые острова, да и лучшие то из них составляют тяжелое бремя, взвалимое на свои плечи властителями их, в частую изнемогающими под этою тяжестью. Право, не лучше ли нам жить у себя дома и заниматься охотой или рыбной ловлей, вместо этих вечных странствований, на которые мы обрекли себя? Ведь у нашего брата, странствующего оруженосца, как бы ни был он беден, все же найдется пара гончих и какая-нибудь кляченка, или уж на худой счет удочка для рыбной ловли.

- За исключением кляченки у меня есть все остальное, отвечал Санчо; при том осел мой, нисколько не льстя ему, стоит, ей Богу, двух коней моего господина, и провались я на этом месте, если я променяю его на господского коня, хотя бы с придачей четырех четвертей овса; ты не можешь представить себе, что это за удивительный осел. Что же касается гончих, то чорт ли в них: мне все равно есть ли оне у меня, или нет; я думаю, что охотиться приятно только на чужой счет.

- А знаешь ли, брат, что я скажу тебе, заметил оруженосец рыцаря леса; скажу тебе, что я решился распрощаться с этим смешным рыцарством и возвратиться домой. Стану жить мирно в семье своей и воспитывать детей, которых у меня, по милости Божией, трое, прелестных, как жемчужины востока.

- У меня их двое, ответил Санчо; но двое таких, что их можно бы отправить на показ самому папе, в особенности дочь, прелестнейшее существо. При помощи Божией, я надеюсь сделать ее графиней, хотя и против воли её матери.

- А сколько ему лет, этому прелестному существу, которое вы думаете сделать графиней?

- Пятнадцать с небольшим, отвечал Санчо; она стройна, как жердь, свежа, как апрельское утро и сильна, как носильщик.

- Чорт возьми! воскликнул оруженосец рыцаря леса; сколько достоинств за разом. Да ей пристало быть не только графиней, но хоть самой нимфой. О, плутовка, о порождение плута! как она должна быть мила с связкой дров на спине.

- Очень мила, перебил Санчо, но только ни она, ни мать ея, и никто из нас никогда плутами, слава Богу, не были, да даст Бог и не будем, пока живу я на свете. Поэтому, сделай одолжение, говори повежливее; мне, человеку воспитанному в обществе странствующих рыцарей, олицетворяющих собою вежливость, слова твои приходятся не совсем по вкусу.

- Как же ты мало смыслишь в похвалах, ответил оруженосец рыцаря леса. Неужели ты не заметил, что, например, в цирке, когда рыцарь нанесет быку ловкий удар копьем, или когда кто-нибудь выкинет ловкую штуку, то обыкновенно говорят: "о, плут, плутишка, как он ловко смастерил, или как он ловко хватил". И слова эти становятся тогда не бранными, а напротив хвалебными. А тебе, как видно не пристало иметь деточек, которые стоили бы подобных похвал.

- Чорт возьми! воскликнул Санчо, да если дело на то пошло, и руготня стоит ныньче похвал, то я, жена и весь род мой могли бы считаться олицетворенным плутовством, потому что все, что ни говорят, что ни делают они, достойно всяких ругательных и не ругательных похвал. О, чтобы поскорей увидеть их, я ежеминутно молю Господа, да избавит Он меня от этого смертного греха - проклятого и опасного ремесла оруженосца странствующего рыцарства. Дернула же меня нелегкая приняться за него во второй раз, польстясь опять на кошелек со ста червонцами, какой довелось уж мне раз отыскать в ущелиях Сиеры-Морены. И вот, после этого, чорт так и дразнит меня, так вот кажется и сует мне огромный кошелек с червонцами, то под самый нос, то под один, то под другой бок, так вот кажись я уж щупаю его своими руками, приношу домой, накупаю там столько добра и приобретаю столько доходов, как словно принц какой. И когда начну я думать об этом, тогда, право, забывается как то все, что приходится переносить мне, странствуя с моим, как будто свихнувшимся немного, господином, потому что нечего греха таить, я сам начинаю видеть, что господин мой больше походит на полуумного, чем на рыцаря.

- Не даром пословица говорит, отвечал собеседник Санчо, где через врай переложишь, там ничего не положишь; и если дело пошло на правду, то скажу я тебе, что и моему безумцу мудрено сыскать под стать другого. Это господин, до того уж не в меру пекущийся о своих ближних, что для того, чтобы возвратит рассудок одному знакомому ему безумцу, он кажись потерял свой собственный.

- Уж не влюблен ли он? спросил Санчо.

- Влюблен то, влюблен, отвечал оруженосец леса, в какую то Кассильду Вандалийскую - самую жестокую и чудную женщину на свете.

- Что ж? возразил Санчо, нет дороги без выбоин и камней, которых не пришлось бы обходить. И если тебя, братец ты мой - только заставляют еще варить бобы, то у меня они давно уже перепрели, и глупость на свете, как я вижу, право, соблазнительнее ума. Но только если это правда, что поделить свое горе с другими значит облегчить его, то мы можем теперь взаимно утешиться, потому что оба мы служим полуумным.

- Мой - полуумный то, полуумный, но только храбрый, да к тому еще такой негодяй, что ни сумазбродство, ни храбрость его ничто не значат в сравнении с тем, какой он негодяй, сказал оруженосец рыцаря леса.

- Ну уж это, брат, не по нашему, заговорил Санчо. Мой то уж не негодяй, ни-ни: он незлобив, как голубица, и никогда не сделал никому он никакого зла, а только делает еще всем добро. Он готов поверить дитяти, еслиб оно сказало ему днем, что теперь ночь. Вот за это то добродушие я и люблю его, люблю, как зеницу очес моих, и каких бы безобразий не натворил он, я не могу покинуть его, хоть ты что хочешь делай.

- Только, друг мой, помни, сказал оруженосец рыцаря леса, что если слепой поведет слепаго, то оба провалятся наконец в яму. Право, дружище, не лучше-ли нам повернуть с тобою оглобли, да возвратиться в себе по домам, а то ведь, пожалуй, тем и покончим мы, что станем искать одних приключений, а натыкаться на другия.

Слушая это Санчо постоянно сплевывал какую то сухую, клейкую слюну. Заметив это оруженосец рыцаря леса сказал ему: "от болтовни у нас. кажись, немного пересохло в горле; есть у меня, брат, под арчаком моего седла, чем пособить этому горю". И встав с своего места он отправился за большою бутылью вина и полуаршинным пирогом, которыми снабдил себя на дорогу, и с которыми минуту спустя появился перед Санчо. Пирог был такой плотный и увесистый, что Санчо показалось, будто в него влез целый козел.

- Хм... сказал он, так вот чем ваша милость запасается на дорогу?

- А вы думали, отвечал его компаньон, что оруженосец ваш сидит на хлебе и воде? как бы не так. Я, брат, отправляюсь в путь дорогу с столькими запасами, с сколькими не отправляется в поход ни один генерал.

Санчо принялся закусывать, не ожидая дальнейших приглашений, и, под прикрытием ночного мрака, глотал куски, величиною в добрый кулак.

- Должно быть ты славный оруженосец и отличнейший человек, говорил он своему собеседнику, судя по этому пирогу, принесенному сюда словно волшебством. Это не по моему. Я, брат, в этом отношении дрянь перед тобою. У меня в котомке только и съестного, что кусок сыру, о который любой великан может размозжить себе башку, да несколько десятков рожков и орехов. Что делать? Так уж мой господин постановил себе, или лучше сказать, странствующия рыцари постановили для него, что он должен питаться только полевыми травами и сухими плодами.

- Нет, брат, у меня желудок создан не для кореньев и трав, заметил новый оруженосец. Господа мои пусть себе кушают, что им угодно, и следуют каким угодно рыцарским постановлениям, меня это не касается. Я, друг ты мой, без фляги вина и плотной закуски не пущусь ни с каким чортом в дорогу. Особенно в фляге питаю какую то особенную любовь, и кажется не проходит минуты, чтобы я не обнимался и не чмокался с нею.

С последним словом он передал бутыль с вином в руки Санчо, который, приставив горлышко бутыли ко рту, глядел после того добрых четверть часа на звезды. Оторвавшись наконец от фляги, он опустил голову на грудь и с глубоким вздохом проговорил: "о плутовское зелье! какое же оно забористое".

- Видишь ли, перебил его оруженосец рыцаря леса, какими словами сам ты похваливаешь вино.

- Согласен, сказал Санчо, что назвать кого-нибудь, в известном случае, плутовским отродьем, не значит еще обругать его. Но, скажи на милость, не сиуд-реальское ли это вино?

- Угадал, чорт возьми, отвечал собутыльник его, это точно старое сиуд-реальское вино.

- А ты видно думал, что на такого простяка напал, который и вина твоего различить не сумеет. Нет, брат, говорил Санчо, мне достаточно понюхать вино, чтобы угадать откуда оно, каково на вкус, сколько ему лет, словом, представить весь его формуляр. Впрочем тут ничего удивительного нет, продолжал он, у меня с отцовской стороны было два родича, таких знатоков в винах, каких и не запомнят в Ламанче. Да вот чего лучше: однажды их просили где то попробовать вино в чане и высказать о нем свое мнение. Что же ты думаешь? один лизнул только языком, а другой, так сказать, только носом; и после этой пробы, один заметил, что вино отзывается железом, а другой, что оно отзывается козлятиной. Хозяин уверял, что чан его совершенно чист, и что он решительно не понимает, откуда мог взяться в его вине железный или козлиный запах, но мастаки мои стояли на своем. Время между тем шло своим чередом, а вино уходило своим, и когда чан опорожнился наконец, тогда на дне его нашли маленький ключик, висевший на сафьянном ремешке. Каково тебе это покажется? И мне ли, после этого, не смыслить в винах!

- Оттого то я и думаю, что не лучше ли нам распрощаться с этими странствованиями и приключениями, отвечал оруженосец рыцаря леса, и отказаться от журавлей в небе, чтобы не потерять синицы в руках. Право, возвратимся лучше во свояси, где Бог сумеет найти нас, если на то будет Его воля.

- Нет, сказал Санчо, пока господин мой не побывает в Сарагоссе, до тех пор я не оставлю его, а что будет потом, об этом успеем еще рассудить. Собеседники наши договорились и допились наконец до того, что незаметно перешли в объятия Морфея, сковавшего их языки и утолившего их жажду. И захрапели они с порожней бутылью в руках и с недожеванным куском пирога во рту. В этом положении мы на время и оставим их, и обратимся к рыцарям.

Глава XIV.

История передает, что в разговоре, завязавшемся между двумя случайно встретившимися рыцарями, рыцарь леса сказал Дон-Кихоту: "я должен признаться вам, наконец, благородный рыцарь, что судьба указала моему сердцу на несравненную Кассильду Вандалийскую; называю ее несравненной потому, что она действительно несравненна, по стройности своего стана и блеску красоты. Эта Кассильда, в награду за мою чистую любовь к ней, повелела мне, как некогда мачиха Геркулеса, совершить целый ряд самых опасных подвигов, постоянно обещая, что в конце каждого из них меня ожидает исполнение моих надежд. И что же? количество моих подвигов, выходящих один из другаго, превосходит уже всякую меру и вероятие, а все таки не знаю, когда наступит наконец тот, после которого меня ожидает обещанная награда Однажды Кассильда велела мне поразить славную севильскую великаншу Гиральду (Гиральда - большая бронзовая статуя, служащая флюгером на мавританской башне Севильского собора.), твердую и крепкую как металл, которая не двигаясь с места может быть названа самой изменчивой и подвижной женщиной в мире. Послушный слову моей повелительницы я пришел, увидел и победил; я заставил славную великаншу стоять неподвижно целую неделю, потому что в течении недели дул северный ветер. В другой раз она велела мне поднять и взвесить старинный гранит страшных быков Гизандо, подвиг более приличный носильщику, чем рыцарю. Мало того: она велела мне кинуться в пещеру Кобра, осмотреть ее и сделать ей потом полное описание всего, что содержит в себе эта глубокая и мрачная пропасть. Я останавливал движение Гиральды, взвесил быков Гизандо, - подвергая себя неслыханной опасности, опустился в страшную пещеру, и описал моей даме все, что скрыто в мраке этой бездны, и однако я нее еще не перестаю питаться однеми надеждами, а она не становится менее требовательна и недоступна. Теперь, по её приказанию, я должен объехать всю Испанию, и заставить всех странствующих рыцарей признать, что она прекраснее всех красавиц мира, а я самый мужественный и наиболее влюбленный рыцарь. Я уже объездил половину Испании, победил великое число дерзавших противоречить мне рыцарей, но подвиг, которым я особенно горжусь, это поединок с знаменитым Дон-Кихотом Ламанчским, которого я победил и заставил признать Кассильду Вандалийскую прекраснее Дульцинеи Тобозской. для меня довольно этой одной победы, чтобы признать себя победителем рыцарей всего мира, потому что Дон-Кихот победил их всех, и теперь, по слову поэта, сказавшего, что чем славнее побежденный, тем больше славы победителю его, вся громкая слава Дон-Кихота и переходящая из уст в уста молва о безчисленных подвигах его принадлежит всецело одному мне."

Услышав это Дон-Кихот чуть не остолбенел от удивления. Не раз порывался он изобличить наглую ложь рыцаря леса, и даже чуть было не проговорил роковой фразы: "ты лжешь," но удержался, с намерением заставить самого рыцаря леса обличить себя во лжи. Под влиянием этой мысли, он спокойно сказал ему: "очень может быть, благородный рыцарь, что вы победили большую часть не только испанских; но даже рыцарей целаго мира; но чтобы вы победили Дон-Кихота, в этом позвольте мне усумниться. Не победили-ль вы какого-нибудь рыцаря, похожаго на Дон-Кихота? хотя, правду сказать, он знает мало себе подобных."

- Как, воскликнул рыцарь леса. Клянусь освещающим нас небом я сражался с Дон-Кихотом, и победил его, и он был в моей власти. Это худой, высокий, длинноногий господин, с желтоватым лицом, с волосами с проседью, с орлиным носом, с большими черными, падающими вниз усами и немного искривленным станом. Он известен под именем рыцаря печального образа, и держит при себе оруженосцем крестьянина Санчо Пансо. Он странствует на славном коне Россинанте и избрал своей дамой Дульцинею Тобозскую, называвшуюся некогда Альдонзо Лорензо, подобно тому, как я называю свою даму Кассильдой Вандалийской, потому что крестное имя ее Кассильда, и она андалузская уроженка. Если все, что я сказал вам в подтверждение моих слов, не в силах убедить вас, в таком случае зову в свидетели мой меч, который, надеюсь, рассеет ваше сомнение.

- Сделайте одолжение успокойтесь и выслушайте меня хладнокровно, отвечал Дон-Кихот. Нужно вам сказать, что Дон-Кихот, лучший мой друг, который также дорог мне, как я сам себе. По сделанному вами чрезвычайно точному и верному описанию этого рыцаря, я принужден верить, что вы победили именно его, но с другой стороны я вижу собственными глазами и осязаю, так сказать, собственными руками, полную невозможность того, что вы сказали, если только какой-нибудь враг его волшебник, - их у него много, один в особенности преследует его, - не принял образа Дон-Кихота с намерением заставить победить себя, и тем поколебать славу врага его, стяжавшего себе своими великими рыцарскими подвигами всемирную известность. Чтобы окончательно убедить вас в этом, скажу вам, что враги его, волшебники, не более двух дней тому назад, преобразили очаровательную Дульцинею Тобозскую в грязную и отвратительную крестьянку; согласитесь, что они точно также могли преобразить и самого Дон-Кихота! Если, однако, все это не в силах убедить вас в истине сих слов, то узнайте, что Дон-Кихот, это я сам, готовый с оружием в руках, верхом или пеший, или как вам будет угодно, подтвердить слова мои. Сказав это, он встал, гордо выпрямился, и взявшись за эфес меча ожидал ответа рыцаря леса.

Соперник его отвечал столь же спокойно: "хороший плательщик не страшится срока уплаты, и тот, кто мог победить кого то, принявшего ваш образ, может надеяться победить и вас самих. Но рыцарям неприлично сражаться во тьме и устроивать ночные поединки, подобно татям и разбойникам; поэтому обождем зари, и тогда сразимся с таким условием, что побежденный должен исполнить все, что прикажет ему победитель, если только в приказании этом не будет ничего противного чести рыцаря."

- Согласен, вполне согласен, отвечал Дон-Кихот. В ту же минуту рыцари отправились к своим оруженосцам, которых и нашли в том положении, в каком мы их оставили. Разбудив их, рыцари велели им держать коней на готове, и объявили, что на заре они готовятся вступить в ужасный поединок. При этом известии Санчо с перепугу затрясся всем телом. После того, что он слышал о храбрости рыцаря леса от его оруженосца, он сильно побаивался за Дон-Кихота. Оруженосцы, не сказав ни слова, отправились выполнить данное им приказание. Дорогою оруженосец рыцаря леса сказал Санчо: "нужно тебе, брат, сказать,- в Андалузии есть такой обычай, что лица, находящиеся свидетелями при поединках, не должны сидеть сложа руки, когда другие дерутся. Поэтому когда господа наши вступят в бой, нам тоже предстоят иметь маленькое дело на ножах."

- Таковские обычаи, быть может, существуют между какими-нибудь хвастунишками, отвечал Санчо, но только не между настоящими оруженосцами странствующих рыцарей; по крайней мере господин мой никогда не говорил мне ни о чем подобном, а уж ему ли не знать обычаев странствующего рыцарства. Во всяком случае, я то уж никак не намерен следовать такому дурацкому обычаю, драться салону, из-за того только, что господин мой дерется. Я лучше приму на себя все тягости миролюбивых оруженосцев, оне не превзойдут двух фунтов церковного воска; это обойдется мне дешевле, чем корпия для перевязки моей башки, которую я считаю уже разломленной на двое. К тому же мне очень трудно сражаться без шпаги, которой у меня нет и никогда не было.

- Ну этой беде есть у меня чем помочь, возразил другой оруженосец. Есть у меня два одинаково длинных холщевых мешка; ты бери один, а я возьму другой, и оба мы будем, значит, драться равным оружием.

- Изволь, брат, на это я согласен, воскликнул Санчо. Этакое сражение, пожалуй, что запылит нас, но уж ни в каком случае не окровавит.

- Да, но вот видишь ли, для весу и для сопротивления ветру мы набьем их одинаково плотно острыми камешками. И тогда мы буден фехтовать ими, как нам будет угодно, остерегаясь только, чтобы не оцарапать себе кожи.

- Провал меня возьми! воскликнул Санчо, чтобы я стал набивать мешки такими нежностями, из-за того только, чтобы легче раскроить себе череп и переломать кости. - Дудки! не стану я драться, хотя бы ты набил твои мешки моткани шелку. Пусть себе господа наши дерутся, сколько им угодно, а мы станем лучше есть, пить, веселиться, потому что жизнь наша коротка, и нужно ею путно воспользоваться, а не самим приискивать случая, как бы поскорее свихнуть себе шею.

- Все таки мы подеремся, по крайней мере с полчаса, возразил оруженосец рыцаря леса.

- Нет, брат, сказал Санчо, я не такое неблагодарное животное, чтобы стал драться с человеком, который меня напоил и накормил. Да и с какой стати драться нам? что мы имеем один против другаго? Слава тебе Господи, кажется ничего.

- Ну, за этин дело, пожалуй, не станет. Перед битвой я готов влепить тебе несколько таких оплеух, которые сшибут тебя с ног. Этим я пожалуй разбужу твой гнев, хотя бы он спал, как сурок.

- Против этого есть у меня лекарство, ответил Санчо. Стоит мне только выломать здоровую дубину, и прежде чем ты разбудишь мой гнев, я своей дубиной усыплю твой собственный так, что он не пробудится, пожалуй, и до второго пришествия, потому что я малый, непозволяющий заезжать в мою физиономию всякому встречному. Пусть каждый оглядывается на то, что он делает, и всегда лучше никому не трогать чужих гневов, так как никто не знает на кого он наткнется, и куда как часто того, кто собирается стричь - подстригают самого. Бог благословил мир и проклял брань, и если разъяренный кот делается львом, то я, как человек, а не кот, один Господь ведает, чем могу стать разъярясь. По этому на вас, ваша милость, я возлагаю с этой минуты ответственность за все последствия, которыми может окончиться наше побоище.

- Ладно, сказал оруженосец рыцаря леса, утро вечера мудренее - и завтра мы уж рассудим, что делать нам.

В эту минуту защебетали и заблистали на деревьях тысячи сияющих птичек, которые своими радостными, разнообразными гимнами приветствовали пришествие свежаго, еле заалевшего на востоке дня. На золотистом фоне его блестели крупные капли росы и обрызганные ею травы казались сияющими бриллиантами. Зажурчали ручьи, зашевелились луга и развернули свои изумрудные ковры. Но первым предметом, который озарили в глазах Санчо лучи восходящего солнца - был беспримерный в истории нос оруженосца рыцаря леса, скрывавший в тени своей все его тело. И говорят, что это, действительно был какой-то сверхъестественный, по величине своей, нос, с горбом по средине, усеянный багровыми прыщами и опускавшийся пальца на два ниже рта. Этот то нос с его горбом и прыщами красно-фиолетового цвета придавал физиономии нового оруженосца отвратительный вид, испугавший Санчо до того, что его всего покоробило, как ребенка в припадке падучей болезни, и он решился лучше позволить отсчитать себе двести оплеух, чем драться с этим вампиром.

Дон-Кихот также измерил глазами своего противника, но последний успел уже надеть шлем и опустить забрало, так что рыцарю невозможно было разглядеть лица его. Он увидел только, что это был человек плотно сложенный и не высокого роста. На незнакомце была туника, как будто вытканная из золотых нитей, вся усеянная маленькими зеркалами и блестками, в виде луны. Этот роскошный костюм придавал ему какое-то несказанное великолепие. На шлеме его развевалось множество зеленых, желтых и белых перьев, и массивный стальной наконечник охватывал чрезвычайно длинное и толстое копье его, которое стояло прислоненным в дереву. Все это заставило думать Дон-Кихота, что незнакомый противник его должно быть не последний рыцарь, но только, в противоположность своему оруженосцу - он ни от чего не пришел в ужас; напротив того, он смелым голосом сказал рыцарю зеркал: "если желание сразиться со мною не уменьшает вашей готовности исполнить мою просьбу, то я прошу вас приподнять забрало и показать ваше лицо, не уступающее, верно, в красоте вашему наряду"

- Победителем или побежденным, отвечал рыцарь зеркал, вы еще успеете на меня наглядеться, и если я отказываю вам в вашей просьбе, то только потому, чтобы не нанести чувствительного оскорбления очаровательной Кассильде, мешкая - хоть столько времени, сколько нужно, чтобы приподнять забрало - вступить в битву и заставить вас признать то, что вам очень хорошо известно.

- Надеюсь, однако, что вы не откажетесь, тем временем, пока устроитесь на вашем седле, - сказать мне: видите ли вы теперь перед собою того самого Дон-Кихота, которого вы когда-то победили?

- Могу вас уверить, сказал рыцарь зеркал, что вы похожи на него, как одно яйцо на другое, но так как вы уверяете, будто вас преследуют волшебники, поэтому я и не утверждаю: победил ли я действительно вас, или кого другого.

- Этого для меня довольно, сказал Дон-Кихот, чтобы окончательно убедиться в вашем заблуждении, но чтобы и вас убедить в том же, я прошу привести сюда наших коней. Я уверен, что скорей, чем вы успели бы приподнять ваше забрало, я сам приподыму его, если только помогут мне Бог и моя дама. Вы же, с своей стороны, уверитесь, что между мною и побежденным вами Дон-Кихотом есть некоторая разница.

Резко прервав на этом месте разговор, рыцари сели верхом на коней и повернули их кругом, чтобы выиграть пространство, нужное для нападения. Но Дон-Кихот не отъехал и двадцати шагов, как услышал, что его зовет рыцарь зеркал, который, остановившись на половине дороги, закричал своему противнику:

- Благородный рыцарь! не забывайте условий нашего поединка: - побежденный отдает себя в распоряжение победителя.

- Очень хорошо это помню, отвечал Дон-Кихот, лишь бы только побежденному не вменилось в обязанность что-нибудь противное чести рыцаря.

- Понятно - сказал рыцарь зеркал.

В эту минуту взорам Дон-Кихота представился оруженосец его противника с своим беспримерным носом, и удивленный не менее Санчо, герой наш принял эту носатую фигуру за какое-то чудовище, или, по крайней мере, за человека неведомого еще на земле племени. Санчо же, видя своего господина готовящимся к битве, не чувствовал ни малейшего желания оставаться наедине с своим носатым компаньоном из страха, чтобы он не затеял с ним драки и не сшиб его с ног одним ударом своего хобота. Под влиянием этого страха, кинулся он к Дон-Кихоту, ухватился за стремянный ремень его, и когда рыцарь собирался уже повернуть Россинанта кругом, сказал ему: "ради Бога, помогите мне, ваша милость, взобраться на этот пень, оттуда я лучше увижу вашу мужественную встречу с вашим противником".

- Мне кажется, Санчо, что ты хочешь взобраться сюда, чтобы безопасно взирать на бой быков - заметил Дон-Кихот.

- Признаться вам, отвечал Санчо, меня беда как пугает нос этого оруженосца. просто стоять возле него, от страху, не могу.

- Да, это такой нос, проговорил Дон-Кихот, что не будь я тем, чем я есмь, то, пожалуй, и я струхнул бы. Однако, полезай, я помогу тебе.

Тем временем, как Дон-Кихот подсаживал Санчо, рыцарь зеркал отъехал на надлежащее расстояние, и полагая, что противник его сделал то же самое, он, не ожидая ни звука труб и никакого другого боевого сигнала, поворотил своего коня, достойного соперника Россинанта по красоте форм и быстроте аллюра - и потом во всю прыть его, не превосходившую, впрочем, мелкой рыси, поскакал на встречу Дон-Кихоту. Видя его, однако, занятым подсаживанием Санчо, он остановился на половине пути, за что ему несказанно благодарен был конь его, чувствовавший себя окончательно не в силах двинуться ни шагу далее. Дон-Кихоту же показалось, что рыцарь зеркал собирается обрушиться на него, как гром, и он умудрился так ловко пришпорить Россинанта, что если верить истории, то это был единственный случай в его жизни, когда сам Россинант пустился в галоп; до этих пор, сколько нам известно, он, в блистательнейшие минуты своей жизни, ограничивался мелкой рысью. Воспользовавшись этой чудной стремительностью Россинанта, Дон-Кихот смело кинулся на рыцаря зеркал, который напрасно вонзал и ноги и шпоры в бока своего коня; последний упорно стоял на месте, словно прикрепленный в нему якорем. Благодаря стечению этих то благоприятных обстоятельств, Дон-Кихот возъимел полную поверхность над своим противником, которому мешали не только конь, но еще и копье его. Без малейшего риска, не встречая никакого противодействия, мог победоносно распорядиться теперь Дон-Кихот с рыцарем зеркал, и он действительно распорядился, да так мужественно и ловко, что противник его без чувств свалился на землю; и видя его распростертым без всякого движения, можно было подумать, что злополучный рыцарь покончил тут с животом своим.

Увидев это, Санчо тотчас же соскочил с дерева и побежал к своему господину; Дон-Кихот тоже соскочил с коня и поспешил к побежденному им рыцарю зеркал. Растегнув его шлем, чтобы убедиться умер ли он, я если нет, то немного освежить его, он... но, великий Боже, кто не изумится, узнав, что Дон-Кихот, как свидетельствует история, увидел перед собою, в эту минуту, бакалавра Самсона Карраско, его самого с головы до ног. "Санчо!" кликнул он изо всех сил своему оруженосцу: "беги сюда скорей, и ты увидишь нечто невероятное, ты убедишься, наконец, в том, что могут творить волшебники".

Санчо приблизился в побежденному рыцарю, и увидев перед собою Самсона Карраско, он от изумления мог только креститься; и так как лежавший на траве рыцарь зеркал не показывал ни малейшего признака жизни, потому Санчо сказал своему господину, что, по его мнению, лучше всего всунуть теперь, без дальных церемоний, этому новому бакалавру Самсону Карраско шпагу в глотку, чтобы навсегда избавиться от одного из врагов своих волшебников

- Ты прав, Санчо, сказал Дон-Кихот, чем меньше врагов, тем лучше. И рыцарь уже обнажил мечь, готовясь привести в исполнение совет Санчо, но в эту самую минуту пред ним предстал носатый оруженосец его противника, только на этот раз без своего страшного носа.

- Что вы делаете, что вы делаете! закричал он Дон-Кихоту; ведь это друг ваш и господин мой, бакалавр Самсон Карраско.

- А что сталось с твоим носом? спросил Санчо.

- Я спрятал его, отвечал оруженосец. И запустив руку в карман, он вытащил оттуда свой страшный нос

Изумленный Санчо глядел на него во все глаза, и воскликнул, наконец, дошедши до последних пределов удивления: "Христос Спаситель, да ведь это сосед и кум мой Фома Цециаль!"

- Да, да, да, отвечал лишенный своего носа оруженосец, я кум и закадышный друг твой, Фома Цециаль, и сейчас расскажу тебе, как я забрался сюда. Ради Бога только попроси скорее своего господина, чтобы он не трогал, не ранил, не бил и не убивал лежащего у ног его рыцаря зеркал, потому что это наш бакалавр, Самсон Карраско. Между тем очнулся, наконец, сам побежденный рыцарь, и Дон-Кихот в тоже мгновение приставил шпагу к его глазам. "Вы погибли", сказал он ему, "если тотчас же не признаете, что несравненная Дульцинеё Тобозская прелестнее Кассильды Вандалийской. Мало того: вы должны обещать мне, что если вы останетесь живы после этой битвы, то отправитесь в Тобозо, представитесь там от моего имени Дульцинее и повергнете себя в её распоряжение. Если она возвратит вам свободу, тогда вы должны будете отыскать меня, - след моих подвигов приведет вас туда, где я буду,- и рассказать мне все, что произойдет между вами и моей дамой. Вы видите, я налагаю на вас обязательства, не противоречащия условиям нашего поединка.

- Признаю, отвечал побежденный рыцарь, что разорванный, грязный башмак Дульцинеи лучше взъерошенной, хотя и чистой бороды Кассильды. Обещаю отправиться к вашей даме и вернуться к вам с достодолжным отчетом.

- Мало того, вы должны сознаться, добавил Дон-Кихот, что побежденный вами рыцарь был вовсе не Дон-Кихот Ламанчский, но кто-то другой, похожий на него, подобно тому, как вы похожи на бакалавра Самсона Карраско, хотя вы вовсе не Карраско, но преображенный в него моими врагами с целью ослабить мой гнев и заставить меня мягче воспользоваться моим триумфом.

- Все это я признаю, сознаю и всему верю, говорил лежавший рыцарь, совершенно также, как вы сами признаете, сознаете и верите. Только помогите мне, ради Бога, встать, если боль мне это позволит, потому что я чувствую себя очень плохо.

Дон-Кихот помог ему подняться на ноги, вспомоществуемый Фомой Цециалем, с которого Санчо не сводил глаз, закидывая его вопросами, и получая такие ответы, после которых у него не могло оставаться никакого сомнения, что он видит перед собою действительно кума своего Фому. Но, с другой стороны, уверения Дон-Кихота, что волшебник принял на себя образ бакалавра Самсона Карраско, не позволяли ему совершенно довериться этому загадочному человеку, называвшему себя кумом, соседом и другом его. И, кажется, слуга, подобно господину своему, остался вполне убежденным, что все это было ничто иное, как новые штуки волшебников - врагов нашего рыцаря. Между тем рыцарь зеркал с своим оруженосцем со стыдом удалились с места побоища, желая поскорее попасть в какую нибудь деревушку, в которой побежденный боец мог бы поправить немного помятые ребра свои. Дон-Кихот же и Санчо направились по дороге в Саррагоссу, где мы за время и оставим их, чтобы сказать, это такой был рыцарь зеркал и его носатый оруженосец.

Глава XV.

Обрадованный и гордый своей недавней победой, одержанной над таким знаменитым противником, каким казался рыцарь зеркал, покидал Дон-Кихот поле славной битвы, надеясь услышать вскоре от побежденного рыцаря - полагаясь вполне на его слово - продолжается ли еще очарование Дульцинеи. Пощаженный им противник, ясное дело, должен был сообщить ему об этом, иначе он перестал бы быть рыцарем. Но одно думал Дон-Кихот, а другое - рыцарь зеркал, помышлявший, впрочем, в настоящую минуту, исключительно о мазях и пластырях.

Теперь мы скажем, что бакалавр Самсон Карраско посоветовал Дон-Кихоту пуститься в третье странствование, обсудив с священником и цирюльником те меры, какие лучше всего было бы принять, чтобы заставить рыцаря сидеть дома и не беспокоиться больше о новых странствованиях и новых приключениях. Общее мнение трех друзей было: последовать совету бакалавра, состоявшему в том, чтобы отпустить Дон-Кихота, и отправить, под видом странствующего рыцаря, вслед за ним Карраско, который должен будет вызвать его на бой, - и если Карраско победит, что казалось делом не трудным, то постановив перед боем в непременную обязанность побежденному исполнить волю победителя, можно будет, в случае победы, велеть Дон-Кихоту отправиться домой и оставаться там в течение двух лет, если только в это время победитель не сделает каких-нибудь перемен в данном им повелении. Несомненно было, что Дон-Кихот свято выполнит приказание своего победоносного противника, и тогда, в течении двух лет, мало ли что могло произойти. И сам Дон-Кихот мог забыть о своих сумазбродных замыслах, и друзья его, быть может, могли бы найти средство против его болезни.

Карраско принял на себя роль странствующего рыцаря, а кум и сосед Санчо, Фома Цециаль, малый проворный и умный, предложил свои услуги в качестве оруженосца. По отъезде Дон-Кихота, Карраско нарядился в тот костюм, в котором мы его недавно видели, а Фома устроил поверх своего носа другой, размалеванный, чтобы не выдать себя при встрече с своим кумом, и вместе они последовали за вашим рыцарем. Они едва не настигли его перед колесницей смерти, но опоздали, и застали его уже там, где их встретил читатель, и где, благодаря расстроенной фантазии Дон-Кихота, вообразившего себе, будто встреченный им бакалавр Самсон Караско был вовсе не бакалавр Карраско, новый Самсон чуть было не лишился на веки возможности получать какие бы то ни было степени - за то, что ученый муж не нашел даже следов гнезда там, где собирался наловить птиц. Фома, видя дурной исход затеянного ими дела, сказал бакалавру: "господин мой, Самсон Карраско! мы бесспорно получили то, чего стоили. Пускаться в какое угодно предприятие очень легко, но не так то легко выпутаться из него. Дон-Кихот полуумный, а мы с вами умницы, и однакож полуумный умудрился оставить умных в дураках. Очень интересно было бы узнать мне теперь: кто безумнее, тот ли, кому так уж на роду написано было обезуметь, или тот, кто обезумел по собственной охоте?

- Разница между нами та, отвечал Карраско, что один был и останется безумцем, а другой может возвратить себе рассудок во всякое время, когда найдет нужным.

- На этом то основании я сознаюсь, отвечал Фома, что нашла было на меня дурь сделаться вашим оруженосцем, но теперь мне, слава Богу, пришла опять охота поумнеть, и поэтому я возвращаюсь домой.

- Это твое дело, заметил Карраско, но думать, чтобы я вернулся домой прежде, чем помну бока Дон-Кихоту, это было бы все равно, что принимать ночь за день. Только теперь я решаюсь на это не из желания навести Дон-Кихота на путь истины, а просто из желания отмстить ему. Что делать? боль в боках заглушает во мне всякую жалость.

К счастию своему наши новые искатели приключений попали в какую то деревушку, где нашелся костоправ, для перевязки злосчастного Самсона. Здесь его покинул Фома Цециаль, сам-же бакалавр остался обдумывать план замышляемого им мщения, и мы, расставшись с ним до новой встречи, возвратимся к Дон-Кихоту.

Глава XVI.

Восхищенный и гордый, как мы уже сказали, продолжал Дон-Кихот свой путь, воображая себя, благодаря своей недавней победе, величайшин и храбрейшим рыцарем в мире. Теперь он окончательно убежден был в счастливом окончании всех предстоящих ему приключений, и не обращал внимания ни на какие волшебства и ни на каких волшебников. Забыл он в эту ми нуту и безчисленные палочные удары, выпавшие на долю его во время его рыцарских странствований, и камни, выбившие у него половину зубов, и неблагодарность каторжников, и дерзость грубых ангуэзских погонщиков. И думал он только, что если-бы найти ему средство разочаровать Дульцинею, то он мог бы считать себя счастливейшим из всех рыцарей, когда либо подвизавшихся на белом свете. Из этого сладостного усыпления его пробудил голос Санчо, сказавшего ему: "не странно ли, ваша милость, что мне до сих пор мерещится этот удивительный нос кума моего Фомы?"

- И неужели ты, в самом деле, думаешь, отвечал Дон-Кихот, что рыцарь зеркал был бакалавр Самсон Каррасно, а оруженосец его - кум твой Фома?

- Уж право я не знаю, что и подумать об этом, проговорил Санчо. Все, что говорил он мне о моем хозяйстве, о моей семье, все это мог знать только настоящий Фома Цециаль. И лицо то его, когда он очутился без носа, было совсем, как у кума моего Фомы, и голос, ну словом все, как у того Фомы, которого я видел и слышал тысячу и тысячу раз, потому что мы ведь земляки, да в тому еще соседи.

- Санчо! обсудим это, как умные люди, ответил Дон-Кихот. Скажи мне: возможное ли дело, чтобы бакалавр Самсон Карраско, вооруженный с ног до головы, приехал сюда - как странствующий рыцарь - сражаться со мной? Был ли я когда-нибудь врагом его? подал ли я ему какой-нибудь повод сердиться на меня? Соперник ли я его, и наконец воин ли он, а следственно может ли он завидовать стяжанной мною славе?

- Но, скажите же на милость, отвечал Санчо, как могло случиться, чтобы этот рыцарь, это бы он там ни был, так походил на бакалавра Самсона Карраско, а оруженосец его на моего кума Фому? И если это дело волшебства, как вы говорите, то разве не могло найтись на свете двух человек, похожих, как две капли воды, на двух других?

- Повторяю тебе, Санчо, настаивал Дон-Кихот, все это злые проделки преследующих меня волшебников. Предугадывая мою победу, они устроили так, чтобы при взгляде на побежденного мною рыцаря, я встретился с лицом моего друга бакалавра, и поставив дружбу между горлом врага и острием моего меча, они надеялись этим способом ослабить мой справедливый гнев и спасти жизнь того, это так изменнически и подло покушался на мою. Санчо! неужели тебе нужно приводить примеры в доказательство того, как могут волшебники изменять человеческие лица? ты кажется убедился в этом на деле. Не более двух дней тому назад, не видел ли ты собственными глазами Дульцинею во всем её блеске, во всей её несказанной прелести; между тем как мне она показалась грубой и отвратительной мужичкой, с гноящимися глазами и противным запахом. Что же тут удивительного или неестественного, если волшебник, устроивший такое возмутительное превращение с Дульцинеей, устроил нечто подобное теперь, показав нам, с известным тебе умыслом, лица Самсона Карраско и твоего кума. Но под каким бы там видом не напал на меня враг мой, я знаю, что я победил его, и этого с меня довольно.

- Один Бог знает всю правду, сухо отвечал Санчо. Ему, конечно, трудновато было убедиться доводами Дон-Кихота, когда он очень хорошо знал, что очарование Дульцинеи было делом не волшебников, а его самого; но он решился не говорить об этом ни слова из страха, чтобы как-нибудь не проговориться.

В это время в нашим искателям приключений присоединился какой то незнакомец, ехавший по одной дороге с ними, верхом на великолепной, серой в яблоках кобыле. На нем был короткий зеленый плащ, с капишоном позади, обложенный бурым бархатом, голова его была прикрыта такого же цвета бархатной шапочкой, збруя выкрашена в зеленый и бурый цвета. Арабский меч висел на зеленой перевязи, отделанной совершенно так же, как его полуботфорты, наконец шпоры, покрытые зеленым лаком, были такой изящной работы и так блестели, что вполне соответствуя всему костюму всадника, производили лучший эффект, чем еслиб были сделаны из чистого золота. Встретившись с нашими искателями приключений, он вежливо раскланялся с ними и пришпорив коня, хотел было ехать дальше, но Дон-Кихот удержал его.

- Милостивый государь, сказал он ему, если вы едете по одной дороге с нами и не особенно торопитесь, то мне было бы очень приятно ехать вместе с вами.

- Откровенно сказать, отвечал незнакомец, я пришпорил мою лошадь, боясь, чтобы она не встревожила вашу.

- О, господин мой! воскликнул Санчо, в этом отношении вы можете быть совершенно спокойны, потому что конь наш превосходно воспитан и чрезвычайно воздержан. Никогда ничего подобного с ним не случается; только однажды в жизни нашла было на него дурь, ну и пришлось же, ему, да и нам вместе с ним, дорого поплатиться за это. Повторяю вашей милости, вы можете ехать совершенно спокойно, потому что когда бы нашему коню подали вашу кобылу между двух блюд, он и тогда не дотронулся бы до нее.

Незнакомец придержал своего коня, глядя с удивлением на Дон-Кихота, ехавшего с обнаженной головой, потому что Санчо вез шлем его, привязанным, как чемодан, к арчаку своего седла. Но если незнакомец со вниманием оглядывал Дон-Кихота, то последний еще внимательнее осматривал с ног до головы господина в зеленом плаще, показавшемся ему человеком значительным и весьма порядочным. На вид ему было около пятидесяти лет; в волосах его пробивалась едва заметная проседь; орлиный нос, полусмеющийся, полустрогий взор, манеры, осанка, словом все показывало в нем человека очень порядочнаго. Незнакомец же, оглядывая Дон-Кихота, думал только, что он никогда в жизни не видел ничего подобнаго. Все удивляло его в нашем рыцаре: конь его, худощавость самого всадника, его желтое лицо, вид, оружие, одежда, наконец вся эта фигура, подобной которой давно не было видно нигде. Дон-Кихот заметил с каким любопытством смотрит на него незнакомец, и в его изумлении прочел его желание. Изысканно вежливый и всегда готовый услужить каждому, рыцарь предупредил вопрос незнакомца. "Я понимаю," сказал он ему, "ваше удивление; все, что вы видите здесь, кажется вам, конечно, совершенно новым. Но изумление ваше исчезнет, когда я скажу вам, что я один из тех рыцарей, которые ищут приключений. Я покинул мой дом, заложил имение, простился на всегда с покоем и отдал себя на произвол судьбы. Пусть она ведет меня куда знает. Я вознамерился воскресить угасшее странствующее рыцарство, и вот с давних пор, спотыкаясь на одном месте, падая в другом, подымаясь в третьем, и преследуя свои цели, являясь помощником вдов, заступником дев, покровителем сирых и угнетенных, словом, исполняя обязанности истинного странствующего рыцаря. И, благодаря христианским, многим и славным делам моим, я удостоился печатно приобрести всесветную известность. Тридцать тысяч томов моей истории уже отпечатаны, и как кажется, ее отпечатают еще по тридцати тысяч томов тридцать тысяч раз, если только это будет угодно Богу. Но, чтобы ограничиться немногими словами, или даже одним словом, я скажу вам, что я странствующий рыцарь Дон-Кихот Ламанчский, известный под именем рыцаря печального образа. Хотя я знаю, что похвалы самому себе говорят часто не в нашу пользу, тем не менее не отказываюсь от них, когда не нахожу вокруг себя никого, кто бы мог говорить за меня. И так, милостивый государь, ни этот конь, ни это копье, ни этот оруженосец, ни все это оружие, ни бледность лица, ни худоба моего тела отныне, вероятно, не станут более удивлять вас, потому что вы узнали, кто я и что я." Дон-Кихот замолчал и растерявшийся слушатель его долго не мог придумать, что ответить ему? Пришедши наконец в себя, он сказал рыцарю: "вы совершенно угадали причину моего удивления, но только далеко не рассеяли его вашими словами; напротив того, узнавши, это вы такой, я право удивился несравненно больше, чем прежде. Возможное ли дело - встретить теперь странствующего рыцаря или напечатать рыцарскую книгу? Я, по крайней мере, решительно не мог бы представить себе в наше время никакого покровителя вдов, заступника дев, помощника угнетенных и сирых, и ни за что не поверил бы существованию подобного человека, еслиб не встретился с вами лично. И дай Бог, чтобы эта история, как вы говорите, уже напечатанная, ваших столько же великих, сколько истинных дел, похоронила на веки самую память о безчисленных подвигах разных лжерыцарей, которыми некогда полон был мир, в ущерб истинно благородным делам и истинным историям.

Мигель Де Сервантес - Дон-Кихот Ламанчский. 2 том. 2 часть., читать текст

См. также Мигель Де Сервантес (Miguel de Cervantes) - Проза (рассказы, поэмы, романы ...) :