Сэмюэл Ричардсон
«Английские письма, или история кавалера Грандисона. 4 часть.»

"Английские письма, или история кавалера Грандисона. 4 часть."

М. Л. Я весьма бы желала сперва слышат мнение Сира Карла и Доктора Барлета.

Сир Карл посмотрел на Доктора; а доктор просил Сира Карла начинать.

С. К. Я согласен, Доктор. Вы можете поправит мое мнение, естьли оно не справедливо. Вы искусно умеете решить дела.

Я равно думаю, как и Милорд, что Капитан Андерсон, по всем своим поступкам не кажется достойным Мисс Грандиссон, да и по справедливости сказать я весьма мало знаю таких людей, которые были бы её достойны. Естьли ето пристрастие; то оно простительно в брате.

Мисс Шарлотта благодарила его низким поклоном, и мы все одобрили его похвалу, от коей она весьма ободрилась.

С. К. Я также думаю, что естьли моя сестра не имеет к нему уважения; то имеет право отречься от него на всегда. Но чтож сказать о её обещании? Я знаю что она дала оное при жизни еще моего родителя, которой действительно имел власть уничтожит оное. Впрочем усилия, чинимые ею после смерти родителя дабы получить оное обратно от Г. Андерсона, показывают, что она почитала себя обязанною с ним во внутренности сердца.

(Потом смотря на всех нас, и видя что каждый молчит, он продолжал.)

Милади судит, что весьма было бы недостойно, естьлиб он желал удержать ее неравным обещанием. Но гдеж можно сыскать такого человека, естьли вы не предполагаете в нем чрезвычайного великодушие, которой бы видя у себя некую власть над такою девицею как Шарлотта, (она покраснела) не покусился уважить оную? Мог ли он сделать иначе, не навлекая на себя порицания? Словом, можно ли и подумать, что тот, которой склоняет женщину к какому ниесть обещанию, не имел намерения требовать исполнения онаго? Я должен знать мой пол, и мало бы воспользовался встречавшимися мне случаями, естьлиб я не знал хотя несколько светского обращения. Мы известились от моей сестрицы о тех причинах, которые воспрепятствовали ей взят с Капитана равное обязательство: она не столько имела к нему уважения, дабы наложит на него сей закон. Не естьли сие точное отвержение Г. Андерсона?

Шарлотта опасается какой ниесть хулы в сем поступке; но рассмотрим, какое было её состояние. Я не стану повторять о обстоятельствах онаго; для меня весьма было бы прискорбно, чтоб мои сестры могли в оных находиться. Что касается до хитрости Капитана, дабы уважить себя по средством чужей руки; то я признаюсь, что сие весьма презрительно для такой женщины, которая сама поставляет себе за честь хорошо писать; но чегож не в состоянии бывают сделать, дабы токмо достигнуть до тово, к чему сердце стремится? Етот образец уже не новой. Говорят, что некоторая славная госпожа имела щастие войти в милость у одного великого Монарха, посредством другой госпожи, которая употребляла для нее свои услуги. Скажем только то, что женщины должны быть уверены в своем выборе прежде, нежели поручит себя мущинам. Милади его бы ненавидела, за то, что он обезславил доброе её имя.... Она позволит мне ответствовать, что женщина, которая не желает быть тому подвержена, никогда не должна полагаться на скромность другаго. О Мисс Бирон! (оборотясь ко мне, а я весьма была тогда разположена сообразить с своими обстоятельствами част его совета) говорите моей питомице, что она никогда не должна любить мущину, не будучи уверена во взаимной от него любви; что она никогда не должна давать знать ему о той власти, которую он над нею имеет, не будучи известна что он признателен, справедлив, великодушен; и что она должна презирать его как подлеца и корыстолюбца, при первом случае когда он будет стараться обязать ее обещанием. Я прошу прощения, любезная Шарлотта. Вы столь великодушно сами себя хулите, что не должны почитать себе за обиду подать свою опытность в пример такой молодой особе, которая может подвергнуться равному случаю, не будучи в силах поступить в оном с толиким благородством и твердости, как вы.

Я весьма была довольна, любезная Люция, что Сир Карл перестал говорить мне сии последния свои размышления. Смущение его сестры служило покровом моему: однако я не могу ручаться, чтоб оно ей совершенно послужило. Я чувствую, дражайшая моя, что не должно весьма долгое время пребывать в отдаленности от моей фамилии, по крайней мере для того, чтоб не жить в том месте, где я теперь нахожусь. Мисс Анциллон, Мисс Барневельт и многия другия, коих свойства помнится я тебе описывала, где вы находитесь? Где могу я вас найти? Сердце мое, когда я с вами спознавалась, было спокойно и не имело никакого опасения. Я могла тогда смеяться над всем тем, что вокруг меня ни казалось. Я не опасалась, чтоб насмешка могла обратиться на самую меня.

Но какоеж должны мы принят теперь намерение в рассуждении любезной нашей сестрицы? спросила Милади Л.... Взоры Мисс Шарлотты равное изьявляли желание. Все собрание отнеслось в том к Сиру Карлу.

Я с начала, дражайшая Шарлотта, возразил он, хочу тебя обнадежить: естьли ваше сердце имеет хотя некое предпочтение к Г. Андерсону; естьли вы думаете, что справедливость или другия причины обязывают вас быть его супругою: то я воззрю на него оком дружбы, дабы представить ему мои предложения и принять от него его собственные. Естьли мы не найдем в нем великодушие или признательности; то постараемся внушить в него сии чувствования нашим примером и я обещаюсь приступить к делу.

От сих слов сердца во всех нас поколебались. Доктор Барлет не менее смутился. Мисс Шарлотта едва могла держаться на стуле; между тем как её брат, с видом человека приобыкшего к великим деяниям, которой не полагает за чрезвычайное то что говорит, совершенно не примечал нашего волнения.

М. Г. (Находившись несколько минут в недоумении.) По истинне, Г. мой, Капитан Андерсон не достоин называться вашим братом. Я не желаю входить относительно к тому ни в какие подробности; ибо решилась никогда не принимать его руки. Ему известно мое решение. Впротчем данное мною ему обещание нимало не обязывает меня быть его женою. Естьлиб я познала в нем добродетель или великодушие.... но он не имеет ни той ни другаго столько, дабы мог внушит во мне то уважение, которое жена должна иметь к своему супругу.

С. К. И так, любезная сестра, я советую вам не видаться с ним, естьли вы подали ему к тому надежду. Вы можете приказать просить у него извинений. Вы велите сказать ему, что вы мне сообщили все что ни произходило между вами и им, и что во всем полагаетесь на меня с твердым намерением, естьли вы в самом деле приняли намерение ни когда не выходить за него за муж.

М. Г. Я страшусь запальчивого его нрава.

С. К. Не опасайтесь ни чего. Те, кои оказывают запальчивость против женщины, никогда не изьявляют оной мущинам; однако я буду говорит с ним ласково. Естьли он надеялся когда либо иметь вас своею супругою, то к нещастию своему может вас лишиться. Вы можете ему сказать, что я увижусь с ним в том месте, где ему будет угодно. Между тем весьма было бы нужно, естьли вы не имеете к тому никакого отвращения, показать мне некоторые его и ваши письма, а особливо те, в коих вы просили его оставить вас навсегда, и прежния, естьли их имеете, кои доказывают с давнего времени ваше решение.

М. Г. Я подам вам, естьли вы желаете, все его письма и списки со всех моих. Они уверят вас Г. мой, что конечно от того нещастного жребия, коему я почитала себя осужденною после жестокого поступка претерпенного моею сестрою, и печали что не можно мне надеяться получить такое имение, чрез которое могла бы ласкаться некоею выгодою, преконилась я к Капитану Андерсону.

С. К. Печальное воспоминание! Но воззрим на будущее благополучнейшее время. Я увижусь с Г. Андерсоном. Естьли в некоторых своих письмах он поступил жестоко с моей сестрою; то вы не должны мне их показывать. Ето не любопытство; но единое искренное побуждение услужить вам, принуждает меня желать их видеть. Не взирая на то долг требует, чтоб вы сообщили мне все то, что прилично вашему состоянию, дабы он ничего не мог мне сказать такого, чего бы я не знал от самих вас и из чегоб он мог употребит увертки в свою пользу. Я вас уверяю, что скажу ему все то, что почти токмо за справедливый долг и вы увидите, любезная сестрица, что естьли ваши письма подобны были обьяснениям двух страстных любовников, то вы не должны ничего опасаться от моего суждения. Я никогда не сужу строго о сердечных слабостях. Наши страсти иногда производят изящные плоды. Верьте, сударыни, (обратясь к нам тремъ) что Филозофия вашего брата не Стоическая.

Как! Сир Карл..... подумала я в себе, действительно... когда бы вы когда нибудь были влюблены? Я не понимаю, любезная Люция, должна ли я тому радоваться или досадовать; но при всем том не весьма ли странно, что его приключения в иностранных землях были столь мало известны? Не взирая на то о нем говорят, что он нимало не сердится, когда его сестра изъявляет в том свое любопытство естьлиб я была на месте его сестер, то давно бы уже испытала его чистосердечие.

Но вот для него еще новое замешательство, и я с нетерпеливостию желаю окончания сего дела.

Мисс Шарлотта показала мне некоторые письма Капитана Андерсона. Сколько должна бы она была его презирать, естьлиб по нещастию принужденною нашлась учиниться его женою! и как бы её презрение увеличилось, видя его стоящего подле своего брата! И так Сир Томас, совсем своим остроумием и гордостию подвергся опасности видеть столь благородного свойства дочь приведенную во власть человека бедного, не благовоспитанного, безразсудного и не имеющего ни малейшей искры великодушия.

Мне позволили списать для тебя то, что Мисс Шарлотта написала к Капитану.

Государь мой.

"С великодушным человеком я не имела бы нужды подвергаться суждению такого брата, от добродетели коего надлежало бы страшиться справедливого хладнокровия к такой сестре, которая могла бы в сем случае показаться недостойною его нежности; но он самый благороднейший из человеков. Он о мне сожалеет. Он принял на себя труд поговорить с вами дружески, в каком месте вам будет угодно, о том деле, которое составляет уже с давного времени мое прискорбие. Вам не безъизвестны мои чувствования. Я избегаю великих распрей, но паки вам повторяю, как-то многократно говорила, что не могу и ни когда не желаю иметь к вам отношения под другим званием, а быть только вашею покорнейшею

Шар. Грандиссон.

ПИСЬМО ХLI?.

Генриетта Бирон к Люции Сельби.

В Четверток 16 Марта.

Сир Карл оставя нас возвратился сегоднишнего утра в город, дабы исполнить завещание своего друга.

Доктор Барлет, которой, как я ласкаюсь, стал уже мне другом, которой кажется знает всю внутренность его сердца, сказал мне что он беспрестанно занят делами. А сие я и приметила, и так нимало не удивляюсь, что препровождая жизнь свою в таких обстоятельствах он не имел свободного времени, в кое бы мог заняться любовию, которая есть страсть возраждающаеся от праздности, или по крайней мере бывает обыкновенным плодом праздности. Тебе не безъизъвестно, что занимаясь небольшими упражнениями в замке Сельби я ничего не знала; но может быть потому, что там не находилось Сира Карла, которой бы мог сперва привлечь мою признательность, а вскоре потом и всю нежность моего сердца. Ето сущая правда, любезная моя. Мне кажется, что я не должна более не признаваться. "Естьлиб я стала притворяться; то и ребенок одним бы взглядом усмотреть мог во мне любовную страсть.,,

О дражайшая Люция! обе сестры поступили со мною без всякой пощады. Оне подняли покров, или лучше сказать, оне дали мне знать что уже с давнего времени проникли мои мысли. Должно отдать тебе отчет о всем между нами произшедшем.

Я писала столь долго ночью, что не взирая на обыкновенную мою привычку быть одетою прежде всех, была еще в спальном платье, и не столько занималась моею одеждою, сколько тем письмом, которое начала к тебе писать. Оне вошли обе в мой кабинет, держа друг друга за руку, и я тотчас усмотрела, что оне имели вид предумышленной злобы, а наипаче Мисс Шарлотта; она грозила съиграть со мною шутку.

Я показала некое смущение, что столь была нерадива и что они меня в том опередили. Мисс Шарлотта пожелала убрать меня собственными своими руками; она приказала выдти горнишной моей девке, которая хотела было приняться за свое дело.

Первые её слова были ласковые засвидетельствования. Убирая с со схождением мою голову она мне дважды сказала, что я весьма прелестная девица; потом оборотясь к сестре своей продолжала, не весьма ли справедливо то, что мой брат о ней думает? Я по излишней моей живости тотчас расстворила рот мой. Что.... что.... я хотела сказать: что он обо мне думает? но к моему щастию я от того удержалась и переменила мысль мою, продолжая, дабы окончит речь мою: что вы весьма много оказываете мне чести, сударыня, принимая на себя такой для меня труд! Она взглянула на меня злобным видом и оборотясь к своей сестре сказала: поверь сестрица, что наша любезная Генриетта великая плутовка. Накажи же ее, Шарлотта, отвечала Милади. Тебе весьма много стоило открываться нам, что ты чрез то приобрела некое право наказывать тех кои имеют скрытность от лучших своих друзей.

Справедливое небо! вскричала я. Что.... что.... я хотела было сказать, что значит сия укоризна? Но я не могла окончить, и чувствовала выступающую краску на лице моем. Что.... что.... повторила Мисс Грандиссон. Что, что сделалось с сею милою девицею? В руках был у меня шейной платок и я хотела было его накинуть; но руки мои онемели.

Я трепетала и не могла произнести ни единого слова.

Мисс Гранд. Ето подтверждение, Милади! точное подтверждение.

Милади Л.... Я также думаю; но будьте уверены, что я не имела в том нужды.

Мисс Бир. По истинне, сударыни, вы приводите меня в чрезвычайное изумление. Что значит такое нечаянное нападение?

Мисс Гранд. А что значит, любезная Генриетта, все ваши что, что. и сие нечаянное движение? Дайте мне сей платок. Замешательство ваше приводит меня в сожаление.

Она с торопливостию взяла у меня платок. Она накинула мне оный на шею. Руки мои тряслися.

Мисс Гранд. От чего произсходит сие трепетание. Будете ли вы мне отвечать? А! а! Любезная Мисс, и так вы нехотите открыться своим сестрицам! То знайте же что мы уже проникли ваши мысли.

Мисс Бир. Проникли! что хотите вы тем сказать? По истинне, любезная Мисс Грандиссон, я во всю мою жизнь не знала еще такой особы, котораяб старалась скрытным образом беспокоит других, как вы.

Мисс Гранд. Хорошо. И так вы меня очень коротко знаете? Но дабы скорее приступить к делу.... Ободритесь, любезная Генриетта; вы кажетесь в совершенном движении... Не ужели столь безчестно, для пригожей особы, быть преодоленной любовию.

Мисс Бир. О ком вы говорите? Я любовью?

Мисс Гранд. (Захохотавши.) Вы видите, Милади, что Мисс Бирон, познает в себе ту пригожую особу, о коей я говорю. Теперь говорите, любезная моя, что ето не правда. Ктож вам в том препятствует? Говорите нам небылицы. Начинайте притворяться. Уверяйте нас, что вы не красавица, и другия сему подобные басенки.

Мисс Бир. Любезная Мисс Грандиссон, вить вчерашнего дня была ваша очередь. Как могли вы забыть....

Мисс Гранд. Вы еще на сие досадуете? Я вас уверяю, Генриетта, что вы мне дорого за сие заплатите. Но, любезнинькая моя, я не была влюблена. Ах, Мисс Бирон! Сей человек конечно в Нортгамптон-Шире! Моглили вы подумать, чтоб мы о нем не узнали?

(При сем я несколько ободрилась.)

Мисс Бир. Не ужели таким-то образом надеетесь вы успеть в своем намерении. И так я должна более иметь предосторожности против того дарования, коим Мисс Грандиссон умеет приводить в беспокойствие.

Мисс Гранд. Ета вторая обида, которую вы мне также заплатите. Не согласились ли мы, Милади, что я должна взят над нею верьх? И так я хочу без всякого сожаления поступить с младшею сестрою, дабы излечить ее от проклятого сего притворства.

Мисс Бир. И так, сударыни, вы думаете, кажется мне, что Г. Орм....

Милади Л.... (Прерывая речь ея) Остерегайся, Шарлотта. Я вам обьявляю, Генриетта, что и я возстаю теперь против вас. Я хочу испытать ту в вашем свойстве откровенность, которую мне до чрезвычайности хвалили.

Мисс Гранд. Довольно уже, Милади, довольно. Не положились ли вы в том на меня? Я решилась наказать ее. Кротость ваша нам изменит. Отвечай мне, Генриетта. Не любите ли вы Г. Орма, более, нежели кого нибудь из тех людей, коих вы видели?

Мисс Бир. Я не думаю.

Мисс Гранд. Когож вы более его любите?

Мисс Бир. Я вас покорно прошу, Мисс Шарлотта.....

Мисс Гранд. Да и я покорно вас прошу, Мисс Генриетта....

Мисс Бирон. Примите на себя власть, Милади, я не отступно вас о том прошу. Мисс Грандиссон не имеет никакого сожаления. Однако она довольно оного во мне нашла.

Мисс Грачд. Вчерась, не правда ли? Очень хорошо. Но вы не можете меня укорит в том, чтоб я не чистосердечно говорила.

Мисс Бир. Но думаете ли вы, что я оного не имею? Говорите, Милади.

Милади Л.... Конечно, я так думаю. (Мне казалось, что она весьма жестоко веселилась моим замешательством.)

Мисс Гранд. И так Мисс Бирон думает, что совершенно нет в Нортгамптон-Шире такого человека....

Мисс Бир. Я не понимаю сударыни, какияб могли быть ваши намерения; но уверяю вас, что нет там ни единаго....

Мисс Гранд. Видишь, Милади, есть еще и такие вопросы, на кои она без принуждения отвечать может.

(Мне кажется, что при сем надлежало мне принят на себя важный вид. Я замолчала. Я тронута была до внутренности моего сердца)

Мисс Гранд. Ободрись, Генриетта. Для меня весьма приятно видеть вас в такой досаде. Не отвечайте ничего. Теперь остается одно сие средство...... и мы не будем простираться далее; вы ето знаете. Но скажите мне, не будете ли вы расскаяваться в том, что отказали Милади Д....

Мисс Бир. Я не имею ни малой досады, сударыни; но не весьма приятно видеть себя угнетаемою....

Мисс Гранд. Итак признайся, Генриетта, что ты женщина и что в некоторых делах способна к притворству и скрытности. Я вижу, любезная моя, что есть такие случаи, в коих противные добродетели превосходят власть женщины.

Мисс Бир. Почитайте же меня из таковых: я никогда не исключила себя от тех недостатков, кои вы приписываете моему полу. Я слаба, чрезвычайно слаба.... и вы видите, что я такова.

(Я вынула мой платок, не могши удержаться, от слез.)

Мисс Гранд. Хорошо, плачьте, любезная моя. Я некогда говорила моей сестрице, что ничего столь любезного невидала, как Мисс Бирон плачущую.

Мисс Бир. Чтож я сделала. что заслужила.....

Мисс Гранд. Таковое почтение: очень хорошо; но я не весьма желаю, чтоб вы плакали. Неужели, Генриетта такой предмет кажется вам столь трогательным?

Мисс Бир. Вы приводите меня в изумление, сударыни. Мы растались не имея даже нималейшей причины к укоризне, но теперь вдруг мы обе на меня нападаете.

Мисс Гранд. К укоризне, Генриетта?

Мисс Бир. Так мне кажется. Я не знаю, как могу иначе то назвать.

Мисс Гранд. Как! неужели вы почитаете за укоризну, когда вам говорят о любви?

Мисс Бир. Но с таким видом, сударыня.......

Мисс Гранд. О! так вид заставляет вас жаловаться? Хорошо; (приняв на себя важный вид и говоря весьма тихим голосомъ) и по сему не менее справедливо, что сердце ваше тронуто; но кем? Вот наш вопрос, уведомите ли вы своих сестриц, кем?

(Действительно, сударыни, подумала я, не уведомите ли вы меня о чем ниесть таком, котороеб было для меня несколько сноснее сего жестокого гонения; а я по моей гордости не почитала бы себя великодушною, видя, что оне находят, великую важность в таком деле, котороеб мне казалось самою высочайшею ценою, естьлиб я не намерена была испытать собственное мое сердце.)

Милади Л.... (Подошедши ко мне и взяв меня за руку.) Я признаюсь тебе искренно, любезная Генриетта, что почитаю тебя самой нечувствительнейшею из всех девиц. Естьли ты не любишь.... теперь что отвечать мне будете?

Мисс Бир. Что может быть я не довольно знаю сию страсть, дабы быть столь мало щадимой.

(При сем сели они обе подле меня, и взяли за трепещущия мои руки.)

Милади Л.... Я желаю, Шарлотта, принят на себя верьховную власть. Мы весьма жестоки. Но скажи нам, прелестная моя сестрица, скажи в одном слове своей Каролине, скажи хотя своей Шарлотте, существует ли еще на свете такой человек, коего бы вы более любили, нежели всех прочих? Вы обязаны сею доверенностию нашей дружбе, без коей действительно мы не учинили бы столь сильного на вас нападения.

(Я молчала потупя взоры. Я чувствовала в себе как бы лихорадочной припадок, которой по переменно бросал меня то в жар то в холод. Оне обе осыпали меня своими ласками даже до такой степени, что целовали мои руки, и я нимало тому не противилась.)

Мисс Гранд. Говорите любезная моя. Не опасайтесь ничего. Положитесь на совершенную нашу дружбу. Я приняла намерение открыть вам путь, уведомя вас о всех тайнах моего сердца, прежде нежели мой братец в оные проникнет.... Но от его проницания ничто избежать не может....

Мисс Бир. (С видом изьявляющим великое беспокойствие.) Мисс Шарлотта! Сударыня! Братец ваш никогда.... не возможно чтоб он... Я лучше соглашусь умереть, нежели....

Мисс Гранд. Пленительная разборчивость! Нет, он никогда.... но для чегож не можно, чтоб он.... Любезная Генриетта, естьли наши гонения вас утомляют, то оставте скрытность.... не ужели думаете вы, что мы во многих случаях не могли усмотреть в ваших взорах чувствований вашего сердца; и не уразуметь, что значат сии исходящие из уст ваших вздохи; (я вздохнула) так ето точная правда, я пришла в великое смущение. Мисс Грандиссон продолжала: но дабы нам обьясниться совершенно, то мы клянемся вам, любезная Генриетта, что естьлиб не имели небольшего обязательства с Милади Анною С.... то давно бы уже завели с вами речь о сем деле. Все её родственники вас к тому преклоняют; да вы и сами могли приметишь, что она не скрывает своих чувствований.

Мисс Бирон. (Освободя свою руку берет платок.) Дражайшие мои сестрицы, вы уверяете меня в своей дружбе, но не подаст ли оная место презрению? Я признаюся....

(Я не могла далее говоришь, и продолжала утирать глаза мои.)

Милади Л.... В чем признается сия любезная девица?

Мисс Бирон. Ах, сударыни! естьлиб я имела о себе такое мнение, коего совершенно не могу иметь; ибо никогда о себе столь мало не думала, как с того времени, когда обеих вас спознала, я соглашаюсь открыт вам всю внутренность моего сердца; но я хочу испросить у вас единой милости, и надеюсь что вы мне в оной не откажите.

Милади и Мисс Гранд. Какую милость? Говорите.

Мисс Бир. Милость состоящую в том, дабы отвезти меня сего вечера в Лондон. Я вас уверяю, что не долго пробуду в городе. По истинне, сударыня, я не в состоянии более смотреть на вашего братца. Вы обе презирать меня станете. Я уверена, что презирать меня будете.

(Оне многократно меня уверяли о продолжении их ко мне дружбы; и сия помощь была мне оказана во время, ибо я в великом находилась смущении.)

Мисс Гранд. Сего утра мы весьма долго разговаривали с Сиром Карлом.

Мисс Бир. О мне! Боже мой! Я думаю, что он не имеет нималейшего помышления....

Милади Л.... Говорено было о вас; но дабы не приводит вас более в беспокойствие, мы отдадим вам отчет о всем произшедшем, Милади Анна была предметом того разговора.

Мисс Гранд. Мы спросили брата, думает ли он о браке. Сей вопрос случился к стати. На сие он ничего не отвечал; но при сем токмо вздохнул и его вид учинился важным. (Вздохнул! любезная Люция. Какая бы причина понудила вздыхать Сира Карла?) Мы повторили ему наш вопрос. Вы нас уверили, сказала я ему, что совершенно не имеете намерения к принятию обязательства моего родителя. Что вы думаете о Миладе Анне С?... Весьма было бы бесполезно представлять вам великое её богатство и знатную породу. Она имеет приятный вид да и всем известно, что она великое оказывает вам почтение. Я отдаю справедливость, отвечал он мне, достоинству Милади Анны, но я весьма буду соболезновать, когда она имеет, ко мне особенные чувствования, поелику не в моей власти состоит оным соответствовать. По чему, братец, сказала я ему взирая на него. Нет, повторил он, воздыхая, не в моей власти состоит оным соответствовать.

О любезная Люция! Колико при сем мои чувствования взволновались. Лихорадка опять приступила ко мне с своим жаром и ознобом. Оне обещались более меня не мучить; но есть такие предметы, коих не льзя коснуться не причиня чрезвычайного движения тем, кои находятся между страхом и надеждою. Колико неизвестность мучительна! каждая минута печального сего положения лишает меня жизни.

Мисс Гранд. Братец мой продолжал: вы спрашивали меня уже несколько раз об одном предмете. Я не хочу вам ответствовать так как бы я мог, но первое мое желание стремишься к тому, дабы видеть вас благополучно сочетавшеюся браком прежде нежели я вступлю в какое нибудь обязательство. В некое же время буду может быть в состоянии подать вам такие изьяснения, коих вы можете ожидать от брата. Но наиболее причиняет нам замешательства, любезная Генриетта, слово власть, кое он нам повторял; а поелику он дал нам выразуметь, что может ответствовать на наш вопрос токмо в некое время, то мы опасаемся, чтоб он не имел таких намерений о какой ниесть иностранной госпоже....

Сперва оне возстановили мою надежду; но как их опасность произвела и во мне страх, то оне должны были, за причиненное мне ими смущение, подать мне своих солей. Сердце мое приведено было в такую слабость прежними их гонениями, что не имело силы тому воспротивиться и я наклонилась моею головою на плечо Мисс Грандиссон. Однако слезы меня облегчили; я просила их иметь о мне сожаление. Оне обещались иметь ко мне всю свою нежность; и Милади усильно меня просила, именем своей дружбы, открыт им совершенно всю внутренность моего сердца.

Я думала и запиналась. Я не могла произнести ни единого слова; напоследок сказала: естьлиб я могла изыскать, сударыни, такую причину, которая показалась бы вам извинительною; то название сестры, кое вы мне по милости своей дали еще с первой минуты нашего знакомства, изтребило бы во мне всю скрытность в обращении с моими сестрами. Но теперь, однако... (При сем я остановилась и голова ноя наклонилась против моей воли.)

Милади Л.... Говорите же, любезная моя. И так, теперь....

Мисс Гранд. И так теперь, однако....

(Таковые прозьбы меня ободрили я подняла мою голову как могла смелее; но не очень же смело, мне кажется.)

Мисс Бир. Я признаюсь, что тот коего мужество и милость привлекли к себе мою признательность самоважнейшею услугою, совершенно овладел моим сердцем.

При сем, любезная Люция, не зная, по истинне, что я делала, обняла я одною рукою Милади, а другою Мисс Грандиссон, и лице мое горящее от стыда старалось скрываться у груди старшей сестры. Оне обе меня целовали. Оне обещались принять мою сторону. Оне сказали мне, что Доктор Барлет не менее имеет ко мне почтения и дружбы; но что оне бесполезно старались употреблять свои усилия, дабы узнать от него тайну их брата; и когда оне его о том спрашивали, то он всегда отсылал их к самому Сиру Карлу. Наконец оне уверяли меня, что Милорд Л.... имеет ко мне всю братнюю нежность и приязнь.

Ето для меня утешение, любезная моя; должна ли я сказать, что мне приносит даже некое облегчение моей гордости, зная что о мне имеют таковое мнение в фамилии? Но колико сия гордость поражена, видя себя принужденною иметь некую черту надежды, дабы оправдаться в сердце такого человека, коего разположений и обязательств никто из нас не знает. Впрочем естьли наконец сие окажется, то дай Боже, чтоб самое благороднейшее из всех сердец было свободно, и естьли я в том уверюсь, то чтоб более и не упоминать о гордости. Сей человек, как писала ко мне моя тетушка, не естьли Сир Карл Грандиссон.

Я тотчас спросила у обеих сестер, поелику взоры мои довольно им изьявили мои мысли, не имеет ли их брат какого ниесть подозрения о моих чувствованиях. Оне совершенно ничего такого не приметили, сказали оне мне, ни в его разговорах ни в поступках. Он меня не столь часто видал, как оне. Милади желала бы, чтоб он ни в чем не доверялся. Она думает, что самые изящнейшие и благоразумнейшие люди стараются находит затруднения; и сколько бы её брат ни был великодушен, но он человек.

Однако она некогда слыхала от него, что он не пожелает сочетаться браком даже и с первою Принцессою, когда не будет уверен, что она его любит. Я воображаю себе, любезная моя, что женщины, кои любят мужчину, и кои сумневаются во взаимной любви, должны весьма много претерпеть от разделения своих чувствований между опасностью, дабы не отвратить предмет своих нежностей весьма страстною любовию, и дабы не оскорбить его излишнею скрытностию. Не думаете ли и вы тоже?

Госпожи признаются, что оне весьма страстно желают видеть своего брата женившимся и не менее желают, чтоб он сочетался со мною; а естьли я должна верит ласкательной их дружбе, то я усматривала всю внутренность их сердца в то самое время, когда по другим обязанностям оне принуждены были держать сторону Милади Анны. Оне рассказали мне все то, что Сир Карл говорил им о мне, и о чем дали оне мне заметить в начале нашего разговора.

Когда же он нас уверил, сказала мне Мисс Грандиссон, что не в его состоит власти соответствовать почтению Милади Анны, то я имела дерзость предложит ему сей вопрос. ,,Но естьлиб Милади Анна совершенно уподоблялась Мисс Бирон, то думаете ли, чтоб вы возчувствозади к ней склонность?,, Он мне отвечал, что Мисс Бирон весьма прелестная особа. Моя сестра присовокупила к сей похвале, что Мисс Бирон есть любвидостойнейшая девица, какой она еще никогда не знала, и что она никогда не видала толико прелестей, приятностей, кротости и достоинства в таком совершенном соединении.

Ты легко судить можешь, Люция, что я ничего, здесь не присовокупляю от себя такого, которое бы касалось до моего тщеславия; но желаю токмо в точности повторить все до последнего слова.

Братец мой, продолжала Мисс Грандиссон, не преминул воспользоваться сею похвалою и изобразил оную в самых пылких и пространнейших изражениях, я толико сим была поражена, что с великою вольностию спросила его: не ужели сей жар происходит от любви?

Взоры мои, любезная Люция, дерзнули также спросить: чтож он на сие отвечал? Мисс Грандиссон легко могла в оные проникнуть.

Ах! любезная Генриетта! сказала она мне, я понимаю сей взгляд, не взирая на замешательство, коим оный сопровождаем. Вот что он на сие отвечал. "Совершенно не возможно видеть Мисс Бирон и не любить ее. Ты знаешь Шарлотта, что я представил ее вам, так как третию сестру; но ктож может иметь к своим сестрам более меня нежности?" Обе мы, Милади и я, любезная Генриетта, потупили глаза; но мы гораздо еще менее были приведены в удивление, и менее обмануты в нашем ожидании, нежели, вы сами.

Мисс Бир. Дражайшая Мисс Грандиссон.

Мисс Гранд. Учитесь, любезная моя, говорить устами, а не взорами.

(Третия сестра! О Люция! Я думала что в самом деле казалась глупою, и признаюсь что обманулась в моем ожидании.)

Мисс Бир. И так ето все, любезная Мисс? Вы видите из сего вопроса, что я начинаю действовать твоими устами.

Мисс Гранд. Все, ибо после сего ответа он пошел в свой кабинет.

Мисс Бир. Каким образом пошел он? Приметили ли вы хотя несколько движе.... вы может быть смеетесь моей глупости и моему безразсудству.

Мисс Гранд. (Усмехаясь.) Нет, я не усмотрела перемены ни в лице его ни в поступках. Я не приметила сильного движе....

Мисс Бир. И так, сударыни, я должна вам сказать только то, что мне не остается более никакого решения, как испросить у вас кареты цуг лошадей и возвратиться прямо в Нортгамптон-Шир.

Мисс Гранд. По чемуже так, любезная Гнриетта.

Мисс Бир. Потому, что никак невозможно чтоб, как скоро я появлюсь пред вашего братца, не уменшила я его к себе почтения, хотя буду говорит хотя молчать.

Оне весьма лестно меня обласкали и их засвидетельствования были бы гораздо справедливее, естьлиб произошли от их братца.

Что ты о том скажешь, любезная Люция? Думаешь ли ты, чтобы Сир Карл имел какое ниесть намерение, учинив столь величественное своим сестрам о мне изображение, прежде нежели открылся мне в своих чувствованиях? Я сужу о том по себе. Между мужчинами и женщинами есть толикое сходство, что выключая жестокой нынешний обычай можно вообще отгадывать склонности одного пола по склонностям другаго в таких обстоятельствах, в коих сердце принимает участие. С какою учтивостию не говорила я о Г. Орме и Г. Фулере? Не восхваляла ли я изящность их свойств, обьявляя, что мои чувствования к ним простираются даже до сожаления? По чему же так, любезная моя? Потому что в том заключалась некая учтивость, кою я почитала за долг оказывать, их достоинству и коей я без всякой опасности следовала. Мне кажется, что теперь я гораздо лучше понимаю, нежели прежде, какое Г. Гревиль имел намерение, когда неотступно просил меня обьявить ему, что я его ненавижу. Проклятой лицемер! Он знает, что женские шутки, касательно любви, подают более важности нежели сколько она желает дать такому человеку, к коему она имеет таковое внимание.

Но какоеж удовольствие могу я иметь терзаясь и мучась неизвестностию? То, что провидением определено, конечно рано или поздо случится. Ктож может знать, что оно определило Сиру Карлу? Дай Боже, чтоб он был благополучен во всех предположениях. Но, сказать по истинне, любезная Люция, ето такая выгода, коей твоя Генриетта, ни мало теперь познать не может.

ПИСЬМО XLV.

Сир Карл Грандиссон, к Мисс Грандиссон.

В пятницу 17 Марта.

К великому удовольствию узнаете вы, любезная моя Шарлотта, что я уже имел щастие видеться с Г. Андерсоном. По приезде моем в Лондон, я приказал отнести ему ваше письмо, и его негодование при сем чтении ясно изьявилось в некиих нескромных выражениях; но как я уже решился говорить с ним весьма спокойно, то и не требовал ни какого отчета в его словах.

Мы виделись с ним вчерашнего дня в четвертом часу после обеда, в кофейном доме Палл-Малл. Он пришел туда с господами Макенцием и Диллоном, кои были искренние его приятели, первой Подполковник а другой Маиор токоже полку. Сперва я не имел чести их знать; но когда мы пошли с Г. Андерсоном в особую горницу, то и они в оную за нами последовали.

Вы конечно потребуете от меня больше подробности в описании всего, что между нами ни произходило. Признайтесь, любезная сестрица, что я не имел хорошей причины его щадить. Я не без оскорбления мог уважить те причины, кои принудили вас оставить Г. Андерсона, когда вы совершенно его узнали. Впрочем же он не весьма бы легко мог на все мои слова склониться, и следственно я не мог бы получить из того нималейшей пользы.

А как оба его друзья вошли в горницу и он не предупредил меня о том ни мало, то я спросил у него: известны ли они о нашем деле? Он мне отвечал, что они искренние его друзья, и извещены о всех сердечных его тайнах. Может быть, Г. мой, возразил а, было бы гораздо лучше, в сем случае, естьлиб они того не знали. Мы честные люди, Г. Кавалер, с торопливостию прервал мою речь Маиор. Я нимало о том не сумневаюсь, государь мой, отвечал я ему, но в таком деле, в коем разборчивость женщины имеет участие, с обоих сторон надлежало бы хранит тайну, да теперь уже поздо. Я готов, Г. Андерсон, выслушать вас при ваших друзиях, естьли вы то заблагоразсудите. Поверьте, Сир Карл, сказал мне с довольною учтивостию Подполковник, что вы найдете в нас честных людей.

Тогда Капитан начал свою историю с некоторым жаром, но весьма приятно и я от того чувствовал великую радость ради моей сестрицы. Простите мне за сие рассуждение Шарлотта. Я не нашел недостатка ни в рассуждении его ни в виде. Статься может, что он мало упражнялся в правописании; но впрочем не льзя сказать, чтоб он был глуп или необходителен, хотя друзья Шарлотты Грандиссон и не почли его достойным занимать первое место в её сердце.

По окончании своего повествования, которое бесполезно вам повторять, он усильно настоял в исполнении вашего обещания, и оба его друзья говорили в его пользу с таким видом, которой показался мне надмеру действительным. Я обьявил им без всякого затруднения мое о том мнение и сказал: что они должны отдать мне справедливость в том что я столько же известен, как и они, о правилах чести. Я пришел сюда, государи мои, присовокупил я, с справедливыми и миролюбивыми намерениями. Пример вспылчивости не выведет меня никогда из границ благопристойности; но естьли вы надеетесь оказать оную мне по какому нибудь делу, то в сем конечно вы не успеете ни выражениями, ни изьявлением своего гнева. После сего взоры их во мгновение ока укротились, и Г. Диллон уверял меня, что они совершенно не имели такого намерения, которое бы могло меня оскорбить.

Тогда я сказал Капитану, что я совершенно не имел намерения вступить в продолжительной разговор для защищения сестры моей. Я признаюсь, что она поступила несколько опрометчиво в сем деле. Прискорбия, продолжал я, кой она претерпела в своей фамилии и кои заставили ее страшиться от того и других, её младость и неопытность в светском обращении весьма много в тому способствовали. Впрочем молодые особы весьма легко убеждаются наружностями. Вы же, Г, мой, имеете в виде и в обхождениях такие преимущества, кои могут привлечь внимание молодой девицы; а в таких обстоятельствах, в коих находилась моя сестрица, я нимало не удивляюсь, что она принимала предложения от такого любезного человека, которой начальствовал в нашем соседстве и коего поведение без сомнения придавало новой блеск его званию. Однакож я уверен, Г. мой, что вы нашли некие затруднения в её мыслях, когда она рассудила о том вреде, кое причиняет себе молодая особа её возраста перепискою неизвестною её родителю. Мы не станем говорить, как с одной так и с другой стороны о тех пылких страстях, кои затмевают рассудок и долг. Равномерно нельзя удивляться и тому, что моя сестрица с известным в ней здравым рассудком была в состоянии обратит на себя свое внимание; а может быть было бы еще менее удивительно, что приметя её перемены, вы склонили ее обязаться обещанием; но что значит сие обещание? Ето не такое, коего бы вы желали, и по коему имели бы полную власть над нею, сие обещание состоит единственно в том, чтоб она нерасполагала своею рукою, без вашего согласия до того времени, пока вы будете холостым; ето такое обязательство, позвольте мне заметить, кое столько же неблагоразумно было предлагать, сколько ей принимать оное.

Г. мой! прервал речь мою Капитан, поднявши голову с видом воина.

Я повторил то замечание, кое уже он слышал.

Государь мой, повторил он мне, и оборотясь к друзьям своим, кои по переменно наклонялись друг к другу и к тому, как будто бы оказывали, что почитают слова мои весьма вольными.

Действительно, Г. мой, возразил я спокойным голосом, не ясно ли сие показывает, что вы сумневались о своем достоинстве или о склонности и постоянстве моей сестрицы. И как в одном так и в другом случае должно ли сие обязательство быть предложено? должно ли быть принято? что касается до меня, то я с презрением бы отверг руку такой женщины, которая бы мне подала причину думать, что она может хотя единую минуту сумневаться в своем выборе между мною и другим человеком.

Ето такое мнение, коего я не могу похулить, прервал речь мою Маиор. По истинне, Сир Карл, я также думаю, как и вы, присовокупил Г. Маккенци; Капитан же пошевеливаясь на своем стуле не рассудил за благо изьяснить своего мнения.

Я опять начал говорить: побудительная ваша причина, Г. мой, как мы ни мало о том не сумневаемся, происходила от искренной нежности. Мисс Грандиссон есть такая молодая особа, к коей всякой человек может почувствоват любовь. Вы мне позволите заметить мимоходом, что тот человек не имеет никакой необходимости в обещании, которой совершенно почитает себя уверенным во взаимной любви. Сестра моя есть такая девица, которая имеет весьма благородные чувствования. Она почитает себя обязанною и её намерение есть препровождать всю свою жизнь в девстве, естьли вы не возвратите ей свободы разполагать самой собою. Впрочем она оставляет вам на произволение располагать самим собою и никогда не желала иметь над сим власти. Признайтесь по справедливости, что в сем поступке изъявляется такое великодушие, коему вы еще никогда не соответствовали, хотя сие обещание и ничего не значит. Желаете ли вы, чтоб она была обязана не будучи сами обязаны? Она не желает иметь над вами никакого права. Я признаюсь вам, Г. мой, что естьлиб я находясь в вашем состоянии, был способен употребит все мои старания к получению такового обещании, то для меня оставалось бы прискорбие думать, что я не очень любим, ибо не старались бы удерживать меня таковым же обязательством. Как! сказал бы я про себя, не ужели сия женщина для меня любезнее всех на свете! Как! в то самое время, когда я стараюсь привлечь ее к себе таким торжественным обязательством, которое учинит меня совершенным над нею властителем, её почтение ко мне столь слабо, что она дает мне волю предпочесть ей всякую другую женщину?

При сем оба друзья его взглянули друг не друга, но не произнесли ни одного слова. Я же продолжал.

Разсмотрим сие дело по самой справедливости. Я знаю некоторую молодую особу, вступившую в такое обязательство, в коем она уверяет, что сердце её никогда и нималейшего не имело участия. Ето её погрешность; но неизвестно ли нам, каковы бывают любовные сети для всех тех женщин, кои хотя единожды вступают в переписку с мужчинами? Наш пол имеет много случаев спознать свет, коих другой пол не имеет. Опытность, государи мои, противуречит неопытности не взирая на разность можешь быть в двое большего числа лет. Государь мой, прервал Капитан, ета пара очень не равная. Какой не получают помощи мужчины от своего искуства, дабы, приобресть сердце такой женщины, которую почитают они достойною своих стараний? Но естьли хотя один из нас такой, которой бы пожелал быть супругом той женщины, которая обьявляет, что ее нечувствительно принудили преступить свои намерения; которая, не желая обязываться, дабы ему принадлежать, показала бы, что она не имеет к нему предпочтительной любви; которая, согласившись принять обязательство ни мало не желала обязать его таковым же; и словом, которая уже с давнего времени ему обьявляла, что она никогда не согласится быть его женою? Я почитаю вас честными, государи мои. И так пожелали ли бы вы выбрать в супруги и первую в свете особу на таких договорах? А обстоятельство в нашем деле еще весьма различна, поелику обязательство сестры моей не простирается до того, чтоб быть ей неотменно супругою Г. Андерсона.

При сем Капитан сказал, что ему не весьма нравится некоторая часть моих рассуждений; что он еще менее одобрил некоторые мои слова; и вид лица его казалось изьявлял оное разположение, как будто бы он желал обьясниться с гораздо большею гордостию, нежели какая свойственна для предмета нашего свидания. Я ему сказал; мое намерение, Г. Капитан, не состоит в том, чтоб изследывать одни слова. Когда я вам свидетельствовал, что пришел сюда с мирными намерениями, то вы должны были мне в том поверить; я нимало не помышляю вас оскорблять. Но будем говорить так как долг требует от рассудительных людей. Хотя я здесь и моложе всех, но знаю светское обращение столько, сколько не могут еще знать люди моих лет; я знаю то, что свойственно характеру честного человека, и никогда не ожидаю таких истолкований, кои поражают мои чувствования.

Мое намерение, Г. мой, отвечал Капитан, состоит в том, дабы дать вам знать, что я не допущу себя до того, чтоб поступали со мною с презрением. Нет, ни самому брату Мисс Грандиссон.

Брат Мисс Грандиссон, возразил я нимало не приобык говорит с презрением. Начните токмо уважать самого себя, то и не будете жаловаться, что я предаю забвению долг мой. Каждый человек властен поступать со мною, так как ему угодно. Моя приязнь весьма далеко распространяется, хотя она и не доходит до легковерности, и и я никогда не отрекусь отозваться к решению нашего посредника в справедливости его поведения и моих намерений.

Капитан сказал мне, что он приписывает большую часть упорности сестры моея (ето его выражение) тем новым понятиям, кои она приобрела по возвращении моем в Англию; что он не сумневается, чтоб я не одобрил предложений Кавалера Ваткинса или Милорда Ж.... по причине их достоинства и богатства; и от сего-то происходят таковые затруднения. При сем он встал, ударил кулаком по столу, наложил руку свою на шпагу и заклиная самого себя, хотел по- видимому поступить со мною без всякой осмотрительности. Я прервал речь его. Укротите пылкость свою, владейте самим собою, Г. Капитан, выслушайте меня сколько можно хладнокровнее. Я хочу сказать вам сущую правду. Когда я окончу, вы можете принять на себя, естьли за благоразсудите, тот оскорбительный вид, с коим вы встали и сами увидите какое из того употребление пожелаете сделать. При сем друзья его увещевали его успокоиться. Он сел как будто бы вне себя от движения и гнева; но возпламеневшийся его гнев постепенно утишился.

"Вот сущая правда. Все замешательства Мисс Грандиссон, в коих может быть менее заключалось рассудка, нежели опасности, кончились вместе с жизнию моего родителя. Первое мое попечение по прибытии моем состояло в том, дабы укрепить имение за моими сестрами. Старшая моя сестра вышла за Милорда Л.... Милорд Ж.... и Г. Ваткинс сватались за младшую. О вас же не говорено было ни слова, Г. Капитна. Мисс Грандиссон скрывала свою тайну, она не объявила оной даже и сестре своей. Причина, на кою она в том ссылается и которая вам не безъизвестна, состоит в её решительном намерении не быть никогда вашею супругою. Я изьясняюсь искренно, Г. мой, так как самое существо дела меня к тому обязывает. Она ласкалась склонить вас возвратить ей свободу с толиким же великодушием, с каким она вам оную оставила и я вас уверяю, как честной человек, что она ни малейшей не оказывает благосклонности к обоим своим домогателям да и я совершенно не знаю, благоприятствует ли она кому нибудь. Сам я, брат ея, желаю видеть ее сочетавшеюся законным браком, не усматривая нимало, чтоб она о том помышляла. Равнодушие её к перемене состояния, не взирая на такие представления, заставило меня думать, что её сердце занято и потом узнал я от некоторой особы, которая о том слышала от одного их ваших друзей, что вы имели переписку с нею. Присутствие двух господ нас слушающих кажется подтверждает, что вы не столько старались скрывать тайну, сколько она."

Они взглянули друг на друга с видом изьявляющим удивление.

"Я просил мою сестрицу, узнавши сие, открыть мне тайну своих чувствований: но я предложил ей все услуги зависящия от меня, уверяя ее при том, что естьли её сердце занято; то качество, достоинство и богатство ничего для меня не будут значит и что я почту братом того, кого она изберет себе супругом.,,

Оба друзья чрезвычайно превозносили сей поступок, которой не заслуживает однако ничего более, кроме обыкновенного одобрения.

"Она торжественно мне клялась, продолжал я, что видя себя обязанною таким обещанием, кое неблагоразумие её возраста, домашния её затруднения и неотступные прозьбы извлекли от руки ея, она решилась, естьли будут настоять в исполнении оного, вечно препровождать жизнь свою в девстве. И так вы видите, Г. мой, от вас зависит осудит Шарлотту Грандиссон быть девицею до того времени, пока не вздумаете женишься на другой женщине. Ето такая власть, позвольте мне сказать, которой исполнение не столько будет похвально, сколько то, когда возвратите ей великодушно ту свободу, кою она вам оставляет. Вам государи мои, естьли качество судей, кое вы желаете принять на себя между нами, имеет над вами более впечатления нежели другое участие, я оставляю сие дело на рассмотрение, а сам удалюсь отсюда на несколько минут."

Я их оставил, когда они хотели мне говорить, и пошел в кофейную залу. Я нашел там Полковника Мартера, с коим я познакомился в моих путешествиях, и которой искал Маиора Диллона. Я чрезвычайно удивился, когда он поздравил меня тем делом, для коего я там находился. Подумайте, любезная сестрица, сколь великую составляли вы важность для Г. Андерсона; он не мог даже заключить в своем сердце того щастия, кое имел понравиться дочери Сира Томаса Грандиссона, и той великой надежды, которую он на получение вас в супруги основывал. Любезная сестрица! сколь он нещастлив, что справедливая гордость заставила вас мыслить о своем благополучии с тем, дабы скрывать такой союз, которой он напротив того вменял себе в славу разглашать; ибо он говорил, скажу я в его пользу! что имеет много искренних друзей, кои знают все сердечные его тайны.

Господин Макенци вскоре за мною вышел и мы удалились вместе в угол зала. Он мне много говорил о сильной страсти Капитана, о богатстве, которое он чаял получить от такой фамилии, коей он отдавал все уважение. Он почтил меня самыми лестными учтивостями. Он чрезвычайно увеличивал ту утрату, которую сие дело бывши столь долгое время предполагаемо, не преминет причинить его дружбе. Он присовокупил с важным видом, что Капитан столькими годами стал от того старее, сколько оных употребил на успех своих требований, и что поставляет за высокую цену потерю своей молодости. Словом, он приписывал Капитану чувствия и скорбь такого воина, которой видит уничтожение того своего возстановления, на кое он твердо положился.

Выслушав сие я его просил дать мне знать$ какая была цель сего разговора, и в каких мыслях оставил он Капитана? Он опять стал распространяться о тех же предметах и наконец спросил меня, не ужели не остается никакой надежды, чтоб Мисс Грандиссон.... Нет, Г. мой, прервал я его речь, сестра моя девица весьма разумная и присоединяет, к сему свойству другия отличные качества. Она имеет неодолимые возражения, кои основаны на совершенном расположении Г. Андерсона и в собственном её сердце, коего она не могла знать в прежних летах. Я не желаю, Г. мой, изображать вам с худой стороны вашего друга; но уведомьте меня пожалуйте, в чем состоят его требования. Мне кажется, что он весьма вспыльчивого нрава. Может быть я не буду более в состоянии сносить онаго. И так оставим лучше продолжительные споры, и пусть же не говорят, чтоб Г. Андерсон, ласкавшей себя пробресть некую выгодность союза с моею сестрою, получил от меня хотя малейшее оскорбление.

Полковник Мартер, которой находился от нас недалеко, и слышал наши разговоры, просил Г. Макенци переговорить с ним на одну минуту; а я находясь от них весьма близко, мог слышат их разговор. Я слышал, что Г. Мартер по своей дружбе говорил много ему о той славе, которую я приобрел в иностранных землях. Он выхвалял мою храбрость, которая составляет главное дело в войне, а особливо для вашего пола. Наконец он начал столь неумеренно превозносить меня похвалами, что я совершенно было хотел ему за то выговаривать, когда Г. Макенци попросил его войти в кабинет где находился еще Маиор с Г. Андерсоном. Я думаю что его уведомили о всем между нами там произшедшем. Четверть часа спустя он вышел ко мне, прося меня именем других войти в кабинет, а сам остался в том зале.

Меня приняли с великим уважением. Некоторые новые затруднения подали мне случай повторит некую част того, что я сказал в вашу пользу. Наконец представили мне два предложения, уверяя меня, что естьли я соглашусь на первое или на другое; то Капитан во всю жизнь свою чрезвычайно мне будет обязан. По сожалению согласился я на первое, не изьясняясь о тех причинах, кои удаляли меня от другаго. Впрочем, я не почитал за долг употребить мою доверенность, когда бы я и более оной имел в пользу такого человека, коего достоинства я не весьма еще знал. Может быть мне не очень бы трудно было употребить оную, посредством Милорда В.... которой соединен тесною дружбою с Министрами. Но я не почитаю препоручение кого нибудь в милость знатных особ за равнодушный поступок, наипаче в рассуждении таких должностей, в коих вся публика принимает участие, а и дав слово не мог бы я слабо о том стараться. Следственно я решился сделать ему такую услугу, в коей бы мог отвечать одному себе. Я надеюсь теперь, что моя сестрица не станет мне ничего о том более напоминать.

По прозьбе Капитана я показал ему образец, как ему письменно должно было дат свое отрицание. Г. Мартера просили войти, и каждой обещался предать молчанию все то что ни знал о сем странном приключении.

Сии предосторожности, любезная моя сестрица, не должны вас оскорблять. Есть довольно молодых весьма разумных особ знатной породы кои часто простирают свое заблуждение еще далее. С великими качествами, ибо я имею высокое мнение о моей Шарлотте, обыкновенно не повергаются в малые погрешности. Большая часть женщин, начинающих соединяться с нашим полом, ласкаются, что имеют власть прервать сие сообщество, когда токмо того пожелают. Оне обманываются. Мы и злой дух, которой управляет при сем нашими делами, и коему часто без всякой приличности придают имя любьви, имеем почти всегда успех вам в том препятствовать. Оба пола отправляют должность демонов один для другаго; других искусителей им не нужно.

Сего дня все будет решено, и ваше обещание отдастся в мои руки. Я поздравляю с тем любезную мою сестрицу. Она теперь властна над собою и свободна в своем выборе. Освободивши ее столь щастливо от ига я никогда бы себе не простил естьлиб подверг ее под другое. Не думайте ни о Милорде Ж.... ни о Кавалере Ваткинсе, естьли в вашем сердце нет к ним никакой склонности. Вы меня иногда совершенно почитали держащим сторону Милорда Ж...., но я не для чего иного говорил в его пользу, как для того, дабы ответствовать на те возражения, коих силу я не весьма чувствовал; да и в самом деле, любезная сестрица, оне мне казались столь неосновательны, что я подозревал будто вы оные делаете для своего удовольствия, дабы только видеть, как оне будут уничтожены. Шарлотта Грандиссон не будет иметь недостатка в обожателях своих, в каком бы месте ни показалась; и я повторяю, что тот, которой будет иметь щастие ей понравится, может положишься на одобрение и услуги паче всех братьев любящего вас.

Карла Грандиссона.

Конец третей части.

ПИСЬМО ХL?И.

Генриетта Бирон к Люции Селиби.

18 Марта.

Ты найдешь в сем конверте письмо Сира Карла к сестре своей, которое содержит в себе благополучный успех того предприятия, коего окончания мы столь скоро не надеялися. Сир Карл, как ты увидишь, не обвиняет сестру свою в нерешительности. Он и не мог того сделать без нарушения своей справедливости. О дражайшая Шарлотта! сколько унижена твоя гордость подлостию мущины. Но не станем более о том говорить, любезная моя, письмо мое пред твоими глазами. Сделай милость пришли мне его при первом случае.

В сем конверте находится и другое, которое сообщил мне Доктор Барлет. Вот награждение за мою откровенность, которая возбудила и его ко мне искренность. Он позволяет мне всегда входить в свой кабинет, где я с превеликим удовольствием препровождаю четверть часа в разговорах посреди важных его упражнений. Он обещался мне рассказать ту свою историю, как он познакомился с Сиром Карлом, и я ожидаю оной тем с большею нетерпеливостию, что она содержит в себе, говорит он, некоторые обстоятельства поведения молодого Кавалера в первых годах его путешествий, также поступки самого любезнейшего из его друзей, называемого Г. Бельшером, коего Доктор именует вторым Сиром Карлом. У него все сии подробности собраны на письме и он по своей ко мне милости обещал дать мне прочесть то, что можно сообщить мне не учиня нескромности; но я не осмеливаюсь столь далеко простирать своей смелости. Мисс Грандиссон, будучи не столько робка, клялась принудить его открыть все шт, что не может почестся совершенною тайностию. Естьли первой, говорит она, не мог противиться женщине, то какже Доктор может противустоять трем, из коих каждая не менее имеет любопытства как и первая, кои все его любят и коих он почитает? Ты видишь, любезная моя, что Мисс Грандиссон пришла щастливо в первое свое состояние, и довольно ободрилась.

ПИСЬМО ХL?II.

(Заключающееся в предъидущем)

Сир Карл к Доктору Барлету.

В пятницу 7 Марта.

В сию ночь, любезной Доктор, я был при погребении тела достойного моего друга Г. Данби. Я приказывал чтоб оба его племянники и племянница были при сем плачевном обряде: но они не бывали.

А поелику завещание не прежде должно было развернуть, как после погребения, потому что Г. Данби словесно обьявил мне о том свое намерение; то я приказал сего утра предложит им быть при открытии онаго. Стряпчей их, по имени Г. Сильвестр, принес ко мне письмо подписанное всеми тремя, в коем они извиняются очень неосновательными причинами, прося меня заблагопринять, что он заступает их место. Я дал ему выразуметь, что таковый поступок не оказывает ни уважения к памяти их дяди и ни учтивости ко мне. Он согласился на то весьма честным образом; но при том сказал в оправдание их, что Г. Данби обьявил им за несколько времени перед своею смертию, что он сделал завещание и что они не должны надеяться от него многаго; и так будучи воспитаны под его смотрением, надеясь получить себе в наследство его имение и не подав ему ни какой причины к неудовольствию, не пожелали быть при открытии такого завещания, от коего они ожидали единых только предметов печали.

Я развернул оное перед глазами Г. Сильвестра. Оно ясно показывало человека раздраженного, которой доказывал причины своего гнева против такого брата, от коего, как я уже тебе сказал, действительно он претерпел самые жесточайшие обиды. Не взирая на то я чувствительно был тронут, видя что он простирал сей гнев даже до нещастных детей виновника в таком завещании, которое он написал за три недели до сего времени, то есть до скончания такой жизни, в коей он еще за три месяца отчаялся. Со всею тою любовию, которую ощущаю я к памяти друга, я вопрошаю: на чем остановилось бы его мщение, естьлиб он был могущественным Монархом, которой бы мог исполнить оное и при последнем своем издыхании? С другой стороны, не ясно ли видно что племянники, естьлиб имели власть наказали бы своего дядю за то, что разполагал по своему соизволению таким имением, коим он обязан единому своему искуству? Он довольно издерживал для их воспитания, он привел их в совершенное состояние и подал им такую помощь, коей они не могли надеяться и от своего родителя, которой был человек злой и разорился от распутной своей жизни. Не имели ли бы они гораздо большего права к тому наследству, которое оставил им их дядя, естьлиб приняли с великою благодарностию ту небольшую сумму, которую он им назначил.

Г. Данби отказал каждому из трех по тысяче фунтов Стерлингов, но с точным договором, чтоб они его душеприкащику, в течение трех месяцов подписались, что такую сумму принимают и больше требовать не должны. Естьли же они того не сделают, то по прошествии срока три тысячи фунтов должны быть употреблены на другия надобности прописанные в завещании. По том называет он меня своим душеприкащиком и наследником всего его имения, приведя в подтверждение то, что я спас ему жизнь. Он оставляет некие знаки своего великодушие в память свою многим друзьям живущим во Франции, и в особенной статье просит своего душеприкащика употребить три тысячи фунтов Стерлингов на подаяния либо во Франции либо в Англии. Роспись же всего имения приложенная при завещании заключает в себе все его вещи, как то: серебренные деньги, банковые бумаги, акции и драгоценные каменья, всего некою с лишком на тридсять тысячь фунтов Стерлингов.

Г. Сильвестр изьявил мне свою радость о такой щастливой тоне; (так назвал он те выгоды, кои я могу получить от сего подарка). Он мне сказал, что будет советовать его покровительствуемым почитать себя довольными отказанным им имением и что признает их тем более к тому разположенными, что по последним объявлениям их дяди, они опасались, что при всей их надежде не более ста гвиней на каждого получат.

Я известился о их склонностях и намерениях. Все что я о них ни узнал принесло мне великое удовольствие. Племянница, говорят, вступила уже в любовные дела. Родитель их будучи презираем всеми после злодейского своего покушения на жизнь братнюю, уехал на острова, и по последним известиям узнали, что его здравие и имение находятся в плачевном состоянии в Барбаде. Может быть его уже нет и на свете. Я просил Г. Сильвестра склонить трех молодых особ своими советами рассудить несколько о своем поступке. Я ему сказал, что намерен поступить с ними милостиво; что я просил у них доверенности, дабы сами известили меня о своем состоянии и что решился в память их дяди оказать им всякие услуги. Словом, сказал я Г. Сильвестру, уверьте их что малодушие другаго не может учинить меня малодушным.

Он вышел от меня будучи весьма доволен и два часа спустя засвидетельствовал мне письменно благодарность им покровительствуемых, прося у меня по их прозьбе позволения привести их ко мне после обеда. Но как некоторые посещения и другие недосуги занимавшие меня остальное время дня не позволяли мне принять их так скоро, как я того желал; то и просил их пожаловать ко мне к ужину с добродушным их адвокатом.

Я предполагаю, что в Колнеброке все находятся в добром здравии, куда я не пошлю письма до тех пор, пока ни присовокуплю к сему повествованию обстоятельств нашего свидания.

В пятницу в вечеру.

Г. Сильвестр, с видом изьявляющим сердечное его удовольствие, представил мне сперва Мисс Данби, потом обеих её братьев, которые приняли первые мои ласки с некиим замешательством, как будто бы заслуживали какую укоризну или искренно жалели о том, что были предупреждены. Сестра имела вид гораздо вольнее, будучи не менее от того скромна; а посему-то я и судил, что она менее была хулы достойна нежели её братья, кои, как весьма вероятно кажется, ею управляли. Мисс Данби весьма любезная молодая особа. Г. Томас и Г. Едуард Данби, равно молоды, милой физиономии и разумны.

С первой минуты я уничтожил в них всякое беспокойство и мы сели все с видом доверенности и дружбы. Я не желаю вас утруждать, сказал я им, чтением завещания вашего дяди; довольно будет повторить вам то, о чем уже вы известились от Г. Сильвестра, каждому из вас определено по тысяче фунтов Стерлингов.

Они поклонились мне весьма низко; а старшей брат обьявил мне, что они принимают отказанное им по духовной.

Я паки начал говорить: еще три тысячи фунтов надлежит роздать бедным, по воле душеприкащика. Есть еще несколько подарков, кои назначены трем или четырем друзьям вашего дяди. Остальное же имение, состоящее почти из двадсяти четырех тысяч фунтов Стерлингов, отказано по духовной душеприкащику, коего он также называет общим наследником; ето такая милость, которой он столь же мало желал, сколько и надеялся.

Старший брат сказал, наклоня ко мне голову: Бог да благословит оное в руках ваших! младшей присовокупил к тому: оно досталось в руки честнейшему человеку. Молодая девица пошевелила губами; и хотя не произнесла ни единого слова, но я читал в глазах ея, что она мне тогож желала.

Мне кажется, дражайший Доктор, что весьма было бы невеликодушно держать людей в недоумении, хотя бы то было и с намерением им услужить. Удовольствие, кое находят приводя других в удивление, не от иного чего происходит в подобном сему случае, как от тщеславия заключающего в себе некое оскорбление. Я чрезвычайно желаю, сказал я им, быть вам полезным. Изьяснитесь мне обстоятельно, государи мои, может быть я буду просить позволения у вашей сестрицы переговорить с нею на едине, что вы надеялись получишь от вашего дяди? что нужно было, дабы следовать с некоею выгодою тому намерению, с каким каждый из вас разположен был вступить в свет? Я уверял Г. Сильвестра, что готов оказать вам всякие услуги. Но вы, Г. мой, (оборотясь к старшему, которой хотел было говорить) рассудите пожалуйте о том, прежде нежели станете мне отвечать. Ето дело весьма важное. Не скрывайте от меня ничего. Я люблю откровенность и истинну. Я выду на час, а вы можете в сие время посоветоваться. Вы меня уведомьте, когда примете свои решения.

Я пошел в кабинет и по прошествии некоего времени они велели мне сказать, что ожидают моих приказаний. Я возвратился к ним. Они смотрели несколько минут друг на друга. Говорите, Г. мой, сказал я ему. Не опасайтесь мне изьясниться. Считайте меня по вашему дядюшке за своего брата. Старшей хотел лишь говорить, но видя его колеблющагося при первых словах я повторил, говорите смелее. Я хочу сам открыть вам к тому путь. Какое теперь ваше состояние, Г. мой? к чему склонны теперь ваши способности?

Родитель мои, Г. мой, нещастия моего родителя....

Не будем о том говорить, Г. Данби. Предадим забвению бытие вашего родителя. Я полагаю, что все ваши чаяния основывались на милости вашего дяди.

Дядя мой воспитал нас..... дядя мой, как мне так и моему брату, дал по тысяче гвиней для приучения нас к торговле. У нас еще есть по пяти сот, а остальные находятся у верных людей.

Дядя ваш, Г. мой, был человек предостойной. Мы должны иметь на всегда почтение к его памяти. А в какой торг вы вступили, Г. мои?

В торг производимой в Западной Индии.

Какие же ваши намерения в сем промысле?

Я весьма бы иного получил по оным, Г. мой, естьлиб Богу угодно было..... Купец, к коему я приобщился, предлагал моему дяде что берет меня к себе в четвертую долю, а по прошествии года хотел взять меня в половину.

Сие намерение приносит вам великую честь, Г. мой, и доказывает что он весьма доволен вашим поведением. Купец ваш имеет ли и теперь таковое разположение?

Ах ! Г. мой.

А с какими договорами, Г. мой, желает он принять вас в четвертую долю?

С тем договором, Г. мой, дабы дать ему четыре тысячи гвиней. Но мой дядюшка говорил нам, чтоб мы более трех тысячь не надеялись; выключая его первой щедрости: а когда он известился о смерти и поведении моего родителя, то обьявил нам, что мы ничего более не должны от него надеяться. По истинне сказать тысяча фунтов Стерлингов, кои он нам оставляет по своей духовной, весьма превосходит наше чаяние.

Я люблю вашу откровенность. Но скажите мне, полезны ли будут четыре тысячи гвиней для вашего состояния?

Естьли говорит вам с сущею откровенностию, Г. мой, то сообщник мой имел намерение, когда бы не воспоследовало какой перемены, выдать за меня по прошествии года свою племянницу и тогда принять меня в половинную долю своего промысла: а по сей-то причине мое имение вдруг бы усугубилось,

Любители вы сию племянницу?

О! Г. мой, люблю ли я ее!

И уверены ли вы, что она имеет, равные к вам чувствования?

Естьлиб её дядя.... я конечно в том уверен, Г. мой, естьлиб её дядя мог на то склонить моего.

Хорошо, Г. мой, я заступаю, теперь место вашего дяди. Но выслушаем вашего братца. Что вы скажите, Г. Едуард? Желаете ли и вы также меня уведомить о своем состоянии и о намерениях?

Один богатой купец, Г. мой, торгующей французскими винами взял меня к себе; он препоручил мне все свои торги, и я думаю что он намерен был разделить свое имение между мною и своим племянником, естьлиб я мог доставить ему половину его капитала.

А в какой сумме имели вы нужду? О? Г. мой! мне нужно было иметь шесть тысячь фунтов Стерлингов. Но естьлиб мой дядюшка определил мне и три тысячи фунтов, в коих он меня сперва обнадежил; то я мог бы достать другую половину за небольшой процент. Я приобрел бы себе чрез то добрую славу.

Но естьли каждый из вас надеялся получишь не более трех тысячь гвиней; то как вы думали, кудабы он, употребил остальное свое имение?

Вы думали, отвечал мне Г. Едуард, что сделал вас главным наследником с того времени, как обязан стал вашей храбрости своею жизнию. Мы никогда ее ласкались получить в наследство все его имение, а при отъезде моем во Францию он обьявил мне что отдаст вам большую часть своего имения.

Он мне никогда сего не обьявлял. Я ничего инного не делал, как защищал свою жизнь, предохраняя его. Он всегда ставил за великую цену мои услуги; но естьлиб ваш купец оставил вам половину своего капитала, то вздумалиль бы вы, Г. Едуард, приумножишь оное супружеством?

Женщины составляют единое бремя, Г. мой: естьлиб я был над собою властен, то никакого бы не имел труда в выборе оных. Я мог бы сыскать тысячу. Сестра его весьма оскорбилась сим ответом. Его брат не более был тем доволен; а Г. Сильвестр доживший до старости в холостой жизни тому засмеялся. Чтож касается до меня, то сей ответ показался мне весьма удивительным в таких летах: сущия купеческие слова, подумал я в себе. Теперь, государь мой, угодно ли вам, чтоб я несколько минут переговорил с вашею сестрицею на едине? Окажите ли вы мне сию доверенность, Мисс Данби? или не лучше ли желаете, чтоб я здесь предложил вам мои вопросы?

Г. мой, ваше свойство столь известно, что я без всякого сумнения за вами последую.

Я взяв ее за руку повел в своя кабинет, коего дверь ведущую в ту горницу, где находились её братья оставил отворену. Я просил ее сесть и сам сел подле ее, не преставая держать ее за руку. Теперь, любезная Мисс Данби, сказал я ей, вы должны считать меня так как душеприкащика вашего дяди, то есть, как друга, его самого представляющаго. Естьлиб вы видели пред собою любезного сего дядю и естьлиб он просил вас сказать ему то, в чем состоит ваше благополучие, уверяя что он все для вас сделает; то не открылиль бы вы ему внутренности вашего сердца? Я прошу от вас равномерной откровенности. При всем том есть между нами только та разница, что ваш дядюшка имел справедливый гнев против вашего родителя, хотя простер оный и весьма далеко, даже до невинных племянников: но я напротив того получивши теперь всю его власть имею одно искреннее желание служить вам; желание, какое бы он имел и сам находясь в благополучном положении. И так скажите мне, что я могу для вас сделать?

Мисс Данби заплакала. Она потупила свои взоры. В смятении своем она выдергивала ниточки из платка своего; но я не мог от неё получишь иного ответа, кроме свидетельства глаз ея, кои она однажды возняла к небу.

Изьяснитесь, любезная моя Мисс Данби, я прихожу в отчаяние опечаливая вас; подайте мне какое ниесть известие о своем состоянии; по примеру ваших братьев. Живете ли вы с которым из них?

Нет, Г. мой, я живу с тетушкою, сестрою моея матери.

Благосклонно ли она с вами поступает?

Весьма благосклонно, Г. мой; но у нее много детей. Не взирая на то она ничего не жалела для моего воспитания. Доход получаемой с данной мне дядею такой же суммы, как и моим братьям, она отдала в хорошие руки, она привела меня в состояние жить честно. А по своей бережливости у меня еще оставалось и на прочия надобности.

Изящная девица! подумал я. Как же брат твой Едуард осмелился сказать, что женщины составляют единую тягость? Оне гораздо превосходят економиею мущин.

Дядюшка ваш, сударыня, конечно не лишил вас своей милости; ибо столько же вам определил как и вашим братцам. Он тоже самое учинил и в своем завещании; верьте, что я представляя в точности его особу последую равномерно и его намерениям; но могу ли я вас спросить, как бы и ваш дядюшка учинил, известен ли вам такой человек, коего бы вы предпочли всем другим?

Она мне ничего не отвечала. Она потупила взоры, и начала опять дергать нитки из платка своего. Я позвал её брата Едуарда и спросил его, не знает ли он склонностей сестры своея? для чего женщины, любезной мой Доктор, стыдятся признаваться в похвальной склонности? Что находят оне хулы достойного в любви, когда она основана на честности и скромности?

Г. Едуард начал мне рассказыват любовную повесть сестры своей, между тем как сия любвидостойная девица краснеё при каждом слове стояла потупя взоры в прелестном смущении. Г. Гард, сын богатого купца торгующего в Турции, есть тот молодой человек, с коим Мисс Данби поменялась сердцами. Отец Г. Гарда, живущей по близости своего поместья, послал его в Азиатскую свою контору, под тем видом дабы приучить его к делам; но в самом деле дабы отдалить его от Мисс Данби, коей он совершенно не хотел иметь за своим сыном, не узнав что сделает для нее её дядя. Молодой любовник по прошествии некоего времени возвратился; а дабы получить позволение жить в Лондоне, то обещался своему родителю не жениться без его соизволения. Впрочем Г. Эдуард уверяет, что он страстно любит его сестру и клялся никогда не жениться на другой женщине.

Я его спросил, не делал ли сей родитель других каких возражений, выключая имения против выбора своего сына. Нет, отвечал он мне, с братнею горячностию, невозможное дело, чтоб он делал какие другия. Во всем Королевстве нет столь благоразумной девицы, как моя сестра, хотя и не весьма прилично хвалить ее брату.

По чему так, Г. мой? Разве мы не должны отдавать нашим родственникам той справедливости, какую отдаем другим. Но я понимаю, что отец препроводя всю свою жизнь в обогащении себя, не весьма бывает доволен тем, когда видит своего сына вступающего в брак несоответственной его желаниям. Когда родители должны оказывать детям своим снисхождение; то равномерно имеют право требовать от них повиновения и почтения. Вы конечно досадуете на родителя Г. Гарда. Признайтесь в том Мисс Данби.

Я хотел только знать, что она мне на то отвечать станет.

По истинне. Г. мой, я нимало на то не досадую. Г. Гард есть отец и следственно знает лучше всякого другаго как тут поступать должно. Я многократно ето говорила и его сын сам признался, что будучи у него не один не имеет права жаловаться. Правда, Г. мой, присовокупила она потупя глаза, что разговаривая с ним, мы иногда желали.... Но к чему служат желания!

Г. Едуард сказал, что поелику его сестра имеет теперь две тысячи фуншов Стерлингов; то можно надеяться, что старый Г. Гард, знающей склонности своего сына....

Старый Г. Гард, прервал я речь его, не сделает ничего противного своим или других своих детей выгодам; племянница же достойного моего друга никогда не вступит в его фамилию, естьли не будет принята с уважением.

В сие время мне доложили, что ужин уже готов. Я повел моих гостей в столовую залу, подавши руку Мисс Данби. Начнем, сказал я им небольшим торжеством, при коем я желаю, чтоб дружество купно с радостию между нами господствовали. Когда ваше благополучие за висит от меня, то почитайте себя все трое щастливыми.

Ты легко судить можешь, любезный мой Доктор, что имея столь чуствительное сердце я ощущал великое удовольствие, видя у сих особ совершенно противной прежнему вид. Усматривая благодарность во взорах сестры и в словах двух братьев, я несколько раз представлял себе, что вижу дражайшего Данби, устремляющего на нас свои очи, восхищающагося выбором душеприкащика, которой, как он знал, решился исправить те погрешности, кои произошли с одной стороны от излишнего его гнева, а с другой от чрезвычайной его благодарности. Я объявил Томасу Данби, что, с означенным ему от дяди наследством он может получить пять тысячь фунтов Стерлингов и что от него зависит вступить в обязательство с своим благодетелем в рассуждении его племянницы и разпоряжений своих в торговле. Я учинил равномерное объявление Г. Едуарду Данби и увещевал его также заключить обязательство с своим. Вы же Мисс Данби, продолжал я обратясь к ней, можете сказать любезному вашему Г. Гарду, что выключая принадлежаших уже вам двух тысячь фунтов имеете к его услугам еще пять тысячь фунтов Стерлингов. И естьли сего количества денег не довольно будет для ваших разпоряжений; то покорно вас прошу меня о том уведомишь. Хотя бы оного было довольно или нет, но мое почтение к вашему дядюшке не может на сем ограничиться. Я совершенно не желаю быть богаче теперешняго. Естьли у вас есть другие родственники: то вы можете меня уведомить как о них, так и о их состоянии, дабы я был в состоянии исправишь завещание, написанное во время столь продолжительной болезни, которая может быть изтребила нечто из памяти человека с природы кроткого и благодетельнаго.

Они отвечали мне одним пролитием слез. Сперва они взирали друг на друга и утирали глаза, а потом вдруг начали плакать. Г. Сильвестр также проливал от радости слезы. Я же приметя, что мое присудствие могло отягчить их еще более, тотчас под некоторым видом вышел. По моем возвращении желая пощадить их от смущения предупредил я Г. Томаса Данби, которой хотел было говорить. Дражайшие друзья мои, я усматриваю в глазах ваших честные чувствования ваших сердец. Думаете ли вы, что я неравное вашему ощущаю удовольствие? Я почитаю себя чрезвычайно награжденным по тому засвидетельствованию, которое могу себе отдать за то что учинил хорошее употребление из порученного мне вашим дядею имения. Почитайте учиненное мною за долг, исполнение коего наложено на меня тем Провидением, коему вы обязаны отдавать благодарение, яко главную должность вашего закона. Словом, единое право, кое я себе приписываю, состоит в том, дабы советовать вам во всех предприятиях быть милостивыми и справедливыми.

Оба братья простерши руки к небу клялися, что пример ими видимый, просвещает сердца их, и обещались пред Богом никогда оные от него не укрывать. Потом сестра их учинила равномерное засвидетельствование. Г. Сильвестр, будучи восхищен сею признательностию прослезясь сказал, что он с нетерпеливостию желает привести в порядок свои дела и сыскать случай подражать такому деянию, в коем он поставлял всю свою награду.

Естьли в простом роде, дражайшей мой Доктор, пример малаго благодеяния толикое произвел впечатление над сердцем четырех особ, не имевших впрочем нималейшей искры подлости: то какие не можно бы было произвести действия над сердцем Государей или над всеми теми, кои обладают чрезвычайными богатствами? Однако я исполнил, как ты видишь, только один долг справедливости. Я не отдам ничего себе принадлежащего по той власти, которую я приобрел от сего завещания и может быть оно досталось мне для того, дабы вам испытать беспристрастие моего сердца. Но сколь мы малодушны, любезной мой друг, когда поставляем себе за достоинство и за предмет радости, что избежали худого деяния!

Расходясь с ними я просил обоих братьев уведомить меня в успехе их переговоров; и сказал им, что в какую бы сторону оный ни обратился, но я как возможно скорее постараюсь отдать, как им так и сестре их, все те свидетельства, по коим они могут быть уверены в принадлежащем им имении. Я с великим трудом мог принудить их молчать. Сестра их паки заплакала; и когда я прощаясь с нею оставлял её руку, то она пожала мою, но с такою кротостию и знаками приятного смущения что ясно показывала ту благодарность, коею сердце её было пронзено и которая превышала ее над её полом. Честный Адвокат был тем так тронут, как будто бы имел участие в сем благодеянии и соединил свои благословения купно с обоими братьями.

Теперь тебе не безъизвестно, дражайшей мой Доктор, какие были мои упражнения сего вечера. Мне кажется, что я не на худое употребил сие время моей жизни.

Я не знаю, любезная Люция, что ты подумаешь, прочитав сие письмо. Но ты не должна требовать от меня отчета в том действии, кое оно произвело над моим сердцем.

Мне должно было бы прежде сказать тебе, что сего дня посетил меня Г. Дин, любезной мой крестной отец. Он пришел к нам отобедать желая сего вечера возвратиться в Лондон. Госпожи, Милорд Л... и Доктор Барлет весьма были довольны сим посещением. Впрочем удовольствие оказанное мне им смешано было с прискорбием. Крестной мой отец отведши меня к стороне с великим усилием понуждал меня удовлетворить его любопытство. Я никогда в нем столько оного не видала для распознания внутренностей моего сердца. Но он должен почитать себя довольным моею откровенностию. Я никогда бы себе не простила, естьлиб хотя нечто утаила от такого друга, коим я чрезвычайно обязана. Однако я имела не мало труда удовольствовать оное.

Он сказал, что я гораздо стала худощавее и бледнее нежели прежде. Может быть он не обманывается. Я иногда бываю в великих движениях.... я прихожу иногда вне себя. Сир Грандиссон равно иногда бывает колеблем по причине замедления некоторых известий ожидаемых им из иностранных земель. Естьлиб можно было укорять его за некие погрешности или несовершенства; то мне кажется что я была бы гораздо спокойнее. Но не познавая ничего такого, котороеб не увеличивало моего к нему удивления и по истинне, любезная моя, находя себя столь чувствительною к героическим деяниям.... знайте, что Г. Динь не приминул его превозносить похвалами; и вместо того дабы хулить мои чувствования, он их хвалил и хвалил их даже до такой степени что поставлял мне оные за достоинство. Знаешь ли ты, любезная моя, он почитает меня достойною его? Достойною Сира Карла Грандиссона! для чего он не укорял меня за то? Для чего не пожелал он мне в том противоречить? Толикое неравенство между достоинством и имением! человек совершенно знающей употребление богатств! Он достоин, любезная моя, обладать всею Индиею. Сколь величественный вид представлял бы он на престоле! Он совершенно не способен к раззорению земель. Цесарь, сказал Доктор Барлет, говоря о нем перед Г. Дином, не имел толико горячности раззорять сколько Сир Карл Грандиссон поправлять. Взоры Емилии казалось оживотворились при сем выражении; и в восхищении своем она гордо взирала на все собрание, как будто бы желала нам сказать: ето Сир Грандиссон, ето мой покровитель.

Но что ты о ней думаешь, дражайшая Люция? Г. Дин думает, что Мисс Жервинс заражена нежною страстию к своему опекуну. Боже да сохранит ее от того! Я уверена что любовь может быть воспламенилась в ней при её рождении: но какие же будут слезы невинной и безопытной девицы? О любезная Емилия! удаляйся от такой страсти, которая составит твое нещастие и не увеличивай прискорбий такого человека, которой желал бы сделать всех благополучными и которой не смотря на то в состоянии составить благополучие токмо одной женщине. Но Гериетта Бирон, подающая совет сей не должна ли принять для самой себя такую предосторожность? По истинне она не будет тогда недоверятся себе, чтоб он имел другия обязательства. Да охладит смерть мое сердце прежде, нежели я учинюсь самомалейшею причиною смущения души его! Хотя его сестры проникли в мою внутренность; но я еще ласкаюсь что сам он ни мало не приметил той победы, которою восторжествовал над моею душею. Дай Боже, чтоб он никогда того не знал, естьли сие знание в состоянии произвесть в нем хотя малейшее беспокойство!

Но, скажи мне, любезная моя Люция, не стыдишься ли ты за меня читая последнюю сию страницу? Конечно ты должна стыдиться; я сама краснею перечитывая оную. Я ни за что не соглашусь в сем письме приложить свое имя.

ПИСЬМО XLVIII.

Доктор Барлет к Генриетте Бирон.

18 Марта.

Я посылаю вам, сударыня, обещанную мною выписку о первых моих повествованиях. Я просил своего племянника оные переписать, дабы скорее удовлетворит вашей нетерпеливости, употребя на оное несколько более времени и бы мог сие чтение учинит для вас гораздо забавнее; но вы мне сказали, что будете довольны и простым писанием. Повинуеся вам, сударыня, я полагаюс на вашу благосклонность.

Доктор Барлет отправился из Англии с некоторым молодым человеком знатного достоинства, которой препоручен был его смотрению и коему он желает дат имя Г. Лолимера, умалчивая о действительном его имени. Сей господин имел совершенно противное свойство Кавалера Грандиссона и не токмо был весьма груб и упрям, но горяч и злобен и имел склонности исполненные подлостию и пороками. Доктор с великою неохотою принял под свое смотрение такого воспитанника, коего худое свойство ему было не безъизвестно: но он склонился на прозьбы его родителя, которой побудил его к тому по Християнской любви и тою торжественною клятвою, которую тот молодой человек учинил, чтоб вести себя гораздо лучше, тем более что в нем до того еще времени усмотрено, что никто не имел над ним столько влияния, сколько Доктор Барлет.

Они находилис уже в Турине, когда Кавалер Грандиссон, препроводя несколько месяцов во Франции прибыл в первый раз в сей город! Ему было около осьмнадсяти лет. Он столько же был щастлив своим надзирателем, сколько, Доктор Барлет воспитанником, хотя и получил оного от Милорда В..... своего дяди. В течение нескольких дней легко можно было приметит при всяком месте, что Г. Крезер и молодой Кавалер отправляли должност друг друга, то есть, что молодой Кавалер должен был употреблят все свое благоразумие, дабы воспротивляться худым примерам сего пороками зараженного человека, которой всячески старался внушиш в него склонност к распутству, в том намерении дабы избавиться, чтоб он не известил кого о его нерадении, или для того чтоб не жаловался на него своему родителю. Кавалер Грандиссон свел тесную дружбу с Доктором Барлетом, а Г. Крезер учинил то же с Г. Лоримером. Добродетел и порок оказали всю свою власть, сделав сии два союза.

Крезер и Лоример никогда друг друга не покидали, не взирая на те усилия, кои Доктор беспрестанно прилагал, дабы их разлучать. Они вдалис во многия неистовства, из коих одно столько наделало шуму, что подвергнуло их правосудию. Лоример не иначе избежал наказания как деньгами, между тем как Крезер сыскав средство уйти, убежал в Рим, откуда писал своему питомцу, чтоб к нему ехал. Кавалер употребил сей случай в пользу, так как и прежде ему угрожал несколько раз, чтоб уведомит о том своего родителя, и испросит у него другаго надзирателя, или позволения возвратиться в Англию и дожидаться там, пока он сыщет лучшаго. Между тем он просил Доктора подават ему свои известия и наставления. На что родитель его не замедлил ему ответствовать объяснясь что слыша о его благоразумии, позволяет ему избрат себе товарища, но что не даст ему другаго надзирателя, кроме собственной его кротости. Тогда молодой Кавалер надеяс на свою кротость, составляющую украшение его свойства, просил с гораздо большим усилием нежели прежде советов у Доктора, и когда они принуждены были разлучишься, то заключили вести такую переписку, которая единою смертию могла бы токмо прекратиться.

Кавалер предлагал все свои намерения Доктору на рассмотрение, а часто по своей скромности и порядок своих упражнений и путешествий; но сия переписка не долго продолжалась, когда Доктор объявил ему, что весьма уже бесполезно подават ему впред свои советы, тем более что отсрочка бывает иногда полезна изящным свойствам; не взирая на то он не менее его просил извещат его о своих предприятиях и о всем, что с ним не случится важнаго; выключая того удовольствия, кое он чувствовал получа сие засвидетельствование доверенности и дружбы, он надеялся найти в том такие примеры, кои произвели бы может быть более впечатления нежели все ево наставления, над сердцем и разумом нещастного Лоримера.

Между тем, как Доктор остановлен был против своей воли своим воспитанником в некоторых городах Ломбардии, то Кавалер объехал почти всю Европу, не преставая делат такие наблюдения; кои весьма были превосходны по его летам. В то время Лоример вдавшис в самые безчиннейшие увеселения приходил в каждом городе в такое забвение, как будто бы никогда не надлежало ему оставлят онаго. Доктор, проникши в презрительные его желания, не хотел и смотрет на таковые отсрочки, дабы препроводит масленицу в Венеции, коей он еще более страшился, но его питомец подозревая его намерения ушел тайным образом и явился в сем городе во время открытия торжеств. Доктор находяс принужденным за ним следовать по прибытии своем осведомился, что он весьма уже там отличился своими неистовствами. Тщетно старался он привести его на путь истинны, по примеру Кавалера Грандиссона, письма, кои он ему читал в сем намерении, произвели над ним токмо подлое и бесстыдное действие, коих следствия подвергали жизнь надзирателя самой величайшей опасности.

В одно время, Лоример пожелал оставить у себя одно из оных, которое содержало в себе разные наблюдения, под видом будто хочет их паки прочесть; он тотчас переписал его и отослал к своему родителю, которой часто от него требовал некоего знака плодов от своих путешествии, Доктор приведен был в чрезвычайное удивление получа родительские благодарности за успехи его сына с некою укоризною за те жалобы, кои он иногда приносил за его упрямство. ,,Я с трудом могу поверить, писал к нему сей легковерный отец, чтоб мой сын не был ни к чему способен. Я ясно усматриваю, что имеет токмо несовершенное прилежание.,, А дабы его ободрить, то он приказал усугубит ему пенсию. Г. Барлет проник отчасти в истинну и без всякого затруднения принудил своего питомца признаться в той хитрости, коею он тщеславился, обманув своего отца. Справедливое сумнение заставило Доктора тотчас отписать в Лондон дабы избавить родителя от издержки противной истинным его намерениям. Лоример пришедши в чрезвычайную ярость от того, что он называл изменою, изыскивал случая отомстить. Он соединился с одною распутною женщиною, которая славясь гибелью двадсяти молодых путешественников и поймав его в свои сети, раздражилась против Доктора, которой всячески старался прервать сие знакомство. Между многими изобретениями, кои она ему предлагала, избрал он ту хитрость, чтоб подкупить одного фискала, которой бы донес на Доктора, будто он поносил Венецианское правление. За сие преступление положено было жестокое наказание в сей беспокойной Республике. Город Венеция почти весь наполнен таковыми фискалами, коих единая должность состоит в том, дабы подслушивать речи иностранцов. Г. Барлет был задержан совершенно не зная откуда происходил сей удар. Однако один из трех инквизиторов составляющих тамошний страшный суд столько был проницателен, что разговаривая с ним несколько минут ясно усмотрел его невинность и приказал выпустить. Он ни мало не подозревая в том своего питомца и имея множество других прискорбий, кои казались ему неизбежны принудили его помышлять о оставлении своей должности. Он писал в Англию прося себе увольнения как величайшей какой милости. Но родитель приходя в великое смущение поступками своего сына увещевал его взять терпение и препоручил ему иметь над ним всю родительскую власть. Сей господин весьма был сведущ в Греческой и Римской Истории. Он чрезвычайно желал, чтоб его сын осмотрел славные места древней Греции, коей великолепию он многократно удивлялся читая книги. Доктор не без чрезвычайного затруднения принудил своего питомца оставить Венецию, где он единственно утопал в удовольствиях с безчестною своею любовницею.

Родитель его желал чтоб они отправилис сперва в город Афины, а по том и в области Мореи. Лоример нашел там свою любовницу, с коею согласился там свидеться. Какие ни прилагали они старания дабы сокрыть свое намерение, но оно не могло быть долгое время безъизвестно Доктору. Благодеяние, кое он почитал за долг оказать своему питомцу, заставило его обратить свою ревность против той безчестной женщины. Он жаловался на нее суду, которой Християне имеют в Афинах и состоит из осьми стариков, коих могут они избирать в осьми частях города; но между тем как он старался о всем разведать, сия неистовая женщина оклеветала Г. Барлета многими преступными обвинениями, перед Кадием Турецким судиею. Некоторые подарки принесенные ею тамошнему начальнику привлекли его на её сторону. Она получила столько власти, что велела задержать Доктора, на коего наложа цепи посадили в темницу. Находящимся же в городе Християнам запрещено было даже и помышлять о вспоможении ему и жестокость простиралась даже до такого степени, что не дозволено иметь с ним никакого сообщения. Лоример же с своею любовницею возвратился паки в Венецию.

Г. Бельшер, молодой Англинской путешественник, человек предостойной познакомясь по случаю с Кавалером Грандиссоном на острове Кандии, и восчувствовав к нему ту благородную дружбу, которая основывается на сходстве добродетельнейших их склонностей, прибыл в самое то время в Афины. Он узнал о нещастии Доктора от одного из осьми старцев Християнского судилища. Сии благочестивые старики весьма жестоко были угнетаемы; но как та безчестная женщина вмещала закон и государственные дела в свои оклевения, то они с великим прискорбием взирали на то приказание, которое принуждало их к молчанию. Имя, о котором Г. Бельшер вспомнил, что слыхал часто с любовию произносимое своим другом, в туже минуту возбудило всю его ревность. Он поспеша тайным образом отобрать известия уважил их сколько было можно; и зная что Кавалер находился в то время в Константинополе, отправил к нему нарочного с своими изьяснениями и документами им собранными.

Столь неожидаемое известие причинило не менее удивления сколько и прискорбия Кавалеру Грандиссону. Он тотчас изьяснил оное Англинскому Посланнику, которой уважил сей случай всем могущественным Християнским Министрам и они по принесенным Визирю с общего согласия жалобам легко получили приказание об освобождении Доктора. Кавалер не доверяеся довольно тщанию Чауса посыланного с сим делом принял намерение ехать с ним, дабы во всем ускорит своим отъездом. Он прибыл в Афины в самой тот день, когда Турецкое правосудие, как осведомились от начальника, долженствовало осудить Г. Барлета принять роковую веревку. При столь скоропостижной опасности Доктор стал Кавалеру Грандиссону гораздо любезнее нежели прежде. Такое щастливое вспомоществование толико же любезным учинило и Кавалера Доктору; а в взаимной своей нежности они не менее восчувствовали оной к Г. Бельшеру, которой не токмо был первым орудием сего радостного освобождения, но и не желал оставить Афины не узрев Доктора освобожденного от гибели и не щадил ни стараний ниже своего кошелька, дабы приговор был на несколько дней отсрочен. Вот случай соединивший их тесною дружбою. Она началась между молодыми особами по сходству их свойств. Их то милости Г. Барлет обязан тою честию, которую они ему оба оказывают почитая его как родителя, и величайшее его удовольствие даже до сего времени состоит в том, дабы писать к Г. Бельшеру о всем касательно до жизни и деяний такого человека, коего один поставляет себе за образец, а другой почитает за славу человеческого рода.

Доктор несколько времени не знал того участия, которое Лоример имел в его нещастии. Сей несмысленной молодой человек писал в Англию в весьма чувствительвых выражениях изьявляя свое прискорбие по причине той опасности, коей его надзиратель подвергся между Турками и его родитель принял всевозможные меры, при столь дальном расстоянии подать помощь Доктору; во весьма вероятно, что сия помощь пришла бы очень поздо.

Но поелику родитель не мог и подумать, чтоб его сын имел в сем заговоре участие; то едва только осведомился о благополучном освобождении Г. Барлета, то и заклинал его не допущать его сына до худых склонностей. Доктор равно ни мало не подозревая в том своего питомца без всякого затруднения возвратился в Венецию из сожаления как к родителю так и сыну. Он с величайшим трудом исторгнул Лоримера из рук той безчестной женщины. Потом отправился с ним в Рим. Но там сей нещастной молодой человек не укрощая разпутных своих склонностей учинился действительно жертвою оных, и кончина его была облегчением его родителю, Доктору и всем тем, с коими он имел хотя некую связь. При скончании своем он признался в том злодейском умысле, в коем его распутная любовница обвинила Доктора в Венеции и в участии, кое он имел в оклеветаниях в Афинах. Сие признание и обстоятельства его кончины привели Доктора в такую печаль, что он впал в болезнь, от которой с великим трудом выздоровел.

В течение сего времени Кавалер Грандиссон был уже в некоторых частях Асии и Африки, а особливо довольно долгое время пробыл в Египте, пользуясь всеми случаями дабы продолжать свою переписку с Г. Бельшером и Доктором. По возвращении своем в Италию, где оба друзья его ожидали, он склонил Доктора быть сотоварищем Г. Бельшеру в некоторых других путешествиях, кои он им предпринять советовал, под тем видом будто сам надеется от того получить такое просвещение, коего он не имел времени и приобрест собственными своими глазами. Он снабдил их деньгами потребными на расходы в сем предприятии. Он знал что у Г. Бельшера была такая мачиха, что лишила его с некоторого времени двух третей его пенсии. А когда его друг желал отказаться от столь великодушного условия; то он поставлял первою причиною, что такое путешествие послужит к совершенному возстановлению здоровья Доктора, которой обеим им равно был дорог и любезен. Он всегда имел доводы дабы уменшать замешательство тех, коих он желал обязать и склонять их принимать его благодеяния как такой долг или такое приношение коим он им был обязан.

Когда его друзья объезжали те места, о коих он им предложил, в то время он беспрестанно находился то в Болонии то во Флоренции, где некоторые обстоятельства весьма много причинили ему замешательства. Г. Бельшер и Доктор осмотрели вместе главнейшие острова Архипелага; после чего молодой путешественник обратил свои намерения к Асии а Г. Барлет нашед корабль возвращающийся в Италию воспользовался случаем отправишься в Ливорну. Видя что здоровье его поправилось и зная что Кавалер Грандиссон с нетерпеливостию ожидал от своего родителя приказания возвратиться в Англию не сумневался он чтоб его присудствие не было ему любезно для заключения некоторых обязательств, о коих он был известен. В самом деле Кавалер весьма обрадовался его прибытию и вскоре отправился в Париж, препоруча Мисс Емилию его попечениям.

До сих пор, Мисс Бирон, составляющая утехи тех, кои имеют щастие вас знать, прочли вы одни токмо выписки моих бумаг, писанные рукою моего племянника. Теперь же я присовокуплю к сему некоторые обстоятельства касающиеся единственно до Г. Бельшера, о коем вы наиболее знать желали; но я не ручаюсь вам, чтоб мог легко остановится естьли вознамерюсь хвалит столь дражайшего друга.

Г. Бельшер есть молодой человек весьма приятного виду. Когда же я его назову вторым Сиром Карлом Грандисоном, то вы конечно возъимеете весьма высокое мнение о его разуме, учтивости и всех любвидостойных его качествах. Он происходит от весьма знатной породы. Сир Генрих Бельшер, коего он единый сын, любит его нежно и держит во отдаленности против своей склонности наипаче против склонности своего сына с того времени когда любезнейшей его друг возвратился в Англию. А сие он делает из угождения к второй своей жене, женщине властительной и злопамятной, которая во время вдовства обратила свои взоры на молодого Бельшера, дабы вступит с ним в брак надеясь склонит его остальною своею красотою, подкрепляемою великим богатством. Не взирая на то её намерение было не безъизвестно его родителю, которой в то же самое время говорил ей о любви; сын его объявил ей а может быть несколько по Кавалерски, что ему не нравятся её предложения. От сего отказу она пришла в чрезвычайный гнев. Она помышляла только о едином мщении и будучи небезъизвестна что все его щастие зависело от его родителя пожелала принять попечения от Сира Генриха, коего руку приняла единственно от своего гнева, и при том с такими договорами чтоб она имела равномерную силу, как над ним так и его сыном. Впрочем она в скором времени возъимела совершенную власть над рассудком своего супруга. Г. Бельшер отправился в путешествие с определенною пенсиею, состоящею из шести сот фунтов Стерлингов. Она совершенно не имела спокойствия, пока не лишила его Четырех сот фунтов пенсии; но и остальные двести столь худо были плачены, что молодой человек впал бы в величайшие замешательства, естьлиб не приобрел на всегда готового вспомоществования в вернейшей дружбе Кавалера Грандиссона. Не смотря на то уверяют, что его мачиха имеет хорошие качества и что во всем, выключая того что принадлежит до её сына, она весьма, хорошо поступает с его родителем; но как она разумеет дела, к коим Сир Генрих не имеет склонности, то и присвоила себе вольность разполагать всеми доходами вообще, а чрез сие-то его друг не имеет власти делать ни малейшей щедрости без её соучастия.

Они оба удивляются чрезвычайно свойству Сира Грандиссона и письма их сына не менее к тому споспешествовали, как и свидетельство публики: из чего я могу заключить, что естьли Сир Грандиссон сыщет случай познакомится с Милади Бельшер, то рано или поздо принудит ее склониться на возвращение её сына, наипаче в теперешнее время, когда она не имеет более надежды иметь детей от сего брака. Г. Бельшер, которой равномерно тем ласкается, писал к Сиру Грандиссону что он принял намерение оказывать совершенное уважение супруге своего родителя и иметь к ней сыновния чувствования, когда она токмо пожелает его у себя видеть. Но он объявляет, что скорее согласится отречься от своего отечества, нежели причинить своему родителю хотя малейшее прискорбие, возвратясь без согласия такой властительной женщины, которая весьма может его за то оскорбить. Находясь в такой неизвестности принял он намерение выехать из Венеции и дожидаться ответа в Париже, надеяс что Сир Грандиссон, коего он почитает способным в преуспеянии во всем том что токмо ни пожелает предпринять из дружбы будучи в том вспомоществуем нежностию его родителя получит желаемый им успех. Я горю нетерпеливостию видеть сего превосходного молодого человека. Я уверен, что особливо Мисс Бирон не откажет ему в своем почтении. С толь благородными чувствованиями и отличными поступками я смело повторяю, что ето вторый Кавалер Грандиссон.

Я почитаю себе за великое щастие, Сударыня, что мог служит вам теми сообщениями, о коих вы мне изьявляли свое любопытство; но пуст Милади Л.... и Мисс Грандиссон позволят мне увещевать их, чтоб оне истребили всю скрытность из сердец своих с толь нежнейшим братом; то я могу им поручиться, что он никогда не будет иметь оной касательно всего того, что может им нравиться. Естьли между его обстоятельствами есть хотя единое такое, коего изьяснение он откладывает, то конечно причиною тому есть неизвестный успех онаго.

Сколько еще неизвестностей! Как все ето темно. Вспомним о некоторых частях сего подробного описания: Сир Грандиссон имеет такие дела, коих еще не может изъяснить сестрам своим! Успех оного ему неизвестен! И так решены ли чрезвычайные его замешательства в Болонии и Флоренции? или еще продолжаются? Однако Сир Грандиссон не имеет скрытности; впрочем Сир Грандиссон оказывает скрытность. Что ты из сего понимаешь, любезная Люция?

Но Доктор почитает себя уверенным, что особливо Мисс Бирон будет оказывать свое почтение Г. Бельшеру. Что бы сим хотел Доктор сказать. Конечно он не имел другаго намерения кроме того, чтоб изъявить собственную свою нежность к человеку столь для него любезному. Он с нетерпеливостию желает его видеть. Естьли и я его также увижу, то следственно его возвращение не должно быть отдаленно; но не решилась ли я в скором времени возвратиться в самое безопаснейшее мое убежище, в объятия любезнейшей моей фамилии? Так, дражайшая моя, я решилась.

Не чувствуешь ли ты какой ниесть в сердце своем злобы? Скажи, любезная моя Люция. Способна ли ты с ненависти, к ужасной ненависти против кого ниесть? естьли ты действительно способна к такому чувствованию, удовлетвори мое любопытство и желай чтоб та особа, кою ты ненавидишь была влюблена в такого человека, (ибо ясно усматриваю, что ничего скрывать не должно), коего она сама считает подобно всем превыше ее как по всем душевным так и внешним качествам; сумневаться между некими лучами надежды, стократно мучительнее не известности, естьли склонности сего человека заняты; положим что оне были бы и не заняты, то мог ли бы он ей соответствовать взаимно. Ах Люция! ты меня конечно разумеешь. Не требуй от меня более изьяснения.

Но позволь мне присовокупить еще одно слово. Содержание письма Докторова не кажется ли тебе несколько особенным? Утехи тех, кои имеют щастие вас знать. Пленительное изражение! Какой бы смысл был онаго? Не ужели я составляю утехи сердца Сира Грандиссона? Он меня знает. Колико я тщеславна, слаба и неблагоразумна! а при всем том униженная и ничего незначущая гордая Генриетта. Возражения происходящия от моей глупости, приводят меня в стыд.... Я от сего стыда разодрала мою бумагу. Разодранные клочки однако будут отосланы; но с тем только договором что ты должна их бросить в огонь и чтоб кроме тебя никто их не видал.

ПИСЬМО XLVIII.

Генриетта Бирон к Люции Сельби.

В Субботу.

До сего времени, любезная моя, мне кажется, что кое сердце не заслуживает ни малейшей укоризны. Но при всем том едва я не впала в чрезвычайную погрешность. Ты конечно не можешь отгадать оной. Мисс Грандиссон в отсудствие Г. Барлета, которой поехал сего дня за несколько мил от Кольнеброка на обед нашла какое то средство, коего мне не сказала, унесть письмо полученное Доктором сего утра от Сира Грандиссона, которое оставил развернутое на своем столике. Она тотчас пришла в мою горницу. Генриетта, сказала она мне с торопливостию, вот письмо присланное сего утра к Доктору. Хотя я достала его не весьма честными средствами; но в нем говорят о тебе с пылкостию. Должнали я положит его на то же место, где его взяла или не хочешь ли ты разделит мою погрешность и прежде его прочитать? Она мне его подала.

О Мисс Грандиссон! отвечала я при первом моем движении. Дело идет о мне, говорите вы? Позвольте мне оное расмотреть. Я простерла виновную руку и взяла оное письмо: но вдруг пришедши в самую себя говорила: не сказали ли вы мне, что не получили оное честными средствами? Возмите, возмите его назад, я не хочу разделять вашу погрешность. Однако, жестокая Шарлотта! Как могли вы подвергнуть меня сему искушению? При сем я положила письмо на стул.

Она понуждала меня прочесть по крайней мере хотя первые строки. Она его взяла, развернула и представила пред глаза мои.

О змия обольщающая мою душу! вскричала я, для чего заставляешь ты меня подражать проступку первым нашим отцам? Я села и закрыла глаза мои обеими руками. Удались, удались, продолжала я, пока я еще невинна, дражайшая Мисс Грандиссон, не приводи меня к такой погрешности, коей я себе никогда не прощу. Вы познали ее сами собою и я не хочу разделят оной с тобою.

Она прочла мне две или три строки и остановясь сказала: продолжать ли Генриетта? Следующее слово есть ваше имя.

Я заткнула пальцами свои уши. Нет, нет, закричала я. Хотя бы вы его получили и другими средствами, но и тогда бы я не весьма далеко простирала свою не терпеливость... но вы не должны мне говорит о том...

МиссъГранд. (мою речь прервав.) Как! Что такое? Те, кои оставляют свой кабинет растворенным, должны сами на себя жаловаться.

Мисс Бир. Но ето произошло от забвения. Не прискорбно ли бы вам было, естьлиб кто осмелился тайным образом читать ваши письма?

Мисс Гранд. Очень хорошо, я положу его на то же место. Идти ли мне? (потрясывая его передо мною.) Идти ли мне Генриетта? (и подходя раза с три к дверям она обращалась опят ко мне с таким видом, коим наиболее могла во мне возбудит любопытство.)

Мисс Бир. Скажите мне только, Мисс Грандиссон, не ужели заключается в нем что ниесть такое, о чем бы ваш братец не желал чтоб мы были известны.... Но я почти совершенно уверена, что снисходительный Доктор, которой сообщал нам прочия письма, прочел бы нам по своей благосклонности и ето.

Мисс Гранд. Хотя бы я лишилась половины моего имения, но не упустила бы случая прочесть оное. О! любезная Генриетта, оно содержит в себе подробности..... Париж, Флоренйия, Болония!

Мисс Бир. Удались от меня, удались обольстительница. Письмо есть предмет священный! Отнесите его на прежнее место. Не признались ли вы мне, что достали оное не честным образом? не взирая на то я усматриваю....

(Ах Люция! Я совершенно было на то хотела согласиться, но собравшись паки с силами повторила: удалитесь от меня, отнесите сие письмо. Я страшусь самое себя.)

Мисс Гранд. Хорошо, Генриетта, выслушай только одно местечко. В нем заключается нечто такое, что ты прочесть должна. На ето не более одной минуты потребно.

Мисс Бир. Я не хочу слушать искушения. Я ничего не хочу читать. Я буду ожидать пока мне сообщат оное.

Мисс Гранд. Но вы тогда в такое придете изумление, что не в состоянии будете ответствовать. И так надлежит воспользоваться сим случаем. Возмите, прочтите. Никогда не видано было подобных грызений совести. Дело идет о вас и Емилии.

Мисс Бир. О мне и Емилии! О Мисс Грандиссон! такую может он находит связь между мною и Емилиею?

Мисс Гранд. Какую разность полагаете вы, любезная Генриетта, между чтением письма и требованием от меня того что оно содержит? Однако я соглашусь вам сказать.

Мисс Бир. Нет, нет, вы не должны мне того сказывать. Я не хочу слушать. Я никогда вас о том не спрошу. Разве один ваш братец способен к благородным деяниям? Надлежит, любезная моя приятельница, вам и мне извлечь некий хороший плод из его примера. Вы ничего не должны мне ни читать, ни говорить.

Мисс Гранд. Он не хвалил ни одной женщины в столь пылких выражениях! Ето удивительные похвалы, Генриетта.... Во всю мою жизнь я не слыхала им подобных.

Мисс Бир. Похвалы, Шарлотта! начертанные рукою вашего братца!.... О проклятое любопытство! первый проступок первых наших отцев! Но я буду иметь столько бодрости, что возмогу тому воспротивиться. Есть ли вы возбудите во мне желание предлагать вам вопросы: то смейтесь тому, я на то согласна; но прошу вас из милости не ответствовать ни единого слова. Дражайшая Мисс, естьли вы меня любите, то отнесите сие письмо на старое место и не старайтесь унижать меня пред собственными моими глазами.

Мисс Гранд. Знаете ли вы, Генриетта, что ваши рассуждения относятся ко мне? Но тепер я сама хочу предложить вам один вопрос. Чувствуете ли вы в себе склонность так как третия сестра, взят Емилию под свое смотрение, и везти с собою в Нортгамптон-Шир! Ответствуйте.

Мисс Бир. Ах, Мисс Грандиссон! не ужели думаете вы, чтоб письмо содержало в себе такое предложение? Но не отвечайте мне на сие, я покорно вас прошу. Ожидайте, пока мне представят предложения какого бы они роду ни были. Сие конечно в скором времени случиться может, когда они неприятны. (Слезы появились уже в глазах моих.) Но я вас уверяю, сударыня, что со мною никто не поступит недостойно, даже и самый изящнейший из всех человеков и в то время, в которое я могу отрекаться от какого ни есть такого дела, кое я почитаю для себя недостойным, я имею право сопротивляться с твердостию, естьли таковый случай представится. Вы ему сестрица, сударыня; но мне нечего опасаться равно и надеятся.

Мисс Гранд. Мне кажется, милая моя, что вы уже не шутя говорите. Называть меня сударынею потом опят сударынею! етого я от вас не прошу. Вы должны меня выслушать; когда я начну читать то место, где дело идет о вас и Емилии, естьли не желаете прочесть сами.

(Она тотчас начала было мне читать.) Нет, вкричала я наложа руку на оную страницу. Я не хочу етого ни слушать ни читать, я начинаю опасаться, чтоб моя бодрость не уменшилась, а между тем когда еще я властна избирать зло и добро; то не пропущу того удовольствия, чтоб не предпринят лучшего намерения, какого бы жребия ожидать мне ни долженствовало. Вы должны меня простить, сударыня.... И не докончив речи я пошла к дверям моей горницы; но она настигши меня говорила:

Мисс Гранд. Любезная Генриетта! Как! не ужели вы на меня рассердились? Но сколь пристала вам сия горделивость, я усматриваю в ней вид достоинства меня пленяющаго. Сколь он достоин одной в свете женщины, которую я почитаю подобною превосходнейшему из человеков! я прошу прощения, любезная Генриетта; скажите мне поскорее, что меня прощаете.

Мисс Бир. Вас простить, любезная Мисс! Ах! от всего моего сердца. Но как могли вы мне сказать, что сие письмо досталось в ваши руки не честным средством? и простит вас? И так отнесите его поскорей туда где его взяли и предостерегайте меня на подобие искреннейшей приятельницы, естьли в некую минуту моея слабости я окажу любопытство к таким бумагам, кои достались бы мне не лучшим сего средством. Я признаюсь что оказала слабость: но естьли бы я не исправила оной, то самые ласкательнейшие осведомления никогда бы меня не избавили от того, что бы я чего не претерпела, рассуждая о тех средствах, кои мне оные доставили.

Мисс Гранд. Изящное сердце! В какое смущение вы меня приводите! Я положу сие письмо на прежнее место и клянусь небом, что естьли не могу изтребить из памяти моея содержания оного, хотя оно ничего иного в себе не заключает кроме славы для моего брата, то никогда не скажу вам ни слова из оного, естьли мы не осведомимся о том другими средствами.

Я приняла ее в свои обьятия. Она целовала меня с равною горячностию. Теперь люблю я ее еще более, за то что с толиким добросердечием снесла осуждение своего поступка. Не поздравляешь ли ты меня, любезная Люция, с тою победою, кою я сама над собою одержала? Она мне весьма многаго стоила. Весьма вероятно, что мое любопытство было самое великое к таким особенностям, в коих я имела много участия. Но мне кажется, что удовольствие знать оные никогда не могло бы сравниться с тем, кое я чувствую преодолевши искушение, не щитая еще того, колико моя гордость возвысилась тем мнением, кое я подала о себе Мисс Грандиссон. Однако, в чем же заключается мое здесь достоинство? Советуясь с благоразумием я бы осталась виновною, естьлиб пала под сие бремя. К чему послужили бы мне такие осведомления, кои получила бы я столь худым средством? Естьлиб я узнала что ни есть такого, чем бы чувствительно была тронута; то моя ненависть к хитрости беспрестанно бы мне изменяла. Доктор или Сир Грандиссон, могли бы открыт мою погрешность. Имела ли бы я столько подлости, чтоб в мое оправдание стала обвинять Мисс Грандиссон? Я покрылась бы вся стыдом, а Г. Барлет, которой имеет ко мне теперь доверенность, может быть утаил бы от меня все те сообщения, кои я от него получит надеюсь. И так, любезная моя, политика долженствует поддерживать меня равно как и праводушие и я заключаю, что в сем случае я почишаю себя щастливою девицею.

Мисс Грандиссон рассказала сестре своей все между нами произшедшее. Милади с приятностию обьявила, что она не желала бы быть Мисс Грандиссон взявши такое письмо, но естьлиб кто ниесть подал ей оное развернутым, то она сумневается чтоб была и Мисс Бирон. При сем она приняла меня в свои обьятия и многократно повторяла, что я рождена для её брата, а он для меня. Сумневаетесь ли вы о том? Сказала любезная Шарлотта. В какую бы сторону сии обстоятельства ни обратились, но признайся, любезная Люция, что получа пленительное сие одобрение от двух сестр, весьма мне приятно, что преодолела свое любопытство. Мисс Грандиссон не преминула говорить Милади о многих путешествиях, кои её брат думает предприять во Францию, для решения дел Г. Данби, во Флоренцию и Болонию, и о смотрении замка Грандиссонова, откуда он хочет отправиться. Видишь, любезная Люция, что время моего отъезда приближается. Для чего не напоминали мне, что те три месяца, кои я у них препроводила, уже проходят? Расположены ли вы принять к себе такую девицу, которая может быть не возвратится с столь свободным сердцем какое прежде имела? и не взирая на то, каким образом надлежит ей показаться в толь любезную фамилию, с таким сердцем, коего она более не узнает?

Но сколь щастлива своим свойством Мисс Грандиссон! ты конечно приметила, сколько она была тронута последним нашим действием. Но в ней не осталось даже ни малейшего следа онаго. Ария проигранная ею на клависине привела ее в прежнее состояние. Она начала опять шутить с такою пылкостию и веселостию, как будто бы ее ничто не опечалило. Чтож касается до меня, естьлиб я согласилась прочесть сие письмо, то какую бы представляла я фигуру пред собственными своими глазами в продолжение всего месяца! Но не с равною ли удобностию позабыла то возражение, которое ей причинил её брат, открытием её хитрости? в самой тот ден не поступила ли она со мною без всякого сожаления? Впрочем её качества весьма пленительны. Ни как не льзя удержаться, чтоб ее не любить. Я чувствую к ней весьма нежную дружбу. Не происходит ли то от слабости когда видим не чувствуя охлаждения, в одной особе такие погрешности, кои можно бы почесть неизвинительными в другой. Нет, Люция, не говори чтоб другая так поступила, в подобном случае, как Мисс Грандиссон. Какое различие представляется глазам моим! Впрочем она мне призналась, что раскаявалась в своем поступке прежде, нежели принесла ко мне сие письмо; но что она надеялась скрыт свою погрешность, заставя меня разделит с нею оную. Я ей сказала, что ету ролю сыграл с него видно какой дьяволенок. При сем том любезная Шарлотта помышляла более меня обязать, нежели удовольствовать самую себя. Нет такого дружества, скажешь ты, котороеб могло оправдать худое деяние. Я в том согласна, Люция, действительно и без сумнения ето так, но естьлиб вы знали Мисс Грандиссон; то полюбили бы ее против своей воли.

Примечание. Письмо Сира Грандиссона, составляющее предмет предшествующего, содержит в себе пространную подробность всех обстоятельств; в коих однако он не совсем изьясняется, поелику Доктор, к коему он пишет, известен о самоничтожнейшем. Он говорит о необходимых причинах призывающих его во Францию и Италию; называет по имени некоторых иностранных господ, не давая однако знать, в каких обстоятельствах он с ними находится. Упоминает о новой церькви, которую приказал строит в замке Грандиссонове, и просит Доктора, чтоб принял на себя труд освятить церьковь, дабы ему избегнуть излишных похвал, коих опасается получить из уст своего священника. В письме несколько раз была упоминаема Мисс Бирон и при том с великою похвалою. Емилия составляет предмет продолжительной статьи. Сир Карл беспокоится о сей молодой особе по причине того путешествия, о коем помышляет, и спрашивает Доктора, что он думает о его намерении препоручить ее до своего возвращения Мисс Бирон, дабы отдалит ее от опасной матери; она будет спокойна в Нортгамтон-Шире; она присовокупит там к своему воспитанию все плоды добродетельнейших примеров. Сие намерение подает Сиру Карлу случай представить весьма пылкое изображение о чрезвычайных достоинствах Мисс Бирон; но не вводя в оные др?гих чувствований, кроме тех, кои происходят от удивления и уважения. Наконец он просит Доктора приехать к нему для исполнения одной статьи по завещанию Г. Данби, в коем определено три тысячи фунтов Стерлингов на раздание милостыни, и по первым правилам своея добродетели полагает что первые старания надлежит обратить ко всему относящемуся до общественного блага, как на пример: на бракосочетание бедных девиц с честными людьми по их состоянию, на необходимые вспомоществования искусным художникам, на пропитание трудолюбивым людям пришедшим в великую бедность по своим летам, по слабости, по случаям или от неизлечимых болезней, и проч.

ПИСЬМО XLIX.

Генриетта Бирон к Люции Сельби.

18 Марта в вечеру.

Обе госпожи и Милорд должны быть довольны моею доверенностию. Я отдала им все мои письма не перечитывая оных и в таком порядке, как ты мне их прислала. И так они теперь имеют всю внутренность моего сердца пред своими глазами. Я мало о том беспокоюсь. Избранной мною человек есть Сир Карл Грандиссон. Они теперь уже не шутят надо мною с того времени, как не имеют причины обвинять меня в скрытности. Весьма было бы жестоко, естьлиб ето продолжали, и я конечно бы не долго прожила в Колнеброке.

Ты приносишь мне великое удовольствие уверяя меня, что поступок обеих сестер касательно меня кажется тебе несколько прискорбен: он равномерно и мне таким кажется. Но я находила в том сие утешение для моей гордости, поелику размышляя об том, мне казалось, что по переменчивым состояниям я буду более иметь осмотрительности. По истинне, я начинаю теперь почитать себя гораздо подобнее им, нежели сперва осмеливалась себя с ними сравнивать. Но оне одарены изрядным свойством, я им прощаю, и вы должны им простить также как и я. Мне весьма прискорбно, что разборчивость моей бабушки простиралась до такого степени, что заставила ее даже плакат обо мне по причине сего произшествия. Возможно ли, чтоб она от того плакала? Нежностию и снисхождением исполненная мать! Дядюшка мой не был толико сострадателен. Он радовался сему действию. Он думает, говоришь ты, что обе сестры ничего такого не сделали, чегобы он и сам не сделал. Сие засвидетельствование конечно отдает он их разборчивости; но я уверена, так как и моя тетушка, что их великодушный брат не весьма бы благодарил их за нанесенный мне их насмешками ужас.

Не время ли уже, любезная моя Люция, помышлять мне о возвращении к вам? Я ежечасно здесь стыжусь, видя себя как будто бы в ожидании благоприятного для меня открытия, да я в опасении, что оное не случится. Я усматриваю в тон некое намерение и притворство похожее.... я не могу сказать на что; но на меня наводят такие минуты, в кои я с великим трудом могу сносить саму себя. Между тем как добродетель, может быть излишне личная, будет основанием сих намерений, ожиданий и колебаний, я не буду себя почитать совершенно неизвинительною. И уверена, что не имела бы сего почтения к их брату, естьлиб он не столь совершенные имел добродетели.

Для чего Г. Дин вперил в мои мысли, что Мисс Жервинс питает в себе, может быть не зная того, такой пламень, которой учинится пагубным её спокойствию? Действительно сия девушка не может надеяться..... Однако пятьдесят тысяч гвиней изрядное имение! Но невозможно чтоб оно прельстило её опекуна. Такой человек, как Сир Карл никогда не погонится за богатством. Я наблюдаю движение, слова, вид сей девочки, когда говорят о нем, и с сожалением усматриваю, что на глазах её изьявляется пылкое чувствование, когда поминают его имя. Она лишается всего внимания к тому чем занимается, и её взоры устремляются к той особе, которая о нем говорит, как будто бы желает проникнуть в его обстоятельства. Она не может, говорит она, вдруг и слушать и заниматься делом, и при том вздыхает. По истинне, любезная Люция, никак нельзя его при ней хвалить. Она беспрестанно вздыхает. Еще при таких летах! Но ктож известить ее о опасности?

Но наиболее заставляют меня наблюдать все её деяния, выключая примечания Г. Дина, слова нечаянно сказанные Миладиею Л.... кои может быть она узнала от своей сестры и кои Мисс Грандиссон по видимому взяла из похищенного ею письма; ибо она мне нечто о том проговаривала, хотя я тогда думала, что сие не иное что было как единый умысел, дабы возбудит мое любопытство. Дело шло о предложении, кое весьма вероятно что мне учинят, взять мне с собою молодую девицу в мою провинцию.... мне, которая сама имеет еще нужду в надзирательнице. Но пусть учинят мне сие предложение.

Когда мы разговаривали с протчими госпожами о любви, так как о благоприятствующем предмете молодых девушек, то Мисс Жервинс без всякой просьбы подала о том свое мнение, и довольно долго болтала по своим летам. Обыкновенно она молчит более нежели говорит. Я сказала Мисс Грандиссон на ухо: не видите ли вы, сударыня, что Мисс Жервинс говорит более против обыкновеннаго? Мне и самой также кажется, отвечала мне сия искренняя приятельница, от которой ничто избежать не может. Простите меня, Шарлотта, присовокупила я с некиим притворством. Я вас прощаю, возразила она таким же голосом. Но пуст ее болтает, естьли хочет, она не всегда такова бывает. Я весьма люблю Мисс Жервинс, повторила я; но мне кажется что её привычка переменяется; и в сии критические времена я весьма опасаюсь чтоб молодые особы не подвергнулись поношению. Жервинс, увидя что мы говорим тайно, сказала самым решительным голосом, что она не любит таких перешептываний; но будучи уверена, продолжала она, что её опекун ее любит и что равномерно ею любим, в сердце своем весьма она спокойна. Кто же думал о её сердце? И её опекун ее любит! Нет, Емилия не поедет со мною, любезная моя приятельница!

9 Марта, по утру

О Люция! мы чрезвычайно беспокоимся теперь о Мисс Жервинс, по случаю письма полученного вчерашнего вечера Доктором Барлетом от Сира Карла: оно нам показано сего дня. Мать, сия нещастная женщина, о коей я тебе говорила, приезжала к Сиру Карлу. Бедная Емилия! Любезное дитя! какую мать небо ей даровало !

Доктор так был чувствителен к благоугождению, кое я ему оказала отдав ему свои письма полученные от моих приятельниц и приятелей, коих одобрение действительно меня обольстило, что без труда позволил мне отослать к тебе письмо Сира Карла. Я просила у него сей милости в том мнении, что ты с охотою читаешь все касающееся до Емилии, но не упусти при первом случае прислать мне обратно то, что Доктор по своей милости мне вверил.

Ты увидишь на конце его письма, что Доктор Барлет известил его о том желании, кое сестры его с некоего времени имеют, дабы склонить его к ним писать. Он на то соглашается, но с такими договорами, как ты увидишь, на кои весьма невероятно чтоб хотя одна из трех его сестер пожелала согласиться; ибо он считает меня третью сестрою. Его три сестры! его третья сестра? Сие повторение заключает в себе нечто весьма любезнаго! Я имею много причин удивляться его добросердечию: впрочем я усматриваю что сие может быть несколько жестоко для нашего пола. Не во власти женщин состоит быть без скрытности, ты увидишь что сие рассуждение заключается в его письме. Он присовокупляет: может быть, не долженствовало бы им.... Для чегож? Хотя бы ето было и подаваемое им мне наставление; но он не весьма легко может и сам рассмотреть то, что я есть. Как бы то ни было, Люция, меня никогда не будут упрекать в низкости, я ето двадцать раз говорю. Я не подам ему никогда причины презирать меня; нет, хотя бы он был самой великой Монарх во вселенной. Верь во всем вышесказанном искренной твоей

Генриетте Бирон.

ПИСЬМО L.

Сир Карл Грандиссон к Г. Барлету.

18 Марта.

Ко мне приходила, любезный Доктор, мат Емилии. По сему весьма вероятно что она поедет в Колнеброк, прежде нежели я буду иметь щастие туда возвратиться. Она не безъизвестна, что её дочь там находится и что мои обстоятельства не позволяют еще мне оставить города. Находясь же в таком опасении я посылаю к вам нарочного и почитаю за долг уведомит вас о всем между ею и мною произшедшем.

Она приехавши ко мне приглашала о себе доложить под именем госпожи Жервинс. Я принял ее весьма ласково, и мне казалось что она ожидала от меня обыкновенного приема от нашего вола (*), но я взял или лучше сказать принял её руку, которую она мне подала и с удовольствием подвел ее к креслам. Вы конечно ее никогда не видали. Она почитает себя пригожею и естьлиб её пороки, кои как кажется изьявляются на лице ея, не делали ее ненавистною, то она могла бы еще и теперь считать себя красавицею.

(*) В Англии здороваются мущины с женщинами цалуясь с ними.

Как поживает Емилия, Г. мой? (забавляяс вейеромъ) здесь ли она? Потрудитесь пожалуйте позвать ее. Я хочу с нею видеться.

Ее здесь нет, сударыня.

Где же она теперь? Она не давно уехала от госпожи Лан.

Она находится, сударыня, под наилучшим покровительством; она у двух моих сестер.

Пожалуйте скажите, Г. мой, что вы о ней думаете! Она уже более не ребенок. (Усмехаясь и глазами своими давая мне знать свое мнение.) Скажите мне, что вы намерены с нею сделать? Вы знаете, присовокупила она, приняв на себя важный но притворный вид, что Мисс Жервинс моя дочь.

Естьли вы заслуживаете, сударыня, быть признанною её матерью, то были бы весьма довольны видя ее в толь хороших руках.

О! Г. мой, я никогда не полагалась на добродушие мужчин, а особливо когда пригожая девушка находится в их руках.... я знаю светские обращения, Г. мой, (улыбаясь с шутливым видом.)

Что касается до меня, то я совершенно не знаю, сударыня, по какой причине должен я с вами говорить с важным видом. Но что вы хотите сказать моей питомице?

Сказать? Г. мой, но разве вы не знаете, что я ей мать, и желаю принять на себя попечение о её воспитании. Родитель её отдал вам на сохранение её имение; но я хочу взять оное ради её доброго имени из рук опекуна ваших лет. Я надеюсь, Г. мой, что вы в рассуждении сего не станете сопротивляться.

Естьли по сей токмо причине, сударыня, вы ко мне пожаловали, то покорнейше вас прошу меня от того уволить. Я должен идти из дому для исправления моих дел. Впрочем естьли сие желание, сударыня, происходит от матерней любви, то вы увидитесь с нею по её возвращении, хотя до сего времени вы не оказывали ей матерней любви. А что касается до её особы и доброго её имени; то оные столько же мне препоручены сколько и её имение.

Я вышла за муж, Г. мой, за честного человека.

Ваше бракосочетание, сударыня, есть новая причина, чтоб не брать к себе Емилии.

Знайте, Г. мой, что мой муж человек честной, имеющей столько же храбрости, сколько и вы, и в состоянии подкрепить мои права.

Каков бы он ни был, сударыня, но он не имеет ни какого дела с Емилиею. Или вы пожаловали сюда для уведомления меня о своем браке?

Так, Г. мой; а вы меня не поздравляете.

Поздравлять? Сударыня. Я желаю, чтоб вы заслужили быть щастливою, и тогда конечно были бы благополучны; но извините меня, пожалуйте; друзья мои меня ожидают.

Я с трудом мог скрыть свое негодование. Сия женщина, говорят раза по два или по три каждой год выходит за муж.

Хорошо, Г. мой, вы может быть узнаете, кто таков Маиор Огара. Знайте, что он происходит от знатной фамилии в Ирландии и что не стерпит, дабы отнимали у меня дочь.

Маиор Огара, сударыня, никакого не имеет сообщения с дочерью нещастного моего друга. Емилия находится под моим покровительством, и я скажу вам хотя с прискорбием, что она не имела бы нужды в спомоществовании чужаго человека, естьлиб та особа, которая имеет право называтся её матерью, в состоянии была заступить место изящного родителя, коего она лишилась. Позвольте мне, сударыня, подать нам руку и проводит до вашей коляски.

От сих слов она чрезвычайно воспламенилась и в весьма пылких выражениях угрожала меня гневом своего Маиора Огары; а в заключение сказала мне, что он был победителем на шести поединках. Я подал ей руку, которую она не отвергла и подвел ее к коляске. Мы завтра увидимся, сказала она мне с грозным видом, и может быть я буду с Маиором. Я не иначе мог ей оказать свое презрение, как молчанием: о! неистовая и непотребная женщина!

Любезной мой Доктор, не должно ни слова говорит о сем произшествии перед Емилиею. Я думаю, что она не иначе должна с нею видеться как в моем присудствии. Оскорбитедьные речи сей коварной матери, в такой же привели бы ее ужас, как и в последний раз. Но может быть я не прежде с нею увижусь как чрез два месяца. А поелику я имею власть определить ей ежегодную пенсию, из ста или двух сот гвиней состоящую, по моему рассмотрению, и следуя тому удовольствию, которое буду иметь о её поведении; то её муж, естьли она в самом деле замужем, которой конечно женился на ней по сей токмо причине, действительно не пожелает, чтоб она впала в бедность: ибо вам не безъизвесгано, что я платил ей даже до сего времени сполна по двести гвиней. Угроза, которую она мне сделала при своем отъезде, ничто иное быть может как шутка, коею она хотела привести меня в замешательство. Ето самая глупейшая кокетка, коея склонность к лукавству простирается обыкновенно даже до хитрости.

В сию минуту я получил ваше письмо писанное сего утра, в коем нахожу весьма важную статью. Вы уведомляете меня, что мои сестры, хотя бы мой отсудствия и весьма были кратковрененны, желали бы получаеть по нескольку от меня писем. С некоего времени, любезный друг, вы принудили меня сделать привычку, заставляющую меня приниматься за перо с толикою же легкостию, как и удовольствием писать к вам. Я сообщаю вам и любезному нашему Бельшеру все, что мне на мысль ни приходит. Сие употребление по истинне принесло бы мне великое удовольствие написать письмо сестрам моим. Я не желал бы, чтоб оне могли и помыслить, что есть в свете такой брат, которой любит своих сестер более нежели я. А вы знаете, что у меня теперь их три. Но для чегож оне сами не изъявили мне сего желания? Отказать кому ниесть, кто мне любезен в таком удовольствии. Кое ни малаго труда мне не составляет, есть такой проступок; коего я ни когдаб себе не простил.

Я с превеликим удовольствием согласился бы иметь переписку с моими сестрами, естьли оне действительно того желают; но я хотел бы, чтоб тогда была у нас настоящая переписка, то есть, чтоб писали с обеих сторон. Думают ли оне, чтоб мне не столько же было приятно иметь иногда сведение о их упражнении и знать то что оне думают о особах и вещах? Естьли их требование не есть кратковременное желание и естьли вы будете иметь случай с ними о том говорить; то предложите им мой договор. Но естьли я усмотрю, что их откровенность не соответствует моей, то уверьте их что тотчас прекращу сию переписку. Три сестры мои одарены весьма любвидостойною откровенностию в рассуждении женщин; но по оказании сей недоверчивости, осмелятся ли оне вступит в спор, в равных обстоятельствах, с толь проницательным человеком, как их брат? Нет; я почти совершенно в том уверен. Не во власти женщины состоит быть без скрытности в некоторых случаях, а может быть она и не должна иметь оной. Однако бывают иногда такие люди и такие братья, кои равномерно имеют друг к другу доверенность.

Естьли мое предложение будет принято, то я могу писать к моим сестрам по большей части о тех обстоятельствах, кои вам сообщаю. у меня весьма мало тайностей. Мои предосторожности могут касаться до небольшего количества случаев, коими я опасаюсь причинит им беспокойство или прискорбие. Когда я к вам пишу, любезной мой Доктор, то знаю что могу положиться на ваше благоразумие, относительно к тем местам в моих письмах, кои можно им показать. По истинне я иногда довольно забавляюсь, любопытством Шарлотты, что она весьма любит, как я ей в последний раз писал, предполагать скрытности там, где их совершенно нет; и поставлять себе за честь свое проницание, когда она думает, что их открыла. Я люблю видеть ее в замешательстве и часто в погрешности, вместо наказания за то молчание, кое она притворно на себя принимает. Но сего уже довольно, о таком предмете, которой я мог вам сообщить. Вы и вообразит себе не можете с какою нетерпеливостию желаю я быть в Колнеброке. Весьма жестоко делать насилие своим склонностям, любезной мой Доктор, и я довольно часто то испытую.

ПИСЬМО LI.

Генриетта Бирон к Люции Сельби.

19, в вечеру.

Как я жалею о Емилии, она отягчена прискорбиями. В какую низокость подлая моя страсть меня повергает! Так, любезная моя, я хочу называть ее подлою и бесстыдною. Узнаешь ли ты меня? Весьма вероятно что она сделает меня завистною, жестокою, несправедливою, а что всего хуже к бедной сироте, имеющей нужду в покровительстве: против кого же? против матери. Ужасное положение! Не взирая на то, я начинала уже завидовать ей в её опекуне и в том невинном удовольствии, кое она находит говоря о нем. Но может ли он видеть меня без презрения, естьли я не угашу сего возраждающагося чудовища, сей омерзительной ревности? Не ужели нещастие Емилии не учинит мне ее гораздо любезнее! нежное дитя! ты поедешь со мною, естьли мне учинят такое предложение. Дядя мой и тетушка подадут на то свое согласие. Они великодушны. Они совершенно не имеют такой страсти, которая бы могла изтребит в них склонность к благотворению. Они действительно таковы, какою я надеюсь быть, а особливо теперь когда я вошла в саму себя. Чтож делать! Естьли нежность её сердца обратила её благодарность в любовь, то не имеет ли она такого же извинения, какое и я в том иметь ласкаюсь?

("Мисс Бирон повествует: что мат Мисс Жервинс приезжала того же дня в замок Колнеброк с Маиором Огарою и Капитаном Салманетом, желая видеться там с своею дочерью: обстоятельства сего посещения были весьма странны. Сии два мнимые Офицера суть не иное что как наглецы. Милорд Л.... принявши их поступал с ними не весьма учтиво. Однако матернее упорство и то мнение, что он не имеет право сему сопротивляться, принудило его учинит сие свидание зависящим от воли Емилии и он согласился ее о том уведомить. Но она от страху уже удалилась из замка. Она упросила Мисс Бирон сесть с нею в карету Милади Л.... в коей сия госпожа приехала из церкви, и под видом прогулки обе девицы удалились из замка еще до обеда. Тогда сказано матери, что её дочери нет дома. Она воспламенилась гневом. Ея храбрецы приняли было такой же вид: но Милорд Л... просил их выдти вон честным образом, естьли не желают привести его в необходимость их к тому принудить. Они поехали, обещаясь видеться с Сиром Карлом и осведомиться от него обо всем обстоятельно.

"Мисс Бирон представляет ужас своей спутницы, сожаление, кое она от того восчувствовала, нежные и усильные прозьбы, коими сия молодая особа ищет её дружбы, и живость её в том повествовании, кое она ей рассказывала о худых поступках претерпенных ею от своея матери. Следствие оного есть то, что Мисс Бирон почувствовала великую склонность к Емилии; что позволила ей когда ей будет угодно, видеться с нею на едине и свободно приходить по вечерам в её горницу; к ней писать и сообщат ей все сердечные свои чувствования. Мисс Бирон признается Мисс Сельби, что в сем сообщении она ласкается проникнуть в чувствования Емилии к Сиру Карлу. Но удаляясь, как она того желает, от ревности не усматривает ничего укоризны достойного в своем любопытстве. В тот же самой ден Емилия приходила к дверям её горницы; но она не могла ее принят, поелику докончивала письмо; однако обещается ее за то возблагодарит посещением, кое желает учинит ей в вечеру в собственной её горнице, дабы подтвердит ей все те чувствования дружбы, кои она ей обещала во время прогулки.,,)

ПИСЬМО LИИ.

Генриетта Бирон к Люции Сельби.

В Понедельник, 10 Марта.

Вчерашнего вечера когда все собрание разошлось постучалась я у дверей Емилии, кои мне тотчас отворила горнишная её женщина. Ково я вижу, любезнийшая моя Мисс Бирон, вскричала она подходя ко мне с распростертыми руками? Какое беспредельное снисхождение!

Я пришла, любезная моя, сказала я ей, препроводит полчаса в приятном с тобою разговоре, по крайней мере естьли тебя не обезпокою

Ах! никогда и никого Мисс Бирон не может обезпокоить.

И так прежде всего, любезная Мисс, прикажите своей горнишной ложиться спать, без чего я здесь не останусь. Я оказала уже и своей такую милость. Естьли вы имеете нужду в каких ниесть небольших услугах, то я вам сама оные окажу.

Ах! сударыня, ваши попечения на всех простираются. Анна мне сказала, что все служители сего дома вас обожают; я же довольно знаю, сколь вы любезны господам. Анна ложись спать.

Горнишная моя несколько раз мне говорила, что Мисс Жервинс любит ложишься поздо, читает или приказывает себе что-либо читать Анне, которой сия должность не очень нравится хотя она и весьма хорошо читать умеет. Служители толико же чувствительны как их господа и госпожи; они откровенно говорят то, что чувствуют. Я не сумневаюсь чтоб они также не любили и Мисс Жервинс. Я легко могла судить о господах как по любви их служителей, так и по всякому другому правилу. Совершенное и почтительное старание служителей Сира Карла не ясно ли показывает, колико они обожают своего господина?

Я чувствую великое усердие быть любимою от моих, а особливо с того времени, как я приметила служителей моего опекуна и как мне Анна рассказала все, что ни говорят о вас вообще все, сколько их здесь ни находится; но не взирая на то вы толикое имеете сходство с моим опекуном, что кажется будто бы вы созданы друг для друга.

(Она испустила непроизвольный вздох не стараясь однако удержать оной.)

Для чегож любезная моя приятельница вздыхает? от чего происходят вздохи моей Емилии?

Я восхищаюсь, сударыня, когда вы называете меня вашею Емилиею! Опекун мой также называет меня своего Емилиею. Я очень тогда горжусь, когда меня так называют.... Но я вздыхаю, по истинне, не знаю от чего. Мне кажется что ето привычка, кою я приняла с некоего времени. Может ли она вредит моему здоровью? Анна сказала мне, что ето худой знак и что я должка оный оставить. Ей кажется, что весьма не прилично для молодой особы так вздыхать как я; но я ничего худого в етом не усматриваю.

Уверяют что вздохи сут знаки любви; и вы знаете что молодые особы....

Ах! Сударыня, (прерывая речь мою.) Вы также часто вздыхаете.

(При сих словах краска появилась на лице моем.)

Правда, любезная моя, что я иногда в том сама себя замечала. Конечно ето привычка, как вы говорите, и я не желала бы чтоб вы ее перенимали.

Но, сударыня, я имею такие причины воздыхать, коих вы иметь не можете. Я имею мать..... увы! такую мать, от коей я менее желаю для себя милости, сколько для самой её благополучия: толико нещастную мать, от коей нахожусь принужденною убегать. Родитель мой, коего добродушие всем было известно, помер от нее с печали. Ах! Сударыня, (обнявши меня и преклоня свою голову к грудям моимъ) не имею ли я причины воздыхать?

Потекшие из глаз моих слезы упадали на её шею. Я не могла удержать оных, помышляя о столь справедливом и нежном прискорбии! Кто не был бы тем тронут?

А то, что здесь произошло вчерашнего дня, возразила она приподнявши голову. Бедная женщина! она не много от того получила плода. Думаете ли вы, чтоб и сия единая причина не заставила меня вздыхать?

Прелестная девица! (целуя ее в щеки.) Я буду любить тебя с великою нежностию, Емилия.

Вы весьма много оказываете мне милости, сударыня. Не простирайте ее столь далеко. Вы видите, что она заставляет паки меня вздыхать, равно как и милость моего опекуна. Я совершенно уверена, что гораздо чаще стала воздыхать нежели прежде, с того времени как оставила госпожу Лан; я лучше спознала его добродушие; я совершеннее усматриваю то удивление, кое ему все оказывают и благодарность, кою всякой почитает за долг ему изьявлять. Судя что посторонней человек, я могу так сказать, и человек столь достойной, изливает на меня все благодеяния, а нещастная мат причиняет ему великое замешательство: как возможно удержаться от вздохов имея столь сильные к тому причины!

Любезная Мисс! (Я чувствовала, что сердце мое пронзено было сожалениемъ) мы обязаны ему оказывать равное почтение и ты и я, по самым сильнейшим причинам благодарности.

Ах! Сударыня, вы некогда будете благополучнейшею из всех женщин и весьма ясно то видите.

Что хочет сказать моя Емилия?

Не вижу ли я и не слышу ли здесь каждой ден того что Милорд Л.... и обе госпожи стараются исполнить; да и горнишная моя не оказывает ли мне, чего желают и ожидают себе здесь все домашние?

А чего они ожидают? Чего они желают? моя Емилия?

Не вижу ли я, что мой опекун вас любит?

Веришь ли ты тому, Емилия?

Верю ли я тому! Разве я не вижу, с каким вниманием слушает он каждое ваше слово!

Непорочное воображение, любезная моя.

Так, сударыня, вы конечно не столько примечали его взоры, как я, когда он с вами находится; мне также некогда случилось приметить и ваши; но я неусмотрела в них таковых движений, какие в его. Я уверена, что он вас любит. (Произнося последния сии слова она паки испустила вздох.)

Но о чем же вы вздыхаете, моя Емилия? Естьлиб я имела щастие быть столь благополучною, как вы то думаете и почитаемою сим предостойным человеком; то не ужели бы вы мне по завидовали, любезная моя?

Завидовать? Мне! мне вам завидовать? Нет, по истинне нет. Какую имела бы я причину.... но, дражайшая Мисс Бирон, скажите мне теперь.....Я покорно вас прошу, скажите мне любите ли вы моего опекуна?

Вы знаете, что он любим всеми. Вы, моя Емилия, не ужели его не любите?

О! Я его люблю со всею нежностию. Но вы, сударыня, вы любите его с таким упование?И, которое одним вам прилично. Пожалуйте будьте откровенны к своей Емилии. Опекун мой ничего и никогда о том не узнает. Я вас заклинаю в том признаться. Вы не можете себе и вообразить, колико меня обяжете сею милостию. Она подаст мне гораздо высокое о самой себе мнение.

Обещаете ли вы мне, Емилия, быть столь откровенною, сколько оной от меня требуете?

Обещаю.

Я признаюсь, любезная моя, что имею великое почтение к вашему опекуну.

Почтение? кто говорит о почтении? Ах! Мисс Бирон, сколько я ни молода, но очень знаю, что почтение не происходит от любви.

Очень хорошо, я хочу говорить откровенно с моею Емилиею; но токмо с тем договором чтоб никто и никогда не знал того, в чем я вам признаюсь. Я предпочла бы вашего опекуна, любезная моя, Королю во всей его славе.

И я его тоже бы предпочла, сударыня, естьли бы была Мисс Бирон. Я желала бы во всем иметь с вами сходство.

Любви достойная невинность! Но, скажите мне, Мисс Жервинс, желаете ли вы, чтоб я не имела сих чувствований к вашему опекуну? Вы знаете, что он также и мой, и что заступил место оного в самом важнейшем случае в моей жизни.

Желать.... чтоб Мисс Бирон была неблагодарною? Нет, нет. (Она еще воздохнула.)

Да о чем же моя Емилия вздыхает? Она обещалась мне быть откровенною.

Я вторично вам обещаюсь. Но по истинне, я и сама не знаю о чем вздыхаю, я желала бы, чтоб опекун мой был самым благополучнейшим из человеков: я желала бы сударыня, чтоб вы были самою щастливейшею из всех женщин; а сего не иначе можете вы обрести как друг в друге. Не взирая на то мне кажется что есть некое препятствие, противоборствующее взаимному вашему благополучию; а от сего-то думаю я происходит мое прискорбие. Однако я не весьма уверена, чтоб оно единственно от сего происходило. Нет, я действительно не знаю, откуда оно происходит. Естьлиб я знала, сударыня, то конечно бы вам сказала; но я иногда чувствую трепетания сердца, прерывающия мое дыхание; я ничего в етом не понимаю. Здесь я вижу на себе какое-то бремя, заставляющее меня вздыхать; а вздохи повидимому приносят мне удовольствие, поелику меня облегчают. От чего ето произсходит? (При сем она остановилась взирая на меня,)

Продолжай, любезная моя, твое описание весьма пленительно.

Я с охотою окончу речь мою. Естьли кто ниесть прибегши с торопливостию, как то случилось в последний раз горнишной моей женщине, скажет мне: Мисс, Мисс, Мисс, опекун ваш приехал: то я тотчас прихожу в колебание. Мне кажется что сердце мое столько наполняется, что едва могу удержат его в своей груди. Я принуждена бываю сесть, и столь тяжело дыхать, как будто бы взбежала на верьх по самой трудной дороге. Почти с четверть часа я бываю в таком трепетании что не имею силы бежать на встречу к моему опекуну. Хотя с великою нетерпеливостию желаю его видеть, а по том слышать толико приятной голос о мне соболезнующей, что имею нещастную мать, которая называет меня своею Емилиею.... Не слышите ли вы, что его голос чрезвычайно приятен, да и ваш очень приятен? Все домашние говорят, что и в самых простейших ваших словах, ваш голос есть образец.... тогда Анна, меня уверяет....

О ласкательница, как ты меня пленяешь!

Я неумею льстить, сударыня. Не называйте меня ласкательною. Нет я говорю чистосердечно.

Я тебя почитаю чистосердечною; но ты возбуждаешь во мне тщеславие, любезная Мисс. Я тебя ее укоряю за сказанное тобою мне, что обо мне думают; но я укоряю самое себя за то, что весьма к тому чувствительна. Пожалуйте, продолжайте. Тогда Анна! сказали вы, уверяет....

Она уверяет меня, что все чрезвычайные сии движения сут знаки любви. Глупая! Однако статься может, но ето только не такая любовь, какую она под сим именем разумеет, то есть: какую она чувствовала в своих критических летах: так странно она их называет, говоря, что препроводила их в такой любви будучи двумя или тремя годами старее меня. Во первых вам не безъизвестио, сударыня, что я весьма молода, и только что выхожу из младенческих лет. Я никогда не имела ни матери, ни сестры, ни подруги моего пола. Дочери Гжи. Лан что для меня значили? Оне считали меня дитятею; да я и в самом деле была такою. Впрочем я люблю по истинне моего опекуна, но с таким уважением, как бы моего родителя. Я не имела нималейшей такой мысли, котораяб не была сопровождаема глубочайшим к нему почтением, и таким, какое помню я, имела к своему родителю.

Однако, любезная ноя, чувствовала ли ты когда ниест хотя единое из тех движений, о коих ты говорила, когда уведомляли тебя о возвращении твоего родителя, по небытности его чрез несколько дней дома.

Нет. Я признаюсь, что никогда сего не случалось. Хотя я и всегда радовалась видя моего опекуна, когда он приезжал к Гже Лан, но я не помню, чтоб мои движения когда ни будь были столь стремительны, как последния. Я и сама тому удивляюсь. Не можете ли вы мне сказать тому причину?

Нежность и сожаление к сей любвидостойной девице не тронулил сердца твоего, любезная Люция?

Не сумневайся, любезная моя Емилия, чтоб ето не были признаки...

Какие, сударыня, (прервав мою речь.) Скажите мне искренно, я не скрою от вас ни единой мысли.

Так, естьли я тебя рассматриваю, любезная моя.

Скажите же, сударыня?

Признаки любви я в том ни мало не сумневаюсь, и при том такой любви, которая может тебя лишить спокойствия.....

Нет, (вторично прервав мою речь.) Нет сударыня, нельзя тому статься. Естьлиб ето было то, что вы думаете, сударыня, то я не имела бы смелости казаться пред вами. Бог тому свидетель, что я желала бы вас одну вас видеть Миладиею Грандиссон. Я только опасаюсь....

Чегож вы опасаетесь?

Чтоб дружество моего опекуна ко мне не уменшилось, когда он будет женат.

Опасаетесь ли вы, чтоб его жена не приложила всего своего старания к счастию столь великого сердца, каково его?

Нет, естьли вы его супругою будете... Но, сударыня, (потупляя глаза) простите моей глупости! Он уже не будет меня брат за руку с такою приятностию, как теперь. Его взоры не будут уже иметь более той нежности, кою они теперь изьявляют из сожаления к моему состоянию. Он не станет более называет меня своею Емилиею и не будет более требовать от всех, подобно прежним уважений к своей питомице.

Любезная моя, вы теперь уже не дитя. Естьли он и еще несколько времени останется холостым, то верьте что вся любовь, кою он изъявляет к вам до сего времени словесно, вскоре скроется во внутренности его сердца. Вы должны ожидать сей перемены от его, благоразумия. Да вы и сами, любезная. моя, вы подадите ему к тому пример; вы будете гораздо скрытнее в наружных поступках, нежели сколько были в прежнем возрасте.

Ах? Сударыня, что вы мне говорите? Когда бы мне было и двадсять лет, но я умерла бы с печали естьлиб он перестал со мною поступать с прежнею нежностию. Естьли я подам ему причину почитат меня нескромною, отважною и докучливою, то соглашаюсь, чтоб он меня называл чужею Емилиею, а отрекся бы называть своею.

Ваши мысли, любезная моя, переменятся еще до того времени.

Нет, я не хочу и жить на свете, естьли сия перемена должна случиться. Представте себе, сударыня, что единое мое утешение в нещастии, в кое повергла меня моя мать, состоит в том, что имею толико любезного и добродетельного опекуна, которой называет меня своею Емилиею и которой любит меня как родную свою дочь. Скажите мне, сударыня, естьлиб вы были Милади Грандиссон, завидовали ли бы вы сим знакам его о мне соболезнования и дружбы.

Нет, любезная моя; нет, естьли только я совершенно знаю внутренность моего сердца.

И позволили бы вы мне жить вместе с вами? Скажите, сударыня, теперь, когда вы обо всем известны; позволили бы вы мне жить с вами и с моим опекуном. О сем уже давно хотела я вас спросить; но опасность и смущение препятствовали мне произнести оное даже до сего времени, когда вы меня ободрили. Я вас уверяю, что с охотою на то соглашусь, естьли ваш покровитель не сделаеш на оное какого возражения.

Ах! сего не довольно, дражайшая моя Мисс Бирон. Будете ли вы моею искреннею и усердною у него ходатайницею? Весьма вероятно, что он вам ни в чем не откажет. Согласитесьли вы.....Я хочу вам сказать, сударыня, как надлежит поступать... Согласитесь ли вы сказать ему: "Посмотрите Сир Карл на сию молодую девицу, сию Емилию одаренную изящным свойством. Ея мнение довольно велико. Ее могут поймать в сети. Она не имеет другаго родителя, кроме вас. Бедная девица, (я думаю, что для возбуждения в нем ко мне сожаления, вы будете меня называть трогательными именами), бедная девица не имеет матери, или считает себя гораздо нещастливейшею, что имеет оную. Какое лучшее средство усматриваете вы для нее, кроме того, как оставить ее жить с нами? Я буду её покровительницею, её приятельницею, её маминькою. Так, сударыня, (прерывая речь свою) позвольте мне избрать себе маминьку. Не оставляйте нещастную дочь без матери, естьли вы можете заступить место оной. Я уверена, что употреблю все мое старание, дабы только приносит вам удовольствие и что никогда не причиню вам прискорбия. И так вы можете сказать Сиру Карлу, я настою в том, Г. Грандиссон. Мы составим благополучие сей бедной сироте. Она слыхала о хитростях человеческих, коими они стараются ловит богатых наследниц в свои сети. Сей страх равно и опасность происходящая от её матери, беспрестанно приводят ее в трепет. Она будет с нами спокойна.,, Любезнейшая, дражайшая Мисс Бирон? Вы почувствовали ко мне сожаление.... (Ктож бы не восчувствовал оного от её детские нежности? Она обняла меня с великою нежностию.) Я вижу что вы тронуты сожалением..... я поставлю за великое щастие быть с вами. Естьли вам непротивно я буду вашею горнишною. Я буду помогат вам одеваться и каждый ден казаться любвидостойнейшею глазам моего покровителя.

Я чувствительно была тронута всеми сими мнениями. Сего довольно; сего довольно, моя любезная, нежная и великодушная Емилия! естьли мой жребий учинится таким, как вы говорите, то нет ничего такого, чегоб мое сердце не готово было вам оказать; вы не имели бы ни единого желания, коегоб успех ни учинился мне толико же приятным как и самим вам. Я прижимала ее к своей груди в то время, как она продолжала обнимать меня обеими своими руками.

Я может быть вас утомляю, возразила она. Ни за что в свете не пожелала бы я причинить и малейшего прискорбия молодой моей маминьке. Позвольте мне впредь называть вас сим именем. Маминька, как мне говорили, гораздо нежнейшее наименование, нежели матушка. Нещастная Гжа. Жервинс, или Гжа. Огара, естьли сие качество приносит ей удовольствие, не будет для меня более, как мать. Дитя не должно отрекаться от своей матери, хотя она сама от него отрекается, или делает еще хуже нежели отрекается от своего дитяти.

Уже время мне растаться с вами, Емилия.

Скажите же, моя Елшлгл.

Моя Емилия, моя любезнейшая Емилия. Вы лишили меня сна и я конечно уже не засну во всю ночь.

О! мне ето весьма прискорбно....

Не печальтесь ни о чем, любезнейшая моя. Правда, что вы причинили мне некое прискорбие; но ето самое приятнейшее, коего я еще никогда не чувствовала в своем сердце. Я удивляюсь такому добродушию, невинности, и столь великодушным чувствованиям! я почитаю за великое щастие, что спознала толь нежное сердце, как ваше.

Сколько умножаете вы мое восхищение! (При сих словах она паки начала меня обнимать.) Но для чегож так скоро от меня бежите?

Так надобно, любезная моя. Я не могу долее остаться. Но верьте, что Емилия останется на всегда любезнейшею моему сердцу. Я употреблю все мои старания к споспешествованию благополучия её жизни, и к исполнению всех её желаний.

И так я считаю себя весьма уверенною, что буду жить с вами и моим покровителем. (Тогда держа меня за руку, она стала на колени.) Дай Боже, как для моего так и для вашего благополучия, чтоб вы в скором времени учинились наищастливийшею из женщин, по бракосочетанию с самым превосходным из человеков, с моим покровителем! Присоедините свою молитву к моей. Скажите Аминь, и да низпошлет небо вам вся благая.

Я с великим трудом могла освободиться от рук ея. О утешение моего сердца! я тронута пленительными вашими восхищениями. После спешила я идти в свою горницу. Она за мною следовала и ухвативши мою руку поцеловала ее с великою нежностию. И так вы на меня не сердиты, сударыня? Скажите, что вы несердиты. А без сего обнадеживания я с вами не расстанусь.

Сердита, любезная моя! Ах! кто может на вас сердишься? В какое сильное движение привели вы меня своими нежностями....

Я весьма довольна, естьли совершенно ни чем вас не оскорбила.... Но скажите еще однажды, моя Емилия. Скажите, добрый вечер, моя Емилия, моя любезная, и все те нежные имена, кои вы произносите приятным своим голосом Дайте мне ваше благословение, так как долг требует от дражайшей моей маминьки, тогда я вас от себя отпущу и буду воображать, что иду спать с ангелами.

Да благословит Боже мою Емилию, и да повелит Ангелам беспрестанно быть вокруг моей Емилии! Желаю доброй ночи моей Емилии. Дай Боже, чтоб моя Емилия препроводила сию ночь в спокойном и приятном сне. Я поцеловала ее раза с три со всею нежностию, кою она во мне к себе внушила, и отходя от ней, усугубила шаги мои: но она осталась у дверей своих, провожая меня глазами, и кланяеся весьма низко в каждый раз как я на нее оглядывалась.

Размышляя в моем уединении о всем сказанном мне сею любезною девицею и о неизвестности моего жребия, погрузилась я в столь различные мнения, что вовсю ночь не могла сомкнуть своих глаз. Я встала еще до рассвету и колеблясь движением помышляла о столь трогательном предмете, которой беспрестанно.... Я не имела другой помощи кроме прибежища к перу моему. Ты, любезная Люция, вы дражайшая моя бабушка, тетушка, дядюшка, сделайте для меня более, дайте мне позволение, прикажите мне, принуждайте меня привести к вам мою Емилию, естьли мне о том предложат. Не взирая на то, я не привезу ее к вам, естьли вы мне не обещаете иметь к ней столько же нежности и благосклонности, сколько вы ко мне имеете.

ПИСЬМО LIII.

Генриетта Бирон к Люции Сельби.

В Понедельник, 20 Марта

Деятельная и неутомимая милость Сира Карла Грандиссона приводит меня, любезная Люция, в такое удивление, коего я не могу выразить. Я посылаю к тебе два письма вновь сообщенные нам добродушным Доктором Барлетом и содержащия в себе повествование о том, что Сир Карл сделал для своего дяди. Он оказал ему услугу подобно родителю. Слыхала ли ты что удивительнее сего? Но он создан для оказания всякому благодеяния. Доктор сказал нам, что получа от него в то время, когда Мисс Грандиссон изьявила к тому свое желание, позволение показать нам некоторые места из его писем, он не мог сделать из оных лучшего употребления, как прочесть нам два последния места, поелику оные единственно относятся до обстоятельств фамилии. Прочитав нам оные он пошел в свой кабинет, куда я за ним последовала, получа позволение списать их для тебя. Я не могу подать тебе справедливого мнения о благоразумии, великодушии, справедливости и бескорыстности, кои усмотрела в сих письмах не списав их в точности, Но Люция, колико новых наблюдений представляется глазам моим! Ах! к нещастию моему они весьма разительны. Разсмотрим теперь хотя одно; оно состоит в том: что естьлиб Сир Карл произвольно предложил мне свою руку; то я не знаю пожелала ли бы я ее принять. Веришь ли ты, что естьлиб я была его женою, то беспрестанно жила бы в опасности с ним разлучиться, по причине того неизбежимого удара, которой угрожает всех человеческих чад? Сколько же мучительна таковая жизнь!

Примечание. (,,Писъма изключенные здесь, содержат в себе все то, что Сир Карл сделал для освобождения своего дяди, Милорда В.... от старой любовницы, которая его тиранила, и повествование о посещении, коим он был удостоен матерью Емилии с двумя её храбрецами. В рассуждении же обстоятельства касающагося до его дяди, по истинне он вел себя с таким благородством, которое может привести всякого в изумление. Сии слова соответствуют его поведению. Он удачливо успел различными средствами отослать госпожу Гиффорд, которая весьма была довольна определенною им ей пенсиею. По свойству сия женщина надменна и чрезвычайно корыстолюбива; а Милорд В.... имеет отвращение к продолжительному и прискорбному сообщению, и подвержен слабости от сильной привычки к снисхождению и рабству, по чему и вышли причины к весьма странным случаям. Потом Сир Карл предлагает своему дяде бракосочетание, дабы соделать его жизнь равномерно приятною и честною. Он берет на себя сыскать приличную ему супругу; и Милорд В.... пленяясь великодушием племянника, которой будучи единым его наследником, следовательно жертвует собственными своими выгодами его благополучию, совершенно предается ему, требуя однако, чтоб та супруга, которую он старается ему сыскать была не моложе пятидесяти лет.

,,Посещение Емилииной матери представляет стремительнейшее и опасиейшее явление. От сего-то по видимому, произсходят те беды, из коих Мисс Бирон усматривает беспрестанное мучение в том, что могло бы наищастливейшего ей случится. Маиор Огара и Капитан Салмонет, желая устрашит Сира Карла, простирали свою наглость даже до угроз; и по причине решительного ответа, которой он им дал, ухватились оба за шпаги. Он принужденным находился обнажить и свою и по превосходной своей неустрашимости и искуству, вышиб оную из рук одного, обезоружил другаго, принудил обеих их выдти из своего дома, и сесть в коляску, не имея при себе ни шпаг ни шляп. Они осыпали его ругательствами, кои он презирает и как находились они в такой чрезвычайной своей ярости, случилось с ними весьма забавное действие, поелику тот, которой говорил наклонившись головою к колясочным дверцам, поднимался весьма проворно, между тем как другой наклонялся с равною же запальчивостию и повстречавшись оба вдруг, столь сильно ударились, что обратили свою ярость один против другаго. При том посадивши с собою госпожу они поехали. Вскоре после того послали они к Сиру Карлу человека, обещаяс быть гораздо умереннее, естьли он хочет токмо возвратить им шпаги и шляпы, и платит пенсию состоящую из двух сот гвиней госпоже Огаре. Он отдал шпаги и шляпы; а в рассуждении пенсии он отвечал, что будет разполагать оною смотря по поведению сей женщины, поступая по самым справедливейшим законам.

"Здесь изключено второе письмо содержащее в себе повествование, что Сир Карл и покровители детей Г. Данби разпорядили все к бракосочетанию молодой девицы и двух братьев. Доктор Барлет бывши при сем случае в Лондоне возвратился будучи весьма доволен, тем что видел, и присовокупляет к сему повествованию некоторые другия примеры великодушие у Сира Карла, кои производят обыкновенное впечатление над сердцем Мисс Бирон.)

ПИСЬМО LИ?.

Генриетта Бирон к Люции Сельби.

В Пятницу, 24 Марта.

Сир Карл приехал сего утра. Как скоро он вошел в горницу, то блестящий луч просиял на лицах всего собрания.

Он приносил всем свое извинение, по причине столь долгаго отсудствия, наипаче когда я нахожусь в Колнеброке; ето собственные его выражения, кои он учтивым образом сопровождал с глубоким ко мне почтением. Мне казалось, что оные последуемы были вздохом и нежным взглядом. Но я не могла осмелиться, чтоб спросит у Мисс Грандиссон: не приметилали она чего нибудь особенного в его ко мне вежливости: я воображала себе, что конечно его осмотрительность не позволила ему прямо принести мне своих извинений, поелику он не желал показать того, чтоб думал будтоб я ожидала его возвращения. Я равномерно не сожалела о том, что он не назвал меня третиею своею сестрою. Видишь Люция, каким образом сумнение заставляет рассматривать и самомалейшие обстоятельства.

Однако я не весьма была довольна, что его отсудствие продолжалось столь долгое время и помышляя о том единожды приняла было намерение возвратишься в Лондон; а может быть я бы на то и решилась, естьлиб была уверена, что причиню ему хотя несколько печали моим отъездом. О женщины! женшины! вскричал бы здесь мой дядюшка: но я ни мало не тщеславлюсь, чтоб превосходила все слабости моего пола. Как скоро я его увидела; то все мои неприятности изчезли. По щастливом успехе в деле Андерсона, Данби и Милорда В.... он казался глазам моим в гораздо блестящем виде, нежели Герой покрытой лаврами, и возвращающейся на торжественной своей калесниде, ведя за собою великое множество полоненых Принцев. Коль славнее свойство друга человеческого рода качеств победителя народов!

Любезная моя Емилия не могла удержаться от приятного замешательства, воспоминая о тех затруднениях, кои она нанесла наилучшему своему другу, хотя еще и безъизвестна о посещении её матери с Огарою и Салмонетом. Он благодарил меня за ту милость, кою я оказала уехавши с Емилиею от её матери, коея единый вид мог бы привести ее в чрезвычайный ужас; он равномерно возблагодарил и Милорда за оказанную им в сем случае нежность к его питомице.

Ему подали письмо оставленное Гжею. Жервинс для своей дочери. Он нечитавши, отдал его Мисс Емилии. Но она вскоре ему оное возвратила, с толикою приятностию, что он не могши отказаться дабы его не принять сказал ей: что они прочтут его вместе. Сие письмо подало случай Доктору уведомит его, что он сообщил нам некоторые места из его писем. Я без всякого сомнения одобряю, отвечал он, все то что Доктор ни делает; но что думают мои сестрицы о договорах в рассуждении переписки, кою оне вести желают? Милади чистосердечно обьявила, что она с великим удовольствием желала бы видеть все то, чшо он пишет к Доктору, но что она не в состоянии на каждое письмо писать ответ. Для чегож, спросил он? Мисс Шарлотта поспешно отвечала, что чтение писем Мисс Бирон лишило их охоты писать. Я почел бы себе за чрезвычайное щастие, возразил он, естьлиб мог получить туже милость, в коей неотказано Милорду Л.... из двух братьев, сударыня, присовокупил он обратясь ко мне, не ужели вы изключите одного из той доверенности, кою имеете к другому?

Братья, Люция! в сию минуту он не показался мне столько любвидостойным, сколько в то время как приехал.

Однако я осталась в некоем замешательстве и не знала бы что отвечашь, естьлиб Мисс Грандиссон меня от того не избавила, говоря ему, что она сообщит ему мои письма, естьли он согласится показать нам те, кои писал к Доктору в то же самое время и не утаивая ничего. Он спросил, согласна ли я принят сей договор. Я долго на то не соглашалась; но усильные прозьбы моих сестер, а может быть мое любопытство, преодолели всякое во мне сопротивление. Мисс Грандиссон обязалась исполнит сей договор,

По окончании сего разговор обратился на письмо госпожи Жервинс. Он придвинул свой стул к Емилии; называл ее любезною своею дочерью и дитятей заслуживающим все его соболезнование. Вы призваны, сказал он, к славным опытам; и до сего времени, они приносили вам честь. Я бы желал, чтоб сия нещастная имела хотя половину той честности, кою она уверена найти в ваших разположениях. Но прочтем её письмо.

Он вынул его из своего кармана. Емилия вставши со стула стала подле его утирая глаза и усиливаясь преодолеть свое движение. Развернувши письмо он обнял свою питомицу. По истинне, Люция, он самый нежный равно и храброй из человеков. Чего не согласилась бы я дать за такое изображение, которое бы представило хотя половину той пылкости и нежности, кои блистали в очах его, когда он обращал оные то на письмо, то на Емилию? Нещастная женщина! сказал он раза с три, смотря в письмо. Прочитавши оное возразил он, вы должны его прочесть, любезная моя. Я усматриваю в нем некоторые матерьния чувствия. Вы познаете мат во всех случаях, где будете иметь щастие ее увидеть.

При сих словах она едва не бросилась к нему в объятия; и я уверена, что по одной своей скромности от того удержалась. О дражайшей мой батюшка! вскричала она толико же нежным голосом каковы были её взоры и слезы. И так вы желаете чтоб я его прочла, я пойду в мою горницу для исполнения вашего приказаниья.

Он встал, взял ее за руку и подошедши ко мне, подал оную мне в руку. Пожалуйте, сударыня, сказал он мне, подкрепите сердце любезной сей девицы во время такого чтения, от коего она может лишиться чувств. Он подал мне письмо. Таковое его засвидетельствование учинило меня гордою. Я пошла с Емилиею в ближний кабинет, где она прочла письмо своея матери; но читая оное часто была прерываема своими слезами, и несколько раз бросалась ко мне в объятия, будучи в иступлении от неизреченной печали, и искала как будто бы убежища. Я называла ее тысячекратно самыми нежными именами. Но я в не состоянии говорить много; поелику письмо чувствительно самую меня тронуло. Я получила позволение послать к тебе оное.

Любезная моя Емилия!

Естьли ты еще имеет хотя малейшую искру любви и почтения к такой нещастной матери, коея погрешности немилосердо увеличены, в том намерении, дабы оправдать жестокой поступок претерпенный ею от мужа, бывшего не без погрешности; то я заклинаю тебя придти со иною свидеться в новое мое жилище, находящееся в Дин-Стрите, или дать мне знать, в какое место могу я придти сама с тобою видеться. Из сей прозьбы легко усмотреть можно, что мне не позволят переговорить с тобою в Колнеброке, где как мне не безъизвестно, находишься ты уже с несколько дней. Возможноли, чтоб твой опекун, коего почитают честным человеком, мог отказать тебе в таком позволении кое он должен дать, как для справедливости так и для своей чести; до крайней мере ты будешь просить его с некоею неотступностию, поелику долг от тебя того требует; естьли ты чувствуешь ко мне хотя половину той нежности, которую я к тебе имею, то могу ли я сумневаться, чтоб ты не испросила онаго? Нет, я в том не суиневаюсь. Нетерпеливость, с коею я желаю тебя видеть простирается до чрезвычайности. Я горю желанием иметь тебя в моих объятиях и уверила Маиора Огару, что ты не отречешься назвать его отцем своим. Сей человек происходит от одной из знатнейших фамилий в Ирландии; храбрый и достойный офицер, которой в состоянии подкрепить права обиженной жевщины, естьли будет к тому принужден; но которой желает, чтоб все кончилось спокойным образом.

Мне весьма выгодно говорят о твоих качествах, Емилия; также уверяют меня, что ты имеешь хорошую талию и приятной вид. О любезная Емилия! сколь для меня мучительно слышат такие известия из уст другаго; не иметь свободы тебя видеть и удивляться совершенствам моея дочери, кои долженствуют принести великую радость моему сердцу, и кои действительно произведут сие действие, не взирая на недостойные поступки мне оказанные? Но ты, Емилия, не ужели презираешь ту, которая носила тебя во чреве своем? Коль несносно, чтоб с толь знатным имением, кое твой родитель оставил, я была повергнута в бедность и зависимость, а потом в презрение. Любезное дитя! естьли ты из числа тех, кои презирают твою мать, естьли ты воспитана в сих жестоких правилах; то какой же будет мой жребий, не взирая на те надежды, кои должна получит от нового моего супружества! Чегож могу я еще ожидать, кроме горестной жизни и смерти, кою ты мне поспешишь принести своею неблагодарностию? Мать не в силах переносить долгое время презрения от своей дочери: и в сем то печальном предположении великое твое богатство не укроет тебя от суда Божия.

Но я лучшего надеюсь снисхождения от моей Емилии к нещастной её матери.

Елена Огара.

Мисс Грандиссон вошла к нам. Она приняла в объятия питомицу своего брата, и называя нас своими любезными, просила войти в боковую горницу. Мне казалось что Сир Карл признался, в наше отсудствие, о том посещении, которое он получил от Г. и Гжи. Огара, и что укорял себя за то, что разгорячен был справедливым своим гневом. Мисс Жервинс отдала ему письмо своей матери и став позади его, облокотилась об его креслы, между тем как он перечитывая письмо, делал некоторые замечания, коих слова были следующия.

"Нещастная мать, коея погрешности немилосердо увеличины...," Родитель моея Емилии был весьма снисходительной человек. Он простил нещастной сей женщине такие преступления, кои редкой человек мог бы забыть. Бракосочетание сие исполнено было по согласию. Он любил ее страстно. Легкость, с коею он закрыл глаза свои на первые её заблуждения, послужила токмо к ожесточению его. Когда же он познал невозможность жить с нею; то переменял многократно жилища, в том едином намерении, дабы ее избегнуть. Наконец, будучи угрожаем многими злодеями, о коих он имел щастие познать, принял намерение выехать из Англии и продолжать свою торговлю в иностранных землях, определивши однако жене своей честное содержание.

Она радуясь его отсудствию, предалась всяким неистовствам; по том приняла намерение за ним следовать. Я узнал его в Флоренции. Он показался мне весьма честным человеком, имеющим хорошие чувствования и готовым всегда оказать сие разположение своими услугами и благодеяниями. Из всех тех, кои его знали, жена его была единая, которая его не любила. Тогда она понуждала его оставить дочь на её попечения, обещаясь за сие угождение соответствовать лучшим поведением. Побудительная её к сему причина была польза. Из того начали судить, что сия молодая особа будет богатою наследницею. Я был у Г. Жервинс, в то время, когда она в первый раз посетила его в Ливорне; и хотя мне не учинено было хорошего описания о её свойстве, но я побуждаем был склонностию служит ей. Она одарена была привлекательными наружностями. Я воображал себе, что и самая распутная женщина не может быть худою матерью, а Г. Жервинс, по своему великодушию, говорил о ней с великою пощадою. Но она не долго старалась укрывать свои погрешности. Все Аглинские конторы, находящиеся в Ливорне, стали известны о её мотовстве. Она предавалась особенно тому, которой оставляет жену свою без защищения и впущается во все пороки, уничтожая ту приятность, которая не токмо составляет славу, но служит защитою её пола. Меня уверяют, что она теперь не столько предается пьянству. Я чрезвычайно бы был рад, естьлиб мог усмотреть в ней хотя малейшую надежду к исправлению. Действие сей ненавистной привычки истребляло в ней весь стыд; она явно наносила себе стыд, впущаясь в самые неистовые распутства.

Единая польза друга и справедливость, кою я должен отдать его свойству принудили меня вступит в прискорбное сие изъяснение. Прости меня, моя Емилия. Но не стараюсь ли я защитит вашего родителя? Я еще не все сказал, что знаю о его супруге. Не взирая на то она осмеливается писать, ,,Что её погрешности немилосердо были увеличены в том намерении, дабы оправдать жестокой поступок претерпенный ею от мужа, которой однако не был и сам, говорит она, без погрешности ей." Жестокой поступок мужа! Безстыдная! отчего происходит у ней сия дерзость? Она знала, что я буду читать её письмо. Она знает, что я усмотрю признания её неблагодарности и злости, означенные собственною её рукою и достовернейшие свидетельства милостей Г. Жервинс.

Он встал, увидя лице своей питомицы омоченнее слезами; и взял ее за руку. Но, любезная моя Емилия, продолжал он, вы должны радоваться вспоминая о родителе своем. Он был честный человек, в самом пространнейшим смысле сего слова. В рассуждении же жены своей он всегда имел единую погрешность, которая состояла в излишнем его снисхождении. Должен ли я сказать, что видя ее многократно во власти другаго, потом оставленною и отвергнутою толико же презрительными любовниками как и сама она, он опять принимал ее к себе без всякого затруднения? Она получала от его сожаления то, чего не могла более ожидать от любви его, но и в сем самом унижении она не лучше поступала с таким человеком, для коего гораздо легче было простить, нежели наказать. Конечно с великим прискорбием воспоминаю я ужасные сии обстоятельства; но память моего друга, я повторяю, не должна быть оскверняема неистовствами. Сколько раз видел я его плачущего от разпутства жены своей в то время когда она поставляла оное себе за честь? Я не хулю слез ваших, любезная Емилия; но я хочу отереть их.

Он взял платок своей питомицы и с великою нежностию отер её щеки. Я уже довольно сказал, возразил он, во оправдание вашего родителя. Разсмотрим другия места в письме, кои менее вас опечалят.

Матушка ваша просит вас к себе. Она с чрезвычайною нетерпеливостию желает с вами видеться и иметь вас в своих объятиях. Она поздравляет вас за ваши успехи. Она жалостно просит не презирать ее..... Любезная моя, ты примешь её посещение, Выбор же места будет зависеть от нее, лишь бы я только при том находился. Я всегда вам говорил, что вы должны различать преступление с преступником. Первое заслуживает вашей ненависти, второй же имеет право к вашему сожалению. Скажите, любезная моя, желаетели вы видеться с своею матерью? Я того желаю... Пусть и самые виновники не жалуются, чтоб мы лишили их своей милости. Есть такие погрешности, коих наказание принадлежит единому Богу и против следствий коих мы должны иметь токмо предосторожность. Вы находитесь здесь под таким покровительством, что не должны ни о чем сумневаться. Емилия моя может ли забыт ужас от последнего свидания и чувствует ли в себе желание в моем присудствии повергнуться, с спокойным видом на колени перед своею матерью?

Мисс Емил. Я исполню, сударь, все что вы мне ни прикажите.

Сир Кар. Вам должно отвечать на её письмо. Просите ее почтительным образом пожаловать к своему опекуну. Я полагаю, что вы не желаете к ней ехать. Впрочем естьли вы имеете к тому охоту и естьли сие зависит совершенно от её воли, то я соглашаюсь провожать вас.

Мисс Емил. Но Г. мой, должна ли я признать её супруга отцем моим?

Сир Кар. Оставьте сие попечение мне, любезная моя. Небольшие затруднения мало нам воспрепятствуют. Мы не подадим никакой причины к гордости. Но я совершенно хочу увериться, действительно ли они соединены законным браком. Сие статься может, что с одной стороны сила ежегодной пенсии, а с другой надежда в получении некоего покровительства, заставили их обеих усматривать некую пользу в порядочной жизни. Естьли ваша матушка начинает скрывать свою наружность, то от сего можно иметь впредь некую надежду к лучшему.

Мисс Емил. Я в точности буду наблюдать все ваши приказания.

Сир Кар. Я хочу, любезная моя, подать вам один совет. Естьли они в самом деле обручены И естьли можно будет надъяться от них лучшего поведения, то вы сделайте им, естьли вам угодно, хороший подарок, по своему состоянию; и обнадежьте их, что оный ежегодно вознобновляем будет, естьли Г. Огара ласково будет обходиться с вашею матушкою. Она жалуется на бедность и зависимость. Бедность! ето её вина. Она не принесла с собою ни двух сот фунтов Стерлингов вашему родителю. Неблагодарная! Мне кажется я уже вам сказал, что он женился на ней по одной склонности. Двести гвиней, кои ей ежегодно плачены будут, не приведут ее в бедность. Но зависимою конечно она быть должна. Родитель ваш определил бы ей и гораздо более пенсии, естьлиб не узнал, по долговременным опытам, что сим подает ей новые орудия против самой ее. Я нашел по смерти его сие объявление в его бумагах, и чрез сие-то узнал я о его намерениях, кои возбуждают во мне желание подать вам тот совет, которой, я повторяю, что естьли хотя малейшая есть надежда к её исправлению, то я открою вам средства, любезная моя, к доставлению самой себе чести своим великодушием; а по осведомлению моему постараюсь оное исполнять судя по доброму их поведению, сколько для собственной их пользы столько и для вашей.

Мисс Емил. О! Г. мой, колико я удивляюсь вашему добродушию! Вы вперяете в меня бодрость. Теперь я желаю видеться с нещастною моею матерью в той надежде, что она подаст мне власть споспешествовать благополучию её жизни. Дай Боже чтоб она была за мужем и чтоб имела самые справедливые права ко всему тому, что вы советуете мне для нее сделать!

Сэмюэл Ричардсон - Английские письма, или история кавалера Грандисона. 4 часть., читать текст

См. также Сэмюэл Ричардсон (Samuel Richardson) - Проза (рассказы, поэмы, романы ...) :