Паскаль Груссе
«Искатели золота (Les Chercheurs d'Or de l'Afrique Australe). 4 часть.»

"Искатели золота (Les Chercheurs d'Or de l'Afrique Australe). 4 часть."

- Ну, что ж, я хороший ходок, а Лина крепнет теперь с каждым днем, кажется, ни один доктор не поправил бы так ее здоровье, как эта жизнь на свежем воздухе.

- О, Жерар! - воскликнула девочка с жаром, - я очень рада идти пешком; пока я с вами, я всегда счастлива!

- Она говорит правду! - сказала Колетта. - Пока мы вместе, пока ничто не разлучает нас, мы можем смело смотреть в глаза всякому несчастью.

Жерар был не из тех, которые надолго падают духом. Стойкость его сестры ободрила его.

- Ну, ладно, - сказал он, - Нечего унывать! Пока мы живы, нечего признавать себя побежденными.

Отвязав от велосипеда походные инструменты, он спрятал его в небольшую яму, прикрыв ее ветками и сухими листьями, потом сделал значки на деревьях и сосчитал их, чтобы впоследствии можно было найти машину. Наконец, когда все приготовления были окончены, путники опять двинулись в дорогу.

Но какая разница с предыдущими днями! Вместо пятнадцати-двадцати километров в час беглецы едва успевали пройти три-четыре километра.

Но их неутомимая энергия была вознаграждена.

При закате солнца, когда они вышли из одной долины, их глазам представилось неожиданное зрелище.

Внизу, на двести или триста метров под ними, по краю огромной равнины, протекала большая река, извилинами текшая к западу.

Замбези!.. Это могла быть только Замбези, в чем Жерар и Колетта не сомневались. Такое спокойное величие могло только быть у "отца рек" Южной Африки. Значит, тут близко и Трансвааль.

"Но как теперь быть?" - подумал Жерар.

Оставив свою сестру и Лину в тени, у большой скалы, он сам спустился на берег.

Не видно было ни одного человеческого следа, ни одной лодки.

Река протекала спокойно по песчаному руслу. Жерар бросил в нее пучок травы и заметил, что течение реки совсем слабо. Это было весьма важно, так как подавало надежду одолеть препятствие простым способом.

Толстый гнилой ствол дерева, выброшенный водой на берег, подал Жерару мысль воспользоваться им как лодкой. Хотя это было трудно, но отчего же не попробовать?

Он сообщил эту приятную новость своим спутницам, и на другой день, выспавшись ночью как следует, все трое принялись за работу. В несколько часов они настолько выскоблили имеющимися у них инструментами внутренность дерева, что свободно могли все поместиться в нем. Затем они зажгли охапку сухих ветвей и с помощью их отпалили лишнюю часть ствола, так что у них получилась настоящая пирога, правда, совсем первобытная, но все же годная для употребления.

Теперь оставалось выбрать на деревьях большие толстые ветки, которые могли бы заменить весла; скоро и с этим покончили.

Затем с большим трудом они спустили в воду импровизированную лодку. Жерару пришлось сначала идти в воде, подталкивая пирогу сзади.

Наконец они принялись грести и вскоре наткнулись на корень дерева у противоположного берега. Замбези была преодолена! Все выпрыгнули на землю. Увидев маленькую рощицу, они решили отдохнуть в ней и переговорить обо всем. Жерар привязал пирогу к дереву с помощью сухих сплетенных трав.

Ехать по течению было немыслимо: их на открытой реке всякий легко мог заметить, да, кроме того, такое путешествие было бы слишком утомительно. Обсудив все, беглецы решили идти опять пешком по направлению к югу.

Увы! Судьба не замедлила представить беглецам новые неожиданные опасности.

Не успели они пройти и одной мили, как увидели на равнине опустошенную деревню. Это был крааль, или готтентотская деревня, с куполообразными хижинами, разрушенными пожаром. Здесь всюду видны были следы отчаянной борьбы. Человеческие кости валялись наряду со скелетами быков.

При появлении путешественников в воздух со зловещим криком взвилась хищная птица. Лина лишилась чувств от такого ужасного зрелища, так что пришлось унести ее с поля битвы.

Бедные дети еще не успели прийти в себя от этого испуга, удалившись на полмили от крааля, как их сердца забились от нового испуга.

В ста шагах от них показалось войско негров со свирепой наружностью.

Все знали, что можно было ожидать от этих дикарей...

Неужели они освободились от баротзеев, чтобы попасть в еще худшие руки?

Эти люди казались ужасными. Их было около тридцати человек; вооруженные щитами, они продвигались медленной и ровной походкой. Их громадные головы придавали им особенно страшный вид.

По мере того, как они приближались, Жерар рассмотрел, что их головы были увеличены искусственно, как у прежних саперов, носивших особенный головной убор. Теперь уже нечего было рассчитывать на спасение. Волей-неволей пришлось остановиться и ждать, что выйдет из этой встречи.

ГЛАВА XVII. Большие головы и белые лица

Черные воины все приближались. Они были уже на расстоянии не более пятидесяти-шестидесяти метров.

Вдруг Жерар сказал:

- Удивительно! Мне кажется, что среди них белые лица. Или это мое воображение? Посмотри-ка, Колетта!

В ответ на это Колетта громко вскрикнула и, как стрела, бросилась бегом в объятия того самого белого человека, на которого ей указывал ее брат и в котором теперь и сам Жерар узнал господина Массея! В ту же секунду раздался второй такой же крик, и Лина очутилась в объятиях своего отца!

Словами не выразить всего восторга и счастья этой встречи. Обе группы европейцев стояли без слов, точно застигнутые ударом молнии, между тем как окружившие их туземцы бессмысленно вращали глазами и гримасничали, не понимая в чем дело. Колетта и Лина, повиснув на шеях своих отцов, рыдали, не будучи в состоянии объяснить себе такую чудесную встречу; они инстинктивно все крепче и крепче сжимали руки, боясь лишиться отцовской защиты, чтобы дорогие им существа не скрылись бы как привидения. Наконец Колетта очнулась.

- Я совсем завладела вами и Жерару не оставила места, - сказала она, улыбаясь сквозь слезы. - Ах, папа! Дорогой папа! Поцелуйте его покрепче!..

- Если бы вы знали, какой он был добрый для нас, как он спасал нас! О, бесценный папочка!.. Неужели это правда?.. Неужели это не сон?

И бедная девушка опять обнимала и целовала своего отца, любуясь обожаемыми чертами, которых она не надеялась более увидеть. Потом на нее точно напал столбняк от такого внезапного перехода от горя к радости. Прошло несколько минут...

- Мадемуазель Колетта, вы узнаете вашего старого друга?

Колетта вздрогнула при звуках знакомого голоса.

- Месье Ломонд! Ах, доктор, как я рада увидеть вас! - сказала прелестная девушка, дружески протягивая ему руку.

- А вот и господин Брандевин, тоже старый знакомый, которому вы будете рады, наверное.

- Еще бы! - сказала Колетта, ласково здороваясь с ним.

- Представляю вам в его лице Его Сиятельство главного эконома племени Больших Голов, знаменитой ветви народа матабелов! - сказал торжественно доктор, который, по обыкновению, старался вывести бедную девушку из слишком сильного и продолжительного волнения.

- Ну-с, а узнаете ли вы нашего доброго Вебера?

- О, да! Месье Вебер, вы себе представить не можете, как я счастлива увидеть опять отца моей дорогой маленькой Лины!

- Ах, мадемуазель! - сказал Вебер, глядя на нее с нежностью. - А я-то как счастлив, что снова могу любоваться вашим очаровательным личиком! Это точно небесная роса на иссохшей земле! А этот ребенок, моя бедная сиротка, которая твердит мне, что она всем обязана вам, что вы для нее были более, чем родная мать! И вы мне возвращаете ее крепкой, выросшей, похорошевшей, неузнаваемой!.. Как вам выразить все мои чувства признательности!..

Бедный Вебер заплакал.

- Поверьте, дорогой месье Вебер, - сказала Колетта, ласково взяв его за руку, - что мы с Линой обе обязаны друг другу. Необходимость поддерживать ее, подавать ей пример терпения содействовали тому, что я и сама не падала духом. Дорогая моя Лина! Ни за что на свете мне не хотелось бы расстаться с нею, разве, если бы я была уверена, что она в полной безопасности.

Под впечатлением неожиданного счастья мысли Колетты совсем рассеялись, потеряли свою обычную уравновешенность. Вдруг ее сияющее лицо сделалось грустным.

- А... другие? - спросила она нетвердым голосом, вглядываясь в Большие Головы, как будто между ними она надеялась найти любимое лицо.

- Других тут нет, увы! - сказал доктор.

- Мамы? Генриха?..

- Их нет с нами!

Колетта застонала в невыразимой тоске.

- О, Колетта! - тихо умолял ее Жерар, - крепись, не смущай радость папы! Как раз он только что говорил... Не надо же так отчаиваться. Подумай, кого мы нашли! Значит, и остальных найдем! Колетта, дорогая, перестань. Колетта, я не узнаю тебя, где твоя твердость духа?

- Прости!.. - сказала девушка, - я больше не буду расстраивать вас.

- Но где мы теперь? - спросила она громко, чтобы переменить тему разговора, - объясните мне, что это за люди, которые не оставляют вас?

- Это наши телохранители, - сказал доктор, - их обязанность всюду сопровождать нас, так как мы, собственно говоря, пленники, хотя нас и снабдили важными титулами. О Брандевине я уже говорил вам; Вебер здесь - главный мастер огнестрельных орудий, я - врачеватель племени, но отгадайте, мадемуазель, в какой сан возведен ваш отец?

- Возведен в сан? - удивились Жерар и Колетта.

- Ни более ни менее, как в сан короля!

- Короля! - повторили они оба.

- Именно. Павел Массей - первый владыка племени Больших Голов, генералиссимус всего большого народа (их наберется около трехсот храбрых людей, не считая мелюзги), с правом верховного суда. Ему предоставлен дворец, доставка провианта: сто голов скота, дичь, фрукты и прочее, и все привилегии, соответствующие его сану.

- Исключая, к несчастью, главного - свободы! - со вздохом заметил господин Массей.

- Но, мой милый друг, надо быть справедливым. Есть ли на свете хоть один деспот, который имеет право пользоваться свободой? Весь мир знает, что настоящие пленники - это цари!

Путешественники в это время находились у подошвы холма, который мешал им разглядеть окрестность деревни. Не прошло и часу, как они поднялись на возвышение; новые пришельцы разом вскрикнули от восторга.

Природа изменилась точно по волшебству. Дорога, по которой шли последнее время Жерар и девушки, представляла из себя ровную, песчаную, иссохшую землю. Всюду был один желтый песок; ни один кустик, ни одна травка не ласкали взора, разве кое-где попадалось одинокое жалкое деревцо.

И вдруг они на спуске холма увидели прелестную долину, всю в зелени: банановые, пальмовые деревья и огромные магнолии свешивались над прозрачной речкой и отражались в ее зеркальной поверхности.

С противоположного холма поток спускался водопадом, неся обильную дань воды в речку; там и сям виднелись островки, густо поросшие папирусом; стада коз и баранов мирно паслись, заканчивая собою этот дивный пейзаж.

- Наполняйте ваши взоры красотой природы, - сказал доктор, - любуйтесь, пока вы еще не приблизились к жилищам; невообразимая грязь крааля заставит вас позабыть сию божественную картину.

- Как! - воскликнула Колетта, - эти хорошенькие хижины, такие оригинальные, которые кажутся обиталищем эльфов и фей, грязны и содержатся неопрятно? Даже не верится!

Издали действительно эти хижины казались очень красивыми, но они не все были одинаковой величины, и среди них особенно выделялась одна: хотя ее крыша, так же, как и у других хижин, была конусообразна и сделана из сплетенных сухих листьев, но имела правильную четырехугольную форму и была выше и больше всех прочих. Это и был дворец, предназначенный монарху.

- А вот этот домик, направо, - сказал доктор, - принадлежит мастеру огнестрельных орудий, Веберу, пребывающему здесь телом, но душою парящему, без сомнения, в своих далеких мастерских. Он устроил здесь наковальню и разрабатывает всевозможные планы, внушаемые ему его изобретательным гением. Когда мы явились сюда, у нас решительно ничего не было; пришлось сначала довольствоваться более чем скромной утварью смелых матабелей: тыквенной бутылкой для воды и молока, звериной шкурой для спанья и вилкой Адама для еды.

- Что же касается принадлежностей туалета, то о такой роскоши они и понятия не имели. Они довольствовались тем, что встряхивались утром после сна, как дворняжки, вылезшие из будки; о мытье же у них не было и речи.

- Вот кто настоящие философы, но следовать их примеру не так-то легко. После того, как с детства привыкнешь к комфорту цивилизации, к зубной щетке, мылу и прочему, когда привыкнешь садиться за стол, покрытый чистой скатертью, к стакану, ножу и вилке, когда вас родители не приучили есть сырое мясо, то на африканской земле почувствуешь себя не очень-то хорошо!..

- О, доктор! - сказала Колетта, - я уверена, что вы на самом деле не такой гастроном, как говорите; в этой стране такие вкусные фрукты, к чему вам еще кухонная стряпня? Что касается нас, то мы ни на минуту не чувствовали этого лишения!

- Говори за себя, Колетта, - не согласился Жерар, - мне же порядком-таки надоели кокосовые орехи и бананы, - я бы все их с удовольствием отдал за хороший кусок бифштекса.

- Который вы скоро и получите, - сказал доктор. - В этом у нас не было недостатка с самого начала, только не хватало посуды!

- Но Вебер выручил нас, наготовив нам всевозможных кастрюль и сковородок, а гений Брандевина развернулся во всей своей силе; благодаря ему мы не только имеем вкусные обеды, что далеко не последняя вещь, в чем согласится со мною и мадемуазель Колетта лет через двадцать, - но его таланты приобрели огромную известность, а это много содействовало нашему престижу у матабелей.

- Ну нет, доктор, вы ошибаетесь, - сказал главный эконом, которого обстоятельства сделали скромным. - Если наше положение среди матабелей приобрело такой вес, мы этим обязаны скорее вашему влиянию на них, а не моим ничтожным талантам.

- В домике направо, - продолжал доктор, - живет Брандевин; здесь он и создает свои шедевры.

- А ваш домик где, доктор? - спросил Жерар. - Как только я узнаю дорогу в него, я опять начну посещать вас, как на "Дюрансе". Как это было давно! Как я тогда надоедал вам! - добавил мальчик конфузливо. - Меня папа всегда останавливал. Право, я, кажется, был тогда несноснее Больших Голов!

- Приходите опять надоедать мне, сколько хотите, - ласково сказал доктор, обнимая Жерара, - даже еще больше: поселитесь вместе со мной.

- Что же касается мадемуазель Колетты и ее маленького друга, то для них найдутся во дворце две прелестные комнаты.

Между тем, пройдя долину, они вступили в деревню, у околицы которой их поджидала толпа негритят, собравшихся поглазеть на свиту, до чего ребятишки всех народов большие охотники. Они тотчас же заметили новых пришельцев и, после первого изумления, стремглав пустились к деревне возвестить всем о такой важной новости. Все жители высыпали навстречу европейцам, а некоторые показались на корточках у дыр своих берлог, так как ни о дверях, ни об окнах они не имели понятия. Любопытство было особенно возбуждено при виде Колетты и Лины; женщины, совсем обезьяны, застрекотали вокруг них со смешными жестикуляциями. Более смелые близко подходили к ним, щупали их волосы, руки, щеки, материю. Но их тотчас разогнали телохранители ударами кнута; Колетта и Лина очень огорчились таким грубым самоуправством, но доктор утешил их, сказав, что справедливая расправа в этом роде только скрепляет их взаимные отношения, что туземные женщины относились бы с меньшим уважением к своим мужьям, если бы те время от времени не пробовали бы на их спинах силу своего кнута.

После этого инцидента Большие Головы опять сомкнули свои ряды и возобновили прерванное шествие. Скоро приблизились к воротам дворца, и господин Массей дал им знак удалиться; бедняги должны были повиноваться; они поплелись к своим очагам, хотя им очень хотелось выказать обычные любезности именитым гостям.

Дом был довольно вместительный, с проделанными окнами (так как он строился под наблюдением самого господина Массея) и замечательной чистоты. Обе девушки вскрикнули от радости и восхищения. Сколько дней, сколько месяцев прошло с тех пор, как они не вступали в жилище цивилизованных людей! Зал был с четырьмя правильными углами, симметрия эта действовала приятно на глаз. Маленькие скамеечки были размещены рядами вдоль стен, в середине комнаты был стол из белого дерева, у которого можно было сидеть. Какая прелесть!.. Они совсем умилились и почувствовали, что теперь наконец прошли дни их скитаний.

- Вы еще ничего не видели! - воскликнул доктор, доброе сердце которого угадывало волнение девушек. - Пусть господин Массей покажет вам произведения великого мастера, тогда вы скажете нам свое мнение. А мы с Жераром пойдем пока ко мне, если позволите...

Господин Массей открыл дверь в соседнюю комнату и, предоставив ее в распоряжение Колетты и Лины, оставил их там одних. Они бросились друг другу в объятия и долго плакали, но это были слезы счастья и облегчения. Прекрасный отец и проницательный доктор поняли, что им необходимо дать время на чувствительные излияния, чтобы они успокоились от пережитых волнений, а потому они и придумали уважительный предлог, чтобы оставить их вдвоем.

К тому же эта заботливость оказалась далеко не излишней. Им нужно было привести себя несколько в порядок после таких долговременных блужданий по лесам, горам и пустыням.

Наплакавшись вдоволь, девушки вздохнули с облегчением. Оглянувшись тогда вокруг себя, они, как говорил Ломонд, пришли в неописуемый восторг.

В этом далеком краю, в такой дикой стране они увидели комфорт цивилизованного человека, созданный благодаря силе воли, терпению и вкусу. Больше всех этому содействовал Вебер, и все единогласно признавали за ним его достоинство; его изобретательность была неистощима. Под его руководством трое спутников его сделались искусными работниками и убедились на практике, что для человека нет ничего невозможного, лишь бы было здоровье, голова на плечах да крепкие руки.

Мебель была самая обыкновенная, утварь совсем простая, материя и инструменты тоже не представляли из себя ничего особенного, но во всем виднелся отпечаток вкуса, во всех мелочах не было ничего банального.

Первая зала, служившая для банкетов, приемов и государственных дел, отличалась так же, как и в цивилизованных странах, строгим и официальным стилем. Вторая же комната, куда воспрещался вход подданным, была святилищем господина Массея. Сюда он удалялся подумать о своих дорогих отсутствующих, помечтать о способах освобождения или просто отдохнуть. Стены были здесь обтянуты матами, на фоне которых, среди роскошной зелени, ослепительных цветов и огромных фруктов, красовались охотничьи трофеи; коллекции редких бабочек, жуков, насекомых, всевозможных цветов, все, что было замечательного в этой стране из царства флоры и фауны.

В окнах не было стекол; их заменяли широкие прозрачные листья папируса, но закрывать их не представлялось надобности, так как воздух был необыкновенно мягок и вид на озеро - восхитителен.

В углу была кровать, сооруженная из двух шкур пантеры, прекрасно выделанных и дубленых благодаря стараниям Вебера. Над изголовьем кровати Колетта с нежностью заметила портрет своей матери, нарисованный ее отцом на листочке папируса. Но восторженные возгласы Лины заставили ее обернуться в другую сторону.

- О! Колетта, Колетта. Посмотрите, что за прелесть этот туалетный столик! Здесь есть все, все. И какие смешные вещи: умывальная чашка из большой тыквы, снаружи она разрисована... мыльницы из черепашьей кости, а вот и мыло, настоящее!..

- Мыло! Ах, какое счастье! - воскликнула Колетта, обрадовавшись.

- О! Посмотрите-ка на эти щеточки, - продолжала восторгаться девочка, - а этот гребешок, какой он чистенький, беленький! Да ведь это никак рыбий хребет!.. А этот кувшин из тыквы, точно амфора; как все красиво, как будто в сказке о феях!

- Но меня больше всего удивляет замок в двери, - сказала Колетта. - Сколько времени мы не видели его, Лина!

- О! - сказала девочка, - это уж, конечно, дело папиных рук!

ГЛАВА XVIII. Изобретения господина Вебера

Королевский дворец был окружен большим парком из магнолий. Когда девушки вышли, они нашли господина Массея с доктором и Жераром; вскоре и Вебер присоединился к ним. Что же касается Брандевина, то он остался в своей кухне, занятый предстоящим торжеством.

Начались расспросы, рассказы, прерываемые подробностями, которые повторялись сотни раз. Столько нужно было сказать друг другу, что не знали, с чего начать. Наконец более или менее удалось установить некоторую связь между фактами.

Жерар и Колетта узнали, что господин Массей и его друзья попали в одну из двух последних лодок, спущенных с "Дюранса"; они не знали, успели ли Генрих и капитан Франкер отплыть на остававшейся лодке, или же они остались на судне. В тумане невозможно было ничего разглядеть. Лодку господина Массея и его спутников понесло и выбросило на берег Мозамбикского пролива. Потерпевшие крушение решили тотчас же направиться в Трансвааль, но после утомительного пути, измученные, они попали в плен к одному из племен матабелей.

- Племя Больших Голов воевало в то время с кифарами, которым покровительствовали немцы, снабжая их ружьями и водкой.

Большие Головы были убеждены, что мы немцы, а потому можете себе представить, какими глазами они смотрели на нас. Мы ежечасно должны были ожидать, что нас перебьют и превратят в котлеты и бифштексы.

- Как! Неужели матабелы - людоеды? - воскликнула Колетта. - Это невозможно, у них тогда была бы наружность гораздо свирепее!

- Не всегда можно доверяться внешности, - возразил доктор. - Большинство диких племен делаются людоедами в известный момент. Это еще не значит, что они всегда питаются человеческим мясом, или что они нарочно убивают людей с этой целью. Но когда представляется удобный случай, редко кто из них устоит от искушения...

- Одним словом, нам бы пришлось весьма плохо; к тому же нас не понимали; но тут подвернулось счастливое обстоятельство, убедившее дикарей в наших добрых намерениях.

- На матабелов внезапно напали, выскочив из оврага, человек двадцать кифаров. Хотя Больших Голов было столько же, но они растерялись от неожиданности и хотели бежать.

- Тогда господин Массей явился их избавителем. Вырвав топор из рук одного из беглецов, он закричал громким голосом:

- Нас больше! Как вам не стыдно отступать! У кого есть хоть капля совести, пусть идет за мной! Заметьте, что в критические минуты всякий язык делается понятным, поэтому всем стал ясен смысл речи господина Массея, - и все без исключения пошли за ним. Очертя голову, точно двадцатилетний юноша, он бросился в самую гущу кифаров и начал махать топором направо и налево, каждым ударом кладя на месте человека. Кифары же, взявшие вместо своих простых боевых орудий немецкие ружья, совсем растерялись при вмешательстве белых.

- Конечно, мы разбили их наголову, и наше положение сразу упрочилось. Вместо подозрительных людей мы вдруг сделались благословенными гостями, посланными каким-нибудь добродетельным маниту!

- Нас с триумфом повели в деревню, как избавителей, и после такой услуги за нас, разумеется, уцепились всеми силами.

- Первой нашей заботой было ознакомиться с местным наречием.

- О! Это совсем нетрудно, - воскликнул Жерар. - Их речь и образ мышления совсем просты. Достаточно изучить какую-нибудь сотню слов, и при соответствующей мимике вы всегда будете поняты.

- Да, я согласен с вами, - сказал доктор с улыбкой. - Итак, пока мы изучали их язык, Вебер принялся за исправление и усовершенствование ружей, отнятых у неприятеля, потом наготовил новых, еще более усовершенствованных, и, таким образом, понемногу положив прочное начало будущим победам, мы добились расположения к нам матабелов. К тому же, в самое короткое время мы приобрели на эти темные умы большое нравственное влияние и наш авторитет окончательно установился. Затем наши познания и опытность сыграли тоже немаловажную роль. Довольно было двух-трех вкусно приготовленных блюд, и Брандевин сделался в их глазах великим человеком. А когда, благодаря артиллерии, изготовленной нашим изобретателем, господину Массею удалось разрушить неприятельский лагерь, престиж белых людей достиг своего апогея. Только королевская власть могла вознаградить такой подвиг, и ваш отец волей-неволей вынужден был согласиться на королевские почести.

- И мои таланты как чародея тоже оказались весьма кстати. Меня здесь почитают то за бога, то за дьявола. Не успею я покончить с лечением, как меня просят поколдовать; потом пристают с фокусами и, к довершению всего, я имел неосторожность рассказать им однажды несколько басен и сказок, когда наше положение еще не совсем упрочилось. Легенда о "Всесильном Адамасторе, короле бурь", произвела на них очень сильное впечатление. Вряд ли когда-либо оратора слушали с большим благоговением. Все их круглые глаза устремились на меня как загипнотизированные; эти грубые лица перестали гримасничать и, под влиянием поэтических грез, озарились чем-то духовным... Но, к несчастью, эти разбойники пристрастились к моим рассказам, и с тех пор они не дают мне ни минуты покоя.

- А знаете, доктор, - сказал Жерар, - что еще до матабелов у вас и на "Дюрансе" были ревностные поклонники?

- О ком вы говорите?

- Из всех, кто имел счастье слушать вас, особенно выделялась Мартина, невеста Иаты.

- Она постоянно изливалась мне на ваш счет: "Иес! Он знает все, этот удивительный человек, - говорила она. - Я бы за ним пошла на край света!.."

- Мартина честная, прекрасная девушка! - воскликнул господин Массей при упоминании о верной прислуге. - Как жаль, что ее нет с нами!

- Но я не считаю это дело проигранным! - сказал Жерар. - Наш долг освободить ее!

- А бедный Ле-Гуен! Я уверен, что он тогда только успокоится, когда найдет нас.

- Ты забываешь, голубчик, что мы сами-то - пленники!

- Как! Король?

- Такой же пленник, как и все короли, но в данном случае приходится еще считаться с особенной привязанностью подданных. Они ни за что не выпустят таких замечательных людей, которым известны всевозможные искусства цивилизации.

- А знаете, господа, какая мысль мне пришла в голову? - сказала Колетта. - Есть одно средство избавиться от несносного почитания ваших обожателей: надо найти себе заместителей!

- Что именно вы подразумеваете под этим?

- А вот, например, пусть господин Брандевин научит одного из них, которого он признает способным, как надо готовить кушанья, пусть он его заставит справиться без своей помощи в нескольких торжественных случаях, чтобы удостовериться в его опытности. Другому папа может показать военную тактику и научить секретам управления. Третьему господин Вебер откроет секрет делать орудия. И, наконец, доктор Ломонд сообщит своему ученику необходимые сведения о хирургии, гигиене... и даже по колдовству, - добавила Колетта, улыбнувшись, - и я уверена, что после таких благодеяний для края и подготовив достойных себе преемников, вы будете иметь полное право просить своей отставки!

- Прекрасная мысль, - сказал доктор после минуты раздумья. - Однако, мадемуазель Колетта, я и не подозревал за вами таких политических способностей!

- А! Колетта не только замечательный политик, но могла бы быть и генералом во главе армии. Если бы вы ее видели в этих огромных равнинах, в непроходимых лесах, - там она нам всегда давала хорошие советы и находила способы выйти из тяжелого положения, и все так спокойно, не теряясь в трудных обстоятельствах... Ле-Гуен часто говорил:

- Мамзель Колетта! Да она нам командир; ей повинуешься охотно не только потому, что ее глубоко уважаешь, но и потому, что знаешь, что она не ошибается в своих суждениях!

И добрый парень всегда заканчивал так:

- Жаль, что она девушка! Какой бы славный капитан вышел из нее со временем!

- Нет, нет, нечего сожалеть! - воскликнул господин Массей, кладя руку на белокурую головку дочери. - Пусть наша Колетта остается для нас такой, какова она есть!

- А пока, - сказал Жерар, - я вижу, что моя сестра совсем забыла обо мне в своем прекрасном плане. Нельзя ли и мне найти какую-нибудь работу или должность?

- Не беспокойтесь, и вашими трудами воспользуются, - сказал доктор. - Во-первых, если хотите, то с сегодняшнего же вечера вы будете моим помощником, как на "Дюрансе".

- Ах! Как я рад! - воскликнул Жерар. - Что может быть интереснее фокусничества!

- А Колетта и Лина что будут делать?

- Для них достаточно бы было служить украшением нас всех, что тоже не последняя вещь. Но если барышни пожелают заняться чем-нибудь, то они могут принести большую пользу туземным женщинам, внушив им идеи порядка, чистоты, домашнего хозяйства и прочего.

- Мы согласны от всей души, не правда ли, Лина? - спросила Колетта.

- О, да! - ответила девочка. - Я сделаю все, чего захочет Колетта!

- В таком случае вот что я вам посоветую для начала, - сказал господин Массей, - устройте мастерскую шитья. В этих местах произрастает масса деревьев, так называемый "лен матабелов", волокно которых так же крепко, как нитки лучшего голландского полотна. Заметив эти деревья, мы уже кое-что сделали.

- Вебер приготовил ткацкий станок, хотя совсем простой, но вполне отвечающий цели. Потом его гениальный ум сообразил, как обращаться с ним, и тогда, выбрав из этих обезьян четырех самых понятливых, их засадили к станку. Дело пошло недурно. Теперь уже наткано несколько дюжин метров полотна. Остается только кроить и шить. И мне кажется, это для вас самое подходящее занятие, как вы думаете, девицы?

- Ах, Боже мой! - воскликнула Лина, - но ведь у нас нет ни ножниц, ни иголок! У Мартины был рабочий несессер, но он остался у нее!

- Ну, ну, об этом-то вам нечего тревожиться, Лина, - сказал господин Массей. - Разве вы забыли, чья вы дочь? Не так ли, месье Вебер?

- Э!.. Что? - спросил изобретатель, прерванный в своих мечтаниях.

- Ничего, ничего. Извините, что я помешал вам. Но дело в том, что эти барышни очень были бы рады иголкам, ножницам, наперсткам и прочему. Ведь вы наготовили всех этих вещей, как будто предчувствуя, что они скоро понадобятся!..

- О, да! Конечно! - сказал Вебер, думая совсем о другом. - Я к вашим услугам. - Порывшись в своих карманах, он вытащил оттуда связку всевозможных инструментов и, выбрав пару щипцов и коробку с гвоздями, с любезной улыбкой предложил их Колетте; потом, заметив, что он ошибся, он подал ей пробочник и связку ключей. Десять раз начинал он сызнова искать, нисколько не смущаясь, после чего опять погрузился в свои мечты о новых изобретениях и усовершенствованиях.

Колетта с Линой были в восторге. Иголки, ножницы, наперсток, - все это драгоценности для каждой рассудительной девушки, любящей опрятность. Но надо пожить в пустыне, чтобы понять, какое важное значение приобрели эти вещи в глазах девушек.

Поэтому добродетельные иголки они сочли за самое важное изобретение Вебера, а когда доктор принес им еще клубочек ниток, изготовленных из "льна матабелов", восторгу их не было пределов: они сейчас же начали зашивать на себе все дыры.

Между тем послышались звуки бубнов.

- Это сигнал к обеду, - сказал доктор. - Пойдемте! Брандевин положительно превзошел самого себя.

Суп из черепахи, крокетки из ужей, котлеты из антилопы, жареные попугаи, не говоря уже о целой горе превосходных фруктов, - все было на столе, даже посуда из тыкв всевозможной величины. Были тут и цветы, размещенные с большим вкусом.

- После обеда будет спектакль! Как видите, мы совсем светские люди, - сказал доктор, объясняя в это время Жерару, что он должен будет делать, как его помощник в фокусах.

- Вы в этой зале устраиваете спектакль? Но здесь не поместиться всему племени!

- Нет, но мы устроимся: их будут приглашать группами, и каждое приглашение они должны считать как награду за какую-нибудь оказанную услугу...

- Ну-с, за работу; уже пора начать приготовления к торжественному сеансу!..

ГЛАВА XIX. Фокусы доктора Ломонда. Свадьба Мии-Мии

Залу разделили на две неравные половины. С одной стороны устроили места для публики, а на другой - водворили стол и все необходимые аксессуары фокусника.

Вскоре начали появляться приглашенные и, как только европейцы заняли почетные места, матабелы стали входить по одному, почтительные и проникнувшиеся чувством торжественности. По мере того, как они проходили, доктор представлял тех, которых хотел вы делить своим особенным вниманием.

- Вот Мбололо - это достойный молодой человек, признательное сердце, помнящее добро; у него ловкие руки, голова дельная... Самое лучше место для Мбололо!..

- Нгаи-Аи - неблагодарная и несимпатичная личность, но влиятельная особа, которую следует беречь. Пусть Нгаи-Аи встанет подле Мбололо!..

- А вот Мака-Ту - невеликий ростом, но с прекрасным сердцем; Бра-Шита - обладатель самой большой головы из всего племени; Угого - человек хитрый и коварный. Но все они хороши для своего народа. Хорошие места всем троим!..

- А!.. Почтенный Мзи-Шеше - отец многочисленного семейства. Честь и слава патриархам. Посторонитесь и дайте место Мзи-Шеше!..

- Но, кажется, я ошибся! Там как будто протискивается Сугаро, который третьего дня украл обед одной бедной вдовы и хотел высосать черепашьи яйца, приготовленные ею!.. И тебе не стыдно, Сугаро, показаться здесь? Ну, уж так и быть, я тебя прощаю на этот раз! Но пойди, спрячься подальше! Чтобы мои глаза не видели такого бессовестного человека!..

Понемногу все ряды заполнились. Как только за последним гостем захлопнулась дверь, доктор встал перед своим столом и тотчас открыл сеанс.

- Я узнал, - сказал он, - что между вами есть дурные люди, которые сомневаются в могуществе белых людей, благодаря которым ваше племя теперь благоденствует. "А ведь доктор не мог бы отрубить нос и сделать другой?" - говорят эти скептики.

- А заставить вырасти выдернутые зубы? А если бы какому-нибудь воину снесли голову, небось он не мог бы заменить ее? Ха-ха! Раз он ничего этого не может сделать, значит, он не всемогущий!..

- Конечно, эти люди говорят так по невежеству, и им можно простить. Нет ничего легче доказать им, как они ошибаются. Но если и после моих операций найдутся еще недовольные и ворчащие, то пусть с этими несчастными расправятся "добрые духи".

Эти "добрые духи", то есть уверовавшие в могущество белых людей, остались очень довольны речью оратора, другие же чувствовали себя пристыженными.

- Кто хочет, чтобы я вырвал ему все зубы? - продолжал доктор, потрясая страшными щипцами.

По всему собранию пробежал трепет; даже самые убежденные в силе белых не решились подвергнуть себя такому страшному испытанию.

- Я вижу, что из Больших Голов никто не соглашается предоставить себя для опыта. Но белых людей ничто не испугает. Наш великий изобретатель огнестрельных орудий, наверное, не откажет оказать свое содействие.

Вебер, у которого все зубы до единого были вставные, поднялся с места и с геройским видом предоставил себя в распоряжение оператора.

- Простите, великий мастер, мою вольность, - продолжал доктор, - но необходимо, чтобы сначала все посмотрели в каком состоянии ваши челюсти.

Приоткрыв рот, Вебер показал матабелам свои прекрасные искусственные тридцать два зуба, потом сел в кресло перед доктором с видом жертвы, обреченной на страдания.

Лина заткнула себе рот платком, чтобы громко не расхохотаться.

Доктор раскрыл щипцы, все затаили дыхание. Затем он направил их в рот Вебера, уперся ногами и, повернув руку, как бы с большим усилием... торжественно вытащил обе челюсти - шедевр самого изобретателя.

Восхищенные зрители вскрикнули от восторга.

- Но это только еще начало, - сказал доктор спокойно. - Теперь, дорогой месье, потрудитесь показать ваш рот почтеннейшему обществу.

Перед удивленными матабелами раскрылся совершенно беззубый рот.

Когда все хорошо разглядели его, пациент терпеливо занял свое прежнее место перед доктором, который продолжал помахивать щипцами, державшими его трофей.

- Теперь смотрите хорошенько - результат операции впереди!

Доктор наклоняется над пациентом, закругляет руку, вставляет челюсти, слышится только легкий треск... и фокус готов: у великого мастера появляются безукоризненные зубы.

Последовал взрыв радости. Топанье ногами, восторженные возгласы, крики ужаса, громкий хохот не умолкали. Теперь все соглашались вырвать свои зубы.

Но доктор отказался.

- Время уже прошло! - сказал он. - Но пусть это послужит вам уроком и навсегда отучит вас не верить могуществу белых!

- Но, так и быть, - добавил снисходительно господин Ломонд, - я согласен принять содействие одного из вас для следующего опыта. Пусть желающий выйдет вперед. Я готов отрубить ему голову!

Сказавши это, он взял из рук Жерара наточенную саблю и потряс ею в воздухе.

Во всех рядах воцарилось унылое молчание. Конечно, вера среди зрителей была велика, и, если бы зашла речь о том, чтобы отрубить нос, многие предложили бы свои услуги при том экстазе, в котором находились. Но голову!.. Это был вопрос, требующий размышления! Хотя у матабелов были безобразные головы, но они весьма дорожили ими. Все смутились от нерешительности.

Тогда доктор выказал великодушие.

- Я понимаю, - сказал он, - что прошу у вас слишком многого. Эта операция такая трудная, что я не могу обратиться даже и к белым с просьбой предоставить голову для опыта, - хотя вы сами знаете, что наши ничего не боятся. Нет! Уж если чьей-либо голове суждено пасть здесь, то пусть это будет моя собственная!

В толпе послышался гул, среди которого выделялся сдавленный голос Мбололо, самого ревностного обожателя доктора: он предлагал свою голову!

- Нет, сын мой, нет, оставь себе твою башку! - сказал доктор Ломонд, - но я всегда говорил и теперь повторяю: Мбололо - преданный малый! А теперь нечего мешкать! Жерар Массей, вот сабля, рубите мне голову!

Жерар, держа под рукой все нужные аксессуары, подошел к Ломонду с правой стороны. Не колеблясь ни минуты, он схватил роковое оружие и, взмахнув им в воздухе три раза, нанес решительный удар.

У всех захватило дух. Жилы вздулись на лбу и пот покатился крупными каплями. Не только на дикарей, но даже на людей цивилизованных этот любопытный фокус производил большое впечатление.

Однако доктор, нисколько не растерявшись от нового положения, схватил в руку свою отрезанную голову и повернул ее перед пораженными зрителями.

Когда все насытились этим необыкновенным зрелищем, голова заговорила:

- Жерар Массей, помогите мне водворить голову на место!

Жерар набросил на плечи обезглавленного доктора большой капюшон, спустившийся ниже талии.

- Хорошо так? - спросил мальчик.

- Теперь готово! - ответил глухой голос. Жерар снял капюшон, и доктор показался с головой, жив и невредим!

Теперь о недоверии не могло быть и речи. Шепот и восторг сливались в общий гул. Каждому хотелось удостовериться, что голова действительно была на месте; доктор всем показывался и любезно раскланивался в разные стороны.

В довершение всего возобновили опыт, показанный на "Дюрансе", в котором силачи племени оказались неспособными приподнять самую незначительную тяжесть под влиянием внушения; а потом, после овладевшего им ужаса, к ним снова возвращалась потерянная сила. Брандевин особенно радовался этой шутке.

- А теперь, милые друзья, - сказал доктор, - всему бывает конец, и нам пора расходиться. Хотя сеанс был сегодня и невелик, но мы все устали; днем у нас было слишком много волнений. Вы понимаете, что я должен быть утомлен.

Все рассудительные люди согласились, что человеку, пробывшему некоторое время без головы, необходим отдых, а потому Большие Головы мирно пошли по домам, спеша сообщить не попавшим сюда об удивительных зрелищах этого вечера.

Утром вокруг королевского дома все пришло в веселое оживление. После крепкого и спокойного сна путешественники собрались к завтраку, приготовленному Брандевином; прислуживал им верный Мбололо, встававший раньше всех, чтобы угодить доктору, предмету его обожаний.

Закусив, все принялись за обсуждение новых проектов работ и разных усовершенствований.

Первым долгом решено было сделать пристройку к дому господина Массея для Колетты и Лины.

Затем отправились в помещение великого мастера. Здесь они увидели молот и наковальню, на которой Вебер изготовлял иголки, ножницы, наперстки и прочее способом, практиковавшимся до употребления плющильных машин и других новейших изобретений. Все работы - ткачество, плетение корзин, резьба ножом, изготовление досок и бревен - производились туземными мужчинами и женщинами.

Колетта, Жерар и Лина попробовали заговорить с ними и благодаря уже приобретенному навыку к африканским наречиям вскоре стали понимать местный язык и свободно объясняться на нем. Большие Головы не были так бессмысленно суеверны, как баротзеи: они сразу оценили Колетту и почувствовали к ней доверие и симпатию.

Первые дни казались очень длинными, несмотря на массу занятий, нескончаемых разговоров и тысячи неожиданностей в совершенно новом для них краю. Потом же время полетело незаметно; все успокоились и привыкли к приятной новизне быть вместе, только одного не могли забыть, - это дорогих отсутствующих. Не проходило ни одного часа, чтобы господин Массей не думал о них; ни одного дня, в который он не порассуждал бы со своими детьми и друзьями о планах освобождения.

Так прошли два месяца; трудовая деятельность кипела: производились постройки, преподавалось шитье, садоводство, внутреннее устройство жилищ. Колетта и Лина, вошедшие во вкус новой жизни, и не думали ни о каких празднествах, как вдруг получили приглашение. Одна из туземных девушек, которая занималась ткачеством и с которой они подружились, собиралась выходить замуж и попросила их присутствовать на церемонии. Ее отец, Мзи-Шеше, почтенный старик, явился сам приглашать их; его приняли очень ласково.

Когда наступил час свадьбы и приглашенные подходили к хижине Мзи-Шеше, солнце высоко поднялось на небе, что считалось благоприятным признаком при вступлении в супружество. Отец невесты стоял у входа и, устремив глаза на небо, выжидал, когда солнце будет в зените, чтобы в этот момент исполнить обряд великого жреца.

- Миа-Миа уже готова? - спросили девушки после первых приветствий.

- Ее наряжают! - торжественно сказал ее отец. - Вы можете войти.

Предложение было не очень-то заманчиво. Но приглашенные, не желая обижать его отказом, пробрались как могли через неудобное отверстие в жилище своей молодой подруги.

В первую минуту они ничего не могли рассмотреть, так как комната была без окон: воздух был наполнен испарениями конюшни. Матабелы живут по-братски со своим скотом. Понемногу глаза привыкли к темноте, и при тусклом свете огня они наконец могли различить героиню праздника, которую наряжали.

Невеста, так же как и ее отец, была среднего роста, с черной кожей и довольно хорошо сложена. Узкий лоб и выдающиеся затылок и челюсти придавали ее лицу бессмысленное выражение.

Но в общем во всех чертах ее лица была какая-то мягкость, располагавшая в ее пользу.

Узнав Колетту и Лину, Миа-Миа дружески кивнула им головой. Но тотчас же позабыла об их присутствии, занявшись опять своим туалетом: даже девушки дикого племени матабелов обожают наряжаться.

Невесту в это время намазывали толстым слоем жира, что у них составляет первое условие нарядного туалета. Это косметическое средство не только пачкает волосы и делает их липкими, но издает отвратительный запах, невыносимый для непривычного человека, но зато его боятся насекомые, отравляющие существование в этих краях.

Между тем одевание невесты приближалось к концу. Прическа принимала все более и более внушительный вид. Мода была на большие лбы, а потому голову Миа-Миа выбрили кружком, как у францисканского монаха. На верхушке же возвышался пучок волос, которые крепко закрутили и смазали. На этот бастион насадили целую коллекцию перьев и султанов, а выбритый лоб обвязали ремешком, на который повесили всевозможные кольца, амулеты и брелки. Уши, проткнутые в нескольких местах, отвисли от тяжести украшений; ресницы все выдернули; нос проткнули двумя кольцами; не забыли также и про зубы. Местная эстетика не требовала, чтобы они были черные, как в других африканских краях, но они должны были быть острыми, а потому их подпилили с двух сторон, вследствие чего у Миа-Миа сделалась крокодилья улыбка, необходимая для такого торжественного события.

Покончив с головой, убранство которой все одобрили, приступили к украшению туловища, навешав массу ожерельев, браслетов, колец, нарукавников, кушаков и всевозможных висюлек.

Гостям особенно понравился широкий кожаный кушак бледно-лилового цвета, с которого свешивались бледно-голубые и бледно-желтые бусы.

В общем, костюм Миа-Миа был безупречен. Конечно, он не понравился бы непривычному глазу, не умеющему ценить такую красоту. Но у нее все гармонировало одно с другим; ни одна мелочь не нарушала общего местного стиля. Миа-Миа была очень довольна своей прической и в восторге вертелась, гремя побрякушками.

Хорошо, если бы она сумела сохранить навсегда традицию своих предков!.. Но, увы! Гордость и тщеславие способны все испортить!

Настал момент обетов, не вечных, но по решению судьбы. Отец сел на курган, поросший зеленью и расположенный напротив его жилища. Все гости стали парами и торжественно прошли мимо него; Миа-Миа заключала собой шествие под руку с женихом, который был не кто другой, как Мбололо. Дойдя до Мзи-Шеше, молодые остановились, между тем как прочие разместились около них полукругом. Маленький негритенок поднес старику раковину. Мзи-Шеше взял ее, поднял руки и с силой бросил на камень, нарочно положенный здесь. Раковина разбилась, негритенок поднял осколки и передал старцу, который тут же сосчитал их. Всего было семь кусков: значит, супруги повенчаны на семь лет. Дело совсем простое!

Теперь могли наслаждаться прелестями еды. Бараны, козы, буйволы "натурой" и обжаренные, всевозможные фрукты, - таково было меню банкета. Но хитрый Мзи-Шеше отлично знал, что делал, приглашая белых на праздник; он был уверен, что знатные гости не придут с пустыми руками!

И он не ошибся в расчете. Теперь можно было распаковать таинственную корзину; в ней оказались всевозможные печенья и яства, приготовленные Брандевином, до которых так лакомы Большие Головы; со всем этим новобрачной преподнесли полный столовый сервиз.

Да, Миа-Миа выходила замуж при счастливых обстоятельствах, тем более, что число семь считается хорошим предзнаменованием. Прибавьте ко всему этому присутствие важных иностранцев; о ее свадьбе долго будут судачить местные кумушки.

ГЛАВА XX. Старые друзья найдены

После свадебного обеда принято всей компанией совершать прогулки в окрестностях, - совсем как в Париже, где молодые из церкви отправляются со своими гостями в Булонский лес.

Когда процессия обошла по очереди соседние хижины и все полюбовались элегантным костюмом Миа-Миа и ее гостями, решили отправиться в ближайший бамбуковый лес.

Войдя туда, Жерар и Колетта опять вскрикнули от восторга. Хотя они уже бывали в африканских лесах, состоящих из пальмовых, гранатовых, манговых деревьев, видели леса из сикомор и папирусов, любовались и на колоссов-баобабов, - в общем, казалось, привыкли к чудесам африканской флоры, но перед этой новой прелестью замерли от восхищения.

Бамбуковый тростник от природы рос такими правильными рядами, как будто над ним работали сотни плотников; на его безукоризненных прямых и гладких стволах не виднелось сбоку ни одной веточки, ни одного сучка. Деревья вытянулись вверх на тридцать-пятьдесят метров; только наверху их ветви переплелись между собою, образуя густой непроницаемый свод, под которым Царствовали прохлада, полусвет и величественная тишина, точно в большой пустой церкви.

Компания расположилась кругом под этими громадными деревьями. Миа-Миа робко попросила Колетту спеть что-нибудь, сказав:

- Белая девица поет как небесная птичка. Миа-Миа была бы очень счастлива послушать ее в день своей свадьбы.

- А я буду очень рада доставить тебе удовольствие, моя милая! - отвечала Колетта.

И она начала одну песенку, которую пела давно, в прежнее беззаботное время.

Ее голос, такой же чистый и с тем же приятным тембром, теперь звучал сильнее и увереннее, чем на спектакле на "Дюрансе".

Все были очарованы. Когда она закончила петь, продолжалось молчание, более лестное, чем аплодисменты.

Потом ее попросили спеть еще что-нибудь, потом еще, и она с удовольствием соглашалась. Вдруг среди одной из песен все слушатели вздрогнули и на лице их изобразился ужас.

Розовые щеки певицы побледнели, глаза наполнились слезами и она прервала песню громким криком.

Среди полной тишины леса послышался слабый, но правильный и глухой шум, как будто от тяжелых шагов, давящих траву.

Один из матабелов, приложивший ухо к земле, чтобы лучше расслышать, поднялся с исказившимся от страха лицом.

- "Отец ушей"! - сказал он сдавленным голосом. - Если это "пустынник", то горе нам!.. Зачем мы не взяли оружия!.. Теперь мы пропали!..

- Нет! - воскликнула Колетта дрожащим голосом. - Вы напрасно боитесь, уверяю вас. Это друг идет - самый лучший и верный из друзей!.. Жерар, Лина, это Голиаф!.. Я узнала его шаги.

- Голиаф! - повторил Жерар, думая, что его сестра бредит. - Что ты говоришь, Колетта. Увы!.. Разве ты забыла, что он издох?

- Голиаф остался жив!.. Вот ты увидишь. Я уверена, что он услышал мой голос и пошел на него сюда!..

- В таком случае, - сказал Жерар, всегда рассудительный, - пой опять, чтобы он не сбился с дороги.

Девушка запела сперва тихо, потом все громче и громче. Шаги животного делались все слышнее. Наконец издали обрисовался его силуэт, длинные уши и большой хобот.

Слон летел со всех ног. В самом деле - это был Голиаф! И Жерар, и Лина узнали его... А он-то раньше угадал их присутствие и направлялся прямо к своей любимице. И что же все увидели? О, чудо из чудес!

На его широкой спине сидели две человеческие фигуры - Мартина и Ле-Гуен!

Через несколько минут безмолвный лес огласился радостными восклицаниями. Мартина душила в своих объятиях детей, Ле-Гуен пожимал всем руки, Голиафа осыпали ласками, поцелуями и слезами, - просто ураган, циклон безумной радости.

Большие Головы, успокоившись относительно намерений "Отца ушей", смотрели с любопытством на эту странную сцену, сознавая в душе, что у их белых гостей неистощимый запас интересных зрелищ.

Все пошли к деревне, и шествие продефилировало перед восхищенными туземцами. Голиаф шел впереди, гордо неся на своих клыках молодых девушек.

Трудно изобразить всю радость господина Массея при виде верной служанки и честного Ле-Гуена - этих добрых сердец, так геройски доказавших преданность его детям. В избытке чувств он прижал их обоих к своей груди, сердечно благодаря за все.

- А ты, дорогой мой Голиаф, - воскликнул счастливый отец, - ты, незаменимый друг, разве не обнимешь меня?

На это господин Голиаф весело заворчал, замахал хоботом и всячески старался выказать свою радость.

Между тем путешественникам принесли закусить всего, что было лучшего в доме. Перед Мартиной и Ле-Гуеном поставили стол, а те просто не верили своим глазам, видя такой комфорт.

Когда они утолили свой аппетит, вымылись и немного отдохнули после дороги, все приступили к расспросам, каким чудом они спаслись. Дело оказалось нелегким для Мартины, так как она, при всех своих прекрасных качествах, совсем не умела рассказывать.

Однако из ее несвязных речей узнали, что после исчезновения детей положение ее с Ле-Гуеном оказалось критическим. Иата решил, что этот побег предвещает бегство его невесты, и потому приступил к Ле-Гуену со страшными угрозами, если тот не скажет ему, куда скрылись дети.

Ле-Гуен, озаренный прекрасной мыслью, объявил ему, что их ночью умчал "злой маниту" и навряд ли принесет обратно к баротзеям.

Против воли маниту Иата не нашел возражений.

Он вдруг успокоился, очень довольный, что дело приняло такой оборот, и немедленно приступил к приготовлениям свадьбы. Она должна была справляться с невиданной доселе пышностью.

Со всех сторон стали привозить в изобилии великолепные фрукты, овощи, дичь, коз, баранов и прочее.

Но по мере того, как день свадьбы приближался, становилось все труднее избежать ее. Ле-Гуен упал духом. Однажды эти черные дьяволы подстерегли его, когда он уже оканчивал свою лодочку, и сломали последнюю.

Добрый матрос, выведенный из терпения, предложил своей невесте последнее средство к спасению:

- Бросимся вместе в реку, Мартина, - это единственное средство вырваться из когтей этой гадкой обезьяны!..

Это романтическое предложение у Мартины не имело никакого успеха. Самоубийство не прельщало ее; она была воспитана в здоровых и честных лангедокских традициях.

- Иес! Покончить с собою как язычники!.. Да вы шутите! Неужели же вы серьезно?.. Что сказал бы на это мой бедный отец?..

Поневоле пришлось отказаться от этого отчаянного плана и ждать, скрепя сердце, что будет.

Все казалось потерянным, но счастье повернуло в их сторону. Пока баротзеи готовились к оргиям, их соседи - калобмсы, или обезьяны, не переставали следить за ними. Хитрый Карено, их предводитель, выбрал удобный момент. И как раз в ту минуту, когда кипели котлы и уже раздались звуки тамтама, возвещавшие, что пора произносить роковой обет, одним словом, когда все и вся ликовали, за исключением Мартины и Ле-Гуена, Карено во главе своей шайки выскочил из леса с дикими криками, напал на пирующих, забрал всю заготовленную провизию, и, как Навуходоносор, увел в плен все племя.

Мартина и Ле-Гуен, как пленники Иаты, были пощажены завоевателем, на которого, вследствие легко доставшейся добычи, напало великодушие, и он отпустил их на все четыре стороны.

Ле-Гуен, не теряя времени, приступил к постройке новой лодки, как вдруг неизвестно откуда появился Голиаф. Сделав наскоро необходимый запас, они уселись на верного животного и толково объяснили ему по-французски, чтобы он шел по следам Колетты.

- Голиаф! - воскликнула Колетта. - Ведь мы думали, что он давно издох! Мы оставили его так далеко. Но, Ле-Гуен, вы мне ничего не говорите, как он нашел вас? Каким чудом он вылечился?

- Это, мамзель Колетта, надо спросить у него, я ничего не знаю. Мартина все время повторяла ему: "Бедный мой Голиаф, как же это ты выздоровел? " И, конечно, Голиаф ничего не мог ответить. Вот уж истинно можно сказать: у этого животного не хватает только дара слова!

- Но каким образом он, не колеблясь, пошел прямо к нам? - говорила Колетта, не переставая восхищаться поразительным умом своего друга.

- Надо сказать правду - я приказал ему: "Голиаф, надо найти мамзель Колетту". Значит, он знал, куда идти, - заметил Ле-Гуен, никогда ничему не удивлявшийся. - У животных, знаете ли, замечательный нюх. А у Голиафа особенный.

- Без сомнения, - сказал доктор, - следуя раньше с вами по притоку Замбези, он узнал то место, где переправлялся с вами на другой берег; а в лесу для него довольно было малейшего признака, чтобы следовать по вашей дороге.

- Да, - сказала Мартина, - когда мы подходили к этим местам, он вдруг поднял хобот и стал обнюхивать воздух со всех сторон. Потом вдруг вошел в этот лес. Я подумала: верно, он ищет берег, так как Жерар говорил, что он хочет ехать водой. Но Голиаф все углублялся в лес. Тогда Ле-Гуен сказал: "Пусть идет куда хочет, он знает лучше нашего".

- Потом, - вмешался Ле-Гуен, - он вдруг остановился, прислушался и затем побежал как сумасшедший. Совсем как поезд-молния!

- Тогда, значит, Колетта и узнала его шаги! - сказал Жерар. - У нее замечательно тонкий слух!

- И мы тогда тоже узнали голос нашей голубушки.

Я даже затаила дыхание, а Ле-Гуен и говорит мне совсем спокойно: "Это щебетанье может быть только мамзель Колетты, Голиаф не ошибся". Я так и залилась слезами, а он даже и не удивился.

- Чего ж тут удивительного, - сказал Ле-Гуен. - Ведь я сказал же Голиафу: "Надо найти мамзель Колетту! " Понятно, Голиаф и пошел к ней. Это благородное животное исполнило приказание.

- Да, это великий пример в жизни, - сказал доктор. - Матабелы могли бы поучиться у него, не говоря уже об европейцах!..

ГЛАВА XXI. Освобождение

В скромном уголке матабелов настал период кипучей деятельности, закипели всевозможные работы, стали процветать культура и прогресс, точно в эпоху Перикла.

Несмотря на то, что Большие Головы стояли на низкой ступени развития, и у них была способность к усовершенствованию, свойственная каждому человеческому существу.

Просветить этих бедных людей, показать им на деле благодетельные результаты наук и искусств, было искренним стремлением великодушного вождя, избранного ими; все спутники господина Массея от души помогали ему в этом добром деле.

Образовалось нечто вроде министерства, образцовое правление, где каждый занял соответственную должность и добросовестно относился к исполнению ее, а начальник правления пользовался безграничным всеобщим доверием.

Вебер взял на себя руководство арсенальными работами; Ломонд заведовал народным образованием, а господин Массей заведовал гражданскими и военными делами.

Ле-Гуена, мастера на все руки, господин Массей взял к себе в помощники по военным делам, а Брандевину была поручена новая обязанность - заведование военным продовольствием; наконец, Мартина, Колетта и Лина водворяли среди женщин чистоту и порядок, они также были очень заняты.

Понемногу, не спеша, не прибегая к насилию, а действуя главным образом убеждением, нашим европейцам удалось достигнуть блестящих результатов.

Прежде, чем устраивать внутренний порядок, необходимо было перестроить жилища туземцев, пробить в стенах окна, сделать двери, через которые можно было бы входить, а не вползать, наконец, отгородить помещения для скота. Но раньше чем приступить ко всем этим нововведениям, пришлось употребить немало труда, чтобы уговорить дикарей согласиться на них.

Но Большие Головы очень скоро отвыкли вползать к себе на корточках; им стало гораздо больше нравиться входить прямо, с поднятой головой.

Между тем Колетта целыми днями расхаживала по деревне, окруженная негритятами, которые в ней души не чаяли.

Она их мыла, наряжала гирляндами из цветов и зелени; научила их делать мячики из диких бледно-желтых цветочков. А какова была радость ребятишек, когда она показала им, как надо играть этими мячиками. Любовь малюток к Колетте доходила до обожания. Матери тоже не отставали от своих детей. Раз установилось взаимное доверие, то девушка спокойно звала их к себе и показывала им, как она, Мартина и Лина ведут хозяйство. По утрам у нее стал собираться своего рода класс, состоящий из туземных женщин и девушек, старавшихся до смешного подражать всему, что они видели у своей наставницы. Мартина первым долгом смастерила из листьев метлу, и каждая дикарка захотела сделать то же.

Лина, изучившая в совершенстве их язык, научила ребят французским словам, которые они презабавно коверкали, но все же запоминали.

Убедившись в удобстве дверей, они согласились и на окна. А когда солнечные лучи, проникая сквозь эти отверстия, осветили их внутреннюю грязь и неприглядную обстановку, они устыдились, как это они могли жить в таких противных конурах. В домиках европейцев было все так чисто, красиво, и они могли бы так же украсить свои бедные жилища.

И вот, после того, как однажды Мартина, давая урок подметания полов, воспылала на них благородным негодованием, даже самые апатичные взялись за ум.

- Иес! Иес! Какая грязь! Срам какой! - повторяла она, бросая молниеносные взгляды на неопрятных хозяек. - Можно подумать, что находишься у свиней!..

В каждой хижине устроили стол, прибранная кровать должна была стоять в углу; для скота отвели смежное помещение, научили употреблению посуды. Затем везде появились камины с крюком для вешания котла над горящими углями. Господин Массей мог теперь наслаждаться, его мечты исполнились - в каждой хижине по вечерам варилась в горшке курица.

Между женщинами стали процветать многие ремесла, особенно всевозможное ткачество, так что большинство матабелов имели одежду.

Вся деревня приняла вид деятельного улья. Под руководством таких учителей Большие Головы скорыми шагами выходили из темноты невежества.

Оборотная сторона медали состояла в том, что чем более они убеждались в своем благосостоянии, тем крепче держались белых и ни за что не согласились бы расстаться с ними.

Господин Массей даже заметил, что Большие Головы, воспользовавшись их уроками, установили над ними более строгий надзор, гораздо строже прежнего.

Но бедному королю становилось все труднее сдерживать свое возрастающее нетерпение и тоску, сосавшую его сердце, при мысли о страданиях и опасностях, которым могли подвергаться его возлюбленная жена и сын. Благодаря своей силе воли он всегда казался веселым и любезным, деятельным и готовым дать всякому хороший совет. Но такая нравственная борьба час от часу становилась для него мучительнее.

Однажды, когда решили отпраздновать подобающим образом благоденствие и мир страны, на деревню обрушилось одновременно два несчастья: неприятель неожиданно напал на племя с западной стороны, и господин Массей серьезно захворал.

Запущенная простуда, а может быть, и постоянное тяжелое состояние его духа, подорвали его силы, и, несмотря на свое мужество, он вынужден был лечь в постель; с ним сделался полный упадок сил, при изнурительной лихорадке, как определил доктор болезнь; в душе же он назвал его недуг "разбитое сердце".

Большие Головы совсем растерялись: в такую критическую минуту они лишились своего предводителя, который два раза спасал их в затруднительных обстоятельствах. Со всех сторон прибегали послы умолять доктора Ломонда помочь им, за отсутствием их начальника, умоляли пустить в ход его волшебство, чтобы разбить врага. Но он даже и слушать их не хотел и наотрез отказался помогать им своим вмешательством, говоря, что кифары вовсе не так страшны: ведь раньше же Большие Головы справлялись с ними.

- Никто из нас ни на одну минуту не покинет вашего предводителя! - объявил наконец доктор Ломонд собравшимся представителям племени; он был очень зол на упрямство матабелов. - Постарайтесь сражаться, как подобает настоящим воинам, и убирайтесь отсюда вон, не то я пошлю на ваши головы семь египетских язв!

Эта угроза сильно подействовала на дикарей, тем более, что они не вполне ясно понимали ее значение. Испуганные послы молча направились к выходу.

- Если же вы хотите моего совета, - закричал им вслед смягчившийся доктор, - поручите команду Мбололо; из всех вас это самый дельный и умный парень.

Совет доктора Ломонда был принят единогласно, не говоря уже о том, что Большие Головы придавали громадное значение мнению доктора. Мбололо слыл в их племени за храброго молодого человека; всем были известны его сила и ум. Дикари в этом отношении стоят выше нас: во время войны они предоставляют команду самому отважному и достойному и боятся вверить судьбу своего народа старому или неспособному человеку. Мбололо блистательно исполнил возложенное на него поручение.

Наслушавшись рассказов Жерара о том, как поступали великие полководцы в таких случаях, и выстроив свои войска правильными рядами, он в громкой и восторженной речи объявил им, что уверен в победе.

Приняв все меры предосторожности и тщательно осмотрев, все ли вооружение в порядке, он двинулся со своим войском к южной части долины, рассчитывая занять там узкое ущелье, где бы они были в полной безопасности и не боялись армии, в сто раз многочислен-нее их собственной. Только бы успеть занять вовремя позиции!

Но, увы! Не успели они подойти к ущелью, как кифары уже прошли его и двигались им навстречу. Мбололо, не колеблясь, скомандовал атаку.

- Смелее, храбрецы мои! Бейте кифаров, непобедимые Большие Головы! Это все трусы! Вспомните, как мы разбили их!.. А теперь они опять лезут!.. Цельтесь вернее, неустрашимые матабелы, победа за нами!

Первые выстрелы пропали даром: расстояние до неприятеля было еще слишком велико. Между тем проницательный Мбололо заметил, что враги стреляли лучше прежнего; да и в войске их было больше дисциплины; кроме того, кифаров было по крайней мере пятьсот человек, гораздо больше, чем у него, так как вследствие неожиданности нападения он не успел мобилизовать всех своих сил.

Но Мбололо был не из робкого десятка, чтобы струсить.

Стрельба возобновилась, и на этот раз с обоих сторон потеряли по нескольку воинов. А как кифары научились теперь стрелять! Они запаслись новыми ружьями, и, пока их считали бессильными, втихомолку готовились к мщению!..

Преподавая Большим Головам стрельбу из новых ружей, господин Массей требовал, чтобы они не забывали употребление старого национального оружия - дубины и ассагаев, кроме этого матабелы были прекрасные бегуны; Мбололо сообразил, что кифары, не имея умных руководителей, совсем отвыкли от прежних африканских орудий. А потому, изменив тактику, он громко скомандовал своим людям: "Вперед! Но увидим, чья возьмет!.."

- Оставьте ружья! Шагом марш!.. Вперед!.. Берите дубины!..

Такой способ нападения всегда имел поразительный успех. Пробежав в несколько секунд расстояние, отделявшее их от кифаров, Большие Головы налетели как ураган на своих противников, которые, растерявшись, вступили с ними в рукопашный бой. Мбололо во главе своего отряда колотил дубиной направо и налево, заряжая всех своим примером и наводя ужас на неприятеля. Кифары стали отступать, все поле битвы осталось за Большими Головами; вдруг произошло нечто совсем неожиданное.

Из ущелья показалась дюжина белолицых. Эти люди катили какую-то неизвестную машину с трубой и дулом. И вот эта машина со страшным шумом начинает изрыгать на несчастных матабелов целый град пуль.

Радостный крик кифаров слился с воплями бессильных теперь матабелов, которые падали, как снопы, убитые зарядом.

Мбололо ожидал своей смерти в мрачном молчании. Но пальба прекратилась. Начальник белых выступил вперед и сделал знак, что желает говорить.

- Я - капитан Виллис, - отчетливо произнес он, - командир английского войска Ее Величества... Я мог бы убить всех вас до единого, вы сами видите, что сопротивляться мне невозможно. Мы пришли сюда не затем, чтобы отнять у вас вашу землю и свободу, но затем, чтобы признать вашу территорию собственностью королевских владений и взять вас под покровительство наших законов. Знайте, что эти законы дадут вам счастье и мир, так как нашу власть должны признать также ваши противники. Единственно, чего мы будем требовать от вас, это верного исполнения наших законов.

По мере того, как капитан Виллис произносил речь, кафрский переводчик переводил ее на местное наречие, на котором он объяснялся совсем свободно.

"Что делать? - задавал себе вопрос бедняга Мбололо. - Сопротивляться? Немыслимо. Тут стояла страшная машина, готовая уничтожить всех до последнего воина. Распрощаться навсегда с независимостью - и это в ту минуту, когда они храбро отстояли себя? - было слишком тяжело. Но, может быть, иностранец прав. Большие Головы видели столько благодеяний от белых; весьма возможно, что и эти не станут притеснять их".

Посоветовавшись с главными представителями своего племени, Мбололо объявил англичанам, что готов оказать им гостеприимство, чтобы переговорить о постоянном мире, но с тем условием, чтобы капитан приказал кифарам немедленно удалиться. Требование Мбололо было исполнено тотчас же; затем капитан со своим войском и пушкой направились в сопровождении Мбололо в деревню матабелов.

Капитан выбрал себе королевский дворец и сейчас же водворил на нем английское знамя. Каково же было его удивление, когда, войдя в дом, он очутился во французском семействе. Еще более его удивился и обрадовался доктор Ломонд, когда из объяснений капитана он увидел возможность освобождения, а значит, и выздоровления его дорогого пациента.

Но еще один сюрприз довершил счастье доброго доктора. Разговор происходил в приемной зале с помощью англичанина и француза; и тот, и другой были прескверными переводчиками. Доктор, не понимавший и половины из сказанного, вызвал к себе на помощь Жерара, не покидавшего, так же как и Колетта, своего больного отца.

- Ради Бога, придите на минуту, будьте ненадолго нашим переводчиком... Позвольте представить: капитан Виллис... Жерар Массей...

- Массей? - повторил офицер. - Уж не родственник ли вы Генриху Массею, инженеру из Клейндорфа, изобретение которого нового способа обработки золотой руды наделало столько шума в Трансваале?

- Я брат его! - воскликнул Жерар. - Если только это тот самый молодой человек, который потерпел крушение на "Дюрансе"... Вы наверное знаете, капитан, что он в Трансваале? О! Скажите нам скорее все, что вы знаете о нем! Мы не виделись с ним уже больше года.

- Я очень счастлив объявить вам, что он живет в Клейндорфе, что я видел его не более десяти дней тому назад. Он устроился вместе со своей матерью и пользуется всеобщим уважением... Но простите! - добавил англичанин, заметив, что бедный мальчик побледнел как полотно, - может быть, вас слишком волнуют эти известия?

- О! Нет! Нет! - сказал Жерар, не помня себя от счастья. - Доктор, дорогой доктор, можно передать это папе? Это не повредит ему?

- Не только не повредит, но он тотчас же выздоровеет от такой радости! - утвердительно отвечал доктор. - Это главное лекарство, которого ему и не хватало и которого при всем желании я не мог достать для него. Бегите, бегите скорее, Жерар, к нему и к вашей сестре сообщить им эту новость. Клянусь вам, что она принесет ему только пользу!

Доктор, обладавший необыкновенно чутким сердцем, понимал, что никто посторонний, ни даже он сам, не должны были присутствовать при этой семейной радости, а потому и остался с капитаном Виллисом, которому начал рассказывать, каким образом его друзья и он сам попали в руки матабелов.

Стоит ли описывать радость отца, Колетты, счастливые слезы Мартины и удовольствие славного Ле-Гуена? Быстрое выздоровление господина Массея, согласие капитана Виллиса на их немедленный отъезд, уступка им бульлокс-вагона, собственного экипажа капитана и наконец их счастливое переселение?

Голиаф, конечно, принимал участие в общей радости и шествовал сбоку колонны.

Только матабелы оплакивали эту разлуку, так как знали, чего они лишались.

Стоит ли говорить об их торжественном въезде в Клейндорф, о благополучном окончании этого шестидневного путешествия, о соединении всей семьи, о счастье встретиться здоровыми и невредимыми после такой томительной разлуки и в то самое время, когда считали навсегда потерявшими друг друга?

Но пусть они предаются семейным восторгам; ни один посторонний взор не должен смущать святости этого вполне заслуженного счастья.

ГЛАВА XXII. Заключение. Конец бандита

На первое вознаграждение, полученное за свое важное открытие, Генрих Массей приобрел матери прелестную дачу в швейцарском стиле, которую ему продал за бесценок один из разорившихся рудокопов. В Южной Африке такие жилища весьма ценятся, так как доски в этих новых краях считаются предметом роскоши.

Дом, купленный Генрихом, оказался очень удобным и вместительным, с роскошной мебелью, хотя и несколько безвкусной. При доме находился великолепный сад.

Все соединившееся семейство поселилось на этой даче, и несколько недель все они наслаждались полным спокойствием и безоблачным счастьем. Колетта, сбросившая наконец с себя (и с какой радостью) роль ментора и начальника, висевшую так долго на ее молодых плечах, превратилась опять в любимого ребенка, беспрекословно повинующегося своей матери. По ее примеру, и Жерар, освободившийся от тяжелых обязанностей, с наслаждением предался своим прежним забавам, свойственным мальчику его возраста.

Незаменимая Мартина, или "мам Ле-Гуе", как ее прозвали готтентотские служанки, вверенные ее управлению, часто рассказывала своей госпоже о каком-нибудь эпизоде из их страшного путешествия, где Колетта выказывала столько мужества и рассуждала как взрослая особа.

Бедная мать не уставала слушать все подробности этого странствования по Экваториальной Африке; она чувствовала, каким опасностям подвергались ее дорогие дети, и теперь, когда все несчастья окончились, тихое блаженство овладело ее измученной душой.

Голиаф всегда занимал важное место в домашнем кругу семьи.

Пресмешно было смотреть на Колетту, поливающую цветы с помощью своего колоссального друга. Лишь только лейка опустошалась, он осторожно брал ее из рук своей любимицы, шел к реке, наполнял водой и приносил обратно. Каждое утро он приходил к окну Колетты и ждал, когда она откроет его; если же она медлила, он тихонько шевелил вьющимися растениями, украшавшими ее окно; он привык брать завтрак только из ее рук, и ему всегда припасали спелые фрукты и соленые пирожки, которые Мартина пекла нарочно для него.

Господин Массей наслаждался возвратом счастья среди дорогих ему существ, привязанность которых была ему столь же необходима, как воздух, и его здоровье расцветало с каждым днем.

Генрих опять погрузился в свои опыты и административные работы. Доктор Ломонд и капитан Франкер остались друзьями семьи и ежедневными посетителями дома.

В силу самих событий, не только в Клейндорфе, но и во всем Трансваале обыкновенной темой разговора были золотоносные руды и способы их эксплуатации. Это большое дело, если не сказать - единственное в этом крае. Волей-неволей подпадаешь под общее настроение и проникаешься им.

Однажды вечером, когда заговорили об этом предмете в присутствии Жерара, он позволил себе иронические замечания относительно золотых руд Клейндорфа.

- Вы все толкуете о содержании металла в руде и употребляете нечеловеческие усилия, чтобы извлечь из бочки кварца золота, на несколько сантиграммов больше соседа, - сказал он с презрением. - Значит, кварц Клейндорфа ничего не стоит! Если бы это была моя специальность, я бы не удовольствовался таким ничтожеством, а выбрал бы себе такую руду, из которой драгоценный металл получился бы тысячами килограммов с бочки, или плюнул бы на это дело!

- Ты говоришь глупости, - возразил ему брат. - Разве ты не знаешь, что извлечение пятидесяти граммов чистого золота из бочки кварца считается почти невероятной вещью.

- Только-то? - сказал Жерар. - Я не инженер и не химик, однако моя руда будет побогаче ваших.

- Твоя руда?.. Так ты обладатель руды, вот как?

- В некоторой степени... И настоящей, хорошей руды... Не такой, из которой извлекается металл потом и кровью... Моя руда нечто солидное, основательное... Вот посмотри, если ты не веришь.

Сказав это, он вытащил из кармана образчики золотых самородков и куски кварца с золотыми жилами.

Генрих, очень заинтересованный этим сообщением, попросил Жерара рассказать ему, при каких обстоятельствах произошла такая находка.

- И ты говоришь, что по всему склону горы такие же золотоносные жилы, как на твоем образчике? - спросил он брата.

- Я серьезно подтверждаю тебе это. Мне пришлось сделать не более пятисот шагов, чтобы добраться до этой горы вверх по течению. Эта рудная жила даже режет глаза, до такой степени она бела и богата.

- И ты можешь найти это место?

- Еще бы!.. Это не более как в пяти-шести днях ходьбы от Замбези, следуя вверх по течению притока, да еще около тридцати километров рядом с владением Иаты.

- Ах! Да Иата и ему подобные могут помешать разработке руды. Но нечего делать. Во всяком случае, это вещь любопытная, и ею стоит заняться. Я в первый раз встречаю такую богатую руду. Если она действительно такова, как этот образчик, значит, дорогой Жерар, ты сделал небывалую доселе находку!

Генрих сказал отцу о своем решении, и господин Массей одобрил его, так как самородки и кусок кварца служили неоспоримым доказательством, что Жерар не ошибался. Самому Массею необходимо было побывать в Претории, чтобы переговорить с корреспондентами французского банка, с которыми он прекратил всякую переписку среди своих сухопутных и морских приключений. Решили торопиться, чтобы не упустить случая завладеть такой богатой рудой. И Жерара согласились взять с собою. Они достали себе экипаж, род крытого кабриолета, на двух крепких колесах, запряженный парой лошадей.

Когда отец с сыновьями собирались выехать, явился капитан Франкер, сильно взволнованный.

- Я пришел к вам с большой просьбой, - сказал он господину Массею. - Не подвезете ли вы меня в вашем кабриолете до Претории? Мне надо там быть по очень важному делу, а так как вы туда едете, я был бы вам очень благодарен, если бы вы захватили и меня.

- Да, мы в восторге! - совершенно искренно обрадовался господин Массей, между тем как Жерар прыгал от радости, что его дорогой капитан будет их спутником.

Капитан улыбнулся, но у него был очень озабоченный вид, на что все обратили внимание. Мадам Массей не спускала с него глаз.

- Капитан, - воскликнула она, повинуясь внутреннему голосу, - позвольте напомнить вам все страдания, которые я перенесла в разлуке с моим мужем и детьми... Могу ли я отпустить их теперь спокойно?.. Дело, из-за которого вы едете в Преторию, не представляет опасности для них... и для вас?

- Неужели вы думаете, сударыня, - воскликнул капитан, - что я решился бы сопровождать их, если бы знал, что им грозит какая-либо опасность?.. Наверное нет. Все, чего я прошу, это место в экипаже, который повезет их в Преторию. Когда же мы будем там, то я распрощаюсь с моим дорогим другом, господином Массеем... и займусь тем делом, которое требует моего немедленного присутствия.

- В самом деле, милая моя, - сказал господин Массей, удивленный волнением жены, - я не понимаю, отчего ты беспокоишься? Что может быть естественнее хлопот капитана Франкера? Конечно, я весь к его услугам, и готов не только подвезти его, но буду очень счастлив помочь ему там, если он пожелает. Я надеюсь, что вы не сомневаетесь в этом? - добавил он, обращаясь к капитану, лицо которого выражало сильное беспокойство.

В нем, по-видимому, происходила борьба, но, обернувшись к мадам Массей, он сказал:

- Мадам, у вас удивительное чутье!.. Я буду с вами откровенен: да, я еду в Преторию, так как надеюсь найти там того, кого преследую столько времени, подлеца капитана Лупуса!

- Как! - невольно вырвалось у Генриха, - вы все еще гоняетесь за этим призраком?

- Нет, я гоняюсь теперь за действительностью и надеюсь очень скоро схватить этого мерзавца за горло! Неужели вы думаете, что я добровольно застрял в Трансваале, где, до вашего прибытия, ничто не прельщало меня? Неужели вы думаете, что я бросил свою любимую работу без всякой уважительной причины? Или вы меня считаете пустым мечтателем?

- Что вы, дорогой друг! - проговорила мадам Массей. - Но согласитесь сами, как кажется странным, что злодей очутился как раз в ваших руках!.. Так странно, что даже не верится этому.

- Ничего тут странного нет, так как я остался здесь с целью выследить негодяя.

- Знайте же, что я пожертвовал этому предприятию не только своей карьерой, но и своим состоянием, и даже отдам мою жизнь, если понадобится. С того самого момента, когда я понял, что этот разбойник бросил нас на произвол судьбы, распоров "Дюранс", мое решение было принято. Ради этой цели я телеграфировал своему нотариусу, чтобы он освободил все мои деньги до последнего сантима, и тотчас же приступил к работе.

Ваш друг, лорд Ферфильд, потерял следы Лупуса у озера Танганьики; я же, с помощью моих агентов, выследил его дальше; я знал, что он входил в сделку с торговцами слоновой кости и невольниками; что он сначала скупил кость и условился, что возьмет невольников с берега Мозамбикского пролива. Я знал, что, боясь ареста за это, он бежал в Трансвааль под именем

Розенбаума. Некоторые признаки навели меня на мысль, что он в Клейндорфе; я поселился здесь, приобрел себе долю в приисках и стал терпеливо ожидать. И вот я только что получил депешу от одного из моих агентов в Претории. Вот что в ней говорится:

"Я сейчас видел Лупуса своими собственными глазами, именно здесь. Приезжайте немедленно".

- Так вот вы зачем едете! - воскликнула мадам Массей. - Но, дорогой друг, что вы можете сделать? Чем вы докажете, что он виновник катастрофы? Чем вы подтвердите свои обвинения?

- Что я могу сделать, спрашиваете вы, - ответил грозным голосом капитан Франкер, - а то, что я обещал себе пятнадцать месяцев тому назад: схватить этого мерзавца за горло и задушить его, если не найдется другого средства заставить его искупить свое преступление... Конечно, вы, друзья мои, спаслись благодаря счастливой случайности. Но всех тех, которые пропали без вести, тех, которые погибли, оставив свои семьи без средств к существованию благодаря этому подлецу, вы думаете, я забыл? Он скрылся и воображает, что избегнул заслуженного наказания, но он ошибается, клянусь вам. Теперь он не уйдет от меня...

Лицо честного офицера перекосилось. Его друзья с беспокойством смотрели на него.

- Ах, капитан! - воскликнула Колетта с глазами, полными слез, - прошу вас, не говорите так! Вы такой добрый!.. Вы, который даже мухи не обидит! Простите этому человеку. Бросьте его! Он наверное и без вас достаточно наказан угрызениями совести за свой скверный поступок! Неужели вы думаете, что он в состоянии спокойно спать при мысли, что он сделал несчастными столько человек? Останьтесь с нами и забудьте о мщении!

Капитан замолчал, глядя на плачущую девушку.

- Мадемуазель, - сказал он наконец, - если я преследую негодяя, то поверьте, что моя личная ненависть к нему не играет тут никакой роли. Но я жажду справедливости. Неужели вы предпочитаете, чтобы я выпустил его, не сказав ему ни слова, чтобы он завтра же мог совершенно свободно возобновить свои славные подвиги? - воскликнул капитан в волнении.

- Но... ведь вы не судья, это не ваша специальность! Останьтесь же с нами, оставьте этого злого человека на произвол судьбы! - упрашивала его Колетта.

Франкер задумался.

- Послушайте, - сказал он наконец. - Я сознаю, что вы отчасти правы. Но я должен действовать для спокойствия совести... - добавил он, ласково глядя на Колетту. - И если мое присутствие не стеснит вас, дорогой друг, я поеду с вами, я постараюсь вывести это дело на чистую воду! Обещаю вам, что я ничего не сделаю зря, а поступлю сообразуясь с обстоятельствами. Но поймите, что я должен расследовать все, что гибель моего бедного "Дюранса", - не говоря уже о том страдании, которое мне причинила ужасная смерть моих бравых матросов, - моя рана, всегда открытая! Надо же принять какие-либо меры против этого человека; пусть он сознается в преступлении, или я буду не я.

- Действительно, сама справедливость требует этого! - сказал господин Массей.

- Только бы он сохранил хладнокровие, только бы не вышел из себя при виде врага, - добавила мадам Массей, протягивая ему руку, которую честный моряк пожал с чувством. - Ну, Бог с вами, поезжайте, но не забудьте того, о чем вас просила Колетта.

Капитан молча раскланялся; потом все они сели в экипаж, господин Массей взялся за вожжи, и лошади скорой рысью увезли их.

Путешественники приехали в Преторию через десять дней. Представьте себе удивление Жерара после долгах месяцев, проведенных среди дикой природы, с каким жадным любопытством он осматривал этот город, столицу Трансвааля. Маленький парижанин с презрением смотрел на небольшие и малочисленные памятники: скромный городок казался ему деревней в сравнении с Парижем.

- И это столица! - повторял он. - Да вся Претория поместилась бы на площади Согласия...

Но надо сказать правду, такое суждение было несправедливо. В Претории насчитывалось тридцать тысяч жителей; везде в изобилии была свежая вода, великолепные деревья росли по краям прямых улиц; вечером город освещался электричеством, так что в общем Претория далеко не производила жалкого вида.

Поместив экипаж в сарай и лошадей в конюшню и наняв себе комнаты в гостинице "Трансвааль", путешественники разбрелись каждый по своим делам. Господин Массей сделал визиты своим кредиторам, затем разузнал об условиях приобретения земли, находящейся на одном из притоков Замбези; Жерар и капитан Франкер отправились на розыски Лупуса.

Дело было в начале весны. Вербы, эвкалиптовые и персиковые деревья, насаженные вдоль улиц Претории, были в цвету. Из садов, окружающих почти каждый дом, распространялся аромат, наполнявший воздух.

Жерар узнал, что воздух Претории особенно хорош зимой, тогда он очень здоров и свеж. Но летом - в январе, феврале и марте - там температура убийственная, а во время дождей, которые льют безостановочно с сентября по декабрь, климат города делается нездоровым от своей сырости; впрочем, тоже бывает и во всех этих краях.

На третий день по приезде в Преторию капитан и Жерар, не разлучавшиеся друг с другом, отправились на почту за письмами; вдруг перед дверцей им загородил путь какой-то господин и грубо оттолкнул Жерара, повернувшись к нему лицом. Мальчик распетушился, собираясь ответить на дерзость; в это время капитан Франкер узнал нахала: это был Гольдбранд, тот самый ремесленник из Клейндорфа, который пытался завладеть секретом изобретения Генриха.

Отойдя в сторону, этот господин, казавшийся вне себя от злости, уронил свой сверток бумаг и пачку денег, полученных им заказной посылкой. Золотые монеты рассыпались и покатились во все стороны по большой зале; никто не тронулся с места, чтобы помочь подобрать их; также и бумаги разлетелись. Капитан Франкер машинально наступил на одну из них. Гольдбранд, чертыхаясь и ругаясь, собирал разрозненные листы, а когда дошел до капитана, последний отнял ногу, чтобы тот мог поднять конверт, очутившийся у него под каблуком. Капитан остолбенел от удивления: ему бросились в глаза слова, написанные на конверте:

"Капитану Лупусу. До востребования. Претория. "

- Капитан Лупус! Вы его знаете? - воскликнул пораженный капитан Франкер, удивившийся и обрадовавшийся в одно и то же время, и остановился, - да что же я говорю! Да ведь это ваше имя... Ведь эти письма вам адресованы? - продолжал он, разгорячась. - Отвечайте! Вы это или нет?

- А если бы и я! - ответил тот нахально.

- Если это вы, то вы последний негодяй, - закричал капитан, бледнея от злости, - и должны дать мне отчет в ваших действиях!

- Каких действиях?.. Дайте мне собрать мои бумаги и оставьте меня в покое! - грубо сказал Гольдбранд, повысив голос.

- Я вас оставлю в покое, когда мы с вами сведем счеты, - ответил Франкер. - Знайте, что вы имеете дело с капитаном Франкером, командиром "Дюранса", который из-за вас погиб и который вы так подло бросили в Индийском океане! Я вас считаю подлецом и убийцей, и вот чего вы заслуживаете...

Капитан дал негодяю звонкую пощечину.

Все столпились при шуме и окружили двух противников. Гольдбранд, опьянев от бешенства, вытащил из своего кармана револьвер, но Жерар одним прыжком очутился около него и схватил его за руку; оружие выстрелило в воздух.

Разъяренный Гольдбранд хотел наброситься на Жерара, но присутствующие не допустили этого, и Лупус вынужден был спрятать револьвер, ворча как собака.

- Убийца! - повторил Франкер. - Торговец людьми!.. Наконец-то настал момент вашей расплаты со мной! Способны ли вы еще стать лицом к лицу с честным человеком? В таком случае выбирайте секундантов среди этих господ!.. Я сделаю то же. Идем...

Дело скоро устроилось. Многие из присутствующих предложили свои услуги и даже револьверы. Для поединка посоветовали Ботанический сад, как наиболее близкое и удобное место. Оба противника тотчас же отправились туда в сопровождении свидетелей и Жерара.

Ботанический сад Претории открыт недавно; это в то же время и зоологический сад; масса работников занималась здесь устройством места для помещения новых хищных зверей. Они только что окончили отделывать огромную яму, предназначенную для медведей, по образцу парижского музея; перила еще не были выстроены, и их временно заменяла простая решетка, ограждающая любопытных от падения в яму, в которой уже поселили двух огромных медведей в надежде акклиматизировать их.

Рядом с ямой находилась большая площадь, совсем пустая в эту минуту. Здесь-то и решено было драться.

Противников поставили на двадцать шагов друг от друга, осмотрели оружие и затем кинули жребий. По знаку секунданта они имели право на шесть выстрелов в течение тридцати секунд.

Раздалось почти одновременно два выстрела. Ни тот, ни другой из сражающихся не был ранен.

Они опять начали целиться, как вдруг сзади Лупуса раздалось страшное рычание, так неожиданно, что все вздрогнули: великолепный лев с черной гривой высунул из клетки свои ужасные когти, показывая неудовольствие своим пленом.

Лупус инстинктивно повернулся назад, но при этом движении споткнулся о камень, потерял равновесие, попробовал удержаться и со всей силой облокотился на решетку. Но решетка подалась под его тяжестью, и он упал в яму.

Это внезапное исчезновение ошеломило всех в первую минуту. Потом все устремились к яме посмотреть, что сделалось с негодяем. Он лежал на дне, метров на десять ниже площадки, и два медведя уже набросились на него с яростным ревом, готовые выместить на своей жертве всю злость, которую он возбудил в людях своими подлыми поступками. Лупус испускал отчаянные крики, блуждающим взглядом ища средства к спасению.

- Веревку! Бросьте ему веревку... - кричали свидетели этой трагической сцены.

- Ах!.. Несчастный!.. несчастный!.. - повторял капитан Франкер.

У Лупуса началась агония в объятиях двух страшных зверей. Он хрипел и что-то невнятно говорил. Эта агония была ужасна!..

В эту минуту работники бежали с веревками. Но капитан Франкер не дождался их. Положив в карман револьвер, который оставался в его руке не разряженным, он спрыгнул в яму.

- Ура!.. ура!.. - кричали зрители, бледные от волнения.

Он подбежал к обезображенному окровавленному Лупусу и двум медведям. Один из них тотчас же повернулся к нему, показывая свои страшные зубы, потом, встав на задние лапы, раскинул передние, чтобы схватить и сдавить его.

Но капитан, остановившись на месте, выстрелил ему прямо в пасть два раза подряд. Медведь свалился. Тогда выступил его рассвирепевший товарищ. На этот раз капитан прицелился в сердце, но не успел еще выстрелить, как зверь набросился на своего противника, смял его и повалил на землю. Кровь потекла ручьем. Человек с животным бились, лежа на бесформенной массе Лупуса. Испуганные зрители не различали более живых от трупов, все смешалось. Но вдруг раздался последний выстрел. Медведь выпустил свою жертву, капитан Франкер поднялся, весь в крови и лохмотьях, но все же уцелевший.

Громкие возгласы приветствовали его победу. Жерар с пятью-шестью людьми бежал ему на помощь. У капитана оба бока были разбиты, левая рука вывихнута, а на лице и груди - большие раны. Его понесли на руках.

Что же касается Лупуса, он был мертв, раздавлен и растерзан обоими зверями; но в своих предсмертных судорогах он видел и узнал человека, рисковавшего своей жизнью, чтобы спасти его.

Таков был конец бандита, погубившего "Дюранс", и таково было мщение командира Франкера.

Жерар и господин Массей все время ухаживали за ним. Доктора Ломонда вызвали депешей. Он принял на себя лечение больного и был очень счастлив, когда капитан стал поправляться.

Месяц спустя все четыре друга возвратились в Клейндорф, где выздоравливающий судья был окружен заботами преданных ему людей. Теперь никто из них не мечтал о новых приключениях: все были счастливы пожить в мире и спокойствии, приобретенными такой дорогой ценой.

Паскаль Груссе - Искатели золота (Les Chercheurs d'Or de l'Afrique Australe). 4 часть., читать текст

См. также Паскаль Груссе (Grousset) - Проза (рассказы, поэмы, романы ...) :

Капитан Трафальгар (Capitaine Trafalgar). 1 часть.
ГЛАВА I. Домик в Сант-Эногате В гостиной у капитана Жордаса висела под...

Капитан Трафальгар (Capitaine Trafalgar). 2 часть.
- Купидон просидел здесь все время! Теперь Купидон пойдет спать... - Д...