Элизабет Мид-Смит
«Школьная королева. 2 часть.»

"Школьная королева. 2 часть."

- Мэри Дов, ты - хорошая, честная девочка. Скажи же правду. В чем дело?

- Я не могу говорить здесь, потому что кто-нибудь, может быть, подслушивает нас.

- Господи! Ну так уйдем отсюда. Они вышли из беседки. И ушли вовремя - если бы оглянулись, то увидели бы, как одна девочка, с очень бледным лицом, убежала из-за беседки в глубь сада, они увидели бы, как она бросилась на землю и разразилась отчаянными рыданиями. Тут через несколько минут и нашла ее Генриетта Вермонт.

- Что с тобой, Мэри Купп? Вставай и рассказывай, в чем дело. Должна заметить, что если бы ты не была нужна мне, то я не стала бы больше разговаривать с тобой.

- Я... я кое-что узнала! - сообщила Мэри.

- Меня это радует. Я недаром послала тебя в беседку, когда увидела, что они пошли туда.

- Никогда мне не было так гадко, - ответила Мэри. - Я сказала, что буду хорошей, а становлюсь все хуже и хуже.

- Какое кому дело, хорошая ты или дурная. Сядь сюда, в тень, - здесь никто не может подслушать нас, - и расскажи, что ты слышала. Мэри, перестань рыдать. Ты сама видишь, что должна продолжать то, что начала.

- Вижу, Генни.

- Да это вовсе и не страшно, - сказала Генриетта. - Елизавета будет пока нашей королевой, а эта крошка, которая вовсе не достойна оказанной чести, должна будет перенести свой позор и занять подходящее ей место в школе. Ее не исключат. И запомни мои слова: она настоящая ирландка и, по своей ирландской натуре, переживет все до начала летних каникул. Мы можем все сговориться и быть особенно ласковыми к ней до конца занятий. И мы можем сделать так, чтобы она не особенно почувствовала свое унижение.

- В самом деле? - поспешно спросила Мэри. - Ты думаешь, мы можем сделать это?

- Конечно, можем. И сделаем. Ну, теперь рассказывай, что ты слышала.

- Ясно только одно, - сказала Мэри, - что Клотильда вполне на стороне Китти.

- Я сразу догадалась об этом, - заметила Генриетта. - Но что она делала с этой глупенькой Мэри Дов?

- Они разговаривали, и Мэри ворчала, какой это несчастный день, и желала, чтобы у нас были занятия. Говорила она еще что-то о предстоящих праздниках - пикниках и приемах.

- Хорошо бы Китти устраивала пикники и приемы! - съязвила Генриетта.

- Ну а вот глупышка Мэри думает, что Китти устроила бы все очень хорошо. Потом она вдруг сказала, что подозревает что-то неладное.

Лицо Генриетты вспыхнуло, потом побледнело.

- Мэри Дов сказала это?

- Да. Клотильда сейчас же попросила Мэри Дов объяснить и добавила, что с ее стороны очень дурно скрывать, если она знает что-нибудь. Мэри не сказала, собственно, что она знает, но, очевидно: что-то знает. Она призналась только, что находится во власти кого-то и не может сказать.

- Продолжай же, продолжай скорее!

- Клотильда сначала презрительно говорила с Мэри Дов, но потом вдруг оживилась и стала расспрашивать, в чьей она власти, но Мэри не хотела сказать. Тогда Клотильда пыталась выведать иначе: "Ее имя начинается с "Г" и кончается на "а"? В нем четыре слога?" - А она сказала: "Да", и еще что-то о... о деньгах. Генриетта, она должна тебе?

- Противный злой котенок! - сказала Генриетта. - Славу Богу, что ты слышала. Надеюсь, я не опоздаю.

- Ну, я не вполне уверена в этом, - пожала плечами Мэри, - но мне кажется, что она услышала мое дыхание, потому что сказала: "Я не могу больше говорить, здесь нас могут подслушать". И обе они вышли из беседки. О, Генни, я пережила тяжелую минуту: если бы они оглянулись, то увидели бы меня. Думаю, что все становится хуже и хуже.

Генриетта приказала:

- Поищи Мэри Дов и скажи ей, что я хочу с ней поговорить.

- Я не знаю, где она. Если она с Клотильдой, то...

- Глупости. Ты должна идти, и сейчас же. Скажи ей, что она мне нужна.

- Хорошо, я пойду.

Мэри пошла по лужайке. Трава была немного смята и вытоптана там, где танцевали веселые ножки. Мэри удивлялась: возможно ли, чтобы мир Божий так изменился за несколько дней.

"Если станет еще хуже, я убегу, - мысленно говорила она. - Я не смогу вынести этого. Делаю вид, что люблю Генриетту, но только Богу известно, как я ненавижу ее. А тут еще эта моя несчастная тезка - Мэри Дов. Она также попадет в передрягу. Хотела бы я знать, что известно ей? Что она может знать? Подумаю".

Мэри остановилась. Лицо ее залилось румянцем.

- Невозможно, чтобы это, - прошептала она, - нет, невозможно.

Но чем более думала Мэри, тем более убеждалась, что пришедшая ей на ум мысль справедлива.

Дело было в том, что Мэри Купп до последних дней не имела никакого веса в школе. Все три сестры Купп не представляли из себя ничего выдающегося. Они были из тех, которые проходят незамеченными в жизни. Мэри Дов тоже до некоторой степени принадлежала к числу таких же людей. Она была очень милая девочка, дочь одной бедной леди, овдовевшей, когда Мэри была маленьким ребенком. Миссис Шервуд предложила матери отдать ее бесплатно в ее школу. Мэри была в школе уже два года и за это время приобрела много друзей, врагов же не имела вовсе. Она никогда не сталкивалась с затруднениями и неприятностями и, по-видимому, вела очень счастливую жизнь, хотя не выделялась ни умом, ни красотой. Вполне естественно, что сестры Купп, Мэри Дов и еще несколько незаметных девочек составляли особую группу. Никто из них не мог стать королевой мая и вообще чем-нибудь поразить мир. Они стояли в стороне от Китти О'Донован, Елизаветы Решлей, Клотильды Фокстил, леди Марии Банистер и Генриетты Вермонт.

Генриетта была решительна, смела и страшно честолюбива, а еще: нехороший характер; никаких нравственных принципов. Время от времени она привлекала к себе "мелюзгу" (как она называла сестер Купп, Мэри Дов и некоторых других девочек) своей щедростью: угощала их, дружила с ними, помогала им выходить из затруднительных обстоятельств и была с ними, насколько могла, ласкова и весела.

Месяц тому назад Мэри Дов испытала большую тревогу. Она потеряла соверен. Узнав об этом, Генриетта подарила ей два. Этим она рассчитывала привязать к себе Мэри Дов и сделать ее своей верной союзницей.

Глава XIV

Затруднение

Мэри Купп, сильно дрожа, отыскала Мэри Дов - та сидела на качелях, медленно раскачиваясь: щеки ее горели, а глаза были красны, как будто только после плача. Увидев Мэри Купп, она легко соскочила с качелей и пошла по направлению к дому.

- Мэри! Остановись, я хочу поговорить с тобой, - сказала Мэри Купп.

- А я не хочу говорить ни с тобой, ни с кем другим, - ответила Мэри Дов.

Сердце Мэри Купп забилось сильнее. Страх, внезапно охвативший ее в саду, стал еще больше.

- Я не желаю сама говорить с тобой, - уточнила она, подумав, что надо держаться спокойно. - Должна только сообщить, что Генриетта желает видеть тебя.

- Генриетта? Зачем?

- Она не сказала этого мне. Ты пойдешь к ней?

- Не хочу, - неуверенно ответила Мэри Дов.

- На твоем месте я пошла бы, - сказала Мэри Купп.

- Это почему?

- Потому что... - подняв глаза и устремив пристальный взгляд на тезку, начала Мэри Купп, - нам, младшим, лучше быть в хороших отношениях с Генриеттой, чем в дурных.

- О, я это отлично понимаю, - кивнула Мэри Дов. - Ты, очевидно, так и поступаешь, Мэри Купп. Но я не имею к ней никакого отношения. Я хочу подчеркнуть, что меня-то она не напугает.

- Напугает тебя? Как она может напугать?

- Не знаю. Во всяком случае, это ей не удастся.

- Тогда лучше повидайся с ней, - посоветовала Мэри Купп и засмеялась, но смех ее не был веселым.

Мэри Дов повернулась и пошла из сада. Отойдя немного, она обернулась. Мэри Купп следила за ней.

- Где она, ты сказала?! - крикнула Мэри Дов.

- Где-то в глубине сада. Сегодня слишком жарко для того, чтобы быть на лужайке.

- Да, знаю.

Мэри Дов пошла дальше.

Генриетта расположилась в "кресле", устроенном ею из прошлогодних сухих листьев, сена, принесенного младшими девочками, подушек и мягкой красивой шали своей матери. Со значительным видом сидела она на этом подобии трона, глубоко задумавшись над тем, что ожидало их всех. Ей надо было держаться особняком и сохранить свое влияние на младших.

- Подойди, Мэри. Ты заставила себя ждать, - произнесла она, когда показалась Мэри Дов.

- Я не знаю, зачем понадобилась тебе.

- Узнаешь через несколько минут. Можешь присесть на конец шали, если хочешь.

- Благодарю.

- Какой у тебя расстроенный вид, Мэри. Должно быть, ты сидела на солнце.

- Да, но сегодня мне жарко не от солнца.

- От чего же?

- У меня неспокойно на сердце. Я устала и чувствую себя несчастной, - ответила Мэри Дов.

Генриетта внезапно положила свою сильную руку на плечо девочки.

- Мэри Дов!

- Что, Генриетта?

- Я не желаю слышать этой сентиментальной чепухи.

- Я говорю вовсе не чепуху, Генни.

- Ты очень сентиментальна. Одна из девочек в школе сделала дурной поступок, и ее необходимо наказать. Тебя это тревожит. Те, кто делает дурное, должны быть наказаны.

- Будь это кто-нибудь другой, а не Китти, - возразила Мэри.

- Именно то, что ты печалишься о такой девочке, как Китти, и сердит меня, - объяснила Генриетта. - Могу я спросить, что такого в этой Китти, что все вы теряете из-за нее голову?

Мэри молчала.

- Говори, Мэри. Терпеть не могу надутых людей.

- Я не надутая, а говорю, когда хочу.

- Ну так и молчи, моя милая. Я позвала тебя для приятного разговора. Думала, что ты в плохом настроении; ты так впечатлительна, и я надеялась успокоить тебя. Но ты, по-видимому, не желаешь никаких советов. Тогда я ничего не могу сделать для тебя, но хочу только сказать: если поступят по очень суровым правилам, изложенным в рукописной книге, - а я уверена, что будет так, - наступит время, когда тебе, Мэри Дов, придется стать на ту или другую сторону.

- На какую сторону? О чем ты?

- Это очень просто. Ты должна быть или за Китти О'Донован, или против нее. Ты никогда не думала о церемонии развенчания?

- Этого никогда не будет, - отмахнулась Мэри.

- Все зависит от решения учениц школы. Будут собирать голоса, и судьба Китти О'Донован определится большинством голосов.

Мэри улыбнулась.

- В таком случае, Китти, наверное, не будет развенчана.

- Ты думаешь так, но я не согласна с тобой. Надеюсь, что девочки в Мертон-Геблсе не лишены любви к правде, сознания своего долга, страха перед ложью, чтобы оставлять на целый год во главе школы эту девочку. Если бы это случилось, то я, по крайней мере, сочла бы своим долгом написать своим родным, чтобы они взяли меня из школы. Конечно, нам нужно доказать виновность Китти О'Донован, но, в сущности, это ясно. Если после того, как вина Китти будет доказана, девочки все же решат оставить ее во главе школы, иначе сказать, если они решат против своей совести, что она невиновна, я покину школу. А за мной многие сделают то же. Школа миссис Шервуд погибнет.

Мысль об отъезде Генриетты вовсе не была смертельным ударом для Мэри Дов. Она сидела очень спокойно, глядя в землю. Генриетта была достаточно проницательна, чтобы прочесть мысли девочки, а так как они были нелестны для нее, то гнев ее дошел до крайности.

- Мэри Дов, ты сейчас должна дать мне обещание: если будут собирать голоса, - а это будет, вероятно, завтра, - ты подашь голос против Китти О'Донован.

- Почему это? - спросила Мэри. - Я не желаю слушать проповедей. Ты не имеешь права командовать мной. Я буду голосовать, как считаю правильным. Я думаю, я уверена, я знаю, что она невиновна.

- Маленькая дурочка! Ну, поступай, как знаешь. Но, Мэри Дов, можно тебе напомнить тот день, когда ты потеряла соверен - все твое состояние на эту часть года?

- Конечно, я помню. Не могу представить себе, куда он девался.

- По всей вероятности, его поднял кто-нибудь из мальчиков садовника. Во всяком случае, ты не ощутила этой потери, не правда ли?

- Нет, ты была очень добра ко мне, Генриетта.

- Да, мне кажется. У меня много денег, и я поставила себе девизом помогать людям, находящимся в затруднительном положении. Я хотела помочь тебе и помогла, вот и все.

- Ты была очень добра ко мне, Генриетта, и мне трудно выразить словами свою благодарность тебе.

- Потеря была счастьем для тебя, не так ли? - сказала Генриетта. - Потому что я дала тебе два соверена вместо одного, потерянного тобой.

- Да, правда.

- Я думала, - продолжала Генриетта тихо, устремив на девочку взгляд своих блестящих, странных глаз, - что, имея столько денег - сорок шиллингов - ты удержишься от искушения, Мэри.

- Что ты хочешь сказать?

- Неужели ты не понимаешь, что я хочу сказать?

- Нет... нет, - сказала Мэри. Она побледнела и опустила глаза.

- Мэри, нужно быть осторожнее, когда совершаешь свои мелкие кражи.

- Мои мелкие... О, Генриетта!

- Если бы я и решила украсть деньги у какой-либо девочки, то залезла бы в стол уж хотя бы не к Марии Банистер. Потому что она такая маленькая и такая милая девочка. Но ты выбрала стол Марии, ибо все в школе знают, что она никогда не считает своих денег и бросает их где попало.

- Генриетта, ты мне обещала не рассказывать этого; хотя ты не видела, но я положила деньги обратно тотчас же. Ты спасла меня. Не захочешь же ты быть против меня?

- Конечно, милая. Я не буду действовать против тебя, если ты будешь вести себя как следует, не сентиментальничать - и дашь свой голос против Китти О'Донован.

- Генриетта, как это ужасно! Я... я не могу.

- Ну слушай, Мэри. Ты должна быть на моей стороне в этом деле. Если нет, то я расскажу, что видела. Я расскажу, как однажды вечером увидела, как одна тихая девочка прокралась в комнату леди Марии Банистер и открыла стол. Я могу изобразить это очень живо. Расскажу, как девочка вынула из стола маленький кошелек, а из него соверен. И разве я не была добра к тебе тогда?

- Да, Генни, да. Я сказала тебе, почему на меня нашло искушение взять деньги. Мне так хотелось иметь хорошенькое платье к первому мая, а у меня не хватало денег даже с теми, что ты так великодушно дала мне. Я хотела сказать потом леди Марии; портниха ждала моих распоряжений, а я не могла дать их, пока не была уверена, что смогу заплатить ей.

- Ну, ты положила деньги обратно, а я - я помогла тебе, и ты получила свое платье, все это так. Теперь ты должна мне три фунта.

- Да.

- Когда ты собираешься отдать их мне?

- Не... не знаю. Я думаю, когда приеду после каникул. Постараюсь набраться храбрости и попрошу маму не брать меня на берег моря. Это всегда обходится в несколько фунтов. Я попрошу маму дать мне эти деньги и привезу их, тогда не буду больше должна тебе.

- Отлично, сделай так. Или дай мне подумать. Тебе хочется ехать на море с матерью?

- Конечно, страшно хочется.

- Вот что я скажу тебе. Мне кажется, будет плохо, если ты не поедешь на берег моря с твоей матерью, - внушала Генриетта. - Ты мне нравишься, Мэри Дов. Богу известно, что умом ты не блещешь, очаровательного в тебе ничего нет, но ты хорошая девочка, а хорошим девочкам всегда следует помогать. Китти О'Донован совсем другого сорта. Она красива, у нее хорошие манеры, и она околдовала всех маленьких девочек.

- Не только нас, младших. А Елизавета Решлей или Клотильда Фокстил? Ведь и им она нравится.

Генриетта крепко сжала руки. Ей было слишком хорошо известно, что это правда.

- И мисс Хонебен, - продолжала Мэри, - и мисс Хиз, и миссис Шервуд - все в школе, кроме... кроме, я думаю, тебя, Генни, любят маленькую Китти. Она всем нравится.

- Ну, это недолго будет продолжаться. Однако, к делу. Если ты подашь свой голос за меня, то есть не за меня, а против Китти О'Донован - завтра или когда бы то ни было, ты можешь оставить себе эти три соверена; я забуду, что ты была должна мне. Что ты скажешь на это?

- Я? Я не знаю, что и сказать, как благодарить тебя.

- Конечно, ты исполнишь мое желание?

- Я подумаю и скажу тебе.

- Помни: я не терплю нерешительности. Приди ко мне в комнату сегодня вечером и скажи, что ты решила. Если исполнишь мое желание, все будет хорошо. Если пойдешь против меня, то, боюсь, мне придется рассказать о тебе миссис Шервуд. Право, голос совести упрекает меня за то, что я скрываю это. Хорошенькую историю могу я рассказать миссис Шервуд! Итак, ты поступай, как желаешь, Мэри. Иди, ты теперь знаешь, что ожидает тебя.

Мэри встала и вышла из комнаты. Она сжимала руки и тихо вздыхала. Ей было известно то, что могло бы совершенно изменить будущую жизнь Китти О'Донован, если бы она решилась сказать это.

Однажды, в середине апреля, три сестры Купп и Мэри Дов сидели в саду. Они болтали обо всем, что приходило им в голову, и были очень веселы. Мэри Дов была рада, что имела драгоценный соверен, а девочки Купп еще не тревожились о своем брате Поле. Они и не представляли, какая буря должна была вскоре разразиться над их головами.

Матильда и Джен встали и прошли по лужайке.

- Как они любят друг друга! - заметила Мэри Дов, взглянув на другую Мэри.

- Да. Видя их вместе, всякий мог бы подумать, что Матти младше меня.

- А разве она не младше? Я всегда думала так.

- Нет, она старше меня на полтора года.

- Так кажется потому, что у тебя более сильный характер, - высказалась Мэри Дов.

Другая Мэри рассмеялась.

- Может быть. А потом на меня имел большое влияние мой брат.

- Как хорошо иметь брата - сказала Мэри Дов. - Мне так хотелось бы иметь брата.

- А у тебя нет, Мэри?

- Нет ни брата, ни сестры, только моя драгоценнейшая мамочка. Но зато она стои? т всех - она такая милая, хорошая.

- И моя мама очень милая. Папа немного строг, - сказала Мэри Купп. - Но когда я бываю дома с Полем, мне все равно. Он такой чудесный и очень красивый.

- Красивый? - удивилась Мэри Дов.

- Да, нисколько не похож на всех нас. Он просто красавец, и мысли у него такие возвышенные. Ему, например, не нравится мой единственный талант.

- Твой единственный талант? - воскликнула Мэри Дов.

- Да, это даже немного смешно. Ты знаешь, у меня необыкновенная способность подражать любому почерку. Отец говорит, что это поразительный, но опасный дар. А Поль однажды позвал меня к себе и сказал, что это ужасный дар, который может сделать много вреда другим. Он умолял меня не упражняться в этом, никогда не писать чужим почерком. Бедный, милый мой!

- И ты обещала ему? - спросила, заинтересовавшись, Мэри Дов.

- Да, обещала.

- Мне хотелось бы посмотреть, как ты можешь подражать чужому почерку.

- Но я же обещала Полю не делать этого. Мне нужно отучиться, хотя это очень забавно. Ради Бога, Мэри, никому не рассказывай об этой моей способности.

- Конечно, не буду, - улыбнулась Мэри Дов.

До сегодняшнего утра она совершенно забыла о необыкновенной способности Мэри Купп, но после того, как начальница публично обвинила Китти О'Донован и отдала ее на суд подруг, Мэри Дов вспомнила весь разговор. Воспоминание об этом разговоре преследовало бедную девочку. Не это ли решение загадки? Нахлынувшие чувства мучили ее, и было трудно вынести их. Если она скажет, то что будет с ней? Генриетта добьется ее исключения из школы, в этом нет ни малейшего сомнения. Девочка, которая могла украсть деньги у другой девочки, не останется и часу в Мертон-Геблсе. Она должна будет вернуться к матери, которая так рассчитывала, что она получит хорошее образование и сможет впоследствии зарабатывать себе на хлеб. Она должна будет вернуться в свой бедный дом - несчастная, униженная, опозоренная. А с другой стороны - Китти. Если она скажет, что знает, то Китти будет спасена. О, что ей делать!

В этот вечер Мэри Дов должна была сначала увидеться с Генриеттой, потом с Клотильдой. Клотильда, заметив, что Мэри известно что-то, употребила все свои усилия, чтобы заставить свою маленькую подругу облегчить душу признанием. Но Мэри помнила свое обещание. Она думала, что, может быть, Мэри Купп действительно ни в чем не виновата. Подозрение могло перейти с Китти на Мэри, и жизнь Мэри была бы загублена. Она, Мэри Дов, нарушила бы обещание, данное Мэри Купп, которая и без того была почти совсем убита болезнью брата.

Мэри Дов, входя в дом, встретилась с той, о которой только что думала. Мэри Купп была с сестрами. В руке она держала открытую телеграмму.

- У вас есть известия о брате? - спросила Мэри Дов.

- Да, и хорошие, - ответила Мэри Купп, стараясь, чтобы получилось как можно веселее. - Они уже на пути в Швейцарию. Мама говорит, что пришлет телеграмму, когда приедут туда. Действительно, миссис Шервуд чудная женщина.

- Да, - кивнула Мэри Дов.

Мэри Купп пристально взглянула на свою тезку.

Мэри Дов очень захотелось помочь приятельнице. Она жалела ее. Китти не было видно все время, поэтому ее очарование не действовало так сильно. Китти была всеобщей любимицей, несмотря на ее проступок, а у бедной Мэри Купп совсем не было друзей. Она была не из таких девочек, у которых бывает много подруг.

Кто-то позвал Джени, и обе сестры побежали по лужайке. Мэри Купп и Мэри Дов остались одни. Вдали показались Генриетта Вермонт, Клотильда Фокстил и Елизавета Решлей. Вдруг Мэри Купп подбежала к Мэри Дов и схватила ее за руку.

- Ты забудешь? - спросила она. В голосе ее чувствовалась мучительная тревога. - Я не думала об этом до нынешнего дня, - прибавила она. - Потом мне вдруг вспомнилось, что я сказала тебе. Тебе могло бы прийти на ум, что... что я могла сделать такую ужасную вещь. Ты забудь. Если бы узнали, мое положение было бы ужасным. А если Полю станет известно, он умрет. Ты, ты забудешь? Сдержишь, ты сдержишь свое слово?

- Да, я сдержу слово, - сказала Мэри Дов, ненавидя себя за это. Мэри Купп ушла.

Глава XV

Клотильда выражает свое мнение

Вечером, придя в комнату Генриетты, Мэри Дов спокойно сказала: когда наступит время, она подаст свой голос против Китти О'Донован. Генриетта приняла заявление с напускным спокойствием.

- Благодарю тебя, - кивнула она. - Я думаю, ты поступила умно. Большая ошибка пробовать защитить виновного.

- А ты, со своей стороны, будешь помнить, Генриетта? - дрожащими губами проговорила Мэри.

- О, не бойся. Как будто ничего и не было, и ты ничего не должна. Не нужно ли тебе еще десять шиллингов?

- Нет, с меня достаточно.

- Возьми. Когда эта неприятная история закончится, в школе будут устраивать много развлечений, чтобы она забылась; мы будем давать деньги на пикники и прочее; десять шиллингов могут пригодиться тебе. Не будь глупа, не отказывайся.

- И не стану, очень благодарна, - сказала Мэри Дов.

Она опустила деньги в карман и пошла в комнату Клотильды, которая просила ее прийти. Мэри чувствовала себя очень слабой и разбитой. В этот день она пережила больше, чем за всю свою короткую жизнь. Будь тут ее мать, или будь она одна с Елизаветой, она никогда не поступила бы так, не поддалась бы искушению. Но некому было помочь, а страх перед Генриеттой возрастал. Ей не хотелось брать еще денег - они, казалось, прожгли дыру в ее кармане.

Как только Мэри вошла, Клотильда попросила ее сесть. Елизавета начала говорить первой.

- У меня, Мэри, был очень интересный разговор с Клотильдой. Она говорит, что из твоих слов поняла, будто ты можешь пролить свет в окружающий нас страшный мрак. Ты вроде бы сильно колеблешься и, очевидно, находишься под влиянием страха. Но богине страха служить бессмысленно. Пойми, милая Мэри Дов, что она так же труслива, как и отвратительна, и ее легко можно победить. Главное, не подчиниться ей. Клотильда говорит, что почему-то ты поддалась страху и потому не хочешь рассказать того, что знаешь. Я надеюсь, ты образумилась, Мэри, и скажешь нам, что может спасти Китти О'Донован от предстоящей ей участи.

- Мне нечего сказать, - ответила Мэри. Она говорила смущенным тоном, слова как будто с трудом выходили из ее уст.

- Это чистое безумие! - нетерпеливо выкрикнула Клотильда. - Боже мой! Будь здесь мой папа, он скоро вытянул бы из тебя правду, Мэри Дов. Ведь ты, кажется, хотела излить душу, Мэри Дов, сегодня утром. А теперь ты заявляешь, что тебе нечего сказать. Это значит, что ты перешла на сторону неприятеля; тебя подкупили, чтобы ты осталась на стороне той, чье имя начинается с "Г" и кончается на "а". Ты не можешь отрицать этого, Мэри Дов, даже если бы постаралась.

- Мне нечего сказать - совсем нечего, совсем нечего, - выпалила Мэри. И зарыдала.

Девочки смотрели на нее со смешанным чувством жалости и нетерпения.

- Я знаю, что мой папа Джемс Томас Фокстил не стал бы долго выносить твоей чепухи, - сказала через минуту Клотильда. - Он скоро узнал бы от тебя всю правду. Он не позволил бы тебе остаться под влиянием той противной, низкой личности, имя которой начинается с "Г" и кончается на "а"; ее грызет зависть, потому что мы не желаем видеть ее во главе наших дел. Но если она воображает, что может достигнуть чего-нибудь подкупом или лестью, то очень ошибается. Я полагаю, мы хорошо изучили ее здесь, в школе, и отлично знаем, что она такое. Генриетте Вермонт не бывать у нас королевой мая.

- Не будем говорить о Генриетте Вермонт, - сказала Елизавета своим ясным, полным благородства голосом. - Теперь нужно думать о том, что делать с Китти. Ты не видела Китти, Мэри?

- Видела только в классной комнате, - ответила Мэри.

- У нее был трогательный вид, когда она стояла одна перед классом, не правда ли? - улыбнулась Елизавета.

- Это было трогательно, - согласилась Мэри Дов.

- Сердце разрывалось, - сказала Клотильда, - и нет никакого сомнения, что ты можешь спасти ее. Но из-за страха ты оставляешь ее страдать.

- Говорю вам, что я ничего не знаю! Говорю вам, ничего не знаю! - повторяла Мэри Дов, ощупывая деньги в кармане.

- Не стоит продолжать разговор, - заключила Клотильда тоном сильного неудовольствия. - А зачем ты держишь руку в кармане? Дай-ка мне посмотреть.

Прежде чем Мэри успела опомниться, Клотильда запустила руку в карман, вытащила руку девочки и показала Елизавете монету.

- Вот, - сказала она. - Я не знала, что ты так богата. Оставь их себе, моя милая, оставь. Я думаю, что такие деньги приносят несчастье. Я и мой папа Джемс Томас Фокстил были бы огорчены, если бы нам пришлось дотронуться до такой подачки. Да, оставь себе эти деньги. Ты только что вышла из комнаты девочки, имя которой начинается с "Г", а заканчивается на "а". О, по-моему, дело совершенно ясное!

- Я ничего не знаю, - повторила Мэри и опустила деньги в карман.

- Это твои последние слова? - спросила Елизавета.

- Да, я устала и я хочу спать.

- Мы не станем задерживать тебя, - сказала Елизавета. - Завтра фрейлины и статс-дамы будут иметь свидание с Китти в большом зале. Потом, если не случится чего-нибудь особенного, что маловероятно, все будет рассказано остальным, и ученицам будет предоставлено право проголосовать. После того как все будет объяснено серьезно и обстоятельно, каждую девочку спросят, считает она Китти О'Донован виновной или нет. Если Китти признают виновной, она будет развенчана, то есть опозорена на всю жизнь. Жаль, что такое низкое чувство, как страх, может иметь влияние в этом деле. Как ты думаешь, Мэри Дов?

- Было бы жаль, если бы это была правда, - сказала Мэри. - А теперь я иду спать. Вы обе сделали меня несчастной.

- Я презираю тебя, - сказала Клотильда. - Ты дала мне понять как нельзя более ясно, что знаешь что-то, а теперь боишься сказать. Иди спать со своим страхом. Спи с ним. И живи всю остальную жизнь с ним.

Мэри ушла.

Глава XVI

Письмо от Поля

В Мертон-Геблсе в данное время были три очень несчастные девочки, и - странно - наименее несчастной из них оказалась та, которую обвиняли. Ободряющие слова Елизаветы Решлей успокоили бедную Китти О'Донован.

- Слава Богу, что ты невиновна! - сказала Елизавета, и Китти испытала облегчение. Она обвинена ложно - в том, чего не делала. Она не знала, что из этого выйдет, но в себе чувствовала уверенность.

Через некоторое время Китти встала и, следуя совету Елизаветы, взяла книгу с этажерки, чтобы попробовать отвлечься от своих тревог чтением. В книге был простой рассказ о хорошем человеке, боровшемся против искушения, возвысившемся над горем и нашедшем свое блаженство в лоне Господа. Глаза Китти наполнились слезами. Неожиданно мисс Хонебен вошла в комнату и села рядом с Китти. Она принесла на подносике чай, хлеб с маслом и тартинки.

- Я подумала, что ты голодна, Китти, - сказала она. - Выпьем по чашечке, милая.

- Вы в самом деле хотите пить чай со мной? - спросила Китти.

- Конечно, дитя мое.

- Благодарю вас, - ответила Китти.

- Я думала, милая Китти, о том, как ты чувствовала себя весь этот день.

Китти подняла заплаканные глаза и спокойно сказала:

- Сначала я испугалась и рассердилась, но Елизавета сказала мне несколько слов, от которых мне стало легче.

- В школе нет никого, кто мог бы сравняться с Елизаветой, - заметила мисс Хонебен. - Что же она сказала, милая? Поделись со мной.

- Она сказала: "Благодари Бога, что ты невинна! Тогда тебе легче перенести все".

Мисс Хонебен с тревогой взглянула в лицо девочки.

- И это верно, - очень серьезно произнесла Китти. - Но пока она не сказала мне этого, я чувствовала себя подавленной. Я думала, что нехорошо наказывать девочку, которая не сделала ничего дурного, и я читала хорошую книгу: человек, о котором говорится там, также пострадал от злых людей. Он был наказан за тот поступок, которого не делал. Елизавета права. Гораздо легче перенести наказание, когда невиновен.

Мисс Хонебен, как это ни странно, против воли, под тяжестью неопровержимых доказательств пришла к заключению о виновности Китти. Она долго и внимательно вглядывалась в лицо своей маленькой ученицы.

- Китти, ты не говорила бы этих слов, если бы они не были правдой.

Китти с напряжением смотрела на учительницу.

- Я хочу сказать: если бы ты была виновата, ты молчала бы, - пояснила мисс Хонебен. - Ты не увеличила бы своей вины уверениями в невиновности.

- Скажите мне прямо, мисс Хонебен, считаете ли вы меня виноватой?

- Не могу выразить, как сильно мне хотелось верить в твою невиновность, Китти, - ответила учительница, - но до этой минуты я не верила.

- О, мисс Хонебен! Вы думали, что я могла нарушить правила и потом отрицать. И поступать, как я поступаю теперь.

- Признаюсь, милая, что думала это.

- Но не думаете теперь?

- Да, не думаю, - сказала учительница. - Теперь мне кажется, что обстоятельства сложились ужасающим образом против тебя. Но свет воссияет, и мы узнаем, кто совершил этот проступок. Видишь, дитя мое, вот главные доказательства против тебя: ты отреклась, что писала письмо; ты сама предложила телеграфировать твоему двоюродному брату, получил ли он письмо; он телеграфировал, что получил.

- Но неужели вы думаете, - горячилась Китти, - что я стала бы просить миссис Шервуд осведомиться у Джека о письме, которое я не написала ему? Одно то, что я просила телеграфировать Джеку, должно было убедить, что я невиновна.

- Конечно, мы могли бы взглянуть и так, - сказала мисс Хонебен, - но, к несчастью, Китти, есть другая сторона дела.

- Какая? - Китти слегка вздрогнула, выражение тревоги появилось на ее лице, она пристально взглянула на учительницу. - Какая? - повторила она.

- Вот какая, мое милое дитя. В уме у нас промелькнула мысль о печальной возможности - мне очень грустно говорить тебе это: ты могла думать, что твой двоюродный брат Джек возьмет твою сторону и защитит тебя, отрекшись, что получил письмо от тебя.

- Понимаю, - ответила Китти. Гордость звучала в ее голосе. Она встала. - Вы плохо знаете Джека, - произнесла она после короткого молчания.

- Но я скажу тебе прямо и откровенно, что переменила свое мнение насчет тебя, Китти, - улыбнулась мисс Хонебен. - Я верю, что ты невиновна.

Китти протянула руку.

- Благодарю вас. Мне очень хотелось бы знать, что со мной сделают. Некоторое время назад я послала горничную к миссис Шервуд спросить, можно ли написать письмо домой, как всегда; миссис Шервуд ответила, чтобы я не писала. Это было мне очень больно. Что сделают со мной, мисс Хонебен? Надеюсь, что вспомнят: я ирландка и я очень решительна; я сильно чувствую справедливость и несправедливость; у меня вспыльчивый характер, и я могу дойти до отчаяния. Вы не должны обращаться со мной, как с пленницей, со мной, О'Донован из "Пик"! Мой отец - О'Донован из "Пик"! Я могу терпеть, но не очень много. Пусть не обращаются со мной слишком грубо, потому что тогда я...

- Что ты сделаешь тогда, Китти?

- Мне не хочется говорить вам - боюсь, что я больше не буду послушной. Этого греха я не совершала, но могу сделать что-нибудь другое. О'Донованы известны своим нравом: они все огонь и вихрь. Они из народа, который никого не боится. Когда-то мои предки были королями, благородными и смелыми; их кровь во мне, и я многое могу.

- Бедное дитя мое, ты говоришь, как безумная. Уже поздно, не лучше ли тебе пойти в свою комнату и лечь спать?

- Нет, не хочу. Елизавета сказала, что еще придет ко мне сегодня. Она скажет мне, что решили.

- У тебя очень усталый вид, Китти. Я сейчас пошлю ее к тебе.

Мисс Хонебен вышла из комнаты и встретила Елизавету, которая только что окончила разговор с Мэри Дов. Она казалась совершенно измученной.

- Боже мой! Мисс Хонебен, - сказала она, - неужели не кончатся несчастья этого дня?

- У меня есть приятная новость для тебя, Елизавета, - ответила учительница.

- Приятная! Разве сегодня может быть что-нибудь приятное? Что же такое, дорогая? Скажите мне поскорее.

- Вот что, милая Елизавета... Я согласилась с твоей точкой зрения. Верю, хотя вовсе ничего не понимаю, но верю, что Китти О'Донован невиновна.

- Ну, я рада, что вы пришли к этому заключению. Значит, вы будете на нашей стороне, что бы ни случилось.

- Я сидела с бедной девочкой, - сообщила мисс Хонебен. - Она говорила так кротко и вместе с тем так страстно, что совершенно покорила мое сердце; никакая девочка, будь она виноватой, не могла бы сказать того, что было сказано ею. Несмотря на все страшные улики, я вполне верю в ее невиновность.

- Тогда вы, конечно, верите, что тут есть какой-то обман? - спросила Елизавета.

- Вот это самое ужасное, моя милая. Но откуда он?

- Ну, я напала на один след и собираюсь пойти по нему, - загадочно ответила Елизавета. - Не знаю, виновата ли она сама или нет, но спасти Китти О'Донован может...

- Кто? Кто, дорогая?

- Мэри Дов.

- Да что ты, милая Елизавета! Наша маленькая Мэри Дов? Ведь она никогда не бывает с Китти, не имеет никакого отношения ни к ней, ни к ее жизни.

- А между тем в ее руках спасение Китти. Она не хочет открывать тайны; без сомнения, ее подкупили, чтобы она молчала. Я знаю это.

- Елизавета! Ты еще более ухудшаешь положение вещей.

- Так нужно, чтобы оправдать Китти, - твердо произнесла Елизавета.

- Значит, ты решила биться до конца? - заметила мисс Хонебен.

- Да. А также Клотильда Фокстил и, я думаю, многие из девочек в школе - до того времени, когда нам придется развенчать Китти.

- Девочка очень волнуется, желая видеть тебя, Елизавета. У нее такой измученный вид. Ей нужно лечь в постель и уснуть. Не можешь ли ты сейчас же пойти к ней, дорогая. Будь как можно веселее и заставь ее уснуть.

- Пойду к ней, - кивнула Елизавета. - Бедняжка! Я уже давно оставила ее одну.

Елизавета поспешно пошла в свою гостиную. Китти сидела у стола, уткнувшись лицом в ладони. Рыдания сотрясали ее маленькое тело. Елизавета подошла к ней, обняла, прижала ее к себе и дала ей выплакаться.

Спустя некоторое время девочка перестала плакать и тихо произнесла:

- Как ты добра, как ласкова! Я очень люблю тебя, Бетти.

- Это хорошо, милая.

- Бетти, я никогда прежде не испытывала этого чувства: я боюсь - первый раз в жизни. Становится темно. Ночью я буду бояться темноты.

- О, нет. Чего тебе бояться? Бог так же близок к тебе во тьме, как при свете.

- Я знаю, но Он, должно быть, разгневался на меня.

- Почему, милочка?

- Если бы Бог не гневался на меня, Он не допустил бы, чтобы со мной случилась такая ужасная вещь.

- Он желает испытать, тебя, Китти. Ты не виновата, я верю в твою невинность; верят и Клотильда, и мисс Хонебен. Думаю, ты убедишься, что почти все твои фрейлины и статс-дамы верят в тебя; а что касается остальных девочек, ты должна привлечь их на свою сторону. Девочке, которая ни в чем не виновата, нечего бояться.

- Ты придала мне сил, - сказала Китти. - Теперь я не так боюсь.

- Ложись спать, Китти.

- Прежде чем я лягу, расскажи, пожалуйста, что будет завтра.

- Расскажу, Китти. Я говорила с миссис Шервуд. Она сказала, что предоставляет все нам и просит, чтобы мы не спрашивали ее советов. Она говорит, что это наше дело и никто не может вмешиваться в него. Поэтому мы решили последовать правилам старой рукописной книги.

Китти с большим вниманием слушала объяснение Елизаветы. Потом обняла ее.

- Елизавета, не знаю, как мне благодарить тебя за всю твою доброту и ласку.

Елизавета проводила взволнованную, несчастную девочку в ее комнату. Вскоре Китти погрузилась в сон.

Да, тяжело было испытание Китти. Но если бы можно было заглянуть в сердца двух других девочек в школе - Мэри Купп и Мэри Дов, - то стало бы ясно, что они еще более несчастны. Мэри Купп хорошо понимала, в какое ужасное положение попала. Написала она письмо потому, что в минуту слабости и ужаса обратилась за помощью к Генриетте, надеясь, что та даст ей деньги, необходимые для посылки матери. Теперь Мэри припоминала глупый разговор с Мэри Дов, когда она расхвасталась насчет своей способности подражать всякому почерку настолько, что могла бы написать письмо за кого угодно. Зачем она поступила так неразумно? Ее дорогой брат Поль умолял ее не пользоваться никогда этой способностью. Но Мэри воспользовалась, и в какое ужасное положение поставила она бедную маленькую Китти! Что если узнает Поль? Мэри лежала в постели, испытывая отчаяние и ужас. Поль очень болен. Он всегда имел особое влияние на Мэри, и ей казалось, что он должен почувствовать, как дурно она поступила. Наконец Мэри уснула. Даже несчастные и виноватые засыпают.

Проснувшись утром, Мэри вместе с другими сошла вниз. За завтраком раздавали письма, полученные с почты. Было письмо к Мэри от Поля. Она радостно задрожала, увидев любимый почерк, и подумала о дорогом мальчике, которого любила больше всего на свете. Подняв глаза, она встретилась с открытым, трогательным взглядом Китти О'Донован, и снова в голове у Мэри мелькнула мысль о странном сходстве глаз Поля и Китти. Почему они так похожи? Какое отношение может иметь Китти к такому мальчику, как Поль?

- Ты не читаешь письмо, милая, - сказала сидевшая недалеко от нее мисс Хиз.

- Сейчас прочту, - ответила Мэри.

- Ах, если бы вы сказали ей, чтобы она прочла нам это письмо! - вскрикнула Джени.

- Оно от Поля, а мы с Матильдой точно так же, как Мэри, хотим знать, что с нашим Полем. Не знаю, почему это Мэри таит письмо от нас.

- Я расскажу вам, когда прочитаю, - сказала Мэри.

Завтрак был окончен. Девочки и учительницы вышли в сад. Мэри быстро убежала в уединенное местечко, где разорвала конверт и прочла письмо. Она дрожала, и письмо Поля, конечно, не уменьшило ее нервной дрожи.

Поль писал:

"Мэри, мы в Швейцарии. Это такое чудное место! Я чувствую себя гораздо, гораздо лучше на здешнем прекрасном, сухом воздухе. Я думаю, что совершенно поправлюсь и мы сможем, как в былое время, снова приняться за наши планы о будущей жизни..."

Затем Поль выразил беспокойство за нее. Он чувствует, что она в тревоге, и боится, не сделала ли она чего-нибудь дурного. Брат умолял Мэри не забывать о данном ему обещании никогда не подражать чужому почерку, так как это может навлечь неприятности и на нее, и на других.

Под конец брат просил:

"Напиши мне сейчас же, как получишь письмо, и скажи мне правду; если не напишешь всей правды, я все равно узнаю ее. Правду, только правду... и напиши сейчас же, чтобы облегчить мне душу.

Твой любящий брат Поль".

Когда Мэри, окончив читать письмо, подняла голову, лицо ее было бледно, как полотно. Рядом стояли, наблюдая за ней, обе ее сестры - Матильда и Джен.

- Я не могу вынести больше, - сказала Джени.

- Что, он умирает? Скажи же нам, Мэри, скажи правду.

- Да, Мэри, ты должна сказать нам правду, - прибавила Матильда. - У тебя ужасный вид, ты должна сказать нам всю правду.

- Дайте мне подумать, - ответила Мэри. Она прижала руку ко лбу. Строки письма стояли у нее перед глазами, словно написанные огненными буквами. Казалось, что слова будут видеться ей в продолжение всего тревожного дня. Она не смела сделать того, о чем просил ее Поль. Она не смела написать ему. Он все поймет, заглянет в глубину ее лживого сердца. Что... что делать ей?

- Мэри, скажи же нам; ты должна сказать, - повторяла Матильда. Она подошла к сестре и потрясла ее за руку. - Лучше Полю или хуже?

- Лучше, гораздо лучше! - воскликнула Мэри. - Я так взволнована, что у меня темнеет в глазах.

- Дай мне письмо, я прочту его, - попросила Матильда, протягивая руку.

- Нет, нет. Ты не смеешь, это мое письмо.

Мэри достаточно овладела собой для того, чтобы сунуть письмо в карман.

- Полю лучше, - уверила она сестер. - Он говорит, что это от сухого воздуха.

- Почему же ты так смертельно бледна? Как будто он умирает.

- Не знаю, почему у меня такой вид. Не могу объяснить вам этого. Должно быть, потому, что меня волнует любая весть от него.

- Вот по лужайке идет миссис Шервуд, - показала Джени. - Можно пойти сказать ей, что ты получила письмо от Поля? Она будет рада.

- Да, скажите ей.

Девочки побежали по лужайке. А у Мэри было желание броситься в чащу и скрыться там, но она удержалась от такого поступка.

Сестры передали начальнице хорошую новость, и та сейчас же подошла к Мэри, чтобы поздравить ее. Миссис Шервуд очень изменилась за эти несколько дней. Она сильно страдала. Ее школа - радость сердца - и ее девочки были в опасности, страдали от какого-то дурного влияния, проникшего в их среду. Миссис Шервуд испытывала сильное мучение. Ее волнение было столь сильно, потому что виновницей была королева мая.

- Ему лучше, гораздо лучше! - весело повторяла Джени. - Миссис Шервуд, у Мэри просто сердце разрывается от тревоги.

- Я рада, что услышала хорошую весть, - сказала миссис Шервуд. - Ты получила письмо, Мэри?

- Да, миссис Шервуд.

- От самого Поля! - воскликнула Матильда. - Ему настолько хорошо, что он мог написать сам.

- Он очень, очень любит тебя, милая Мэри, не правда ли? - сказала начальница.

- Да, миссис Шервуд, - слабым голосом проговорила Мэри.

- Ты хотела бы написать ему ответ, не так ли?

- Да, да.

- Ну, теперь у нас все в беспорядке, благодаря обстоятельству, о котором не будем упоминать, поэтому я разрешаю вам трем написать Полю. Я думаю, ваши письма попадут в город сегодня вечером и ночным поездом пойдут в Париж, а оттуда в Швейцарию.

- Благодарю вас, - задыхаясь от волнения, сказала Мэри.

Миссис Шервуд повернулась и заговорила с одной из учительниц. Клотильда Фокстил проходила мимо с очень серьезным видом. Презрительно взглянув на сестер Купп, она повернулась к ним спиной и скрылась среди кустарников.

- Отчего это Кло так нелюбезна с нами? - удивилась маленькая Джени.

- Не все ли равно, - заметила Матильда.

- Ну, Мэри, мы все начнем писать? - спросила Джени.

- Конечно.

- Не принести ли тебе твой бювар, милая Мэри?

- Благодарю, - ответила Мэри.

- Каждая из нас напишет письмо. Вот весело-то! - щебетала Джени. - Только не надо писать ему ничего грустного. Правда, Мэри?

- Конечно, не надо.

Девочки пошли в дом. Мэри тяжело опустилась на низкую скамью. Ей казалось, что Поль где-то рядом и знает о ее проступке. Через некоторое время сестры возвратились с письменными принадлежностями. Потом они сели на скамью рядом с Мэри, придвинули столик и разложили на нем принадлежности для письма.

- Ну не мила ли миссис Шервуд! - воскликнула Джени.

- Да, но теперь надо подумать о наших письмах, - заметила Мэри.

- Не знаю, что писать, - призналась Джени. - В настоящее время всех нас в школе интересует только одно. Но об этом нельзя писать ни слова.

- Вот что пришло мне в голову, - внезапно сказала Мэри. - Я не могу писать Полю, у него такая странная способность: он видит меня насквозь точно так же, как я его, и потому сразу заметит, что я скрываю что-то. Эта его способность не касается ни тебя, Джени, ни тебя, Матильда. Поэтому вот что я придумала: я продиктую письмо одной из вас, мы пошлем его от имени всех нас, а через день-другой я напишу сама.

- Какая ты смешная! - засмеялась Джени. - Поль ведь будет читать только то, что написано. Больше он ничего не может увидеть.

- Как бы то ни было, я хочу продиктовать письмо, - повторила Мэри. - Я продиктую тебе, Матильда. Возьми листок и пиши.

- Мне хочется написать свое письмо, - с недовольным видом произнесла Джени.

- Не думаю, чтобы это было хорошо, - заметила Мэри. - Это должно быть письмо от всех, и Матильда, как старшая, должна написать его.

- Это, конечно, правильно, - согласилась Матильда. - Ты редко признаешь мое старшинство, Мэри; но если тебе вздумалось сделать это, то я, конечно, не стану возражать.

Матильда, довольная и гордая, разложила бумагу перед собой, обмакнула перо в чернила и взглянула на Мэри.

- Ты в самом деле хочешь продиктовать все письмо? - спросила она.

- Да, если вы согласны.

- Я думаю, это будет хорошо, - сказала Матильда. - Ты теперь очень мила с нами, Мэри. Я хотела бы, чтобы ты была всегда такой.

Мэри задумалась немного, потом стала диктовать, а Матильда писала:

"Мой дорогой Поль, у нас сегодня праздник, нет занятий, и потому мы все вместе пишем тебе. Вот как это делается: Матильда пишет письмо, Мэри диктует, Джени продиктует немного в конце, а все мы - твои три сестры - думаем о тебе и очень, очень любим тебя. Дорогой Поль, ты не можешь представить себе, как обрадовало нас твое письмо, полученное Мэри сегодня утром".

- Я не читала его, - обиженно заметила Джени. - Молчи, Джени, не мешай. Ты написала "сегодня утром", Матильда?

- Да, - ответила Матильда.

"У нас стало так легко на сердце, когда мы узнали, что тебе лучше. Поправляйся быстрее. Мы все стараемся хорошо учиться. Мама надеется, что мы станем образованными и хорошо воспитанными женщинами".

- Это ему совершенно неинтересно! - воскликнула Джени. - К чему надоедать Полю?

- Нет, это ему понравится, - возразила Матильда. - Пусть Мэри продиктует, что хочет, Джени.

- Хорошо, но такое письмо не нравится мне, - сказала Джени.

Мэри продолжала:

"В школе все идет великолепно".

- Мэри! Как можно писать это? - удивилась Матильда.

- Так нужно, Матильда. "В школе все идет великолепно" - это ты написала?

- Да, написала.

"И погода чудесная. Хотя еще только май, но уже похоже на лето. Мэри очень взволнована мыслью, что увидит тебя летом. Ты можешь быть уверен: то, что она поедет в Швейцарию, заставляет ее учиться изо всех сил.

Девочки в школе очень милые. Мы любим всех - одних меньше, других больше".

- Мы скажем ему, кого не любим? - спросила Джени.

- Нет, нет, - ответила Матильда. - Это будет неприятно Полю. Он ненавидит, когда говорят дурно о ком-нибудь.

"Мы очень скоро снова напишем тебе. Мы стараемся быть хорошими. Мэри просит написать, что она старается быть очень, очень хорошей и что ты поймешь значение этих слов".

Джени пристально взглянула в лицо сестре.

- Я напомню тебе эти слова, когда ты будешь сердиться на меня вечером, - сказала она. - Нечего было уговаривать нас писать письмо втроем и потом так выставляться. Это нехорошо.

- Ну теперь можешь диктовать и ты, - сказала Мэри, откидываясь на скамейку.

- Ладно, ладно!

"Голубчик Поль! Нет ничего на свете, чего мы не сделали бы для тебя, поэтому выздоравливай как можно скорее. Эта школа похожа на все другие, только, я думаю, получше. И мы очень счастливы, что мы здесь. А миссис Шервуд - лучшая из начальниц. Она делает все, чтобы мы были счастливы, и мы также очень любим ее. Но больше всего мы любим тебя, Поль.

Любящая тебя твоя маленькая Джени".

- Матильда, теперь твоя очередь написать что-нибудь от себя, - сказала Мэри.

- Мне нечего писать, - заметила Матильда. - Впрочем, напишу:

"Милый Поль, мы очень обрадовались твоему письму, которое только что пришло. Конечно, мы не читали его, но все же рады. Мэри оставляет все твои письма у себя; поэтому в следующий раз напиши мне, а я буду хранить твое письмо, как драгоценность.

Любящая тебя Матильда".

- Теперь мы все подпишемся, - сказала Джени.

- Нет, я не подпишусь, - заметила Мэри. - Это вышло бы глупо. Матильда, напиши, чтобы закончить: "Твои навсегда", или "Твои любящие сестры Матильда, Мэри и Джени".

Письмо было закончено, прочитано, исправлено рукой Матильды, положено в заграничный конверт из тонкой бумаги; адрес написала Матильда. Затем наклеили марку и Джени отнесла письмо в дом, чтобы опустить в почтовый ящик.

- Он не сможет узнать что-нибудь обо мне по этому письму, - подумала Мэри, почувствовав облегчение. Она очень любила своего брата, но теперь боялась его.

Глава XVII

Что увидела Клотильда в лесу

Когда письмо было закончено и сестры ушли, Мэри ушла в чащу. Ей нужно было избавиться от письма Поля. Если бы его нашли, если бы каким-нибудь образом оно попало в чужие руки, о ней прояснилось бы кое-что. В этом письме было достаточно указаний, чтобы возбудить подозрение. Как уничтожить письмо? Ей очень хотелось сохранить его. Но это было опасно.

Мэри, войдя под густую тень леса, огляделась вокруг. По-видимому, вблизи никого не было. Она не подозревала, что Клотильда Фокстил сидела в лесу. На Клотильде было платье нежно-зеленого цвета, так походившего на цвет листьев, что издали ее не было видно. Клотильда пришла сюда, чтобы спокойно провести здесь время перед той ужасной минутой, когда ей придется выступить судьей в деле бедной Китти О'Донован.

То, что теперь происходило в школе, было первой неприятностью в жизни Клотильды Фокстил. Она чувствовала, что из этого положения должен быть какой-нибудь выход, благоприятный для Китти.

- Я узнаю правду во что бы то ни стало, - говорила она себе, прислонясь к большому дубу.

Клотильда продолжала стоять в этой позе, когда Мэри Купп вошла в лес. Подними Мэри глаза несколько выше, она непременно увидела бы Клотильду. Мэри стояла среди деревьев. Лучи солнца падали на ее белое платье, и она казалась трогательной. Глубокая мука, выражавшаяся на ее лице, была ясно видна Клотильде, которая наблюдала за ней, затаив дыхание, боясь двинуться.

Что нужно Мэри? Зачем она здесь одна? Отчего у нее такое выражение отчаяния на лице? Четверть часа тому назад Клотильда проходила мимо сестер Купп и слышала их радостные восклицания по поводу какой-то хорошей вести. Наверное, их больному брату лучше. В обычное время никто не отнесся бы к болезни брата Мэри более сочувственно, чем Клотильда, но теперь в ее сердце не было места для сострадания.

Мэри опустила руку в карман. Письмо, драгоценное письмо должно быть уничтожено во что бы то ни стало. Мэри застонала.

Этот стон донесся до слуха Клотильды. Мэри стояла теперь спиной к ней. Девочка дрожала с головы до ног. Спустя некоторое время она снова сунула руку в карман и наконец вынула письмо. От волнения комок подкатился к горлу Клотильды. Мэри развернула письмо, прочла его раз, два, три; потом, пробормотав что-то тихим, прерывающимся голосом, разорвала письмо. Сделав это, она выдернула с корнем кустик дикого щавеля, который рос у ее ног, закопала остатки письма в ямку, оставшуюся от корней, снова посадила щавель и утоптала ногами. И вдруг Мэри зарыдала.

Как ни старалась девочка заглушить свои рыдания, они все же доносились до Клотильды. В другое время ее сильно тронуло бы горе Мэри, теперь ей было не до него.

Чем больше рыдала Мэри, тем сильнее становилось ее горе. Мучительная мысль о погибшем письме - таком письме! - больно ранила ее истерзанное сердце. Вскоре она утомилась и уснула. К счастью для Клотильды, которую уже искали в доме, как одну из фрейлин. Запомнив место, где Мэри спрятала разорванное письмо, она пошла в дом.

Фрейлины и статс-дамы должны были собраться в Праздничном зале, который закрыли для всех остальных членов школы. Среди лиц, не особенно заинтересованных делом, были Маргарита Лэнггон, Анжелика л'Эстранж и Томасина Осборн. Вообще, эти девочки не были способны горячо относиться к чему бы то ни было, хотя Томасину Осборн Китти выбрала статс-дамой, к некоторому удивлению других. В действительности, она была избрана потому, что сама просила об этом, а добродушная Китти не захотела отказать ей. Анжелику л'Эстранж можно было уговорить склониться на какую угодно сторону, только суметь взяться за дело. Елизавета Решлей и Клотильда Фокстил надеялись без труда заставить обеих принять их точку зрения.

Будущее Китти зависело от четырех фрейлин и трех статс-дам. Все они - и те, кто был против Китти, и те, кто был за нее - могли иметь влияние на голосование в решающий день.

Когда все собрались, Елизавета сказала:

- Я позову Китти.

Она вышла из комнаты. Девочки уселись полукругом у окна, выходившего в знаменитый садовый розарий. Роз распустилось еще мало, зато лиловая и белая сирень украшала эту прекрасную часть сада. Сладкий запах сирени вливался в открытое окно.

- Это очень странное дело, - сказала Маргарита Лэнгтон. - Мне хотелось бы услышать все подробности.

- И услышишь, милая, - сказала Клотильда. - Мне кажется, что Елизавета собирается рассказать нам все.

- Вражда к такой милочке - просто позор! - заметила француженка Анжелика л'Эстранж, - а она такая gеntillе,(v) такая elegаntе,(vi) да и все это дело раs grаndе сhоsе.(vii)

(v) - Милая.

(vi) - Изящная.

(vii) - Пустяковое.

- Но это была ложь - страшная ложь! - сказала маленькая леди Мария Банистер, уставясь темными испуганными глазами на Анжелику.

Анжелика пожала плечами и ничего не сказала.

Мисс Хонебен вошла в комнату одной из последних и села молча. Лицо ее было бледно. Клотильда кивнула ей головой.

- Я чувствую себя подавленной, - сказала мисс Хонебен. - Это ужасное дело.

- Ничего, может быть, мы еще увидим свет, - приободрила всех Клотильда.

Распахнулась дверь. Елизавета и Китти вошли в комнату. На Китти было простое белое платье, из которого она немного выросла. Оно придавало ей особенно детский вид. Красивые черные волосы падали на шею и плечи. Личико было бледно, зато глаза - чрезвычайно темны и блестящи; дрожавшие губы придавали всему лицу трогательный вид. Всем было видно, что в эту тяжелую минуту Китти думала не о себе.

Ей указали место несколько поодаль от фрейлин и статс-дам. Наступила пауза, во время которой Елизавета шепнула что-то на ухо мисс Хонебен, и та отрицательно покачала головой. Елизавета обратилась к Клотильде и получила также отрицательный ответ. Тогда она тихо вздохнула, вышла вперед и, остановившись около Китти, положила руку на ее плечо.

- На мою долю выпало коротко сообщить подробности дела, - сказала она. - Мы все уже знаем их, поэтому необходимо сказать только несколько слов. 23 апреля Китти О'Донован была единогласно выбрана королевой мая. Через неделю она стала нашей королевой. Все мы были очень рады и приняли ее с полным радушием. Выбирая нашу королеву, мы все чувствовали, что поступаем умно, и надеялись, что радостно проведем время царствования Китти О'Донован. Скоро, однако, показалось облачко, вернее - почти сразу.

Елизавета напомнила историю с тайным письмом.

- Мы собрались здесь, чтобы расспросить Китти, - продолжила она. - После этого мы вольны составить свое собственное мнение, а затем переговорить с остальными девочками. Мы можем говорить за Китти или против нее, исходя из того, что подскажет нам сердце; наша ужасная роль заканчивается сегодня. Миссис Шервуд передала королеву мая на наш суд. Мы передаем ее на суд школы. Школа должна осудить ее или оправдать. Если Китти О'Донован будет оправдана, все пойдет по-прежнему, и она останется на год нашей королевой мая. Но если Китти признают виновной, она будет развенчана.

Елизавета замолчала, обернулась и взглянула прямо в лицо Китти.

- Против нашей королевы мая есть много важных улик. Несмотря на это я считаю нашу королеву мая невиновной.

- Я согласна с тобой, Елизавета Решлей, - сказала Клотильда Фокстил. - Более того, я не только чувствую, что она невиновна, но и надеюсь доказать это в течение нескольких дней.

- Я также верю в невиновность Китти О'Донован, - сказала мисс Хонебен. - Для моей веры нет другого основания кроме того, что подобный поступок несвойствен натуре Китти.

Эти слова вызвали сильное волнение среди девочек, вскочивших со своих мест. Китти задрожала с головы до ног; каким-то удивительным усилием воли она овладела собой и встала со стула. Гордым, благородным движением закинув голову, Китти подошла к Елизавете.

- Благодарю тебя, Елизавета, - сказала она и подошла к Клотильде.

- Благодарю тебя, - повторила она.

Наконец она взяла за руку мисс Хонебен и проговорила:

- Благодарю вас от всего сердца.

- Отбросим теперь всякую важность, - сказала Маргарита Лэнгтон. - Сядем поудобнее и обсудим все. Одно из двух, Китти: или ты написала письмо, или не писала его. Это ясно, не правда ли?

- Да, ясно, - ответила Китти.

- Ты утверждаешь, что не писала письма?

- Да, и я говорю правду.

- Тогда кто-то другой написал его, - сказала Маргарита Лэнгтон.

- Вот это-то я и хочу узнать, - заметила Клотильда.

- Но во всей школе не найдется никого, кто мог бы написать письмо чужим почерком, - высказала важную мысль Томасина.

- Конечно, не найдется, - включилась в разговор маленькая леди Мария. - Подражать чужому почерку очень трудно. Я помню, дома мы раз играли так, что каждый из нас старался писать почерком другого; если бы видели, что из этого вышло! Мы так смеялись. А написать длинное письмо... Я думаю, что невозможно было бы написать длинное письмо почерком, похожим на твой, Китти.

- Это самая таинственная вещь на свете, - сказала Томасина.

- Особенно странным мне кажется то, что твой двоюродный брат Джек прислал телеграмму, - призналась Маргарита. - Ты не думаешь, что он должен был бы, написав об этом, прислать назад твое письмо? Нам бы очень помогло, если бы у нас в руках было это письмо.

- Да, я тоже не подумала об этом, - сказала Елизавета. - Какая чудесная мысль, Маргарита!

- Можно было бы сейчас телеграфировать ему, - подсказала Маргарита.

Но бледное личико Китти побледнело еще больше.

- Но этого нельзя делать, - произнесла она. - Вы совсем не знаете моего папу. Если он узнает, что меня в чем-то обвиняют, то не оставит меня в школе и на час. Я готова скорее вынести незаслуженное наказание, чем так взволновать папу.

- Но телеграмму можно послать прямо твоему двоюродному брату.

- Папа узнает.

- Если ты невиновна, то должна послать за письмом, - сказала Томасина.

В голосе ее прозвучала неприятная нота, от которой Китти даже вздрогнула.

Глава XVIII

Китти и банши

Многое из того, что произошло, было мучительно для Китти: тяжелый разговор с фрейлинами и статс-дамами, их предположения, намек Томасины Осборн на то, что Китти совершила проступок, настойчивость Маргариты Лэнгтон, желавшей, чтобы Джек переслал полученное письмо. От всего этого у бедной девочки разболелась голова, и она еле сознавала, что делала и отвечала. Наконец фрейлины и статс-дамы окружили свою несчастную, опозоренную королеву.

Взгляд Китти был таким трогательным, он мог бы смягчить самое жестокое сердце.

- Я хочу попросить только одного, - сказала она.

- Чего, дорогая? - спросила Клотильда.

В это время Клотильда была большим утешением для Китти. В ней было что-то сильное, американское; она была так самостоятельна и, по-видимому, так привязалась к Китти, что и девочка становилась сильнее в ее присутствии.

- Что ты хочешь сказать, Китти О'Донован? - переспросила Клотильда. - Говори, что бы это ни было! По твоему лицу я догадываюсь, что ты хочешь сказать что-то смелое. И я буду только еще больше уважать тебя за это.

- Это не смелость, а слабость, Кло, - произнесла бедная Китти. - Я устала, смертельно устала, так что не знаю, что делаю; мне страшно хочется пойти в комнату дорогой Елизаветы, лечь на ее софу и уснуть. Ты сделаешь для меня, что надо. Все это ужасно, но я ничего больше не могу сказать. Если бы со мной разговаривали до второго пришествия, я повторяла бы одно и то же: "Я никогда, никогда не писала этого письма". Вот все, что я могу сказать.

Клотильда посмотрела на девочек.

- Анжелика, ты ничего больше не хочешь сказать королеве мая?

- Нет, ничего, - ответила Анжелика. - Мне кажется, что ее можно только пожалеть, и мне очень, очень жаль ее.

- А ты, Томасина, добавишь что-то? - продолжала Клотильда.

- Считаю, что она немного упряма. Глупо настаивать на своей невиновности, когда знаешь, что будет доказано противное.

- А ты, леди Мария? - сказала Клотильда, отворачиваясь с презрительным жестом от Томасины.

- Я? Я желаю верить всем сердцем, всей душой, что Китти не виновата, - сказала леди Мария.

- Но все же не думаешь этого, - улыбнулась Томасина.

- Я не уверена, не уверена, - призналась маленькая леди Мария, - но страшно хочу увериться.

- А ты, Маргарита?

- Я сильно склоняюсь к мысли, что тут есть какой-то обман, - ответила Маргарита, - и вижу выход в том, чтобы достать это письмо. Никак не могу понять, почему Китти так хлопочет, чтобы письмо не было прислано сюда. Это сильно говорит против нее.

- Нисколько, - сказала Клотильда, в глубине души сознавая, что это правда. - Вы знаете, на каком основании она делает это. Вам никогда не доводилось встречать такого ирландца, как О'Донован; он не вынес бы мысли, что его дочь могут обвинить в таком поступке.

- Ну, может быть, - сказала Маргарита, - но вот настоящее положение дел: ты, Елизавета, ты, Клотильда, и вы, мисс Хонебен, - вы все на стороне Китти и считаете ее невиновной, хотя у вас нет для этого никаких оснований.

- Я не говорила, что у меня нет оснований, - прервала ее Клотильда.

- Все равно. Остальные не могут представить оснований, а ты не хочешь сказать.

- Я не стану говорить, пока не буду уверена, - ответила Клотильда.

- Итак, три на стороне Китти, а четыре против нее. Я хотела бы быть за нее, если бы могла. Сама Китти уничтожает этот шанс, отказываясь написать письмо домой. Анжелика - ну, она смотрит на это, как француженка. Она считает Китти невиновной, но думает, что и о проступке-то не стоит говорить, - усмехнулась Маргарита, глядя на Анжелику. - Леди Мария очень хотела бы считать Китти невиновной, но не может. Томасина... она верит в виновность Китти. А теперь иди, Китти, спать.

- Пойдем ко мне, дорогая, - позвала Елизавета.

Она провела усталую девочку в свою уютную гостиную, которая, если бы все шло как следует, принадлежала бы королеве мая.

- Ну, Китти, я остаюсь здесь не для того, чтобы ты плакала, - сказала Елизавета, - ты и так уже столько плакала... Я сделаю все, что можно, чтобы помочь тебе выйти из этого ужасного положения, а ты должна быть мужественной и стоять на своем. Ты не виновата, милая, я знаю это. Я вполне доверяю Клотильде. Она напала на след. Не имею ни малейшего понятия о том, куда он ведет; но у Клотильды есть какая-то нить, и нам лучше всего оставить ее в покое. Что касается других в твоей свите, то их мнение не имеет важного значения, за исключением того, как оно повлияет на всех девочек школы. Теперь приляг на софу... Да ты совсем холодная!

- Я... я почти не завтракала сегодня, - сказала Китти.

- Правда, бедняжка! Я видела, что ты смотрела на Мэри Купп и не дотронулась до еды.

- Мэри получила письмо, - сказала Китти. - Вероятно, о брате. Как-то его здоровье, Елизавета?

- Право, не знаю, дорогая моя, и не особенно забочусь. Я так искренне презираю Мэри Купп, что никто из ее близких не интересует меня. Укройся хорошенько, чтобы согреться. Я вернусь через несколько минут.

Вскоре дверь в комнату отворилась; вошла, однако, не Елизавета, а мисс Хонебен.

- Клотильда Фокстил прислала за Елизаветой, - объяснила она, - и Елизавета не может прийти к тебе, милая. Не знаю, в чем дело. Вероятно, случилось что-то важное. Елизавета просила меня принести тебе еды и проследить, чтобы ты поела. Мы не хотим, чтобы ты захворала, и потому ты должна есть. Сядь поудобнее, выпей вкусного горячего какао, поешь хлеба с маслом, а я посижу с тобой. Поговорим о чем-нибудь, только приятном.

- Как вы добры ко мне, мисс Хонебен.

- Да иначе и быть не может, - ответила мисс Хонебен. - Ну вот и хорошо, теперь румянец вернется на твои бледные щеки. Расскажи мне что-нибудь про ваше поместье, Китти, опиши твой дом. Мне всегда так хотелось увидеть старинный ирландский замок, такой, как у вас.

- Да, - сказала девочка. - Некоторые части замка существуют более пятисот лет. Часть, в которой мы живем, сравнительно новая. Есть старая башня, на нее с трудом можно подняться: лестница такая ветхая. А пол наверху!.. Если бы вы знали, как нам с Джеком бывает трудно пробежать с одного конца зала до другого. Мы знаем все хорошие половицы и перепрыгиваем с одной на другую. Это так весело! Мы больше всего любим бальный зал. Хотите, расскажу, что мы сделали однажды вечером?

- Да, дорогая, расскажи мне.

- Джеку пришло в голову, что должен появиться банши. Вы, конечно, знаете, что это такое, мисс Хонебен?

- Я слышала, что у вас, ирландцев из почтенных семей, всегда бывает какой-нибудь призрак, который и называется банши.

- Конечно. Он всегда появляется перед смертью, принимая различный вид: то является старой, высохшей женщиной, то ребенком, а иногда прекрасной девушкой с волосами, падающими ниже талии.

- И вы просидели однажды целую ночь в ожидании призрака? Ну и храбры же вы.

- Можно мне рассказать вам? - спросила Китти. Ее личико просветлело, печальное выражение почти исчезло с него.

- Можешь, милая; я очень охотно послушаю тебя.

- В Лондоне живет дядя Нед, брат отца, он был очень болен. Это не отец Джека. Отец Джека был дядя Роулей. А дядя Нед не был женат. Однажды утром папа получил письмо, где говорилось, что его брат не проживет и суток. Папа был страшно расстроен и провел весь день в своей комнате с опущенными шторами. Джек и я уговаривали его, как только могли, но он не хотел поднять шторы. Мы сказали: к чему опускать шторы, если мы пока не знаем, что дядя Нед у мер; но он и слышать нас не хотел. Он говорил, что уверен: брат его умер, а если дух какого-нибудь О'Донована станет расхаживать по старому замку, где не опущены шторы в связи со смертью, он будет опозорен навеки. Мы видели, что папа непреклонен. Джек вышел из комнаты, потом, как бы случайно, принес местную газету и разные иллюстрированные издания и положил их на стол; потом опять ушел, принес бутылку виски, бисквиты и большой кувшин воды, развел огонь в камине. После этого он сказал, что папа хорошо устроен, и мы можем заняться своими делами.

- Чрезвычайно интересно, Китти, - улыбнулась мисс Хонебен. - А что у вас были за дела?

- О, мисс Хонебен, вы не знаете, что это значит для ирландских детей - для мальчика и девочки: нам так хотелось взглянуть на призрак. В нашей семье он всегда является в виде семнадцатилетней девушки. Конечно, лицо у нее очень неясное. Никто не может хорошенько разглядеть ее, но она так красива и грациозна! Волосы у нее удивительные, падают ниже колен. Мы были очень заинтригованы; Джек говорил, что если дядя Нед умрет даже не в эту ночь, а в следующую, то наш призрак, наверное, придет в замок печалиться.

Потом мы стали обдумывать, где он может появиться. Джек предположил, что, вернее всего, в самой старинной части дома - там, где очень старый бальный зал с шатающимся полом.

Мы сговорились провести там ночь и очень волновались. И что же?! Взяв потихоньку из кладовой большой кусок пирога с мясом, пирожные со сливками и другие вкусные вещи, около десяти часов вечера мы прокрались в бальный зал, сели в уголке и положили ужин рядом с собой. Так сидели, держась за руки и крепко прижавшись друг к другу. Сначала мы молчали, потому что немного боялись; но через некоторое время Джек расхохотался. Я спросила:

- Джек, чему ты смеешься? - а он сказал:

- Ничему, ничему... - и заговорил очень тихо, печальным тоном, как любят призраки. Ну мы ждали, ждали, а никто не появлялся, и мне стало холодно. Джек потрогал мою руку, сказал, что я дрожу и, наверное, простужусь насмерть. Он сказал, что призрак, вероятно, не появится до тех пор, пока луна не поднимется высоко, тогда свет ее проникнет в разбитое окно. Конечно, я знала, что он прав. Джек предложил принести мне большую меховую шубу, а себе меховое пальто отца, чтобы нам укутаться хорошенько. Потом он сказал:

- Мне не нужно спрашивать тебя, Китти, не боишься ли ты, потому что О'Донованы никогда ничего не боятся.

Конечно, я сказала, что не боюсь.

- Только не заставляй меня дожидаться слишком долго, Джек, - прибавила я.

Он обещал и убежал. Я рассчитывала, что он вернется минуть через десять. Прошло минуть пять; я сидела, скорчившись в углу, как вдруг услышала какой-то шум: сердце у меня забилось так, что я думала, будто оно разорвется; потом в окне мелькнула какая-то тень и я увидела - это истинная правда! - что в окно заглядывает какая-то высокая фигура с массой распущенных по спине волос; она издала тихий стон, самый ужасный звук, какой только можно себе представить, и... и я попробовала заглянуть ей в лицо, но увидела только какое-то темное пятно; она снова застонала, а я громко, страшно закричала. Мне было стыдно самой себя, но я не могла сдержаться: мне было так страшно. Как только я закричала - как вы думаете, что случилось? Окно распахнулось, фигура вскочила в комнату и пошла прямо ко мне.

- Прочь! Ради Бога, прочь! - крикнула я. Тут я услышала голос Джека; оказалось, что это он. Ну не дурно ли это было с его стороны? Он сделал так нарочно, не мог устоять от искушения. Как я рассердилась! Но в то же время почувствовала облегчение. А Джек просил меня простить его, целовал, обнимал. Никакого призрака и не было, все это Джек придумал, чтобы испугать меня.

- Должна сказать, что это было очень жестоко с его стороны, - заметила мисс Хонебен неодобрительным тоном.

Но Китти не позволила сказать и слова неодобрения про своего любимого двоюродного брата.

- Это было так похоже на мальчика-ирландца, - заступилась она, - все они таковы. Они любят проказы.

- А твой дядя умер, милая?

- Нет. Выздоровел. На следующее утро мы получили хорошие известия, шторы подняли. Мы не сказали ничего папе о том, что поджидали призрака в бальном зале.

Мисс Хонебен встала.

- Благодарю тебя Китти, - сказала она. - Ты очень хорошо рассказала мне эту историю, а теперь ложись и засыпай. Сегодня ничего больше не случится, и нам остается только верить и молиться, чтобы Бог пролил свет на это дело.

Пока мисс Хонебен слушала рассказ Китти о призраке, Клотильда и Елизавета вели серьезный разговор в комнате Клотильды.

- Садись, Елизавета, - предложила Клотильда, - мне нужно сказать тебе кое-что очень важное.

- Что такое? Не думаю, чтобы ты могла чем-нибудь успокоить меня, Клотильда. Видишь, даже среди нас есть те, кто против нее; значит, эти четыре девочки могут оказать влияние на остальных. Что можем сделать мы, три, против них?

- Будь их хоть сорок, мы можем, в конце концов, одержать победу, - заявила Клотильда. - Слушай меня, Елизавета, я расскажу тебе, что случилось. Ты знаешь, как я стала подозрительна после моего разговора с Мэри Дов.

- Знаю, - ответила Елизавета, - но это ни к чему не привело.

- Мэри Дов подкупили, чтобы она не рассказывала.

- Если это и так, то она ничего не скажет, - заметила Елизавета, - а если не скажет, то мы ничего не можем сделать для Китти. Я не вижу другого исхода для бедной Китти, как перенести осуждение. Эти четыре девочки уже теперь восстановят школу против нее. Припомни, какую силу имеет Генриетта и как она ненавидит Китти; вспомни, какую силу представляют, вернее, начинают представлять собой три сестры Купп! А потом Мэри Дов. В настоящее время в школе есть большая партия против нашей маленькой Китти и в пользу этой ужасной Генриетты.

- Позволь мне сказать, - попросила Клотильда. - Ты знаешь мою идею. Она пришла мне в голову, как только я серьезно обдумала это дело. Тут есть какой-то обман. Китти не писала этого письма. Между тем письмо было написано; значит, кто-нибудь да написал его. Теперь нам остается узнать, кто именно. Мои мысли сосредоточились на Мэри Дов и на Мэри Купп; но у меня не было раньше никаких доказательств ни против одной из них. Теперь, мне кажется, у меня есть доказательства.

- О чем ты, Клотильда?

- Сейчас скажу. Ты знаешь, как девочки Купп привязаны к своему брату Полю?

- Да.

- Ну так вот, сегодня утром пришло письмо от Поля к Мэри. Разве ты не заметила, как взволновалась Мэри, когда получила это письмо?

- Я не особенно смотрела на нее, - отмахнулась Елизавета.

- Ты менее проницательна, чем я, дорогая Бетти, - заметила Клотильда. - А я несколько раз внимательно поглядывала на нее и поняла, между прочим, что письмо сильно расстроило ее и что она не решалась прочесть его в присутствии других учениц. Ее сестры, Матильда и Джени, были очень рассержены, так как считают, что их брат Поль принадлежит также и им. Как бы то ни было, маленькая Джени просила, умоляла Мэри открыть письмо и сказать, что написано в нем. Мэри отказалась. Я заметила, что Мэри взглянула на бедную Китти и при этом сильно побледнела, как будто что-то в выражении лица Китти причинило ей боль.

Я вышла из дома, чтобы посидеть в кустах рощи и подумать немного. Я медленно шла по лужайке, когда увидела трех сестер Купп; по-видимому, они разговаривали о письме, полученном Мэри, потому что были в хорошем настроении - очевидно, полученные ими новости были отличными. Я не обратила на это особого внимания. Должна признаться, что эти девочки не нравятся мне. Я прошла на опушку, прислонилась к стволу дерева среди кустов и задумалась. Потом я услышала шаги. Кого же увидела? Мэри! Мэри, совсем одну. Она стояла на маленькой поляне. Сначала я была уверена, что она должна видеть меня, однако этого не случилось. Я вспомнила потом, что на мне зеленое платье, как раз под цвет листьев, так что оно сделало меня незаметной. Я находилась на некотором расстоянии от Мэри, но не так уж далеко: я слышала ее и видела каждое ее движение.

Она казалась очень взволнованной; право, лицо ее было страшно трогательно. Через некоторое время она простонала так, как будто у нее разрывалось сердце, вынула из кармана какое-то письмо и прочла его медленно, медленно, раза два-три, потом разорвала. Она разорвала его на мелкие, мелкие клочки, собрала их на ладони одной руки, а другой захватила листья дикого щавеля и вырвала его с корнем из земли. Она спрятала клочки письма в образовавшуюся ямку, снова посадила кустик, утоптала землю, стала на колени и привела в порядок все вокруг. Бедная девочка! Потом она упала на землю и стала плакать. Она плакала очень жалобно: рыдания как будто с трудом вырывались из ее груди; наконец, она уснула, измученная горем. Я была рада этому, потому что мне не хотелось, чтобы она видела меня; я ушла домой. Она так и не знает, что я видела, как она разорвала письмо и спрятала клочки. Ну, дорогая Елизавета, я запомнила место, несколько минут тому назад выкопала разорванное письмо - вот оно у меня здесь, в платке. Мы должны во что бы то ни стало узнать его содержание и понять, какая странная причина заставила Мэри Купп разорвать его. Нам предстоит трудная работа.

- Какая? - сказала Елизавета.

- Надо сложить эти клочки. - Она разложила на столе кусочки письма. - Будь осторожна, Елизавета, не смахни как-нибудь. Видишь, это письмо написано на заграничной бумаге, к тому же эти клочки немного запачканы землей. Трудно будет сложить это письмо.

- Трудно? - повторила Елизавета. - Ты хочешь сказать - невозможно, Кло. Этого нельзя сделать.

- Это надо сделать, - возразила Клотильда решительным тоном.

- Можешь ты это сделать, дорогая Кло?

- Очень бы желала; но это займет слишком много времени и я не очень искусна в таких делах. Вот что я придумала. Нельзя ли отложить решение дня на два? Я думаю, что мой папа уже в Лондоне. Мама, я знаю, остановилась в отеле "Ритц", и я могу телеграфировать ей, чтобы узнать, приехал ли папа. Его ждут в Англии. Я поеду в Лондон с этим разорванным письмом и передам его Джемсу Томасу Фокстилу.

- Дорогая моя, милая Кло! Что может сделать твой отец с этими клочками бумаги? Ведь некоторые из них величиной не больше почтовой марки.

- Увидишь, увидишь, - сказала Клотильда. - Дело нелегкое. Я вполне уверена, что Мэри Купп не стала бы рвать письма своего драгоценного брата, если бы в нем не было того, что не должны знать в школе. Послушай, Елизавета. Прежде всего нам надо убедиться, что письмо написано Полем Куппом. Я почти уверена в этом, но мы должны знать точно. Что если бы ты вышла на несколько минут в сад, встретилась бы с Джени или Матильдой и спросила, как бы случайно, не получили ли они сегодня утром письма с вестями о Поле? Ты можешь сделать это так, чтобы не возбудить ни малейшего подозрения и не заставить насторожиться Мэри. Видишь ли, я уверена, что несчастная девочка - только орудие в руках Генриетты! О, как я ненавижу Генриетту! Мэри - во власти Генриетты. Нужно освободить ее, бедняжку. Пойди, Елизавета, и узнай, что можешь.

- Пойду, - согласилась Елизавета, чрезвычайно взволнованная.

Она ушла. Через несколько минут Клотильда из окна своей комнаты увидела, как она переходила лужайку своей медленной, величественной походкой. На мягкой траве сидели Матильда и Джени. Они оживленно болтали. Джени подняла личико. У нее были красивые голубые глаза. Из трех сестер только ее можно было назвать хорошенькой.

- Я не спросила тебя сегодня, как здоровье брата, Джени? - произнесла Елизавета ласково.

Восторженная улыбка мелькнула на личике Джени.

- Благодарю тебя, Бетти. Ему гораздо, гораздо лучше. Разве ты не слышала?

- Нет, милая, ничего не слышала. Стыдно, что не подумала и не спросила. Есть у вас известия о нем?

- Да, есть. Мэри получила от него утром чудесное письмо. Он пишет сам и говорит, что ему гораздо лучше. Ты знаешь, он теперь в Швейцарии. Он думает, что совсем выздоровеет. Не чудесно ли это?

- Да, чудесно. Я так рада за тебя, Джени.

- Надеюсь, что ты рада за нас обеих, - сказала Матильда.

- Понятно, Матильда. Я рада за обеих вас.

- Он написал письмо Мэри, хотя старшая-то я, - подчеркнула Матильда. - Мэри была очень мила с нами. Миссис Шервуд пришла к нам и сказала, что каждая из нас может написать ответ Полю. Мы написали, то есть написала я. Смешно, что Мэри не захотела писать сама ни одного словечка. Она усадила нас и продиктовала очень хорошее письмо Полю. Знаешь, Елизавета, ведь нам надо быть очень осторожными. Мы не могли написать ни слова о большом волнении в школе, потому что нельзя огорчать Поля.

- Разве он огорчился бы за девочку, которую никогда не видел? - спросила Елизавета.

Джени опять взглянула на нее с милым, кротким выражением.

- Видно, что ты ничего не знаешь про нашего Поля, - ответила она. - Нет никого в печали, в горе, кого не утешил бы Поль. Он самый лучший, самый сострадательный мальчик в мире. Он так жалел бы Китти, если бы знал, что случилось с ней! Так сильно жалел бы!

- Даже если бы знал, что она виновата? - уточнила Елизавета.

- Я думаю, еще больше! Но очень трудно было бы заставить Поля поверить, что такая девочка, как наша Китти, может быть виноватой. Знаешь, Елизавета, - до сих пор это как-то не приходило мне на ум: у Китти и Поля есть что-то общее в глазах. У него такое же трогательное выражение, как у Китти.

- Очень благодарна вам, дорогие. Я рада, что ваша сестра Мэри получила такое хорошее письмо. Конечно, вы все прочли его?

Джени рассмеялась.

- Право, не читали. Станет Мэри показывать кому-нибудь письмо Поля!

- Мы думали, что хоть это-то письмо она прочтет нам, - с обидой произнесла Матильда. - Мы просили ее прочитать, но она не захотела. С Мэри иногда бывает очень трудно сладить. - Сестра вздохнула.

Елизавета сказала девочкам еще несколько ласковых слов и вернулась в дом.

- Ну, Кло, - сказала она, входя в спальню подруги, - совершенно верно: письмо, которое Мэри Купп разорвала и зарыла, было от ее брата Поля. Не знаю, может ли оно пролить свет на дело Китти, но, бесспорно, нельзя сомневаться, от кого она получила это письмо. Я видела ее сестер, и они рассказали мне об этом. И что писали ответ; Мэри диктовала письмо, а Матильда писала его. Говорили они еще, что им надо быть очень осторожными и не упоминать ни словом о Китти, потому что это расстроило бы Поля. По их словам, он очень чувствителен. Итак, Клотильда, как ты думаешь? Стоит ли нам хлопотать из-за этих клочков бумаги?

- Очень стоит, - решительно проговорила Клотильда. - Нет ни малейшего сомнения в том, что Мэри Купп, бедная маленькая преступница, была в полном отчаянии, когда рвала свое драгоценное письмо. Зарыв клочки, она бросилась на землю и зарыдала! Да, Бетти: в этом письме есть что-то, что может выдать ее. Теперь я решилась и намерена действовать.

- Как?

- Прежде всего я пойду повидать миссис Шервуд.

- Хорошо, дорогая. Но, Клотильда, ради Бога, не затягивай этого несчастного дела! Оно перевернуло вверх дном всю школу, разбивает сердце Китти.

- Это так, - согласилась Клотильда. - Но надо дать Китти возможность оправдаться.

Через несколько минут Клотильда стояла уже в комнате начальницы. Она изложила все дело очень коротко. Миссис Шервуд слушала ее с вниманием и затем сказала очень серьезно:

- Ты знаешь, милая, что, по правилам, связывающим королеву мая с ее подданными, я не имею никакого влияния в этом ужасном деле. Я даже не спрашиваю, насколько оно продвинулось и когда закончится. Я ничего не спрашиваю. Я жду и смотрю. Надеюсь, что вы, несмотря на вашу молодость, не будете несправедливы. Надеюсь также, что чувство любви к Китти не подействует настолько, чтобы защищать виновную. На вас возложена громадная ответственность. Вы ни в коем случае не должны уклоняться от нее.

- Мы и не собираемся уклоняться, - заверила Клотильда. - Единственный шанс для Китти заключается в том, чтобы мы доказали существование обмана. Я надеюсь пролить свет на это некрасивое дело посредством клочков письма, которые у меня в платке. Я хочу поехать в Лондон повидаться с моим отцом, чтобы попросить его восстановить письмо; потом мы с Елизаветой хотим сказать другим фрейлинам и статс-дамам, что желаем отложить дело Китти на несколько дней. Я прошу у вас позволения исполнить мой план.

- Не могу отказать тебе в этом, дорогая.

- А пока позвольте послать телеграмму моей матери в Лондон.

- Конечно.

- Могу я написать ее сейчас же, здесь, миссис Шервуд?

- Можешь, Клотильда.

Клотильда написала несколько слов, и телеграмму сразу же отнесли в почтовое отделение. Через два часа пришел ответ от миссис Фокстил: "Твой отец приехал сегодня утром в восемь часов. Приезжай к нам завтра непременно".

Клотильда побежала вниз, к миссис Шервуд.

- Могу я поехать завтра в Лондон на весь день? - спросила она. - Отец хочет меня видеть. Он только что приехал из Нью-Йорка. Можно мне ехать?

Этот вопрос был задан открыто, в присутствии нескольких девочек. Генриетта и Мэри Купп стояли вблизи; последняя и не подозревала, что именно с ней связана поездка в Лондон. Миссис Шервуд сказала ласково:

- Конечно можешь, если тебе хочется, Клотильда.

Все быстро устроилось. Клотильда послала ответную телеграмму, что приедет в отель "Ритц" завтра в полдень, потом она подошла к Елизавете, мисс Хонебен и маленькой леди Марии.

- Это кажется мне очень странным, - сказала леди Мария. - Значит, тебя не будет целый день, Клотильда; а я думала, что завтра начнут собирать мнения о Китти и решится вопрос о ее виновности или невиновности.

- Мне жаль, но я не могу остаться; мой папа проехал через весь бурный океан! - воскликнула Клотильда. - Придется отложить дальнейшие расследования до следующего дня.

- Да, это важно, чтобы наша Кло повидала своего отца, - подчеркнула Елизавета.

- Как ты, должно быть, рада, Клотильда, - заметила мисс Хонебен.

- Да, я прыгала бы от радости, если бы не Китти, - призналась Клотильда.

Она сговорилась с Елизаветой, что они не будут упоминать о настоящей причине ее поездки в Лондон. Эту ночь Клотильда почти не спала, как, впрочем, и Елизавета. Никогда в жизни Елизавета не чувствовала себя такой несчастной. Все это было ужасно и превращало их чудесную школу в обитель печали. На невинную девочку (Елизавета была вполне уверена в ее невиновности) возвели ложное обвинение, от которого, казалось, не было никакой возможности ее избавить. Что делать?

Елизавета мало верила в то, что Клотильда считала таким важным, - в разорванное письмо, вынутое ею из-под корней кустика дикого щавеля.

Рано утром Клотильда отправилась в город и вскоре приехала в отель "Ритц". Мистер и миссис Фокстил были в восторге, увидев свою дорогую дочку. Сам Фокстил вертел ее во все стороны, оглядывал с головы до ног.

- Право, Кло, я полагаю, что со временем ты будешь красивой, славной женщиной.

- Надеюсь, папа. Я не была бы твоей дочерью, если бы это было не так.

- Скажите, пожалуйста, что за самомнение у этой девочки! - вскрикнул миллионер, ударяя дочь по плечу. - Она думает, что будет такой же, как я. - И он весело показывал своей жене на дочь. - Какова, какова!

- Может быть, она будет и лучше тебя, Джемс Томас, - ответила жена, - как знать? А лицо у нее доброе, открытое.

- Надеюсь, что и останется таким, - заметил миллионер. - Вот что я скажу тебе, Клотильда Фокстил. Я богатый человек. Но я честен, да - честен и прям. Каждый пенни, каждый фартинг, что я имею, приобретены честным путем. Я мог бы быть еще богаче, если бы прибегал к нечистым средствам, как это делают некоторые; но это не нравится ни мне, ни твоей матери, да, я думаю, и тебе самой, Клотильда Фокстил.

- Конечно, не нравится, папа! Вот именно потому, что ты такой чудесный, я и приехала просить тебя помочь мне в беде.

- О! В беде?! - воскликнул миллионер. - Не сделала ли ты чего-нибудь недостойного, Клотильда? Если это так, то будь ты хоть двадцать раз моей дочерью, я...

- Папа, я ничего дурного не сделала, - уверила отца Клотильда. - Тебе нечего тревожиться обо мне. Беда-то не моя. Я хочу рассказать вам, папа и мама, чтобы вы помогли мне.

- Да это, право, очень интересно, деточка, - проговорила американка, присев ближе к дочке и кладя руку на ее плечо. - Ты напоминаешь мне давно прошедшее время, Кло, когда твой отец еще не нажил своего богатства. Бывало, я выжимаю белье в прачечной, а ты сидишь терпеливо, с таким же важным видом. Это было, когда мы держали прачечную. Помнишь это, Кло? Ну, девочка сидит, бывало, неподвижно, словно маленькая статуя, если мы обещаем ей рассказать потом какую-нибудь хорошенькую историю.

На этот раз Клотильда рассказала родителям историю - и так хорошо, как только может она. Она не колебалась, а приступила прямо к сути дела. Описывая Китти, Кло говорила так горячо, что миссис Фокстил плакала.

Наконец дочь перешла к тому, как Мэри получила письмо за завтраком и не хотела при всех читать его. А потом она разорвала и зарыла письмо брата в лесу.

- Когда представился удобный случай, - объяснила Клотильда, - я пошла в лес, вырыла клочки письма и в платке привезла их к тебе, папа, умнейшему человеку в Нью-Йорке, Джемсу Томасу Фокстилу. Ты должен сложить их и найти в них смысл.

- Это чрезвычайно трогательная история, - после глубокого вздоха произнесла миссис Фокстил. - Мне кажется, я никогда не слышала ничего, что так сильно затронуло бы мое сердце. А ты, Джемс Томас?

- Не помню, чтобы слышал, - ответил Фокстил, - и в особенности, как рассказала ее Кло. А ведь Клотильда Фокстил умеет объяснить дело, не правда ли, жена?

- Она же твоя дочь, Джемс Томас. Как же ей не суметь.

- Более чем вероятно, что содержание этого письма перевернет все прежние предположения, - заметил Фокстил. - Я горжусь тобой, дочка. Ты настоящая Фокстил! И вот что я скажу: нам нужно непременно спасти невинную девочку.

- Что ты думаешь сделать, папа?

- Пойду ненадолго в парк, чтобы все обдумать.

Фокстил расхаживал под деревьями, когда почувствовал, что кто-то крепко схватил его за руку. Он обернулся.

- Вот уж кого никак не ожидал встретить. Что вы тут делаете, Самюэль Джон Мак-Карти?

Тот, к кому он обратился, был необыкновенно толстым; с красным лицом, глубоко сидевшими черными глазами, немного вздернутым носом, с густыми всклокоченными усами и бородой. Седые волосы в изобилии росли на его голове. Одет он был довольно бедно.

- Вот неожиданная радость! - сказал Мак-Карти. - Откуда это вы выскочили, мистер Фокстил?

- Из Нью-Йорка, - ответил Фокстил.

- Ну а я только что приехал из Калифорнии, чтобы повидать старую Англию. Если все будет хорошо, завтра отправлюсь в Ирландию; а до тех пор вздумал прогуляться и никак не ожидал, что встречу здесь кого-нибудь из прежних товарищей. Очень рад видеть тебя, Фокстил, хотя, может быть, теперь ты и не захочешь обратить внимание на меня.

- Вы действительно не стоите внимания, мистер Мак-Карти, если говорите так, - сказал Фокстил. - Пожалуйста, без глупостей, дружище. Ты именно тот человек, которого мне надо. В настоящую минуту, если бы пришлось выбирать из всех людей в Лондоне, я выбрал бы именно тебя. Присядем на эту скамью, и чтобы я не слышал больше никаких глупостей.

Мак-Карти рассмеялся.

- Ты остался все таким же, старый товарищ. Помнишь, как каток в прачечной испортился и нам с тобой приходилось вытягивать простыни и скатерти?

- Многое я помню из того, что нам приходилось делать вместе, - сказал Фокстил.

- Прошло это время, - продолжал Мак-Карти, - но я никогда не забуду его.

- И я также, - произнес в ответ Фокстил.

- А скажи мне, как малышка? - спросил Мак-Карти. - Сидит она, бывало, сидит - и ни слова; а заговоришь с ней, отвечает так тихо и мило: "Я жду здесь, мистер Мак-Карти, и буду сидеть здесь, потому что мама расскажет мне что-нибудь вечером, а сейчас я жду, пока она стирает". Умница такая была! Не встречал больше таких и, вероятно, уж не встречу. Жива она, Фокстил, или Бог взял ее в лучший мир? Моих он взял одного за другим! Я одинокий человек и не такой богатый, как ты, хотя, благодаря Богу, имею достаточно, даже с излишком.

- Послушай, Мак-Карти, хочешь оказать услугу маленькой девочке, которая сидела, бывало, так тихо и не двигалась, несмотря на все твои соблазны?

- Хочу ли я оказать услугу? Ну еще бы!

- Тогда выслушай меня.

- Значит, девочка жива и здорова?

- Жива и здорова! - воскликнул Фокстил. - Она лучшая, честнейшая девочка во владениях короля и в благословенных Штатах. На свете нет другой такой, как она, нет подобной ей. Да, она здорова; а характер у нее чудесный: она-то уж никогда не отвернется от старого друга; она остра, как иголка, и может видеть сквозь каменную стену. Да, с Клотильдой Фокстил надо быть осторожным. Ну а теперь выслушай мой рассказ.

И он передал рассказ, с которым Клотильда Фокстил явилась в Лондон, чтобы посоветоваться со своими родителями. Самюэль Джон Мак-Карти слушал, и щеки его становились все краснее и краснее, а черные глаза горели все ярче и ярче.

- Нечего и говорить, - вздохнул Фокстил, - что бедная девочка-ирландка не виновата так же, как моя Клотильда, и тут есть какой-то обман. Вот Клотильда и хочет выявить этот обман, для чего нам надо сложить клочки письма.

Мак-Карти ударил своей большой рукой по колену и сказал:

- Боже мой! Бедная маленькая девочка! Если надо спасти ее, то спасу я. Дайте мне сутки и эти клочки. И не будь я Самюэль Джон Мак-Карти, если я не сложу этого письма! Мне приходилось делать это несколько раз и удачно - надеюсь, что удастся и теперь.

- Нельзя терять ни минуты, - сказал Фокстил. - Пойдем ко мне. Увидишь своими глазами мою девочку, и она отдаст тебе ценные клочки.

Мак-Карти кивнул в знак согласия.

Глава XIX

Отчаяние

Для Мэри Купп осознание своей вины было особенно тяжело, потому что у нее не было даже возможности поговорить с подругой о своем тяжком грехе - Генриетта не знала истины и уверенно распространяла в школе свое дурное влияние: постепенно девочки, одна за другой, начинали считать Китти виновной. Сделать это было не очень трудно, потому что все обыкновенные девушки похожи на овец в стаде, повинующихся своему пастуху.

Мэри чувствовала себя очень несчастной. Она была в таком нервном состоянии! Как только она ложилась спать, перед ней являлось славное, благородное лицо Поля, а потом ей виделось печальное лицо Китти, так похожее на лицо Поля, - и в глазах обоих она читала упрек. Ей казалось также, что она поступила очень низко, порвав и зарыв письмо.

Клотильда Фокстил уехала в Лондон, и суд над Китти был отложен. Клотильду ожидали назад вечером, и на следующий день школьницы должны были высказать свои мнения.

В ночь, когда уехала Клотильда, Мэри не могла уснуть. Ночь была очень теплая для этого времени года. С юга надвигалась гроза: в окне уже мелькала молния, а вдали слышались раскаты грома. Мэри лежала в постели с широко раскрытыми глазами. Она никогда прежде не боялась грозы, теперь же ей было страшно, а еще она чувствовала себя одинокой. Сестры мирно спали рядом с ней. Мэри приподнялась на локте и взглянула в лицо Джени. Молния осветила личико девочки: на губах ее играла улыбка; очевидно, она была счастлива и ничего не боялась. Мэри обернулась и взглянула на Матильду - та была спокойна во сне. Мэри сильно беспокоилась, что хорошие вести от Поля могут вдруг смениться печальными. Она слышала однажды, как одна старая служанка говорила, что в чахотке больному становится гораздо легче перед смертью. Как последняя вспышка свечи, которая затем угасает. Мэри несказанно жалела, что в приливе трусости зарыла в землю письмо дорогого Поля. Как могла она расстаться с ним? Как могла выпустить из рук такую драгоценность?

И Мэри приняла решение. Она выйдет сейчас же из дома и пойдет в чащу. Она помнила место, где зарыла письмо. Надо вырвать кустик щавеля, собрать клочки бумаги и принести их домой. Она спрячет их между своими самыми драгоценными вещами и когда-нибудь склеит их. Она хочет сейчас же иметь их, иметь то, до чего дотрагивались его руки; она увидит обрывки слов, обращенных к ней. И тогда она снова будет счастлива.

Девочка соскользнула с постели, наскоро оделась, прокралась по спящему дому и вышла на воздух. Бедная Мэри была близка к тому состоянию, когда всякие правила имеют мало значения или вовсе не имеют его. Она побежала по лужайке. Гроза приближалась, но дождя еще не было, только горячий воздух дул ей в лицо. Поднявшийся легкий ветер гнал навстречу массу листьев. Она бежала все быстрее и быстрее. Как темно, как ужасно было в лесу! Лишь только Мэри вбежала в лес, она вспомнила: опасно быть там в грозу. Но она дошла до такого нервного возбуждения, что ничего уже не боялась, а хотела только во что бы то ни стало добыть клочки письма. Яркая молния осветила то место, где торчал кустик щавеля; она вырвала его, нагнулась и дрожащими руками стала искать клочки бумаги. Сверкнула новая молния, и стало ясно: маленькая могила, куда Мэри схоронила письмо, оказалась совершенно пустой. В ней не осталось ни клочка бумаги!

Раздался оглушительный удар грома; девочка в ужасе повернулась и побежала через лес к дому. Она промокла до нитки, прежде чем успела добраться до крыльца.

Мэри вошла в комнату, таща за собой плащ, с которого струилась вода. Сестры ее проснулись и сидели на постелях, бледные от ужаса.

- Мэри, Мэри! - вскрикнули они в один голос. - Где ты была?

- Не говорите об этом, - с трудом ответила девочка. - Было так жарко, что я не могла уснуть: мне необходимо было выйти на воздух... Я так несчастна.

- Ты промокла, насквозь промокла, - сказала Джени.

- О, Мэри, какая молния!

- Да, - едва выдохнула Мэри, - но это ничего не значит.

- Что ты хочешь сказать?

- Я говорю, что теперь ничего не значит, ничего не значит.

- Послушай, Мэри, не говори так, - сказала Матильда. - Знаешь, за последнее время ты стала такая странная, что я не узнаю тебя. Джени, встань с постели и достань сухую ночную рубашку для Мэри. Ты простудишься, и что будет тогда с тобой?

- Мне все равно. Совершенно все равно, - простонала Мэри.

Но Матильда и Джени оказались настойчивыми. Они заставили сестру надеть сухое белье, уложили ее в постель и укрыли. Она лежала и вся дрожала. Буря - одна из самых ужасных, разразившихся за многие годы над Мертон-Геблсом, - набирала силу.

Мэри продолжала стонать.

- Письмо... мое пропавшее письмо, - бормотала она.

Испуганные сестры думали, что она лишилась рассудка.

После дурно проведенной ночи Мэри выглядела очень плохо.

Клотильда не вернулась. Накануне от нее пришла телеграмма, в которой она сообщала, что остается в городе, и просила ничего не предпринимать по известному делу, пока она не вернется. Телеграмма была адресована Елизавете. Елизавета показала ее миссис Шервуд.

- Вы сами устраивайте все ваши дела, - сказала она. - Конечно, мне хотелось бы, чтобы Клотильда вернулась завтра - нельзя же нарушать жизнь школы из-за одной девочки. Но пока я спокойно ожидаю дальнейших событий. Елизавета, напиши Клотильде и скажи от себя, что ей следовало бы вернуться завтра.

Клотильда действительно вернулась на следующий день. Она приехала около двух часов. Большинство девочек нисколько не интересовались ее внезапным отъездом. Но Елизавета с трудом сдерживала волнение.

Подруги ожидали, что Китти примет участие в уроках. По желанию Елизаветы ей не позволили оставаться дольше в уединении. Есть люди, которые открыто выражают свое горе, и ирландка Китти принадлежала к их числу. Ее личико выражало сильную печаль и еще более сильное недоумение. Почему с ней обращаются так? Что могло случиться? Когда с ней заговаривали, она отвечала своим тихим, нежным голосом. Китти старалась быть ласковой со всеми и в особенности с Мэри Купп и Мэри Дов; она хотела знать, сочувствует ли ей Мэри Дов.

В тот день Китти задумчиво ходила вдоль пруда, а иногда, заглядывая в глубину светлых вод, смотрела на золотых рыбок, весело резвившихся между кувшинками. Золотые рыбки в Мертон-Геблсе славились, потому что были необычайно крупные и удивительно красивые.

- Вот кто счастлив! - произнесла Китти своим мягким голосом.

Внезапно она обернулась. Рядом с ней оказалась Мэри Дов.

- Ты говоришь о золотых рыбках, Китти? - спросила она, подходя еще ближе.

- Да. Они так красивы. Мне хотелось бы быть рыбкой.

- О, Китти, ты хочешь быть рыбкой!

- Это кажется глупым, не правда ли? - засмеялась Китти. - Я не должна была так говорить. Я так рада, что ты все-таки разговариваешь со мной.

- Почему бы мне не говорить с тобой?

Китти улыбнулась:

- Думаю, что вообще девочки в школе очень милы. Все говорили со мной, как будто... как будто ничего не случилось. А ведь они, наверное, считают меня виноватой, Мэри?

- Может быть, мне не следует говорить с тобой об этом, - покачала головой Мэри. Сначала она сильно покраснела, потом побледнела.

- Может быть, не следует. Я жалею, что упомянула это. Я начинаю немного привыкать. Теперь уже все не так страшно. Главное - моя уверенность: я знаю, что не виновата, хотя все считают меня виноватой.

Китти отвернулась. Она слегка дрожала. Мэри молчала, но боялась, что Китти услышит, как бьется ее сердце.

- Так как ты здесь, я хочу спросить тебя о сестрах Купп, - сказала Китти после минутного молчания. - Что они, Мэри и другие сестры? Есть какие-нибудь известия о Поле?

- Да, вчера вечером пришло письмо от Поля. Ему настолько лучше, что он мог написать сам. Он писал Мэри. Мэри - его большой друг.

- Я знаю, - сказала Китти. - Она часто рассказывала мне о нем. Она любит его, как я Джека.

- Ну это не то. Джек тебе не родной брат.

- Он мне все равно что родной брат, - подчеркнула Китти. - Но я не должна думать о нем теперь.

- Почему?

- Потому что я могу расплакаться, а я не хочу этого, - объяснила Китти. - Скажи мне, что написано в письме.

- Не знаю. Мэри никому не показала его.

- Должно быть, она была очень рада, что получила.

- Да, без сомнения.

- Не думаю, чтобы она стала говорить со мной, - продолжала Китти. - Елизавета уверяет, что я должна занять свое место в школе и продолжать делать все, как прежде, пока не прояснится мое дело, поэтому я, конечно, увижу Мэри Купп. Но сделай мне большую услугу, Мэри.

- Сде... сделаю, - запинаясь, проговорила Мэри.

- Вот что. Скажи девочкам, чтобы... чтобы они не говорили со мной, если им не хочется. Скажи им, что я нисколько не буду сердиться, если они не станут разговаривать со мной, - я все пойму. Ты скажешь им?

- Да, скажу. Я скажу им.

- И Мэри Купп скажи, что я рада за Поля. Этому может радоваться даже девочка, которую она считает виновной в таком тяжком преступлении. Одного я не понимаю про Мэри.

- Чего?

- Она говорит, что видела, как я писала письмо. Не могу себе представить, как она могла видеть это, когда я не писала письма. Но если она действительно видела, как думает, то почему она не остановила меня?

- Не говори больше, - сказала Мэри Дов. - Все это так ужасно с начала до конца.

- Да, да! - согласилась Китти. - Мне не следует больше говорить, Мэри, не то я не выдержу.

Она быстро убежала, вошла в оранжерею, закрыла лицо руками и рыдала несколько минут. Две-три девочки прошли мимо и заметили Китти. Она сидела, скорчившись, бросив руку на спинку стула и уткнувшись головой в нее. Прекрасные черные кудрявые волосы закрывали ее личико. Ее поза выражала полное отчаяние.

- Право, это терзает душу, - сказала одна из девочек, - а Китти - наша королева мая! Ведь она должна была бы придумывать нам каждый день новые развлечения. Но сама страдает. Это просто невыносимо.

Девочка прошла, оживленно разговаривая со своей подругой.

- Я вполне уверена, что наша маленькая Китти не виновата, - сказала Дельфина фон Шторм.

- Это и мое мнение, - подтвердила ее сестра Маргарита.

- О чем вы говорите? - спросила, подбегая, третья сестра фон Шторм, Альвина.

- К чему ты спрашиваешь?! - воскликнула Маргарита. - Понятно, мы говорим о Китти О'Донован.

- Это очень печальная история, - сказала Альвина. - Видели ли вы ее в оранжерее? Она не заметила, что за ней наблюдают. Она так съежилась, как будто хотела спрятаться ото всех. Бедная овечка! Я думаю, что она не могла бы ничего лучше придумать в свою пользу, как сидеть в оранжерее, отвернув лицо, и издавать по временам рыдания, выходящие из глубины души. Она так принимает к сердцу свое унижение, так потрясена.

- Вот именно, - кивнула Дельфина. - Не будь Генриетты, произошел бы переворот в пользу Китти.

Обед только что закончился. Елизавета стояла на лестнице. Клотильда легко выпрыгнула из автомобиля, подошла к подруге и заговорила с ней. Она чувствовала, что нужно быть осторожной: никто не должен был догадываться, что она ездила в Лондон ради Китти. Мэри Купп стояла вблизи, вытирая слезы после разговора с Мэри Дов.

- Надеюсь, что ты хорошо провела время? - спросила Мэри Дов, обращаясь к Клотильде.

- Да. Очень хорошо. Ведь всегда приятно видеть папу, когда он приезжает из-за океана. Я больше года не видела его. Могу сказать, что мы славно повеселились. Вчера вечером мы были в театре, и моя мама будто снова стала юной девушкой. Джемс Томас Фокстил сказал ей: "Ты так же молода, как твоя дочь". Мама, право, так же молода.

Девочки рассмеялись. Этого и хотела Клотильда. Она не желала, чтобы кто-нибудь, кроме Елизаветы, знал истинную причину ее поездки в Лондон.

Наконец она поднялась в комнату Елизаветы.

- Позволь мне прилечь на твою постель, - попросила Клотильда. - Подобного рода поездки меня утомляют.

- Расскажи мне свои новости, как только отдохнешь, Кло, - нежно сказала Елизавета.

- Вот в том-то и дело. У меня нет никаких новостей. Я хотела вернуться вчера вечером, но папа сказал, что это безумие; поэтому я осталась, так как мне было дано разрешение поступать, как я найду нужным. Потом пришло твое письмо, и я поторопилась приехать как можно скорее. Нет сомнения, что скоро будут новости, хотя я надеялась сама привезти их.

- Тогда расскажи, что случилось, Клотильда. Я как на иголках - никогда за всю свою жизнь не испытывала такой тревоги. Что касается бедной Китти, она заболеет, если вскоре не получит облегчение.

- Да, я тоже так думаю. Мы должны собрать девочек завтра утром. Нельзя откладывать больше. Я телеграфирую папе, чтобы он поторопил Самюэля Джона Мак-Карти.

- Это кто такой? - спросила Елизавета.

- Он складывает письмо. Он может отлично восстановить его, если у него хватит времени. Он теперь в отеле "Ритц". Папа снял для него комнату, и он сидит там и не позволяет никому входить к нему. Вчера вечером он чуть с ума не сходил от отчаяния; но, прежде чем папа лег спать, Самюэль Джон Мак-Карти вдруг громко вскрикнул: "Ура! Я разобрал целую фразу". Он сидел за столом целую ночь, сидит и теперь. Чем дальше, тем ему будет легче. Надо только время, и он даст нам в руки восстановленное письмо. Такое счастье, что папа встретил его. Много лет тому назад, когда я была маленькой, они были дружны с папой... Вот как обстоит дело.

- Ну а я расскажу тебе, что случилось здесь, - сказала Елизавета. - Теперь не остается никаких сомнений. Вчера у нас была страшная гроза - я никогда, кажется, не видела такой. И кто же вышел из дома во время грозы? Я не могла уснуть и стояла у окна: смотрела на молнию. Как ты думаешь, кто прошел по лужайке в самую опасную минуту раньше, чем пошел дождь?

- Не знаю, Бетти. Продолжай. Не заставляй меня отгадывать; я так устала, что голова у меня готова разорваться на части.

- Это была Мэри Купп. Она пошла в чащу. Когда Мэри вышла оттуда, она плакала. Сегодня рано утром я побывала в чаще и видела выдернутый с корнями кустик щавеля. Бедная Мэри Купп ходила за своим разорванным письмом. Она опоздала. Стоит только взглянуть на ее лицо, чтобы понять, в каком состоянии она находится. Дело становится все запутаннее, - заключила свой рассказ Елизавета.

- Нисколько, нисколько, - возразила Клотильда. - Для меня это вполне ясно. Я почти могу рассказать все сама. По неизвестным для нас причинам виновата Мэри Купп. Она сделала это или по наущению Генриетты Вермонт, которая возненавидела Китти с тех пор, как ее избрали королевой мая, или по собственному побуждению. Но я нисколько не сомневаюсь, что тайное письмо было написано Мэри Купп.

- О, нет, это невозможно!

- Да говорю же, что Мэри Купп написала это письмо и послала его в Ирландию! Она хорошо умеет подражать чужим почеркам и потому решилась сделать это, конечно, чтобы доставить удовольствие Генриетте и развенчать Китти. Таково мое мнение. Конечно, я не могу доказать его, но глубоко убеждена, что это сделает письмо Поля Куппа. Да, вполне.

- О, Клотильда!

- Я смертельно устала и хотела бы поспать часок-другой, - сказала Клотильда. - Мы с мамой сидели вчера допоздна. Мы не могли лечь, когда Самюэль Джон Мак-Карти работал над этими клочками. Мы отправились в театр, но даже спектакль не интересовал меня - я все думала о Китти.

- Надеюсь, ваш друг поторопится с письмом.

- Да. Я пошлю телеграмму родителям.

- Если ты напишешь ее сейчас, - сказала Елизавета, - я отнесу ее на почту. А ты отдохни пока.

- Отличная идея, - сказала Клотильда. - А можно мне отдохнуть в твоей комнате, Елизавета? Там спокойнее, чем в моей.

- Конечно, можешь, дорогая, - сказала Елизавета, наклоняясь и целуя подругу.

Клотильда написала телеграмму матери. Содержание ее было таково, что только Елизавета или кто-нибудь посвященный в тайну могли отнести ее на почту:

"Поторопи Самюэля Джона Мак-Карти. Восстановленное письмо должно быть у нас завтра к полудню. Если нужно, попроси папу привезти его экстренным поездом. Клотильда".

- Это их подгонит, - пояснила Елизавета. - Хорошо иногда иметь дело с миллионерами.

Клотильда рассмеялась.

Елизавета отправилась в путь, спрятав телеграмму в карман. Как только она вышла из дома, ее окружили фрейлины и статс-дамы, желавшие узнать, что происходит и чем закончился разговор Елизаветы с Клотильдой.

- Узнаете все завтра, - ответила Елизавета. - Не задерживайте меня. Я очень тороплюсь.

Елизавета Решлей, казалось, никогда не теряла самообладания. Может быть, она не имела смелости Клотильды, но походила на нее твердостью, решительностью и желанием во что бы то ни стало спасти Китти.

Елизавета и не подозревала, что ее ожидает неудача. В кармане Елизаветы оказалась небольшая дырка, которой она совсем не заметила, переменив перед приездом Клотильды платье и надев чистую белую пикейную юбку. От девочек требовали большой аккуратности в одежде; они должны были сами штопать чулки и зашивать дыры. Елизавета была очень аккуратна и никак не могла предположить, чтобы в кармане ее юбки появилась дыра, достаточно большая для того, чтобы через нее мог выпасть кусок сложенной бумаги.

Но дыра существовала, и бумажка выпала через нее, а Елизавета продолжала быстро идти вперед, не подозревая о своей потере.

Какая-то деревенская девушка подняла бумагу и только что хотела догнать Елизавету, чтобы передать ей, когда встретила Мэри Купп.

- Что это такое? - спросила Мэри девушку, которая оказалась дочерью сельской швеи, иногда работавшей на сестер Купп.

- Я нашла эту бумажку на дороге, мисс. Она выпала из кармана молодой барышни, мисс Решлей. Я думаю, она идет в Мертон и бумага нужна ей.

- Я также иду в Мертон и передам бумагу, - сказала Мэри.

- Передадите, мисс? Очень благодарна вам. Если вы идете туда, это будет очень удобно для меня, потому что мать посылает меня навестить тетю Нэнси: ей ночью сделалось худо. А если мне побежать за мисс Решлей, то это отнимет у меня много времени.

- Вам не нужно догонять ее. Дайте мне бумагу. Я передам мисс Решлей.

- Благодарю вас, мисс.

- У меня в кармане только шесть пенсов, - сказала Мэри. - Будь у меня больше, я дала бы вам.

- Нет, мисс, мне не нужно денег. Благодарю вас и за то, что подумали обо мне, мисс.

Мэри медленно шла дальше, пока девушка не исчезла из виду. Тогда она развернула листок дрожащими руками. Да, это телеграмма. Она прочла ее: "Поторопи Самюэля Джона Мак-Карти. Восстановленное письмо должно быть у нас завтра к полудню..." Как билось сердце Мэри, когда она читала эти ужасные слова! Она так побледнела, что одну минуту ей казалось, что она лишится чувств.

Мэри прошла в сад. Она опустилась на холодную траву с открытой телеграммой в руке. В это время ей было решительно все равно, что подумают о ней. Она забыла об опасности, грозившей ей в случае, если кто-то увидит эту обличительную телеграмму.

Вскоре раздался чей-то голос:

- Мэри, какая ты странная! Я думала, что ты пошла по моему поручению в селение. Что с тобой? Что у тебя в руке?

- Тебе нельзя это видеть, нельзя! - отдернула руку Мэри. - Не трогай, Генни, это не твое.

- Я хочу видеть. Дай мне, - настаивала Генриетта и старалась забрать телеграмму у Мэри.

Генриетте это удалось, и она прочла телеграмму: "Поторопи Самюэля Джона Мак-Карти. Восстановленное письмо должно быть у нас..." Генриетта опустилась на траву рядом с Мэри.

- Выслушай меня, Мэри Купп. Ты, конечно, знаешь, что это значит.

- Да, знаю. Слишком хорошо знаю.

- Есть тут какая-нибудь опасность? - спросила Генриетта. - Я ничего не могу понять.

- Это значит, что... что мы погибли... я погибла, - задыхаясь проговорила Мэри.

Генриетта внимательно перечитала телеграмму.

- Как она попала в твои руки? - спросила она.

Мэри объяснила.

- Послушай, уже несколько дней я догадываюсь, что ты скрываешь что-то от меня, - упрекнула ее Генриетта. - Ты должна мне во всем признаться. Если не сделаешь этого, попадешь в беду, страшную беду. А если сознаешься, то, может быть, мне еще удастся спасти тебя, но я должна знать всю правду.

- Хорошо, - обреченно кивнула Мэри, - я так несчастна, что расскажу тебе все. Хотя для тебя было бы гораздо лучше не знать этого.

- Предоставь мне самой судить об этом, Мэри Купп. Скажи мне правду, только правду.

- Да. Когда я пришла к тебе и попросила одолжить мне двенадцать фунтов, чтобы послать их маме для Поля... я сказала тебе, что видела, как Китти писала письмо своему двоюродному брату Джеку.

- Сказала. Зачем возвращаться к этому?

- Я должна возвратиться, потому что это и есть начало. Я тогда солгала тебе.

- Мэри!

- Да, да, солгала! У меня всегда была способность, проклятая способность подражать чужому почерку. Китти совершенно не виновата. Написала письмо я. Написала, приклеила марку, указала адрес. Я написала ее почерком. О, я была уверена, что сделаю это отлично. Никто не сумел бы отличить, что это письмо написано не Китти О'Донован. Потом... потом я сама опустила его в почтовый ящик. Вот и вся история.

Трудно было заставить Генриетту проявить сочувствие. В эту минуту на нее было страшно смотреть: губы посинели, глаза округлились, все лицо стало мертвенно-бледным.

- Ты, Мэри Купп, сделала это?

- Да.

- Зачем?

- Ты сказала, что я... я должна помочь тебе. Ты завидовала Китти. Я подумала: нужно что-то сделать. чтобы Китти попала в беду...

- А теперь скажи, почему эта телеграмма так испугала тебя?

- Хорошо. Это-то и есть самое ужасное. В школе есть одна девочка, которая знает о моей способности подражать разным почеркам. Это Мэри Дов. Она более или менее в моих руках.

- Также и в моих, - усмехнулась Генриетта.

- Да, я думаю, что она ничего не скажет, потому что напугана. Знают еще мои сестры, но, странное дело, им никогда не приходило это на ум. Теперь я должна рассказать тебе о Поле - моем больном брате. Ты знаешь, что я получила от него письмо. Он так любит меня, что, кажется, и на далеком расстоянии может чувствовать мои волнения. Он писал мне в этом письме, что беспокоится за меня и чувствует, что я в тревоге; что он боится, не сделала ли я чего дурного. Он напомнил о данном ему обещании никогда не подражать чужим почеркам, так как этим я могу ввести себя и других в беду.

Вот что написано в том письме, которое восстанавливает Самюэль Джон Мак-Карти. Я разорвала его на клочки (сжечь не могла, потому что не было огня) и спрятала под кустиком щавеля. Ночью выбежала во время грозы - и ничего не нашла. Нет сомнения в том, что случилось. Клотильда съездила в Лондон посоветоваться с отцом, и какой-то Самюэль Джон Мак-Карти восстанавливает письмо. Тогда все откроется. Что теперь делать, Генриетта?

- У меня не хватает слов для того, чтобы выразить, как я ненавижу тебя.

- Знаю, что заслужила это, Генни. Но что же делать?

- Я оставлю у себя эту телеграмму, - сказала Генриетта, - и пойду все обдумаю. Не воображай, пожалуйста, что я буду заботиться о тебе.

- Тогда, может быть, будет лучше, если я во всем признаюсь, - быстро проговорила Мэри.

- Да, и в славное положение ты меня поставишь.

- Нисколько, Генни: я скажу, что ты ничего не знаешь, что я только теперь рассказала тебе и ты заставила меня сейчас же сознаться. Лучше сознаться. Только это и остается мне. Все так страшно запуталось, что я не могу вынести больше. Я должна, да, я должна получить облегчение или я сойду с ума.

- А ты думаешь, что меня интересует, сойдешь ты с ума или нет?

- Знаю, что не интересует. Знаю, что ты должна думать обо мне ужасные вещи. Что все должны это думать обо мне. Не пиши только об этом моему брату, Генни.

- Непременно напишу.

- Генни, какая ты злая! Ты хуже меня.

- Не смей говорить, что я хуже тебя! Разве я стала бы подделываться под чужой почерк? Ведь тебя могут посадить за это в тюрьму.

- Генни, смилуйся, смилуйся!

- И не думаю. В жизни не слышала о таком дурном, дурном, дурном поступке.

- Генни, я сделаю все, что ты хочешь. Посоветуй мне.

- Останься здесь на полчаса. Я уйду и подумаю. Боже мой! У меня ведь нет никого, с кем можно было бы посоветоваться. В какое затруднительное положение ты меня поставила! Как я доверяла тебе! Ты самая дурная девочка из всех, кого я знаю! Я всегда думала, что ты плохая, - теперь убедилась в этом. Оставайся тут, пока я не вернусь, приказываю тебе.

- Только отдай, отдай мне, пожалуйста, телеграмму! Позволь мне оставить телеграмму у себя!

- Нет.

Глава XX

Перемена фронта

Быстро дойдя до почтового отделения, Елизавета опустила руку в карман с намерением вынуть телеграмму и отослать ее. К ужасу, телеграммы не оказалось в кармане, зато обнаружилась дыра. Но что было еще хуже - она забыла название отеля, в котором остановились родители Клотильды. Постояв и подумав немного, Елизавета повернулась и медленно пошла назад. Она смотрела по обе стороны дороги, однако нигде не было видно телеграммы.

Елизавета решила, что следует разбудить Клотильду и рассказать ей о случившемся. По пути в дом она встретила Генриетту. Все последнее время Генриетта старательно избегала встреч с Елизаветой. Между ними не было ничего общего; все знали, что они держатся противоположных мнений насчет Китти. Елизавета ускорила шаги и прошла было мимо Генриетты, но та вдруг сказала ей:

- Мне нужно поговорить с тобой, Елизавета.

Елизавета остановилась. Ей не хотелось говорить с Генриеттой, и, кроме того, нельзя было медлить с телеграммой.

- Я очень тороплюсь, - сказала она. - Клотильда отдыхает у меня в комнате; она очень устала. Я хотела бы пройти к ней, если у тебя не очень важное дело.

- Если бы не важное, то я не стала бы задерживать тебя. Я ведь очень хорошо знаю твои чувства ко мне, - спокойно произнесла Генриетта. - Ответь мне, пожалуйста, на один вопрос. Когда Китти О'Донован должна явиться на суд?

- Я думаю, что эта тяжелая церемония совершится завтра.

- Ты думаешь, что я - худший враг Китти О'Донован? - спросила Генриетта.

- Мне всегда казалось, что ты по каким-то необъяснимым причинам не любишь Китти.

- Я могу признаться, что завидовала ей.

- Ты сознаешься в этом? - с удивлением уточнила Елизавета.

- Да, сознаюсь. Но, заметь, только тебе. Можешь, если хочешь, передать это Клотильде. Я доверяюсь тебе и Клотильде, но не желаю, чтобы это стало известно другим.

- Пусть будет так.

- Я завидовала ей, очень завидовала, - продолжала Генриетта. - Я считала несправедливым, что королевой выбрали не меня, а ее, хотя я и старше, и в школу поступила раньше, чем она. Я страстно хотела быть королевой мая и верила, что меня выберут. Родные мои также. А когда королевой стала не я, а Китти О'Донован, моя душа наполнилась завистью и негодованием, и я возненавидела эту девочку.

Генриетта остановилась. Глаза Елизаветы были устремлены на нее.

- Ты удивляешься, почему я говорю тебе это? - усмехнулась Генриетта.

- Очень удивляюсь. Это так не похоже на тебя.

- Я хочу сказать тебе, что во мне произошла полная перемена... Я ненавидела Китти, не видела в ней ничего хорошего. Меня сердила ее наивная радость. Я была в восторге, когда у нее начались неприятности. Я заставила себя поверить в ее виновность. Другие подстрекали меня. Не буду говорить об этом. Я дурная, очень дурная, но мои подруги... мои подруги еще хуже. Теперь, все осознав, я считаю ее невиновной.

- Ты считаешь Китти О'Донован невиновной?

- Да, да, считаю, Елизавета.

- Но почему? Как же ты объясняешь телеграмму, присланную ее двоюродным братом? Китти отрицает, что писала ему, а он телеграфирует, что письмо получено.

- У меня нет никаких объяснений, - ответила Генриетта. - Я могу только сказать, что мы нашли бы разгадку этой странной тайны в сердцах некоторых из наших девочек. Когда Китти явится на суд, встанет перед своими подругами, ожидая, что они обвинят или оправдают ее, я признаю ее невиновной. Более того, я буду уговаривать всех девочек, с которыми мне приходится общаться, сделать то же самое. Ты скажешь, что это странная перемена фронта. Называй, как хочешь, однако повторю: я считаю Китти О'Донован невиновной.

- Я очень удивлена, - сказала Елизавета, - и вместе с тем чувствую большое облегчение. Не пойдешь ли ты к Китти, чтобы сказать об этом? Это очень поможет ей.

- Мне было важно, чтобы ты знала о перемене моих взглядов.

- Я рада и скажу Клотильде. Благодарю тебя. Теперь я пойду.

Елизавета пошла наверх. То, что мнение Генриетты вдруг изменилось, одновременно и облегчение приносило, и беспокойство. Клотильда лежала на кровати, но не спала, а о чем-то думала.

- О, Клотильда, я сделала такую глупость! Я потеряла телеграмму! - сразу призналась Елизавета. - Конечно, я могла бы воспроизвести ее текст по памяти.

- И что же? Ты сделала это, Елизавета?

- От волнения я забыла адрес.

- О, Бетти! Отель "Ритц". Пикадилли.

- Да, теперь помню. А тогда не могла припомнить и не послала телеграмму. Я искала на дороге сложенный листок и не нашла: наверное, кто-то поднял его. Клотильда, дело усложняется! Я, право, не знаю, что и думать. Я потеряла телеграмму, а у нас продолжаются чудеса: когда я шла к тебе, меня задержала Генриетта Вермонт. Она сказала, что ненавидела Китти из зависти - сама надеялась быть королевой мая. Теперь же Генриетта верит в ее невиновность и на суде собирается сказать об этом.

- Невероятно.

- Кло, милая, для меня это тоже странно. Но ты смотришь на меня с упреком. Ведь я же не нарочно потеряла телеграмму.

- Конечно, дорогая. Теперь, отдохнув, я сама пойду и все же отправлю телеграмму.

- Кажется, у меня не хватит сил пойти в почтовое отделение во второй раз. А что если мы попросим миссис Шервуд позволить нам взять пони и кабриолет.

- Пойди, Бетти, попроси.

Вскоре девочки поехали посылать телеграмму. Генриетта видела их отъезд. Лишь только они завернули за угол дома, она побежала искать Мэри Купп. Генриетта по-прежнему ненавидела Китти О'Донован, но она приняла меры, чтобы оказаться на стороне большинства, поскольку узнала новые подробности истории. На полянке Генриетта увидела, что Мэри крепко спит, а рядом с ней, как бы охраняя ее сон, с выражением ангельской доброты сидит Китти. Когда Генриетта подошла, Китти подняла свою белую ручку и тихо произнесла:

- Тс! Она очень устала.

- Жаль, - сказала Генриетта. - Нужно разбудить ее, и, боюсь, Китти, что мне придется попросить тебя оставить нас вдвоем.

- Хорошо, Генриетта. Будь поласковее с ней. Я услышала, что она плачет, и пришла сюда. Мне удалось, кажется, немного успокоить ее, и она уснула. Мэри очень несчастна, она беспокоится о Поле. Я пробовала утешить, а она прижалась ко мне и вдруг уснула.

Китти медленно встала и пошла в другую часть сада. Генриетта, заняв ее место, взглянула на спящую девочку. Как она некрасива! Видно, что из простого народа! И зачем бы ей, гордой Генриетте Вермонт, принадлежавшей к древнему роду из графства Уорикшир, общаться с такой девочкой, которая мало что простолюдинка, но еще и с дурными наклонностями: придумала ужасный план, чтобы погубить свою соученицу.

"Одно ясно, - подумала Генриетта, - впредь я не буду иметь ничего общего с ней. Она не возбудит моего сочувствия, будь у нее хоть двадцать больных братьев".

Мэри Купп открыла глаза:

- Ах, это ты, Генриетта.

- Приди в себя. Я хочу поговорить с тобой.

Мэри поднялась с травы и села.

- Помнишь о телеграмме, которая не дошла до места назначения, а еще о письме твоего брата и... и о том, что ты сделала рано утром второго мая?

- Я помню, - произнесла Мэри, закрыв лицо руками.

- Ты помнишь, маленькая предательница?

- Да, Генриетта. Но пришла милая Китти...

- Как можешь ты называть ее милой?

- Она старалась утешить меня.

- А, между прочим, ты решила погубить ее.

- Генни! Мне кажется, я не смогу... Я скажу всю правду.

- Ты не должна говорить правды. Иначе я сообщу Полю, какая у него хорошая сестра Мэри и как она воспользовалась своей способностью писать чужим почерком.

- Знала бы ты, что творится у меня в душе...

- Мне нет дела до того, что ты чувствуешь. Ты должна исполнять мои приказания. Завтра Китти О'Донован явится на суд школы, и ты должна проголосовать против нее.

- Ладно, Генриетта.

- А я подам свой голос за нее.

Мэри поразили эти слова.

- Но, Генни! Я же должна быть на твоей стороне.

- Вот и нет. Ты должна постоянно твердить, что она виновата, виновата, виновата! Сделай это, и я оставлю тебя в покое. А пока чем дальше ты будешь держаться от меня, тем лучше. Но если ты не подашь голоса против Китти, я приму меры.

- Генриетта... ведь ты же понимаешь, что если письмо... письмо Поля будет восстановлено и его прочтут в школе, все станет известно - все поймут. Что мне делать, что делать?

- Пусть поймут. Может быть, я и хочу, чтобы поняли. Больше мне нечего сказать тебе. Если любишь брата, подумай.

Вечером все школьницы уже знали удивительную новость: Генриетта изменила свою позицию относительно Китти О'Донован. Она сама переговорила с некоторыми девочками и объявила им, что Китти невиновна, - чтобы это понять, достаточно только взглянуть на ее лицо; перемену своего мнения объяснила тем, что раскаялась, а раскаяние полезно для души.

В комнату вошла Елизавета Решлей.

- Случилась очень странная вещь, - сообщила ей Маргарита Лэнгтон. - Генриетта перешла "с севера на юг". Она была на самом холодном севере, а теперь очутилась на самом жарком юге. Она утверждает, что Китти не виновата и что письмо писала не она.

- Я думаю, что следует сказать одну вещь, - заметила Елизавета. - Те, кто будет голосовать за Китти, принесут ей пользу только в том случае, если вполне верят в ее невиновность. Для решения у вас остается только сегодняшний вечер и завтрашнее утро. Вы знаете, как глубоко я люблю Китти О'Донован, знаете, как безусловно я верю в ее невиновность; моя вера вытекает из убеждения. Но если вы подадите голоса за нее только ради ее популярности и из жалости, вы принесете Китти вред, а не добро. Оправдание ничего не будет значить для Китти, если будет дано только потому, что это легче сделать.

Елизавета ушла, Мэри Дов скользнула за ней.

- Что тебе нужно, Мэри? - спросила Елизавета.

- Мне хотелось бы повидать ненадолго Мэри Купп, одну.

- Почему же ты не сделаешь этого, милая?

- Она в своей комнате, но не пускает меня, хотя я несколько раз просила ее об этом.

- У тебя есть причина, чтобы побеспокоить ее?

- Да, есть - и очень важная.

- Это имеет отношение к Китти?

- Да.

- Тогда ты должна увидеться с ней. Пойдем.

Елизавета постучала в дверь комнаты Мэри Купп.

- Мэри, я знаю, что ты у себя. Мэри Дов хочет поговорить с тобой. Можно ей войти? Я без церемонии открою дверь, если ты сейчас же не скажешь: "Войдите". Мэри очень вежливая девочка и не хочет войти в твою комнату без позволения. Но у нее важное дело, и она должна видеть тебя.

Раздались шаги. Дверь открылась, и на пороге показалась Мэри Купп. Лицо ее было заплаканным.

- Входи, Мэри Дов, - сказала Елизавета, - и не оставайся слишком долго.

Мэри Дов вошла и закрыла за собой дверь.

Глава XXI

"Я не смею сказать"

- Что тебе нужно? - спросила Мэри Купп.

- Я хочу поговорить с тобой, Мэри.

- Догадываюсь.

- Мне нужно сказать тебе очень многое.

- Но Джени или Матильда могут скоро подняться.

- Надеюсь, мы успеем побеседовать, - сказала Мэри Дов и пристально взглянула на свою тезку. - Я вижу, что ты несчастна.

- И что из того?

- Я тоже несчастна, как ты, - призналась Мэри Дов. - Если бы ты доверилась мне! Если бы позволила мне сказать правду!

- Нет, Мэри. Я сама отдала бы все на свете, чтобы сказать правду, но мне не позволяют.

- Не позволяют?! Кто может помешать тебе?

- Генриетта.

- Глупости, Мэри! Я знаю, что она, напротив, будет в восторге. Ты не была в зале сегодня вечером. Мы все были там, и Генриетта говорила самые удивительные вещи. Она сказала, что верит в невиновность Китти О'Донован. И это она, которая подстрекала нас против Китти!

- Я знаю, - сказала Мэри Купп. Ради своих низких планов она хочет, чтобы мы продолжали верить в виновность Китти.

- Нет, нет! Не могу поверить - это слишком ужасно! - запротестовала Мэри Дов.

- Должна поверить. Сядь рядом, Мэри, я расскажу тебе свою историю.

- У тебя ужасный вид, Мэри.

- Знаю. Я очень дурная девочка, и Бог наказывает меня. Бог знает, что для меня всего больнее. Он хочет отнять у меня моего дорогого брата, Мэри! Я заслужила это, но как тяжело перенести!

- Бедная, бедная Мэри! - воскликнула Мэри Дов. - Мне жаль тебя.

- Не будешь жалеть через минуту, когда узнаешь правду. Я расскажу тебе все.

- Не рассказывай, если это слишком ужасно, - предложила Мэри Дов. - Ты знаешь, я также во власти Генриетты. Она может обвинить меня - в краже. Один раз, когда мне очень нужны были деньги, я взяла соверен из письменного стола леди Марии. Это было низко с моей стороны, но мне так хотелось иметь хорошенькое платье к первому мая! Ты знаешь, мы очень бедны; мама не могла дать мне больше денег, а платье стоило три фунта. Портниха дожидалась меня, приходилось решать как можно скорее, и я... я взяла деньги из письменного стола леди Марии. Генриетта увидела это, налетела на меня. Конечно, я положила деньги обратно, но с тех пор я в ее власти. Она постоянно грозит мне, что меня исключат за воровство. Если я чем-нибудь рассержу ее, она расскажет все. Но мое исключение из школы будет несчастьем для мамы - ведь от этого зависит мое будущее. Ужасная Генриетта держит меня в своих руках. Поэтому-то я и была эти дни в таком отчаянном состоянии. Теперь же, когда сама Генриетта считает Китти невиновной, она... она не рассердится на меня за то, что я расскажу. И я думаю, что мы с тобой, Мэри, должны рассказать, должны.

- Рассказать что? - спросила Мэри Купп.

Мэри Дов взглянула на нее.

- Нужно ли тебе спрашивать?

- Не нужно, не нужно! Конечно, ты догадываешься, конечно! Я помню, что хвасталась тебе, не подозревая, какое значение это будет иметь.

- Я была уверена, что это сделала ты, Мэри. А теперь ты, конечно, расскажешь все.

В дверь постучали. Девочки вздрогнули. В комнату, не дождавшись позволения, вошла Генриетта Вермонт.

- Я повсюду искала вас обеих, - сказала она. - Я считала весьма вероятным, что вы окажетесь вдвоем. "Рыбак рыбака видит издалека" - хорошая старинная пословица.

Генриетта презрительно рассмеялась.

- Я хочу сказать кое-что вам обеим, - прибавила она, - вы сохраните это в тайне ради самих себя - ты, Мэри Дов, потому что любишь свою мать, а ты, Мэри Купп, потому что горячо любишь - или притворяешься, что любишь - своего брата. Поэтому вы никому не расскажите о моем влиянии на вас. А я вам приказываю: завтра на суде вы обязательно должны выступить против Китти О'Донован, хотя сама я подам голос за нее. Спокойной ночи.

Она повернулась и вышла из комнаты. Пораженные девочки смотрели друг на друга.

- Что это значит? - произнесла Мэри Дов.

- Отлично знаю, - покачала головой Мэри Купп. - Мне все вполне ясно.

И Мэри Купп рассказала свою историю.

- Мне пришлось признаться Генриетте, - сообщила Мэри, заканчивая свой печальный рассказ. - Потому-то она вдруг и переменилась. Она знает, что Китти будет оправдана, поэтому хочет сама быть на выигравшей стороне, а нас погубить навсегда. Вот вся правда. Что же делать нам, Мэри Дов?

- Это действительно ужасно, - согласилась тезка. - Но я не понимаю, почему ты не можешь сказать правды.

- Я не смею сказать! Видишь, я вполне в ее власти. Она говорит, что моему брату Полю напишет и расскажет, что я сделала. А это убьет его.

- Но, Мэри, ведь Поль все равно узнает. Если тот искусный господин в Лондоне сложит его письмо, Полю придется сказать все.

- Да, но не таким образом и не так внезапно. Что делать, что делать! Как бы я хотела умереть!

- Как я вынесу то, что должно быть завтра! - вздохнула Мэри Дов.

- Все это план противной Генриетты. Она желает, чтобы мы две были единственными из всех, которые признают виновность Китти. А затем откроется письмо. О Боже мой!

- На твоем месте я рискнула бы и сказала правду, - заметила Мэри Дов.

- Ты сделала бы это?

- Да. Я и сама готова признаться, если ты скажешь. Расскажи все миссис Шервуд. И не бойся Генриетты.

- Хорошо, давай подумаем, - кивнула Мэри Купп. - Во всяком случае, у нас есть время до утра. Если у меня хватит мужества, я... я сделаю это. Я расскажу все миссис Шервуд. Конечно, мне придется покинуть школу, но мне уже все равно. Только бы спасти Поля.

- Ты сделаешь доброе дело, - обрадовалась Мэри Дов. - Теперь я пойду, у меня болит голова. Знаю, что миссис Шервуд не простит меня, несмотря ни на какие мольбы.

Мэри Купп пожелала ей спокойной ночи и добавила:

- Мы встретимся за завтраком. Если у меня будет решение признаться миссис Шервуд, я положу два куска сахара в чай; если положу один - значит, у меня не хватило смелости и ты должна поступить как хочешь, независимо от меня.

- Я думаю, что нам надо сделать признание. Иначе нам будет еще хуже, - уверенно произнесла Мэри Дов.

Глава XXII

Смелый план

У бедной Мэри Купп почти всю ночь голова разламывалась от множества мыслей. Она все думала о том, что предстояло ей еще испытать. Необходимо было оградить Поля от всех плохих вестей. Она знала, как сильна его любовь к ней. Знала и его болезнь. Сильное потрясение вызовет новый приступ, который может быть смертельным.

Мэри не беспокоилась о Китти теперь так сильно, как совсем недавно. В школе произошел такой поворот в ее пользу, что она, конечно, будет признана невиноватой. Голоса будут поданы за нее. Почем у же тогда ей, Мэри, и не подать свой голос против Китти? Это, конечно, ужасно, но спасет Поля. Иначе Генриетта непременно сделает ей зло, не остановится ни перед чем.

Необходимость сказать последнюю ужасную ложь мучила Мэри. И, кроме того, она уже искренне любила девочку, которой прежде сознательно навредила. Разве можно забыть нежность Китти, когда она, Мэри, рыдала от осознания безысходности. Китти пришла к ней, села рядом, взяла ее за руку и говорила слова утешения. И ей, Мэри, стало так хорошо, что она уснула прямо на лужайке.

Теперь Мэри не могла уснуть из-за беспокоивших ее мыслей. Она вспомнила, что когда Мэри Дов была в ее комнате, ей внезапно пришло на ум: если бы удалось перехватить восстановленное письмо, то можно было бы спастись от самого худшего. Но как это устроить? Есть ли какая-нибудь возможность?

Мэри думала очень долго и наконец напала на один план. План был очень смел, но Мэри чувствовала глубокое отчаяние. Она знала, что в Лондон отправлена другая телеграмма. Она знала также, что местный почтальон - Томас Прайс. Тогда нельзя ли пойти в почтовое отделение и избавить Томаса Прайса от необходимости идти в Мертон-Геблс? Конечно, в школу доставлялось много писем. Если бы Мэри удалось взять у почтальона последние письма, она могла бы найти среди них нужное ей письмо. Мэри решила привести этот план в исполнение.

Обычно письма доставлялись в школу около семи часов утра. Тогда же забирались из почтового ящика приготовленные для отправки письма. Днем Томас Прайс приходил еще раз - за новым запасом.

Около пяти часов утра Мэри тихонько встала с постели и проскользнула вниз. Ключ от почтового ящика лежал в укромном уголке. Девочки не должны были знать, где он находится, но наблюдательная Мэри заметила место. Она открыла почтовый ящик и вынула два письма, лежавшие на дне. На этот раз из Мертон-Геблса было очень мало писем.

С письмами в руке Мэри отправилась по дороге в селение. Ей надо было дойти до перекрестка и там дождаться Томаса Прайса. Она оказалась на перекрестке раньше почтальона, пришлось даже подождать его какое-то время. Наконец он появился. Через плечо у него была перекинута сумка. Он удивился, увидев Мэри. Она встала и подошла к нему.

- Как здоровье вашей жены, мистер Прайс? - спросила Мэри.

- Очень плохо, мисс. Меня беспокоит, что приходится оставлять ее одну, но что же делать? Ведь я должен работать. Если я пойду быстро, то смогу управиться с делами и вернуться домой к девяти часам.

- А теперь она совсем одна?

- Да, с ней нет ни души.

- Как это плохо! А много у вас писем, которые надо разнести сегодня утром?

- Нет. Пока ничего нет, кроме писем в Мертон-Геблс.

- Послушайте, мистер Прайс, - сказала Мэри, - я так беспокоюсь за здоровье вашей жены! Не доверите ли вы мне писем, которые надо доставить к нам в Мертон-Геблс? Я принесла два письма из почтового ящика - вы можете отправить их. А я возьму ваши письма. Мне хотелось погулять: утро такое чудесное, и мне пришло в голову: если я встречу вас, то смогу немного помочь вам, поскольку ваша жена так больна.

- Доброе у вас сердце, мисс. Вот письма в Мертон-Геблс, их немного - полдюжины, и две газеты для миссис Шервуд. Это все. Если вы возьмете их, то очень поможете мне. Я тогда смогу вернуться к моей бедной Нэнси.

- Хорошо. И вам незачем говорить кому-либо о моей маленькой помощи вам.

- Вы очень скромная, мисс. Помощь не маленькая, однако я не буду говорить о ней, коли вы того не хотите. Благодарю вас. Вот почта, мисс.

Он вложил в руки Мэри две газеты и небольшую пачку писем.

Глава XXIII

Признание

Почтальон Том Прайс поспешил вернуться к своей больной жене и вскоре исчез из виду. А Мэри заволновалась, когда письма попали ей в руки. Трава при дороге была покрыта росой, но рядом был камень, на который она села. Мэри разложила перед собой письма. Одно из писем было адресовано миссис Шервуд, другое мисс Генриетте Вермонт. Было еще письмо Анжелике л'Эстранж, написанное острым французским почерком, другое для мисс Хонебен и два для мисс Хиз. Клотильде - ничего.

Почтальон сказал, что писем шесть. Нет, он ошибся. У Мэри сердце сильнее забилось в груди: еще письмо, седьмое! Оно оказалось между газетами - и не то, что требовалось. Письмо было заграничное и адресованное ей, Мэри. Адрес написан рукой ее матери; письмо отправлено из Швейцарии.

Дрожащими руками Мэри вскрыла конверт и стала читать письмо. Она почувствовала, что падает, падает. Потом наступило блаженное забвение.

Когда Мэри пришла в себя, она не сразу смогла сообразить, что случилось. Она опустила пальцы в покрытую росой траву и потом приложила их ко лбу. Ей стало легче. Мэри овладела собой, взяла письмо и прочла его.

"Дорогое дитя мое, пишу тебе в большом волнении. Не пугайся, дорогая. Я не говорю, что нет надежды, но наш Поль, наше сокровище, очень, очень болен. Он требует тебя... тебя, Мэри. Приезжай сейчас же. Я посылаю тебе деньги. Миссис Шервуд отправит тебя. У нас лучший доктор, но у Поля опять шла горлом кровь, и доктор считает его болезнь серьезной. Приезжай немедленно. Он очень беспокоится, не имея известий от тебя; ему кажется, что у тебя какое-то большое горе. Доктор говорит, что необходимо успокоить его. Ты одна можешь сделать это, можешь убедить его, что с тобой нет ничего дурного. Поразительно, Мэри, что он потерял всю свою силу, забрав себе в голову, что девочка, которую он так искренне и сильно любит, сделала, как ему кажется, что-то дурное. Я сказала ему, что выпишу тебя; он успокоился и умолял меня поторопиться. Он так хочет видеть тебя. Я знаю, что он очень слаб. Приезжай как можно скорее, Мэри, милая.

Твоя несчастная мать.

Р. S. Надейся на лучшее, мое бедное дитя. Доктор говорит, что хотя Поль болен очень опасно, но если он будет спокоен душой, надежда еще есть".

- Теперь я знаю самое худшее, - говорила себе Мэри, сидя на камне спиной. Ей казалось, что все в ее жизни - мелочи в сравнении с ужасным фактом, что Поль умирает, потому что беспокоится о ней.

Мэри сунула в карман письма, взяла газеты и побежала к дому. Было еще совсем рано, когда она вернулась. Одна из служанок убирала прихожую, стирала пыль. Она с удивлением взглянула на девочку, когда та положила почту на стол.

- Вы встретили Тома, мисс? - спросила она.

- Да, я встретила его, - сказала Мэри, - я сама ходила за письмами.

- Вы ходили за письмами, мисс?

- Да. Не задерживайте меня. Я взяла письма из почтового ящика. Жена Тома больна, и он был доволен, что не придется идти сюда. Мне нужно немедленно видеть миссис Шервуд.

- Она еще не спускалась, мисс.

- Я должна видеть ее немедленно, - сказала Мэри.

- Не сходить ли за мисс Хонебен, мисс? Я не решаюсь беспокоить начальницу.

- Хорошо.

"Что за странный вид у барышни", - подумала девушка, однако пошла наверх и постучалась в комнату мисс Хонебен. Мисс Хонебен открыла дверь.

- Извините, я от мисс Мэри Купп. Она пришла с почты и принесла письма... Ей нужно видеть миссис Шервуд. Она сидит в прихожей - в большом волнении. Вы пойдете к ней?

Мисс Хонебен спустилась в прихожую.

- Пожалуйста, не расспрашивайте меня, - сказала Мэри. - Я должна ехать в Швейцарию. Мама написала, чтобы я срочно приехала, потому что брат Поль очень болен.

Отчаяние звучало в голосе девочки.

- Конечно, милая Мэри, ты поедешь, - мягко произнесла мисс Хонебен. - Это то письмо?

- Да, мисс Хонебен.

- Могу я прочесть его, Мэри?

- Да, мисс Хонебен.

Прочитав письмо, учительница поняла отчаяние и горе бедной Мэри.

- Иди в свою комнату и укладывай вещи, милая, - сказала она, - а я пойду переговорить с миссис Шервуд.

- Благодарю вас.

Мэри пошла наверх. Сестры вскрикнули, увидев ее. Она довольно резко обратилась к ним:

- Матти, Джени, вставайте. Я еду в Швейцарию, к Полю. Ему хуже, и он требует меня. Помогите мне уложить вещи. Я должна выйти из дома так, чтобы попасть на девятичасовой поезд. Не браните меня, а помогите.

- Конечно, мы поможем, - сказала маленькая Джени. - Но когда, как ты получила это письмо?

- Я пошла за письмами сегодня утром.

- Пошла за письмами! - удивилась Матильда.

Девочки видели, что Мэри совершенно подавлена; они поспешно встали и положили самое необходимое в маленький саквояж сестры. В это время мисс Хонебен разговаривала с миссис Шервуд.

- Мне так жаль волновать вас, дорогая, - сказала она своей любимой начальнице, - но в положении бедной девочки наступил ужасный кризис. Я думаю, сегодня у нас объяснится многое из того, что волновало нас, но бедная Мэри Купп не будет присутствовать при этом. Она получила чрезвычайно тревожное письмо от матери. Полю хуже, и он требует Мэри. Доктор говорит, что единственный шанс спасения для него зависит от немедленного приезда Мэри. Ее нельзя отпустить одну. Я пришла просить у вас позволения проводить ее, миссис Шервуд.

- Как поразительно, как невероятно странно! Не могу сообразить. Я думала, что Полю стало гораздо лучше.

- Да ему и было лучше, но тут есть какая-то тайна, угнетающая бедного мальчика. Во всяком случае, единственное, что мы можем сделать, - это поскорее отправить бедную Мэри.

- Но когда же пришло это письмо? Вчера вечером? Отчего же мне сразу не сказали о нем?

- Оно получено с утренней почтой, - ответила мисс Хонебен.

- С утренней почтой? Но еще только семь часов, а Том приходит всегда позже семи.

- Это можно объяснить, - сказала мисс Хонебен. - Мэри, не знаю почему, пошла сегодня утром навстречу почтальону.

- Она пошла навстречу почтальону?

- Да. Она встретила Тома Прайса и взяла у него письма.

- Мне хотелось бы видеть ее письмо, - заявила миссис Шервуд. - Пойдите, милая, скажите Мэри, чтобы она укладывалась поскорее, а потом приведите ее сюда.

Мисс Хонебен исполнила поручение. Около восьми часов Мэри, одетая по-дорожному, вошла в комнату миссис Шервуд. Миссис Шервуд взяла ее за руку и подвела к софе.

- Мне грустно было узнать о твоем горе.

- Благодарю вас.

- Я устроила, чтобы мисс Хонебен поехала с тобой. Поезжай к брату и надейся, что все будет хорошо. Но не следует отправляться к нему с грехом на душе.

Мэри вздрогнула.

- Сегодня ты покидаешь школу, и один Бог знает, вернешься ли когда-нибудь. Ты едешь к мальчику, который может умереть. Оставляешь школу, в которой - сильное волнение и смятение. Я хотела бы знать, нет ли за тобой какой-нибудь вины, которую ты могла бы загладить до отъезда?

- Да, я могу сделать все.

- И сделаешь?

- Да.

- Я жду, чтобы ты начала, Мэри.

- Последнюю неделю я жила так, как живут только те, на кого гневается Бог. Он все еще гневается, сильно гневается. Я совершала один грех за другим.

- Ты очень бледна, милая. Старайся подбодриться, тебе нужно ехать к Полю.

- Да. Вы очень добры ко мне. А я - самая плохая девочка на свете. Я хочу сказать, миссис Шервуд, что Китти О'Донован совершенно не виновата в том, что ей приписывают.

- Мэри, тогда не можешь ли ты сказать, кто же виноват, если Китти не виновата?

- Я... я могу сказать.

- Да, дорогая.

- Сказать... сказать, миссис Шервуд, - черные пятна... точки опять у меня перед глазами, я...

И это было все, что миссис Шервуд могла узнать от Мэри Купп. Увы! Поездку в Швейцарию пришлось отложить. В комнате начальницы Мэри потеряла сознание. Ее перенесли в лазарет Мертон-Геблса. Несчастная девочка находилась между жизнью и смертью.

Глава XXIV

"Да здравствует королева мая!"

Ближе к полудню стало солнечно - лучи солнца падали на распустившиеся цветы в красивом саду, на группы девочек, которые ходили меж деревьев и тихо разговаривали. Потом они ушли в дом.

Часы на ближайшей старинной церкви звучно пробили двенадцать, и с последним ударом в Праздничном зале показалась Елизавета в сопровождении фрейлин и статс-дам. Она привела Китти О'Донован. Остальные ученицы уже стояли в ожидании. Учительницы, за исключением мисс Хонебен, в зале отсутствовали.

Елизавета объяснила дело просто и ясно. Она рассказала все, что было известно до этого дня, не упоминая о Мэри Купп. О ней не следовало говорить, потому что она не могла быть свидетельницей - что бы ни сказала Мэри, это было бы произнесено в болезненном состоянии.

Окончив рассказ, Елизавета спокойно прибавила:

- К сожалению, одна из учениц сильно заболела и не может участвовать в подаче голосов. Теперь я изложила все и предоставляю всем девочкам решить, виновата Китти О'Донован или не виновата. Говорите, что думаете, - честно. На решение вам дается ровно четверть часа. По окончании этого времени Китти и я вернемся сюда.

Китти стояла очень спокойно; на этот раз ее темно-серые глаза не были опущены, а на щеках показался слабый румянец. Елизавета Решлей вывела ее, не проронившую ни слова, из Праздничного зала. Они ушли в гостиную Елизаветы и сидели там.

Елизавете показалось, что со двора раздался шум, будто к дому подъехал автомобиль. Она поднялась и вместе с Китти отправилась в Праздничный зал.

- Каково же ваше решение, девочки? - спросила Елизавета. - Сколько из вас голосуют за невиновность Китти? Несмотря на то, что тайна остается нераскрытой.

Среди девочек произошло волнение. Они зашумели и дружно подняли руки. Удивленная Елизавета улыбалась. Китти была поражена увиденным - румянец на щеках стал ярче.

- А теперь, - продолжила Елизавета, - поднимите руки только те, кто считает Китти О'Донован виноватой.

Генриетта стояла рядом с Мэри Дов. Она незаметно толкнула девочку, но... Рука Мэри Дов осталась опущенной.

- Никто в школе не считает Китти О'Донован виноватой? - уточнила Елизавета.

- Никто, - подтвердила Клотильда Фокстил. - Все мы единогласно признаем Китти О'Донован полностью и безусловно невиновной. Она - наша дорогая, любимая королева мая. А теперь, девочки, я приведу вам доказательства ее невиновности.

Когда Клотильда замолчала, дверь в Праздничный зал отворилась. Вошел полноватый краснолицый человек.

- Ну, папа, - сказала Клотильда, - догадываюсь, что все у тебя хорошо. Привез с собой Самюэля Джона Мак-Карти?

- Привез, Клотильда Фокстил. И его, и твою маму.

- Приведи маму прямо сюда, чтобы она могла видеть нашу радость, - попросила Клотильда.

Мистер Фокстил вышел и вернулся с человеком, который был немного толще, а лицо у него покраснее. С мужчинами в зал вошла миссис Фокстил; она улыбнулась собравшимся, затем обняла Клотильду и поцеловала ее.

- Славная моя девочка, - сказала миссис Фокстил, - ты хорошо устроила дело с разорванным письмом. Хотя, не будь Самюэля Джона Мак-Карти, все усилия могли оказаться напрасными.

- Да, пришлось повозиться, чтобы восстановить это письмо! - оживился Самюэль Джон Мак-Карти. - Но теперь оно готово.

Елизавета Решлей взяла письмо и прочла его про себя, после чего передала другим девочкам и заявила:

- Каждая из вас должна прочесть это письмо.

Какое смятение, какое волнение произошло среди девочек! Вся низкая интрига обнаруживалась. Джени Купп всхлипнула:

- Я не подумала об этом раньше. Ведь Мэри всегда, всегда умела делать это.

- Но она перестала заниматься этим, когда папа ей запретил, - напомнила Матильда. - И папа, и Поль - оба говорили ей, чтобы она не делала этого.

- Конечно, потому-то нам и не пришло в голову, - согласилась Джени.

В эту минуту в класс вошли Фокстил с женой и дочерью.

- Я хочу сказать несколько слов, - попросил мистер Фокстил, - и сейчас же. Это очень грустное дело. Но ваша королева мая все же осталась королевой мая, да благословит ее Господь! А девочку, совершившую проступок, наверное, подбивал кто-нибудь. Я хотел бы узнать все. Мне не верится, чтобы она одна была виновата.

- Это правда. Теперь и я скажу кое-что! - крикнула Мэри Дов.

Напрасно Генриетта толкала ее ногой. Мэри Дов не боялась больше - была смела, как двадцать львов. Она обернулась к Генриетте:

- Не толкай меня, Генриетта, это бесполезно. Я расскажу вам все, - продолжала Мэри, обращаясь к другим школьницам. - Мы с Мэри Купп были запуганы, мы были во власти Генриетты. Мэри Купп поступила очень дурно. Я также. А заставила нас Генриетта. Да, она! Ты не можешь отрицать этого, Генриетта. Ты - причина всего того дурного, что мы сделали. Я могу рассказать всю историю Мэри с начала до конца. Она слишком больна, чтобы могла рассказать сама, поэтому я скажу за нее.

- Хорошо, моя девочка, говори, - подбодрил ее мистер Фокстил. - Мисс... Мисс Генриетта, пожалуйста, не уходите из комнаты.

- Да, Генриетта, тебе нельзя уходить, - заявила Елизавета.

Мэри рассказала все, ничего не пропуская. Когда девочка закончила, мистер Фокстил посмотрел на Генриетту таким взглядом, от которого ей захотелось провалиться сквозь землю.

- Самое худшее случилось вчера вечером, - продолжала Мэри Дов. - Генриетта узнала, что собираются склеить разорванное письмо, - Мэри Купп сказала ей всю правду. Тогда Генриетта изменила свое намерение и сказала, что проголосует за невиновность Китти. Но мы - Мэри Купп и я - должны быть против. Она требовала, чтобы мы дали обещание. Вчера вечером она пришла в комнату Мэри Купп и пригрозила, что если мы не сделаем этого, то она... она пошлет телеграмму Полю Куппу о том, что натворила его сестра, и устроит так, что меня исключат из школы. Вот весь мой рассказ о ней. Я плохая. И Мэри Купп тоже плохая. А Генриетта - хуже всех.

- Имеете вы что-нибудь сказать в свою защиту? - спросил мистер Фокстил.

Генриетта с трудом овладела своим голосом.

- У меня есть многое что сказать, - ответила она. - Но я не понимаю, сэр, почему вы являетесь моим судьей. Я буду говорить с миссис Шервуд.

- Чем скорее, тем лучше, - заметила Елизавета.

- Я пойду с вами, моя милая, - сказала мисс Хонебен, - для того чтобы точно знать, расскажете ли вы миссис Шервуд то, что сообщила нам Мэри Дов.

Дверь закрылась за ними. Тогда мистер Фокстил воскликнул:

- А теперь хорошо бы отпраздновать этот день! Тяжелое время прошло! Мэри Купп, конечно, поправится; не бойтесь, девочки. Какое облегчение почувствует она, свалив тяжесть с души! И хотя Поль не встретится в ближайшее время со своей сестрой Мэри, зато он увидит, скажу вам, кого: своих сестер Матильду и Джен, а также Мэри Дов, которая нашла в себе смелость во всем признаться. Сегодня же вечером я возьму девочек в Швейцарию, и Мэри Дов расскажет Полю все, но так, чтобы не расстроить его.

- О, сэр! - рыдая, произнесла Мэри Дов.

- Ты поступила ужасно, - отметил мистер Фокстил, - ужасно! И твоя подруга также. Надеюсь, что всемогущий Бог простит и тебя, и ее.

Отец Клотильды очень понравился всем девочкам. Он показался им очень милым. Мистер Фокстил поднял вверх обе руки и громко произнес:

- Ну а теперь я предлагаю устроить праздник в школе! И да здравствует королева мая! Ура!

Разумеется, праздник получился веселым.

Позже миссис Шервуд посчитала необходимым удалить из школы Генриетту Вермонт. Та уехала тихо, не простившись ни с кем. Мэри Купп проболела несколько дней, и потом ей стало лучше. Во время болезни ее часто навещала Китти О'Донован. Прикосновение руки Китти напоминало бархат, ее слова - музыку, а лицо - ангела. Это способствовало тому, что Мэри быстро поправилась. Полю стало гораздо лучше, а Мэри Дов подружилась с ним. Сестре же его, Мэри Купп, доктор рекомендовал перемену воздуха, поэтому она поедет в Швейцарию к своим близким.

Таким образом, все кончилось хорошо и многие из девочек получили урок на всю жизнь. В Мертон-Геблсе хранится летопись, где говорится, что никогда в школе не было другой такой прелестной, очаровательной королевы мая, как Китти О'Донован.

Элизабет Мид-Смит - Школьная королева. 2 часть., читать текст

См. также Элизабет Мид-Смит (Elizabeth Thomasina Meade Smith) - Проза (рассказы, поэмы, романы ...) по теме :