Лепеллетье Эдмон
«Мученик англичан. 4 часть.»

"Мученик англичан. 4 часть."

Тэркей, соблазнившись способностями мальчика проделывать всевозможные прыжки, решил использовать его в своих целях, но при первом же предложении перепрыгнуть высокую стену (Тэркей рассчитывал таким путем совершить кражу в одном намеченном доме), Андрэ наотрез отказался и сказал, что если Тэркей будет настаивать, то он закричит, а так как время было слишком раннее и мальчик мог обратить на себя внимание полиции, то почтенному оксфордскому химику пришлось отказаться от мысли использовать прыгуна для своего дела.

Он отвел мальчика опять к миссис Грэби, и та в течение нескольких недель заставляла Андрэ выдергивать нитки из меток, причем не позволяла ему ни на минуту оторвать глаза от работы. Единственным его утешением являлась беседа с Анни, которая находилась там же на чердаке, где и он, вместе с прочими нищими, которых миссис Грэби каждое утро выгоняла на улицу. Во время этих длинных бесед они обменивались разными признаниями, причем Андрэ рассказывал Анни о своей матери, которая, по его мнению, непременно в один прекрасный день явится за ним. Он только боялся, что мать не найдет его здесь, на чердаке, и потому решил как-нибудь бежать отсюда. Он решил притвориться, будто готов служить Тэркею в качестве помощника и, когда тот прикажет ему перепрыгнуть стену, он выполнит это, но, затем, очутившись в доме, позовет людей и предупредит их об опасности. Тогда, может быть, люди из сострадания и благодарности к нему помогут ему отыскать мать. Однако Тэркей в течение нескольких месяцев не появлялся у миссис Грэби, так как гостил в одном из учреждений короля Георга, куда он попал, желая разменять фальшивый билет. Возвратившись из Ньюгэйтской тюрьмы, почтенный Тэркей увидел мальчика и сказал:

- Так как ты, маленький негодяй, не хочешь прыгать, то скоро я дам тебе другую работу.

Эта угроза напугала Андрэ, и он стал - увы, тщетно - ломать голову, какой род новой работы предстоит ему. Но тем не менее он принял решение, что как только он очутится на улице, то при первой же возможности попытается вернуть свободу.

Через несколько дней Тэркей, гладко выбритый и одетый в самый шикарный костюм, приказал Андрэ следовать за ним.

Мальчик едва успел мельком поцеловать Анни и, сев с Тэркеем в дилижанс, покатил к учреждению доктора Блэксмиса, где их, как уже мы знаем, ожидал сам хозяин.

Доктор ласково потрепал Андрэ рукой по щеке и проговорил:

- Не бойтесь, молодой человек, вам здесь будет недурно. Пансионеры для нас все равно как наши дети.

Андрэ, который еще по дороге из Лондона имел разговор с Тэркеем, стоял в смущении перед доктором и только беспомощно повторял: "Да! да!" Он чувствовал на себе взгляд Тэркея и содрогался при воспоминании о наставлениях, которые были сделаны ему.

- Теперь Арабелла отведет мальчика в спальню, где он может отдохнуть с дороги, - сказал доктор Блэксмис, - а вы, мистер Тэркей, потрудитесь дать мне сведения о мальчике.

- Мальчика зовут Джон Прайс, - спокойно ответил Тэркей, - ему одиннадцать лет и он родился в Булонь-сюр-мер.

- А, - заметил доктор, - так он почти француз?

- Да, он даже плохо говорит по-английски, хотя понимает недурно.

- О, у нас здесь есть немало пансионеров, которые говорят по-французски.

- Это будет очень приятно! - сказал Тэркей, вежливо раскланиваясь.

- А теперь, - проговорил доктор почесывая переносицу, - на чье имя должен я написать расписку в получении денег?

- Расписку?

- Ну, да, расписку в получении двадцати фунтов стерлингов, так как, по нашим правилам, деньги за пансион и лечение должны быть внесены за два месяца вперед.

Тэркей очень любезно улыбнулся и почтительно сказал:

- Конечно, вы совершенно правы, господин доктор. К несчастью... - И он стал рыться в карманах.

Доктор Блэксмис тотчас же принял строгий вид и проговорил:

- Так я жду! Двадцать фунтов! Знаете, эта сумма не так уж велика.

- К несчастью, - ответил Тэркей, - я так поспешно уехал из Лондона...

- Ах, вы забыли кошелек? - саркастически сказал доктор. - Ну, уж извините... - И доктор направился было в другую комнату, чтобы распорядиться не выдавать мальчику чай и сандвичи, которыми пошла угощать его Арабелла.

Однако Тэркей успел схватить его за рукав и произнес:

. - Виноват, у меня есть с собой бумажник! - В ту же минуту он вытащил из кармана огромный бумажник, набитый банковскими билетами, и продолжал: - К сожалению, как я уже имел честь сообщить вам, я уехал слишком поспешно из. Лондона и не успел запастись мелочью.

Лицо доктора разом просветлело, и он с изысканной вежливостью ответил:

- Ну, это не важно, я дам вам сдачи.

- У меня нет других билетов как по пятьдесят фунтов, - продолжал Тэркей, после чего вынул из бумажника пачку и небрежно бросил на стол бумажку в пятьдесят фунтов.

- Я сейчас разменяю вам, - поспешно сказал Блэксмис, как будто боялся, что тот уйдет не заплатив, после чего, открыв ящик бюро и начав быстро отсчитывать золото, заявил: - К сожалению, у меня здесь не хватает. Позвольте мне на минуту оставить вас! Я сейчас возьму еще денег у сестры.

- Пожалуйста, - ответил Тэркей.

Он успел заметить в столе доктора несколько банковских билетов крупного достоинства и, оставшись один в комнате, не теряя ни секунды открыл ящик, вынул оттуда билеты, а на их место положил те, которые лежали у него в бумажнике, и снова все запер.

Когда доктор возвратился, Тэркей сказал ему:

- Извините меня, что я причинил вам столько беспокойства, но у меня в бумажнике нашлось еще два билета по десять фунтов, и таким образом я могу заплатить вам не меняя крупных денег.

- Ах, это очень приятно, - ответил доктор, - иначе мне пришлось бы совершенно остаться без мелочи.

Уплатив доктору его же деньгами, Тэркей вдруг заторопился, говоря, что хотел бы уехать сразу обратно в Лондон. Блэксмис и его сестра вышли в сад проводить его и взяли с него обещание возвратиться к ним как можно скорее.

- О, да, - ответил Тэркей, - я буду у вас в самом непродолжительном времени, - и при этом он как-то загадочно улыбнулся.

XXX

В полумиле от санатория доктора Блэксмиса находилась гостиница, куда почтовая карета постоянно заезжала за письмами и где кучер охотно выпивал с путешественниками стакан эля.

Тэркей сошел у гостиницы и предложил кучеру распить с ним бутылку пива, а затем приказал подать три стакана виски, чтобы чокнуться перед отъездом с кондуктором и кучером. Выпив виски, Тэркей вдруг сделал страдающую физиономию, начал стонать и охать, говоря, что его отравили. Между тем сигнал к отъезду был уже подан и кучер стал торопить Тэркея отправляться в путь. Однако "химик" вместо того, чтобы садиться в карету, упал в кресло, стал еще более громко стонать, и казалось, что он вот-вот скончается. Он наотрез отказался ехать и просил послать за доктором.

Кондуктор и кучер, видя, что никакие уговоры не помогут, почтительно распрощались с ним и отправились в дальнейший путь. Когда стук лошадиных копыт смолк в отдалении и хозяин гостиницы окончательно собрался идти за врачом, Тэркей глубоко вздохнул и сказал:

- Пожалуйста, не беспокойтесь, мой друг! Мне, кажется, становится лучше. Если вы приготовите мне кусок ростбифа и подадите бутылку эля, то я, вероятно, совсем поправлюсь.

Хозяин, обрадованный тем, что ему не придется хлопотать с умирающим, выказал полную готовность сделать обед и принес пива.

Пообедав, Тэркей спросил, когда поедет следующая почтовая карета в Лондон.

- О, - ответил хозяин, - раньше завтрашнего утра никакой кареты не будет.

- Отлично, - сказал Тэркей, - тогда, может быть, вы будете добры приготовить мне холодный ужин и комнату с приличной постелью.

- У вас будут и то, и другое, - ответил хозяин, обрадованный и польщенный тем, что у него остановился такой щедрый гость.

В ожидании ужина Тэркей решил совершить маленькую прогулку и спросил хозяина, как пройти поближе к санаторию доктора Блэксмиса, с которым он давно знаком, но у которого ему никогда не приходилось бывать.

- Это очень недалеко отсюда, - ответил хозяин, - минут двадцать, тридцать ходьбы.

Однако, выйдя из дома, Тэркей не пошел к санаторию, так как хотя он и обещал доктору возвратиться в скором времени, но скромно умолчал, что нанесет визит сегодняшней ночью.

План, выработанный им, был очень прост. Предыдущая кража у доктора убедила его, что в санатории не только есть хорошее белье, но хранятся также довольно крупная сумма денег и драгоценности, принадлежащие больным. Сидя в Ньюгэйте, Тэркей выработал план действий, и ему нужен был только помощник, ловкий и смышленый мальчик. Его выбор остановился опять на Андрэ, и поэтому, едва очутившись на свободе, "химик" немедленно приступил к осуществлению своей мечты, решив ввести Андрэ в санаторий в качестве пансионера.

Тэркей разбудил Андрэ утром около четырех часов, потому что дилижанс уезжал уже в пять часов. В тот момент, когда мальчик и Тэркей подходили к двери чердака, Андрэ, проходя мимо Анни, быстро наклонился и поцеловал девочку. Та от этого прикосновения проснулась.

Тэркей в это время осторожно открывал дверь и поэтому не мог видеть, что происходило у него за спиной.

- Я каждый вечер буду в Холборне у той кондитерской, где мы однажды ели пирожки, - успела шепнуть Анни.

- Я приду, - ответил мальчик.

Очутившись на улице, Тэркей и Андрэ некоторое время молча шагали вдоль набережной Темзы, и только у Вестминстерского моста "химик" остановился и сказал:

- Если ты будешь выполнять в точности мои приказания, я не сделаю тебе никакого вреда, если же нет... - И Тэркей вынул из кармана огромный нож.

- Я буду во всем повиноваться вам, - ответил мальчик.

- Слушай же, что нужно делать. Я отвезу тебя к моим друзьям, которые держат пансион. Тебе там будет очень хорошо. Ты будешь вкусно есть и пить, будешь спать на мягкой чистой кровати, но только не вздумай обманывать меня. Ты понял?

- Да!

- Когда наступит ночь, ты притворишься, будто спишь. Когда же пробьет три часа, ты встанешь и пройдешь до двери, которая выходит в сад и которую на ночь запирают на замок. Ты легко найдешь эту дверь, потому что она находится в конце коридора, ведущего в столовую. Ты понял?

- Да!

- Когда ты найдешь эту дверь, то откроешь ее и затем опять вернешься к себе в постель. Если на другой день тебя станут спрашивать, ты скажешь, что ничего не слыхал, что ты всю ночь спал. Если же тебя случайно увидят в коридоре, когда ты пойдешь открывать дверь, то объяснишь, что у тебя ночью случаются галлюцинации и ты иногда блуждаешь по дому. В этом пансионе все больные подвержены разным галлюцинациям, и потому твое заявление не покажется подозрительным. Ни в коем случае не говори, что действовал по моему наущению, потому что тогда тебя непременно посадят в тюрьму.

Тэркей для поощрения похлопал мальчика по щеке, и так как они находились недалеко от станции почтовых дилижансов, то "химик" зашел в портерную и там угостил Андрэ горячим грогом.

Несмотря на то, что в пути Тэркей еще не раз повторял мальчику свои наставления, когда настала ночь, его вдруг охватило беспокойство, сумеет ли этот ребенок выполнить свою роль.

- Я думаю все-таки, что все кончится благополучно, - решил он оптимистически, - Часа в три я буду в санатории, а в пять уже поеду в Лондон. Оттуда сейчас же на пароход, который отвезет меня в Антверпен или во Францию, куда-нибудь в Турень, которую называют цветущим садом Франции, и тогда с тем капиталом, который получу сегодня у доктора, я смогу начать жизнь честного человека. Мне не нужно будет больше иметь дело с ворами и полицией. А жизнь в деревне, мирное сельское существование уже давно влекло меня к себе.

Тэркей вернулся к себе в гостиницу, плотно поужинал и, так как идти еще было рано, прилег отдохнуть.

XXXI

Отведенная в свою комнату Люси мало-помалу успокоилась и впала в обычное апатичное состояние. Сиделка принесла ей баранью котлетку, в магическое действие которой так верил содержатель санатория, и, несмотря на ее отказ, ее заставили все-таки поесть, после чего она откинулась в кресло и, по-видимому, заснула.

Сиделка тихо удалилась из комнаты, и Люси осталась одна, продолжая неподвижно сидеть в кресле, хотя и без сна.

Когда настал вечер и на дворе зажглись фонари, пансионеры друг за другом пошли по двору, направляясь в столовую к ужину. Машинально Люси встала у окна и смотрела на эти давно знакомые примелькавшиеся ей лица, и вдруг душераздирающий крик вырвался у нее. Она порывисто высунулась из окна и дико крикнула:

- Андрэ! Андрэ! Сын мой!

Она не могла продолжать, так как в ту же минуту дверь открылась и в комнату кинулась сиделка, которая силой оттащила ее от окна. Пришедший доктор решил, что с Люси случился ее обычный припадок, и приказал дать ей на следующий день двойную порцию бараньих котлет. Затем, так как больная впала в забытье, он вернулся к другим больным, сидевшим за столом, и, обратив внимание на бледность мальчика, только что привезенного Тэркеем, распорядился, чтобы ему тоже утром подали две котлеты.

Когда настал час сна, одна из сиделок взяла за руку Андрэ и повела его в комнату, предназначенную для него. Тут стояли четыре кровати, но так как малолетних пансионеров не было, то Андрэ пришлось ночевать одному.

Мальчику показалось страшно и неуютно в большой пустынной комнате, где он должен был провести одинокую ночь. Кроме того, он был потрясен тем, что ему показалось, будто он слышал голос матери, звавшей его по имени. Эта мысль, что где-то тут находится его мать, сверлила его мозг и беспокоила его, доведя его до наивысшего напряжения. Бой часов перевел его мысли на другие вещи. Он вспомнил о приказании Тэркея и своим детским умом попытался проникнуть в планы "химика". Зачем ему нужно ночью проникнуть в этот дом? Наверное, за всем этим скрывается какая-нибудь низкая махинация. Все существо Андрэ возмущалось против навязанной ему Тэркеем роли, но в то же время он боялся ослушаться приказания. Вдруг одно соображение заставило его встрепенуться. Ведь если Тэркей из сада может проникнуть через заднюю дверь в дом, то он, в свою очередь, может воспользоваться ею, чтобы получить свободу!

Решив уйти, Андрэ стал тихо одеваться и затем так же осторожно вышел из комнаты в коридор. Ориентироваться впотьмах ему было нетрудно. Он нашел дверь, нащупал задвижку и, перешагнув через порог, опрометью бросился бежать. Через минуту он остановился и прислушался. Кругом все было тихо.

- Тэркея, кажется, здесь нет, - сказал Андрэ про себя. - Значит, мне нечего бояться, и завтра я буду в Лондоне.

Счастливый и радостный, он быстро зашагал по дороге. Когда он проходил мимо какого-то большого дома стоявшего на краю дороги, то при свете фонаря, висевшего на стене, ему показалось, что к нему приближается Тэркей. Андрэ испугался и мгновенно прыгнул в канаву. Мальчик был на волосок от гибели, так как на дороге действительно был Тэркей, шедший в полном вооружении на свою работу.

На рассвете Андрэ пришел в Лондон, увидел на дороге человека, коловшего булыжник, и спросил его, как пройти на Холборн-стрит. Рабочий с удивлением взглянул на ребенка и спросил его, откуда он идет. Андрэ было смутился от этого вопроса, но затем живо нашелся и сказал, что он заблудился, а теперь возвращается к родителям. Рабочий удовлетворился этим ответом и объяснил, как пройти на Холборн-стрит, предупредив, что предстоит еще добрых два часа пути.

Андрэ снова бодро зашагал по дороге, но его уже сильно мучил голод, и потому он остановился около гостиницы, у порога которой сидело несколько человек, выпивавших и закусывавших. Никто не обратил внимания на подошедшего мальчика, за исключением какого-то пожилого человека, который, обратившись к своему спутнику, сказал по-французски:

- Посмотрите на этого мальчика! Что, если это - тот самый, которого мы ищем? Ведь ничего мудреного тут нет. Бывает, что человек ищет за тридевять земель то, что у него под рукою.

Андрэ не стал слушать далее. Охваченный страхом, он бросился бежать и вскоре скрылся в одной из красивых улиц пригорода. Он остановился только тогда, когда окончательно почувствовал себя в безопасности, но так как у него буквально подкашивались ноги, то он опустился на землю и вскоре заснул мертвым сном.

Открыв глаза, мальчик увидел подле себя какого-то мирного крестьянина, который сидел и ел хлеб с кусочками мяса. Андрэ с жадностью взглянул на еду. Крестьянин заметил этот взгляд и дал ему ломоть хлеба и кусок мяса, а когда Андрэ кончил есть, сказал ему:

- А теперь пойдем со мною!

- Куда!

- Это ты потом узнаешь! - ответил крестьянин, а так как мальчик попытался ускользнуть, то он поймал его и сказал: - Ты пойдешь со мною в полицейское бюро. Ты мне кажешься подозрительным. Там выяснят, кто ты. Пойдем!

Час спустя мальчик и полицейский агент, которого Андрэ принял за крестьянина, уже входили в полицейское бюро.

XXXII

Двое путников встретившихся Андрэ по дороге и обративших на него внимание, были ла Виолетт и капитан Эдвард Элфинстон.

После казни маршала Нея ла Виолетт поспешил в Лондон и пустился на розыски Люси. В гостинице "Король Георг", где он думал найти ее, ему сказали, что молодая женщина после потери ребенка пережила нервное потрясение и помещена теперь своим братом в санаторий, а куда именно - это мог бы сообщить ее брат. Ла Виолетт попросил адрес капитана Эдварда Элфинстона и отправился к нему. Капитан принял старого солдата и немедленно согласился проводить его в санаторий, где находилась Люси.

По дороге они остановились на короткое время около маленькой гостиницы и здесь повстречали Андрэ, которого так тщетно искал ла Виолетт.

В санатории, куда они приехали днем, царил полный беспорядок. Все калитки и ворота были распахнуты настежь. По двору сновали какие-то люди, одетые в черное, а посредине стоял сухощавый господин в треуголке и, опираясь на высокую трость, допрашивал доктора Блэксмиса, который, отирая со лба пот, отвечал громким голосом, поминутно призывая в свидетели сестру, стоявшую тут же с поджатыми губами. Господин в треуголке, который был местным судьей, повернулся к пришедшим и сухо спросил их:

- Кто вы такие и по какому поводу явились сюда? Капитан Элфинстон назвал себя и потребовал объяснения, по какому поводу подвергают их допросу.

Судья смягчился и коротко объяснил им, что ночью неизвестными ворами в санатории была совершена кража. Капитан, сделав вид, что это дело мало интересует его, спросил о здоровье его сестры.

- К сожалению, - ответил доктор, - я не могу показать вам вашу бедную сестру.

- Что вы хотите сказать? - спросил со страхом капитан.

- Представьте себе, - объяснил врач, - вчера к нам привели сюда мальчика по имени Джон Прайс, ваша сестра приняла его за своего сына, стала звать его и кричать, а сегодня ночью исчезла неизвестно куда.

- Моя сестра исчезла! - в ужасе воскликнул капитан, и то же самое сделал ла Виолетт.

- Да, она бежала, - повторил доктор. - Она бежала за этим мальчиком, который оставил дверь открытой и тем самым позволил ворам проникнуть в наш дом.

- Я думал, господа, - сказал судья, - что, может быть, вы приехали сообщить нам, где находится больная, так как у меня есть все основания подозревать, что она последовала за мальчиком, принадлежащим к воровской шайке, и, может быть, теперь находится в их обществе.

- Нам ничего не известно, - ответил капитан, - и мы еще до сих пор не можем прийти в себя от изумления. Ребенок тоже неизвестен нам. Мне интересно было бы только знать, действительно ли моя сестра приняла мальчика за своего сына?

- Несомненно, - ответил доктор. - Мне говорили, что, судя по ее крикам, по той страсти, с которой она рвалась к ребенку, можно было действительно подумать, что это был ее ребенок. Кроме того, вечером, беседуя с сиделкой, она высказала ей свою уверенность в том, что это ее сын и что она хочет непременно встретиться с ним, даже если для этого она должна была бы сломать каменную стену. Мне кажется, она окончательно помешалась, - заключил доктор.

Элфинстон спросил судью, могут ли они уйти (они торопились пуститься в погоню за беглянкой). Судья попросил их подтвердить, что им неизвестен мальчик по имени Джон Прайс, а также что они ничего не могут сообщить об обстоятельствах кражи.

Выйдя из санатория, ла Виолетт и капитан сели в карету и отправились в обратный путь. Теперь они были уверены, что мальчик, встретившийся им на дороге, был не кто иной, как Андрэ, и что Люси, увидев его, узнала в нем своего сына.

С тяжелым сердцем возвратились они в Лондон. Случай давал им возможность найти Андрэ, но они пропустили его и теперь, может быть, навсегда потеряли мальчика. Кто мог сказать им, где он находится? Кто мог бы навести их на след ребенка, затерявшегося в Лондоне?

XXXIII

На разборе дел полицейского судьи в Мальборо-стрит всегда присутствовала специальная публика, состоящая из родственников и товарищей бродяг, против которых выставляются разные обвинения. Только изредка попадались здесь лица честных торговцев, мелких горожан и ремесленников, которые положительно терялись в толпе людей с печатью порока на лице. Попадавшиеся здесь почтенные люди принадлежали к разным религиозным обществам, цель которых - вырывать из когтей греха заблудших; они брали последних к себе в качестве слуг, учеников или подмастерьев. Судья каждый раз перед произнесением приговора спрашивал, не желает ли кто-нибудь взять на поруки преступника и позаботиться о его исправлении. Добродетельные горожане в одно и то же время делали доброе дело и за самую сходную цену находили себе помощников в делах.

Они просто брали на себя обязательство перед судом давать преступнику помещение, стол, а также и религиозное воспитание. Мальчикам, кроме того, предоставлялось изучение какого-либо ремесла, дающего возможность зарабатывать хлеб, а девочкам, по достижении известного возраста, предлагалось подходящее замужество. Ни о каком вознаграждении не было и речи. Пища, помещение и кое-какое платье, смотря по времени года, составляли всю плату за работу преступника. При малейшем проступке, хотя бы ничтожном воровстве, даже при одном выражении неудовольствия учителем виновный подвергался заключению и усиленным работам.

На следующий же день после кражи, совершенной Тэркеем у доктора Блэксмиса, и предшествовавшего этому бегству сына Люси из санатория, бедняга мальчик в числе других малолетних бродяг и преступников стоял перед судьей на Мальборо-стрит.

Полицейский агент, доставивший Андрэ, доложил, что нашел мальчика на улице голодным, не могущим дать никаких указаний о своем местопребывании, никаких объяснений. Агент просил применить к нему постановление закона и выдать полагающееся в таких случаях вознаграждение за избавление общества от будущего вредного его члена.

Судья напрасно пытался добиться чего-нибудь от Андрэ. Мальчик заупрямился; он больше не плакал, но испуганно покорился неизбежному. Так как у судьи было много таких же малолетних преступников, то он не мог уделить много времени допросу и, продиктовав писцу имя ребенка и место, где он был взят, обратился к присутствующим с обычным вопросом:

- Не желает ли кто-нибудь взять на попечение ребенка?

- Я желаю взять его с разрешения вашей милости, - раздался грубый голос среди присутствовавших.

- Подойдите! - сказал сторож.

Вышел толстый субъект с загорелыми руками и беспорядочной бородой, очень похожий на какого-нибудь пирата.

- Вы соглашаетесь взять здесь присутствующего ребенка? - спросил судья. - Как ваше имя? Ваше звание? Вы обязуетесь кормить, одевать и воспитывать его в духе религии?

- Да, ваша милость, - ответил спрашиваемый. - Меня зовут Джон Бэтлер, я капитан судна "Воробей", отплывающего к Капу. Мы остановимся у острова Святой Елены, где нам надо сдать кое-какие товары и припасы. Если позволите, я возьму с собой мальчика юнгой и сделаю из него хорошего моряка для службы во флоте ее величества.

- Хорошо, капитан Бэтлер. Распишитесь и получите ребенка. Вы отвечаете за него в течение восьми лет, так как ему на вид лет двенадцать или четырнадцать. Идите, капитан, небо благословит вас за доброе дело! Сторож, зови следующего! - распорядился судья.

Андрэ спокойно, не говоря ни слова, последовал за капитаном. Мальчик был в таком подавленном состоянии от неудач своей жизни, что ему было безразлично, куда бы ни идти, лишь бы иметь пристанище.

- Теперь мы отправимся на корабль, мальчуган, и ты познакомишься с ним и со своими будущими товарищами, - сказал Бэтлер. - Однако, я думаю, что тебя едва ли угощали там, где ты сегодня ночевал, а потому хочу предложить тебе кусок ростбифа и кружку пива. Ты не прочь, а?

Андрэ утвердительно кивнул головой. Несмотря на свирепый вид, у капитана Бэтлера была добрая душа, и мальчик почувствовал это и ободрился. Он решил слушаться своего нового хозяина и угождать ему. Кто знает, может быть, со временем он все расскажет ему, и тот пожалеет его и даже поможет ему. Может быть, капитан отвезет его на своем корабле во Францию, где он найдет мать. Андрэ казалось, что он легко отыщет маленький домик в Пасси, свой навеки потерянный рай, о котором он так часто вспоминал.

Капитан Бэтлер радовался аппетиту, с которым ребенок уничтожал кусок ростбифа и пил свое пиво, и, подкрепив его таким образом, сказал Андрэ:

- Ну, мальчик, нам нечего болтаться здесь, тебе пора на судно. Но сначала хорошенько выслушай меня! Мне еще надо устроить кое-какие дела на берегу, повидать своих друзей, и ты на время будешь предоставлен сам себе. Я освободил тебя от когтей полиции, которая сделала бы из тебя арестанта или мошенника; ведь в ее руках скорее сделаешься вором или убийцей, чем порядочным моряком. Ну, так вот: я не побегу за тобой, если ты вздумаешь скрыться от меня, но берегись: тебя заберут снова и ты можешь попасть на этот раз к кому-нибудь хуже Джона Бэтлера. Подумай: ты умен, как кажется, но, должно быть, порядочно упрям; я наблюдал за тобой у судьи; ты ничего не хотел говорить там. Дело твое, малый, береги свои секреты, мне их незачем знать. Мне от тебя нужно только, чтобы ты был послушен на службе, а в свободные часы оживлен и весел. Это необходимо на корабле, особенно в твои годы. Ты увидишь новые интересные страны, а кроме того, тебе везет, малый: мы пристанем у острова Святой Елены, и ты сможешь увидеть там великого Наполеона. Ты что-нибудь слышал о нем? - Ребенок утвердительно кивнул головой. - Так вот, видишь ли, это не всякому удается. Многие готовы были бы потратить большие деньги, чтобы повидать императора. С нами едет со своим другом один почтенный капитан именно ради того, чтобы посмотреть на пленника. Ну, мальчик, допивай свою кружку, да и пойдем! Кстати, помни: я привык называть всех своих юнг именем Нэд; к этому я привык еще с молодости.

Андрэ чувствовал себя отлично в обществе Бэтлера. Подходя к Темзе, он вдруг вскрикнул и сказал капитану: "Позвольте мне отойти на минуту, я сейчас!" - и, не дожидаясь позволения, бросился к молодой девушке, предлагавшей прохожим букетики цветов.

Это была Анни!

Лицо Андрэ просияло от радости при виде девушки, которая была так добра к нему и которую он уже не надеялся увидеть еще раз, Анни также узнала своего маленького друга-француза. Они обнялись и засыпали друг друга вопросами. В это время подошел Бэтлер и спросил Андрэ:

- Ты знаешь эту маленькую нищенку? Ну, прощайся с нею: сегодня вечером, с отливом, мы отправляемся в море.

Услышав это, дети принялись плакать, испуганные этой новой разлукой, возвещенной Бэтлером.

- Андрэ, я не забуду тебя, - сказала Анни. - Если ты вернешься в Лондон, то найдешь меня здесь же, продающей цветы. Сегодня день святого Валентина; каждый год в это время я буду ждать тебя здесь.

- Моя дорогая Анни, ведь из путешествий возвращаются. Капитан снова привезет меня в Англию, и, если я найду свою мать и буду счастлив, обещаю тебе, что я сделаю счастливой и тебя. Если только я буду иметь возможность, то буду здесь, на мосту Темзы, в день святого Валентина. Постой... ведь можно писать друг другу, если не удастся видеться. Ты умеешь читать?

- Нет, - печально сказала Анни, - я не умею ни читать, ни писать.

- Ничего, кто-нибудь напишет за тебя, а может быть, ты научишься. Вот куда надо писать ко мне; Пасси, близ Парижа, улица Винь; мое имя - Андрэ Лефевр. Ты запомнишь хорошо эти названия?

- О да! - сказала Анни и повторила адрес.

- Там живет моя мама, - продолжал Андрэ. - Я запишу тебе адрес на бумаге. - Он вынул из кармана карандаш, на котором перламутром было выложено его имя, и записал на клочке бумаги, бывшей у Анни, чтобы заворачивать букеты, свой полный адрес, а потом, протянул ей свой карандаш, сказал: - Береги его на память обо мне. Посмотри, на нем мое имя, там написано "Андрэ".

- Ну, дети, поцелуйтесь в последний раз и в дорогу, мальчуган! - сказал капитан. - Я вижу своих торговцев и пассажиров, мне надо подойти к ним.

Он повел Андрэ к навесу, где были сложены приготовленные для погрузки тюки товаров, и оставил там мальчика со своим помощником; последний презрительно посмотрел на Андрэ и больше не обращал на него внимания за все время погрузки.

Вечером мальчика отвели на борт судна, где уже находились пассажиры. Капитан Бэтлер дал ему полный костюм юнги и показал его место в артели, состоявшей из восьми человек, где он должен был есть. Этим окончилась вся церемония водворения на судне нового юнги. Андрэ составлял отныне часть экипажа судна "Воробей", готовящегося сняться с якоря и отправиться к мысу Доброй Надежды с остановкой у острова Святой Елены.

Когда начался отлив, корабль "Воробей" с распущенными парусами весело тронулся в путь.

На палубе судна стояли два человека, глядя на исчезавший в вечернем тумане Лондон и тихо разговаривая между собой. Они совершенно не походили друг на друга: один был широкоплечий, с рыжими бакенбардами англичанин, другой - высокий, худощавый человек с седой, длинной бородой и тяжелой дубинкой в руке. Это были капитан Элфинстон и ла Виолетт, плывшие к острову Святой Елены и совещавшиеся о своем смелом предприятии. Вспоминая бедную Люси, которую им пришлось покинуть, и ее ребенка, которого не удалось найти, они были подавлены и огорчены. Капитан вздохнул, сжимая руку ла Виолетта, и произнес:

- Мы должны забыть свои личные горести, чтобы думать лишь о нашем деле. Теперь мы не принадлежим себе, товарищ! Уезжая, я дал своему поверенному инструкции продолжать розыски Люси и помочь ей в случае успеха, может быть, излечить ее в мое отсутствие. Я распорядился и на случай каких-нибудь сведений о ребенке. Все, что только возможно, я сделал, и моя совесть спокойна. Теперь мы пойдем туда, куда призывает нас долг, и да поможет нам Бог!

"Воробей" несся по волнам на широко распущенных парусах, как легкая морская птица...

XXXIV

Свадьба Шарля Лефевра и маркизы Люперкати была отложена. Герцогиня объяснила это парижскому обществу неуместностью свадебных празднеств в то время, когда товарищ военной славы ее мужа, маршал Ней, пал под выстрелами взвода солдат, приговоренный к казни. В сущности же причина задержки свадьбы была иная. Маркиза Люперкати снова виделась со своим мужем, и последний старался договориться с той, которая называла себя его вдовой. Лидия боялась скандала и старалась выиграть время. Она два раза приняла у себя тайно маркиза и упросила его подождать, пока она освободится от своего обещания Шарлю Лефевру, уверив его, что все скоро устроится к их взаимному благополучию. Люперкати согласился пока молчать и слыть мертвым. Маркиза постаралась воспользоваться отсрочкой. Она с нетерпением ждала брата, но Мобрейль вернулся из Лондона взбешенный, потеряв след Люси, сошедшей с ума, и маленького Андрэ, украденного у него, несмотря на все предосторожности. Не могло быть больше речи об этом ребенке, как наследнике майората; нельзя было заставить Шарля признать его в день свадьбы, так как он исчез бесследно.

Это был настоящий крах, полное крушение! Такие находки попадаются нечасто, нелегко найти доходы в два миллиона! Конечно, влюбленный Шарль все-таки женится, но что будет с майоратом? Трудно будет отделаться от законного наследника, от его собственного ребенка, маленького Андрэ! Лидия, конечно, тоже может иметь ребенка, но будет ли он жить? По мошенническому плану Мобрейля, если Андрэ был бы признан законным сыном Шарля Лефевра и наследником майората, дело можно было свести к простому его исчезновению, что, по привычке к такого рода вещам, не представляло никакого труда для Мобрейля: можно было пустить в ход яд или симулировать несчастный случай. Он быстро нашел бы средство сделать сестру вдовой и наследницей Шарля и Андрэ. Отсутствие ребенка меняло дело. Нельзя было предложить Шарлю признать постороннего ребенка, что же до Андрэ, то единственным препятствием являлась мать. Правда, ее можно было бы скрыть, задержать в Англии до совершения брака. Но где она теперь? Не вынырнет ли она неожиданно, чтобы помешать свадьбе? Все рушилось в руках Мобрейля: приходилось все начинать с начала!

Мобрейль горячо рассказывал сестре о своих неудачах в Лондоне, не замечая, как равнодушно относится маркиза к гибели вместе задуманного преступного плана.

- Итак, - закончил он, - мы проиграли дело, и теперь я не вижу особой надобности тебе выходить за Лефевра. Какую выгоду может дать теперь этот брак?

- Хотя бы ту, что я докажу возможность для меня выйти замуж, - спокойно заметила маркиза.

- Что такое? Не сошла ли ты с ума?

- Нет, к сожалению, я в здравом рассудке.

- Объяснись! Что ты влюблена, что ли, в этого болвана Лефевра?

- Успокойся! Нисколько! Ты думаешь, что единственное препятствие моему браку с Лефевром - исчезновение сына моего жениха и невозможность поэтому признать его моим?

- Конечно! Это он, исчезнув, лишает нас двухмиллионного дохода!

- Дело не в этом; препятствие теперь другое. Если бы мы и нашли мальчика, все-таки я не могла бы стать женой Шарля.

- Что же могло бы помешать этому?

- Закон, только закон. Собираются отменить развод, и этот вопрос будет вотирован раньше моего вторичного замужества.

- Что тебе до этого за дело?

- Большое, так как я - не вдова: Люперкати жив! Мобрейль с проклятием вскочил со стула. Лидия рассказала ему о свидании с мужем и об опасности, грозившей ей из-за воскресения того, кого она считала мертвым и погребенным. Мобрейль согласился с нею, что ей надо принимать у себя Люперкати, чтобы не испугать его и не потерять из виду, причем добавил, что, так как маркиз сильно изменился, а в Италии имеются доказательства его смерти, то бояться было бы нечего, если бы он согласился молчать.

- В случае надобности его можно угомонить, - заключил с циничным жестом Мобрейль.

- Что же ты посоветуешь мне? - спросила маркиза.

- Если о твоей свадьбе известно в свете и Шарль Лефевр, представляющий собой хорошую партию, тебе не противен...

- Нисколько, я к нему, кажется, уже привыкла.

- Не особенно привыкай! Мало ли что может случиться? Ребенок еще может найтись. Во всяком случае изменять первоначальный план не следует. Выходи за Шарля и, став его женой, приучи его к мысли взять какого-нибудь ребенка взамен своего потерянного сына; ребенка мы выберем хилого и тщедушного, такого, чтобы его преждевременный конец не возбудил особых сожалений... Понимаешь?

- Да. А что делать с маркизом?

- Предложи ему, если он согласен продолжать свою роль покойника, достаточные средства, чтобы спокойно жить в тишине, оставаясь безмолвным, как могила, где по-настоящему ему и следует давно быть.

- Хорошо. А если он откажется?

- Тогда будет уже мое дело. Итак, сестрица, выходи замуж! Это тем более необходимо, что от твоей свадьбы с Лефевром зависит не только твое благополучие, но и моя безопасность. Я забыл было об этом, когда советовал отказаться от этого брака. Дело в том, что, будучи в Лондоне, я сильно нуждался в деньгах и выдал несколько обязательств, подписав их...

- Моим именем? - перебила Лидия.

- Нет, именем твоего будущего мужа, Шарля Лефевра. Тогда я считал твою свадьбу делом решенным, - спокойно пояснил Мобрейль. - Впрочем, у нас еще два месяца впереди. К этому времени, когда эти векселя будут представлены ко взысканию, ты уже будешь обвенчана, и, конечно, из любви к тебе твой муж заплатит нужную сумму или попросит своего отца, маршала Лефевра, заплатить ее.

- А если он откажет?

- Что ж, тогда будут судить за подлог его шурина, а Шарль Лефевр - человек благоразумный и очень дорожит своим блестящим положением при дворе; он совершенно разошелся со своим отцом и приверженцами Бонапарта. Он не захочет скандала и, конечно, заплатит по векселям. Все дело в том, чтобы тебе обвенчаться с ним. Отделывайся скорее от Люперкати! А впрочем, в случае его сопротивления я обещаю избавить тебя от этого бывшего твоего мужа; только сначала надо действовать добром. Ведь он совершенно разорен и, вероятно, оставит нас в покое, если ему дадут небольшую ренту, которая даст ему возможность спокойно жить где-нибудь, хотя бы в Италии, и умереть на этот раз уже без всякого несвоевременного воскресения из мертвых. Нам нужно от него одно: чтобы ты считалась вдовой и могла снова выйти замуж.

Брат и сестра расстались, и Лидия послала записку своему мужу, прося его зайти к ней.

Люперкати явился почти немедленно. Его любовь к жене вспыхнула теперь с новой силой, и он страдал от ее равнодушия больше, чем от нищеты и своего печального положения. Его удручала потеря этой когда-то боготворимой женщины, такой прекрасной и соблазнительной, больше, чем потеря своего бывшего богатства.

Лидия быстро оценила свою власть над маркизом и передала ему предложение, подсказанное Мобрейлем, со все возрастающим доверием. Люперкати слушал ее, дрожа от волнения; слезы катились по израненному лицу, и дыхание прерывалось в груди, когда он ответил ей:

- Итак, Лидия, ты узнала меня, но не хочешь больше любить? Ты отказываешься вести прежнюю жизнь и хочешь принадлежать другому? Ну нет, этого не будет!

- Но, мой друг, - сказала Лидия, - я говорю вам, что между нами все кончено и не может быть и речи о начале новой жизни. Вы знаете, что я скоро выхожу замуж. Считая вас мертвым, я была свободна и отдала свое сердце другому: не могу же я теперь взять свое слово обратно! Между нами все кончено! Зная вас, я не думаю, чтобы вы захотели злоупотребить моим странным положением жены-вдовы, о котором знаю только я одна! У меня, вы знаете, нет никакого состояния, но я все-таки предлагаю вам скромную ренту, которую будет платить мой будущий муж.

- Я не хочу ее, я не желаю этого! Таких денег мне не надо! - с негодованием крикнул Люперкати.

- Дайте мне кончить. Я хочу, чтобы вы не нуждались и могли жить спокойно в каком-нибудь убежище, которое выберете сами. Вы сражались, как достойный солдат, вас преследовали, травили, вы были в плену. Вам нужны отдых и покой. Все это я в состоянии доставить вам. Чего еще вы хотите?

- Я хочу быть опять твоим мужем, хочу снова иметь тебя своей женой!

- Но ведь это немыслимо! Если мы возобновим наше супружество, то это будет ад, а не жизнь! Или вы не замечаете, какой вы окружены бедностью, нуждою? Этот старый дом, принадлежащий моему брату, описан, и если я не сумею обернуться с теми деньгами, которыми располагаю для свадебных приготовлений, если мне не удастся выкупить его, то меня неминуемо ждет выселение! Все эти старые, выцветшие вещи, уже давно вышедшие из моды, будут описаны приставом и назначены на продажу с молотка, а на дверях появится судебная повестка, возвещающая о разорении той, кто носила имя маркизы Люперкати. Неужели вы были бы способны вести со мной такой ужасный образ жизни? Имеете ли вы возможность приобрести капитал? Ваши имения конфискованы, и вы сами приговорены к смерти в трех государствах. Жизнь во Франции для вас немыслима: вы обязательно привлечете к себе внимание полиции; вы участник заговора и вконец скомпрометировали себя с этим изменником...

- Я верой и правдой служил королю Мюрату, - строго прервал маркиз. - Все храбрые и верные слуги короля - кто бы они ни были - воздадут мне должное и защитят меня.

- Э, полноте! Вся Европа дышит ненавистью и страхом к тем, кто служили узурпатору. Ваше безрассудное участие в предприятии Мюрата и присутствие в этой шайке инсургентов, пытавшихся поднять мятеж в Неаполитанском королевстве, послужат великолепным предлогом для изгнания, и не подлежит ни малейшему сомнению, что французское правительство не замедлит воспользоваться им. Что же тогда станется с нами? И куда мы денемся, изгнанные и разоренные дотла? Что же, мы пойдем нищенствовать по большим дорогам, рискуя быть остановленными и посаженными в тюрьму? Я-то ведь не причастна политике! Я женщина, и мне совершенно безразличны и ваш пресловутый король Мюрат, и все ваши подвиги "чести и веры". Я молода, люблю жизнь и имею полное право на роскошь и то положение в обществе, к которому привыкла с пеленок. Можете ли вы предоставить мне все это? Если "да", то прекрасно: я ничего не имею против того, чтобы снова вступить в права вашей жены; если же - как я полагаю - вы и сами-то стеснены до последней крайности, то что же мне делать с вами?

Люперкати склонил голову, как обвиняемый, которого изобличают на суде в позорных и бесчестных поступках, и тихо промолвил:

- Вы правы, я беден; очень беден.

- А кроме того, повторяю, вы поставлены в такое исключительное положение, что ваша общепризнанная и установленная смерть является вашей единственной защитой и спасением. Благодаря этому вы можете где-нибудь скромно и незаметно дотянуть свою жизнь до конца. Но какое же вы имеете право посягать на мою жизнь? Вы умерли для всех и, значит, умерли и для меня!

Люперкати выпрямился в сильнейшем негодовании и с глазами, налитыми кровью, угрожающе шагнул к Лидии, воскликнув:

- Ты будешь моей!

- Никогда! Уходите! И не смейте больше возвращаться сюда!

- Ты будешь моей женой, или я убью тебя! - И, не дожидаясь ответа перепуганной маркизы, он вышел, но остановился в дверях, глядя на нее через плечо, и кинул сквозь зубы: - Завтра вечером я вернусь за тобой. Мы уедем вместе, а не то - берегись!

Лидия без сил опустилась в кресло и прошептала в ужасе:

- Нет, довольно! На этот раз он должен умереть "на самом деле", как говорит мой брат.

XXXV

По большой дороге то ускоряя, то замедляя шаг шла Люси, убежавшая из заведения доктора Блэксмиса. Она жила одной мыслью, одним желанием: снова увидеть того ребенка, которого она заметила в окно и в котором узнала Андрэ. Моральная встряска, испытанная ею при виде ребенка, долгая ходьба и свежий утренний воздух, казалось, внезапно излечили ее. Она еще не вполне пришла в себя, но вместе с тем ее теперь нельзя было назвать и сумасшедшей. Туман еще окутывал ее разум; ее мысли были неясны и непоследовательны, она с трудом связывала их в общую нить. В особенности же ей изменяли воспоминания. Она словно в разбитом, затуманенном зеркале отыскивала отражение самой себя и своей прошлой жизни.

В ее памяти вставали кое-какие факты и эпизоды, равно как и некоторые лица. Она отчетливо представляла себе Шарля и Андрэ, причем последний неотступно стоял перед ее внутренним взором, Она видела его личико то смеющимся, то испуганным и мучилась вопросом: почему она не с Шарлем, не дома? И почему ее ребенок не с нею? Невольная мысль, как доказательство ее выздоровления, тотчас же возникала в ее мозгу: действительно ли она, будучи больной, видела в окне заведения своего Андрэ, или же это было не что иное, как галлюцинация, плод ее расстроенного воображения? Это сомнение до такой степени замучило ее, что она была вынуждена остановиться и схватиться за голову, стараясь разрешить этот мучительный вопрос! Да, это был он! Галлюцинациям тут не было места! Эта уверенность подбодрила Люси и придала ей силы продолжать дальнейший путь. Она не знала, каким путем шел ребенок, и, идя наугад, подходила уже к предместьям Лондона, но была твердо уверена в том, что встретит своего Андрэ.

Усталость и голод заставили Люси остановиться в одной из придорожных гостиниц. Ее странный вид и блуждающий взгляд обратили на себя внимание хозяев последней, и, заметив это, она поспешила расплатиться из той мелочи, что по правилам санатория доктора Блэксмиса оставалась на руках у больных для их мелких нужд, и, забрав купленную провизию, поспешила убежать как вспугнутая серна.

- Это сумасшедшая! - сказал хозяин, но Люси, обернувшись, крикнула в ответ:

- Вы ошибаетесь! Я не сумасшедшая, а несчастная. Однако этот случай заставил ее призадуматься.

Ее мозг заработал в другом направлении, она поняла, что ей надо следить за собой и ничем, ни словом, ни жестом не привлекать на себя постороннего внимания, чтобы не быть остановленной полицией и отправленной снова в дом для сумасшедших.

Вблизи протекал ручей. Люси подошла к нему и, воспользовавшись им, как зеркалом, распустила свои роскошные волосы, после чего уложила их на голове в красивую прическу, а затем наклонилась над ручьем и, улыбаясь, стала любоваться своим отражением. В ней снова проснулись женственность и присущая ей кокетливость.

- А вы очень хороши! - раздалось вдруг за ее спиной. - Бога ради не шевелитесь, останьтесь в той же позе еще на несколько секунд.

Однако Люси, вспыхнув, уже успела вскочить и собиралась убежать, увидев элегантно одетого господина с альбомом и карандашом в руках.

- Не бойтесь! - снова услышала она. - Быть может, я был нескромен, но вы так очаровательны в этой непривычной обстановке, за своим утренним туалетом, что я не мог удержаться от желания сделать с вас эскиз, который послужит мне потом для большой картины. Простите, я до сих пор еще не представился вам! Я Филипп Трэлаунэй, придворный художник. Позвольте мне, умоляю вас, докончить начатый эскиз!

Люси была более чем сконфужена, но, преодолев смущение, вежливо сказала:

- Мне очень неловко, что вы застали меня за туалетом, по, если вам это так необходимо, то кончайте свой эскиз. Только, пожалуйста, не спрашивайте меня, кто я такая!

Филипп Трэлаунэй с любопытством взглянул на молодую женщину и подумал:

"Наверное, авантюристка! Я уверен, что она сейчас начнет плести какую-нибудь невероятную историю. Э, не все ли мне равно, лишь бы мне только окончить эскиз. Право, стоит того: она очаровательна!" - и он снова принялся за работу.

Когда он окончил и показал набросок Люси, то она невольно вскрикнула от восхищенья:

- О, какая прелесть! Вы польстили мне, я вовсе не так хороша!

- Ничуть, дитя мое! - ответил художник. - Вы даже лучше. Впрочем, через несколько месяцев вы можете полюбоваться собой в законченной картине, которая будет изображать пикник. Она будет выставлена в Лондоне. Благодарю вас, моя прелестная модель. Скажите, не могу ли я сделать для вас что-нибудь? Позвольте предложить вам пока гинею.

Но Люси в это мгновение снова овладел припадок безумия. Она схватилась за голову и с отчаянием воскликнула:

- Я хочу только одного Андрэ! Моего дорогого Андрэ!

Художник захлопнул альбом и, незаметно опуская золотой в кармашек Люси, подумал:

"Ну, так и есть. Несчастная, покинутая девушка, разыскивающая своего обольстителя по имени Андрэ".

Он с грустью взглянул на молодую женщину и, сев в поджидавший его поблизости экипаж, вскоре скрылся в густом облаке пыли по направлению к Лондону.

Люси простояла еще несколько мгновений словно в столбняке. Наконец ее возбуждение улеглось и мысли пришли в порядок.

"Надо идти, идти, - подумала она, - ведь я должна отыскать сына!"

К вечеру она уже входила в столицу, и по мере того как углублялась в город, в ее мозгу восстанавливалась нить последовательных воспоминаний. Через неделю она разыскала гостиницу "Король Георг".

Хозяин последней очень удивился, увидев ее. Он рассказал ей, что капитан Элфинстон, узнав о ее бегстве из заведения для умалишенных, разыскивал ее, но так как был вынужден уехать во Францию, то и отплыл, надеясь, что и она отправилась туда же. Но вместе с тем он просил послать ему весть во Францию, если его сестра разыщется. Сопровождавший его француз по имени ла Виолетт оставил адрес: дом маршала Лефевра на Вандомской площади.

Люси при этом имени залилась горчайшими слезами. Воспоминание о Шарле больно ударило ее по сердцу. Она подумала, что никогда не будет в силах отправиться на Вандомскую площадь к госпоже Лефевр и никогда не решится узнавать у нее о Шарле. Отчаяние и сознание полного одиночества охватили ее. И брат уехал, и ла Виолетт, который должен был приехать за нею в Лондон... Как-то она справится одна-одинешенька с поисками Андрэ?

Она решила ехать во Францию. Может быть, Шарль объяснит ей причину своего непонятного молчания. Она разыщет его. Раз ее брат на континенте, то он, несомненно, поможет ей. Она несколько раз писала Шарлю в маленький домик в Пасси, между тем в ответ не было от него ни одного письма. Это пугало Люси. Почему он не писал ей в гостиницу "Король Георг"? Во всем этом было что-то непонятное, таинственное, погружавшее несчастную женщину в бездонную пучину тоски и отчаяния.

Она прошла в свою бывшую комнату и взяла сундук с вещами, в котором находилась некоторая сумма денег, взятых ею с собой из Пасси. Отдохнув, она сказала хозяину, что решила отправиться во Францию. Она не могла бы долго оставаться в Англии, так как ей этого не позволили бы средства, но все же она осталась еще на два дня, чтобы еще раз обежать в своих поисках Лондон. Остатки душевной болезни заставляли ее верить в чудо, в счастливый случай, благодаря которому она найдет своего Андрэ. И с этой несбыточной надеждой она бродила по улицам, жадно всматриваясь в лица прохожих.

В первый день она вернулась к себе усталая, но несколько более спокойная: поиски Андрэ и надежда но внезапную встречу с ним придавали ей энергию, вливали в нее бодрящую жизненную струю.

Она уснула с твердым намерением продолжить на следующий день поиски в другой части города.

XXXVI

Утомленная предыдущими поисками, Люси проснулась довольно поздно. Она спустилась в столовую, предупредила о скором отъезде и после легкого завтрака снова наудачу пустилась в поиски.

Спустившись к Темзе, она заметила молоденькую девушку, почти ребенка, продававшую цветы. Люси очень любила цветы, и ей пришла в голову фантазия купить себе букет, чтобы хоть сколько-нибудь скрасить свои последние минуты в Лондоне. Она подошла к молодой девушке, купила у нее букет, но, расплачиваясь, заметила, что у нее очень грустное личико, и обратилась к ней с состраданием, свойственным тем, кто сам страдает:

- Что с вами, дитя мое? Вы несчастливы?

- О, да! - ответила цветочница. - Скажите, не ошибаюсь ли я: мне кажется, что вы, судя по выговору, француженка?

- Да, я француженка, - ответила Люси, - или, вернее сказать, так долго жила во Франции, что потеряла выговор своей родной страны; ведь я родилась в Дублине. Но почему это интересует вас, дитя?

- Думаете ли вы вернуться во Францию?

- Обязательно, не далее как завтра же.

- О, какое счастье! Не согласитесь ли вы исполнить одно поручение?

Люси, изумленно взглянув на нее, сказала:

- Это довольно странная просьба, ко у вас такое огорченное лицо, что я готова сделать вам хоть что-нибудь приятное. В чем дело?

- Мне хотелось бы переслать во Францию букет. Может быть, тот, кому он предназначается, никогда не получит его и даже никогда не узнает, от кого он, но одна мысль о том, что мой букет будет в доме его родителей, доставит мне большую радость.

- Это верно ваш возлюбленный?

- О, нет! Это один маленький француз. Он уехал к себе, но обещал мне вернуться, когда вырастет и будет свободен.

- Это обещания влюбленных! - вздохнула Люси. - К сожалению, их редко исполняют.

- А я твердо уверена в его слове. Уезжая, он оставил мне вещицу на память; вот и мне хочется теперь отправить ему букет.

- А вы знаете его имя и адрес?

- О, разумеется! Его имя написано вот на этом карандашике, который он мне дал. - И с этими словами молоденькая девушка, которая была не кто иная, как Анни, достала карандашик, полученный ею от Андрэ, и протянула его Люси, причем сказала: - Взгляните! Видите, здесь написано: "Андрэ"?..

Люси громко вскрикнула и схватила карандаш: она узнала его, это был тот самый серебряный карандашик, который она сама подарила однажды Андрэ. Она, как святыню, поднесла его к губам, а потом, схвативши Анни за руку, быстро спросила:

- Откуда у вас этот карандаш? Кто дал вам его? Отвечайте скорее!

- Я же сказала вам, что это от него, от самого Андрэ, молоденького француза, которому я хотела переслать букет!

- Где же он? Когда вы видели его? - вскрикнула Люси вне себя.

- Он уехал во Францию, а потом отправится на корабле на остров Святой Елены.

- О Господи! - простонала Люси. - Я опоздала! - И горькие слезы покатились у нее по щекам. - Послушайте, дитя мое, - обратилась она снова к Анни, - дал ли вам этот мальчик свой адрес во Франции?

- Разумеется, раз я просила вас передать ему букет, или, вернее, передать его в дом его родителей, чтобы они могли написать ему в порт Святой Елены. Ведь, зная об этом букете, он догадается, что я думаю о нем!

- Где этот адрес? - повелительно сказала Люси.

- Вот он, - ответила Анни, вынимая из-за корсажа сложенный листок бумаги.

Люси развернула его дрожащими руками и, прочитав, громко вскрикнула от радости:

- Это он! Это несомненно он! О, моя дорогая, расскажите мне все, что вы знаете о нем!

Анни подробно рассказала ей о встрече с Андрэ и их дружбе, о взаимных обещаниях, о том, что с ним случилось в то время, как он жил у старухи миссис Грэби и во время пребывания в заведении доктора Блэксмиса.

- О, какое счастье! - воскликнула Люси. - Значит, я видела действительно его! Значит, я не грезила и совсем поправилась!

И она снова попросила Анни продолжать ее рассказ. Ей хотелось знать, что сталось с Андрэ после бегства из заведения. Анни сказала, что видела его в последний раз перед отплытием во Францию, когда Андрэ дал ей свой адрес и карандашик и сказал, что отправляется на судне капитана Бэтлера.

- Где же теперь этот капитан? - живо спросила Люси.

Но Анни не знала этого; ей только было известно, что он отправлялся к острову Святой Елены.

- Святой Елены! - прошептала Люси. - Туда же должен идти и мой брат. Я должна немедленно отправиться во Францию, и если мой брат еще не отплыл, то я поеду вместе с ним и постараюсь разыскать моего мальчика и вернуть его. - Говоря это, она горячо поцеловала Анни и растроганно добавила: - Я не знаю, дитя мое, условий вашей жизни, не знаю ваших родителей, но знайте, что если вам понадобятся помощь и дружеская поддержка, то вы смело можете всегда обратиться за этим ко мне. Вернувшись во Францию, я всегда буду готова отблагодарить вас за вашу заботу о моем сыне.

Анни в раздумье грустно поникла головкой.

- Ах, - вздохнула она, молитвенно складывая руки и глядя с мольбой на Люси, - возьмите меня с собой, умоляю вас! Я буду вам самой преданной служанкой; я готова питаться чем попало, лишь бы вы позволили мне следовать за вами и помочь вам разыскать Андрэ.

- Но ваши родители...

- Я сирота, живу у одной старухи, которая посылает меня продавать цветы. Я ненавижу ее! Вы окажете мне благодеяние, избавив меня от нее.

- Ну, пусть же будет по-вашему, - сказала подумавши Люси. - Пойдемте со мной в гостиницу; мне нужно позаботиться о вашей одежде.

- О, как я счастлива! - радостно воскликнула Анни, а затем выбрала два букета, один из них предложила Люси, другой оставила себе, потом подбежала к старому нищему, сидевшему у стены, и, кинув ему на колени остальные цветы, сказала: - Возьмите эти цветы, дядюшка Мэтью, и продайте их! Я отдаю их вам с условием, что вы пройдете к миссис Грэби и скажете ей, что я больше не вернусь к ней и что я очень, очень счастлива!

После этого Анни вернулась к поджидавшей ее Люси, и они обе отправились в гостиницу "Король Георг".

XXXVII

Наступил день так долго откладываемого брака вдовы маркиза Люперкати с Шарлем Лефевром. Шарль с каждым днем влюблялся все сильнее и сильнее. Он приложил все старания, чтобы устранить многочисленные препятствия, и это ему наконец удалось. В этот самый день был заключен между ними гражданский брак, а через день должен был состояться и церковный в приходе невесты, Сен-Тома д'Акэн.

В это утро невеста долго разговаривала со своим братом, графом де Мобрейлем, взявшимся отвести от нее крупную опасность.

Люперкати успел уже несколько раз явиться в дом Лидии и настойчиво требовал личного свидания. Маркиза каждый раз принимала его, следуя советам брата, который говорил, что не нужно раздражать его отказами, так как это может повести к нежелательным последствиям и вызвать со стороны маркиза крупнейший скандал.

Лидия в жизни была довольно талантливой актрисой и до сих пор неизменно уверяла мужа, что в глубине души ничуть не изменилась к нему и сохранила прежнюю нежность и привязанность, но что, несмотря на это, не имеет достаточно силы воли и характера, чтобы открыто заявить перед всем высшим светом, с нетерпением ожидавшим ее брака с Шарлем Лефевром, что ее муж жив, и потому ее брак не может состояться. Но при этом она убаюкивала маркиза надеждой, что если он смирится и ничем не проявит себя, соглашаясь сойти за мертвого, каковым он официально и значился, то, быть может, наступит день, когда она согласится бежать с ним в полную безвестности новую, замкнутую, скромную жизнь с воскресшими воспоминаниями о первых днях блаженства, испытанного ими в свое время, при вступлении в брак.

Люперкати слушал эти лживые обещания со смешанным чувством радости и горечи. В глубине души у него теплилась слабая надежда на то, что Лидия способна осуществить свои планы и позже бежать с ним, но в то же время он прекрасно сознавал, что она стоит за заключение нового брака, что она ни за что не желает отказаться от него и с удивительным бесстыдством и наглостью морочит все общество, выдавая себя за вдову, хотя прекрасно знает, что ее муж жив и невредим и имеет слабость по-прежнему любить ее.

Однако же он почему-то ощущал некоторое умиротворение и соглашался до сих пор молчать о своем существовании. Но накануне брачной церемонии он потребовал от Лидии нового свидания, на что она скрепя сердце вынуждена была согласиться.

Приближение рокового дня, когда его жена должна была сделаться супругой другого, донельзя измучило и взвинтило нервы Люперкати и заставило его потребовать от жены, чтобы она обязательно назначила ему свидание между днем гражданского брака и днем церковного венчания. Он предоставил ей выбор места тайного свидания, но потребовал, чтобы она принадлежала ему, ставя это условием его молчания, в противном же случае грозился вызвать небывалый скандал, явившись в церковь как раз во время брачной церемонии и открыто, громогласно обличить свою жену в сознательном двумужестве.

Лидия возмущалась и протестовала, стараясь отговорить своего мужа от этой мысли, но все было напрасно - он твердо стоял на своем.

Видя, что никакие уговоры не помогают и желая выгадать время, Лидия обещала, что назначит ему завтра место свидания и ответит через посланного.

Это обещание несколько успокоило Люперкати; он ушел, пригрозив еще раз на прощание, что в случае, если его жена не сдержит завтра своего обещания, он обязательно со скандалом расстроит ее предполагающийся брак, а так как высший свет никогда не простит ей подобного скандала и она навеки погубит себя в его глазах, то он советовал ей хорошенько поразмыслить, а не действовать очертя голову.

Лидия поспешила передать этот разговор своему брату и попросила его совета.

- Да это какой-то сумасшедший! Животное какое-то! - воскликнул граф. - Какое несчастье, что он не убит! Ведь посадили же его австрийцы в тюрьму, как же они не сумели уберечь его там? О, надо во что бы то ни стало выйти из этого рокового тупика!

- Найди выход! - молила Лидия.

Мобрейль стал нервно ходить по комнате, ломая голову над этой задачей. Его суровое лицо приняло еще более жесткое, злобное выражение. Наконец он холодно улыбнулся и торжествующим тоном произнес:

- Нашел! Тебе необходимо идти на это свидание.

- Что ты говоришь? - ужаснулась Лидия. - Ты, по-видимому, совсем не знаешь Люперкати; он крайне несдержанный! Кроме того, он уверяет, что любит меня больше прежнего. Если я явлюсь на это свидание, то мне придется подчиниться его требованиям, а этого я совершенно не могу допустить!

- Это и не требуется! - спокойно ответил Мобрейль. - Хотя и говорят, что цель оправдывает средства, но в данном случае я нахожу это излишним; надо только заманить твоего мужа на это свидание, а явиться на него может и другая личность...

- Не понимаю.

- Однако это очень просто: вместо тебя в назначенном месте встречу его я с Этьеном. Это довольно солидный компаньон.

- Ага, начинаю понимать! Ты пригрозишь ему, заставишь молчать, потребуешь, чтобы он оставил меня в покое и уехал отсюда!

- Вот именно. Я выскажу ему все это и надеюсь, что добьюсь благоприятных результатов.

- Но согласится ли он?

- Я думаю предложить ему довольно значительную сумму денег, - конечно, ты предоставишь ее в мое распоряжение - с тем условием, чтобы он отказался всецело и навсегда от каких бы то ни было прав на тебя, и заставлю его подписать бумагу, в которой будет сказано, что он действительно лично знал маркиза Люперкати и участвовал с ним в восстании Мюрата, но что маркиз был смертельно ранен в схватке в Пиццо, что дало ему идею выдать себя за умершего маркиза и вернуться во Францию, с тем чтобы пользоваться от тебя путем вымогательства денежной поддержкой. Кстати сказать, ведь по дороге в Сорренто был подобран труп, одетый в платье маркиза, и в его карманах были найдены документы, подтверждающие личность убитого. Так что на этот счет не может быть затруднения. Таким образом, когда я заручусь распиской и подписью этого воскресшего мертвеца, то он не будет уже в состоянии вредить тебе и нарушать твой покой.

- Прекрасно задумано! - одобрила Лидия. - Но если он откажется от этой сделки?

- А если он откажется, то Этьен заставит его навеки позабыть, что некогда жил маркиз Люперкати, - ответил граф, мрачно улыбаясь.

Лидия, невольно вздрогнув, произнесла:

- Неужели вы его...

- Увидим! - холодно прервал Мобрейль. - Все зависит от обстоятельств. Теперь все дело за тем, чтобы назначить ему место свидания и чтобы он пришел туда без тени подозрения, а искренне надеясь на то, что ты согласилась еще хоть раз, хоть на час принадлежать ему. Место должно быть выбрано укромное, в котором мы с Этьеном могли бы без помехи и стеснения поставить ему наши условия. Ну-с, Лидия, за дело: пиши записку!

Лидия тотчас же села за письменный столик и взялась за перо.

- Надо так составить, - сказал Мобрейль, - чтобы не было, во-первых, лишних слов, а кроме того, чтобы эта записка не могла скомпрометировать тебя, если она случайно попадет в чужие руки. Начни так: "Придите сегодня в одиннадцать часов вечера". Ах, черт возьми, надо же выбрать место! Необходимо, чтобы оно было достаточно отдаленное, чтобы, если раздадутся крики, они не привлекли ничьего внимания. Но вместе с тем, дабы не возбудить подозрений Люперкати, необходимо, чтобы это было закрытое помещение. Если ты назначишь ему свидание на чистом воздухе, то он сразу поймет, что здесь что-то не так. Нам нужен дом... комната... Но где найти ее?

Мобрейль снова быстро зашагал по комнате, стараясь подыскать необходимое.

- Я нашла! - вдруг вскрикнула Лидия. - Именно то, что нам требуется: пустой дом! Помнишь тот дом в Пасси, где жил Шарль с англичанкой? Ну, тот, откуда мы взяли ребенка и разогнали слуг...

Мобрейль громко расхохотался и воскликнул:

- То есть это удивительно! Только женщины способны находить такие подходящие места для любовных свиданий! Милая моя сестричка, ты совершенно права: это именно то, что нам требуется. Ключи у тебя? Дай мне их! Ну, кончай же свою любовную записку! Пиши: "Приходите в Пасси"... Как называется улица?

- Улица де Винь. Дом окружен решеткой, а по бокам посажены тополя.

- Великолепно! Так и напиши, а потом запечатай и тотчас же пошли по данному Люперкати адресу, на улицу Сент-Оноре, я же, со своей стороны, приготовлюсь к встрече с твоим мужем!

Сказавши это, Мобрейль поцеловал руку сестры и ушел, очень довольный тем, что он нашел способ заключить брак Лидии и одновременно с этим покончить с тем, что он называл неприятной семейной историей.

Получив записку, Люперкати в первое мгновение просиял от счастья, но, перечитав внимательнее, подумал, что его обожаемая Лидия уступила, очевидно, под влиянием страха скандала. Записка была коротка и возмутительно суха. Ясно, что она разлюбила его и ее согласие на свидание было вынужденным согласием мученицы и жертвы.

Маркиз задал себе вопрос: благородно и порядочно ли с его стороны принять от нее подобную жертву? Мучаясь мыслью, что любимая им женщина скоро будет принадлежать другому, он потребовал этого свиданья с целью унизить, покарать изменившую ему женщину. Но теперь, когда она уступила, он стыдился своего поступка и глубоко сожалел, что предъявил ей такие тяжелые требования. Он решил, что почувствует себя спокойнее, если не воспользуется вынужденным согласием Лидии, которая неминуемо почувствовала бы к нему отвращение и ужас после этого насилия. Да и что отрадного могло бы представить для него это неразделенное обладание? Он пойдет на это свиданье, увидит ее еще один раз, услышит звук ее голоса, побеседует с нею, как говорят у постели умирающего с теми дорогими нам существами, с которыми нам предстоит расстаться навеки, а потом исчезнет с ее пути, и она больше никогда не услышит о нем... Он будем безгранично страдать, но зато у него будет утешение, что он не оскорбил той, которую горячо любил; это даст ему возможность надеяться, что она сохранит в своем сердце хоть немного сожаления и симпатии к нему, а может быть, и раскаяния... Да, он пойдет в Пасси, в обозначенный в записке дом, но только для того, чтобы сказать:

- Я любил тебя, люблю тебя и теперь в доказательство не прошу от тебя ничего, ничего, кроме последнего "прости"!

Порешив на этом, Люперкати отправился в Пасси. Он пошел пешком, так как состояние его кошелька не позволяло ему взять экипаж; между тем ему хотелось прийти засветло, чтобы знать, когда наступит время свиданья, куда ему идти. Он довольно легко разыскал дом, обозначенный в письме. Окна были раскрыты, а между тем никто в них не показывался.

"Лидия, верно, услала куда-нибудь людей, - подумал он, - и устроилась, чтобы нам быть одним. Итак, до вечера! Теперь я уже знаю дорогу".

Он пришел в Отэйль, зашел в гостиницу и велел подать себе вина, хлеба и сыра.

"Скромная трапеза! - грустно улыбнувшись, подумал он, - но те, кто идут на последнее свиданье, напоминающее собой вечную разлуку, обязаны поститься; ведь, умерщвляя свою душу, поневоле умерщвляешь и свою плоть".

XXXVIII

Люси сразу же по возвращении во Францию отправилась с Анни в Пасси. Она вернулась взволнованная, но довольная тем, что видит родной ей дом. Занавески на окнах были задернуты, и дом казался нежилым, но Люси не удивилась этому. Она подумала, что Шарль, вероятно, распустил прислугу, но надеялась, что кто-нибудь из них догадался, может быть, оставить какой-нибудь адрес или указание. Надо было посмотреть.

Она спокойно и доверчиво вставила ключ в замок и открыла дверь. Анни с удивлением и некоторым беспокойством шла за нею. Она очень быстро освоилась с переменой своего положения и казалась очень милой и почти элегантной в одежде, купленной для нее ее новой благодетельницей.

Люси нашла дом в большом беспорядке и запустении, ничто не указывало на то, что Шарль посещал этот дом, как не нашлось и адреса хотя бы одного из отпущенных слуг. Обойдя все комнаты и твердо убедившись в этом, Люси опустилась в кресло и глубоко задумалась. Для нее было полной загадкой упорное молчание Шарля, то, что он не ответил ни на одно из ее писем, тогда как так легко было написать в гостиницу "Король Георг". Что с ним? Куда он девался? Он точно сквозь землю провалился.

Политическое событие, о котором говорил ей ла Виолетт, и процесс, касающийся Шарля, должны быть уже закончены. Перед своим поступлением в лечебницу она разговаривала с братом о политическом движении во Франции, и брат сказал ей, что не было никаких значительных арестов, а жизнью поплатился лишь один маршал Ней, который был казнен.

Люси необходимо было разгадать эту тайну, но помочь ей в этом мог лишь один Шарль. Следовательно, было необходимо снова написать ему, так как она непременно хотела видеть его.

Предполагая даже, что он разлюбил ее и хотел с нею расстаться (это подозрение невольно зародилось в душе Люси), и то надо было думать, что он не мог отказать ей в личном свидании и последнем объяснении. И наиболее подходящим местом для этого тяжкого объяснения являлся, конечно, тот дом, где она провела с Шарлем столько счастливых лет. Пусть он вернется хоть на несколько минут в их прежнее счастливое гнездышко. Он не посмеет отказать в этой просьбе той женщине, которую некогда горячо любил. Наконец, если он так изменился к ней, Люси, то неужели можно допустить мысль, что он был бы способен охладеть вместе с тем и к Андрэ? Нет, он обязательно придет, хотя бы для того, чтобы услышать о ребенке.

Люси поспешила написать Шарлю записку, в которой сообщала о своем возвращении и умоляла его прийти хоть на несколько мгновений. Она сообщала, что дело идет о розыске ее сына, что она знает место, куда увезен их ребенок, но что только он, отец, может с помощью своих связей и друзей вернуть его матери.

Окончив записку, Люси задумалась над тем, кто доставит ее по назначению? Необходим был верный человек, но откуда взять его? У нее мелькнула было мысль об Анни, но так же быстро прошла, как и пришла: Анни не говорила по-французски, мыслимо ли было пустить ее одну по незнакомым улицам Парижа? Поэтому Люси решила лично отнести это письмо в дом госпожи Лефевр. Ее никто не знал, значит, она могла расспрашивать прислугу без всякого стеснения.

Но так как Шарль мог тотчас же по получении ее письма отправиться в Пасси и, может быть, даже опередить ее, то она решила оставить Анни дома, чтобы она могла задержать Шарля и сказать, что Люси скоро придет обратно.

Анни обещала в точности исполнить полученные приказания, но просила Люси скорее вернуться обратно, так как ей будет очень жутко одной в пустом доме. Люси успокоила ее, поцеловала на прощанье и ушла.

Ей пришлось идти пешком до самой заставы, где она наконец нашла экипаж и велела везти себя на Вандомскую площадь.

Доехав до красивого дома, в котором жила герцогиня Данцигская, она вышла из кареты, не без внутренней дрожи подошла к внушительного вида швейцару и передала ему письмо, сказав:

- Для господина Шарля Лефевра, очень важное!

Говоря это, она с тревогой всматривалась в лицо швейцара, думая: "Если Шарля нет, если он в тюрьме или болен, если он даже умер, то я и без слов пойму все по одному виду этого человека".

Но швейцар с равнодушным видом взял письмо и ответил:

- Молодой хозяин получит ваше письмо не скоро, так как сейчас же после торжества он уезжает в свои поместья.

- А, так он уезжает? - дрожа переспросила Люси.

- Ну, да, - ответил тот, - как же иначе? Ведь у господ так уже принято, чтобы после свадьбы уезжать куда-нибудь. Если вам очень к спеху, так лучше всего отправьте свое письмо по почте, адресовав его в Комбо. Там молодой хозяин собирается провести медовый месяц.

Люси почувствовала при этих словах, что вот-вот на нее опять найдет приступ сумасшествия. Боясь показать швейцару свое отчаяние, ужас и боль, она чуть не стремглав бросилась в карету, приказав извозчику отвезти ее в Пасси.

По дороге она кое-как справилась с охватившим ее волнением и сумела заставить себя разобраться в создавшемся положении. Словно перед нею вдруг отдернули занавес, и истина, так долго скрываемая от нее, вдруг предстала во всей своей трагической обнаженности. Теперь все понятно! Все поведение Шарля легко объясняется этим браком! Он хотел просить ее, но не имел силы или смелости сделать это открыто; он внезапно скрылся и заставил уехать также и ее. И невольно она спрашивала себя: не был ли Шарль сообщником негодяев, похитивших ее сына? Она вспомнила свой разговор с Мобрейлем, вспомнила, как тот требовал от нее, чтобы она отступилась от Шарля и от Андрэ. Неужели же эта наглая махинация доведена действительно до этих пределов подлости?

Люси даже вздрогнула от мысли, что ее сына похитили с целью облегчить возможность брака Шарля с неведомой ей соперницей, но, вспомнив рассказы Анни, решила, что Шарль не мог ни с какой стороны быть замешан в историю похищения ее сына. Значит, дело тут было в чем-то другом.

Но очевидным фактом была женитьба Шарля. На ком он женился? В сущности, это мало касалось ее, но, вероятно, от него скрыли похищение Андрэ, Что же, приходилось заставить смолкнуть стоны сердца и выдвинуть вперед нежность матери, приходилось думать не о потерянных навсегда радостях любви, а о счастье сына. Значит, надо написать Шарлю, сообщить ему обо всем, заставить принять участие в розысках пропавшего Андрэ.

Люси сейчас же взялась за перо и написала следующее письмо:

"Шарль! Я не упрекаю тебя ни в чем. Я знаю, что ты уже не любишь меня более и что другая владеет ныне и твоим именем, и твоим сердцем! Но я была в таком отчаянии. Тебя не было со мной, когда я узнала, что нашего дорогого Андрэ похитили какие-то негодяи. Не дожидаясь тебя, я бросилась искать его; ведь меня уверили, будто ты сидишь в тюрьме! К сожалению, все мои поиски остались без результата. Андрэ будет навсегда потерян для нас, если ты не займешься его розысками. Его отправили на остров Святой Елены - вот что мне удалось узнать. Я вернулась в Париж, чтобы вместе о тобой продолжать розыски, но здесь узнала печальную новость... Шарль! Если ты и разлюбил, забыл меня, то, наверное, все еще любишь нашего Андрэ; ты не оставишь его на этом далеком острове и вернешь его мне! Я верю в это! Прощай, будь счастлив! Люси".

Она вышла вместе с Анни, чтобы отправить письмо. Это было почти путешествием - пришлось идти в самый центр города.

После отправки письма Люси и Анни зашли в гостиницу и пообедали там; была уже ночь, когда они наконец вернулись домой. Люси, заметив, что девушка боится и все спрашивает, не водятся ли здесь поблизости разбойники, сказала ей:

- Мы запремся в комнате наверху. К тому же у нас под рукой будут пистолеты, и если кто-нибудь вздумает забраться в дом, то станем стрелять: это испугает воров и привлечет внимание соседей. Так что ты не бойся, Анни! Да и эта местность очень тихая; здесь никогда не слышно ни о каких разбоях.

Люси и молодая девушка улеглись спать и вскоре заснули. Вдруг среди глубокой ночи их разбудил какой-то шум, похожий на то, как если бы кто-нибудь пытался забраться в дом. Анни проснулась, прислушалась и, толкая Люси, шепнула:

- Кто-то ломится к нам!

Та проснулась и тоже прислушалась. Она ясно слышала тяжелые мужские шаги в нижнем этаже.

- Это Шарль! - весело воскликнула Люси.

Но тут же она подумала, что он еще не мог получить ее письмо; если записка, оставленная у швейцара, даже и попала случайно в его руки, то он не стал бы бродить по нижнему этажу, а поднялся бы наверх, позвал бы ее, а не стал бы так без толку бродить по комнатам.

Люси прижалась к дрожавшей Анни и сказала:

- Боже мой! Что еще за несчастье ждет нас теперь? Что могло понадобиться здесь человеку глубокой ночью? Что делать? Может быть, позвать на помощь?

Анни шепнула Люси:

- А пистолеты?

- Да, да! Но давай прислушаемся. Может быть, лучше будет не поднимать тревоги. Если это обыкновенный жулик, то он найдет дом необитаемым и спокойно уйдет, выбрав себе что-нибудь из вещей. Молчи, дорогая моя крошка, и не бойся! Главное - не будем двигаться, чтобы не выдать своего присутствия!

Люси осторожно встала и села на кровать; Анни последовала ее примеру. Они стали прислушиваться и ждать событий.

Прошло около часа. Люси стала успокаиваться: рассудок говорил ей, что если это и мазурик, то какой-то необыкновенный, так как он в течение часа методически прохаживался из столовой в гостиную и обратно. Может быть, он просто поджидал сообщников? Да, в таком случае все-таки лучше подождать еще и не выдавать своего присутствия.

Вдруг, словно в ответ на ее мысли, послышался шум шагов с улицы, и в дом вошли два человека. Они резко распахнули дверь, прошли в вестибюль, и вскоре оттуда раздался шум голосов: там, видимо, разыгрывалась какая-то ссора. Люси опустилась на пол, приложила ухо к паркету и стала прислушиваться.

- Это западня! - возмущался какой-то голос. - Но берегитесь, негодяи! Хоть я и без оружия, но наставлю вам таких синяков, так расцарапаю лицо, что вас все равно найдут и повесят.

Послышался другой голос, показавшийся Люси страшно знакомым:

- Ты умрешь, если не подпишешь эту бумагу!

- Нет, я не подпишу! - ответил первый - тот, кто кричал о расставленной ему западне.

- Тогда нам остается только одно. Ты не выйдешь живым отсюда! - возразил второй голос. - Или согласись добром, или готовься к смерти!

- Когда вы убьете меня, - сказал первый, - то меня станут искать и найдут вас. И тогда берегитесь - полиция поинтересуется, с какой целью заманили в этот покинутый дом и убили маркиза Люперкати! - За этими словами последовала пауза, после которой голос продолжал: - Да, негодяи, мне неизвестно, кто вы такие, но я отлично знаю, что вы стараетесь за плату, предложенную вам моей распутницей-женой, этой негодяйкой, голова которой скатится на эшафот вместе с вашими!

Голос, казавшийся знакомым Люси, возразил:

- Вы ошибаетесь, дружочек! Во-первых, пока еще абсолютно не доказано, что вы и на самом деле маркиз Люперкати. Официально известно, что бедный маркиз умер давным-давно в Италии. Бумага, которую мы предлагаем вам подписать, содержит в себе только ваше подтверждение смерти маркиза Люперкати. Но как бы вы ни выдавали себя за покойного маркиза, а это ни к чему не приведет. Если же мы твердо намерены так или иначе устранить вас, то делаем это исходя из того, что всегда найдется злонамеренный человек, готовый принять на веру самую лживую басню, чтобы иметь возможность порочить благородное семейство. Чтобы обезопасить себя от этого, мы решили либо добиться вашей подписи, либо стереть вас с лица земли. Да ну же, подписывайте! Довольно ломаться! Это ни к чему не приведет!

- Я не подпишу! - энергично ответил тот, кто назвал себя маркизом Люперкати.

- Ну, что же, раз вы не хотите подписать, то придется лишить вас возможности когда-либо в жизни злоупотреблять именем Люперкати! Этьен, - прибавил говоривший, обращаясь к своему соучастнику, - приготовь-ка веревку! Скрути мне этого молодца, и, если он откажется подписать окончательно, тогда мы придушим его!

Этьен достал из кармана веревку и подошел к маркизу. Но тот инстинктивно отступил к стене и воскликнул:

- Мой труп доведет вас до эшафота!

- Твой труп, - возразил иронический голос, - на этот раз будет засыпан порядочным количеством земли, чтобы ты не мог еще раз потревожить нас из могилы! Выслушай меня и пойми же наконец свое положение и свою выгоду. Никому и в голову не придет искать тебя в этом доме, уже покинутом и нежилом, в этом саду, уже давно не возделываемом, и пройдут долгие годы, пока случайно не дороются до твоего иссохшего скелета. Твой труп зарастет травой, цветами; может быть, даже какое-нибудь деревцо примется на этом месте. Никогда - слышишь ли? - никогда не откроют того, что произойдет здесь. Подумай над этим, пока не поздно! Этьен, веревку!

Этьен ловким движением накинул свое лассо на шею маркиза. Последний хотел вывернуться, но Этьен затянул узел, и Люперкати задыхаясь сделал инстинктивное движение рукой.

- Ослабь, Этьен! - скомандовал второй голос.

Люперкати мог теперь перевести дух и крикнул:

- Вы убийцы, негодяи! Я не подпишу, и никакая сила в мире не будет в состоянии заставить меня отказаться от того, что я - маркиз Андреа Люперкати!

- Ну, так пеняй же на самого себя! - ответил ему голос.

В его бешеных интонациях Люси снова почувствовала что-то страшно знакомое: ведь и с ней кто-то говорил совершенно таким же образом... Ну, конечно! Это... это... это Мобрейль!

Она поборола свое волнение и робость, схватила пистолет, подбежала к окну и, высунувшись на улицу, выстрелила, закричав:

- Помогите! Убивают! Помогите!

Почти сейчас же выходная дверь хлопнула и на улице послышался шум чьих-то быстро удалявшихся шагов. Люперкати был спасен!

XXXIX

Пистолетный выстрел, обративший в бегство убийц и освободивший маркиза Люперкати, поразил последнего не менее, чем произведенное перед тем нападение. Он не мог понять, кто мог прийти ему на помощь в такой критический момент, и хотел собственными глазами увидеть этого таинственного спасителя. Поэтому он поднялся по лестнице на верхний этаж, закричав:

- Кто бы ни были вы, пришедшие ко мне на помощь, ответьте: где вы?

- Мы здесь! - ответила ему Люси, одеваясь на скорую руку.

- У вас есть свет? - спросил Люперкати.

Люси принялась зажигать лампу, и, когда маркиз вошел в комнату, она не могла удержаться, чтобы не вскрикнуть при виде изборожденного рубцами лица Люперкати.

- Не бойтесь, - сказал тот, - я-то не убийца! Но как могло случиться, что вы очутились здесь?

- Это мой дом, - ответила ему молодая женщина. - А вот вы скажите, каким образом вы забрались в чужой дом и что значит ваше присутствие здесь? Что вам нужно у меня?

- Тут безусловно какая-то тайна, - ответил Люперкати. - Но разве я не в доме маркизы Лидии Люперкати?

- Нет! Меня зовут Люси Элфинстон.

- И вы не знаете этой дамы?

- Я даже никогда не слыхала этого имени!

- Это ужасно странно! - пробормотал маркиз. - Я маркиз Люперкати!

- Вероятно, родственник этой дамы?

- Ее муж!

Люси даже вскрикнула от удивления - таким непонятным показалось ей, что муж явился к ней в дом искать свою жену.

- Видите ли, - сказал маркиз, - было бы слишком долго, если бы я стал рассказывать вам свою историю и приводить те основания, в силу которых я явился к вам в дом. Скажу только, что свидание здесь назначила мне жена, я и думал, что этот дом принадлежит ей или кому-нибудь из ее знакомых. Вижу, что я ошибался на этот счет. Во всяком случае ясно только одно, что в этом доме моя жена рассчитывала устроить мне западню. Но почему именно в этом доме? Почему именно у вас подстроили мне эту западню, когда вы даже не знакомы с моей женой?

- Ничего не могу сказать вам на это, - ответила Люси. - Я не только не знаю этой женщины, но и вообще только что вернулась после продолжительного отсутствия.

- Ах, так вас не было здесь? Это уже начало некоторого объяснения! Очевидно, было известно, что дом покинут, однако о вашем возвращении эти господа еще не были осведомлены. Но все-таки мало ли покинутых домов? Почему выбран именно ваш дом?

- Отчасти это понятно. Мой отъезд в Англию был вызван надеждой разыскать ребенка, похищенного у меня тем самым негодяем, который только что собирался лишить вас жизни. Я узнала его по голосу; это граф де Мобрейль.

- Мобрейль! - вскрикнул маркиз. - Так это был Мобрейль, брат моей жены, маркизы Лидии Люперкати!

- Ее брат? Но тогда здесь безусловно должна быть какая-то связь!

- Разберемся, - сказал Люперкати. - Что вы знаете о графе де Мобрейль?

- Я знаю только, что он грозил мне похищением моего сына и что это похищение удалось ему. Ночью, во время моего отсутствия, он забрался сюда и похитил маленького Андрэ.

- Но для чего ему это было нужно?

- Он затеял подлую махинацию. Мобрейль хотел воспользоваться моим ребенком для того, чтобы устроить нужный ему брак. Как и что - это я не могла себе уяснить. Но он хотел во что бы то ни стало женить моего друга, моего мужа по английским законам, отца моего ненаглядного Андрэ, на другой женщине.

- Вы знаете имя этой женщины?

- Нет, маркиз.

- А этот брак уже состоялся?

Люси залилась слезами и ответила:

- К сожалению, да, маркиз! Сегодня!

- Сегодня! - вздрогнув, воскликнул Люперкати. - Вы уверены в том, что вы говорите?

- Увы, совершенно уверена, маркиз! Я была сегодня в доме родителей моего мужа Шарля Лефевра и узнала от швейцара, что он сегодня утром женился на другой.

- Шарль Лефевр! Боже мой! - воскликнул Люперкати. - Теперь все ясно, все понятно! Ведь та самая маркиза Лидия, о которой я говорил вам, которая хотела убить меня... Разве вы сами все еще не догадываетесь? Разве вы не поняли уже, что на ней-то и женил Мобрейль вашего мужа?

Люси отчаянно вскрикнула и с ужасом заговорила, схватив маркиза за руки:

- Я все еще сомневалась, я все еще надеялась, что тут какая-то ошибка. Неужели же все кончено? Неужели же бедный Андрэ навсегда потерян для меня?

- Как знать? - мрачно ответил ей маркиз. - Но, - сказал он после короткой паузы, - замешан ли сам Шарль Лефевр в этом заговоре? Находится ли он в курсе всех ухищрений Мобрейля и его достойной сестрицы?

- Я ничего не знаю, маркиз. Я еще не видала Шарля и не получала от него писем.

- И вы даже не пытались увидать его, потребовать от него объяснений?

- Но ведь я уже сказала вам, что мне пришлось сломя голову броситься в Англию на поиски сына, и я вернулась только сегодня.

- Ну что же! - сказал Люперкати. - Возможно, что еще не все потеряно ни для меня, ни для вас! Скоро и для нас взойдет солнце!

После этого он обратился к Люси с просьбой снабдить его оружием, а затем, попросив молодую женщину быть готовой последовать за ним, когда это окажется нужным, осторожно, на цыпочках вышел из дома.

Едва-едва занимался день, когда маркиз добрался до улицы Сен-Доминик, где находился дом Лидии Люперкати. Она еще жила там в ожидании церковного брака, но благодаря совершению гражданского обряда венчания официально именовалась уже женой Шарля Лефевра. Последний сейчас же после гражданского брака отправился в Комбо, чтобы подготовить там все к торжественному приему гостей и пребыванию с женой после венчания в церкви.

Люперкати прошел вдоль стены дома, дошел до места, где выпавшие кирпичи давали некоторую опору для ног, и с помощью свисавших сучьев деревьев кое-как взобрался на вершину стены, а затем осторожно соскочил в сад и внимательно огляделся по сторонам.

Весь дом был погружен во мрак, и только в комнате Лидии горел огонь. Маркиз взглянул на окна ее комнаты, и в его глазах засверкал огонь бешенства и мести, когда он пробормотал:

- Ну же, вперед! Тут не может быть никаких колебаний и размышлений! То, что я собираюсь сделать, вполне правильно и справедливо!

Затем, стиснув курок пистолета, взятого у Люси, он направился к балкону.

Стеклянная дверь была закрыта. Маркиз прошел вдоль балкона и осторожно постучал в окно.

Не прошло нескольких секунд, как занавеска поднялась и у окна появилась Лидия со свечкой в руках. Она приложила лицо к стеклу, чтобы разглядеть, кто это стучится к ней так поздно, узнала мужа и, слабо вскрикнув, снова опустила занавеску.

Люперкати снова еще настойчивее постучал в окно. Оно открылось.

- Что вам нужно? - спросила Лидия. - Не подходите, или я позову людей!

- Я подойду, но вы никого не позовете, потому что стоит вам раскрыть рот, и вы будете трупом! - И с этими словами он прицелился в Лидию. Та отскочила назад, а маркиз вошел в комнату и, положив пистолет около себя на камин, сказал жене: - Вы не ждали меня? Положим, я слишком часто воскресаю из мертвых! На этот раз вы считали меня окончательно, бесповоротно мертвым, но подосланным вами убийцам не удалось затеянное дело. Теперь я здесь, теперь ваш черед дрожать за свою жизнь!

- Уйдите сейчас же, или я крикну людей!

- Еще раз повторяю вам, что стоит вам раскрыть рот, чтобы крикнуть, и вас не будет больше на свете. Ну, а если вам даже и удастся позвонить, как вы сейчас было собрались, так знаете ли вы, кто придет на этот звонок? Придут жандармы, полиция, потому что я сумею оповестить весь мир, как маркиза Люперкати подстраивает ловушки в покинутых домах и посылает туда убийц, готовых освободить ее от мешающего ей мужа! Не беспокойтесь, у меня имеются два свидетеля, и один из них тот, кто спас меня от рук убийц. Вы хорошо знаете его: это мать украденного вами ребенка, жена вашего мужа, Шарля Лефевра!

Лидия смутилась и едва пролепетала:

- На что вы намекаете? Ведь не будете же вы продолжать настаивать на своих смешных претензиях. Раз вы здесь, значит, вы дали подписку, что не имеете ничего общего с моим покойным мужем.

- Нет, я никакой подписки не давал! Я отказался дать вашему достойному братцу те гарантии, которых он требовал у меня, я являюсь по-прежнему маркизом Люперкати; вы по-прежнему моя жена, и ваша свадьба с Шарлем Лефевром нуль, полнейший нуль, и больше ничего! Но этот нуль чреват для вас опасными последствиями: во-первых, вы можете подвергнуться преследованию за двоемужество, а во-вторых - за покушение на убийство, чему, повторяю, у меня имеются свидетели!

Лидия схватилась за голову и пробормотала:

- Что же вам нужно от меня? Я полагаюсь на ваше великодушие. Подумайте Андреа! Ведь я верила в вашу смерть, считала себя вправе распоряжаться и сердцем, и рукой! Сжальтесь надо мной, Андреа! Вспомните, как когда-то вы любили меня! Дайте мне пожить так, как я давно уже мечтаю. Поверьте, что я буду заботиться о вас и вы никогда не будете ни в чем нуждаться! Но не разрушайте моего счастья, и я буду благословлять вас до конца своих дней!

Люперкати, пожав плечами, произнес:

- Не пытайтесь смягчить меня! Теперь слишком поздно нежничать! Разве вы не видите, что я явился затем, чтобы мстить и карать?

Лидия в ужасе упала на колени и крикнула:

- Вы хотите убить меня?

- Я не убийца, - ответил маркиз, покачав головой. - Разумеется, вы заслуживали бы того, чтобы умереть от моей руки, но я предпочитаю другую месть: вы отправитесь со мной сейчас же в Пасси к той женщине, у которой вы украли ребенка и мужа, и признаетесь ей во всех своих подлых махинациях.

- А если я не захочу, если я не пойду за вами? - крикнула Лидия. - Вот еще тоже! Я У себя дома! Я крикну слуг, и они выпроводят вас. Скандала я не боюсь; можете поддерживать свои претензии судом...

- Но вы забываете, что тут дело идет не только о скандале: раз вам будет предъявлено обвинение в похищении ребенка, в подлоге документов, в соучастии в покушении на убийство, то вас ждут тюрьма, заключение с ворами, убийцами и проститутками! Ну-с, - он протянул руку к звонку, собираясь позвонить, - еще одна минута промедления, и позвоню уже я, позвоню, чтобы сюда прислали полицию!

- Я иду, иду! - пробормотала Лидия, одеваясь на скорую руку. - Но как же мы выберемся из дома?

- Я только что заметил в саду лестницу. С помощью ее мы перелезем через стену. Ну, в дорогу, в дорогу!

Лидия была окончательно подавлена, смущена, сбита с толку. Она пассивно подчинялась ему, когда он помогал ей перелезать, пассивно следовала за ним, когда он потащил ее к улице дю-Бак, где находилась станция и вскоре должен был отправиться первый дилижанс.

Через три четверти часа Лидия и маркиз появились в домике Люси Элфинстон.

Маркиз потребовал, чтобы Лидия подробно рассказала Люси о цели той махинации, которая была затеяна, чтобы женить на ней Шарля Лефевра, а затем сказал:

- Ну, а теперь мы все отправимся в замок Комбо!

- Господи, это еще зачем? - в ужасе спросила Лидия.

- Для того чтобы вы могли повторить этот же самый рассказ в присутствии того, кто считает себя вашим мужем, то есть перед Шарлем Лефевром!

- Нет, вы не можете требовать от меня это! Этого никогда не будет! - в последнем порыве энергии вскрикнула Лидия.

Но маркиз был неумолим, и Лидии пришлось уступить.

Вскоре Люперкати, Люси, маркиза и Анни, которую Люси не хотела оставить одну дома, направились в дилижансе к замку Комбо.

Они прибыли туда к концу дня. Шарль усиленно хлопотал над приготовлениями к празднованию церковного брака. Он лично руководил устройством триумфальных арок, обитых цветными тканями и увешанных гирляндами цветов, как вдруг перед ним появилась эта странная компания. В первый момент он не мог сказать от удивления ни слова - до того его поразило, что Лидия явилась в обществе Люси Элфинстон!

Люперкати попросил Шарля уделить ему несколько минут для разговора, и вскоре все они были уже в гостиной, двери которой тщательно заперли.

Люси плакала и десятки раз порывалась обнять Шарля, но не решалась сделать это, а он в свою очередь с волнением и вновь пробудившейся страстью смотрел на ее милое, честное личико.

Разговор был краток, но очень трагичен. Люперкати назвал себя, рассказал, как полюбил и женился на Лидии в Сорренто, как его замертво подняли на поле сражения, как он попал в тюрьму, убежал оттуда, скитался с Мюратом, снова попал в тюрьму и снова бежал. Он рассказал, как вернулся во Францию, как случайно узнал о готовящейся свадьбе своей жены, и сообщил всю историю своих переговоров с Лидией, которые закончились попыткой убить его в доме Люси Элфинстон.

Тут Шарль не выдержал и крикнул Лидии:

- Да скажите же хоть слово! Скажите, что это ложь! Уверьте меня, что все это неправда!

Но Лидия только опустила голову и ничего не ответила.

Люперкати продолжал свое обличение. Он рассказал, что случилось с Люси, как у нее украли ребенка. Тогда Шарль бросился к Люси, схватил ее в объятия и прерывающимся от сдерживаемых рыданий голосом крикнул:

- Как, Люси! Наш сын исчез? Но ведь я был уверен, что это ты увезла его, что ты покинула меня, изменила мне!

Люси ничего не ответила. Она рыдая обняла Шарля, и они замерли в долгом объятии.

- Сударыня, - сказал Люперкати, обращаясь к Лидии, - зло, причиненное вами этим честным, любящим друг друга людям, отчасти исправлено. Теперь Шарль Лефевр знает, что вы за женщина и какое развращенное существо он хотел назвать своей женой. Следовательно, моя роль кончена, и мне остается только сойти со сцены. Вы больше никогда не услышите обо мне, но если страсть слишком ослепила Шарля Лефевра, то он может освятить завтра церковным обрядом ваш брак, потому что меня уже не будет на свете окончательно! Но если он прозрел, то ему ничего не будет стоить расторгнуть гражданский брак, так как в момент его заключения я был еще жив!

Затем Люперкати бросился вон из гостиной, побежал парком, добежал до пруда, снял шляпу, достал пистолет из кармана и спустил курок, прижав дуло к виску.

Он рухнул прямо на свежую, усеянную душистыми цветами траву. Желтая ромашка вдруг окрасилась синевато-красным цветом и стала мрачной, задумчивой, грустной.

Теперь Лидия фактически стала вдовой, но Шарль, державший за руку Люси, нисколько не собирался воспользоваться этим.

Показав жестом Лидии на окровавленный труп ее мужа, он сказал ей:

- Вот дело ваших рук! Ступайте, и чтобы я никогда больше ничего не слышал о вас! Завтра же мы с отцом отправимся к министру юстиции и добьемся уничтожения заключенного вчера брачного договора. Прощайте! Постарайтесь в будущем искупить добродетельной жизнью все то зло, в котором вы погрязли!

В то время как заказанная Шарлем карета увозила Лидию Люперкати в город, Люси, склонившись к нему, шепнула ему:

- Мой Шарль! Теперь мы должны разыскать Андрэ! Ведь ты отпустишь меня, правда? Я должна съездить за ним на остров Святой Елены!

- Я не отпущу тебя, дорогая моя Люси, а сам отправлюсь вместе с тобой. И мы найдем нашего Андрэ, клянусь тебе!

- Я отложила свою поездку туда на неделю, чтобы обождать твоего ответа, но теперь...

- Теперь мы отправимся вместе и сейчас же! - сказал Шарль, целуя ее.

ХХХХ

Гурго, несмотря на полученное им предписание уехать во Францию, все-таки отправился на свидание. Там он нашел тех людей, о которых его уведомляли. Они представились ему как капитан Эдвард Элфинстон, британский подданный, и адъютант ла Виолетт, бывший тамбурмажор императорской армии.

Гурго, пожав руки этих верных сторонников императора, спросил у них, что привело их сюда на остров. Они без утайки рассказали Гурго, что их цель - организация бегства Наполеона. Гурго не стал скрывать от них все трудности, связанные с подобным предприятием, и объяснил им, какие предосторожности были приняты для того, чтобы предупредить всякую попытку к бегству. Наверно, об их прибытии уже доложено губернатору, за ними будут следить, а их кораблю будет немедленно предписано удалиться из Джеймстауна.

- Все затруднения уже предусмотрены, - ответил капитан Элфинстон, - и мы хотели только узнать от вас, не воспротивится ли кто-нибудь из окружающих императора людей нашему плану?

- Мне кажется, - ответил Гурго, - что если ваш план разумен и выполним, то каждый из нас горячо поддержит его!

- Мы рассчитываем на хитрость: мы спрячем императора в бочку и переправим его на корабль под видом пресной воды. Если даже это и всплывет наружу, то у нас найдется достаточно вооруженных людей и артиллерийских орудий, чтобы отстоять императора.

- Какими силами располагаете вы?

- Тот корабль, на котором мы прибыли сейчас, вообще не вооружен, но мы просто явились на рекогносцировку. Зато в Пернамбуко находится храбрец - капитан Лятапи, а с ним муж госпожи Фурэ, Беллар.

- Ах, вот как! - улыбнулся Гурго. - Муж Белилоты, этой очаровательной и забавной женщины, которую генерал Бонапарт увез с собой в Египет и которая следовала за ним всю египетскую кампанию в гусарском мундире? Неужели она все еще любит императора? Да, сказать по правде, Наполеон смотрит на женщин только как на объект наслаждения, а между тем они не раз проявляли по отношению к нему чудеса самоотверженности!

При этих словах Гурго скорбно улыбнулся, подумав о прекрасной графине де Монтолон и об изгнании, которое постигло его за попытку завоевать ее любовь.

Капитан Элфинстон рассказал далее Гурго, что капитан Лятапи наберет в Пернамбуко пять тысяч флибустьеров, что несколько корсарских кораблей будут крейсировать в виду острова Святой Елены, чтобы в случае погони за императором английских судов отрезать им путь. В случае открытого сражения благодаря численности и храбрости экипажа, а также большой поворотливости легких и послушных рулю корсарских судов победа, безусловно, останется за ними.

Гурго внимательно выслушал отважный проект капитана Элфинстона, а затем, взвешивая каждое слово, сказал:

- Да, ваш замысел отличается благородством и отвагой, друзья мои, и я готов присоединиться к вам, хотя и собираюсь вернуться в Европу...

- Простите! - перебил его Элфинстон. - Мы сильно рассчитываем на ваш отъезд в Европу, так как вы сможете доставить инструкции императора его друзьям; вы повидаетесь с маршалом Лефевром и старыми офицерами императора, оставшимися верными ему; вы будете иметь возможность сражаться вместе с нами. Вы должны уехать в Европу!

- В самом деле, - ответил генерал, - мне было бы трудно оставаться на острове, так как император настойчиво предложил мне вернуться на родину для поправления здоровья!

- Но еще до отъезда вы можете оказать нам громадную услугу, - сказал Элфинстон, - предупредив императора о нашем прибытии и наших намерениях.

Гурго пожал руки обоим смельчакам и обещал немедленно заняться этим делом. Их свидание было назначено на следующий день, когда генералу надо было отправляться во Францию.

Гурго действительно сейчас же отправился в Лонгвуд и попросил доложить о себе императору. Наполеон в первый момент хотел ответить отказом - он предполагал, что Гурго собирается настаивать на разрешении остаться на острове, ждал упреков, протеста, но в конце концов все-таки решился повидаться с Гурго - он не мог отказать в последней просьбе человеку, когда-то так много сделавшему для него.

Свидание Наполеона с Гурго было окончательным и решительным. Но когда генерал подробно рассказал Наполеону о проекте бегства, затеянном двумя смельчаками, император в силу какой-то жестокой фантазии порывисто распахнул двери в соседнюю комнату и сказал:

- Войдите к нам, графиня, мы нуждаемся в ваших советах. Вы разумная женщина и можете помочь нам.

Затем он ввел графиню в комнату, к великому смущению Гурго, который краснел, бледнел, мялся, но так и не мог пересказать графине то, что только сообщил императору.

Тогда сам Наполеон принялся рассказывать графине, в чем дело, и с обычной краткой деловитостью посвятил ее в суть проекта.

- Так вот, - закончил он, - теперь взвесьте все это и скажите, как нам быть. Я придаю большое значение вашему мнению, так как вы намного превосходите женщин чисто мужским складом ума. Вы слышали, что мне предлагают. Вы знаете, что французы не забыли своего императора и жаждут его возвращения на трон. С помощью смельчаков-флибустьеров мне удастся добраться до французских вод, а там меня примут с распростертыми объятиями, так как народ устал от нетерпимого и фанатично настроенного правительства Бурбонов. Они не сдержали ни одного из своих обещаний. Когда они поднимали против меня южан, то уверяли их, будто воинская повинность будет уничтожена, а налоги облегчены. Но, к счастью для Франции, воинская повинность до сих пор существует там так же, как и в мои времена, а налоги неимоверно возросли. Поэтому не вызывает сомнения, что стоит мне ступить на землю Франции, как батальоны начнут формироваться сами собой. Так кажется мне. Теперь скажите же, графиня, что вы думаете обо всем этом? Не бойтесь, говорите совершенно откровенно!

Графиня Монтолон, бывшая действительно очень умной женщиной, быстро взвесила в уме все шансы этого проекта и главным образом все выгоды и невыгоды его лично для нее самой. Она понимала, что это предприятие может удасться, что корона может еще засиять на склоне лет на челе Наполеона. Понимала она и то, что бегство с такого далекого острова произведет сильное впечатление на умы, что французы, обожающие геройство и смелость, способны пойти за императором уже в силу той легендарности, которой он будет окружен после такой дерзкой выходки. Но что выгадает она сама от этого?

Только недавно в ее жизни произошла громадная перемена, и настолько же, насколько ранее она жаждала возвращения во Францию, возможности уехать с этого угрюмого, дикого, нездорового острова, теперь она боялась этого возвращения. Император стал для нее не только господином и повелителем: он стал ее возлюбленным, и на этом уединенном острове она была почти императрицей. Но если он вернется к былой жизни походов и приключений, если он в конце концов вновь воссядет на трон, то разве слава и опасности не отвлекут его взора от нее? Станет ли Наполеон считаться с какой-то любовницей, когда ринется по пути славы, который должен привести его с острова Святой Елены в Тюильри? Наполеон был не из тех мужчин, которые подчиняются власти женщины.

Значит, все ее счастье зависело только от пребывания Наполеона на острове.

Пораздумав над этим, она торопливо заговорила:

- Ваше величество, если бы дело касалось только вашей личной участи, то я стала бы горячо советовать вам пуститься в это предприятие. Но если я дрожу за вашу жизнь, то дрожу также и за вашу славу...

- Что вы хотите сказать этим? - быстро спросил ее Наполеон, нахмурив лоб.

- Предположите, ваше величество, что, несмотря на все меры предосторожности, на всю храбрость и преданность, вам не удастся пробиться через море! Представьте себе, что вы попадете в руки англичан. Что они сделают с вами? Они будут судить вас военным судом, и это даст возможность Хадсону Лоу выместить на вас всю свою жестокость.

- Да, вы правы, - сказал Наполеон, который вдруг стал очень мрачным. - Со мной обойдутся так же, как с Мюратом. В эту игру мне играть не стоит.

- Нет, ваше величество, вам нужно подождать, пока Франция, утомленная правлением Бурбонов, сама призовет вас. Вы должны покинуть остров Святой Елены, но в сопровождении громадной французской эскадры; вы должны быть желанным гостем во Франции; она сама должна молить вас вернуться! А потом, подумайте о своем сыне. Пока вы остаетесь здесь, его права на престол в случае падения Бурбонов остаются незыблемыми и можно с уверенностью сказать, что когда-нибудь на троне Франции воцарится император Наполеон Второй. Но если вы убежите из плена и снова с оружием в руках возникнете перед Европой, то, как знать, на какие крайности пустятся коалиционные монархи! Нет, ваше величество, во имя короны, во имя жизни вашего сына заклинаю вас отказаться от этого плана!

- Вы правы, графиня, - сказал Наполеон. - Я знаю, что будущее принадлежит мне и что пытки, которым подвергают меня здесь англичане, не пройдут бесследно. Будущее отомстит за меня, французы с криками восторга будут приветствовать моих потомков... Я должен страдать и умереть на этой скале: это будет первой ступенью трона будущих Наполеонов!

- Отлично сказано, ваше величество!

- Нет! - с силой продолжал Наполеон. - Я не должен бежать как заурядный авантюрист. Гурго, поблагодарите от меня этих храбрецов! Скажите им, что я не хочу нового кровопролития ради меня. Пусть они вернутся на родину и скажут всем тем, кто остался мне верным, что император отказывается вернуться во Францию иначе как в качестве признанного всем народом повелителя, которого сам народ с криками торжества внесет на руках во дворец. Но в качестве вождя шайки флибустьеров, с помощью корсаров - нет, так он не вернется!

- Я понял, ваше величество, - сказал Гурго. - Я передам им ваше решение. Вы желаете видеть их?

- Нет, нет! - сказал Наполеон. - Повсюду найдутся предатели, и эти герои только рискуют скомпрометировать себя свиданием со мной. Скажите им просто, Гурго, что я благодарю их, а сами возвращайтесь в Европу и объявите там всем и каждому, что Наполеон оставит остров Святой Елены только императором!

Он пожал руку Гурго, показывая ему этим, что аудиенция закончена.

В то время как барон возвращался к Элфинстону и ла Виолетту, чтобы сообщить им о результатах разговора с Наполеоном, графиня де Монтолон, бросившись в объятья императора, шепнула ему:

- Ваше величество! Вы хорошо поступили! Вы всегда и во всем остаетесь великим, как мир!

Лепеллетье Эдмон - Мученик англичан. 4 часть., читать текст

См. также Лепеллетье Эдмон (Lepelletier) - Проза (рассказы, поэмы, романы ...) :

Наследник великой Франции. 1 часть.
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ СЕКРЕТАРЬ ФРАНЦ I Стоя в своем большом рабочем кабинете в...

Наследник великой Франции. 2 часть.
Шарль Лефевр оставил ей по духовному завещанию довольно крупный капита...