Коллинз Уилки
«Черная ряса (The Black Robe). 2 часть.»

"Черная ряса (The Black Robe). 2 часть."

- То есть уходит он вас и сестер?

- Да. Месяца два назад он пропал у нас. Только вчера его возвращение сняло с нас страх, который я даже не могу описать вам. Мы не знаем, где он был и с кем провел время своего отсутствия. Никакими способами невозможно заставить его рассказать об этом. Сегодня утром мы подслушали, как он говорил сам с собой.

Стелла спросила, не говорил ли он о дуэли.

- Никогда. Он, кажется, забыл о ней. Сегодня утром мы слышали только два-три отдельных слова, о какой-то женщине и потом еще что-то, кажется, намек на чью-то смерть. Прошлой ночью, когда он ложился спать, я была около него и мне показалось, что он что-то скрывает от меня. Я сложила его платье, кроме жилета, как вдруг он выхватил его у меня и подложил себе под подушку. Я не могу осмотреть жилет так, чтобы он не знал этого. Он спит чрезвычайно чутко, как только подойдешь к нему, он тотчас же просыпается. Извините, что я утомляю вас такими подробностями, интересными только для нас. Но вы по крайней мере поймете постоянный страх, в котором мы находимся.

- В вашем несчастном положении, - сказала Стелла, - я бы попыталась расстаться с ним - то есть поместить его куда-нибудь, где бы за ним был медицинский надзор.

Лицо матери приняло еще более грустное выражение.

- Я уже справлялась об этом, - отвечала она. - Прежде он должен, провести ночь в работном доме, чтобы быть принятым как не имеющий средств в дом призрения. О, моя дорогая, должно быть, во мне еще есть остаток гордости! Он теперь мой единственный сын. Отец его был генералом французской армии, я выросла между людьми благородными по происхождению и воспитанию - я не могу отвести своего мальчика в работный дом!

Стелла поняла ее.

- Я сочувствую вам от всего сердца, - сказала она. - Поместите его в частный приют, где бы он был под надзором знающего и доброго человека, и позвольте мне, прошу вас, открыть свое портмоне.

Но вдова упорно отказывалась.

Стелла настаивала:

- Может быть, вы не знаете частного приюта, которым могли бы быть довольны?

- Я знаю такой приют. Добрый доктор, лечивший мужа во время его последней болезни, указал мне на него. Один из его друзей открыл у себя приют для нескольких больных и берет за них только то, что стоит их содержание. Сумма немыслимая для меня. Вот в чем заключается искушение, о котором я упомянула. В случае своей болезни я могла бы принять от вас несколько фунтов, потому что надеялась бы впоследствии заплатить их. Но взять большую сумму - никогда!

Она встала, будто желая положить конец свиданию.

Стелла перебрала все доводы, чтобы убедить ее, но напрасно! Мирный спор между ними продолжался бы еще долго, если бы их не прервали звуки, снова донесшиеся до них из соседней комнаты.

На этот раз, звуки не только сносные, но даже приятные: бедный мальчик наигрывал на флейте или кларнете песенку из французского водевиля.

- Теперь он счастлив, - сказала мать, - он музыкант от природы, пойдите посмотрите на него.

Новая мысль пришла в голову Стелле.

Она преодолела свое нежелание видеть мальчика, связанного несчастьем таким роковым образом с жизнью Ромейна.

Когда мадам Марильяк направилась к двери в другую комнату, она быстро вынула из портмоне банкноты и сложила так, чтобы их легко можно было спрятать в руке.

Она последовала за вдовой в соседнюю комнату.

Мальчик сидел на постели. Он положил свою флейту и поклонился Стелле. Его длинные, шелковистые волосы спускались по плечам. Одно только в его нежном лице указывало на расстроенные умственные способности - его большие кроткие глаза смотрели без выражения, как стеклянные.

- Вы любите музыку, мадемуазель? - спросил он ласково.

Стелла попросила его еще раз сыграть песенку.

Он с гордостью исполнил ее желание.

Его сестре присутствие постороннего лица, казалось, было неприятно.

- Работа стоит, - сказала она, уходя в переднюю комнату.

Мать ее дошла с ней до двери, делая необходимые указания в работе.

Стелла воспользовалась случаем. Она положила деньги в карман куртки мальчика.

- Отдай их матери, когда я уйду.

Она была уверена, что в таком случае мадам Марильяк не устоит против искушения. Она могла противиться многому, но не могла противиться сыну.

Мальчик кивнул, давая знать, что понял ее. В следующую минуту он положил флейту и на лице его отразилось удивление.

- Вы дрожите! - сказал он. - Вы испугались?

Она действительно испугалась. Уже одно прикосновение к нему заставило ее содрогнуться. Не охватило ли ее предчувствие какого-нибудь несчастья при минутном соприкосновении с ним?

Мадам Марильяк, обернувшись, заметила волнение Стеллы.

- Неужели мой бедный мальчик испугал вас? - спросила она.

Не успела Стелла ответить, как кто-то постучался в дверь. Вошел слуга леди Лоринг и в деликатных выражениях передал Стелле приказание своей госпожи:

- Мисс, не угодно ли вам будет пожаловать вниз, вас там ждут.

Стелла была рада в эту минуту всякому предлогу уйти.

Она пообещала снова вернуться через несколько дней. Прощаясь с ней, мадам Марильяк поцеловала ее в лоб. Нервы Стеллы все еще чувствовали потрясение, произведенное минутным прикосновением к мальчику. Спускаясь по ступеням, она дрожала так, что должна была опереться на руку слуги. По природе она не была застенчива. Почему же теперь так испугалась?

* * *

Экипаж леди Лоринг ожидал Стеллу у выезда на улицу, и кругом собрались все дети из околотка, восторгаясь каретою. Леди инстинктивно опередила слугу, отворив дверцу.

- Садись! - закричала она. - О, Стелла, ты не знаешь, как напугала меня! Боже мой, ты сама, кажется, напугалась! От каких негодяев я освободила тебя! Возьми мой флакон и расскажи мне все.

Свежий воздух и ободряющее присутствие ее подруги оживили Стеллу. Она настолько пришла в себя, что смогла описать свое свидание с семьей генерала и ответить на вопросы, вызываемые рассказом. Последний вопрос леди Лоринг был в то же время и самым важным:

- Как же ты намерена теперь поступить с Ромейном?

- Как только приедем домой, я напишу ему.

Этот ответ по-видимому очень встревожил леди Лоринг.

- Ты не выдашь меня? - сказала она.

- Как это?

- Не сообщишь Ромейну, что я рассказала тебе о дуэли?

- Конечно, нет. Я тебе покажу письмо, прежде чем отправлю его почтой.

Успокоенная этим заявлением, леди Лоринг вспомнила затем о майоре Гайнде.

- Можно рассказать ему, что ты сделала?

- Конечно, можно, - отвечала Стелла. - Я ничего не скрою от лорда Лоринга и попрошу его написать майору. Пусть он напишет, что, узнав от тебя, в чем дело, я навела необходимые справки и сообщила Ромейну благоприятный результат, добытый с их помощью.

- Нетрудно написать письмо, моя милая, но трудно сказать, что подумает о тебе потом майор Гайнд!

- А какое мне дело до того, что подумает майор Гайнд?

Леди Лоринг взглянула на нее с плутовской улыбкой.

- Ты с таким же равнодушием относишься и к мнению Ромейна? - спросила она.

Стелла покраснела.

- Старайся говорить серьезно, когда дело идет о Ромейне, - отвечала она. - Его доброе мнение - для меня жизнь.

Час спустя важное письмо к Ромейну было написано.

Стелла со всеми подробностями рассказала о случившемся, опустив только две подробности: во-первых, она ничего не сообщала о том, что вдова упомянула о смерти сына, и о том, как эта смерть повлияла на младшего брата. Описывая мальчика, она упомянула только, что он слаб рассудком и должен постоянно быть под надзором. Во-вторых, она дала понять Ромейну, что объясняет участие, принимаемое им в семье генерала, мотивами обыкновенной благотворительности.

Письмо оканчивалось следующими строками:

"Отваживаясь, вопреки всем правилам приличия, являться безо всякого приглашения с вашей стороны вашей представительницей, я могу привести в свое оправдание только одно - мое доброе намерение.

Мне казалось жестоким по отношению к этим беднякам и несправедливым к вам, ввиду вашего отсутствия, откладывать безо всякой пользы исполнение вашего доброго намерения, которое вы, без сомнения, уже обдумали прежде. Составляя мнение о моем поведении, прошу вас помнить, что я всеми силами старалась не скомпрометировать вас. Мадам Марильяк видит в вас только благотворителя, предлагающего помочь ей и остаться неизвестным. Если, несмотря на это, вы не одобрите мой поступок, я не скрою от вас, что это огорчит и обидит меня, я так желала помочь вам, когда другие колебались. Я должна буду утешиться воспоминанием, что познакомилась с прекрасной и благородной женщиной и что, быть может, избавила ее сына в будущем от опасности, которую не могу определить. Вы окончите то, что я начала. Будьте снисходительны ко мне, если я нечаянно сделала вам неприятное, - я же с благодарностью буду вспоминать тот день, когда приняла на себя роль милостынника мистера Ромейна".

Леди Лоринг два раза прочла заключительные слова письма.

- Я думаю, что конец твоего письма произведет на него желаемое действие, - сказала она.

- Если оно принесет мне в ответ ласковое письмо. Вот все, чего я от него желаю.

- Если оно произведет какое-нибудь впечатление, - продолжала леди Лоринг, - то это будет не единственной результат.

- Что же еще оно может сделать?

- Вернуть Ромейна тебе.

Эти слова скорее изумили Стеллу, чем придали ей бодрости.

- Вернуть Ромейна ко мне? - повторила она. - О, Аделаида, как бы я желала надеяться, как ты!

- Отошли письмо на почту, - сказала леди Лоринг, - а там увидим!

ХIII. Переписка отца Бенвеля

1

Артур Пенроз к отцу Бенвелю

"Преподобный и дорогой отец!

Когда я имел честь в последний раз видеться с вами, вы дали мне поручение письменно уведомить вас о результатах наших религиозных бесед с мистером Ромейном.

Обстоятельства сложились таким образом, что было бы неуместно отнимать у вас время длинными разглагольствованиями по этому предмету. Превосходные книги, указанные вами мистеру Ромейну, произвели на него сильное впечатление. Он сделал некоторые возражения, которые я старался опровергнуть, как умел, но пообещал рассмотреть мои аргументы с самым серьезным вниманием как можно скорее. Я не в состоянии словами выразить вам, как счастлив, что имею надежду восстановить его душевное спокойствие - другими, более подходящими словами - совершить его обращение! Я уважаю и восхищаюсь мистером Ромейном, я даже, можно сказать, люблю его.

Подробности, которых недостает в этом кратком донесении, я буду иметь честь лично передать вам. Мистер Ромейн не желает долее скрываться от своих друзей. Сегодня утром он получил письмо, изменившее все его планы и заставившее принять решение о возвращении в Лондон. Мне не известно ни содержание письма, ни имя писавшего. Но приятно было видеть, что чтение этого письма сделало Ромейна счастливым.

Завтра вечером надеюсь лично выразить вам мое почтение".

2

Мистер Битрек к отцу Бенвелю

"Сэр! Справки, наведенные мною по вашему поручению, в одном отношении оказались удачны.

Я могу сообщить вам, что некоторые события в жизни мистера Винтерфильда, бесспорно, связаны с молодой леди по имени мисс Стелла Эйрикорт.

Однако нелегко было выявить связь этих обстоятельств. Судя по подробному донесению того лица, которому я поручил это дело, существуют серьезные причины скрывать эти факты. Я упоминаю об этом не для того, чтобы разочаровать вас, но чтобы приготовить вас к задержкам, могущим встретиться на нашем пути.

Прошу вас доверять мне и дать время - я отвечаю за результат".

Книга вторая

I. Бал с сандвичами

Прекрасная весна после необыкновенно суровой зимы обещала удачный сезон в Лондоне.

Между увеселениями сезона в тесной сфере, имеющей притязания называть себя горделивым именем общества, всеобщее любопытство было возбуждено известием о вечере, даваемом леди Лоринг, под странным названием: "Бал с сандвичами".

Приглашения были сделаны к необыкновенно раннему часу, и все поняли, что гостям не будет предложено обычного солидного ужина. Одним словом, вечер леди Лоринг явился смелым протестом против поздних часов и тяжелых пиров в полночь. Молодежи нравилась предполагаемая реформа. Старшие же отказывались высказать свое мнение до вечера.

В небольшом тесном кружке самых близких друзей леди Лоринг толковали, что предполагались существенные нововведения в закусках и что терпение гостей подвергнется суровому испытанию. Мисс Нотман, экономка, вежливо угрожавшая выходом в отставку со скромной пенсией после знаменитого дела яичницы с устрицами, решила привести свое намерение в исполнение, когда услышала, что ужина не будет.

- Моя привязанность к семейству может многое вынести, - сказала она, - но если леди Лоринг обдуманно дает бал без ужина, то мне придется пристроиться в другом месте или самое лучшее убраться из дому.

Считая мисс Нотман представительницей известного класса, приходилось считать успех этого нововведения сомнительным.

В назначенный вечер гости сделали одно приятное открытие, когда вошли в приемные комнаты. Им было предоставлялось право развлекаться кому как нравится.

Гостиные предназначались для танцев, а картинная галерея была обращена в музыкальную комнату. Игроки в шахматы и карты находили отдаленные и покойные кабинеты, специально приготовленные для них. Лица, занимающиеся только серьезными разговорами, смогли уютно устроиться. А влюбленные, серьезные или несерьезные, открыли полуосвещенный зимний сад со множеством укромных уголков.

За исключением зимнего сада, куда бы ни направлялись гости, всюду они встречали столики, красиво убранные цветами и сотнями маленьких тарелочек белого китайского фарфора со всевозможными сандвичами. Здесь стремились удовлетворять самые разнообразные вкусы. Люди с обыкновенным вкусом находили говядину и ветчину на тоненьких ломтиках хлеба из совершенно неизвестной, необыкновенно нежной муки. Других, вкусу которых было не так легко угодить, соблазняли сандвичи из вкусного соединения цыпленка с трюфелями, превращенными в мягкую, нежную массу, прилипавшую к хлебу, как масло. Иностранцы, пробовавшие все и не имевшие ничего против чеснока, находили лучшие соусы Германии и Италии превращенными в английские сандвичи. В этом же виде анчоусы и сардинки привлекали мужчин, желавших создать искусственную жажду. Удостоверившись сначала, что поданное шампанское останется приятным воспоминанием на других вечерах этого сезона, публика поняла и то, что запас закусок, соблазнявших всех, был неистощим. Где бы ни были гости и чем бы они ни были заняты, всюду появлялись маленькие белые тарелочки и постоянно возбуждали их аппетит. Гости ели так, как никогда перед тем, и старинное английское предубеждение против всякого нововведения было наконец побеждено. Общее мнение объявило, что бал с сандвичами был прекрасной идеей, выполненной превосходно.

Многие гости оказали хозяйке любезность, приехав в ранний час, обозначенный в приглашении. Одним из них был майор Гайнд.

Леди Лоринг воспользовалась первым удобным случаем, чтобы поговорить с ним наедине.

- Я слышала, вы были не совсем довольны, когда вам передали, что мисс Эйрикорт взялась вместо вас за справки? - спросила она.

- Я счел это несколько смелым решением, - отвечал майор, - но так как вдова генерала оказалась леди в лучшем смысле этого слова, то романтическое приключение мисс Эйрикорт закончилось благополучно. В другой раз я бы посоветовал мисс Эйрикорт не рисковать так.

- Вам известно мнение Ромейна об этом?

- Нет еще. С самого приезда я был слишком занят. Извините меня, леди Лоринг, кто эта прелестная особа в палевом платье? Мне кажется, я уже где-то встречал ее?

- Эта прелестная особа - та самая смелая леди, поступка которой вы не одобряете.

- Мисс Эйрикорт?!

- Да.

- Я беру назад свои слова, - воскликнул безо всякого зазрения совести майор Гайнд. - Такая женщина, как она, может делать все, что ей угодно. Она смотрит сюда. Прошу вас, представьте меня ей.

Представив майора, леди Лоринг вернулась к гостям.

- Мне кажется, мы уже встречались прежде, майор Гайнд? - спросила Стелла.

Ее голос дополнил недостающее звено в памяти майора. Вспомнив, как на пароходе она смотрела на Ромейна, он начинал смутно понимать необъяснимое участие, принимаемое мисс Эйрикорт в семействе генерала.

- Да, я прекрасно помню, - отвечал он, - это было во время переезда из Булони в Фолькстон, мы ехали с другом. Вы с ним без сомнения встречались после?

Он сделал этот вопрос из простой формальности, а сам подумал про себя:

- Вот еще одна полюбила Ромейна, и ничего не выйдет из этого.

- Вы простили мне, что я вместо вас отправилась в Кемп-Гилл? - спросила Стелла.

- Я должен быть благодарен вам, - отвечал майор. - Бедняки получили немедленную помощь. Благодаря вашей способности убеждать вы достигли результатов, которых я бы, может быть, не добился. Сам Ромейн, вернувшись в Лондон, был у них?

- Нет, он желает остаться неизвестным. Пока он согласился вести дело через меня.

- Пока? - повторил майор Гайнд.

Нежное личико Стеллы покрылось легким румянцем.

- Мне удалось уговорить мадам Марильяк принять сумму, данную мною ее сыну. Бедняга теперь пользуется заботливым уходом в одном частном приюте. В этом отношении нельзя сделать ничего больше.

- А мать ничего не хочет предпринимать?

- Ничего, ни для себя, ни для дочери, пока у них есть работа. Я не могу передать вам, как прекрасно и с каким терпением она говорит о своей тяжелой участи. Но ее здоровье может не выдержать - и очень возможно, что мне придется в скором времени уехать из Лондона.

Она остановилась и, покраснев еще сильнее, продолжила:

- Вдова может заболеть в мое отсутствие, и поэтому мистер Ромейн хочет просить вас время от времени справляться о семье, пока меня не будет здесь.

- Я с удовольствием сделаю это, мисс Эйрикорт. Ромейна ждут здесь сегодня?

Она радостно улыбнулась, посмотрев в сторону. Любопытство майора было возбуждено - он посмотрел также в ту сторону, куда был обращен ее взгляд.

Как бы в ответ на его вопрос сам Ромейн в эту минуту показался в дверях.

Что могло привлечь нелюдимого ученого на вечер? Глаза майора Гайнда были настороже. В то время, когда Ромейн и Стелла подали руку друг другу, майор Гайнд понял, что мисс Эйрикорт была причиной появления его друга. Припомнив ее минутное замешательство, когда она указала на возможность отъезда из Лондона и на намерение Ромейна просить его заменить ее на это время, майор с поспешностью военного, не терпящего замедления, дал свое заключение:

- Я ошибся, - подумал он, - наконец и мой неуязвимый друг ранен. Когда эта очаровательная особа соберется уезжать из Лондона, на ее багаже будет написано: "мистрис Ромейн".

- Вы сделались совершенно иным человеком с тех пор, как мы виделись с вами, - сказал он зло.

Стелла тихонько отошла, предоставляя им возможность свободно разговаривать. Ромейн не воспользовался удобным случаем, чтобы открыться своему другу. Каковы бы ни были в действительности отношения между ним и мисс Эйрикорт, они, по-видимому, пока хранились в тайне.

- Мое здоровье немного улучшилось в последнее время, - вот все, что он ответил.

Майор понизил голос до шепота:

- Ваши припадки... - начал было он.

Ромейн перебил его.

- Я не хочу, чтобы весь свет знал о моей болезни, - ответил он также шепотом, но раздражительно. - Посмотрите сколько здесь народу! Когда я говорю вам, что мне лучше, вы должны были догадаться, что это значит.

- Есть какая-нибудь видимая причина для улучшения? - продолжал расспрашивать майор, добиваясь подтверждения своего заключения.

- Нет никакой, - ответил Ромейн резко.

Но резкие ответы не могли обескуражить майора Гайнда.

- Мы с мисс Эйрикорт вспоминали нашу встречу на пароходе, - продолжал он. - Помните ли вы, с каким равнодушием вы относились к этой прелестной девушке, когда я спросил, не знаете ли вы ее? Я рад, что теперь ваш вкус переменился к лучшему. Желал бы я быть так хорошо знаком с ней, чтобы пожать ей руку, как вы.

- Гайнд! Когда молодой человек говорит глупости, его извиняет юность. Вы же, даже в глазах друзей, уже переступили границу возраста, которому все прощается.

С этими словами Ромейн отошел.

Неисправимый майор ловко ответил на укоризну:

- Припомните, что я первый из ваших знакомых поздравил вас.

Он тоже отошел и направился к столу с сандвичами и шампанским.

Между тем среди блестящей толпы гостей Стелла заметила одиноко стоящего Пенроза. Для нее было достаточно того, что секретарь Ромейна был в то же время и его другом. Проходя мимо именитых гостей, искавших случая поговорить с ней, она подошла к застенчивому, нервному, грустному Пенрозу и сделала все возможное, чтобы улучшить его настроение.

- Кажется, мистер Пенроз, вам здесь не особенно нравится?

Произнося эти слова, она остановилась. Пенроз смотрел на нее застенчиво, но с таким выражением участия, какое она еще ни разу не подмечала в нем.

- Неужели Ромейн рассказал ему все? - подумала она.

- Здесь прекрасно, мисс Эйрикорт, - отвечал он тихо и спокойно.

- Вы приехали сюда с мистером Ромейном? - спросила она.

- Да. Я по его совету принял приглашение, которым леди Лоринг почтила меня. Я не привык к таком обществу, но был бы готов и на гораздо большие жертвы, лишь бы сделать приятное мистеру Ромейну Она ласково улыбнулась. Такая искренняя привязанность к человеку, которого она любила, понравилась ей и тронула ее. Желая найти тему для разговора, способную заинтересовать его, она преодолела свою антипатию к домашнему духовнику.

- Отец Бенвель будет здесь сегодня? - спросила она.

- Вероятно, мисс Эйрикорт.., если только вовремя вернется в Лондон.

- Он давно уехал?

- С неделю.

Не зная, что сказать дальше, Стелла продолжала оказывать любезность Пенрозу, притворяясь, что интересуется отцом Бенвелем.

- Ему предстоит далекий путь до Лондона? - спросила она.

- Да, он едет из Девоншира.

- Из южного Девоншира?

- Нет. Он был в северном Девоншире, в Кловелли.

Улыбка мгновенно исчезла с ее лица. Почти не скрывая стоящего ей усилия и нетерпения, с которым ожидала ответа, она задала еще один вопрос:

- Окрестности Кловелли знакомы мне, - сказала она. - Может быть, отец Бенвель в гостях у кого-нибудь из моих тамошних знакомых?

- Я ничего не могу сказать вам, мисс Эйрикорт. Письма его преподобия пересылаются в гостиницу. Кроме этого, мне ничего неизвестно.

С легким наклоном головы, она обернулась в сторону прочих гостей, посмотрела назад и, в последний раз обратившись к нему, приветливо сказала:

- Если вы любите музыку, мистер Пенроз, то советую вам пойти в картинную галерею: там собираются играть квартет Моцарта.

Пенроз поблагодарил ее, отметив при этом, что ее голос и манеры сделались крайне сдержанны.

Стелла вернулась в комнату, где хозяйка принимала гостей. Леди Лоринг была в это время одна и сидела на диване. Стелла нагнулась к ней и сказала, слегка понизив голос:

- Если отец Бенвель приедет сегодня вечером, постарайтесь узнать, что он делал в Кловелли.

- Кловелли? - повторила леди Лоринг. - Не деревня ли это близ Винтерфильда?

- Да.

II. Вопрос о браке

В то время когда Стелла отвечала леди Лоринг, одна очень живая гостья слегка коснулась веером ее плеча.

Этой гостьей была очень маленькая женщина, со сверкавшими глазками и постоянной улыбкой на лице. Ее природные прелести, подправленные с помощью пудры и румян, выставлялись напоказ благодаря обнаженным плечам, рукам и глубокому декольте.

Материала на платье пошло немного, но по качеству материи и своему фасону оно было совершенством. Более прелестного цвета, фасона и работы никогда не появлялось даже на модных картинах. Ее светлые волосы были причесаны бахромой и локонами по моде, известной нам только по портретам времен Карла Второго. Она была не совсем молода, не совсем стара, и только голос ее звучал с легкой хрипотой вследствие утомления от беспрестанной болтовни в течение многих лет. К этому можно прибавить, что она была подвижна, как белка, и игрива, как котенок. Но будем говорить об этой леди с некоторой сдержанностью по той веской причине, что она мать Стеллы.

Девушка быстро обернулась при легком касании веера.

- Мама, - воскликнула она, - как вы меня испугали!

- Дорогое дитя, - сказала мистрис Эйрикорт, - ты от природы беспечна, и тебя следует пугать. Ступай в соседнюю комнату, там ждет тебя мистер Ромейн.

Стелла несколько отшатнулась и взглянула на мать с неописанным изумлением.

- Возможно ли, что вы его знаете? - спросила она.

- Мистер Ромейн не бывает в обществе, а то бы мы давно встретились, - возразила мистрис Эйрикорт. - Он замечательная личность. Я увидела его, когда он пожимал тебе руку, этого для меня было вполне достаточно, и я отрекомендовалась ему как твоя мать. Он несколько важен и холоден, но узнав, кто я, сделался гораздо любезнее. Я предложила ему отыскать тебя. Он очень удивился. Мне кажется, он принял меня за твою старшую сестру, ведь между нами нет ни малейшего сходства, не так ли, леди Лоринг? Она похожа на своего бедного, дорогого отца, он также от природы был беспечен.

Оживись, мое милое дитя, ты наконец выиграла приз в большой лотерее. Если я когда-либо видела влюбленного человека, то это - мистер Ромейн. Я физиогномистка, леди Лоринг, и узнаю страсти по лицу. О, Стелла! Что за поместье аббатство Венж! Однажды я проезжала этой дорогой, отправляясь в соседнее имение. Роскошь! Потом, есть еще и другое состояние, доставшееся ему после смерти тетки: двенадцать тысяч годового дохода и вилла в Гайгете! И моя дочь может сделаться хозяйкой всего этого, если надлежащим образом разыграет свою карту. Каково вознаграждение за все то, что мы выстрадали из-за этого чудовища Винтерфильда!

- Мама, прошу вас!..

- Стелла, не прерывай меня, когда я говорю тебе для твоей же собственной пользы. Я не знаю более несносной особы, леди Лоринг, чем моя дочь, и все-таки я люблю ее. Я готова пройти сквозь огонь и воду для моей прелестной девочки. На прошедшей неделе я была на свадьбе и думала о Стелле. Церковь была набита битком! Сто человек присутствовали на свадебном завтраке. Что за кружева были на невесте! Никаким языком невозможно описать их! Десять подруг невесты были в голубых платьях с серебром. Архиепископ провозгласил здоровье жениха и невесты так нежно, трогательно, что некоторые из нас заплакали. Я подумала о своей дочери. О, если б мне увидеть Стеллу главной виновницей, так сказать, подобного торжества! Только у нас было бы по крайней мере двенадцать подруг у невесты, и я бы заменила голубые платья с серебром на зеленые с золотом. Это повредит цвету лица, скажете вы, но для этого есть искусственные средства - по крайней мере, мне так говорили.

Что за дом будет для свадьбы - смелое предложение - не правда ли, дорогая леди Лоринг! Гостиная для приема и картинная галерея для завтрака! Я знаю архиепископа, он должен венчать тебя, моя дорогая. Но отчего же ты не идешь в ту комнату? Вот она, твоя природная беспечность! Часто я выражала твоему покойному отцу сожаление, что у тебя нет моей энергии.

Пойдешь ты? Да, дорогая леди Лоринг, мне хотелось бы выпить бокал шампанского и съесть еще кусочек прекрасного сандвича с цыпленком. Если ты, Стелла, не пойдешь сейчас же, то я, забыв все правила приличия и твой возраст, вытолкну тебя вон.

Стелла уступила необходимости.

- Удержи ее, если можешь, - шепнула она леди Лоринг в момент наступившего молчания.

Мистрис Эйрикорт не могла говорить, потому что пила шампанское.

В соседней комнате Стелла нашла Ромейна. Он выглядел озабоченным и раздраженным, но тотчас же просиял, как только она подошла к нему.

- Моя мать разговаривала с вами? - спросила она. - Я боюсь...

- Она ваша мать, - прервал он ее ласково. - Не думайте, что я настолько неблагодарен, чтобы забыть это!

Она взяла его руку и взглянула на него так, что вся ее душа отразилась в этом взоре.

- Пойдемте в более уединенную комнату, - шепнула она.

Ромейн повел ее, оставляя комнату. Никто из них не заметил Пенроза.

Он неподвижно стоял с тех пор, когда Стелла разговаривала с ним, и оставался в своем углу, погруженный в думы - думы нерадостные, что вполне ясно было видно по его лицу. Глаза печально следили за удалявшимися фигурами Стеллы и Ромейна, краска вспыхнула на его угрюмом лице. Подобно многим людям, привыкшим жить в одиночестве, у него была привычка во время сильного возбуждения говорить с самим собою.

- Нет, - сказал он, когда непризнанные влюбленные скрылись за дверью, - нет, оскорбительно требовать от меня это!

Он направился в противоположную сторону, укрылся в приемной комнате от внимания леди Лоринг и незамеченным оставил дом.

Ромейн и Стелла прошли через карточную и шахматную комнаты, повернули в коридор и вошли в зимний сад.

В первый раз они нашли его пустым. Звуки музыки нового танца, доносившиеся сквозь открытые наверху окна бальной залы, оказали неотразимое действие. Те, которые знали танец, жаждали отличиться в нем. Те же, которые только слышали о нем, устремились посмотреть на него и поучиться.

Даже в самом конце девятнадцатого столетия молодые люди и девушки из высшего общества могут серьезно заниматься таким делом, как разучивание нового танца.

Что бы сказал майор Гайнд, увидя Ромейна удаляющимся в один из уголков оранжереи, в котором было место только для двоих?

Но майор забыл о своем возрасте и семействе. Он, как и большинство зрителей, был в бальной зале.

- Мне хотелось бы знать, - сказала Стелла, - чувствуете ли вы, как я тронута вашими добрыми словами, относившимися к моей матери. Сказать вам?

Она обняла его и поцеловала. Он был новичком в любви. Жгучая нежность ее поцелуя и сладостный аромат ее дыхания опьянили его. Много-много раз отвечал он на поцелуй. Она отодвинулась от него и овладела собою с быстротою и уверенностью, непонятными для мужчины. От глубокой нежности она перешла к пустому легкомыслию.

В целях самозащиты она мгновенно сделалась почти так же суетна, как и ее мать.

- Что бы сказал мистер Пенроз, если б увидел нас? - прошептала она.

- Зачем вы заговорили о Пенрозе? Разве вы его видели сегодня вечером?

- Да, он был печален, ему, бедняжке, было не по себе. Я со своей стороны сделала все, чтобы успокоить его, потому что, я знаю, вы его любите.

- Дорогая Стелла!

- Нет, нет не надо!

- Я хочу поговорить серьезно. Мистер Пенроз посмотрел на меня с каким-то странным участием, которое я не в состоянии объяснить. Разве вы облекли его своим доверием?

- Он мне так предан, принимает во мне такое искреннее участие, - сказал Ромейн, - что мне действительно совестно обращаться с ним, как с посторонним. Я должен признаться, что ваше очаровательное письмо заставило меня вернуться из нашей поездки в Лондон. Я решил, что должен лично выразить вам, как хорошо вы поняли меня и как глубоко я чувствую ваше расположение.

- Пенроз по своему обыкновению кротко и с чувством пожал мне руку!

- Я вполне понимаю вас, - сказал он. - Вот и все, что произошло между нами.

- И ничего больше с того времени?

- Ничего!

- Ни одного слова из того, что мы говорили друг другу, когда на прошлой неделе были наедине в картинной галерее?

- Ни слова. Я настолько привык разбирать самого себя, что даже теперь во мне зарождается сомнение. Видит Бог, что я ничего не скрываю от вас, но не эгоизм ли с моей стороны заботиться о своем собственном счастье, Стелла, когда мне следовало бы думать только о вас? Вы знаете, мой ангел, с какою жизнью вам придется связать свою судьбу, когда вы выйдете за меня замуж. Вполне ли вы уверены, что в вас достаточно любви и мужества, чтобы стать моей женой?

Она нежно положила голову на его плечо и взглянула с очаровательной улыбкой.

- Сколько раз мне нужно повторять это, - спросила она, - чтобы вы поверили? Еще раз: во мне достаточно мужества и любви, чтобы стать вашей женой, и я почувствовала это, Луис, когда в первый раз увидела вас! Уничтожит ли это признание ваши сомнения и обещаете ли вы мне никогда более не сомневаться ни в себе, ни во мне?

Ромейн обещал и запечатлел свое обещание поцелуем, на этот раз без" сопротивления.

- Когда же будет наша свадьба? - прошептал он.

Она со вздохом подняла голову с его плеча.

- Если сказать вам откровенно, - ответила она, - я должна поговорить со своей матерью.

Ромейн покорился обязанностям своего нового положения, насколько он их понимал.

- Разве вы уже сообщили вашей матери о наших отношениях? - спросил он. - В таком случае, моя ли это или ваша обязанность - узнать ее желание? Я в этих делах крайне несведущ. Мое личное мнение таково: я должен спросить ее сначала, согласна ли она иметь меня своим зятем, а тогда уже вам можно будет поговорить с нею о свадьбе.

Стелла подумала о склонности Ромейна к скромному уединению и о наклонности своей матери к тщеславию и хвастовству. Она чистосердечно передала ему результат своих размышлений.

- Я боюсь советоваться с матерью о нашем браке, - сказала она.

Ромейн удивился.

- Разве вы думаете, что мистрис Эйрикорт не согласится на него? - спросил он.

Стелла удивилась в свою очередь.

- "Не согласится"! - повторила она. - Я знаю наверно, что мать будет в восторге.

- Так в чем же заключается затруднение?

Был только один способ определенно ответить на этот вопрос. Стелла смело описала мечты матери о свадьбе с приглашенным архиепископом, двенадцатью подругами невесты в зеленых платьях с золотом и с сотней гостей за завтраком в картинной галерее лорда Лоринга.

Ромейн был так ошеломлен, что на минуту буквально лишился языка.

Сказать, что он смотрел на Стеллу, как приговоренный к смерти смотрит на шерифа, объявляющего ему день казни, значило бы оказать несправедливость подсудимому.

Он принял удар не дрогнув и в доказательство своего спокойствия согласился ознаменовать свою свадьбу казнью - завтраком, который его желудок не в состоянии будет переварить.

- Если вы согласны с мнением вашей матери, - начал Ромейн, когда к нему вернулось самообладание, - если такой личный взгляд не помешает вам...

Он не смог продолжить.

Его живое воображение нарисовало ему архиепископа, свадебных подруг и сотню гостей, и голос его невольно оборвался.

Стелла поспешила успокоить его.

- Дорогой мой! Я вовсе не разделяю мнения моей матери, - ответила она нежно. - Я с грустью должна сказать, что у нас очень мало общих симпатий. Свадьбы, по-моему, следует праздновать насколько возможно скромнее, присутствовать должны только близкие и дорогие родственники и никого более. Если же необходимы увеселения, банкеты и сотни приглашенных, то пусть это происходит тогда, когда новобрачные возвратятся домой после медового месяца и начнут серьезную жизнь. Хотя подобные взгляды странны в женщине, но таково мое мнение.

Лицо Ромейна просияло.

- Как мало женщин обладает, подобно вам, здравым умом и тонкостью чувств! - воскликнул он. - Конечно, ваша мать должна уступить, когда услышит, что мы с вами сходимся во взглядах на свадьбу.

Стелла слишком хорошо знала свою мать, чтобы согласиться с мнением, выраженным таким образом. Способность мистрис Эйрикорт придерживаться своих узких идей и упорно настаивать на внушении их другим, когда затрагивались ее общественные принципы, была такова, что ее не могло побороть никакое сопротивление, кроме прямой грубости. Она была способна надоесть как Ромейну, так и своей дочери до крайних границ человеческого терпения в твердой уверенности, что она призвана обращать всех еретиков на истинный путь в деле браков.

Намереваясь говорить о матери по этому поводу со всевозможной сдержанностью, Стелла высказалась, однако, достаточно ясно для вразумления Ромейна. Тогда он сделал другое предложение.

- Не обвенчаться ли нам тайно, - предложил он, - и потом уже сказать об этом мистрис Эйрикорт?

Такое разрешение затруднения, вполне на мужской лад, тотчас же было отвергнуто. Стелла была слишком добрая дочь, чтобы огорчить свою мать поступком, носившим хотя бы тень неуважения.

- О, подумайте, - сказала она, - как поражена и огорчена будет мать! Она должна присутствовать на моей свадьбе!

Ромейну пришла мысль о компромиссе.

- А что вы скажете, - предложил он, - если приготовиться к свадьбе потихоньку, и сказать мистрис Эйрикорт за день или за два, когда уже будет поздно рассылать приглашения? И если ваша матушка будет обманута...

- Она рассердится, - прервала Стелла.

- Прекрасно. Свалите всю вину на меня. Да кроме того при этом могут присутствовать два лица, которых, я уверен, мистрис Эйрикорт рада будет встретить. Вы ничего не возразите против лорда и леди Лоринг?

- Возразить! Они мои самые дорогие друзья, так же, как и ваши.

- Ну, а кого еще пригласили бы вы, Стелла?

- Еще кого? Кого вы хотите, Луис.

- Так я скажу - никого.

- Господи, да когда же это будет?! Мои поверенные могут приготовить брачный контракт через две недели или даже раньше. Вы согласны через две недели?

Он обвил рукою ее талию, а губы его прикоснулись к ее прелестной шейке.

Она была не такая женщина, чтобы прибегать к обычному женскому жеманству.

- Да, - сказала она нежно, - если вы хотите.

Затем она встала и отошла от него.

- Ради меня, Луис, мы не должны долее оставаться здесь вместе.

Только она проговорила это, как музыка в бальной зале прекратилась.

Стелла убежала из зимнего сада.

Первое лицо, встретившееся ей, когда она возвращалась в приемную, был отец Бенвель.

III. Конец бала

Продолжительное путешествие, по-видимому, не утомило патера. Он, как и всегда, был весел, вежлив и так отечески внимателен к Стелле, что ей было совершенно невозможно пройти мимо него с официальным поклоном.

- Я приехал из Девоншира, - сказал он, - поезд по обыкновению опоздал, и я явился сюда самым последним из всех запоздавших гостей. Я не вижу некоторых знакомых лиц в этом восхитительном обществе, например мистера Ромейна. Может быть, его нет в числе гостей?

- О, нет, он здесь.

- Может быть, он уехал?

- Нет, насколько я знаю.

Тон ее ответов побудил отца Бенвеля оставить. Ромейна, и он взялся за другое имя.

- А Артур Пенроз? - осведомился он затем.

- Мистер Пенроз, кажется, уже уехал.

Ответив, Стелла взглянула по направлению леди Лоринг.

Хозяйка составляла центр кружка из дам и мужчин, и отец Бенвель мог бы уехать прежде, чем она освободилась.

Стелла решилась сама сделать попытку, о которой она просила леди Лоринг. Лучше попытаться и потерпеть поражение, чем совсем не пробовать.

- Я спрашивала мистера Пенроза, в какую сторону Девоншира вы отправились, - начала она самым любезным образом. - Я сама немного знаю северный берег, в особенности по соседству с Кловелли.

Ни малейшей перемены не проявилось на лице патера, его отеческая улыбка по-прежнему была выразительна.

- Не правда ли, это восхитительная местность? - сказал он с энтузиазмом. - Кловелли самая замечательная и самая прекрасная деревня в Англии. Я так насладился отдыхом - экскурсиями по морю и по суше, что, знаете ли, чувствую себя опять молодым.

- Он игриво повел бровями и потер свои полные руки с видом такого несказанно-простодушного наслаждения, что Стелла возненавидела его. Она чувствовала, что самообладание покидает ее, под влиянием сильного волнения ее мысли утратили свою обычную последовательность. Пытаясь разгадать замыслы отца Бенвеля, она сознавала теперь, что взялась за дело, требующее более гибких умственных способностей, чем те, которыми она обладала. К ее нестерпимой досаде, она не находила, что бы сказать ему еще.

В эту критическую минуту появилась ее мать, жаждущая новостей о победе над Ромейном.

- Как ты бледна, моя милая! - сказала мистрис Эйрикорт. - Пойдем со мною, тебе следует выпить вина.

Эта ловкая хитрость, желание увлечь в интимный разговор не удались.

- Только не теперь, мама, благодарю вас, - сказала она.

Отец Бенвель, намеревавшийся было благоразумно удалиться, остановился и взглянул на мистрис Эйрикорт с почтительным вниманием. Обстоятельства сложились так, что с его стороны было излишне отыскивать ее. Но так как она сама встретилась ему на пути, то шансы добыть через мистрис Эйрикорт необходимые сведения были не таковы, чтобы ими пренебрегать.

- Ваша матушка? - обратился он к Стелле. - Я буду счастлив, если вы меня представите ей.

Исполнив весьма неохотно процедуру представления, Стелла отошла несколько в сторону. Она не желала принимать никакого участия в разговоре, но имела свои причины остаться поблизости и слышать его.

Через минуту мистрис Эйрикорт со свойственной ей легкостью разразилась потоком неистощимой болтовни. Различие лиц ее не смущало, а разница убеждений ей не препятствовала. Она одинаково была готова быть любезной - как с пуританином, так и с папистом, если только встречалась с ними в хорошем обществе.

- Очень рада с вами познакомиться, отец Бенвель. Кажется, я вас видела на прекрасном вечере у герцога? Я говорю о том вечере, когда мы встречали кардинала по возвращении его из Рима. Премилый старичок, если так фамильярно можно отозваться о князе церкви. Как восхитительно он носит свои новые регалии, все заметили эту патриархальную простоту. Видели ли вы его в последнее время?

Мысль, что орден, к которому он принадлежал, мог особенно интересоваться кардиналом, кроме тех случаев, когда он извлекал из него пользу, втайне забавляла отца Бенвеля. "Как мудра была церковь, изобретя духовную аристократию! - подумал он. - Даже на эту ограниченнейшую из женщин она производит впечатление".

Его ответ был верен принятой им на себя роли человека из низшего духовенства:

- Бедным священникам, подобным мне, сударыня, мало приходится видеть князей церкви в герцогских домах.

Сказавши это с самым приличным смирением, он переменил тему разговора прежде, чем мистрис Эйрикорт успела возобновить свои воспоминания о герцогском вечере.

- Ваша очаровательная дочь и я говорили о Кловелли, - продолжал он. - Я только что провел несколько свободных дней в этой прекрасной местности. Действительно, для меня было сюрпризом, мистрис Эйрикорт, увидеть так много истинно прекрасных поместий в окрестностях. Я в особенности был поражен - вы, может быть, знаете? - Бопарк-Гаузом.

Маленькие, мигающие глазки мистрис Эйрикорт вдруг сделались неподвижны, но это было только одно мгновенье. Однако эта незначительная перемена предвещала неудачу планам патера.

Даже способности глупца могут изощриться в столкновениях с людьми. Мистрис Эйрикорт много лет вращалась в обществе, действуя под эгоистическим влиянием своих личных выгод в соединении с коварными побуждениями, которые скорее всего прививаются к ограниченным умам. Недостойная быть посвященной в тайны, касающиеся других, эта легкомысленная женщина могла быть недоступной хранительницей тайн, касающихся ее самой. Как только патер упомянул косвенно о Винтерфильде, говоря о Бопарке, внутреннее чувство предостерегло ее, как бы говоря: "Ради Стеллы, будь осторожна!"

- О, да, - сказала мистрис Эйрикорт. - Я знаю Бопарк-Гауз, но могу ли я исповедоваться вам? - прибавила она с самой милой улыбкой.

С присущим ему тактом отец Бенвель произнес в ее тоне:

- Исповедь на балу - новость, даже в моей практике, - возразил он со сладчайшей улыбкой.

- Как вы добры, что поощряете меня, - сказала мистрис Эйрикорт. - Нет, благодарю вас, я не сяду. Моя исповедь не будет продолжительна. Мне надо поскорее дать вина моей бедной дочери. Такой знаток человеческой природы, как вы - говорят, что все священники знатоки человеческого сердца, ведь к ним всегда обращаются в затруднительных обстоятельствах, и они выслушивают действительные исповеди - такой знаток должен знать, что мы, бедные женщины, к несчастью, подвержены прихотям и капризам. Мы не можем преодолевать их как мужчины, и милые, добрые мужчины обыкновенно снисходительны к нам. Ну, так вот, знаете ли вы, что поместье Винтерфильда есть один из моих капризов, я говорю прямо. Короче, отец Бенвель, Бопарк-Гауз мне положительно противен, и я думаю, что Кловелли превознесен не в меру. Я не могу подкрепить своего мнения ничем, но все-таки остаюсь при своем, хотя сознаю, что это чрезвычайно глупо с моей стороны, это несколько непоследовательно, но я этому не могу помочь и уверена, что вы меня простите. Нет такого населенного места на земном шаре, которым я не готова была бы интересоваться, за исключением Девоншира. Я так сожалею, что вы туда ездили. В следующий раз, когда у вас будет свободное время, послушайтесь моего совета - поезжайте на материк.

- Мне бы очень этого хотелось, - сказал отец Бенвель, - только я не говорю по-французски. Позвольте мне принести вина мисс Эйрикорт.

Он говорил очень сдержанно и спокойно. Оказав любезность Стелле и взяв от нее пустой стакан, он простился, высказав перед уходом просьбу, вполне охарактеризовавшую его:

- Вы останетесь в городе, мистрис Эйрикорт? - спросил он.

- О, конечно, теперь самый сезон!

- Могу ли я иметь честь зайти к вам и поговорить несколько подробнее о материке?

Он не мог сказать яснее мистрис Эйрикорт, что вполне понял ее и намерен сделать новую попытку. Проживши полжизни и утвердившись в светских хитростях, она тотчас сообщила ему адрес с приличными случаю любезностями.

- В пять часов, по средам, у меня собираются на чашку чаю, отец Бенвель, не забудьте!

Когда он ушел, она отвела дочь в дальний угол.

- Не бойся, Стелла. Этот хитрый старик желает почему-то разузнать о Винтерфильде. Ты не знаешь почему?

- Право, мама, не знаю, я ненавижу его!

- Тише? Ты можешь ненавидеть его сколько тебе угодно, но только будь с ним вежлива! Скажи мне: была ли ты в зимнем саду с Ромейном?

- Да.

- И все идет хорошо?

- Да.

- Милое мое дитя! Боже мой, Боже мой, вино тебе нисколько не помогло, ты бледна по-прежнему. И во всем виноват этот патер! Ну, полно, полно, предоставь отца Бенвеля мне.

IV. На рассвете

Когда Стелла ушла из зимнего сада, бал потерял для Ромейна всю свою прелесть, он вернулся в свою гостиницу. Там его дожидался Пенроз, чтобы поговорить с ним. Ромейн заметил на лице своего секретаря признаки сдерживаемого волнения.

- Случилось что-нибудь? - спросил он.

- Ничего особенно важного, - отвечал грустно и сдержанно Пенроз. - Я только хотел просить вас дать мне отпуск.

- Хорошо. Надолго ли?

Пенроз колебался.

- Перед вами открывается новая жизнь, - начал он, - и если вы надеетесь, что эта жизнь будет счастлива - о чем я молю Бога, то я вам более не нужен, и мы можем не встречаться более.

Голос его задрожал, и он не мог продолжать.

- Не встречаться более?! - повторил Ромейн. - Если вы забыли, любезный Пенроз, сколькими счастливыми днями я обязан вашему обществу, то мне еще не изменила память. Знаете ли вы в самом деле, какова будет моя новая жизнь? Сказать ли вам, что я говорил сегодня вечером Стелле?

Пенроз с мольбой протянул руку.

- Ни слова, - сказал он с жаром. - Окажите мне еще одно одолжение - позвольте мне приготовиться к предстоящей перемене, не делайте никаких признаний, чтобы разубедить меня. Не считайте меня неблагодарным. Я имел причины говорить то, что я сейчас сказал, - назвать их я не могу, но только одно могу вам сказать - это важные причины. Вы говорили о моей преданности вам, если вы хотите вознаградить меня в сто крат более, чем я заслужил, то помните наши разговоры о религии и примите книги, которые я просил вас прочесть, как подарок от друга, любящего вас всем сердцем. Какие бы новые обязанности вы ни приняли на себя, они никогда не совместятся с высшими потребностями души, вспоминайте иногда обо мне; покинув вас, я опять вернусь к уединенной жизни. Мое бедное сердце переполнено братской любовью в этот последний момент, когда я прощаюсь с вами, может быть, навсегда. А что составляет мое единственное утешение? Что помогает переносить мне мою тяжелую участь? Вера, которую я исповедую. Помните это, Ромейн. Если наступит когда-нибудь время горестей, припомните это.

Ромейн был более чем удивлен, он был поражен.

- Зачем вам нужно покидать меня? - спросил он.

- Так будет лучше и для вас, и для нее, если я устраню себя из вашей новой жизни, - возразил Пенроз.

Он протянул руку, Ромейн отказывался отпустить его.

- Пенроз, - сказал он, - я не могу согласиться с вашим решением, дайте мне какую-нибудь надежду. Я должен, я хочу вас видеть снова.

Пенроз грустно улыбнулся.

- Вы знаете, что моя жизненная карьера зависит от моего начальства, - отвечал он. - Но если я останусь в Англии, а вас посетят горести, которые я могу разделить и облегчить, то только дайте мне знать.

Как он ни крепился, слезы показались на его глазах, и он поспешно вышел из комнаты.

Ромейн сел к письменному столу и закрыл лицо руками.

Он вошел в комнату со светлым образом Стеллы в душе, но теперь этот образ исчез, потому что даже любимая женщина не могла разделить с ним горе, снедавшее его. Его мысли были всецело отданы только что покинувшему его твердому, терпеливому христианину - настоящему человеку, безукоризненную честность которого не могло сломить никакое пагубное влияние.

"Вследствие каких неисповедимых судеб человек попадает в среду, недостойную его? О, Пенроз, если бы все священнослужители этого ордена походили на тебя, как легко я был бы обращен в католицизм!" - так думал Ромейн среди утренней тишины. Книги, о которых говорил покинувший его друг, лежали на столе возле него, он открыл одну из них на странице, отмеченной карандашом. Его чувствительная душа была взволнована до глубины.

Перед его глазами были догматы веры, которую проповедовал Пенроз, - у него явилась сильная потребность прочесть их и опять обдумать.

Он поправил лампу и углубился в книгу.

В то время когда он читал, бал в доме лорда Лоринга уже закончился. Стелла и леди Лоринг остались одни и разговаривали о нем, прежде чем разойтись по своим комнатам.

- Прости за откровенность, - сказала леди Лоринг, - я думаю, что ты и твоя матушка немного поторопились заподозрить отца Бенвеля без всякой видимой причины. Тысячи людей ездят в Кловелли и Бопарк-Гауз, одно из самых красивых мест в окрестности. Не руководят ли вашей последней мыслью протестантские предрассудки? Стелла не отвечала, она казалась поглощенной собственными мыслями.

Леди Лоринг продолжала.

- Я готова согласиться с тобой, моя дорогая, если ты только мне скажешь, какую цель может иметь отец Бенвель, разузнавая о тебе и о Винтерфильде?

Стелла вдруг подняла глаза.

- Будем говорить о другом, - сказала она, - признаюсь, я не люблю отца Бенвеля. Как тебе известно, Ромейн ничего не скрывает от меня. Должна ли я иметь от него тайны? Не обязана ли и я сказать ему о Винтерфильде?

Леди Лоринг вздрогнула.

- Ты удивляешь меня, - сказала она, - какое право имеет Ромейн знать это?

- Какое право имею я скрывать от него это?

- Дорогая Стелла! Будь хоть малейший повод к порицанию тебя в этом несчастном деле, я была бы последняя, которая посоветовала бы тебе скрыть его, но ты ни в чем не виновата. Никто, даже тот, который скоро будет твоим мужем, не вправе знать, что ты выстрадала так несправедливо. Подумай, какое унижение даже говорить-то об этом Ромейну!

- Я не смею и думать об этом! - вскричала страстно Стелла. - Но если это моя обязанность...

- Твоя обязанность обсудить последствия, - прервала леди Лоринг. - Ты не знаешь, как подобные вещи могут иногда взволновать ум человека. Он, может быть, вполне отдаст тебе полную справедливость, а между тем могут быть минуты - когда он станет сомневаться, всю ли правду ты ему сказала. Я говорю как опытная замужняя женщина. Не ставь себя в подобное положение относительно мужа, если желаешь счастливой супружеской жизни.

Стелла, однако, не совсем еще была убеждена.

- А что, если Ромейн узнает об этом? - проговорила она.

- Он не сможет узнать этого. Я ненавижу Винтерфильда, но будем к нему справедливы. Он вовсе не так глуп. Ему нужно поддерживать свое положение в свете, и этого достаточно, чтобы зажать ему рот. А что касается других, то есть еще только три человека в Англии, которые могут выдать тебя. Я полагаю, что ты можешь положиться на свою мать, лорда Лоринга и на меня?

Было совершенно бесполезно отвечать на такой вопрос, и прежде чем Стелла успела опять заговорить, голос лорда Лоринга послышался за дверью:

- Как! Вы разговариваете до сих пор! - воскликнул он. - И еще не в постели?

- Войди! - крикнула ему жена. - Послушаем, что думает об этом мой муж, - сказала она Стелле.

Лорд Лоринг слушал с полнейшим вниманием, когда ему передавали предмет разговора. Когда пришло время высказать свое мнение, он, не колеблясь, принял сторону своей жены.

- Если б вы были виноваты, даже в самой незначительной степени, Ромейн имел бы право узнать от вас все, но нам, моя дорогая, известна истина, и мы знаем, что вы чистая, непорочная девушка. Вы во всех отношениях достойны Ромейна, вы знаете, что он вас любит. Если вы расскажете ему эту несчастную историю, он только пожалеет вас. Разве вы нуждаетесь в сожалении?

Эти последние, неоспоримые слова положили конец разговору, и с той минуты эта тема была оставлена.

Еще один человек, бывший на балу, не спал в это утро. Отец Бенвель, завернувшись спокойно в свой шлафрок, слишком серьезно был занят своей корреспонденцией, чтобы думать о постели.

Все письма, написанные им, за исключением одного, были запечатаны, адресованы и снабжены марками. Одно, еще не запечатанное письмо он теперь перечитывал и поправлял. Оно было адресовано, по обыкновению, секретарю ордена в Риме и после окончательной поправки заключало в себе следующие строки:

"Мое последнее письмо уведомило вас о возвращении Ромейна в Лондон и к мисс Эйрикорт. Позволяю себе умолять наших преподобных братьев сохранять полнейшее спокойствие души, не взирая на это обстоятельство. Владелец аббатства Венж еще не женат. Если мое терпение и настойчивость увенчаются полным успехом, мисс Эйрикорт не будет его женой.

Но позвольте мне не скрывать правды: при неизвестных случайностях, предстоящих нам, я не могу располагать никем, кроме себя. На Пенроза нельзя более полагаться, а усилия агента, которому я поручил справки, не удались.

Сначала изложу обстоятельства, касающиеся Пенроза. Я с сожалением должен сказать, что рвение, с которым этот юноша взялся за дело обращения, было возбуждено не преданностью интересам церкви, а собачьей привязанностью к Ромейну. Не дождавшись моего позволения, Пенроз обнаружил свое истинное звание священника.

Мало этого, он не только отказался следить за поступками Ромейна и мисс Эйрикорт, но умышленно не слушал признания, которые ему хотел сделать Ромейн, на том основании, что я могу приказать ему повторить эти признания мне.

Какую пользу можем мы извлечь из необузданного чувства чести и признательности этого бедняги? При настоящих обстоятельствах он мало полезен нам, поэтому я дал ему время подумать, другими словами, я не воспротивился его отъезду из Лондона для занятий духовными делами в провинции, впрочем, это еще вопрос будущего: можем ли мы употребить с пользою его энтузиазм в иностранной миссии? Так как возможно, что его влияние еще окажется нам полезным, то я осмеливаюсь предложить держать его под нашим присмотром до тех пор, пока обращение Ромейна в католицизм в действительности не свершится. Не думайте, что их настоящий разрыв окончателен, я готов ручаться, что они еще увидятся.

Теперь я могу перейти к неудаче моего агента и к тому образу действия, который предпринял вследствие этого.

В приморской деревне Кловелли, по соседству с именем мистера Винтерфильда, справки навести совершенно не удалось. Зная, что я могу положиться на оставленные мне сведения, по которым некоторые компрометирующие обстоятельства имеют связь с мисс Эйрикорт, я решил повидаться с мистером Винтерфильдом и лично в этом убедиться.

Агент доносил мне, что человек, окончательно спутавший его розыски, был старый католический священник, давно живущий в Кловелли.

Его имя Ньюблисс, и он весьма уважаем в среде католического дворянства в этой части Девоншира. По зрелому размышлению, я заручился рекомендательным письмом к моему преподобному коллеге и отправился в Кловелли, сказав моим друзьям, что предпринимаю поездку для поправления здоровья.

Я нашел в отце Ньюблиссе почтенного и смиренномудрого сына церкви, между прочим, с одной слабостью, положительно недоступной хитрому во всех других отношениях агенту, которому мною были поручены справки. Мой почтенный друг - ученый и непомерно гордится своею ученостью. Я тоже ученый, и этим качеством с первого раза заслужил его расположение, а затем слегка польстил его гордости. Результат этого виден из некоторых рассуждений, вот они.

1) События, связывающие мистера Винтерфильда с мисс Эйрикорт случились два года назад и начались в Бопарк-Гаузе.

2) В это время мисс Эйрикорт со своей матерью гостила в Бопарк-Гаузе. В окрестностях все были уверены, что мистер Винтерфильд и мисс Эйрикорт были помолвлены.

3) Вскоре после этого мисс Эйрикорт и ее мать удивили соседей своим внезапным отъездом из Бопарк-Гауза в Лондон.

4) Сам мистер Винтерфильд уехал из своего поместья на континент, куда именно никто не знал. Вскоре после этого управляющий отпустил всех слуг, и дом оставался пустым больше года.

5) В конце этого времени мистер Винтерфильд один возвратился Бопарк-Гауз и никому не сказал, как и где он провел это время.

6) Мистер Винтерфильд холост и по настоящее время.

Собрав эти предварительные сведения, пора было попытать, что можно сделать с самим мистером Винтерфильдом. Среди прочих хороших вещей, которые он получил в наследство, есть прекрасная библиотека, собранная его отцом. Было весьма естественно, что один ученый не откажется показать книги другому. За моим представлением хозяину, естественно, последовало знакомство с библиотекой.

Я удивлю вас так же, как и сам был удивлен. За всю жизнь я, кажется, не встречал человека очаровательнее мистера Винтерфильда. Приятное, простое обращение, привлекательная наружность, мягкий характер и оригинальный юмор, восхитительно смешанный с природным изяществом, - вот выдающиеся качества человека, от которого - я сам видел - мисс Эйрикорт, случайно встретив его в обществе, отвернулась с ужасом и отвращением! Невозможно, глядя на него, считать его способным на жестокий или бесчестный поступок.

Не думайте, что я увлекся обманчивым впечатлением, происшедшим от благосклонного приема, оказанного мне как другу отца Ньюблисса. Я не стану ссылаться на мое знание человеческой природы - и только приведу неопровержимые свидетельства бедных соседей мистера Винтерфильда. Где бы я ни проходил, в деревне или вне ее, одно упоминание его имени тотчас вызывало всеобщий восторг и благодарность. "Никогда раньше не было такого друга у бедных, и никогда не будет подобного до скончания мира" - так говорил о нем один рыбак, и все окружающие, мужчины и женщины, ответили в один голос: "Это правда!"

А между тем в прошлой жизни мистера Винтерфильда и мисс Эйрикорт было что-то загадочное.

При возникших обстоятельствах я не мог воспользоваться представившимися мне случайностями. Я вас опять удивлю. Я назвал Винтерфильду имя Ромейна и убедился, что они совершенно неизвестны друг другу, - вот и все.

Случай упомянуть Ромейна представился мне, когда я рассматривал библиотеку. Я нашел кое-какие старые книги, которые могли бы быть ему полезны, если он будет продолжать начатое им сочинение "О происхождении религии". Выслушав меня, мистер Винтерфильд ответил с любезной готовностью:

- Я не могу сравниться с моим замечательным отцом, но я все-таки унаследовал его уважение к писателям. Моя библиотека - сокровище, которое я берегу для пользы литературы. Пожалуйста, сообщите это вашему другу мистеру Ромейну.

"К чему же это приведет?" - спросите вы. Мой преподобный отец, это дает мне в будущем случай свести Ромейна с Винтерфильдом. Предвидите ли вы, какая может произойти путаница? Если мне не удастся воздвигнуть никаких затруднений на пути мисс Эйрикорт, то, мне кажется, знакомство этих двух людей будет верным источником какого-нибудь скандала. Вы, конечно, согласитесь со мной, что скандал окажется веским препятствием для брака.

Мистер Винтерфильд любезно пригласил меня к себе, когда он будет в Лондоне. Тогда мне, может быть, представится случай задать ему вопросы, которые я не смог задать при таком коротком знакомстве.

Приехав в город, я приобрел еще одно новое знакомство. Я был представлен матери мисс Эйрикорт и приглашен ею в среду на чай. В следующем письме я вам расскажу, быть может, о том, что следовало узнать Пенрозу, - то есть завлекли ли Ромейна в брачные сети или нет.

Пока прощайте. Засвидетельствуйте преподобным отцам мое почтение и напомните им, что я обладаю одним дорогим качеством англичанина: я никогда не признаю себя побежденным".

Книга третья

I. Медовый месяц

Прошло более шести недель, новобрачные еще наслаждались медовым месяцем в аббатстве Венж.

Чрезвычайно скромная обстановка свадьбы огорчила не только мистрис Эйрикорт, но также и друзей, разделявших ее взгляды. Все были удивлены, когда в газетах появилось обычное извещение об этом событии. Предвидя неблагоприятное впечатление, которое это сообщение могло произвести на некоторые дома, Стелла упросила Ромейна удалиться на время в его уединенное поместье.

Желание жены было законом для новобрачного, и они тотчас уехали в Венж.

В одну прелестную лунную ночь, в начале июля, мистрис Ромейн оставила своего мужа на бельведере, описанном в повествовании майора Гайнда, чтобы отдать экономке некоторые приказания по хозяйству.

Когда она, полчаса спустя, поднялась опять наверх, слуга сообщил ей, что барин только сейчас ушел с бельведера в свой кабинет.

Проходя в кабинет через залу, Стелла заметила нераспечатанное письмо, адресованное Ромейну и лежавшее на столе в углу.

- Вероятно, он положил его там и забыл, - подумала она и вошла в кабинет с письмом в руках.

Комната освещалась одной лампой, с низко спущенным абажуром, так что углы оставались в темноте.

В одном из этих углов, едва видимый, сидел Ромейн, склонивши голову на грудь. Он не пошевелился при входе Стеллы. Она сначала подумала, что он спит.

- Я помешала тебе, Луис? - спросила она нежно.

- Нет, моя дорогая.

В тоне голоса слышалась перемена, которая не ускользнула от чуткого уха его жены.

- Я боюсь, что тебе нездоровится, - сказала она с беспокойством.

- Я немного устал после нашей продолжительной прогулки верхом сегодня. Может быть, тебе хочется опять на бельведер?

- Без тебя нет. Не лучше ли мне уйти и дать тебе отдохнуть?

Он, по-видимому, не слышал вопроса и сидел, как старик, опустив голову. Стелла с беспокойством приблизилась к нему и нежно положила руку на его голову, которая была страшно горяча.

- О! - вскричала она. - Ты болен и хочешь это скрыть от меня.

Он обнял ее и посадил на колени.

- Ничего со мной не случилось, - сказал он с натянутым смехом. - Что это у тебя в руке? Письмо?

- Да, адресованное тебе и не распечатанное.

Он взял его из ее руки и небрежно бросил возле себя на диван.

- Не будем думать об этом теперь! Давай говорить.

Он замолчал и, поцеловав ее, продолжал:

- Драгоценная моя, я думаю, Венж надоел тебе?

- О, нет, я могу везде быть счастлива с тобой, и особенно в Венже. Ты не знаешь, как нравится мне этот старый барский дом и как я восхищаюсь прелестнными окрестностями.

Ее слова не убедили его.

- В Венже очень скучно, - продолжал он упорно, - и твои друзья хотят повидаться с тобой. Ты получала в последнее время письма от матери?

- Нет. Меня удивляет, что она ничего не пишет.

- Она не простила нам нашу скромную свадьбу, - продолжал он. - Нам лучше вернуться в Лондон и помириться с ней. Разве ты не хочешь осмотреть дом в Гайгете, оставленный мне теткой?

Стелла вздохнула. Для нее было достаточно общества любимого человека. Неужели жена уже наскучила ему?

- Я поеду с тобой всюду, куда ты захочешь.

Она произнесла эти слова с грустной покорностью и встала с его колен.

Он также встал и взял с дивана брошенное письмо.

- Посмотрим, что ищут наши друзья, - сказал он, - адрес написан рукою лорда Лоринга.

Когда он подходил к столу, Стелла заметила в его движениях вялость, не знакомую ей до сих пор.

Он сел и распечатал письмо. Она следила за ним с беспокойством, которое перешло теперь в подозрение, абажур лампы мешал ей ясно видеть его лицо.

- Так и есть, что я тебе говорил, - сказал он, - Лоринги хотят знать, когда увидятся с нами в Лондоне, а твоя мать сообщает, "что чувствует себя похожей на того героя трагедии Шекспира, от которого отреклись родные дочери". Прочитай.

Он подал ей письмо.

Беря его, она успела, как бы случайно, приподнять абажур настолько, что свет упал прямо на лицо Ромейна. Он откинулся назад, но она смогла рассмотреть смертельную бледность его лица. Она не только слышала от леди Лоринг, но знала из его собственного откровенного признания, что значила эта быстрая перемена.

В одно мгновение она была на коленях у его ног.

- О, дорогой мой, - вскричала она, - жестоко скрывать эту тайну от твоей жены! Ты опять слышал его?

Она была так неизъяснимо прекрасна в эту минуту, что он не мог отказать ей.

Он кротко поднял ее и признался во всем.

- Да, - сказал он, - я слышал голос после того, как ты оставила меня на бельведере, так же, как в ту лунную ночь, когда здесь был со мной майор Гайнд. Причина этого, может быть, наше возвращение в этот дом. Я не жалуюсь, я долго отдыхал.

Она обвила его шею руками.

- Мы завтра же уедем из Венжа, - сказала она.

Она твердо произнесла эти слова, но ее сердце замерло, когда они сорвались с ее губ. Аббатство Венж было местом самого чистого счастья в ее жизни. Какая участь ожидала ее по возвращении в Лондон?

II. События в Тен-Акре

Не было никаких препятствий к быстрому отъезду Ромейна и его жены из аббатства Венж. Вилла в Гайгете, называемая Тен-Акр-Лодж, содержалась вместе с окружавшими дом садами в образцовом порядке слугами покойной леди Беррик, служившими в настоящее время ее племяннику.

На другой день после приезда на виллу Стелла послала записку к матери. В тот же день мистрис Эйрикорт заехала в Тен-Акр, отправляясь на какой-то пикник. Найдя, к своему величайшему удовольствию, что дом модной постройки, устроен со всеми новейшими приспособлениями и роскошью, она тотчас начала составлять план блестящего торжества в честь возвращения новобрачных.

- Я не хочу хвастаться, - сказала мистрис Эйрикорт, - но едва ли есть женщины снисходительнее меня. Мы не будем говорить, Стелла, о твоей жалкой свадьбе! Всего пять человек, вместе с вами и с Лорингами! Роскошный бал примирит тебя с обществом, а этого только и надо. Чай и кофе, любезный Ромейн, будут в вашем кабинете, оркестр Коота, ужин от Гентера, сады иллюминировать цветными фонариками, тирольские певцы между деревьями будут чередоваться с военной музыкой, и если есть в Лондоне африканцы или другие дикари, вероятно, найдется место в ваших очаровательных садах для их единоборства, плясок, а в заключение блестящий фейерверк.

Внезапный припадок кашля остановил дальнейшее перечисление развлечений предполагаемого бала. Стелла заметила, что ее мать казалась необыкновенно изнуренной и сморщенной, несмотря на белила и пудру; это было обыкновенным результатом преданности мистрис Эйрикорт требованиям общества, но кашель был каким-то новым и свидетельствовал об истощении.

- Я боюсь, мама, что вы слишком утомились, - произнесла Стелла. - Вы выезжаете слишком часто.

- Ничего подобного, моя милая, я сильна, как лошадь. Прошлую ночь я ожидала карету на сквозном ветру после одного из прекраснейших концертов этого сезона, окончившегося восхитительной игровой французской пьеской. Вероятно, там я схватила легкую простуду. Мне только нужен стакан воды. Благодарю вас, Ромейн, у вас ужасно строгий и серьезный вид, наш бал развеселит вас. Вы не знаете, как улучшилось бы расположение вашего духа, если б вы сожгли эти ужасные книги. Дорогая Стелла, я завтра приеду сюда завтракать - вы так близко живете от города, привезу список лиц и мы определим день и количество приглашенных. О, Боже мой, как уже поздно, а у меня остается почти час езды до гулянья. Прощайте, мои голубки, прощайте!

По пути к экипажу ее охватил новый припадок кашля. Но она все-таки старалась не придавать этому значение.

- Я сильна, как лошадь, - повторила она, как только смогла заговорить, и, подобно молодой девушке, впорхнула в карету.

- Твоя мать убивает себя, - сказал Ромейн.

- Если б я могла уговорить ее погостить немного у нас, - намекнула Стелла, - тишина и спокойствие могли бы сотворить чудеса. Ты не будешь против этого, Луис?

- Я на все согласен, моя дорогая, только чтобы не давать бал и не сжигать моих книг. Если твоя мать уступит в этих двух вещах, то весь мой дом в ее полном распоряжении.

Он говорил весело и казался совсем здоровым, после того как освободился от тягостных воспоминаний, связанных с аббатством Венж.

Остался ли в Йоркшире мучительный голос? Стелла боялась приступить к этой теме, зная, что это напомнит ему роковую дуэль. К ее удивлению Ромейн сам заговорил о семействе генерала.

- Я писал Гайнду, - начал он. - Ты ничего не имеешь против того, чтобы он отобедал у нас сегодня?

- Конечно, нет!

- Мне хотелось бы послушать, не расскажет ли он мне чего-нибудь об этих француженках. Он взялся в твое отсутствие повидаться с ними...

Он не мог заставить себя говорить дальше!

Стелла быстро поняла, что он хотел сказать, и окончила за него фразу.

- Да, - сказал он, - я желаю услышать, как поживает мальчик и есть ли надежда на его спасение. Ты не спрашивала, это наследственное помешательство? - спросил он и вздрогнул.

Чувствуя, как важно скрыть правду, Стелла только ответила, что не решилась спросить, была ли в этом семействе предрасположенность к умопомешательству.

- Я полагаю, - прибавила она, - ты не захочешь видеть этого мальчика, чтобы определить шансы на его выздоровление?

- Ты полагаешь? - спросил он с внезапным гневом. - Ты могла бы знать это наверняка. Я леденею при одной мысли увидеть его. О, когда я забуду! Когда я забуду!

- Кто первый заговорил о нем? Ты или я? - спросил он с новым раздражением после минутного молчания.

- Это была моя вина, мой милый, - он так безвреден, так кроток, и у него такое милое лицо, что я думала, тебе будет приятно его видеть. Прости меня, мы никогда не будем более говорить о нем. Нужно ли мне переписать что-нибудь? Ведь я теперь твой секретарь, Луис?

Затем она увела Ромейна в кабинет к его книгам. Когда приехал майор Гайнд, она постаралась первая увидеть его.

- Говорите как можно меньше о вдове генерала и о его сыне, - шепнула она.

Майор понял ее.

- Не беспокойтесь, мистрис Ромейн, - произнес он, - я достаточно хорошо знаю вашего мужа и понимаю, что вы хотите сказать. Среди привезенных мною новостей есть приятные известия.

Он не успел объясниться подробнее, как вошел Ромейн.

Когда слуга удалился из комнаты после обеда, майор начал:

- Я приятно удивлю вас: всякая ответственность касательно генерала снята с вас. Эти дамы возвращаются теперь во Францию.

Стелла тотчас вспомнила одну грустную подробность ее посещения Камп-Гилла.

- Мадам Марильяк говорила о своем брате, который не был согласен на ее брак, - сказала Стелла. - Простил ли он ее?

- Именно это он и сделал, мистрис Ромейн. Очень естественно, что он был недоволен браком своей сестры с таким человеком, как генерал. На днях он в первый раз услышал, что она овдовела, и тотчас же поехал в Англию. Я простился с ним вчера, они вполне примирились перед его отъездом домой. Я думаю, вы будете рады, мистрис Ромейн, услышать, что горести несчастной вдовы кончились. Ее брат достаточно богат и может облегчить их положение, да притом он весьма добрый человек.

- Видели вы его? - поспешно спросила Стелла.

- Я был с ним в приюте.

- И мальчик возвращается во Францию?

- Нет. Мы приехали нечаянно и сами видели, как хорошо ему в приюте. Мальчик очень сильно привязался к содержателю - славному, веселому старичку, который учит его некоторым английским играм и дал ему пони для верховой езды. Бедняжка расплакался при мысли об отъезде, а мать плакала оттого, что должна оставить его, сцена была очень грустная. Вы знаете, какая это добрая мать. Мальчика оставили в приюте в надежде, что более здоровая и счастливая жизнь там может спасти его. Кстати, Ромейн, его дядя поручил мне поблагодарить вас.

- Гайнд! Вы не назвали дяде мое имя?

- Не пугайтесь. Он джентльмен, и, когда я сказал ему, что обязан хранить тайну, он только спросил: богаты ли вы? Я ответил, что у вас восемнадцать тысяч годового дохода.

- Ну?

- Ну, он устроил все с большим тактом. Он сказал: "Я не могу предлагать возвратить деньги такому богатому человеку, мы с благодарностью принимаем одолжение от нашего доброго неизвестного друга, но впредь я сам буду платить за моего племянника". Конечно, я мог только согласиться на это. Время от времени я и мать будем получать известия о том, как поживает мальчик. И, если вы хотите, Ромейн, теперь, когда семейство генерала оставило Англию, то содержатель дома будет посылать известия прямо вам.

- Нет! - решительно возразил Ромейн, - пусть все остается так, как есть.

- Хорошо. Я могу пересылать вам некоторые письма, которые буду получать из приюта. Не сыграете ли вы нам что-нибудь, мистрис Ромейн? Нет? В таком случае пойдемте в бильярдную, но так как я очень плохой игрок, то буду просить вас помочь мне победить такого искусного игрока, как ваш супруг.

После полудня следующего дня горничная мистрис Эйрикорт пришла в Тен-Акр с запиской от своей госпожи.

Она писала:

"Дорогая Стелла!

Матильда передаст тебе мое извинение. Я решительно ничего не понимаю, но положительно ослабла; хотя это чрезвычайно странно, но я не могу встать с постели, может быть, это оттого, что я вчера слишком утомилась. Опера после прогулки в саду, бал после оперы и этот мучительный кашель всю ночь после бала - целая серия разных разностей. Извинись за меня перед твоим милым, мрачным Ромейном и, если выйдешь сегодня из дому, заезжай поболтать со мною.

Любящая тебя мать Эмилия Эйрикорт

Р. S. Ты знаешь, какая трусиха Матильда, не верь ничему, что она скажет тебе обо мне".

Стелла обернулась к горничной.

- Мамаша очень больна? - спросила она.

- Так больна, сударыня, что я просила и умоляла ее позволить мне послать за доктором. Вы знаете мою барыню, если б вы попробовали употребить ваше влияние...

- Я прикажу сейчас же заложить карету и отвезу вас с собою.

Прежде чем пойти одеваться, Стелла показала письмо мужу. Он выказал большое участие и не скрыл, что разделяет опасения своей жены.

- Поезжай сейчас, - были его последние слова, - и, если я могу быть чем-нибудь полезен, присылай за мной.

Стелла вернулась поздно вечером и привезла печальные новости.

Доктор, осматривавший мать, сказал, что запущенный кашель и постоянное утомление сделали болезнь серьезной. Он не сообщил, была ли прямая опасность, необходимо ли Стелле оставаться на ночь при матери, через сутки он обещал дать более подробный отчет. Все-таки больная настояла, чтобы Стелла вернулась к мужу. Даже под влиянием снотворных лекарств мистрис Эйрикорт осталась верна себе.

- Ты - трусиха, душа моя, и Матильда тоже трусиха, не могу я видеть вас обеих возле себя. Прощай!

Стелла наклонилась к ней и поцеловала. Мать шепнула:

- Помни, приглашения надо разослать за три недели до бала!

На следующий вечер болезнь приняла такой угрожающий оборот, что доктор начал сомневаться в выздоровлении больной. Стелла оставалась день и ночь у постели матери с согласия своего мужа.

Таким образом, менее чем через месяц после свадьбы, Ромейн опять на время остался одиноким.

Болезнь мистрис Эйрикорт неожиданно затянулась. Бывали минуты, когда ее сильная воля сопротивлялась болезни.

В таких случаях, Стелла возвращалась к мужу на несколько часов, но тотчас отправлялась назад к матери, как только шансы на жизнь и смерть становились равными. Единственной утехой Ромейна были книги и перо. В первый раз после своей женитьбы открыл он портфель, в который Пенроз собрал первые вступительные главы его исторического сочинения.

Почти на каждой странице бросался ему в глаза знакомый почерк его секретаря и друга. Это было новым испытанием его решимости работать одному. Никогда еще отсутствие Пенроза не было столь ощутимым для него, как теперь. Ему недоставало знакомого лица, спокойного, приятного голоса, а более всего - сердечного сочувствия его труду. Стелла сделала все, что может сделать жена, чтобы заменить вакантное место, а в глазах любящего мужа это усилие придало еще более прелести любимому существу, открывшему ему новую жизнь. Но какая женщина может всецело отдаться усидчивому умственному труду наравне с мужчиной? Она может любить его, удивляться ему, служить ему, считать его выше всех других мужчин, но, за немногими исключениями, которые только подтверждают правило, - она мешает ему, когда входит в кабинет во время занятий. Не раз, сидя за работой, Ромейн с горечью закрывал книгу и ему приходила печальная мысль: "О если бы только Пенроз был здесь!" Даже другие друзья были не в состоянии заполнить одинокие вечерние часы. Лорд Лоринг был поглощен общественными и политическими обязанностями. А майор Гайнд - верный принципу как можно чаще удаляться от своей несносной жены и безобразных детей - опять уехал из Лондона.

Однажды, когда мистрис Эйрикорт находилась еще между жизнью и смертью, Ромейну пришлось приостановить свой исторический труд за неимением одной книги, с которой ему необходимо было справиться. Он потерял заметки, написанные для него Пенрозом, и никак не мог вспомнить, где находилась эта книга: в Британском музее, в Берлинской или Парижской библиотеке. В таком непредвиденном случае посредством письма к своему бывшему секретарю он мог узнать нужные сведения. Но, не зная настоящего адреса Пенроза, который мог быть известен Лорингам, Ромейн решил обратиться к ним.

III. Отец Бенвель и книга

По приезде в Лондон первым делом Ромейна было увидеться с женой и узнать о мистрис Эйрикорт. Известие было благоприятнее обыкновенного. Стелла шепнула, целуя мужа:

- Надеюсь скоро вернуться к тебе!

Оставив лошадей немного отдохнуть, Ромейн отправился пешком к лорду Лорингу. Переходя соседнюю улицу, он чуть было не наткнулся на кеб, в котором находился какой-то господин со своими вещами. Это был мистер Винтерфильд, ехавший в гостиницу Дервента.

Леди Лоринг с готовностью просмотрела свою корзинку с карточками, так как это был единственный способ помочь Ромейну. Пенроз оставил свою карточку перед отъездом из Лондона, но на ней не было написано адреса. Лорд Лоринг сам не мог дать требуемых сведений и указать на лицо, которое могло бы быть полезным.

- Отец Бенвель будет сегодня здесь, - сказал он. - Если вы напишете сейчас Пенрозу, он надпишет адрес. Удостоверились ли вы, прежде чем посылать письмо, что нужной вам книги нет в моей библиотеке?

- Кажется, нет, но я напишу ее заглавие и оставлю здесь с моим письмом.

В тот же вечер он получил вежливую записку от отца Бенвеля, уведомлявшего его, что письмо отправлено, а книги, которая ему нужна, нет в библиотеке лорда Лоринга.

- Если встретится непредвиденное затруднение в получении этой книги, - прибавил патер, - то стоит только вам выразить свое желание, и я ее достану из библиотеки одного из моих друзей, живущих в деревне.

С первой почтой пришел от Пенроза дружелюбный и признательный ответ; он сожалел, что не может лично помочь Ромейну, но он не имеет права - другими словами, ему строго запрещено отцом Бенвелем - оставлять возложенные на него обязанности. Что же касается книги, которая нужна, то ее, вероятно, можно отыскать в каталогах Британского музея. Сам же он видел ее в Национальной библиотеке в Париже.

Это известие немедленно привело Ромейна опять в Лондон. Первый раз заехал он к отцу Бенвелю, патер был дома, ожидая его посещения, прием был образцом скромной вежливости.

Прежде всего он спросил о здоровье бедной мистрис Эйрикорт с участием истинного друга.

- Несколько дней назад я имел честь пить чай у мистрис Эйрикорт, - сказал он. - Ее разговор никогда не был восхитительнее, казалось, невозможно было совместить мысль о болезни с ее веселостью. И как искусно скрыла она совершение вашего брака! Позвольте принести вам мое смиренное поздравление и добрые пожелания.

Ромейн счел излишним сообщать, что мистрис Эйрикорт сама узнала эту тайну только перед свадьбой.

- Мы с женой хотели обвенчаться как можно тише, - отвечал он после обычной благодарности.

- А мистрис Ромейн? - продолжал отец Бенвель. - Какое это тяжелое испытание для нее! Она, вероятно, ухаживает за матушкой?

- Она безотлучно при ней. Я теперь почти один. Но я приехал попросить вас взглянуть на ответ, полученный мною от Пенроза. Это извинит меня за то, что я побеспокоил вас моим посещением.

Отец Бенвель прочел письмо с чрезвычайным вниманием, и, несмотря на его обычное самообладание, его зоркие глаза просияли, когда он возвратил его.

До сих пор прекрасно задуманный план патера - точно так же, как и искусные розыски Битрека, - не удавался. Ему не удавалось даже добиться от мистрис Эйрикорт известия о помолвке. Ее неукротимая болтовня сбила его на всех пунктах. Даже когда он бесцеремонно остался после отъезда других гостей, она встала с самым невозмутимым хладнокровием и простилась с ним.

- Я была сегодня на обеде и двух вечерах, а в это время я обыкновенно подкрепляю себя немного сном, извините меня, прошу вас, и зайдите еще когда-нибудь!

Когда он отправил в Рим роковое известие о браке, то вынужден был признаться, что узнал об этом и" газет. Он принял унижение и покорился поражению, но еще не был побежден: "Я рассчитывал на слабость Ромейна, и мисс Эйрикорт рассчитывала на нее. Мисс Эйрикорт победила. Пусть будет так; придет и моя очередь".

Таким образом, он примирился со своим положением.

И теперь, он это чувствовал, когда возвращал письмо Ромейну, пришла его очередь!

- Вы едва ли сможете уехать в Париж за книгой при настоящем состоянии здоровья мистрис Эйрикорт, - сказал он.

- Конечно, нет!

- Может быть, вы кого-нибудь пошлете просмотреть каталог Британского музея?

- Я бы уже сделал это, отец Бенвель, если б не любезный намек в вашем письме на вашего друга, живущего в деревне. Если б даже эта книга и была в библиотеке музея, я принужден был бы ходить в читальню делать выписки, мне было бы гораздо удобнее иметь ее дома для справок. Вы думаете, что ваш друг доверит ее мне?

- Я в этом уверен. Мой друг - мистер Винтерфильд, владелец Бопарк-Гауза в северном Девоншире. Может быть, вы слышали о нем?

- Нет, это имя для меня совершенно ново.

- Так поедемте к нему сами, он теперь в Лондоне, и я вполне к вашим услугам.

Не более как через полчаса Ромейн был представлен любезному джентльмену в цвете лет, который в то время, когда они вошли, курил и читал газету. Головка его длинной трубки лежала на полу с одной стороны, а красивая, рыжая с белым, испанская собака - с другой. Его гости не пробыли в комнате и двух минут, как он уже узнал причину, приведшую их к нему, и предложил отправить телеграмму.

- Мой управляющий найдет книгу и пришлет ее вам сегодня же с пассажирским поездом, - сказал он. - Я напишу ему, чтобы он приложил печатный каталог библиотеки, на тот случай, если у меня найдутся другие книги, полезные вам.

С этими словами он отправил телеграмму по назначению. Ромейн намеревался выразить ему свою признательность, но мистер Винтерфильд не хотел и слышать об этом.

- Любезный сэр, - сказал он с улыбкой, осветившей все его лицо, - вы пишете обширное историческое сочинение, а я, неизвестный помещик, вполне счастлив тем, что могу оказать вам содействие. Откуда вы знаете, может быть, я жду лестного отзыва в предисловии? Я обязан вам, а не вы мне. Пожалуйста, считайте меня мальчиком, состоящим на побегушках у исторической музы. Вы курите?

Даже табак не мог успокоить возбужденные и расшатавшиеся нервы Ромейна. Отец Бенвель весело взял сигару из ящика, стоявшего на столе.

- Отец Бенвель обладает всеми общественными качествами, - продолжал мистер Винтерфильд. - Надо приказать подать кофе и самую большую сахарницу, какая только найдется в отеле. Я вполне понимаю, что ваши литературные труды расстроили ваши нервы, - сказал он Ромейну, приказав подать кофе. - Одно заглавие вашего сочинения приводит в ужас такого лентяя, как я. "Происхождение религий"! Какой обширный предмет! Как далеко назад должны мы заглянуть, чтобы отыскать первых людей, поклонявшихся божеству? Где те иероглифы, мистер Ромейн, которые доставят вам самые первые сведения? В неизвестных странах Африки или среди разрушенных городов Юкатана? Мое личное убеждение, как человека, не знакомого с предметом, что самой первой формой богопочитания было поклонение солнцу. Не сердитесь, отец Бенвель, я сознаюсь, что питаю некоторую симпатию к поклонению солнцу. На Востоке, в особенности, восход солнца - поистине величественнейшее из всех зрелищ, видимый символ благодетельного Божества, дающего жизнь, тепло и свет всем тварям мира, созданного Им.

- Очень грандиозное, конечно, - заметил отец Бенвель, подслащивая свой кофе, - но не сравниться ему с благородным зрелищем в Риме, когда папа благословляет христиан с балкона собора Святого Петра.

- Это чувство присуще исключительно вашему званию! - возразил мистер Винтерфильд. - Но при этом, конечно, кое-что зависит и от того, какой человек папа. Если бы мы жили во времена Александра Шестого, разве вы назвали бы это зрелище благородным?

- Издали, конечно, - резко ответил отец Бенвель. - Ах, вы, еретики, знаете только дурную сторону этого несчастного первосвященника! Мы имеем, мистер Винтерфильд, причины предполагать, что он чувствовал втайне искренние угрызения совести.

- Меня в этом могут убедить только очень веские доказательства.

Это задело Ромейна за самую чувствительную струну.

- Может быть, вы не верите в раскаяние? - спросил он.

- Извините, - возразил мистер Винтерфильд, - я делаю различие только между ложным и истинным раскаянием. Не будем больше говорить об Александре Шестом, отец Бенвель. Если вам нужны пояснения, я представлю их, не оскорбляя никого. Истинное раскаяние зависит, по моему мнению, от того, насколько ясно человек сам сознает причины, руководившие им, а не так, как понимают его вообще. Скажем, например, что я совершил какое-нибудь очень важное преступление...

Ромейн не мог удержаться, чтоб не перебить его:

- Например, вы убили себе подобного, - подсказал он.

- Очень хорошо. Если я сознаю, что действительно имел намерения убить его по каким-нибудь гнусным личным расчетам, и если я действительно способен чувствовать, что, конечно, не всегда бывает, всю тяжесть моего преступления, это, как я думаю, и есть истинное раскаяние. Хотя я и убийца, но во мне еще осталось некоторое нравственное достоинство. Но если я не имел намерения убить человека, и если его смерть была одинаковым несчастьем как для него, так и для меня, и если, как это часто бывает, все-таки терзают угрызения совести, настоящая причина которых заключается в моей личной неспособности ясно разобрать побудившие меня причины, прежде чем рассматривать результаты, тогда я невежественная жертва ложного раскаяния, и если я только смело спрошу себя, что ослепило меня относительно истинного положения вещей в данном случае, то найду, что зло произошло от не правильной оценки моей личности, а это есть не что иное, как скрытый эгоизм.

- Я совершенно согласен с вами, - сказал отец Бенвель, - мне случалось говорить то же самое в исповедальне.

Винтерфильд взглянул на свою собаку и переменил разговор.

- Вы любите собак, мистер Ромейн? - спросил он. - Я вижу по глазам моей собаки, что вы понравились ей, и она, махая хвостом, просит, чтобы вы обратили на нее внимание.

Ромейн несколько рассеянно погладил собаку.

Его недавний друг неумышленно открыл ему новый взгляд на его мрачную жизнь. Утонченное приятное обращение Винтерфильда, его великодушная готовность отдать в распоряжение постороннего сокровища своей библиотеки произвели уже неотразимое воздействие на чувствительную натуру Ромейна. Это благоприятное впечатление значительно усилилось, когда Ромейн услышал положительное и смелое мнение о предмете, серьезно интересовавшем его.

"Мне надо чаще видеться с этим человеком", - подумал Ромейн, гладя ласковую собаку.

Отец Бенвель со своей привычной наблюдательностью следил за быстрыми переменами выражения на лице Ромейна и заметил пылкий взгляд, брошенный им на хозяина.

Патер увидел в этом для себя подходящий случай и воспользовался им.

- Вы долго останетесь в Тен-Акр-Лодже? - спросил он Ромейна.

- Право, еще не знаю, пока у нас нет никаких планов.

- Вы, кажется, получили эту виллу в наследство от вашей покойной тетушки, леди Беррик?

- Да.

Тон ответа был не особенно поощрителен. Ромейн не чувствовал охоты говорить о Тен-Акр-Лодже.

Отец Бенвель настойчиво продолжал:

- Мистрис Эйрикорт говорила мне, что у леди Беррик были прекрасные картины. Они все еще в Лодже?

- Конечно. Я не мог бы жить в доме без картин.

Отец Бенвель взглянул на Винтерфильда.

- Кроме любви к собакам, у вас есть еще общий с мистером Ромейном интерес к живописи, - сказал он.

Это замечание тотчас произвело желаемый результат. Ромейн с жаром пригласил Винтерфильда посмотреть на его картины.

- Их немного там, - сказал он, - но на них действительно стоит посмотреть. Когда вы приедете?

- Чем скорее, тем лучше, - любезно ответил Винтерфильд. - Можно завтра в полдень?

- Когда вам угодно. Я во всякое время к вашим услугам.

Кроме прочих талантов, отец Бенвель был шахматный игрок.

Если бы в эту минуту ему пришлось выразить свои мысли словами, он бы сказал: "Шах королеве".

IV. Конец медового месяца

На следующее утро Винтерфильд один приехал к Ромейну.

Отец Бенвель, на которого, само собой разумеется, также простиралось приглашение посмотреть картины, извинился, прося позволения отложить свой визит до другого раза. С его точки зрения вторичная встреча между Ромейном и Винтерфильдом в отсутствие Стеллы не требовала его личного присутствия. Он знал от самого Ромейна, что Стелла постоянно была при матери и что муж ее был один.

Отец Бенвель рассуждал так:

- Мистрис Эйрикорт выздоровеет или умрет. Постоянно справляясь о ее здоровье, я во всяком случае буду знать, когда мистрис Ромейн вернется в Тен-Акр-Лодж. Когда Винтерфильд после этого события отправится еще раз к Ромейну, и я пойду посмотреть картины.

Один из недостатков дальновидного ума - непомерная вера в собственный расчет, не допускающая никакого вмешательства случая. Раз или два отец Бенвель - по одному выражению - перехитрил: случай помешал ему. Последующие обстоятельства показали, что ему еще раз было суждено потерпеть поражение.

Скромные по количеству и размеру картины, собранные покойной леди Беррик, были образцовыми произведениями современного искусства. За немногими исключениями, это были картины безукоризненных английских пейзажистов первой половины настоящего столетия. В доме не было картинной галереи. Картин было так немного, что их возможно было разместить, как того требовало освещение, в различных жилых комнатах виллы. Здесь были Тернер, Констебль, Коллинз, Денби, Калькотт, Линнель. Владелец Бопарк-Гауза переходил от одной картины к другой с наслаждением человека, вполне способного оценить истинную пейзажную живопись, доведенную до совершенства.

- Лучше было бы, если б вы не приглашали меня к себе, - сказал он добродушным, веселым тоном Ромейну, - прощаясь сегодня, я не могу отказаться от надежды еще раз увидеть эти картины. Я буду приходить к вам, пока не надоем окончательно. Взгляните на этот морской ландшафт. Кому придет при виде его мысль о кисти и палитре его творца? Здесь верность природе и поэтическое чувство идут рука об руку. Эта картина положительно прелестна - я готов поцеловать ее!

Они были в кабинете Ромейна, когда эта вспышка энтузиазма вырвалась у Винтерфильда. Случайно взгляд гостя упал на письменный стол. Несколько исписанных страниц, испещренных поправками, привлекли его внимание.

- Это история, которую вы пишете? - спросил он. - Вы не из тех авторов, которые в уме производят все поправки - вы просматриваете и исправляете свое сочинение с пером в руках.

Ромейн с удивлением взглянул на него.

- Следовательно, мистер Винтерфильд, и вы иногда брались за перо, не только для того, чтобы писать письма.

- Нет, я не заслуживаю вашего комплимента. Когда вы навестите меня в Девоншире, я покажу вам несколько рукописей и корректурных листов наших великих писателей, собранных покойным отцом. Мои сведения о силе умственной работы почерпнуты из рассматривания этих литературных сокровищ.

Каково бы было удивление публики, если б она узнала, что каждый писатель, достойный своего имени, бывает самым строгим критиком собственной книги, прежде чем она попадет в руки профессиональных критиков! Человек, с увлечением писавший накануне, сегодня вершит беспощадный суд над своим собственным произведением. Как увлекательна должна быть наука, требующая такой двойной работы!

Ромейн вспомнил - без горечи - о жене. Однажды Стелла спросила его, сколько времени он обыкновенно пишет страницу. Ответ удивил ее и заставил пожалеть о нем.

- Зачем ты столько трудишься? - спросила она нежно, - ведь читателям было бы все равно, мой милый, если бы ты употреблял на это только половину времени.

Чтобы переменить разговор, Ромейн повел своего гостя в другую комнату.

- Там есть картина, относящаяся к новейшей школе живописи. Вы говорили о труде в науке, вот проявление его в искусстве.

- Да, - сказал Винтерфильд, - но здесь трудом руководила критическая способность и чувство меры. Я стараюсь восхищаться и начинаю жалеть бедного артиста. Взгляните на это дерево без листьев посередине. Даже маленький сучок на каждой веточке старательно нарисован, а в результате получается расписанная фотография. Глядя на ландшафт, вы не видите в нем соединения отдельных частей, на дереве вы не будете рассматривать каждую веточку - в природе все одновременно производит на вас общее впечатление, того же самого вы требуете и от картины. Эта картина - торжество терпения и труда, она исполнена, как вышивание, все по маленьким отдельным частям, к каждой части приложено одинаковое механическое старание. Сознаю, что это с моей стороны неблагодарность к художнику, но я с чувством облегчения смотрю после этой картины на вашу рощицу.

Говоря это, он подошел к окну, выходившему в сад перед домом. В ту же минуту из аллеи донесся шум колес. Открытая коляска появилась на повороте дороги.

Винтерфильд подозвал Ромейна к окну.

- К вам гость, - начал он и вдруг отодвинулся от окна, не сказав больше ни слова.

Ромейн, посмотрев в окно, узнал жену.

- Извините меня, если я на минуту оставлю вас, - сказал он, - это мистрис Ромейн.

В это утро улучшение в здоровье мистрис Эйрикорт снова дало Стелле возможность, которой она так дорожила, провести часа два с мужем. Ромейн вышел ей навстречу и, торопясь, не заметил, что Винтерфильд, словно статуя, замер у окна.

Стелла вышла из экипажа в ту минуту, когда ее муж выскочил на крыльцо. Она взошла на несколько ступенек, которые вели в залу, с таким трудом и так медленно, будто старая больная женщина. Легкий румянец на ее щеках сменился сероватой бледностью. Она увидела Винтерфильда.

С минуту Ромейн смотрел на нее в молчаливом испуге. Обняв Стеллу за плечи, он провел ее в первую комнату, выходившую в залу.

- Милая моя, ухаживая за матерью, ты совершенно изнурилась! - сказал он с нежностью в голосе, - если уж ты не хочешь заботиться о себе, то должна хотя бы подумать обо мне. Ради меня останься здесь и отдохни немного. В первый раз я буду тираном и не отпущу тебя.

Она собралась с силами и попыталась улыбнуться, а когда ей это не удалось, постаралась скрыть неудачу, поцеловав его.

- Да, это следствие усталости и боязни, - сказала она, - но мамаше действительно лучше, и если дело пойдет так, то спокойствие снова возвратит мне прежние силы.

Она остановилась и, призвав на помощь все свое мужество, решилась наконец задать простой и ужасный для нее вопрос:

- У тебя гость?

- Ты видела его у окна? Прелестный человек! Я знаю, он тебе понравится. При других обстоятельствах я бы представил его тебе сейчас же, сегодня тебе не до гостей.

Но она решила заставить Винтерфильда отказаться от очередного посещения их дома, поэтому настояла на этой встрече.

- Мне вовсе не так дурно, как ты думаешь, Луис, - сказала она храбро. - Когда ты захочешь вернуться к своему новому знакомому, я тоже пойду с тобой. Я немного устала - вот и все.

Ромейн озабоченно взглянул на нее.

- Давай я принесу тебе рюмку вина, - предложил он.

Она согласилась, чувствуя в том действительную необходимость. Когда он отошел от нее, чтобы дернуть за колокольчик, она задала ему очередной вопрос, не покидавший ее с той минуты, как она увидела Винтерфильда.

- Как ты познакомился с этим джентльменом?

- Через отца Бенвеля.

Ответ не удивил ее - подозрение зародилось в ее душе со времени бала леди Лоринг. Будущее счастье Стеллы зависело от того, удастся ли ей помешать сближению между мужем и Винтерфильдом. Сознавая это, она решилась на встречу с Винтерфильдом.

Но как ей встретиться с ним? Сделать вид, что они не знакомы? Пожалуй, это наилучший путь, чтобы выйти из ужасного положения. Выпив рюмку вина, она взяла Ромейна под руку, говоря:

- Нельзя так долго оставлять твоего знакомого в одиночестве. Пойдем!

Когда они проходили через залу, она подозрительно глянула на входную дверь. Не воспользовался ли Винтерфильд удобным случаем, чтобы уйти? В другое время она сообразила бы, что приличие заставляет его ожидать возвращения Ромейна. Но и Винтерфильд прекрасно понимал, что подобный поступок заставил бы Ромейна заподозрить его в каком-нибудь неблаговидном побуждении и неслучайном исчезновении при появлении жены'.

Ромейн отворил дверь, и они вошли вместе.

- Мистер Винтерфильд, позвольте представить вас жене, - сказал Ромейн.

Хозяйка и гость поклонились друг другу и обменялись обычным приветствием, но усилие, которое оба делали над собой, было очевидным. Ромейн заметил, что жена его поклонилась необыкновенно церемонно, а непринужденность и находчивость Винтерфильда тоже исчезли. Может быть, он принадлежал к числу редких в наше время людей, которые теряются в присутствии женщин? А перемену в Стелле он приписал состоянию ее здоровья. Как в том, так и в другом случае такое объяснение было вероятно. Ромейн постарался вывести их из неловкого положения.

- Картины так понравились мистеру Винтерфильду, что он намеревается еще раз приехать к нам посмотреть на них, - сказал он жене. - И одна из наиболее понравившихся именно твоя любимая картина.

Она пыталась смотреть на Винтерфильда, но не могла - взгляд ее рассеянно скользил в пространстве.

- Это - картина с морским видом, та, что висит в кабинете? - спросила она тихим голосом.

- Да, - ответил он с формальной вежливостью, - мне кажется, что это одно из лучших произведений художника.

Ромейн с нескрываемым удивлением взглянул на него. Куда исчезли оживленность и красноречие Винтерфильда в присутствии Стеллы! Она заметила, что происходящее неприятно повлияло на ее мужа - и поспешила вмешаться в разговор. Ей хотелось не только отвлечь внимание Ромейна от Винтерфильда, но и заставить мужа выйти из комнаты.

- Луис, маленькая акварель того же художника находится у меня в спальне, - сказала она. - Может быть, мистеру Винтерфильду угодно видеть ее? Сейчас я прикажу принести ее.

С тех пор как одной усердной служанке вздумалось вымыть одну из его гипсовых моделей, Ромейн никогда не позволял слугам касаться принадлежащих ему произведений искусства. На предложение жены он ответил так, как она того и ожидала.

- Нет-нет, - возразил он. - Я сам принесу картину, - и, обращаясь к Винтерфильду, прибавил:

- Приготовьтесь увидеть еще вещь, которую вам захочется поцеловать.

Смеясь, он вышел из комнаты.

В ту же минуту, как только дверь затворилась, Стелла подошла к Винтерфильду. Ее прекрасное лицо обезобразилось смесью бешенства и презрения. Она заговорила с ним гневным, прерывающимся шепотом.

- Осталась ли в вас хоть капля уважения ко мне?

Взор, который он обратил на нее, отвечая на этот вопрос, составлял полный контраст с ее лицом. Сострадание и горе были видны в его глазах, нежное терпение и уважение слышались в тоне его ответа:

- Я более чем уважаю вас, Стелла...

Она сердито прервала его.

- Как вы смеете называть меня по имени?

Он ответил с мягкостью, которая была бы способна тронуть сердце всякой женщины:

- Вы до сих пор отказываетесь верить, что я никогда не обманывал вас? Время не смягчило ваше сердце?

Она отвечала еще с большим презрением:

- Избавьте меня от ваших уверений. Довольно я их наслышалась два года назад. Сделаете вы то, чего я от вас потребую?

- Вы сами знаете, что сделаю.

- Положите конец вашему знакомству с мужем. Положите конец ему сегодня же и навсегда! - говорила она страстно. - Могу я ожидать этого от вас?

- Неужели вы думаете, что я переступил бы порог этого дома, если б знал, что он ваш муж.

При этих словах в нем произошла странная перемена - он покраснел, и голос его зазвучал с негодованием. Но в следующее мгновение он снова смягчился, и его голубые глаза с грустью и любовью остановились на ней.

- Вы можете ожидать большего, - сказал он. - Вы сделали ошибку.

- Какую?

- Когда мистер Ромейн представил меня вам, вы встретили меня, как незнакомого, и мне ничего не оставалось более, как последовать вашему примеру.

- Я не хочу, чтобы вы были нашим знакомым... Ее резкие ответы не заставили его изменить тон. Он продолжал ласково и терпеливо, как прежде:

- Вы забываете, что два года назад вы и ваша матушка были моими гостями в Бопарке...

Стелла поняла, что он хотел сказать. В ту же минуту она вспомнила, что отец Бенвель недавно был в Бопарк-Гаузе.

Знает ли он о ее пребывании там? Она всплеснула руками в неизъяснимом ударе.

Винтерфильд ласково успокоил ее.

- Не бойтесь, - сказал он. - Мало вероятно, чтобы мистер Ромейн когда-нибудь узнал, что вы бывали у меня. А если он узнает, и вы отречетесь от этого, то я сделаю то, чего не сделал бы ни для кого, - я тоже отрекусь от этого. Вы можете быть уверены, что все останется в тайне. Будьте счастливы и забудьте меня.

В первый раз в ней как будто пробудилась нежность - она отвернулась и вздохнула. Хотя в душе она осознавала всю необходимость предостеречь его от отца Бенвеля, но не могла настолько справиться со своим голосом, чтобы спросить, как он познакомился с патером. На минуту она остановилась, чтобы овладеть собою. В эту минуту Ромейн вернулся с акварелью в руках.

- Вот она, - произнес он. - На ней изображены несколько детей, собирающих цветы на опушке леса. Что вы думаете об этом рисунке?

- То же, что думал о большой картине, - отвечал Винтерфильд. - На эти произведения я мог бы смотреть по целым часам.

Он посмотрел на часы и прибавил:

- Но время идет и сообщает мне, что моему визиту пора закончиться. Благодарю вас от всей души.

Он поклонился Стелле.

Ромейн подумал, что Винтерфильд мог бы воспользоваться английским свободным обращением и подать руку Стелле.

- Когда же вы снова приедете посмотреть на картины? - спросил он. - Пообедайте с нами и посмотрите на них при вечернем освещении.

- Мне очень жаль, но я должен просить у вас извинения: со вчерашнего дня произошло изменение в моих планах. Приходится уехать из Лондона.

Ромейну очень не хотелось расставаться с ним.

- Вы дадите мне знать, когда опять вернетесь в город?

- Конечно!

С этим коротким ответом он поспешно удалился.

Ромейн минуту постоял в зале, прежде чем вернуться к жене.

Прием, оказанный Стеллой Винтерфильду, нельзя было назвать нелюбезным, но он вовсе не поощрял к дальнейшему знакомству. Вследствие какого странного каприза она осталась равнодушна к столь приятному человеку? Не удивительно, что любезность Винтерфильда исчезла при холодном приеме, оказанном ему хозяйкой дома. Некоторым оправданием Стелле могло служить состояние ее слабого здоровья.

Ромейн боялся огорчить ее, прямо спросив о причине такого холодного приема, оказанного Винтерфильду, но не мог избавиться от чувства, что это было не совсем приятно ему.

Когда он вернулся к Стелле, она лежала на диване, повернувшись к стене. Она беззвучно плакала и боялась, что он заметит это.

- Я не стану мешать тебе, - сказал он, направляясь в кабинет.

Драгоценная книга, так любезно предоставленная Винтерфильдом в его распоряжение, лежала на столе, ожидая его.

Отец Бенвель много потерял, не присутствуя при представлении Винтерфильда Стелле. Волнение их высказалось еще яснее, чем при неожиданной встрече в картинной галерее лорда Лоринга. Но если б он видел, как Ромейн читал в кабинете, а Стелла тайком плакала, лежа на диване, он, вероятно, в тот же день написал бы в Рим, что видел первые семена разлада между мужем и женой.

V. Корреспонденция отца Бенвеля

Секретарю общества Иисуса в Рим

1

В последних, наскоро набросанных строках я мог только сообщить вам о неожиданном возвращении мистрис Ромейн, в то время как Винтерфильд был в гостях у ее мужа. Если вы помните, я просил вас не придавать значения моему отсутствию в этом случае. Мое настоящее донесение послужит преподобным братьям удостоверением того, что я не выпустил из рук интересы, вверенные мне.

Я сделал три визита, отделенные друг от друга известными промежутками. Первый - к Винтерфильду - о нем я вскользь упоминал в своем прошедшем письме, второй - к Ромейну и третий - к больной мистрис Эйрикорт. Всюду я получил важные результаты, вознаградившие меня.

Сначала вернусь к Винтерфильду. Я застал его в гостинице, среди облака табачного дыма. С большим трудом мне удалось вывести его на разговор о посещения Тен-Акр-Лоджа, и я спросил, понравились ли ему картины Ромейна.

- Я завидую ему, - это все, что он ответил.

- А как вы находите мистрис Ромейн? - спросил я затем.

Он положил трубку и внимательно посмотрел на меня. На моем лице - по крайней мере я льщу себя этой надеждой - нельзя было ничего прочесть. Он еще раз затянулся и начал играть с собакой.

- Если отвечать на ваш вопрос, - вдруг заговорил он, - то придется признаться, что мистрис Ромейн не особенно любезно встретила меня.

Он вдруг остановился. Я видел его насквозь, в его глазах отражалась вся его душа. Я заметил, что он сказал мне только часть, очень небольшую часть.

- Можете ли вы объяснить подобный прием? - спросил я.

Он коротко ответил:

- Нет.

- Может быть, я смогу объяснить его вам, - предложил я. - Сказал ли мистер Ромейн своей жене, что познакомился с вами через меня?

Он снова устремил на меня испытующий взор.

- Может быть, мистер Ромейн и сказал это жене, выйдя ей навстречу.

- В таком случае, дело ясно, как божий день: мистрис Ромейн - строгая протестантка, а я католический священник.

Он схватился с поспешностью, которая не обманула бы и ребенка, за это объяснение нелюбезного приема, оказанного ему мистрис Ромейн.

Таким образом я избавил его от необходимости вдаваться в дальнейшие объяснения поведения мистрис Ромейн!

- Благоразумный человек никогда серьезно не огорчается религиозными предрассудками женщины, - продолжал я самым любезным тоном. - Вы обязали мистера Ромейна, и он желает сойтись с вами поближе. Вы опять собираетесь в Тен-Акр-Лодж?

Он снова коротко ответил:

- Не думаю.

Я сказал, что мне жаль это слышать.

- Но, конечно, - прибавил я, - вы всегда можете видеть его у себя, когда приезжаете в Лондон.

Он пустил клуб дыма и не ответил.

Но я решил не отступать.

- А может быть, вы окажете мне честь и отобедаете с ним запросто у меня?

Как джентльмену, ему, конечно, пришлось ответить на этот вопрос.

- Благодарю вас, но я бы не желал этого. Лучше поговорим о чем-нибудь другом.

Мы заговорили о другом. Он был любезен, как всегда, но, видимо, не в духе.

- Мне кажется, я уеду в Париж еще в этом месяце, - сказал он.

- Надолго? - спросил я.

- О, нет! Если заедете через неделю или дней через десять, опять найдете меня здесь.

Когда я стал собираться, он сам заговорил о предмете, к которому не хотел возвращаться. Он сказал:

- Я хочу просить вас оказать мне двоякое одолжение. Во-первых, не говорить мистеру Ромейну, что я еще в Лондоне, а во-вторых, не спрашивать никаких объяснений.

Результат нашего свидания можно выразить несколькими словами. Я продвинулся на шаг к своему открытию. Голос, взгляд и поведение Винтерфильда подсказали мне, что он завидует человеку, женившемуся на мисс Эйрикорт. Говоря прямо, компрометирующие обстоятельства, сбившие с толку моего агента, сводятся к любовному приключению. Припомните, что я говорил вам о странном характере Ромейна, и представьте себе, если можете, каковы будут последствия такого открытия, когда мы будем в состоянии сообщить его владельцу аббатства Венж!

Что касается настоящих отношений между мужем и женой, я могу вам сообщить только о том, чему был свидетелем, придя к Ромейну дня два спустя. Я хорошо сделал, что удержал Пенроза вблизи. Он нам понадобился.

Приехав в Тен-Акр-Лодж, я застал Ромейна в кабинете, но не за работой. Он казался принужденным и в высшей степени расстроенным. До сих пор я не могу в точности определить причины его нервной болезни, я могу только предполагать, что после нашего свидания у него опять был припадок.

Само собой разумеется, вежливость обязывала меня осведомиться о его жене. Она все еще продолжает ухаживать за матерью. Полагают, что мистрис Эйрикорт уже вне опасности. Но, всегда готовая советовать другим обратиться к доктору, эта дама уверена в крепости своего здоровья и отрицает всякую помощь лекарств. Доктор, который лечит ее, просит дочь уговорить ее продолжать назначенное ей лечение. Не предполагайте, что я стал бы надоедать вам этими обстоятельствами без уважительных причин. Нам придется вернуться к мистрис Эйрикорт и ее докторам.

Не прошло и пяти минут с начала моего визита, как Ромейн спросил, не видел ли я Винтерфильда после того, как он был в Тен-Акр-Лодже?

Я ответил ему, что видел, и остановился, ожидая следующего вопроса. Я не ошибся. Он спросил, уехал ли Винтерфильд из Лондона.

Опытные медики утверждают, что есть случаи, когда опасная система кровопускания все еще оказывается полезной. Бывают другие случаи, в которых опасная система говорить правду, является настолько же спасительной. Я сказал Ромейну:

- Я отвечу вам правду, если вы согласны, чтоб это осталось между нами? К своему сожалению, я должен сообщить вам, что мистер Винтерфильд не имеет намерения продолжать знакомство с вами. Он просил меня не говорить вам, что он еще в Лондоне.

Досада и гнев ясно выразились на лице Ромейна.

- Ничто из сказанного вами не проникнет за стены этой комнаты, - ответил он. - Указал ли Винтерфильд на какую-нибудь причину, заставляющую его отказаться от знакомства со мной?

Я, еще раз вежливо высказав свое сожаление, сообщил правду:

- Мистер Винтерфильд говорил, что мистрис Ромейн приняла его весьма нелюбезно.

Он вскочил и раздражительно стал ходить взад и вперед по комнате, говоря про себя:

- Это невыносимо!

Правда сделала на этот раз свое дело. Я сделал вид, что не слышу его, и спросил:

- Вы сказали мне что-нибудь?

Он выразился мягче.

- Это весьма неприятно теперь, я сейчас же должен отослать мистеру Винтерфильду редкую книгу, которую он одолжил мне. И это еще не все. В его библиотеке есть другие сочинения, чрезвычайно интересные для меня, но теперь мне невозможно воспользоваться ими. Кроме того, потеряв Пенроза, я надеялся найти в Винтерфильде друга, сочувствующего моим взглядам. В нем есть что-то необыкновенно приятное и привлекательное, а смелость и новизна его взглядов интересны для такого человека, как я. Для меня это была приятная перспектива, теперь же мне придется отказаться от своей надежды, и из-за чего? Из-за женского каприза!

С нашей точки зрения такое расположение надо поддерживать. Я попытался сделать это, принимая вину на себя и извиняясь, что, быть может, совершенно против воли, я виноват в неприятности, которую он испытал.

Он взглянул на меня в совершенном недоумении. Я задал ему тот же вопрос, что и Винтерфильду.

- Говорили вы мистрис Ромейн, что познакомились с Винтерфильд ом через меня?..

Он не дал мне закончить.

- Да, я сказал это мистрис Ромейн, - перебил он меня. - Но что же из этого?

- Извините меня, если я напомню вам, что мистрис Ромейн разделяет предубеждение, общее для всех протестантов, - сказал я. - Я боюсь, что знакомство с мистером Винтерфильдом не могло быть для нее приятным, ибо он друг католического священника.

Он чуть было не рассердился на меня за то же самое объяснение, которое показалось столь естественным Винтерфильду.

- Пустяки, - закричал он. - Моя жена слишком благовоспитанная женщина, чтобы выказать таким образом свои предубеждения. Вероятно, сама личность Винтерфильда внушила ей необъяснимую антипатию или...

Он остановился и задумчиво повернулся к окну. Вероятно, в его душу закралось неопределенное подозрение, которое он только что заметил и еще был не в состоянии объяснить. Я, со своей стороны, постарался поддержать новое направление мыслей.

- Какая же тут может быть еще причина? - спросил я.

Он резко обернулся ко мне.

- Я не знаю. А вы?

Я решился вежливо заметить ему.

- Дорогой сэр! Коли вы не можете найти другой причины, то как же мне знать ее? Вероятно, поводом послужила внезапная антипатия, как вы сами говорите. Это бывает между незнакомыми. Ведь мистрис Ромейн и мистер Винтерфильд не были знакомы прежде?

Его глаза засверкали внезапным мрачным блеском. Новая мысль запала в его душу.

- Они встретились, как незнакомые, - произнес он.

Снова замолчал и отвернулся к окну. Я чувствовал, что, продолжая далее разговор на эту тему, рискую потерять его доверие, которое приобрел. Кроме того, я имел свои причины заговорить о Пенрозе. Случилось так, что я только что получил от него письмо, где он рассказывает о своем теперешнем месте и в постскриптуме просит передать поклон другу и патрону, у которого он занимался.

Я дал Ромейну письмо. Он пробежал его и вдруг изменился в лице. Одно только имя Пенроза, казалось, рассеяло мрачные мысли и подозрения, овладевшие им перед тем.

- Вы не знаете, как я скучаю о моем милом друге, - сказал он грустно.

- Почему бы вам не написать ему? - предложил я. - Он был бы рад получить известие от вас.

- Я не знаю, куда писать.

- Разве я не послал вам его адрес с письмом?

- Нет.

- Позвольте в таком случае исправить мою забывчивость.

Я написал адрес и ушел.

Подходя к двери, я заметил на столике книги о католической религии, которые Пенроз оставил Ромейну. Одна из них была открыта и возле нее лежал карандаш. Я счел это добрым знаком, но не сказал ничего.

При прощании Ромейн пожал мне руку.

- Вы были очень добры, отец Бенвель, - сказал он, - я буду рад снова видеть вас.

Не говорите об этом в кружках, это может повредить мне, но - знаете ли? - мне, право, стало жаль его. Он пожертвовал ради своей женитьбы всем, но женитьба принесла ему одно только разочарование. Она довела его до того, что он стал любезен со мной. Конечно, когда придет время, я отправлю Пенроза. Но предвидите ли вы так же, как я, что, по возвращении "милого друга" к своим прежним обязанностям, дело обращения пойдет более скорыми шагами, а ревность жены-протестантки еще более увеличит фальшивое положение, в которое она поставила Винтерфильда своим двусмысленным приемом! В ответ на это вы можете указать мне на более темную сторону проекта. У Ромейна может родиться наследник; и мать его, имея за собою общественное мнение, может, в случае какого-либо колебания, получить удостоверение в естественном праве мальчика наследовать отцу.

Но потерпите, почтенные сотоварищи! Пока нам еще не угрожает подобное бедствие. И если бы даже такое событие случилось, то не забудьте, что Ромейн получил большое наследство. Венж имеет определенную стоимость. Если в акте, которым это владение возвратится в обладание церкви, взамен него будет предложена сумма, равная его стоимости, как вы думаете, решилась ли бы церковь отказать новообращенному в принятии от него чека? Вы знаете, что нет.., и я знаю это.

На следующий день я пошел справиться о здоровье мистрис Эйрикорт. Известия были благоприятные. Через три дня я снова наведался. Известия были еще более благоприятные. Мне также сообщили, что мистрис Ромейн вернулась в Тен-Акр-Лодж.

Многими из успехов своей жизни я обязан тем, что не спешу. Я и теперь не спешил. Иногда представляются удобные случаи - а их стоит подождать.

Позвольте мне привести в подтверждение этого пример.

Человек, любящий спешить, на моем месте заговорил бы о женитьбе Ромейна на мисс Эйрикорт в первое свидание с Винтерфильдом, чем возбудил бы его подозрение, заставил бы его остерегаться и сам не добился бы никаких существенных результатов. Я во всякое время могу открыть Ромейну, что жена его гостила у Винтерфильда в Девоншире, и, несмотря на это, встретила своего бывшего знакомого, будто видела его в первый раз. А между тем я даю Пенрозу возможность расширить брешь между мужем и женой.

Я надеюсь, вам теперь ясно, что я воздерживаюсь от действия не вследствие нерадения или недостатка мужества.

Теперь я могу продолжить.

Через несколько дней я решил снова побывать у мистрис Эйрикорт. На этот раз, отдавая карточку, я велел спросить, не может ли больная принять меня. Признаться ли в своей слабости? Она знает все, что мне нужно знать, и между тем уже два раза провела меня. После этого унижения я уже не мог отступить - это черта моего воинственного характера как духовного лица.

Меня пригласили войти.

Две комнаты ради удобства помещения были соединены в одну. Горничная тихонько катала мистрис Эйрикорт в кресле на колесиках взад и вперед, в комнате находились еще двое джентльменов - гостей. Несмотря на румяна, небрежно накинутые кружева и широкую одежду, она представляла печальное зрелище. Телом она походила на мертвеца, но ум ее составлял совершенную противоположность с телом, он был так же жив и впечатлителен, как всегда.

- Отец Бенвель! Очень рада видеть вас и весьма благодарна за вашу любезность. Я совершенно здорова, хотя доктор не хочет признавать этого. Не смешно ли, что меня катают, как ребенка. Я по природе своей человеческой должна двигаться. Доктор не позволяет мне выезжать, вот и катаюсь дома. Матильда - нянька, а я - дитя, которое на днях выучится ходить. Матильда, вы устали? Нет. Так прокатите меня еще раз. Спасибо. Движение, вечное движение - закон природы. О, доктор, нет, я не сама сделала это открытие. Какой-то знаменитый ученый упомянул об этом в лекции. Такого безобразного человека я никогда не видала... Теперь поверните, Матильда... Отец Бенвель, позвольте мне представить вас моим друзьям. Я знаю, теперь не в моде представлять, но я одна из немногих женщин, не признающих тирании моды. Я люблю, когда представляют. Сэр Джон Дрон - отец Бенвель. Отец Бенвель - доктор Уайбров. А, вы знаете доктора по его славе? Охарактеризовать вам его? Как человек - прелестный, по профессии - несносный. Извините мою бесцеремонность, доктор, это одно из последствий избытка здоровья... Пожалуйста, Матильда, поверните еще раз, да поскорей. О, как бы мне хотелось теперь попутешествовать по железной дороге...

Но тут она уже не могла перевести дух. Она откинулась в своем кресле и молча обмахивалась веером.

Я тем временем обратил внимание на двух посетителей. Сэр Джон Дрон, я был уверен, не смог бы помешать конфиденциальному разговору с мистрис Эйрикорт. Прекрасный помещик, с лысой головой, крепким сложением и неистощимым запасом молчания - одним словом, тип, часто встречающийся в английском обществе - вот вам верное описание сэра Джона. Но знаменитый доктор был человеком совершенно иного рода. Взглянув на него, я тотчас же почувствовал, что, пока он в комнате, придется ограничиться светской болтовней.

Вы всегда узнавали из моей корреспонденции о моих ошибках. Я снова совершил ошибку: забыл, что часто случай играет немаловажную роль. Капризная фортуна после многих неудач снова была готова улыбнуться мне. Удача шла ко мне через ту женщину, которая уже дважды насмеялась надо мной. Какая награда за мои постоянные заботы о здоровье мистрис Эйрикорт! Она между тем перевела дух и продолжала:

- Ах, господа, какие вы скучные, - обратилась она к нам. - Почему не занимаете бедную больную, которую засадили дома? Отдохните немного, Матильда, или вы тоже заболеете. Доктор! Это ваш последний визит ко мне?

- Обещайтесь беречься, мистрис Эйрикорт, и я признаюсь, что профессиональные визиты закончены. Сегодня я у вас только в качестве знакомого.

- Вы лучший из людей! Сделайте мне еще одно одолжение. Разгоните нашу скуку. Эти знаменитые доктора, сэр Джон, живут в романтической атмосфере. Кабинет доктора Уайброва все равно что ваша исповедальня, отец Бенвель. Они выслушивают исповеди о самых интересных прегрешениях и горестях. В чем состоял роман последней особы, пришедшей искать у вас медицинской помощи, доктор? Нам не надо имен и названий мест. Мы как добрые дети, нам хочется только послушать сказку.

Доктор Уайбров взглянул на меня с улыбкой.

- Невозможно убедить леди, что мы тоже в своем роде духовники. Первая обязанность доктора...

- Конечно лечить людей, - перебила она со всею грацией, на которую была способна.

Доктор ответил серьезно.

- Нет, это второстепенная обязанность, первая же - уважать доверие наших пациентов. Впрочем, - продолжал он более легким тоном, - сегодня мне встретился пациент при обстоятельствах, о которых моя профессиональная честь не запрещает рассказывать. Только не знаю, мистрис Эйрикорт, приятно ли вам будет, если я подробно расскажу об этом происшествии. Место действия - сумасшедший дом.

Мистрис Эйрикорт кокетливо вскрикнула и погрозила веером доктору.

- Не надо ужасов! - воскликнула она. - Одна мысль о сумасшедшем доме наполняет меня ужасом. О, фи! фи! Я не хочу слушать вас.., не хочу смотреть на вас.., и положительно отказываюсь пугаться до смерти. Матильда, отодвиньте кресло в самый дальний угол комнаты. Отец Бенвель, мое живое воображение для меня подводный камень в жизни. Я положительно чувствую запах больницы. Матильда, подвезите меня к окну, чтобы благоухание цветов заглушило этот запах.

Сэр Джон подал голос. Его речь целиком состояла из начатых предложений, заканчивавшихся улыбкой:

- Честное слово.., доктор Уайбров? Такой опытный человек, как вы... Ужасы сумасшедшего дома.., в присутствии дамы со слабыми нервами... Нет, честное слово.., не могу... Что-нибудь смешное... Это лучше.., да... Но такой сюжет... О, не могу!

Он встал, чтобы проститься. Доктор Уайбров ласково остановил его:

- Я имею на это свои причины, сэр Джон, - сказал он, - но не стану беспокоить вас излишними объяснениями. Есть человек, которого я не знаю и которого мне надо разыскать. Вы много выезжаете, когда бываете в Лондоне. Позвольте вас спросить, не встречались ли вы когда-нибудь с неким мистером Винтерфильдом?

Я всегда смотрел на самообладание как на одну из сильных сторон моего характера. В будущем я буду скромнее. Услышав это имя, я настолько поддался удивлению, что выдал себя доктору, дав понять, что могу ответить на его вопрос.

Между тем сэр Джон задумался и объявил, что никогда не слышал фамилию Винтерфильд. Признавшись столь красноречивым способом в своем неведении, он скользнул в нишу у окна и погрузился в созерцание леди Эйрикорт, нюхавшей цветы.

Доктор обратился ко мне.

- Я не ошибся, отец Бенвель, предполагая, что со своим вопросом мне следовало обратится к вам?

Я ответил, что джентльмен по имени Винтерфильд известен мне.

Доктор тотчас же встал.

- Не сможете ли вы посвятить мне несколько минут? - спросил он.

Излишне прибавлять, что я был к услугам доктора.

- Я живу близко, и экипаж ожидает меня, - продолжал он. - Если вы не прочь поехать со мной, то я сообщу вам нечто такое, что, как мне кажется, вам необходимо знать.

Мы тотчас же простились. Мистрис Эйрикорт - частичка румян с носа которой осталась на цветах - одобряюще ударила меня веером и объявила доктору, что она прощает его, само собой разумеется, если он обещает "никогда больше не делать этого". Через пять минут мы были в кабинете доктора.

Взглянув на часы, я понял, что мне не удастся закончить это письмо к сегодняшней почте. Поэтому посылаю его вам, как оно есть, с заверением, что окончание моего рассказа вы получите на следующий день.

2

Доктор начал осторожно.

- Винтерфильд не совсем обыкновенная фамилия, - сказал он. - Но нелишне будет удостовериться, если возможно, что тот ли это самый человек, которого я ищу, ваш Винтерфильд? Вы его знаете только по имени или знакомы с ним?

Я, конечно, ответил, что знаком.

Доктор продолжал:

- Извините меня, если я предложу вам немного нескромный вопрос. Познакомившись с обстоятельствами, я уверен, что вы поймете и извините меня. Не известно ли вам - как бы это сказать? - не известно ли вам какое-нибудь романтическое приключение из прошлой жизни мистера Винтерфильда?

На этот раз, чувствуя, что, по всей вероятности, я ступил на почву открытий, я старался сохранить все свое хладнокровие и спокойно ответил:

- Нечто подобное случилось в прошлой жизни мистера Винтерфильда.

Я остановился, будто из скромности и будто знал все в подробности.

Доктор не выказал любопытства услышать дальше.

- Я имел только намерение удостовериться, что говорю с человеком, который мне нужен. Теперь я вам сообщу, что не личный интерес побуждает меня отыскать мистера Винтерфильда, я действую от имени одного из своих старинных друзей. Мой друг содержит частный приют для умалишенных, это человек вполне честный, иначе я не был бы его другом. Вы понимаете, почему я обращаю ваше внимание на это?

К содержателям частных приютов для умалишенных в Англии вообще относятся в настоящее время с недоверием. Я прекрасно понял мысль доктора.

Он продолжал:

- Вчера вечером мой друг явился ко мне и сообщил, что у него в доме есть замечательный больной, на которого, как он полагал, мне интересно будет взглянуть. Это мальчик-француз, умственные способности которого с детства не достигли полного развития. Сильный страх, испытанный им, когда ему было лет тринадцать, ухудшил его состояние. "При поступлении в мой приют, - рассказывал мой друг, - мальчик не был ни идиотом, ни помешанным, это был случай, говоря профессиональным языком, недостаточного умственного развития; иногда в мальчике появлялась инстинктивная склонность ко злу и краже, но он никогда не впадал в бешенство. Мальчик особо заинтересовал моего друга, ласковым обращением он приобрел доверие и любовь ребенка, здоровье которого настолько поправилось, что уже появилась надежда на улучшение его умственного состояния, как вдруг случилось несчастье, уничтожившее все надежды. Бедняжка заболел лихорадкой, которая перешла в тиф.

Пока интересного для вас мало, но теперь, наконец, я сообщу вам замечательный факт.

Когда наступил тот момент, в который у больных с горячкой начинается бред, этот мальчишка вдруг пришел в себя и умственно выздоровел.

При этом изумительном сообщении я взглянул на него, сомневаясь, что он говорит серьезно. Доктор Уайбров понял меня.

- И я подумал то же самое, услышав это, - сказал он. - Но мой друг не обиделся и не удивился. Пригласив меня к себе, чтобы я лично убедился в его сообщении, он напомнил мне подобный случай, приведенный в статье. "Физическая болезнь как умственный стимул", Cornhill Magasine за 1879 год. Статья не подписана именем автора, но название журнала, где она появилась, служит достаточной гарантией достоверности сообщения. Это подтверждение возможности подобного случая настолько возбудило мое любопытство, что я поехал в Сандворс к доктору, чтобы исследовать больного.

- И пришли к удовлетворительным результатам?

- Да, к вполне удовлетворительным. Когда я видел мальчика вчера вечером, он был в совершенно здравом уме, как мы с вами. Нов данном случае есть осложнение, о котором не упоминается в журнальной статье. Мальчик, по-видимому, совершенно забыл всю свою прошлую жизнь и помнил только события, произошедшие со времени начала болезни, принесшей с собою странное восстановление его умственных способностей.

Для меня это было разочарованием. Я надеялся почерпнуть какие-нибудь сведения из сообщений мальчика.

- Можно ли утверждать, что мальчик в здравом уме, если у него пропала память? - решился спросить я.

- В данном случае нет необходимости вдаваться в рассмотрение этого вопроса, - ответил доктор. - Как я уже сказал вам, мальчик забыл только события своей прежней жизни, то есть все относящееся к тому времени, когда его умственные способности были расстроены. Теперь, когда появились проблески здравого смысла, он впервые свободно применяет свои умственные способности. В его новой памяти удержалось сознание всего произошедшего с начала болезни. Вы не можете себе представить, как заинтересовала меня эта душевная болезнь, и не найдете ничего удивительного в том, что завтра после обеда, окончив визиты, я отправлюсь в Сандворс. Вы, конечно, недоумеваете, с какой целью я сообщаю вам подробности, интересные только для медика.

Не собирался ли он пригласить меня с собою в приют? Я отвечал кратко, высказав только, что эти подробности интересны для всякого, занимающегося изучением человеческой природы. Если бы он услышал, как бился у меня пульс в эту минуту, я думаю, он подумал бы, что и у меня начинается горячка.

- Приготовьтесь выслушать еще более удивительную вещь, - продолжал он. - По какой-то непонятной случайности одна из проделок мальчика до его поступления в приют на попечение моего друга касается мистера Винтерфильда. Это единственное объяснение тому, каким образом мог очутиться зашитым в жилет мальчика конверт с бумагами на имя мистера Винтерфильда, но без обозначения адреса.

Можете себе представить впечатление, произведенное на меня этими словами.

- Теперь вы поймете, - продолжал доктор, - почему я задавал вам такие странные вопросы. Я и мой друг - мы оба сильно заняты и редко посещаем так называемое общество. Ни я, ни он никогда не слыхали имени Винтерфильда. Так как некоторые из моих пациентов люди, имеющие большие знакомства, то я решился расспрашивать всех, чтобы передать конверт тому, кому он принадлежит. Вы слышали, как мистрис Эйрикорт - а она могла бы помочь мне - отнеслась ко мне, когда я упомянул о доме сумасшедших, и видели, как я напугал сэра Джона. Я считаю за большое счастье для себя, что встретил вас. Не поедете ли вы со мною в приют? И не сделаете ли еще одолжение: не привезете ли вы мистера Винтерфильда?

Последней просьбы я действительно не в состоянии был исполнить. Винтерфильд именно в то утро уехал из Лондона в Париж, и его адрес пока был неизвестен мне.

- В таком случае вам придется действовать от имени вашего друга, - сказал доктор. - Время очень дорого. Не будете ли вы так любезны зайти ко мне завтра в пять часов?

Я явился аккуратно в назначенное время. Мы вместе отправились в приют.

Нет надобности утомлять вас описанием того, что я видел у постели мальчика. Это было бы повторением слышанного мною. Тиф был в самом разгаре, а в минуты облегчения мальчик умно расспрашивал о лекарствах, которые ему давали, и вполне понимал ответы. Он раздражался только тогда, когда его уговаривали вспомнить то, что было до болезни, и тогда отвечал по-французски: "У меня нет памяти".

Но я могу сообщить вам известие, достойное вашего внимания. Конверт и заключающиеся в нем бумаги с надписью "Бернарду Винтерфильду" в моем распоряжении. Имя на конверте служит достаточным доказательством того, что пакет адресован именно к тому Винтерфильду, которого я знаю.

Содержатель приюта сообщил мне обстоятельства, при которых эти бумаги были открыты.

Когда мальчика привезли в приют, с ним приехали две дамы-француженки - его мать и сестра. Они сообщили, что знали о его болезни, и рассказали, как по временам мальчиком овладевало желание убежать из дому и как со времени своего последнего продолжительного странствования он старательно прячет свою жилетку.

Видя себя в первую ночь по прибытии в приют в незнакомом месте, мальчик сильно волновался, и ему пришлось дать успокоительные капли. Когда он ложился спать, ему нарочно не говорили, чтоб он, по обыкновению, не прятал жилет под подушку.

Когда успокоительное лекарство подействовало, дядька легко овладел спрятанным платьем. Содержатель приюта был обязан удостовериться, что у больного нет ничего, чем он мог бы повредить себя. При осмотре пакета оказалось, что печать сломана.

- Я сам не распечатал бы пакета, - сказал наш хозяин, - но так как он не был заклеен, то я счел своею обязанностью просмотреть содержавшиеся в нем бумаги. Они касаются весьма важных частных дел мистера Винтерфильда, и бумаги уже давно следовало бы возвратить ему. Едва ли следует упоминать о том, что прочтенное мною я должен хранить в глубочайшей тайне. В жилет мальчика снова зашили пакет с несколькими листами белой бумаги, чтобы, проснувшись, он мог ощупать его. Настоящий же конверт и бумаги - вместе с изложением обстоятельств, при которых они были найдены, за моей подписью и подписью моего помощника - были положены в другой конверт и запечатаны моею собственною печатью. Я сделал все зависящее от меня, чтобы отыскать мистера Винтерфильда. Он, кажется, не лондонский житель. По крайней мере, я не смог узнать его адрес в адресном столе. Потом я известил о всем случившемся того джентльмена, которому сообщал о здоровье мальчика. Но и он не смог помочь мне. Второе письмо к дамам-француженкам имело такой же результат. Признаюсь, мне хотелось каким-либо честным образом отделаться от ответственности, лежавшей на мне.

Все это доктор сообщал мне в присутствии мальчика, который лежал, слушая рассказ, как будто он относился к кому-нибудь другому. Я не мог воздержаться от бесполезного желания задать ему вопрос.

Так как я сам не говорю по-французски, хотя и читаю на этом языке, то просил доктора Уайброва служить мне переводчиком.

Мои вопросы не привели ни к чему. Мальчик не более меня знал об украденном пакете.

Не было никакого повода подозревать, что он хотел обмануть нас. Когда я спросил его:

- Может быть, ты украл его? - Он ответил совершенно спокойно:

- Очень может быть, говорят, я был не в своем уме, сам этого не помню, но сумасшедшие делают странные вещи.

Я снова попытался заставить его высказаться.

- А может быть, ты взял его по ошибке?

- Да.

- Ты сломал печать и прочел бумаги?

- Да.

- И ты берег их, думая, что они могут пригодиться тебе или, может быть, тебе стало стыдно своего поступка, и ты имел намерение возвратить их, если представится случай.

- Совершенно верно, сэр.

Точно таких же результатов мы добились, когда старались разузнать, где он был и кто заботился о нем во время его последнего исчезновения из дому. Сообщение, что он был где-нибудь, составляло новость для него. С видимым интересом он просил нас рассказать ему, где он был и кого видел!

Тем закончились наши попытки добиться какого-нибудь разъяснения. Мы приступили к разрешению последнего вопроса: как по возможности скорее передать бумаги в руки Винтерфильда?

Упомянув прежде о его отъезде в Париж, я прямо сообщил, в каких отношениях нахожусь с ним теперь.

- Мистер Винтерфильд пригласил меня к себе, когда он вернется в Лондон, - сказал я. - Вероятно, я первым из знакомых увижу его. Если вы, ввиду этого, доверите мне ваш запечатанный конверт, я дам вам в присутствии доктора Уайброва формальную расписку в его получении и, действуя как представитель и друг мистера Винтерфильда, прибавлю какое хотите письменное обещание. Может быть, вы желали бы иметь также удостоверение моей личности?

Он отвечал вежливо:

- Знакомый доктора Уайброва не нуждается ни в каких удостоверениях.

- Извините, - настаивал я, - я только вчера имел честь познакомиться с доктором Уайбровом. Позвольте указать вам на лорда Лоринга, другом и духовником которого я уже давно состою.

Благодаря этим сведениям, данным мною о самом себе, дело устроилось. Я написал необходимое удостоверение, и в настоящую минуту все бумаги лежат на столе передо мной.

Помните вы, как в римском почтамте снимались и снова прикладывались печати в дни революции, когда мы были молодыми людьми? Благодаря знаниям, приобретенным мною тогда, необыкновенные события, некогда соединившие Винтерфильда с мисс Эйрикорт, наконец не составляют тайны для меня. Копии с бумаг находятся в моем обладании, а бумаги снова запечатаны печатью содержателя приюта. Я не пытаюсь искать себе оправдания. Вы знаете руководящее правило: "Цель оправдывает средство".

Я не собираюсь пускать в ход добытые мною сведения преждевременно. Прежде всего, как я уже напоминал вам, крайне необходимо дать Пенрозу возможность завершить обращение Ромейна. Пока же предоставляю мои копии в распоряжение моих собратьев главного штаба.

Похищенные бумаги (копия)

No 1. От Эммы Винтерфильд к Бернарду Винтерфильду

Майдвелль Билдинг

Бельгавен.

"Как мне обращаться к вам? Дорогой Бернард или сэр? Все равно. Я намереваюсь сделать одно из немногих добрых дел своей жизни, и что за дело до фамильярности или формальности женщине, лежащей на смертном одре?

Да, со мною опять случилось несчастье. Вы, вероятно, слышали, что я вскоре после того, как мы разъехались, упала в цирке и проломила себе голову?

Операция и серебряная пластинка, вставленная вместо кости, поставили меня на ноги. В этот раз меня лягнула лошадь в стойле. Последствие - какое-то повреждение внутри. Может быть, я умру завтра, а может быть, проживу еще неделю. Как бы то ни было, доктор признался - мой час настал.

Заметьте одно. В этом последнем случае не виновата презренная привычка, лишившая меня вашей любви и изгнавшая меня из вашего дома, привычка пить. Случилось так, что накануне этого дня я дала обет, следуя увещеваниям здешнего доброго пастора, мистера Фенника. Он заставил меня признаться во всем и теперь записывает, сидя у моей постели, мои показания. Помните вы, как я некогда ненавидела самое название пастора - когда вы, в шутку, предложили мне сочетаться гражданским браком, я повернула дело всерьез и поймала вас на слове? Мы, бедные наездники и акробаты, знали священников только как своих худших врагов, всегда пользующихся своим влиянием лишь для того, чтобы не пускать народ на наши представления и отнимать у нас хлеб. Если бы я встретилась с мистером Фенником в молодые годы, какой бы иной женщиной я могла стать!

Но подобного рода сетования теперь бесполезны. Я действительно сожалею о том зле, которое причиняла вам, Бернард, и с сокрушенным сердцем прошу вас простить меня.

Вы, по крайней мере, отдадите мне ту справедливость, что ваша пьяница-жена знала, что недостойна вас. Я отказалась от пенсии, которую вы мне предлагали.

Я уважала ваше имя. Со времени нашей разлуки я, вернувшись к своей профессии, семь лет занималась ею под чужим именем и никогда не беспокоила вас. Одного только я не могла сделать - забыть вас. Вы увлеклись моей несчастной красотой, но я, со своей стороны, любила вас всем сердцем. Память о благородном по происхождению джентльмене, пожертвовавшем ради меня всем, не могла умереть в моей душе. Он был.., нет! Я не хочу возмущать доброго человека, пишущего эти строки, говоря, чем он был для меня. Да и кому есть дело до того, как я думаю о вас теперь!

Если бы вы остались таким, как я вас оставила, или если б я не узнала, что вы влюбились в мисс Эйрикорт и готовы были жениться на ней, в надежде, что смерть избавила вас от меня, я бы жила и умерла, не сделав вам никакой неприятности, кроме первой и величайшей - той, что согласилась стать вашей женой.

Но я сделала это открытие - все равно каким образом. В это время наш цирк был в Девоншире. Моя бешеная ревность доводила меня до сумасшествия. У меня был поклонник, годившийся мне в отцы. Я дала ему понять, что он может добиться моей благосклонности, если поможет мне отомстить женщине, готовой занять мое место. Он доставал деньги, чтобы следить за вами дома и за границей, и, чтобы окончательно обмануть вас, он поместил ложное объявление о моей смерти в газетах и сбил с толку ваших адвокатов, старавшихся достать доказательства моей смерти.

Наконец он оказал мне самую большую услугу в это тяжелое для меня время: он взял меня в Брюссель. Я стояла у входа в английскую церковь, так что первым лицом, встретившим вас и ложную мистрис Винтерфильд по выходе от алтаря к брачному завтраку, была ваша законная жена со свидетельством о браке в руках.

Признаюсь, к своему стыду: я торжествовала, что совершила это зло.

Но я заслужила мучения и мучилась, узнав, что мать мисс Эйрикорт и двое ее знакомых отняли ее у вас - с ее полного согласия - у самых дверей церкви, и она вернулась в общество с репутацией, ничем не запятнанной. Каким образом брак в Брюсселе остался тайным - этого я не смогла узнать. В ответ на свою угрозу сделать его известным я получила письмо от адвоката, который советовал мне молчать, ввиду собственных выгод. Теперь пастор объяснил мне, что ваш брак с мисс Эйрикорт мог быть признан недействительным и обстоятельства дела могли вас оправдать перед всяким судом Англии. Теперь я хорошо понимаю, что люди знатные и богатые могут избежать разоблачений, которым бедняки вынуждены были бы покориться.

Я должна исполнить еще один долг - последний.

На своем смертном одре я заявляю торжественно, что, женясь на мисс Эйрикорт, вы действовали совершенно честно. Не только я жестоко поступила с вами, но обе Эйрикорт, а также лорд и леди, которые помогали им укорять вас, как негодяя, заслуживающего безжалостного, позорного разоблачения, жестоко и совершенно несправедливо оскорбили вас.

Я уверена, что эти люди могли и не ограничиваться тем, что не правильно истолковали вашу покорность обстоятельствам, в которых вы очутились. Они могли бы преследовать вас за двоеженство, если бы им удалось заставить меня свидетельствовать против вас. Меня утешает, что я хотя бы немного искупила свою вину. Я до сегодняшнего дня старалась не попадаться ни на их пути, ни на вашем.

Мне сказали, что я обязана оставить вам свидетельство о своей смерти.

Когда доктор напишет это свидетельство, он перечислит вам признаки, по которым можно будет удостовериться в моей личности, если мое письмо, как я надеюсь, достигнет вас после моей смерти, до погребения. Пастор, которой положит этот листок бумаги в конверт и запечатает, как скоро душа моя расстанется с телом, прибавит что может в удостоверение моей личности, а домовая хозяйка готова отвечать на все вопросы, которые ей зададут. На этот раз вы действительно можете быть уверены, что свободны. Когда меня похоронят и покажут вам на кладбище мою могилу без имени, то я твердо уверена, Бернард, что вы меня простите, - я знаю ваше доброе сердце. У меня есть еще одна просьба о бедном бездомном существе, находящемся в эту минуту в этой комнате. Но, Боже, как я устала! Мистер Фенник скажет вам все. А иногда, быть может, когда вы женитесь на девушке, достойной вас, вспомните, что в бедной Эмме были и хорошие, и дурные стороны. Прощайте".

No 2. От преподобного Карла Фенника Бернанду Винтерфильду

Ректорат

Бельгавен

"Сэр!

Я должен исполнить печальный долг и известить вас, что мистрис Эмма Винтерфильд умерла сегодня утром, около пяти часов. Я не буду ничего прибавлять от себя к трогательным строкам, обращенным ею к вам. Я твердо верю, что Господь принял раскаяние бедной грешницы. Ее сокрушенный дух обрел себе покой среди прощенных в загробном мире.

Вследствие ее желания, чтобы вы видели ее мертвою, гроб останется открыт до последней минуты. Доктор, лечивший ее, был столь добр, что дал мне свидетельство, которое при сем прилагаю. По небольшой серебряной пластинке на правой стороне черепа вы можете убедиться, что свидетельство относится именно к этому телу.

Считаю излишним прибавлять, что я готов отвечать на всевозможные справки.

Бедная покойница упомянула об одной просьбе, которую имела к вам. Я передаю вам ее желание, которое ей, по слабости, не удавалось самой высказать.

Во время представлений цирка в соседнем городке под полотно палатки старался подлезть, чтобы посмотреть представление, мальчик-бродяга, по-видимому, обладавший недостаточно развитыми умственными способностями. Он не мог дать ясных сведений о себе. Покойной мистрис Винтерфильд, родившейся и воспитанной, насколько я мог понять, во Франции, удалось узнать от мальчика, что он француз, она почувствовала участие к бедняжке, вспомнив свои дружеские отношения с некоторыми его соотечественниками. С этого времени до самой своей смерти она заботилась о нем, и он, казалось, чувствовал к ней благодарность и привязанность.

Я говорю "казалось", потому что непобедимая скрытность составляет одну из особенностей душевной болезни, которой он страдает. Даже его благодетельница никогда не могла уговорить его быть откровенным с ней. Во всех же других отношениях, насколько я знаю, ее влияние сдерживало некоторые дурные наклонности, по временам проявлявшиеся в нем. Ее смерть еще увеличила его необщительность. Он сделался угрюм и раздражителен, и добрая квартирная хозяйка не скрывает, что боится даже на несколько дней принять на себя заботу о нем. До получения известия от вас он останется у меня в доме, под надзором моей экономки.

Вы, вероятно, догадываетесь, в чем состояла просьба, с которой бедная страдалица хотела обратиться к вам. Она надеялась, что вы согласитесь поместить под надзор знающего человека это беспомощное, одинокое существо. Если с вашей стороны помощи не последует, как мне ни будет это прискорбно, но придется отправить мальчика в дом умалишенных.

С совершенным почтением Ваш покорный слуга Карл Фенник.

Р.S. Я боюсь, что мое письмо и письмо, вложенное в него, еще не скоро дойдут до вас.

Вчера вечером, когда я вернулся домой, то вспомнил, что мистрис Винтерфильд не оставила мне вашего адреса. Единственным оправданием моей забывчивости может служить то, что я был очень расстроен, когда писал под ее диктовку. Я тотчас же вернулся к ней, но она заснула. Зайдя к ней сегодня, я уже не застал ее в живых. В ее письме упоминается Девоншир, и это дает мне повод предполагать, что вы живете в этом графстве, и, мне кажется, она упоминала о вас однажды как о человеке состоятельном и знатном. Не узнав вашего адреса в лондонской справочной конторе, я в настоящее время разыскиваю в здешней частной библиотеке для чтения историю Девона, в надежде, что она может помочь мне. Позвольте прибавить, к вашему успокоению, что никто, кроме меня, не увидит этих бумаг. Для большей безопасности я сейчас же запечатаю конверт и надпишу на нем ваш адрес".

Прибавлено отцом Бенвелем

Нам едва ли суждено узнать, каким образом мальчику удалось завладеть запечатанным конвертом. Вероятно, он бежал с бумагами из дома пастора и вернулся к матери и сестре в Лондон.

И пока такие точные данные в моем распоряжении, план будущего для меня совершенно ясен. Развод Ромейна с женой и изменение его завещания в пользу церкви представляются теперь только вопросом времени.

Книга четвертая

I. Трудный разговор

Две недели спустя, после открытия, сделанного отцом Бенвелем, Стелла однажды утром последовала за мужем в его кабинет.

- Ты получил известие о мистере Пенрозе? - спросила она.

- Да, он приедет сюда завтра.

- Надолго?

- Да. Чем дольше останется, тем лучше.

Она взглянула на него вопросительно и несколько укоризненно.

- Почему ты говоришь это? - спросила она. - Почему ты так нуждаешься в нем, когда я около тебя?

До этого времени он сидел за своим письменным столом, опершись головою на руку и опустив глаза на открытую книгу, лежавшую перед ним. При последнем ее вопросе он вдруг поднял глаза. Утренний свет падал через широкое окно на его лицо. Выражение отчаянного страдания, которое Стелла помнила со дня их встречи на пароходе, появилось снова, но на этот раз не смягченное и не украшенное прежнею кроткой покорностью, а, напротив, принявшее более резкий вид от угрюмого и отчаянного терпения человека, недовольного жизнью и самим собой.

Сердце ее болезненно сжалось. Она сказала мягко:

- Я не имела намерения упрекать тебя.

- Ты ревнуешь меня к Пенрозу? - спросил он с горькой усмешкой.

Стелла в отчаянии решилась высказать ему правду.

- Я боюсь его, - произнесла она тихо.

Он взглянул на нее со странным выражением удивления и подозрительности.

- Почему ты боишься Пенроза?

Она не рискнула раздражить его. Голос опять мучил его прошлой ночью. Прежние угрызения совести вырвались наружу в диких словах, когда он задремал на рассвете. Искренне жалея его, она, тем не менее, хотела предотвратить вмешательство Пенроза. Стелла попыталась дать косвенный ответ.

- Не мешало бы сообщить мне, - сказала она, - что мистер Пенроз католический священник.

Он снова опустил глаза на книгу.

- Как ты узнала, что Пенроз католический священник?

- Стоило только взглянуть на адрес твоих писем к нему.

- Почему тебя так пугает, что он священник? На балу у леди Лоринг ты сказала мне, что принимаешь участие в Пенрозе, потому что я люблю его.

- Тогда я не знала, что он скрывает от нас свое звание. Я не могу вполне доверять человеку, поступающему таким образом.

Он засмеялся недобрым смехом.

- После этого можно утверждать, что ты не доверяешь человеку, не выставившему свое имя на книге, написанной им, и таким образом скрывающему, что он автор. Пенроз поступал так по приказанию своих начальников, и, кроме того, мне он открыто объявил, что священник. Если уж порицать кого-нибудь, то порицай меня за то, что я хранил его тайну.

Она отодвинулась от него, оскорбленная тоном, которым были произнесены эти слова.

- Я еще помню то время, Луис, когда ты снисходительнее относился бы к моим заблуждениям, даже если я была не права.

Это простое замечание тронуло его.

- Я не хочу обижать тебя, Стелла, - ответил он. - Но меня немного раздражило, когда я услышал, что ты не доверяешь преданнейшему и лучшему другу, которого только может иметь человек. Разве я не могу любить жену и друга? Ты не можешь себе представить, как я нуждаюсь в помощи и симпатии Пенроза во время моих занятий. Уже один звук его голоса придавал мне мужество. Поди сюда, Стелла, поцелуй меня и помиримся, как говорят дети.

Он встал из-за письменного стола. Она встретила его на полпути, и вся ее любовь, а может быть, и частичка страха вылились в ее поцелуе. Он ответил ей таким же горячим поцелуем, но затем, к несчастью обоих, вернулся к предмету их разговора.

- Милочка, - сказал он, - постарайся полюбить моего друга ради меня и относись с терпимостью к другим формам христианства, кроме той, которую ты исповедуешь.

Ее улыбающиеся губы сжались, и она отвернулась от него. Впечатлительный эгоизм женской любви заставлял ее видеть в Пенрозе похитителя симпатий, которые всецело должны были принадлежать ей. Уходя, она со свойственной ей наблюдательностью заметила открытую книгу на пюпитре с заметками и отметками карандашом на полях. Что бы такое он мог читать, что так заинтересовало его? Если бы он сам не заговорил, она бы спросила его. Но его тоже оскорбил ее внезапный уход. Он заговорил - и в голосе его слышалась большая против обыкновения холодность:

- Я не буду стараться победить твой предрассудок, - сказал он. - Но об одном я должен серьезно просить тебя: когда Пенроз приедет завтра, не встречай его так, как встретила мистера Винтерфильда.

Ее лицо на мгновение побледнело, будто от страха, но бледность тотчас же исчезла. Стелла твердо встретила взгляд своего мужа.

- Почему ты опять вспоминаешь об этом? - спросила она. - Или... - она колебалась и старалась овладеть собой - ..или мистер Винтерфильд тоже твой преданный друг?

Ромейн пошел к двери, будто не доверял себе, если станет отвечать ей, но остановился, как бы одумавшись, и снова обратился к ней.

- Не будем ссориться, Стелла, - произнес он. - Мне только грустно, что ты не можешь понять, чего я лишился. Прием, оказанный тобой Винтерфильду, лишил меня дружбы с человеком, который мне очень нравился и который мог быть полезен мне в моих работах. Ты была в это время нездорова и озабочена болезнью мистрис Эйрикорт. Я уважал твою самоотверженность. Я помнил, ты как-то сказала, что твоя совесть упрекала тебя в недостаточном внимании к матери, когда она была здорова и весела, и я преклонялся перед чувствами, удерживавшими тебя у постели больной. Оттого я боялся сказать хоть одно слово, которое могло бы обидеть тебя. Но из того, что я молчал, еще не следует, что я не был изумлен и огорчен. Не поступай более так никогда.

Он вышел из комнаты. Она стояла как пораженная громом, глядя ему вслед. Никогда еще он не смотрел на нее так, как взглянул при последних словах. Тяжело вздохнув, она овладела собой. Скорее тон, чем сами слова, наполнили ее душу смутным страхом, который странным образом слился с любопытством, возбужденным в ней видом лежавшей на столе книги, испещренной пометками.

Она схватила книгу и взглянула на открытую страницу. На ней были заключительные параграфы красноречивого опровержения протестантизма с точки зрения католицизма. Дрожащими руками она открыла заглавную страницу. На ней была надпись:

"Луису Ромейну от преданного друга и слуги Артура Пенроза".

- Боже, помоги мне! - прошептала она. - Между нами встал священник!

II. Иезуит и христианин

На следующий день Пенроз приехал к Ромейну.

Радостная встреча между ними была для самообладания Стеллы таким испытанием, какому она еще никогда не подвергалась. Она покорилась с мужеством женщины, счастье которой зависело от показной любезности к другу ее мужа.

Прием, оказанный ею Пенрозу, был безукоризненно вежлив. Когда она воспользовалась случаем, чтобы выйти из комнаты, Ромейн, отворив ей дверь, со взглядом, который должен бил служить ей наградой, прошептал:

- Благодарю тебя!

Она только кивнула ему и убежала в свою комнату.

Даже в мелочах природа женщины испорчена ложью, которую требуют от ее языка и манер искусственные условия современного общества. Когда она решается на более серьезный обман для защиты своих драгоценнейших домашних интересов, ее недостатки выступают с еще большей силой. Тогда самоуважение и воспитание уже не в состоянии сдержать в должных границах обман - это естественное оружие слабого против сильного. В таком случае она в своем ослеплении спускается до таких поступков, которые возмутили бы ее, если б ей рассказывали их про других. Стелла уже тем уронила себя, что тайно написала Винтерфильду. Она сделала это только для того, чтобы предостеречь его от отца Бенвеля, но этим письмом она приглашала его сделаться соучастником обмана.

Утром она приняла Пенроза с радушием, с которым встречают старинного друга.

Теперь, в уединении своей комнаты, она пала духом. Она раздумывала, как ей лучше ознакомиться с содержанием разговора между Ромейном и Пенрозом, который, без сомнения, начался после ее ухода.

- Он будет стараться восстановить мужа против меня, и я для защиты самой себя должна знать, какие средства он намерен употребить.

Эта мысль заставила ее смириться с поступком, к которому она отнеслась бы с презрением, если бы услышала, что его сделала другая женщина.

Был прекрасный осенний день, солнечный и свежий. Стелла надела шляпу и решила прогуляться по саду.

Пока ее можно было видеть из окон людской, она шла прямо, но, завернув за угол аллеи, свернула на извилистую дорожку, ведущую к окнам кабинета Ромейна. В саду кое-где стояли стулья. Она взяла один из них и после минутного колебания села так, чтобы через открытые окна второго этажа слышать голоса разговаривавших.

В это время она услышала голос Пенроза.

- Да. Отец Бенвель дал мне отпуск, - говорил он, - но я приехал сюда не для того, чтобы бездельничать. Вы должны позволить мне употребить свое свободное время самым приятным для меня способом! Позвольте снова быть вашим секретарем.

Ромейн вздохнул.

- Ах, если б вы знали, как мне недоставало вас!

Стелла, затаив дыхание, ждала, что скажет Пенроз дальше. Заговорит ли он о ней? Нет. В нем были врожденный такт и деликатность. Он ждал, когда Ромейн заговорит об этом.

Пенроз спросил:

- Как продвигается ваша работа?

Ответом было только одно слово, сказанное мрачно:

- Плохо.

- Мне странно слышать это, Ромейн.

- Почему? Или и вы питали такие же наивные надежды, как я, думая, что женитьба поможет мне написать мою книгу?

Помолчав немного, Пенроз ответил грустно:

- Я надеялся, что женитьба возбудит ваши высокие стремления.

Стелла побледнела от подавленного гнева. Он говорил совершенно искренне, несчастная же женщина думала, что он лжет нарочно, для того, чтобы восстановить против нее и без того раздраженного мужа. С замиранием сердца ждала она ответа Ромейна.

Но он не отвечал. Пенроз переменил предмет разговора.

- Вы, кажется, не совсем здоровы, - сказал он ласково, - боюсь, что работа повлияла на ваше здоровье... Возвращался ли...

Одной из особенностей нервной раздражительности Ромейна было то, что он не любил, чтобы кто-нибудь спрашивал его об ужасной галлюцинации.

- Да, - сказал он с горечью, - я несколько раз слышал голос. Кровь мне подобного не смылась с руки моей. Это еще одна рухнувшая надежда, рожденная во мне женитьбой!

- Ромейн! Мне не нравится, когда вы так говорите о своей женитьбе.

- Хорошо. Вернемся к книгам. Я думаю, что с вашей помощью дело у меня пойдет лучше. Я не знаю почему - может быть, потому, что мне приходится разочароваться во всем другом, - но стремление составить себе имя никогда не овладевало мною в такой степени, как теперь, когда оказывается, что я не в состоянии целиком погрузиться в работу. Сделаем вместе последнее усилие, друг мой. Если оно не удастся, я брошу свою рукопись в огонь и попытаюсь избрать другую карьеру. Я понимаю толк в политике. С помощью дипломатии я могу приобрести известность. В моем настоящем расположении духа управлять судьбами народа представляется мне чрезвычайно привлекательным. Мне ненавистна мысль, что наравне со всяким дураком я обязан своим положением своему случайному происхождению и богатству. Довольны ли вы своим безвестным существованием? Не завидовали ли вы тому кардиналу - ведь он не старше меня, - которого папа отправил своим послом в Португалию?

Пенроз отвечал не колеблясь:

- Вы совершенно больны душевно.

Ромейн беззаботно захохотал:

- А когда я был здоров? - спросил он.

Пенроз оставил без ответа это замечание и продолжал:

- Чтобы действительно быть вам полезным, я должен знать, что с вами происходит. Вы сами вынуждаете меня задать вам вопрос, который не дает мне покоя.

- В чем дело?

- Вы говорили и весьма разочарованно о своей женитьбе, - сказал Пенроз, - у вас серьезные причины быть недовольным мистрис Ромейн?

Стелла встала, с нетерпением ожидая ответа мужа.

- Серьезные причины? - повторил Ромейн. - Как подобная мысль могла прийти вам в голову? Я могу жаловаться только на мелочи, которые меня иногда раздражают. Даже лучшая женщина не совершенство. Нельзя этого требовать.

Истолковать этот ответ можно было только слыша тон, которым он был произнесен. Что выражалось в нем? Ирония или снисхождение? Стелла не знала тех косвенных раздражающих средств, которые пустил в ход отец Бенвель, чтобы поддержать сомнения, возникшие в душе Ромейна приемом, оказанным его женою Винтерфильду. Тон, в котором выразилось состояние духа ее мужа, был для нее совершенно нов. Она снова села, колеблясь между страхом и надеждой услышать еще что-нибудь. Священник, иезуит, втершийся между женой и мужем, вдруг принял ее сторону.

- Ромейн, - сказал он, - мне хочется, чтобы вы были счастливы.

- Как я могу быть счастлив?

- Попробую объяснить вам. Мне кажется, ваша жена добрая женщина и, по-видимому, любит вас. В ее лице есть что-то такое, что располагает в ее пользу даже такого неопытного человека, как я. Не теряйте терпения. Постарайтесь не поддаваться искушению говорить иронически - в этот тон так легко впасть, но иногда это выглядит жестоко. Я говорю это как посторонний наблюдатель. Вы знаете, мне никогда не суждено вкусить сладости семейной жизни. Но я наблюдал за другими и вот к какому результату пришел. Большинство счастливых людей - мужья и отцы. Да, я признаю, что и в их жизни бывают испытания, но зато многое вознаграждает и поддерживает их. На днях я видел человека, лишившегося всего своего состояния и, что еще хуже, потерявшего здоровье. Он с таким спокойствием перенес это несчастье, что удивил меня. "В чем заключается секрет вашего спокойствия?" - спросил я. Он отвечал: "Я в состоянии все перенести, пока у меня есть жена и дети". Припомните это и подумайте, как многим вы еще не воспользовались в своей семейной жизни.

Эти слова коснулись души Стеллы, как роса, упавшая на засохшую почву. Да, это были благородные слова! Как воспримет их ее муж?

- Я должен научиться думать по-вашему, Пенроз, прежде чем смогу сделать то, что бы вы желали. Есть ли какая-нибудь возможность поменяться нам с вами характерами?

Вот и все, что он сказал, и сказал он это в полном отчаянии.

Пенроз понял его.

- Если во мне есть что-нибудь, что могло бы служить примером для вас, - отвечал он, - то вы знаете, какому влиянию я обязан силой характера и спокойствием души. Вспомните, что я сказал вам, когда прощался с вами в Лондоне, возвращаясь к своей одинокой жизни. Я сказал, что только в вере, которую исповедую, нашел единственное утешение, способное облегчить мой жребий, и просил вас припомнить мои слова, если в будущем вас постигнет горе. Припомнили ли вы их?

- Посмотрите на книги на моем пюпитре и на другие книги, лежащие у меня под рукой на столе... Довольны ли вы?

- Более чем доволен. Скажите мне, яснее ли вам теперь вера, в которую я пытался обратить вас?

Последовала пауза.

- Если я скажу, что для меня она стала яснее, - продолжал Ромейн, - если скажу, что некоторые из моих сомнений рассеялись, то пожелаете ли вы обратить меня, женатого человека, в католическую веру теперь?

- Я еще сильнее, чем прежде, желаю этого, - отвечал Пенроз. - Я всегда был уверен, что единственный путь к счастью для вас - обращение. Теперь, когда из услышанного мною я увидел, что вы не смирились, как это следовало бы, с вашей новой жизнью, моя решимость еще более окрепла. Призываю Бога в свидетели, что говорю искренне. Оставьте колебания! Обратитесь в католичество и будьте счастливы.

- Вы ничего не забыли, Пенроз?

- Что я мог забыть?

- Быть может, весьма серьезное обстоятельство: жена у меня протестантка.

- Это было у меня на уме в продолжение всего нашего разговора.

- И, несмотря на это, вы не отказываетесь от своих слов?

- Я еще раз от всего сердца готов повторить сказанное. Обратитесь и будьте счастливы! Когда будете счастливы, вы станете хорошим мужем. Я говорю это в интересах вашей жены, как и в наших собственных. Чувствуя себя счастливыми вместе, люди всегда склонны на небольшие уступки, даже в вопросах веры. А может быть, вам удастся достигнуть еще большего результата. Я мог наблюдать, как добрый пример мужа часто находит себе подражание в жене. Не думайте, что я стараюсь убедить вас помимо вашей воли! Я говорю вам все это для того только, чтобы показать: мною руководит единственно любовь к вам и искреннее желание счастья. Вы упомянули, что некоторые из ваших сомнений еще не рассеялись. Если мне удастся уничтожить их - хорошо, если же мне это не удастся и вы не сможете поступить в соответствии со своими убеждениями, то я не только советую, но прошу вас не менять религии.

Стелла знала, что такая уверенность тона непременно подействует на способность ее мужа оценивать те хорошие качества, которых не было в нем самом. Еще раз она заподозрила Пенроза. Имел ли он какие-нибудь корыстные цели?

При одной мысли об этом она вскочила со стула и, подойдя к окну, решительно прервала разговор, позвав Ромейна:

- Луис! Отчего ты сидишь дома в такой прекрасный день? Я уверена, и мистер Пенроз охотно прошелся бы по саду.

Пенроз появился у окна один.

- Совершенная правда, мистрис Ромейн, - сказал он. - Мы сейчас придем к вам.

Через несколько минут он появился из-за угла дома и догнал Стеллу в аллее.

Ромейна не было с ним.

- А муж не пойдет с нами? - спросила она.

- Он сейчас придет, - отвечал Пенроз. - Ему, кажется, надо написать несколько писем.

Стелла посмотрела на него подозрительно, чувствуя с его стороны какое-нибудь тайное влияние на мужа.

Если бы она была в состоянии оценить благородные стороны характера Пенроза, она, быть может, пришла бы к более справедливому заключению. Когда она прервала их разговор, Пенроз просил Ромейна дать ему возможность воспользоваться случаем и поговорить наедине с мистрис Ромейн. Он сказал своему другу:

- Позвольте мне самому узнать, ошибаюсь ли я в своих предположениях относительно впечатления, которое произведет на вашу жену перемена вами религии. У меня одно желание - быть справедливым и к вам, и к вашей жене. Я никогда не простил бы себе, если бы посеял раздор между вами, как бы ни были добры мои намерения.

Ромейн понял его. Стелла же перетолковывала каждое слово и каждый поступок Пенроза в плохую сторону по причине, казавшейся ей убедительной, - он был католическим священником. Она поняла, что ее муж нарочно оставил ее наедине с Пенрозом, чтобы этот последний убеждением или обманом довел ее до согласия содействовать планам патера.

"Я докажу им, что они ошиблись", - подумала она и вдруг спросила вслух:

- Я прервала разговор? Когда я позвала вас гулять, вы говорили с мужем о его сочинении?

- Нет, мистрис Ромейн, мы в это время говорили не о книге.

- Позвольте мне предложить вам странный вопрос, мистер Пенроз?

- Сделайте одолжение.

- Вы ревностный католик?

- Я священник, мое звание говорит за меня.

- Надеюсь, вы не пытались обратить моего мужа в католичество?

Пенроз остановился и внимательно посмотрел на нее.

- Вы очень противитесь переходу вашего мужа в другую религию? - спросил он.

- Так сильно, как только может противиться женщина.

- Из религиозных побуждений?

- Нет. Вследствие опыта.

Пенроз с изумлением взглянул на нее.

- Будет нескромностью с моей стороны спросить, каким образом вами приобретен этот опыт? - произнес он мягко.

- Я расскажу вам это, - отвечала Стелла. - Я не знакома с богословскими тонкостями и не могу решать ученые вопросы, но знаю одно: благодаря усердной и благомыслящей католичке мой отец умер преждевременно, и мне пришлось расстаться с единственной сестрой, которую я горячо любила. Я вижу, вам неприятно выслушивать это, и вы, вероятно, думаете, что я преувеличиваю?

- Мне весьма тяжело слушать вас, мистрис Ромейн, но пока я еще не имел возможности составить себе мнение.

- Мою грустную историю можно изложить в нескольких словах, - продолжала Стелла. - Когда моя старшая сестра была еще девочкой, к нам приехала тетка - мамашина сестра. Живя за границей, она вышла там замуж и, как я уже сказала вам, была ревностная католичка. Без нашего ведома она вела религиозные разговоры с сестрой и, влияя главным образом на энтузиазм, составлявший одну из черт ее характера, обратила ее. Впоследствии были пущены в ход другие убеждения, о которых я ничего не знаю. Сестра объявила о своем решении уйти в монастырь. Так как она была несовершеннолетней, то отцу стоило бы только употребить свой авторитет для предотвращения этого. Но она была его любимицей, у него не хватило духа удержать ее силой - он мог только испытать все средства, которыми любящий и добрый отец мог склонить ее остаться дома. Даже по прошествии многих лет я не могу спокойно говорить об этом. Она настаивала на своем и была тверда, как камень. Когда тетку попросили вступиться, она назвала ее бессердечное упрямство "призванием". Сопротивление любящего отца истощилось. С того дня, когда она уехала от нас, он ближе и ближе продвигался к могиле. Я постараюсь относиться к ней справедливо. Она не только никогда не сожалела о своем поступлении в монастырь - она так погрузилась в исполнение своих религиозных обязанностей, что даже не имела ни малейшего желания видеть мать или меня. Мать скоро потеряла терпение. В последний раз, когда я посещала ее в монастыре, я была одна. Больше я не пойду туда. Она не могла скрыть своего чувства облегчения, когда я стала прощаться. Вот и все, что я могу рассказать. После всего увиденного и перечувствованного мною, мистер Пенроз, никакие убеждения не подействуют на меня. Я не имею права предполагать, чтобы мое счастье могло иметь для вас какое-нибудь значение, но я, может быть, могу попросить вас, как джентльмена, сказать мне правду. Вы приехали к нам с намерением обратить мужа в католичество?

Пенроз признался в истине, не колеблясь.

- Я не могу разделять вашего взгляда на стремление вашей сестры к благочестивой жизни, - сказал он, - но я могу и буду отвечать вам откровенно: с той минуты, как я впервые познакомился с вашим мужем, я стремился всей душой перевести его в католичество...

Стелла отшатнулась от него, будто он ужалил ее, и в немом отчаянии всплеснула руками.

- Но как христианин, я обязан поступать с другими так же, как желал бы, чтобы поступали со мной, - продолжал он.

Она внезапно обернулась к нему, ее прекрасное лицо сияло надеждой, и дрожащей рукой она схватила его за руку.

- Говорите яснее! - воскликнула она.

Он повиновался ей.

- Счастье жены моего друга священно для меня ради него, мистрис Ромейн. Будьте ангелом хранителем в жизни вашего мужа. Я оставляю намерение обратить его.

Он поднял ее руку и почтительно поднес ее к губам. Но, связав себя обещанием, которое было священно для него, даже эта честная и возвышенная душа содрогнулась под ужасным влиянием обета священника. Уходя, он сказал себе:

- Господи, отпусти мне, если я согрешил.

III. Винтерфильд возвращается

Отец Бенвель дважды заходил в гостиницу Дервейна и дважды получал ответ, что там ничего не знают о Винтерфильде. На третий раз его настойчивость была вознаграждена. От мистера Винтерфильда пришло письмо, в котором он сообщал, что приедет с пятичасовым поездом.

Было половина четвертого. Отец Бенвель решил дождаться возвращения своего друга.

Он нервничал и, казалось, так спешил передать бумаги, вверенные ему содержателем приюта, что и мысли не возникало, будто отец Бенвель мог распечатать пакет, просмотреть бумаги, а затем прибегнуть к подделке печати, чтобы скрыть нарушение.

Вновь запечатанный пакет хранился в кармане его длинной черной рясы. Его последующие поступки зависели в некоторой степени от того, как поступит Винтерфильд, прочтя исповедь несчастной женщины, бывшей некогда его женой.

Покажет ли он письмо Стелле, увидевшись с ней тайно, чтобы доказать, что она жестоко оскорбила его? И желательно ли - если только представится возможность - все так подстроить, чтобы Ромейн мог невидимо присутствовать при этом свидании и сам узнать всю правду? В другом же случае - если Винтерфильд не захочет сообщать Стелле исповедь - патеру самому придется взять это на себя и сделать необходимые сообщения.

Размышляя таким образом, отец Бенвель медленно ходил взад и вперед по комнате, глядя по сторонам своими спокойно-наблюдательными глазами. Столик в углу был завален письмами, ожидавшими возвращения Винтерфильда. Всегда готовый собрать какие бы то ни было справки, он взглянул на адреса на конвертах.

Почерки, как всегда, были весьма различные. Но на всех письмах, за исключением трех, были городские марки. На двух других, адресованных в клуб Винтерфильда, были иностранные марки, а одно, как показывал приписанный адрес, было переслано в гостиницу из Бопарк-Гауза.

Это последнее письмо особенно привлекло внимание патера.

Адрес, по-видимому, был написан женской рукой и было замечательно то, что писавшая его была, по-видимому, единственной, которой не был известен адрес его гостиницы и клуба. Кто бы это мог быть? Пытливый ум отца Бенвеля принялся строить догадки даже по такому ничтожному поводу. Он вовсе и не предполагал, что письмо могло касаться его. В конверте же лежало письмо Стеллы, советовавшей не доверяться именно ему.

Было около половины шестого, когда на лестнице раздались быстрые шаги. Винтерфильд вошел в комнату.

- Вот это любезно! - воскликнул он. - Я думал, что вернусь в худшее из уединений - уединение гостиницы. Ведь вы отобедаете со мной? Да? Вы, вероятно, думали, что я навеки поселился в Париже? Знаете, что меня так надолго задержало там? Самый прелестнейший из театров - комическая опера. Как я люблю эту школу музыки - певучие, грациозные мелодии композиторов, последователей Моцарта. Только в Париже можно вполне насладиться этой музыкой. Поверите ли вы, я целую неделю прождал только для того, чтобы во второй раз слышать Николо в роли Уоконде. Я был почти единственным молодым человеком в партере. Вокруг меня сидели старики, помнившие первое представление оперы. Они своими морщинистыми руками выбивали такт мелодий, с которыми связывалось воспоминание о самом счастливом времени их жизни... Что это такое? Это моя собака! Я был вынужден оставить ее здесь, и она знает, что я вернулся.

Он подбежал к двери и крикнул вниз, чтобы впустили собаку, которая тотчас же вбежала в комнату и бросилась в распростертые объятия хозяина. Винтерфильд отвечал на ее ласки и целовали ее с такой нежностью, с какой женщина могла бы целовать своего любимца.

- Ах, ты, милый мой! Стыдно было оставлять тебя здесь.., ну, впредь не буду! Отец Бенвель, много ли друзей найдется у вас, которые радуются свиданию с вами так, как этот? У меня нет ни одного. И есть дураки, которые считают собаку существом низшим, чем мы сами! Что бы я ни делал, это животное всегда останется верным мне. Я мог бы стать презренным человеком в глазах всех прочих людей, но моя собака точно так же, как прежде, любила бы меня. Посмотрите и на ее физические качества. Например, что за безобразие - не скажу ваше, скажу - мое ухо: съеженное, морщинистое, голое. Посмотрите на прекрасные шелковистые покровы ее ушей! Разве могут наше обоняние и наш слух сравниться с ее слухом и ее чутьем? Мы гордимся нашим разумом. Удалось бы нам найти дорогу домой, если б нас увезли в закрытой корзине? Если б нам обоим пришлось бежать поспешно с лестницы, кто скорее может сломать себе шею - я на своих двух ногах или она на четырех? Кто тот счастливый смертный, которому, ложась в постель, не приходится расстегивать несчастных пуговиц, а вставая, снова не застегивать их? Вот она сидит у меня на коленях. Она очень хорошо знает, что я говорю о ней, и слишком любит меня для того, чтобы сказать: "Какой дурак мой барин!"

Отец Бенвель слушал эту рапсодию, так прекрасно характеризовавшую детскую простоту говорившего, с внутренним нетерпением, которое, впрочем, ничем не выражалось на его улыбающемся лице.

Он решил не упоминать о бумагах, лежавших в его кармане, пока не случится что-нибудь, что заставит его как бы случайно вспомнить о них. Излишняя поспешность могла вызвать подозрение, что содержимое пакета ему известно. Когда же Винтерфильд подойдет к столику у стены и примется за письма?

Часы на камине свидетельствовали о неумолимом беге времени, а внимание Винтерфильда все еще было устремлено на собаку.

Терпение отца Бенвеля подверглось сильному испытанию, когда добродушный провинциал, назвав имя собаки, начал рассказывать, по какому поводу это имя дано.

- Его зовут Странник, и я скажу вам почему. Еще щенком, он в один прекрасный день появился в саду Бопарка, измученный и усталый, так что мы заключили, что он пришел издалека. Мы поместили в газете объявление, но никто не явился за ним. Так он и остался у нас. Если вы не имеете ничего против, мы угостим сегодня Странника. Он пообедает с нами.

Отлично поняв эти слова, собака спрыгнула с колен хозяина и в одну минуту исполнила тайное желание отца Бенвеля. Выражая свое счастье прыжками по комнате, она столкнулась со столиком, и лежавшие на нем письма рассыпались по полу, привлекая внимание Винтерфильда.

Отец Бенвель вежливо встал, чтобы помочь собрать разбросанную корреспонденцию. Но собака предупредила его тихим ворчанием, давая знать патеру, чтобы он не вмешивался не в свои дела. Она брала письма зубами и приносила их к ногам хозяина. Но и в этом случае неисправимый Винтерфильд ограничился только тем, что погладил Странника. Терпение отца Бенвеля истощилось.

- Прошу вас, не церемоньтесь со мной, - сказал он. - Пока вы будете читать письма, я просмотрю газету.

Винтерфильд рассеянно собрал письма, сложил их в стопку на столе возле себя и взял верхнее из них.

В этот вечер судьба была положительно за патера. Первое письмо тотчас же навело его на нужный предмет разговора. Опустив руку в карман, отец Бенвель тотчас же вынул ее.

- Мне предлагают вступить в парламент, - сказал помещик. - Какого вы мнения о представительных учреждениях, отец Бенвель? По моему мнению, представительство доживает свои последние дни. Почтенные члены с каждым годом тянут с нас больше и больше денег. Им остается только отказаться от свободного слова или сидеть в бездействии, когда полдюжины бесстыдных идиотов из-за самых презренных целей останавливают прогресс законодательства. У них даже нет чувства национальной чести, чтобы установить общественный закон, вследствие которого достигнуть подкупом места в парламенте считалось бы таким же нечестным, как плутовать в картах. По моему мнению, шулер не так низко пал. Он никого не побуждает изменить общественному доверию. Одним словом, все изнашивается на этом свете - почему же палата общин должна составлять исключение из этого правила?

Он взял из стопки второе письмо. Посмотрев на адрес, изменился в лице. Губы перестали улыбаться, и веселость погасла в глазах.

Странник, положив передние лапы на колени хозяина, ждал, чтобы на него обратили внимание, но, увидя произошедшую перемену, лег в почтительной позе.

- Переслано из Бопарка, - тихо проговорил Винтерфильд. Он распечатал письмо.., внимательно прочитал его до конца, подумал и снова прочитал.

- Отец Бенвель! - вдруг сказал он.

Патер отложил газету.

В продолжение нескольких минут не было слышно ничего, кроме стука часового маятника.

- Мы с вами знакомы недавно, - начал Винтерфильд, - но нам приятно бывать вместе, и, мне кажется, я обязан относиться к вам, как к другу. Я не принадлежу к вашей церкви, но надеюсь, вы поверите мне, если я скажу, что не разделяю предубеждения против католического духовенства.

Отец Бенвель молча поклонился.

- О вас упоминается в письме, которое я только что прочитал, - продолжал Винтерфильд.

- Можете вы назвать мне фамилию вашего корреспондента? - спросил отец Бенвель.

- Нет, не могу. Но мне кажется, я обязан сообщить вам содержание письма. Автор советует мне быть осторожным с вами. Мне пишут, что вы желаете узнать события из моей прошлой жизни и имеете на то причины, которых моему корреспонденту не удалось открыть. Я говорю прямо, но прошу вас также понять, что говорю беспристрастно. Я не могу, не выслушав его, осудить человека, и тем более того, кого я имею честь принимать у себя.

Он говорил просто, но с достоинством. Отец Бенвель отвечал ему тоже с достоинством. Излишне прибавлять, что теперь он знал, что корреспондент Винтерфильда - жена Ромейна.

- Позвольте мне от всей души поблагодарить вас, мистер Винтерфильд, за откровенность, делающую честь нам обоим, - сказал он. - Вы вряд ли ожидаете, если я могу так выразиться, что я снизойду до того, что стану опровергать обвинение, направленное против меня неизвестным лицом. Я лучше прямо дам доказательства и затем предоставлю вам судить, достоин ли я еще вашей дружбы, на которую вы были столь добры сослаться.

После этого предисловия он в кратких словах рассказал, при каких обстоятельствах получил конверт, и затем подал его Винтерфильду печатью вверх.

- Решите сами, - сказал он, - если б эти письма попали в полное распоряжение человека, имеющего намерение шпионить за вами в частной жизни, оправдал ли бы он доверие, оказанное ему?

Он встал и взялся за шляпу, готовясь уйти сию же минуту, если б его чести коснулось малейшее выражение недоверия. По свойственной ему доверчивости, Винтерфильд тотчас же принял этот убедительный довод.

- Позвольте мне оказать вам справедливость, прежде чем я распечатаю это письмо. Сядьте и извините меня, если я оскорбил вас. Никто лучше меня не знает, как часто люди бывают несправедливы друг к другу.

Они дружески пожали друг другу руки. Никогда у человека не бывает так легко на душе, как после серьезного объяснения, неизбежность которого тяготила его. Высказавшись, оба продолжали разговор непринужденно, будто ничего не случилось. Отец Бенвель подал пример, он сказал весело:

- Если вы в самом деле верите в католическое духовенство, то нам легко будет сделать из вас доброго католика.

- Не говорите с такою уверенностью, - отвечал Винтерфильд с оттенком свойственного ему тонкого юмора. - Я уважаю людей, открывших человечеству благословенное употребление хины, не говоря уж о прочих благодетельных учениях и цивилизации, но я еще больше уважаю свою свободу независимого христианина.

- Может быть, свободно мыслящего?

- Называйте это как хотите, лишь бы то была независимость.

Оба засмеялись. Отец Бенвель вернулся к своей газете. Винтерфильд сломал печать конверта и вынул бумаги.

Исповедь первой попалась ему на глаза. Прочтя первые строки, он побледнел. Он стал читать дальше, и глаза его наполнились слезами. Тихим, прерывающимся голосом он сказал патеру:

- Вы, сами не зная того, принесли мне самое печальное известие. Простите меня, если я попрошу вас оставить меня наедине с самим собою.

Отец Бенвель сказал несколько сочувственных слов и тотчас же удалился. Собака стала лизать руку хозяина, в изнеможении свесившуюся с кресла.

Вечером посыльный принес патеру записку от Винтерфильда. Высказывая новое сожаление, он писал, что опять уезжает из Лондона на следующий день, но надеется вернуться послезавтра, когда и ждет его.

Отец Бенвель совершенно справедливо заключил, что Винтерфильд отправился в город, где умерла его жена.

Но, отправляясь туда, он не имел намерения, как думал патер, расспрашивать пастора и квартирную хозяйку, присутствовавших при болезни и смерти его жены, он хотел оправдать надежды на его жалость и сострадание, которые высказала женщина, принесшая ему столько горя. Он решил поставить на "безвестной могиле", о которой с такой грустью и покорностью упоминалось в исповеди, простой каменный крест, с фамилией, которую она не хотела носить при жизни, боясь запятнать ее.

Сделав краткую надпись:

"Эмма, жена Бернарда Винтерфильда" и, преклонив колена у холмика, покрытого дерном, он исполнил цель своего путешествия. Поблагодарив пастора, он вернулся в Лондон.

Другой человек предпринял бы свою грустную поездку один, Винтерфильд же взял с собою собаку.

- В такие минуты я должен любить кого-нибудь, - говорил он.

IV. Корреспонденция отца Бенвеля

Секретарю общества Иисуса в Рим

Когда я писал вам в последний раз, я не думал, что мне придется так скоро снова побеспокоить вас. Но теперь появилась в этом необходимость. Я должен спросить нашего преподобнейшего генерала, какие последуют распоряжения относительно Артура Пенроза.

Мне кажется, я сообщал вам о своем намерении отложить на два или на три дня свой визит в Тен-Акр-Лодж, чтобы дать Винтерфильду возможность после возвращения повидаться с мистрис Ромейн. Само собой разумеется, что ввиду щекотливости обстоятельства он не отметил меня своим доверием. Я могу только догадываться, что и к мисстрис Ромейн он отнесся с такой же сдержанностью.

Сегодня, после полудня, я был в Лодже.

Я, конечно, спросил прежде всего о хозяйке и, услышав, что она в саду, пошел к ней. Она казалась больной и озабоченной, меня она приняла с холодной вежливостью. К счастью, мистрис Эйрикорт - теперь выздоравливающая - находилась в это время в Тен-Акре и ее катали в кресле. Болтливость этой дамы дала мне возможность самым невиннейшим образом упомянуть в разговоре о том, как Винтерфильду понравились картины Ромейна. Упомянув имя Винтерфильда, я, конечно, взглянул на жену Ромейна. Она побледнела, вероятно, опасаясь, что я знаю о ее письме к Винтерфильду, где она советует ему не доверяться мне. Если бы ей уже было известно, что Винтерфильда следует не порицать за случившееся в Брюсселе, а жалеть, то она не побледнела, но покраснела бы. Так я по крайней мере предполагаю, основываясь на опыте прошлых лет.

Добившись того, что мне было надо, я отправился в дом засвидетельствовать свое почтение Ромейну.

Он был в кабинете вместе со своим милым другом и секретарем. После обычных приветствий Пенроз оставил нас наедине. С первого взгляда я увидел, что есть новости. Я ничего не спрашивал, полагая, что, быть может, Ромейн случайно объяснит мне все.

- Надеюсь, вы в лучшем расположении духа с тех пор, как приехал ваш товарищ? - спросил я.

- Я очень рад, что Пенроз здесь, - ответил он и затем, нахмурившись, стал смотреть в окно на гулявших по саду двух дам.

Я подумал, что, быть может, мистрис Эйрикорт занимает обычное фальшивое положение тещи. Но ошибся. Ромейн не думал о матери своей жены - он думал о жене.

- Вы знаете о намерении Пенроза обратить меня? - спросил он вдруг.

Я был с ним весьма откровенен и ответил, что не только знал, но и способствовал его намерению.

- Могу я надеяться, что Артуру удалось убедить вас? - решился я прибавить.

- Он, вероятно, преуспел бы в своем намерении, если бы захотел продолжить.

Этот ответ, вы легко можете себе представить, застал меня врасплох.

- Неужели вы оказались таким неподатливым, что Артур отчаялся в вашем обращении? - спросил я.

- Нисколько! Я думал об этом, много думал и могу сказать, что был готов идти ему навстречу.

- В чем же тогда затруднение? - воскликнул я.

Он указал через окно на жену.

- Вот оно, - сказал он с иронической покорностью.

Хорошо зная характер Артура, я, наконец, понял, что случилось. С минуту мне действительно было досадно. Но при этих обстоятельствах благоразумие требовало, чтобы я молчал, пока не буду в состоянии говорить с примерным хладнокровием. Человеку в моем положении не следует выказывать своего гнева.

Ромейн продолжал:

- В последний раз, когда вы были у меня, мы говорили о моей жене. Тогда вы знали только то, что прием, оказанный ею Винтерфильду, побудил его решиться никогда больше не бывать у меня. Чтобы вам далее было известно, как меня желают держать "под башмаком", сообщу вам, что мистрис Ромейн приказала Пенрозу отступиться от своего намерения обратить меня. По взаимному согласию, мы уже никогда не касаемся этого вопроса.

Горькая ирония, слышавшаяся до сих пор в его голосе, исчезла. Он проговорил это поспешным и озабоченным тоном.

- Вы не будете сердиться на Артура? - спросил он.

Тем временем мой припадок неудовольствия миновал, и я ответил - и, в известном смысле, совершенно искренне:

- Я знаю Артура слишком хорошо, чтобы сердиться на него.

Ромейн, казалось, почувствовал облегчение.

- Я только затем и заговорил с вами об этих домашних делах, чтобы просить вас быть снисходительным к Пенрозу, - продолжал он. - Я уже начинаю смыслить кое-что в церковной иерархии, отец Бенвель! Вы начальник моего милого друга и имеете власть над ним. О, он лучший и добрейший из людей! Он не виноват, что вопреки своему убеждению уступил мистрис Ромейн, честно веря, что того требуются интересы нашей семейной жизни.

Я не думаю, что неверно передал настроение духа Ромейна, и обману вас, если выскажу свое убеждение, что вторичное вмешательство жены в его отношение к другу приведет именно к таким результатам, которых она опасается. Припомните мои слова, написанные после внимательного наблюдения за Ромейном, - это новое раздражение столь чувствительного самоуважения Ромейна ускорит его обращение. Вы поймете, что после случившегося я буду вынужден занять место, которое остается свободным после удаления Пенроза. Я даже не намекнул ему на это. Я должен повести дело так, чтобы он сам предложил мне докончить дело обращения, - кроме этого, ничего нельзя предпринять, пока Пенроз здесь. Надо дать развиться тайному раздражению, и в этом может помочь время.

Я перевел разговор на его литературные труды.

Его теперешнее настроение вообще не благоприятствует подобной работе, требующей большого напряжения... Даже работая с помощью Пенроза, он не доволен своим трудом, а между тем им сильнее, чем когда-либо, овладело желание составить имя. Все благоприятствует нам - решительно все!

Я попросил позволения повидаться с Пенрозом наедине и, получив согласие Ромейна, дружески распростился с ним. Если я захочу, то могу заставить большинство людей полюбить себя. Владетель аббатства Венж не составляет исключения из этого правила. Кстати, сообщал ли я вам, что в последнее время это имение дает намного меньше дохода - всего тысяч шесть в год? Когда оно вернется к церкви, мы улучшим его.

Мое свидание с Пенрозом длилось две минуты. Безо всяких церемоний я взял его под руку и повел в садик перед домом.

- Я узнал все, - сказал я, - и не могу скрывать, что вы опечалили меня. Но я знаю ваш характер и прощаю вас. В вас, любезнейший Артур, есть некоторые качества, вследствие которых вы, может быть, не совсем на месте между нами. Я должен сообщить о вашем поступке, но я представлю вас в хорошем свете. Протяните мне вашу руку и, пока нас не разлучили, будем друзьями.

Вы можете быть уверены, что я говорил так, предвидя, что мои снисходительные слова будут переданы Ромейну, и таким образом я стану еще выше в его глазах. Но я действительно думал так в то время, когда говорил. Бедняга с благодарностью поцеловал мою протянутую руку, не будучи в состоянии говорить.

Не знаю, может быть, я слишком снисходителен к Артуру? Прошу вас, замолвите за него словечко, когда его поведение будет обсуждаться, но, пожалуйста, не упоминайте о моей слабости и не предполагайте, что я мог бы симпатизировать слабости его характера, которая заставила его подчиняться мистрис Ромейн. Если бы я когда-либо чувствовал хоть какое-нибудь уважение к ней - но я не могу припомнить, чтобы в моей душе было нечто подобное, - то ее письмо к Винтерфильду уничтожило бы его. Коварная женщина для меня отвратительна.

В заключение своего письма я могу успокоить моих почтенных собратьев, объявив, что моего первоначального нежелания лично принять участие в обращении Ромейна уже не существует.

Да, несмотря на мои годы и привычки, я решил выслушивать и опровергать ничтожные аргументы человека, который по годам мог бы быть моим сыном. Я напишу осторожное письмо Ромейну по поводу отъезда Пенроза и пошлю ему книгу, от чтения которой ожидаю самых благотворных результатов. Эта книга не трактует о преимуществах религии - Артур предупредил меня об этом, - это сочинение Виземана "Воспоминание о папах". Я надеюсь, что живое описание церковного блеска, обширного влияния и могущества духовенства в этой необыкновенно легко написанной книге возбудит воображение Ромейна.

Вас удивляет внезапно овладевший мною энтузиазм? Быть может, вы также теряетесь в догадках, что он может означать?

Это значит, друзья мои, что я вижу в новом свете наши отношения с Ромейном. Извините меня, если я пока не скажу ничего больше. Я предпочитаю молчать, пока обстоятельства не оправдают моей смелости.

V. Корреспонденция Бернарда Винтерфильда

1

От мистрис Ромейн к мистеру Винтерфильду

"Получили ли вы мое письмо? Я адресовала его так же, как это, в Бопарк, не зная вашего лондонского адреса.

Вчера отец Бенвель был в Тен-Акр-Лодже. Сначала он пришел к моей матери и ко мне и повел разговор так, что упомянул ваше имя. Он сделал это со своей обычной ловкостью, и я не заметила бы этого, если б он не взглянул на меня. Я надеюсь и желаю, чтоб это была только моя фантазия, но, мне кажется, я прочла в его глазах признание, что я в его власти и что он в любую минуту может выдать меня мужу.

Я не могу предъявлять вам претензий, но мало имею причин доверять вам. Мне показалось, что вы хорошо отнеслись ко мне, когда мы с вами говорили здесь. На основании этого я прошу вас сказать мне, успел ли отец Бенвель войти в ваше доверие и сообщили ли вы ему нечто такое, что ставит меня в зависимость от него?"

2

От мистера Винтерфильда к мистрис Ромейн

"Я получил оба ваших письма.

Коллинз Уилки - Черная ряса (The Black Robe). 2 часть., читать текст

См. также Коллинз Уилки (William Wilkie Collins) - Проза (рассказы, поэмы, романы ...) по теме :

Черная ряса (The Black Robe). 1 часть.
Вступление к рассказу Сцена первая. Дуэль I Доктора уже не могли помоч...

Тайный брак (Basil: A story of Modern Life). 2 часть.
К этому же вопросу, особенно после того, что вы мне во многих случаях ...