Коллинз Уилки
«Закон и женщина (The Law and the Lady). 3 часть.»

"Закон и женщина (The Law and the Lady). 3 часть."

- Да, да, да, - отвечала она с жаром. - И вы говорите, что теперь я делаю это хорошо.

- Да, я говорю это. Но желаешь ли ты, чтобы кто-нибудь другой делал это за тебя?

В глазах ее появилось осмысленное выражение. Ее странный неженский голос смягчился до самых нежных нот.

- Никто, кроме меня, не будет убирать ваши волосы, никто, кроме меня, не дотронется до вас, пока я жива, - произнесла она с нежностью и гордостью.

- Даже эта молодая особа, что стоит там? - спросил Мизериус Декстер, указывая зеркалом через плечо в мою сторону.

Глаза девушки внезапно сверкнули свирепой ревностью. Она погрозила мне гребенкой.

- Пусть попробует! - воскликнула она своим прежним грубым голосом. - Пусть притронется к вам, если посмеет!

Декстер засмеялся при этой детской вспышке.

- Довольно, Ариэль, - сказал он. - Я отпускаю на покой ваш ум. Вернитесь к своему прежнему состоянию и окончите свое дело.

Она пассивно повиновалась. Осмысленное выражение в ее глазах и лице мало-помалу исчезло, она продолжала свою работу с той же безжизненной ловкостью, которая удивила меня вначале. Декстер был вполне доволен этой переменой.

- Я полагаю, что мой маленький опыт заинтересовал вас, - сказал он. - Дремлющий ум моей родственницы подобен музыкальному инструменту. Я прикасаюсь к нему, и он отвечает на мое прикосновение. Она любит, чтобы я прикасался к ее уму. Ее высшее наслаждение - слушать сказки, и чем сильнее сказка волнует ее, тем больше она ей нравится. Я довожу ее до сильнейшей степени возбуждения. Это очень забавно. Вы должны когда-нибудь посмотреть на это. - Он устремил в зеркало последний взгляд. - А, вот теперь я в порядке, - сказал он довольным тоном. - Исчезни, Ариэль.

Служанка вышла из комнаты с безмолвной покорностью выдрессированного животного. Когда она проходила мимо меня, я сказала ей: "Доброй ночи". Она взглянула на меня и не ответила. Мои слова не произвели на нее никакого впечатления. Только голос Декстера способен был пробуждать ее.

- Валерия, - сказала моя свекровь. - Наш скромный хозяин ждет узнать ваше мнение о нем.

Пока мое внимание было обращено на его родственницу, Мизериус Декстер повернулся лицом к нам. Описывая его как свидетеля в суде, я неумышленно основала мое описание на моем позднейшем знакомстве с ним. Я увидела теперь впервые его открытое умное лицо, его большие ясные голубые глаза, блестящие волнистые волосы светлого каштанового цвета, длинные нежные белые руки, стройную шею и грудь. Уродство, унижавшее и портившее мужественную красоту его головы и туловища, было скрыто пестрым покрывалом в восточном вкусе, накинутом на его кресло. Он был в темно-синем бархатном сюртуке, застегнутом на груди крупными малахитовыми пуговицами, в шелковых манжетах во вкусе прошлого столетия. Может быть, я была недостаточно проницательна, но я не заметила в нем теперь никаких признаков безумия, ничего отталкивающего. Единственный недостаток, который я увидела в его лице, были морщины, появлявшиеся у внешних углов его глаз, когда он смеялся, и в меньшей степени, когда он улыбался, - морщины, вовсе не гармонировавшие с его моложавой наружностью. Его рот, насколько я могла разглядеть его под усами и бородой, был мал и изящен, его нос, самой правильной греческой формы, был, может быть, слишком тонок в сравнении с полными щеками и с высоким, массивным лбом. Глядя на него (конечно, с точки зрения женщины, а не физиономиста), я могу только сказать, что это был замечательно красивый человек. Живописец охотно взял бы его моделью для Святого Иоанна, а молодая девушка, увидав его и не зная, что скрывалось под восточным покрывалом, сказала бы про себя: вот герой моих мечтаний.

- Пугаю я вас теперь, миссис Валерия? - спросил он спокойно.

- Нисколько, мистер Декстер.

Его голубые глаза, большие, как глаза женщины, ясные, как глаза ребенка, остановились на мне с выражением какой-то странной борьбы чувств, что заинтересовало и смутило меня. То в них появлялось сомнение, беспокойное, тяжелое сомнение, то опять радостное одобрение, такое откровенное одобрение, что тщеславная женщина подумала бы, что победила его с первого взгляда.

Потом внезапно им овладело новое чувство. Глаза его закрылись, голова опустилась на грудь, он поднял руки с жестом сожаления. Он бормотал что-то про себя, предавшись каким-то тайным и грустным воспоминаниям, которые удаляли его все более и более от действительности. Я прислушивалась к тому, что он говорил, и старалась угадать, что происходило в уме этого странного существа.

- Лицо несравненно красивее, - расслышала я, - но не фигура. Разве можно быть стройнее ее? Грациозна, но далеко не так, как та. В чем же сходство, которое напомнило мне ее? В позе, может быть? В движениях? Бедный замученный ангел! Что за жизнь! И что за смерть, что за смерть?

Не сравнивал ли он меня с жертвой отравления, с первой женой моего мужа? Если так, то покойная, очевидно, пользовалась его расположением. Это было ясно по грустному тону его голоса. Выиграю я или проиграю от сходства, которое он нашел во мне? Каков будет результат, если я открою свои подозрения и свои планы этому странному человеку? Я ждала с нетерпением, не скажет ли он еще что-нибудь о первой жене моего мужа. Нет. В нем произошла новая перемена. Он вздрогнул и начал осматриваться, как человек, внезапно пробужденный от глубокого сна.

- Что я сделал? - спросил он. - Я, кажется, дал опять волю своему воображению. - Он содрогнулся и вздохнул. - О, этот гленингский дом! - пробормотал он грустно. - Неужели я никогда не буду в силах не думать о нем?

К моему невыразимому огорчению, миссис Макаллан остановила его. В его воспоминаниях о сельском доме ее сына было, по-видимому, что-то, что оскорбило ее. Она прервала его резко и решительно.

- Довольно, друг мой, довольно! - сказала она, - Вы, кажется, сами не знаете, что говорите.

Его большие голубые глаза сверкнули свирепым негодованием. Одним поворотом руки он подкатил свое кресло к ней, схватил ее за руку и заставил ее нагнуться к нему так, чтоб он мог говорить с ней шепотом. Он был сильно взволнован, и шепот его был так громок, что достиг до меня.

- Я сам не знаю, что говорю, - повторил он, - устремив пристальный взгляд не на нее, а на меня. - Вы близорукая старуха. Где ваши очки? Разве вы не видите в ней никакого сходства - в фигуре, а не в лице - с первой женой Юстаса?

- Одно воображение, - возразила она. - Я не вижу никакого сходства.

Он прервал ее с нетерпением.

- Не так громко, - прошептал он. - Она услышит.

- Я слышала вас обоих, - сказала я. - Вы можете говорить при мне не стесняясь, мистер Декстер. Я знаю, что мой муж был женат, прежде чем женился на мне, и знаю, как ужасно окончила жизнь его первая жена. Я прочла отчет о процессе.

- Вы прочли описание жизни и смерти мученицы! - воскликнул Мизериус Декстер. Он подкатил свое кресло к моему стулу и наклонился ко мне с полными слез глазами. - Никто, кроме меня, не ценил ее по достоинству, - сказал он. - Никто, кроме меня!

Миссис Макаллан отошла нетерпеливо на другую сторону комнаты.

- Я готова ехать, Валерия, - сказала она. - Нельзя заставлять лошадей и слуг ждать так долго в этом мрачном месте.

Но я была слишком заинтересована словами Декстера, чтобы расстаться с ним в эту минуту. Я сделала вид, что не слышала замечания миссис Макаллан, и, чтобы удержать Декстера возле себя, опустила как бы случайно руку на его кресло.

- Вы доказали своим свидетельством в суде, как высоко вы ценили эту особу, - сказала я. - Я полагаю, мистер Декстер, что вы имеете свое собственное мнение о тайне ее смерти. Права я или нет?

Он глядел на мою руку, лежавшую на ручке его кресла, но при моих последних словах он внезапно поднял глаза и устремил их на меня с выражением сердитого подозрения.

- Почему вы полагаете, что я имею свое собственное мнение о тайне ее смерти? - спросил он строго.

- Я узнала это из отчета. Судья выразил такое предположение. Я не имела намерения оскорбить вас, мистер Декстер.

Лицо его тотчас же прояснилось, он улыбнулся и положил свою руку на мою. Дрожь пробежала у меня по телу при его прикосновении, и я быстро одернула руку.

- Простите меня, если я перетолковал ваши слова в ложную сторону, - сказал он. - Да, я сознаюсь, что имею свои собственные идеи насчет смерти этой несчастной женщины. - Он замолчал и посмотрел на меня пристально. - Разве вы тоже имеете свои собственные идеи?

Я была глубоко заинтересована. Я сгорала от нетерпения узнать больше. Чистосердечие с моей стороны могло вызвать его на откровенность. Я отвечала:

- Да.

- Идеи, которые вы сообщили кому-нибудь?

- До сих пор еще ни одному живому существу.

- Странно, - сказал он, не спуская с меня своего проницательного взгляда. - Какое вам может быть дело до умершей женщины, которой вы никогда не знали? Почему вы задали мне свой вопрос? Разве вы приехали ко мне с какой-нибудь целью?

Я смело созналась в истине. Я сказала:

- Да.

- С целью, имеющей связь с первой женой Юстаса Макаллана?

- Да.

- С чем-нибудь, что случилось во время ее жизни?

- Нет.

- Связанное с ее смертью?

- Да.

Он внезапно всплеснул руками с жестом отчаяния, потом прижал их к голове, как будто почувствовал внезапную боль.

- Я не могу выслушать вас сегодня, - сказал он. - Я отдал бы все в мире, чтобы выслушать вас, но я не смею. Я не в силах возвратиться к ужасу прошлого. Слышали вы меня, когда пришли сюда? У меня безграничное воображение. Я могу вообразить себя величайшим героем, какой когда-либо существовал. Я живу некоторое время жизнью человека, которым воображу себя. Если бы я стал сдерживать себя, когда воображение мое разыгрывается, я сошел бы с ума. Я даю себе волю. Припадок продолжается несколько часов и оставляет меня в упадке духа, с сильно расстроенными нервами. Если в такое время во мне возникнут какие-то тяжелые воспоминания, я способен впасть в истерику. Вы не должны видеть меня в истерике. Нет, миссис Валерия, я ни за что не соглашусь испугать вас. Не хотите ли приехать ко мне завтра днем? У меня есть пони и кабриолет. Ариэль умеет править. Она приедет к мамаше Макаллан и привезет вас сюда. Мы поговорим. Я сгораю от нетерпения выслушать вас. Завтра утром я буду готов принять вас. Довольно об этом. Я должен успокоиться. Музыка - лучшее наркотическое средство для встревоженного ума. Мою арфу, мою арфу!

Он укатил на другую сторону комнаты. Моя свекровь подошла ко мне, чтобы поторопить меня.

- Пойдемте, - сказала она с досадой. - Вы видели его, он показал себя сегодня во всей красе. Довольно, иначе он вас утомит. Пойдемте.

Кресло возвратилось к нам медленно. Мизериус Декстер действовал только одной рукой. В другой он держал арфу, такую арфу, какие я до тех пор видела только на картинах. Она была так мала, что на ней можно было играть, держа ее на коленях. С такими арфами изображаются музы и легендарные барды.

- Прощайте, Декстер, - сказала миссис Макаллан.

Он повелительно поднял руку.

- Подождите. Пусть она услышит мое пение. Он обратился ко мне. - Я не хочу быть обязанным другим поэзией и музыкой. Я сам сочиняю для себя и поэзию и музыку. Я импровизирую. Дайте мне подумать немного, я буду импровизировать для вас.

Он закрыл глаза и задумался, тихо водя пальцами по струнам. Спустя несколько минут он поднял голову, взглянул на меня и заиграл прелюдию. Это была дикая, монотонная музыка, то напоминавшая медленный, плавный восточный танец, то строгие напевы старых армянских песен. Слова, последовавшие за прелюдией, были так же мало подчинены каким бы то ни было правилам, как и музыка. Одним из прекраснейших теноров, какие я когда-либо слышала, мой поэт воспел меня в следующих словах:

Зачем она пришла?

Я в ней утраченную вспомнил,

Мне в ней умершая воскресла:

Такой же стан,

Такая же походка,

Зачем она пришла?

Судьба ли то?

Не вместе ль суждено

Прошедшего ошибки нам исправить?

Не вместе ль суждено

Нам тайну прошлого открыть?

Соединить догадки, мысли, подозренья?

Судьба ли то?

Разгадка в будущем:

Пусть ночь пройдет,

Пусть день придет.

Ее прочту я мысли,

Она в мой ум заглянет.

Разгадка в будущем.

Голос его затихал, пальцы прикасались к струнам все слабее и слабее, по мере того как он подходил к концу песни. Утомленный ум потребовал успокоения. При последних словах глаза его закрылись, голова опустилась на спинку кресла. Он заснул с арфой в руках, как ребенок с новой игрушкой.

Мы вышли из комнаты на цыпочках и оставили Мизериуса Декстера, поэта, композитора и сумасшедшего, погруженным в глубокий сон.

Глава XXVI. Я ПРОДОЛЖАЮ УПОРСТВОВАТЬ

В темной прихожей нас встретила полузаснувшая Ариэль. Не взглянув на нас, не сказав нам ни слова, она проводила нас по темному саду и заперла за нами калитку.

- Доброй ночи, Ариэль, - крикнула я ей через забор. Я не услышала ничего, кроме тяжелых шагов, удалявшихся по направлению к дому, и стука запираемой двери.

Лакей позаботился зажечь каретные фонари. Сняв один из них, он осветил наш путь по кирпичной пустыне и вывел нас благополучно на дорогу.

- Что вы скажете теперь? - спросила меня моя свекровь, когда мы уселись в карету. - Вы видели Мизериуса Декстера. Довольны вы теперь? С тех пор как я его знаю, я никогда не видала его в таком безумном состоянии, как сегодня.

- Не смею оспаривать ваше мнение о нем, - возразила я, - но что касается меня, я не убедилась, что он безумный.

- Не убедились после всего, что он выделывал на своем кресле! - воскликнула миссис Макаллан. - Не убедились после его насмешек над его несчастной родственницей! Не убедились после песни, которую он пропел в честь вас и в заключение которой заснул! Валерия, Валерия, правы были наши предки, сказав, что никто так не слеп, как тот, кто не хочет видеть.

- Извините меня, миссис Макаллан! Я видела все, о чем вы говорите, и все это очень удивило и смутило меня. Но теперь, когда я пришла в себя и могу думать спокойно, мне кажется, что этого человека нельзя назвать сумасшедшим в обыкновенном значении этого слова. Пожалуй, его странность состоит в том, что он выражает прямо, и, надо сознаться, довольно дико, чувства и мысли, которые бывают у всех нас, но которые мы скрываем как слабость. Я сама иногда воображаю себя каким-нибудь другим лицом, и, признаюсь, это доставляет мне некоторое удовольствие. Все дети, не лишенные воображения, любят представлять себя кем-нибудь другим - волшебницами, королевами, кем угодно. Мистер Декстер, как и дети, делает это открыто, и если это доказательство сумасшествия, то он, конечно, сумасшедший. Но я заметила, что, когда воображение его успокоилось, он стал считать себя опять самим собою, Мизериусом Декстером, и был далек от мысли, что он Наполеон или Шекспир. Кроме того, надо принять во внимание его уединенную, замкнутую жизнь. Мне кажется, что она была причиной чрезмерно развитого воображения и необычайного самомнения, которое выразилось в его насмешках над несчастной родственницей, в его странной песне. Боюсь, что это поколеблет ваше доброе мнение обо мне, но я должна сознаться, что он заинтересовал меня.

- Не должна ли я заключить из этого, что вы намереваетесь отправиться к нему опять? - спросила миссис Макаллан.

- Не знаю, что я буду думать об этом завтра утром, - ответила я, - но в настоящую минуту я расположена отправиться к нему опять. Пока вы стояли в другой части комнаты, я имела с ним разговор, убедивший меня, что он действительно может быть полезен мне.

- В чем он может быть вам полезен?

- В единственном деле, которое я имею в виду и которого вы, к сожалению, не одобряете.

- И вы намерены довериться ему? Открыть свои мысли такому человеку?

- Да. Я согласна, что такой поступок с моей стороны будет риском, но я должна рисковать. Я знаю, что я неосторожна, но в моем положении осторожность помешала бы мне достигнуть цели.

Миссис Макаллан не возразила словами. Она открыла большой мешок на передней стороне кареты и достала из него коробку спичек и дорожную лампочку.

- Вы вынуждаете меня показать вам, что думает ваш муж о вашей затее. Его последнее письмо из Испании со мной. Судите сами, бедное восторженное молодое создание, достоин ли мой сын безнадежных, бесполезных жертв, которые вы намереваетесь принести ради него. Зажгите лампу.

Я повиновалась. С тех пор как она сказала мне об отъезде Юстаса в Испанию, я жаждала узнать еще хоть что-нибудь о муже, что подкрепило бы мою энергию. Я даже не знала, думал ли мой муж обо мне в своем добровольном изгнании. Надеяться, что он уже раскаивается в своем опрометчивом разрыве со мной, я еще не смела.

Лампа была зажжена и повешена между двумя передними окнами. Миссис Макаллан достала письмо своего сына. Какое безрассудство может сравниться с безрассудством любви? Я должна была сделать большое усилие над собой, чтобы не поцеловать листок бумаги, к которому прикасалась дорогая мне рука.

- Читайте, - сказала мне свекровь. - Начните со второй страницы и прочтите до конца. И, Бога ради, дитя мое, образумьтесь, пока не поздно.

Я начала с указанного места и прочла следующее:

"Я не могу решиться написать Валерии. Но не писать о ней - выше моих сил. Расскажите мне, как она себя чувствует, что она делает. Я думаю о ней непрерывно, и не проходит дня, чтобы я не оплакивал наш разрыв. Зачем, зачем не послушалась она меня? Зачем открыла она ужасную истину?

Когда я видел ее в последний раз, она говорила, что прочтет отчет. Прочла она его? Мне кажется, я умер бы от стыда и горя, если бы встретился с ней лицом к лицу после того, как она узнала о позоре, вынесенном мной, о гнусном подозрении, выраженном мне публично. Вообразить, что эти чистые глаза устремлены на человека, который обвинялся и до сих пор не оправдан вполне в самом низком из убийств, - выше моих сил. Неужели она все еще верит в возможность доказать мою невиновность? О матушка, если она еще не отказалась от своих планов, употребите все усилия, чтобы заставить ее отказаться от них. Избавьте ее от унижений, от разочарований, от оскорблений, которым она может подвергнуть себя. Ради меня и ради нее, не оставьте неиспытанным ни одного средства, которое может помочь вам в достижении этой цели.

Я не поручаю, я не смею поручить вам передать ей что-нибудь от меня. Когда увидитесь с ней, не говорите ничего, что могло бы напомнить ей обо мне. Напротив, помогите ей забыть обо мне поскорее. Единственное, чем я могу искупить хоть как-то мою вину перед ней, это сойти с ее жизненной дороги".

Этими жалкими словами кончалось письмо. Я отдала его свекрови молча. Она тоже не расположена была говорить.

- Если и это не обескуражило вас, то вы непоколебимы, - сказала она, медленно складывая письмо. - Не будем больше говорить об этом.

Я не ответила, я плакала под вуалью. Моя будущность казалась мне такой безотрадной, мой несчастный муж был в таком упорном заблуждении! Единственным шансом на счастье для нас обоих, единственным утешением для меня было держаться моего намерения тверже, чем когда-либо. И письмо Юстаса только укрепило меня в этом решении. Муж не забыл меня, он оплакивал разрыв со мной. Этого было достаточно для меня. Если Ариэль приедет за мной завтра, я отправлюсь к Мизериусу Декстеру.

Миссис Макаллан высадила меня у двери коттеджа Бенджамена. Я сказала ей при прощании - мой страх перед ней был настолько силен, что заставил меня отложить это до последней минуты, - что Мизериус Декстер обещал прислать экипаж за мной на следующий день в ее дом, и спросила, позволит ли она мне прийти к ней или предпочтет отослать экипаж к Бенджамену. В ответ я ожидала вспышки негодования, но моя свекровь, должно быть, действительно полюбила меня. Она ответила мне ласково:

- Если, вопреки всему, вы решитесь ехать к Декстеру, я не допущу, по крайней мере, чтобы вы отправились к нему из моего дома. Но надеюсь, что вы не будете упорствовать, надеюсь, что вы образумитесь до завтра.

Завтра настало. Немного раньше полудня прибыл кабриолет от мистера Декстера с письмом от миссис Макаллан. Она писала:

"Я не имею права препятствовать вам в Ваших действиях. Исполняя Ваше желание, я посылаю к Вам кабриолет. Но я утешаю себя надеждой, что Вы не сядете в него. Хотела бы я убедить Вас, Валерия, как искренне я расположена к Вам. Я много думала о Вас в бессонные часы нынешней ночи, и Вы поймете, как тревожны были мои размышления, если я сознаюсь, что горько упрекаю себя, почему я не сделала всего, что следовало сделать, чтобы помешать Вашему браку. Хотя я и сама не знаю, что могла я сделать. Мой сын сознался мне, что сделал Вам предложение под чужим именем, но отказался сказать, под каким, отказался назвать Ваше имя и Ваш адрес. Мне следовало постараться узнать все это, вмешаться и открыть Вам истину, рискуя сделать своим врагом родного сына. Но я была убеждена, что исполнила свой долг, высказав, что не одобряю вашего брака и отказавшись присутствовать на свадьбе. Не слишком ли легко смотрела я на дело? Запоздалый вопрос. Но для чего тревожу я Вас своими старческими сомнениями и сожалениями? Дитя мое, если с Вами случится какая-нибудь неприятность, я буду считать себя повинной в этом. Это тревожное состояние духа и заставляет меня писать Вам. Не ездите к Декстеру! Меня всю ночь мучило опасение, что Ваша поездка к нему кончится дурно. Валерия, я уверена, что Вы пожалеете, если отправитесь к нему".

Как ни прямы были эти предостережения, как ни заботливы были эти советы, они пропали даром.

Доброта моей свекрови сильно тронула меня, однако нимало не поколебала моей решимости. Моим единственным стремлением было отправиться к Мизериусу Декстеру и выпытать у него его мысли о причине смерти миссис Макаллан. Я ответила моей свекрови письмом, в котором выражала ей искреннюю благодарность и раскаяние, потом вышла из дома, чтобы сесть в присланный за мной экипаж.

Глава XXVII. МИСТЕР ДЕКСТЕР ДОМА

Все праздные окрестные мальчишки собрались вокруг кабриолета и шумно обсуждали наружность Ариэли в ее мужской шляпе и мужском сюртуке. Пони беспокоился, на него действовал шум толпы. Его погонщица сидела с бичом в руке, величественно равнодушная к шуткам и насмешкам, которыми ее осыпали. Садясь в кабриолет, я пожелала ей доброго утра. Она ответила только: "Влезайте".

Я решила совершить путь на далекую северную окраину города молча. Я знала уже, что пытаться завести разговор с моей спутницей было бесполезно. Не всегда, однако, можно полагаться на опыт. Проехав около получаса молча, Ариэль поразила меня внезапным вопросом.

- Знаете вы, к чему мы подъезжаем? - спросила она, глядя прямо вперед между ушами пони.

- Нет, я не знаю дороги, - отвечала я.

- Мы подъезжаем к каналу.

- Так что же?

- Что же! Мне хочется вывалить вас в канал.

Это грозное признание требовало объяснения. Я осмелилась спросить:

- Почему вам хочется вывалить меня в канал?

- Потому что я ненавижу вас, - было откровенным и хладнокровным ответом.

- Что я сделала вам дурного?

- А какое вам дело до хозяина?

- Вы говорите о мистере Декстере?

- Да.

- Мне нужно поговорить с мистером Декстером.

- Неправда! Вам хочется занять мое место, вам хочется чесать его волосы и помадить его бороду.

Я начала понимать. Мысль, которую Мизериус Декстер шутя внушил ей накануне, медленно зрела в ее уме и спустя много часов, под раздражающим влиянием моего присутствия, нашла выход в словах.

- Я не имею никакого желания касаться его волос и бороды, я предоставляю это вам.

Она взглянула на меня. Ее толстое лицо горело, глаза расширились от непривычного для нее усилия выразить свои мысли словами и понять то, что говорили ей.

- Повторите ваши слова и скажите их медленнее.

Я повторила свой ответ и сказала его медленнее.

- Клянитесь! - воскликнула она, горячась все больше и больше.

Я, сохраняя серьезность (в отдалении виднелся канал), поклялась.

- Довольны вы теперь? - спросила я.

Ответа не последовало. Ее словесные ресурсы истощились. Она устремила опять взгляд вперед, тяжело перевела дух и не сказала мне больше ни слова во весь остальной путь. Мы проехали по берегу канала, и я осталась жива и невредима, проехали улицы, проехали обширные пустыри, которые при дневном свете казались еще пустыннее и безобразнее, чем в темноте, и наконец повернули в узкий переулок и остановились у незнакомых для меня ворот, не у тех, в которые мы входили накануне. Отперев ворота ключом, Ариэль ввела пони во двор старого дома Мизериуса Декстера. Пони отправился один в свою конюшню, таща за собой кабриолет. Я последовала за моей безмолвной спутницей, которая провела меня через темную закопченную кухню и через каменный коридор в заднюю часть той самой прихожей, в которой я была накануне. Тут Ариэль подняла к губам свисток, висевший на ее шее, издала несколько резких, дрожащих нот, которые были уже мне знакомы как сигнал между ней и ее хозяином, и неохотно пробурчала:

- Ждите здесь, пока не услышите свистка, потом идите наверх.

Вот как! Я должна была, как собака, покоряться свистку! Но я не успела ничего сказать. Ариэль повернулась ко мне своей неуклюжей спиной и исчезла через заднюю дверь.

Подождав минуту или две и не слыша сигнала, я решила посмотреть картины, которые я заметила, но не могла разглядеть накануне. Надпись на карнизе под самым потолком, написанная несколькими красками, уведомила меня, что картины на стенах были произведениями всеобъемлющего гения Мизериуса Декстера. Поэт и композитор, он был также и живописцем. Картины на одной стене были названы изображением страстей, картины на противоположной стене - эпизодами из жизни Вечного Жида(*). Случайные зрители, как я например, предуведомлялись, что художник полагается исключительно на свое воображение. Природа противна ему.

(*) - Вечный Жид, или Агасфер, - персонаж христианской легенды, вечный скиталец, которому отказано в покое могилы, наказанный за то, что отказал Иисусу Христу в кратком отдыхе во время его страдальческого пути на Голгофу.

Я начала рассматривать картины, изображавшие страсти. Как ни была я несведуща в живописи, я поняла, что Мизериус Декстер знал еще меньше, чем я, об основных правилах этого искусства. Его картины были пачкотней в самом прямом значении этого слова. Необузданная страсть живописца к изображению ужасного была главной особенностью его произведений.

Первая из картин, изображавших страсти, представляла Месть. На берегу пенящейся реки, под тенью гигантского дерева, лежало мертвое тело в фантастическом костюме. Разъяренный человек, также в фантастическом костюме, стоял над телом и, подняв меч к туманному небу, смотрел на кровь только что убитого им человека, струившуюся крупными красными каплями по широкому клинку его оружия. Следующая картина, разделенная на несколько фрагментов, изображала Жестокость. На одном из них всадник варварски шпорил лошадь, на другом престарелый ученый вскрывал живую кошку, на третьем два язычника любовались на мучения двух святых. Один из святых жарился на железной решетке, с другого, висевшего вверх ногами на дереве и еще живого, сдирали кожу. Потеряв после этих образчиков всякую охоту рассматривать изображения страстей, я перешла к противоположной стене, чтобы познакомиться с приключениями Вечного Жида. Тут другая надпись дала мне знать, что живописец считал Летучего Голландца некем иным, как Вечным Жидом. Кистью Декстера были изображены морские приключения этого загадочного лица. Первая картина представляла гавань у скалистого берега. В гавани стоял корабль с кормчим на палубе. Море было бурным, небо покрыто тяжелыми тучами. При свете молний смутно виднелся в отдалении Корабль-Призрак, приближавшийся к берегу. Как ни плохо была написана эта картина, в ней были действительно признаки сильного воображения и даже поэтической фантазии. Следующая картина представляла Корабль-Призрак, остановившийся (к ужасу и удивлению кормчего) рядом с действительным кораблем. Жид высадился на берег. Лодка его стояла у пристани. Его свита, маленькие бледные люди в черных погребальных костюмах, сидели молча на скамьях лодки с веслами в длинных худых руках. Жид, также в черном, стоял на берегу, подняв с мольбой глаза и руки к бурному небу. Дикие земные и водяные твари - тигр, носорог, крокодил, морская змея, акула - окружали обреченного скитальца мистическим кругом. Сцена была освещена только слабым мерцающим светом факела карающего духа, парившего над Жидом на распростертых крыльях. Как ни странна была эта картина по концепции, я должна сознаться, что она произвела на меня сильное впечатление. Таинственная тишина в доме и мое странное положение имели также влияние на состояние моего духа. Когда я все еще смотрела на картину, раздался резкий свист. Нервы мои были так расстроены, что я вздрогнула и вскрикнула от испуга. В первый момент я готова была убежать. Мысль пойти одной к человеку, сотворившему эти страшные картины, привела меня в ужас. Я села на стул. Прошло несколько минут, прежде чем я начала успокаиваться и чувствовать себя опять самой собою. Свисток прозвучал вторично, в этот раз с заметным нетерпением. Я встала и поднялась по широкой лестнице на второй этаж. Отступив теперь, я уронила бы себя в собственном мнении. Но сердце мое билось сильнее обыкновенного, когда я подходила к двери круглой комнаты. Должна признаться, что в эту минуту я живо сознавала неосторожность своего поступка.

Над камином круглой комнаты висело зеркало. Как ни была я расстроена, я остановилась на минуту, чтобы взглянуть на свое лицо.

Ковер, закрывавший дверь, был приподнят. Как ни тихо я шла, но собачий слух Мизериуса Декстера уловил шелест моего платья. Прекрасный теноровый голос, который я слышала накануне, прозвучал мягко:

- Это вы, миссис Валерия? Не ждите там, входите.

Я вошла в следующую комнату.

Кресло на колесах подвинулось ко мне навстречу медленно и тихо. Мизериус Декстер медленно протянул мне руку. Голова его была задумчиво склонена на сторону, большие голубые глаза смотрели на меня жалобно. Ничто теперь не напоминало в нем беснующегося, кричащего существа, которое накануне было в одну минуту Наполеоном и Шекспиром. Мистер Декстер утром был кротким, задумчивым, грустным существом, походившим на вечернего Декстера только изысканной странностью костюма. Его верхнее платье в этот раз было розовое шелковое, покрывало, скрывавшее его уродство, было бледно-зеленое атласное, на его манжетах были надеты массивные золотые браслеты, скопированные со строго простых образцов, дошедших до нас от древних времен.

- Как вы добры, что пришли развеселить и ободрить меня, - сказал он грустным тоном. - Я оделся для вас в мой лучший костюм. Не удивляйтесь. Прежде мужчины, как и женщины, всегда носили дорогие материи и яркие цвета. Сто лет тому назад джентльмен в розовой шелковой одежде был прилично одетым джентльменом. Пятнадцать столетий тому назад патриции классических времен носили точно такие браслеты, как мои. Я презираю грубое пренебрежение к красоте и низкую скупость, ограничивающие костюм современного джентльмена черным сукном, а украшения современного джентльмена перстнем. Я люблю казаться сияющим и красивым, в особенности когда сама красота приходит навестить меня. Вы не можете себе представить, как я рад вам. Нынешний день - один из моих грустных дней. Слезы выступают у меня на глазах, я вздыхаю и грущу о своей участи, я жажду сочувствия. Подумайте, что я такое? Я одинокое создание, жестоко обиженное природой. Как печально! Как ужасно! Мое любящее сердце бесполезно, мои необычайные таланты пропадают даром. Грустно. Пожалейте меня!

Глаза его действительно наполнились слезами сожаления о себе самом. Он говорил со мной и смотрел на меня с капризной мольбой больного ребенка. Я решительно не знала, что мне делать, я никогда в жизни не была в таком затруднительном положении.

- Пожалейте меня, пожалуйста, - повторил он. - Не будьте жестоки ко мне. Я прошу так мало. Милая миссис Валерия, скажите только, что вы жалеете меня.

Я сказала, что жалею его, и при этих словах почувствовала, что покраснела.

- Благодарю вас, - сказал Мизериус Декстер смиренно. - Ваши слова принесли мне облегчение. Сделайте немного больше. Поласкайте мою руку.

Как ни старалась я владеть собой, но последняя просьба, выраженная совершенно серьезно, показалась мне до такой степени смешной, что я не могла не расхохотаться.

Мизериус Декстер взглянул на меня с непритворным изумлением и этим насмешил меня еще больше. Не оскорбила ли я его? По-видимому, нет. Опомнившись от изумления, он опустил голову на спинку кресла с выражением человека, внимательно слушающего. Когда я кончила смеяться, он поднял голову, захлопал своими красивыми белыми руками и воскликнул все тем же детски-капризным тоном:

- Посмейтесь еще! Милая миссис Валерия, у вас музыкальный смех, у меня музыкальный слух. Посмейтесь еще.

Но я совсем не расположена была смеяться.

- Мне стыдно за себя, мистер Декстер, - сказала я. - Простите меня, пожалуйста.

Он не ответил. Я сомневаюсь, что он меня слышал. Он, по-видимому, уже поддался новому впечатлению. Он глядел пристально на мое платье (так мне казалось) и был занят какими-то важными размышлениями.

- Миссис Валерия, - воскликнул он внезапно, - вам неудобно на этом стуле.

- Мне очень удобно.

- Извините меня, - возразил он. - В конце комнаты есть плетеный индийский стул, который будет гораздо удобнее для вас. Простите вы меня, если я попрошу вас принести его? У меня есть на это причина.

Какую новую эксцентричность замышлял он? Я встала и принесла стул. Возвращаясь к Декстеру, я заметила, что он был занят по-прежнему рассматриванием, как мне казалось, моего платья. И, что еще страннее, мое платье почему-то, очевидно, заинтересовало и смутило его.

Я поставила стул возле него и готова была сесть, когда он дал мне новое поручение.

- Сделайте мне величайшее одолжение. В конце комнаты на стене висит экран, соответствующий стулу. Мы сидим близко от огня. Экран будет полезен вам. Простите меня, что я заставляю вас принести его. Я имею на это причину.

Опять причина, и в этот раз он произнес это слово с особенным ударением. Любопытство сделало меня покорной рабой его капризов. Я принесла экран. Возвращаясь к нему, я заметила, что глаза его были устремлены на мое простое платье все с тем же странным выражением интереса и грусти.

- Благодарю вас тысячу раз, - сказал он. - Вы уязвили мое сердце, сами того не подозревая. Но вместе с тем вы были невыразимо добры ко мне. Обещаете ли вы простить меня, если я скажу вам правду?

Он хотел объясниться. Я никогда в жизни не давала обещания так охотно, как в этот раз.

- Я был невежлив, заставив вас принести стул и экран. Боюсь, что причина, побудившая меня к этому, покажется вам странной. Заметили вы, что я следил за вами очень внимательно, может быть, даже слишком внимательно, когда вы ходили по комнате?

- Да, - ответила я. - Мне показалось, что вы смотрели на мое платье.

Он покачал головой с горьким вздохом.

- Нет, не на платье. И не на лицо. Нет, милая миссис Валерия, я смотрел на вашу походку.

На мою походку? Что хотел он сказать? Куда забрел его блуждающий ум?

- Вы обладаете даром, редким между англичанками, - продолжал он. - Вы ходите хорошо. И она ходила хорошо. Я не мог преодолеть побуждения полюбоваться ею, глядя на вас. Я видел ее походку, ее простую, безыскусственную грацию, когда вы ходили по комнате. Вы воскресили ее, когда принесли стул и экран. Извините меня, что я беспокоил вас: идея была невинна, побуждение было священно. Вы огорчили и восхитили меня. Сердце мое обливается кровью и благодарит вас.

Он замолчал на минуту, опустил голову на грудь, потом внезапно поднял ее опять.

- Ведь вы говорили вчера о ней, не правда ли? - спросил он. - Что вы сказали? У меня беспорядочная память, я половину помню, половину забываю. Напомните мне, что вы сказали. Вы не сердитесь на меня?

Я, может быть, рассердилась бы на другого человека, но не на него. Теперь, когда он добровольно заговорило первой жене Юстаса, я была слишком заинтересована, чтобы сердиться на него.

- Мы говорили о смерти миссис Макаллан, и мы сказали друг другу...

Он порывисто наклонился ко мне.

- Помню, помню, - воскликнул он. - Я был удивлен и спросил вас, почему вас интересует тайна ее смерти. Скажите мне. Доверьтесь мне. Я горю нетерпением узнать это.

- Тайна ее смерти даже вас не может интересовать так, как интересует меня. От раскрытия этой тайны зависит счастье всей моей жизни.

- Боже милостивый! Что это значит? Подождите. Я начинаю волноваться. Этого не должно быть. Я должен сохранить ясность ума, а не должен увлекаться. Дело слишком серьезно. Подождите минуту.

На ручке его кресла висела изящная корзинка. Он открыл ее и вынул неоконченную полоску вышивки со всеми необходимыми для шитья принадлежностями. Мы посмотрели друг на друга. Он заметил мое удивление.

- Женщины, - сказал он, - благоразумно принимаются за шитье, когда хотят успокоиться и подумать на свободе. Почему мужчинам пренебречь этим успокоительным средством, сохраняющим твердость нервов и ясность ума? Я следую благоразумному примеру женщин. Позвольте мне успокоиться, миссис Валерия.

Он серьезно расправил работу и начал вышивать с терпением и сосредоточенностью искусной швеи.

- Теперь я готов слушать вас, - сказал он. - Вы будете говорить, я буду вышивать. Начинайте, пожалуйста.

Я повиновалась.

Глава XXVIII. ВО МРАКЕ

С таким человеком, как Мизериус Декстер, и с такой целью, какую я имела в виду, неполная откровенность была невозможна. Я должна была или доверить ему все свои интересы без всякой утайки, или совсем отказаться под каким-нибудь благовидным предлогом от разговора, для которого я приехала к нему. Между этими двумя крайними путями не было среднего. Я решилась и начала смелым и откровенным разъяснением собственного положения.

- Вы почти ничего не знаете обо мне, мистер Декстер, - сказала я. - Вы, кажется, даже не подозреваете, что я и муж мой не живем больше вместе.

- Нельзя ли не упоминать о вашем муже? - сказал он холодно, не поднимая глаз от вышивания, не прерывая работы.

- Никак нельзя. Я не могу объясниться, не упоминая о муже.

Он наклонил голову с покорным вздохом.

- Итак, муж ваш и вы не живете больше вместе, - повторил он. - Значит ли это, что Юстас покинул вас?

- Да, он покинул меня и уехал за границу.

- Без необходимости?

- Без всякой необходимости.

- И не сказал, когда вернется к вам?

- Если он не переменит своего решения, он никогда не вернется ко мне.

Мой собеседник взглянул на меня с выражением внезапного интереса.

- Так вот как серьезна ваша ссора, - сказал он. - По взаимному соглашению вы оба возвратили себе свободу, прекрасная миссис Валерия?

Тон, которым он задал этот вопрос, не понравился мне. Взгляд, которым он смотрел на меня, напомнил мне, что я одна с ним и что он может воспользоваться этим. Я дала ему понять - более тоном, чем словами, - что он обязан был относиться ко мне почтительно.

- Вы в полнейшем заблуждении, - сказала я. - Между нами нет никакой ссоры, даже никакого недоразумения. Наша разлука причиняет нам обоим сильное страдание, мистер Декстер.

Он принял мой выговор с иронической покорностью.

- Я весь внимание, - сказал он, принявшись опять за вышивание. - Продолжайте, пожалуйста, я не прерву вас больше.

Я приняла его приглашение и рассказала ему всю правду о моем разрыве с мужем, стараясь представить поступок Юстаса с самой лучшей стороны. Мизериус Декстер опустил свою работу на колени и засмеялся тихим, злорадным смехом, возмутившим меня до глубины души.

- Я не вижу в этом ничего смешного, - сказала я резко.

Его прекрасные голубые глаза устремились на меня с невинным изумлением.

- Вы не видите ничего смешного в таком проявлении человеческой глупости! - воскликнул он. Затем лицо его внезапно омрачилось и приняло какое-то странное, суровое выражение. - Я нахожу только одно объяснение тому, что вы относитесь к этому так серьезно. Вы привязаны к своему мужу, миссис Валерия.

- Вы употребили слишком слабое выражение, мистер Декстер. Я люблю мужа.

Мизериус Декстер погладил свою великолепную бороду и повторил презрительным тоном:

- Вы любите мужа. А знаете вы, за что вы его любите?

- Я люблю его потому, что не могу не любить его, - ответила я сердито.

Он улыбнулся саркастически и принялся опять за свое вышивание.

- Любопытное явление, - сказал он как бы про себя. - Первая жена Юстаса тоже любила его. Есть мужчины, которых любят женщины, и есть мужчины, на которых ни одна женщина не хочет обратить внимания. Это странное явление нельзя объяснить никакой видимой причиной. Один мужчина может быть так же хорош, как и другой, один мужчина так же любезен, так же умен. Но для первого женщины готовы пройти огонь и воду, а для второго не хотят даже повернуть голову, чтобы взглянуть на него. Почему? Женщины сами этого не знают, как созналась сейчас миссис Валерия. Не происходит ли это от какой-нибудь физической причины? Не обладает ли первый какой-нибудь магнетической силой, которой нет у второго? Я исследую это в свободное время.

Удовольствовавшись на время таким решением вопроса, он обратился опять ко мне.

- Я все еще в неведении насчет вас и ваших намерений, - сказал он. - Я все еще не понимаю, что побуждает вас исследовать страшную трагедию, совершившуюся в Гленинге. Умная миссис Валерия, возьмите меня за руку и выведите меня на свет. Ведь вы не сердитесь на меня, не правда ли? Помиримтесь, и я подарю вам эту красивую полоску, когда вышью ее. Вспомните, что я только несчастный, одинокий калека со странным складом ума. Простите меня, побалуйте меня, выведите меня на свет.

Он говорил опять своим детским тоном, он улыбался опять своей невинной улыбкой, вызывавшей складки и морщины у внешних углов его глаз. Мне показалось, что я была слишком сурова с ним, и я решилась быть впредь снисходительнее.

- Позвольте мне, мистер Декстер, вернуться на минуту к прежним временам в Гленинг. Вы, как и я, считаете Юстаса невиновным в преступлении, в котором его обвиняли. Я узнала это из вашего показания на суде.

Он оставил свою работу и взглянул на меня с серьезным, строгим вниманием, придавшим его лицу совсем новое выражение.

- Таково наше мнение, - продолжала я. - К несчастью, оно не было мнением присяжных. Их вердикт, как вы помните, был: "не доказано". Это значит, что они не решились высказать положительно и публично, что мой муж невиновен. Права я?

Вместо ответа он внезапно бросил свою работу и придвинул свое кресло к моему так близко, как только было возможно.

- Кто объяснил вам это? - спросил он.

- Я узнала это из судебного отчета.

До сих пор лицо его выражало напряженное внимание и ничего более. Теперь мне показалось, что оно впервые омрачилось возникающим подозрением.

- Женщины не любят утруждать свой ум сухими юридическими вопросами, - сказал он. - Миссис Макаллан-вторая должна иметь очень важное побуждение для изучения законов.

- Да, мистер Декстер, я имею очень важное побуждение. Мой муж, его мать и все его друзья, насколько мне известно, покорились шотландскому вердикту.

- Дальше.

- Я не согласна в этом отношении с моим мужем, с его матерью и с его друзьями. Я не хочу покориться шотландскому вердикту.

Лишь только я произнесла эти слова, как мне пришлось усомниться, была ли я права, отвергая мысль о его безумии. Он внезапно вытянулся на своем кресле, положил руки на мои плечи и, приблизив свое лицо к моему, устремил на меня свирепый, испытующий взгляд.

- Что вы хотите сказать? - крикнул он во всю мощь своего сильного, звучного голоса.

Смертельный страх овладел мной, но я употребила все силы, чтобы скрыть это. Взглядом и словами я показала ему так твердо, как только могла, что его обращение со мной оскорбляло меня.

- Снимите ваши руки, сэр, и отодвиньтесь на приличное расстояние, - сказала я.

Он повиновался машинально. Он извинился машинально. Он был, по-видимому, занят исключительно моим признанием о том, что я не хочу покориться шотландскому вердикту, и старался объяснить смысл этих слов.

- Простите меня, - сказал он. - Я смиренно прошу у вас прощения. Наш разговор волнует меня, страшит меня, сводит с ума. Если бы вы знали, как мне трудно владеть собой! Не обращайте внимания на меня. Не обижайтесь, не пугайтесь. Мне так стыдно, так больно, что я оскорбил вас. Накажите меня. Возьмите палку и прибейте меня. Привяжите меня к моему креслу. Позовите Ариэль, она сильна, как лошадь, и прикажите ей держать меня. Милая миссис Валерия, оскорбленная миссис Валерия, я готов вытерпеть какое угодно наказание, чтобы только услышать от вас, что значат ваши слова, что вы не хотите покориться шотландскому вердикту. - Он покорно отодвинул от меня свое кресло. - Достаточно ли далеко я от вас теперь? - спросил он с жалобным взглядом. - Вы все еще боитесь меня? Я спрячусь, если вы желаете. Я опущусь на подножку кресла.

Он поднял зеленое покрывало и готов был исчезнуть, как кукла в театре марионеток. Я остановила его.

- Не нужно, - сказала я. - Я принимаю ваше извинение. Когда я сказала, что не хочу покориться шотландскому вердикту, я имела в виду именно то, что выражают мои слова. Шотландский вердикт оставил пятно на репутации моего мужа. Он сознает это, никто не знает лучше меня, как горько он сознает это. Мучительное сознание своего унижения заставило его покинуть меня. Ему мало знать, что я считаю его невиновным. Он не вернется ко мне, он не поверит, что я считаю его достойным быть спутником и руководителем моей жизни, он не успокоится до тех пор, пока невиновность его не будет доказана присяжным и публике, которые до сих пор сомневаются в ней. Он, друзья его и адвокаты отчаялись в возможности найти доказательства его невиновности. Но я его жена, и никто не любит его так, как я его люблю. Я одна не теряю надежды, я одна отказываюсь покориться рассудку. Если Господь продлит мою жизнь, я посвящу ее единственной цели - доказать невиновность моего мужа. Вы его старый друг, я пришла просить вас помочь мне.

Теперь, по-видимому, пришел мой черед испугать его. Румянец сошел с его лица, он тревожно провел рукой по лбу, как будто стараясь избавиться от какого-то страшного кошмара.

- Не есть ли это один из моих снов? - сказал он слабым голосом. - Не видение ли вы ночное?

- Я не более как одинокая женщина, которая утратила все, что любила и ценила, и старается вернуть свое счастье, - ответила я.

Он начал опять придвигать свое кресло ко мне. Я подняла руку. Он тотчас же остановился. Прошла минута молчания. Мы смотрели друг на друга. Я заметила, что руки его дрожали, что лицо его становилось все бледнее и бледнее. Какие умершие и похороненные воспоминания воскресила я в нем со всем их прежним ужасом?

Он первый прервал молчание.

- Так это-то и есть причина, пробуждающая вас разъяснить тайну смерти покойной миссис Макаллан? - спросил он.

- Да.

- И вы полагаете, что я могу помочь вам?

- Я рассчитываю на вашу помощь.

Он медленно поднял свой длинный указательный палец.

- Вы подозреваете кого-нибудь?

Эти слова были произнесены тихим, угрожающим голосом, напоминавшим мне, что необходимо быть осторожной с этим человеком. Но, если бы я решилась воздержаться от дальнейших признаний, я должна была бы вместе с тем отказаться от надежды достичь цели, ради которой я уже вынесла столько неприятностей во время этого опасного свидания.

- Вы подозреваете кого-нибудь? - повторил он.

- Может быть.

- Вы имеете доступ к этому лицу?

- Нет еще.

- Вы знаете, где оно находится?

- Нет.

Он устало опустил голову на спинку кресла и вздохнул долгим, прерывистым вздохом. Обманулся ли он в своих ожиданиях, или освободился от тяжелого опасения, или просто устал и нравственно и физически? Могла ли я понять его? Могла ли я ответить себе на эти вопросы?

- Дайте мне отдохнуть минут пять, - сказал он слабым голосом, не поднимая головы. - Вы уже знаете, как всякий намек на прошлые события в Гленинге потрясает меня. Я готов буду слушать вас опять, если вы позволите мне побыть несколько минут одному. В соседней комнате есть книги. Извините меня, пожалуйста.

Я тотчас же удалилась в круглую комнату. Он проводил меня в своем кресле до двери и затворил ее за мной.

Глава XXIX. В СВЕТЕ

Несколько минут уединения были для меня таким же облегчением, как и для Мизериуса Декстера.

Мучительные сомнения преследовали меня, пока я ходила взад и вперед то по круглой комнате, то по коридору. Было ясно, что я совершенно неумышленно растревожила в душе Мизериуса Декстера воспоминания о каких-то ужасных тайнах. Что это были за тайны? Как я ни ломала голову над этим, все мои предположения, как оказалось впоследствии, были далеки от истины. Я была проницательнее, когда пришла к заключению, что, каковы бы ни были тайны Декстера, он никогда не поверял их ни одному живому существу. Мое объяснение не привело бы его в такое волнение, какое я заметила, если бы он рассказал в суде или кому-нибудь их своих друзей все, что ему было известно о драме, совершившейся в спальне гленингского дома. Какая могущественная причина заставила его молчать? Хранил ли он тайну из сожаления к другим или из опасения неприятных последствий для себя? Могу ли я надеяться, что он сообщит мне то, что скрыл и от правосудия, и от друзей? Снабдит ли он меня из своего запаса сведений оружием, которое доставит мне победу в предстоящей мне борьбе? Я сознавала, что все шансы были против меня. Однако цель стоила попытки. С таким странным существом, как Мизериус Декстер, можно было рассчитывать на минутный каприз. Мои планы и намерения были так далеки от обычного круга женских мыслей и действий, что могли возбудить в нем симпатию. "Кто знает, - думала я, - не удастся ли мне захватить его врасплох и вызвать его на откровенность простым объявлением истины?"

По прошествии некоторого времени дверь отворилась настежь и голос моего хозяина пригласил меня вернуться к нему.

- Прошу вас войти, - сказал он. - Я теперь совершенно спокоен. Как чувствуете себя вы, милая миссис Валерия?

Он смотрел и говорил со свободной приветливостью старого друга. За время моего отсутствия, как ни было оно кратковременно, в этом изменчивом человеке произошла новая перемена. Глаза его сияли добродушием, щеки горели под влиянием какого-то нового возбуждения. Даже в костюме его была перемена. На голове его был надет импровизированный колпак из белой бумаги, манжеты были засучены, зеленое покрывало покрыто чистым фартуком. Он встретил меня, кланяясь и улыбаясь, и показал мне на стул с грацией танцевального учителя, принимающего лорда.

- Я собрался стряпать, - объявил он с обворожительным простодушием. - Нам обоим необходимо подкрепиться, прежде чем мы возвратимся к серьезной цели нашего свидания. Вы видите меня в моем поваренном костюме. Я большой формалист. Я без вас выпил немного вина. Выпейте и вы.

С этими словами он наполнил стакан старого венецианского стекла ярко-красным вином.

- Бургундское, - сказал он, - король вин. А этот сорт - король бургундского, кло-вужо. Пью за ваше здоровье и счастье.

Он налил себе другой стакан и выпил его до дна. Я поняла теперь, отчего сверкали его глаза и горели щеки. Ради собственных интересов я не должна была сердить его. Я выпила немного вина и вполне согласилась с ним: вино было восхитительное.

- Чего бы нам поесть? - спросил он. - Чего-нибудь достойного нашего кло-вужо. Ариэль мастерица жарить и варить говядину, но я не оскорблю ваш вкус стряпней Ариэли. Простая говядина! - воскликнул он с выражением деликатного отвращения. - Человек, который ест простую говядину, отличается немногим от людоеда или от мясника. Позвольте мне поискать чего-нибудь более достойного нас. Отправимтесь в кухню.

Он поворотил свое кресло и учтивым движением руки пригласил меня сопровождать его.

Я последовала за ним в конец комнаты к какому-то задернутому занавесу, которого прежде не замечала. За занавесом оказался альков, где стояла чистая маленькая газовая печь для стряпни. На полках и в шкафах, окружавших стены алькова, стояли тарелки, блюда, соусники и разные кухонные принадлежности, все миниатюрное, все безупречно чистое и блестящее.

- Добро пожаловать в кухню, - сказал Мизериус Декстер. Он выдвинул из стены мраморную доску, заменявшую стол, и задумался, опустив голову на руку. - Нашел! - воскликнул он и, отворив один из шкафов, вынул из него бутылку.

Вооружившись затем вилкой, он достал из бутылки несколько мелких черных предметов неправильной формы. Женщина, привыкшая к роскошному столу, конечно, узнала бы их с первого взгляда, но для меня, воспитанной в неприхотливом доме сельского священника, они были совершенной новостью. Видя, как мой хозяин вынимает из бутылки загадочные, непривлекательные предметы и кладет их на чистую салфетку, я не могла сдержать своего любопытства.

- Что это такое, мистер Декстер? - решилась я спросить. - Неужели мы будем это есть?

Он вздрогнул при этом неожиданном вопросе и взглянул на меня в сильнейшем изумлении.

- Где же наш хваленый прогресс? - воскликнул он. - Где наша цивилизация? Вот образованная особа, не узнающая трюфелей!

- Я слышала о трюфелях, но, признаюсь, до сих пор никогда не видела их, - ответила я скромно. - В доме моего дяди такая иностранная роскошь не употребляется.

Мизериус Декстер бережно взял вилкой один из трюфелей и показал его мне.

- Постарайтесь насладиться вполне одним из немногих первых ощущений, не влекущих за собой разочарования, - сказал он. - Посмотрите на этот трюфель, подумайте о нем. Вы съедите его, миссис Валерия, когда он будет сварен в бургундском.

И он зажег газ с таким видом, как будто готовился осчастливить меня на всю жизнь.

- Простите меня, если я буду безмолвен как рыба с той минуты как вооружусь вот этим, - сказал он, доставая из своей коллекции кухонных принадлежностей блестящую маленькую кастрюлю. - Кулинарное искусство требует сосредоточенного внимания. Вследствие этого женщины никогда не достигали и не достигнут в нем совершенства. Женщина вообще не способна сосредоточить внимание на известное время на одном каком-нибудь занятии. Ум ее неизбежно перейдет на что-нибудь другое, скажем для примера, на ее возлюбленного или на ее новую шляпку. Единственное препятствие, мешающее женщинам соперничать с мужчинами в различных общественных профессиях, заключается не в законах нашего века, как они полагают, а в них самих. Издайте какой угодно закон в их пользу, он не будет в состоянии пересилить влияние возлюбленного и новой шляпки. Некоторое время назад, например, я помог женщинам поступить на службу в здешнюю почтовую контору. На днях я взял на себя труд, тяжелый для меня труд, спуститься вниз и отправиться в контору, чтобы посмотреть, как они действуют там. Я захватил с собой письмо для отправки. Адрес был необычайно длинный. Одна из служащих женщин начала списывать его на квитанцию с таким деловым видом, что утешительно было смотреть на нее. Но не успела она дописать до половины, как в контору вошла маленькая девочка, сестра другой служащей женщины, и прошла за прилавок, чтобы повидаться с сестрой. Женщина, писавшая мне квитанцию, не выдержала. Карандаш ее опустился, глаза обратились на девочку с трогательной нежностью. "Вот и Люси, - сказала она. - Как поживаешь, Люси?" Затем она вспомнила о деле и принялась за списывание адреса, но, когда отдала мне квитанцию, я увидел, что важная строчка в адресе была пропущена в копии, пропущена благодаря Люси. Будь на месте этой женщины мужчина, он не заметил бы Люси, все его внимание было бы поглощено его занятием. Вот разница между умственной организацией мужчин и женщин, и этой разницы не уничтожит никакое законодательство до скончания мира. Но что за беда? Женщины несравненно выше мужчин в нравственных качествах, в качествах, составляющих украшение рода человеческого. Удовольствуйтесь этим, мои заблуждающиеся сестры, удовольствуйтесь этим.

Бесполезно было бы оспаривать его мнение, если бы я и была расположена к этому. Он придвинул свое кресло к печке и сосредоточил все свое внимание на кастрюле.

Я начала осматривать комнату.

Та же ненасытная страсть к ужасам, которую я заметила в картинах внизу, проявлялась на каждом шагу и здесь. На одной стене висели фотографические снимки с различных проявлений сумасшествия. На противоположной стене стояли на полке гипсовые слепки с голов знаменитых убийц. В шкафу со стеклянной дверью висел женский скелет со следующей цинической надписью над черепом: "Вы видите основание, на котором строится красота". У противоположной стены в таком же шкафу с настежь отворенной дверью висело нечто, что я приняла сначала за сорочку из замши. Ощупав ее пальцами и заметив, что она гораздо мягче замши, я расправила складки и нашла приколотую к коже бумажку со следующими ужасными словами: "Кожа французского маркиза, содранная во время революции девяносто третьего года. Как можно говорить, что аристократия не годна ни на что? Она доставляет хорошую кожу".

После этого последнего образчика редкостей моего хозяина я не продолжала моих исследований и села на стул в ожидании трюфелей.

Несколько минут спустя голос поэта-живописца-композитора и повара пригласил меня вернуться в альков.

Газ был погашен. Кастрюля исчезла. На мраморной доске появились две тарелки, две салфетки, два ломтя хлеба и блюдо, покрытое салфеткой, с двумя черными шариками на нем. Мизериус Декстер положил один из шариков на мою тарелку с улыбкой благосклонного интереса, а другой взял себе.

- Соберитесь с духом, миссис Валерия, - сказал он. - Этот час составляет эпоху в вашей жизни. Ваш первый трюфель. Не притрагивайтесь к нему ножом. Действуйте одной вилкой. И - извините меня, пожалуйста, это очень важное условие - кушайте медленно.

Я последовала его инструкциям и выразила восторг, которого, по правде сказать, вовсе не чувствовала. Новое для меня кушанье показалось мне далеко не стоящим чести, которую ему воздавали. Пока Мизериус Декстер наслаждался своими трюфелями, прихлебывая свое удивительное бургундское и воспевал хвалы себе как повару, я сходила с ума от нетерпения вернуться к цели моего посещения. В этом тревожном состоянии духа я наконец решилась возобновить прерванный разговор и начала самым неосторожным вопросом, какой только мог прийти мне в голову.

- Мистер Декстер, не видали ли вы в последнее время миссис Болл?

Довольство, выражавшееся на его лице, исчезло, как внезапно потушенный огонь. В его манерах и голосе появилось опять затаенное недоверие ко мне.

- Разве вы знаете миссис Болл?

- Я знаю ее только по отчету о процессе.

Он не удовольствовался этим ответом.

- Но вы, вероятно, имеете причину интересоваться ею, если спрашиваете о ней. Дружеский это интерес или враждебный?

Как ни была я неосторожна, но я не решилась дать прямой ответ на этот прямой вопрос. Лицо его предостерегало меня.

- Чтобы ответить вам, я должна вернуться к тяжелому для вас разговору о процессе, - сказала я.

- Говорите, - отвечал он с одной из своих мрачных вспышек юмора. - Я предаю себя в ваши руки, я мученик на костре. Зажигайте огонь.

- Я несведущая женщина и могу ошибаться, - начала я, - но в судопроизводстве по делу моего мужа есть часть, которая кажется мне весьма неудовлетворительной. Защита, по моему мнению, была основана на несомненной ошибке.

- На несомненной ошибке! - повторил он. - Странное мнение, миссис Валерия, по меньшей мере странное.

Он старался говорить шутливо, он взял стакан с вином, но я заметила, что слова мои произвели на него сильное впечатление и что рука его дрожала, когда он подносил стакан к губам.

- Я не сомневаюсь, что первая жена Юстаса действительно просила его купить для нее мышьяк, - продолжала я. - Я не сомневаюсь, что она употребляла тайно мышьяк для улучшения цвета лица. Но что она умерла от излишней дозы мышьяка, принятой ею самой, этому я не верю.

Он опустил стакан на стол такой нетвердой рукой, что пролил часть вина. Глаза его встретились с моими и тотчас же опустились.

- Отчего же умерла она, по вашему мнению? - спросил он так тихо, что я едва расслышала.

- От руки убийцы, - ответила я.

Он сделал движение, как будто хотел соскочить с кресла, но, пораженный, по-видимому, внезапной слабостью, остался на своем месте и откинулся на спинку кресла.

- Но, конечно, не от руки моего мужа, - поспешила я прибавить. - Вы знаете, что я вполне уверена в его невиновности.

Я заметила, что он содрогнулся и что руки его сжали конвульсивно ручки кресла.

- Кто же отравил ее? - спросил он.

В эту критическую минуту мое мужество поколебалось.

Я не решилась высказать ему прямо мое подозрение.

- Разве вы не можете угадать?

Он не ответил. Он, по-видимому, размышлял. Спустя минуту он внезапно приподнялся. Его слабость, очевидно, прошла. В глазах его появился прежний дикий блеск, на лице вспыхнул яркий румянец. Угадал ли он, почему меня интересовала миссис Болл? Да.

- Отвечайте мне правду, - воскликнул он. - Не пытайтесь обмануть меня. Вы подозреваете женщину?

- Женщину.

- С какой буквы начинается ее имя? С одной из трех первых букв азбуки?

- Да.

- С Б.?

- Да.

- Болл?

- Болл.

Он всплеснул руками и разразился громким хохотом.

- Наконец-то я дожил до того, что встретил существо, разделяющее мое мнение, - воскликнул он дико. - Жестокая миссис Валерия! Для чего вы мучили меня? Почему не сказали вы мне этого раньше?

- Как! - воскликнула я, заразившись его волнением. - Разве вы согласны со мной? Разве вы тоже подозреваете миссис Болл?

Он дал мне следующий достопамятный ответ.

- Я не подозреваю, я вполне уверен, что миссис Макаллан умерла от рук миссис Болл.

Глава XXX. ОБВИНЕНИЕ МИССИС БОЛЛ

Я вскочила и молча устремила глаза на Декстера. Я была слишком взволнована, чтобы сказать что-нибудь.

Самые смелые мои ожидания не могли приготовить меня к тому, что я услышала. Самое большее, на что я надеялась, было узнать, что он разделяет мое подозрение. Каково же мне было услышать твердо выраженную уверенность, что миссис Макаллан умерла от руки миссис Болл!

- Сядьте, - сказал он. - Пугаться нечего. Здесь нас никто не услышит.

Я села и постаралась овладеть собой.

- Вы не говорили никому того, что сейчас сказали мне? - было первым вопросом, который я задала ему.

- Никому. Никто, кроме меня, не подозревает ее.

- Даже юристы?

- Даже юристы. Против нее нет ни малейшей законной улики. Есть только нравственная уверенность.

- Неужели вы не могли бы найти улику, если бы захотели?

Он засмеялся.

- Взгляните на меня, - сказал он. - Возможно ли для человека, привязанного к креслу, разыскивать улики? Кроме этого затруднения были и другие. Я не люблю высказываться без нужды, я человек осторожный, хотя вы, может быть, и не заметили этого. Но моя безграничная ненависть к миссис Болл не могла остаться тайной для нее. Если глаза выдают чувство, она должна была прочесть в моих глазах, что я жаждал увидеть ее в руках палача. Миссис Борджиа-Болл с начала до конца была настороже против меня. А она хитра, о, как она хитра! Я употреблю степени сравнения, чтобы дать вам хоть слабое понятие о ее хитрости. Я хитер в положительной степени, дьявол хитер в сравнительной степени, миссис Болл хитра в превосходной степени. Нет! Нет! Если она будет когда-нибудь обличена, то не мужчиной, а женщиной, женщиной, которую она не подозревает, женщиной, которая способна следить за ней с терпением голодной тигрицы.

- Словом, такой женщиной, как я. Я готова попытаться.

Глаза его засверкали, зубы злобно оскалились под усами, кулаки свирепо забарабанили по ручкам кресла.

- Вы говорите серьезно? - спросил он.

- Помогите мне, - ответила я. - Поделитесь со мной вашей нравственной уверенностью, как вы выразились, и вы увидите.

- Хорошо. Расскажите мне сначала, как случилось, что вы, судя со стороны, заподозрили миссис Болл?

Я представила ему все данные, почерпнутые из отчета, на которых было основано мое подозрение, и обратила его внимание в особенности на то, что миссис Болл, как показала под присягой сиделка, была неизвестно где в то самое время, когда миссис Макаллан осталась в комнате одна.

- Вы правы, - воскликнул Мизериус Декстер. - Вы удивительная женщина! Что делала она в утро того дня, когда умерла миссис Макаллан? Где была она в темные часы предшествовавшей ночи? Я могу сказать вам, где она не была. Она не была в своей комнате.

- Не была в своей комнате? - повторила я. - Вполне ли вы уверены в этом?

- Я вполне уверен во всем, что говорю о миссис Болл. Помните же и слушайте. Это настоящая драма, а я имею особенную способность к драматическим рассказам. Судите сами. Я начинаю. Число - двадцатое октября. Сцена - коридор, называемый Коридором гостей в Гленинге. С одной стороны ряд окон, выходящих в сад, с другой - четыре спальни с четырьмя уборными. Первую спальню (со стороны лестницы) занимает миссис Болл, вторая стоит пустая, третья занята Мизериусом Декстером, четвертая стоит пустая. Такова сцена. Время - одиннадцать часов ночи. Декстер сидит и читает в своей спальне. К нему входит Юстас Макаллан. Юстас говорит: постарайтесь, друг мой, быть потише сегодня; не катайтесь по коридору. Декстер спрашивает: почему? Юстас отвечает: миссис Болл обедала у своих друзей в Эдинбурге и вернулась ужасно утомленная - она желает отдохнуть. Декстер задает другой вопрос, сатирический вопрос: какова она в ужасном утомлении - все так же прекрасна, как всегда? Ответ: не знаю, я не видал ее - она ушла наверх, ни с кем не видавшись. Третий вопрос со стороны Декстера, логический вопрос: если она не видалась ни с кем, как вы знаете, что она утомлена? Юстас протягивает ему листок бумаги и говорит: я нашел эту записку в прихожей на столе; помните мою просьбу, не дурачьтесь, будьте спокойны; доброй ночи. Юстас уходит. Декстер смотрит на листок бумаги и читает следующие строки, написанные карандашом: "Я только что вернулась. Прошу извинить меня, что я ухожу спать не простясь. Я очень утомлена. Хелена". Декстер по природе подозрителен. Декстер начинает подозревать миссис Болл. Не спрашивайте, что побуждает его к тому. Теперь не время толковать о его побуждениях. Он рассуждает так: чрезмерно утомленная женщина нашла бы менее утомительным постучаться мимоходом в дверь гостиной и извиниться словесно. В поступке миссис Болл есть что-то загадочное. Это надо исследовать. Прекрасно. Декстер приступает к исследованию. Он отворяет свою дверь, выезжает тихо в коридор, запирает двери двух пустых спален и возвращается к себе. Теперь, говорит он, если я услышу, что в коридоре отворится дверь, я буду знать наверное, что это дверь комнаты миссис Болл. Затем он прикрывает свою дверь, оставляет щелку для подсматривания, тушит огонь и усаживается у своей щелки, как кошка у мышиной норки. Ему нужно видеть только коридор, а коридор освещен лампой. Пробило двенадцать, внизу раздался стук запираемых дверей, но ничего особенного не случилось. Пробило половину первого, и все ничего. В доме тихо, как в могиле. Бьет час, бьет два - та же тишина. Бьет половина третьего, и наконец что-то начинается. Декстер слышит скрип осторожно повернутой ручки двери, единственной двери, которую можно было отворить, двери комнаты миссис Болл. Декстер выскакивает неслышно из своего кресла, ложится на пол и слушает. Он слышит, что ручка повертывается опять и затем видит, что мимо его двери проходит что-то черное. Он высовывает голову за дверь, и кого же он видит? Миссис Болл! Она идет в своем длинном коричневом пальто, которое надевает, когда выезжает. Спустя минуту она поворачивает направо и скрывается в другом коридоре, называемом Южным коридором. Какие комнаты выходят в Южный коридор? Три комнаты: небольшой кабинет, о котором говорила сиделка в своих показаниях, спальня миссис Макаллан и спальня ее мужа. Что понадобилось миссис Болл (по ее словам, сильно утомленной) в этой части дома в третьем часу ночи? Декстер решает подвергнуться риску быть замеченным и отправляется вслед за миссис Болл. Знаете вы, как он передвигается без своего кресла? Видели вы, как этот несчастный калека скачет на руках? Не хотите ли, чтобы он показал это вам, прежде чем продолжит свой рассказ?

Я поспешила отказаться от предложенного представления.

- Я видела, как вы скакали вчера, - сказала я. - Продолжайте, пожалуйста, ваш рассказ.

- Нравится вам драматический склад моего рассказа? - спросил он. - Интересно я рассказываю?

- Необычайно интересно, мистер Декстер. Я горю нетерпением услышать продолжение.

Он улыбнулся самодовольной улыбкой.

- Я так же искусен и в автобиографическом роде, - сказал он. - Не перейти ли мне для разнообразия в автобиографический род?

- В какой угодно, только продолжайте! - воскликнула я, потеряв всякое терпение.

- Часть вторая, автобиографический род, - сказал он, махнув рукой. - Я проскакал по Коридору гостей, повернул в Южный коридор и остановился у маленького кабинета. Дверь отворена, в кабинете никого. Я подполз к другой двери кабинета, к двери, выходившей в спальню миссис Макаллан. Заперта. Я взглянул в замочную скважину. Стояло ли что за дверью или нет, но я не увидел ничего, кроме непроницаемого мрака. Я прислушался. Ничего не слышно. Я подошел к двери, выходившей из спальни в коридор. Тот же непроницаемый мрак, та же могильная тишина. Я перешел к двери спальни мистера Макаллана. Я был самого дурного мнения о миссис Болл и не удивился бы нимало, если бы застал ее в комнате Юстаса. Я взглянул в замочную скважину. Ключ был вынут или повернут так, что не заслонял отверстия. Постель Юстаса стояла прямо против двери. И тут никакого открытия. Юстас был один, он спал невинным сном. Я подумал. В конце коридора была задняя лестница. Я спустился по ней и осмотрел нижний коридор, освещенный ночной лампой. Все двери заперты, и ключи снаружи. Выходная дверь тоже заперта. Двери комнат служителей заперты. Я вернулся в свою спальню и задумался. Куда скрылась миссис Болл? Нет сомнения, что она где-нибудь в доме. Но где именно? Я осмотрел весь дом и убедился, что она не могла быть нигде, кроме единственной комнаты, которая не подвергалась моему исследованию, кроме комнаты миссис Макаллан. Прибавьте к этому, что ключ от двери между кабинетом и спальней был неизвестно где, и вспомните, что заветной мечтой миссис Болл, как свидетельствует ее письмо, прочитанное в суде, было сделаться женой Юстаса Макаллана. Примите все это в соображение, и вы поймете, каковы были мои мысли, когда я сидел перед дверью и ждал, что будет дальше. Около четырех часов усталость, однако, пересилила меня. Я заснул. Но ненадолго. Проснувшись, я взглянул на часы. Было двадцать пять минут пятого. Не вернулась ли она в свою комнату, пока я спал? Я подполз к ее двери и прислушался. Ни малейшего звука. Я тихо отворил дверь. Комната была пуста. Я вернулся к себе и уселся опять на свой сторожевой пост. Глаза мои слипались. Я отворил окно, чтобы освежить себя воздухом, я всеми силами боролся с сонливостью, но она взяла наконец верх надо мной. Я заснул опять. В этот раз я проспал до восьми. У меня необыкновенно тонкий слух, как вы, может быть, заметили. Проснувшись, я услышал под открытым окном моей комнаты женские голоса. Я выглянул: миссис Болл и ее горничная, таинственно совещающиеся! Миссис Болл и ее горничная, робко посматривающие по сторонам из опасения, что кто-нибудь увидит или подслушает их! "Берегитесь, сударыня, - сказала служанка. - Этот ужасный урод хитер, как лисица. Смотрите, чтобы он не увидел вас". Миссис Болл ответила: "Идите сначала вы и глядите вперед, а я пойду за вами и буду смотреть, нет ли кого позади". После этого они скрылись за углом дома. Минут пять спустя я слышал, что дверь комнаты миссис Болл отворилась и тотчас же затворилась опять. Три часа спустя она вышла с невинным видом осведомиться о здоровье больной и встретилась с сиделкой. Что вы думаете обо всех этих обстоятельствах? Что вы думаете о том, что миссис Болл и ее горничная в день смерти миссис Макаллан имели сказать друг другу что-то такое, чего они не смели сказать в доме из опасения, что я подслушаю их? Что вы думаете обо всем, что я рассказал вам? Принес ли вам какую-нибудь пользу сумасшедший Мизериус Декстер?

Я была слишком взволнована, чтобы ответить ему. Путь к обнаружению невиновности моего мужа открылся наконец передо мной!

- Где она? - воскликнула я. - И где служанка, посвященная в ее тайны?

- На это я не могу ответить вам, - сказал он. - Я не знаю, где они.

- Не можете ли вы сказать мне, по крайней мере, где я могу узнать это?

Он подумал немного.

- Есть человек, который должен знать, где она, или может узнать это для вас.

- Кто этот человек? Как его имя?

- Это друг Юстаса, майор Фитц-Дэвид.

- Майор Фитц-Дэвид! Я знаю его. Я буду обедать у него на будущей неделе. Он пригласил и вас.

Мизериус Декстер засмеялся презрительно.

- Майор Фитц-Дэвид может нравиться только женщинам, - сказал он. - Женщины смотрят на него как на старую ручную собачонку, но я не обедаю с ручными собачонками. Я отказался. Но вы должны отправиться. Не знаете ли вы, кто другие приглашенные?

- Какая-то француженка, имя которой я забыла, леди Кларинда...

- Леди Кларинда! Она друг миссис Болл. Ей должно быть известно, где живет теперь миссис Болл. Узнайте это и немедленно сообщите мне. Узнайте также, где служанка. С ней легче будет поладить, чем с самой миссис Болл. Стоит только заставить ее выдать тайну, и миссис Болл будет в наших руках. И мы раздавим ее, как я раздавил эту муху, - сказал он, свирепо прихлопнув рукой слабую осеннюю муху, приютившуюся на ручке его кресла.

- Позвольте. Еще один вопрос, очень важный вопрос. Есть у вас деньги?

- У меня достаточно денег.

Он радостно захлопал в ладоши.

- Служанка в наших руках! - воскликнул он. - Подождите. Еще вопрос. Как вы представитесь миссис Болл? Если вы представитесь ей как жена Юстаса, вы сразу вооружите ее против себя, как женщина, занявшая ее место. Это было бы неблагоразумно.

Моя ревность к миссис Болл, затаенная во все время этого свидания, при последних словах вспыхнула ярким пламенем. Я не выдержала и решилась спросить, правда ли, что муж мой любил миссис Болл.

- Скажите мне правду, - начала я. - Действительно ли Юстас...

Он засмеялся, он понял мою ревность и угадал мой вопрос прежде, чем я успела выговорить его.

- Да, - сказал он, - Юстас действительно любил ее, в этом не может быть сомнения. Она имела полное право - до процесса - думать, что смерть жены очистит место для нее. Но процесс сделал Юстаса другим человеком. Миссис Болл была свидетельницей его публичного унижения. Этого было достаточно, чтобы заставить его отказаться от мысли о женитьбе на ней. Он разорвал с ней немедленно и навсегда, как разорвал по той же причине с вами. Он не настолько мужествен, чтобы жить с женщиной, знающей, что его судили как убийцу и что ему угрожала опасность быть повешенным. Вы желали, чтобы я сказал вам правду. Теперь вы ее знаете. Вам следует быть осторожной с миссис Болл, но вам не следует смотреть на нее с ревностью. Примите необходимые предосторожности. Устройте так, чтобы вы были представлены леди Кларинде на обеде у майора под вымышленным именем.

- Я могу назваться миссис Вудвил. Юстас женился на мне под этим именем.

- Вот и прекрасно! - воскликнул он. - Чего бы я не дал, чтобы быть свидетелем вашей встречи с миссис Болл, когда леди Кларинда представит вас друг Другу! Вообразите себе положение! Женщина со страшной тайной, затаенной в глубине ее души, и другая женщина, знающая эту тайну и решившаяся открыть ее во что бы то ни стало. Какая борьба! Какая тема для романа! Я весь дрожу, когда думаю об этом, когда заглядываю в будущее и вижу уличенную Борджиа-Болл. Не пугайтесь! - воскликнул он с диким блеском в глазах. - Мозг начинает опять кипеть в моей голове. Я должен облегчить себя телесным движением. Я должен загасить пламя, иначе я сгорю на месте в моем розовом халате.

Им овладело опять безумие. Я поспешно отошла к двери, чтобы иметь возможность уйти в случае крайности, и оглянулась на него.

Странное создание, получеловек-полукресло, забегало опять по комнате с неистовой скоростью. Но даже таксе движение, по-видимому, показалось ему недостаточным. Спустя минуту он соскочил на пол и принялся скакать, как громадная лягушка, опрокидывая все стулья, встречавшиеся на его пути. Проскакав с одной стороны комнаты на другую, он остановился, посмотрел на опрокинутые стулья и бросился перепрыгивать через них, употребляя руки вместо ног, перекидывая свое безногое тело для сохранения равновесия то назад, то вперед. Поразительное и ужасное зрелище.

- Декстер играет в чехарду! - весело крикнул он, прыгнув с птичьей легкостью на последний из опрокинутых стульев. - Я достаточно подвижен для калеки, миссис Валерия, не правда ли? Разопьем еще бутылку бургундского за победу над миссис Болл!

Я воспользовалась первым предлогом, какой пришел мне в голову, чтобы отделаться от него.

- Вы забыли, - сказала я, - что мне нужно спешить к майору. Если я не предупрежу его немедленно, он может сказать леди Кларинде мое настоящее имя.

Идеи поспешности и движения были теперь идеями, сильно действовавшими на Декстера. Он схватил свисток, висевший на его шее, издал резкий свист и запрыгал на руках в неистовом восторге.

- Ариэль запряжет вам кабриолет, - воскликнул он. - Мчитесь во весь дух к майору. Расставьте сети, не теряя ни минуты. О, что за день! О, какое облегчение - освободиться от моей страшной тайны, разделив ее с вами! Я задыхаюсь от счастья, я подобен духу земли в поэме Шелли. - И он продекламировал величественные строфы из "Освобожденного Прометея". Я вышла из комнаты, не дослушав его. Когда я бросила на него последний взгляд, он стоял на опрокинутом стуле и, подняв глаза к какому-то фантастическому небу, созданному его собственным воображением, извергал свой красноречивый поток слов. Но не успела я выйти из круглой комнаты, как в нем произошла уже новая перемена. Я услышала его громкий крик и шлепанье его ладоней по полу. Он скакал опять через опрокинутые стулья.

В прихожей меня ждала Ариэль.

Подходя к ней, я надевала перчатки. Она остановила меня, взяла мою правую руку и поднесла ее к своему лицу. Не хотела ли она поцеловать ее? Или укусить? Ни того, ни другого. Она обнюхала ее как собака и выпустила с громким смехом.

- Вы не пахнете его духами, - сказала она. - Вы не прикасались к его бороде. Теперь я верю вам. Нужен вам кабриолет?

- Нет, благодарю вас. Я пойду пешком, пока не встречу извозчика.

Уверившись, что я не прикасалась к его бороде, она решилась быть учтивой со мной.

- Послушайте! - воскликнула она своим грубым голосом.

- Что?

- Я рада, что не опрокинула вас в канал. Вот что!

Она хлопнула меня дружески по плечу с такой силой, что я едва не упала, потом, перейдя мгновенно к своей прежней бесчувственности во взгляде и манерах, выпустила меня из дома через переднюю дверь и проводила до калитки. Заперев ее за мной, она захохотала опять. Звезда моя начала всходить наконец. Я сразу попала в милость к Ариэль и к ее хозяину.

Глава XXXI. ЗАЩИТА МИССИС БОЛЛ

Мое продолжительное свидание с Мизериусом Декстером расстроило меня больше, чем я полагала, когда уходила от него. Только спустя несколько часов почувствовала я вполне, как расстроены были мои нервы от всего виденного и слышанного в его доме. Я вздрагивала при всяком шуме, мысли мои были мрачны, я готова была плакать без причины и сердиться без причины. Мне необходимо было полнейшее спокойствие, и благодаря Бенджамену я пользовалась им. Мой добрый старый друг затаил свою тревогу обо мне и воздержался от расспросов. Между нами было безмолвно решено не говорить ничего о моей поездке к Декстеру, которую Бенджамен, конечно, не одобрял, пока спокойствие не восстановит мои силы. В коттедж приезжала миссис Макаллан, приезжал и майор. Первая - чтобы узнать, что произошло между мною и Декстером, второй - чтобы развлечь меня. Бенджамен извинился за меня и избавил меня от труда принимать моих гостей. Мы наняли небольшую коляску и делали длинные прогулки но красивым, все еще зеленым окрестностям города. Дома мы разговаривали о прошлом или играли в триктрак и в домино. Так прошло несколько тихих, спокойных дней, оказавшихся очень полезными для меня. В день обеда майора я чувствовала себя опять самой собою, я была вполне готова к встрече с леди Клариндой и к расспросам о миссис Болл.

Бенджамен глядел с грустью на мое раскрасневшееся лицо на пути к майору Фитц-Дэвиду.

- Я вижу, что вы совсем оправились, друг мой, - сказал он со своей простодушной добротой. - Вам уже надоела наша скучная жизнь.

Мои воспоминания об обеде необычайно смутны. Я помню, что нам было очень весело и что мы держали себя друг с другом так непринужденно, как будто были старыми друзьями. Я помню, что мадам Мирлифлор затмила другую присутствующую даму изяществом своего туалета и своей готовностью воздать честь роскошному обеду, предложенному нам майором. Я помню, что молодая примадонна майора была разряжена более чем когда-либо, что манеры будущей царицы пения поражали своей резкостью и надменностью. Я помню, что сам майор постоянно целовал наши руки, говорил нам любезности, отмечал сходство между нами, постоянно находился "под обаянием" и ни разу не изменил своей роли престарелого донжуана. Я помню, что милый старый Бенджамен был вне себя от смущения, прятался в углы, краснел, когда его вызывали на разговор, смотрел на мадам Мирлифлор боязливо, на леди Кларинду смиренно, на майора покорно, страдал от музыки и в глубине своего честного сердца стремился домой.

Наружность леди Кларинды сохранилась в моей памяти так живо, как будто я видела ее вчера, а разговор, который я имела с ней в конце вечера, я могу повторить почти слово в слово.

Я вижу ее наряд, я слышу ее голос.

Она была одета с той изысканной простотой, которая всегда производит впечатление обратное от предполагаемого. На ней было белое шелковое платье, покрытое простой белой кисеей без всякой отделки. Ее роскошные черные волосы, вопреки моде, были откинуты ото лба наверх и свернуты на затылке в простой узел. Узкая белая ленточка на ее шее была заколота небольшой бриллиантовой брошкой, единственной драгоценностью, которую она надела. Она была, бесспорно, красива, но наружность ее принадлежала к тому резкому, угловатому типу, который встречается так часто между англичанками: нос и подбородок слишком выдающиеся и слишком твердо очерченные, красивые серые глаза, полные ума и достоинства, но лишенные нежности и живости. Ее манеры, в высшей степени учтивые и непритворно дружественные, выражали полнейшую, но не шокирующую самоуверенность, которая в Англии есть, по-видимому, естественное следствие знатности происхождения. Если бы вы произнесли свое мнение о ней судя по наружности, вы сказали бы: вот знатная женщина, вполне свободная от гордости. Но если бы на основании этого мнения вы позволили себе какую-нибудь вольность с ней, она заставила бы вас помнить это до конца вашей жизни.

Мы поладили как нельзя лучше. Я была представлена ей, по предварительному соглашению с майором, как миссис Вудвил. Прежде чем обед кончился, мы обменялись обещанием посетить друг друга. Оставалось только найти удобный случай, чтобы завязать разговор о миссис Болл. Позже вечером случай представился.

Я скрылась от ужасного бравурного пения примадонны майора в заднюю гостиную. Леди Кларинда, как я и надеялась, заметила мое исчезновение из кружка, собравшегося вокруг рояля, и пришла ко мне. Она уселась возле меня и, к моему невыразимому удовольствию, заговорила сама о Мизериусе Декстере. Что-то сказанное мной, когда кто-то упомянул о нем за обедом, привело нас после естественных переходов к разговору о миссис Болл. Наконец-то я вознагражу себя за обед у майора, подумала я.

Но что это было за вознаграждение! Сердце мое сжимается при воспоминании об этом.

- Неужели Декстер действительно говорил с вами о миссис Болл? - воскликнула леди Кларинда. - Вы не можете представить себе, как это удивляет меня.

- Почему?

- Потому что он ненавидит ее. Когда я виделась с ним в последний раз, он не позволил мне произнести ее имя. Это совершенно необъяснимо. Она самая искренняя особа из всех, кого я знаю. Когда она, бедная, выходит из себя, она говорит и делает сумасбродства, достойные самого Декстера. Хотела бы я знать, понравится ли она вам.

- Вы были так добры, что пригласили меня к себе, леди Кларинда. Не встречу ли я ее у вас?

Леди Кларинда засмеялась.

- Надеюсь, что вы не отложите свое посещение до тех пор, когда будете иметь возможность встретиться у меня с Хеленой, - сказала она. - Последним сумасбродством Хелены было то, что она вообразила себя больной подагрой. Она отправилась лечиться на какие-то чудодейственные воды в Венгрии или в Богемии, а что она сделает вслед за этим, известно одному Богу. - Что с вами, миссис Вудвил? Не слишком ли жарко здесь? Как вы побледнели!

Я сама чувствовала, что побледнела. Открытие, что миссис Болл уехала за границу, было для меня совершенно неожиданным ударом.

- Не пойти ли нам в другую комнату? - спросила леди Кларинда.

Пойти в другую комнату значило прекратить начатый разговор. Я решила не допустить такой катастрофы. Мне необходимо было узнать, где находилась служанка миссис Болл. Она могла остаться в Англии. Я отодвинула свой стул подальше от камина и взяла со стола веер, чтобы закрыть им лицо в случае нового разочарования.

- Благодарю вас, леди Кларинда. Я сидела слишком близко к огню. Здесь мне хорошо. Меня удивляет ваш отзыв о миссис Болл. Судя по тому, что сказал мне о ней мистер Декстер, я полагала...

- О, Декстеру нельзя верить, - прервала меня леди Кларинда. - Он любит мистифицировать людей, и я уверена, что он умышленно ввел вас в заблуждение. Если все, что я слышала, правда, ему следовало бы знать об эксцентричности миссис Болл. Он едва не открыл одно ее похождение в Шотландии, напоминающее сюжет прелестной оперы Обера - как ее название? Я скоро забуду свое собственное имя. Помните оперу, в которой две монахини уходят тайно из монастыря и отправляются на бал? Слышите? Как странно! Эта вульгарная девушка запела сейчас арию с кастаньетами из второго акта. Майор! Из какой оперы поет молодая особа?

Майор, смущенный ее громким возгласом, вбежал в комнату и прошептал:

- Тише, тише, миледи, из "Domino Noir" ("Черное домино", опера Ф. Обера), - и бросился назад к роялю.

- Действительно, - сказала леди Кларинда. - Из "Domino Noir". Как я могла забыть это? Странно, что вы тоже забыли.

Я не забыла, но я не была в силах ответить ей. Если "похождение", о котором она заговорила, имело связь с таинственными поступками миссис Болл в утро двадцать первого октября, я была близка к открытию, которое составляло теперь главный интерес моей жизни. Я закрыла лицо веером и сказала так твердо, как только могла:

- Продолжайте, пожалуйста. Расскажите мне приключение миссис Болл.

Леди Кларинда была польщена моим горячим интересом.

- Надеюсь, что мой рассказ оправдает ваше любезное желание выслушать его, - сказала она. - Если бы вы только знали Хелену, это так похоже на нее. Я узнала эту историю от ее горничной. Хелена взяла с собой в Венгрию женщину, говорящую на иностранных языках, и оставила свою горничную у меня. Эта девушка - истинное сокровище. У нее только один недостаток - имя, которое я терпеть не могу. Ее зовут Тиба. Итак, Тиба и ее госпожа гостили в одном поместье близ Эдинбурга, называющемся, как мне помнится, Гленинг. Оно принадлежало тогда мистеру Макаллану, тому самому Макаллану, который судился потом по обвинению в отравлении жены. Ужасное дело, но не пугайтесь, моя история не имеет ничего общего с этим делом, моя история касается только миссис Болл. В то время, когда миссис Болл гостила в Гленинге, она была однажды приглашена на обед одним знакомым ей семейством англичан, приехавших в Эдинбург на короткое время. В тот же вечер в Эдинбурге давался кем-то костюмированный бал - событие почти беспримерное в Шотландии и показавшееся обществу не совсем приличным увеселением. Говорили, что там будут всякого рода люди - и женщины сомнительной добродетели, и джентльмены из низших слоев общества. Друзьям Хелены удалось достать билет, и они намеревались отправиться вопреки всем толкам, но сохранив, конечно, строгое инкогнито. Хелене тоже очень хотелось ехать, но с тем, чтобы это осталось тайной для Гленинга. Мистер Макаллан был из числа щепетильных людей, не одобрявших бала. Ни одна порядочная женщина, говорил он, не может показаться на таком балу, не скомпрометировав своей репутации. Вздор, конечно. Хелена в одну из своих сумасбродных минут придумала средство отправиться на бал тайно, средство, которое могло бы послужить сюжетом для остроумной французской комедии. Она приехала на обед в карете из Гленинга, а Тиба была отправлена в Эдинбург раньше. Как вы думаете, что сделала Хелена, когда пришло время ехать назад в Гленинг? Она отправила вместо себя свою горничную. Тиба надела пальто, шляпку и вуаль своей госпожи. Прибыв в Гленинг, она должна была бежать немедленно наверх, оставив в прихожей на столе записку, в которой говорилось, что чрезмерная усталость мешает миссис Болл проститься с ее хозяином. Записка была, конечно, написана самой миссис Болл. Госпожа и служанка были почти одного роста, и слуги не заметили обмана. Тиба добралась до комнаты своей госпожи. Тут она должна была ждать, пока все в доме не успокоится, и потом пробраться в свою комнату. Дожидаясь, она заснула и проснулась только в третьем часу. Она решилась, однако, пройти в свою комнату. Не успела она выйти из коридора, как позади нее послышался какой-то шум. Она не остановилась, пока не сошла с лестницы, и тогда взглянула через перила наверх. Что же она увидела? Декстер скакал по коридору (видели вы, как он скачет на руках? - самое безобразное зрелище, какое вы только можете себе представить) и заглядывал в замочные щели. Он, вероятно, принял Тибу за ее госпожу, так как она забыла снять пальто Хелены, и искал, куда она скрылась в третьем часу ночи. На следующий день рано утром Хелена вернулась из Эдинбурга в наемной карете, взяв пальто и шляпку у своих английских друзей. Она оставила карету на дороге и вошла в дом через сад, никем не замеченная. Умно и смело, не правда ли? И, как я сказала, повторение истории "DominoNoir". Вас, может быть, удивит, что Декстер не воспользовался тем, что ему удалось подсмотреть ночью, и не наделал ей неприятностей. Дело в том, что в этот день в Гленинге случилось ужасное событие, которое заставило молчать даже Декстера. Милая моя, право, в этой комнате слишком жарко. Возьмите мой флакон со спиртом. Позвольте мне открыть окно.

Я едва была в состоянии ответить:

- Пожалуйста, не поднимайте тревоги. Я выйду на свежий воздух.

Я вышла незамеченная на лестницу и села на ступеньку. Спустя минуту я почувствовала на своем плече чью-то руку и, оглянувшись, увидела доброго Бенджамена. Леди Кларинда переговорила с ним секретно и помогла ему выйти тайком из комнаты, между тем как внимание хозяина было поглощено музыкой.

- Милое дитя мое! Что с вами? - прошептал он тревожно.

- Отвезите меня домой, и я скажу вам, - было все, что я могла ему ответить.

Глава XXXII. ОБРАЗЕЦ МОЕГО БЛАГОРАЗУМИЯ

Прошло два дня после обеда у майора Фитц-Дэвида. Я успокоилась от удара, который я вынесла, когда все мои планы на будущее и все надежды, которые я основала на них, были разрушены. Я поняла теперь, что я была втройне виновата: виновата в том, что заподозрила невинную женщину, виновата в том, что сообщила свое подозрение (не сделав предварительно попытки узнать, насколько оно основательно), другому лицу; виновата в том, что приняла поспешные выводы и заключения Мизериуса Декстера за неопровержимую истину. Я так стыдилась своей ошибки, моя самонадеянность была так поколеблена, что я наконец приняла совет моего доброго старого Бенджамена.

- Друг мой, - сказал он мне, когда мы по возвращении с обеда наговорились вдоволь о моей неудаче, - то, что вы рассказали мне о мистере Декстере, не располагает меня в его пользу. Обещайте мне, что вы не поедете к нему, пока не посоветуетесь с кем-нибудь, кто может лучше меня руководить вами в этом трудном деле.

Я дала обещание, но с условием.

- А если я не найду такого человека, - сказала я, - обещаете ли вы, со своей стороны, помогать мне?

Он охотно обещал сделать все, что было в его силах.

На следующее утро, когда я причесывала волосы и думала о своих делах, мне пришло в голову, что я совсем упустила из виду одно из намерений, принятых мной во время чтения отчета. Я говорю о моем намерении обратиться в случае неудачи у Декстера к одному из агентов, подготовлявших защиту моего мужа, к мистеру Плеймору. Нелишне, может быть, напомнить, что этот джентльмен расположил меня к себе дружеским участием, которое он оказал моему мужу во время обыска. Проглядев снова показания Айзая Скулкрафта, я нашла, что мистер Плеймор был призван тогда на помощь моему мужу Мизериусом Декстером. Следовательно, он был не только искренним другом моего мужа, но и человеком, лично знакомым с Декстером. Вот к кому следует мне обратиться за помощью, решила я. Бенджамен на этот раз вполне одобрил мое намерение и немедленно принялся помогать мне. Он узнал через своего адвоката адрес лондонских поверенных мистера Плеймора и взял у них для меня рекомендательное письмо к самому мистеру Плеймору. Мне нечего было скрываться от моего нового советника, и в рекомендательном письме я была названа, как и следует, второй женой Юстаса Макаллана.

В тот же вечер мы оба отправились в Эдинбург. Бенджамен не согласился отпустить меня одну.

По совету моего друга я предварительно написала Мизериусу Декстеру, что мне приходится уехать на несколько дней из Лондона по совершенно неожиданному делу и что я расскажу ему о результате моего свидания с леди Клариндой вскоре по возвращении в Лондон. В ответ он прислал мне с Ариэль следующие строки:

"Миссис Валерия, я человек проницательный. Я прочел недописанную часть Вашего письма и понял, что леди Кларинда поколебала Ваше доверие ко мне. Прекрасно. Я со своей стороны берусь поколебать Ваше доверие к леди Кларинде. Не думайте, что я оскорбился. Я буду ждать с невозмутимым спокойствием чести и счастия увидеть вас опять у себя. Уведомьте меня по телеграфу, чем мне угостить Вас, опять трюфелями или чем-нибудь полегче и попроще. Не приготовить ли мне для Вас несравненное французское блюдо - свиные веки с тамариндами?

Остаюсь Ваш преданный союзник и поклонник, поэт и повар Декстер".

По прибытии в Эдинбург у нас с Бенджаменом произошла маленькая размолвка. Спорным вопросом было, следует ли мне отправиться к мистеру Плеймору одной или с ним. Я настаивала, что отправлюсь одна.

- Я мало знакома со светом, - сказала я Бенджамену, - но я заметила, что в девяти случаях из десяти мужчина делает женщине, когда она приходит к нему одна, такие уступки, о которых он и не подумал бы, если бы с ней был мужчина. Не знаю, чем объяснить это, но это так. Если мое свидание с мистером Плеймором окажется неудачным, я попрошу у него позволения прийти к нему опять, и тогда вы будете сопровождать меня. Не считайте меня упрямой. Дайте мне попытать счастья одной, и посмотрим, что выйдет из этого.

Бенджамен уступил со своей обычной любезностью. Я послала мое рекомендательное письмо в контору мистера Плеймора, так как его дом был за городом, недалеко от Гленинга. Мой посланный принес мне в ответ учтивое приглашение побывать вскоре после полудня. В назначенное время я позвонила у двери конторы.

Глава XXXIII. ОБРАЗЕЦ МОЕГО БЕЗРАССУДСТВА

Мистер Плеймор не был ни стар, ни молод, ни красив, ни безобразен и нимало не подходил под общепринятое понятие о юристе. По-английски он говорил совершенно правильно и с самым незначительным шотландским акцептом.

- Я имею честь быть старым другом мистера Макаллана и очень рад случаю познакомиться с женой мистера Макаллана, - сказал он радушно, пожав мне руку. - Где вы сядете? Поближе к свету? Вы еще так молоды, что можете не бояться дневного освещения. Вы в первый раз в Эдинбурге? Позвольте мне постараться сделать его приятным для вас, насколько это в моих силах. Мне было бы очень приятно познакомить вас с миссис Плеймор. Мы переселились на время в Эдинбург. Теперь здесь итальянская опера, и у нас есть ложа на нынешний вечер. Отложите в сторону всякие церемонии, откушайте с нами, и отправимтесь затем в театр.

- Вы очень добры, - отвечала я. - Но я сейчас в таком тревожном состоянии духа, что миссис Плеймор нашла бы меня очень незанимательной собеседницей. Я писала в письме к вам, что мне нужно посоветоваться с вами насчет очень важного для меня дела.

- В самом деле? Я, признаться, не дочитал письма. Я увидел в нем ваше имя и понял из слов вашего посланного, что вы хотите повидать меня. Я ответил вам и занялся другим. Извините, пожалуйста. Надеюсь, что вы приехали не для профессиональной консультации?

- Нет, мистер Плеймор, не для профессиональной консультации. Я нахожусь в очень тяжелом положении и пришла просить у вас совета при весьма необычайных обстоятельствах. Вы будете очень удивлены тем, что я собираюсь сообщить вам, и я боюсь, что мне придется отнять у вас больше времени, чем вы желали бы уделить мне.

- Я и мое время в вашем полном распоряжении, - сказал он. - Объясните мне как умеете, что я могу сделать для вас.

Его обращение было так же ласково, как и его слова. Я рассказала ему свободно и откровенно и без всякой утайки всю мою странную историю.

Он не старался скрыть впечатления, которое произвел на него мой рассказ. Моя разлука с Юстасом поразила и огорчила его. Мое намерение оспаривать шотландский вердикт и мое несправедливое подозрение против миссис Болл сначала показались ему забавными, потом удивили его. Но когда я рассказала ему о моем странном свидании с Декстером и о моем не менее странном разговоре с леди Клариндой, юрист обнаружил признаки сильного волнения. Он изменился в лице, он оживился и пробормотал про себя, как бы забывая обо мне:

- Боже праведный! Возможно ли! Неужели правда скрывается здесь?

Я решилась прервать его и заставить поделиться своими мыслями со мной.

- Я, кажется, удивила вас? - спросила я.

Он вздрогнул при звуке моего голоса.

- Тысяча извинений, - воскликнул он. - Вы не только удивили меня, вы дали мне совершенно новую идею, до сих пор никогда не приходившую мне в голову, насчет тайны преступления в Гленинге. Странное положение, - прибавил он шутливо. - Клиентка руководит юристом. Кто из нас нуждается в совете другого, вы в моем или я в вашем?

- Могу я узнать вашу новую идею?

- Не сейчас, если позволите. Будьте снисходительны к моей профессиональной осторожности. Я не хочу быть профессиональным с вами, я всеми силами стараюсь избежать этого, но юрист тем не менее берет верх над человеком. Я не могу решиться высказать то, что у меня на уме, не расспросив вас подробнее. Сделайте мне величайшее одолжение, позвольте мне попросить вас повторить часть вашего рассказа и задать вам несколько вопросов. Имеете вы что-нибудь против этого?

- Конечно, нет, мистер Плеймор. Какую часть моего рассказа должна я повторить?

- Часть, касающуюся вашего первого визита к Декстеру в сопровождении вашей свекрови. Вы сказали, если я верно понял вас, что, когда вы впервые спросили его, не имеет ли он своего собственного воззрения на причину смерти миссис Макаллан, он взглянул на вас подозрительно?

- Очень подозрительно.

- И лицо его прояснилось опять, когда он узнал, что ваш вопрос был основан только на том, что вы прочли в отчете?

- Да.

Он вынул из ящика своего бюро листок бумаги, обмакнул перо в чернила, подумал немного и пригласил меня сесть поближе к нему.

- Юрист исчезает, и человек занимает его место, - сказал он. - Между мной и вами не должно быть профессиональной сдержанности. Как старый друг вашего мужа, я принимаю в вас большое участие. Я вижу серьезную необходимость предупредить вас, пока не поздно, и для этого я должен сделать то, что сделали бы немногие на моем месте. Хотя я шотландец и юрист, но я решаюсь довериться вам лично и профессионально. Сядьте сюда и глядите через мое плечо на заметки, которые я буду писать. Они объяснят вам мои мысли.

Я села возле него и устремила взгляд через его плечо на бумагу.

Он начал так:

"Отравление в Гленинге. Вопросы: в каком положении стоит Мизериус Декстер относительно отравления? И что может он знать об этом деле?

Он имеет идеи, которые держит в тайне. У него является подозрение, что он выдал их или что они открыты каким-то непостижимым для него образом. Он явно радуется, когда находит, что его подозрение ошибочно".

Перо остановилось. Мистер Плеймор обратился опять ко мне.

- Перейдем к вашему второму визиту, - сказал он. - Расскажите мне опять, какие чувства он обнаружил и что он сделал, когда услышал от вас, что вы не хотите покориться шотландскому вердикту.

Я повторила. Перо вернулось к бумаге и написало следующие строки:

"Он поражен, узнав, что особа, заинтересованная в деле, не хочет примириться с вердиктом, которым кончилось дело Макаллана и намеревается возобновить следствие. Как встречает он это известие? Он обнаруживает симптомы панического ужаса. Он видит себя почему-то в опасности. Он приходит сначала в ярость, потом становится униженно покорным, потом без всякого основания обвиняет свою посетительницу в том, что она подозревает кого-нибудь. Вопрос по этому поводу: когда в доме пропадает небольшая сумма денег и об этом объявляется всей прислуге дома вообще, что думаем мы о слуге, который заговаривает первый и спрашивает: не подозреваете ли вы меня?"

Он положил перо.

- Прав я? - спросил он.

Я начала понимать, к какой цели клонились его заметки. Вместо того чтобы ответить ему, я попросила войти в объяснения, которые могли бы убедить и меня.

- Не сейчас, - ответил он. - Я спрашиваю вас опять: прав я до сих пор?

- Совершенно правы.

- Прекрасно. Продолжайте ваш рассказ. Не бойтесь повторений. Говорите все подробности одну за другой.

Я повторила все подробности, сохранившиеся в моей памяти. Мистер Плеймор взялся опять за перо и закончил свои заметки следующими строками:

"Он успокаивается, узнав, что заподозрен не он. Он склоняется на спинку кресла, он испускает глубокий вздох облегчения, он просит позволения остаться на несколько минут в одиночестве под предлогом, что он слишком взволнован разговором. Посетительница уходит. Вернувшись к нему, она узнает, что он без нее пил вино. Он молчит о прерванном разговоре, посетительница сама возобновляет его. Посетительница убеждена, что миссис Макаллан умерла, отравленная чужой рукой, и говорит это прямо. Декстер опрокидывается на спинку своего кресла как человек, падающий в обморок. Чем объяснить его ужас? Он будет понятен, если мы назовем его преступным ужасом. Иначе он необъясним. В следующую минуту Декстер впадает в другую крайность. Узнав, что подозрение посетительницы обращено всецело на отсутствующую особу, он приходит в неописуемый восторг. Тогда и только тогда он начинает уверять, что и сам подозревает эту особу. Таковы факты. К какому прямому заключению приводят они?"

Он спрятал свои заметки, устремил внимательный взгляд на мое лицо и ждал, чтобы я заговорила первая.

- Я понимаю вас теперь, мистер Плеймор, - начала я с жаром. - Вы думаете, что мистер Декстер...

Он прервал меня.

- Повторите мне, - сказал он, - как выразился мистер Декстер, когда был так добр, что подтвердил ваше подозрение против бедной миссис Болл?

- Он сказал: я вполне уверен, что миссис Макаллан умерла от руки миссис Болл.

- Я, со своей стороны, повторю его слова с небольшим изменением. Я скажу: я вполне уверен, что миссис Макаллан умерла от руки Декстера.

- Вы шутите, мистер Плеймор?

- Я никогда в жизни не говорил серьезнее, чем теперь. Ваш опрометчивый визит к Декстеру и поразительная неосторожность, с которой вы доверились ему, привели к поразительным результатам. Тайна преступления в Гленинге, которой не мог открыть закон со всеми своими средствами, случайно открыта женщиной, отказавшейся повиноваться рассудку и вознамерившейся действовать по-своему. Невероятно и вместе с тем справедливо.

- Невозможно! - воскликнула я.

- Что невозможно? - спросил он холодно.

- Что Декстер отравил первую жену моего мужа.

- Почему же это невозможно, позвольте спросить?

Я начала выходить из себя.

- Что за вопрос, мистер Плеймор, - сказала я с негодованием. - Разве я не говорила вам, что он отзывается о ней с такой симпатией и с таким почтением, которыми могла бы гордиться всякая женщина? Я обязана его дружеским приемом какому-то сходству, которое он нашел между ней и мною. На глазах его были слезы, голос его дрожал и обрывался, когда он говорил о ней. Нет. Во всех других отношениях он, может быть, самый лживый человек, но о ней он говорил искренне. Когда мужчина говорит с женщиной о том, что действительно близко его сердцу, женщина всегда угадывает по некоторым признакам, что он говорит искренне. Я видела эти признаки, и ваше предположение, что он отравил ее, кажется мне столь же странным, как если бы вы предположили, что я отравила ее. Мне совестно оспаривать ваше мнение, мистер Плеймор, но что же делать, если я не могу согласиться с ним? Я должна сознаться, что я почти сержусь на вас.

Мое смелое объяснение, по-видимому, не только не оскорбило его, но даже понравилось ему.

- Вам не за что сердиться на меня, миссис Макаллан, - сказал он. - В одном отношении я вполне разделяю ваше мнение, с той только разницей, что я иду дальше вас.

- Что вы хотите сказать?

- Сейчас узнаете. Вы уверены, что Декстер относился к покойной миссис Макаллан с искренним расположением и почтением. Я могу сказать, что его чувства к ней были горячее, чем вы полагаете. Я знаю это от самой покойной миссис Макаллан, которая удостаивала меня своей дружбой и своим доверием в лучший период своей жизни. Когда она не была еще замужем за мистером Макалланом - она скрыла это от него и я советую последовать ее примеру, - Мизериус Декстер был влюблен в нее. Мизериус Декстер, несмотря на свое уродство, просил ее, серьезно просил ее сделаться его женой.

- И поэтому вы говорите, что он отравил ее!

- Да. Я не могу вывести другого заключения из всего, что случилось, когда вы были у него. Вы едва не довели его до обморока. Чего он испугался?

Мне очень хотелось найти ответ на этот вопрос. Я даже начала отвечать, сама не зная, что скажу.

- Мистер Декстер - старый и преданный друг моего мужа, - начала я. - Узнав, что я не хочу покориться вердикту, он может быть, испугался...

- Испугался последствий, которые может повлечь за собой возобновление следствия по делу вашего мужа, - сказал мистер Плеймор, иронически закончив мою речь за меня. - Странное рассуждение, миссис Макаллан. И не совсем согласное с вашей уверенностью в невиновности вашего мужа. Освободитесь раз и навсегда от вашего заблуждения, которое может ввести вас в роковые ошибки. Поверьте моему слову, что Мизериус Декстер перестал быть другом вашего мужа в тот день, когда ваш муж женился на своей первой жене. Внешне Декстер сохранил ради приличия дружеские отношения с ним. Его показания на суде оправдали общие ожидания. Тем не менее я твердо убежден, что он - злейший враг мистера Макаллана.

Я похолодела. Я поняла, что последнее, по крайней мере, было справедливо. Мой муж женился на женщине, от которой Мизериус Декстер получил отказ. Был ли Декстер человеком, способным простить это? Мой собственный опыт отвечал мне: нет.

- Запомните то, что я сказал вам, - продолжал мистер Плеймор, - и перейдем к вашему положению в этом деле и к вашим интересам. Попробуйте принять на время мою точку зрения, и посмотрим, какие шансы имеем мы для дальнейших успехов. Быть нравственно уверенным, что Мизериус Декстер виновен в преступлении, - не то же самое, что найти, спустя столько лет, такие ясные доказательства его виновности, чтобы иметь право осудить его публично. Если я не в полнейшем заблуждении, вопрос теперь сводится к следующему: публичное доказательство невиновности вашего мужа зависит единственно от публичного доказательства виновности Декстера. Как вам доказать его виновность? Против него нет ни малейшей улики. Осудить его можно только на основании его собственного признания. Слушаете вы меня?

Я слушала, но очень неохотно. Если он был прав, положение дел было действительно так ужасно, как он говорил. Но при всем моем уважении к превосходству его знаний и опытности я не могла заставить себя думать, что он прав. И я созналась ему в этом с искренним смирением.

Он улыбнулся добродушно.

- Как бы то ни было, - сказал он, - но вы должны согласиться, что Декстер до сих пор не был вполне откровенен с вами. Он таит от вас что-то такое, что вам необходимо знать.

- Да, с этим я согласна.

- Прекрасно. Я утверждаю, что он таит от вас свою виновность. Вы полагаете, что он таит факты, которые могут доказать виновность другого, но несомненно, что он таит нечто. Пусть это послужит нам точкой отправления. Спрашивается, как вам открыть его тайну? Какое влияние употребите вы, когда увидитесь с ним опять?

- Я могу попробовать убедить его.

- Конечно, можете. Но если ваша попытка убедить его не удастся, что тогда? Не надеетесь ли вы, что сумеете выпытать у него его тайну? Или напугать его так, чтобы он выдал ее сам?

- Если вы взглянете на ваши заметки, мистер Плеймор, вы увидите, что мне уже удалось напугать его, хотя я только женщина.

- Славный ответ. Вы очень находчивы. Так вы думаете, что то, что удалось вам раз, удастся вам и опять? Хорошо. Если вы уже решились на эту попытку, вам не мешает познакомиться получше с характером и темпераментом Декстера. Не обратиться ли нам за справками о нем к лицу, на мнение которого можно положиться?

Я вздрогнула и оглядела комнату. Я заключила из его слов, что лицо, которое может помочь нам, находится невдалеке от нас.

- Не пугайтесь, - сказал он. - Оракул безмолвен и спрятан вот здесь.

С этими словами он отпер один из ящиков своего бюро, достал пачку писем и выбрал одно.

- Подготовляя защиту вашего мужа, - сказал он, - мы затруднялись включить в число свидетелей Мизериуса Декстера. Не то чтобы мы имели какие-нибудь подозрения против него - вы знаете, что мы были далеки от этого, - но нас пугала его эксцентричность, и мы опасались, что появление в суде приведет его в такое волнение, что он лишится рассудка. И мы решились посоветоваться с доктором. Мы познакомили его под каким-то предлогом, который я уже забыл, с Мизериусом Декстером, и вот его мнение, которое он выразил после свидания с ним.

Он развернул письмо и, сделав отметку карандашом, передал его мне.

- Достаточно будет, если вы прочтете то, что я отметил, - сказал он.

Я прочла нижеследующие строки:

"Суммируя результаты моих наблюдений, я могу сказать, что, по моему мнению, в этом человеке есть затаенные задатки безумия, но в настоящее время безумия еще нет. Я полагаю, что вы можете вызвать его в суд, не опасаясь за последствия. Если он говорит и делает всевозможные странности, он, тем не менее, в состоянии управлять своим умом, и вы можете быть уверены, что самолюбие побудит его показать себя умным человеком.

О будущем я, конечно, не могу говорить положительно. Я выскажу только мои предположения.

Что он рано или поздно кончит безумием (если не умрет до тех пор), я почти не сомневаюсь. Вопрос, когда именно овладеет им безумие, зависит единственно от состояния его здоровья. Его нервная система очень чувствительна, и есть признаки, что его образ жизни уже сильно расстроил ее. Если он отстанет от дурных привычек, о которых я говорил в начале моего письма, и будет проводить каждый день по нескольку часов на свежем воздухе, он может прожить еще много лет в здравом рассудке. Если же он не изменит своего теперешнего образа жизни, иными словами, если он будет усиливать вред, уже причиненный его чувствительной нервной системе, безумие овладеет им, когда этот вред достигнет высшей степени. Без всякого предупреждения для него самого и для других, может быть, в то самое время, когда он будет держать себя совершенно спокойно и говорить совершенно благоразумно, его умственная организация мгновенно выйдет из нормального состояния и он впадет в безумие или в идиотизм. В том и в другом случае друзья его, по моему мнению, не должны будут питать надежды на его выздоровление. Баланс, раз утраченный, будет утрачен навсегда".

Этим кончалось письмо. Мистер Плеймор спрятал его опять в бюро.

- Вы прочли мнение одного из наших величайших авторитетов, - сказал он. - Как вам показалось, в таком ли состоянии Декстер, чтобы рассчитывать на поправление его нервной системы? Не видите ли вы каких-нибудь препятствий и опасностей на своем пути?

Я промолчала.

- Предположим, что вы отправитесь опять к Декстеру, - продолжал он, - и допустим, что доктор преувеличил опасность. Что сделаете вы? В ваши два первые визита вы пользовались громадным преимуществом, вы могли поразить его неожиданностью. Его чувствительные нервы не выдержали, и он не сумел скрыть своего испуга. Но теперь он ожидает вас и будет настороже. Вам придется бороться с его хитростью, если он не выдумает чего-нибудь похуже. Считаете ли вы себя способной к этому? Если бы не леди Кларинда, он ввел бы вас в величайшее заблуждение насчет миссис Болл.

Это было очевидно, но я была настолько неблагоразумна, что попробовала возражать ему.

- Он рассказал мне только то, что знал. Все, что, по его словам, он видел в коридоре, действительно имело место.

- Он рассказал вам правду, потому что понимал: правда поможет ему подкрепить ваше подозрение. Неужели вы думаете, что он действительно подозревает ее?

- Почему же нет? О том, где была в эту ночь миссис Болл, он знал так же мало, как и я до моей встречи с леди Клариндой. Теперь остается посмотреть, будет ли он удивлен так же, как и я, когда узнает, что рассказала мне леди Кларинда.

Этот ответ произвел действие, которого я не ожидала.

К моему удивлению, мистер Плеймор резко прервал свои рассуждения. Он потерял надежду убедить меня и прямо сказал мне об этом.

- Мне кажется, что все мои доводы бессильны переубедить вас.

- Я не обладаю вашей проницательностью и вашей опытностью, - отвечала я. - Но, к сожалению, я не могу думать так, как думаете вы.

- И вы серьезно намереваетесь отправиться опять к Мизериусу Декстеру?

- Да, я обещала побывать у него опять.

Он подумал немного.

- Так как вы сами оказали мне такую честь, что обратились ко мне за советом, я от всей души советую вам, миссис Макаллан, не исполнять вашего обещания. Этого мало. Я умоляю вас не ездить к Декстеру.

Опять то же самое, что я слышала от моей свекрови, то же самое, что я слышала от Бенджамена и от майора Фитц-Дэвида! Они все были против меня. Я устояла, однако. Вспоминая об этом теперь, я сама удивляюсь своей настойчивости. Мне совестно сознаться, что я ничего не ответила мистеру Плеймору на его дружеские слова. Он ждал ответа, не сводя с меня глаз. Этот пристальный взгляд раздражал меня. Я поднялась и остановилась перед ним с опущенными глазами.

Он тоже встал. Он понял, что совещание окончено.

- Хорошо, хорошо, - сказал он с грустным добродушием. - С моей стороны, может быть, неблагоразумно было ожидать, что такая молодая женщина, как вы, разделит мнение такого старого юриста, как я. Позвольте мне только напомнить вам, что наш разговор до поры до времени должен остаться тайной, и затем перейдем к другому предмету. Не могу ли я сделать что-нибудь для вас? Вы одна в Эдинбурге?

- Нет, я приехала со старым другом, который знает меня с детства.

- Пробудете вы здесь завтрашний день?

- По всей вероятности, пробуду.

- Сделайте мне одолжение. Обдумайте хорошенько наш разговор и приезжайте ко мне завтра утром.

- Очень охотно, мистер Плеймор, хотя бы только для того, чтобы поблагодарить вас за вашу доброту.

После этого мы расстались. Отворяя мне дверь, он вздохнул. Женщины - странные создания. Его вздох подействовал на меня сильнее всех его аргументов. Мне было очень совестно за мое упрямство, когда я вышла из его конторы.

Глава XXXIV. ГЛЕНИНГ

- Ага! - сказал Бенджамен довольным тоном. - Юрист тоже считает, что вы поступите очень неосторожно, если отправитесь опять к Декстеру. Умный он, должно быть, человек, этот юрист, и вы, надеюсь, послушаетесь его.

Само собой разумеется, что я не изменила доверию, оказанному мне мистером Плеймором. Я не сказала Бенджамену ни слова об его ужасном подозрении относительно Мизериуса Декстера.

- Вы должны простить меня, мой добрый друг, - сказала я Бенджамену. - Но боюсь, что я потеряла способность руководствоваться чьими бы то ни было советами. Я ехала сюда с искренним намерением поступить так, как посоветует мне мистер Плеймор. Я старалась быть уступчивой и сговорчивой. Но во мне есть что-то, что не хочет покориться. Боюсь, что я отправлюсь опять к Декстеру.

В этот раз даже Бенджамен вышел из терпения.

- Каков в колыбельке, таков и в могилке, - сказал он. - Вы и в детстве были такой упрямицей, что не приведи Бог. И для чего было приезжать сюда? Не лучше ли было сидеть спокойно в Лондоне?

- Нет. Сидя в Лондоне, мы не увидели бы одного места, сильно интересующего меня. Поместье моего мужа в нескольких милях отсюда. Завтра мы едем в Гленинг.

- Туда, где была отравлена бедная миссис Макаллан? - спросил Бенджамен с испугом.

- Да, я хочу видеть комнату, в которой она умерла, и осмотреть весь дом.

Бенджамен скрестил покорно руки на коленях.

- Сколько я ни стараюсь понять новое поколение, - сказал он грустно, - новое поколение остается для меня непостижимой загадкой.

Я написала мистеру Плеймору о моем желании съездить в Гленинг. Дом, в котором совершилась трагедия, омрачившая жизнь моего мужа, был теперь для меня самым примечательным местом на земном шаре, и я должна сознаться, что надежда увидеть Гленинг имела большое влияние на мое решение съездить в Эдинбург. Я послала записку мистеру Плеймору с нарочным и получила самый любезный ответ. Если я могу подождать до послеполудня, когда он освободится от своих дел, то он свозит нас в Гленинг в своей коляске.

В некоторых случаях Бенджамен был так же упрям, как и я. Он решил не иметь ничего общего с Гленингом. Не сказав мне об этом ни слова, пока коляска мистера Плеймора не подъехала к двери гостиницы, он в эту самую минуту вспомнил об одном своем старом друге в Эдинбурге.

- Прошу извинить меня, Валерия, - сказал он. - У меня есть здесь друг по имени Сондерс. Он обидится, если я не буду обедать у него сегодня.

Гленинг, помимо значения, которое он имел для меня, не представлял ничего интересного для путешественников.

Окрестности были красивы и хорошо обработаны. Парк в сравнении с английскими парками казался запущенным и диким. Дом был построен лет семьдесят или восемьдесят тому назад. Снаружи он был прост, как фабрика, и мрачен, как тюрьма. Внутри на всем лежал отпечаток гнетущей пустоты и унылости покинутого жилья. Дом стоял запертый со времени процесса. Попечение о нем было поручено одинокой старой чете, мужу и жене. Когда мистер Плеймор приказал открыть ставни и двери, старик покачал головой с безмолвным и грустным протестом против нашего посещения. Когда мы вошли, в библиотеке и в картинной галерее для предохранения от сырости заключавшихся в них сокровищ топились камины. Глядя на веселый огонь, трудно было отделаться от мысли, что вот сейчас войдут обитатели дома, чтобы погреться у камина. Я поднялась на верхний этаж и осмотрела комнаты, которые были уже знакомы мне по отчету. Вот небольшой кабинет со старыми книгами на полках и дверью, ключ от которой все еще не был отыскан. Вот спальня, в которой страдала и умерла бедная хозяйка Гленинга. Кровать осталась на прежнем месте, в ногах стоял диван, на котором отдыхала сиделка в свободные часы. В индийском бюро, в котором был найден ярлык с крупинками мышьяка, все еще хранилась небольшая коллекция редкостей, перед кроватью стоял больничный стол, на котором бедная больная писала свои поэмы. В комнате было пусто и мрачно, тяжелый воздух, казалось, был пропитан горем и отчаянием. Я поспешила выйти. Заглянув в комнату, которую занимал Юстас, я перешла в Коридор гостей. Тут была спальня, у двери которой Мизериус Декстер подстерегал миссис Болл, тут был дубовый пол, по которому он скакал на руках вслед за служанкой, одетой в пальто миссис Болл. Везде, куда бы я ни оглянулась, меня встречали воспоминания о покойной и об отсутствующих, везде, куда бы я ни пошла, страшная тишина как будто говорила мне: я храню тайну преступления, я храню тайну смерти.

Уныние, нагоняемое домом, стало наконец нестерпимым. Мне захотелось на чистый воздух, под светлое небо. Мой спутник понял меня.

- Пойдемте, - сказал он. - Посмотрим усадьбу.

В тишине вечера мы побродили по саду и по заброшенным питомникам, заглянули и в огород, заросший сорной травой. Только небольшой клочок земли был тщательно обработан сторожем и его женой. В конце сада, за низким частоколом, была пустая поляна, защищенная с трех сторон деревьями. На краю этой поляны я натолкнулась на мусорную кучу. Величина ее и близость к дому возбудили во мне на минуту безотчетное любопытство. Я остановилась и взглянула внимательно на пыль и золу, на черепки разбитой посуды и куски старого железа. Там торчала старая шляпа, там - изношенный сапог. Вокруг валялись разлетевшиеся клочки бумаги и старых тряпок.

- На что вы смотрите? - спросил меня Плеймор.

- На мусорную кучу.

- В опрятной Англии, - сказал он, - весь этот сор был бы, конечно, давно увезен куда-нибудь подальше. В Шотландии не обращают внимания на мусорную кучу, когда запах ее не достигает дома. К тому же часть ее, просеянная, может служить хорошим удобрением для сада. Здесь об этом некому заботиться. В Гленинге, миссис Макаллан, все, не исключая и мусорной кучи, ожидает хозяйку, которая водворила бы во всем порядок. Кто знает, может быть, когда-нибудь вы будете здесь царицей.

- Я никогда не загляну сюда.

- За будущее нельзя ручаться, - возразил мой спутник. - Время готовит сюрпризы для всех нас.

Мы вернулись и дошли молча до калитки парка, где нас ожидала коляска.

На обратном пути мистер Плеймор завязал разговор, не имевший ничего общего с моей поездкой в Гленинг. Он видел, что мой ум нуждался в отдыхе, и старался развлечь меня. Только когда мы уже подъехали к городу, он заговорил о моем возвращении в Лондон.

- Когда намерены вы уехать из Эдинбурга? - спросил он.

- Завтра утром.

- И вы не отказались от намерений, выраженных вами вчера? - спросил он. - Не они ли побуждают вас к такому поспешному отъезду?

- Да, это так, мистер Плеймор. Если бы я была старше, я была бы, может быть, умнее. Теперь же я должна сознаться, рассчитывая на вашу снисходительность, что я намерена действовать по-своему.

Он ласково улыбнулся и потрепал мою руку, потом лицо его вдруг изменилось, и он поглядел на меня с пристальным вниманием.

- Мы не увидимся больше до вашего отъезда. Позволите вы мне высказаться откровенно?

- Чем откровеннее, тем лучше, мистер Плеймор. Все, что бы вы ни сказали, только усилит мою благодарность вам за вашу доброту.

- Я скажу вам немногое, миссис Макаллан, и я начну с предостережения. Вы были в последний раз у Декстера одна. Не делайте этого больше. Возьмите кого-нибудь с собой.

- Вы думаете, что мне угрожает у него какая-нибудь опасность?

- Не в обычном смысле слова. Я думаю, что присутствие какого-нибудь друга может удержать в приличных границах дерзость Декстера. Он самый наглый из людей. Притом спутник может быть полезен как свидетель, если Декстер скажет или сделает что-нибудь такое, что полезно будет запомнить. Будь я на вашем месте, я взял бы кого-нибудь, кто мог бы делать заметки. Впрочем, я юрист и потому, может быть, слишком подозрителен. Я советую вам только не ездить к Декстеру одной, а у него быть настороже, когда разговор коснется миссис Болл.

- Что вы хотите этим сказать?

- Опыт, любезнейшая миссис Макаллан, научил меня замечать маленькие слабости человеческой природы. Вы относитесь к миссис Болл с естественной ревностью, и поэтому здравый смысл изменяет вам, когда Декстер пользуется вашим чувством к миссис Болл как средством ввести вас в заблуждение. Не слишком ли свободно я говорю?

- Нисколько. Я считаю ревность к миссис Болл очень унизительным для себя чувством. Мое самолюбие страдает ужасно, когда я думаю об этом. Но здравый смысл заставляет меня сознаться, что вы правы.

- Очень рад, что вы согласны хоть в этом, - заметил он сухо. - Я не теряю надежды убедить вас и в том, что гораздо важнее и что все еще остается спорным вопросом между нами. Я даже рассчитываю, что сам Декстер поможет мне в этом, если не будет препятствий с вашей стороны.

Эти слова заинтересовали меня. Как мог Декстер помочь ему?

- Вы намереваетесь повторить Декстеру все, что сказала вам леди Кларинда. И вы ожидаете, что Декстер будет так же поражен, как были поражены вы, когда узнали правду. Я решаюсь сделать предсказание: Декстер обманет ваши ожидания. Он не выкажет никакого удивления, он начнет уверять вас, что вы были введены в заблуждение умышленным искажением фактов, сказкой, которую придумала сама миссис Болл для сокрытия своей вины. Скажите мне откровенно, если он попробует возобновить таким образом ваше несправедливое подозрение против невинной женщины, поколеблет это ваше доверие к нему?

- Не поколеблет, но уничтожит, мистер Плеймор.

- И прекрасно. Во всяком случае, вы потрудитесь написать мне, и я надеюсь, что не пройдет недели, как мы уже будем с вами одного мнения. Храните в тайне все, что я сказал вам вчера о Декстере, не произносите при нем даже моего имени. При моем теперешнем мнении о нем я согласился бы скорей пожать руку палача, чем руку этого чудовища. Прощайте, да благословит вас Бог.

С этими словами он высадил меня у двери гостиницы.

Глава XXXV. ПРЕДСКАЗАНИЕ МИСТЕРА ПЛЕЙМОРА

Мы прибыли в Лондон в девятом часу вечера. Строго методичный во всех своих действиях, Бенджамен телеграфировал из Эдинбурга своей экономке, чтобы к десяти часам был готов ужин и чтобы на станцию был выслан его извозчик.

Подъехав к коттеджу, мы принуждены были обождать минуту, пока от калитки не отъехал какой-то кабриолет. В кабриолете сидел незнакомый мне человек грубой наружности с трубкой во рту. Если бы не этот человек, я, может быть, вгляделась бы пристальнее в кабриолет и пони и узнала бы их. Но я не обратила на них внимания.

Калитку открыла почтенная экономка Бенджамена.

- Слава Богу, - воскликнула она, увидев нас. - Я думала, что вы уж никогда не приедете.

- Разве что-нибудь случилось? - спросил Бенджамен со своим непостижимым спокойствием.

Экономка вздрогнула.

- Я совсем обезумела, сударь, я перестала понимать, что у нас творится, - отвечала она. - Несколько часов тому назад пришел какой-то незнакомый человек и спросил... - Она остановилась, посмотрела с минуту на своего хозяина и обратилась ко мне: - И спросил, когда вас ожидают назад, сударыня. Я передала ему, что телеграфировал хозяин, а он вдруг говорит на это: подождите крошечку, я сейчас вернусь. И он вернулся и притащил с собой что-то такое страшное, что у меня застыла кровь в жилах и я затряслась с головы до ног. Я знаю, что мне не следовало пускать его, но я едва держалась на ногах. И без вашего позволения, мистер Бенджамен, он вошел и пронес свою ношу прямо в вашу библиотеку. И там она оставалась все эти часы, и там она теперь. Я обращалась к полиции, но полиция не хотела вмешаться, а я не могла придумать ничего больше. Не входите одна, сударыня. Вы испугаетесь до смерти.

Я, однако, решилась войти. Вспомнив о пони и кабриолете, я легко объяснила себе смысл рассказа экономки. Пройдя столовую, где уже был накрыт стол для ужина, я заглянула в полуотворенную дверь библиотеки.

Да, я не ошиблась. Мизериус Декстер в своем розовом сюртуке и без покрывала сидел в любимом кресле Бенджамена и, по-видимому, спал. Его странный костюм не соответствовал общепринятым понятиям о приличии, и я не удивляюсь, что экономка, говоря о нем, тряслась с головы до ног.

- Валерия, - спросил Бенджамен, указывая на него, - что это такое? Индийский идол или человек?

Я уже говорила, что слух Мизериуса Декстера был чуток, как слух собаки. Теперь он показал, что и сон его был легок, как сон собаки. Незнакомый голос, хотя вопрос был задан очень тихо, разбудил его мгновенно. Он протер глаза и улыбнулся невинной улыбкой пробуждающегося младенца.

- Как поживаете, миссис Валерия? - спросил он. - Я славно соснул здесь без вас. Вы не знаете, как я рад, что вижу вас опять. А это кто?

Он протер опять глаза и взглянул на Бенджамена. Не зная, как поступить иначе, я представила своего гостя хозяину дома.

- Извините, что я не встаю, сэр, - сказал Декстер. - Я не могу встать по той простой причине, что у меня нет ног. Вы как будто сердитесь, что я занял ваше кресло. Если это не нравится вам, столкните меня своим зонтиком. Я упаду на руки и не буду в претензии. Я готов вынести толчки и брань, но не разбивайте моего сердца, не выгоняйте меня отсюда. Эта прелестная женщина может быть иногда очень жестокой, сэр. Она уехала в то самое время, когда мне было крайне необходимо поговорить с ней, и оставила меня в одиночестве и в тревоге. Я жалкий калека с горячим сердцем и, если хотите, с ненасытным любопытством. Ненасытное любопытство - наказание Божие. Я терпел его, пока мозг не начал кипеть в моей голове. Тогда я позвал своего садовника и заставил его привезти меня сюда. Мне нравится здесь. Воздух вашей библиотеки действует на меня успокоительно, вид миссис Валерии врачует мое истерзанное сердце. Она имеет сказать мне нечто, что я жажду услышать. Если она не слишком устала с дороги и если вы позволите ей поговорить со мной, я обещаю убраться отсюда, как только она кончит. Любезнейший мистер Бенджамен, вы кажетесь мне убежищем страждущих. Я страдаю. Пожмите мне руку, как добрый христианин, и примите меня в это убежище.

Он протянул руку. Его мягкие голубые глаза приняли выражение жалобной мольбы. Совершенно сбитый с толку странной речью Декстера, Бенджамен машинально, как сонный, взял протянутую руку.

- Надеюсь, что вы в добром здоровье, сэр, - сказал он и оглянулся на меня, не зная, что делать.

- Я понимаю мистера Декстера, - шепнула я. - Оставьте меня с ним.

Бенджамен бросил последний робкий взгляд на странное существо, сидевшее в его кресле, поклонился ему с никогда не покидавшей его учтивостью и вышел из комнаты, все еще как бы во сне.

Оставшись вдвоем, мы с минуту глядели друг на друга молча.

Не знаю, уступила ли я бессознательно той снисходительности, с которой женщина всегда относится к нуждающемуся в ней мужчине, или ужасное подозрение мистера Плеймора, казавшееся мне несправедливым, располагало меня к жалости, но в эту минуту я жалела Декстера как никогда прежде, и я не решилась сделать ему выговор, от которого не избавила бы никого другого, кто осмелился бы войти без приглашения в дом Бенджамена.

Он заговорил первый.

- Леди Кларинда уничтожила ваше доверие ко мне, - начал он с жаром.

- Вовсе нет, - возразила я. - Леди Кларинда и не думала об этом. Она не пыталась повлиять на мое мнение. Мне действительно нужно было уехать на несколько дней из Лондона, как я вам сообщала.

Он вздохнул с облегчением и закрыл глаза с таким видом, как будто я освободила его от сильной тревоги.

- Будьте милостивы ко мне, - сказал он. - Расскажите мне все. Я так страдал во время вашего отсутствия. - Он внезапно открыл глаза и взглянул на меня с величайшим интересом. - Вы очень устали с дороги? Я жажду узнать, что случилось на обеде у майора. Не слишком ли жестоко с моей стороны расспрашивать вас, когда вы еще не отдохнули? Только один вопрос сегодня. Остальное я оставлю до завтра. Что сказала вам леди Кларинда о миссис Болл? Все, что вы хотели узнать?

- Все, и даже больше.

- Что еще? - воскликнул он с порывистым нетерпением.

Я вспомнила предсказание мистера Плеймора. Он утверждал, что Декстер будет продолжать обманывать меня и не выкажет никакого удивления, когда я повторю ему рассказ леди Кларинды. Я решила подвергнуть предсказание юриста сильнейшему испытанию. Не предупредив Декстера ни одним словом, я сообщила ему мою новость так быстро и неожиданно, как только могла.

- Особа, которую вы видели в коридоре, была не миссис Болл, - объявила я. - Это была ее служанка, одетая в ее одежду. Миссис Болл отсутствовала в это время в доме, она танцевала на костюмированном балу в Эдинбурге. Леди Кларинда узнала это от ее горничной, а я узнала от леди Кларинды.

Я произнесла эти слова так быстро, как только могла. Мизериус Декстер нисколько не оправдал предсказаний юриста. Он задрожал, глаза его расширились от удивления.

- Повторите ваши слова, - воскликнул он. - Я не могу взять их в толк сразу. Вы ошеломили меня.

Я была более чем довольна результатом, я торжествовала. В споре с мистером Плеймором я держалась снисходительной, христианской точки зрения и оказалась права. Я могла сидеть в одной комнате с Мизериусом Декстером в счастливой уверенности, что не дышу одним воздухом с отравителем. Это одно могло вознаградить меня за поездку в Эдинбург.

Повторяя то, что я уже сказала ему, я прибавила и некоторые подробности, делавшие рассказ леди Кларинды убедительным. Он выслушал меня от начала до конца с напряженным вниманием, повторяя про себя некоторые из моих слов, как будто для того, чтобы хорошенько понять и запомнить их.

- Что сказать на это? Что делать теперь? - спросил он тоном безнадежного отчаяния. - Я не могу не верить. Как это ни странно, но вся эта история выглядит достоверно.

Что чувствовал бы мистер Плеймор, если б услышал эти слова? Считая его хорошим человеком, я полагала, что ему было бы очень стыдно за себя.

- На это нечего сказать, кроме того, что миссис Болл невинна и что мы с вами были очень виноваты перед ней, - сказала я. - Согласны вы со мной?

- Я вполне согласен с вами, - ответил он без малейшего колебания. - Миссис Болл невиновна. Стало быть, защитники вашего мужа в суде доказывали правду.

И он скрестил руки, по-видимому, вполне довольный своим заключением.

Я не могла согласиться с ним. К моему смущению, я на этот раз оказалась менее благоразумной, чем он.

Мизериус Декстер сделал больше того, на что я рассчитывала. Он не только опроверг предсказание мистера Плеймора, но пошел дальше, чем я ожидала. Я признавала невиновность миссис Болл, но признать, что защитники моего мужа были правы, значило отказаться от надежды доказать его невиновность, а эта надежда была так же дорога мне, как моя любовь, как моя жизнь.

- Говорите за себя, - возразила я. - Что касается меня, я не изменила своего мнения о защите.

Он встрепенулся и нахмурил брови, как будто я обманула его ожидания и рассердила его.

- Не хотите ли вы сказать, что вы не отказываетесь от своих планов?

- Да, я не отказываюсь от своих планов.

Он решительно рассердился на меня, и его обычная учтивость изменила ему.

- Нелепо! Невозможно! - воскликнул он презрительно. - Вы сами сказали, что миссис Болл невиновна. Разве можно заподозрить еще кого-нибудь? Об этом смешно и спрашивать! Остается только смириться с фактами. Нельзя оспаривать того, что ясно, как день. Вы должны отказаться от своих планов.

- Вы можете сердиться на меня, если угодно, мистер Декстер. Ни гнев ваш, ни ваши аргументы не заставят меня отказаться от моих планов.

Он овладел собой. Когда он заговорил опять, тон его был спокоен и учтив.

- Извините меня, если я на минуту предамся собственным мыслям, - сказал он. - Мне нужно сделать нечто важное.

- Что именно, мистер Декстер?

- Я хочу поставить себя в положение миссис Болл и думать умом миссис Болл, - сказал он. - Оставьте меня на минуту. Благодарю вас.

Что хотел он сказать? Какая новая перемена происходила в нем на моих глазах? Что это за загадочный человек? Глядя на него теперь, когда он углубился в свои новые идеи, трудно было представить, что это то самое существо, которое только что проснулось с таким невинным видом и поразило Бенджамена своей нескладной ребяческой речью. Говорят, что в каждом человеческом характере много сторон. Многие стороны характера Декстера выказывались одна за другой с такой быстротой, что я потеряла им счет.

Он поднял голову и устремил на меня пытливый взгляд.

- Я вышел из состояния миссис Болл, - объявил он. - И вот что я скажу вам. Мы с вами слишком пылкие люди, и мы несколько поспешили со своим заключением.

Он остановился. Я не сказала ничего. Не явилась ли у меня тень подозрения против него? Я ждала и слушала.

- Я по-прежнему вполне убежден, что леди Кларинда рассказала вам правду, - продолжал он. - Но, подумав, я увидел то, чего не видел прежде. Ее рассказ допускает два объяснения: одно - поверхностное, другое - более глубокое. Ради ваших интересов я заглянул вглубь, и мне кажется возможным, что миссис Болл имела достаточно хитрости, чтобы отклонить от себя подозрение, выставив на вид свое alibi.

Мне совестно сознаться, что я не знала значения последнего слова. Он заметил, что я не поняла его, и высказался яснее.

- Не была ли служанка более, чем пассивной соучастницей своей госпожи? Не была ли она исполнительницей ее замысла? Не шла ли она дать первую дозу мышьяка, когда я видел ее в коридоре? И не провела ли миссис Болл эту ночь в Эдинбурге для того только, чтобы ее отсутствие послужило ей оправданием, если подозрение падет на нее?

Мое смутное подозрение определилось, когда я услышала эти слова. Права ли я была, защищая его? Не пытается ли он возобновить мое подозрение против миссис Болл, как предсказал юрист? В этот раз я не могла не ответить ему.

- Странное предположение, мистер Декстер.

К моему облегчению, он не стал поддерживать свою новую идею.

- Может быть, и странное, - согласился он. - Я сказал только, что это возможно, я не стою за свою идею, я придал ей, может быть, больше значения, чем она стоит. Отбросьте ее как смешную. Но в таком случае что думаете вы делать? Если миссис Болл невиновна в отравлении (своей рукой или рукой служанки), то кто же виновен? Миссис Болл невиновна, Юстас невиновен. Кого еще можете вы заподозрить? Не меня ли? - крикнул он со сверкающими глазами. - Можете ли вы, может ли кто-нибудь подозревать меня? Я любил ее, я обожал ее, я перестал быть самим собой после ее смерти. Слушайте! Я доверю вам тайну. Не говорите вашему мужу, это может расстроить нашу дружбу. Когда она еще не знала Юстаса, я готов был жениться на ней, если бы она согласилась выйти за меня. Когда доктора сказали мне, что она умерла отравленная, спросите доктора Джерома, как я был поражен, - он видел. Я не спал всю ночь, ожидая возможности пробраться в ее комнату. Наконец это удалось мне, и я простился с останками ангела, которого обожал. Я плакал над ней, я поцеловал ее в первый и в последний раз. Я похитил маленький локон ее волос. Я ношу его с тех пор на груди и целую его днем и ночью. О Боже, я вижу опять эту комнату, я вижу опять это мертвое лицо. Взгляните, взгляните!

Он снял с шеи небольшой медальон, бросил его мне и залился слезами.

Мужчина на моем месте, может быть, сохранил бы самообладание. Но я женщина, и я поддалась великодушному порыву. Я встала и подошла к Декстеру. Я отдала ему медальон и безотчетно положила руку на его плечо.

- Я не способна подозревать вас, мистер Декстер, - сказала я. - Я жалею вас всем сердцем.

Он схватил мою руку и покрыл ее поцелуями. Губы его жгли меня, как огонь. Он быстро повернулся в кресле и обнял мою талию. В ужасе и негодовании, тщетно стараясь освободиться от него, я позвала на помощь.

Дверь отворилась, и на пороге показался Бенджамен. Декстер оставил меня.

Я подбежала к Бенджамену и помешала ему войти в комнату. Я с детства знала старого друга моего отца, но еще никогда не видела его таким рассерженным. Терпеливый, кроткий старик, он был бледен от ярости. Я должна была употребить всю свою силу, чтобы удержать его у двери.

- Вы не тронете калеку! - крикнула я. - Пошлите сказать его слуге, чтобы он взял его отсюда.

Я увела Бенджамена из комнаты и заперла дверь библиотеки. Экономка была в столовой. Я послала ее позвать человека, сопровождавшего Декстера. Он пришел. Бенджамен молча отпер ему дверь библиотеки. Я не могла преодолеть недостойного побуждения, я заглянула в дверь. Мизериус Декстер сидел, согнувшись в кресле. Слуга, этот грубый с виду человек, взял своего господина на руки с нежностью, удивившей меня.

- Спрячьте мое лицо, - сказал ему Декстер разбитым голосом.

Слуга распахнул сюртук, закрыл голову своего господина и, прижав его к груди, вынес из дома, как мать, защищающая своего младенца.

Глава XXXVI. АРИЭЛЬ

Я провела бессонную ночь.

Нанесенное мне оскорбление само по себе было отвратительно, но связанные с ним последствия могли принести серьезные осложнения. Могла ли я позволить себе, хотя бы ради интересов моего мужа, видеться с человеком, так дерзко оскорбившим меня? Одна мысль о свидании с ним возмущала меня.

Я встала поздно и села к письменному столу, тщетно стараясь собраться с духом и написать мистеру Плеймору.

Около полудня, когда Бенджамен ушел ненадолго из дома, экономка пришла объявить мне, что у калитки сада стоит какая-то странная посетительница, желающая видеть меня.

- Это женщина, сударыня, если я не ошиблась, - сообщила она мне таинственно, - большое, неуклюжее, глупое создание в мужской шляпе и с мужской тростью в руке. Она говорит, что принесла вам письмо и не отдаст его никому, кроме вас. Не лучше ли прогнать ее? Как вы полагаете?

Узнав по описанию, кто была странная посетительница, я удивила экономку, поручив ей ввести ее немедленно.

Ариэль вошла, по обыкновению, молча, но я заметила в ней перемену, поразившую меня. Ее бессмысленные глаза были красны, и мне показалось, что на ее толстых щеках были следы слез. Походка ее не отличалась обычной твердостью, когда она подходила ко мне. Неужели Ариэль способна плакать? Возможное ли дело, чтобы она пришла ко мне в горе или в страхе?

- Я слышала, что вы принесли мне письмо, - сказала я. - Не хотите ли сесть?

Не ответив мне, не приняв моего приглашения сесть, она молча протянула мне конверт. Я разорвала его. Письмо было от Декстера. Вот оно:

"Постарайтесь пожалеть меня, если в Вас осталось хоть сколько-нибудь жалости к несчастному человеку. Я поплатился жестоко за минутное безумие. Если бы Вы могли видеть меня, Вы согласились бы, что я наказан достаточно. Ради Бога, не покидайте меня. Я был вне себя, когда позволил себе обнаружить чувство, которое Вы возбудили во мне. Я никогда не забудусь опять, мое чувство к Вам останется тайной, которая умрет со мной. Могу ли я рассчитывать, что Вы поверите этому? Если Вы когда-нибудь согласитесь повидаться со мной, возьмите с собой кого-нибудь, кто мог бы служить Вам защитником. Я заслужил это, я покорюсь этому, я буду ждать, пока время не успокоит Вашего гнева. Я прошу Вас теперь только об одном - оставьте мне надежду. Скажите Ариэль: "Я прощаю его и когда-нибудь позволю ему повидаться со мной". Она запомнит это из любви ко мне. Если же Вы отпустите ее без этого поручения, знайте, что Вы обречете меня на безумие. Спросите ее, если не верите мне.

Мизериус Декстер".

Прочитав письмо, я взглянула на Ариэль.

Она стояла, опустив глаза в пол и протянув мне трость, которую принесла с собой.

- Возьмите палку, - были первые слова, которые она сказала мне.

- Для чего?

Она сделала усилие над своим слабым умом и медленно облекла свои мысли в слова.

- Вы сердитесь на хозяина. Сорвите злость на мне. Вот палка. Бейте меня.

- Бить вас! - воскликнула я.

- Моя спина широкая, - сказала бедная девушка. - Я не буду кричать. Я вытерплю. Не мучайте только его. Берите палку. Бейте меня.

Она сунула палку мне в руки и в ожидании ударов повернулась ко мне спиной. Страшно и трогательно было смотреть на нее. У меня выступили слезы на глазах. Я начала разубеждать ее кротко и терпеливо. Тщетная попытка. Мысль вытерпеть самой наказание, заслуженное ее господином, крепко засела в ее голове.

- Не мучайте его, - повторила она. - Бейте меня.

- Что значит - не мучить его?

Она хотела ответить, но не сумела и объяснила мне смысл своих слов жестами. Она подошла к камину, скорчилась на ковре, устремила на огонь страшный, сосредоточенный взгляд, сжала голову руками и начала медленно раскачиваться из стороны в сторону.

- Вот как он сидит! - воскликнула она. - Сидит так час за часом, никого не замечает, все плачет о вас.

Представленная ею картина напомнила мне заключение доктора о состоянии здоровья Декстера и прямое предсказание опасности, ожидающей его впереди. Если бы даже я могла устоять против ходатайства Ариэль, я должна была бы уступить овладевшему мной страху, чтобы случившееся не имело дурных последствий для Декстера.

- Перестаньте! - воскликнула я. (Ариэль все еще раскачивалась из стороны в сторону и не отводила глаз от огня.) - Встаньте, пожалуйста, я перестала сердиться на него, я прощаю его.

Она приподнялась, оперлась на руки и на коленки и в этой собачьей позе обратилась ко мне со своей обычной просьбой, когда хотела понять хорошенько то, что ей было сказано.

- Повторите ваши слова.

Я исполнила ее просьбу, но она не удовлетворилась.

- Скажите это так, как написано в письме, так, как говорил хозяин, - попросила она.

Я сверилась с письмом и сказала:

- Я прощаю его и когда-нибудь позволю ему повидаться со мной.

Она вскочила. Глаза ее, в первый раз с тех пор как она вошла в комнату, приняли осмысленное, радостное выражение.

- Вот теперь так! - воскликнула она. - Послушайте, верно ли я запомнила.

Я начала учить ее, как ребенка, и мало-помалу, слово за словом, она запомнила мое поручение.

- Теперь отдохните, - сказала я. - Хотите подкрепиться чем-нибудь?

Она не обратила никакого внимания на мои слова. Она подняла с пола свою трость и удовлетворенно пробурчала:

- Я выучила теперь твердо. Это успокоит хозяина.

С этими словами она выскользнула из комнаты, как дикий зверь из клетки. Я последовала за ней, но она уже вышла из калитки и шла таким быстрым шагом, что гнаться за ней было бы бесполезно.

Я вернулась в гостиную и задумалась над вопросом, давно смущавшим меня. Может ли человек вполне порочный внушить такую преданную любовь к себе, какую Декстер внушил этой женщине и садовнику, который обращался с ним так нежно? Бесполезный вопрос. Самый отъявленный негодяй всегда имеет друга в женщине или в собаке.

Я села опять к письменному столу, чтобы написать мистеру Плеймору.

Припоминая все, что сказал мне накануне Декстер, я остановилась с особым интересом на его внезапном признании в любви к покойной миссис Макаллан. Я вообразила себе спальню с мертвым телом и плачущего над ним калеку. Эта страшная картина овладела моим воображением. Я встала и начала ходить по комнате, стараясь обратить мысли на что-нибудь другое. Напрасно: картина была слишком живая, чтобы я могла избавиться от нее. Я видела спальню и кровать, на которой лежала покойница, я видела коридор, по которому Декстер шел проститься с ней в последний раз.

Коридор? Я остановилась. Мысли мои внезапно, без участия моей воли, приняли новое направление.

Какая другая сцена была связана в моей памяти с коридором? Что-то я видела, когда была в Гленинге? Нет. Что-то я знала из отчета? Я схватила книгу. Она открылась на странице, занятой показаниями сиделки. Я перечла их с самого начала, но забытое воспоминание не оживлялось, пока я не дошла до следующих строк в самом конце:

"Прежде чем лечь в постель, я пошла наверх, чтобы убрать тело покойницы. Дверь из спальни в коридор была заперта, также как и дверь из спальни мистера Макаллана. Ключи, как мне сказали, были взяты мистером Голлом. У дверей стояли на страже двое из слуг. Их обещали освободить в четыре часа - это все, что они знали".

Вот мое забытое представление о коридоре! Вот что мне следовало припомнить, когда Мизериус Декстер рассказывал мне о своем прощании с покойницей!

Как попал он в спальню, если двери были заперты и ключи унесены мистером Голлом? Была только одна дверь, ключ от которой не мог взять мистер Голл, дверь между спальней и кабинетом. Ключ от этой двери был неизвестно где. Не был ли он украден, и не украл ли его Декстер? Положим, что слуги могли заснуть или что Декстер пробрался в спальню в ту минуту, когда их сменяли другими. Но двери были заперты, и он не мог попасть в спальню иначе, как через дверь кабинета. А для этого он должен был иметь ключ от этой двери, он должен был завладеть им задолго до смерти миссис Макаллан, потому что седьмого октября, когда сиделка прибыла в Гленинг, ключа уже не было в двери.

К какому заключению приводили эти соображения и открытия? Не выдал ли себя Мизериус Декстер в минуту сильного волнения? Не был ли исчезнувший ключ ключом к открытию тайны отравления в Гленинге?

Я вернулась в третий раз к письменному столу. Единственный человек, от которого я могла ждать ответа на эти вопросы, был мистер Плеймор. Я написала ему подробный и тщательный отчет обо всем случившемся, я попросила его простить и забыть мое прошлое неуважение к его добрым советам и обещала не предпринимать ничего в моем новом затруднении, не узнав наперед его мнения.

День был прекрасный. Прогулка могла принести мне пользу после моих утренних занятий и треволнений, и я снесла письмо на почту сама.

Возвратясь домой, я узнала, что меня ожидает новая посетительница, моя свекровь миссис Макаллан.

Глава XXXVII. У ПОСТЕЛИ

Она не успела еще ничего сказать, а я уже поняла по ее лицу, что приехала она с плохими вестями.

- Юстас? - спросила я.

Она опустила глаза.

- Говорите прямо, - воскликнула я. - Я могу вынести все, кроме неизвестности.

Миссис Макаллан подняла руку и показала мне телеграмму, которую до сих пор держала под складкой платья.

- Я полагаюсь на ваше мужество, дитя мое, - сказала она. - Прочтите.

Я взяла телеграмму. Она была послана из небольшого селения на севере Испании главным хирургом походного госпиталя.

"Мистер Юстас серьезно ранен в боевой стычке ружейным выстрелом. Опасности пока нет. Уход тщательный. Ожидайте следующей телеграммы".

Я отвернулась. Что я вытерпела в эту минуту, не передать никакими словами. Я только сейчас поняла всю силу моей любви к мужу.

Миссис Макаллан обняла меня и нежно прижала к себе. Она знала меня достаточно, чтобы не пытаться утешать меня в эту минуту.

- Вы намерены ждать? - спросила я.

- Ни одного дня. Я отправляюсь сейчас в министерство иностранных дел за паспортом. Кроме того, я могу получить там письма и советы. Я уезжаю сегодня с почтовым пароходом в Кале.

- Вы уезжаете? - возразила я. - Неужели вы думаете, что я не поеду с вами? Возьмите паспорт и для меня. В семь часов вечера я буду у вас.

Коллинз Уилки - Закон и женщина (The Law and the Lady). 3 часть., читать текст

См. также Коллинз Уилки (William Wilkie Collins) - Проза (рассказы, поэмы, романы ...) :