Жюль Верн
«Север против Юга. 1 часть.»

"Север против Юга. 1 часть."

Пер. с фр. под ред. Р.Гурович.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

1. НА БОРТУ ПАРОХОДА "ШАННОН"

Флорида была присоединена к Соединенным Штатам Америки в 1819 году и через некоторое время получила права отдельного штата. С ее присоединением территория Штатов увеличилась на 67 тысяч квадратных миль. Но тем не менее штат Флорида - всего лишь звезда второй величины в созвездии тридцати семи звезд американского национального флага.

Флорида - просто узкая и низменная коса, выдающаяся в море. Вследствие незначительной ее ширины орошающие ее реки - кроме реки Сент-Джонс -

крупной роли играть не могут. Все они отличаются медленным течением, что вызвано характером местности. Гор на полуострове нет, встречаются лишь небольшие гряды холмов, которыми вообще богаты центральные и северные области Штатов. Своим очертанием Флорида напоминает хвост бобра, опущенный в океан между Атлантикой на востоке и Мексиканским заливом на западе.

Кроме штата Джорджии, примыкающего к ней с севера, Флорида с другими штатами не граничит. Граница же ее с Джорджией проходит по перешейку, соединяющему полуостров с материком.

Вообще говоря, Флорида край самобытный и на другие штаты не похожий.

Население здесь смешанное - полуиспанское, полуамериканское, и даже тамошние индейцы-семинолы сильно отличаются от своих соплеменников с Дальнего Запада. Если у южного побережья почва Флориды совсем бесплодна и покрыта песчаными дюнами, постепенно нанесенными Атлантическим океаном, то северные ее равнины отличаются необычайным плодородием, так что в этих областях Флорида вполне оправдывает данное ей название (Florida - цветущая

(исп.)). Действительно, растительность северной равнины полуострова чрезвычайно богата, могуча и разнообразна. Объясняется это тем, что равнина орошается рекой Сент-Джонс, которая на протяжении двухсот пятидесяти миль, с юга на север, широко и плавно катит свои воды. На протяжении ста семи миль, вплоть до озера Джорджа, эта река судоходна.

Протяженность Сент-Джонса объясняется направлением его русла, ибо реки, текущие поперек полуострова, не могут отличаться большой длиной.

Сент-Джонс многоводен: в маленькие бухты, которыми изрезаны его берега, впадает множество притоков. Река Сент-Джонс - жизненная артерия страны. Ее живительные воды - кровь, протекающая по жилам земли, - питают этот край.

Седьмого февраля 1862 года вниз по Сент-Джонсу шел пароход "Шаннон". В четыре часа пополудни он должен был причалить у местечка Пиколаты, обслужив попутно пристани и некоторые форты графств Сент-Джонс и Патнам.

Несколькими милями ниже по течению, за Пиколатой, пароход попадал уже в графство Дьювал, граничащее с графством Нассау и отделенное от него рекою того же названия.

Само по себе местечко Пиколата особого значения не имеет, но окрестности ее богаты плантациями индиго, риса, хлопчатника, сахарного тростника и обширными кипарисовыми лесами. Весь район поэтому населен довольно густо. Пристань Пиколаты стоит к тому же на оживленном торговом пути, ведущем в Сент-Огастин, один из крупных городов Восточной Флориды.

Сент-Огастин находится на расстоянии десяти - двенадцати миль от Пиколаты и расположен в той части океанского побережья, невдалеке от которого находится остров Анастасия. Пиколата с городом соединена почти прямою дорогой.

В этот день на пристани Пиколаты пассажиров, дожидавшихся парохода, было больше обычного. Они прибыли из Сент-Огастина, и доставившие их восьмиместные дилижансы, запряженные четверкою или шестеркою мулов, мчались во весь опор по проложенной через болота дороге. Нужно было поспеть к пароходу, не то пришлось бы дожидаться по меньшей мере двое суток, чтобы добраться до любого населенного пункта - городка, местечка, форта или деревушки, лежащих ниже по течению реки. "Шаннон" обслуживал эти края отнюдь не ежедневно, а этот пароход в ту пору был единственным средством сообщения. Необходимо было, значит, поспеть в Пиколату к тому времени, когда "Шаннон" туда приходит; пассажиры были уже на пристани за час до прибытия парохода.

В ожидании парохода на пристани Пиколаты собралось человек пятьдесят.

Можно было заметить, что все они что-то возбужденно обсуждали, разбившись на две сторонящиеся друг друга группы. По каким же важным торговым или политическим делам они приезжали в Сент-Огастин? Во всяком случае, было ясно, что ни к какому согласию они там не пришли. Приехав врагами, они врагами и разъезжались. Это было видно и по той обособленности, с какой держались обе группы, и по сердитым взглядам и вызывающим словам, которыми они обменивались.

Но вот послышались протяжные свистки, и из-за поворота реки в полумиле выше Пиколаты показался "Шаннон". Из двух его труб вырывались густые клубы дыма, расплывавшиеся над вершинами прибрежных деревьев, которые гнулись и раскачивались под порывами морского ветра. Движущаяся громада парохода быстро росла. Последние три-четыре часа прилив замедлял продвижение парохода; но теперь начался отлив, и воды Сент-Джонса уносили "Шаннон" к устью.

Наконец прозвонил колокол. Колеса, вспенив воду, разом остановились, и

"Шаннон" причалил к пристани.

Началась посадка. Пассажиры заторопились; одна из двух враждебных групп взошла на пароход первою, в чем другая ей, впрочем, не препятствовала.

Вторая же группа, очевидно, поджидала кого-то, кто запаздывал.

Отделившись от этой группы, два-три человека поспешили к выходившей на набережную дороге на Сент-Огастин, и с явным нетерпением стали вглядываться вдаль. Их нетерпение было, впрочем, вполне понятным, ибо капитан "Шаннона", стоя на мостике, уже покрикивал:

- Садитесь, господа, садитесь скорее.

- Нельзя ли подождать еще несколько минут? - обратился к нему один из пассажиров второй группы, остававшейся еще на пристани.

- Никак нельзя, господа.

- Ну хотя бы минутку!

- Ни единой!

- Ну хоть полминутки!

- Невозможно! Отлив уже начался, и я рискую сесть на мель у Джэксонвилла.

- Да к тому же семеро одного не ждут, - прибавил кто-то из пассажиров первой группы, устроившихся уже на кормовой рубке "Шаннона".

- И я того же мнения, мистер Бербанк, - сказал капитан. - Служба прежде всего. Ну, господа, извольте садиться, даю команду отдать швартовы.

Пароход протяжно загудел.

Матросы начали было уже отталкиваться баграми от пристани, чтобы вывести пароход на середину реки, но остановились: во второй группе кто-то крикнул:

- Вот и Тексар!..

Из-за поворота набережной показался мчавшийся во весь опор экипаж.

Взмыленная четверка мулов круто остановилась у пристани. Из экипажа вышел мужчина. Пассажиры, поджидавшие его у дороги, кинулись к нему навстречу, и затем все они поспешили подняться на пароход.

- Еще секунда, Тексар, и ты бы опоздал! - сказал ему один из ждавших его. - А это было бы очень досадно.

- И только дня через два ты смог бы вернуться в... А куда именно, мы узнаем, когда ты пожелаешь нам это сказать, - прибавил другой.

- Послушайся капитан этого нахала Джемса Бербанка, пароход был бы уже теперь на добрые четверть мили от Пиколаты.

Тексар поднялся с друзьями на носовую рубку. Он промолчал и только бросил косой взгляд на Джемса Бербанка, от которого его отделял капитанский мостик. Но сколько непримиримой ненависти было в этом взгляде!

Джемс Бербанк, посмотрев в упор на Тексара, повернулся к нему спиной и занял место на кормовой рубке, где уже разместились все пассажиры первой группы.

- Бербанк что-то не в духе, - заявил один из спутников Тексара. - Да оно и понятно. Сколько он ни клеветал, как ни изворачивался, судья сумел разделаться с его ложными показаниями.

- Но не с ним самим, - отвечал Тексар. - Это уж я беру на себя!

Между тем "Шаннон" отшвартовался. Оттолкнув пароход от пристани длинными баграми, матросы вывели его на стрежень реки. Заработали колеса, и подгоняемый отливом "Шаннон" быстро поплыл меж берегов Сент-Джонса.

Известно, что представляют собой американские речные пароходы. Это настоящие многоэтажные дома, с широкими террасами и с двумя огромными трубами, поднимающимися над носовой частью. Над палубою протянут тент.

Пароходы на Гудзоне и на Миссисипи - настоящие плавучие дворцы и могут вместить население целого городка. Правда, для такой реки, как Сент-Джонс, да и вообще для Флориды, нужды в громадных пароходах не было, и поэтому

"Шаннон" по размерам своим был, так сказать, небольшим особняком, хотя по внутреннему расположению и наружному своему виду представлял собою точный сколок с разных "Кентукки" и "Ричмондов".

Погода стояла великолепная. По ясному голубому небу лишь кое-где на горизонте плыли легкие и перистые облака. В Новом Свете на тридцатой, параллели в феврале месяце почти так же жарко, как в Старом вблизи пустыни Сахары. Впрочем, чрезмерный зной умерялся здесь легким морским ветерком. И большинство пассажиров оставалось поэтому на палубе, вдыхая приносимый ветром аромат прибрежных лесов. От косых лучей солнца их защищали тенты, которые при быстром ходе судна колебались точно индийские опахала.

Тексар и пять-шесть его сотоварищей спустились в буфет; привыкнув в американских барах к крепким напиткам, они принялись поглощать стакан за стаканом джин, английскую горькую и бурбон-виски. Все это был народ неотесанный, с грубыми манерами и речью; одеты они были в сукна и кожу, как люди, живущие больше в лесной глуши, чем в городах. Тексар, видимо, пользовался среди них большим авторитетом, которым был, вероятно, обязан как своему властному характеру, так и видному общественному положению и богатству. Он безмолвствовал, и вся компания поэтому тоже пила молча.

Наконец он нарушил молчание; взяв валявшуюся на столе газету, он пробежал ее глазами, но вскоре, отбросив ее прочь, проворчал:

- Какое старье!

- Еще бы не старье: номер-то от третьего дня, - поддакнул ему один из его спутников.

- А за три дня многое могло случиться, когда бои идут почти что рядом,

- прибавил другой.

- Кстати, как теперь дела на фронте? - спросил Тексар.

- Федеральное правительство, говорят, подготовляет экспедицию во Флориду. Стало быть, со дня на день мы можем ждать вторжения северян.

- Да так ли это?

- Не знаю, но такие слухи ходили еще в Саванне, а в Сент-Огастине мне их подтвердили.

- Ну что ж, пусть они только явятся! Пусть! - вскричал Тексар, стукнув с такой силой кулаком по столу, что стоявшая на нем посуда подпрыгнула. -

Пусть только сунутся! Посмотрим, позволят ли флоридские рабовладельцы этим ворам аболиционистам ограбить себя!

Ответ Тексара станет понятным, если вспомнить причину великой междоусобной войны, которая вспыхнула в Северной Америке в то время, к которому относится наш рассказ. Начавшись 11 апреля 1861 года пушечным выстрелом по форту Самтер, эта война была теперь в самом разгаре и почти полностью охватила уже Южные штаты Америки. Ответ указывал и на то, что Тексар был защитником рабовладения и, следовательно, держал сторону большинства населения рабовладельческих штатов.

На борту "Шаннона" встретились как нарочно представители обеих враждующих партий: федералисты-северяне - противники рабовладения, или, как их называли еще, аболиционисты, и конфедераты-южане - сепаратисты, или сторонники рабовладения.

Час спустя Тексар со своими единомышленниками, которые уже порядком заложили за галстук, вышел на верхнюю палубу. Миновали уже правобережные бухты Трент и Шестимильную - в первой из них воды Сент-Джонса подступают почти к опушке густого кипарисового леса; во второй - доходят до Двенадцатимильного болота, о величине которого можно судить уже по одному его названию.

Пароход шел в это время вдоль берегов, окаймленных великолепными лесами. Тут были тюльпанные деревья, магнолии, сосны, кипарисы, кустарниковые дубы, юкки и много других, стволы которых исчезали в густой чаще азалий и драконова корня. Порой из бухточек, питающих своими водами болотистые равнины графства Дьювал и Сент-Джонс, доносился резкий запах мускуса. Однако его источником были отнюдь не цветущие кусты, столь ароматные в этом жарком климате, а аллигаторы, спешившие скрыться в высокой траве при шумном приближении "Шаннона". Из этих лесов, сливаясь в нестройный, но причудливый хор, доносились до парохода голоса всевозможных птиц - дятла, цапли, жакамара, выпи, белоголового голубя, дрозда-пересмешника и сотен других разнообразнейших пород всевозможной величины и окраски; лесная сова голосом чревовещателя повторяла все лесные звуки - вплоть до крика петуха, пронзительного, как звук рожка, и слышного чуть ли не за несколько миль.

Когда Тексар, поднимаясь на рубку, достиг верхней ступеньки трапа, он почти столкнулся с женщиной, собиравшейся спуститься в буфет. То была служанка семьи Бербанков, мулатка. Очутившись внезапно перед заклятым врагом своего хозяина, она отпрянула назад; лицо ее на миг выразило непреодолимое отвращение. Потом, казалось, не замечая злобных взглядов Тексара, она посторонилась.

Тексар пожал плечами и, обращаясь к своим спутникам, громко сказал:

- Это Зерма, одна из невольниц Бербанка, который выдает себя за противника рабства.

Зерма ничего не ответила и, когда освободился проход, спустилась вниз, не обратив как будто никакого внимания на его слова.

Тексар прошел на носовую часть палубы. Закурив сигару и словно позабыв о своих спутниках, последовавших за ним наверх, он стал внимательно разглядывать левый берег Сент-Джонса. Здесь начиналось графство Патнам.

Тем временем на корме тоже шел разговор о войне. После ухода Зермы Джемс Бербанк остался с двумя друзьями, которые ездили с ним в Сент-Огастин. Один из них был его шурин Эдвард Кэррол, а другой - флоридец из Джэксонвилла, Уолтер Стэннард. Они так же, как и их противники, возбужденно обсуждали теченье кровавой борьбы, от исхода которой зависела жизнь или смерть Соединенных Штатов. Но Джемс Бербанк, как мы увидим в дальнейшем, рассматривал события с совершенно иной точки зрения, нежели Тексар.

- Мне не терпится, - говорил он, - поскорее вернуться в Кэмдлес-Бей.

Вот уже два дня, как мы оттуда. Быть может, за это время на фронте случилось что-нибудь новое, быть может, Дюпон и Шерман уже овладели Порт-Ройялом и островами Южной Каролины?

- Это случится несомненно в ближайшем же будущем, - ответил Эдвард Кэррол, - странно будет, если президент Линкольн не расширит военные действия до Флориды.

- Давно бы пора, - подхватил Джемс Бербанк. - Давно пора смирить высокомерных рабовладельцев Джорджии и Флориды, которые думают, что если они далеко, то до них уже не добраться. Взять хоть бы того же Тексара: посмотрите, как он себя нахально ведет. Рассчитывая на поддержку рабовладельцев штата, он всячески старается возбудить общественное мнение против нас, сторонников Севера, и наше положение в этих условиях становится с каждым днем опаснее.

- Ты прав, Джемс, - согласился Кэррол. - Необходимо как можно скорее подчинить Флориду вашингтонскому правительству! Я жду и не дождусь, чтобы федералисты пришли и навели у нас порядок, иначе нам, пожалуй, придется бежать со своих плантаций.

- Они придут и, вероятно, очень скоро, дорогой Бербанк! - вмешался Уолтер Стэннард. - Третьего дня, когда я уезжал из Джэксонвилла, город был взволнован слухами о намерении Дюпона форсировать фарватер Сент-Джонса, и сторонники рабовладения стали угрожать всем, кто не разделяет их взглядов.

Боюсь, что у нас на днях вспыхнет мятеж. Попытаются свергнуть городские власти, а на их место посадить отъявленнейших негодяев.

- Что ж тут удивительного, - ответил Джемс Бербанк. - В ожидании федералистской армии нам предстоят тяжелые дни. Но изменить положение не в наших силах.

- Да, ничего не поделаешь! - продолжал Уолтер Стэннард. - Если в Джэксонвилле и вообще во Флориде и нашлось бы несколько честных людей, наших единомышленников, - их все равно оказалось бы слишком мало, чтобы дать отпор конфедератам. Только приход федералистов может спасти нас, да и то если они не замешкаются.

- Да, да, пусть поскорей приходят, пусть избавят нас от этих мерзавцев!

- воскликнул Джемс Бербанк.

Последующие события показали, как были правы в своих предвидениях и опасениях те из северян, кто вынужден был в силу своих материальных интересов или семейных отношений жить среди рабовладельцев и приноравливаться к их нравам и обычаям.

Джемс Бербанк и его друзья были правильно осведомлены о ходе военных событий. Федеральное правительство действительно подготовляло военную экспедицию во Флориду. И не столько с целью захвата этого штата и военной оккупации, как для того, чтобы закрыть все лазейки, которыми пользовались контрабандисты, нарушавшие морскую блокаду, вывозя продукты местного производства и главным образом ввозя оружие и боевые припасы. Вот почему

"Шаннон" уже не отваживался больше обслуживать южное побережье Джорджии, находившееся тогда в руках генералов-северян. Из осторожности рейс его заканчивался на границе обоих штатов, чуть севернее устья Сент-Джонса, против северной оконечности острова Амильи, в порте Фернандина, где начиналась железнодорожная линия на Сидар-Кейс, которая доходит до Мексиканского залива, пересекая наискось весь полуостров Флориду. Севернее острова Амильи и реки Сент-Мэрис "Шаннон" мог быть захвачен судами федералистов, неустанно патрулировавших у этой части побережья.

И большинство пассажиров "Шаннона" состояло поэтому из жителей Флориды, не имевших надобности выезжать за пределы штата. Это были обитатели небольших городков и деревушек, разбросанных по берегам Сент-Джонса и его притоков; большинство из них жили в Сент-Огастине или Джэксонвилле. Каждый мог сойти с парохода в нужном ему месте по сходням на пристань или же на устроенные по английскому образцу специальные пирсы, не пользуясь для этого пароходными шлюпками.

Между тем один из пассажиров собирался покинуть пароход, не дожидаясь, когда он остановится у пристани. Он желал высадиться на берег в таком месте, где не было видно ни деревни, ни какого-либо уединенного дома, ни даже простой рыбачьей или охотничьей хижины.

Пассажир этот был Тексар.

Часов около шести вечера "Шаннон" издал три резких свистка. Колеса его почти тотчас же перестали вращаться, и пароход двигался по замедленному в этой части реки течению. Это было недалеко от Черной бухты.

В эту бухту, образующую глубокую выемку в левом берегу реки Сент-Джонса, впадает какая-то безыменная речушка, которая протекает у форта Хелмен, почти на границе между графствами Патнам и Дьювал. Узкий проход в бухточку полностью скрыт за сплетениями зеленых ветвей, образующих непроницаемую завесу. Жители края и не подозревают о существовании этой темной лагуны. Никто не пытался туда проникнуть, никто не догадывался, что она служит убежищем Тексару, ибо берег Сент-Джонса, казалось, тянулся здесь непрерывной линией. Вот почему только очень искусному гребцу, хорошо знакомому с этой бухтой, удалось бы проникнуть в нее на своем челне в полумраке наступающих сумерек.

Вслед за свистком "Шаннона" с берега тотчас же донесся троекратный окрик, и среди высоких прибрежных трав замелькал яркий огонек. От берега к пароходу плыла, очевидно, какая-то лодка.

То был простой челнок с одним веслом. Вскоре он приблизился уже на расстояние полкабельтова от парохода.

Тексар наклонился через борт и, сложив руки рупором, крикнул:

- Эй!

- Эй! - отвечали с лодки.

- Это ты, Скуамбо?

- Я, господин.

- Подъезжай-ка ближе.

Челнок подплыл к пароходу. При свете факела, прикрепленного на носу челнока, можно было разглядеть сидевшего в нем человека. То был крепкий и сильный, с обнаженным до пояса могучим торсом и спутанной черной гривой, индеец.

Тексар повернулся к своим друзьям и пожал им всем руку, говоря с многозначительным видом: "До свиданья". Затем, кинув угрожающий взгляд в сторону Бербанка, он быстро спустился по трапу и сел в челн к индейцу.

Несколько оборотов колес - и пароход оставил челнок далеко позади;

никто из пассажиров "Шаннона" и не подозревал, что легкое суденышко скрылось в чаще прибрежных зарослей.

- На пароходе одним негодяем меньше, - заметил Кэррол, не стесняясь присутствия друзей. Тексара.

- Он не только негодяй, - сказал Бербанк, - он опасный преступник. Я ничуть в этом не сомневаюсь, хотя этому мерзавцу и удавалось всегда выйти сухим из воды, установив каким-то непостижимым образом свое алиби.

- Если этой ночью в окрестностях Джэксонвилла будет совершено преступление, - заявил Стэннард, - то Тексар во всяком случае окажется ни при чем: ведь он только что покинул "Шаннон".

- Ну, я в этом не уверен, - возразил Бербанк. - После всего случившегося я ничуть не удивлюсь, если мне даже скажут, что он в это самое время убил или ограбил кого-нибудь в пятидесяти милях отсюда, на севере Флориды... Правда, меня не поразило бы также, если бы ему удалось доказать, что не он виновник преступления... Но довольно говорить о нем.

Скажите-ка лучше, Стэннард, вы едете прямо в Джэксонвилл?

- Да, сегодня же вечером.

- Ваша дочь ожидает вас?

- Да, и я тороплюсь к ней.

- Понятно. А когда вы собираетесь к нам в Кэмдлес-Бей?

- На этих днях.

- Приезжайте-ка поскорее, дорогой Стэннард. Вы же знаете, что мы накануне важных событий, которые не преминут развернуться с приближением федеральных войск. Не безопаснее ли будет для вас и Алисы перебраться к нам в Касл-Хаус, чем оставаться в городе, где от южан можно ожидать любых безобразий?

- Вот это мне нравится! Да разве сам-то я не южанин, любезный Бербанк?

- Конечно, южанин, Стэннард, но вы мыслите, вы действуете, как северянин.

Час спустя "Шаннон", уносимый беспрерывно усиливавшимся отливом, прошел мимо живописной деревушки Мандарен, приютившейся на склоне зеленого холма, и милях в пяти или шести ниже по течению остановился у правого берега реки.

Тут была устроена грузовая пристань. Чуть выше по течению виднелся легкий пирс - красивое деревянное сооружение, подвешенное на двух проволочных тросах. То была пристань Кэмдлес-Бея.

На конце пирса стояли два негра с фонарями в руках, ибо наступила уже ночь.

Джемс Бербанк простился с мистером Стэннардом и в сопровождении Кэррола вступил на пирс.

За ними шла Зерма, которая отозвалась на окликавший ее откуда-то из темноты детский голосок.

- Я здесь, Ди! Здесь!

- А папа?

- И папа тоже.

Фонари стали удаляться от реки, а "Шаннон" продолжал свой путь, повернув к левому берегу. Тремя милями ниже Кэмдлес-Бея, на противоположном берегу реки, он остановился у пристани Джэксонвилла, где высадилась большая часть остававшихся еще на нем пассажиров.

Здесь, между прочим, сошел на берег Уолтер Стэннард и трое или четверо из единомышленников Тексара, с которыми тот расстался полутора часами раньше, когда индеец приехал за ним на челноке. На пароходе осталось только человек шесть пассажиров, направлявшихся частью в Пабло - небольшое местечко близ маяка в устье Сент-Джонса, частью на остров Талбот, находящийся при входе в пролив того же названия, а частью, наконец, в порт Фернандину. "Шаннон" продолжал плыть по реке, благополучно миновав песчаную отмель, и скрылся через час за поворотом бухты Траут, где Сент-Джонс, становясь вдруг бурливым, смешивал свои воды с сердитым прибоем океана.

2. КЭМДЛЕС-БЕЙ

Кэмдлес-Бей - таково название плантации, принадлежавшей Джемсу Бербанку. Богатый плантатор жил там со всей своей семьей. Название свое плантация получила от бухты на Сент-Джонсе, находящейся немного повыше Джэксонвилла, на противоположном берегу. Вследствие такой близости плантации к городу сообщение между ними было удобным и легким: при попутном ветре от Кэмдлес-Бея до Джэксонвилла можно было добраться на хорошей лодке за какой-нибудь час. Кэмдлес-Бей находился на расстоянии не более трех миль от главного города графства Дьювал.

Плантация Джемса Бербанка была одной из лучших во всей Флориде. Кроме этих земель, у него еще были большие поместья в штате Нью-Джерси, который граничит со штатом Нью-Йорк. Таким образом Бербанк мог считаться очень богатым человеком.

Место для плантации на правом берегу Сент-Джонса было выбрано чрезвычайно удобное, как бы самою природою приспособленное для возделывания, и человеку не приходилось затрачивать слишком много усилий, чтобы обрабатывать эту плодородную почву. При умном и распорядительном хозяине, бывшем в то время в расцвете сил и обладавшем вдобавок солидным капиталом, при удачно подобранном персонале, плантация находилась в цветущем состоянии.

Земли в поместье было четыре тысячи акров (приблизительно 3000 гектаров

(прим.авт.)); и если в Южных штатах можно было встретить поместья больших размеров, то вряд ли где хозяйство было так хорошо поставлено, как у Бербанка. Господский дом, службы, конюшни, жилища для рабов, мастерские, рельсовая дорога между плантацией и пристанью, дороги для повозок и фургонов - все было устроено необыкновенно практично и удобно. На всей усадьбе лежал тот отпечаток домовитости и порядка, который умеют придать своему хозяйству обитатели Северных штатов.

С Кэмдлес-Беем могли сравниться только лучшие поместья Виргинии или обеих Каролин. Высокие плоскогорья плантации как бы специально были предназначены для хлебных злаков; в низинах разводились кофейные деревья и какао. Болотистые, топкие равнины с солончаковой почвой отведены были под рис и сахарный тростник.

Известно, что хлопок Флориды и Джорджии ценится на рынках Европы и Америки очень высоко благодаря шелковистости и длине его волокон, и хлопковые поля с их аккуратными насаждениями, нежной зеленью и лиловато-желтыми цветами составляли поэтому одну из главных-доходных статей поместья. Во время сбора хлопка на этих полях, площадью от одного до полутора акров каждое, появлялось множество временных хижин, в которых жили невольники - женщины и дети, собиравшие с кустов коробочки и выбиравшие из них хлопок, - операция, требующая большой осторожности, чтобы не повредить волокон. Затем хлопок сушился на солнце, очищался на чесальных машинах с зубчатыми колесами и вальцами, прессовался гидравлическими прессами, упаковывался в кипы, стягивался железными обручами и складывался в амбары в ожидании отправки. Погрузка на парусники или пароходы производилась тут же с пристани Кэмдлес-Бея.

Кроме плантаций хлопка, у Джемса Бербанка были также обширные насаждения кофе и сахарного тростника. Первые - заповедные участки с тысячью - тысячью двумястами деревьев высотой в пятнадцать - двадцать футов каждое; цветы их похожи на испанский жасмин, а плоды - на вишенку с двумя косточками, которые оставалось лишь извлечь и высушить. Вторые -

луга, вернее болота, ощетинившиеся высоким тростником длиною от девяти до восемнадцати футов, с белыми султанами, развевающимися по ветру точно плюмажи скачущей кавалерии. Сахарный тростник был предметом особого ухода в Кэмдлес-Бее: сахар из него получался в жидком виде, а потом перерабатывался в рафинад на сахарных заводах, хорошо оборудованных по тому времени. Побочными продуктами были сиропы, идущие на производство водки, рома и тростникового вина, которое приготовляется из смеси жидкого сахара с ананасным и апельсиновым соком. Это тоже была весьма доходная статья, хотя и не столь прибыльная, как хлопок.

Несколько участков с деревьями какао, бататом, маисом, ямсом, индиго, табаком, двести - триста акров рисовых полей - все это давало значительную прибыль.

Но был у него еще один источник дохода, приносивший прибыль не меньше чем хлопок: неисчерпаемые лесные богатства поместья. Не говоря уже об апельсиновых, лимонных, манговых и хлебных деревьях, о маслинах, винных ягодах, перце и корице, о плодах всех фруктовых деревьев Европы, прекрасно акклиматизирующихся во Флориде, Джемс Бербанк регулярно производил систематическую рубку своих лесов. Какие огромные богатства заключены были в кампешевом дереве, в мексиканском вязе, столь широко применяемых теперь, в баобабах, в коралловом дереве с кроваво-красным стволом и цветами, в черном орехе, индийском златоцвете, в особом виде каштана с желтыми цветами, в южной сосне - прекрасном мачтовом лесе и строительном материале; в шоколадной каролинии, зерна которой как петарды лопаются на южном солнце, в зонтичной сосне, тюльпанном дереве, кедрах и особенно в кипарисах: огромные кипарисовые леса в пятьдесят - сто миль протяженностью покрывают полуостров Флориду. Джемсу Бербанку пришлось оборудовать по всей территории большие лесопильни. На речках - притоках Сент-Джонса - устроены были запруды, и эти речки, прервав свой мирный бег, образовали каскады -

источник механической силы, необходимой для распиливания бревен и досок, количества которых хватало бы для нагрузки сотни судов.

Наконец следует упомянуть и об огромных тучных лугах, на которых паслись лошади, мулы и многочисленный рогатый скот. Что же касается всевозможной дичи в лесах и болотах, то трудно даже представить себе, в каком изобилии она водилась в Кэмдлес-Бее, как, впрочем, и во всей Флориде.

Над лесами с пронзительным клекотом, напоминавшим звук надтреснутой трубы, на широко распростертых крыльях парили белоголовые орлы, кружили кровожадные грифы, огромные выпи с острыми, как штык, клювами. У реки среди камышей, среди зарослей гигантского бамбука жили розовые или пурпурные фламинго, белоснежные ибисы, словно слетевшие с какого-нибудь древнего египетского памятника, огромные пеликаны, мириады морских ласточек разных пород, ракоедки с зелеными хохолками и перьями, кулики с пурпурным оперением в беловатых крапинках и коричневым пухом, жакамары, золотистые зимородки, целый мирок гагар, морских курочек, диких уток из породы свистунов, чирков, зуйков, не говоря уже о буревестниках, водорезах, морских воронах, чайках-фаэтонах, которых порыв ветра может унести до самой середины реки, и соблазнительной добычи для лакомок -

летучих рыб, или долгоперов. На лугах во множестве водились бекасы, морские и болотные кулики, султанки с пестрым оперением, где, точно на летающей палитре, смешались все цвета - красный, синий, белый, зеленый и желтый, куропатки, серые белки, красноногие голуби с белыми головками, а в качестве съедобной дичи - длиннохвостые кролики: нечто среднее между европейским зайцем и кроликом, - и целые стада ланей, а сверх того -

еноты, черепахи, фараоновы мыши и, к несчастью, масса ядовитых змей.

Таковы были представители животного царства в великолепном поместье Кэмдлес-Бей. К ним приходится причислить и негров, закабаленных на плантации. А во что же, если не во вьючный скот, обращены были эти человеческие существа, которые можно было покупать или продавать по желанию.

Однако как же Джемс Бербанк, этот убежденный сторонник освободительных доктрин северян, с нетерпением дожидавшийся победы Севера, продолжал до сих пор владеть невольниками? Неужели он не освободил бы их даже и тогда, когда наступили бы более благоприятные обстоятельства? Освободил бы, конечно! Он и собирался это сделать через несколько недель или даже дней, как только федеральная армия, занявшая уже некоторые населенные пункты в соседнем штате, вступит во Флориду.

Впрочем, Джемс Бербанк уже предпринял у себя в имении ряд мер, значительно улучшивших жизнь его рабов. Их у него было около семисот;

помещались они в просторных и чистых хижинах, пищу получали хорошую;

непосильной работой их не обременяли. Управляющему и его помощникам было строго-настрого приказано обращаться с неграми справедливо и мягко.

Невольники в Кэмдлес-Бее работали поэтому очень усердно, хотя там давным-давно уже отменены были всякие телесные наказания. На других плантациях привыкли обращаться с рабами совсем по-иному, и соседи сильно косились на порядки, заведенные Джемсом Бербанком, так что положение его в этих краях было довольно затруднительно, особенно теперь, когда вопрос о рабовладении решался силою оружия.

Негры Джемса Бербанка, как мы уже говорили, жили в удобных и чистых хижинах. Около полусотни таких хижин составляли деревушку. Около десятка таких деревушек были разбросаны по берегам маленьких речек, протекавших по плантации. Негры жили вместе со своими женами и детьми. Члены одной семьи, если это было возможно, работали вместе - в поле, лесу или на фабрике, так что и в рабочие часы не разлучались. Во главе каждой деревушки стоял один из помощников управляющего, исполнявший в некотором роде обязанности старосты или, если угодно, мэра. Общее же управление всем хозяйством сосредоточивалось в господской усадьбе, окруженной высоким палисадом, заостренные колья которого утопали в роскошной флоридской зелени.

Господский дом походил на замок и вполне заслуженно носил название Касл-Хауса.

Кэмдлес-Бей издавна принадлежал предкам Джемса Бербанка. В те времена, когда плантаторы еще боялись нападения индейцев, господский дом пришлось сильно укрепить. Не много времени прошло с тех пор, когда генерал Джессеп оборонял Флориду от индейцев-семинолов. Колонисты немало терпели от этих кочевников, которые их грабили и убивали, а жилища предавали огню. Даже города неоднократно подвергались набегам и грабежу. И теперь еще в некоторых местах можно наткнуться на развалины - следы набегов этих кровожадных индейцев. В пятнадцати милях от Кэмдлес-Бея близ деревушки Мандарен до сих пор показывают "дом крови", где был скальпирован индейцами плантатор Мотт, его жена и три дочери. Но теперь, конечно, война белых с краснокожими уже в прошлом. Семинолы частью истреблены, частью оттеснены к западу от Миссисипи. О семинолах уже ничего не слышно - только несколько их шаек блуждают еще среди болот Южной Флориды. И жителям края уже нечего опасаться свирепых туземцев.

Теперь понятно, почему жилища плантаторов строились в старину в виде укрепленных замков, в которых можно было бы отсидеться до прихода отрядов волонтеров из города или соседней деревни. Именно таким укрепленным замком и был Касл-Хаус в Кэмдлес-Бее.

Дом стоял на пологом холме посреди парка, обнесенного высоким палисадом. Парк был площадью в три акра, он кончался в нескольких стах ярдах от реки Сент-Джонс. Довольно глубокий ручей протекал вокруг парка, а высокий палисад делал его еще неприступней. Попасть в парк можно было только по мостику, переброшенному через ручей. От самой пристани Кэмдлес-Бея до первых лужаек усадьбы вела чудесная тенистая бамбуковая аллея. Всюду в просветах между деревьями виднелись зеленые газоны, пересеченные широкими аллеями, которые сходились у обширной, усыпанной песком площадки перед главным фасадом Касл-Хауса.

Архитектура замка строгостью не отличалась, в ней было много несообразностей как в общих очертаниях, так и в деталях, но если бы осаждающим удалось проникнуть за палисад - здание могло бы выдержать осаду в течение нескольких часов. Окна нижнего этажа были защищены крепкими железными решетками. Дверь главного подъезда поражала своей массивной прочностью, в стенах были устроены бойницы, из которых можно было с фланга обстреливать нападающих. Окон и дверей в здании было очень немного. Вообще дом Джемса Бербанка, с своею высокой крышей, с центральной башней, над зубцами которой развевался украшенный звездами американский флаг, и толстыми стенами, гораздо больше походил на форт, чем на мирное жилище помещика. Как уже было сказано, здание строилось в те времена, когда должно было служить для своих обитателей защитой от набегов свирепых индейцев.

Под зданием существовал даже подземный ход, которым Касл-Хаус сообщался с небольшою бухтой на Сент-Джонсе, известной под именем бухты Марино. Он проходил под палисадом и окружающим парк ручьем. В крайнем случае через этот ход можно было тайно бежать.

Конечно, уже лет двадцать как семинолы вытеснены с полуострова и больше не страшны, но как знать, что ожидает в будущем? И если индейцы не представляют уже угрозы для Джемса Бербанка, то не следовало ли ему опасаться своих же соотечественников? Разве он, сторонник Севера, не был одинок в этих Южных штатах, не зависел от случайностей кровопролитной гражданской войны, не должен был быть готовым к жестокой расправе?

Сильно укрепленный и неприступный Касл-Хаус внутри был удобным и уютным жилищем. Просторные комнаты были богато и со вкусом обставлены, так что семья Бербанков, живя в этой очаровательной местности, пользовалась полным комфортом, которым могут окружать себя состоятельные люди, если, кроме денег, обладают еще и художественным вкусом.

Позади замка, вплоть до ограды парка, скрытой под вьющимися растениями и ветвями страстоцвета, среди которых порхали стайки колибри, разбросаны были купы апельсиновых и масличных деревьев, росли понтедерии с лазоревыми цветами, гранаты и смоковницы; магнолии, которые распускали свои чашечки цвета старой слоновой кости и наполняли воздух чудным благоуханием;

пальмы, тихо качавшие веерообразными вершинами под легким дуновением ветерка, гирлянды лиловой кобеи, юкка, звенящая точно сталь отточенной сабли, розовые рододендроны, мирты и райские деревья - словом, в садах была собрана вся роскошная флора субтропиков, все, что только может порадовать взор и обоняние.

За садом, у самой ограды, под сенью громадных кипарисов и баобабов, находились службы: конюшни, амбары, маслобойни; псарни и птичники.

Благодаря обилию деревьев домашние животные не страдали от тропического зноя, а близость воды поддерживала в воздухе приятную и живительную прохладу.

Среди обширных владений Джемса Бербанка место для усадьбы было выбрано весьма удачно: туда не доносился ни шум хлопкоочистительных машин, ни скрип лесопилен, ни стук топоров в лесу. Тишину нарушало лишь пение множества птиц, порхавших по деревьям и яркостью своего оперенья соперничавших с роскошными южными цветами. Но крылатые певуньи так же радовали обитателей Касл-Хауса, как и легкий ветерок, доносивший до них ароматы окрестных лугов и лесов.

Таково было поместье Кэмдлес-Бей, принадлежавшее Джемсу Бербанку -

одному из самых богатых людей Восточной Флориды.

3. ГРАЖДАНСКАЯ ВОЙНА

Пора, однако, сказать несколько слов о междоусобной войне, с которой тесно связаны события нашего рассказа.

Прежде всего нужно твердо установить следующее: как справедливо пишет граф Парижский, бывший адъютантом генерала Мак Клеллана, в своей "Истории гражданской войны в Америке", причиной гражданской войны не был ни вопрос о тарифах, ни национальная рознь между южанами и северянами.

Англосаксонская раса преобладала одинаково на всей территории Соединенных Штатов, а торговые вопросы ни разу не затрагивались во время этой ужасной братоубийственной войны. "Вся вражда возгорелась исключительно из-за вопроса о рабовладении, которое, будучи уничтожено в одних штатах республики, процветало в других, посеяв между ними жестокую рознь.

Рабовладение глубоко изменило нравы той части штатов, где оно процветало, ничуть как будто не повлияв на образ правления. Оно-то и послужило не просто поводом и предлогом, а единственной причиной того антагонизма, неизбежным последствием которого явилась гражданская война".

В рабовладельческих штатах общество разделялось на три класса. Внизу -

четыре миллиона негров-рабов, цифра, равнявшаяся почти трети всего населения. Вверху - каста земельных собственников, в сущности малообразованных, но богатых, надменных людей, обладавших всей полнотой власти. Между этими двумя классами существовал третий, это был беспокойный класс неимущих, ленивых белых бедняков. Как ни странно, но представители этого класса оказались горячими сторонниками рабовладения: они боялись, что освобожденные негры легко поднимутся до их уровня.

Против Севера таким образом были не только богатые собственники, но и белые бедняки, - особенно жившие в деревнях среди негров-невольников.

Борьба принимала все более ожесточенный характер, и даже в семьях раздор доходил до того, что нередко один брат сражался в рядах федералистов, а другой - под знаменем конфедератов. Но великий народ не остановился ни перед какими жертвами для коренного уничтожения рабства. Уже в конце XVIII

века знаменитый Франклин настаивал на освобождении негров. В 1807

Джефферсон предложил конгрессу "воспретить торговлю неграми, что давно уже диктовалось самыми насущными интересами страны, ее моралью и честью". У Севера таким образом имелись серьезные основания, чтобы выступить на покорение Юга. Результатом этой победы было укрепление единства республики и разрушение вредного и ошибочного убеждения, что для американского гражданина в первую очередь обязательны законы его штата и лишь во вторую

- законы всей федерации.

Первые осложнения, вызванные рабовладением, возникли именно во Флориде.

В начале XIX века индейский вождь Оссеола взял в жены беглую невольницу родом из Эверглейдса, болотистой части Флориды. Однажды эта женщина была поймана и насильно увезена, как невольница. Оссеола поднял возмущение среди индейцев и повел их на рабовладельцев; он был схвачен, заключен в крепость, где и погиб. Но война продолжалась и, по словам историка Томаса Хиггинсона, обошлась Америке в три раза дороже, чем было некогда уплачено Испании за Флориду.

Вот вкратце как началась эта междоусобная война, и каково было положение дел в феврале 1862 года, когда на долю Джемса Бербанка и его семьи выпали столь тяжелые испытания, что мы сочли возможным сделать их предметом нашего повествования.

Шестнадцатого октября 1859 года капитан Джон Браун, героически боровшийся за освобождение негров, с небольшим отрядом беглых невольников отважно овладел Гарперс-Ферри в Виргинии. Целью его, как он заявлял во всеуслышанье, было освобождение чернокожих от рабства. Он был разбит отрядами милиции, захвачен в плен, приговорен к смертной казни и повешен с шестью своими сообщниками 2 декабря 1859 года в Чарлстоне.

Двадцатого декабря 1860 года в Южной Каролине состоялся конгресс южан, на котором единодушно был принят декрет об отделении от Северных штатов. 4

марта 1861 года, в Вашингтоне, был избран президентом республики Авраам Линкольн. Южные штаты видели в его избрании угрозу рабовладению. 11 апреля

1861 года южане под командою генерала Борегара взяли форт Самтер, защищавший Чарлстонский рейд. Северная Каролина, Виргиния, Арканзас и Теннесси немедленно присоединились к сепаратистам.

Федеральное правительство собрало 75 тысяч волонтеров, чтобы защитить прежде всего Вашингтон, столицу Соединенных Штатов, от внезапного нападения южан. Началась усиленная заготовка оружия и боевых припасов: арсеналы Севера были пусты, тогда как у южан имелись богатые военные склады еще со времен президента Бьюкенена. Северяне ценою героических усилий пополняют свои боевые запасы. Потом Авраам Линкольн объявляет блокаду всех портов Юга.

Военные действия открылись прежде всего в штате Виргинии. Генерал Мак Клеллан отбросил мятежников к западу, но 21 июля федералисты под командованием Мак Довелла потерпели жестокое поражение при Булл-Ране и отступили к Вашингтону, который подвергся большой опасности, тогда как южанам не приходилось уже более бояться за свою столицу Ричмонд. Несколько месяцев спустя северяне снова были разбиты при Болл-Блаффе, но зато и южане потеряли форт Гаттерас и Порт-Ройял-Харбур, овладеть которыми им больше уже не удалось. В конце 1861 года главнокомандующим федеральной армии был назначен генерал Джордж Мак Клеллан.

В том году каперские корабли южан бороздили моря Старого и Нового Света. Они находили себе убежище в портах Англии, Франции, Португалии и Испании. Это было большой ошибкой со стороны упомянутых держав, ибо тем самым за южанами признавались права воюющей стороны, и война затягивалась.

Последовал ряд знаменитых морских сражений. "Самтер" и его прославленный капитан Семс. Появление судна-тарана "Манассас". Морское сражение 12 октября в устье Миссисипи. Захват 8 ноября английского судна

"Трент", на борту которого капитаном Уилксом были взяты в плен конфедератские уполномоченные, что чуть было не вызвало войны между Соединенными Штатами и Англией.

Между тем кровавые битвы на суше сопровождались переменным успехом.

Фронт доходил уже до штата Миссури. У северян был убит генерал Лайон, вследствие чего их армия отступила к Ролле, а генерал Прайс с войсками конфедератов двинулся на север. 21 октября происходит сражение у Фредериктауна, 25-го у Спрингфилда, а 27-го того же месяца Фремонт с федералистами занимает этот город. 19 декабря произошло сражение при Белмонте между войсками генерала Гранта и Полком, решающего значения не имевшее. Затем военные действия прекращаются ввиду наступления сильных холодов.

В первые месяцы 1862 года обе воюющие стороны развивают поистине огромную энергию. Конгресс Северных штатов вотировал заем в полмиллиарда долларов и предоставил президенту Линкольну право набрать пятьсот тысяч волонтеров; затем к концу войны их численность возросла до миллиона...

Формируются несколько армий, самою сильной из которых была Потомакская.

Ими командуют генералы Грант, Шерман, Мак Клеллан, - перечисляем только самых известных. Должны быть двинуты в бой войска всех родов оружия. В кавалерии, артиллерии, пехоте и инженерных войсках почти по одному и тому же образцу формируются дивизии. Изготовляются в огромном количестве орудия и боевые припасы: карабины Минье и Кольта, нарезные пушки системы Пэрротта и Родмена, гладкостенные пушки и единороги Дальгрена, гаубицы, картечницы, шрапнель, создаются осадные парки. Организуются военный телеграф и воздухоплавательные парки, корреспонденция с театра войны в крупнейших газетах, обозная часть с восемьюдесятью четырьмя тысячами мулов, запряженных в двадцать тысяч повозок. Заготовкой всех видов снабжения ведает начальник интендантской службы. Строятся новые военные корабли с тараном полковника Эллета, канонерки коммодора Фута, впервые участвующие в морских сражениях.

Не отставали от своих противников и южане. Хотя пушечные заводы имелись и в Новом Орлеане и в Мемфисе, сталелитейные заводы, выпускающие пушки системы Пэрротта и Родмена в Тредогаре подле Ричмонда, но всего этого мало. Конфедератское правительство ищет помощи в Европе. Льеж и Бирмингем шлют ему суда, груженные оружием - артиллерийские орудия системы Армстронга и Витворта. Нарушителям блокады, устремляющимся в порты конфедератов в погоне за дешевым хлопком, удается получить его лишь в обмен на военное снаряжение. Организуется армия. Ее возглавляют генералы Джонстон, Ли, Борегар, Джексон, Критенден, Флойд, Пиллоу. Конгресс южан 8

августа вотировал своему президенту Джефферсону Дэвису кредит на снаряжение четырехсот тысяч волонтеров, вербовавшихся сроком от года до трех лет, к которым присоединялись, кроме того, нерегулярные войска -

милиция и ополчение.

Но эта лихорадочная подготовка к войне не мешает возобновлению военных действий во второй половине зимы. Из всей территории рабовладельческого Юга федеральное правительство заняло к этому времени только Мэриленд, западную Виргинию, часть штата Кентукки, большую часть штата Миссури и несколько пунктов на побережье.

Военные действия возобновляются прежде всего в восточной части Кентукки. 7 января Гарфилд разбил конфедератов при Мидл-Крике, а 20-го они снова потерпели поражение при Логан-Кроссе. 2 февраля генерал Грант погрузился с двумя дивизиями на большие пароходы, плававшие по реке Теннесси; при поддержке броненосной флотилии Фута он занял 6 февраля форт Генри, прорвав таким образом цепь укреплений, на которой базировалась, по словам историка этой гражданской войны, "вся система обороны"

конфедератского генерала Джонстона. Камберленд и главный город Теннесси оказались таким образом под прямой и непосредственной угрозой армии федералистов. И Джонстон поэтому вынужден был сосредоточить все свои силы около форта Донелсона, чтобы закрепиться для обороны в более удобном стратегическом пункте.

В это время корпус в шестнадцать тысяч человек под командой Бернсайда и флотилия из двадцати четырех приспособленных для военных целей пароходов с пятьюдесятью транспортными судами спускаются по Чесапику и отплывают 12

января из Хамптон-Родса. Несмотря на сильную бурю, флотилия эта достигла

24 января Пимлико-Саунда, чтобы захватить остров Роанок и овладеть побережьем Северной Каролины. Но остров укреплен. На западе вход в пролив защищен заграждением из затопленных судов. Подступ к острову затрудняют артиллерийские батареи и полевые укрепления. Пять-шесть тысяч человек при поддержке флотилии из семи канонерок охраняют его. И все же, несмотря на мужественную защиту, с 7 на 8 февраля Бернсайд берет остров, захватив при этом двадцать пушек и более двух тысяч пленных. На следующий день федералисты овладели Элизабет-Сити и всем побережьем Олбемарл-Саунда, то есть всей северной частью этого внутреннего моря.

Чтобы полностью обрисовать положение дел до 6 февраля, необходимо упомянуть еще о защитнике Виргинии - солдате-пуританине, бывшем преподавателе химии, конфедератском генерале Джексоне. После отозвания Ли в Ричмонд Джексон командует армией южан и 1 января выступает с десятью тысячами человек из Винчестера через Аллеганы, чтобы захватить Бат, стоящий на железнодорожном пути в Огайо. Но из-за жестоких морозов и снежных бурь он вынужден вернуться в Винчестер, не дойдя до своей цели.

Вот что происходит тем временем на южном побережье от Каролины до Флориды.

Со второй половины 1861 года у федералистов уже было достаточно быстроходных судов, чтобы контролировать это побережье, хотя им и не удалось захватить знаменитый "Самтер", который в январе 1862 года ушел в Гибралтар, чтобы потом уже плавать в европейских водах.

"Джефферсон-Дэвис", спасаясь от федералистов, хотел укрыться в Сент-Огастине, но гибнет при входе в пролив. Почти одновременно

"Андерсен", одно из судов, крейсирующих у берегов Флориды, захватывает каперское судно "Борегар". Но в Англии готовы уже новые каперские судна.

Тогда Авраам Линкольн издает приказ о распространении блокады на берега Виргинии и Северной Каролины - фиктивная блокада, ибо она должна была охватить четыре тысячи пятьсот километров побережья, для наблюдения же за ними у северян имелось всего лишь две эскадры: одна для блокады берегов Атлантики, другая - Мексиканского залива.

Двенадцатого октября конфедераты пытаются впервые освободить устье Миссисипи с помощью броненосца "Манассас" и флотилии брандеров. "Манассас"

был первым бронированным судном. Попытка эта не удалась, и корвет

"Ричмонд" 29 декабря ушел целым и невредимым; однако небольшой пароход

"Си-Берд" сумел захватить шхуну федералистов у форта Монро.

Но северянам необходимо было получить оперативную базу для крейсированья в Атлантическом океане. И федеральное правительство решает овладеть фортом Гаттерас, господствующим над проливом того же названия, которым так часто пользуются нарушители блокады. Гаттерас - неприступная крепость. Она защищена квадратным редутом - фортом Кларк. Крепость охранялась гарнизоном в тысячу человек и 7-м полком Северной Каролины. Но этого оказалось недостаточно. Федералистская эскадра, состоящая из двух фрегатов, трех корветов, одного вестового судна и двух больших пароходов,

27 августа стала на якорь у пролива. Форт был атакован коммодором Стрингемом и генералом Батлером. Редут взят. Крепость Гаттерас после довольно длительного сопротивления подняла белый флаг. И северяне получают на все время войны оперативную базу.

В ноябре, несмотря на сопротивление конфедератов, в руки федералистов попадает остров Санта-Роза, находящийся к востоку от Пенсаколы в Мексиканском заливе и считающийся частью флоридского побережья.

Но для успешного ведения дальнейших операций одной крепости Гаттераса было недостаточно. Понадобились еще и другие опорные пункты на побережьях Южной Каролины, Джорджии, Флориды. Два паровых фрегата "Уобаш" и

"Сосквеган" и три парусных, пять корветов, шесть канонерок, несколько разведочных судов, двадцать пять угольщиков, груженных продовольствием и боевыми припасами, и тридцать два парохода, вмещающие пятнадцать тысяч шестьсот человек солдат под командой генерала Шермана, отданы под начало коммодору Дюпону. 25 октября эта флотилия снимается с якоря у порта Монро.

Попав в жестокий шторм у мыса Гаттераса, она обследует пролив Хилтон-Хед между Чарлстоном и Саванной. Там находится Порт-Ройял - одна из крупнейших бухт в Штатах, где сосредоточены силы южан под командой генерала Риплея.

Два форта, находящиеся на расстоянии четырех тысяч метров друг от друга -

Уолкер и Борегар, - охраняют вход в бухту. Ее защищают восемь военных паровых судов, а благодаря песчаной отмели она почти недоступна для неприятельского флота.

Пятого ноября фарватер был обследован, и Дюпон, обменявшись лишь несколькими пушечными выстрелами с южанами, проникает в бухту. Высадить войска генерала Шермана ему пока не удается. 7-го числа до полудня он атакует форт Уолкер, а вслед затем и форт Борегар. Он ведет по ним ураганный огонь, засыпает их крупнейшими снарядами. И оба форта эвакуированы. Федералисты завладевают ими почти без боя. Шерман занимает этот важнейший стратегический пункт, необходимый для дальнейшего развития военных операций. То был удар, нанесенный в самое сердце рабовладельческих штатов. В руки федералистов переходят затем один за другим соседние острова, даже остров Тайби и форт Пуласки на реке Саванне. К концу года в руках Дюпона оказываются пять крупнейших бухт: Норт-Эдисто, Святая Елена, Порт-Ройял, Тайби, Уорсо и целый ряд мелких островков, рассеянных у берегов Каролины и Джорджии. 1 января 1862 года он берет, наконец, военные укрепления конфедератов на берегах Кусоу.

Таково было положение воюющих сторон в начале февраля 1862 года. Таковы были успехи федерального правительства на Юге, когда корабли коммодора Дюпона и войска Шермана подступили к границам Флориды.

4. СЕМЕЙСТВО БЕРБАНКОВ

Был восьмой час вечера, когда Джемс Бербанк и Эдвард Кэррол поднялись по ступеням главного входа Касл-Хауса, обращенного к реке Сент-Джонс. Ведя за руку малютку, вслед за ними вошла и Зерма. Они вступили в просторный холл, в глубине которого под круглым сводом расходилась двумя маршами лестница, ведущая в верхние этажи.

Приезжих встретили миссис Бербанк и Пэрри - главный управляющий плантации.

- Что нового в Джэксонвилле?.

- Ничего, мой друг.

- А от Джилберта есть известие?.

- Есть... письмо.

- Ну, слава богу!

Таковы были первые слова, которыми обменялись супруги Бербанк.

Обняв жену и свою маленькую дочку Ди, Джемс Бербанк распечатал поданное ему письмо.

До приезда Бербанка оно лежало не вскрытым. Положение писавшего письмо и его семейства во Флориде было таково, что миссис Бербанк желала, чтобы ее муж первый познакомился с содержанием этого послания.

- Оно пришло, конечно, не по почте? - спросил Джемс Бербанк.

- Разумеется, нет, мистер Джемс, - отвечал Пэрри. - Это было бы большой неосторожностью со стороны мистера Джилберта.

- Кто же его принес?

- Какой-то человек из штата Джорджии, на которого наш юный лейтенант мог, очевидно, вполне положиться.

- Когда оно получено?

- Вчера.

- А где этот человек?

- Ушел в тот же вечер.

- Ему, надеюсь, хорошо заплатили?

- Да, мой друг, - ответила миссис Бербанк, - но только не мы, а сам Джилберт. У нас он наотрез отказался что-либо взять.

Холл был освещен двумя лампами, стоявшими на мраморном столе перед большим диваном. Джемс Бербанк сел к этому столу, жена и дочь поместились подле него. Эдвард Кэррол, поздоровавшись с сестрой, опустился в кресло, Зерма и Пэрри остались стоять около лестницы. Оба они были как бы членами семьи, и потому письмо можно было читать в их присутствии.

Джемс Бербанк распечатал письмо.

- Оно от третьего февраля, - сказал он.

- Написано четыре дня тому назад! При нынешних обстоятельствах - срок немалый, - заметил Кэррол.

- Читай же, папа, читай! - вскричала маленькая Ди с нетерпением, свойственным ее возрасту.

Вот что было в письме:

"На борту, "Уобаш", на якоре близ Эдисто.

3 февраля, 1862.

Дорогой отец!

Во-первых - обнимаю тебя, матушку и сестренку, а также дядю Каррола;

Зерме передайте самый нежный привет от ее мужа, моего честного и преданного Марса. Мы с ним оба живы и здоровы и всею душою желали бы повидаться с вами. Кажется, это будет очень скоро, хотя нас за это проклянет мистер Пэрри, наш почтенный управляющий и горячий сторонник рабовладения, всегда так пламенно негодующий на успехи Севера".

- Это в ваш огород, Пэрри, - сказал Кэррол.

- Каждый имеет право держаться на этот счет своих убеждений, - ответил Пэрри тоном человека, не желающего их менять.

- "Это письмо вам доставит верный человек, - продолжал читать Бербанк,

- поэтому можете быть совершенно спокойны. Вы, вероятно, уже знаете, что эскадра коммодора Дюпона овладела бухтою Порт-Ройяла и соседними островами. Север понемногу берет верх над Югом. Вполне вероятно, что федеральное правительство в скором времени попытается занять главнейшие порты Флориды. У нас поговаривают о предстоящей совместной экспедиции Дюпона и Шермана, которая предполагается в конце месяца. Очень может быть, что в таком случае нам поручат занять бухту Сент-Андрус, откуда нетрудно уже будет проникнуть и в самый штат Флориду.

Как мне хочется поскорее попасть туда, дорогой отец, - в особенности вместе с нашей победоносной эскадрой! Меня не перестает беспокоить положение нашего семейства среди враждебного сепаратистского населения. Но я все же твердо верю в близкое торжество тех идей, сторонниками которых всегда были обитатели Кэмдлес-Бея.

Ах, если бы я только мог хоть на сутки вырваться, чтобы повидаться с вами! Но нет! Это было бы слишком неблагоразумно как в отношении меня самого, так и в отношении вас; лучше уж набраться терпения. Еще каких-нибудь несколько недель, и мы будем все вместе в Касл-Хаусе!

Кончаю письмо и стараюсь вспомнить, не забыл ли я кому-нибудь послать привет. Так и есть, забыл: поклонитесь мистеру Стэннарду и моей прелестной Алисе, по которой я так соскучился. Передайте мой сердечный привет ее отцу, а Алисе - что мои мысли всегда и неизменно с нею.

Твой почтительный и сердечно любящий сын Джилберт Бербанк".

Джемс Бербанк положил прочитанное письмо на стол, а миссис Бербанк сейчас же взяла его и поцеловала. Потом и маленькая Ди крепко прижалась губами к тому месту, где стояла подпись ее брата.

- Славный юноша! - заметил Эдвард Кэррол.

- Да и Марс тоже славный! - сказала миссис Бербанк, взглянув на Зерму, которая обняла подбежавшую к ней Ди. - Надо известить Алису, что мы получили от Джилберта письмо, - прибавила она.

- Я напишу ей, - отвечал Джемс Бербанк. - Впрочем, я сам на днях съезжу в Джэксонвилл и повидаюсь с Стэннардом. С того времени, как Джилберт написал это письмо, вероятно, получены уже новые известия о предполагаемой экспедиции. Хоть бы скорее пришли наши друзья-северяне и Флорида вернулась бы под звездное знамя! Наше положение здесь становится просто невыносимым.

Действительно, с тех пор как военные действия стали приближаться к югу, во Флориде наблюдалось резкое изменение во взглядах на вопрос, посеявший раздор между Севером и Югом.

В жизни Флориды - бывшей испанской колонии - рабство до того времени большой роли не играло, и в борьбе за него она не принимала столь деятельного участия, как Виргиния или обе Каролины. Но у сепаратистов теперь появились вожаки; эти люди, готовые поднять мятеж и надеявшиеся извлечь из него личные выгоды, оказывали давление на власти Сент-Огастина и особенна Джэксонвилла, где они опирались на подонки городского населения. Вот почему Джемс Бербанк, северянин, взгляды которого были хорошо известны в округе, мог оказаться в очень опасном положении.

Джемс Бербанк поселился в Кэмдлес-Бее около двадцати лет назад. Он приехал с женою и четырехлетним сыном из Нью-Джерси, где у него тоже были поместья. Мы уже видели, как стала процветать плантация благодаря его стараниям и при содействии его шурина Эдварда Кэррола. И это поместье, доставшееся ему от предков, очень полюбилось ему. Здесь же, пятнадцать лет спустя после того как он поселился в Касл-Хаусе, у него родилась и маленькая Ди.

Джемсу Бербанку исполнилось сорок шесть лет. Это был человек крепкого сложения, деятельный и выносливый в труде; характер он имел энергичный, твердо держался своих убеждений и ни перед кем не стеснялся высказывать их. Высокого роста, с пробивающейся уже сединой, он был несколько суров с виду, но производил впечатление человека прямого и обходительного. По североамериканской моде он не носил ни усов, ни бакенбард, а только бородку и представлял поэтому чистейший тип янки из Новой Англии. Он пользовался на плантации всеобщей любовью, потому что был добр, и его слушались, потому что был справедлив. Его негры были ему глубоко преданы, и Джемс Бербанк с нетерпением лишь дожидался благоприятного момента, чтобы освободить их. Его шурин был приблизительно одного с ним возраста; он заведовал счетной частью в хозяйстве Кэмдлес-Бея. Эдвард Кэррол сходился вообще в убеждениях со своим зятем, и на рабство у обоих были совершенно одинаковые взгляды.

На всей плантации один лишь управляющий Пэрри был упорным сторонником рабовладения. Не следует, однако, думать, что этот достойный человек дурно обращался с неграми, - наоборот, он всячески о них заботился. "Но, -

утверждал он, - в некоторых жарких странах обработку земли можно поручить только неграм, а свободные негры - это уже не негры!"

Свою теорию Пэрри горячо отстаивал при всяком удобном случае, но никто на это не обращал внимания, и на него за это не сердились. Сам же он выходил из себя, когда узнавал о военных успехах федералистов.

- И не приведи бог, что у нас тут будет, - говорил он, - когда мистер Бербанк освободит своих негров.

Но, в общем, это был превосходный и мужественный человек. И когда Джемс Бербанк и Эдвард Кэррол записались в отряд милиции, участники которого назывались "minute-man" - "человек-минута", ибо в любой момент должны были быть готовы взяться за оружие, - он храбро присоединился к ним для борьбы с последними отрядами индейцев-семинолов.

Миссис Бербанк была в то время красивой сорокалетней женщиной; дочь ее обещала со временем походить на нее. Для мужа своего она была нежной и любящей подругой и немало способствовала его счастью. Она жила только для мужа и детей и теперь непрестанно трепетала за них с тех пор, как им угрожали превратности гражданской войны, докатившейся уже до Флориды. Ее шестилетняя дочка Диана, или, вернее, Ди, как звали ее в семье, была, правда, с нею, но единственный ее сын Джилберт был далеко, и миссис Бербанк не всегда удавалось скрыть свой мучительный страх за него.

Джилберту было двадцать четыре года; как внешностью, так и всем своим внутренним обликом он очень походил на своего отца, но отличался большею непосредственностью и обаянием. Храбрец, искусный во всех видах спорта, он был прекрасным наездником, пловцом и охотником, к великому ужасу своей матери нередко избиравшим ареной своих подвигов дремучие леса и топкие болота графства Дьювал или бухты и русло Сент-Джонса, вплоть до самого его устья. Когда раздались первые выстрелы войны за освобождение негров, Джилберт оказался таким образом вполне подготовленным ко всем трудностям солдатской жизни. Долг призывал его вступить в ряды армии федералистов, что он и сделал без малейшего колебания. Он спросил у отца разрешения. Как ни была огорчена жена, какими бы последствиями ни грозило ему самому решение Джилберта, - Джемс Бербанк и не подумал противиться желанию сына.

Он, как и сам Джилберт, считал, что в этом долг юноши, а долг превыше всего.

Джилберт уехал на Север, но отъезд его держался в строжайшей тайне.

Если бы в Джэксонвилле узнали, что сын Джемса Бербанка в рядах армии северян, - это могло бы навлечь преследования на обитателей Кэмдлес-Бея.

Молодой человек уехал с рекомендательными письмами к нью-джерсийским друзьям отца, и так как его всегда влекло к морю, то его определили во флот. В то время можно было быстро продвинуться по службе, а Джилберт был не из тех, кто плетется в хвосте. Вашингтонское правительство обратило внимание на двадцатичетырехлетнего юношу, не побоявшегося вступить в ряды аболиционистов, хотя семья его оставалась во враждебном федералистам крае.

Вскоре Джилберт отличился при нападении на форт Самтер. Он был на

"Ричмонде", когда этот корабль в устье Миссисипи подвергся нападению

"Манассаса", и своей отвагой немало содействовал удачному исходу боя.

После этого дела его сейчас же произвели в мичманы, хотя он и не учился в морском училище в Аннаполисе, как, впрочем, и все молодые офицеры, призванные из торгового флота. В новом чине Джилберт получил назначение в эскадру Дюпона и отличился в блистательном деле против форта Гаттераса и при взятии Си-Айленда, за что был произведен в лейтенанты и назначен на одну из канонерок Дюпона, собиравшихся форсировать фарватер реки Сент-Джонс.

Молодому человеку тоже не терпелось, чтобы поскорее окончилась эта кровопролитная война. Он любил и был любим. По окончании войны он надеялся вернуться в Кэмдлес-Бей и жениться на дочери лучшего друга своего отца, мисс Алисе Стэннард.

Мистер Стэннард не был флоридским землевладельцем. Человек состоятельный, он, овдовев, решил всецело посвятить себя воспитанию дочери. Он жил в Джэксонвилле, от которого до Кэмдлес-Бея было всего лишь три или четыре мили вверх по реке. С семейством Бербанков его связывала вот уже пятнадцать лет самая тесная дружба, и не проходило недели, чтобы он не побывал у своих друзей в Касл-Хаусе. Джилберт и Алиса Стэннард, можно сказать, выросли вместе. И брак между ними, давно задуманный их родителями и суливший прочное счастье молодым людям, был теперь решен окончательно. Хотя Уолтер Стэннард был южанином, однако он, как и некоторые из его сограждан, стоял за уничтожение рабства. Их, впрочем, было слишком мало, чтобы противостоять большинству землевладельцев Флориды и жителей Джэксонвилла, все больше и больше склонявшихся на сторону сепаратистов. И флоридские вожаки сепаратистов, опиравшиеся на подонки населения, всегда готовые к мятежу и насилиям, начинали на них косо поглядывать.

Родом Уолтер Стэннард был из Нового Орлеана. Его покойная жена была француженкой и умерла в молодости, оставив ему дочь, которая унаследовала от матери великодушие и благородство души. Когда Джилберт уезжал в армию, Алиса проявила большое мужество, стараясь утешить миссис Бербанк и внушить ей бодрость. Глубоко и нежно любя своего жениха, она: тек не менее твердила его матери, что долг Джилберта идти на войну, чтобы сражаться за освобождение части человечества. Невесте молодого Бербанка было в это время девятнадцать лет; это была красивая белокурая девушка с темно-карими, почти черными глазами, очаровательным цветом лица, стройная и прекрасно воспитанная. Она была с виду несколько серьезна, но когда улыбалась - улыбка совершенно преображала ее хорошенькое личико.

Описание семейства Бербанков будет неполно, если мы не упомянем о двух их преданных слугах, о Марсе и Зерме.

Мы уже видели из письма Джилберта, что он уехал на войну не один, а с Марсом. Молодой человек не мог выбрать себе более преданного товарища, чем этого невольника с плантации отца, ставшего, впрочем, вольным человеком с момента своего вступления на территорию Севера. Но для Марса Джилберт остался по-прежнему господином, которого он ни за что не хотел покинуть, хотя и мог бы поступить волонтером в один из негритянских батальонов, формировавшихся уже тогда вашингтонским правительством.

Марс и Зерма были мулатами. Брат Зермы, Роберт Смолль, - знаменитый герой-невольник, который через четыре месяца после описываемых событий захватил у конфедератов в самой бухте Чарлстона небольшой пароход с двумя пушками и передал федеральному флоту.

Зерме было от кого позаимствовать душевное благородство и мужество.

Марсу тоже. Это была счастливая пара, которую в первые годы супружеской жизни несколько раз едва не разлучила гнусная торговля людьми. Но случай устроил так, что как раз, когда они едва не были проданы врозь, оба они попали в услужение на плантацию Кэмдлес-Бей.

Вот как это случилось.

Зерме шел теперь тридцать второй год, Марсу тридцать шестой. Они поженились семь лет назад, когда принадлежали еще прежнему своему владельцу, плантатору Тикборну, владения которого находились в двадцати милях от Кэмдлес-Бея вверх по течению Сент-Джонса. Уже в продолжение многих лет этот плантатор часто встречался с Тексаром, который находил в его доме радушный прием. Вообще говоря, Тикборн не пользовался уважением в графстве. Человек он был недалекий, дела свои страшно запутал и в конце концов вынужден был продать часть своих невольников.

Приблизительно в это время Зерма, несчастная, как и вообще все негры с плантации Тикборна, родила ребенка, которого у нее сейчас же отняли, а сама она была посажена в тюрьму за преступление, которого не совершила.

Ребенок вскоре умер. Велико было горе Зермы и негодование Марса, но что могли они, бесправные рабы, сделать против своего господина, которому они принадлежали как вещь, потому что он их купил?

На этом, однако, не кончились беды несчастных супругов. На следующий же день после смерти ребенка их повели продавать с молотка и чуть было не разлучили. У них не было никакой надежды, что у нового хозяина они окажутся вместе. И действительно, на Зерму скоро нашелся покупатель, но только на одну Зерму, без Марса. Покупатель этот был Тексар. Никакой плантации у него не было, и зачем ему понадобилась Зерма - неизвестно.

Просто так, по какой-то причуде. Тикборн уже готовился покончить дело со своим приятелем, как вдруг подвернулся новый, более выгодный покупатель.

Джемс Бербанк случайно зашел на публичную продажу негров Тикборна и был тронут участью несчастной мулатки, тщетно молившей, чтобы ее не разлучали с мужем.

Бербанку нужна была кормилица для новорожденной дочки. Узнав, что среди выведенных на аукцион невольников Тикборна есть женщина, недавно потерявшая своего ребенка, он пожелал купить ее. Тронутый слезами Зермы, он купил за высокую цену не только ее, но и Марса.

Тексар знал Джемса Бербанка, который неоднократно выгонял его из своих владений как человека с сомнительной репутацией. С тех самых пор Тексар и возненавидел всеми силами души семью владельца Кэмдлес-Бея.

Тщетно Тексар пробовал бороться со своим богатым соперником и удвоил цену, которую запросил Тикборн за мулатку и ее мужа. Он только заставил Джемса Бербанка заплатить за свою покупку втридорога. В конце концов Марс и Зерма достались все же владельцу Кэмдлес-Бея.

Таким образом муж и жена только остались в выигрыше: во-первых, они не были разлучены, а во-вторых, достались гуманнейшему плантатору во всей Флориде. Это смягчило их горе; они могли теперь без ужаса смотреть на свое будущее.

Прошло шесть лет, а мулатка Зерма все еще была в полном расцвете своей своеобразной красоты. Господам своим она была предана всей душой, что уже неоднократно доказала и смогла доказать в дальнейшем. Марс тоже выказывал себя вполне достойным своей жены, с которой был навеки соединен великодушным поступком Джемса Бербанка. Он был образцом тех негров, в жилах которых течет немало креольской крови. Рослый, сильный и бесстрашный, он мог оказать неоценимые услуги своему новому хозяину.

Когда вновь купленные невольники попали на плантацию, с ними стали обращаться не как с рабами, а как со свободными людьми. Все сразу же оценили их доброту, честность и сообразительность. Марса специально приставили к молодому Джилберту Бербанку, а Зерма стала кормилицей Ди, и оба невольника превратились как бы в членов семейства Бербанков.

Зерма перенесла на маленькую Диану весь неизрасходованный запас материнской любви. Ди платила за это своей кормилице глубокой детской привязанностью, а миссис Бербанк питала к мулатке чувства дружбы и искренней признательности.

Такая же дружба существовала между Джилбертом и Марсом. Ловкий, проворный и сильный мулат обучил своего молодого господина всем видам спорта. Джемс Бербанк был очень рад, что приставил его к сыну.

Уйдя из-под власти Тикборна, Марс и Зерма были как нельзя более довольны своим положением и благословляли судьбу, избавившую их от ужаса попасть в руки Тексара. Они никогда не забывали, кому были этим обязаны.

5. ЧЕРНАЯ БУХТА

На другой день рано утром по берегу одного из островков, затерянных в глубине Черной бухты, прохаживался какой-то человек.

То был Тексар.

В нескольких шагах от него только что причалил индеец на той же самой лодке, которая подплыла накануне к "Шаннон".

То был Скуамбо.

Пройдясь несколько раз взад и вперед, Тексар остановился у одной из магнолий, пригнул нижнюю ветку и сорвал с нее лист вместе со стебельком.

Потом он вырвал из записной книжки страницу, на которой было написано чернилами несколько слов, и, тонко скатав ее, подсунул под прожилки нижней стороны листа магнолии. Это было так ловко сделано, что сверху вид листа ничуть не изменялся.

Затем Тексар позвал:

- Скуамбо!

- Что, господин? - откликнулся индеец.

- Поезжай куда тебе ведено!

Скуамбо взял лист магнолии; усевшись в лодку, он положил его перед собой; затем, энергично работая веслом, он обогнул оконечность островка и углубился в извилистый проток, скрытый под густым сводом ветвей.

Лагуна была изрезана целой сетью таких протоков, с мутною черною водою, как в некоторых европейских садоводствах. Кто не знал всех ходов и выходов этого лабиринта, тот непременно заплутался бы в лагуне среди всех ответвлений Сент-Джонса и никогда бы оттуда не выбрался.

Скуамбо плыл уверенно и смело, направляя свой челн туда, откуда, казалось, не было никакого выхода. Он раздвигал низко нависшие над водою ветки, которые снова смыкались за ним, так что никто бы не подумал, что тут сейчас проплыла лодка.

Индеец уверенно плыл по извилистым протокам, местам еще более узким, чем те канавки, которыми дренируют луга. При его приближении взлетали вспугнутые им стаи водоплавающих птиц. Скользкие угри бесшумно извивались среди видневшихся из воды корней. Скуамбо не обращал на них никакого внимания; не заботился он и о спавших в иле кайманах, которых легко мог разбудить, задев их лодкой. Он все плыл вперед, в узких местах работая веслом, точно багром.

Утро становилось все светлее, и ночной туман поднимался к небу, разгоняемый первыми лучами солнца, но под непроницаемым зеленым сводом, закрывавшим протоки, этого не было видно. Сквозь заросли не могли проникнуть даже отвесные лучи полуденного солнца. Впрочем, это болотистое, сырое место и не нуждалось в ярком дневном свете; для пресмыкающихся и гадов, кишащих в этой черноватой воде, для всех разновидностей болотных растений, плавающих на ее поверхности, полусвет был гораздо приятнее.

Около получаса Скуамбо лавировал между островками. Когда он, наконец, остановился, челнок достиг одного из самых отдаленных закоулков бухты.

В этом месте кончалась уже болотистая часть лагуны, деревья росли не так густо и пропускали лучи солнца.

Дальше открывалась большая низменная равнина, окаймленная лесом. На ней росло пять-шесть деревьев. Болотистая почва была покрыта кочками и, как матрац, пружинилась под ногами. Кое-где в причудливом беспорядке на ней разбросаны были чахлые деревца сассафрасса и кустики лиловатых ягод.

Привязав свой челнок к стволу прибрежного дерева, Скуамбо сошел на берег. Ночной туман редел. Пустынный луг выступал все яснее из окутывавшей его дымки. Среди пяти или шести деревьев, очертания которых смутно вырисовывались во мгле, росла невысокая магнолия.

Индеец направился прямо к дереву. Наклонив одну из веток магнолии, он прикрепил к ней лист, данный ему Тексаром, и, когда выпущенная из рук ветвь вернулась в прежнее свое положение, этот лист затерялся среди зелени.

Скуамбо сел снова в челн и поплыл к островку, где его дожидался Тексар.

Черная бухта, получившая свое название от цвета воды в ней, была размером в пятьсот - шестьсот акров. Она питалась водами Сент-Джонса и представляла собою нечто вроде архипелага - множество мелких островков, среди которых наверное заплутался бы всякий, недостаточно хорошо знакомый с сетью извилистых протоков. Там было что-то около сотни островков, которые не соединялись между собою ни мостами, ни перемычками, только цепкие лианы да местами высокие развесистые деревья сплетались ветвями над разделявшими их рукавами реки. Установить сообщение между островками было таким образом нелегко.

Один из островков, находящийся в самом центре бухты, был наиболее значительным как по своим размерам - акров двадцать, так и по высоте -

футов пять или шесть над средним уровнем воды в Сент-Джонсе. Когда-то в старину здесь был построен небольшой форт, или блокгауз. Теперь он был совершенно заброшен, но его полусгнивший деревянный палисад еще стоял под разросшимися большими деревьями - магнолиями, кипарисами, дубами, черным орехом, южной сосной, увитыми длинными гирляндами кобеи и лиан.

Сам форт, вернее, наблюдательный пункт, стоял внутри палисада, едва виднеясь сквозь чащу деревьев. Он был невелик и рассчитан, вероятно, человек на двадцать гарнизона. В деревянных стенах были проделаны бойницы.

Дом, словно черепаха панцирем, прикрыт был дерновою крышей. Внутри центрального помещения устроено было несколько комнат, примыкавших к кладовой, предназначавшейся для хранения боевых припасов и провизии. Чтобы проникнуть в блокгауз, нужно было попасть сперва за ограду, пройдя через узкий потайной вход в палисаде, потом перейти обсаженный деревьями двор и, наконец, подняться по двенадцати ступеням, прорытым в земле и укрепленным бревнами. Тогда можно было войти в дом через единственную дверь, переделанную из прежней амбразуры.

Таково было постоянное, никому не ведомое убежище Тексара. Там, скрываясь от людских глаз, жил он со своим Скуамбо, очень ему преданным и в моральном отношении вполне его достойным. Кроме Скуамбо, там находилось пять или шесть негров-невольников, которые были ничуть не лучше индейца.

Как видит читатель, жилище Тексара роскошью не отличалось и не могло равняться с богатыми усадьбами, расположенными по обоим берегам Сент-Джонса, Тексар и его слуги не были обеспечены там даже самым необходимым, хотя и не отличались требовательностью. Что мог им дать пустынный островок? С полдюжины домашних животных, небольшой огород, огурцы, картофель, яме, десятка два фруктовых деревьев-дичков да охота в лесу и рыбная ловля в лагуне в любое время года. Но, очевидно, у обитателей блокгауза были еще какие-нибудь другие источники дохода, известные одному лишь Тексару да еще Скуамбо.

Зато неприступность блокгауза вполне обеспечивала безопасность его обитателей. Да и кто стал бы на них нападать и с какой стати? А если б это случилось, то о приближении врага немедленно дали бы знать два громадных свирепых пса караибской породы, разведенной во Флориде испанцами для поимки беглых негров.

Вот что представляло собой жилище Тексара, вполне его достойное. А вот что за человек был он сам.

Тексару исполнилось тридцать пять лет. Среднего роста, коренастый и сильный, он был превосходно закален тем образом жизни, который постоянно вел. Он был испанцем по происхождению, о чем свидетельствовала его внешность. У него были черные жесткие волосы, густые брови, зеленоватые глаза, широкий с тонкими губами ввалившийся рот, точно прорезанный ударом сабли, и курносый нос с ноздрями хищного зверя. Все в нем изобличало человека коварного и с сильными страстями. Прежде он носил бороду, но потом, каким-то образом наполовину спалив ее, стал бриться, отчего грубость и жестокость его лица сделались еще заметнее.

Во Флориде этот авантюрист появился лет двенадцать назад и поселился в заброшенном блокгаузе, из которого его никто и не думал выгонять.

Неизвестно было, откуда он явился и как жил прежде, на этот счет он никогда не распространялся. Предполагали, - так оно и было в действительности, - что он занимался раньше торговлей неграми, продавая свой товар в портах Джорджии и обеих Каролин. Но, по-видимому, он не нажил себе состояния этой гнусной торговлей. Во всяком случае, он не пользовался ни малейшим уважением даже в краю, где подобные ему люди не являлись редкостью.

Хотя Тексара все знали с самой невыгодной стороны, это не мешало ему иметь большое влияние в графстве Дьювал и особенно в Джэксонвилле. Правда, влияние это распространялось лишь на наименее почтенную часть населения.

Тексар ездил часто в Джэксонвилл по своим делам, о которых никогда не рассказывал. Там у него завелось немало друзей среди городских подонков.

Мы уже видели, что он возвратился из Сент-Огастина не один, а в компании нескольких подозрительных личностей. Впрочем, под влиянием Тексара находились не только подонки общества, но также несколько землевладельцев по реке Сент-Джонс, и хотя сами они к нему не ездили, - ибо никто не знал, где он проживает, - зато принимали его у себя. Охота была естественным связующим звеном для людей сходных вкусов и нравов.

В последнее время влияние Тексара сильно возросло благодаря тому, что он вдруг объявил себя горячим сторонником определенных идей. Как только встал вопрос о рабовладении, Тексар тотчас же записался в ряды самых решительных и упорных приверженцев рабовладения. Он доказывал, что сам он лично не заинтересован в этом вопросе, ибо владеет всего лишь пятью-шестью невольниками, и если стоит за рабство, то только из принципа. Этот принцип он и намерен защищать. Но каким же способом? Он действовал на самые низменные инстинкты толпы, подстрекая ее к грабежу, поджогам и даже убийствам тех землевладельцев и жителей штата, которые разделяли взгляды северян. И теперь этот опасный авантюрист задался целью сменить администрацию Джэксонвилла и на место людей умеренных, всеми уважаемых, поставить ярых своих приверженцев. Став при помощи мятежа хозяином в графстве, он немедленно бы расправился со своими врагами.

Понятно, что Джемс Бербанк и его единомышленники зорко следили за поведением этого, столь опасного человека. Вот причина той страшной ненависти, с одной стороны, и крайнего недоверия с другой, которые должны были лишь усилиться в связи с последующими событиями.

То, что стало известным о прошлой деятельности Тексара с тех пор, как он перестал заниматься торговлей неграми, было в достаточной мере подозрительным. Все наводило на мысль, что во время последнего набега семинолов он имел с ними тайные сношения. Быть может, он указывал им, на какие плантации лучше напасть, где удобнее устроить засаду или ловушку?

Так оно, вероятно, и было, потому что вслед за последним нападением индейцев местная власть сочла нужным арестовать испанца и привлечь к суду по обвинению в сообщничестве с семинолами. Но Тексару удалось доказать свое алиби - к этому способу защиты он с успехом прибегал и впоследствии.

Было установлено, что во время нападения на ферму в графстве Дьювал он находился в Саванне, то есть на расстоянии сорока миль к северу от этой фермы, в штате Джорджии, за пределами Флориды.

В последующие годы на плантациях и почтовых дорогах Флориды участились грабежи и убийства. Во всех этих делах подозревался Тексар, но за неимением улик против него нельзя было начать судебного преследования.

Наконец представился, по-видимому, удобный случай схватить на месте преступления злодея, ускользавшего до сих пор от правосудия. По этому именно делу его и вызывали накануне на суд в Сент-Огастин.

За неделю перед тем Джемс Бербанк, Эдвард Кэррол и Уолтер Стэннард возвращались с одной из соседних плантаций. Дело было к вечеру, наступали сумерки. Вдруг до слуха их донеслись чьи-то вопли и стоны. Они поспешили в ту сторону, откуда слышались крики, и увидали перед собою уединенную ферму.

Ферма горела. Ее, вероятно, разграбили, а затем подожгли несколько злодеев, которые тем временем успели скрыться; Бербанку и его спутникам удалось заметить двоих бандитов, когда те пытались спрятаться в лесу; они бросились в погоню за грабителями. Догнать злодеев они не смогли, преступники успели удрать, но Бербанк, Кэррол и Стэннард узнали одного из них: то был Тексар.

К этому присоединилось потом еще одно веское доказательство: пробегая по опушке леса, испанец наткнулся на Зерму и чуть не сбил ее с ног. Она его тоже узнала, хотя испанец и улепетывал во все лопатки.

Разумеется, история эта наделала в графстве много шуму. Грабеж с поджогом - это было самым страшным преступлением в глазах поселенцев, рассеянных по обширным просторам Флориды, Джемс Бербанк немедленно сообщил суду о случившемся, и, основываясь на его показаниях, местные власти постановили привлечь Тексара к уголовной ответственности.

Испанец был доставлен в Сент-Огастин для очной ставки с уличавшими его свидетелями. Джемс Бербанк, Эдвард Кэррол, Уолтер Стэннард и Зерма единодушно подтвердили, что узнали Тексара в злоумышленнике, бежавшем с горевшей фермы. Они не колеблясь утверждали, что Тексар был одним из виновников преступления.

Со своей стороны и Тексар тоже вызвал нескольких свидетелей в Сент-Огастин; и те не менее торжественно утверждали, что в тот вечер, когда горела ферма, Тексар находился вместе с ними в Джэксонвилле, в таверне Торильо, хорошо известной, но пользующейся дурною славой. Тексар безотлучно находился там с ними весь вечер. При этом один из свидетелей привел очень убедительную подробность: у Тексара в тот вечер произошла стычка с каким-то посетителем таверны, они подрались, и противник Тексара намеревался даже подать на него жалобу в суд.

После такого категорического утверждения, поддержанного к тому же показаниями совершенно посторонних Тексару лиц, судье в Сент-Огастине не оставалось ничего другого, как прекратить следствие и снять обвинение с Тексара. Так что и на сей раз этому странному субъекту удалось полностью доказать свое алиби.

Вот после этого-то разбирательства, 7 февраля вечером, возвращался Тексар со своими свидетелями из Сент-Огастина на пароходе "Шаннон". Мы уже видели, как он держал себя во время этого путешествия. С парохода испанец пересел в челнок к индейцу Скуамбо и вернулся в уединенный форт, куда последовать за ним было бы очень мудрено.

Что же касается Скуамбо, смышленого и хитрого семинола, ставшего его верным подручным, то Тексар его взял к себе на службу как раз после

(последнего набега индейцев, с которым - и с полным основанием - связывали имя испанца.

Джемса Бербанка Тексар смертельно ненавидел и только и думал, как бы жестоко отомстить ему. Если бы Тексару удалось действительно захватить власть в свои руки, то при всех случайностях, ежедневно порождаемых войной, он мог бы стать крайне опасным для обитателей Кэмдлес-Бея. Джемс Бербанк обладал характером мужественным и твердым и был, конечно, далек оттого, чтобы бояться подобного человека, но зато миссис Бербанк ожидала грядущих событий с чувством гнетущей тревоги за мужа и за всю свою семью.

Но в каком беспрестанном мучительном страхе жила бы эта семья, если бы знала, что Тексар догадывается об участии Джилберта Бербанка в военных действиях против Юга.

Откуда злодей мог узнать эту тайну? Да через своих шпионов, которые изо всех сил старались услужить ему.

Как же было не опасаться того, что Тексар, зная о службе молодого Бербанка в эскадре коммодора Дюпона, попытается устроить молодому лейтенанту какую-нибудь ловушку? Но если бы негодяю удалось заманить юношу на флоридскую территорию и выдать его местным властям, то нетрудно догадаться, какую бы участь уготовили для сына Джемса Бербанка южане, раздраженные успехами федеральных войск.

Таково было положение дел в то время, с которого начинается наш рассказ. Таково было положение федералистов, находившихся почти у самых берегов Флориды, и семьи Бербанков, которая жила в самом сердце графства Дьювал. Таково было положение Тексара и не только в самом Джэксонвилле, но и на всей территории, занятой сторонниками рабовладения. Если бы единомышленникам Тексара удалось взять верх, то испанцу нетрудно было бы поднять мятеж среди городских подонков и натравить их на противников рабства в Кэмдлес-Бее.

Приблизительно через час Скуамбо вернулся на центральный островок бухты. Он вытащил челнок на берег, проник внутрь ограды и поднялся по лестнице в блокгауз.

- Отвез? - опросил Тексар.

- Отвез, господин, - отвечал индеец.

- Ну, а там как?.. Ничего, а?

- Ничего, господин.

6. ДЖЭКСОНВИЛЛ

- Нет, нет, Зерма, что ни говори, а ты для того только и рождена на свет, чтобы быть невольницей, - сказал, садясь на своего конька, управляющий плантации. - Невольницей, - повторил он вновь это слово, - а никак не свободной женщиной.

- Ну, а я держусь иного мнения, - спокойно возразила Зерма, ибо споры с управляющим Кэмдлес-Бея на эту тему стали для нее привычными.

- Держись, пожалуй, но только в конце концов ты все равно согласишься со мною, что полного равенства между белыми и черными быть не может.

- Да ведь оно существует и всегда существовало, мистер Пэрри, оно установлено самою природою.

- Самой природой? Но природа распорядилась так, что на земле белых в десять, в двадцать... куда там - в сто раз больше, чем черных.

- Вот потому-то им и удалось поработить негров; Сила была на их стороне, и они употребили ее во зло. Будь негры многочисленнее, тогда белые были бы у них рабами... хотя нет, черные, наверно, оказались бы более справедливыми и, главное, не были бы так жестоки...

Не следует, однако, думать, что подобные разговоры, к слову сказать, совершенно праздные, мешали Зерме-и управляющему жить в добром согласии.

Но в данную минуту им и делать было нечего, как только болтать. Они, конечно, могли бы выбрать для беседы и более полезную тему, если бы не мания Пэрри - вечно сводить разговор к вопросу о рабстве.

Оба они сидели на корме одной из лодок, которая управлялась четырьмя неграми. Они, пользуясь отливом, плыли в Джэксонвилл. Управляющий ехал по делам мистера Бербанка, а Зерма за кое-какими покупками для малютки Ди.

Это было 10 февраля, то есть через три дня после возвращения Джемса Бербанка в Касл-Хаус, а Тексара в Черную бухту.

Само собою разумеется, что на следующий же день по прибытии Джемса Бербанка домой мистер Стэннард и его дочь получили из Кэмдлес-Бея письмо, в котором было вкратце изложено то, что писал родителям Джилберт. Письмо пришло очень кстати, потому что Алиса жила в вечной тревоге с тех самых пор, как началась кровавая борьба между Югом и Севером.

Лодка, оснащенная латинским парусом, плыла быстро, и до Джэксонвилла оставалось уже не больше четверти часа. У управляющего таким образом было мало времени для развития своей любимой темы, и он спешил воспользоваться оставшимися минутами.

- Нет, Зерма, нет! - продолжал он твердить свое. - Если бы даже негров было и больше, положение ничуть не изменилось бы. И вот помяни мое слово, чем бы ни кончилась война, все равно волей-неволей придется сохранить рабство, потому что для плантации необходимы невольники.

- А вот мистер Бербанк, как вам известно, думает иначе, - возразила Зерма.

- Знаю. Мистер Бербанк весьма почтенный человек, я его глубоко уважаю, но тут он, смею сказать, жестоко ошибается. Негр должен составлять такую же неотъемлемую принадлежность плантации, как домашние животные или земледельческие орудия. Если бы лошадь могла идти, куда захочет, если бы плуг мог сам себе выбирать хозяина, - невозможно было бы заниматься сельским хозяйством. Пусть только мистер Бербанк попробует освободить своих негров, он увидит тогда, что станется с Кэмдлес-Беем!

- Он давно бы уже это сделал, если бы обстоятельства ему позволили, и вам это известно, мистер Пэрри. А хотите знать, что было бы в Кэмдлес-Бее, если бы там объявили об освобождении негров? Поверьте, ни один из них не ушел бы с плантации и все остались бы по-прежнему, только право обращаться с нами, как со скотом, было бы отменено. А так как в Кэмдлес-Бее этим правом никогда не пользовались, то у нас и в этом отношении не было бы никакой перемены.

- Неужели ты надеешься убедить меня своими доводами, Зерма? - спросил управляющий.

- Нисколько, сударь, да это и ни к чему.

- Почему же?

- Потому что в душе вы совершенно согласны с мистером Бербанком, мистером Кэрролом, мистером Стэннардом и вообще со всеми великодушными и справедливыми людьми.

- Да нет же, Зерма, нет. Я утверждаю даже, что все, о чем я говорю, - в интересах самих же негров. Если дать им полную свободу, они погибнут и племя их исчезнет с лица земли.

- Не разделяю вашего мнения, мистер Пэрри, что бы вы там ни говорили.

Уж лучше всем нам погибнуть, чем быть обреченными на вечное рабство.

Управляющий хотел было возразить, и у него в запасе имелось, конечно, немало доказательств, но парус был уже спущен и лодка подошла к деревянной пристани, где должна была дожидаться возвращения его и Зермы. Они вышли на берег и отправились каждый по своим делам.

Город Джэксонвилл стоит на левом берегу Сент-Джонса, на краю обширной равнины, окруженной великолепными лесами. Часть долины, особенно вблизи реки, покрыта полями маиса, сахарного тростника и риса.

Лет за десять перед тем Джэксонвилл был всего лишь большой деревней; в глинобитных и камышовых хижинах его предместья жили одни только негры. Но теперь он стал уже настоящим городом с комфортабельными домами, прямыми мощеными улицами; число жителей в нем удвоилось. В ближайшем будущем значение этого крупнейшего центра графства Дьювал должно было еще возрасти в связи с проведением железной дороги до Таллахаси, главного города Флориды.

Зерма и управляющий обратили внимание на то, что в городе все чем-то взбудоражены. Несколько сот человек - белые, мулаты и метисы - с нетерпением ожидали парохода, дым которого уже виднелся из-за косы на Сент-Джонсе, находящейся пониже города. Самые нетерпеливые, желая поскорее встретить пароход, вскочили даже в лодки или одномачтовые баркасы -

обычные в тех краях рыбачьи суда.

Дело в том, что накануне с театра войны пришли очень важные известия.

Слухи о какой-то большой экспедиции, замышляемой северянами, о которой писал в своем письме Джилберт Бербанк, дошли частично и до Джэксонвилла.

Говорили, что эскадра коммодора Дюпона собирается в скором времени сняться с якоря и что с ней будут посланы десантные войска генерала Шермана. Никто точно не знал, в какую именно сторону пойдет эскадра, но все заставляло предполагать, что ближайшей целью экспедиции была река Сент-Джонс и побережье Флориды. Стало быть, после Джорджии теперь и Флориде угрожала непосредственная опасность быть занятой войсками северян.

Пароход шел из Фернандины. Когда он причалил к пристани, собравшаяся толпа услыхала от приехавших пассажиров подтверждение этих слухов.

Пассажиры сообщили, кроме того, что коммодор Дюпон первоначально остановится, вероятно, в бухте Сент-Андрус, где выждет благоприятного момента, чтобы форсировать пролив Амильи и прорваться в устье Сент-Джонса.

Громко крича и волнуясь, толпа рассыпалась по городу: с шумом разлетались большие южноамериканские ястребы, как бы специально предназначенные для очистки улиц. Вожаки-подстрекатели, преимущественно из друзей Тексара, еще более возбуждали толпу возгласами: "Смерть северянам!

Дадим им отпор!" На главной площади перед зданием суда и епископальной церковью происходили шумные демонстрации. Властям стоило немалых трудов водворить, наконец, порядок, хотя, как уже говорилось, далеко не все жители города были единомышленниками Тексара. Но в смутные времена над людьми умеренными неизменно берут верх те, кто яростней и громче кричит.

Особенно много было шума и неистовства в тавернах, где крепкие напитки придавали смелость крикунам. Там разные трактирные стратеги и политики строили всевозможные планы, чтобы разбить наголову федералистов.

- Нужно двинуть в Фернандину милицию! - предлагал один.

- Нужно потопить корабли в фарватере Сент-Джонса, - говорил другой.

- Нужно построить вокруг города земляные укрепления и подкатить к ним артиллерийские орудия, - было мнение третьего.

- Нужно потребовать присылки подкрепления по железнодорожной линии Фернандина - Сидар-Кейс.

- Нужно погасить маяк Пабло, чтобы эскадра Дюпона не могла проникнуть ночью в устье Сент-Джонса.

- Нужно посредине реки заложить торпеды.

К началу междоусобной войны этот снаряд был только что изобретен, и хотя предложивший пустить в дело торпеды сам хорошенько не знал, что это за штука, отчего же было не попробовать применить их?

- Но прежде всего, - кричал один из самых яростных ораторов в таверне Торильо, - прежде всего следует арестовать всех северян, находящихся в городе, и всех тех южан, которые с ними заодно!

Как же это такая простая мысль до сих пор никому не пришла в голову? А ведь она - ultima ratio (последний довод (лат.)) фанатиков всех стран.

Поэтому предложение это было встречено громким "ура!". Но, к счастью для честных и умеренных жителей Джэксонвилла, местные власти не решились внять этому "гласу народа".

Проходя по улицам, Зерма внимательно наблюдала за всем, что там происходило, чтобы по возвращении в Кэмдлес-Бей рассказать обо всем своему господину, для которого это волнение в городе представляло непосредственную угрозу. Если бы и начались насилия, они бы не ограничились только городом, а распространились на все плантации графства, и Кэмдлес-Бей пострадал бы одним из первых. Сообразив все это, мулатка решила непременно зайти к мистеру Стэннарду, жившему в предместье города, чтобы хорошенько разузнать у него о положении дел.

Стэннард занимал красивый и удобный дом, стоявший среди небольшого зеленого оазиса, уцелевшего при расчистке долины, когда безжалостно вырубали деревья. Стараниями Алисы дом содержался в безупречном порядке.

Во всем чувствовалась рука умелой и рачительной хозяйки: Алиса с юных лет вела хозяйство в доме своего вдового отца.

Невеста Джилберта очень обрадовалась Зерме и прежде всего заговорила о письме юного лейтенанта. Мулатка почти дословно передала ей содержание письма Джилберта.

- Да, он теперь недалеко, - сказала Алиса. - Но как Джилберт вернется во Флориду? И какие опасности еще ждут его до окончания этой экспедиции!

- Не думай об опасностях, Алиса, - сказал Стэннард, - Джилберт ведь подвергался уже гораздо более серьезным испытаниям во время патрулирования у берегов Джорджии, а особенно в битве под Порт-Ройялом. Я полагаю, что флоридцы не окажут особенно упорного или длительного сопротивления. Что они могут поделать, если по их территории протекает Сент-Джонс и канонеркам легко проникнуть в самое сердце штата? Тут, по-моему, немыслимо никакое сопротивление.

- Дай бог, чтобы вы были правы, отец, - вздохнула Алиса, - и чтобы эта ужасная война, наконец, окончилась.

- Она может окончиться только полным поражением Юга, - заметил Стэннард, - но это, к сожалению, будет не скоро. Я боюсь, что Джефферсон Дэвис и его генералы - Ли, Джонстон, Борегар - еще долго будут сопротивляться в Центральных штатах. Нет, нелегко войскам федералистов справиться с южанами. Конечно, овладеть Флоридой федералистам будет нетрудно, но это, увы, далеко еще не обеспечит за ними окончательной победы.

- Только бы Джилберт не сделал какой-нибудь опрометчивый шаг! -

проговорила Алиса, ломая руки. - Если он уступит желанию повидаться с родными, благо они так близко...

- И с вами тоже, мисс Алиса, - добавила Зерма. - Ведь вы уже тоже член этой семьи!

- Да, Зерма, всем своим сердцем!

- Не бойся, Алиса, - сказал Стэннард. - Джилберт не сделает такого безрассудства, тем более что коммодору Дюпону достаточно будет нескольких дней, чтобы овладеть Флоридой. Со стороны Джилберта было бы крайне рискованно приезжать сюда, пока здесь не водворятся федералисты.

- Особенно при нынешнем всеобщем возбуждении, - прибавила Зерма.

- Да, правда, сегодня с утра весь город в волнении, - продолжал мистер Стэннард. - Я видел вожаков и слышал, что они проповедуют. Тексар вот уже с неделю орудует среди них, возбуждает и подстрекает их, и кончится тем, что эти злодеи поднимут скоро народ не только против властей, но и против всех тех, кто думает иначе.

- Не лучше ли вам, мистер Стэннард" хоть на время уехать из города? -

сказала Зерма. - А когда придут федералисты, вы вернетесь. Мистер Бербанк поручил мне сказать вам, что он будет очень рад видеть вас и мисс Алису в Касл-Хаусе.

- Да, я знаю, он меня давно приглашал, - отвечал мистер Стэннард. - Но вот вопрос: будет ли нам безопаснее в Касл-Хаусе, чем в Джэксонвилле?

Когда эти негодяи, эти подонки захватят власть, они наверное примутся грабить и плантации.

- По-моему, мистер Стэннард, - возразила Зерма, - в момент опасности лучше быть всем вместе.

- Она права, отец, - вмешалась Алиса, - нам лучше быть вместе.

- Да я ничего не имею против, Алиса, - отвечал Стэннард, - и не отказываюсь от приглашения Бербанка, но только я не думаю, что опасность так близка. Пусть Зерма передаст Бербанку, что мне понадобится несколько дней для устройства своих дел, а после этого мы отправимся с тобой в Касл-Хаус.

- И если мистер Джилберт приедет туда, как будет он рад застать всех, кого любит, в сборе! - сказала Зерма.

Простившись с Уолтером Стэннардом и его дочерью, мулатка, пробираясь сквозь возбужденную толпу, вернулась на пристань, где ее дожидался управляющий. Оба они сели в лодку и поехали домой, причем мистер Пэрри возобновил недоконченный разговор как раз на прерванном месте.

Не ошибался ли мистер, Стэннард, полагая, что опасность еще только надвигается? Ведь ход событий ускорялся, и Джэксонвилл с минуты на минуту мог сделаться ареной кровавой борьбы.

Впрочем, федеральное правительство действовало с большою осмотрительностью, стараясь щадить интересы Юга. Оно поставило себе задачей вводить новые порядки постепенно. Спустя два года после начала военных действий осторожный Авраам Линкольн еще не издавал декрета об уничтожении рабства на всей территории Соединенных Штатов. Лишь по прошествии нескольких месяцев появилось сперва президентское послание, в котором предлагалось разрешить этот вопрос посредством выкупа и постепенного освобождения негров; потом декрет об освобождении и, наконец, ассигнование конгрессом пяти миллионов франков с предоставлением правительству права возмещать землевладельцам их убыток в размере полутора тысяч франков за каждого освобожденного негра. Если кое-кто из генералов-федералистов и счел себя уполномоченным уничтожить рабство в завоеванных местностях, то правительство до сих пор относилось к этому неодобрительно и отказывалось давать на это свою санкцию. Дело в том, что и среди самих федералистов не было единодушия в отношении отмены рабства, и называли даже некоторых генералов-северян, считавших эту меру еще преждевременной и неразумной.

Военные действия между тем продолжались, и конфедераты по большей части терпели неудачи.

Двенадцатого февраля генерал Прайс с миссурийской милицией вынужден был очистить Арканзас. Форт Генри был уже раньше взят федералистами, которые осаждали теперь форт Донелсон, защищенный сильной артиллерией и внешними укреплениями, протяженностью в четыре километра, с городком Довер включительно. Форт мужественно оборонялся, но, несмотря на снегопад и морозы, северяне так теснили его с суши корпусом генерала Гранта, численностью в пятнадцать тысяч человек, а со стороны реки - канонерками адмирала Фута, что 14 февраля он сдался с целой дивизией южан и всем вооружением.

Для конфедератов падение форта явилось тяжелым ударом и повлекло за собою очень важные последствия. Ближайшим из них было отступление генерала Джонстона, вынужденного покинуть крупный город Нашвилл на Камберленде.

Охваченное паникой, население тоже бежало из города вслед за отступившей армией, а несколько дней спустя подобная же участь постигла и город Колумбус. Весь штат Кентукки оказался таким образом снова во власти федерального правительства.

Известие об этих тяжких неудачах было встречено во Флориде со страшным взрывом негодования и жаждой мести. Власти оказались бессильными подавить волнение, охватившее весь штат вплоть до самых глухих деревушек. С часу на час возрастала опасность для тех, кто не держался "южного" образа мыслей и не обнаруживал желания сопротивляться армии северян. В Таллахаси и Сент-Огастине происходили сильные беспорядки, подавить которые было весьма трудно. Но особенно бунтовали городские подонки в Джэксонвилле, где с минуты на минуту приходилось опасаться Чудовищных насилий.

При таких обстоятельствах опасность, угрожавшая Кэмдлес-Бею, все возрастала. Правда, Джемс Бербанк, имея столько преданных слуг, мог в случае нападения продержаться несколько дней в своем доме, хотя запастись необходимым оружием и боевыми припасами в то время было очень трудно. Зато Уолтер Стэннард был совершенно беззащитен в Джэксонвилле и не мог не задуматься об участи, ожидавшей его, Алису и всех его домочадцев.

Джемс Бербанк знал об опасности, угрожавшей его другу, и слал ему письмо за письмом, настойчиво приглашая поскорее приехать с дочерью в Кэмдлес-Бей. Там было все-таки не так опасно оставаться, а в случае, если бы явилась необходимость бежать внутрь страны и скрываться до прихода северян, - устроить бегство из Кэмдлес-Бея было гораздо легче.

Уступая просьбам друга, Уолтер Стэннард решился, наконец, покинуть на время Джэксонвилл и укрыться в Касл-Хаусе. Он выехал из города тайно, утром 23 февраля, успешно скрыв от любопытных глаз все приготовления к отъезду. В одной из маленьких бухт Сент-Джонса, на милю повыше города, его ждала высланная из Кэмдлес-Бея лодка. Алиса и Стэннард быстро переправились через реку и благополучно вышли на берег в Кэмдлес-Бее, где их встретила вся семья Бербанков.

Их приняли с радостью. Разве миссис Бербанк не считала уже Алису своею дочерью? Теперь же все они были вместе. А вместе, казалось, можно легче перенести беду и увереннее встретить опасность.

Стэннарды вовремя уехали из города. На другой же день дом их подвергся нападению толпы негодяев, оправдывавших свое насилие чувством патриотизма.

Властям с трудом удалось остановить грабеж и спасти дома других честных граждан, противников сепаратизма. Но ясно было, что близок час, когда власти эти будут свергнуты, а на их место посажены вожаки мятежников, которые уж, конечно, не станут сдерживать толпу, а напротив, будут сами подстрекать ее.

Как и предполагал мистер Стэннард, Тексар уж с неделю покинул свое убежище в Черной бухте и явился в Джэксонвилл. Здесь его окружили обычные его приспешники из самых дрянных людей в штате, прибывшие с разных плантаций, расположенных по обоим берегам реки Сент-Джонс. Эти негодяи задумали по-своему повернуть дело не только в городах, но и в сельских местностях. Они завели сношения со всеми своими единомышленниками в разных графствах Флориды. Выдвигая на первый план вопрос о рабовладении, они с каждым днем расширяли круг своего влияния.

Еще немного, и всякие проходимцы, авантюристы и лесные бродяги, которых великое число в этих краях, станут хозяевами положения в Джэксонвилле и Сент-Огастине; они сосредоточат в своих руках всю власть гражданскую и военную. Милиция и регулярные войска будут действовать заодно с этими насильниками, как это всегда бывает в смутные времена, когда считается, что позволительно любое насилие.

Джемсу Бербанку хорошо было известно все, что происходило за пределами Кэмдлес-Бея. Верные люди, на которых он мог вполне положиться, осведомляли его обо всем, что подготовлялось в Джэксонвилле. Он знал, что там снова появился Тексар, знал, что под его гнусным влиянием находятся городские подонки, - в большинстве своем, как и сам Тексар, по происхождению испанцы. Когда подобный человек станет хозяином города, - это будет прямой угрозой для Кэмдлес-Бея. И Джемс Бербанк стал усиленно готовиться к отпору, если таковой будет возможен, или же к бегству, если придется оставить поместье на разграбление. Нужно было серьезно подумать в первую очередь о спасении семьи и друзей.

В эти тревожные дни Зерма проявляла безграничную преданность. Она следила неустанно за подступами к плантации, особенно со стороны реки.

Выбрав среди невольников Бербанка самых сообразительных и преданных, она расставила их дозорными в разных местах плантации, чтобы караулить поместье днем и ночью. Если бы кто-нибудь попытался напасть на Кэмдлес-Бей, они тотчас же подняли бы тревогу. Семью Бербанков таким образом не удалось бы застигнуть врасплох, у нее всегда бы хватило времени укрыться в Касл-Хаусе.

Но в тот момент Джемсу Бербанку вооруженное нападение еще не угрожало.

Пока власть не перешла в руки Тексара, ему и его приспешникам приходилось действовать осторожно.

Под давлением общественного мнения судьи вынуждены были пойти навстречу сторонникам рабства, люто ненавидевшим северян.

Джемс Бербанк был самым крупным и богатым из тех землевладельцев Флориды, которые открыто держались либеральных взглядов. И первый удар был направлен именно против него: его первым потянули к ответу за то, что, живя среди рабовладельцев, он был сторонником уничтожения рабства.

Двадцать шестого числа вечером в Кэмдлес-Бей явился из Джэксонвилла курьер и вручил Джемсу Бербанку конверт.

В конверте была повестка.

"Сим предписывается Джемсу Бербанку лично явиться 27-го числа сего февраля месяца в 11 ч. утра в суд, чтобы предстать перед законными властями города Джэксонвилла".

И все. Коротко и ясно.

7. НАВСТРЕЧУ ОПАСНОСТИ

Хотя гром еще не грянул, но уже сверкнула предвещавшая грозу молния.

И если сам Джемс Бербанк сохранил спокойствие, то семья его не на шутку встревожилась. Зачем его вызывают в Джэксонвилл? Ведь это было не простое приглашение для дачи объяснений, а официальный вызов в суд. Чего же от него хотят? Уж не начато ли следствие? Не угрожает ли это его свободе или даже жизни? Если он, повинуясь вызову, уедет из Касл-Хауса, то позволят ли ему туда вернуться? А если ослушается и не поедет, решатся ли заставить его явиться силой? И в таком случае какие кары и насилия угрожают его близким?

- Не езди, Джемс! - воскликнула миссис Бербанк, и чувствовалось, что вся семья разделяет ее мнение.

- Не покидайте нас, мистер Бербанк! - просила и Алиса.

- Подумай, ведь ты отдашь себя в руки этих людей, - прибавил Эдвард Кэррол.

Джемс Бербанк не отвечал. Грубый вызов возмутил его до глубины души, и он с трудом мог подавить в себе негодование.

Но что же, однако, там случилось? Почему вдруг так осмелели джэксонвиллские судьи? Уж не захватили ли город в свои руки сторонники Тексара? Не свергли ли они там законную власть и не стали ли сами на ее место? Нет. Пэрри только что приехал из Джэксонвилла, и ничего подобного, там пока не произошло.

- Не получено ли известие о какой-нибудь неудаче северян, - предположил Уолтер Стэннард, - и флоридцы решились применить к нам насилие?

- Боюсь, что вы правы, - согласился Эдвард Кэррол. - Если северяне действительно потерпели поражение, то эти негодяи вообразят, что им уже нечего бояться эскадры Дюпона и что любое насилие сойдет им с рук.

- Я вспомнил, - сказал Стэннард, - что час тому назад я встретил одного джэксонвиллца, возвращавшегося в город, и он сказал мне, что в Техасе федералистские войска, потерпев серьезное поражение при Вальверде, отброшены милицией Сиблея за Рио-Гранде.

- Ну, так вот почему они так обнаглели, - заключил Кэррол. - Это ясно.

- Значит, войска Шермана и эскадра Дюпона не придут! - вскричала миссис Бербанк.

- Сегодня только двадцать шестое февраля, - оказала Алиса, - а Джилберт писал, что федералисты должны выйти в море не раньше двадцать восьмого числа.

- И потом ведь требуется время, чтобы дойти до устья Сент-Джонса, форсировать вход в реку, преодолеть отмель и подойти к Джэксонвиллу, -

прибавил Стэннард. - На это нужно дней десять.

- Десять дней! - вздохнула Алиса.

- Десять дней! - упавшим голосом проговорила миссис Бербанк. - А до тех пор сколько несчастий может случиться!

Джемс Бербанк не вмешивался в разговор. Он думал, как отнестись к полученной повестке.

Если он не поедет в Джэксонвилл, то не повлечет ли это за собой разбойничье нападение на плантацию, причем власти палец о палец не ударят, чтобы этому помешать? Какая опасность угрожает в таком случае его семье?

Нет, уж лучше самому подвергнуться опасности, рискнуть своей свободой, даже жизнью!

Миссис Бербанк с беспокойством поглядывала на мужа. Она видела, что он переживает сильную душевную борьбу, и не находила в себе смелости спросить о принятом им решении. Да и не одна она, все присутствующие это видели и тоже не решались обратиться к Бербанку.

Внесла ясность маленькая Ди. Она подошла к отцу и взобралась к нему на колени.

- Папа? - спросила она.

- Что тебе, малютка?

- Неужели ты поедешь... к ним... к этим злым людям?

- Да, родная, надо ехать.

- Джемс!.. - с ужасом вскричала миссис Бербанк.

- Ничего не поделаешь, дорогая. Я должен ехать и поеду!

Голос его прозвучал так решительно, что для всех стала ясна бесполезность дальнейшего спора: Бербанк, очевидно, все уже обдумал и взвесил. Жена подошла к нему, крепко обняла его, но отговаривать уже не пыталась. Да и что она могла ему оказать?

- Очень может быть, друзья мои, - заговорил Джемс Бербанк, - что мы и преувеличиваем значение этого ни на чем не основанного вызова. В чем меня могут обвинять? Решительно ни в чем. Разве в том, что я держусь известного образа мыслей? Но ведь за убеждения у нас не судят. Я никогда не скрывал их и, если нужно, выскажу свою точку зрения и теперь перед кем угодно.

- Джемс, мы поедем с тобой, - сказал Эдвард Кэррол.

- Да, верно, мы вас одного в Джэксонвилл не пустим, - прибавил Стэннард.

- Нет, друзья мои, - возразил Джемс Бербанк, - одного меня вызывают повесткой, один я и поеду. Может быть, меня задержат в городе на несколько дней, поэтому вам обоим лучше оставаться в Кэмдлес-Бее. Вам на время моего отсутствия я поручаю свою семью.

- Так ты поедешь, папа! - вскричала Ди.

- Поеду, дочка! - с деланной веселостью отвечал Бербанк. - И если я завтра не вернусь домой к завтраку, то приеду к обеду, и уж во всяком случае вечер мы проведем вместе. Кстати, не купить ли тебе чего-нибудь в Джэксонвилле? Говори, чего бы тебе хотелось? Что тебе привезти оттуда?

- Папа... ты... приезжай только сам поскорее, - пролепетала девочка, выразивши этими словами желание всей семьи.

Бербанк дал распоряжения об охране плантации, необходимой при столь тревожных обстоятельствах, и все разошлись на ночь по своим комнатам.

Ночь прошла спокойно, а на другое утро Джемс Бербанк встал с зарею и пошел на пристань, где и отдал приказание приготовить к восьми часам лодку для поездки в Джэксонвилл.

Когда он возвращался с пристани в Касл-Хаус, к нему подошла Зерма.

- Господин мой, - оказала она, - вы твердо решили ехать? Вы поедете?

- Да, Зерма, окончательно решил. Я должен это сделать во имя общего блага. Понимаешь?

- Да, господин! Если бы вы не поехали, банда Тексара напала бы на Кэмдлес-Бей.

- А этого нужно избежать во что бы то ни стало, - прибавил Бербанк.

- Не позволите ли вы мне ехать с вами?

- Нет, ты должна оставаться в Кэмдлес-Бее при моей жене и дочери. Не покидай их, если им в мое отсутствие будет грозить какая-нибудь опасность.

- О господин, я не отойду от них ни на шаг.

- Не узнала ли ты чего-нибудь нового?

- Особенного ничего. Только вот какие-то подозрительные люди бродят вокруг плантации, можно подумать - лазутчики. По реке в эту ночь шныряла какие-то лодки. Боюсь, не подозревают ли наши враги, что мистер Джилберт служит в армии северян, что он состоит под командой коммодора Дюпона, и не собираются ли его подстеречь, если он вздумает тайно посетить Кэмдлес-Бей.

- Чтобы Джилберт приехал в Кэмдлес-Бей! - вскричал Джемс Бербанк. -

Нет, Зерма, у него достанет здравого смысла, он этого не сделает.

- И все же я боюсь, не подозревает ли чего-нибудь Тексар? - настаивала Зерма. - Говорят, его влияние растет с каждым днем. Когда будете в Джэксонвилле, господин, берегитесь Тексара.

- Ты права, Зерма, нужно остерегаться этой ядовитой гадины. Но я и так осторожен. Если же в мое отсутствие он предпримет что-нибудь против Кэмдлес-Бея...

- О нас не беспокойтесь, господин мой. Берегите только себя. Наши негры все до единого, не щадя себя, встанут грудью на защиту плантации. Они преданы вам всею душою, они вас любят. Я знаю все, что они думают, о чем говорят и как будут действовать. С других плантаций приходили смутьяны подбивать их к бунту против вас, но ваши негры их и слушать не хотели.

Можете вполне положиться на своих невольников, все они считают себя членами вашей семьи.

- Знаю, Зерма, знаю. На это я и рассчитываю.

Джемс Бербанк вернулся в дом. Когда наступило время отъезда, он нежно простился с женой, дочерью и Алисой и обещал им, что будет вести себя на суде осторожно, чтобы не дать повода врагам прибегнуть к насилию. Он, возможно, сегодня же и вернется. Простившись с домочадцами, он уехал. У Джемса Бербанка несомненно были основания опасаться за свою участь. Но несравненно больше волновала его забота о семье, остававшейся в Касл-Хаусе и подвергавшейся там огромной опасности.

Уолтер Стэннард и Эдвард Кэррол проводили отъезжающего до пристани;

там, дав им последние распоряжения, Бербанк сел в лодку, которая, подгоняемая легким юго-восточным ветерком, стала удаляться от пристани.

В исходе десятого часа Джемс Бербанк вышел на берег в Джэксонвилле.

На пристани было мало народу, только какие-то иностранные матросы хлопотали над разгрузкой только что пришедших барок. Джемса Бербанка никто не видел, никто не узнал, и он спокойно отправился к своему джэксонвиллскому знакомцу, мистеру Гарвею, который жил на другом конце гавани.

Увидев Бербанка, Гарвей удивился и обеспокоился. Он не ожидал, что Джемс Бербанк подчинится вызову и явится в Джэксонвилл, да и никто во всем городе не ожидал этого. Зачем Бербанка вызывали, Гарвей не знал. Возможно, что, уступая общественному мнению, хотели потребовать от него объяснений, выяснить позицию, занятую им с начала войны, в связи с его взглядами на рабовладение, которые он никогда не скрывал. Быть может, его собирались даже удержать в городе в качестве заложника, как богатейшего плантатора Флориды и сторонника северян. По мнению Гарвея, лучше было бы Бербанку не приезжать, а раз уж он приехал, то поскорее возвращаться обратно, благо об его приезде еще никому не было известно.

Но Джемс Бербанк не пожелал уезжать. Он хотел выяснить положение, узнать, чего ему следует опасаться, к чему быть готовым. И он это узнает.

Затем Бербанк задал своему знакомцу несколько существенных при данной ситуации вопросов.

Не смещены ли прежние должностные лица и не заменены ли они вожаками мятежников?

Нет еще, но положение их становится с каждым днем все более шатким, и это может произойти при первой же вспышке мятежа.

Правда ли, что Тексар играет какую-то роль в ожидаемых беспорядках?

Правда, и все на него смотрят как на вожака партии флоридских рабовладельцев. Он со своими единомышленниками будет вскоре хозяйничать в городе.

Подтвердились ли слухи о недавних крупных военных событиях?

Подтвердились. Сделаны дополнения к органическому статуту Южных штатов.

Состав правительства окончательно установлен. 22 февраля Джефферсон Дэвис утвержден президентом, а вице-президентом Стефенс, оба на шесть лет.

Конгресс заседает в Ричмонде и состоит из двух палат. Через три дня после его открытия Джефферсон Дэвис внес законопроект об обязательной воинской повинности. За это время конфедераты одержали в нескольких местах победы, не имеющие, впрочем, особого значения. Говорят, однако, что 24-го числа значительная часть армии Мак Клеллана проникла за верховья Потомака и южане вынуждены были очистить Колумбус. На Миссисипи ожидается большое сражение, в котором сепаратисты должны встретиться с войсками генерала Гранта.

А что с эскадрой коммодора Дюпона? Она ведь должна была подойти к устью Сент-Джонса?

Ходят слухи, что недели через полторы она сделает попытку прорваться в Сент-Джонс. Тексар и его сторонники должны поторопиться захватить власть в свои руки, иначе им, пожалуй, не удастся расправиться со своими врагами.

Таково было положение дел в Джэксонвилле. История с Бербанком могла лишь ускорить развязку.

К одиннадцати часам Джемс Бербанк прямо из дома Гарвея отправился на площадь, где находилось здание суда. На улицах царило большое оживление.

Народ толпами валил на площадь. Чувствовалось, что это дело, само по себе незначительное, может вызвать самые плачевные последствия.

На площади перед зданием суда уже успела собраться большая разношерстная толпа. Тут были и белые, и метисы, и негры; шум стоял невообразимый. В самое здание суда могли проникнуть сравнительно немногие, и эти немногие были по большей части из сторонников Тексара. С ними вместе в здание суда протиснулись, правда, и люди порядочные, противники всяческих насилий, но они были в меньшинстве и не могли дать серьезный отпор бунтарям, стремившимся к свержению законных властей Джэксонвилла.

Бербанка сейчас же узнали, как только он показался на площади.

Послышались угрожающие возгласы. Но это оказалось ему только на руку. Его поспешили окружить несколько смелых и честных граждан, не желавших допускать насилия над беззащитным и вдобавок всеми уважаемым человеком.

Явившись по требованию властей, Бербанк выказал и достоинство и твердость.

Он заслужил, чтобы к нему отнеслись справедливо и с должным уважением.

Пройдя беспрепятственно сквозь толпу на площади, Джемс Бербанк вступил в судебную палату и остановился перед судейским столом, куда был вызван без всякого к тому законного основания.

Судьи уже сидели на своих местах. Все это были люди умеренные, честные, пользовавшиеся вполне заслуженным уважением. Каким только обвинениям я угрозам не подвергались они с начала войны с северянами! Сколько мужества и энергии потребовалось им, чтобы оставаться на своем посту... Если до сих пор им и удавалось противиться всем нападкам мятежников, то потому лишь, что вопрос о рабовладении не стоял во Флориде так остро, как в других Южных штатах. Сепаратистские настроения в стране, однако, постепенно усиливались. А с ним росло с каждым днем и влияние смутьянов, авантюристов и бродяг, наводнявших графство. И если судьи вызвали Бербанка на суд по доносу одного из их главарей, испанца Тексара, то лишь уступая давлению бунтовщиков.

Часть джэксонвиллцев, толпившихся в зале суде, встретила владельца Кэмдлес-Бея одобрительным шепотом, другая - враждебным. Однако шепот этот вскоре смолк. Джемс Бербанк стоял перед судьями; уверенно глядя на них, как человек, не знающий страха; И не дожидаясь обычных вопросов, произнес твердым голосом:

- Вы вызывали Джемса Бербанка. Он перед вами.

Ответив коротко и просто на ряд формальных вопросов, которыми обычно начинается всякий допрос, Бербанк спросил:

- В чем же меня обвиняют?

- В произнесении речей и, быть может, даже в совершении действий, противных установившимся политическим взглядам штата Флориды, - заявил председатель.

- И кто обвиняет меня? - осведомился Бербанк.

- Я! - воскликнул кто-то.

То был Тексар. Джемс Бербанк узнал его по голосу, но даже не обернулся и лишь с презрением пожал плечами.

Приспешники Тексара тем временем словами и жестами подстрекали своего главаря.

- Прежде всего, - продолжал испанец, - я обвиняю Джемса Бербанка в том, что он унионист. Уже одно его присутствие в конфедератском штате оскорбительно. Если он северянин по происхождению и по образу мыслей, то почему он не уедет на Север?

- Я живу во Флориде - мне так угодно, - ответил, не оборачиваясь к Тексару, Джемс Бербанк. - Двадцать лет уж прожил я в графстве Дьювал. Если я не здешний уроженец, то во всяком случае каждому известно, откуда я явился, чего нельзя сказать о некоторых людях с темным прошлым, живущих неизвестно где и частная жизнь которых заслуживает несомненно гораздо большего внимания суда, нежели моя.

Это явно был камень в огород Тексара, но тот ничуть не смутился.

- Ну, а дальше что? - спросил Бербанк.

- Дальше? - отвечал испанец. - Дальше я обвиняю Джемса Бербанка в том, что он, будучи аболиционистом, ведет аболиционистскую пропаганду в штате, который стремится сохранить невольничество и граждане которого готовы пролить свою кровь, чтобы отразить нашествие северян.

- Джемс Бербанк, - сказал судья, - при нынешнем положении вещей это очень серьезное обвинение, и я просил бы вас отвечать на него обстоятельно.

- Мой ответ, сударь, будет несложен, - отвечал Бербанк. - Никакой пропаганды я никогда не вел и не поведу. Обвинение это совершенно ложно.

Что касается моего мнения о рабовладении, то я его отнюдь не скрываю. Да, я аболиционист! Да, я глубоко сожалею о братоубийственной войне, вспыхнувшей между Севером и Югом. Да, я боюсь, что Югу придется перенести тяжкие бедствия, от которых он не скоро оправится, и в интересах самих южан я бы желал, чтобы они избрали иной путь и не затевали бы войны, противоречащей здравому смыслу и совести. Со временем, граждане, вы сами оцените мои слова, как и вообще слова всех тех, которые удерживали вас от безумного шага. Когда реформа созреет, безумие ей противиться.

Да, наконец, и само по себе отделение Юга от Севера есть тяжкое преступление против общего нашего американского отечества. Ни здравый смысл, ни справедливость, ни даже сила не на вашей стороне, и вам не удастся свершить это преступление.

Слова эти были встречены сперва одобрительным ропотом, но затем поднялись неистовые крики. Большинству присутствующих - людям без чести и совести - речь Бербанка пришлась не по вкусу.

Судье лишь с трудом удалось водворить тишину, и Джемс Бербанк продолжал:

- Пусть мне предъявят теперь обвинение в каком-нибудь проступке, а не в том, что я придерживаюсь известного образа мыслей. Тогда я сумею возразить своему обвинителю.

Бербанк держался с таким достоинством, что судьи почувствовали себя очень неловко. За Джемсом Бербанком они не знали ни одного проступка. И роль их должна была свестись к тому, чтобы позволить предъявить Бербанку обвинение, подкрепленное доказательствами, если таковые найдутся.

Тексар понял, что должен точнее формулировать свое обвинение, если хочет достигнуть цели.

- Ладно! - сказал он. - Хотя я и не согласен с тем, что можно допускать свободу мнений в таких существенно важных вопросах, из-за которых вся страна готова пролить свою кровь, но если Джемс Бербанк считает себя вправе держаться своего мнения по этим вопросам, если он, как утверждает, воздерживается при этом от вербовки единомышленников, то почему бы ему не воздержаться и от сношений с врагом, стоящим у самых границ Флориды?

Связь с федералистами при данных обстоятельствах была тяжким обвинением. И присутствующие заволновались. Но одного голословного заявления было все-таки мало, нужны были факты.

- Вы утверждаете, что я нахожусь в преступных сношениях с неприятелем?

- переспросил Джемс Бербанк.

- Да, утверждаю, - ответил Тексар.

- Объяснитесь в таком случае точнее. Я этого требую.

- Извольте, - сказал Тексар. - Три недели тому назад из армии федералистов или, может быть, с эскадры Дюпона к Джемсу Бербанку послан был гонец. Его проследили от границы Флориды до Кэмдлес-Бея и от плантации обратно до границы. Станете ли вы это отрицать?

Речь, очевидно, шла о гонце, доставившем письмо от Джилберта. Шпионам Тексара удалось его выследить. Обвинение на этот раз основывалось на факте, и все с нетерпением ждали, что ответит Джемс Бербанк.

Но он не подумал запираться.

- Правда, ко мне в это время приходил человек, - сказал он. - Но человек этот вовсе не был гонцом из армии, он просто принес мне письмо от моего сына...

- От вашего сына! - вскричал Тексар. - А сын ваш служит в армии унионистов и, быть может, идет сейчас в первых рядах врагов, подступающих к границе Флориды!

Эти слова были сказаны с такою силой, что потрясли присутствующих.

Джемс Бербанк признался уже, что получил письмо от сына. Если он подтвердит еще, что сын его служит в войсках федералистов, как сможет он оправдаться от обвинения в тайных сношениях с неприятелем?

- Желаете вы объяснить факты, касающиеся вашего сына? - спросил председатель.

- Нет, сударь, - решительно отвечал Джемс Бербанк, - не желаю.

Насколько мне известно, ведь речь идет не о моем сыне, а обо мне. Меня обвиняют в сношениях с федералистской армией. Я это отрицаю и предлагаю моему обвинителю, действующему исключительно из личной вражды ко мне, представить доказательства.

- Он, значит, сознается, что его сын сражается в рядах федералистов! -

вскричал Тексар.

- Мне не в чем сознаваться, решительно не в чем, - ответил Бербанк. -

Это вам надлежит доказать свое обвинение.

- Хорошо же, - вскричал Тексар, - я берусь его доказать. Через несколько дней я добуду факты, которых от меня требуют, а раз они будут налицо...

- Раз они у вас будут, - перебил испанца судья, - мы немедленно приступим к их обсуждению. Пока же я положительно не вижу, в чем, собственно, можно обвинить Джемса Бербанка.

Своим решением судья доказал, что он человек честный и беспристрастный.

Он был, конечно, прав по существу, но большинство присутствующих, враждебно настроенных против владельца Кэмдлес-Бея, не хотело этого признать. Сторонники Тексара громко роптали. Тексар это заметил и, оставив в покое молодого Бербанка, обрушился снова на его отца.

- Да, - повторил он, - я докажу несомненными фактами, что Джемс Бербанк находится в преступных сношениях с неприятелем, готовым вторгнуться в нашу страну. Но и помимо того, образ мыслей, которого Джемс Бербанк открыто держится, представляет общественную опасность. А потому от имени всех рабовладельцев Флориды, не желающих подчиняться игу Севера, я требую, чтобы Джемс Бербанк был взят под стражу...

- Да!.. Да!.. Арестовать его!.. - закричали сторонники Тексара, тогда как благожелательно настроенная часть публики тщетно пыталась протестовать против такого ни на чем не основанного требования.

Судья с большим трудом водворил спокойствие, и Джемс Бербанк возразил:

- Во имя права и справедливости я решительно протестую против произвола, на который толкают правосудие. Я никогда не скрывал, что я убежденный аболиционист. Но в нашей свободной стране существует свобода мнений. Закон не может покарать меня за то, что им не запрещается и что поэтому не является преступлением.

Послышались возгласы одобрения, на этот раз более дружные. Тогда Тексар, видя, что его стрелы не попадают в цель, бросил вдруг Джемсу Бербанку совершенно неожиданный вызов.

- Ну, что же, - сказал он, - если вы такой ярый противник рабовладения,

- докажите это на деле: освободите своих невольников.

- Я так и сделаю, когда наступит благоприятный момент, - ответил Бербанк.

- А когда этот момент наступит? Не тогда ли, когда унионисты овладеют Флоридой? - подхватил Тексар. - Чтобы согласовать свои мнения с поступками, вы дожидаетесь солдат Шермана и матросов Дюпона, а без них не решаетесь! Что же! В этом сказывается ваше благоразумие и... трусость.

- Трусость? - с негодованием вскричал Джемс Бербанк, не догадываясь, что это просто ловушка.

- Да, трусость, - повторил Тексар. - Иначе как же объяснить, что вы думаете так, а поступаете по-иному? Право, можно подумать, что вы просто заигрываете с северянами, предусмотрительно стараетесь заручиться среди них популярностью. На деле же вы самый обыкновенный рабовладелец, не желающий поступаться своими выгодами, как и все мы грешные!

Жюль Верн - Север против Юга. 1 часть., читать текст

См. также Жюль Верн (Jules Verne) - Проза (рассказы, поэмы, романы ...) :

Север против Юга. 2 часть.
При этом оскорблении Джемс Бербанк гордо выпрямился и кинул на своего ...

Север против Юга. 3 часть.
- Канонерки стоят... остановились перед отмелью... Неужели же отмель т...