Жюль Верн
«Приключения капитана Гаттераса (Les Aventures du capitaine Hatteras). 8 часть.»

"Приключения капитана Гаттераса (Les Aventures du capitaine Hatteras). 8 часть."

- Разве до сих пор я мы жертвовал всем?

- Нет, Гаттерас, вы не жертвовали своими личными предубеждениями, и в настоящую минуту вы готовы отвергнуть средства, необходимые для того, чтобы подняться к полюсу.

- Вы говорите, ответил Гаттерас,- о шлюпке, об этом человеке...

- Будем говорить, Гаттерас, хладнокровно. Очень может быть, что берег, на котором мы провели зиму, вовсе и не тянется к северу на протяжении шести градусов, оставшихся нам до полюса. Если приведшие вас сюда указания оправдаются, то летом мы должны встретить на пути обширное, свободное от льдов море. Теперь я спрошу вас: что мы будем делать в виду свободного от льдов и благоприятного для плавания арктического океана, если у нас не окажется средств переплыть его?

Гаттерас ничего не ответил.

- Неужели вы хотите в нескольких милях остановиться от северного полюса, за неимением средств достигнуть его?

Гаттерас опустил голову на руку.

- A теперь, продолжал доктор,- взглянем на вопрос с его нравственной стороны. Я понимаю, что каждый англичанин для славы своего отечества готов пожертвовать жизнью и состоянием. Но если шлюпка, сволоченная из нескольких досок, взятых с американского судна, с корабля, потерпевшего крушение и поэтому не имеющего никакой ценности,- если такая шлюпка, говорю я, пристанет к неизвестному берегу или пройдет неизследованный океан, то неужели это может умалить славу совершенного открытия? Если-бы вы нашли на этих берегах брошенный экипажем корабль, неужели вы поколебались-бы воспользоваться им? Разве не главе экспедиции принадлежит вся честь? Теперь я спрошу у вас: не будет-ли такая шлюпка, построенная четырьмя англичанами и управляемая экипажем, состоящим из четырех англичан, вполне английской шлюпкой, от киля до палубы?

Гаттерас молчал.

- Если говорить откровенно,- продолжал доктор: вас смущает не шлюпка, а Альтамонт.

- Да, доктор,- отвечал капитан. Я ненавижу этого американца, которого судьба натолкнула на мой путь, чтобы...

- Чтобы спасти нас!

- Чтобы погубить меня! Мне кажется, что он глумится надо мною, распоряжается здесь как хозяин и воображает себе, будто он разгадал мои планы и держит в своих руках мою судьбу. Не вполне-ли он высказался, когда дело коснулось о названии вновь открытых земель? Объяснил-ли он когда-нибудь, какие причины привели его сюда? Вы никогда не разубедите меня в том, что этот человек не стоит во главе экспедиции, снаряженной правительством Соединенных Штатов...

- Допустим, что и так, Гаттерас; но где-же доказательства, что экспедиция эта старалась подняться к полюсу? Разве Америка, подобно Англии, не в праве сделать попытку к открытию северо-западного пролива? Во всяком случае, Альтамонт ничего не знает о ваших намерениях потому что ни Джонсон, ни Бэлль, ни я, ни вы ни одним словом не промолвились ему об этом.

- Так пусть он никогда и не знает их!

- Под конец он их узнает; не можем-же мы бросить его здесь.

- Почему?- с некоторым раздражением спросил капитан. Разве он не может остаться в форте?

- Он не согласится на это, Гаттерас. К тому-же, оставить здесь Альтамонта и не быть уверенным, что мы найдем его по возвращении - это более чем неблагоразумно: это безчеловечно. Альтамонт отправится, он должен отправиться с нами! Но как в настоящее время не следует сообщать ему того, о чем он быть может, и не думает, то мы ничего не скажем ему к построим шлюпку под предлогом осмотра берегов вновь открытой земли.

Гаттерас долго не решался.

- A если он не согласится пожертвовать своим кораблем?- спросил наконец он.

- Тогда придется воспользоваться правом сильнейшаго. Вы построите шлюпку без его согласия и требовать чего-бы то ни было он не будет иметь права.

- Дай-то Бог, чтобы оне не согласился!- вскричал Гаттерас.

- Надо спросить его. Я беру это на себя.

Действительно, в тот-же вечер, за ужином, доктор повел речь о предполагавшихся летом экскурсиях и о гидрографической съемке берегов.

- Полагаю, Альтамонт,- сказал он,- что вы отправитесь с нами?

- Само собою разумеется,- ответил Альтамонт; - надобно-же знать, как далеко простирается земля Новой Америки.

Гаттерас пристально посмотрел на своего соперника.

- Для этого,- продолжал Альтамонт,- можно разобрать Porpoise: из неё выйдет прекрасная, прочная шлюпка.

- Слышите, Бэлль,- с живостью сказал доктор. Завтра-же примемся за дело.

XV.

Северо-западный проход.

На следующий день Бэлль, Альтамонт и доктор отправились к Porpoise'у. В дереве не было недостатка; старая шлюпка трехмачтового судна, с высаженным льдинами днищем, доставила существеннейшие части для новой шлюпки. Плотник немедленно приступил в делу. Необходимо было построить прочную лодку, достаточно однакож легкую для того, чтобы ее можно было везти на санях.

В последних числах мая температура поднялась; термометр стоял на точке замерзания; на этот раз весна возвратилась уже окончательно и путешественники должны были поснимать свою зимнюю одежду. Перепадали частые дожди; вешния воды каскадами стремились по малейшим отлогостям почвы.

Гаттерас не мог не радоваться оттепели. Свободное море являлось для него вопросом о собственной его свободе.

Он надеялся вскоре убедиться, ошибались или нет его предшественники на счет существования полярного бассейна. От этого зависел успех его предприятия.

- Очевидно, свободное море существует. Если океан очистится от льдов в бухте Виктории, то от них очистится и его южная часть до Нового Корнваллиса и канала Королевы. Таким видели море Пенни и Бальчер и, конечно, ошибиться они не могли.

- Я такого-же мнения, Гаттерас,- ответил доктор,- тем более, что нет поводов сомневаться в истинности показаний этих знаменитых мореплавателей... Их открытия тщетно пытались объяснить действием миража. В своих показаниях они слишком положительны, слишком уверены в действительности приводимых ими фактов.

- Я всегда был такого-же мнения,- сказал Альтамонт, принявший участие в разговоре. Полярный бассейн простирается не только на запад, но и на восток.

- Действительно такое предположение весьма возможно,- заметил Гаттерас.

- И даже необходимо,- ответил Альтамонт,- потому что свободное море, виденное капитанами Пенни и Бельчером у берегов Земли Гриннеля, было видно также Мортоном, лейтенантом Кэна, в проливе, носящем имя этого отважного ученаго.

- Мы здесь не в проливе Кэна,- сухо заметил Гаттерас,- следовательно, проверить факт этот не можем.

- По меньшей мере, его можно допустить,- сказал Альтамонт.

- Конечно,- добавил доктор, желавший избежать бесполезных пререканий. Мнение Альтамонта вполне правильно, и если только соседния земли не расположены особенным образом, то одинаковые явления должны повториться под одинаковыми широтами. Поэтому я думаю, что свободное море простирается и на запад, и на восток.

- Во всяком случае, это для нас не представляет большого значения,- ответил Гаттерас.

- Я не скажу этого, Гаттерас,- возразил Альтамонт, раздраженный притворным спокойствием капитана. Со временем это может иметь для вас некоторое значение.

- Но когда-же?

- Когда станем думать о возвратном пути.

- О возвратном пути!- вскричал Гаттерас. A кто думает об этом?

- Никто,- ответил Альтамонт,- но я полагаю, что где нибудь мы должны же остановиться.

- Где именно?- спросил Гаттерас.

В первый еще раз такой вопрос был прямо поставлен Альтамонту. Доктор отдал-бы одну руку на отсечение, лишь-бы только прекратить этот разговор.

Так как Альтамонт не отвечал, то капитан повторил свой вопрос.

- Где именно?- настаивал он.

- Там, где мы будем скоро,- спокойно ответил Альтамонт.

- Но кому же это известно?- воскликнул весело доктор.

- И так, я полагаю,- продолжал Альтамонт,- что, при желании воспользоваться полярным бассейном для возвратного пути, мы должны-бы попытаться проникнуть в пролив Кэна, который прямо приведет нас в Баффиново море.

- Вы полагаете?- насмешливо спросил Гаттерас.

- Да, полагаю. Я думаю также, что если-бы полярные моря сделались когда-либо доступными, то в них стали-бы отправляться этою дорогою, как кратчайшею. Открытие доктора Кэна - великое открытие!

- Будто?- сказал Гаттерас, до крови кусая себе губы.

- Отрицать этого невозможно, за каждым должно признать его заслугу, сказал доктор.

- Не говоря уже о том,- продолжал упрямый американец,- что до этого знаменитого мореплавателя никто так далеко не подвигался на север.

- Мне приятно было-бы думать" - ответил капитан,- что в настоящее время англичане подвинулись дальше его.

- А американцы?- воскликнул Альтамонт.

- Американцы?- проронил Гаттерас.

- Разве я не американец?- гордо сказал Альтамонт.

- Вы человек,- едва сдерживаясь, сказал Гаттерась,- вы человек, ставящий на одну доску как случай, так и познания. Ваш американский капитан далеко подвинулся на север, но только случай...

- Случай,- вскричал Альтамонт.- И вы осмеливаетесь говорить, что Кэн обязан этим великим открытием не своей энергии, не своему знанию?

- Я говорю,- отвечал Гаттерас, что имя Кэна не должно произносить ни в стране, прославленной Парри, Франклином, Россом, Бельчером, Пенни, ни в морях, приведших англичанина Мак-Клюра к северо-западному проливу...

- Мак-Клюра?- с живостью возразил Альтамонт.- Вы упоминаете об этом человеке и возстаете против случайностей? Разве успехом своим Мак-Клюр не был обязан только случаю?

- Нет,- вскричал Гаттерас,- нет, не случаю, а своему мужеству и той настойчивости, с какой он провел четыре зимы среди льдов...

- Еще бы!- ответил Альтамонт.- Его затерло льдами, возвратный путь был невозможен и Мак-Клюр кончил тем, что бросил свой корабль Investigaior и возвратился в Англию.

- Друзья мои... сказал доктор.

- Впрочем,- перебил его Альтамонт,- оставим в стороне личности и рассмотрим только полученные результаты. Вы говорите о северо-западном проливе, но ведь пролив этот еще нужно открыть!

При этих словах Гаттерас в волнении вскочил с места.

Доктор снова вмешался в разговор.

- Вы неправы, Альтамонт,- сказал он.

- Я остаюсь при моем мнении,- ответил упрямый американец:- северо-западный пролив еще не открыт, или, если хотите, его еще надо пройти. Мак-Клири не прошел его, и никогда ни одно судно, отправившееся из Берингова пролива, не приходило еще в Баффиново море!

Собственно говоря, это было справедливо.

Однакож Гаттерас быстро поднялся с своего места и вскричал:

- Я не дозволю, чтобы в моем присутствии оспаривали славу английского капитана.

- Вы не дозволите! - вскакивая со скамьи, ответил Альтамонгь. Но факты на лицо, попробуйте опровергнуть их.

- Милостивый государь!- вскричал побледневший от гнева Гаттерас.

- Друзья мои,- сказал доктор,- успокойтесь! Мы рассуждаем о научном факте.

- Я вам расскажу факты!- вскричал Гаттерас с угрозой.

- Я тоже,- ответил Альтамонт.

Джонсон и Бэлль не знали, что им делать.

- Господа,- с достоинством сказал Клоубонни,- я требую слова! Факты, о которых идет речь, известны мне столько же, сколько и вам, быть может, даже лучше чем вам, и полагаю, вы согласитесь, что я могу говорить о них беспристрастно.

- Да, да!- сказали Бэлль и Джовсон, опасавшиеса оборота, который принимал разговор, и образовавшие благоприятное доктору большинство.

- Говорите,- сказаль Альтамонт.

Гаттерас сел на свое место и, кивнув головою в знак согласия, скрестил руки на груди. Доктор принес какую-то карту.

- Вот карта полярных морей,- сказал он,- проследим по ней путь капитана Мак-Клюра.

Клоубонни разложил на столе одну из превосходных карт, изданных по распоряжению адмиралтейства, на которой были обозначены все новейшие открытия, произведенные в полярных морях.

Затем он, продолжал:

- Вам известно, что в 1848 г. два корабля: Herald, под начальством капитана Келлета, и Plover, под командою капитана Мура, были отправлены в Берингов пролив, для отыскания экспедиции Франклина. Поиски их не увенчались успехом. В 1850 году с ними соединился Мак-Клюр, командовавший кораблем Investigator, на котором этот офицер совершил плавание, под начальством Джемса Росса. За ним следовал его начальник, капитан Коллинсон, находившийся на борте корабля Enterprise. Но Мак-Клюр пришел на место раньше Коллинсона и, по прибытии в Берингов пролив, объявил, что ждать его не станет, отправится дальше под своею личною ответственностью и - слушайте, Альтамонт - откроет или Франклина, или северо-западный пролив.

Альтамонт не возражал.

- 5-го августа 1850 года,- продолжал доктор,- Мак-Клюр отправился в восточные моря почти неизследованными путями. Посмотрите: на карте едва обозначены берега материка. 30-го августа этот молодой офицер увидел мыс Баттерста, открыл землю Беринга, которая, как он убедился впоследствии, составляла часть земли Бэнкса, и, наконец, землю Принца Альберта. Тогда Мак-Клюр смело вошел в длинный пролив, разделяющий эти два большие острова, и назвал его проливом Принца Уэльскаго. Войдите в пролив мысленно с этим отважным мореплавателем. Мак-Клюр имел надежду - вполне основательную однакож - проникнуть в пройденный нами бассейн Мельвиля; но в конце пролива льды стали ему непреодолимою преградою. Мак-Клюр должен был провести там зиму с 1850 на 1851 г., втечении которой он сделал поездку по льдам с целью убедиться, действительно-ли этот пролив соединяется с проливом Мельвиля.

- Да,- сказал Альтамонт,- но пролив он не прошел.

- Погодите,- ответил доктор.- Во время этой зимовки, офицеры Мак-Клюра изследовали близь лежащие материки: Кресуэль - землю Беринга; Гасуэльт - землю Принца Альберта, на юге, и Уйнниэт - мыс Уолькера, за севере. В июле месяце, при первых оттепелях, Мак-Клюр вторично попытался войти в бассейн Мельвиля, приблизился к нему на двадцать мил - всего на двадцать миль!- но ветрами его отбросило к югу и преодолеть всех представившихся ему препятствий он не мог. Тогда Мак-Клюр решился спуститься проливом Принца Уэльского, обогнул землю Бэнкса и попытался сделать на западе то, в чем не успел на востоке. 18-го числа он находился в виду мыса Келлета, 19-го - в виду мыса принца Альберта, двумя градусами выше, затем после страшной борьбы с ледяными горами, Мак-Клюр остановился в протоке Бэнкса, при входе в сеть проливов, ведущих в Баффиново море.

- Но пройти их он не мог,- заметил опять американец.

- Погодите, Альтамонт; будьте терпеливы, как Мак-Клюр. 26-го сентября капитан стал на зимовку в заливе Милосердия, в северной части земли Бэнкса, где и пробыл до 1852 года. Настал апрель месяц; у Мак-Клюра оставалось съестных припасов на восемнадцать месяцев. Не желая возвращаться назад, он на санях проехал пролив Бэнкса и достиг острова Мельвиля. Здесь Мак-Клюр надеялся найти у берегов суда, которые капитан Аустин отправил навстречу к нему, Мак-Клюру, Баффиновым морем и проливом Ланкастера. 28-го апреля Мак-Клюр вошел в Зимнюю Гавань (Winter-Harbour), в которой Парри провел три зимы. Никаких кораблей там не было. Но капитан нашел в одном каменном столбе документ, который удостоверял, что Мак-Клинток, лейтенант Аустина, прошел это место в истекшем году. Другаго это привело бы в отчаяние, но Мак-Клюр не унывал. На всякий случай, он оставил в том же столбе документ, в котором заявлял о своем намерении, чрез пролив Ланкастера и Баффиново море, возвратиться в Англию открытым им северо-западным проливом. Если о нем не будет вестей, то это будет значить, что его отнесло к северу или к западу от острова Мельвиля. Затем Мак-Клюр, не теряя мужества, возвратился в залив Милосердия, где и провел третью зиму с 1852 на 1853 г.

- Никогда не сомневаясь в мужестве Мак-Клюра, я сомневался, однакож, в его успехе,- сказал Альтамонт.

- Позвольте, дружище,- ответил доктор.- В марте месяце, по причине суровой зимы и недостатка дичи, будучи вынужден выдавать людям две трети рационов, Мак-Клюр решился отправить в Англию половину своего экипажа, или Баффиновым морем, или рекою Меккензи и Гудсоновын заливом. Другая половина экипажа должна была привести Investigator в Европу, для чего Мак-Клюр выбрал из своих матросов самых слабых, для которых четвертая зимовка могла бы оказаться гибельною. Все было готово для отъезда, назначенного на 15-е число апреля, как вдруг, прогуливаясь однажды по льду с свои? лейтенантом Кресуэлем, Мак-Клюр увидел бежавшего к нему и жестикулировавшего человека. То был Пим, лейтенант капитана Келлета, с корабля Herald, того самого Келлета, которого - как я уже вам сказал - Мак-Клюр оставил в Беринговом проливе два года тому назад. По прибытии в Зимнюю Гавань, Келлет нашел документ, оставленный там Мак-Клюром. Узнав, таким образом, что последний находится в заливе Милосердия, капитан Келлет отправил своего лейтенанта Пима к бесстрашному молодому человеку. Лейтенанта сопровождал отряд матросов с корабля Herald; в этом отряде находился французский мичман де-Брэ, служивший в качестве волонтера в штабе капитана Келлета. Вы не сомневаетесь насчет этой встречи наших соотечественников?

- Нисколько,- ответил Альтамонт.

- Заметьте; если свести открытия Парри с открытиями Мак-Клюра, то окажется, что северные берега Америки обойдены.

- Не одним, однакож, кораблем,- ответил Альтамонт.

- Но зато одним и тем-же человеком. Но дальше. Мак-Клюр отправился к капитану Келлету на остров Мельвиля и в двенадцать дней прошел сто семьдесят миль, отделявших залив Милосердия от Зимней Гавани. Согласившись с капитаном Herald'а относительно присылки к нему больных, Мак-Клюр возвратился на свой корабль. На месте Мак-Клюра другие сочли-бы, что ничего больше не остается делать, но бесстрашный молодой человек решился еще раз попытать счастия. Его лейтенант Кресуэль - обращаю на это ваше внимание - сопровождавший больных с корабля Investigator, покинул залив Милосердия, дошел до Зимней Гавани и, пройдя по льдам сто пятьдесят миль, 2-то июня добрался до острова Бичи и, несколько дней спустя, с двенадцатью матросами поднялся на борт корабля Phenix.

- Я служил тогда на Phenix'е под начальством капитана Ингльфильда, с которым мы возвратились в Европу,- сказал Джонсон.

- 7-го октября 1853 года,- продолжал доктор,- Кресуэль прибыл в Лондон, пройдя весь путь от Берингова пролива до мыса Прощания.

- Прийти с одной стороны, выйти - с другой, разве это не значит пройти?- сказал Гаттерас.

- Да,- ответил Альтамонт,- совершив, однакож, по льдам путь в четыреста семьдесят миль.

- Что-ж из этого?

- В этом вся суть дела,- вскричал Альтамонт. Спрашиваю вас: судно Мак-Клюра прошло пролив или нет?

- Нет,- ответил доктор,- потому что после четвертой зимовки Мак-Клюр принужден был бросить свой корабль среди льдов.

- В морском путешествии, не человек, а корабль должен проходить. Если когда нибудь северо-западный пролив сделается доступным, то проходить его станут корабли, а не люди. Необходимо поэтому, чтобы переезд был совершен судном или, за неимением судна, шлюпкою.

- Шлюпкою?- вскричал Гаттерас, приняв эти слова за намек.

- Альтамонт,- поспешил вставить доктор,- вы придираетесь к словам, мы все не считаем вас правым.

- Это очень не трудно для вас, господа,- ответил Альтамонт;- вас четверо, а я один. Но это не помешает мне остаться при моем мнении,

- И оставайтесь при нем,- вскричал Гаттерасс,- да только постарайтесь, чтобы никто не знал этого вашего мнения.

- По какому праву вы выражаетесь таким образом,- вспылил Альтамонт.

- По праву капитана!- надменно ответил Гаттерас.

- Разве я подчинен вам?- спросил Альтамонт.

- Без всякого сомнения. И горе вам, если...

Доктору и Джонсону едва удалось развести их.

Но после двух-трех ласковых слов, Альтамонт, насвистывая национальную песенку "Jankee doodle", лег на свою койку и по-видимому уснул.

Гаттерас вышел из дона и большими шагами стал ходить на открытом воздухе. Через час он возвратился в комнату и лег, тоже не сказав ни слова.

XVI.

Полярная Аркадия.

29-го мая солнце в первый раз совсем не зашло: она только слегка коснулось своим диском линии горизонта и тотчас-же опять всплыло на небосклон. Начинался период дней, длящихся по двадцать четыре часа, На другой день лучезарное светило появилось окруженное великолепным кольцом, сверкавшим всеми цветами радуги. Такого рода феномены повторялись часто, они постоянно обращали на себя внимание доктора, отмечавшего час их появления, их размеры и вид. Но феномен, который он наблюдал в этот день, представлял своею эллиптическою формою явление довольно редкое.

Вскоре появились крикливые стаи птиц; драхвы и канадские гуси прилетели из далекой Флориды и Арканзаса и с удивительною быстротою направлялись к северу. Доктор застрелил нескольких из них, а также трех или четырех журавлей и одного аиста.

Снега таяли повсюду под лучами солнца, чему не мало содействовала морская вода, выступавшая на ледяных полянах из отдушин проделанных тюленями. Смешавшись с морскою водою, снег образовал собою какую-то грязную массу, известную у путешественников в арктических странах под именем "месива".

Доктор опять принялся за свои посевы, так как в семянах у него не было недостатка. Он очень изумился, заметив, что между просохшими камнями начал уже показываться особый род щавеля. Клоубонни не мог вдоволь надивиться творческим силам природы, для проявления которых требовалось так мало. Посеянный им крес-салат через три недели дал молодые побеги около десяти линий длины.

Кустарные растения робко стали выкидывать свои крошечные, светло-розовые, жиденькие и бледные цветочки; казалось, неумелая рука подлила в их окраску слишком много воды. Словом, флора Новой Америки оставляла желать очень многаго. Во всяком случае чрезвычайно отрадно было взглянуть на эту скудную и робкую растительность, это посильное произведение слабых лучей солнца, последнюю мысль Провидения, почти забывшего далекие полярные страны.

Наконец, установилась действительно теплая погода; 15-го июня термометр показывал пятьдесят семь градусов выше нуля(+14° стоградусника). Страна преобразилась, безчисленное множество потоков стремилось с пригреваемых солнцем возвышений; лед растрескался, и важный вопрос о свободном море должен был вскоре разрешиться. В воздухе стоял гул от падения лавин, низвергавшихся с гор в глубокие долины. Треск ледяных полей сливался в оглушительный шум.

Путешественники сделали экскурсию к острову Джонсона. В сущности это был ничтожный островок, пустынный и бесплодный; тем не менее, Джонсон был в восторге, что его имя связано с этою затерявшеюся среди океана скалою. Он непременно хотел начертать свое имя на одном высоком утесе, и чуть было не свернул себе при этом шею.

Во время своих прогулок Гаттерась тщательно осмотрел местность до мыса Вашингтона. Таяние снегов значительно изменило вид страны; овраги и холмы появились там, где беспредельная пелена снегов покрывала, казалось, одне лишь однообразные равнины.

Дом и амбары разрушались, и их часто приходилось починять; к счастию температура в пятьдесят семь градусов бывает не особенно часто в полярных странах, вообще-же она не поднимается выше нуля.

К 15-му июня месяца постройка шлюпки значительно подвинулась. В то время, как Джонсон и Бэлль работали над нею, товарищи их счастливо охотились и добыли даже нескольких оленей,- животных, подойти в которым вообще очень не легко. Здесь Альтамонт успешно применил уловку, практикуемую индейцами Северной Америки: он полз по земле, держа свое ружье и руки таким образом, чтобы они имели подобие рогов этих робких животных. Приблизившись на достаточное расстояние, американец стрелял уже наверняка.

Но самая дорогая дичь, мускусовые быки, многочисленные стада которых Парри встречал на острове Мельвиля, повидимому не посещала берега залива Виктории. Поэтому решено было предпринять дальнюю экскурсию, чтобы поохотиться на этих замечательных животных и, вместе с тем, изследовать местности, лежащия на востоке. Хотя Гаттерас не имел намерения подняться к полюсу этою частью материка, но доктору хотелось составить себе общее понятие о стране. Само собою разумеется, что Дэк должен был принять участие в экспедиции.

В понедельник 17-го июня, погода выдалась хорошая, термометр показывал сорок один градус (+5° стоградусника), воздух был чист и прозрачен, и охотники, вооруженные каждый двухствольным ружьем, топориком и снеговым ножем, в сопровождении Дэка, в шесть часов утра вышли из Дома Доктора. Съестных припасов они взяли с собою на три дня.

К восьми часам, Гаттерас и его товарищи прошли уже около семи миль и не встретили ни одного живого существа.

Новый материк представлял обширные, тянувшиеся вдоль равнины; поверхность их бороздило множество недавно образовавшихся ручьев; огромные лужи воды, неподвижные как пруды, сверкали под косыми лучами солнца. Почва была очевидно наносная.

Изредка попадались и валуны, присутствие которых в этой стране объяснить было не легко. Но шиферный сланец, различные продукты известковой почвы встречались часто и в особенности замечательные виды кристаллов, прозрачных, безцветных и обладающих теми свойствами преломления лучей света, которые присущи исландскому шпату.

Хотя доктор не охотился, но на занятия геологиею у него не хватало времени, потому-что его товарищи подвигались быстро. Тем не менее, он по возможности изучал почву и старался как можно больше говорить, иначе маленький отряд хранил-бы безусловное молчание. Альтамонт не имел ни малейшей охоты беседовать с капитаном; а последний с своей стороны не желал отвечать американцу.

В десяти часам утра охотники подвинулись на восток миль на двенадцать; море скрылось на горизонтом. Доктор предложил отряду остановиться и позавтракать. Перекусив на скорую руку, охотники через полчаса снова отправились в путь.

Почва склонялась отлогими покатостями; местами в углублениях и под навесом скал снег не таял и лежал полосами, что придавало почве волнистый вид. Казалось, по ней ходили буруны, как на волнуемом сильным ветром море.

Кругом все те-же лишенные растительности равнины, повидимому, никогда не посещавшиеся ни одним живым существом.

- Удачная охота, нечего сказать!- сказал Альтамонт доктору. Конечно, и страна не из плодоносных, но во всяком случае, полярная дичь не имеет права быть взыскательною и могла-бы вести себя повежливее.

- A все-таки отчаяваться не следует,- отвечал доктор. Лето едва только началось, и если Парри встретил такое множество дичи на острове Мельвиля, то почему-бы и нам не найти ее здесь.

- Однакож, мы дальше Парри подвинулись на север,- сказал Альтамонт.

- Без сомнения, но слово "север" в настоящем случае не имеет значения. Тут необходимо принять в соображение полюс холодов, т. е. то громадное пространство льдов, среди которых мы провели зиму на Forward'е. Но по мере приближения к полюсу, мы удаляемся от самого холодного пояса земного шара. Следовательно, найденное Парри и Россом по одну сторону пояса холодов мы необходимо должны найти на другой его стороне.

- Как-бы то ни было,- со вздохом сказал Альтамонт,- но до сих пор мы скорее были просто путешественниками, чем охотниками.

- Потерпите,- ответил доктор; вид страны мало по малу начинает изменяться и очень было-бы странно, если-бы мы не нашли дичи в оврагах, в которых приютилась растительность.

- Страна эта,- сказал Альтамонт,- совершенно необитаема, да и едва ли здесь кто может жить.

- Таких стран, по моему мнению, нет, возразил доктор.- Ценою лишений, принося в жертву климату поколение за поколением, при помощи культуры, человек под конец может сделать плодоносной какую угодно страну.

- Вы полагаете?- спросил Альтамонт.

- Это несомненно. Если бы вы видели знаменитые некогда места, где находились Нинения и Вавилон, богатые долины, в которых обитали наши праотцы,- вы наверно бы подумали, что никогда человек не мог жить там. Даже климат этих стран изменился к худшему с того времени, как в них перестали жить люди. По ордену закону природы, страны, в которых мы не живем или в которых мы перестали жить, лишаются гигиенических условий, необходимых для здоровья людей; человек сам создает себе страну своим в ней присутствием, своими привычками, своею промышленностью и даже своим дыханием. Мало по малу он не только видоизменяет атмосферические условия страны и выделяемые почвою испарения, но и оздоровляет их своим присутствием. Я согласен, что существуют необитаемые страны, но чтобы существовали страны, в которых человек не мог бы жить,- этому я никогда не поверю.

Разговаривая таким образом, охотники подвигались все дальше и дальше и наконец пришли в какую-то открытую ложбину, в глубине которой струилась почти свободная от льда речка. Так как ложбина открывалась на юг, то на её окраинах и на косогорах замечалась кое-какая растительность. Доктор обратил на это внимание Альтамонта.

- Посмотрите,- сказал он: разве предприимчивые колонисты не могли-бы поселиться в этой долине? При помощи труда и терпения они дали-бы ей совершенно иной вид. Конечно, они не превратили-бы ее в пажити умеренного пояса,- я и не утверждаю этого,- но во всяком случае, в местность очень приличную. Да вот, если не ошибаюсь, её четвероногие обитатели! Экие плутишки!

- Это полярные зайцы!- вскричал Альтамонт, взводя курок своего ружья.

- Погодите,- вскричал доктор,- погодите же, безжалостный Немврод. Эти бедные зверки даже не думают уходить от нас. Не трогайте их: они сами идут к нам.

Действительно, три или четыре зайченка, прыгая между чахлым кустарником и новыми мхами, приближались к охотникам, повидимому, вовсе не опасаясь их присутствия. Вскоре они прыгали уже у ног доктора, который ласкал их, говоря:

- Можно-ли встречать выстрелами тех, кто просит у нас ласки? Смерть этих маленьких зверков не может принести нам ни малейшей пользы.

- Вы правы, доктор,- сказал Гаттерас. Убивать их не следует.

- Равно как и этих, летящих к нам, куропаток,- вскричал Альтамонт,- и этих журавлей, которые так важно выступают на своих длинных ногах?

Птицы стаями направлялись к охотникам, не подозревая даже, как много оне обязаны доктору. Даже Дэк воздерживался и - удивлялся!

Любопытно и даже трогательно было смотреть на этих хорошеньких животных; они бегали, прыгали, и резвились; птицы беззаботно порхали, садились на плечи доктору, ложились у его ног, сами напрашивались на непривычные ласки и, казалось, старались как можно лучше принять своих гостей. Пернатые друзья доктора, испуская радостные крики, перекликались друг с другом и налетали со всех концов долины; Клоубонни был похож на настоящего кудесника. В сопровождении огромной стаи животных, охотники поднимались на влажные откосы ручьев. При повороте в одну долину они вдруг увидели восемь или десять оленей, которые спокойно щипали на половину покрытый снегом мох. То были прелестные, грациозные и кроткие животные с ветвистыми рогами, которые самка носит столь-же горделиво, как и самец. Их пушистая шкура лишалась уже своей зимней белизны и принимала темно-серый летний оттенок. Казалось, они были стол же кротки и ласковы, как зайцы или птицы этой мирной страны.

Охотники вошли в средину стада, причем олени не сделали ни одного шага, чтобы бежать. На этот раз доктору стоило много труда, чтобы обуздать кровожадные инстинкты Альтамонта. Американец не мог видеть эту великолепную дичь без того, чтобы его не обуяла жажда крови. Растроганный Гаттерас смотрел; как эти кроткие животные своими мордами терлись о платье доктора, друга всех живых существ.

- Да что-же это, наконец,- сказал Альтамонт. Разве не для охоты мы пришли сюда?

- Для охоты на мускусовых быков и только - отвечал доктор. Не надо нам оленей; съестных запасов у нас и без того достаточно. Позвольте лучше насладиться этим трогательным зрелищем: человек ласкает кротких животных и не внушает им страха.

- Это доказывает, что они никогда не видели человека,- сказал Гаттерас.

- Разумеется,- ответил доктор;- очевидно, животные эти не американского происхождения.

- Почему?- спросил Альтамонт.

- Если-бы они родились в северных частях Америки, то наверное знали-бы, что это за штука животное двуногое и двурукое, известное под именем человека, и при нашем появлении немедленно-бы скрылись. По всем вероятиям, они пришли с севера; они уроженцы тех неизследованных стран Азии, к которым никогда.не приближался человек. Олени прошли материки, соседние к полюсу, следовательно, Альтамонт, вы не имеете права считать их своими соотечественниками.

- До таких тонкостей охотнику нет никакого дела, и дичь всегда соотечественница тому, кто убивает ее,- сказал американец.

- Успокойтесь, мой достойный Немврод! Что касается меня, то я скорее соглашусь не сделать ни одного выстрела в жизни, чем потревожить это милое население. Посмотрите: сам Дэк подружился с этими красивыми животными. Будем добры, если это возможно! Доброта - это великая сила!

- Ну, хорошо, хорошо, ответил Альтамонт, не понимавший такой сантиментальности. Но я хотел-бы видеть вас среди медведей и волков, причем вместо всякого оружия чтобы у вас в руках была-бы только одна ваша доброта.

- Я не имею притязания заговаривать хищных зверей,- ответил доктор,- и мало верю в чары Орфея. Впрочем, медведи и волки и не пришли-бы к нам, подобно этим зайцам, куропаткам и оленям.

- Если бы они никогда не видели людей, то почему-бы и не пришли?- спросил Альтамонт.

- Потому что по природе своей они свирепы, а свирепость, подобно злобе, пораждает подозрительность. Это замечено как на людях, так и на животных. Слово "злой" равносильно слову "подозрительный"; чувство страха свойственно тому, кто сам способен возбуждать страх.

Этою небольшою лекциею натуральной философии окончилась беседа.

Весь день охотники провели в долине, которую доктор хотел назвать Полярною Аркадиею, чему его товарищи нисколько не противились. Вечером, после ужина, не стоившего жизни ни одному обитателю этой страны, охотники уснули в пещере, как бы нарочно устроенной для того, чтобы дать путникам удобный приют.

XVII.

Долг платежем красен.

Доктор и его товарищи проснулись рано, спокойно проведя ночь. Мороз, хотя и не сильный, все-таки пробрал их немного к утру.

Погода стояла хорошая, и охотники положили посвятить этот день изследованию страны и поискам за мускусными быками. Альтамонту заранее предоставили право стрелять в них, если-бы даже они оказались наивнейшими существами в мире. Их мясо, сильно отзывающееся мускусом, составляет однакоже очень лакомое кушанье.

В первые часы путешествие не представляло ничего особеннаго. На северо-востоке страна принимала другой вид. Волнистые гряды холмов предвещали гористую местность. Если Новая Америка и не была континент, то, по меньшей мере, она образовала собою большой остров.

Дэк вдруг бросился вперед и быстро скрылся из глаз охотников.

Последние поспешили на его громкий и ясно слышавшийся лай, тревожность которого показывала, что верное животное открыло наконец предмет страстных желаний охотников.

После полуторачасовой ходьбы, охотники увидели двух довольно рослых быков, поистине свирепаго вида. Казалось, их изумляло, но нисколько не тревожило нападение Дека и они спокойно щипали род розового моха, выстилавшего непокрытую снегом землю. Доктор легко признал их по их небольшому росту, очень широким, сближавшимся у основания рогам и по коротким мордам, выгнутым как у овец. На основании общего строения их тела, естество испытатели дали мускусным быкам название "ovibos", так как сложение их напоминает и овцу и быка. Они были покрыты густою, длинною шерстью коричневого цвета.

При появлении охотников, со всех ног бросившихся в догонку за быками, последние немедленно пустились на утек.

Но настичь животных было не под силу людям, задыхавшимся от полуторачасовой быстрой ходьбы. Гаттерас и его товарищи остановились.

- Экая дьявольщина! - вскричал Альтамонт.

- Именно - дьявольщина,- ответил доктор, переводя дух. Эти жвачные наверно американцы; но, повидимому, они не слишком лестного мнения о ваших соотечественниках.

- Это доказывает, что американцы хорошие охотники,- ответил Альтамонт.

Заметив, что преследование прекратилось, быки остановились и с удивлением смотрели на людей. Ясно, что на бегу их не догнать; нужно было окружить их; занимаемое животными возвышение способствовало такому маневру. В то время, как Дэк лаем отвлекал внимание быков, охотники спустились в ближайший овраг с целью обойти возвышение. Альтамонт и доктор притаились за выступом скалы по одной стороне возвышения, а Гаттерас должен был, внезапно появившись с другой стороны, направить животных на охотников.

Через полчаса все были на своих местах.

- Вас не мучит совесть, доктор, ведь это такие кроткие создания!- сказал Альтамонт.

- Нет, потому что это будет честная война,- ответил доктор, который, не смотря на свое благодушие, в душе был завзятый охотник.

В то время, как они разговаривали, быки вдруг направились к ним, преследуемые по пятам Дэком, за ним показался Гаттерас, который громким криком гнал животных прямо на доктора и Альтамонта; те выскочили из засады и бросились на встречу великолепной добыче.

Быки немедленно остановились и, сообразив, что один охотник менее опасен, чем два, повернули к Гаттерасу, который смело ждал их, прицелился в ближайшего быка и выстрелил. Но пуля, поразившая животное прямо в лоб, не остановила его. Второй выстрел Гаттераса только раздражил животных, которые бросились на безоружного охотника и в один миг сбили его с ног

- Он погиб!- вскричал доктор.

В то мгновение, когда доктор с отчаянием вымолвил эти слова, Альтамонт вдруг остановился, борясь с охватившими его чувствами.

- Нет!- вскричал он. Это было-бы низко!

И вместе с доктором он бросился на поле битвы.

Лежавший на земле Гаттерас старался можем отразить удары, которые быки наносили ему рогами и ногами, но такая борьба не могла длиться долго.

Быки неминуемо растерзали-бы Гаттераса, как вдруг раздалось два выстрела и над головой капитана пролетели две пули.

- Мужайтесь!- вскричал Альтамонт и, далеко отбросив от себя ружье, кинулся на встречу разъяренным животным.

Один бык, которому пуля угодила в сердце, упал, точно пораженный молниею, а другой, в бешенстве готов был распороть живот несчастному Гаттерасу, но в эту самую минуту Альтамонгь одною рукою вонзил снеговой нож в открытый рот быка, а другою раскроил ему череп страшнын ударом топора.

Второй бык пал на колени и мертвый грохнулся о земь.

- Ура! Ура!- вскричал доктор.

Гаттерас был спасен.

Итак он обязан жизнью человеку, которого больше всех ненавидел в мире! Что произошло в это мгновение в его душе? Какое чувство, устоять против которого не мог Гаттерас, шевельнулось в его груди?

Это тайна сердца, ускользающая от всякого анализа.

Как-бы то ни было, но Гаттерас не колеблясь подо шел к своему сопернику и важным тоном сказал:

- Вы спасли мне жизнь, Альтамонт.

- A вы - мне,- ответил последний.

Настала короткая пауза; затем Альтамонт добавил:

- Мы расквитались, Гаттерас!

- Нет, Альтамонт,- ответил капитан. Когда доктор спас вас из ледяной могилы, я не знал вас; но вы спасли меня, рискуя собственною жизнью и очень хорошо зная, кто я такой.

- Вы мне ближний,- ответил Альтамонт,- и американцы - не низкие люди.

- Конечно,- вскричал доктор,- ведь это люди, подобные вам, Гаттерас!

- И, подобно мне, американец будет участником ожидающей нас славы.

- Открытия северного полюса!?- сказал Альтамонт.

- Да!

- Значит, я угадал! - вскричал Альтамонт. И у вас хватило отваги задумать такой план! Вы осмелились попытаться достигнуть этой недоступной точки земного шара! Что за прекрасная, великая мысль!

- Но разве вы шли не туда же?- быстро спросил Гаттерас.

Альтамонт, казалось, колебался отвечать.

- Ну, что-же? сказал доктор.

- Нет!- вскричал Альтамонт. Нет! Истина должна быть выше самолюбия! Нет, я не питал надежды, которая привела вас сюда. Я старался пройти северо западный пролив - вот и все!

- Альтамонт,- сказал капитан, протягивая руку американцу,- будьте участником нашей славы и отправимся вместе для открытия северного полюса.

И они горячо пожали друг другу руки. Когда они обернулись к доктору, тот плакал.

- Ах, друзья мои,- лепетал он, отирая себе глаза,- я не знаю, как вынести наплыв чувств, переполнивших мое сердце. Мои дорогие товарищи, чтоб содействовать общему успеху, вы отбросили мелочной вопрос национальности. Вы сказали себе, что Англия и Америка не причем в настоящем деле и что узы тесной дружбы должны соединить вас для достижения великой цели. Лишь-бы северный полюс был открыт, а кто его откроет - это уже не важно! К чему унижать себя, кичась английским или американским происхождением, если можно сказать о себе, что мы - люди!

Растроганный доктор сжимал в своих объятиях примирившихся врагов; он не мог совладать с чувством охватившей его радости. Новые друзья сознавали, что приязнь этого достойного человека еще более скрепляет узы их взаимной дружбы. Доктор говорил о безумии соперничества я о необходимости согласия между людьми, заброшенными в такую дал от родины. Его речи, слезы, ласки - все это шло прямо от сердца.

Наконец, раз двадцать обняв Гаттераса и Альтамонта, он успокоился.

- A теперь - за дело! - сказал он.

И Клоубонни начал с необыкновенною быстротой рассекать быка, которого назвал быком примирения.

Товарищи доктора с улыбкою смотрели на него. Через несколько, минут искусный анатом отсек около сотни фунтов лучшего мяса и разделил его на три части; каждый охотник взял свою часть и отряд направился к форту.

В десять часов вечера, охотники добрались до Дома Доктора, где Джонсон и Бэлль приготовили им хороший ужин.

Но прежде чем сесть за стол, доктор торжествующим голосом вскричал, показывая на своих товарищей по охоте:

- Послушайте, Джонсон: я увел с собою одного англичанина и одного американца - не так-ли?

- Да, доктор,- ответил старый моряк.

- A привожу назад двух братьев.

Моряки радушно протянули руки Альтамонту.

XVIII.

Последния приготовления.

На следующий день погода переменилась; снова наступил холод, и втечение многих дней перемежался дождями, снегом и мятелями.

Бэлль окончил шлюпку, которая оказалась вполне соответствовавшею своей цели. На половину покрытая палубою, с высокими бортами, она могла держаться в море во время бури под парусами. К тому-же, она была легка, так что собаки без особого труда могли везти ее на санях.

Льдины на заливе тронулись; самые большие из них, беспрестанно подтачиваемые водою, при первой-е буре должны были оторваться от берегов и образовать собою движущиеся ледяные горы. Но Гаттерас хотел отправиться в путь прежде, чем разойдутся ледяные поля, так как часть пути предполагалось совершить сухим путем; поэтому он, назначил отъезд на 25-е число июня месяца; к этому времени все приготовления могли быть вполне окончены. Джонсон и Бэлль привели в исправность сани, возвысили их кузов и починили лыжи. Путешественники намеревались воспользоваться теми немногими неделями хорошей погоды, которые природа уделяет гиперборейским странам.

За несколько дней до отъезда, 20 июня, между льдинами образовались свободные протоки. Путешественники воспользовались этим, чтобы испробовать шлюпку. Они съездили на ней к мысу Вашингтона. Море далеко еще не очистилось от льдов, но не представляло уже сплошной твердой поверхности.

На возвратно?ь пути пловцы были свидетелями одного очень интересного эпизода - охоты громадного медведя на тюленя. К счастию, медведь слишком был занят своим делом и не заметил шлюпки, а то он не преминул-бы погнаться за нею. Он сторожил у одной отдушины, в которую, очевидно, нырнул тюлень. Медведь ждал появления земноводного с терпением охотника или рыбака - потому что в сущности он занимался скорее рыбною ловлею, чем охотой - не шелохнувшись, не обнаруживая ни малейшего признака жизни.

Вдруг поверхность воды заколыхалась; земноводное поднималось, чтобы подышать воздухом. Медведь в растяжку лег на льду и окружил обеими лапами отдушину.

Мгновение спустя, тюлень показался и выставил голову из воды, но нырнут он уже не успел: лапы медведя сомкнулись, с непреодолимою силою сгребли животное и выхватили его из родной стихии.

Борьба длилась недолго; несколько, мгновений тюлень еще барахтался, но скоро был задушен на груди своего исполинского врага; медведь без труда унес большое земноводное и, легко перепрыгивая с льдины на льдину, исчез на материке.

- Счастливого пути!- крикнул Джонсон. Каковы однако лапищи у этого молодца!

Шлюпка вскоре вошла в маленькую бухточку, открытую Бэллем между льдинами.

Только четыре дня оставалось Гаттерасу и его товарищам до отъезда. Гаттерась торопил приготовлениями; ему хотелось поскорее оставить Новую Америку, потому что земля эта принадлежала не ему, не он дал ей название, да и вообще капитан сознавал, что здесь он не у себя дома.

22-то июня начали переносить на сани лагерные принадлежности, палатку и съестные припасы. Путешественники брали с собою двести фунтов солонины, три ящика овощей и мясных консервов, пятьдесят фунтов лимонного сова, достаточное количество муки, несколько мешечков кресс-салата и ложечной травы с плантаций доктора; все это вместе с двумя стами фунтами пороха, оружием, разными мелкими вещами и шлюпкою, весило около тысячи пятисот фунтов - груз очень значительный для собак. Эскимосы заставляют работать своих животных только четыре дня в неделю, но так как наши путешественники переменных собак не имели, то им приходилось работать каждый день. Путешественники положили в случае надобности помогать собакам и делать ежедневно только небольшие переходы. Бухта Виктории отстояла от полюса всего на сто пятьдесят миль, следовательно в один месяц можно было пройти это пространство, делая по двенадцати миль в день. Впрочем, если бы материк где нибудь прерывался, то окончить путешествие пришлось бы на шлюпке.

Здоровье отряда находилось в отличном состоянии; зима, хотя и суровая, кончалась при благоприятных условиях. Благодаря советам доктора, путешественники избежали недугов, свойственных полярному климату. Вообще же они несколько похудели, что приводило в восторг достойного доктора.

В виду далекого путешествия, он советовал товарищам заранее приготовиться в делу и тщательно выдержаться.

- Друзья мои,- говорил он им,- я не стану советовать вам подражать английским скороходам, которые, после двух дней выдержки, теряют восемнадцать, а после пяти - двадцать пять фунтов весу. Во всяком случае, необходимо поприготовиться к такому продолжительному путешествию. Первое условие выдержки - это устранение из организма жира, что достигается посредством слабительных и сильного движения. Жокеи и скороходы в точности знают, сколько они потеряют веса от таких-то лекарств, и поэтому достигают иногда поразительно точных результатов. Иной до выдержки не мог пробежать, не задыхаясь, и одной мили, но после выдержки легко делал двадцать пять миль! Говорят, будто знаменитый скороход Таунсед проходил, не останавливаясь, сто миль в двенадцать часов.

- Да, результат недурной,- сказал Джонсон. Хотя мы и не слишком тучны, но пожалуй не мешало бы...

- Без преувеличения Джонсон, можно сказать, что выдержка имеет свои хорошие стороны: она укрепляет кости, сообщает мускулам большую степень упругости, изощряет слух и зрение. Не следует упускать этого из вида.

Наконец, выдержанные или нет, путешественники 22-го июня были вполне готовы к отъезду. Это было в воскресенье, т. е. в день посвященный отдыху.

Обитатели форта не без некоторой грусти ожидали минуты отъезда. Им тяжело было расставаться с снежною избушкою, так хорошо исполнявшею роль дома, с бухтою Виктории, с гостеприимным берегом, на котором они провели суровую зиму.

Как-бы то ни было, но в Доме Доктора прожито не мало отрадных часов! Вечером, за ужином, Клоубонни напомнил об этом своим товарищам, не забыв также поблагодарить Бога за его покровительство.

В этот день все легли спать пораньше, чтобы встать с рассветом. Таким образом прошла последняя ночь в форте Провидения.

XIX.

Путь на север.

На следующий день, на рассвете, Гаттерас дал знак ж выступлению. Собак запрягли в сани. Оне хорошо откормились и отдохнули за зиму.

Это были вообще предобрые животные. Особенности их дикой натуры мало по малу сглаживались; оне теряли сходство с волками и уподоблялись Дэку, этому совершеннейшему представителю собачьей породы; словом, собаки цивилизовались.

Дэку оне были обязаны значительною долею своего образования; он подавал им собою пример благовоспитанности и учил их манерам, принятым в хорошем обоществе. Как истый англичанин, он был очень строг в отношении этикета, долго не входил в приятельские отношения с собаками, которые не были ему представлены и, по принципу, не разговаривал с ними. Но так как оне делили с ним все опасности и лишения, то мало по малу дружеские отношения не замедлили завязаться. Дэк, у которого было предоброе сердце, сделал в этом отношении первый шаг и все члены четвероногаго общества вскоре образовали как-бы одну семью.

Отряд отправился в путь в шесть часов утра. Обогнув берега бухты Виктория и пройдя мыс Вашингтона, Гаттерас заметил дорогу на север, и в семь часов путешественники уже потеряли из вида утес, на котором стоял маяк форта Провидения.

За мысом Вашингтона берега Новой Америки тянулись на запад непрерывным рядом бухт. Чтобы не делать крюку, путешественники перевалили чрез первые отроги гор Бэлля и направились на север по возвышенным плоскогориям. Вследствие этого путь их значительно сокращался. Гаттерас думал - если только не встретится каких-либо непредвиденных препятствий, в виде проливов или гор - достигнуть полюса по прямой линии, которая по расчету не превышала трех сот пятидесяти мил.

Путешествие совершалось без затруднений; возвышенные плоскогория расстилались огромными белыми полянами, на которых сани с натертыми серою полозьями, легко скользили; путники шли бодро и весело.

Термометр показывал тридцать сем градусов (+3° стоградусника). Погода еще не вполне установилась и повременам была то туманная, то ясная; но ни холод, ни метели, конечно, не остановили-бы наших путешественников.

Дорога легко определялась по компасу, стрелка которого становилась по мере удаления от магнитного полюса все более и более устойчивою. Она уже не рыскала, но зато обратилась концом в противоположную сторону и стала указывать юг вместо севера. Но это обратное указание не особенно мешало вычислениям.

Впрочем, доктор придумал для определения пути одно очень простое средство, устранявшее необходимость прибегать беспрестанно к помощи компаса. Раз определив свое положение, путешественники во время ясной погоды намечали какой-нибудь предмет, находившийся на севере и лежавший впереди них в двух или трех милях, направлялись на намеченный пункт, доходили до него, затем по тому-же направлению избирали другую точку и так дальше.

Первые два дня отряд проходил по двадцати миль в двенадцать часов; остальное время суток путешественники посвящали отдыху и еде. Палатка достаточно защищала их от холода во время сна.

Температура поднималась; местами, снег совершенно растаял, местами он сохранял еще свою девственную белизну. То там, то сям виднелись лужи воды, а нередко и настоящия озера. Путешественники часто вязли в них по колена, причем от души смеялись.

- Воде не полагается мочить нас в этой стране,- говорил доктор. Здесь она в праве являться в твердом или газообразном виде; что-же касается жидкого состояния, то с её стороны это уже злоупотребление. Вода может быть здесь льдом и парами, но никак не водою!

Во время пути не забывали и об охоте. Альтамонт и Бэлль, не слишком удаляясь от отряда, рыскали по ближайшим оврагам и стреляли куропаток, гусей и зайцев. Дичь эта мало по малу становилась чрезвычайно пугливою и сторожкою, подойти к ней было не легко и без помощи Дэка охотники только попусту тратили-бы свой порох.

Гаттерас советовал им не удаляться от отряда больше, чем на одну милю. Времени терять не следовало, потому что можно было рассчитывать только на три месяца хорошей погоды.

Впрочем, путешественники должны были все находиться на своем посту при движении по какому-либо опасному месту, узкому ущелью или наклонной плоскости. Тогда каждый пряпрягался к саням, подпирал, подвигал или поддерживал их. Не раз приходилось совсем разгружать сани, что не спасало их, однакож, от толчков и повреждений, которые Бэлль по возможности старался исправлять.

На третий день, в среду 2бго июня, путешественники пришли к большому озеру, еще совершенно замерзшему, так как по положению своему оно было защищено от лучей солнца. Лед был настолько плотен, что мог выдержать тяжесть путешественников и их саней. Казалось, он образовался втечение многих зим и озеро никогда не освобождалось от льда: на его зеркальную поверхность арктическое лето не производило ни малейшего действия. Это предположение подтверждалось, между прочим, еще тем, что берега озера были покрыты сухим снегом, нижние слои которого несомненно относились к предшествовавшим годам.

С этого места страна стала заметно понижаться уступами, из чего доктор заключил, что она не далеко тянется к северу. По всем вероятиям, Новая Америка была остров, не простиравшийся до полюса. Неровности почвы мало по малу сглаживались; на западе едва виднелось несколько холмов, закутанных сизою дымкою туманов.

До сих пор отряд подвигался без особых затруднений и путешественники страдали только от отражения солнечных лучей на снегу. Напряженность этого отражения могла вызвать у них snow blidness (Болезнь глаз, производимая отражением лучей света от снежных полей.), но уберечься от этого не было никакой возможности. В другое время они путешествовали-бы ночью, но теперь ночей не было. К счастию, снег начинал таять и в значительной степени лишался своей яркости.

28 июня температура поднялась до сорока пяти градусов выше точки замерзания (+7° стоградусника). Это возвышение температуры сопровождалось сильным дождем, который путешественники выдержали стоически и даже с некоторым удовольствием. Дождь содействовал таянию снегов. Путникам пришлось обуться в мокассины из оленьей кожи и изменить способ движения саней. Разумеется, путешествие от этого замедлилось, но отряд все-таки подвигался вперед.

Иногда доктор подбирал на дороге круглые или плоские камни, похожие на голыши, обточенные прибоем морских волн. Доктор полагал поэтому, что отряд находится невдалеке от полярного бассейна. Но равнины тянулись в даль на необозримое пространство.

На них не было видно на малейших признаков жилья, никаких памятников, никакого следа эскимосских хижин. Очевидно, наши путешественники первые посетили эту страну. Гренландцы никогда не заходят в такую даль, а между тем, охота в этих местах была-бы очень выгодна для этих злополучных, постоянно голодающих людей. Повременам показывались медведи, следовавшие под ветром за отрядом; мускусные быки и олени появлялись многочисленными стадами. Доктору очень хотелось изловить нескольких оленей, чтобы припречь их в саням, но хитрые животные оказались чрезвычайно осторожными и поймать их живыми не было никакой возможности.

29-го числа Бэлль убил лисицу, а Альтамонту удалось застрелить небольшего мускусного быка. Этим он внушил своим товарищам высокое понятие о своем хладнокровии и искусстве. Действительно, Альтамонт был отличный охотник, и доктор всегда восхищался его искусством.

Вообще, ко всем случайностям, доставлявшим возможность вкусно поесть, путешественники относились крайне сочувственно и наименее прихотливые из них не без удовольствия смотрели на свежее мясо. Да и сам доктор порою но мог воздержаться от улыбки, подмечая, что он приходит в излишний экстаз ври виде лакомого куска.

- Церемониться, впрочем, тут нечего,- говаривал он при этом,- в полярных экспедициях пища имеет важное значение.

- В особенности, если она зависит от более или менее удачного выстрела,- отвечал Джонсон.

- Это верно, дружище. Зная, что суп регулярно варится на кухне, человек забывает о пище.

30-го числа, против всякого ожидания, равнины перешли в гористую местность, как-бы приподнятую вулканическим сотрясением. Возвышения и острые пики достигали здесь значительной высоты и число их было очень велико.

Поднялся сильный юго-восточный ветер, скоро превратившийся в ураган.

За бурею настала влажная и теплая погода. Началась настоящая оттепель; со всех сторон раздавался треск льдин, смешивавшийся с грозным грохотом падавших лавин.

Путешественники тщательно избегали проходить у подошвы холмов, а когда это было необходимо, то, минуя ледяные скалы старались даже не говорить, потому что звук голоса, приведя в сотрясение атмосферу, мог вызвать какую-нибудь роковую случайность. Путники были свидетелями частых и грозных обвалов, предусмотреть которые не было возможности. Действительно, полярные лавины отличаются от лавин Норвегии и Швейцарии, главным образом, ужасающею внезапностью своего возникновения. В вышеупомянутых странах сначала образуется незначительный ком снега, который на пути своем, увеличиваясь снегом горных склонов, летит все с большею и большею быстротою, уничтожает леса и разрушает целые деревни. Во всяком случае, падение его совершается в известный промежуток времени. Но не так происходит дело в странах арктических. Глыбы льда низвергаются так неожиданно с быстротою молнии, так что человек, заметивший их колебание в свою сторону, неминуемо гибнет под массою обломков. Пушечное ядро не быстрее их, молния - не разрушительнее. Оторваться от ледяной массы, упасть, разрушить - все это совмещается в одном моменте для полярных лавин; падение их сопровождается страшным, громоподобным, треском и скорее жалобными, чем сильными перекатами эха.

На глазах изумленных путников совершались повременам дивные превращения; местность преображалась; на месте гор, под действием внезапной оттепели, появлялись равнины; дождевая вода, просачиваясь в расщелины больших льдин и замерзая там, своею непреодолимою силою расширения сокрушала все препятствия, и процесс разрушения совершался с поразительною быстротою.

Путешественники счастливо избежали всех опасностей. Впрочем, страна, усеянная острыми горными гребнями, горными уступами и ледяными горами, тянулась лишь на незначительное расстояние и, три дня спустя, 3-го июля, путешественники находились уже на безопасных равнинах.

Тут взоры их были поражены новым феноменом, который долгое время был предметом изысканий ученых Нового и Старого Света. Отряд подвигался вдоль цепи холмов, высотою в пятьдесят футов. Повидимому, гряда эта тянулась на несколько миль, причем её восточный склон был покрыт совершенно красным снегом.

Понятны изумление путешественников, их восклицания и даже первое, несколько тревожного свойства, впечатленie, произведенное этим багровым покровом. Доктор поспешил если не успокоить, то, по крайней мере, вразумить своих товарищей. Ему были известны, как свойства красного снега, так и труды Декандоля, Уолластина и Бауэра по химическому анализу этого вещества. Он объяснил, что красный снег встречается не только в арктических странах, но и в Швейцарии, в Альпийских горах. Соссюр собрал значительное количество такого снега в 1760 году, а позже капитаны Росс, Себайн и другие мореплаватели привозили красный снег из своих полярных экспедиций.

Альтамонт расспрашивал доктора насчет этого необыкновенного вещества и Клоубонни объяснил американцу, что цвет снега обусловливается единственно присутствием в нем органических телец. Долго химики задавались вопросом, какого происхождения эти тельца: растительного или животного, и наконец пришли к убеждению, что они принадлежат в семейству микроскопических грибов рода uredo, почему Бауэр и предложил дать им название uredonivalis.

Разгребая снег своею окованною железом палкою, доктор указал своим товарищам на то, что красный слой имеет в глубину девять футов, и затем предложил им определить, сколько грибков находится на пространстве нескольких миль, если, как вычислили ученые, в одном квадратном сантиметре таких особей заключается около сорока трех тысяч.

Хотя и объяснимый, феномен казался тем не менее, особенно странным. Красный цвет мало распространен в природе. Отражение лучей солнца от багрового покрова почвы производило дивную игру света и сообщало ближайшим предметам, скалам и людям ярко-огненный оттенок, точно они освещались блеском внутреннего огня. При таянии снега, кровавые ручьи, протекали у ног путников.

Доктор, который в первый раз увидел это вещество на Багровых утесах Баффинова моря, не мог тогда достать его, а теперь набрал красного снега несколько бутылок.

Чрез три часа путешественники прошли это красное пространство, это поле крови, как его назвал доктор, и затем снова потянулась обычная белая пелена.

XX.

Следы на снегу.

4-го июня стоял густой туман. Отряд с трудом-держался прямого пути на север, и дорогу приходилось определять по компасу. К счастию, во время тумана не произошло никакой невзгоды, за исключением лишь того, что Балль лишился своих лыж, изломав их об выдавшийся камень.

- A я думал,- сказал Джонсон,- что нигде нет таких туманов, как на Темзе и Мерсее. Как видно, я ошибался.

- Что-ж, зажжем факелы, как делают в Лондоне или Ливерпуле,- ответил Бэлль.

- A что вы думаете? - вскричал доктор. Очень счастливая мысль. Конечно, дорога от этого осветится не Бог знает как, но зато мы будем видеть проводника и станем держаться более прямого направления.

- A где-же взять факелы?- спросил Бэлль.

- Намочите паклю винным спиртом, взденьте ее на палки - вот вам и факелы!

- Чудесно! - вскричал Джонсон. Это мы оборудуем живою рукою.

Час спустя, отряд шел уже при свете факелов.

Но если путешественники держались более прямого направления; то подвигались они от этого не быстрее, потому что туман рассеялся не раньше 6-го июля. Земля охладилась, и резким порывом северного ветра туманы разнесло, подобно лоскутьям изорванной ткани.

Доктор немедленно определил положение отряда; оказалось, что путешественники средним числом проходили по восьми миль ежедневно.

6-го числа отряд намеревался наверстать потерянное время и очень рано направился в путь. Альтамонт и Бэлль шли впереди, осматривали тщательно почву и нередко поднимали дичь. Их сопровождал Дэк; погода снова прояснилась и сделалась чрезвычайно сухою, так что хотя проводники и находились в двух милях от саней, но от доктора не ускользало вы одно их движение.

Вдруг они остановились и, повидимому, недоумевая, вглядывались во что-то.

Они то нагибались к земле и, внимательно осматривали ее, то опять поднимались. Казалось, что Бэлль хотел даже отправиться дальше, но Альтамонт удержал его за руку.

- Что это они делают?- спросил доктор.

- Не могу взять в толк,- ответил Джонсон.

- Они нашли следы зверей,- сказал Таттерас.

- Не может быть.

- Почему?

- Потому что в таком случае Дэк залаял-бы.

- Однакож, они разглядывают следи.

- Пойдем скорее к ним и увидим, в чем дело,- сказал Гаттерас.

Джонсон крикнул на упряжных собак, которые тронулись скорым шагом.

Через двадцать минут, они нагнали Бэлля и Альтамонта и в изумлении остановились.

На снегу виднелись человеческие следы, совершенно еще свежие, точно они были проложены не дальше как вчера.

- Это эскимосы,- сказал Гаттерас.

- Да,- ответил доктор,- вот и следы их лыж.

- Вы полагаете?- спросил Альтамонт.

- Это несомненно.

- Ну, а это - что это такое?

- Это?

- Не полагаете-ли вы, что это тоже следы эскимоса?

Доктор пристально стал вглядываться и просто не верил своим глазам. След европейского башмака, с гвоздями, подошвою и каблуком глубоко отпечатлелся в снегу.

- Европейцы - здесь?!- вскричал Гаттерас.

- Это очевидно,- ответил Джонсон.

- Невероятно, невероятно, повторял доктор.

Робинзон Крузое не больше изумился при виде отпечатка человеческой ноги на песках своего острова. Но если при этом он испугался, то Гаттерас чувствовал только досаду. И в самом деле: европеец в столь близком расстоянии от полюса!

Отряд двинулся вперед, чтобы осмотреть следы, которые тянулись на протяжение одной четверти мили, смешивались с другими следами лыж и мокассинов и затем направлялись к западу.

Дойдя до этого места, путешественники остановились: идтили по следам дальше, или нет.

- Нет,- сказал Гаттерас. Пойдем...

Его прервало восклицание доктора, который подобрал на снегу предмет, на счет происхождения которого не могло быть ни малейшего сомнения. То был объектив карманной подзорной трубки.

- На этот раз,- сказал доктор, нет возможности сомневаться в присутствии здесь посторонних людей.

- Вперед!- вскричал Гаттерас.

Он произнес это с такого энергиею, что все немедленно последовали за ним.

Каждый внимательно осматривал горизонт, за исключением впрочем Гаттераса, которого волновал затаенный гнев и который ничего не хотел видеть. В виду возможной встречи с отрядом неизвестных путешественников, были приняты кое-какие меры предосторожности. Не чувствуя гнева Гаттераса, доктор не мог, однакож, не смотря на всю свою философию, не чувствовать некоторой досады, Альтамонта тоже тревожило это, а Бэлль и Джонсон угрюмо ворчали сквозь зубы.

- Что-ж делать? Надо покориться силе обстоятельств,- сказал наконец доктор.

- Признаюсь,- пробормотал Джонсон,- прогуляться до полюса и найти места занятыми...

- Однакож,- ответил Бэлль,- в этом сомневаться нечего.

- Да, нечего,- сказал доктор. С какой стороны я ни взгляну на дело, как вы стараюсь убедить себя, что оно невероятно, невозможно, во в конце концев приходится спасовать. Не сам-же башмак оттиснулся на снегу! Он был прикреплен к ноге, а нога - к человеческому туловищу. Эскимосы - куда-бы еще не шло; а то европейцы!

- А впрочем мы еще увидим.

И отряд тронулся в путь.

В этот день не произошло ничего особенного, следов больше не видали. К вечеру путешественники сделали привал.

Поднялся сильный северный ветер, так что для палатки необходимо было отыскать безопасное место в глубине оврага. Небо - грозное; воздух рассекали дливные вереницы облаков, проносившихся с головокружительной быстротой. Взор с трудом мог следить за их неистовым полетом. Повременам, клочья паров васались земли, и палатка с трудом "ротивостояла напору урагана.

- Ночь-тобудет никак не погожая,- сказал после ужина Джонсон.

- Да, и нехолодная, да бурная,- ответил доктор. Надо укрепить палатку камнями.

- Вы правы, доктор. Если-бы ее снесло ветром, то Бог весть гдебы мы настигли нашу беглянку.

В виду этого приняли крайния меры предосторожности? после чего утомленные путешественники расположились на ночлег.

Но уснуть им не удалось. Разыгралась жестокая буря, она неслась с юга. Облака разлетались в пространстве подобно парам, вырвавшимся из лопнувшего паровика. Лавины, под порывами урагана, скатывались в овраги, при чем эхо глухими перекатами вторило грохоту их падения. Казалось, атмосфера превратилась в арену неистовой битвы воздуха с водою - стихий грозных в своем гневе; недоставало только огня.

Возбужденное чувство слуха улавливало в общей сумятице особенного рода шум, не то грохот падающих тяжелых масс, не то треск ломавшихся тел. Среди продолжительных завываний бури ясно различался чистый, звонкий треск, подобный треску лопающейся стали.

Последнее обстоятельство объяснялось крушением лавин; что-же касается странного грохота, то доктор не знал, чему приписать его.

Пользуясь мгновениями тревожного, затишья, когда ураган, казалось, переводил дух с тем, чтобы разразиться с большею силою, путешественники обменивались между собою своими догадками.

- Такой грохот обыкновенно происходит от столкновения ледяных гор с ледяными полянами,- сказал доктор.

- Да,- ответил Альтамонт. Точно земная кора разрывается на части.

- Слышите?

- Находись мы невдалеке от моря,- сказал доктор,- я подумал-бы, что тронулся лед.

- Иначе и нельзя объяснить себе этого треска,- ответил Джонсон.

- Неужели подле нас море?- вскричал Гаттерас.

- Очень может быть,- ответил доктор. Да вот, слышите?- продолжал он,- не похоже-ли это на грохот разбивающихся льдин. Очень вероятно, что мы невдалеке от океана.

- Если так,- сказал Гаттерас,- то я пойду по ледянын полям.

- Буря взломает их,- ответил доктор. Увидим завтра; как-бы то ни было, но если есть люди, вынужденные путешествовать во время такой ночи, то я от души жалею их.

Ураган длился десять часов под ряд, и приютившиеся под палаткою путешественники не могли уснуть ни одной минуты.

На рассвете буря улеглась. Доктор, Гаттерас и Джонсон направились к одному холму, высотою около трехсот футов, и быстро поднялись на его вершину.

Их взорам представилась совершенно преобразившаеся страна, усеянная скалами, острыми горными гребнями и совершенно очистившаеся от снега. Лето внезапно наступило за развеянною ветром зимою. Снег как острым можем срезало с поверхности земли и почва предстала во всей своей первобытной наготе.

Взоры Гаттераса устремились на север, на горизонт, закутанный густыми и темными парами.

- Очень может быть, что эти пары подымаются над океаном, сказал доктор.

- Вы правы,- ответил Гаттерас:- там непременно должно находиться море.

- Подобный туман известен у нас под именем blinck - свободного моря, сказал Джонсон.

- Именно,- подтвердил доктор.

- В таком случае - к саням,- вскричал Гаттерас,- и отправимся к этому неизвестному океану!

- Вы очень рады, Гаттерас?- сказал доктор капитану.

- Конечно,- с восторгом ответил последний, мы скоро будем у полюса! A разве вы, доктор, не довольны?

- Я всегда доволен, особенно когда и другие довольны!

Три англичанина возвратились в ложбину, наладили сани и сняли палатку. Отряд тронулся в путь. Вчерашних следов нигде не было заметно. Через три часа отряд пришел к морскому берегу.

- Море! море!- в один голос крикнули путешественники.

- И к тому-же - свободное море!- добавил капитан.

Было десять часов утра.

Ураган очистил полярный бассейн; разбитые, разрозненные льдины неслись по всем направлениям; большие из них, похожия на ледяные горы, снялись с якоря, по выражению моряков, и понеслись в открытое море. Над ледяными полями дул сильный ветер; град мелких ледяных игл, пена и ледяная пыль покрывали соседния скалы. Небольшое количество державшихся у берегов льдов казались разрыхленными; на скалах, о которые дробились волны, широкими полосами лежали массы морского моха и безцветных водорослей.

Океан простирался на необозримое пространство.

Берег образовал, на востоке и на западе, два мыса, которые отлогими склонами спускались в океан; у оконечности их гремел прибой моря и легкая пена повсюду разносилась ветром. Таким образом, материк Новой Америки заканчивался в полярном океане мягкими склонами, закругляясь в очень открытый, ограниченный двумя мысами залив. Посредине последнего выступ скалы образовал собою небольшой естественный порт, защищенный со всех сторон и врезывавшийся в материк широким руслом ручья,- в настоящее время бурного потока и обыкновенного пути тающих весною снегов.

Осмотрев берега, Гаттерас положил в тот-же ден спустить на воду шлюпку, разобрать сани и взять их с собою, на всякий случай.

Разбили палатку, и после сытного обеда работа закипела. Между тем, доктор взял инструменты, чтобы нанести на бумагу местонахождение отряда и определить гидрографическое положение некоторых частей бухты.

Гаттерас торопил работами; он хотел поскорее оставить материк и отплыть раньше отряда неизвестных путешественников, которые могли прибыть к этому-же берегу моря.

В пять часов вечера, в маленьком порте грациозно покачивалась шлюпка, с поставленною мачтою и большим парусом. На шлюпку нагрузили разобранные части саней и съестные припасы, так что на другой день оставалось перенести только палатку и лагерные принадлежности.

К возвращению доктора все приготовления были уже окончены. При виде защищенной от ветров шлюпки, ему пришло в голову дать название маленькому порту и он предложил окрестить его именем Альтамонта.

Это не встретило затруднений со стороны других путешественников, и порт был торжественно наименован Портом Альтамонта.

По вычислению доктора, порт находился под 87°5' широты и 118°35' восточной долготы по Гринвичскому меридиану, следовательно менее, чем в 3° от полюса. От бухты Виктории до Порта Альтамонта путешественники прошли двести миль.

XXI.

Свободное море.

На следующий день утром Джонсон и Вэлл приступили в нагрузке на шлюпку лагерных принадлежностей. В восемь часов все было готово к отъезду. Но тут доктор вспомнил о следах путешественников: обстоятельство это не переставало тревожить его.

Намеревались-ли эти люди подняться к полюсу? Не придется-ли еще раз встретить их на своем пути?

Три уже дня ничто не указывало на присутствие в стране посторонних путешественников; кто-бы они ни были, но едва-ли им удалось дойти до Порта Альтамонта. Повидимому, никогда еще на месте этом не стояла нога человека.

Осаждаемый такого рода мыслями, доктор в последний раз захотел осмотреть местность, для чего и поднялся на холм высотою около ста футов. Оттуда он мог обозреть всю южную часть горизонта.

Достигнув вершины холма, Клоубонни поднес к глазам подзорную трубку и, к своему удивлению, ничего не увидел не только вдали на равнинах, но и в нескольких от себя шагах. Это крайне озадачило доктора; он снова посмотрел в трубку и, наконец, осмотрел инструмент. У последнего не оказалось объектива...

- Объектив! вскричал доктор.

Понятно, какого рода мысль внезапно осенила Клоубонни. Он громко закричал, чтобы быть услышанным своими товарищами, которые не на шутку встревожились при виде ученого, со всех ног спускавшагося с холма.

- Чтобы это могло значить?- спросил Джонсон.

Задыхавшийся доктор долго не мог промолвять ни слова; наконец он сказал:

- Следы... Отряд!...

- Что такое? - сказал Гаттерас. Посторонние люди здесь?

- Нет! нет!... отвечал доктор. Объектив... объектив... это мой объектив.

И он показал свой испорченный инструмент.

- Значит, вы его потеряли?... вскричал Альтамонт.

- Да!

- А следы?

- Это наib собственные следы, друзья мои! - вскричал доктор. Мы заблудились в тумане, слонялись во все стороны и наконец набрели на свои-же собственные следи.

- A след башмака?- спросил Гаттерас.

- Это следы Бэлля, который потеряв свои лыжи, весь день шел по снегу в башмаках.

- Совершенно верно,- сказал Бэлль.

Ошибка настолько была очевидна, что все путешественники разразились громким хохотом, за исключением Гаттераса, который однакож не меньше других был доволен этим открытием.

- Ну, и начудили-же мы!- сказал доктор, когда стих первый взрыв веселости. Каких только предположений мы не делали! Положительно, здесь надо обдумывать каждое свое слово! Но теперь опасаться нечего, а потому одно только и остается, отправиться в путь.

- Отправимся!- сказал Гаттерас.

- Через четверть часа каждый занял свое место на шлюпке, которая подняла паруса и быстро вышла из Порта Альтамонта. Морское путешествие началось в среду 19-го июля. Мореплаватели находились очень недалеко от полюса, именно, в ста семидесяти милях; следовательно, при существовании материка в этой части земного шара, плавание длилось-бы не долго.

Дул слабый, но попутный ветер. Термометр показывал пятьдесят градусов выше точки замерзания (+10° стоградусника). Настала действительно теплая погода.

Шлюпка не пострадала от перевозки на санях; она находилась в полной исправности и управлять ею было не трудно. Джонсон сел у руля, а доктор, Бэлль и Альтамонт поудобнее устроились между вещами, помещавшимися отчасти на палубе, отчасти под палубой.

Сидевший впереди Гаттерас пристально вглядывался по направлению к северу, куда его влекло с непреодолимою силою, точно стрелку компаса к магнитному полюсу. В случае открытия какого нибудь материка, Гаттерас хотел первый изследовать его. Такая честь принадлежала ему по праву.

Он замечал, впрочем, что на поверхности полярного океана ходили короткие волны, как во внутренних морях. По его мнению, это обстоятельство указывало на близость берегов и доктор разделял мнение Гаттераса.

Не трудно догадаться, почему Гаттерас так страстно желал найти материк у северного полюса. Как прискорбно было бы капитану, если бы там, где малейшая частица земли представлялась необходимою для его замыслов, он вдруг увидел безбрежное, неуловимое пространство моря! И в самом деле, возможно-ли обозначить специальным названием необъятную ширь океана? Каким образом водрузить национальное знамя среди морских волн и во имя её величества королевы вступить во владение частью водяной стихии?

Неподвижно устремив глаза вдаль, с компасом в руке, Гаттерас пожирал взорами необъятную ширь океана.

Полярный бассейн, ничем не ограниченный до линии горизонта, сливался в отдалении с ясным небом.

Несколько ледяных гор, несшихся по морю, казалось, уступали дорогу отважным мореплавателям.

Эта часть океана отличалась необычайно своеобразным характером. Не обусловливалось-ли произведенное ею впечатление душевным настроением путешественников, вообще очень взволнованных и нервно-возбужденных? Трудно решить это. Однакож, в своих ежедневных записках доктор описал дикую физиономию океана, говоря о ней то же, что говорил Скоресби, по словах которого эти воды "представляют разительный контраст моря, населенного миллионами живых существ".

Водная пелена, окрашенная слабыми лазурными оттенками, была чрезвычайно прозрачна и обладала неимоверною силою рассеявания лучей света. Такая прозрачность позволяла взору проникать до неизмеримой глубины моря. Казалось, что полярный бассейн освещался снизу, подобно какому-то громадному аквариуму; по всему вероятию здесь играли роль какие либо электрические процессы, совершавшиеся в глубине моря. Шлюпка казалась повисшею над бездонною пучиною.

Над поверхностью этих чудных вод носились безчисленные стаи птиц, подобно мрачным и бурным тучам. Перелетные, береговые и плавающия птицы всех сортов и размеров имели здесь своих представителей, начиная с альбатросов, свойственных южным странам, и кончая громадных размеров пингвинами арктических морей. Окрестность оглашалась их беспрерывным оглушительным криком. Глядя на них, доктор, так сказать, лишался своих познаний по части естествоведения; названия многих странных птиц ускользали от него и ему нередко приходилось наклонять голову, когда оне с невыразимою мощью рассекали воздух своими крыльями.

У некоторых из этих воздушных чудовищ крылья достигали двадцати футов длины; носясь над шлюпкою, птицы совершенно закрывали последнюю. Здесь находились целые легионы пернатых, названия которых никогда еще не заносились на страниы лондонского Index Ornithologue.

Ошеломленный, растерявшийся доктор окончательно стал в тупик со всею своею ученостью.

Когда взоры его отрывались от созерцания чудес воздушных пространств, скользили по тихой поверхности океана, тогда им представлялись не менее дивные картины из царства животных и, между прочим, медузы в тридцать футов шириною. Изумительно! Какая разница между этими медузами и теми, которые наблюдал Скоресби в гренландских морях. По вычислению этого мореплавателя, на двух квадратных милях число таких медуз простирается до двадцати трех трильонов восьмисот билльонов мильярдов (Так как число это ускользает от всякой умственной оценки, то в видах большей ясности, английский китобой говорит, что восемьдесят тысяч человек, пересчитывая медуз день и ночь, употребили-бы на свою работу все время, протекшее от сотворения мира до наших времен.).

Наконец, взору, проникшему за поверхность водной пелены, представлялась не менее дивная картина. Вокруг лодки кишели всевозможных пород рыбы. Оне то погружались в глубину вод, причем постепенно уменьшались в размерах, умалялись и, наконец, совсем исчезали, подобно волшебным теням; то, покидая пучины океана, опять поднимались на поверхность океана. Морские чудовища нисколько, повидимому, не страшились присутствия шлюпки и мимоходом часто задевали ее своими огромными плавниками. Но наши путешественники не сознавали грозившей им опасности, хотя иные из этих обитателей моря достигали громадных размеров.

Молодые моржи резвились между собою, не обращая ни малейшего внимания на плывущую шлюпку; нарвал, вооруженный длинным, тонким коническим копьем,- дивным орудием, служащим ему для проламыванья льдин,- преследовал робких китов, безчисленное множество которых, выбрасывая дыхалами столбы воды и слизи, наполняло воздух особенного рода свистом; косатки, с длинными хвостовыми плавнями, рассекали волны С изумительною быстротою и на ходу пожирали столь-же быстрых, как и они сами,- треску и макрелей, в то время, как ленивые белухи спокойно поглощали неповоротливых и беспечных моллюсков.

Еще ниже плавали острорылые гиббары, черноватые, гренландские киты, гигантские кашалоты, очень распространенные во всех морях. В глубине иногда происходили такие бои, что океан обагрялся кровью на протяжении многих миль; дельфины с спинным плавником в виде сабельного клинка, все семейство моржей и тюленей, морских собак, лошадей, медведей, львов и морских слонов, казалось, кормились на влажных пастбищах океана, и изумленный доктор так-же легко наблюдал это безчисленное множество животных, как если-бы он смотрел на них сквозь зеркальные стекла бассейнов зоологического сада.

Атмосфера становилась неестественно прозрачной и, казалось, была насыщена кислородом. Мореплаватели с наслаждением вдыхали воздух, вливавший в них могучую жизнь, и бессознательно подпадали процессу настоящего горения. Их чувственные, пищеварительные, дыхательные отправления совершались с необычайною энергиею. Зародившиеся в мозгу идеи достигали пределов грандиознаго; в один час путешественники проживали жизнь целаго дня.

Среди подобного рода чудес шлюпка спокойно плыла под веянием умеренного ветра, который усиливали повременам громадные альбатросы взмахами своих крыльев.

К вечеру Гаттерас и его товарищи потеряли из виду берега Новой Америки. В умеренном и экваториальным поясах уже настала ночь, но здесь солнце описывало на небосклоне круг, вполне параллельный горизонту океана, и не переставало освещать шлюпку своими косыми лучами.

Однакож, живые существа гиперборейских стран почувствовали приближение вечера, точно дневное светило скрылось уже под горизонтом. Птицы, рыбы и киты исчезли. Куда-же они скрылись? Не в безднах-ли моря или неба? Кто мог разрешить это? Но их крики, свист, колыханье волн, производимое движением морских чудовищ, сменилось безмолвною неподвижностью, волны замерли в едва заметной зыби, ночь вступила в свои мирные права под блестящими лучами солнца.

Со времени отъезда из Порта Альтамонта, шлюпка на один градус подвинулась к северу. На следующий день ничего еще не появлялось на горизонте: не было заметно ни высоких гор, указывающих на присутствие материка, ни тех особенных признаков, по которым моряки угадывают близость островов или материков.

Ветер держался хороший, хотя и не сильный; море волновалось слабо; снова возвратился вчерашний, многочисленный кортеж птиц и рыб. Наклонившись над водою, доктор мог видеть, как киты выплывали из своих глубоких убежищ и мало по малу поднимались на поверхность моря. Только несколько ледяных гор и разбросанных льдин нарушали томительное однообразие океана.

Вообще, встречавшиеся здесь изредка льдины не могли-бы препятствовать движению судов. Надо заметить, что хотя шлюпка находилась тогда на десять градусов выше полюса холодов, но это было все равно, как если-бы она находилась на десять градусов ниже сказанного полюса. Нисколько неудивительно, поэтому, что в это время года море так-же было свободно здесь от льдов, как оно было свободно от них и на высоте мыса Диско, в Баффиновом заливе.

Это обстоятельство имеет важное практическое значение. Действительно, при возможности подняться северо-азиатскими или американскими морями, в полярный бассейн, китобои могли-бы рассчитывать на быстрое пополнение своих грузов, так как эта часть океана, повидимому, есть всемирный садок, главный питомник китов, тюленей и всякого рода морских животных.

В полдень линия воды сливалась еще с линиею небосклона, и доктор начал сомневаться в существовании материка под этого широтою.

Но после некоторого размышления Клоубонни уверился что здесь необходимо должна существовать суша. И в самом деле, в первичные эпохи мира, после охлаждения земной коры, воды, образовавшиеся из сгустившихся атмосферических паров, повинуясь центробежной силе, должны были отхлынуть в экваториальным областям и покинуть неподвижные точки земного шара. Этим необходимо обусловливалось появление материков, соседних полюсу. Доктор находил это соображение совершенно правдоподобным.

Таким оно казалось и Гаттерасу.

Жюль Верн - Приключения капитана Гаттераса (Les Aventures du capitaine Hatteras). 8 часть., читать текст

См. также Жюль Верн (Jules Verne) - Проза (рассказы, поэмы, романы ...) :