Жюль Верн
«Дети капитана Гранта (Les Enfants du capitaine Grant). 9 часть.»

"Дети капитана Гранта (Les Enfants du capitaine Grant). 9 часть."

- А что это за план? - спросил Мак-Наббс.

- Вот мой план, - продолжал Паганель. - Суеверие туземцев обеспечило нам здесь убежище, и надо, чтобы это же суеверие помогло нам выбраться отсюда. Если мне удастся уверить Кай-Куму, что мы пали жертвой нашего осквернения могилы, что над нами разразился гнев небесный - словом, что мы мертвы и погибли ужасной смертью, то Кай-Куму тут же покинет подножие Маунгахауми и вернется в свое селение, не так ли?

- Несомненно, - сказал Гленарван.

- А какой же ужасной смертью вы угрожаете нам? - поинтересовалась леди Элен.

- Смертью святотатцев, друзья мои! - ответил Паганель. - Карающее пламя у нас под ногами. Откроем же ему путь!

- Что! Вы хотите создать вулкан? - воскликнул Джон Манглс.

- Да, но вулкан не настоящий, а импровизированный, которым мы сами будем управлять. Здесь, под нами, огромное количество подземных паров и пламени, стремящихся вырваться наружу. Устроим же для нашего блага искусственное извержение!

- Хорошая мысль! - заметил майор. - Славно придумано, Паганель!

- Понимаете, - сказал географ, - мы сделаем вид, будто нас пожрало пламя новозеландского Плутона, а сами в это время скроемся в могиле Кара-Тете и там пробудем дня три, четыре и даже пять, если понадобится, - словом, до тех пор, пока дикари, убедившись в нашей гибели, уйдут ни с чем.

- А что, если они вздумают собственными глазами убедиться в постигшей нас каре и взберутся на вершину? - усомнилась мисс Грант.

- Нет, дорогая Мери, - ответил Паганель, - этого они не сделают. Ведь на гору наложено табу, а когда она сама истребит своих осквернителей, это табу будет иметь еще большую силу.

- Ваш план действительно хорошо задуман, - сказал Гленарван. - Он может не удаться лишь при одном условии: если дикари будут упорно оставаться у подножия горы и у нас кончится запас пищи. Но это маловероятно, особенно если мы разыграем все как следует.

- Когда же мы испытаем этот последний шанс на спасение? - спросила леди Элен.

- Сегодня же вечером, - ответил Паганель, - когда совсем стемнеет.

- Решено, - проговорил Мак-Наббс. - Паганель, вы гениальны! Меня не так-то легко увлечь, но тут и я ручаюсь за успех. Мы им устроим такое чудо, которое еще на сто лет отодвинет их обращение в христианство. Да простят нам это миссионеры.

Итак, план Паганеля был принят, и, пожалуй, с суеверными маори он мог и должен был удаться. Оставалось лишь привести его в исполнение. Идея хороша, но осуществить ее было непросто. Не уничтожит ли вулкан смельчаков, прорывших ему кратер? Смогут ли они совладать с извержением, управлять им, когда пары, пламя и огненная лава устремятся наружу? Не рухнет ли вся вершина в огненную бездну? Ведь они посягают на силы, которыми властна распоряжаться лишь сама природа.

Паганель предвидел эти трудности, но надеялся действовать осторожно, не доходя до крайностей. Чтобы обмануть маори, нужна была только видимость извержения, а не грозная реальность.

Каким длинным показался этот день! Все с нетерпением считали часы. Для бегства все было готово. Пищу из склепа разделили на части, чтобы было удобнее ее нести. К этому легкому снаряжению присоединили еще ружья и несколько циновок из запасов вождя. Разумеется, все приготовления делались втайне от дикарей, за оградой могилы.

В шесть часов вечера стюард подал сытный обед. Кто знает, где и когда придется поесть в следующий раз. Поэтому ели впрок. Основным блюдом было жаркое из полдюжины крупных крыс - их поймал Вильсон. Леди Элен и Мери Грант наотрез отказались отведать этой дичи, столь ценимой в Новой Зеландии, но мужчины отдали ей честь, как настоящие маори. И в самом деле, мясо оказалось превосходным, и от всех шести грызунов остались лишь обглоданные кости.

Наконец наступили сумерки. Солнце скрылось за густыми грозовыми тучами. У горизонта поблескивали молнии, громыхал отдаленный гром.

Паганель был рад надвигавшейся грозе: она пойдет на пользу его замыслам и дополнит задуманную им инсценировку. Ведь дикари относятся с суеверным страхом к грозным явлениям природы. Новозеландцы слышат в громе разъяренный голос своего бога Нуи-Атуа, а в молнии видят сверкание его разгневанных очей. Им покажется, что само божество явилось покарать нечестивцев, нарушивших табу.

В восемь часов вершина Маунгахауми скрылась в зловещем мраке. Небо готовило черный фон для того взрыва пламени, который собирался вызвать Паганель. Маори уже не могли разглядеть беглецов. Наступило время действовать не медля. Гленарван, Паганель, Мак-Наббс, Роберт, стюард и два матроса дружно принялись за работу.

Место для кратера выбрали в тридцати шагах от склепа Кара-Тете. Было важно, чтобы извержение не тронуло могилу, ибо с исчезновением ее перестало бы действовать и табу.

Паганель приметил огромную каменную глыбу, из-под которой с силой вырывались пары. Она, очевидно, прикрывала небольшой кратер, естественно образовавшийся на этом месте, и только ее тяжесть мешала выходу подземного огня. Если бы удалось откатить глыбу, то пары и лава вырвались бы через освободившееся отверстие.

Друзья вооружились кольями, вырванными из могильной ограды, и изо всех сил принялись выворачивать ими, как рычагами, огромный камень. Под их напором глыба скоро закачалась. Тогда по склону горы вырыли небольшую траншею, чтобы глыба скатилась по ней. Чем больше приподнимали скалу, тем ощутимее делалось сотрясение почвы. Из-под тонкой коры земли доносились глухой рев и свист пламени. Смельчаки, словно циклопы, раздувающие подземный огонь, трудились молча. Вскоре появилось несколько трещин, из которых выбивались горячие пары - признак того, что опасность близка.

Но вот последнее усилие - и глыба, сорвавшись с места, покатилась вниз и скрылась из виду.

Тонкий слой земли в ту же минуту прорвался. Из образовавшегося отверстия с грохотом вырвался огненный столб, а за ним хлынули кипящая вода и лава; потоки их устремились по склону горы к лагерю туземцев и в долину.

Вся вершина содрогнулась. Казалось, она вот-вот рухнет в бездну.

Гленарван и его товарищи едва успели спастись от извержения. Они добежали до склепа, отделавшись легкими ожогами от брызг горячей, близкой к кипению воды. Скоро легкий запах кипящей воды сменился сильным запахом серы. Комья земли, лава, вулканические обломки - все смешалось в едином потоке. Огненные реки потекли по склонам Маунгахауми. Соседние горы осветились заревом извержения. Глубокие долины ярко озарились его отблеском. Лава уже клокотала в лагере дикарей, метавшихся, ища спасения. Те, кого не настиг этот огненный поток, бросились бежать и взобрались на соседние холмы. Оттуда они с ужасом глядели на это грозное явление, на этот вулкан, поглотивший, по повелению их разгневанного бога, нечестивцев, которые осквернили священную гору. В те минуты, когда грохот извержения несколько ослабевал, до беглецов доносились исступленные заклинания:

- Табу! Табу! Табу!

Между тем из кратера вырывались в огромном количестве пары, раскаленные камни, лава. Это уже был не гейзер, каких много в окрестностях вулкана Гекла в Исландии, а вулкан, не хуже самой Геклы. Вся эта клокочущая огненная масса до сих пор не вырывалась на поверхность, потому что располагала достаточным отводным клапаном в виде вулкана Тонгариро, а теперь, когда ей представился новый выход, она со страшной силой устремилась в него, и в эту ночь, по закону распространения давления, все другие извержения на острове были слабее обычного.

Через час после начала извержения этого нового на земном шаре вулкана по его склонам уже неслись широкие потоки огненной лавы. Полчища крыс бросали свои норы и убегали с охваченной пламенем земли.

Всю ночь новый вулкан бушевал вместе с грозой в небесах так сильно, что Гленарван встревожился. Жерло кратера все расширялось.

Беглецы, укрывшись за оградой могилы, наблюдали, как нарастает сила извержения.

Наступило утро. Ярость вулкана не ослабевала. К пламени примешивались густые желтоватые пары. Всюду змеились потоки лавы.

Гленарван с бьющимся сердцем наблюдал сквозь щели ограды за туземцами. Маори укрылись на соседних склонах, где извержение было им не страшно. На месте их бывшего лагеря виднелось несколько обуглившихся трупов. Дальше, по направлению к па, раскаленная лава сожгла десятка два хижин - некоторые из них еще дымились. Кое-где стояли группы туземцев, с благоговейным ужасом взиравших на объятую пламенем вершину Маунгахауми.

Среди воинов появился Кай-Куму. Гленарван тотчас же узнал его. Вождь подошел к подножию горы с той стороны, где не текла лава, но не сделал ни шагу дальше.

Он распростер руки, словно колдун, творящий заклинания, и по мимике вождя беглецы легко догадались о смысле его действий. Как и предвидел Паганель, Кай-Куму наложил на гору-мстительницу еще более строгое табу.

Вскоре маори вереницей двинулись по извилистым тропинкам вниз, в па.

- Они уходят! - воскликнул Гленарван. - Покидают свой сторожевой пост! Наша военная хитрость удалась! Ну, дорогая Элен и мои добрые товарищи, вот мы все и мертвы и погребены под лавой! Но сегодня же вечером мы воскреснем, покинем нашу могилу и убежим от этих варваров!

Трудно себе представить радость беглецов. Их сердца снова зажглись надеждой. Отважные путешественники забыли о прошлом, не помышляли о будущем - они думали только о настоящем. А между тем пробраться через этот дикий край до какой-нибудь английской колонии было нелегко. Но после того, как беглецам удалось обмануть Кай-Куму, им казалось, что никакие дикари Новой Зеландии для них уже не страшны!

Майор теперь и вовсе ни в грош не ставил этих маори и не жалел для них презрительных кличек. Паганель и он, стремясь перещеголять друг друга, обзывали туземцев дремучими олухами, тупыми ослами, первейшими болванами на всем Тихом океане, буйно-помешанными, кретинами и т. д. Оба были неистощимы.

Однако, прежде чем уйти, надо было переждать. Паганелю удалось уберечь свою драгоценную карту Новой Зеландии, и он искал по ней безопасные пути.

По зрелом размышлении решено было отправиться на восток, к заливу Пленти. Этот путь проходил по местам неисследованным, но, по-видимому, пустынным. Ни суровая природа, ни лишения не страшили закаленных путешественников так, как встреча с туземцами. Поэтому они во что бы то ни стало хотели уклониться от такой встречи и стремились добраться до восточного побережья, где было несколько миссий. К тому же эта часть острова пока избежала ужасов войны и там не было повстанческих отрядов.

Расстояние от озера Таупо до залива Пленти составляло примерно сто миль. Десять дней пути, по десяти миль в день. Конечно, путешествие было не из легких, но никто из этих отважных людей не думал об усталости. Только бы дойти до какой-нибудь миссии, а там можно будет и отдохнуть в ожидании удобного случая добраться до Окленда - конечной цели их путешествия. Приняв такое решение, Гленарван и его спутники продолжали до самого вечера наблюдать, не появятся ли туземцы. Но у подошвы горы не осталось никого и, когда тьма поглотила окрестные долины, не зажегся ни один костер. Путь был свободен.

В девять часов, в полной темноте, Гленарван повел свой отряд вперед. Захватив оружие и одеяния Кара-Тете, все начали осторожно спускаться с Маунгахауми. Первыми шли Джон Манглс и Вильсон. Они ловили малейший проблеск света, останавливались при всяком шорохе. Беглецы словно скользили по склону, как бы стараясь слиться с ним.

Спустившись на двести футов, молодой капитан и матрос очутились на том опасном горном гребне, который так бдительно охранялся туземцами.

Если бы, к несчастью, маори оказались хитрее беглецов и, не дав себя обмануть искусственным извержением, только сделали вид, что уходят, чтобы вернее захватить пленников, то тогда именно здесь, на этом гребне, и должно было обнаружиться их присутствие. Несмотря на всю свою уверенность и на шутки Паганеля, Гленарван невольно содрогнулся. Жизнь его близких будет висеть на волоске все десять минут, пока они будут переходить по гребню. Он слышал, как билось сердце прижавшейся к нему жены. Однако Гленарван и не помышлял повернуть назад. Джон, разумеется, тоже. Молодой капитан первый пополз под покровом ночи по узкому гребню. За ним - остальные. Когда какой-нибудь камень скатывался вниз, все замирали на месте. Если дикари все же сторожили у подножия хребта, этот необычный шорох непременно вызвал бы град ружейных выстрелов. Понятно, что, пробираясь ползком, точно змеи, вдоль покатого хребта, беглецы подвигались вперед не так уж быстро. Когда Джон Манглс дополз до самого низкого места гребня, он очутился всего в каких-нибудь двадцати пяти футах от площадки, где накануне стояли лагерем туземцы. Дальше гребень круто шел в гору и вел к лесу, до которого оставалось четверть мили.

Путешественники благополучно миновали страшное место и стали молча подниматься в гору. Леса из-за темноты не было видно, но все знали, что он близко, а там, если только им не устроили засаду, они будут в безопасности. Гленарван надеялся на это, но он понимал, что защитное действие табу уже кончилось. Восходящая часть гребня принадлежала уже другой горе, расположенной к востоку от озера Таупо. Стало быть, здесь можно было опасаться не только обстрела, но и рукопашной схватки с туземцами.

В течение десяти минут беглецы бесшумно поднимались к вышележащему плоскогорью. Джон не мог еще разглядеть лес, но до него, должно быть, оставалось уже меньше двухсот футов.

Вдруг молодой капитан остановился и как будто попятился назад. Ему почудился в темноте какой-то шорох. Все замерли. Джон Манглс стоял неподвижно так долго, что его спутники забеспокоились. Они выжидали. Кто опишет их мучительную тревогу! Неужели придется идти назад и снова искать убежища на вершине Маунгахауми?

Но, убедившись, что шум не возобновляется, Джон Манглс снова начал подниматься по узкому гребню. Вскоре в ночи стали неясно вырисовываться деревья. Еще несколько шагов - и беглецы, добравшись наконец до леса, укрылись под его густой листвой.

Глава XVI

МЕЖДУ ДВУХ ОГНЕЙ

Ночь благоприятствовала беглецам. Надо было воспользоваться ею, чтобы уйти подальше от роковых берегов озера Таупо. Паганель взялся вести отряд и снова проявил во время этого трудного странствования в горах свое изумительное чутье путешественника. Он с удивительным проворством пробирался в темноте, отыскивая едва приметные тропинки и не уклоняясь от нужного направления. Правда, географу очень помогала его никталопия: его кошачьи глаза различали в непроницаемой тьме самые мелкие предметы.

Три часа подряд беглецы шли, не останавливаясь, по отлогим восточным склонам гор. Паганель отклонился немного к юго-востоку, стремясь попасть в узкое ущелье между горными цепями Каймаи и Вахити, по которому проходит дорога от Окленда к бухте Хока. Он рассчитывал пересечь это ущелье и, оставив дорогу в стороне, пробираться к побережью под защитой высоких гор по необитаемой части провинции.

К девяти часам утра, за двенадцать часов, было пройдено двенадцать миль. Пора было пощадить отважных женщин. К тому же и место оказалось подходящим для привала. Беглецы добрались до ущелья, разделявшего горные цепи. Дорога на юг, к Оберленду, осталась справа. Паганель, справляясь по карте, сделал крюк к северо-востоку, и в десять часов маленький отряд очутился у крутого горного уступа. Здесь вынули из сумок съестные припасы и подкрепились ими. Даже Мери Грант и майор, которым до тех пор корни папоротника были не по вкусу, теперь ели их с удовольствием.

Отдохнув до двух часов пополудни, путешественники снова двинулись к востоку и вторично остановились на привал вечером в восьми милях от гор. Здесь все с наслаждением растянулись под открытым небом и уснули крепким сном.

На следующий день путь оказался труднее. Он пролегал по любопытному району вулканических озер, гейзеров и дымящихся серных сопок, простиравшемуся к востоку от Вахити. Путь этот был гораздо приятнее для глаз, чем для ног. Все время надо было обходить, огибать, преодолевать препятствия. Это было утомительно. Но зато какое необычайное зрелище! Как неистощимо разнообразие природы!

На обширном пространстве в двадцать квадратных миль можно было видеть всевозможные проявления подземных сил. Из рощ местного чайного дерева струились до странности прозрачные соляные источники, кишащие мириадами насекомых.

Вода их едко пахла жженым порохом и оставляла на земле белый осадок, похожий на ослепительно сверкающий снег. Одни источники были горячи, другие холодны как лед. Гигантские папоротники росли по берегам этих ручьев в условиях, сходных с условиями силурийской эры.

Со всех сторон среди клубящихся паров били из земли снопы воды, напоминавшие фонтаны какого-нибудь парка. Одни из них били непрерывно, другие пульсировали, подчиняясь прихотям своенравного Плутона. Эти фонтаны были расположены амфитеатром на естественных террасах. Воды их, осененные клубами белого пара, постепенно сливались воедино и, разъедая полупрозрачные ступени этих гигантских природных лестниц, свергались по ним кипящими водопадами, питая собой целые озера.

Потом на смену горячим ключам и бурным гейзерам пошли серные сопки. Вся земля казалась покрытой крупными прыщами. Это были полупотухшие кратеры; через их многочисленные трещины выбивались различные газы. В воздухе чувствовался едкий, неприятный запах серной кислоты, и земля кругом была усеяна кристаллами серы. Здесь целыми веками накапливались огромные неиспользуемые богатства, и если когда-нибудь серные рудники Сицилии истощатся, новые запасы сырья будет поставлять промышленности этот пока почти не изведанный район Новой Зеландии.

Можно представить себе, чего стоил путешественникам этот мучительный переход. Место для привала найти было нелегко, и охотникам не попадалось ни одной птицы, достойной быть общипанной руками мистера Олбинета. Поэтому чаще всего приходилось довольствоваться съедобными папоротниками и сладким бататом - скудной едой, которая, конечно, не могла восстановить силы изнуренных путников. Естественно, что каждый стремился поскорее распроститься с этими бесплодными, пустынными террасами.

Однако понадобилось не менее четырех дней, чтобы пересечь труднопроходимый край. Только 23 февраля путешественники смогли сделать привал в пятидесяти милях от Маунгахауми, у подошвы безымянной горы, обозначенной на карте Паганеля. Вокруг расстилались равнины, поросшие кустарником, а дальше, у горизонта, снова показались большие леса.

Такой вид сулил легкий путь, если только в этом гостеприимном краю не обосновалось уже слишком много постоянных жителей. До сих пор туземцев не было и в помине.

В тот день Мак-Наббс и Роберт подстрелили трех киви, которые могли скрасить обед, но удовольствие длилось недолго, и через несколько минут от дичи ничего не осталось.

За десертом, состоявшим из картофеля и сладких бататов, Паганель внес предложение, которое было принято с восторгом: назвать безымянную гору, вершина которой терялась на высоте трех тысяч футов в облаках, именем Гленарвана. И географ тут же старательно нанес имя шотландского лорда на свою карту.

Было бы бесполезно описывать дальнейшее путешествие: дни проходили однообразно и малоинтересно. В течение всего перехода от озер до Тихого океана произошло лишь два-три более или менее значительных события. Обычно шли целый день по лесам и равнинам. Джон Манглс определял направление по солнцу и звездам. Небо было довольно милостиво: оно не посылало ни зноя, ни дождя. Но тем не менее измождение путешественников, перенесших уже столько мук, мешало им идти быстро, и всем не терпелось скорее добраться до миссии.

Они, правда, разговаривали, но разговор этот не был общим. Отряд разбился на группки, состав которых определялся не каким-то особым предпочтением, а общими мыслями.

Гленарван обычно шел один. По мере приближения к побережью он все чаще вспоминал о "Дункане" и его команде. Забывая об опасностях, еще подстерегавших отряд на пути к Окленду, он думал об убитых матросах. Эта страшная мысль неотступно томила его.

О Гарри Гранте никто не заговаривал. К чему, раз ничего нельзя для него сделать. Если имя капитана и упоминалось, то только в беседах его дочери с Джоном Манглсом.

Молодой капитан никогда не возвращался к тому, что девушка сказала ему в ту ужасную ночь в хижине. Скромность не позволяла ему напомнить о словах, вырвавшихся у нее в минуту отчаяния.

Говоря о Гарри Гранте, Джон Манглс строил все новые планы. Он уверял Мери, что Гленарван организует еще одну экспедицию. Ведь подлинность найденного в бутылке документа не подлежала сомнению. Следовательно, Гарри Грант где-то должен был находиться. А если так, то в конце концов он все же будет найден, хотя бы для этого пришлось обшарить весь свет.

Мери упивалась этими речами. Она и Джон Манглс жили одними и теми же мыслями, надеждами. Нередко и леди Элен принимала участие в их разговоре. Она не разделяла надежд молодых людей, но не хотела возвращать их к печальной действительности.

Мак-Наббс, Роберт, Вильсон и Мюльреди старались, не слишком удаляясь от товарищей, настрелять как можно больше дичи.

Паганель, по-прежнему драпируясь в свой плащ из формиума, молчаливый и задумчивый, держался в стороне.

И все-таки, хотя испытания, опасности, усталость и лишения, как правило, делают раздражительными и ожесточают даже людей с самым лучшим характером, все эти товарищи по несчастью остались так же дружны, верны и были готовы пожертвовать жизнью друг за друга.

25 февраля дорогу путникам преградила река. Судя по карте Паганеля, это была Уаикаре. Через нее удалось перебраться вброд.

Два дня тянулись равнины, поросшие кустарником. Теперь половина пути между озером Таупо и берегом океана была пройдена если не без труда, то, во всяком случае, без нежелательных встреч.

Затем пошли громадные, бесконечные леса, напоминавшие австралийские, только вместо эвкалиптов здесь росли каури. Хотя за четыре месяца странствий у Гленарвана и его спутников изрядно притупилась способность восторгаться, но и они были восхищены этими гигантскими соснами, достойными соперниками ливанских кедров и мамонтовых деревьев Калифорнии. Каури были так высоки, что только футах в ста от земли начинались ветви. Они росли группами, и лес состоял не из отдельных деревьев, а из целых семей этих гигантов, вздымавших зонты из зелени на высоту двухсот футов.

Некоторые еще молодые каури, едва достигшие столетнего возраста, походили на красные ели европейских стран: у них была темная конусообразная крона.

Более старые деревья, которым перевалило за пятьсот - шестьсот лет, несли огромные шатры зелени, покоившиеся на бесчисленных переплетающихся ветвях. У этих патриархов новозеландских лесов стволы были до пятидесяти футов в окружности. Все спутники Гленарвана, взявшись за руки, не могли бы охватить такой гигантский ствол.

Три дня маленький отряд брел под этими огромными зелеными сводами по глинистой почве, на которую никогда не ступала нога человека. Об этом говорили и большие наплывы клейкой смолы на многих стволах: она могла бы на долгие годы обеспечить туземцев товаром для торговли с европейцами.

Охотники наталкивались на большие стаи киви, столь редких в обитаемых местах. Здесь же, в недоступных лесах, эти странные птицы нашли себе убежище. Теперь у путешественников было вдоволь здоровой пищи - мяса киви.

Вечером 1 марта отряд Гленарвана, выйдя наконец из огромного леса гигантов-каури, расположился лагерем у подошвы горы Икиранги высотой в пять с половиной тысяч футов.

От горы Маунгахауми было пройдено около ста миль, а до побережья оставалось еще миль тридцать. Когда Джон Манглс надеялся закончить весь переход дней в десять, он еще не знал, какой трудный предстоит путь.

Оказалось, что частые обходы, различные препятствия, неточность в определении координат удлинили маршрут на одну пятую. И вот путешественники добрались до горы Икиранги уже в совершенном изнеможении.

Чтобы выйти на побережье, нужно было еще два больших дневных перехода. И как раз теперь требовалось удвоить энергию и бдительность, ибо путники снова вступали в обитаемые места. Однако все преодолели свою усталость и на следующий день на рассвете вновь двинулись в путь.

Дорога между двумя горами - Икиранги справа и Харди, высотой в три тысячи семьсот футов, слева - стала очень трудной. На протяжении десяти миль тянулась долина, сплошь заросшая гибкими растениями, метко названными "удушающие лианы". На каждом шагу лианы, как змеи, обвивались вокруг ног, рук и всего тела. Два дня пришлось путешественникам продвигаться вперед с топором в руках и бороться с этой многоголовой гидрой, с этими неотвязными, цепкими растениями, которые Паганель охотно отнес бы к классу зоофитов(*).

(*) - Зоофиты - животные-растения.

В этих равнинах стало невозможно охотиться, и охотники не приносили обычной дичи. Съестные припасы истощались, а пополнить их было нечем. Иссякла вода, и путники уже не могли утолить жажду, которая еще усугублялась усталостью.

Гленарван и его спутники испытывали страшные муки, и впервые их чуть не оставила сила воли. Наконец, уже не шагая, а еле волоча ноги, измученные путники, руководимые одним лишь инстинктом самосохранения, добрались до мыса Лоттин на побережье Тихого океана.

Здесь виднелось несколько пустых хижин, остатки опустошенного войной селения, брошенные поля. Везде следы грабежа и пожара. И тут судьба обрекла несчастных путников на новое ужасное испытание.

Обессиленные, они брели по берегу, как вдруг в миле от них показался отряд туземцев. Дикари устремились на них, размахивая оружием. Бежать было некуда, позади только море, и Гленарван, собрав последние силы, хотел было отдать приказ защищаться, как вдруг Джон Манглс закричал:

- Пирога! Пирога!

В самом деле, на плоском песчаном берегу в двадцати шагах от беглецов стояла вытащенная на берег пирога с шестью веслами. Столкнуть лодку в воду, прыгнуть в нее и отплыть прочь от опасного берега было делом одной минуты. Джон Манглс, Мак-Наббс, Вильсон и Мюльреди сели на весла, Гленарван взялся за руль, обе женщины, Олбинет, Паганель и Роберт разместились на корме.

Через десять минут пирога была уже в четверти мили от берега. Море было спокойно. Беглецы молчали.

Джон, не желая все-таки заплывать слишком далеко, хотел уже приказать плыть вдоль берега, как вдруг весло замерло в его руках. Из-за мыса Лоттин показались три пироги - это была погоня.

- В море! В море! - крикнул молодой капитан. - Уж лучше погибнуть в волнах!

Четыре гребца налегли на весла, и пирога снова понеслась в открытое море. Полчаса расстояние между ними и преследователями не сокращалось, но несчастные, измученные люди вскоре ослабели, и вражеские пироги стали приближаться. Вот между ними уже меньше двух миль. Итак, нападение туземцев неизбежно, их длинные ружья уже нацелены!

А что же Гленарван? Стоя на корме пироги, он вглядывался в горизонт в безумной надежде на помощь. Чего он ждал? Чего хотел? Или в нем пробудилось какое-то предчувствие?

Вдруг глаза его вспыхнули, рука протянулась, указывая на что-то вдали.

- Корабль! - крикнул он. - Корабль, друзья мои! Гребите! Гребите сильнее!

Ни один из четырех гребцов даже не повернулся, чтобы взглянуть на это неожиданно появившееся судно: нельзя было упустить ни одного взмаха весла. Только Паганель встал и направил свою подзорную трубу туда, куда указывал Гленарван.

- Да, - сказал географ, - там судно. Паровое судно! Идет на всех парах! Сюда, к нам! Ну, еще немного, друзья мои!

Беглецы с новой энергией налегли на весла и еще полчаса не давали преследователям приблизиться, гребя из последних сил. Корабль вырисовывался все яснее и яснее. Вот уже видны две его мачты со спущенными парусами и густые клубы черного дыма.

Гленарван, передав руль Роберту, схватил подзорную трубу Паганеля и внимательно следил за каждым движением судна.

Но как были изумлены Джон Манглс и все остальные, когда увидели, что черты Гленарвана исказились, лицо его побледнело и подзорная труба выпала из рук. Одного слова хватило, чтобы объяснить эту внезапную перемену.

- "Дункан"! - крикнул Гленарван. - "Дункан" и каторжники!

- "Дункан"! - воскликнул Джон Манглс, выпуская весло и поднимаясь.

- Да, смерть!.. Смерть и там и здесь... - прошептал Гленарван, сломленный отчаянием.

Это и правда была их яхта, сомневаться не приходилось, - их яхта и команда бандитов! У майора вырвалось проклятие. Судьба жестоко пошутила!

Между тем пирога была предоставлена самой себе. Куда править? Куда бежать? Что лучше: угодить к дикарям или к каторжникам? С ближайшей пироги туземцев раздался выстрел, пуля попала в весло Вильсона. Несколько взмахов весел снова толкнули пирогу по направлению к "Дункану". Яхта шла полным ходом, до нее оставалось всего полмили.

Все пути отрезаны, и Джон Манглс уже не знал, куда и направить пирогу. Женщины, еле живые от ужаса, бросились на колени и стали молиться. Дикари открыли беглый огонь, пули градом сыпались вокруг пироги. Вдруг на яхте прогремел залп, и над головами беглецов пролетело пушечное ядро. Очутившись между двух огней, они замерли на месте между "Дунканом" и пирогами туземцев. Джон Манглс, обезумев от отчаяния, схватил топор. Он хотел прорубить дно пироги и потопить ее вместе со всеми своими спутниками, но его остановил голос Роберта.

- Том Остин! Том Остин! - кричал мальчуган. - Он на борту! Я вижу его! Он узнал нас, он машет шапкой!

Топор Джона замер в воздухе. Второе ядро со свистом пронеслось над головой беглецов. Оно надвое разбило ближайшую из трех пирог. На "Дункане" грянуло громкое "ура". Дикари в страхе повернули пироги и стремительно поплыли обратно к берегу.

- К нам! К нам, Том! - громовым голосом крикнул Джон Манглс.

Через несколько минут беглецы, все еще плохо понимая, как это случилось, были уже в безопасности на "Дункане".

Глава XVII

ПОЧЕМУ "ДУНКАН" КРЕЙСИРОВАЛ У ВОСТОЧНОГО БЕРЕГА НОВОЙ ЗЕЛАНДИИ

Невозможно описать чувства Гленарвана и его друзей, когда их слуха коснулись напевы старой Шотландии. Когда они ступили на палубу "Дункана", волынщик заиграл гимн древнего клана Малькольм и дружные крики "ура" встретили лорда, вернувшегося на борт своего судна.

Гленарван, Джон Манглс, Паганель, Роберт и даже майор - все со слезами обнимали и целовали друг друга. Это был порыв безумной радости. Географ совсем потерял голову: он приплясывал как сумасшедший и все прицеливался своей неразлучной подзорной трубой в подходившие к берегу уцелевшие пироги.

Но, видя, в какие лохмотья превратилась одежда Гленарвана и его спутников, как бледны их лица, отражающие все пережитые ими страшные муки, команда яхты прервала свои бурные изъявления радости. На борт "Дункана" вернулись лишь тени тех отважных, блестящих путешественников, которые три месяца назад, полные надежд, устремились на поиски капитана Гранта. Случай, и только случай, привел их на судно, которое они уже не ожидали никогда увидеть. Как они исхудали, как ослабли!

Все же, прежде чем подумать об отдыхе, пище и питье, Гленарван стал расспрашивать Тома Остина. Почему "Дункан" находился у восточного берега Новой Зеландии? Каким образом не попал в руки Бена Джойса? Какой сказочно счастливый случай привел яхту навстречу беглецам?

"Почему? Как? Зачем?" - посыпались со всех сторон вопросы на Тома Остина.

Старый моряк не знал, кого и слушать. Наконец он решил слушать одного Гленарвана и отвечать только ему.

- А где же каторжники? - спросил Гленарван. - Что вы сделали с каторжниками?

- С каторжниками? - переспросил с недоумением Том Остин.

- Да! С теми негодяями, которые напали на яхту.

- На какую яхту? - спросил Том Остин. - На вашу яхту, милорд?

- Ну да, Том, на "Дункан". Ведь явился же к вам Бен Джойс?

- Никакого Бена Джойса я не знаю. Никогда его не видывал, - ответил Остин.

- Как - никогда?.. - воскликнул Гленарван, пораженный ответом старого моряка. - Тогда скажите мне, Том, почему же "Дункан" крейсирует сейчас вдоль берегов Новой Зеландии?

Если Гленарван, леди Элен, Мери Грант, Паганель, майор, Роберт, Джон Манглс, Олбинет, Мюльреди, Вильсон не понимали, чему удивляется старый моряк, то каково же было их изумление, когда Том спокойно ответил:

- Но он крейсирует здесь по вашему приказанию, милорд.

- По моему приказанию?.. - опешил Гленарван.

- Так точно, милорд, я лишь выполнял предписание, содержавшееся в вашем письме от четырнадцатого января.

- В моем письме? В моем письме? - вскричал Гленарван. Тут все десять путешественников окружили Тома Остина и впились в него глазами: значит, письмо, написанное у Сноу - Ривер, все-таки дошло до него?

- Давайте-ка объяснимся хорошенько, - сказал Гленарван, - а то мне кажется, будто я вижу сон. Вы говорите, Том, что получили письмо?

- Да, милорд.

- В Мельбурне?

- В Мельбурне, как раз в тот момент, когда я закончил ремонт.

- А что это за письмо?

- Оно написано не вами, но подпись ваша, милорд.

- Это верно. И мое письмо вам передал каторжник по имени Бен Джойс?

- Нет, милорд, матрос по имени Айртон, боцман с "Британии".

- Ну да! Айртон и Бен Джойс - это одно и то же лицо! И что же говорилось в письме?

- В нем содержался приказ покинуть Мельбурн и направляться к восточному побережью.

- ... Австралии! - крикнул Гленарван с горячностью, смутившей старого моряка.

- Австралии? - с удивлением повторил Том, широко открывая глаза. - Да нет же, Новой Зеландии!

- Австралии, Том, Австралии! - подтвердили в один голос все спутники Гленарвана.

Тут на Остина словно нашло помрачение. Гленарван говорил с такой уверенностью, что старому моряку стало казаться, что он и вправду ошибся, читая письмо. Неужели он, преданный и пунктуальный моряк, мог сделать подобную ошибку? Он смутился и покраснел.

- Успокойтесь, Том, - ласково сказала леди Элен, - такова была воля провидения.

- Да нет же, сударыня, простите, - пробормотал старый моряк. - Это невозможно, я не ошибся! Айртон прочел это письмо так же, как и я. И он-то, он-то и хотел, чтобы я, вопреки приказанию, шел к австралийским берегам!

- Айртон? - воскликнул Гленарван.

- Он самый. Айртон уверял, что это ошибка и что назначенное место встречи - Туфоллд-Бей.

- У вас сохранилось это письмо, Том? - спросил крайне заинтересованный майор.

- Да, мистер Мак-Наббс, - ответил Остин. - Я сейчас схожу за ним.

И Остин побежал к себе в каюту.

Несколько минут, пока его не было, все молча переглядывались. Только майор вперил взор в Паганеля и, скрестив на груди руки, проговорил:

- Ну, знаете, Паганель,. это было бы уж слишком!

- А? Что вы сказали? - пробормотал географ. Сгорбившийся, с очками на лбу, он удивительно походил на гигантский вопросительный знак.

Остин возвратился. Он держал в руке письмо, написанное Паганелем и подписанное Гленарваном.

- Прочтите, пожалуйста, - сказал старый моряк. Гленарван взял письмо и стал читать:

- "Приказываю Тому Остину немедленно выйти в море и вести "Дункан", придерживаясь тридцать седьмой параллели, к восточному побережью Новой Зеландии..."

- Новой Зеландии! - крикнул, сорвавшись с места, Паганель.

Он вырвал из рук Гленарвана письмо, протер глаза, сдвинул на нос очки и прочел письмо сам.

- Новой Зеландии! - повторил он непередаваемым тоном, роняя письмо.

В этот момент он почувствовал, что на плечо его легла чья-то рука. Он поднял голову. Перед ним стоял майор.

- Что ж, почтеннейший Паганель, - сказал с невозмутимой серьезностью Мак-Наббс, - счастье еще, что вы не услали "Дункан" в Индокитай!

Эта шутка доконала бедного географа. Грянул дружный гомерический хохот. Паганель, как сумасшедший, шагал взад и вперед, сжимая руками голову, рвал на себе волосы. Он уже не отдавал себе отчета в том, что он делает и что намерен делать. Он спустился по трапу с юта и бесцельно зашагал, спотыкаясь, по нижней палубе, затем поднялся на бак. Здесь ноги его запутались в свернутом канате, он пошатнулся и ухватился за какую - то подвернувшуюся ему под руку веревку.

Вдруг раздался оглушительный грохот. Выстрелила пушка. Град картечи усеял спокойные воды океана. Злополучный Паганель уцепился за веревку заряженной пушки, курок опустился - и грянул выстрел. Географа отбросило на трап бака, и он провалился в кубрик.

На какой-то момент зрители оторопели, но тут же вскрикнули от ужаса. Все подумали, что случилось несчастье. Матросы гурьбой бросились вниз и вынесли на палубу согнутого вдвое Паганеля. Он был не в силах говорить. Долговязого больного перетащили на ют. Товарищи веселого француза были в отчаянии.

Майор, который при несчастных случаях заменял врача, собирался было раздеть бедного Паганеля, чтобы перевязать его раны, но едва он прикоснулся к умирающему, как тот подскочил, словно от электрического тока.

- Ни за что! Ни за что! - вскричал он и, запахнувшись в свою изодранную одежду, с необычайной поспешностью застегнулся на все пуговицы.

- Но послушайте, Паганель... - сказал майор.

- Нет, говорю я вам!

- Надо же осмотреть...

- Ничего вы не осмотрите!

- Вы, быть может, сломали... - уговаривал его Мак-Наббс.

- Да, - ответил Паганель, прочно становясь на свои длинные ноги, - но то, что я сломал, починит плотник.

- Что же вы сломали?

- Палубную подпорку, когда летел вниз.

Такой ответ снова всех рассмешил и совершенно успокоил друзей достойного Паганеля: он вышел из своего приключения с пушкой цел и невредим.

"Однако, - подумал майор, - какой необычайно стыдливый географ!"

Когда Паганель пришел в себя после пережитых волнений, ему пришлось ответить еще на один неизбежный вопрос.

- Теперь, Паганель, отвечайте мне чистосердечно, - обратился к нему Гленарван. - Я признаю, что ваша ошибка оказалась счастливой. Если б не вы, "Дункан", несомненно, попал бы в руки каторжников. Если б не вы, нас снова захватили бы дикари. Но, ради бога, скажите мне: какая непостижимая причуда заставила вас вместо "Австралия" написать "Новая Зеландия"?

- А, черт возьми, - воскликнул Паганель, - это все потому...

Но тут его взор упал на Роберта и Мери Грант, и он осекся. Потом ответил:

- Что поделаешь, дорогой Гленарван! Я безумец, сумасшедший, неисправимое существо. Видно, я так до смерти и проживу в шкуре рассеянного чудака.

- Если только ее раньше не сдерут с вас, - заметил майор.

- Сдерут? - вдруг вспыхнул географ. - Это что, намек?

- Какой намек, Паганель? - безмятежно спросил Мак-Наббс.

Но Паганель не стал продолжать разговор. Таинственное появление "Дункана" разъяснилось. Чудесно спасшиеся путешественники хотели снова попасть в свои уютные каюты, хотели поскорее поесть.

Леди Элен, Мери Грант, майор, Паганель и Роберт ушли, а Гленарван и Джон Манглс все же задержались на палубе, желая еще порасспросить Тома Остина.

- А теперь, мой старый Том, - сказал Гленарван, - скажите мне вот что. Приказ крейсировать у берегов Новой Зеландии не показался вам странным?

- Да, милорд, признаться, я был очень удивлен, - ответил старый моряк. - Но я не привык обсуждать получаемые приказы и повиновался. Мог ли я поступить иначе? Если бы я не выполнил в точности ваших указаний и случилось какое-нибудь несчастье, разве не я был бы виновен в этом? А вы, капитан, разве поступили бы не так? - обратился он к Джону Манглсу.

- Нет, Том, я поступил бы точно так же.

- Но что же вы подумали? - спросил Гленарван.

- Я подумал, милорд, что в интересах Гарри Гранта надо идти туда, куда вы приказываете, что ваши планы изменились и вы отправляетесь в Новую Зеландию на каком-нибудь судне, а мне следует ждать вас у восточного побережья. Уходя из Мельбурна, я даже никому не сказал, куда мы направляемся, и команда узнала об этом лишь тогда, когда мы были уже в открытом море и австралийский берег скрылся из глаз. Но тут случилось такое, чего я никак не ждал.

- Что именно, Том? - спросил Гленарван.

- Да то, что когда на следующий день после нашего отплытия из Мельбурна боцман Айртон узнал, куда идет "Дункан"...

- Айртон! - воскликнул Гленарван. - Так он на яхте?

- Да, милорд.

- Айртон здесь! - повторил Гленарван, глядя на Джона Манглса.

- Судьба, - отозвался молодой капитан.

Мгновенно, с быстротой молнии, перед их глазами промелькнули все злодеяния Айртона: его заранее подготовленное предательство, рана Гленарвана, покушение на Мюльреди, все муки отряда в болотах у Сноуи-Ривер. И вот теперь, по невероятному стечению обстоятельств, каторжник был в их власти.

- Где он? - быстро спросил Гленарван.

- В одной из кают бака под стражей, - ответил Том Остин.

- Почему же вы взяли его под стражу?

- Потому что, когда Айртон увидел, что яхта идет к Новой Зеландии, он пришел в ярость, хотел заставить меня изменить направление судна, угрожал и, наконец, стал подстрекать команду к бунту. Я понял, что это опасный тип, и вынужден был из предосторожности изолировать его.

- И с тех пор...

- С тех пор он сидит в каюте и не пытается выйти.

- Хорошо, Том.

Тут Гленарвана и Джона Манглса позвали в кают-компанию. Подали завтрак - сейчас это было нужнее всего. Они сели за стол, ни словом не упомянув об Айртоне. Но когда после завтрака воспрянувшие путешественники собрались на палубе, Гленарван сообщил им, что боцман находится на "Дункане". Он добавил, что хочет допросить Айртона при всех.

- Нельзя ли избавить меня от присутствия на допросе? - спросила леди Элен. - Признаюсь, дорогой Эдуард, мне было бы тягостно видеть этого негодяя.

- Это будет очная ставка, Элен, - ответил Гленарван. - Очень прошу вас остаться. Нужно, чтобы Бен Джойс встретился лицом к лицу со всеми своими жертвами.

Это убедило леди Элен. Она и Мери Грант сели подле Гленарвана. А вокруг них - майор, Паганель, Джон Манглс, Роберт, Вильсон, Мюльреди, Олбинет - все, кто так жестоко пострадал от предательства каторжника. Команда яхты, не понимая еще всей важности этой сцены, хранила глубокое молчание.

- Приведите Айртона, - сказал Гленарван.

Глава XVIII

АЙРТОН ИЛИ БЕН ДЖОЙС?

Появился Айртон. Он твердым шагом прошел по нижней палубе и поднялся по трапу. Его взор был мрачен, зубы стиснуты, кулаки судорожно сжаты. Ни вызывающей дерзости, ни смирения в нем не чувствовалось.

Очутившись перед Гленарваном, он молча скрестил на груди руки и стал ждать вопросов.

- Итак, Айртон, - начал Гленарван, - мы с вами теперь на том самом "Дункане", который вы хотели выдать шайке Бена Джойса.

Губы боцмана слегка дрогнули. Его бесстрастное лицо на мгновение покраснело. Но не от раскаяния, а от стыда за постигшую его неудачу. Он - узник на той самой яхте, которой собирался командовать, и участь его должна была решиться через несколько минут. Он ничего не ответил. Гленарван терпеливо ждал, но Айртон упорно молчал.

- Говорите же, Айртон, - снова обратился к нему Гленарван. - Что вы можете сказать?

Айртон, видимо, колебался. Морщины на его лбу стали глубже. Наконец он спокойно ответил:

- Мне нечего сказать, милорд. Я имел глупость попасться вам в руки. Поступайте, как вам будет угодно.

И боцман устремил глаза на берег, расстилавшийся на западе, и сделал вид, что ему глубоко безразлично все происходящее. Глядя на него, можно было подумать, что это дело его нисколько не касается. Но Гленарван решил не терять терпения. Ему хотелось узнать кое-что о таинственном прошлом Айртона, особенно о том, что относилось к Гарри Гранту и "Британии". Он возобновил допрос, стараясь говорить мягко, подавить кипевшее в нем негодование.

- Мне думается, Айртон, - сказал он, - что вы не откажетесь ответить на некоторые вопросы, которые я хочу вам задать. Прежде всего скажите, как звать вас: Айртоном или Беном Джойсом? Были вы или не были боцманом на "Британии"?

Айртон все так же безучастно смотрел на берег, будто не слыша этих вопросов.

В глазах Гленарвана вспыхнул гнев, но он продолжал:

- Ответьте мне: при каких обстоятельствах вы покинули "Британию" и почему очутились в Австралии?

То же молчание и тот же безучастный вид.

- Послушайте, Айртон, - еще раз обратился к нему Гленарван, - в ваших же интересах говорить: только откровенность может облегчить ваше положение. В последний раз спрашиваю: желаете ли вы отвечать на мои вопросы?

Айртон повернулся к Гленарвану и посмотрел ему прямо в глаза.

- Милорд, я не собираюсь отвечать, - произнес он, - пусть правосудие само изобличает меня.

- Это легко сделать, - заметил Гленарван.

- Легко, милорд? - насмешливо отозвался Айртон. - Мне кажется, это слишком смело сказано! Я утверждаю, что самый лучший английский судья запутается в моем деле. Кто скажет, почему я появился в Австралии, раз здесь нет капитана Гранта? Кто докажет, что я тот самый Бен Джойс, приметы которого дает полиция, если я никогда не бывал в ее руках, а товарищи мои на свободе? Кто, кроме вас, может обвинить меня не только в преступлении, но даже в каком-нибудь предосудительном поступке? Кто может подтвердить, что я собирался захватить это судно и отдать его каторжникам? Никто! Слышите? Никто! У вас есть подозрения? Пусть. Но этого мало, чтобы осудить человека, - тут нужны улики, а у вас их нет. До тех пор, пока не будет доказано противное, я - Айртон, боцман "Британии".

Говоря это, Айртон оживился, но скоро принял прежний безразличный вид. Он думал, вероятно, что это его заявление положит конец допросу, но ошибся. Гленарван снова заговорил:

- Айртон, я не судья, расследующий ваше прошлое. Это не мое дело. Давайте условимся точно. Я не требую, чтобы вы свидетельствовали против себя. Здесь не суд. Но вам известно, какими поисками я занят, и вы одним словом можете навести меня на утерянный след. Вы будете говорить?

Айртон, твердо решивший молчать, отрицательно покачал головой.

- Вы не скажете мне, где находится капитан Грант? - спросил Гленарван.

- Нет, милорд, - ответил Айртон.

- Скажите тогда, где потерпела крушение "Британия".

- Нет!

- Айртон, - сказал почти умоляющим тоном Гленарван, - если вам известно, где Гарри Грант, скажите об этом, по крайней мере, его бедным детям. Вы видите, как они ждут от вас хотя бы одного слова!

Айртон дрогнул. На его лице отразилась внутренняя борьба. Но он все же тихо ответил:

- Не могу, милорд.

И тут же добавил резко, словно раскаиваясь в минутной слабости:

- Нет! Нет! Вы ничего от меня не узнаете! Можете меня повесить, если хотите.

- Повесить! - вскричал, выйдя из себя, Гленарван. Но, овладев собой, он сказал серьезно:

- Айртон, здесь нет ни судей, ни палачей. На первой же стоянке вы будете переданы английским властям.

- Этого я и хочу, - ответил боцман.

И он снова спокойно направился в каюту, служившую ему тюрьмой. У ее дверей стояли два матроса, которым было приказано следить за каждым движением заключенного.

Свидетели этой сцены разошлись, полные возмущения и отчаяния.

Раз Гленарвану не удалось ничего выпытать у Айртона, что же было делать? Очевидно, поступить так, как решили в Идене: возвращаться в Европу, с тем чтобы когда-нибудь возобновить неудавшиеся поиски. Теперь же следы "Британии" казались безвозвратно утерянными; документ не поддавался никакому новому толкованию, на всей тридцать седьмой параллели не осталось ни одной необследованной страны, и "Дункану" оставалось только идти обратно на родину.

Посоветовавшись со всеми, Гленарван особо обсудил вопрос о возвращении с Джоном Манглсом. Джон осмотрел угольные ямы и убедился, что угля хватит не больше чем на две недели. Значит, на первой же стоянке необходимо пополнить запас топлива. Джон предложил Гленарвану плыть в бухту Талькауано, где "Дункан" однажды уже заправлялся перед началом своего кругосветного плавания. Это был бы прямой путь, и он как раз проходил по тридцать седьмой параллели. А затем яхта, имея все необходимое, пойдет на юг и, обогнув мыс Горн, направится через Атлантический океан в Шотландию.

Этот план был одобрен, и механик получил приказ разводить пары. Полчаса спустя "Дункан" взял курс на бухту Талькауано. Яхта понеслась по зеркальной поверхности океана, и в шесть часов последние вершины Новой Зеландии скрылись в горячей дымке на горизонте.

Итак, начался обратный путь. Печален был он для отважных людей, возвращавшихся назад без Гарри Гранта, которого они искали. Команда "Дункана", такая веселая и полная надежд на успех при отплытии из Шотландии, теперь пала духом и возвращалась в Европу в самом печальном настроении. Никого из этих славных матросов не радовало, что скоро они вернутся на родину, и все готовы были продолжать опасное плавание по океану, лишь бы найти капитана Гранта.

На "Дункане", где еще так недавно звучали в честь Гленарвана радостные крики "ура", теперь царило уныние. Пассажиры, не то что прежде, почти перестали видеться друг с другом; умолкли беседы, так развлекавшие их в пути. Все держались порознь, каждый в своей каюте, лишь изредка показывались на палубе.

Общее настроение, хорошее или дурное, всегда особенно ярко проявлялось у Паганеля, и вот теперь он, у которого всегда находились слова утешения, хранил мрачное молчание. Географа почти не было видно. Его природная болтливость и чисто французская живость сменились безмолвием и упадком духа. Он, казалось, был даже в большем унынии, чем его товарищи. Когда Гленарван заговаривал о новых поисках в будущем, Паганель качал головой, словно он потерял всякую надежду и уже не сомневается в том, какая судьба постигла потерпевших крушение на "Британии". Чувствовалось, что он считает их безвозвратно погибшими.

А между тем один человек на борту "Дункана" мог бы рассказать об этой катастрофе, но продолжал молчать. Это был Айртон. Без сомнения, если этот негодяй и не знал, где сейчас капитан Грант, то, во всяком случае, ему было известно место крушения. Но, видимо, Грант мог стать для боцмана нежелательным свидетелем. Поэтому он упрямо не желал говорить. Это возмущало всех, особенно матросов, которые хотели даже расправиться с ним.

Не раз Гленарван пытался добиться чего-нибудь от боцмана. Ни обещания, ни угрозы не действовали. Необъяснимое упорство Айртона заходило так далеко, что майора даже взяло сомнение, знает ли он вообще что-нибудь. Географ разделял это мнение, подтверждавшее его собственные догадки о судьбе Гарри Гранта. Но если Айртон ничего не знал, почему он в этом не признавался? Ведь это не могло повредить ему. Его молчание мешало составить план на будущее. Значило ли присутствие Айртона в Австралии, что Гарри Грант должен быть на этом же континенте? Во что бы то ни стало надо было заставить Айртона говорить.

Леди Элен, видя, что у Гленарвана ничего не выходит, попросила разрешения самой попытаться сломить упорство Айртона. Быть может, думала она, женская мягкость сделает то, что не удается мужчинам. Есть ведь старая басня о том, как буря не смогла сорвать с путника плащ, который он снял сам, как только выглянуло солнце.

Зная ум своей молодой жены, Гленарван предоставил ей поступать, как она захочет.

И вот 5 марта Айртона привели в каюту леди Элен. Здесь была и Мери Грант. Присутствие молодой девушки могло оказать большое влияние на боцмана, а леди Элен не хотела упустить ни одного шанса на успех.

Целый час женщины провели с боцманом "Британии". Что они говорили, какие приводили доводы, чтобы вырвать у каторжника его тайну, - об этом никто ничего не узнал. Впрочем, когда леди Элен и Мери вышли, их разочарованный вид показывал, что попытка не удалась. Когда боцмана вели обратно в каюту, матросы встретили его свирепыми угрозами. Айртон лишь молча пожал плечами. Это еще усилило ярость команды, и только вмешательство Джона Манглса и Гленарвана спасло Айртона от расправы.

Но леди Элен не признала себя побежденной. Она все еще надеялась найти доступ к сердцу этого безжалостного человека. На следующий день она сама пошла в каюту Айртона, желая предотвратить бурные сцены, сопровождавшие появление боцмана на палубе яхты.

Два часа добрая, кроткая шотландка провела с глазу на глаз с атаманом беглых каторжников. Гленарван в волнении бродил у каюты, то решаясь испытать до конца это последнее средство, то порываясь избавить жену от такой тягостной беседы.

На этот раз, когда леди Элен покинула Айртона, в глазах ее светилась надежда. Неужели ей удалось пробудить последние остатки жалости в сердце этого негодяя и она вырвала у него тайну?

Первым ее увидел Мак-Наббс и не поверил своим глазам.

Среди команды с быстротой электрической искры разнесся слух о том, что боцман уступил наконец настояниям леди Гленарван. Все матросы собрались на палубе проворнее, чем по свистку Тома Остина, созывавшего их на работу.

Гленарван бросился навстречу жене.

- Айртон все рассказал? - спросил он.

- Нет, - ответила леди Элен, - но, уступая моей просьбе, он хочет говорить с вами.

- Ах, дорогая Элен, так вы, значит, добились своего!

- Хочу надеяться, Эдуард!

- Вы что-нибудь обещали ему от моего имени?

- Я пообещала ему только одно: что вы используете все ваше влияние, чтобы смягчить его участь.

- Хорошо, дорогая. Пусть сейчас же приведут ко мне Айртона.

Леди Элен ушла к себе вместе с Мери Грант, а боцмана привели в кают-компанию, где ожидал его Гленарван.

Глава XIX

СДЕЛКА

Матросы, которые привели боцмана, тут же удалились.

- Вы хотели поговорить со мной, Айртон? - спросил Гленарван.

- Да, милорд, - ответил боцман.

- Только со мной?

- Да, но мне кажется, было бы лучше, если бы при нашем разговоре присутствовали майор Мак-Наббс и господин Паганель.

- Лучше для кого?

- Для меня.

Айртон говорил очень спокойно. Гленарван пристально посмотрел на него. Затем он послал сказать Мак-Наббсу и Паганелю, что просит их прийти в кают-компанию. Они тотчас явились на его приглашение. Как только оба они уселись у стола, Гленарван сказал боцману:

- Мы вас слушаем.

Несколько минут Айртон собирался с мыслями, потом сказал:

- Милорд, когда два человека заключают между собой сделку или контракт, то при этом обычно присутствуют свидетели. Вот почему я и просил, чтобы здесь были господин Паганель и майор Мак-Наббс. Я, собственно говоря, и хочу предложить вам сделку.

Гленарван, привыкший к манерам Айртона, даже глазом не моргнул, хотя всякое соглашение между ним и этим человеком казалось ему более чем странным.

- Что же это за сделка? - спросил он.

- Так вот, - ответил Айртон, - вы хотите узнать от меня некоторые полезные для вас сведения, а я хочу добиться от вас кое-каких важных для меня уступок. Услуга за услугу, милорд. Подходит вам это или нет?

- А что это за сведения? - живо спросил Паганель.

- Нет, - остановил его Гленарван, - что это за уступки? Айртон кивнул в знак того, что понял мысль Гленарвана.

- Вот, - сказал он, - те уступки, на которые я предлагаю вам пойти. Скажите, милорд, вы по-прежнему намерены передать меня английским властям?

- Да, Айртон, и это будет только справедливо.

- Не спорю, - спокойно отозвался боцман. - Итак, вы не согласились бы вернуть мне свободу?

Гленарван с минуту колебался, прежде чем ответить на такой прямой вопрос. Ведь от его ответа, быть может, зависела судьба Гарри Гранта. Однако чувство долга взяло верх, и он сказал:

- Нет, Айртон, я не могу вернуть вам свободу.

- Я и не прошу об этом! - гордо ответил боцман.

- Так что же вам нужно?

- Нечто среднее между ожидающей меня виселицей и той свободой, которую вы, милорд, не можете мне дать.

- То есть?

- Высадите меня на одном из необитаемых островов Тихого океана и оставьте мне лишь самое необходимое. Там уж я выпутаюсь, как сумею, а со временем - как знать! - может быть, и раскаюсь.

Гленарван, не подготовленный к такому предложению, поглядел на своих друзей. Они не проронили ни слова. Подумав, Гленарван сказал боцману:

- А если я пообещаю вам сделать то, о чем вы просите, Айртон, вы расскажете мне все, что меня интересует?

- Да, милорд, то есть все, что я знаю о капитане Гранте и о судьбе "Британии".

- Всю правду?

- Всю правду.

- Но кто же поручится мне...

- О! Я понимаю, что вас беспокоит, милорд. Вам придется положиться на мое слово - слово преступника! Это верно, но что поделаешь! Так уж вышло. Придется или согласиться или отказаться.

- Я верю вам, Айртон, - просто сказал Гленарван.

- И правильно делаете, милорд. А если даже я обману вас, то вы всегда сможете отомстить мне.

- Каким образом?

- Вернуться на мой остров и снова захватить меня: ведь убежать оттуда я не смогу.

У Айртона был ответ на все. Он предусмотрел все затруднения и сам приводил самые невыгодные для него доводы. Было ясно, что он относился к этой "сделке" с подчеркнутой добросовестностью и был предельно откровенен. Но Айртон показал себя еще более бескорыстным.

- Милорд и вы, господа, - добавил он, - мне хочется убедить вас в том, что я играю в открытую. Я не стремлюсь ввести вас в заблуждение и сейчас еще раз докажу свою искренность в этом деле. Я откровенен потому, что верю в вашу честность.

- Говорите, Айртон, - ответил Гленарван.

- У меня ведь еще нет вашего согласия на мое предложение, и тем не менее я, не колеблясь, говорю вам, что знаю о Гарри Гранте немного.

- Немного! - воскликнул Гленарван.

- Да, милорд. Подробности, которые я могу сообщить вам, касаются меня лично. И они вряд ли помогут вам снова напасть на утерянный след.

Сильнейшее разочарование отразилось на лицах Гленарвана и майора. Они были уверены, что боцман владеет важной тайной, и вдруг он признается, что все его сведения окажутся для них бесполезными. Один Паганель остался невозмутим.

Как бы то ни было, но все трое были тронуты признанием Айртона, которым он сам себя обезоружил, а особенно последними словами боцмана.

- Итак, милорд, я предупредил вас: сделка эта будет для вас менее выгодна, чем для меня.

- Это неважно, - ответил Гленарван. - Я согласен на ваше предложение, Айртон. Даю слово, что высажу вас на одном из островов Тихого океана.

- Хорошо, милорд, - промолвил боцман.

Можно было подумать, что решение Гленарвана не обрадовало этого странного человека, ибо на его бесстрастном лице не отразилось ни малейшего волнения. Казалось, что он ведет переговоры не о себе, а о ком-то другом.

- Я готов отвечать, - сказал он.

- Мы не станем задавать вам вопросы, - возразил Гленарван. - Расскажите нам сами, Айртон, все, что вы знаете, и прежде всего сообщите нам, кто вы такой.

- Господа, - начал Айртон, - я действительно Том Айртон, боцман "Британии". Двенадцатого марта 1861 года я покинул Глазго на корабле Гарри Гранта. Четырнадцать месяцев мы вместе с ним бороздили волны Тихого океана в поисках подходящего места для шотландской колонии. Гарри Грант был рожден для великих дел, но у нас с ним часто бывали серьезные столкновения. Его характер не по мне. Я не умею беспрекословно подчиняться, а когда Гарри Грант принимал какое-нибудь решение - кончено: всякие возражения бесполезны. Это железный человек, одинаково строгий к себе и к другим. Я все же осмелился восстать против него. Я попытался поднять мятеж среди команды и захватить корабль в свои руки. Прав ли я был или виноват - теперь неважно. Как бы то ни было, Гарри Грант недолго думая высадил меня восьмого апреля 1862 года на западном побережье Австралии...

- Австралии? - повторил майор, прерывая рассказ Айртона. - Значит, вы покинули "Британию" до стоянки в Кальяо, откуда были получены последние сведения о ней?

- Да, - ответил боцман. - Пока я был на борту "Британии", она ни разу не заходила в Кальяо, и если я упомянул на ферме Падди О'Мура о Кальяо, то только потому что узнал об этой стоянке из вашего рассказа.

- Продолжайте, Айртон, - сказал Гленарван.

- Итак, я очутился один на почти пустынном берегу, но всего в двадцати милях от Пертской тюрьмы. Бродя по побережью, я встретил шайку только что бежавших каторжников и присоединился к ним. Вы разрешите мне не рассказывать вам о моей жизни в течение двух с половиной лет. Скажу только, что я под именем Бена Джойса стал главарем банды. В сентябре 1864 года я явился на ирландскую ферму и поступил туда батраком под моим настоящим именем - Айртон. Я ждал подходящего случая, чтобы захватить какое-либо судно. Это было моей заветной мечтой. Два месяца спустя появился "Дункан". Придя на ферму, вы, милорд, рассказали всю историю капитана Гранта. Тут я узнал о том, что мне было неизвестно: о стоянке "Британии" в порту Кальяо, о том, что последние известия о судне относились к июню 1862 года (это было через два месяца после моей высадки), о документе, о том, что судно разбилось на тридцать седьмой параллели; узнал, наконец, какие веские доводы подсказали вам, что искать Гарри Гранта нужно на Австралийском материке. Я не колебался ни секунды. Я решил завладеть "Дунканом", прекрасным судном, способным опередить самые быстроходные суда британского флота. Но "Дункан" был серьезно поврежден, он нуждался в ремонте. Поэтому я дал ему уйти в Мельбурн, а сам, сказав, как это и было на самом деле, что я боцман "Британии", предложил быть вашим проводником к вымышленному мной месту крушения у восточного побережья Австралии. Таким образом я направил вашу экспедицию через провинцию Виктория. Мои молодцы то следовали за нами, то шли впереди. Это они совершили у Кемденского моста бесполезное преступление: бесполезное потому, что как только "Дункан" подошел бы к восточному берегу, он неминуемо попал бы в мои руки, а с такой яхтой я стал бы хозяином океана. Итак, не вызвав ни в ком из вас недоверия, я довел отряд до Сноуи-Ривер. Быки и лошади пали один за другим, отравленные гастролобиумом. Я завел повозку в топи Сноуи-Ривер. По моему настоянию... Но остальное вам известно, и вы можете быть уверены, что, если бы не оплошность господина Паганеля, я теперь командовал бы "Дунканом". Вот и вся моя история, господа. К несчастью, эта исповедь не может навести вас на след Гарри Гранта. Как видите, сделка со мной была для вас маловыгодна.

Боцман умолк, скрестил, по своему обыкновению, руки и стал ждать. Гленарван и его друзья молчали. Они чувствовали, что все в рассказе этого странного злодея было правдой. Только по независевшим от него причинам он не смог захватить "Дункан". Его сообщники добрались до Туфоллд-Бей - это доказывала куртка каторжника, найденная Гленарваном. Здесь они, согласно приказу своего атамана, стали поджидать яхту, а когда им в конце концов надоело ждать, они, наверное, снова занялись грабежами и поджогами в селениях Нового Южного Уэльса.

Первым возобновил допрос майор: ему хотелось выяснить некоторые даты, касавшиеся "Британии".

- Итак, - спросил он, - вы были высажены на западном побережье Австралии восьмого апреля 1862 года?

- Точно так.

- А не знаете ли вы, каковы были в это время планы Гарри Гранта?

- Довольно смутно.

- Все же расскажите, что вы знаете: самый незначительный факт может навести нас на верный путь.

- Вот все, что я могу сообщить вам, - ответил боцман. - Капитан Грант собирался побывать в Новой Зеландии. Пока я был на борту "Британии", это его намерение еще не было выполнено. Так что не исключено, что капитан Грант, выйдя из Кальяо, направился в Новую Зеландию. Это согласовалось бы со временем крушения судна, указанным в документе: двадцать седьмого июня 1862 года.

- Совершенно верно, - сказал Паганель.

- Однако в тех обрывках слов, которые уцелели в документе, ничто не может относиться к Новой Зеландии, - возразил Гленарван.

- На это уж я не могу вам ответить, - сказал боцман.

- Хорошо, Айртон, - сказал Гленарван, - вы сдержали свое слово, я сдержу свое. Мы обсудим, на каком из островов Тихого океана вас высадить.

- О, это мне все равно, - заявил Айртон.

- Ступайте в свою каюту и ждите нашего решения, - сказал Гленарван.

Боцман удалился в сопровождении охранявших его матросов.

- Этот негодяй мог бы стать настоящим человеком, - сказал майор.

- Да, - согласился Гленарван. - Он умен, у него сильный характер. И надо же было, чтобы его способности направились на зло!

- Ну, а Гарри Грант?

- Боюсь, что найти его невозможно. Бедные дети! Кто скажет, где их отец?

- Я, - отозвался Паганель, - да, я!

Читатель заметил, что географ, обычно такой словоохотливый, такой нетерпеливый, не проронил почти ни слова за все время допроса. Он молча слушал. Но то, что он сказал сейчас, стоило многих речей. Гленарван встрепенулся.

- Вы, Паганель? Вы знаете, где капитан Грант? - воскликнул он.

- Да, насколько это вообще возможно, - ответил географ.

- И как же вы это узнали?

- Все из того же документа.

- А-а... - протянул майор тоном полнейшего недоверия.

- Сначала выслушайте, Мак-Наббс, а потом уже пожимайте плечами... - заметил географ. - Я молчал до сих пор, зная, что вы мне все равно не поверите. Да и к чему было говорить! Если же сейчас я все же решаюсь на это, то только потому, что слова Айртона подтвердили мои предположения.

- Значит, в Новой Зеландии? - спросил Гленарван.

- Выслушайте меня, а потом судите сами, - отвечал Паганель. - Ошибка в письме, которая спасла нас, была не случайна, ее можно объяснить. В то время как я писал под диктовку Гленарвана, слово "Зеландия" не давало мне покоя, и вот почему. Помните, как мы все сидели в повозке и Мак-Наббс рассказывал леди Гленарван о каторжниках, о крушении у Кемденского моста? При этом он дал ей номер "Австралийской и Новозеландской газеты", где описывалась эта катастрофа. Так вот, когда я писал письмо, эта газета валялась на полу; она была сложена так, что из ее английского названия виднелось всего два слога - aland. И вдруг меня осенило. Именно такое слово "aland" было в документе, написанном по-английски; до сих пор мы считали, что это означает "на землю", а на самом деле это окончание слова "Zealand", Зеландия!

- Что такое? - вырвалось у Гленарвана.

- Да, - продолжал Паганель голосом, в котором чувствовалась глубочайшая уверенность, - это толкование раньше мне в голову не приходило. И знаете почему? Да потому, что я, естественно, изучал главным образом французский экземпляр документа, более полный, чем другие, а как раз в нем-то этого важного слова и нет.

- Ой-ой! Какой вы, однако, фантазер, Паганель! - сказал Мак-Наббс. - И как легко вы забываете свои прежние доводы!

- Пожалуйста, майор, я готов на все вам ответить.

- Тогда скажите, как истолковывается слово austral?

- Так же, как с самого начала. Оно обозначает: "южные страны".

- Хорошо! А обрывок слова indi, который первоначально истолковывался как indiens - "индейцы", затем как indigenes - "туземцы"? Теперь как вы его понимаете?

- Третье и последнее его толкование таково: это начало слова indigence - нужда, лишения.

- A contin? Означает ли по-прежнему континент? - воскликнул Мак-Наббс.

- Нет, конечно, раз Новая Зеландия только остров.

- Тогда как же? - спросил Гленарван.

- Дорогой лорд, я сейчас прочту вам документ в новом, третьем толковании, и вы сами увидите. Но прежде прошу вас: во-первых, забудьте, насколько возможно, прежние толкования и отбросьте предвзятые мнения; во-вторых, имейте в виду, некоторые места вам покажутся натянутыми, и возможно, что я их толкую неудачно; таково, например, слово agonie, которое я, однако, никак не могу истолковать иначе. Но все эти места совершенно не важны. К тому же мое толкование основывается на французском экземпляре документа, а он, не забывайте, написан англичанином, которому могли быть неизвестны некоторые особенности чужого языка. А теперь я начинаю.

И Паганель медленно и внятно прочел следующее:

- "Двадцать седьмого июня 1862 года трехмачтовое судно "Британия", из Глазго, после долгой агонии потерпело крушение в южных морях, у берегов Новой Зеландии (по-английски Zealand). Двум матросам и капитану Гранту удалось выбраться на берег. Здесь, терпя постоянно жестокие лишения, они бросили этот документ под.... долготы и 37R 11' широты. Придите им на помощь, или они погибнут".

Паганель умолк. Такое толкование документа было вполне допустимо. Но именно потому, что оно казалось таким же правдоподобным, как и прежние его толкования, оно также могло быть ошибочным. Вот почему ни Гленарван, ни майор не стали его оспаривать. Однако раз следы "Британии" не были найдены ни у берегов Патагонии, ни у берегов Австралии, там, где проходила тридцать седьмая параллель, то, конечно, были шансы найти их в Новой Зеландии.

Когда географ сказал об этом, его друзья были поражены.

- Скажите, Паганель, - обратился к нему Гленарван, - почему же вы два месяца держали в тайне это новое толкование?

- Потому что я не хотел понапрасну вас обнадеживать. К тому же мы ведь все равно направлялись в Окленд, лежащий именно на той широте, которая была указана в документе.

- Ну, а потом, когда мы отклонились от этого пути, почему же вы тогда ничего не сказали?

- По той причине, что мое толкование, как бы верно оно ни было, не могло бы помочь спасти капитана Гранта.

- Почему вы так думаете?

- Да потому, что если с тех пор прошло целых два года и капитан не появился, значит, он пал жертвой либо крушения, либо новозеландцев.

- Так вы думаете?.. - спросил Гленарван.

- Я думаю, что, быть может, и удастся найти какие-либо останки "Британии", но потерпевшие крушение люди безвозвратно погибли.

- Ни слова об этом, друзья мои, - сказал Гленарван. - Предоставьте мне выбрать подходящий момент, чтобы сообщить эту печальную весть детям капитана Гранта.

Глава XX

КРИК В НОЧИ

Вскоре вся команда "Дункана" узнала, что сообщение Айртона не пролило света на судьбу капитана Гранта. Все впали в глубокое уныние: на боцмана возлагалось столько надежд, а оказалось, что ему неизвестно ничего, что могло бы навести "Дункан" на след "Британии".

Итак, яхта шла прежним курсом. Оставалось лишь выбрать остров, на котором высадить Айртона.

Паганель и Джон Манглс справились по корабельным картам. Как раз на тридцать седьмой параллели значился клочок земли под названием риф Мария-Тереза. Этот скалистый, затерянный в Тихом океане островок расположен в трех с половиной тысячах миль от американского побережья и в тысяче пятистах милях от Новой Зеландии. На севере ближайшая к нему земля - архипелаг Паумоту, находящийся под протекторатом Франции; к югу же никаких земель вплоть до вечных льдов Южного полюса нет. Суда никогда не пристают к берегам этого пустынного островка. Никаких отголосков того, что делается в мире, не долетает до него. Одни буревестники во время своих дальних перелетов опускаются сюда отдыхать. На многих картах и вовсе не значится этого островка - рифа, омываемого волнами Тихого океана.

Этот остров, заброшенный в океане, в стороне от всех морских путей, был самым уединенным местом, какое только можно найти на земном шаре. Айртону показали его на карте. Боцман согласился поселиться там, вдали от людей, и "Дункан" взял курс на риф Мария-Тереза. Яхта находилась в это время как раз на прямой линии от бухты Талькауано к Марии-Терезе. Два дня спустя, в два часа дня вахтенный матрос заметил на горизонте землю. Это был остров Мария-Тереза, низкий, вытянутый, едва поднимавшийся из воды, похожий на огромного кита. Яхта, рассекавшая волны со скоростью шестнадцати узлов, была еще на расстоянии тридцати миль от него. Мало-помалу стали видны очертания рифа. На фоне заходящего солнца отчетливо вырисовывался его причудливый силуэт. Солнце ярко освещало отдельные невысокие скалы.

В пять часов Джону Манглсу показалось, что над островом поднимается к небу легкий дым.

- Что это, вулкан? - спросил он Паганеля, рассматривавшего остров в подзорную трубу.

- Не знаю, что и думать, - ответил географ. - Этот остров малоизвестен. Конечно, не было бы ничего удивительного, если бы он оказался вулканического происхождения.

- Но если его создало извержение, нет ли опасности, что другое извержение его разрушит? - сказал Гленарван.

- Маловероятно, - ответил Паганель. - Гарантией его прочности служит то, что он существует несколько веков. Эти новые острова могут исчезнуть вскоре после возникновения, как остров Джулия, просуществовавший в Средиземном море всего лишь несколько месяцев.

- Что ж, - сказал Гленарван, - как вы думаете, Джон, сможем мы подойти к берегу до наступления ночи?

- Нет, милорд. Я не могу подвергать корабль опасности, подводя его в темноте к незнакомому мне берегу. Я буду крейсировать, делая короткие галсы, а завтра на рассвете мы пошлем туда шлюпку.

В восемь часов вечера риф Мария-Тереза, до которого оставалось всего пять миль, казался какой-то удлиненной, едва видной тенью. "Дункан" все приближался к нему.

В девять часов на островке вспыхнул довольно яркий огонек. Он светился ровным, неподвижным светом.

- Вот это как будто указывает на вулкан, - проговорил Паганель, внимательно всматриваясь.

- Однако на таком близком расстоянии мы слышали бы грохот, всегда сопровождающий извержение, - заметил Джон Манглс, - а восточный ветер не доносит до нас никакого шума.

- Действительно, пламя есть, но вулкан безмолвствует, - согласился Паганель. - Кажется, этот огонь мигает, как маяк.

- Вы правы, - отозвался Джон. - А между тем на этих берегах нет маяков. О! - воскликнул он. - Вот и другой огонек - теперь на самом берегу. Смотрите! Он колышется! Он перемещается!

Джон не ошибался. Действительно, появился другой огонек. Казалось, он то потухает, то снова разгорается.

- Значит, остров обитаем? - спросил Гленарван.

- Очевидно, населен дикарями, - ответил Паганель.

- Но тогда мы не сможем высадить там боцмана.

- Нет, конечно, - вмешался майор, - это был бы слишком плохой подарок даже для дикарей.

- В таком случае мы поищем какой-нибудь другой, необитаемый остров, - сказал Гленарван. - Я обещал Айртону, что он будет жив и невредим, и хочу сдержать свое слово.

- Во всяком случае, будем осторожны, - заметил Паганель, - у новозеландцев, как некогда у жителей Корнуэльских островов, в ходу обычай заманивать к берегам суда с помощью движущихся огней. Вероятно, и обитателям Марии-Терезы знаком этот прием.

- Держись в четверти мили от берега! - крикнул Джон Манглс матросу, стоявшему на руле. - Завтра на рассвете мы узнаем, в чем дело.

В одиннадцать часов Джон Манглс и пассажиры разошлись по своим каютам. На баке остались вахтенные, а на корме у румпеля стоял один рулевой.

В это время на верхнюю палубу поднялись Мери Грант и Роберт. Дети капитана Гранта, облокотившись на перила, с грустью смотрели на блестевшее фосфоресцирующим светом море и на светящийся след, остававшийся за кормой "Дункана". Мери думала о будущем Роберта, Роберт - о будущем сестры. И оба думали об отце. Жив ли он еще, их любимый отец? Неужели надо отказаться от надежды свидеться с ним? Но как жить без него? Что станется с ними? Что было бы с ними и теперь без лорда Гленарвана и леди Элен?

Горе сделало мальчика взрослым не по годам. Он догадывался, какие мысли волновали сестру.

- Мери, - сказал он, беря ее за руку, - никогда не надо отчаиваться. Вспомни, чему учил нас отец, которого ничто не могло сломить. До сих пор, сестра, ты работала для меня, а теперь моя очередь, я стану трудиться для тебя.

- Милый Роберт!..

- Мери, мне надо сказать тебе одну вещь. Ты ведь не станешь сердиться, правда?

- Зачем же мне сердиться, мой мальчик!

- И ты позволишь мне сделать то, что я задумал?

- Что ты хочешь сказать? - с беспокойством спросила Мери.

- Сестра! Я хочу стать моряком...

- Ты покинешь меня? - вскрикнула Мери, сжимая руку брата.

- Да, сестра, я буду моряком, как отец, как капитан Джон! Мери, дорогая Мери, ведь капитан Джон не потерял надежды разыскать отца. Верь в его преданность, как и я. Джон обещал сделать из меня отличного моряка, а пока мы будем вместе с ним разыскивать отца. Скажи, сестра, что ты согласна. Наш долг - мой долг - сделать для отца то, что он сделал бы для нас. У меня лишь одна цель в жизни: искать, непрестанно искать того, кто никогда не оставил бы ни тебя, ни меня. Мери, дорогая, как он был добр, наш отец!

- И как благороден, как великодушен! - добавила Мери. - Знаешь ли ты, Роберт, что им уже гордилась наша родина, и, если бы злая судьба не помешала ему, он стал бы одним из величайших людей Шотландии.

- Знаю ли я это! - воскликнул Роберт.

Мери прижала брата к груди, и мальчик почувствовал, как слезы сестры оросили его лоб.

- Мери! Мери! - крикнул он. - Что бы ни говорили наши друзья, сколько бы они ни молчали, я все еще надеюсь и всегда буду надеяться! Такой человек, как наш отец, не умирает, не доведя своего дела до конца!

Мери Грант не могла отвечать: ее душили рыдания. Девушка была глубоко взволнована мыслями о новых поисках Гарри Гранта и о безграничной преданности молодого капитана.

- Значит, мистер Джон еще надеется? - спросила она.

- Да, - ответил Роберт. - Он наш брат и никогда не покинет нас. И я тоже стану моряком, чтобы вместе с ним искать отца, да, Мери? Ты согласна?

- Конечно, согласна! Но расстаться... - прошептала девушка.

- Ты не останешься одна, Мери. Я знаю, мне говорил мой друг Джон. Леди Гленарван не отпустит тебя. Ты ведь женщина, сестра, и потому можешь и должна принять ее помощь. Было бы неблагодарностью отказаться от нее. А я мужчина, значит, должен - отец много раз повторял мне это - сам ковать свою судьбу.

- Но что же станет тогда с нашим милым домом в Данди? С ним связано столько воспоминаний!

- Мы его сохраним, сестричка! Все будет в порядке. Наш друг Джон и лорд Гленарван все обдумали. Ты будешь жить в замке Малькольм у лорда и леди Гленарван, как их дочь. Лорд сам сказал это моему другу Джону, а он рассказал мне. Ты будешь у них чувствовать себя совсем как дома, и тебе будет с кем поговорить об отце. А в один прекрасный день мы тебе привезем его самого. Ах! Как это будет чудесно! - восторженно сказал Роберт.

- Брат мой, мальчик мой, как счастлив был бы отец, если бы он мог слышать тебя! - сказала Мери. - Как ты похож, милый Роберт, на него, на нашего дорогого отца! Когда ты станешь мужчиной, ты будешь вылитый отец!

- О Мери! - краснея от благородной сыновней гордости, воскликнул мальчик.

- Но чем мы отблагодарим лорда и леди Гленарван? - сказала Мери.

- О, это нетрудно будет сделать! - заявил с юношеской самоуверенностью Роберт. - Мы будем их любить, почитать, говорить им об этом, будем с ними нежны, а когда-нибудь пожертвуем для них своей жизнью!

- Нет, уж лучше живи для них! - воскликнула молодая девушка, целуя брата. - Это будет им приятнее, да и мне тоже.

Дети капитана Гранта умолкли, но продолжали глядеть друг на друга. Мысленно они все еще вели разговор, задавали друг другу вопросы, слышали ответы. По морю плавно перекатывалась легкая зыбь, светилась сквозь сумрак бурлившая за винтом вода.

И тут произошло нечто странное. Как будто какая-то магнетическая сила, связывавшая брата и сестру, вызвала у обоих одновременно одну и ту же галлюцинацию. Им почудилось вдруг, что из лона волн, попеременно то темных, то светящихся, зазвучал чей-то голос, и его глубокий, тоскующий звук проник им в самую душу.

- Помогите! Помогите!.. - кричал голос.

- Мери, ты слышала, слышала? - спросил Роберт. Поспешно перегнувшись через борт, они стали вглядываться во мглу, но ничего не было видно - только безбрежный мрак расстилался перед ними.

- Роберт, - проговорила бледная от волнения Мери, - мне почудилось... Да, почудилось, как и тебе... Мы оба бредим, милый Роберт.

Но голос, призывавший на помощь, раздался снова, и на этот раз иллюзия была так велика, что у обоих вырвался крик:

- Отец! Отец!

Мери не могла больше выдержать. Сломленная волнением, она без чувств упала на руки брата.

- Помогите! - крикнул Роберт. - Сестра! Отец!.. Помогите!..

Рулевой бросился поднимать бесчувственную девушку. Прибежали вахтенные матросы, появились разбуженные шумом Джон Манглс, леди Элен, Гленарван.

- Сестра умирает, а наш отец там! - воскликнул Роберт, указывая на волны.

Никто не мог понять, в чем дело.

- Да, да, - повторял мальчик, - отец там! Я слышал его голос! Мери тоже слышала...

В эту минуту Мери пришла в себя и в безумном порыве тоже закричала:

- Отец! Там отец!

Бедная девушка перегнулась через борт, словно собиралась броситься в море.

- Милорд! Леди Элен! Говорю вам, что там мой отец! - твердила она, сжимая руки. - Уверяю вас, я слышал его голос! Он звучал из волн, словно жалоба, словно последнее "прости"...

С бедняжкой сделались спазмы, конвульсии. Пришлось отнести ее в каюту. Туда пошла и леди Элен, чтобы оказать ей помощь.

Роберт же все повторял:

- Отец мой! Отец там! Я уверен в этом, милорд!.. Свидетели этой мучительной сцены поняли наконец, что дети капитана Гранта были обмануты галлюцинацией. Но как убедить их в этом?

Гленарван попытался это сделать. Взяв за руку Роберта, он спросил его:

- Ты слышал голос отца, дитя мое?

- Да, милорд. Там, среди волн. Он кричал: "Помогите! Помогите!"

- И ты узнал голос?

- Узнал ли я голос? О да, клянусь вам! Сестра тоже слышала и тоже узнала голос отца. Неужели вы думаете, что мы оба могли ошибиться? Милорд, надо спасти отца! Шлюпку! Шлюпку!

Гленарван увидел, что разубедить бедного мальчика невозможно. Тем не менее он сделал последнюю попытку и позвал рулевого.

- Хокинс, - обратился он к нему, - вы ведь стояли у руля, когда мисс Грант так внезапно упала?

- Да, - ответил Хокинс.

- И вы ничего не заметили, ничего не слышали?

- Ничего.

- Вот видишь, Роберт!

- Хокинс не сказал бы, что ничего не слышал, будь то его собственный отец! - запальчиво крикнул мальчик. - Это был мой отец, милорд, мой отец, отец!

Голос Роберта прервался рыданием. Бледный и безмолвный, он тоже лишился чувств. Гленарван распорядился отнести его на постель в каюту, и измученный волнением мальчик впал в тяжелое забытье.

- Бедные сироты, - промолвил Джон Манглс, - какое страшное испытание выпало им на долю!

- Да, - отозвался Гленарван, - чрезмерное горе, видимо, вызвало у обоих одновременно эту галлюцинацию.

- У обоих? - прошептал Паганель. - Странно! Наука не допускает этого.

Затем географ перегнулся через борт и, сделав всем знак молчать, стал прислушиваться.

Кругом было тихо. Паганель громко крикнул. Но никто не ответил.

- Странно, странно, - повторял географ, направляясь в свою каюту. - Сходство мыслей и общее горе все же не могут объяснить подобное явление.

На следующий день, 8 марта, в пять часов утра, как только стало светать, пассажиры, в том числе Роберт и Мери - их невозможно было удержать в каютах, - собрались на палубе "Дункана". Каждому хотелось посмотреть на землю, лишь мельком виденную накануне. Все жадно глядели на остров в подзорные трубы. Было видно все до подробностей.

Вдруг раздался крик Роберта. Мальчик уверял, что видит, как два человека бегают по берегу, а третий машет флагом.

- Английский флаг! - крикнул Джон Манглс, взглянув в подзорную трубу.

- Верно! - воскликнул Паганель, быстро оборачиваясь к Роберту.

- Милорд, - заговорил мальчик, дрожа от волнения, - если вы не хотите, чтобы я добрался до берега вплавь, велите спустить шлюпку. На коленях умоляю вас, позвольте мне первым высадиться на берег!

Никто не решался вымолвить ни слова. Как! На этом островке, расположенном на тридцать седьмой параллели, было трое потерпевших крушение английских подданных. Всем вспомнилось вчерашнее происшествие, голос в ночи, который услышали Роберт и Мери. Что ж, может быть, им не почудилось, и кто-то в самом деле кричал, но возможно ли, чтобы это был голос их отца? Увы! Нет, тысячу раз нет! И каждый, думая об ужасном разочаровании, которое ожидало сирот, трепетал, боясь, что бедные дети уже не в силах будут перенести это новое испытание. Но как удержать их! У Гленарвана не хватило на это духу.

- Спустить шлюпку! - крикнул он.

Минута - и шлюпка уже была на воде. Дети капитана Гранта, Гленарван, Джон Манглс, Паганель бросились в нее, и она стремительно понеслась вперед под бешеными ударами весел шести матросов.

В шестистах футах от берега Мери крикнула душераздирающим голосом:

- Отец!..

На берегу, рядом с двумя товарищами, стоял высокий, крепко сложенный человек. В его выразительном лице, кротком и вместе с тем отважном, сочетались черты обоих юных Грантов. Несомненно, это был тот самый человек, которого так часто описывали Мери и Роберт. Сердце не обмануло их - то был их отец, то был капитан Грант!

Капитан услышал крик Мери, протянул руки и упал, словно пораженный громом.

Глава XXI

ОСТРОВ ТАБОР

От радости не умирают: и отец и дети пришли в себя еще до того, как шлюпка доставила их на яхту. Где найти слова, чтобы описать эту сцену! Вся команда плакала, видя, как эти трое молча приникли друг к другу.

Взойдя на палубу "Дункана", олицетворявшую для него родную Шотландию, Гарри Грант возблагодарил бога за свое спасение. Затем он дрожащим от волнения голосом выразил горячую признательность Гленарвану и всем его спутникам. За то короткое время, пока шлюпка доплыла до яхты, Мери и Роберт успели в нескольких словах рассказать отцу всю историю экспедиции "Дункана".

Как бесконечно он был обязан леди Гленарван, этой благородной женщине, и ее спутникам! Разве все они, от самого Гленарвана и до последнего матроса, не боролись и не страдали ради него! Гарри Грант излил переполнявшую его благодарность с такой простотой, с таким благородством, его мужественное лицо было озарено таким чистым и кротким светом, что вся команда почувствовала себя вознагражденной с лихвой за все перенесенные испытания. Даже невозмутимый майор не мог сдержаться и прослезился. А Паганель плакал, как ребенок, даже не стараясь скрыть слезы.

Гарри Грант не сводил глаз с дочери. Он восхищался красотой и обаянием Мери и повторял это ей вслух, призывая леди Элен в свидетельницы того, что это не только голос отцовской любви. Повернувшись к сыну, он восклицал с восторгом:

- Как он вырос! Совсем мужчина!

И он осыпал любимых детей бесконечными поцелуями.

Роберт представил отцу по очереди всех своих друзей. И хотя мальчуган старался разнообразить характеристики, но повторял о каждом одно и то же. Все, как один, были очень добры к сиротам. Когда наступила очередь Джона Манглса, молодой капитан покраснел, как девушка, и во время разговора с отцом Мери голос его дрожал.

Леди Элен рассказала капитану Гранту об их путешествии. Капитан мог гордиться и сыном и дочерью.

Гарри Грант узнал о подвигах юного героя, узнал, как мальчик уже отчасти уплатил Гленарвану отцовский долг. Вслед за леди Элен заговорил Джон Манглс. Он так отзывался о Мери, что Гарри Грант, который кое-что понял еще со слов леди Элен, вложил руку дочери в руку отважного молодого капитана и, обращаясь к лорду и леди Гленарван, сказал:

- Милорд и вы, сударыня, благословим наших детей!

Когда все было рассказано и пересказано сотню раз, Гленарван поведал Гарри Гранту об Айртоне. По словам капитана, все, что боцман сообщил о его высадке на австралийское побережье, было правдой.

- Это малый с головой, смельчак, - добавил он, - но страсти увлекли его ко злу. Будем надеяться, что он одумается, раскается и вернется к лучшим чувствам.

Но Гарри Гранту хотелось, прежде чем на остров будет высажен Айртон, принять там, на своей скале, новых друзей. Он пригласил их посетить свой деревянный домик и отобедать за столом Робинзона Океании.

Гленарван и его спутники с удовольствием приняли это приглашение. Роберту и Мери не терпелось поскорее увидеть те места, где так долго тосковал по ним отец.

Снарядили лодку, и вскоре капитан с детьми, лорд и леди Гленарван, майор, Джон Манглс и Паганель высадились на берег острова.

Им достаточно было нескольких часов, чтобы обойти владения Гарри Гранта. Этот островок был, в сущности, вершиной подводной горы и представлял собой плоскогорье со множеством базальтовых скал и обломков вулканических пород. Под действием подземного огня гора эта в отдаленную геологическую эпоху мало-помалу поднялась со дна Тихого океана. Но с тех пор прошло уже много веков, вулкан потух, и его вершина превратилась в остров, на нем образовался плодородный слой почвы; этой новой землей постепенно завладела растительность. Проплывавшие мимо острова китобои высадили здесь домашних животных - коз и свиней, которые размножились и с течением времени одичали. Таким образом на этом островке, затерянном среди Тихого океана, были представлены теперь все три царства природы. Когда же здесь очутились моряки, потерпевшие крушение на "Британии", силы природы стали направляться рукой человека. За два с половиной года Гарри Грант и его матросы совершенно преобразили остров. Несколько тщательно обработанных акров земли приносили им превосходные овощи.

Гости подошли к домику, осененному зелеными камедными деревьями; перед его окнами живописно расстилалось море, сверкавшее под лучами солнца. Под раскидистыми деревьями поставили стол, и все уселись вокруг него. Жаркое из козлятины, хлеб из нарду, несколько чашек молока, два-три стебля дикого цикория и чистая холодная вода составляли эту простую, идиллическую трапезу.

Паганель был в восторге. Воскресли его старые мечты стать Робинзоном.

- Жалеть пройдоху Айртона не приходится: этот островок - настоящий рай! - воскликнул географ.

- Да, он был раем для трех жертв кораблекрушения, - отозвался Гарри Грант. - Но я очень жалею, что Мария-Тереза не обширный плодородный остров с рекой вместо ручья и удобным портом вместо бухточки.

- Почему, капитан? - спросил Гленарван.

- Потому что тогда я основал бы здесь, в Тихом океане, колонию, которую подарил бы Шотландии.

- Вот как, капитан Грант! Вы, стало быть, не оставили своего замысла, который сделал вас столь популярным на нашей родине? - сказал Гленарван.

- Нет, не оставил, милорд. И я спасен богом и вами именно для того, чтобы осуществить этот замысел. Нужно, чтобы наши несчастные братья, обитатели древней Каледонии, нашли на новой земле убежище от нищеты. Наша родина должна иметь в этих морях свою, ей одной принадлежащую колонию, где у нее будет хоть немного той независимости, того благосостояния, которых ей так недостает в Европе!

- О! Это хорошо сказано, капитан Грант! - сказала леди Элен. - Прекрасный план, достойный благородного сердца! Но этот островок...

- Наш риф смог бы прокормить всего нескольких колонистов, а нам нужны большие, плодородные земли.

- Ну что ж, капитан, - воскликнул Гленарван, - будущее в наших руках! Будем искать эти земли вместе.

Гарри Грант и Гленарван крепко пожали друг другу руки, как бы скрепляя данное обещание.

Всем не терпелось услышать на этом самом островке, в этом скромном домике рассказ о том, как потерпевшие крушение прожили два долгих года вдали от людей.

Гарри Грант охотно исполнил желание своих новых друзей.

- Моя история, - начал он, - это история всех робинзонов, заброшенных на пустынный остров. Уповая лишь на бога и на самих себя, они понимают, что должны бороться за свою жизнь с силами природы. В ночь с двадцать шестого на двадцать седьмое июня 1862 года "Британия", потеряв управление во время шестидневной бури, разбилась о риф Мария-Тереза. Море так бушевало, что спасти всех было невозможно, и моя несчастная команда погибла. Только двум матросам, Бобу Лирсу и Джо Беллу, и мне после многих тщетных попыток удалось добраться до берега.

Земля, приютившая нас, оказалась пустынным островком длиной в пять миль, шириной в две. На нем росло три десятка деревьев, было несколько лугов, а также источник пресной воды, к счастью, никогда не пересыхавший. Очутившись с моими двумя матросами в этом затерянном уголке земного шара, я не пал духом и приготовился к упорной борьбе. Боб и Джо, мои отважные товарищи по несчастью, стали энергично помогать мне.

По примеру Робинзона, созданного воображением Даниеля Дефо, мы начали с того, что подобрали обломки судна, инструменты, немного пороха, оружие и мешок с драгоценным для нас зерном. Первые дни были трудны, но вскоре охота и рыбная ловля обеспечили нас пищей: остров кишел дикими козами, а у берегов было много рыбы. Мало-помалу наша жизнь наладилась.

Приборы, которые мне удалось спасти от крушения, помогли мне точно определить, где находится наш островок, и я понял, что он лежит вдали от обычных путей судов и что только счастливый случай может выручить нас. Не переставая думать о моих любимых детях, но уже не надеясь снова увидеть их, я решил смело принять выпавшее мне на долю испытание. Мы работали не покладая рук. Вскоре несколько акров земли были засеяны семенами из мешка с "Британии". Картофель, цикорий и щавель оздоровили нашу пищу. Со временем появились и другие овощи. Мы поймали нескольких козлят. Их удалось легко приручить. Теперь у нас было молоко, масло. Из нарду, росшего на дне пересохших ручьев, мы стали печь довольно вкусный хлеб. Словом, мы вполне обеспечили свою жизнь всем необходимым.

Мы выстроили себе дом из выброшенных на берег обломков "Британии", покрыли его тщательно просмоленными парусами. Получилось надежное убежище, где мы благополучно пережили период дождей. Сколько в этом домике обсуждалось планов, сколько было мечтаний! И самая чудесная из наших грез ныне сбылась! Сначала я хотел пуститься в море на лодке, сделанной из обломков нашего судна, но ближайшая земля - архипелаг Паумоту - отстояла от нас на полторы тысячи миль. Никакая лодка не смогла бы выдержать такое плавание. Пришлось отказаться от этой мысли. Только счастливый случай мог спасти нас.

Ах, дорогие мои дети! Сколько раз высматривали мы с береговых скал, не появится ли судно в морской дали! За все время нашего заточения на горизонте только два-три раза показались паруса, но тотчас исчезали. Так прошло два с половиной года. Мы уже перестали надеяться, но еще не отчаивались.

Наконец, вчера, взобравшись на высокую скалу, я вдруг увидел на западе легкий дымок. Он стал расти. Вскоре я различил судно. Казалось, оно направлялось к нам. Но не пройдет ли оно мимо острова? Ведь ему незачем здесь останавливаться.

Ах, что это был за мучительный день! Как сердце не разорвалось у меня в груди! Мои товарищи зажгли костер на вершине одной из скал. Наступила ночь, а никаких признаков того, что нас заметили на яхте, не было. От этого судна зависело наше спасение. Неужели мы упустим эту возможность! Я уже не колебался. Тьма сгущалась. Ночью судно могло обогнуть остров и уйти. Я бросился в воду и поплыл к нему. Надежда утраивала мои силы. Я с нечеловеческой энергией рассекал волны. Уже яхта была от меня в каких-нибудь двух сотнях футов, как вдруг она переменила галс. Тогда-то я испустил те отчаянные крики, которые услышали только мои дети и которые не были их галлюцинацией. Затем я вернулся на берег, обессиленный волнением и усталостью. Матросы вытащили меня из воды полумертвым. Эта последняя ночь на острове была ужасной. Мы уже считали себя навсегда обреченными на одиночество. Но вот стало светать, и мы увидели, что яхта все еще здесь и медленно лавирует. Потом вы спустили шлюпку... Мы были спасены! И какое великое счастье: дети, мои дорогие дети были в этой шлюпке и протягивали ко мне руки!..

Последние слова капитана утонули в поцелуях и ласках, которыми его осыпали Мери и Роберт. И тут только капитан узнал, что своим спасением он был обязан неразборчивому документу, тому самому, который он через неделю после крушения вложил в бутылку и бросил в море.

Но о чем думал Жак Паганель во время рассказа капитана Гранта? Почтенный географ в тысячный раз перебирал в уме слова документа. Он припоминал одно за другим все три своих толкования, которые оказались одинаково неверными. Какое же из этих размытых морской водой слов относилось к рифу Мария-Тереза?

Паганель не вытерпел. Он схватил за руку Гарри Гранта.

- Капитан, - воскликнул он, - скажите же мне наконец, что содержалось в вашей загадочной записке?

При этих словах географа все насторожились: сейчас будет разгадана тайна, в которую они тщетно пытались проникнуть в течение девяти месяцев!

- Помните ли вы, капитан, содержание документа дословно? - продолжал Паганель.

- Помню совершенно точно, - ответил Гарри Грант. - Не проходило дня, чтобы я не припоминал этих слов: ведь на них была вся наша надежда.

- Какие же это слова, капитан? - спросил Гленарван. - Откройте нам их: наше самолюбие задето за живое!

- Пожалуйста, - ответил Гарри Грант. - Но, как вам известно, стремясь увеличить шансы на спасение, я вложил в бутылку три записки на разных языках. Какая из них вас интересует?

- Так они не тождественны? - воскликнул Паганель.

- Тождественны, за исключением одного названия.

- Тогда скажите нам французский текст, - сказал Гленарван, - он был наименее поврежден водой, и наши толкования основывались главным образом на нем.

- Вот этот текст слово в слово: "Двадцать седьмого июня 1862 года трехмачтовое судно "Британия", из Глазго, потерпело крушение в тысяче пятистах лье от Патагонии, в Южном полушарии. Два матроса и капитан Грант добрались до острова Табор..."

- Как?! - воскликнул Паганель.

- "Здесь, - продолжал Гарри Грант, - терпя постоянные жестокие лишения, они бросили этот документ под 153R долготы и 37R 11' широты. Придите им на помощь, или они погибнут".

Услышав слово "Табор", Паганель вскочил с места и вне себя воскликнул:

- Как - остров Табор? Да ведь это же риф Мария-Тереза!

- Совершенно верно, господин Паганель, - ответил Гарри Грант. - На английских и немецких картах - Мария-Тереза, а на французских - Табор.

В эту минуту полновесный удар обрушился на плечо Паганеля, так что он согнулся. Справедливость требует признать, что это майор, впервые вышедший из рамок строгой корректности, так наградил Паганеля.

- Географ! - сказал с глубочайшим презрением Мак-Наббс.

Но Паганель даже и не почувствовал удара. Что значил он по сравнению с ударом, нанесенным его самолюбию ученого!

Так значит, как рассказал он капитану Гранту, он постепенно приближался к истине. Патагония, Австралия, Новая Зеландия казались ему бесспорным местом крушения. Обрывок слова contin, который он истолковал сначала как continent (континент), постепенно получил свое подлинное значение: continuelle (постоянная); indi означало сначала indiens (индейцы), потом indigenes (туземцы) и, наконец, было правильно понято как слово indigence (лишения). Только обрывок слова abor ввел в заблуждение проницательного географа. Паганель упорно видел в нем корень глагола aborder (причаливать), между тем как это было частью французского названия острова Мария-Тереза, где нашли приют потерпевшие кораблекрушение на "Британии": остров Табор. Правда, этой ошибки трудно было избежать, раз на всех корабельных картах "Дункана" этот остров значился под названием Мария-Тереза.

- Но все равно! - восклицал Паганель и рвал на себе волосы в отчаянии. - Я не должен был забывать об этом двойном названии! Это непростительная ошибка, заблуждение, недостойное секретаря Географического общества! Я опозорен!

- Господин Паганель, успокойтесь! - утешала географа леди Элен.

- Нет, нет! Я настоящий осел!

- И даже не ученый осел, - отозвался в виде утешения ему майор.

Когда обед был окончен, Гарри Грант позаботился о том", чтобы привести в порядок все свое хозяйство. Он ничего не брал с собой, желая, чтобы преступник наследовал честному человеку.

Все вернулись на борт "Дункана". Гленарван хотел отплыть в тот же день и потому дал приказ высадить боцмана на остров. Айртона привели на ют, где находился Гарри Грант.

- Это я, Айртон, - сказал Грант.

- Вижу, капитан, - отозвался боцман, не проявляя и тени удивления. - Ну что же, рад вас видеть в добром здоровье.

- По-видимому, Айртон, я сделал ошибку, высадив вас в обитаемых местах.

- По-видимому, капитан.

- Вы сейчас останетесь вместо меня на этом пустынном островке. Я надеюсь, что вы раскаетесь в том зле, которое причинили людям.

- Все может быть, - спокойно ответил Айртон. Гленарван обратился к боцману:

- Итак, Айртон, вы по-прежнему хотите, чтобы я высадил вас на необитаемый остров?

- Да.

- Остров Табор вам подходит?

- Совершенно.

- Теперь, Айртон, выслушайте то, что я хочу напоследок сказать вам. Вы здесь, вдали от всякой земли, будете лишены общения с другими людьми. Чудеса редки: вам не убежать с этого островка, на котором оставит вас "Дункан". Вы будете один, но вы не будете затеряны, отрезаны от мира, как капитан Грант. Люди все же будут помнить о вас, хоть вы того и не заслуживаете. Я знаю, где найти вас, Айртон, и я этого не забуду.

- Спаси вас бог, милорд, - просто ответил Айртон. То были последние слова, которыми обменялись Гленарван и боцман.

Шлюпка уже стояла наготове. Айртон спустился в нее.

Джон Манглс заранее распорядился перевезти на остров несколько ящиков с консервами, одежду, инструменты, оружие, а также запас пороха и пуль. Таким образом, боцман мог работать и переродиться в труде. У него было все необходимое, даже книги, и в их числе - Библия.

Настал последний час. Команда и пассажиры собрались на палубе. У многих сжималось сердце. Мери Грант и леди Элен не могли скрыть своего волнения.

- Это так необходимо? - обратилась молодая женщина к мужу. - Необходимо покинуть здесь этого несчастного?

- Да, Элен, необходимо, - ответил Гленарван. - Это искупление!

В эту минуту шлюпка, по команде Джона Манглса, отвалила от борта. Айртон, как всегда невозмутимый, стоя снял шапку и с суровой важностью поклонился.

Гленарван, а за ним вся команда обнажили головы, точно у постели умирающего. Шлюпка все удалялась. Все на палубе молчали.

Когда шлюпка подошла к берегу, Айртон выскочил на песок, а шлюпка вернулась к яхте. Было четыре часа пополудни. С юта пассажиры видели, как боцман, скрестив на груди руки, неподвижно, словно статуя, стоял на прибрежной скале. Глаза его были устремлены на "Дункан".

- Отправляемся, милорд? - спросил Джон Манглс.

- Да, Джон, - ответил Гленарван; он был взволнован, но старался не показать этого.

- Полный вперед! - крикнул капитан механику.

Пар зашипел в трубах, винт закрутился, и в восемь часов скалы острова Табор скрылись в вечерней мгле.

Глава XXII

ПОСЛЕДНЯЯ ПРИЧУДА ЖАКА ПАГАНЕЛЯ

18 марта, через одиннадцать дней после того, как "Дункан" отплыл от острова Табор, показались берега Америки, а на следующий день яхта бросила якорь в бухте Талькауано.

Она вернулась сюда после пятимесячного плавания, во время которого, строго придерживаясь тридцать седьмой параллели, обошла вокруг всего земного шара. Участники этой достопамятной, не имевшей прецедента в летописях английского Клуба путешественников экспедиции побывали в Чили, в пампасах, в Аргентинской республике, в Атлантическом океане, на островах Тристан-да-Кунья, в Индийском океане, на островах Амстердам, в Австралии, в Новой Зеландии, на острове Табор и в Тихом океане. И усилия путешественников увенчались успехом: они возвращали на родину моряков, потерпевших крушение на "Британии".

Все храбрые шотландцы, отозвавшиеся на призыв Гленарвана, остались живы и невредимы и возвращались в свою старую Шотландию. Эта экспедиция напоминала битвы, которые древняя история именовала "битвами без слез".

Пополнив запасы угля, "Дункан" двинулся вдоль берегов Патагонии и, обогнув мыс Горн, пошел по Атлантическому океану.

Путешествие было на редкость спокойным. Яхта казалась доверху нагруженной счастьем. На борту больше не было никаких секретов, даже любовь Джона Манглса к Мери Грант перестала быть тайной.

Впрочем, нет, было нечто непонятное, что не давало покоя Мак-Наббсу. Почему Паганель всегда наглухо застегивался и укутывался по самые уши в свое кашне? Майор, снедаемый любопытством, не мог понять, чем вызвана эта странность.

Но несмотря на все расспросы, все намеки, все подозрения Мак-Наббса, Паганель так ни разу и не расстегнулся. Даже тогда, когда "Дункан" пересекал экватор и смола, которой были залиты пазы палубы, растопилась от пятидесятиградусного зноя.

- Он по рассеянности воображает себя в Петербурге, - говорил майор, видя, как Паганель кутается в широчайший плащ, словно от холода ртуть замерзает в термометре.

Наконец, 9 мая, через пятьдесят три дня после выхода из бухты Талькауано, Джон Манглс заметил маячные огни мыса Клир. Яхта вошла в пролив Св. Георга, пересекла Ирландское море и 10 мая была в заливе Клайд. В одиннадцать часов утра "Дункан" бросил якорь у Дамбартона, а в два часа ночи пассажиры и экипаж уже входили в Малькольм-Касл под громкие крики "ура", которыми горцы приветствовали их возвращение.

Верно, так уж было суждено, что Гарри Грант и его два товарища спасутся, что Мери Грант обвенчается с Джоном Манглсом в старинном соборе св. Мунго, и тот самый преподобный Мортон, который девять месяцев тому назад молился о спасении отца Мери, теперь благословил брак его дочери с его спасителем. А Роберту было суждено стать таким же смелым моряком, как Гарри Грант и Джон Манглс, и работать вместе с ними под покровительством лорда Гленарвана над осуществлением проекта капитана Гранта. Но было ли суждено Паганелю умереть холостяком? По-видимому, нет.

Действительно, после всех своих подвигов бравый ученый не мог не стать знаменитым. Рассказы о его рассеянности произвели фурор в светском обществе Шотландии. Географа вырывали друг у друга, и он был просто не в состоянии побывать везде, куда его приглашали.

Тогда-то одна приятная тридцатилетняя девица, не кто иная, как двоюродная сестра майора Мак-Наббса, особа несколько эксцентричная, но добрая и еще очаровательная, влюбилась в чудака географа и предложила ему руку и сердце. В руке этой был миллион, но это обходили молчанием.

Паганель был далеко не равнодушным к нежным чувствам, питаемым к нему мисс Арабеллой, однако высказаться он не решался.

Посредником между этими двумя сердцами, созданными друг для друга, явился майор. Он даже сказал Паганелю, что женитьба - это та "последняя причуда", которую географ мог бы себе еще позволить.

Но странно! Паганель в замешательстве никак не мог вымолвить решительного слова.

- Разве мисс Арабелла вам не нравится? - не раз спрашивал Мак-Наббс.

- Что вы, майор! Она очаровательна, - восклицал Паганель, - даже слишком очаровательна! И, признаться, я рад был бы, если б этого очарования в мисс Арабелле было поменьше. Мне бы хотелось найти в ней хоть один недостаток!

- Успокойтесь, - отвечал майор, - недостаток найдется, и не один. У самой безупречной женщины есть свои недостатки. Итак, Паганель, это дело решенное?

- Я не смею, - отвечал Паганель.

- Но скажите же, мой ученый друг, почему вы колеблетесь?

- Я недостоин мисс Арабеллы, - отвечал неизменно географ.

На том все и кончалось.

Наконец однажды настойчивый майор так прижал географа, что тот, правда под большим секретом, поведал ему нечто, что было бы очень на руку полиции, если бы ей когда-нибудь понадобились приметы Паганеля.

- Вот оно что! - воскликнул майор.

- Так оно и есть, - подтвердил Паганель.

- Но ведь это пустяки, мой достойный друг!

- Вы так думаете?

- Больше того, это только увеличивает вашу оригинальность. Это дополняет ваши личные достоинства и делает вас неповторимым, а именно о таком человеке и мечтает Арабелла.

И майор вышел с невозмутимо серьезным видом, оставив Паганеля в мучительной тревоге.

Между Мак-Наббсом и Арабеллой произошел короткий разговор.

Через две недели в Малькольм-Касле пышно праздновалась свадьба Жака Паганеля и мисс Арабеллы. Жених был великолепен, но все же застегнут на все пуговицы, невеста - восхитительна.

Тайна Паганеля так и осталась бы нераскрытой, если б майор не поделился ею с Гленарваном, а тот не рассказал бы о ней леди Элен, а леди Элен, в свою очередь, не шепнула бы об этом миссис Манглс. Одним словом, тайна дошла до миссис Олбинет, а тут уж ее узнали все.

Во время своего трехдневного пребывания у маори Паганель был татуирован - татуирован от ног до самых плеч. На груди у него была изображена геральдическая птица, раскинувшая крылья и впившаяся клювом в его сердце.

Это было единственное за все долгое путешествие несчастье, после которого Паганель не мог утешиться и которого он не мог простить новозеландцам. Оно же было причиной того, что, несмотря на многочисленные приглашения, он так и не вернулся в родную Францию, хотя очень жалел об этом. Ученый боялся, как бы Географическое общество в лице своего свежетатуированного ученого секретаря не подверглось насмешкам карикатуристов и газетных острословов.

Возвращение капитана Гранта в Шотландию стало национальным праздником, а сам он - самым популярным человеком во всей древней Каледонии. Его сын Роберт сделался таким же моряком, как отец, как капитан Джон Манглс, и, поддерживаемый лордом Гленарваном, не оставляет мысли основать шотландскую колонию на островах Тихого океана.

Жюль Верн - Дети капитана Гранта (Les Enfants du capitaine Grant). 9 часть., читать текст

См. также Жюль Верн (Jules Verne) - Проза (рассказы, поэмы, романы ...) :