Жюль Верн
«Вокруг Луны (Autour de la Lune). 2 часть.»

"Вокруг Луны (Autour de la Lune). 2 часть."

- Но зато, - пояснил Барбикен, - и ночи там такие же длинные, а так как тепло теряется в пространство от излучения, ночная температура Луны не должна отличаться от температуры межпланетных пространств.

- Теплое местечко, что и говорить! - сказал Мишель. - Ну что же, не беда! Я бы хотел уже быть там! Эх, дорогие друзья, а ведь и впрямь забавно иметь Землю вместо Луны, видеть, как она встает из-за горизонта, угадывать очертания ее материков и говорить себе: "Вот тут Америка, а вон там Европа", потом следить, как она меркнет в солнечных лучах. Кстати, Барбикен, могут ли лунные жители наблюдать затмения?

- Да, солнечные затмения могут, - ответил Барбикен, - когда центры Солнца, Луны и Земли находятся на одной прямой линии и притом Земля стоит между обоими светилами. Но эти затмения частичные, потому что Земля, заслоняющая, как экран, солнечный диск, слишком мала и оставляет видимой большую часть Солнца.

- А почему же не может быть полного затмения? - спросил Николь. - Ведь теневой конус, отбрасываемый Землей, выходит далеко за пределы Луны!

- Да, если не учитывать преломления лучей в земной атмосфере. И нет, если мы будем иметь в виду это преломление. Обозначим дельтой прим горизонтальный параллакс, а р прим видимый диаметр...

- Ух, - вздохнул Мишель, - опять половина v плюс ноль в квадрате. Говори, пожалуйста, так, чтобы тебя могли понять простые смертные, ходячая ты алгебра!

- Изволь! - согласился Барбикен. - Итак, говоря вульгарно, так как среднее расстояние от Луны до Земли равно шестидесяти радиусам Земли, то длина теневого конуса вследствие преломления сократится по крайней мере до сорока двух радиусов. А поэтому во время затмений Луна оказывается за пределами чисто теневого конуса и освещается не только периферийными, но и центральными солнечными лучами.

- Тогда почему же все-таки затмение происходит, раз, по-вашему, его быть не должно? - шутливо допытывался Мишель.

- Только потому, что эти солнечные лучи оказываются ослабленными преломлением и большая их часть поглощается атмосферой, через которую они проходят.

- Такое объяснение меня вполне удовлетворяет, - заявил Мишель. - К тому же мы все это проверим, когда окажемся на Луне. А теперь, Барбикен, скажи мне, веришь ли ты, что Луна - древняя планета?

- Что за идея?

- Представь, - сказал Мишель с забавной важностью, - мне тоже иногда приходят в голову разные идеи.

- Эта идея принадлежит не Мишелю, - сказал Николь.

- Ну и слава богу, значит, я плагиатор.

- Ну конечно, - ответил Николь. - Если верить преданиям древних, жители Аркадии, например, считали, что их предки жили в те времена, когда Луна еще не была спутником Земли. На основании этого некоторые ученые считали Луну кометой, чья орбита однажды приблизилась к Земле настолько, что оказалась в сфере притяжения Земли.

- Ну а что же в этой гипотезе соответствует истине? - спросил Мишель.

- Да ничего, - ответил Барбикен, - и доказательством тому служит тот факт, что на Луне не осталось и следа той газообразной оболочки, которая всегда окружает кометы.

- А разве Луна, - предположил Николь, - прежде чем она стала спутником Земли, не могла, находясь в перигелии, настолько близко подойти к Солнцу, чтобы все ее газообразные вещества испарились?

- Могло быть и так, друг Николь, но это маловероятно.

- Почему?

- Потому что... Впрочем, не знаю почему.

- Ага! - торжествовал Мишель. - О том, чего мы не знаем, можно написать сотни томов.

- А скажите, пожалуйста, который теперь час? - спросил Барбикен.

- Три часа, - ответил Николь.

- Как незаметно проходит время в беседах таких ученых, как мы, - сказал Мишель. - Я чувствую, как с каждым часом я становлюсь умнее и образованнее.

С этими словами он залез под свод снаряда, "чтобы лучше наблюдать Луну", как он выразился: Товарищи его в это время смотрели в нижнюю раму, где не видно было ничего нового.

Через несколько минут Ардан снова спустился вниз и, подойдя к боковому иллюминатору, вскрикнул от изумления.

- Что случилось? - спросил Барбикен.

Председатель "Пушечного клуба" поспешно подошел к окну и увидел нечто вроде сплющенного мешка, который летел в нескольких метрах от снаряда. Мешок, казалось, висел неподвижно. Следовательно, он летел с тою же скоростью, что и ядро.

- Это еще что за штука? - спросил Ардан. - Может быть, это какая-нибудь межпланетная частица, которую наш снаряд захватил в сферу своего притяжения, и этот "спутник" будет сопровождать нас до самой Луны?

- Меня вот что удивляет, - заметил Николь. - Каким образом это тело, удельный вес которого несомненно намного меньше удельного веса нашего снаряда, может так стойко держаться на одном уровне с нами.

- Николь, - сказал Барбикен после нескольких минут размышления, - я не знаю, что это за тело, но могу вам объяснить, почему оно держится на одном уровне с нашим снарядом.

- Почему же?

- Потому что мы теперь летим в пустоте, мой дорогой капитан, а в пустоте все тела падают или движутся (что одно и то же) с одинаковой скоростью, независимо ни от формы тела, ни от его веса. Это воздух своим сопротивлением создает различия в весе. Если из длинной трубы выкачать насосом весь воздух, то всякий предмет, который вы введете в эту трубу, будь то пылинки или кусочки свинца, станет двигаться в ней с одинаковой скоростью. И здесь, в межпланетном пространстве, мы имеем ту же причину и те же следствия.

- Совершенно верно, - подтвердил Николь. - Значит, все, что бы мы ни выкинули из снаряда, будет лететь вместе с нами вплоть до самой Луны.

- Какие же мы дураки! - воскликнул Мишель.

- Чем же мы заслужили такую лестную характеристику? - спросил Барбикен.

- А тем, что мы не догадались наполнить наш вагон всякими полезными предметами: книгами, инструментами, орудиями и так далее. Мы теперь могли бы их выбросить, и все это следовало бы за ними к месту назначения. Вот это мысль! Почему бы нам самим не прогуляться, как этот болид? Почему бы не выпрыгнуть в пространство через одно из окон? Какое должно быть наслаждение парить в эфире! И притом в более выгодном положении, чем птица, которая должна работать крыльями, чтобы не упасть.

- Прекрасно, - сказал Барбикен. - А чем бы ты стал дышать?

- Проклятый воздух, его всегда не хватает там, где он нужен!

- Зато если бы воздуха хватило, Мишель, ты очень скоро отстал бы от нас, так как твои удельный вес меньше веса снаряда.

- Выходит, что это заколдованный круг?

- Самый что ни на есть заколдованный!

- Значит, придется еще посидеть взаперти в этом вагоне?

- Придется.

- Черт побери! - неистово закричал Мишель.

- Что с тобой? - спросил Николь.

- Я угадал, что это за мнимый болид. Никакой это не астероид и не осколок планеты!

- Что же это, по-твоему? - спросил председатель "Пушечного клуба".

- Это наш несчастный пес! Это супруг Дианы. Действительно, этот предмет, сплющенный, неузнаваемый, плоский, как волынка, из которой выпустили воздух, был труп сателлита, летевший вслед за снарядом к Луне.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ.

Минута опьянения.

Это любопытное, но вполне логичное, странное, но объяснимое явление могло произойти только при данных необычайных условиях. Всякий предмет, выброшенный из вагона наружу, должен был следовать по той же траектории и мог остановиться только вместе со снарядом. Эта тема дала повод к беседам, которые затянулись до самой ночи. Волнение путешественников увеличивалось по мере их приближения к цели. Они готовились к неожиданностям, ждали новых "чудес" и находились а таком состоянии, что ничто не могло бы их удивить. Их воображение намного опережало снаряд, скорость которого, незаметно для пассажиров, уже значительно снизилась, и Луна с каждой минутой увеличивалась на их глазах. Казалось, им достаточно протянуть руку, чтобы дотянуться до нее...

На другой день, 5 декабря, все трое были уже на ногах с пяти часов утра. Если верить вычислениям, то этот день должен быть последним днем их странствия. Именно в этот день, ровно в полночь, в самый момент полнолуния, они должны были достигнуть блестящего диска Луны. В ближайшую же полночь должно было завершиться самое необычайное из всех путешествий, какие только предпринимались в древние или в новые времена. Поэтому уже ранним утром, сквозь окна, посеребренные лучами Луны, они приветствовали ночное светило радостными и дружескими возгласами: "Ура!"

Луна величественно плыла по звездному небу; еще несколько градусов - и она очутится именно в той точке пространства, где должна произойти ее встреча со снарядом. Барбикен на основе собственных расчетов установил, что снаряд упадет в северном полушарии, где тянутся обширные равнины и лишь кое-где попадаются редкие горы - обстоятельство благоприятное, если лунная атмосфера, как полагали, действительно сохранилась только в лунных низинах.

- Равнина к тому же гораздо удобнее для нашей посадки, чем горы, - заметил Ардан. - Житель Луны, которого высадили бы в Европе на Монблане или в Азии на вершине Гималаев, еще не вправе был бы сказать, что находится на Земле.

- Есть и еще одно удобство, - добавил капитан Николь, - если снаряд упадет на плоскую поверхность, он остановится тотчас же, как только прикоснется к ней. С горы же, наоборот, он покатится как колесо, а так как мы не белки, то нам уже не выйти живыми из ядра. Стало быть, все к лучшему.

Успех дерзкого предприятия и в самом деле казался уже несомненным. Но Барбикен был все же чем-то озабочен, хотя и хранил молчание, не желая волновать своих спутников.

Дело в том, что движение снаряда по направлению к северному полушарию Луны доказывало, что его траектория несколько отклонилась. По математическим выкладкам, выстрел должен был нацелить снаряд в самый центр лунного диска. Отклонение было очевидным, но что же могло его вызвать?

Барбикен, не имея каких-либо исходных данных, не мог понять, ни даже определить степень такого отклонения. Однако он надеялся, что это отклонение не будет иметь иных последствии, кроме их посадки в северных областях Луны, как раз наиболее для этого благоприятных.

Поэтому Барбикен, не делясь ни с кем своими опасениями, довольствовался тем, что внимательно наблюдал Луну, стараясь по возможности уловить степень отклонения снаряда.

Что могло быть ужаснее предположения, что снаряд, не достигнув цели, начнет удаляться от Луны и унесется в межпланетное пространство!

Теперь Луна уже не казалась плоским диском, уже все яснее вырисовывались ее выпуклости и горы. Если бы солнечные лучи падали сейчас на Луну косо, а не отвесно, то благодаря отбрасываемой ими тени можно было бы ясно различить высокие кольцеобразные лунные горы, увидеть зияющие кратеры и причудливые трещины, бороздящие необозримые лунные равнины. Но сейчас весь этот рельеф стушевывался из-за яркого солнечного освещения. Можно было лишь с трудом разглядеть крупные темные пятна, которые придают Луне сходство с человеческим лицом.

- Лицо, да и только, - сказал Ардан. - Но я обижен за прекрасную сестру Аполлона - оказывается, она рябая!

Путешественники на таком близком расстоянии от цели не отрываясь вглядывались в этот неведомый мир. В своем воображении они уже странствовали по новой стране. Они взбирались на высокие пики, спускались на дно широких кратеров. То тут, то там им чудились обширные моря, едва сдерживаемые в берегах давлением разреженной атмосферы, горные потоки, несущие свои воды в эти моря. Склонясь над бездной, они надеялись услышать хоть какой-нибудь звук с этого вечно безмолвного светила.

Этот день ярче всего запечатлелся в памяти друзей. Ни одна подробность не изгладилась из их воспоминаний. Безотчетная тревога овладевала ими по мере приближения к цели. Эта тревога, конечно, усилилась бы если бы они только знали, насколько уменьшилась скорость снаряда: она показалась бы им явно недостаточной, чтобы долететь до цели.

В это время снаряд уже почти ничего не "весил". Вес его уменьшался непрерывно и должен был полностью исчезнуть; такое поразительное явление возможно лишь в точке, где лунное притяжение уравновешивается земным.

Однако, несмотря на все волнения, Ардан с привычной ему аккуратностью не забыл приготовить завтрак. Друзья закусили с большим аппетитом. Что может быть вкуснее бульона, сваренного на газе? Что может быть лучше консервированного мяса? В довершение пиршества было выпито несколько стаканов отменного французского вина, причем Ардан не упустил случая заметить, что лунные виноградники - если они существуют - должны под палящими лучами Солнца давать самые прекрасные сорта вин. Предусмотрительный француз захватил с собою на всякий случай несколько драгоценных лоз Медока и Кот д'Ора, на которые он возлагал большие надежды.

Кислородный аппарат Рейзе и Реньо действовал с необычайной точностью. Воздух в снаряде был совершенно чистым. Ни одна молекула углекислоты не могла устоять против едкого натра, а кислород, по словам капитана Николя, был "самого первого сорта". Небольшое количество водяных паров, заключавшихся в снаряде, смешиваясь с воздухом, умеряло его сухость; немногие дома Парижа, Лондона, Нью-Йорка, немногие театральные залы находились в столь идеальных гигиенических условиях.

Но для правильного действия аппарата за ним требовался тщательный уход. Поэтому Мишель каждое утро осматривал регуляторы утечки, проверял краны и устанавливал температуру газа. До сих пор все шло как нельзя лучше, путешественники, подражая почтенному Дж. Т. Мастону, начинали заметно полнеть, и, доведись им провести в своей "тюрьме" еще несколько месяцев, они вышли бы из нее совершенно неузнаваемыми. Одним словом, с ними происходило то же, что и с цыплятами в клетке - они жирели с каждым днем.

Глядя в окно, Барбикен видел труп пса и прочие предметы, выкинутые из снаряда, которые неотступно следовали за ними. Диана грустно подвывала при виде останков Сателлита. Но весь этот хлам казался неподвижным, словно он лежал на земле.

- Знаете ли, друзья, - сказал Ардан, - если бы один из нас не перенес первого толчка при вылете, было бы очень трудно "предать земле" его останки, то есть я хочу сказать "предать эфиру", так как здесь эфир заменяет землю. Посмотрите на труп Сателлита, он преследует нас как угрызения совести!

- Да, это было бы невесело, - ответил Николь.

- Ах, - воскликнул Мишель. - Я жалею только о том, что здесь нельзя погулять! Какое было бы наслаждение парить в этом лучезарном эфире, купаться и кувыркаться в живительных солнечных лучах! Если бы Барбикен догадался запастись скафандром и воздушным насосом, я бы рискнул вылезти из снаряда и умостился бы на нем в позе какой-нибудь "химеры" или "гиппогрифа".

- Неисправимый мечтатель, - рассмеялся Барбикен, - поверь, что ты недолго бы красовался в виде своего гиппогрифа, потому что, несмотря на скафандр, тебя раздуло бы от содержащегося в тебе самом воздуха, ты лопнул бы как граната или как воздушный шар, залетевший слишком высоко в небо. Брось свои сожаления и запомни: пока мы парим в пустоте, всякие сентиментальные прогулки за пределами снаряда запрещаются.

Мишель Ардан нехотя поддался убеждениям товарища. Он согласился, что его мечты трудно выполнимы, но все же не невозможны, так как слова "невозможно" в его словаре не существовало.

Беседа переходила с одной темы на другую и не прерывалась ни на минуту.

Трем друзьям казалось, что в их головах родятся самые разнообразные идеи с тою же быстротой, как распускаются молодые побеги под первыми лучами весеннего солнца. Они чувствовали себя просто переполненными "идеями".

Среди множества вопросов и ответов, обсуждавшихся в это утро, Николь затронул вопрос, который озадачил друзей.

- Вот что, - сказал капитан, - лететь на Луну, конечно, очень интересно, а как-то мы вернемся назад? Собеседники с изумлением переглянулись. Можно было подумать, что этот вопрос встал перед ними впервые.

- Что ты хочешь сказать? - серьезно спросил Барбикен.

- Мне кажется неуместным толковать о возвращении из страны, в которую мы даже еще и не прибыли, - добавил Мишель.

- Я же не говорю об отступлении, - возразил Николь, - но я повторяю свой вопрос: каким способом мы вернемся?

- Этого я не знаю, - ответил Барбикен.

- А я и знал бы, все равно не вернулся бы, - ответил Мишель.

- Вот так ответ! - воскликнул Николь.

- Я его одобряю, - заявил Барбикен. - И прибавлю со своей стороны, что ваш вопрос в настоящую минуту не имеет никакого существенного значения. Впоследствии, если мы найдем нужным вернуться на Землю, мы и подумаем об этом. Если колумбиады на Луне и не будет, то снаряд-то ведь всегда останется с нами.

- Хорошо утешение! Пуля без ружья!

- Ружье всегда можно сделать, - возразил Барбикен, - порох тоже: ни в металлах, ни в селитре, ни в угле не может быть недостатка в недрах Луны. К тому же, чтобы возвратиться на Землю, нужно преодолеть лишь лунное притяжение; достаточно будет подняться над Луной на восемь тысяч лье, чтобы потом, в силу закона тяготения, снаряд сам собой упал на Землю.

- Довольно, - перебил Мишель, воодушевляясь. - И слышать не хочу о возвращении! Поговорили, и будет. А вот что касается сообщения с нашими старыми земляками - по-моему, наладить его будет нетрудно.

- Каким же это образом?

- Посредством болидов, извергаемых лунными вулканами.

- Весьма остроумная идея, Мишель, - серьезно сказал Барбикен. - Лаплас высчитал, что для отправления болида с Луны на Землю совершенно достаточно силы, в дать раз превышающей метательную силу наших пушек. А ведь вулканы обладают гораздо большей силой извержения.

- Ура! - закричалМишель. - Болиды - прекрасные почтальоны, и при этом еще даровые! Ну и посмеемся же мы над нашим почтовым ведомством! Но я думаю...

- О чем ты думаешь?

- Прекрасная идея! Как нам не пришло в голову прицепить к снаряду проволоку! Мы могли бы обмениваться с Землей телеграммами!

- Черт возьми! - ответил Николь. - А вес проволоки длиной в восемьдесят шесть тысяч лье тебе нипочем?

- Конечно, нипочем! Можно было только удвоить заряд колумбиады! Его можно было бы утроить, учетверить, упятерить! - кричал Мишель, все больше разгорячаясь.

- Против этого проекта, - сказал Барбикен, - я выскажу только одно возражение. А именно, проволока при вращательном движении Земли наматывалась бы на снаряд, как цепь на вал, и, стало быть, неизбежно притянула бы нас обратно на Землю.

- Что за дьявольщина! - вскричал Мишель. - Значит, все мои нынешние идеи невыполнимы. Идеи, достойные Мастона! Кстати, я уверен, что если мы не вернемся на Землю, то Мастон непременно навестит нас на Луне!

- Не сомневаюсь в этом, - горячо подтвердил Барбикен. - Он верный и смелый товарищ. Да к тому же это и не так уж трудно! Колумбиада прочно врыта в землю Флориды! Хлопка и азотной кислоты для пироксилина хватит! Луна снова пересечет зенит Флориды! Через восемнадцать лет она будет в точности в той же самой точке, что и сейчас.

- Ну еще бы, - вторил Мишель, - Мастон, конечно, навестит нас, а с ним и наши друзья: Эльфистон, Бломсбери, все члены "Пушечного клуба"... Ну и устроим же мы им прием! А там, глядишь, между Луной и Землей установятся уже регулярные рейсы поездов и снарядов! Ура Мастону!

Если уважаемый Мастон и не был в состоянии расслышать эти "ура", выкрикиваемые в его честь, то в ушах у него звенело наверняка. Что-то поделывал он в это время? Стоял, бедняга, на своем наблюдательном посту в Скалистых горах, на астрономической станции Лонгспика, и старался разыскать в беспредельном пространстве снаряд колумбиады. Если он думал в эту минуту о своих дорогих друзьях, то надо сказать, что и они не оставались в долгу, и под влиянием какого-то странного возбуждения все их лучшие мысли к чувства были связаны с ним.

Чем же, однако, объяснялось это усиливавшееся с каждой минутой возбуждение пассажиров снаряда? Лица их раскраснелись, точно они сидели перед раскаленной печью: дыхание сделалось бурным: легкие работали как кузнечные мехи; глаза горели, голоса звучали оглушительно громко; каждое слово вылетало из их уст как пробка из бутылки шампанского. Их жесты стали беспокойными, им не хватало места, чтобы развернуться, и, что всего удивительнее, они даже не замечали своего странного нервного возбуждения. Однако они были трезвы, это не подлежало никакому сомнению. Следовало ли приписать это странное мозговое возбуждение необычайной обстановке, близости ночного светила, от которого их отделяло всего несколько часов пути, или таинственному влиянию Луны на их нервную систему?

- А теперь, - резко произнес Николь, - раз не известно, возвратимся ли мы с Луны, я хочу знать, что мы станем на ней делать.

- Что мы станем делать? - воскликнул Барбикен, грозно топая ногой, словно он находился в фехтовальном зале. - Я этого и знать не хочу!

- Ах, ты не знаешь? - взревел Мишель, и его крик вызвал громкое эхо в снаряде.

- Нисколько об этом не забочусь! - в унисон ему кричал Барбикен.

- А я знаю! - воскликнул Мишель.

- Ну и скажи! - завопил Николь, который тоже не в состоянии был сдерживать раскаты своего голоса.

- Захочу - скажу! - ответил Мишель, резко хватая товарища за руку.

- Говори сию минуту, - гремел Барбикен, сверкая глазами и грозя кулаком. - Ты увлек нас в это безумное путешествие, и мы желаем, наконец, знать зачем!

- Да, - заорал Николь, - если я не знаю, куда иду, то хочу знать, зачем я иду!

- Зачем! - вскричал Мишель, подпрыгивая на целый метр. - Ты хочешь знать зачем? Затем, чтобы именем Соединенных Штатов завладеть Луной! Чтобы присоединить к Союзу сороковой штат! Чтобы колонизовать Луну, обработать ее, заселить, насадить там все чудеса науки, искусства и техники! Чтобы цивилизовать селенитов, если они только уже не цивилизованнее нас, и, наконец, провозгласить у них республику, если они еще не догадались сделать это сами!

- Да существуют ли еще на Луне эти селениты? - зарычал Николь, которым под влиянием непонятного опьянения словно овладел дух противоречия.

- Кто говорит, что селенитов нет? - угрожающе завопил Мишель.

- Я! - проревел в ответ Николь.

- Капитан! Посмей только повторить эту дерзость, и я заткну тебе глотку!

Противники готовы были кинуться с кулаками друг, на друга, и нелепый спор грозил превратиться в побоище, если бы Барбикен, подскочив, не бросился их разнимать.

- Стойте, безумные! - крикнул он, разводя Николя и Мишеля. - Если селенитов нет, мы обойдемся и без них.

- Ну конечно, - орал Мишель, уже позабыв все свои предшествующие утверждения. - Мы можем обойтись и без них!

- На черта нам селениты!.. Долой селенитов!

- Луна будет наша! - кричал Николь.

- Мы втроем провозгласим республику!

- Я буду конгрессом! - вопил Мишель.

- А я сенатом! - орал Николь.

- А Барбикен президентом! - рычал Мишель.

- Президент должен быть избран народом! - крикнул Барбикен.

- Президент будет избираться конгрессом, - завопил Мишель. - А так как я и есть конгресс, то я едино-гласно избираю тебя президентом!

- Ура! Ура! Да здравствует президент Барбикен! - кричал Николь.

- Гип-гип, ура! - подхватил Мишель Ардан. Затем "президент" вместе с "сенатом" громовыми голосами затянули популярную песенку "Янки дудл", а конгресс вторил им, распевая в басовом регистре "Марсельезу".

Тут началась такая безудержная пляска, с исступленными жестами, дикими конвульсиями и клоунскими кульбитами, что Диана, присоединившись к этой вакханалии, неистово завыла и подпрыгнула к самому своду снаряда. Оттуда послышалось непонятное хлопанье крыльев и необычайно звонкий петушиный крик.

Пять или шесть кур, как обезумевшие летучие мыши, взлетели под потолок, ударяясь с размаху о стенки снаряда.

Тут путешественники пришли в состояние полного опьянения. Непонятно почему, воздух обжигал им легкие и дыхательное горло. Наконец в беспамятстве они замертво упали на дно снаряда.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ.

На расстоянии 78114 лье от Земли.

Что же случилось? Что было причиной такого странного опьянения, грозившего, может быть, гибельными последствиями?

Причиной была ошибка забывчивого Мишеля, которую Николь, к счастью, вовремя заметил и успел исправить.

После полного изнеможения, продолжавшегося несколько минут, капитан очнулся раньше других и постарался привести в порядок свои мысли.

Несмотря на то что он позавтракал всего лишь два часа тому назад, он чувствовал такой мучительный голод, точно не ел несколько дней. Весь его организм, от желудка до мозга, находился в высшей степени возбуждения.

Он поднялся на ноги и потребовал у Мишеля дополнительного завтрака, но обессиленный Мишель ничего не мог ответить. Тогда Николь решил сам заварить побольше чаю, чтобы запить дюжину сандвичей. Прежде всего, разумеется, потребовался огонь, и Николь чиркнул спичкой.

Каково же было его изумление, когда серная спичка вспыхнула таким ярким огнем, что глазам стало больно. Из газового рожка, к которому Николь поднес спичку, вырвалось пламя яркое и ослепительное, как поток электрического света.

Тут-то Николь понял все. И яркое пламя газовой горелки, и странные физиологические явления, происходившие в его организме, и неимоверное возбуждение всех душевных и физических способностей - все стало ему ясно.

- Кислород! - воскликнул он.

И, наклонись к кислородному аппарату, он убедился, что из крана бьет струя этого бесцветного газа, не имеющего ни вкуса, ни запаха. Без него немыслима жизнь, но избыток его в чистом виде может привести в полное расстройство человеческий организм. Беспечный Мишель по рассеянности оставил кран аппарата открытым!

Николь поспешил прекратить истечение кислорода, которым был настолько насыщен воздух в снаряде, что пассажиры могли в конце концов умереть, если не задохнувшись, то заживо сгорев.

Через час воздух очистился и вернул легким способность работать нормально. Мало-помалу три друга очнулись от опьянения. Но еще долго, как пьяницы после выпивки, они не могли стряхнуть с себя похмелье.

Мишель ничуть не смутился, узнав, что он один повинен во всем случившемся. Что за беда? Эта неожиданная оргия нарушила однообразие путешествия: под ее влиянием друзья наговорили кучу глупостей, но все это было забыто так же быстро, как и высказано.

- Ну что ж, - весело сказал француз, - право, я нисколько не раскаиваюсь, что отведал этого хмельного газа. По-моему, друзья мои, очень забавно было бы открыть заведение с кислородными кабинами, где люди с ослабевшим организмом могли бы хоть несколько часов пожить более активной жизнью. Представьте себе, например, какое-нибудь собрание, где воздух был бы насыщен этим возбуждающим газом, или, положим, театр, куда администрация впускала бы его в увеличенных дозах: какой темперамент обнаружили бы актеры и зрители, сколько было бы огня, сколько восторгов! А если бы можно было подпоить кислородом не собрание, а целую нацию! Как закипела бы ее жизнь! Нацию истощенную можно было бы превратить в великую и могучую! Я думаю, что для поправления здоровья многие государства нашей старушки Европы не мешало бы подвергнуть подобному кислородному лечению!

Мишель рассуждал с такой горячностью, словно кран кислородного аппарата был все еще отвернут. Неожиданное замечание Барбикена умерило его восторг.

- Все это прекрасно, милый Мишель, - сказал он, - но не объяснишь ли ты нам, откуда взялись куры, принявшие столь деятельное участие в нашем концерте?

- Куры?

- Ну да.

В самом деле, полдюжины кур во главе с красавцем петухом, подпрыгивая и кудахча, бродили по снаряду.

- Эх, негодницы! - воскликнул Мишель. - Это кислород произвел такой переполох.

- Что ты хочешь с ними делать? - спросил Барбикен.

. - Разводить их на Луне, черт возьми!

- Зачем же ты их прятал?

- Сюрприз, уважаемый председатель, неудавшийся сюрприз! Я хотел, не говоря ни слова, выпустить их на Луне. Воображаю ваше изумление, когда вы увидели бы, как эти земные пернатые преспокойно пасутся на лунных полях!

- Ах, озорник, ах, мальчишка! - воскликнул Барбикен. - Чтобы вскружить тебе голову, не нужно никакого кислорода; ты вечно в таком состоянии, которое мы пережили, нанюхавшись газа. Ты всегда как безумный.

- А кто знает, не были ли мы именно тогда умнее всего? - спросил Мишель.

После этого философского изречения друзья принялись наводить порядок в своем вагоне. Куры и петух были водворены в клетку. Но тут Барбикен и его товарищи заметили новое поразительное явление.

С той самой минуты, как они стали удаляться от Земли, их собственный вес, вес ядра и всех предметов, находившихся в нем, постепенно уменьшался.

Если они и не могли обнаружить уменьшения веса снаряда, то в конце концов должна была наступить минута, когда это странное явление они заметили бы на самих себе, на приборах и предметах, которыми они пользовались.

Обычные весы, конечно, не могли бы обнаружить этого уменьшения тяжести, потому что гири, при помощи которых взвешивается всякий предмет, потеряли бы такую же долю веса, что и самый предмет. Другое дело - пружинные весы: упругость пружины не зависит от земного притяжения, и такие весы позволили бы точно определить уменьшение веса.

Как известно, сила притяжения, или, другими словами, тяжесть, прямо пропорциональна массе и обратно пропорциональна квадрату расстояния. Отсюда вытекает, что если бы Земля была единственным телом во всей вселенной, а другие небесные тела по какой-либо причине внезапно исчезли, то снаряд, по закону Ньютона, весил бы тем меньше, чем дальше он находился бы от Земли. Но при этом он не потерял бы своего веса полностью, так как земное притяжение давало бы себя знать независимо от расстояния.

Но в данном случае должен был наступить момент, когда снаряд вышел бы из сферы действия законов всемирного тяготения, так как притяжение других небесных тел можно было считать равным нулю.

Путь снаряда лежал между Землей и Луной. По мере того как снаряд удалялся от Земли, земное притяжение изменялось обратно пропорционально квадрату расстояния. Лунное же притяжение изменялось прямо пропорционально. В какой-то точке пути оба притяжения - лунное и земное - должны были уравновеситься, и тогда снаряд должен был потерять всякий вес. Если бы массы Луны и Земли были одинаковы, эта точка находилась бы как раз на середине расстояния между обеими планетами. Но так как массы их различны, то легко вычислить, что эта точка находилась на части всего пути, или в численном выражении в 78 114 лье от Земли.

В этой точке равновесия притяжении всякое тело, не имеющее никакой скорости и никакого двигателя, осталось бы навеки неподвижным, потому что оба светила притягивали бы его с равной силой и ничто не могло бы заставить его лететь в ту или другую сторону.

Если сила толчка была рассчитана правильно, снаряд должен был достигнуть этой точки при нулевой скорости, утратив какие бы то ни было признаки веса вместе со всеми находящимися в нем предметами.

Что же случилось бы после этого? Представлялись три возможности.

Либо снаряд, все же сохранивший некоторую скорость, пройдя точку равных притяжении, упал бы на Луну, так как лунное притяжение возобладало бы над земным.

Либо снаряду не хватило бы скорости для достижения нейтральной точки, и тогда он упал бы обратно на Землю, так как земное притяжение возобладало бы над лунным.

Либо, наконец, двигаясь с достаточной скоростью для достижения нейтральной точки, но недостаточной, чтобы перейти за нее, он навеки остановился бы, паря на этой линии, как легендарный Магометов гроб, между зенитом и надиром.

Таково было положение, возможные последствия которого Барбикен подробно объяснил своим спутникам, чрезвычайно заинтересовав их. Как же узнать, достиг ли снаряд этой нейтральной точки, расположенной в 78 114 лье от Земли? Действительно, как это сделать, когда ни сами они, ни предметы, заключенные с ними в снаряде, уже ни в малейшей степени не подчинялись законам тяготения?

До сих пор путешественники хотя и знали, что земное тяготение постепенно убывает, однако не могли еще заметить полного его исчезновения. Но как раз в этот день утром, около одиннадцати часов, Николь уронил стакан, и, к общему изумлению, стакан не упал, а повис в воздухе.

- Вот так штука! - воскликнул Ардан. - Вот тебе и законы физики!

Действительно: различные предметы, оружие, бутылки, брошенные и предоставленные самим себе, словно чудом держались в воздухе. Мишель поднял Диану, и собака без всякого труда воспроизвела чудесный фокус висения в воздухе, показанный в цирке Кастоном и братьями Робер-Гуден. Собака, кстати, даже и не заметила, что она парит в воздухе.

Путешественники, вступившие в этот новый мир чудес, изумленные, потрясенные, несмотря на все свои научные рассуждения, чувствовали, что телам их недостает веса. Вытянутые руки не опускались; головы качались на плечах; ноги не касались пола снаряда. Они вели себя как пьяные, потерявшие равновесие и устойчивость. Человеческая фантазия создавала людей, лишенных отражения, лишенных тени! А тут сама реальность благодаря равновесию сил притяжения двух планет создала людей, лишенных веса!

Мишель вдруг подпрыгнул и, отделившись на некоторое расстояние от дна снаряда, повис в воздухе, как добрый монах в "Ангельской кухне" Мурильо. В одно мгновение оба приятеля присоединились к Мишелю, и в центре снаряда произошло своего рода "чудесное вознесение".

- Подумать только! На что ж это похоже! Невероятно! - кричал пораженный Мишель. - Непостижимо, и все-таки это так! Вот если бы Рафаэль увидел нас в таком положении! Мы послужили бы ему прекрасной натурой для его "Вознесения"!

- Это не может долго продолжаться, - сказал Барбикен. - Как только снаряд перейдет за нейтральную линию, тотчас же начнет действовать лунное притяжение, и мы начнем падать на Луну.

- Что же, тогда нам придется стоять на верхушке снаряда, кверху ногами? - спросил Мишель.

- Нет, этого не случится, - успокоил его Барбикен, - потому что снаряд, центр тяжести которого расположен в самом низу, начнет постепенно поворачиваться дном к Луне.

- Значит, и все наше хозяйство кувырнется кверху дном?

- Успокойся, Мишель, - сказал Николь. - Бояться нечего. Ни один предмет не тронется с места, мы даже и не заметим, как перевернется снаряд.

- Совершенно верно, - добавил Барбикен. - Как только мы достигнем нейтральной точки, нижняя, относительно более тяжелая часть снаряда повернется перпендикулярно к поверхности Луны. Но чтобы это могло произойти, нам нужно пройти точку равного притяжения.

- Ах вот как: мы пересекаем линию равного притяжения! - подхватил Мишель. - В таком случае мы должны последовать обычаю моряков, пересекающих экватор: вспрыснем это событие!

Одним движением Мишель достал со стены бутылку и стакан, расставив их в "пространстве" перед приятелями, и, весело чокаясь, они троекратным "ура" приветствовали переход границы земного притяжения.

Состояние равновесия лунного и земного притяжении продолжалось не более часа. Путешественники чувствовали, что мало-помалу опускаются на дно, и Барбикен стал замечать, что конический купол снаряда начинает уклоняться от прямой, направленной к Луне, а дно приближаться к ней. Это значило, что лунное притяжение преодолевало силу земного. Падение на Луну, пока что очень незаметное, началось. Скорость падения в первую секунду равнялась всего только трети миллиметра, или 590 тысячных линии.

Но мало-помалу притягательная сила Луны неизбежно увеличится, и снаряд, обращенный конической частью к Земле, начнет с возрастающей скоростью стремиться к Луне, пока не упадет на ее поверхность. Стало быть, цель будет достигнута. Ничто уже теперь не могло помешать успеху предприятия. Николь и Ардан разделяли радость Барбикена.

Друзья обсуждали все эти столь новые для них явления, которые поражали их на каждом шагу. Восторженный Ардан делал из всего самые фантастические выводы.

- Друзья! - воскликнул он. - Какой прогресс сулила бы Земле возможность каким-нибудь способом отделаться от закона тяготения, от этой грузной цепи, которой мы прикованы к Земле! Ведь это все равно что дать свободу пленнику. Никакой усталости ни в руках, ни в ногах. Если теперь, чтобы держаться над Землею в воздухе одной только работой мускулов, нужна сила, в сто пятьдесят раз превышающая силу человека, то тогда, без законов тяготения, нам достаточно будет только усилия воли, чтобы по своей прихоти взлетать в пространство.

- Да, - заметил Николь смеясь, - если бы можно было уничтожить силу тяжести, как уничтожают боль при помощи наркоза, многое изменилось бы в нашей современной жизни!

- Решено, - вопил Мишель, воодушевленный своим фантастическим проектом, - уничтожим силу тяжести! Тогда не понадобится никаких лебедок, никаких кранов, тросов, рычагов, - все эти приспособления потеряют всякий смысл.

- Хорошо сказано, - заметил Барбикен, - но если все потеряет вес, то ничто и не сможет держаться на месте: ни шляпа на твоей голове, дорогой Мишель, ни дом на своем фундаменте, потому что камни, из которых он сложен, держатся только силой тяжести. Не существовало бы лодок, которые держатся на воде только силой земного притяжения. Не осталось бы даже океана, воды которого удерживаются в равновесии только благодаря силе тяготения! Наконец от нас ушла бы и сама атмосфера, потому что ее частицы, ничем более не сдерживаемые, рассеялись бы в беспредельном пространстве...

- Какая жалость, - огорчился Мишель. - Уж эти мне положительные люди! Вечно стараются стащить меня с небес на землю!

- Утешься, Мишель, - продолжал Барбикен. - Если и не существует на свете планеты, где бы не действовали законы притяжения, то все же ты побываешь на планете, где это притяжение гораздо слабее, чем на Земле.

- Это на Луне-то?

- Ну да, на Луне. Все предметы на ней весят в шесть раз меньше, чем на Земле, и это очень легко установить.

- И мы будем в состоянии заметить это?

- Разумеется, потому что сто наших килограммов на поверхности Луны весят только тридцать.

- А наша мускульная сила там не уменьшится?

- Нисколько. Если ты употребишь усилие, необходимое для прыжка на метр от земли, то на Луне при том же усилии ты подскочишь на восемнадцать футов.

- Стало быть, на Луне мы будем настоящими геркулесами! - вскричал Мишель.

- Да, тем более, - сказал Николь, - что если рост селенитов пропорционален массе их планеты, они будут казаться нам просто карликами, ростом не больше фута.

- Лилипуты! - обрадовался Мишель. - А я буду разыгрывать роль Гулливера! Мы воплотим в жизнь легенду о великанах. Подумайте только, как выгодно бросить собственную планету и пуститься в странствие по Солнечной системе!

- Погоди, Мишель, - остановил его Барбикен. - Если уж тебе непременно хочется быть Гулливером, советую тебе посещать только меньшие планеты нашей системы - вроде Меркурия, Венеры или Марса, массы которых меньше массы Земли. Если же ты отважишься отправиться на планеты вроде Юпитера, Сатурна, Урана, Нептуна, роли переменятся: там ты сам будешь лилипутом.

- А на Солнце?

- Плотность Солнца в четыре раза меньше земной, объем его в миллион триста двадцать четыре тысячи раз больше, а притяжение больше земного в двадцать семь раз. При таких условиях тамошние жители должны быть ростом по крайней мере футов в сто.

- Тысяча чертей! - вскричал Мишель. - Значит, сам я был бы на Солнце пигмеем, букашкой!

- Гулливером у великанов! - подсказал Николь.

- Именно так! - согласился Барбикен.

- Тогда нелишне было бы захватить с собой на Солнце несколько пушек.

- Ну это напрасно! - сказал Барбикен. - Снаряды на Солнце не произвели бы никакого эффекта и не пролетели бы и нескольких метров.

- Вот это здорово!

- И вполне достоверно. Притяжение этого огромного светила так сильно, что предмет весом в семьдесят килограммов на Земле будет весить на поверхности Солнца тысячу девятьсот тридцать килограммов. Твоя шляпа - десяток килограммов! Твоя сигара - полфунта. И наконец, если ты упадешь на солнечную "землю", твой вес будет настолько велик - около двух тысяч пятисот килограммов, - что ты не сможешь подняться и стать на ноги!

- Что за черт! - воскликнул Мишель. - Стало быть, там всегда надо таскать при себе небольшую карманную лебедку! Ну, дорогие друзья, на первый раз удовольствуемся Луной. Здесь по крайней мере мы будем важными особами. А там посмотрим, стоит ли отправляться на Солнце, где нужна подъемная машина даже для того, чтобы поднести ко рту стакан вина.

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ.

Результаты отклонения.

Барбикен больше не тревожился: если окончательный исход путешествия и не был еще ясен, то по крайней мере в силе, с которой был пущен снаряд, нельзя было сомневаться. Скорость снаряда обеспечила пересечение им нейтральной линии. Стало быть, обратно на Землю снаряд упасть уже не мог. Не мог он и повиснуть в точке равного притяжения двух планет. Оставалась только одна возможность: снаряд должен был достигнуть своей цели под влиянием лунного притяжения.

Падение должно было произойти с высоты около восьми тысяч двухсот девяноста шести лье на планету, притяжение которой было, правда, слабее земного в шесть раз. Но и к такому падению надо было подготовиться не мешкая.

Меры предосторожности были двух родов: во-первых, необходимо было ослабить удар в момент соприкосновения снаряда с Луной; во-вторых, заранее умерить быстроту падения и таким образом сделать его последствия менее ощутимыми.

Барбикен очень жалел, что для ослабления удара он не мог воспользоваться теми средствами, которые с таким успехом были применены для ослабления удара при вылете из колумбиады, то есть водой, игравшей роль буфера, и разбивными перегородками. Перегородки сохранились, но воды не было. Нельзя же было расходовать драгоценный запас воды, сохранявшийся в снаряде на тот случай, если бы путешественники в первые дни своего пребывания на Луне не смогли добыть питьевой воды.

Слой воды, находившийся при вылете снаряда в деревянных перегородках, на которых держался водонепроницаемый диск, занимал не менее трех футов в высоту на площади в 54 квадратных фута. Объем этой воды достигал 6 кубических метров, а вес - 5750 килограммов. Теперь же все сосуды в снаряде не содержали и пятой доли этого количества воды. Таким образом, от этого средства ослабления толчка приходилось отказаться.

К счастью, Барбикен, не ограничиваясь водой, снабдил подвижной пол очень крепкими пружинами, предназначенными для ослабления толчка при вылете после разлома горизонтальных перегородок. Эти буфера уцелели, их надо было только привести в порядок и укрепить на прежнем месте подвижной пол. Со всеми этими делами справились быстро и легко, тем более что каждая вещь была почти невесома.

Все было подготовлено. Все части хорошо пригнаны одна к другой, завинчены гайками и болтами. Все инструменты оказались налицо, и скоро восстановленный круг пола был укреплен на стальных пружинах, как стол на ножках. Эта установка повлекла за собой только одно неудобство: нижнее окно оказалось загороженным, и путешественники лишились возможности наблюдать Луну в момент отвесного падения снаряда на ее поверхность. Но с этим им приходилось мириться. К тому же из боковых окон виднелись огромные лунные пространства, как бывает видна Земля из гондолы воздушного шара.

Установка диска потребовала часа работы. После полудня все приготовления были закончены. Барбикен произвел новые наблюдения и, к великому огорчению, установил, что снаряд еще та повернулся перпендикулярно к поверхности Луны: траектория ядра совпадала с кривой, параллельной окружности лунного диска.

Ночное светило ярко сияло на небе, между тем как с противоположной стороны снаряд заливали лучи дневного светила.

Такое положение снаряда было далеко не утешительным.

- Долетим ли мы до Луны? - осведомился Николь.

- Будем действовать с тем расчетом, что мы непременно доберемся до нее, - ответил Барбикен.

- Трусы! - воскликнул Ардан. - Конечно, мы долетим, и даже скорее, чем нам этого хочется.

Этот решительный ответ заставил Барбикена снова приняться за работу. Он занялся приспособлениями, предназначенными замедлить падение снаряда.

Здесь следует вспомнить митинг, состоявшийся в городе Тампа, во Флориде, на котором выступал Николь, заняв позицию, совершенно противоположную и враждебную Барбикену, и резко возражая Мишелю Ардану. Николь утверждал тогда, что при ударе о Луну снаряд разобьется, как стекло, а Ардан возражал, что он задержит падение при помощи своевременно пущенных ракет.

И в самом деле, мощные ракеты, имея точкой опоры дно снаряда и вылетая наружу, должны были вызвать обратное действие снаряда и тем самым до некоторой степени замедлить скорость его падения. Правда, этим ракетам пришлось бы гореть в безвоздушном пространстве, но кислорода им хватило бы, потому что он заключался в самих ракетах. Ведь извержению лунных вулканов никогда не препятствовал недостаток атмосферы вокруг Луны.

Барбикен перед отъездом запасся ракетами в маленьких стальных цилиндрах с нарезкой, которые ввинчивались в дно снаряда. Изнутри они были заделаны в уровень с дном, а снаружи выступали на полфута. Их было двадцать штук. Специальное отверстие, проделанное в диске, позволяло зажечь фитили, которыми были снабжены ракеты. Самые взрывы ракет должны были произойти за пределами снаряда. Взрывчатая смесь была заблаговременно заложена в каждый цилиндр. Оставалось только вовремя вынуть металлические пробки, вставленные в дно снаряда, и вместо них ввинтить цилиндры с ракетами, плотно пригнанные к отверстиям.

Эта работа была закончена к трем часам. После этого путешественникам оставалось только ждать.

Снаряд между тем заметно приближался к Луне. Он уже несомненно испытывал до некоторой степени действие ее притяжения.

Однако собственная скорость снаряда увлекала его по кривой к лунной поверхности. В результате этих двух факторов - лунного притяжения и собственной скорости снаряда - могла получиться некоторая тангенциальная линия; во всяком случае, ясно было, что снаряд не упадет отвесно на лунную поверхность, потому что иначе его нижняя часть уже давно бы повернулась к Луне под действием собственной тяжести.

Беспокойство Барбикена усилилось, когда он обнаружил, что снаряд не подчиняется силе одного только лунного притяжения. Перед ним открывалась неизвестность, страшная неизвестность - в межзвездном пространстве. Он, серьезный ученый, казалось бы, предусмотрел все три возможности: возвращение на Землю, падение на Луну и повисание снаряда в точке равного притяжения обеих планет. И вот теперь совершенно неожиданно возникала еще какая-то неведомая четвертая возможность, чреватая всеми ужасами бесконечности. Чтобы не пасть духом перед этим открытием, надо было быть таким отважным ученым, как Барбикен, таким флегматиком, как Николь, или же таким отчаянным авантюристом, как Ардан.

Люди иного склада постарались бы решить вопрос с практической точки зрения: пытались бы разгадать, куда их уносит злополучный снаряд. Но наши путешественники и не думали об этом: они интересовались только причиной отклонения снаряда. Разговор перешел на эту тему.

- Итак, мы сошли с рельсов, - сказал Ардан, - но почему?

- Я опасаюсь, - ответил Николь, - что, несмотря на все принятые меры предосторожности, колумбиада была неверно нацелена. Как бы ничтожна ни была ошибка, ее совершенно достаточно, чтобы выбросить нас за пределы лунного притяжения.

- Плохо, стало быть, целили? - спросил Мишель.

- Не думаю, - возразил Барбикен. - Пушка была установлена точно по перпендикуляру и нацелена прямо в зенит. А так как Луна проходит теперь через зенит, то мы должны были попасть в самый ее центр. Тут есть какая-то другая причина, которой я не могу еще уловить.

- Не запаздываем ли мы? - предположил Николь.

- Запаздываем? - переспросил Барбикен.

- Да, - продолжал Николь. - В письме Кембриджской обсерватории говорилось, что путь наш должен завершиться за девяносто семь часов тринадцать минут двадцать секунд. А это значит, что раньше этого срока Луна еще не подойдет к назначенной точке, а позже уже удалится от нее.

- Совершенно верно, - подтвердил Барбикен. - Но мы вылетели первого декабря вечером, в десять часов сорок шесть минут тридцать пять секунд; на месте мы должны быть пятого в полночь, в момент полнолуния. Сегодня у нас пятое декабря, половина четвертого пополудни: ясно, что восьми с половиной часов нам бы хватило для достижения цели. Почему же мы от нее уклоняемся?

- Может быть, от излишней скорости? - снова спросил Николь. - Теперь-то нам известно, что первоначальная скорость оказалась больше предусмотренной.

- Нет, нет! Ни в коем случае, - вскричал Барбикен. - Никакой избыток скорости не помешал бы нам достичь Луны, держись наш снаряд точного направления. Нет! Наш снаряд уклонился от своей первоначальной траектории. Что-то отклонило его с пути.

- Что же? Каким образом?

- Этого я и сам не знаю...

- Слушай, Барбикен, - нетерпеливо перебил Мишель, - хочешь, я скажу тебе свое мнение об этом вопросе?

- Говори.

- Я не дал бы и полдоллара за такое открытие! Мы свернули с пути - это факт. Куда нас несет - не все ли равно? Рано или поздно мы все узнаем. Какого черта! Раз мы летим в беспредельное пространство, то попадем же мы в конце концов в сферу какого-нибудь притяжения!

Хладнокровие Мишеля Ардана не могло успокоить Барбикена. И не потому, что его тревожило неизвестное будущее, - вовсе нет! Ему хотелось во что бы то ни стало доискаться причины отклонения снаряда с намеченного пути.

Снаряд между тем продолжал лететь боком к Луне вместе со всей свитой выкинутых из него вещей. По выдающимся вершинам лунных гор Барбикен мог даже определить, что от Луны их отделяет меньше двух тысяч лье и что скорость снаряда остается почти неизменной. Это было еще новым доказательством того, что они не падают отвесно на Луну.

Собственная начальная скорость снаряда все еще преодолевала лунное притяжение, хотя траектория снаряда, видимо, приближалась к лунному диску и можно было еще надеяться, что на более близком расстоянии сила тяготения возьмет свое и заставит снаряд упасть на Луну.

За неимением более важного дела трое приятелей продолжали заниматься наблюдениями. Однако они еще не могли ясно различить топографию земного спутника. Все контуры сливались в ярких солнечных лучах.

Друзья наблюдали Луну через боковые иллюминаторы до восьми часов вечера. Луна увеличилась настолько, что закрыла собою половину небесной сферы. Снаряд был залит с одной стороны лучами Солнца, с другой - светом Луны.

В это время Барбикен установил, что от Луны их отделяет всего лишь семьсот лье. Он выяснил, что скорость снаряда достигает двухсот метров в секунду, то есть около ста семидесяти лье в час. Нижняя часть ядра под влиянием центростремительной силы повертывалась к Луне, но центробежная сила одерживала верх, и создавалось впечатление, что траектория снаряда выгнется в некую кривую, определить которую было еще невозможно.

Барбикен не переставал доискиваться разрешения неразрешимой задачи. Часы проходили. Снаряд явно приближался к Луне, но было совершенно очевидно, что он ее не коснется. Расстояние, на котором снаряд пройдет мимо Луны, будет зависеть от взаимодействия притягательных и отталкивающих сил, которыми обусловливалось его движение.

- Я хочу только одного, - твердил Мишель, - как можно ближе подойти к Луне, чтобы проникнуть во все ее тайны!

- Будь же проклята та причина, которая заставила наш снаряд уклониться с пути! - негодовал Николь.

- Будь же проклят... - воскликнул Барбикен, пораженный озарявшей его догадкой. - Будь же проклят тот болид, который встретился нам в пути!

- Что? - переспросил Ардан.

- Что вы хотите этим сказать? - воскликнул Николь.

- Хочу сказать, - продолжал Барбикен, - что нашим уклонением мы обязаны исключительно встрече с этим блуждающим телом.

- Но ведь оно даже не коснулось нас! - заметил Мишель.

- Это ничего не значит. Масса его по сравнению с нашим снарядом огромна, и притяжения его было вполне достаточно, чтобы повлиять на направление снаряда.

- Такой пустяк! - воскликнул Николь.

- На расстоянии восьмидесяти четырех тысяч лье от Земли, - ответил Барбикен, - достаточно и такого пустяка, чтобы мы пролетели мимо Луны!

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ.

Наблюдения над Луной.

Барбикен действительно нашел единственную сколько-нибудь вероятную причину отклонения. Как бы ничтожна она ни была, только она и могла повлечь за собою отклонение снаряда от надлежащего направления. Она оказалась роковой. Смелая попытка из-за нелепой случайности оказалась обреченной на неудачу, и если не произойдет какого-нибудь нового, совершенно исключительного события, им не удастся попасть на Луну.

Пройдут ли они хотя бы настолько близко от нее, чтобы разрешить некоторые проблемы физики и геологии земного спутника, которые до сих пор оставались неясными? Вот единственный вопрос, занимавший наших путешественников в данную минуту. О своей судьбе они не хотели и думать. А между тем что ожидало их среди беспредельных пустынь, если не хватит воздуха, который они скоро должны израсходовать? Еще несколько дней - и они задохнутся в снаряде, который блуждал теперь по прихоти неведомых сил. Но эти несколько дней казались друзьям веками, и они каждую минуту посвящали наблюдениям над Луной, на которую уже не надеялись попасть.

Расстояние, отделявшее снаряд от Луны, определялось в это время в двести лье. С точки зрения видимости рельефа лунного диска путешественники были сейчас фактически дальше от Луны, чем жители Земли, вооруженные мощными телескопами.

В самом деле, мы знаем, что телескоп, установленный Джоном Россом в Парсонстоуне, давая увеличение в 6500 раз, приближал Луну на расстояние шестнадцати лье от Земли; а благодаря мощному окуляру Лонгспика ночное светило, при увеличении в 48 тысяч раз, оказывалось приближенным почти на расстояние двух лье, что позволяло изучить во всех подробностях любой предмет диаметром не менее десяти метров.

Итак, без телескопа топография Луны на таком расстоянии не поддавалась сколько-нибудь точному изучению. Глаза улавливали лишь смутные контуры огромных низин, довольно произвольно называемых "морями", но характер этих низин установить было невозможно. Рельефы горных хребтов расплывались благодаря яркому отраженному свету солнечных лучей. Человек, ослепленный этими лучами, невольно отводил глаза, словно от блеска расплавленного серебра.

Вместе с тем теперь уже ясно обозначалась форма Луны в виде вытянутого шара. Она казалась гигантским яйцом, острый конец которого был повернут к Земле. В далекую эпоху своего образования Луна, в жидком или газообразном состоянии, представляла собой шар совершенно правильной формы. Но вскоре, притянутая к Земле под действием силы тяготения, Луна несколько вытянулась. Став спутником Земли, она утратила первоначальную строгость и чистоту формы: ее центр тяжести сместился по отношению к ее геометрическому центру. Именно из этого некоторые ученые вывели заключение, что на противоположном полушарии Луны, которого никогда не видно с Земли, могли сохраниться воздух и вода.

Этот общий контур Луны наши путешественники могли наблюдать лишь в течение нескольких минут. Расстояние снаряда от Луны очень быстро сокращалось: скорость снаряда, значительно снизившаяся, превосходила все же в восемь или девять раз скорость железнодорожных экспрессов. Наклонное положение снаряда порождало в Мишеле Ардане некоторую надежду, что они коснутся хотя бы какой-нибудь точки лунного диска. Мишель никак не мог примириться с тем, что снаряд на попадет на Луну, и непрестанно заговаривал об этом. Но Барбикен как более авторитетный ученый разубеждал его в этом со всей беспощадностью логики.

- Нет, Мишель, нет! - говорил он. - Попасть на Луну мы могли бы, только падая на нее, а мы не падаем. Мы находимся под влиянием двух сил - центростремительной, которая притягивает нас к Луне, и центробежной, которая неумолимо отталкивает нас от нее.

Это было сказано таким убедительным тоном, что Мишель потерял, наконец, всякую надежду.

Снаряд направлялся к северному полушарию Луны, которое на лунных картах помещают внизу, так как эти карты сняты при помощи телескопа, дающего, как известно, перевернутое изображение. Одна из таких карт - Марра selenographica (Лунная карта (лат.).) - в настоящую минуту лежала перед Барбикеном. Северное полушарие представляло собою обширные равнины, на которых кое-где возвышались горные пики.

В полночь наступило полнолуние. В этот момент друзья находились бы уже на Луне, если бы злополучный болид не отклонил их от первоначального направления. Луна к этому времени уже достигла точки, точно вычисленной Кембриджской обсерваторией. Это была математическая точка лунного перигея в зените двадцать восьмой параллели. Наблюдатель, поместившийся в это время на дне колоссальной колумбиады, направленной перпендикулярно к горизонту, увидел бы Луну прямо над собой. Если бы продолжить ось орудия, она прошла бы в точности через центр Луны.

Нечего и говорить, что наши путешественники в эту ночь, с 5 на 6 декабря, не смыкали глаз. Да и можно ли было спать, находясь так близко от этого нового, неведомого мира? Какое там! Все чувства друзей сосредоточились на одном-единственном желании: видеть, как можно больше видеть! Они были представителями Земли, представителями человечества всех эпох, и сейчас их глазами, через их посредство человеческий род проникал в тайны своего спутника! В сильном волнении путешественники переходили от одного иллюминатора к другому.

Они вели точные наблюдения при помощи подзорных труб, то и дело сверяясь с имеющимися картами. Барбикен записывал все подробности наблюдений.

Первым наблюдателем Луны был Галилей. В его распоряжении была очень слабая труба, дававшая приблизительно тридцатикратное увеличение. Несмотря на это, ему первому удалось установить, что пятна, испещряющие лунный диск, "как глазки павлиньего хвоста", - не что иное, как горы; он даже измерил некоторые высоты, которые, по его преувеличенным расчетам, оказывались равными приблизительно одной двадцатой диаметра лунного диска, или восьми тысячам восьмистам метрам. Но Галилей не оставил после себя карты своих наблюдений.

Несколько лет спустя данцингский астроном Гевелий, измерения которого были правильны лишь дважды в месяц - в первую и вторую четверть Луны, - высчитал, что высота лунных гор на самом деле значительно меньше, а именно - равна одной двадцать шестой диаметра Луны. Его цифры, в противоположность Галилеевым, оказались преуменьшенными. Этому ученому мы обязаны первой картой Луны. Круглые светлые пятна на лунном диске представляют кольцеобразные горы, так называемые цирки, а темные - обширные моря, которые в действительности не что иное, как равнины. Гевелий дал этим горам и морям земные имена. Таким образом на Луне оказались, например, Аравия с Синаем, Сицилия с Этной в центре, Альпы, Апеннины, Карпаты, Средиземное и Мраморное моря, Черное море, Каспийское море. Эти названия мало применимы к лунным морям и горам, которые совершенно не похожи по очертаниям на своих земных соименников. Вряд ли в большом белом пятне с остроконечным мысом, граничащим на юге с обширными лунными материками, можно угадать Индийский полуостров, Бенгальский залив и Кохинхину. Поэтому естественно, что эти имена не сохранились. Другой картограф, глубже познавший человеческие слабости, предложил новые наименования, льстившие человеческому тщеславию, а потому быстро и охотно принятые и укоренившиеся в науке.

Это был отец Риччиоли, современник Гевелия. Его карта была выполнена неточно, со множеством грубейших ошибок. Но зато лунные горы он окрестил именами великих людей древности и современных ученых, что и вошло впоследствии в обычай.

В XVII столетии астроном Доминико Кассини составил третью лунную карту; хотя эта карта была выполнена лучше, чем Риччиолева, но она не давала точных размеров. Несколько ее изданий разошлось, но затем медную доску, долго хранившуюся в Королевской типографии, продали на вес, как негодную вещь.

Другой знаменитый французский математик и гравер Лагир вычертил карту размером в четыре метра; но она никогда не была напечатана.

После него немецкий астроном Товия Майер в середине XVIII столетия начал было издание великолепной карты по точным, им самим проверенным измерениям, но смерть ученого в 1762 году прервала его замечательный труд.

Затем следует назвать Шретера из Лилиенталя, сделавшего наброски многочисленных лунных карт; далее - некий Лорман из Дрездена изготовил таблицы в двадцать пять листов, из которых четыре были гравированы, наконец, в 1830 году Бэр и Мэдлер составили свою знаменитую Марра selenographica. На этой карте совершенно точно изображен лунный диск в том виде, как он представляется земному наблюдателю; но расположении гор и равнин верны только в центральной части Луны, прочие же части - южная, северная, восточная и западная - даны в уменьшенном виде и поэтому несравнимы с центральными областями Луны. Эта топографическая карта, размером в девяносто пять сантиметров разделенная на четыре части, представляет шедевр лунной картографии.

После перечисленных ученых можно упомянуть о лунной карте немецкого астронома Юлиуса Шмидта, о топографических трудах отца Секки, о замечательных опытах английского любителя Уорена де ла Рю и, наконец, о карте Лекутюрье и Шапюи, выполненной в 1860 году в ортогональной проекции с удивительной точностью и отчетливостью.

Таков перечень различных лунных карт. Барбикен располагал двумя из них - картой Бэра и Мэдлера и картой Шапюи и Лекутюрье. Они должны были облегчить ему его наблюдения.

Что касается оптических приборов, то в распоряжении Барбикена имелись отличные морские подзорные трубы, специально приспособленные для этого путешествия. Они увеличивали объекты в сто раз и, стало быть, могли приблизить Луну к Земле на расстояние менее тысячи лье. Здесь же в снаряде, на расстоянии ста двадцати километров от Луны, и в среде, где атмосфера не препятствовала видимости, эти приборы приближали Луну на расстояние тысячи пятисот метров.

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ.

Фантазии и действительность.

- Видали ли вы когда-нибудь Луну? - насмешливо спросил одного из студентов некий профессор.

- Нет, - так же насмешливо отвечал студент, - но должен сознаться, что кое-что слыхал о ней.

Шутливый ответ студента могла бы повторить большая часть обитателей подлунного мира. Сколько людей слышали о Луне и никогда не видели ее в окуляре зрительной трубы или телескопа. Сколько из них никогда даже не рассматривали карты нашего спутника!

В лунной карте нас прежде всего поражает одна особенность. Материки Луны в противоположность земным материкам и материкам Марса сгруппированы главным образом в южном полушарии. Очертания их не представляют тех четких, резких линий, которыми очерчены, например, Южная Америка, Африка или Индийский полуостров. Их угловатые и причудливо изогнутые берега изрезаны множеством заливов и полуостровов. Лунные материки напоминают Зондский архипелаг, где материк раздроблен на несчетное число частиц. И если на Луне когда-нибудь существовало мореплавание, то оно, вероятно, было необычайно трудным и опасным. Нужно пожалеть лунных моряков и гидрографов - первых, когда они огибали эти извилистые берега лунных материков, а вторых, когда они производили их измерения.

Мы заметим также по лунной карте, что на южном полюсе Луны больше суши, чем на северном.

На северном полюсе Луны имеется также небольшая группа островов, отделенных от прочих материков обширными морями. Под словом "моря" мы понимаем, конечно, те огромные пространства, которые, по-видимому, были когда-то покрыты водой, но теперь представляют лишь обширные низины. На юге почти все полушарие занимает суша. Весьма возможно, что селениты уже успели водрузить палатку на одном из своих полюсов, тогда как Франклин, Росс, Кан, Дюмон-д'Урвилль, Ламбер все еще не достигли полюсов Земли.

Что касается островов, то на Луне их чрезвычайно много. Все они имеют овальную или круглую форму, словно вычерченную циркулем, и представляют собой огромный архипелаг, напоминающий живописные островки, разбросанные между Грецией и Малой Азией, которые мифология избрала когда-то центром самых поэтических легенд. При виде лунных островов невольно вспоминаются названия Наксос, Тенедос, Милос, Карпатос и глаза инстинктивно ищут корабль Одиссея или парусник аргонавтов. Таково было, во всяком случае, впечатление Мишеля Ардана: ему чудился на лунной карте греческий архипелаг. Его друзьям, менее склонным фантазировать, вид лунных побережий напоминал скорее изрезанные берега Нью-Брансуика и Новой Шотландии, и там, где француз искал следы мифических героев, американцы выискивали точки, наиболее благоприятные для торговых колоний, центры для развития лунной торговли и промышленности.

Чтобы покончить с описанием материковой части Луны, посвятим несколько слов ее орографии. На Луне всюду ясно видны горные цепи, кольцеобразные горы, цирки, кратеры и трещины. Весь лунный рельеф изобилует такими неровностями и так сильно пересечен, что на первый взгляд кажется какой-то громадной Швейцарией или необъятной Норвегией. Эта поверхность, столь неровная и изрезанная, - результат последовательных сжатий лунной коры в период ее формирования. Лунный диск представляет обширное поле для изучения интереснейших геологических явлений. Хотя, по мнению некоторых астрономов, лунная поверхность древнее поверхности Земли, но Луна все-таки лучше сохранилась. Здесь нет вод, изменяющих первобытное строение поверхности и сглаживающих ее общий рельеф; нет и воздуха, разрушительное действие которого изменяет профиль местности. На Луне всюду видна в первобытной чистоте работа плутонических сил без вмешательства нептунических стихий. Это Земля в том виде, какой она была, пока моря и реки не покрыли ее наносными слоями.

После обзора лунных материков взгляд устремляется к ее еще более обширным морям. Эти моря своим положением, очертаниями и внешним видом не только напоминают земные океаны, но, так же как и на Земле, занимают большую часть лунной поверхности. Однако "моря" и "океаны" не заполнены водой, это просто низменности, природу и свойства которых надеялись выяснить в ближайшее же время наши путешественники.

Древние астрономы присвоили этим мнимым морям довольно-таки замысловатые названия, которые сохранились в науке и поныне. Мишель Ардан был совершенно прав, когда сравнивал лунные карты с картон "Страны Нежности", вычерченной некоей м-ль Скюдери или Сирано де Бержераком.

- Но при этом, - добавлял он, - это не какая-нибудь сентиментальная карта семнадцатого века, это карта самой жизни, четко разграниченная на две части: женскую и мужскую. Женщинам отведено правое полушарие, мужчинам - левое.

В ответ на такие рассуждения прозаические друзья Мишеля только пожимали плечами. Барбикен и Николь рассматривали лунную карту с совершенно иной точки зрения, чем их восторженный друг. Между тем этот фантазер был до некоторой степени прав. Судите сами.

В левом полушарии Луны раскинулось море Облаков, в котором так часто блуждает человеческий разум. Немного поодаль расположено море Дождей, питаемое всеми треволнениями жизни. Рядом с ним простирается океан Бурь, где мужчина беспрестанно борется со своими страстями, которые так часто одерживают над ним победу. И наконец обессиленный, измученный разочарованиями, предательствами, изменами и всеми земными испытаниями, что же находит он в конце своего пути? - море Тумана и освежающие капли залива Росы! Туманы, облака, дожди, бури - не в этом ли состоит вся жизнь мужчины?

В правом полушарии, "посвященном женщинам", помещаются менее обширные моря, символические названия которых отражают все перипетии женской судьбы: море Ясности, над которым склоняется молодая девушка, озеро Снов, зеркало, чарующее ее картинами счастливого будущего. А далее море Нектара с его потоками нежности и ласковыми дуновениями ветерка! А вот море Плодородия, море Кризисов, море Вздохов, размеры которого, пожалуй, слишком малы, и, наконец, безбрежное море Спокойствия, поглощающее все обманы и разочарования страстей, все бесполезные мечты, все неутоленные желания, воды которого спокойно вливаются в озеро Смерти!

Как удивительно чередуются здесь названия! Какое странное разделение Луны на эти два полушария, связанные между собой так же неразрывно, как связаны мужчина и женщина, и символически передающие судьбу обоих. Не прав ли был увлекающийся Мишель, именно так толкуя фантастические имена, придуманные древними астрономами?

В то время как воображение Мишеля "бороздило лунные моря", его ученые друзья изучали земной спутник как географы. Они заучивали этот новый мир наизусть. Они измеряли его углы и диаметры.

Для Барбикена и Николя море Облаков представляло собой огромную равнину на лунной поверхности, испещренную там и сям кольцевыми горами, цирками. Занимая западную часть южного полушария, оно простирается на 84 800 квадратных лье, с центром, находящимся на 15 градусе южной широты и 20 градусе западной долготы. Океан Бурь (Oceanus Procellarum) - самая крупная низменность Луны - охватывает площадь в 328 300 квадратных лье с центром на 10 градусе северной широты и 45 градусе восточной долготы. Здесь возвышаются величественные сверкающие вершины Кеплера и Аристарха.

Далее к северу, отделенное от моря Облаков высокими горными хребтами, простирается море Дождей (Mare Imbrium), с центром на 35 градусе северной широты и 20 градусе восточной долготы; оно почти круглой формы и занимает площадь в 193 тысячи квадратных лье. Недалеко от него находится море Влажности (Mare Humorum) с небольшим бассейном в 44 200 квадратных лье, расположенное на 25 градусе южной широты и 40 градусе восточной долготы. И наконец, на границе этого полушария вырисовываются три залива - залив Зноя, залив Росы и залив Радуг - небольшие впадины, зажатые между высокими горными цепями.

"Женское полушарие", по очертаниям, естественно, более причудливое, отличается большим количеством менее крупных морей. На севере - море Холода (Mare Frigoris) на 55 градусе северной широты и 0 градусе долготы, площадью в 7600 квадратных лье, примыкающее к озеру Смерти и озеру Снов; море Ясности (Mare Serenitatis) на 25 градусе северной широты и 20 градусе западной долготы, с площадью в 86 тысяч квадратных лье; море Кризисов (Mare Crisium), ясно очерченное, почти круглое, охватывающее площадь в 40 тысяч квадратных лье, от 17 градуса северной широты до 55 градуса западной долготы, - настоящее Каспийское море, окруженное поясом гор. Затем на экваторе, на 5 градусе северной широты и 25 градусе западной долготы, - море Спокойствия (Mare Tranguillitatis), занимающее 121 509 квадратных лье. Это море сообщается на юге с морем Нектара (Mare Nectaris) протяженностью в 28800 квадратных лье, на 15 градусе южной широты и 35 градусе западной долготы, и на востоке - с морем Плодородия (Mare Fecunditatis), самым обширным в этом полушарии, занимающим 219300 квадратных лье, на 3 градусе южной широты и 50 градусе западной долготы. И наконец, на самом севере и на самом юге имеются еще два моря - море Гумбольдта (Mare Humboldtianum) поверхностью в 6500 квадратных лье и Южное море (Mare Ausirale) поверхностью в 26 тысяч квадратных лье.

В центре лунного диска, на самом экваторе и нулевом меридиане, открывается Центральный залив (Sinus Medii) - своего рода звено между двумя полушариями.

Вот в каком виде представлялась Николю и Барбикену видимая с Земли поверхность земного спутника. Когда они подсчитали результаты своих измерений, оказалось, что поверхность лунного полушария занимала 4738 160 квадратных лье, из которых 3317600 квадратных лье приходилось на вулканы, горные цепи, цирки, острова, одним словом - все, что составляет сушу Луны, и 1 410400 квадратных лье падали на моря, озера, болота, заливы, - все, что, казалось, должно быть заполнено водой. Ко всем этим вычислениям наш любимец Мишель был совершенно равнодушен.

Как известно, лунное полушарие в тринадцать с половиной раз меньше земного, но наши селенографы уже насчитали на нем более пятидесяти тысяч кратеров. Эта ноздреватая, изрытая, вздутая поверхность, похожая на шумовку, вполне заслужила малопоэтическое название "green cheese", то есть "зеленого сыра", данного Луне англичанами.

Ардан даже привскочил, услышав от председателя "Пушечного клуба" такое нелестное прозвище.

- Так вот как англосаксы девятнадцатого века именуют красавицу Диану, светлокудрую Фебу, очаровательную Изиду, величественную царицу ночи Астарту, дочь Латоны и Юпитера, юную сестру лучезарного Аполлона!..

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ.

Поверхность Луны.

Принятое ядром направление, как мы уже заметили раньше, относило его к северному полушарию Луны. Путешественники давно уже пролетели бы ту точку, в которой снаряду следовало упасть, если бы траектория его полета не потерпела непоправимого отклонения.

Было половина первого ночи. По расчетам Барбикена, снаряд находился в расстоянии 1400 километров от Луны - расстоянии, немного превышающем радиус Луны; оно должно было сократиться по мере приближения снаряда к лунному полюсу. Ядро в это время находилось не на высоте экватора, а пересекало его по десятой параллели; начиная с этой широты, аккуратно прочерченной на карте до самого полюса, Барбикен и оба его товарища могли наблюдать Луну в самых благоприятных условиях.

Действительно, при наблюдении в зрительные трубы Луна приблизилась к ним с расстояния в 1400 километров на расстояние 14 километров, то есть трех с половиной лье. Телескоп Скалистых гор давал еще большее приближение, но земная атмосфера значительно ослабляла его оптическую мощность. Поэтому Барбикен, усевшись у окна с зрительной трубой в руках, успел уже заметить некоторые подробности, почти недоступные для земного наблюдателя.

- Друзья мои, - сказал председатель "Пушечного клуба" проникновенным тоном, - я не знаю, куда мы летим, не знаю, удастся ли нам когда-либо увидеть наш земной шар. И все-таки будем вести себя так, как если бы нашими трудами когда-нибудь могли воспользоваться наши ближние. Пусть ваших мыслей не омрачают никакие заботы. Мы - прежде всего - астрономы. Наш снаряд - это тот же кабинет Кембриджской обсерватории, только перенесенный в межпланетное пространство. Займемся же наблюдениями!

С этими словами Барбикен принялся за работу с удвоенной энергией, точно вычерчивая рельеф лунной поверхности с различных расстояний, на которых снаряд последовательно пролетал над Луной.

Держась на высоте десятой параллели северной широты, снаряд, по-видимому, неуклонно шел по меридиану двадцати градусов восточной долготы.

Здесь кстати будет сделать одно важное замечание по поводу карты, которой пользовались путешественники в своих наблюдениях.

На лунных картах вследствие обратного изображения всех предметов в зрительных трубах юг оказывается наверху карты, а север внизу. Казалось бы, что по той же самой причине восток должен находиться налево, а запад - направо. На самом же деле это не так. Если лунную карту перевернуть так, чтобы Луна приняла положение, в котором мы ее наблюдаем с Земли простым глазом, то восток был бы налево, а запад - направо, в противоположность земным картам. Это объясняется тем, что наблюдатели, находящиеся в северном полушарии Земли, положим в Европе, видят полную Луну в южной части неба. Наблюдая ее, они спиной обращены к северу - положение обратное тому, которое они занимают, рассматривая земную карту. А так как они находятся спиной к северу, восток оказывается у них слева, запад - справа. Для наблюдателей же, находящихся в южном полушарии, - например, в Патагонии, - запад оказался бы слева, а восток - справа, потому что они стоят лицом к северу, а спиной - к югу.

Такова причина кажущегося перемещения двух координат - востока и запада, - о котором всегда надо помнить, чтобы следить за наблюдениями Барбикена.

С помощью "Марра selenographica" Бэра и Мэдлера путешественники могли безошибочно распознавать ту часть Луны, которая находилась в поле зрения их трубы.

- Что же мы видим в данную минуту? - спросил Мишель.

- Северную часть моря Облаков, - разъяснил Барбикен. - Оно еще слишком далеко от нас, и поэтому трудно определить его природу. Состоят ли эти равнины из бесплодных песков, как утверждали древние астрономы, или же это обширные леса, как полагал Уорен де ла Рю, приписывавший Луне очень низкую и плотную атмосферу, - все это мы узнаем позднее. Не будем ничего утверждать, пока не получим на это права.

Границы моря Облаков обозначены на картах довольно неопределенно. Полагают, что эта обширная равнина усеяна глыбами остывшей лавы, изверженной вулканами, находившимися с правой стороны этого моря.

Снаряд заметно приближался к Луне, и уже можно было различить горные цепи, окаймлявшие море Облаков с севера.

- Что это? - спросил Мишель.

- Коперник, - отвечал Барбикен.

- Посмотрим, каков этот Коперник!

Эта гора, расположенная на девятом градусе северной широты и двадцатом градусе восточной долготы, возвышается на 3438 метров над уровнем лунной поверхности. Она хорошо видна с Земли и доступна изучению астрономов, особенно когда наблюдения производятся между последней четвертью Луны и новолунием, ибо в это время тень, отбрасываемая горой, тянется далеко с востока на запад и позволяет измерить ее высоту.

После горы Тихо, находящейся в южном полушарии, Коперник представляет самую величественную вершину на всем лунном диске. Он стоит одиноко, как исполинский маяк, на границе моря Облаков и океана Бурь, освещая своими яркими лучами одновременно оба моря. Нет ничего великолепнее длинных светящихся полос, особенно ослепительных во время полнолуния, которые тянутся к северу за горные цепи и угасают, наконец, в море Дождей. В час земного утра снаряд, словно воздушный шар, унесенный ввысь, парил над этой величественной горой.

Барбикен мог ясно разглядеть ее очертания. Коперник принадлежит к разряду кольцеобразных гор первой величины, то есть к самым крупным циркам. Подобно Кеплеру и Аристарху, горам, которые господствуют над океаном Бурь, он кажется иногда сверкающей точкой на фоне пепельного диска, почему его считали одно время действующим вулканом. На самом же деле Коперник - потухший вулкан, так же как и все прочие вулканы, расположенные на этой стороне Луны. Окружность его цирка равняется приблизительно двадцати двум лье в диаметре.

При помощи зрительной трубы на склонах Коперника можно было различить вулканические напластования - следы последовательных извержений вулкана; все вокруг было покрыто глыбами застывшей лавы, заметными также и на дне самого кратера.

- На Луне много разного рода цирков, - сказал Барбикен, - и цирк Коперника, очевидно, принадлежит к типу лучевых систем. Если бы мы подошли к нему ближе, мы заметили бы конусы, торчащие на его дне и бывшие некогда огнедышащими кратерами. Поразительная, характерная для всех лунных цирков особенность заключается в том, что уровень их дна гораздо ниже окружающей их равнины, в противоположность земным вулканам. Отсюда следует, что общая кривая дна таких цирков окажется меньшего диаметра, чем диаметр самой Луны.

- В чем же причина такой особенности? - спросил Николь.

- Этого никто не знает, - ответил председатель "Пушечного клуба".

- Какой ослепительный блеск! - повторял Мишель, - Едва ли можно встретить где-либо более величественное зрелище.

- Погоди, что еще ты скажешь, если случайности путешествия увлекут нас к южному полушарию?

- Скажу, что там еще лучше! - ответил без запинки Мишель Ардан.

В эту минуту снаряд проносился над самым кратером Коперника. Цирк имел форму почти правильного круга, и его крутые склоны выделялись очень отчетливо. Можно было даже заметить окружающую кратер двойную кольцеобразную горную гряду. Кругом расстилалась пустынная серая равнина, на фоне которой выделялись желтоватые холмы. На дне цирка, как в оправе, на мгновение сверкнули, словно громадные бриллианты, два-три конуса. Края цирка к северу постепенно понижались, опускаясь до уровня дна кратера.

Пролетая над окрестной равниной, Барбикен успел отметить огромное количество небольших гор, между прочим, невысокую кольцевидную гору, носящую название Гей-Люссак, диаметром в двадцать три километра. К югу равнина была совершенно плоской, без всяких возвышенностей. К северу, напротив, вплоть до того места, где она примыкает к океану Бурь, она напоминала водную поверхность, взволнованную ураганом; вершины гор и холмов казались рядами вздыбленных и окаменевших в своем движении волн. Всюду в разных направлениях равнину пересекали лучевые полосы, сходившиеся в одну точку на вершине Коперника. Некоторые из них имели до тридцати километров в ширину и уходили в беспредельную даль.

Путешественники рассуждали о природе этих световых полос, но, так же как и земные наблюдатели, не могли установить причину этого странного явления.

- А почему бы не допустить, что эти лучи - отроги гор, особенно ярко отражающие солнечный свет?

- Вряд ли, - ответил Барбикен. - Если бы это было так, то эти отроги при некоторых положениях Луны относительно Солнца отбрасывали бы тень, чего на самом деле нет.

И действительно, световые полосы появлялись только в то время, когда Солнце стояло прямо против Луны; при косых лучах полосы исчезали.

- Чем же все-таки объясняют эти белые лучи? - спросил Мишель. - Я не могу поверить, чтобы ученые признались в своем бессилии.

- Гершель высказал одно предположение, но не настаивал на нем, - ответил Барбикен.

- Что же это за предположение?

- Он считал, что световые полосы не что иное, как потоки застывшей лавы, которые блестят в то время, когда солнечные лучи падают на них отвесно. Это возможно, но ручаться за правильность такого объяснения нельзя. Впрочем, если мы подойдем ближе к горе Тихо, нам, пожалуй, удастся открыть причину этих блестящих полос.

- А знаете ли, друзья, на что похожа эта равнина, если глядеть на нее с высоты, на которой мы сейчас находимся? - спросил Мишель.

- Не знаю, - ответил Николь.

- Все эти обломки лавы, вытянутые наподобие веретена, кажутся огромной грудой бирюлек, разбросанных в причудливом беспорядке. Недостает только крючка, чтобы вытащить их одну за другой.

- Перестань шутить! - остановил его Барбикен.

- Ну что ж, будем серьезны! - согласился Мишель. - И вместо бирюлек предположим кости. Тогда наша равнина превратится в огромное кладбище, усеянное останками тысяч вымерших поколений. Может быть, тебе больше нравится это мрачное сравнение?

- Одно стоит другого, - ответил Барбикен.

- На тебя не угодишь! - возмутился Мишель.

- Дорогой мой, - сказал положительный Барбикен, - что толку обсуждать, на что это похоже, если мы даже не знаем, что это такое.

- Основательный ответ! - воскликнул Мишель. - Вот что значит беседовать с ученым.

Ядро между тем летело вдоль лунного диска почти с неизменной скоростью. Всякий поймет, что путешественники не думали в это время об отдыхе. Ландшафт, проносившийся перед их глазами, изменялся каждую минуту. Около половины второго утра они заметили вершину другой горы. Барбикен, справившись по карте, узнал Эратосфен.

Это была кольцеобразная гора, высотой в 4500 метров, один из чрезвычайно многочисленных на лунной поверхности цирков. По этому поводу Барбикен сообщил приятелям любопытное мнение Кеплера о происхождении лунных цирков. Знаменитый математик утверждал, что кратерообразные впадины вырыты человеческими руками.

- С какой же целью их вырыли? - спросил Николь.

- Цель-то понятна! - ответил Барбикен. - Селениты якобы предприняли эти грандиозные работы и вырыли колоссальные углубления для того, чтобы укрыться в них от солнечного зноя, так как Солнце жжет их по две недели подряд.

- А селениты не дураки, - заметил Мишель.

- По-моему, это странная идея, - сказал Николь. - Кеплеру, по-видимому, неизвестны были истинные размеры этих цирков, потому что вырыть подобные впадины могли бы только мифологические гиганты.

- Но ведь тяжесть-то на Луне в шесть раз меньше, чем на Земле, - возразил Мишель.

- А ты забыл, что и селениты сами в шесть раз меньше, - сказал Николь.

- Да и существуют ли вообще эти селениты! - заметил Барбикен.

На этом спор прекратился.

Эратосфен исчез раньше, чем снаряд успел подойти к нему настолько близко, чтобы его можно было исследовать точнее. Эта гора отделяла цепь Апеннин от Карпат.

В лунной орографии отмечено несколько горных цепей, расположенных главным образом в северном полушарии. Но есть несколько хребтов и в южном полушарии.

Приводим таблицу этих гор в порядке их расположения с юга на север, с указанием широт и долгот и высоты самых высоких пиков.

" Роок 20 " -30 гр. "- -1600 "

" Алтайские 17 " -28 " "- -4047 "

" Кордильеры 10 " -20 " "- - 3898 "

" Пиренеи 8 " -18 " " - -3631 "

" Уральские 5 " -13 " "- -838 "

" Аламбер 4 " -10 " " - -5847 "

" Гэмус 8 " -21 " сев. ш. - -2921 "

" Карпаты 15 " -19 " " - - 1939 "

" Апеннины 14 " -27 " " - -5501 "

" Таврические 21 " -28 " "- -2746 "

" Рифеиские 25 " -33 " " - -4171 "

" Герцинские 17 " -29 " "- - 1170 "

" Кавказские 32 " -41 " " - -5567 "

" Альпы 42 " -49 " "- -3617 "

Из этих горных цепей наиболее крупная - Апеннины, простирающаяся на 150 лье и уступающая таким образом протяженности земных горных систем. Апеннины окаймляют восточный берег моря Дождей и переходят в Карпаты, тянущиеся почти на сто лье.

Путешественникам удалось лишь мельком взглянуть на вершины Апеннин, простирающихся от 10 градуса западной долготы до 16 градуса восточной долготы. Цепь Карпатских гор развернулась под ними с 18 до 30 градуса восточной долготы, и они могли подробно ознакомиться с ее расположением.

Одна из научных гипотез показалась нашим друзьям чрезвычайно правдоподобной. Судя по тому, что в цепи Карпат наблюдались кольцеобразные вершины и пики, напрашивалось предположение, что в давние времена они представляли собой крупные цирки. Эти кольцеобразные горы были, по-видимому, частично разрушены какими-то катаклизмами, благодаря чему и образовалось море Дождей. Первоначально же Карпаты представляли собой отдельные цирки, подобно циркам Пурбаха, Арзахеля и Птолемея, левые склоны которых, разрушенные вследствие огромных сдвигов лунной коры, образовали горную цепь. Высота ее в среднем достигает 3200 метров, то есть приблизительно равна некоторым вершинам Пиренеев, например, Порт де Пинед. Южные склоны этих гор круто обрываются в море Дождей.

Около двух часов утра Барбикен вел наблюдения на высоте двадцатой лунной параллели, недалеко от большой горы Пифия, высотой в 1559 метров. От снаряда до Луны было всего 1200 километров, сокращенных благодаря зрительной трубе почти до трех лье.

Море Дождей расстилалось перед глазами путешественников в виде огромной равнины, еще плохо различимой в подробностях. Слева от них высилась гора Ламбер, равная около 1813 метров высоты, а поодаль, на границе океана Бурь, на 23 градусе северной широты и 29 градусе восточной долготы, сверкала сияющая гора Эйлер. Эта гора, возвышающаяся на 1815 метров над уровнем лунной поверхности, послужила предметом очень интересного труда астронома Шретера. Ученый, стремясь выяснить причину образования лунных гор, заинтересовался вопросом, равна ли емкость кратера объему окружающего его горного кольца. Оказалось, что такое соотношение действительно существует, откуда Шретер заключил, что достаточно было одного извержения, чтобы выбросить на поверхность материал, необходимый для образования цирка, многократные же извержения нарушили бы такое соотношение. Одна только гора Эйлер не подходила под этот общий закон - для ее образования потребовалось, по-видимому, несколько повторных извержений, потому что емкость ее кратера была в два раза больше объема окружающего его кольца.

Все эти гипотезы были простительны для ученых Земли, которые не обладали достаточно совершенными и точными приборами. Но Барбикен уже не желал довольствоваться подобными предположениями. Видя, что снаряд все больше приближается к лунному диску, он твердо рассчитывал проникнуть в тайну образования ее поверхности, даже если ему и не удастся ступить ногой на Луну.

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ.

Лунные ландшафты.

В половине третьего утра снаряд находился уже на тридцатой параллели северной широты, на расстоянии всего тысячи километров от Луны, а оптические приборы сводили это расстояние менее чем к десяти километрам. По-прежнему было ясно, что ядро не сможет соприкоснуться ни с одной точкой лунного диска. Барбикен недоумевал, почему снаряд летит с такой незначительной скоростью. Чтобы сопротивляться лунному притяжению на таком небольшом расстоянии от Луны, снаряд должен бы был обладать гораздо большей скоростью. Причина этого явления оставалась пока невыясненной. Да и времени для каких бы то ни было изысканий у Барбикена не хватало. Перед глазами путешественников развертывалась панорама лунных ландшафтов, и они боялись упустить из виду хоть малейшую подробность.

Итак, в зрительную трубу Луна казалась всего на расстоянии двух с половиной лье. Что мог бы различить на поверхности земли воздухоплаватель, поднявшийся на такую высоту над земным шаром? Ответить на этот вопрос трудно, потому что аэростаты поднимались до сих пор самое большее на восемь тысяч метров.

Вот точное описание всего того, что видели Барбикен и его друзья с указанной высоты.

Лунный диск, казалось, был усеян обширными пятнами самой разнообразной окраски. Исследователи Луны и астрономы по-разному объясняют окраску этих пятен. Юлиус Шмидт утверждает, что если бы высушить все земные океаны, то лунный наблюдатель не различил бы в окраске океанов и морей тех резко выраженных оттенков, какие представляются на Луне земному наблюдателю. По мнению Шмидта, общий цвет обширных равнин, носящих название "морей", темно-серый с примесью зеленого и коричневого оттенков. Некоторые крупные кратеры имеют ту же окраску.

Это мнение немецкого селенографа, разделяемое Бэром и Мэдлером, было известно Барбикену. Его собственные наблюдения подтверждали это мнение в противовес другим астрономам, считавшим, что поверхность Луны имеет однообразную серую окраску. Некоторые лунные пространства отливали довольно ярким зеленым цветом, которым, по исследованиям того же Юлиуса Шмидта, окрашены и море Ясности и море Влажности. Барбикен различил широкие кратеры, не имеющие внутренних конусов; эти кратеры обладали синеватым оттенком, похожим на цвет только что отшлифованной стальной пластинки. Подобные оттенки действительно свойственны лунному диску, а вовсе не зависят от несовершенства объективов телескопов или от влияния земной атмосферы, как утверждали некоторые астрономы. У Барбикена не оставалось в этом никаких сомнений. Он производил наблюдения в безвоздушном пространстве, и никакой оптической ошибки тут быть не могло. Различие в оттенках он считал теперь научно установленной истиной. Но обусловливались ли зеленые оттенки тропической растительностью, которой благоприятствовала плотная и низкая атмосфера, - Барбикен утверждать еще не решался.

Далее он обнаружил довольно ясно выделяющийся красноватый оттенок. Эту окраску он уже наблюдал в глубине одиноко стоящего цирка, известного под именем цирка Лихтенберга, расположенного у Герцинских гор на краю лунного полушария. Причину такой окраски Барбикен опять-таки установить не мог.

Столь же необъяснимой казалась ему и другая особенность лунной поверхности. Вот в чем она заключалась.

Мишель Ардан, стоявший во время наблюдений рядом с Барбикеном, заметил длинные белые линии, ярко освещенные отвесными солнечными лучами. Это были ряды светящихся борозд, совершенно не похожих на недавние сияющие полосы Коперника. Борозды тянулись параллельно одна другой.

Мишель с обычным апломбом не замедлил высказать свое мнение по этому поводу.

- Смотри-ка! Да это обработанные поля!

- Обработанные поля? - повторил Николь недоверчиво.

- Во всяком случае, вспаханные, - продолжал Мишель. - Какие же, однако, отличные пахари эти селениты! Да и в плуги свои они, по-видимому, впрягли каких-то гигантских быков - иначе таких колоссальных борозд не проведешь!

- Ты ошибаешься, - возразил Барбикен. - Это не борозды, а трещины.

- Ну трещины так трещины, - кротко согласился Мишель. - А все-таки что же понимают ученые под этими трещинами?

Барбикен тотчас же сообщил товарищу все, что ему самому было известно о лунных трещинах. Он знал, что они замечены во всех равнинных областях лунного диска; что они имеют от четырех до пятидесяти лье в длину и что ширина их достигает от тысячи до тысячи пятисот метров; что края их всегда строго параллельны. Но об их происхождении и природе он не знал решительно ничего.

Вооруженный зрительной трубой, Барбикен пристально рассматривал любопытные трещины. Он заметил, что их боковые грани имеют очень крутые скаты. Это было нечто вроде параллельных валов, и при некоторой фантазии их можно было принять за длинные ряды укреплений, сооруженные лунными инженерами.

Одни из трещин были совершенно прямые, словно вытянуты по шнуру, другие слегка изгибались, причем боковые их грани неизменно оставались параллельными; одни перекрещивались между собой, другие прорезали кратеры; там они бороздили кольцеобразные впадины Посейдона или Петавия, здесь испещряли гладь моря Ясности.

Это странное природное явление Луны не могло не разжечь любопытства земных астрономов. Первые наблюдения над Луной не обнаружили этих борозд. Ни Гевелий, ни Кассини, ни Лагир, ни Гершель, по-видимому, их не разглядели. Впервые привлек внимание ученого мира к этому явлению в 1789 году Шретер. Его последователи - Пасторфф, Грюйтгейзен, Бэр и Мэдлер - занялись их изучением. В данное время этих трещин насчитывается до семидесяти. Но если их и удалось подсчитать, то происхождение их до сих пор все-таки не установлено. Это, разумеется, не укрепления и не русла высохших рек; во-первых, потому что вода, обладающая очень незначительным удельным весом на Луне, не была бы в состоянии прорыть такие глубокие русла, во-вторых, потому что эти трещины часто пересекают на значительной высоте кратеры и цирки.

Мишель Ардан высказал предположение, случайно совпавшее с мнением Юлиуса Шмидта:

- Может быть, эти непонятные линии представляют собой ряды каких-нибудь насаждений.

- Что ты хочешь сказать? - нетерпеливо перебил его Барбикен.

- Не горячись, уважаемый председатель, - отвечал Мишель. - Я хочу сказать, не состоят ли эти темные линии из рядов правильно рассаженных деревьев?

- Ты, значит, предполагаешь, что это растительность?

- Да, - настаивал Мишель. - Мне хочется объяснить то, чего до сих пор вы, ученые, не разгадали! Моя гипотеза по крайней мере объяснила бы, почему эти линии в определенные периоды исчезают или кажутся исчезнувшими.

- Почему же это бывает, по-твоему?

- Потому что деревья становятся невидимыми, когда опадает их листва, и делаются заметными, когда снова распускаются.

- Объяснение твое действительно очень остроумно, мой милый, - возразил Барбикен, - беда только в том, что оно никуда не годится.

- Почему же?

- Потому что на Луне нет того, что называется временами года, а стало быть, нет и тех сезонных изменений в растительном мире, о которых ты говоришь.

Действительно, Барбикен был прав. При незначительном наклоне лунной оси Солнце неизменно стоит там почти на одной и той же высоте во всех широтах. В надэкваториальных областях оно почти всегда находится в зените, а в областях полярных - не подымается над линией горизонта. Таким образом, в каждой лунной области в зависимости от ее положения относительно Солнца вечно царит какое-нибудь одно время года: либо зима, либо весна, либо лето, либо осень. То же самое происходит и на Юпитере, ось которого имеет также очень небольшой наклон по отношению к орбите.

Как же все-таки объяснить происхождение этих трещин? Вопрос трудноразрешимый. Образование их, несомненно, относится к более поздним эпохам, чем образование кратеров и цирков, потому что кольцевые валы прорезаны этими бороздами. Возможно, что они возникли в новейшие геологические эпохи и объясняются разрушительной деятельностью стихий.

Снаряд между тем уже достиг сороковой лунной параллели и находился на расстоянии не более восьмисот километров от Луны. В зрительную трубу все предметы представлялись не дальше чем в двух лье. В эту минуту под снарядом вздымался на высоте пятисот пяти метров Геликон, а налево тянулся ряд небольших гор, замыкающих часть моря Дождей, которая носит название залива Радуг.

Атмосфера Земли должна стать в сто семьдесят раз прозрачнее, чтобы астрономы были в состоянии производить точные наблюдения поверхности Луны. Но в безвоздушной среде, где летел снаряд, не заключалось никаких паров, которые могли бы препятствовать наблюдениям. Кроме того, Барбикен находился теперь на таком близком расстоянии от Луны, какого не могли дать даже самые мощные телескопы Джона Росса и обсерватории Скалистых гор. Итак, он был поставлен в наиболее благоприятные условия для разрешения вопроса, обитаема ли Луна или нет. И все-таки он не в состоянии был ответить на этот вопрос. Он видел перед собой только пустынные равнины и на севере - цепи обнаженных гор. Нигде никаких следов работы человека. Никаких развалин, свидетельствовавших о его существовании. Никаких признаков животных, никаких указаний на присутствие хотя бы низших организмов. Никакого движения. Ни следа растительности. Из трех миров, населяющих земной шар, на Луне был представлен только один мир минералов.

- Вот тебе на! - протянул Мишель Ардан с некоторым разочарованием. - Неужели же и вправду там никого нет?

- По-видимому, нет, - ответил Николь. - Ни человека, ни животных, ни растений. Впрочем, если атмосфера и в самом деле скопляется в ущельях, в глубине цирков или, наконец, на противоположном от нас полушарии, то мы еще не можем ничего утверждать положительно.

- Известно, - заметил Барбикен, - что самый зоркий глаз не может различить человека на расстоянии более семи километров. Значит, если даже допустить существование селенитов, они видят наш снаряд, а мы их видеть не можем.

К четырем часам утра на пятидесятой параллели наших героев отделяли от Луны всего шестьсот километров. С левой стороны от них тянулась горная цепь самых причудливых очертаний, залитая ярким солнечным светом. С правой - напротив - зияла черная впадина, наподобие мрачного бездонного колодца, вырытого в почве Луны.

Это был цирк Платона, Черное озеро, которое можно наблюдать и с поверхности Земли в промежуток между последней четвертью Луны и новолунием, когда тени на Луне падают с запада на восток.

Платон представляет собой кольцеобразную гору, расположенную на 51 градусе северной широты и 9 градусе восточной долготы. Кратер его имеет 92 километра в длину и 61 километр в ширину. Барбикен крайне досадовал, что снаряд не пролетел над самой впадиной цирка; может быть, в этой бездне они могли бы наткнуться на какое-нибудь таинственное явление. Но изменить направление снаряда было не в их власти. Приходилось безропотно подчиняться. Нельзя управлять воздушным шаром, а тем меньше - движением снаряда, в котором ты заперт, как в тюремной камере.

Часов около пяти утра путешественники миновали, наконец, северную границу моря Дождей. По левую руку от них осталась гора Кондамин, а по правую руку - гора Фонтенель. Эта часть лунного диска, начиная с 60 градуса, была сплошь покрыта горами. В зрительную трубу они виднелись с расстояния не более одного лье, что равняется приблизительно высоте Монблана над уровнем моря. Всюду возвышались пики и цирки. На 70 градусе вздымалась гора Филолай высотой в 3700 метров с кратером в форме эллипса, длиной в 16 и шириной в 4 лье.

На этом расстоянии Луна представляла весьма странное зрелище. Условия наблюдения Луны сильно разнились от условий, в которых мы ведем наблюдения на Земле.

На Луне нет воздуха, и отсутствие газообразной оболочки влечет за собой весьма любопытные последствия.

На Луне не бывает сумерек; ночь сменяется днем и день сменяется ночью мгновенно, подобно лампе, которая мгновенно гаснет и загорается в темноте. Нет постепенного перехода от тепла к холоду. Температура на Луне сразу падает с точки кипения до температуры межпланетного пространства.

То же отсутствие воздуха влечет за собой еще одно явление: в областях Луны, не освещаемых непосредственно Солнцем, царит абсолютная темнота. На Луне не существует того явления, которое мы называем на: Земле рассеянным светом, этого светящегося вещества, разлитого в воздухе и вызывающего вечерние и предрассветные сумерки, всю чарующую красоту постепенного перехода от дня к ночи. Отсюда необычайная резкость контрастов, допускающая только два цвета - черный и белый. Если житель Луны заслонит глаза от Солнца, небо покажется ему совершенно черным, а звезды он увидит такими же яркими точками, как в самые темные ночи.

Можете себе представить, какое впечатление произвело на Барбикена и его друзей подобное зрелище! Глаза у них прямо разбегались. Они уже не в состоянии были улавливать относительные размеры различных областей. Земной пейзажист не сумел бы изобразить ни один из лунных ландшафтов, так как они не смягчались переходами светотени; он видел бы повсюду только чернильные пятна на белом фоне.

Этот вид не изменился даже тогда, когда снаряд на восьмидесятом градусе снизился на расстоянии ста километров от Луны; картина оставалась прежней и в пять часов утра, когда ядро пролетало на расстоянии менее пятидесяти километров над вершиной горы Джиойа, - причем зрительная труба сокращала это расстояние до одной восьмой лье. Казалось, что до Луны рукой подать. Трудно было поверить, что ядро не заденет лунной поверхности хотя бы у северного полюса, блестящий гребень которого уже ярко обрисовывался на черном небе. Неугомонный Мишель уже собирался отворить окно и выпрыгнуть на Луну. Прыжок с высоты двенадцати лье! Ему это было нипочем. Впрочем, такая попытка ни к чему бы не привела, потому что если снаряду не суждено было коснуться Луны хотя бы в одной точке, то и Мишель, увлеченный движением снаряда, не мог бы ее достичь.

Ровно в шесть часов они пролетели над лунным полюсом. Путешественники видели теперь ярко освещенную половину лунного диска; другая его половина утопала во мраке. Снаряд перелетел границу, разделявшую ярко освещенную часть от совершенно черной, и мгновенно погрузился в непроницаемую тьму.

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ.

Ночь, длящаяся триста пятьдесят четыре с половиной часа.

В ту самую минуту, как снаряд погрузился в темноту, он пронесся над северным полюсом Луны в расстоянии менее пятидесяти километров от него. Несколько секунд оказалось достаточно для перехода из ослепительного света в непроглядный мрак. Эта перемена совершилась так неожиданно и быстро, без какого-либо перехода, словно Луна погасла от чьего-то мощного дуновения.

- Луна исчезла, испарилась! - воскликнул ошеломленный Ардан.

В самом деле - ни отблеска, ни тени, ровно ничего не осталось от диска, еще недавно сиявшего с такой ослепительной силой. Яркое сияние звезд еще резче подчеркивало черноту ночи.

Подобная темнота царила в течение трехсот пятидесяти четырех с половиной часов в каждой точке этого лунного полушария. Эта долгая ночь объясняется равенством поступательного и вращательного движения Луны вокруг Земли и вокруг собственной оси. Снаряд, войдя в конус тени, отбрасываемой Луной, не мог больше подвергаться действию солнечных лучей, так же как и вся невидимая половина Луны.

Внутри снаряда стоял полный мрак. Путешественники не видели друг друга. У них, естественно, явилось желание рассеять эту удручающую тьму, и как ни опасался Барбикен тратить газ, запасы которого были ограничены, ему все же пришлось прибегнуть к искусственному освещению.

- Проклятое Солнце! - кричал Ардан. - Заставляет нас тратить газ, вместо того чтобы заботиться о нашем даровом освещении.

- Не будем винить Солнце, - возразил Николь. - Виновато не оно, а Луна, которая, как экран, загородила от нас Солнце.

- Неправда, виновато Солнце! - настаивал Мишель.

- Нет, Луна! - упорствовал Николь. Бесполезный спор прекратил Барбикен.

- Друзья мои, - заявил он, - ни Солнце, ни Луна не виноваты. Виноват наш снаряд: вместо того чтобы точно лететь по сообщенному направлению, он уклонился в сторону. А еще справедливее было бы винить злополучный болид, который заставил наш снаряд уклониться от первоначального пути.

- Хорошо! - примирительно сказал Мишель. - Вопрос решен, и теперь, по-моему, нам остается только позавтракать. После целой ночи трудов не грех и подкрепиться.

Предложение Мишеля возражений не встретило, и через несколько минут завтрак был готов. Ели, однако, без аппетита, пили без взаимных здравиц и тостов. У каждого на душе было неспокойно. Непроглядная тьма безвоздушного пространства навевала смутную тревогу. Со всех сторон их окружал столь излюбленный Виктором Гюго "зловещий" мрак.

За завтраком только и было толков что о долгой ночи в 354 часа, или в 15 суток, которую должны были терпеть, подчиняясь физическим законам, бедные жители Луны. Барбикен объяснил своим друзьям это интересное явление.

- Подумайте, как любопытно, - проговорил Барбикен. - Если каждое из лунных полушарий лишается солнечного света на целых пятнадцать суток, то одно из них, над которым мы проносимся в настоящее время, не может даже пользоваться и светом Земли, хотя она сейчас ярко освещена. Таким образом, если наша Земля и может служить Луной своему спутнику, то только для одной его половины. Если бы перенести те же условия на Землю, если бы Европа, например, никогда не видела Луны, можно представить себе удивление европейца, приехавшего, положим, в Австралию!

- Люди стали бы ездить в Австралию ради того только, чтобы посмотреть на Луну? - спросил Мишель.

- Вот именно, - сказал председатель "Пушечного клуба". - Такое же удивление пережил бы селенит, появившийся с той части Луны, которая противоположна Земле и никогда не видна нашим "землякам"...

- То же самое увидели бы и мы, если бы прибыли сюда во время новолуния, то есть на пятнадцать дней позже, - добавил Николь.

- Зато, - продолжал Барбикен, природа балует жителей видимой части Луны в ущерб их антиподам. На долю селенитов невидимой части выпали, как видите, ночи в триста пятьдесят четыре часа, ночи, темноту которых не прорезает ни один луч. А селениты видимой части Луны, как только Солнце, светившее им пятнадцать суток подряд, скроется за горизонтом, уже видят на противоположной стороне неба блестящее светило - Землю, чей диск в тринадцать раз больше Луны, а следовательно, и света дает в тринадцать раз больше. Свет Земли не поглощается атмосферой. Земля уходит с лунного горизонта только в ту минуту, когда на нем с противоположной стороны появляется Солнце.

- Хорошо сказано! - перебил Мишель. - Немного, пожалуй, академично, но здорово.

- Из этого следует, - продолжал Барбикен, не обращая внимания на шутки Мишеля, - что жить на видимой части лунного диска очень приятно - во время полнолуния видишь Солнце, в новолуние - Землю.

- А мне кажется, - сказал Николь, - что это преимущество теряет всякое значение из-за невыносимой жары, которую вызывают солнечные лучи.

- Это неудобство в равной мере испытывают оба полушария, потому что отраженный свет Земли не дает тепла. Напротив, невидимой стороне Луны приходится больше страдать от зноя, чем видимой. Я говорю это главным образом для вас, Николь, потому что Мишель, вероятно, этого не поймет.

- Благодарю, - расшаркался Мишель.

- Дело в том, - продолжал Барбикен, - что ведь невидимая сторона Луны пользуется солнечным светом и теплом во время новолуния, то есть тогда, когда Луна занимает положение между Солнцем и Землей. В это время Луна сравнительно с тем положением, в каком она бывает во время нашего полнолуния, находится ближе к Солнцу на отрезок, в два раза превышающий ее расстояние от Земли. Это расстояние может быть выражено двумя сотыми расстояния от Солнца до Земли, или в круглых числах это составит двести тысяч лье. Значит, невидимая сторона Луны на двести тысяч лье ближе к Солнцу в то время, когда она освещена его лучами.

- Справедливо, - заметил Николь.

- И наоборот... - продолжал Барбикен.

- Одну минуту, - перебил Мишель своего ученого друга.

- Что такое?

- Я прошу предоставить дальнейшее объяснение мне!

- Это зачем?

- Чтобы доказать, что и я кое-что понял.

- Ну говори, говори, - улыбаясь, согласился Барбикен.

- Итак, наоборот, - начал Мишель, подражая интонациям и жестам председателя "Пушечного клуба", - когда видимая часть Луны освещена Солнцем, то есть в полнолуние, Земля находится между Луной и Солнцем. Стало быть, расстояние, отделяющее Луну от Солнца, увеличивается круглым счетом на двести тысяч лье, и тепло, получаемое Луной, уже гораздо менее значительно.

- Великолепно! - воскликнул Барбикен. - Знаешь, Мишель, для артиста ты очень сообразителен...

- Подумаешь! - пренебрежительно пожал плечами Мишель. - У нас все такие на Итальянском бульваре!

Барбикен важно пожал руку своему веселому спутнику, продолжая перечислять преимущества жителей видимого лунного полушария.

Между прочим, он упомянул о солнечных затмениях, которые происходят только для видимой части Луны, так как при солнечном затмении Луна должна быть непременно в противостоянии. Эти затмения, вызванные противостоянием Земли, Солнца и Луны, могут продолжаться два часа, в течение которых земной шар вследствие преломления солнечных лучей земной атмосферой должен казаться с Луны маленькой черной точкой на Солнце.

- Стало быть, - сказал Николь, - природа поскупилась и обездолила одно из лунных полушарий.

- Пожалуй, - ответил Барбикен. - Хотя благодаря Известной либрации, некоторому колебанию, покачиванию Луны вокруг своего центра, она обращает к Земле несколько больше половины своего диска. Она слегка похожа на маятник, центр тяжести которого наклонен к земному шару и непрерывно либрирует. Отчего возникает эта либрация? Оттого что вращательное движение Луны вокруг своей оси происходит с одинаковой скоростью, в то время как ее поступательное движение по эллиптической орбите вокруг Земли - неравномерно. В перигее преобладает поступательная скорость, и Луна повертывается к Земле частью своего западного края. В апогее, наоборот, преобладает вращательная скорость Луны, и благодаря этому она поворачивается к Земле большей частью восточного края. Таким образом, каждый раз показывается то с запада, то с востока тоненький серп Луны в восемь градусов. Отсюда получается, что из тысячи частей Луны видимыми оказываются пятьсот шестьдесят девять.

- Все равно, - заметил Мишель, - если нам когда-нибудь придется стать селенитами, то мы поселимся на видимой стороне Луны. Я не могу жить без света!

- Согласен, поселимся, - ответил Николь, - если только атмосфера не сосредоточена именно на невидимой стороне, как уверяют некоторые астрономы.

- Это резонное замечание, - согласился Мишель.

После завтрака путешественники принялись снова за наблюдения. Они погасили свет в снаряде и старались хоть что-нибудь разглядеть сквозь темные окна вагона. Но в окружающем их мраке нельзя было заметить ни одного светлого атома.

Барбикен все снова и снова задумывался над непонятным явлением, каким образом, пройдя на таком близком расстоянии от Луны - всего в каких-нибудь пятидесяти километрах, - снаряд все-таки не упал на Луну? Если бы ядро летело с большей скоростью, было бы понятно, что этого падения не произошло. Но при сравнительно небольшой его скорости сопротивление лунному притяжению казалось необъяснимым. Подвергался ли снаряд действию какой-то неведомой силы? Притягивало ли его в эфире какое-нибудь другое небесное тело? Так или иначе, было очевидно, что он не соприкоснется ни с одной точкой лунной поверхности.

Куда летел снаряд? Удалялся ли он от лунного диска или приближался к нему? Или же в этом глубоком Мраке его уносило куда-то в беспредельное неведомое пространство?

Все эти вопросы неотступно волновали Барбикена, но решить их он был не в состоянии. Может быть, невидимое светило находилось всего в нескольких лье, в нескольких милях, но ни он, ни его друзья не могли его видеть. Если какой-нибудь шум и раздавался на поверхности Луны, они этого шума не слышали. Воздуха, проводника звука, не было, чтобы донести до них "стоны" Луны, которую арабские легенды называют "человеком" наполовину окаменевшим, но все еще трепещущим и стонущим от боли".

Понятно, что все это могло вывести из равновесия самого терпеливого наблюдателя" Наиболее интересное, таинственное, невидимое полушарие было сейчас так же недоступно для их глаза, как и с Земли! Полушарие, которое всего пятнадцать суток тому назад, или пятнадцатью сутками позднее, было или будет с избытком освещено солнечными лучами, теперь терялось в непроглядном мраке. А что станет со снарядом через пятнадцать суток? Куда увлекут его неведомые силы притяжения? Кто мог это сказать!

Астрономы полагают, что невидимое полушарие Луны по своему устройству совершенно сходно с видимым. Действительно, вследствие небольших либраций Луны, о которых рассказал Барбикен, открывается около седьмой части невидимого полушария и на этих участках наблюдаются такие же горы и равнины, цирки и кратеры, что и на карте видимого полушария. Значит, можно с достоверностью предположить, что и там - та же природа, тот же мир, бесплодный и мертвый. Но что, если атмосфера существует именно на той стороне? Что, если воздух и вода породили жизнь на этих материках? Что, если там еще существует растительность? Что, если благодаря всем этим условиям там живет и человек? Сколько интересных вопросов можно было бы разрешить, если бы хоть одним глазком взглянуть на невидимое полушарие! Сколько загадок было бы разгадано на основании подобных наблюдений! И какое было бы наслаждение хоть мельком полюбоваться миром, доселе скрытым от человеческих взоров!

Понятно поэтому, какую досаду испытывали наши путешественники, когда вокруг них сгустился глубокий мрак: наблюдение лунного диска было им совершенно недоступно. Одни только созвездия радовали их взоры, и надо заметить, что никогда астрономы, будь то Фэй, Шакорнак или Секки, не находились в столь благоприятных условиях для звездных наблюдений.

Поистине ничто не могло сравниться с великолепием звездного неба. Эти алмазы, как бы вправленные в небесный свод, переливались всеми цветами радуги. Глаз охватывал весь небосклон от Южного Креста до Полярной звезды. Эти созвездия через двенадцать тысяч лет, вследствие колебаний земной оси, должны будут уступить свою роль полярных звезд: первый Канопусу - в южном полушарии, и вторая Веге - в северном. Взор терялся в бесконечности вселенной, и снаряд летел точно новое светило, созданное руками человека. По вполне понятным причинам все созвездия сияли ровным, спокойным светом; они не мерцали, потому что здесь не было атмосферы, которая вследствие неодинаковой влажности и плотности слоев воздуха вызывает мерцание звезд. Здесь они сияли как ясные, кроткие очи, устремленные в глубокий, непроницаемый мрак среди нерушимого безмолвия Вселенной.

Путешественники долго не могли оторваться от звездного неба, на котором огромный диск Луны зиял громадной черной впадиной. Но постепенно их восторженное созерцание сменилось мучительным ознобом. От пронизывающего холода стекла окон скоро затянулись изнутри толстым слоем льда. Отвесные лучи Солнца уже не согревали снаряд, который мало-помалу утрачивал скопившуюся в стенках теплоту. Это тепло благодаря излучению быстро рассеивалось в пространстве. Температура в их вагоне сильно понизилась. Вследствие этого влага при соприкосновении со стеклами превращалась в лед, который препятствовал каким бы то ни было наблюдениям.

Николь посмотрел на градусник и обнаружил, что температура упала до семнадцати градусов ниже нуля! Барбикен, несмотря на требования экономии, вынужден был прибегнуть к газу, теперь уже не только для освещения, но и для отопления снаряда. Холод становился нестерпимым. Путешественникам грозила опасность замерзнуть.

- Ну мы не можем пожаловаться на однообразие нашего путешествия! - заметил Мишель Ардан. - Какое богатство ощущений - хотя бы в смысле температуры! То нас ослепляет яркий свет и мы задыхаемся от невыносимой жары, как индейцы в пампасах, то погружаемся в непроницаемый мрак и дрожим от стужи, точно эскимосы! Жаловаться не приходится. Природа, можно сказать, на совесть заботится о наших развлечениях.

- А какова наружная температура? - спросил Николь у Барбикена.

- Та же, что и всегда в межпланетном пространстве, - ответил Барбикен.

- Значит, теперь как раз время произвести опыт, который мы не могли проделать при солнечном освещении, - сказал Ардан.

- Ты прав, теперь или никогда, - ответил Барбикен, - именно сейчас мы находимся в таком положений, что можем с большой точностью измерить температуру межпланетного пространства и проверить вычисления Фурье или Пуйэ.

- Во всяком случае, холод собачий, - заметил Мишель. - Смотрите, как влага осаждается на стеклах окон. Если понижение температуры будет продолжаться, нас скоро засыплет снегом от собственного нашего дыхания.

- Приготовьте термометр! - сказал Барбикен. Понятно, что обыкновенный термометр не дал бы никаких показаний при столь исключительных обстоятельствах. Ртуть замерзла бы в трубке градусника, так как остается в жидком состоянии только до сорока двух градусов ниже нуля. Но Барбикен запасся прибором системы Уолфердина, который мог показывать чрезвычайно низкие температуры.

Прежде чем пустить в дело этот прибор, его надо было проверить при помощи обычного градусника и затем приступить к измерению наружной температуры.

- Как же это сделать? - спросил Николь.

- Нет ничего легче, - ответил Ардан, которого не смущали никакие затруднения. - Мы быстро отворим окно, выбросим наружу прибор, и он послушно полетит за нами, а через четверть часа мы его достанем...

- Чем? Рукой? - спросил Барбикен. - Рукой, - ответил Мишель.

- Ну, мой друг, не советую тебе это делать, твоя рука на этом страшном морозе тотчас же превратится в бесформенную ледышку.

- Да что ты!

- Ты почувствуешь жестокий ожог, как от прикосновения к раскаленному добела железу, - ведь наша тело одинаково реагирует на сильный холод и на сильный жар. К тому же я не уверен в том, что выброшенные нами предметы все еще следуют за нами.

- Почему же? - спросил Николь.

- Да потому, что если мы летим в лунной атмосфере, как бы ни была она разрежена, эти предметы должны от нас постепенно отставать. Темнота мешает нам удостовериться в их присутствии; поэтому, чтобы не рисковать термометром, привяжем его, тогда его легко будет втянуть обратно в снаряд.

Совет Барбикена был принят.

Окно быстро приотворили, и Николь кинул термометр, прикрепленный на короткой веревке.

Иллюминатор приоткрыли всего на одну секунду, но этой секунды было достаточно, чтобы в снаряд хлынул жесточайший мороз.

- Тысяча чертей! - воскликнул Мишель Ардан. - На таком морозе замерзли бы даже белые медведи!

Барбикен оставил термометр снаружи на полчаса; этого было более чем достаточно, чтобы прибор показал температуру окружающего снаряд пространства. Затем термометр быстро втянули обратно в кабину.

Барбикен вычислил количество ртути, перелившееся в маленькую ампулу, припаянную к внутренней части прибора, и сказал:

- Пуйэ оказался прав в своем споре с Фурье. Сто сорок градусов Цельсия ниже нуля.

Такова ужасающая температура небесного пространства! Такова, может статься, и температура лунных материков, когда ночное светило вследствие излучения теряет всю теплоту, скопившуюся в нем в течение пятнадцатисуточного лунного "дня".

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ.

Гипербола или парабола?

Многим, может быть, покажется удивительным, что Барбикен и его спутники так мало заботились о том, какую судьбу готовила им металлическая тюрьма, уносившая их в бесконечность эфирных пространств. Вместо того чтобы поинтересоваться собственной участью, они проводили время за различными опытами, словно сидели в рабочих кабинетах какой-нибудь обсерватории.

На это можно было бы ответить, что люди такой закалки, как они, стоят выше повседневных забот и что у них есть занятия и цели поважнее собственной жизни.

Но главная причина в том, что они и не могли бы управлять снарядом, не могли ни остановить его полета, ни изменить его направления.

Моряк управляет рулем своего корабля; воздухоплаватель может регулировать по вертикали движение воздушного шара. Они же никакими средствами не могли воздействовать на свой экипаж. Управлять им было невозможно. Поэтому они и не проявляли бесполезного волнения и беспокойства и целиком положились, как говорят моряки, на "волю стихии".

Где находились они в данную минуту - в восемь часов утра того дня, который на Земле считался 6 декабря? На это можно было ответить, что находились они, несомненно, в соседстве с Луной и даже довольно близко от нее - так близко, что она представлялась им громадным черным кругом на небе. Но вычислить расстояние до Луны было немыслимо.

Снаряд, движимый неведомой силой, пронесся на расстоянии пятидесяти километров над северным полюсом Луны. Вот уже два часа, как они вошли в конус тени, и нельзя было установить, увеличилось ли это расстояние или сократилось. Чтобы определить скорость и направление снаряда, у них не было никакой отправной точки. Может быть, он удалился от Луны и скоро должен был выйти из полной тени; а может быть, напротив, они значительно приблизились к Луне и могли бы налететь на какой-нибудь высокий пик невидимого лунного полушария, что, разумеется, прекратило бы их дальнейшее странствие, к великому огорчению путешественников.

По этому поводу возник спор, и Мишель Ардан, всегда готовый дать любое объяснение, высказал мысль, что снаряд под влиянием лунного притяжения упадет, наконец, на Луну, как падает аэролит на поверхность земного шара.

- Прежде всего далеко не все аэролиты падают на Землю, - возразил Барбикен, - а только очень немногие. Так что даже если мы и окажемся в положении аэролита, это еще вовсе не значит, что мы непременно упадем на Луну.

- Но раз мы так близко от нее...

- Заблуждение, - отрезал Барбикен. - Разве ты никогда не видел "падающих звезд", которые в иные месяцы тысячами исчерчивают все небо?

- Ну конечно, видел.

- Так вот эти звезды, или, вернее, небольшие небесные тела, светятся только благодаря тому, что сильно раскаляются, проходя через атмосферные слои. А раз они пересекают атмосферу, значит, они не дальше шестнадцати лье от Земли и, однако же, очень редко падают на ее поверхность. То же применимо и к нашему снаряду. Несмотря на большую близость к Луне, он может все-таки не упасть на нее.

- А тогда меня интересует, как же поведет себя в пространстве наш блуждающий вагон? - допытывался Мишель.

- Как мне кажется, на этот вопрос могут быть два ответа, - сказал Барбикен после минутного размышления.

Жюль Верн - Вокруг Луны (Autour de la Lune). 2 часть., читать текст

См. также Жюль Верн (Jules Verne) - Проза (рассказы, поэмы, романы ...) :