Шарлотта Мэри Янг
«Наследник имения Редклиф (The heir of Redclyffe). 07.»

"Наследник имения Редклиф (The heir of Redclyffe). 07."

Перевод Е. Сысоевой

ГЛАВА I.

Первое известие о болезни Филиппа пришло в Гольуэль утром, во время завтрака. Чарльз распечатал письмо и, пробежав его, заметил:

- Так и есть! Он настоял на своем, пошел в горы, и занемог!

- Кто? кто болен? неужели Гэй? закричали со всех сторон.

- Нет, не он, а Филипп, - возразил Чарльз.- У нашего капитана прилипчивая горячка; он заразился ею в какой-то трущобе и лежит теперь в бреду, а брат с сестрою переселились в Рекоару и ухаживают за ним. Преприятное занятие для молодой четы! Нечего сказать!

Лора не могла выговорить ни слова. Весть о болезни Филиппа поразила ее как громом; она машинально двигала руками, разливая чай, между тем как вся кровь прилила к её сердцу, а руки дрожали как в лихорадке. По окончании завтрака, она убежала к себе в комнату и заперлась там. В эту минуту Лора с горечью подумала, что с отъездом Эмми она потеряла последнего друга. С сестрой она могла бы говорить откровенно обо всем, а теперь ей приходилось страдать молча. Ея радость, её сокровище Филипп болен, а семья толкует об его болезни как о вещи обыкновенной, его же осуждают за упорство, бранят, зачем он пошел в горы... как тут с ума не сойдти! Лоре живо представилось, как сильно должен страдать Филипп, под надзором такого неопытного юноши как Гэй. - У них там верно и доктора нет, и лекарств негде достать, - думала она, заливаясь слезами.- Он умирает, а им всем до меня и дела нет!...

Сознавая себя преступной в глазах Божиих, Лора не могла молиться, губы её шептали несвязные слова, а голова и сердце заняты были другим. Как она ни старалась скрывать свое горе от семьи, но мать, брат и сестра, зная её давнишнюю привязанность к Филиппу, вполне сочувствовали ей, хотя иногда и удивлялись излишней её впечатлительности. Мистрисс Эдмонстон более других жалела Лору; она ласкала ее, окружала всевозможным вниманием, но Лора как будто не замечала этого и вся отдалась своему горю. Она по целым дням бродила по саду или сидела молча у себя в комнате. Когда пришло известие, что положение Филиппа безнадежно, она всю ночь не раздевалась и вплоть до утра не прилегла ни на минуту.

Только-что все в доме проснулись, Лора опомнилась, поправила туалет свой и пошла вниз. К завтраку она явилась вся бледная, с глазами распухшими от слез; она в рот ничего не взяла, и ушла в сад, при первой возможности. Мать немедленно отправилась вслед за нею, но на дороге ее остановила старушка няня.- Сударыня, - сказала она встревоженным голосом:- мисс Эдмонстон верно нездорова. Представьте себе, у неё постель даже не измята. Она верно не почивала всю ночь.

- Неужели, няня? спросила мистрисс Эдмоистон.

- Да-с, мэм, мне об этом Джэн сказала, а я потом пошла сама посмотреть. Бедное дитя, она все по мистере Филиппе убивается! Немудрено, ведь они росли вместе. Извольте сами сходить к мисс Лоре, не то, право, она сляжет, уверяю вас.

- Иду, иду, няня! ласково возразила мистрисс Эдмонстон, и действительно, войдя в сад, она нашла Лору в одной из отдаленных крытых аллей. Молодая девушка, с отчаянием на лице, ходила в волнении, взад и вперед, все по одному месту.

- Лора, душа моя, - кротко заметила мать, взяв ее за талью.- Я не могу видеть твоего горя. Скажи, что с тобой? - Лора ничего не отвечала. Присутствие каждого постороннего лица было ей невыносимо тяжко.

- Зачем ты так убиваешься? продолжала мать. Неужели ты не ложилась впродолжение всей ночи, бедное дитя мое? Ведь это вредно, друг мой. Ты можешь заболеть.

- Ах, как бы я желала этого: я бы желала умереть, - хриплым голосом произнесла Лора.

- Лора! Лора! Опомнись, что ты говоришь? остановила ее мать.- Где-ж твоя сила характера? Такое неумеренное отчаяние просто неприлично для молодой девушки.

Лора не выдержала. Забыв всегдашнее свое уважение к матери, она вся вспыхнула и резко возразила:

- Неприлично? вы так находите? А, позвольте спросить, кому-ж горевать об нем, как не мне? Я избранная его сердца, я одна люблю его, одна понимаю его! - И она глухо зарыдала. Мать не поняла в чем дело и, приписывая такой взрыв болезненной раздражительности Лоры, холодно начала ее успокоивать, напоминая ей, что подобные выходки несогласны с достоинством женниины.

- Берегись, Лора, - сказала она дочери.- Женщине нельзя выражаться так смело, говоря о мужчине, который не дал ей повода думать, что он ее предпочитает другим.

- Что мне в его предпочтений, когда я давно знаю, что он меня любит! Его сердце принадлежит мне, и дороже этого сокровища у меня ничего нет на белом свете. Неужели вы до сих пор не заметили, как мы друг друга любим? -

- Это что такое? возразила мистрисс Эдмонстон, пораженная изумлением.- Повтори, что ты сказала.

- Я проговорилась! я изменила ему, - воскликнула Лора, закрыв лицо руками. Я изменила ему в ту минуту, когда он, может быть, умирает! Эти слова очень рассердили мистрисс Эдмонстон, которая, переменив обычный свой кроткий тон на строгий, с укоризной возразила дочери:

- Лора, - сказала она ей:- я требую объяснения. Говори, что произошло между тобой и Филиппом?

Вместо ответа, молодая девушка залилась слезами. Безсонные ночи и истощение сил от недостатка пищи обнаружили свое действие. Чувство материнской любви взяло верх над гневом мистрисс Эдмонстон; она ласково обняла дочь и, бережно поддерживая ее, увела в комнаты и уложила на диван, у себя в уборной. Началась сильная реакция. Лора дала волю слезам и на все расспросы матери отвечала одним рыданием; ей невыносима была мысль, что она по слабости характера выдала тайну Филиппа. Бедная мистрисс Эдмонстон окончательно растерялась; ей представилось, что Лора уже тайно обвенчана и что она только из страха её гнева не решается высказаться яснее. Видя, что её присутствие в тягость дочери, мистрисс Эдмонстон решилась уйдти.

- Я тебя оставляю на полчаса, - сказала она, - ты отдохнешь, успокоишься и тогда вероятно дашь ясный, точный ответ на все мои вопросы. Я требую этого.- Мистрисс Эдмонстон удалилась к себе в спальню и, положив перед собою часы, начала в волнении считать минуты. Мысли, одна другой мучительнее, догадки, сомнения, перебегали у неё в уме, и бедная мать терзалась впродолжение условленного получаса, следя за часововой стрелкой. Ровно через 30 минут она быстро растворила дверь уборной и остановилась на пороге ея. Лора сидела неподвижно, в прежнем положении, в углу дивана. Услыхав шум, она подняла голову; на лице её не было заметно ни малейшего смущения; она грустным, умоляющим взглядом посмотрела на мистрисс Эдмомстон.

- Ну, Лора, что скажешь? спросила мать, но видя, что Лора ничего не отвечает, она поцеловала ее в голову и тихо прибавила:- Друг мой, не бойся, расскажи все откровенно. ,

- Разве я что нибудь сказала вам? испуганно произнесла Лора.

- Ничего особенного, - возразила мать:- ты только дала мне понять, что Филипп, повидимому, привязан к тебе. Надеюсь, ты не отречешься от своих слов. Прошу тебя об одном, скажи, в каких ты отношениях с ним?

- Мама, прошу вас, не заставляйте меня теперь говорить, - умоляла со слезами Лора.

- Душа моя, тебе легче будет, когда ты выскажешься, - заметила мать.- Если ты действовала тайно до сих пор, ты успокоишься, признавшись мне во всем. Тебе только сначала будет трудно, ты увидишь, как за то впоследствии тебя это облегчит.

- Мне не в чем признаваться, - сказала Лора. Между нами ничего особенного не происходило.

- Вы не помолвлены?

- Нет, мама.

- Чегож ты испугалась, когда ты заговорила о Филиппе?

- Он никогда не решился бы на помолвку со мной, - возразила Лора:- не просив на то разрешения у отца. Мы связаны только любовью.

- Чтож? вы тайно пореписываетесь с ним, что ли?

- Никогда. - Филипп ненавидит все тайное. Он ждал только получения чина, чтобы сделать предложение папа.

- Когда он тебе объяснился в любви?

- В первое лето, по приезде Гэя к нам в дом, - отвечала Лора.

- Как, три года тому назад? И ты скрывала все это от меня, впродолжение 3-х лет! Лора! Лора!

- К чему же бы мне послужило говорить об этом? тихо произнесла Лора. Слова эти сильно кольнули бедную мистрисс Эдмонстон.

- Как, по-твоему, не стоило говорить отцу и матери, что ты и Филипп полюбили друг друга? холодно спросила она.

- Конечно, мама. Я была убеждена, что вы без моих слов знаете, что это за человек.

- Хорош человек! учил тебя скрытничать! Отца это сильно огорчит.

- Koro? папа? Неужели вы ему все передадите? Боже мой! я изменила своему слову, я выдала его! воскликнула Лора и снова заплакала.

- Лора, - отрого заметила мать.- Мне кажется, что ты только о Филиппе и думаешь. Ты забываешь, что у тебя есть отец и мать; что ты виновата перед нами в скрытности и непослушании. Думала ли я, чтобы моя дочь могла быть такою! Лора, Лора! ты употребила во зло наше доверие!... - заключила она, тяжело вздохнув. Голос матери тронул молодую девушку до глубины души. Она обвилась руками вокруг её шеи и рыдая проговорила:- Я знаю, что вы меня скоро простите, но теперь простите его!

Мистрмсс Эдмонстон не могла равнодушно видеть страданий дочери.- Бедное дитя мое! Ты видно много вынесла, - сказала она, целуя ее со слезами на глазах.

- Неужели вы папа скажете? прошептала Лора.

- Посуди сама, - возразила мать: - могу ли я знать такую важную тайну и скрыть ее от отца?

Лора молча закрыла глаза. Мистрисс Эдмонстон уложмла ее на диван и опустила её голову на мягкие подушки. В эту минуту кто-то позвал ее вниз, но Лора схватила мать за платье и произнесла едва слышным голосом:

- Мама, если вы любите меня, простите его. Скажите, дороша, что вы его простили.

- Душа моя! мертвым все прощается! отвечала мистрисс Эдмонстон, но сказав это, она опомнилась, чувствуя, что слишком резко выразилась, и потому прибавила:

- Он так болен, хотела я сказать, что нам об этом толковать нечего. Мне только жаль тебя.

Она поправила подушки, еще раз поцеловала дочь и ушла.

Мистрисс Эдмонстон нуждалась постоянно в поверенных; дождавшись отъезда мужа, она немедленно отправилась к Чарльзу. Лицо её дотого было расстроено, что сын сейчас же спросил, нет ли дурных вестей из Италии.

- Нет, нет, я пришла поговорить с тобой о бедной Лоре, - возразила мать.

- А что? сказал Чарльз, и так выразительно подмигнул, что она невольно встревожилась.

- Неужели ты что-нибудь подозревал? - сказала она.

Шарлота, сидевшая у окна с книгой, юркнула в другую комнату, боясь быть высланной вон.

- Я подозревал давно. что у Лоры сердце задето, - продолжал Чарльз.- Но чтоже такое случилось?

- Вообрази.... но прежде вспомни, как он болен и потому не сердись, Чарли, - сказала мать.- Вообрази, что Лора и Филипп влюблены друг в друга с тех самых пор, как мы с тобой это подметили.

Она ожидала взрыва со стороны сына, но тот прехладнокровно произнес:- О-о! так это наконец открылось?

- Как? разве ты это давно знал? воскликнула мать.

- Я ровно ничего не знал. Меня-то уж они бы никогда не выбрали в поверенные, - отвечал Чарльз.

- Еще бы! продолжала мать, нервно засмеявшись, - но, право, Чарли, у меня в голове все так перепуталось, что я не знаю что подумать.

- Разве это для вас новенькое, что Лора раба Филиппа, что она автомат его, - возразил сын.- Он в её глазах такое совершенство, что наложенный им на Лору обет молчания, вероятно, казался ей каким-то геройским поступком.

- Она три года тому назад действовала как ребенок, - продолжала мистрисс Эдмонстон:- странно, право! а ведь ей уж был тогда 18-й год. Эмми 17-ти лет вышла уже замуж. Какая огромная разница между сестрами! Лора должна была хорошо понимать, что она делает.

- Да, конечно, - заметил Чарльз:- еслибы Филипп не убил её воли:- любопытно знать, каким это образом он разрешил ей теперь проговориться? Электрическим током, что ли?

- Она столько вынесла все это время, что мне страшно за нее, - сказала мистрисс Эдмонстон. - Ей предстоит много горя впереди; выздоровеет Филипп или нет, - это загадка.

- Он не умрет, - положительным тоном отвечал Чарльз.

- Каково то будет отцу перенести известие о Лоре, - затетила мать.

- Нам нужно примириться со случившимся с фактом, - сказал Чарльз. - Вообразим, что они были женаты все эти три года; ведь, по правде сказать, они только и жили, что друг для друга, отцу, следовательно, остается......

- Чарли, друг мой, что ты тут толкуешь? возразила мать:- ведь им невозможно жениться.

- Рано или поздно, они все-таки женятся, я поручусь, что мы тот, ни другая, от своего слова не отопрутся. А Гэй, в свою очередь, будет их адвокатом, и вы увидите, что он же, в награду за сплетни Филиппа, устроит его денежные дела.

- Милый Гэй, - заметила мать:- хорошо, что мы в нем, по крайней мере, не обманулись.

- Однако было время, вы словам-то Филиппа очень верили, maman, - возразил Чарльз.

- Какая разница между обеими сестрами, - продолжала задумчиво мистрисс Эдмонстон, как будто не слушая сына. Воспитывали мы их одинаково, а разница вышла большая.

- Ну, воспитание-то сестры получили не совсем одинаковое, - возразил Чарльз.- Лора ученица Филиппа, а Эмми - моя. Маленькая баронеса, как видно, лучше удалась.

- Эмми будет поражена этим известием, - заметила мать.- Будь она здесь, дело пошло бы лучше; Лора всегда больше доверяла ей, чем мне. Чарли! вот в чем моя ошибка, - заключила она, со слезами на глазах. - Я сделала страшное преступление, я лишила себя доверия дочери.

- Не говорите мне об этом, maman, - сказал Чарльз, и все лицо его дрогнуло от внутреннего волнения. - Мой эгоизм, мои капризы были причиною, что вы мало обращали внимания на сестер; я один виноват в том, что лишил их дружбы матери. Хорошо, что на Эмми покрайней мере это не отозвалось дурно; впрочем, на мое счастие, кажется, и Шарлотта не пострадает от этого.

Шарлотта едва удержалась, чтобы не выскочиг из другой комнаты и не разцеловать брата.

- В отношении же Лоры, - продолжал Чарльз с обычной своей резкостью, - вы немного погрешили. Вы были всегда слишком юны сердцем, а она слишком погружена в учение, чтобы сойдтись близко.

- Да, я была слабой, бесполезной матерью, - вздохнув отвечала мистрисс Эдмонстон.

Тут уж Шарлотта не выдержала. Она прибежала из соседней комшаты, кинулась к матери, обняла ее обеими руками и со слезами закричала: - Мама! Мама! Замолчите пожалуста! Вы всех умнее, всех добрее! я уверена, что и Гэй тоже думает.

В эгу мишуту Буян, заметив общее волнение, вспрыгнув с пола, стал на задния лапы, положил передни.ч на колени мистрисс Эдмонстон, и, виляя хвостом, наровился как бы лизнуть ее в лицо. Нельзя было удержаться от смеха при виде этой картины, и все, начиная с матери, громко расхохотались. Это дало другой оборот разговору.

Шарлотта начала извиняться, что она подслушала беседу матери с братом.

- Мама, простите меня, - говорила шалунья:- мне некуда было уйдти, притом я думала, что вы видели меня при входе сюда, и знаете что я близко.

- Мне от тебя нечего скрывать, дитя мое, - отвечала мать, с жаром целуя ее.- Ведь ты у меня теперь одна осталась.- Чувствуя, что она немного увлеклась, мистрисс Эдмонстон продолжала:- Шарлотта, ты уж не маленькая, ты должна была понять из слышанного тобой разговора, что Лора наделала, по милости своей скрытности. Эмми уехала, теперь остаешься ты одна, для нашего утешения: смотри же, оправдай мои надежды на тебя!...

Никогда девочка 14-ти лет не чувствовала себя такой гордой, как Шарлотта в эту минуту. В былые времена она не преминула бы начать вмешиваться в разговор и выражать свое мнение некстати, но теперь у неё был уже своего рода такт и она с улыбкой уселась на ковре, подле матери, скромно опустив глаза.

Мать и брат заговорили об Эмми и Гэе и пустились рассуждать о том, есть ли в Рекоаре камфора и хлористая известь, лучшие предохранительные средства от тифа.

Лора впродолжение целаго дня не сходила сверху и, далеко не подозревая, что Шарлотта посвящена в её тайну, позволяла ей ухаживать за собой, как за больной.

Вечером, мать и Чарльз, со всевозможными предосторожностями, передали мистеру Эдмонстон неприятное. известие.

Началось с того, что он, как этого и ожидали, раскричался до нельзя, клялся, что верить этому не хочет, а через минуту стал утверждать, что он это давно предвидел.

- Это все виновата мама, - говорил он, бегая по комнате:- она допустила Филиппа до интимных отношений с нашими барышнями; мудреное ли дело, если он влюбился? Меня бесит вот что, как он смел употребить во зло мое доверие. как смел клеветать на Гэя. Чего захотел!..... дай ему Лору в жены, как же! дожидайся! Я ему дам знать Лору!

Жена напомнила, что Филипп в настоящую минуту при смерти и что ему нужно многое простить.

- А! да ну ее эту горячку! закричал опять мистер Эдмонстон, весь красный от волнения.- Вздумал же Гэй записаться в сиделки, вот сантиментальнаи голова!

На Лору отец не очень сердился, он уверял, что все молодые девушки влюбляются в тех, кто за ними ухаживает, и искренно горевал, что она не спала всю ночь. Ему всегда нравились увлечения молодости и он охотно простил бы Лору, еслибы она в эту минуту была здесь, на лицо.

- Я бы уговорил ее отказаться от Филиппа, - заключил мистер Эдмонстон, несколько успокоившись:- мне стоило бы только представить ей все препятствия к этому браку, я убежден, что она согласилась бы со мной немедленно.

Чарльз и мать насилу упросили отца, чтобы он не напоминал Лоре о Филиппе, пока жизнь его в опасности.

Мистер Эдмонстон долго спорил, что Филипп умереть не может, что он железного сложения, но наконец все-таки уступил, внутренно довольный тем, что день объяснения с дочерью отсрочен на неопределенное время.

Когда Лора решилась выйдти из своего заключения, она, к удивлению своему, нашла, что вся семья обходится с ней чрезвычайно ласково и ни одним намеком не дает ей чувствовать, что она виновата. Письма от Эмми приносили все более и более утешительные известия о здоровье Филиппа, и Лора оживала с каждой почтой. Но вдруг, как-то раз перед самым обедом, принесли из Броадстона письмо, адресованное на имя мистрисс Эдмонстон. Адрес был сделан рукою лэди Морвиль. Быстро распечатав конверт, мистрисс Эдмонстон пробежала письмо и вскрикнула. Эмми писала следующее:

Рекоара, 8-го сентября.

"Дорогая мама! Не пугайтесь, если я вам скажу, что Гэй заразился горячкой. Он перемогался с прошедшего воскресенья, а вчера слег в постель. Есть надежда, что он не будет так опасно болен как Филипп. Большую часть дня он спит; ни на что не жалуется, и когда просыпается, то всегда в полной памяти. Арно очень нам полезен, равно как и Анна. Ночью Гэй спит спокойно и требует только, чтобы Арно был подле него, мне же он не позволяет сидеть по ночам. Филиппу лучше.

Любящая вас дочь.

"А. Ф. М".

Мертвое молчание водворилось в комнате. Мистер Эдмонстон не преминул объявить, что он давно предвидел, что этим должно кончиться. Жена его ничего не возразила: так сильно ее поразило горе. Положение Эмми казалось ей безвыходным. Послать к ней отца было бы бесполезно; мистер Эдмонстон совсем не умел обращаться с больными, самой туда отправиться и оставить Чарльза было немыслимо. К великому её удивлению, Чарльз сам начал уговаривать мать, чтобы она ехала к молодым.

- А разве ты можешь без меня обойтись? спросила мать.

- Почему ж нет? теперь мы должны думать только об Эмми. Чем скорее вы поедете к ней, тем лучше, - сказал Чарльз.

- В самом деле, Чарли! Доктор Майерн будет тебя навещать, а Лора станет ходить за тобою

- Не беспокойтесь обо мне, я устроюсь. Мне трудно было бы помириться с мыслью, что я вас отнимаю от сестры.

- Кому нибудь из нас следует ехать. Не будь этой несчастной истории с Филиппом, я бы отправила туда Лору, но теперь об этом и говорить нечего, - продолжала мать.

Положено было так, что еслибы письмо Эмми принесло еще худшее известие, то отец и мать отправились бы в Рекоару вместе. Лора страшно этого боялась. Ее пугала мысль о встрече отца с Филиппом, еще не совсем оправившимся. Она готова была упасть к ногам матери, умоляя ее быть снисходительной к больному. Мистрисс Эдмонстон, заметив её отчаяние, дала слово, что покуда Филипп совершенно не выздоровеет, она не допустит мужа , до объяснения с ним.

Через два дня получено было новое письмо от Эмми, и мистер Эдмонстон с женою выехали в Италию.

Лора думала, что ей будет трудно ходить за братом, но он, напротив, так был с ней ласков и деликатен, а Шарлотта так нежно заботилась об ней, что она скоро успокоилась.

Мэри Росс навещала их почти ежедневно. Однажды она нашла Чарльза одного, прогуливающагося с помощью костылей, по террасе, около дома. Сейчас можно было догадаться, что в доме случилось что-нибудь особенное, потому что его никогда не оставляли одного.

- Мэри! это вы, как я рад! - закричал он, увидев гостью.- Вас-то мне и нужно было.

- Каковы известия? спросила Мэри, отнимая у него один костыль и взяв его под руку.

- Отличные! Жар и забытье у Гэя прошли. - По всему видно, что горячка у него была легкая и maman приедет уже тогда, когда её услуги не будут ему нужны. Слава Богу, мы теперь о нем уж не так тревожимся.

- Ну, а Эмми что?

- Эмми пишет такое длинное, веселое письмо, что сейчас видно, что она хорошо себя чувствует. Я с вами не о них обоих, а об Лоре хочу поговорить. Вам верно известна вся её история. Капитан, как заметно из писем от наших, повидимому опомнился, признался во всем Гэю и просит теперь передать все дело, как оно было папа.

- Неужели? Это прекрасно!

- Я это узнал из письма Эмми. Она пишет к папа, что Филипп убит горем и что, отправив свое письмо к нему, он упал в обморок, в её глазах. Представьте себе нашу малютку, с 6-ти футовым великаном, без чувств, на руках.

- А я воображала, что Филипп уже совсем здоров, - сказала Мэри.

- Письмо к папа он писал собственноручно, - заметил Чарльз: - горько оно ему досталось, я полагаю. Впрочем, ему нелегко было объясняться и с Гэем, я заочно торжествовал, представляя себе картину их объяснения. Наш Гэй, конечно, взял его сторону и пишет также целое послание, желая доказать нам, что он здоров, но помоему его письмо - просто горячечный бред. Мои оба зятя олицетворенный контраст.

- Как, оба зятя? разве ваш отец согласился на брак Лоры с Филиппом? спросила Мэри.

- Если не согласился, то современем согласится и вернется домой, напевая:

Быть тестем, право, очень лестно

Красавца, трехбунчужного паши.

Отцу не выдержать, если Гэй и Эмми начнут к нему приставать с просьбами, а Филипп пустит в ход новый патентованный револьвер, и уверит отца, что он лишит себя жизни, в случае е.го отказа.

- Где Лора? с улыбкой спросила Мэри.

- Я прогнал ее гулять с Шарлоттой, а вас все ждал для совещания, потому что мама находит, будто я ничего не понимаю по части любви.

- А я разве опытна по этой часга?

- Вы женскую натуру лучше меня знаете. Научите, чем бы мне полечить Лору? я ее, бедняжку, видеть не могу, она измучилась ухаживая за мной. Шарлотте уж я сам даю уроки вместо нея, а Лору посылаю отдыхать к себе в комнату. Научите меня как с ней обращаться?

- Пусть она продолжает ходить за вами, - сказала Мэри.

- Это прекрасно! возразил Чарльз.- Сестры и то плясали по моей дудки до сих пор, пора наконец мне подумать и об них. Как вы полагаете, не показать ли ей письма от наших, чтобы ее немного успокоить? Ведь мы до сегодняшнего дня, слова с ней не сказали обо всем происшедшим.

- Конечно, - отвечала Мэри. - Покажите ей письма. Я думаю даже, что самый разговор ваш с нею очень ее утешит.

- В самом деле? А как же мне вывернуться? Скрыть своих чувств к Филиппу я не в состоянии, а оскорбить ее я бы не желал.

- Она, бедная, так давно не слыхала слова участия, что ваше внимание будет ей очень отрадно, - заметила Мэри.

- Хорошо, я постараюсь ее утешить. Боюсь только, что не выдержу. Я слышать не могу, когда Филиппа расхваливают Его сторону я беру тогда только, когда папа и Шарлотта очень ужь на него нападут. Впрочем, терять времени нечего, стану говорить, покуда есть возможность. Когда он явится в роли жениха, - поздно будет.

- Я уверена, что вы после болезни найдете такую огромную перемену в характере Филиппа, - сказала Мэри:- что у вас духу не достанет над ним трунить. Сознание в своей вине есть уже важное дело. Однако, я с вами заговорилась, а мне давно пора идти в церковь. Кстати о ней: бедная Лора! как она трудится, рисуя её перспективу для Гэя.

- Да, - заметил Чарльз. - Она спешила кончить кортину, узнав о болезни Гэя; ей все казалось, что он скоро вернется. Прощайте, Мэри! Пожелайте мне успеха в переговорах с сестрою. Дорого бы я дал, чтобы утешить ее!...

- Я не сомневаюсь в этом, - произнесла мысленно Мэри, уходя и оглядываясь на Чарльза, который снова зашагал по террасе. Сколько чувства, сколько деликатности под этими сухими, оригинальными манерами! Подумаешь, что человек только и живет что насмешкой, а как он умеет любить!

Вечером Шарлотта улеглась спать очень рано. Чарльз, оставшись наедине с Лорой, - спросил ее вдруг, не хочет ли она взглянуть на последнее письмо от Эмми.

- Пожалуй, - отвечала робко Лора и принялась читать письмо, между тем как брат отвернулся, чтобы не следить за выражением её лица. В конверте лежало письмо Филиппа.

- По этому письму видно, что он много выстрадал, - ласково произнес Чарльз, когда сестра кончила читать. Эти слова, сказанные братом, были первые слова участия, которые Лора услыхала во все время своего испытания. Она тихо заплакала.

- Еслибы ты знал, что он вынес! сказала она Чарльзу.- Посмотри, ведь он только обо мне и горюет): боится, что вы все рассердитесь на меня; его только это и мучит. Ах! если бы это письмо пришло до отъезда папа.

- Гэй и Эмми скажут папа, что Филипп писал к нему, - заметил Чарльз.

- Милые они мои! Филипп с чувством говорит о их внимании во время его болезни. Я гораздо спокойнее с тех пор как Гэй и он в хороших отношениях.

- Ты можешь положиться на Гэя: он все устроит как следует, - серьезно сказал Чарльз.

- Филипп и я обязаны Гэю и Эмми многим, - продолжала Лора.- Как я рада, что сестра была при Филиппе, когда ему сделалось дурно. Эмми прислала мне также очень ласковое письмо. На, прочитай; как это похоже на нее!

Чарльз прочитал следующее:

"Дорогая моя! До сих пор я не имела еще права выразить тебе как мы с мужем были огорчены, узнав все то, что до тебя касается. Я раскаяваюсь, что писала иногда слишком подробно о страданиях Филиппа, а Гэй искренно просит прощения, если он когда нибудь огорчил тебя резкими выражениями на ечет его. Я понимаю, каково тебе было переносить все это, душа моя, но теперь, когда все открылось, и уверена, что тебе будет легче. Не остерегайся Чарли, прошу тебя; если он заметит, что ты в горе, он побережет тебя. Сейчас видела Филиппа и нашла, что ему гораздо лучше, он очень поправился и окреп. Он тревожится за тебя, но я его успокоила, сказав, что ты очень довольна, что все, наконец, открылось.

Любящая тебя сестра

А. Ф. М."

- Лора, - сказал Чарльз, окончив письмо: - Эмми дала тебе добрый совет насчет меня. Я готов быть для тебя полезным везде, где только могу, - то есть я готов доказать тебе свою любовь.

- Знаю, знаю, - прервала Лора, заглушая свои рыдания.- Ты всегда был ко мне добр - но....

- Эге! подумал Чарльз:- ей видно мало, что я ее люблю. Нужно же потешить бедную. Слушай, сестра, - продолжал он громко.- Ты не думай, чтобы я одобрял поступок Филиппа. Он действовал как влюбленный, совершенно необдуманно, но его великодушная исповедь примирила меня с ним. Будучи больным, слабым до такой степени, что каждое волнение могло убить его, он все-таки решился признаться отцу во всем:- это большое геройство.

Чарльз говорил все это так ласково, просто, что Лора была тронута до глубины сердца.

- Ты еще более оценишь Фижнпа, - отвечала она:- когда прочтешь записку, которую он вложил ко мне в письмо, с тем, чтобы я передала ее папа, высказав прежде откровенно все дело. Ах! как он бережет меня!

Лора подала брату клочек бумажки с надписью: "Ч. Эдмонстон, Сквайр". Адрес едва можно было разобрать; самая записка была написана слабым, дрожащим почерком. Чарльз заметил это и узнал от сестры, что Филипп начал было письмо к ней прежним своим смелым почерком, но к концу, вероятно от усталости и волнения, едва имел силу держать перо. Поэтому записка к её отцу состояла из отрывистых, коротких фраз, далеко не напоминавших слог Филиппа.

"Милый дядя! писал он. Я поступил дурно. Чувствую это. Не осуждайте Лоры: я один виновагь. Прошу прощения у вас, у тетушки и предоставляю вам судить меня. После напишу побольше. Будьте к ней ласковы.

Преданный вам

Фил. М."

- Как мне его жаль! заметил Чарльз тронутым голосом.

С этой минуты Лора примирилась окончательно с братом и не чувствовала уже себя одипокой. Просилев с Чарльзом до глубокой ночи, она передала ему историю своей любви. Ей стало легче, когда она открыла ему всю душу; он по-старому очень ласкал сестру, успокоивал ее; но, не смотря на это, позволял себе читать ей наставления и делать довольно колкие замечания на счет влюбленных.

ГЛАВА II.

В Рекоаре, между тем, дело не подвигалось вперед. Спустя неделю после того как Гэй слег, пульс его сделался спокойнее, горячка прекратилась и можно было надеяться, что больной скоро станет поправлятьсв. Оставалось одно сильное истощение сил, против которого тщетно употребляли всевозможные средства. А между тем эта неестественная слабость и беспрестанные обмороки наводили на самого Гэя какой-то нспонятный ужас.

- Я согласился бы лучше, чтобы у меня болело что нибудь, - говорил он однажды жене.- Хоть бы мне позволили поскорее подышать Рэдклифским воздухом! стонал он, задыхаясь от полуденного жара.

Эмми каждое утро освежала комнату, растворяя настежь все окна, но к 3-м часам солнце начинало печь прямо в спальню больного, и духота делалась дотого невыносимою, что Гэй падал без чувств и лежал как мертвый, по целым часам. Однажды вечером, по захождении солнца, подул свежий ветер, воздух очистился, Эмми отворила окна и больной сладко заснул. Часов около девяти он проснулся совершенно окрепшим и мог даже просидеть с женой около часа. Эту ночь он провел лучше, чем когда нибудь. Несколько дней спустя пришла почта; Мэркгам писал из Рэдклифа, что дом готов для принятия молодых. Эмми положила в сторону его письмо с каким-то странным чувством грусти и поспешила распечатать другой конверт, со штемпелем из Броадстона.

- Гэй! воскликнула она радоетно, пробежав первую страницу.- Мама и папа выехали в прошедший четверг и будут здесь на днях!

- Очень рад! отвечал с улыбкой больной. Но как же Чарли обойдется без маменьки?

- Ничего, ему теперь лучше. А вот ты посмотри, как она за тобой станет ходить, что это за сиделка. Это не то что я!

- Лучше тебя никто за мной не сумеет ходить, Эмми, но я рад приезду мама. При ней тебе будет легче. Славу Богу, все устроивается! тихо произнес больной, думая, что жена его не слышит этих слов.

Гэй потребовал письмо Мэркгама. Старик ничего не слыхал о болезни Филиппа и весело описывал все свои распоряжения но хозяйству, уведомляя, что дом в Рэдклифе готов и что сэр Морвилю с супругой не годится так долго заживаться заграницей.

- Бедный Мэркгам! вздохнув проговорил Гэй. Эмми поняла странное значение этого вздоха. С некоторых пор она начала догадываться, что положение мужа опасно и что он сам предчувствует, что ему не встать.

- Жаль мне старика! продолжал Гэй:- я велел Арно написать к нему. Отошли это письмо в Рэдклиф, Эмми, а другое отдай бедному моему дяде.

- Хорошо, все исполню, - кротко отвечала Эмми.

- Я приказал Мэркгаму выслать тебе мой портфель. Разбери его сама без свидетелей. Важного в нем ничего нет, это воспоминания моей оксфордской жизни.

Эмми молча, с трепетом, вслушивалась в каждое слово больнаго. Она боялась проронить малейшее его желание.

- Как бы мне хотелось хоть один раз взглянуть на Рэдклифский залив, - грустно продолжал Гэй. Помнишь, как мы стояли вдвоем на скале; ветер играл твоими волосами, волны шумели у наших ног, солнце светило...- Он задумался.- Да, ты опять увидишь море, - прибавил он помолчав, - а я уж непопаду в Рэдклиф. Мне нечего мечтать о земном...

В продолжение всего вечера, Гэй только и делал, что толковал с женою о посмертных своих распоряжениях. Он вспомнил всех своих друзей в Рэдклифе и Гольуэле, а маленькую Марианну Диксон он поручил особенному вниманию Эмми. Он вспомнил всех своих домашних; каждому послал по привету, начиная со старой няни, которую он очень любил. В половине 12-го он отослал жену спать и та кротко повиновалась, в полной уверенности, что и больной отдохнет также. Рано утром, на заре, Эмми осторожно вошла в комнату мужа. Он поздоровался с ней улыбаясь. В эти последние дни лицо его приняло какое-то особенно светлое выражение, и Эмми невольно залюбовалась на красивую голову его, тихо покоившуюся на подушке.

- Как ты провел эту ночь? спросила она, нежно целуя мужа.

- Мое желание исполнилось, - отвечал слабым голосом Гэй.- Я видел Рэдклиф; на яву или во сне, не знаю, но я слышал звук морских волн, я видел наши скалы, морских птиц, деревья, Шэгстон, голубое небо, я видел все это, и мне казалось, что яркое солнце освещает картину!...

- Вот и прекрасно, - сказала Эмми, у которой сердце сжалось, слушая его.

- Стою ли я такой милости Божией? Даже это желание исполнилось; а тут мама приедет, мне остается одно - пригласить священника. Тогда я умру совершенно спокойно.

Эмми подала ему лекарство, и сама попробовала его пульс. Хотя Гэй и уверял ее, что лихорадка у него прошла, но блестящие глаза больного, страшная слабость и возвышенный, но редкий пульс говорили другое. Ужас охватил молодую женщину, она предчувствовала, что смерть недалеко, но, вооружившись мужеством, ничем не выдала тайного своего мучения. Когда настал час завтрака для Филиппа, Гэй спросил у жены, не зайдет ли он к нему сегодня.- Мне нужно-бы переговорить с ним, - заключил он.

- Филипп, кажется, в силах сегодня добраться до тебя, - отвечала Эмми.

- Попроси же его посетить меня. Я его долго не задержу.

Филипп несколько дней до этого так окреп, что мог вмходить завтракать с Эмми в соседнюю комнату подле своей спальни; но жаркая погода, волнение, вследствие отправки писем в Гольуэль, а главное - отчаяние, овладевшее им при известии, что Гэю хуже, дотого истомили его, что он снова слег. Прежняя нелюбовь к двоюродному брату превратилась у него в обожание, и он день и ночь мучился раскаянием, что ошибся в Гэе.

Услыхав, что он желает его видеть, Филипп вдруг оживился, собрался было уже идти по лестнице один, и просил Эмми позволить ему дежурить около постели больного, по очереди. Видя, что он не догадывается даже о причине такого внезапного приглашения, Эмми решилась заранее приготовить его.

- Гэй желает вас видеть по делу, - сказала она робко.- Ему хочется распорядиться. Если он заговорит о своей смерти, прошу вас, Филипп, не противоречьте ему.

- Разве Гэй опасен? с испугом вскричал он.- Неужели ему хуже? Ведь вы сказали, что жар у него прошел.

- Ему гораздо лучше, - возразила Эмми:- но ему хочется привести все дела в порядок. Пожалуйста, выдержите характер, Филипп! умоляла она.

- Когда мне идти к нему? спросил Филипп.

- Через час, если хотите, а не то теперь, если вы готовы. Устанете, так вы можете посидеть у Гэя в гостиной, рядом с спальней, - сказалаЭмми, и повела его наверх. Трудно было Филиппу взбираться по лестнице, колена его дрожали, дух занимало и, войдя в гостиную, он почти упал на диван. Дав ему время оправиться, Эмми повела его к Гэю. С первого взгляда, Филиппу показалось, что больной мало переменился. Яркий румянец играл на его загорелых щеках, глаза блестели, голос был тверд, и Гэй даже шуткой приветствовал своего гостя. Он подал ему исхудалую, горячую руку, и Филипп, при помощи Эмми, опустился в кресло, подле самой кровати. Эмми переглянулась с ним значительно и незаметно скрылась из комнаты, оставив дверь полуотворенной, чтобы иметь возможность явиться на помощь, при первом требовании.

Гэй начал первый.

- Мне нужно переговорить с вами о многом, - сказал он Филиппу: - после меня вы останетесь наследником Рэдклифа.

Филипп вздрогнул от ужаса, но, вспомнив, что Эмми недалеко, он удержался от возражения.

- Учить вас нечему. Из вас выйдет право лучший хозяин, чем я, - продолжал Гэй.- Но я бы желал вас попросить о двух вещах.

- О чем хотите я все исполню, - торопливо прервал его Филипп.

- Не бросьте старика Мэркгама. Он старого покроя человек, но душой предан нашему дому и семье. Моя смерть будет для него ударом; если вы лишите его занятия - он пропадет. Дайте мне слово поберечь его. обещайте мне не обращать внимания на его выходки и быт снисходительным к его воркотне и капризам.

- Хорошо, хорошо! - все будет исполнено, только....

- Благодарю, - перебил его Гэй.- Затем, остается Кулеб-Приор. Содержание Уэльвуда я принял на свой счет. Согласны ли его принять? У нас там школа строится, при ней будет нужен сад, вы уж его сами разобьете. Помните, Филипп, вы приказали отметить некоторые деревья в парке, на сруб, прошу вас, отмените ваше приказание. Там бедные поселяне пасут свой скот, не портите им пастбища. Все прочее, устройте по своему желанию. Имение не пропадет в руках такого искусного хозяина как вы, если только.... Последния слова подали надежду Филиппу, что и Гэй еще не совсем отчаялся в своем выздоровлении. Тот, напротив, снова заговорил о положении Эмми посли его смерти.

- У неё в Рэдклифе есть несколько семейств на пенсии, и они все освобождены от арендной платы. Не изменяйте этого. Старого доезжаго Броуна не гоните со двора; он бесполезен, это правда, но он умрет, если вы его удалите из имения. Бэна Робинзона поддержите нравственно; напоминайте ему почаще, чтобы он молился как в то утро, когда мы вместе спасали корабль.

Эмми в эту минуту вошла с лекарством для Гэя. Его силы начали было ему изменять. Филипп сидел молча как убитый; только что Эмми вышла, Гэй продолжал :

- Дяде Диксону я писал через Арно. Надеюсь, что он перестанет кутить. Деньги в руки я ему не дам, а попрошу вас только наблюдать за ним и не отказывать Эмми, если та найдет нужным давать ему временные пособия. При случае, приголубьте его, он ценит внимание. Обещаете вы все это исполнить?

- Обещаюсь! отвечал дрожащим голосом Филипп.

- Спасибо вам! Я знаю, что вы все сделаете как следует, но только действуйте остроумно, не оскорбите самолюбия старика. - А вот, последняя моя просьба к вам, - заключил Гэй с улыбкой.- Вы законник известный, решите следующий вопрос. Мое завещание написано рукой Арно. В нем я выразил желание, чтобы после моей смерти мисс Уэльвуд старшей была выдана сумма, нужная ей для учреждения одного братства. Скажите, имею я право предоставить эту сумму лично ей, или я должен назначить для этого опекуна?

Услыхав эти слова, Филипп вздрогнул, ему вдруг пришла на память история с таинственной тысячью ф. стерлингов.

- Гэй, скажите мне, вы верно завещали ей 1 т. ф.? воскликнул он, схватив больного за руку.

- Да, до этих пор я не имел права распорядиться самовольно - начал было Гэй, но Филипп не дал ему договорить:- он упал на колени перед его кроватью, скрыл лицо в складках одеяла и рыдая произнес: "Теперь я все понял! Простите ли вы меня?" Гэй ласково дотронулся до его головы.- Это было так давно, - сказал он! я еще более виноват перед вами, но надеюсь, что раскаянием выкупил свой грех перед Богом.

Послышался стук в двери, Филипп быстро вскочил на ноги. Эмми вышла, чтобы узнать кого нужно. Ей доложили, что внизу, в гостиной сидит доктор с двумя джентльмэнами, и на поданной карточке она прочитала: Мистер Моррис, священник англиканской церкви.

- Ну вот! сказал Гэй.- Все исполнилось так, как я хотел. Теперь я спокоен. Не уходите, Филипп, прибавил он, видя, что тот встает. Пока я буду говорить с мистером Моррисом, вы можете посидеть в соседней комнате. Вы мне потом нужны будете. Ведь мы теперь совершенно примирились, не правда ли?

Мистер Моррис, вследствие писем лэди Морвиль к английскому консулу, был первый, который откликнулся на призыв к постели умирающаго. Это был почти юноша по годам, человек с чрезвычайно слабым здоровьем, путешествующий под надзором старшего брата, который постоянно тревожился, чтобы он себя не расстроил еще более. Мистер Моррис младший, робкий от природы, прямо объявил Эмми, что ему в первый раз в жизни придется напутствовать умирающего и что он весьма боится, что не вполне удовлетворит больного своими наставлениями.

Не смотря на это, Гэй видимо остался доволен его посещением, и по окончании первых молитв лицо больного приняло еще более ясное, спокойное выражение.

- Отрадно видеть такое смирение, - шепнул вполголоса мистер Моррис Эмми, когда первая часть службы кончилась.- Какое у него искреннее раскаяние, при такой чистоте сердца!

Для отходной молитвы созвали всех присутствующих в доме. Эмми сама пошла за Филиппом. Она нашла его сидящим в следующей комнате, на диване. Скрестив обе руки и положив их на стол, Филипп скрыл в них лицо свое и, лежа таким образом, плакал на-взрыд.

- Филипп, пойдемте, пора! сказала Эмми.

- Не пойду, я недостоин, - отвечал он, не поднимая головы.

- Ведь вы помирились с ним, зачем же его опять огорчать, - кротко возразила Эмми. Сердце сокрушенно и смиренно Бог не уничижит.

- Хорошо, я пойду, - хриплым голосом произнес Филипп и, тяжело поднявшись, пошел за Эмми. Все стали на колена и вполголоса вторили священнику. Наконец, все смолкло. Эмми поднялась первая с колен, чтобы спрыснуть Гэя уксусом. Ему сделалось дурно от утомления. За Эмми встали и прочие. Открыв глаза, Гэй посмотрел на Филиппа и протянул ему руку. В его взгляде светилась такая нежность, что Филипп нагнулся и поцеловал его в лоб.

- Прощайте! прошептал Гэй.- Благодарю вас. Да благословит вас Бог и мою сестру.

Филипп рыдая вышел из комнаты, Гэй посмотрел ему вслед и, обратившись к Эмми, сказал:- Ему труднее будет перенести мою смерть чем тебе. Береги его! - с этими словами смертная бледность покрыла лицо больного и с ним сделался опять обморок. Из комнаты выслали всех вон, и Анна побежала за доктором. Пульс оказался очень слабым, силы Гэя видимо падали, доктор прописал возбуждающия средства и уехал, обещав навестить больного на рассвете. Гэй заснул, а Эмми провела весь вечер утешая и успокоивая Филиппа. Уложив его спать, она перебралась на верх и в первый раз позволила себе остаться сидеть на всю ночь, подле мужа, Гэй проспал несколько часов очень спокойно; только что он проснулся, Эмми подала ему ложку вина.- Никого здесь нет? спросил Гэй с улыбкой.

- Никого, кроме меня, - отвечала она.

- Милая ты моя! произнес он нежным голосом:- как мы с тобой были счастливы!

- Правда твоя, Гэй! сказала бедная женщина, едва сдерживая рыдания.

- Мы с тобой скоро увидимся!

- Очень может быть; кто знает - я могу умереть как твоя мать, - тихо продолжала она.

- Нет, Эмми, не желай этого. Зачем лишать ребенка матери.

- Молись за нас! проговорила Эмми со слезами.

- Буду, буду молиться! Я надеюсь на Бога и на мама. Вот ты опять к Чарли вернешься, не надолго я тебя увез, - прибавил он с улыбкой. Рано или поздно, мы с тобой все-таки соединимся. Ты не тоскуй, моя Эмми, все делается к лучшему.

Он помолчал немного и отрывисто продолжал:

- Поцелуй Чарли, Лору, Шарлотту - всех, всех. Они меня любили как родного брата. Буяна я завещеваю Шарлотте, на Делорене пусть папа ездит. Благодари отца за меня, Эмми. Скажи мама, что я умираю с чувством глубокой благодарности за её любовь и внимание ко мне. Знаешь ли что? я даже тебя полюбил потому, что ты на нее похожа. Ах! я так был счастлив, что выразить не могу!..

Когда Гэй немного успокоился, жена стала читать ему псалмы Давида вслух. Таким образом прошла вся ночь. Эмми время от времени поила больного, с ложки, вином, и он хотя с трудом глотал его, но каждый раз благодарил жену. Наконец он отказался, говоря:- Не нужно больше. Я не могу глотать! - стало светать. Больной заснул, но дыханье у него сделалось отрывисто, смертный пот выступил на лбу. Эмми обтирала его платком.

Утренняя заря позолотила снеговые вершины гор, в церквах зазвонили к заутрени. Эмми держала мужа за руку. Пульса уже не было слышно, рука похолодела. Гэй открыл глаза, на лице его выразились не то испуг, не то страдание.- Эмми! произнес он слабо.

- Я здесь, душа моя! отвечала она: - что тебе угодно?

- Я ничего не вижу! - В эту минуту, солнце показалось из-за гор и обдало своим светом комнату и постель умирающаго.- Слава в вышних - и на земли мир - благоволение!... прошептал Гэй и начал метаться. - Читай молитву Господню! произнес он, с трудом выговаривая слова, и едва Эмми успела сказать "Аминь", как уже душа его отлетела к престолу Божию. Эмми закрыла мужу глаза, поцеловала его и, опустившись на колени подле его кровати, начала молиться.

Утром ее пробудил голос Анны, которая, обливаясь слезами, испуганно твердила:- Милэди, встаньте! Мисс Амабель! вам нужно уйдти!...

Эмми взглянула на нее так спокойно и кротко, что Анна во всю жизнь свою не могла забыть этоию взгляда. Явился Арно, и Эмми пристально, посмотрев на прекрасное лицо умершего Гэя, молча последовала за Анной и заперлась у себя в комнате.

ГЛАВА III.

Не достигнув еще совершеннолетия, прожив замужем всего четыре месяца, бедная Эмми очутилась вдовою. Ей в первые минуты трудно даже было сообразить, что с ней случилось. Она помнила одно, что Гэй теперь счастлив и спокоен, а o своем личном горе она как будто забыла.

Анна со страхом следила за лэди Морвиль. Ей казалось, что это временное равнодушие должно разразиться чем нибудь ужасным. В комнате царствовала мертвая тишина. Вдруг, издали раздались какие-то глухие крики, стоны, рыдания, и Эмми вскочила с кресла.

- Это Филипп! сказала она:- я пойду к нему. Схватив молитвенник в красном переплете, который она машинально взяла на постели у покойного мужа, Эмми пошла вниз.

Всю эту ночь Филипп не мог заснуть ни на минуту. Разговор с Гэем разбил его совершенно. Он плакал как ребенок, чувствуя, что Гэй, которого он невольно оклеветал, сделался жертвою своего самоотвержения к нему. Не смотря на это, Филиппу как-то не верилось, чтобы положение Гэя было безнадежно, он утешал себя мыслью, что кризис совершится так же благополучно, какъу него, и что Гэй встанет. Доктор, видя его скорбь, поддерживал в нем эту надежду. К утру он забылся, не надолго впрочем, и когда Арно явился его одевать, то Филипп начал его торопить, боясь, чтобы его не позвали к Гэю. На верху все было тихо, Филипп приписывал эту тишину тому, что больной вероятно заснул. Анна и Арно думали тоже самое, но когда прошло уже несколько часов и тишина не нарушалась никаким звуком, на них напал ужас и они решились постучаться в двери спальни и войдти туда. Филипп не знал что делать от волнения, он выглянул в корридор и вдруг услыхал от проходящих страшное слово: е morto!

- Он умер, Эмми овдовела, моя казнь свершилась! застонал он и, судорожно рыдая, упал на кровать. Эмми нашла его в этом положении и, ласково нагнувшись над ним, сказала:

- Филипп, перестаньте! довольно! Не плачьте так сильно! Видя, что он не слушается и только махает рукой, чтобы она его оставила в покое, Эмми начала уговаривать его уже построже и довела наконец до того, что Филипп приподнял голову с подушки и сел, продолжая однако плакать.

- Посмотрите, узнаете ли вы эту книгу? сказала Эмми, указывая ему на красный молитвенник, который она держала в руках.- Гэй всегда по нем молится (она не могла еще привыкнуть говорить о нем в прошедшем времени).

- Это книга моего отца, - воскликнул Филипп.- Отец! отец! Если бы ты жил, не то бы было!...

- Полноте, друг мой, - кротко перебила его Эмми.- Все теперь кончено, все должно быть забыто! и она вкратце передала ему описание последних минут Гэя.- Он скончался как праведник, - сказала она, - и я надеюсь, что Господь примет его душу в святые Свои обители.

Они долго разговаривали вполголоса и на Филиппа отрадно подействовала эта задушевная беседа.

Спустя несколько времени, на пороге комнаты появился Арно; он в смущении не решался заговорить первый. Эмми догадалась в чем дело и, подойдя к нему, шепотом спросила:

- Когда назначена церемония?

- Завтра, милэди, - отвечал Арно, не поднимая глаз.- Духсовенство разрешило положить тело на общем кладбище. Брат мистера Морриса здесь, он желает узнать, как вам угодно будет...

- Сейчас я сама переговорю с ним, - отвечала Эмми, не желая вмешивать прислугу в это дело.

- Пустите меня, - прервал ее Филипп: - я вместо вас переговорю обо всем.

- Благодарю вас, но погодите, вы ведь не знаете о чем говорить, - остановила его Эмми.

- Виноват, я не сообразил! сказал Филипп, схватив себя за голову.

- Покойник желал быть здесь похоронен.... начала Эмми. Филипп не дал ей кончить и зарыдал.

Она попросила мистера Морриса подождать и начала ухаживать за бедным капитаном, который совсем изнемогал от слез.

Решено было совершить погребение на заре следующего утра, чтобы не нарушать празднования собора Св. Михаила, дня столь чтимого в Италии. Все хлопоты по этой части были возложены на Арно и на мистера Морриса. Отпустив последнего, Эмми удалилась в комнату, где лежало тело её дорогаго мужа. Вид спокойного, красивого лица Гэя, казалось, придавал ей новые силы. Она посвятила весь этот день Филиппу, вспоминая завещание мужа - беречь его. В сумерки Филипп крепко заснул. На Эмми напала невыразимая тоска. Она в первый раз почувствовала всю силу своей потери.

Вдруг, громкий стук колес раздался на улице; к дому подъехала карета.- Это наши! подумала Эмми и тотчас же послала Анну вниз, с приказанием попросить мистрисс Эдмонстон пожаловать прямо к ней. - Скажите мама, что я слава Богу хорошо себя чувствую, - сказала она горничной:- пусть она не тревожится.

Отец и мать вошли вместе. Перед ними стояла та же Эмми, которую они не видали почти четыре месяца.

- Тише, не разбудите Филиппа! проговорила она, протягивая им обе руки.

Мистер Эдмонстон хотел было вспылить, но не выдержал, расплакался, обнял дочь и потом отвернулся, закрыв лицо платком, и начал бегать по комнате. Жена его испуганно вглядывалась в Эмми, ожидая, что та заплачет при виде их, но, к удивлению ея, молодая женщина с невозмутимым спокойствием начала упрашивать отца ходить потише и вполголоса говорила: - Папа! папа! не стучите пожалуйста, Филипп нехорошо себя чувствует сегодня.

- Да ну его, этого Филиппа! быстро возразил мистер Эдмонстон.- Скажи, как ты-то себя чувствуешь, душечка моя?

- Я слава Богу, здорова, благодарю вас, - отвечала Эмми. Не смотря на эти уверения, мать её сильно тревожилась, вполне сознавая, что горе дочери слишком велико, чтобы можно было обнаруживать его слезами. Она убедила Эмми лечь с ней в одной комнате, но до этого явился еще Арно за приказаниями, и Эмми, стоя с ним в корридоре, поручила ему, как можно осторожнее разбудить капитана Морвиля, и объявить, что мистер Эдмонстон с супругою приехали, но что они советуют ему покойно ложиться спать, а свидание отложить до следующего дня. - Постарайтесь, Арно, - прибавила Эмми:- чтобы он не слыхал, когда завтра понесут тело. Хорошо бы было, если бы он спал тогда.

Мистрисс Эдмонстон с нетерпением ожидала конца этих переговоров и отправилась с Эмми на верх. Оне вдвоем вошли в маленькую комнату, где на низенькой кровати, лежало тело умершего Гэя.

- Посмотрите, какой красавец, - заметила Эмми, грустно улыбнувшись.

- Тебе не следует сюда часто входить, - сказала мать.

- Да я только молиться сюда прихожу, - робко возразила Эмми.

- Душа моя, тебе всякое волнение вредно. Последствия могут быть очень дурные. Зачем же рисковать собою, милое дитя мое.

- Вам-то, мама, не следовало бы сюда ходить, ведь горячка прилипчива, я и забыла. Пойдемте отсюда. Она взяла часы мужа со стола и отправилась с матерью в спальню. Там она завела часы, попросила мать раздеть ее; послушная как дитя, она легла в постель. Об Гэе она мало говорила, но лежала долго не смыкая глаз и наконец упросила мать улечься, говоря, что ей тяжело видеть ее подле себя, в такую позднюю пору.

На рассвете следующего утра мистрисс Эдмонстон проснулась и не могла опомниться от ужаса. Перед нею стояла Эмми, в полном венчальном своем наряде.

- Не пугайтесь, мама, - сказала она кротким голосом:- у меня все цветные платья: другаго, кроме этого, у меня нет.

- Душа моя! тебе бы совсем не следовало ходить, - заметила мать.

- Кладбище тут недалеко. Мы часто ходили с ним туда гулять. Если бы я чувствовала, что это для меня вредно, я бы не пошла. Но мне так хочется! Ведь сегодня Михайлин день, помните, как мы о нем мечтали. Говоря это, Эмми не пролила ни слезинки.

Пришли носильщики. Мистер Эдмонстон предложил своль руку дочери. Та отклонила ее, сказав, что ей удобнее идти одной.

Странную картину представляли английские похороны среди итальянской природы. Белая простыня, накинутая на гроб вместо покрова; белый наряд вдовы, все это придавало церемонии вид детского погребения. Снеговые вершины гор, едва окрашенные багряной зарей, и легкие облака белаго пара, подымавшиеся клубом из расселин скал, - составляли рамку грустной, но вместе прелестной картины. Впереди всех, почти рядом с гробом, шла Эмми, опустив длинный белый вуаль на лицо. За нею следовали родители, горько плакавшие о живой больше, чем об умершем. Шествие заключали Анна и Арно, оба убитые горем. Гроб ноставили в углу кладбища, там, где отведено было место для иноверцев. После непродолжительной, но полной выражения молитвы, тело предали земле. В продолжение всей церемонии, Эмми, по совету матери, сидела на пне, находившемся подле самой могилы; скрестив набожно руки, она жадно вглядывалась в последний раз в милые черты, и когда наконец гроб опустили и начали засыпать могилу, она встала. Вдруг из-за деревьев показалась длинная, бледная фигура. Шатаясь от слабости, задыхаясь от волнения, Филипп спешил к месту похорон и видимо боялся опоздать.

Эмми тихо подошла к нему, взяла его за руку и взглянув прямо ему в лицо, ласково проговорила:

- Все кончено, пойдемте лучше домой!

Точно ребенок, повинующийся няне, больной не ответил ни слова и, опираясь на руку Эмми, медленно повернул назад.

Эдмонстоны не верили своим глазам. Слабая, кроткая Эмми подчинила своей воле гордого Филиппа! Как только вся семья собралась дома, молодая женщина откинула вуаль с лица и, уложив Филиппа на диван, строго заметила ему. "Ложитесь и не вставайте сегодня. Мама почитает вам вслух". Мать хотела что-то возразить, но она повторила то же самое, прибавив: "А меня оставьте ненадолго одну". Отца она увела в соседнюю комнату, куда минут через пять принесла целую кипу бумаг.

- Вот завещание его.- сказала она.- Прочитайте и скажите, что я должна делать по нем. Вот письмо к Мэркгаму, а другое письмо к мистеру Диксону, будьте так добры, папа, отправьте их по адресу и припишите что нибудь, каждому от себя. Приготовив отцу все нужное для письма, Эмма вырвалась на свободу и заперлась у себя в комнате. На долго мистрисс Эдмонстон выпала тяжкая обязанность. Филиппу, по возвращении домой, сделалось дурно и он пролежал очень долго без чувств. После этого у него разболелась голова и тетка принуждена была скоро удалиться, чтобы оставить его в покое. Но пока он был в обмороке, мистрисс Эдмонстон пришлось ухаживать за ним одной; сердце тянуло ее к дочери; на Филиппа ни она, ни муж её не могли смотреть равнодушно, тем более что его письмо с объяснением не застало уже их в Гольуэле, и они оба не знали что Гэй умер, примирившись с ним совершенно. Но движимая чувством долга, мистрисс Эдмонстон подала ему нужную помощь, и когда он, жалуясь на страшную головную боль, пожелал остаться один, она поспешила уйдти к Эмми. Та, в свою очередь, боялась даже много говорить с матерью, чтобы не увеличить её горя. Весь этот день прошел в страшном напряжении сил со всех сторон Эмми пролежала, почти не двигаясь, с библией в руках, вплоть до вечера. Мистер Эдмонстон что-то все суетился и, скрыпя сапогами, часто ходил по корридору взад и вперед, видимо озабоченный какими-то соображениями. Филипп чувствовал себя так дурно, что не вставал совсем с постели. Мистрисс Эдмонстон переходила от одного к другому и искренно страдала, сознавая, что она нигде существенной пользы не приносит. Филипп видимо тяготился её услугами, и она сама избегала вступать с ним в разговор.

Ночь привела все в порядок. Больной спал крепко и проснулся гораздо свежее, чем накануне. Первый вопрос его был о здоровье Эмми. Мистрисс Эдмонстон начала осторожно подготовлять племянника к свиданию с её мужем.- Он придет к тебе по делу, - прибавила она. Слова эти напомнили Филиппу, что он наследник Рэдклифа, что все препятствия к его браку с Лорой отстранены, и что все эти удачи куплены смертью Гэя. Не легко ему было затушить свое внутреннее страдание и голос совести, упрекавший его во многом. Собравшись с духом, он однако встал, оделся и, сев на диван, начал ждать дядю. Мистер Эдмонстон сильно был взволнован; о Лоре он уже не собирался говорить, но его страшило объяснение с Филиппом, из-под нравственного влияния которого он никак не мог освободиться.

При входе дяди в спальню, Филипп сильно сконфузился и старался приподняться с дивана.

- Не нужно, не нужно, - остановил его мистер Эдмонстон с чувством собственного достоинства. Лежи смирно. Боже мой! До чего ты переменился! воскликнул он, вглядываясь в исхудалую фигуру племянника и в его измученное страданиями лицо. Тебя порядком перевернуло, как видно. Лучше ли теперь?

- Благодарю, теперь мне лучше, отвечал больной.

- Ну, так поговорим о деле, если можешь. Вот оно - то есть завещание покойного Гэя. Пересмотри его хорошенько, и скажи свое мнение. Ведь это твое дело.

Филипп протянул было руку, чтобы принять от дяди бумагу, но тут началось для него истинное испытание. Мистер Эдмонстон повел издали речь о каких-то непредвиденных обстоятельствах, о "надежде на будущее" и проч. Кончилось тем, что он объявил, что Эмми должна разрешиться от бремени весною. Филипп боялся одного - объяснения на счет его отношений к Лоре, и потому, услыхав результат путанной дядиной речи, он вздохнул свободно и произнес:- Слава Богу!

- Вот это дело! воскликнул мистер Эдмонстон, поняв это "слава Богу", но своему. Значит, ты согласен, что было бы жаль, если бы имение перешло в младшую ветвь. Ценю такое благородство! Чтож делать! прибавил он, заметив смущение племянника, на то была воля Божия, что я его не застал в живых. Завещание сделано не совсем правильно. Душеприкащицей назначена Эмми, вместо меня; впрочем, ты не беспокойся, мы можем вполне доверять друг другу, и потому воля покойного будет свято исполнена.

Завещание было действительно написано рукою Арно, на простом листе бумаги; свидетелями были поставлены братья Моррис, а бумага сама помечена 29-м сентября, при этом число было написано другим почерком, какой-то слабой, дрожащей рукой. Эмми и Мэркгам назначались душеприкащиками. В случае рождения ребенка, Эмми предоставлялась полная власть над всем движимым имуществом. Если бы родился сын, Филипп должен бы был получить 10 т. ф.; если же дочь, то он вступал во владение всем недвижимым имуществом, за исключением тех вещей, которые бы лэди Морвиль пожелала выбрать для себя.

Филипп пробежал мельком все пункты, касавшиеся законных наследников. Он тревожно искал того, что огненными буквами врезалось в его сердце: "Завещеваю после себя выдать 5 т. ф. Елисавете Уэльвуд, - писал покойник.- Долги дяди Себастьяна прошу выплатить сполна. 1 т. ф. оставляю дочери его, Марианне Диксон, а все прочее имущество, принадлежащее лично мне, завещеваю жене моей".

Филипп молча передал дяде бумагу назад, и опустил голову на подушку, как бы после сильного утомления.

- Ведь Эмми еще не совершеннолетняя, - начал снова мистер Эдмонстон запинаясь.- Как ей быть душеприкащицей. Мне, что-ли, ее заменить?

- Ей скоро минет 21 год, - усталым голосом произнес больной.

- Не ранее как в январе. Кто ожидал, чтобы ее так скоро постигло горе. Еще в прошедшем мае месяце... ах! что это я наделал, вскричал он, увидав, что лицо Филиппа помертвело и что он рыдая закрыл его руками.

- Виноват! Я не хотел тебя расстроить. Кто там, мама, скорее, сюда! суетился бедный старик.

- Ничего, ничего! мне лучше, не зовите ее! торопливо прервал его Филипп, поднимаясь с дивана.

Но мистер Эдмонстон растерялся дотого, что начал бегать по комнате, задевая беспрестанно за мебель. Наконец, он кончил тем, что убежал к себе, писать письма.

Эмми провела весь этот день в уединении; она утром ходила одна на кладбище, а вечером выразила желание пить чай с отцом и с Филиппом. Мать была очень удивлена таким вниманием к больному.

- Гэй завещал мне беречь Филиппа, - сказая Эмми.

- Я нахожу, что он не стоит такой заботливости с твоей стороны, - возразила мать.- Если бы ты все знала....

- Я знаю все, мама. Вы верно на Лору намекаете? простите его, он сильно раскаевается. Ведь вы его письма не получили? Каким же образом вы все узнали?

- Мне Лора призналась. Его болезнь обнаружила её любовь к нему. А разве он к нам писал?

- Да, писал. Он признался Гэю во всем и при нем еще написал к вам письмо. Гэй вложил в его конверт письмо от себя. Как он ждал вашего ответа!

Это объяснение примирило тетку с племянником и она обещала подготовить мужа к прощению его. Эмми хорошо понимала, что должен был выстрадать Филипп во все это время, и потому она употребила все усилия, чтобы поддержать мать в её добром намерении. Вечер, по милости Эмми, прошел очень спокойно. Ея голос, ласки, - все действовало умиротворяющим образом на вспыльчивого отца. Самая наружность ея, в настоящее время, имела в себе что-то детское; глядя на это прелестное личико, с гладко причесанными волосами, едва прикрытыми вдовьим чепчиком, на маленькую фигуру, облеченную в глубокий траур, каждый, не только что отец и мать, не мог бы оставаться к ней равнодушным. Мать особенно тревожилась за здоровье Эмми и настаивала, чтобы поскорее уехать из Рекоары. Эмми отговаривалась то утомлением, то шитьем траурных платьев, но наконец должна была уступить настойчивому требованию мистрисс Эдмонстон. Филиппа тетка подговорила заранее, чтобы и он с своей стороны советовал Эмми уехать, и тот поспешил исполнить её требование, хотя при одном воспоминании о разлуке с Эмми им овладевала тоска. Однако, он не поддался в этом случае голосу сердца, и начал серьезно убеждать Эмми ехать в Англию, говоря, что и он сам собирается скоро отправиться на остров Корфу, тем более что, по совету докторов, морское путешествие должно было принести ему пользу. Горько было Эмми расставаться с дорогой могилой и вообще с местом, где она провела последние счастливые дни с своим мужем; но чувство долга, сознание, что она не должна удерживать отца и мать в долине, где такой вредный климат, а главное, мысль, что Чарли нельзя оставлять так на долго одного, все это вместе примиряло ее со скорым отъездом, и она согласилась ехать в Англию, но с условием, чтобы Арно остался при Филиппе.

Арно был так сильно привязан к лэди Mopвиль, что согласился только на время служить Филиппу, говоря, что он приедет в Гольуэль, как только капитан отправится в море.

Время шло, а мистер Эдмонстон, под разными предлогами, все отстранял свое объяснение с Филиппом. Видя, что дело не подвигается вперед, а день общего расставанья приближается, Эмми, переговорив с матерью, решилась сама объясниться с капитаном и утешить его обещанием, что она будет постоянно писать к нему из Гольуэля.

Неизвестность мучила Филиппа, но заговорить первый с дядей он не решался. Ломая себе голову, почему его письмо осталось без ответа, он терялся в догадках, простили ли его Эдмонстоны или нет. Моральные страдания изнуряли его еще хуже чем физические, но он страдал молча, ежедневно ожидая решения своей участи.

Настал день отъезда. Филипп вздумал было сам укладывать свои вещи, но дотого ослабел, что тетка отправила его лежать в гостиную. Через несколько времени к нему в дверь постучалась Эмми. Она вошла одетая в первый раз в полный траур. Длинное креповое, черное платье придавало её худенькой фигуре еще более детский вид. Она держала в руке ветку каштанового дерева, последнее воспоминание о Рекоаре.

- Филипп, я пришла к вам с маленькой просьбой, - сказала она, входя в комнату.

- Все, что хотите, все сделаю, - грустно отвечал он.

- Переведите мне следующую надпись по-латыни: здесь на памятниках все латинские надписи.

Она подала ему бумажку, где по-английски было написано следующее: "Гэй Морвиль, из Рэдклифа в Англии. Скончался накануне дня собора Св. Михаила, 18-, на 22-м году от рождения."

"Чаю воскресения мертвых и жизни будущего века".

- Передайте эту бумагу Арно, - сказала она, - и прикажите поставить на могиле крест, но здешнему обычаю.

- Хорошо, - отвечал Филипп:- благодарю вас за поручение. Но если вы позволите, я изменю немного надпись: "Нет большей сей любви, как если кто положит душу свою за други своя" (Ев. от Иоанна, глава XV, ст. 23.), вот что, по моему, выразило бы идею жизни покойного Гэя.

- Понимаю, - сказала Эмми:- но он сам не желал бы иметь такой громкой надписи.

- Но чтож это я вам советую, - горько возразил Филипп. - Стою ли я быть другом! Нет, Эмми, нет. Велите лучше вырезать текст: "Если враг твой жаждет, подай ему пить, потому что через это ты собираешь угли горящие на главу его". Ах! у меня от них голову жжет! проговорил он, схватив себя за лоб.

- Полноте, возразила Эмми:- муж мой всегда считал вас искренним своим другом.

После этого объяснения, Филипп сделался спокойнее. Эмми подала ему молитвенник его отца и предложила ему написать на первой странице свое имя, ей на память. Пока он медленно выводил слова, Эмми робко спросила его, будет ли он с ней переписываться?

- Непременно, если вы позволите, - отвечал он вздохнув.

- А знаете ли вы, что ваше письмо не застало наших в Гольуэле? сказала вдруг Эмми.

- Как! они ничего не знают? тревожно воскликнул Филипп.

- Нет, им все известно. Садитесь и выслушайте. Лора до того горевала, когда пришло известие о вашей болезни, что мама вырвала у ней почти признание.

Затем Эмми очень осторожно, но в точности передала ему все дело, и успокоила его, сказав, что Чарли так умел уговорить отца, что тот Лоре вида не подал, что сердит на нее.

- Они простили ее! Слава Богу! Эмми, вы сняли камень с моей души. Как я рад, что она все сказала! Ваши отец и мать дотого добры, что я даже за себя уже не так теперь боюсь, - проговорил Филипп.

- Они простили вас обоихть, но объясняться с вами теперь у них духу недостает.

- Простите нас вы, Эмми, - возразил глухим голосом Филипп: - а за других уж я тогда отвечаю.

- Тс! ни слова, - возразила молодая женщина: - мы вместе выстрадали столько, что не можем уже быть чужими друг другу. Забудем прошлое, пишите ко мне почаще, и уведомьте, куда мне отвечать.

- Как! Вы будете писать ко мне! с оживлением, воскликнул Филишт.- Эмми! Эмми! Это уже слишком!....

- Полноте, друг мой! кротко заметила она и, взяв его за голову, прибавила:- А что, болит она у вас?

- Не болит, а ломит от думы, - со слезами отвечал Филипп.- Вы, он, - которого я не понял, которого я оклеветал, ваша разбитая жизнь, потерянное счастие, его смерть из-за меня: - все это горящие уголья, которые совсем меня сожгли. Не под силу мне такой тяжкий крест.

- Ваше раскаяние искупило все, - тихо проговорила Эмми.- Господь не взыщет на вас более, вы довольно уже вынесли все это время. Припишите на молитвеннике сегодняшнее число. Этот день будет для меня всегда памятен.

- Хорошо, - отвечал он:- а вы напишите тут же тот текст, помните, который вы сказали мне однажды: Сердце сокрушенно....

- Эмми, все готово! объявила мистрисс Эдмонстон, входя в комнату.- Пора ехать, Филипп, прощайте! сказала она торопливо, как бы желая избегнуть дальнейшего объяснения с ним.

Муж её еще более заспешил. Он вбежал, по обыкновению с шумом, пожал руку племяннику, пожелал ему хорошего пути и скорого выздоровления и убежал на крыльцо. Одна Эмми простилась с ним по-дружески и, чтобы скрыть слезы, опустила вуаль на шляпку.

Филипп сдедил, пока они все трое уселись в экипаж, и светлая ласковая улыбка Эмми служила ему большой отрадой в тяжкую минуту разлуки.

- Увижу ли я ее когда-нибудь! со слезами произнес он, возвращаясь в свою одинокую квартиру.

Шарлотта Мэри Янг - Наследник имения Редклиф (The heir of Redclyffe). 07., читать текст

См. также Шарлотта Мэри Янг (Charlotte Mary Yonge) - Проза (рассказы, поэмы, романы ...) по теме :