Кнут Гамсун
«Почтовая лошадь.»

"Почтовая лошадь."

Перевод Е. Кившенко.

Я уселся поудобнее в запряженный для меня "Skyd" (Почтовая тележка, нополняющая в Швеции роль нашей перекладной тележки.), взял в руки возжи и стал поджидать моего возницу. У одного из окон второго этажа стояла белокурая молодая девушка и смотрела на меня. Меня кинуло в жар от её взгляда, и я приосанился на своем сиденье с важностью какого-нибудь вице-консула. Я постарался произвести впечатление совсем еще молодого человека, и мне удалось совсем незаметно стряхнуть с носа пенсне. Меня теперь злило то, что я не расписался лейтенантом в почтовой книге для проезжающих.

В последнюю минуту на лестнице появился хозяин почтовой станции и объявил мне, что моему вознице пришлось уехать с целой оравой англичан, а поэтому он просит меня доехать до следующего почтового перегона без кучера. Дорога хорошая, прямая, не может быть и речи о каком бы то ни было "несчастном" случае. "Енс" - так звали лошадь, запряженную в мою тележку - прекрасно сама знает дорогу, и я вполне могу положиться на нее.

"Собственно говоря, имеешь более импозантный вид, когда рядом с тобой сидит возница и правит лошадью",- подумал я. Но тут нечего было делать, и мне пришлось волей-неволей отправиться в полном одиночестве. Я кинул порядком-таки пламенный взгляд на окно второго этажа и выехал с почтового двора.

Было жарко, я расстегнул свою куртку и предоставил "Енсу" избрать какой угодно аллюр. Мерное и безостановочное покачивание рессор совсем меня укачало; я наклонил голову, не желая, чтобы нос мой слишком загорел от солнца, и принялся мечтать о красивом девичьем лице там, в окне второго этажа.- Кто знает,- думал я,- не спустилась ли она вниз и не заглянула ли в почтовую книгу. Как глупо, что я не приписал себе какое-нибудь звание, какой-нибудь титул. Разве я не мог бы назвать себя негоциантом или даже рантье? Понятно, мог бы. Вот что выходит, когда человек слишком уж скромен.

Мы отъехали семь или восемь километров от почтовой станции, когда "Енс" вдруг остановился. Он стоял неподвижно и имел такой вид, как будто что-то позабыл. Я не хотел ему мешать - его частные дела меня нисколько не касались, и он должен был сам с ними справляться. Да кроме того, стояла прекрасная погода, и перед нами расстилалась очень хорошая дорога.

Так простояли мы неподвижно посреди дороги добрых полчаса,- никто из нас не хотел зарушать молчания. Я закурил трубку, нисколько не стесняясь, поглядел на часы и принялся чистить штопор, который нашел у себя в кармане,- одним словом, развлекался, чем ног. Кнут же я тщательно запрятал под ноги.

Постояв еще немного, "Енс" вытянул вперед одну ногу, затем другую, и мы опять покатили. Мне показалось, что у него был несколько сконфуженный вид.

Жара усиливалась, я изнемогал, и меня все сильнее клонило ко сну. Машинально завязывал я узел за узлом на возжах и опять стал мечтать все о той же молодой девушке с почтовой станции. У неё были большие белые руки и удивительно живой, быстрый взгляд, сильно оживлявший её лицо. Я был, так сказать, весь полон ею. Зачем стояла она там, наверху, и смотрела на меня? Наверно, я возбудил её любопытство, и по всей вероятности, она в эту минуту перелистывает почтовую книгу. Да, не может быть сомнения, что она поспешила узнать, кто я. Но я не сообщил о себе никаких сведений, а между тем мне представлялся прекрасный случай присвоить себе какое угодно положение, и я не воспользовался этим случаем. Я просто написал там свою фамилию. Всему виною моя скромность. Разве я не мог и, пожалуй, совершенно основательно, назвать себя начальником отделения или архитектором? Что же я на самом деле?.. Я все больше и больше злился на себя и, в конце концов, это прогнало мой сон. Я сидел теперь совершенно прямо и клялся себе, что мог бы с таким же, если не большим, успехом назваться естествоиспытателем или путешественником-изследователем неизвестных стран. Положительно, это было бы интересно из-за тех опасностей, которые приходится переживать этим господам. Столько-то я уже знал об этих профессиях.

Я совсем перестал обращать внимание на "Енса". Тяжеловесно и равнодушно шагал он по дороге, мерно ударяя копытами и без всякой необходимости поднимая пыль. Вдруг он вторично опустил голову, несколько раз пожевал губами и опять остановился. Да, не могло быть ни малейшего сомнения,- он стоял, и без какого бы то ни было следа смущения или неловкости.

Мои мысли были до того заняты молодой девушкой, что я только спустя некоторое время после того, как тележка остановилась, заметил, что мы стоим. Но, заметив это, я даже привскочил на месте: - Ты можешь благодарить твоего Творца, что я сижу и думаю о совсем иных предметах, а не о тебе и дороге,- сказал я громко, обращаясь к нему. Мною овладела страшная досада, и я не мог дольше сдерживать моих чувств. "Енс" продолжал стоять совсем тихо, не шевелясь, с опущенной головой, точно он засунул палец в нос и над чем-то глубокомысленно размышлял. Я привстал, чтобы посмотреть: быть может, как раз под его ногами лежит ребенок или большой камень, или ствол дерева. Я оглядел все самым тщательным образом, но ничего не заметил. Тогда я поднял кнут и ударил "Енса". Он не тронулся с места, только откинул голову назад, как бы говоря: "берегись!" Это меня взбесило.- Сам берегись! - ответил я и ударил его вторично. Тогда он выставил вперед одну ногу, принял такой вид, как будто собирался высказаться перед целым собранием, и издал какой-то звук, но затем не сказал больше ни слова.

Я не пожелал ему отвечать: я счел ниже своего достоинства вступать в пререкания с лошадью. Молча, но возмущенный до глубины души, я откинулся на спинку сиденья и ждал, что произойдет дальше. Я выехал из дому с твердым намерением не затевать ни с кем ссоры: я положительно находил неуместным горячиться из-за подобного вздора. Прошел целый час, а мы все еще продолжали стоять на одном месте. Мне стоило большого труда удержаться от насильственных мер. Дважды привставал я в тележке, но каждый раз заставлял себя опять сесть на место. Я молча переживал самые сильные душевные движения, но преодолевал их, как мужчина. "Енс" вел себя весьма осторожно: он не шумел, не шевелился, дышал почти без звука. Наконец, он поднял ногу, опустил ее и двинулся вперед. И прежде чем я успел поверить своим глазам, тележка быстро покатилась дальше.

Я прямо-таки онемел и не давал себе отчета во всем происшедшем. Тележка катилась все быстрее и быстрее; я видел, что "Енс" выделывает самые невозможные движения: он прямо-таки скакал. В своем озлоблении я хотел внушить себе, что мы все еще продолжаем стоять на месте.- Мы стоим, мы стоим, ну, конечно,- говорил я себе,- чорт возьми, мы стоим! Я закрьшал глаза, не желая видеть, что мы действительно подвигаемся вперед.

Так прошло довольно много времени, солнце склонилось к западу, жара начала спадать. "Енс" опять шел самым медленным аллюром. Он меня страшно возмущал, он нарушил мое радостное настроение, преднамеренно заставил меня потерять столько времени. Оставалось еще добрых полчаса пути до следующей почтовой станции, и вряд ли мне удастся застать там моего возницу.

Когда мы взобрались, наконец, с большими усилиями на вершину какого-то холма, я решил хоть немного да наверстать потерянное время. Я прикрикнул и выставил кнут так, чтобы обратить на него внимание "Енса". Он поднял голову и с недоумением покосился в мою сторону, как бы не понимая меня.- Ну, так я выражусь несколько яснее,- сказал я и щелкнул бичом по его ляжке.

Он тотчас же остановился.

Нет, положительно мое зрение не обманывало меня: "Енс" в третий раз остановился.

Я покрепче сжал рукоятку кнута, приподнялся в тележке и твердо решил разобрать это дело, так сказать, в открытую, а там будь, что будет. В последнюю минуту я, однако, одержал победу над собой и принудил себя к сдержанности. В этот момент я не испытывал ни малейшего страха: стой передо мной лев, я бы пошел и на него. Но я одумался и опустил кнут.

Не выдавая ни одним словом своего намерения, я сошел с тележки; у меня был при этом заранее обдуманный план. Не могло быть сомнения,- что-то загородило "Енсу" дорогу. Я сжал кулаки, готовясь к какой угодно встрече, и подошел к "Енсу". Но я не мог ничего открыть: на дороге ничего не лежало, ни стояло. Я испытал страшное разочарование и наклонился над дорогой, чтобы еще раз основательно изеледовать: гравий - везде только гравий! Единственно, что я открыл, кроме гравия, был маленький кусочек обгорелой спички. Я пошел обратно и снова сел в тележку. Теперь наступил решительный момент, когда надо было, что называется, согнуть или сломить его волю.

Я громко крикнул на "Енса", взмахнул кнутом и нанес ему сильный удар. "Енс" не шевельнулся, он продолжал стоять так же неподвижно, как и до того. Итак, значит, это не помогло. Пришлось опять сойти с тележки. Я подошел к "Енсу" совсем близко и заглянул ему прямо в глаза. Он сделал вид, как будто не замечает меня. Я опустился на колени, опять заглянул ему прямо в глаза, стараясь проследить направление его взгляда. Мне хотелось знать, на что он так пристально смотрел. Я следил и следил - и что же! - он действительно уставился на этот кусочек обгорелой спички!

Мне просто стало стыдно за него. Ну, не смешно ли, право, делать столько шума из-за пустяка - из-за обгорелой спички. Я несколько раз обошел вокруг тележки, обдумывая, каким образом убедить его в этом.

Право, как ему не стыдно причинять мне столько хлопот! Уговорились мы, что ли, останавливаться перед каждой спичкой, которая попадается на нашем пути! Как он думает, может ли он взять на себя ответственность за подобный поступок? Неужели у этого коня совсем нет чувства порядочности? Как он полагает?

Но он даже не моргнул.

Я продолжал ему резко выговаривать за его нспростителыний поступок, я издевался над ним, как над последним дураком.- Спичка! - говорил я презрительно,- что такое спичка? Товар, который я мог бы раздаривать целыми пачками! Понимает ли он это? Бывали дни, когда у меня во всех карманах были спички, да, хотя я вовсе не имею вида богача. - Кинь спичку на землю,- говорил я ему,- и попроси меня поднять ее, и ты увидишь, подниму ли я.

Но он оставался безчувственным ко всем моим словам, он только еще ниже опустил голову и продолжал стоять, уставясь в землю глазами.

Это привело меня в совершенную ярость, у меня явилась уверенность, что он совсем не слушает меня. Но в таком случае - что делать, что предпринять? Я ходил взад и вперед по дороге, ругаясь, проклиная и гневно пожимая плечами. Дрожащим от волнения голосом я принялся приводить ему самые веские аргументы. Неужели же это такая важная спичка? Не обозначена ли она, осмелюсь спросить, на всемирной карте? Не хочет ли он убедить меня в том, что это нечто большее, чем обыкновенная почтенная спичка, с которой очень приятно познакомиться.

Я кричал все громче и громче и самым отчаянным образом размахивал руками. "Енс", в конце концов, все же взглянул на меня. Он, повидимому, смекнул, что дело становится весьма серьезным. Я захотел воспользоваться благоприятной минутой, схватил возжи и сел в тележку. Наконец-то я могу продолжать путь! Значит, надо было только добиться, чтобы он сделал первый шаг,- тогда все пойдет само собой. Итак, он сейчас поднимет одну ногу, а за ней последуют и остальные. Ну, конечно, ту ногу, которую он сам пожелает поднять! Ведь ему предоставлена свобода выбора. Ну, что же!

Но "Енс" и не думал трогаться с места. Он опять опустил голову и снова на что-то уставился. И я сдался: право, я был совершенно надломлен всем этим. Теперь мне было решительно все равно, чем это кончится; положительно, я не мог ни за что ручаться. Я натянул на себя дорожное одеяло и стал приготовляться спать. Я уже больше не рассчитывал на "Енса". Кто может знать, как долго еще ему вздумается здесь простоять! И кто может поручиться, что он вообще думает о продолжении пути? Даже чорт,- как он ни хитер,- не мог бы пронюхать, тронется ли он с места до рассвета или так и останется стоять. Во всяком случае,- сказал я себе,- я сделал все, что мог; теперь уж я тут не при чем, поэтому я умываю руки...

И вдруг я заметил внизу холма тележку,- она ехала прямо навстречу нам; даже "Енс" насторожил уши и тихо заржал. Это был тот возница, который по-настоящему должен был меня доставить на станцию. Он теперь находился на обратном пути. С удивлением остановился он перед нами и принялся нас разглядывать. Тогда я выскочил из тележки и рассказал ему все, что случилось со мной. Он сейчас же повернул свою лошадь и предложил ехать впереди.- "Енс" страшно упрям,- сказал он,- и "Енс" может итти только с другой лошадью.

Я опять уселся в тележку. Эта идея ехать с проводником, с форейтором была положительно достойна человека с известным положением и очень мне улыбалась. Право, это было тоже самое, что ехать на паре. Я позабыл и простил все то, что так злило меня перед тем. Я пришел в отличное настроение и принялся насвистывать какую-то песню.

И деревья, и камни, и дома заплясали перед моими глазами в то время, как мы проносились мимо них. И таким образом я приехал на станцию на паре.

Кнут Гамсун - Почтовая лошадь., читать текст

См. также Кнут Гамсун (Knut Hamsun) - Проза (рассказы, поэмы, романы ...) :

Привидение
Перевод Б. З. Большую часть детства я провел у своего дяди в пасторате...

Рабы любви
Перевод Александра Блока I Написала всё это я, написала сегодня, чтобы...