Кнут Гамсун
«Виктория. 2 часть.»

"Виктория. 2 часть."

- Иоганнес.

- Иоганнес? Ну так что же?

- Ничего, только... мы думали, что об этом надо сказать. Мы говорили об этом с женой, и она тоже так подумала. Вы спрашивали третьяго дня, приедет ли он весной. Да, он приедет.

- Вы этому очень рады?- сказала барышня.- Когда он приезжает?

- Через месяц.

- А!.. Вы хотите мне сказать еще что-нибудь?

- Нет. Мы только подумали, так как вы спросили. Нет, мне больше ничего не нужно. Я хотел сказать только это.

Мельник снова понизил голос.

Она проводила его до двери. На крыльце они встретились с её отцом и она громко и равнодушно сказала, проходя мимо:

- Мельник говорит, что Иоганнес скоро приедет домой. Ты, ведь, помнишь Иоганнеса?

А мельник, выйдя из ворот замка, клялся, что никогда, никогда он не будет таким дураком, чтобы слушаться жены, когда она хочет что-то понимать в тайных делах. Пусть она так и знает.

VII.

Он когда-то хотел срезать на удочку эту гибкую рябину, растущую на мельничной плотине, теперь же, через столько лет, дерево стало толще его руки. Он удивленно взглянул на нее и пошел дальше.

Вдоль ручья попрежнему зеленела чаща папоротников, целый лес, через который скот протоптал тропинки, невидные под листьями папоротников. Он продирался через чащу, как в дни детства, разводя руками и утаптывая траву ногами. Насекомые и гады бежали при виде этого большого человека.

Наверху в каменоломне он нашел подснежники, шиповник и фиалки в полном цвету. Он рвал цветы, и знакомый запах напоминал ему прежнее время. Вдали синели холмы, а по ту сторону бухты куковала кукушка.

Он сел; через несколько времени он начал напевать какую-то мелодию. Внизу на тропинке раздались шаги.

Наступил вечер, солнце село; в воздухе еще было тепло; над лесами, холмами и прудом царила бесконечная тишина. По тропинке поднималась женская фигура. Это была Виктория, в руках у неё была корзинка. Иоганнес встал, поклонился и хотел уйти.

- Я не хотела вам мешать,- сказала она.- Я хочу нарвать цветов.

Он ничего не ответил. Он не подумал о том, что в её саду росли всевозможные цветы.

- Я взяла для цветов корзинку,- продолжала она.- Но я, пожалуй, их не найду. Я хотела нарвать их для гостей. Мы ждем гостей.

- Здесь есть шиповник и фиалки,- сказал он.- Выше растет хмель. Но теперь, пожалуй, ему еще рано цвести.

- Вы стали бледнее, чем прежде,- заметила она, обернувшись к нему.- Прошло уже два года, я слышала, вы были за границей. Я читала ваши книги.

Он продолжал молчать. Ему пришло в голову, что следовало бы сказать "добрый вечер" и пройти мимо. С того места, где он стоял, ему стоило сделать шаг вниз до соседнего камня, еще шаг до нея, и все вышло бы само собой. Она стояла посреди тропинки. На ней было желтое платье и красная шляпа, она была хороша и прекрасна; шея её была обнажена.

- Я загораживаю вам дорогу,- пробормотал он и отошел в сторону. Он старался овладеть собой, чтобы не выдать волнения.

Их отделял один шаг. Она не давала ему дороги и стояла неподвижно. Они взглянули друг другу в глаза. Вдруг она покраснела, опустила глаза и отошла в сторону, лицо её приняло нерешительное выражение, но она принудила себя улыбнуться. Он подошел к ней и остановился; её смущенная улыбка тронула его, сердце его забилось и он сказал, чтобы что-нибудь сказать:

- Вы, вероятно, часто бывали в городе? С тех пор?- Я вспомнил, где много цветов,- на холме, где стоит флагшток.

Она обернулась к нему, и он увидел, что она была бледна и смущена.

- Не придете ли вы к нам вечером?- сказала она.- Не придете ли вы к нам в гости? К нам приедут гости из города,- прибавила она, и легкая краска снова покрыла её лицо.- Из города приедет несколько человек. Это будет на-днях, но я еще вам дам знать. Что вы мне ответите?

Он не отвечал. Это общество было не для него, он не принадлежал к посетителям замка.

- Вы не должны отказываться. Вы не будете скучать, я позаботилась об этом и приготовила вам сюрприз.

Молчание.

- Вы не можете уж ничем удивить меня,- возразил он.

Она закусила губу; горькая улыбка мелькнула на её лице.

- Чего вы хотите от меня?- произнесла она беззвучно.

- Я ничего не хочу от вас, фрёкэн Викгория. Я сидел здесь на камне, я хотел избавить вас от своего присутствия.

- О да, я шла домой, я ходила по лесу целый день и, наконец, пришла сюда. Мне следовало бы пройти другой дорогой, по ручью, тогда бы я не пришла сюда.

- Милая фрёкэн, все это принадлежит вам, а не мне.

- Я была раз несправедлива к вам, Иоганнес, мне хотелось бы это загладить, заставить вас забыть прошлое. Я, действительно, приготовила, вам сюрприз, и надеюсь, что вы будете довольны. Больше теперь я не могу сказать. Но я вас прошу притти к нам.

- Если это доставит вам удовольствие, я приду.

- Вы, правда, придете?

- Да, благодарю вас за внимание.

Сойдя по тропинке в лес, он оглянулся назад. Она сидела, корзинка стояла около нея. Он не пошел домой, но продолжал ходит взад и вперед по дороге. Тысячи мыслей вихрем кружились в его голове. Сюрприз? Она говорила, что это будет на-днях, голос её дрожал. Горячая волна радости охватила его, сердце его сильно забилось, и он чувствовал, как поднимается в высь над дорогой, по которой он шел. И случайно ли она сегодня опять, была одета в желтое платье? Он видел её руку, на которой она носила кольцо,- кольца не было.

Прошел час. Испарения леса и поля поднимались вокруг него, они проникали в его дыхание и сердце. Он сел, откинулся назад, заложил руки за голову и долго сидел так, прислушиваясь к кукушке, кукующей по ту сторону бухты. Страстные песни птиц дрожали кругом него в воздухе.

Он переживал все случившееся. Когда она поднялась к нему в каменоломню, она выглядела в своем желтом платье и ярко-красной шляпе бабочкой, перелетающей с камня на камень и, наконец, остановившейся перед ним.

- Я не хотела вам мешать,- сказала она и улыбалась. Губы её были красны, и она вся сияла и светилась, как звезда. На шее её виднелись тонкие, глубокие жилки, а родинки под глазами придавали мягкий колорит лицу. Ей было двадцат лет.

Сюрприз? Что она хочет сделать? Можеть-быть, она хочет показать ему его книги, принести ему эти несколько томиков и порадовать его тем, что она их купила и разрезала? Получите эту ничтожную долю внимания и дружеского утешения! Примите эту ничтожную долю участия!

Он быстро вскочил и остановился. Виктория шла назад с пустой корзинкой.

- Вы не нашли цветов?- спросил он, давая ей дорогу.

- Нет, даже не искала их, я просто сидела там.

Он сказал:

- Да, чтобы не забыть: вы не должны думать, что причинили мне какое-либо страдание. Вам нечего заглаживат какими бы то ни было дружескими утешениями.

- Нет! - вскрикнула она, пораженная. Она задумалась и глядела на него.- Нет! Мне казалось, что тогда я бы не хотела, чтобы вы продолжали сердиться на меня за то, что произошло.

- Нет, я не сержусь на вас.

Она задумалась на минуту. Потом сразу гордо выпрямилась.

- Отлично,- сказала она.- Мне бы следовало знать это. Это не произвело такого сильного впечатления. Ну, так не будем больше говорит об этом.

- Да, бросим этот разговор. Мои впечатления не имеют для вас никакого значения, как прежде, так и теперь.

- Прощайте! - сказала она.- До свидания!

- Прощайте! - отвечал он.

И они разошлись в разные стороны. Он остановился и оглянулся. Он шла вперед. Он протянул руки и шептал тихо и нежно: "я не сержусь на вас, нет, нет, я не сержусь; я все еще люблю вас, люблю вас..."

- Виктория! - крикнул он.

Она услышала, вздрогнула, оглянулась, но продолжала итти дальше.

Прошло несколько дней. Иоганнес был охвачен страшным беспокойством, он не работал, не спал, почти целые дни проводил он в лесу. Он поднялся на холм, поросший соснами, где поднимался флагшток. На шесте развевался флаг так же, как и на башне замка.

Его охватило странное чувство. В замке, следовательно, ждут гостей и на-днях будет устроен праздник.

День стоял тихий и жаркий; ручей лениво протекал среди знойного ландшафта. К берегу подходил пароход и оставлял на зеркальной поверхности моря белый пенистый след. Из ворот замка выехали четыре экипажа и направились к пристани.

Пароход остановился, с него сошли мужчины, дамы и сели в экипажи. Из замка раздались выстрелы; двое людей стояли на высокой башне, заряжали и стреляли, заряжали и стреляли из охотничьих ружей. Когда они выстрелили в двадцать первый раз, экипажи въехали в ворота замка, и стрельба прекратилась.

Да, в замке будет устроен праздник. Гостей встретили флагами и салютами из ружей. В экипажах сидело несколько офицеров; может-быть, и Отто был среди них.

Иоганнес сошел с холма и пошел домой. Его догнал слуга из замка. Он нес в шапке письмо, его послала фрёкэн Виктория и он должен был дождаться ответа.

Иоганнес с сильно бьющимся сердцем прочел письмо. Виктория в сердечных выражениях приглашала его притти. На этот раз она просила его. Посланный должен был принести ответ.

Горячее чувство неожиданной радости снова охватило его, кровь прилила ему к голове и он ответил посланному, что придет. Да, он сердечно благодарит и сейчас придет.

Он дал посланному до смешного крупную монету и поспешил домой, чтобы переодеться.

VIII.

Первый раз в жизни вошел он в ворота замка и поднялся по лестнице в первый этаж. Из комнат доносился смутный шум голосов, сердце его сильно забилось, он постучал и вошел. Еще нестарая хозяйка дома вышла ему навстречу, ласково поздоровалась с ним и подала ему руку. Она рада его видеть, она помнит его еще совсем маленьким мальчиком, а теперь он уже взрослый мужчина.- И казалось, что хозяйка дома хочет сказать еще многое другое, она долго держала его руку в своей и пытливо глядела на него.

И хозяин дома подошел к нему и подал ему руку. Как сказала уже жена, он стал большим и не только в одном смысле большим человеком. Он знаменитость, очень рад видеть.- Его представили мужчинам и дамам, камергеру, увешенному орденами, супруге камергера, соседнему помещику и лейтенанту Отто. Виктории он не видел.

Через несколько времени вошла Виктория, бледная, почти смущенная; она вела под руку молоденькую девушку. Оне шли по зале, подходили к гостям, здоровались и болтали. Перед Иоганнесом оне остановились.

Виктория улыбнулась и сказала:

- Видите, вот Камилла, разве это вам не сюрприз? Ведь вы знакомы.

Она постояла с минуту, поглядела на них и вышла из залы.

Иоганнес в первое мгновение был ошеломлен и изумлен. Так вот что за сюрприз! Виктория дружески предлагала ему другую вместо себя. Слушайте, идите и берите друг друга, вы люди! Весна в полном цвету, солнце светит; распахните окно, из сада несется аромат, и скворцы поют на березовых ветвях. Почему же вы не говорите друг с другом? Так смейтесь же!

- Да, мы знакомы,- сказала просто Камилла.- Здесь вы вытащили меня из воды.

Она была веселая семнадцатилетняя блондинка, одета в розовато-красное платье. Иоганнес стиснул зубы и смеялся, и шутил. Но мало-по-малу её веселость заразила и его, они долго болтали и сердце его перестало биться. Она сохранила милую детскую привычку слушать его, склонив головку на бок. Он узнавал ее, она не была для него сюрпризом.

Виктория снова вошла, она взяла под руку лейтенанта и, подойдя к ним, обратилась к Иоганнесу.

- Вы знакомы с Отто,- с моим женихом? Вы, вероятно, помните друг друга.

Мужчины вспомнили друг друга. Они обменялись поклонами, несколькими неизбежными фразами и разошлись.

Иоганнес и Виктория остались вдвоем. Он сказал:

- Это и было сюрпризом?

- Да,- ответила она раздраженно и нетерпеливо,- я сделала все, что могла, я не знала, что еще сделать. Не удивляйтесь больше, поблагодарите меня лучше; я видела, что вы были рады.

- Благодарю вас. Да, я был рад.

Невыразимое отчаяние охватило его, он побледнел, как полотно. Если она когда-нибудь сделала ему больно, то теперь она все вернула и исправила. Он, действительно, был ей благодарен.

- Я вижу, сегодня вы опять надели кольцо,- сказал он глухо.- Не снимайте же его больше.

Молчание.

- Нет, теперь уж я его, конечно, больше не сниму,- ответила она.

Они взглянули друг другу в глаза. Губы его дрожали, он кивнул на лейтенанта и сказал сиплым, глухим голосом:

- У вас есть вкус, фрёкэн Виктория. Он красивый мужчина. Эполеты красят его худые плечи.

Она возразила с поразительным спокойствием:

- Нет, он некрасив. Но он благородный человек. Это тоже что-нибудь да значит.

- Это намек на меня, благодарю вас!- Он громко засмеялся и дерзко прибавил:

- У него много денег, это значит еще больше.

Она быстро отошла от него.

Как беспокойный дух блуждал он по комнате. Камилла заговорила с ним, спрашивала его о чем-то, а он ничего не слыхал и ничего не отвечал. Она снова обратилась к нему, тронула его даже за руку, но он опят не слыхал вопроса,

- Господи, он все ходит и мечтает! - воскликнула она смелее.- Он мечтает, мечтает!

Виктория услыхала это и сказала:

- Он хочет остаться один. Он и со мной не стал разговаривать.

Вдруг она близко подошла к нему и громко сказала:- Вы, вероятно, обдумываете извинение передо мной. Но вы можете не беспокоиться об этом. Напротив, я должна извиниться перед вами в том, что так поздно прислала вам приглашение. Это было очень невежливо с моей стороны. Я забыла об этом, я почти совсем забыла о вас. Но я надеюсь, вы извините меня, у меня было столько дела.

Он молча и неподвижно глядел на нее; даже Камилла глядела то на него, то на нее и казалась удивленной. Виктория стояла перед ним и её холодное бледное лицо выражало полное удовлетворение. Она была отомщена.

- Да, вот каковы наши современные молодые люди,- обратилась она к Камилле.- Нам нечего ждать от них. Там сидит мой жених и разговаривает об охоте на лосей, а здесь стоит поэт и мечтает. Скажите же хоть слово, господин поэт?!

Он вздрогнул; жилы на его висках налились кровью.

- Отлично. Вы просите меня что-нибудь сказать! Отлично.

- О нет, не старайтесь.

Она уже собиралась отойти от него.

- Пойдем прямо к делу,- сказал он медленно и улыбаясь, а голос его дрожал.- Начнем с сути дела: давно ли вы влюблены, фрёкэн Виктория?

Несколько секунд длилось молчание; все трое слышали, как бьются их сердца. Камилла робко заметила:

- Конечно, Виктория влюблена в своего жениха. Они недавно помолвлены, разве вы этого не знали?

Двери в столовую распахнулись.

. . .

Иоганнес нашел свое место и остановился перед ним. Стол качался перед его глазами, он видел массу людей и слышал шум голосов.

- Прошу вас, это ваше место,- ласково сказала хозяйка дома.- Хотя бы все поскорее сели.

- Простите,- раздался вдруг за ним голос Виктории.

Он отступил.

Она взяла его карточку и переложила ее на несколько мест дальше, на семь мест дальше, рядом со стариком, бывшим учителем в доме - который, как он знал, пил. Она вернулась с другой карточкой и села.

Он стоял и глядел на все происходившее. Хозяйка дома, неприятно озабоченная, делала вид, что занята чем-то на другом конце стола и старалась не глядеть на него.

В голове его еще больше помутилось, и в страшном нервном состоянии опустился он на свое место; на его прежнем месте сидел товарищ Дитлефа, приехавший из города молодой человек с бриллиантовыми запонками в рубашке. Слева от него сидела Виктория, справа Камилла.

Обед начался.

Старый учитель знал Иоганнеса еще в детстве и между ними сейчас же завязался разговор. Он рассказывал, что в молодости тоже писал стихи, они еще целы у него, и Иоганнес должен когда-нибудь почитать их. Его пригласили теперь на семейное торжество по случаю помолвки Виктории. Хозяева дома пригласили его в память прежней дружбы.

- Я не читал ваших произведений,- сказал он.- Когда, мне хочется читать, я перечитываю свои стихи, они хранятся в моем столе. После моей смерти они должны быт напечатаны; я хочу, чтобы публика узнала, кем я был. Да, мы старые люди, не спешили сейчас же все нести в печать, как делают теперь. За ваше здоровье!

Обед подходил к концу. Хозяин дома постучал о стакан и поднялся. Его важное худое лицо было растрогано и на нем светилась радость. Иоганнес низко опустил голову. Его стакан пусть и никто не думал наполнить его; он наполняет его до краев и снова опускает голову. Теперь начинается!

Он сказал длинную, прекрасную речь, принятую с радостным шумом; помолвка была объявлена. Со всех стором стола неслись добрые пожелания дочери хозяина дома и сыну камергера.

Иоганнес залпом выпил стакан.

Через несколько минут нервное состояние его прошло и он успокоился. Шампанское успокоительно подействовало на него.

Он слышал, как отвечал камергер, как кричали браво и ура и чокались стаканами. Один раз взглянул он на Викторию; она бледна, измучена и не поднимает глаз. Камилла, улыбаясь, кивает ему, и он отвечает тем же.

Старые учитель продолжал нашептывать ему сбоку:

- Как хорошо, как хорошо, когда двое молодых людей полюбят друг друга. Со мной этого не случилось. Я был молодой студент, богато одаренный и с блестящей будущностью. У моего отца было старинное имя, большой дом, состояние, много, много пароходов. Я должен прибавить, что у меня были даже очень большие надежды. Она также была молода и происходила из хорошей семьи. Я пришел к ней и открыл свое сердце. Она мне отказала. Можете вы это понять? Нет, она не хотела быть моей женой, сказала она. Тогда я сделал, что мог, я продолжал работать и вел себя, как мужчина. Но вот наступил несчастный год, пароходы потерпели крушение, бумаги упали, одним словод, отец разорился. Что же я сделал? Я продолжал вести себя, как мужчина. Теперь мне не приходится ждать девушку, о которой я говорил. Она приезжает и отыскивает меня в городе. Что ей было нужно от меня? спросите вы. Я был беден, я взял ничтожное место учителя, вся моя блестящая будущность была разбита и мои поэтические произведения лежали на столе, и теперь она пришла и сказала, что хочет быть моей женой!

Учитель взглянул на Иоганнеса и спросил:

- Понимаете вы ее?

- Но тогда вы отказали ей?

- А разве я мог поступить иначе? Без средств, без будущего, несчастный учитель, понимаете? Ведь я же не мог согласиться. Но спрашиваю только: можете вы ее понять?

- А что же с ней сталось потом?

- Господи, вы же не ответили мне на вопрос. Она вышла замуж за полковника. Через год. За артиллерийского полковника. За ваше здоровье!

Иоганнес сказал:

- О некоторых женщинах говорят, что оне ищут предмета для своего сострадания. Если человеку живется хорошо, то оне не любят его и считают, что оне не нужны ему; когда я-же ему становится плохо, когда ему приходится гнуть спину, оне приходят к нему и говорят: вот я.

- Но почему же она не хотела знать меня в мои хорошие дни? Передо мной открывалась блестящая будущность.

- Она хотела дождаться, когда вы упадете в бессилии. Бог знает, чего она хотела.

- Нет, я никогда не падал в бессилии. Никогда. Я был горд и отказал ей. Что вы на это скажете?

Иоганнес молчал.

- Может-быть, и вы правы,- сказал старый учитель.- Клянусь Богом, вы правы,- вдруг воскликнул он возбужденно и залпом осушил стакан.- В конце-концов, она вышла за старого полковника; она ухаживает за ним, заботится о нем и - полная госпожа в доме. Артиллерийский полковник.

Иоганнес поднял глаза. Виктория держала в руке стакан и глядела прямо на него. Она высоко подняла стакан. Он чувствоваль, что сердце его дрогнуло, и тоже поднял стакан. Рука его дрожала.

Тогда она громко назвала по имени его соседа и рассмеялась; она назвала имя учителя.

Иоганнес смущенно опустил стакан и нерешительно улыбнулся. Все глядели на него.

Старый учитель был до слез тронуть дружеским вниманием со стороны своей ученицы. Он разом выпил свой стакан.

- А теперь,- продолкал он,- я доживаю свой век одиноким, неизвестнымь стариком. Таков мой жребий. Никто не знает, что я переживаю; но никто не слыхал, чтобы я роптал на свою судьбу. Помните горлицу? Знаете ее? Разве не горлица, эта великая печальница, мутит свежую, холодную воду истрчника, прежде чем, напиться?

- Не знаю.

- Да, но это так. То же самое делаю и я. Я разлучен с той, с которой мечтал прожит всю жизнь, но все-таки не так уж беден радостями. Но я омрачаю их. Всегда и вечно я омрачаю их. Таким образом, меня никогда не постигнет разочарование. Поглядите на Викторию. Она только что пила за мое здоровье. Я был её учителем; теперь она выходит замуж, и это радует меня, я испытываю такое же чисто личное счастъе, как если бы она была моей ообственной дочерью. Может-быт, мне придется быть учителем её детей. Да, в жизни есть еще много радости. Чем больше я думаю о том, что вы сказали относительно сострадания женщины, и о бессилии, тем более я убеждаюсь, что вы правы. Ей Богу, вы правы,- виноват, на одну, минуту.

Он встал, взял стакан и пошел к Виктории. Он шел, несколько пошатываясь и сильно согнувшись.

Было произнесено много речей, говорил лейтенант, соседний помещик поднял стакан и провозгласил тост за женщину, и за хозяйку дома в частности. Вдруг поднялся с места господин с бриллиантовыми запонками и назвал Иоганнеса. Он получил разрешение передать юному поэту привет от молодежи. В дружеских словах выразил он признательность и восхищение современной молодежи.

Иоганнес не верил своим ушам. Он шепнул учителю:

- Это он говорит обо мне?

Учитель отвечал:

- Да, он предупредил меня. Я должен был говорить о вас, Виктория просила меня об этом сегодня днем.

- Кто просил вас об этом?

Учитель пристально взглянул на него.

- Никто.

Во время речи все глядели на Иоганнеса, даже хозяин дома ласково кивнул ему, а супруга камергера поглядела на него в лорнеть. Когда речь кончилась, все выпили стаканы.

- Отвечайте же ему,- сказал учитель.- Он обратился к вам с речью. Следовало бы подумать о старших. Кроме того, я с ним во многом не согласен. Совершенно не согласен.

Иоганнес взглянул через стол на Викторию. Она просила сказать речь господина с бриллиантовыми запонками; зачем она это сделала? Сначала она обратилась с этой просьбой к другому, уже с утра думала она об этом; зачем она это сделала? Она сидела и глядела прямо перед собою и лицо её было бесстрастно.

Глубокое, горячее чувство вдруг затуманило его глаза, ему хотелось бы броситься в её ногам и благодарит ее, благодарить ее! Он сделает это позднее. После обеда. Камилла болтала направо и налево и все лицо её было озарено веселой улыбкой. Она была счастлива, её семнадцать лет наполняли ее радостью. Она несколько раз кивнула Иоганнесу и сделала ему знак, что он должен встать.

Он поднялся.

Он сказал короткую речь, голос его звучал глубоко и взволнованно! На праздник, устроенный по случаю семейного торжества, был приглашен и он - человек совершенно посторонний. Он хочет поблагодарить тех, кто доставил ему этот приятный случай, и того, кто сказал ему столько дружеских слов. Он считает долгом поблагодарит также все общество за благосклонное отношение к речи, обращенной к нему, человеку совершенно постороннему. Он понимает, что приглашен сюда только как сын соседа.

- Нет! - вдруг прервала его Виктория со сверкающими глазами.

Все взглянули на нее, румянец заливал её щеки, грудь волновалась. Иоганнес остановился. Воцарилось неловкое молчание.

- Виктория! - удивленно заметил отец.

- Продолжайте! - воскликнула Виктория.- Только как сын соседа; продолжайте же!

Глаза её потухли, она беспомощно улыбнулась и покачала головой. Потом, обратившись к отцу, она прибавила:

- Я только хотела поправит его. Он преувеличивает. Нет, я не хотела мешать...

Иоганнес услышал это объяснение и нашел исход. Сердце его сильно забилось. Он заметил, что мать Виктории со слезами на глазах и с невыразимой нежностью глядела на нее.

Да, он преувеличил, фрёкэн Виктория права. Она была так любезна, что напомнила ему о том, что он не только сын соседа, но и товарищ детских игр детей замка, и этому последнему обстоятельству он, конечно, и обязан своим присутствием на этом празднике. Он еще раз благодарил ее. Когда он жил дома, лес при замке вмещал для него целый мир, за которым лежали неведомые, сказочные страны. В те годы Дитлеф и Виктория часто посылали за ним, чтобы он принял участие в поездке или игре - это лучшие воспоминания его детства. Позднее, вспоминая об этом, он увидел, что эти часы имели для всей его жизни значение, которого никто и не подозревал, и если его произведения действительно,- как было сказано,- производят иногда впечатление, то этим он обязан воспоминаниям детства, которые вдохновляют его; он переживал снова то счастье, которое доставляли ему товарищи его детских игр. Поэтому-то они оказали большое влияние на его произведения. К обычным добрым пожеланиям обрученным он хочет прибавить личную благодарность детям замка за те счастливые годы, когда их ничто не разделяло, за тот короткий, веселый летний день.

Речь кончилась, общество выпило, обед и разговори продолжались. Дитлеф, обращаясь к матери, сухо заметил:

- Мне и в голову не приходило, что это я написал его книги.

Но хозяйка дома не смеялась. Она сказала, обращаясь в детям:

- Поблагодарите его. Это очень понятно; он рос таким одиноким... Что ты делаешь, Виктория?

- Я хотела в благодарность послать ему с горничной эту ветку сирени. Можно?

- Нет,- отвечал лейтенант. . .

После обеда гости разошлись по комнатам, вышли на балкон, некоторые спустились даже в сад. Иоганнес сошел с балкона и направился в беседку. Там сидело несколько мужчин, в том числе и помещик, они курили и громко обсуждали денежные дела хозяина. Имение его было запущено, в саду росла сорная трава, заборы были сломаны, леса повырублены: говорят, что ему трудно даже вносить проценты за страховку имущества.

- А во сколько оно застраховано?

Помещик назвал неслыханно крупную сумму.

Впрочем, в замке никогда не было недостатка в деньгах и траты всегда были крупны... Что стоит, например, такой обед! Теперь, вероятно, все опустошено, даже шкатулка с драгоценностями хозяина дома; ну, да денежки зятя поправят дела.

- А большое у него состояние?

- О, у него такое огромное состояние, что...

Иоганнес встал, пошел в сад. Навстречу ему несся аромат цветущей сирени, нарциссов, жасмина и ландышей. Он отыскал укромный уголок у стены и сел на камень, кустарник скрывал его от постороннего взгляда. Он чувствовал себя изнуренным и утомленным от волнения, мысли его путались, он думал о том, что ему следует встать и пойти в дом, но он продолжал сидеть в каком-то полусознательном состоянии. На дорожке раздались шаги, он узнал голос Виктории. Он затаил дыхание, сквозь зелень мелькнул мундир лейтенанта. Жених с невестой гуляли одни.

- Я нахожу,- говорил он,- что ты странно ведешь себя. Ты внимательно слушаешь его речь, прерываешь его. Что все это значит?

Она остановилась и гордо выпрямилась...

- Ты хочешь знать, что это значит?- спросила она.

- Да!

Она промолчала.

- Если это ничего не значит, то мне совсем не интересно,- продолжал он. - Ты можешь ничего не объяснят.

Вспышка её погасла.

- Нет, это ничего не означало,- сказала она. Они пошли дальше. Лейтенант нервно передернул плечами и громко произнес:

- Пусть он будет поосторожнее, а то как бы рука офицера не погладила его по щеке.

Они подошли по направлению к беседке. Иоганнес остался на своем месте, охваченный тем же тупым отчаянием. Он стал ко всему равнодушен. Лейтенант ревновал его, но невеста сумела рассеять его подозрения. Она сказала то, что нужно было, чтобы успокоит его, и пошла с ним дальше. И птицы звонко пели над их головами. Да пошлет им Господь долгую жизнь.

За столом он говорил ей речь и вырвал сердце из груди; как много стоило ему загладить её неуместную выходку, а она, и не благодарила его за это. Она подняла стакан и выпила.

Ваше здоровье! Взгляните, как я прелестно пью... Поглядите сбоку на женщину, когда она пьет. Пьет ли она из чашки, из стакана или из другого сосуда, её жеманство ужасно. Она вытягивает рот и погружает в напиток нижнюю губу, она придет в отчаяние, если в это время взглянуть на её руку. Вообще, не следует смотреть на руки женщины. Она не выносит этого. Она сейчас же начинает двигать рукой, стараясь придать ей более красивое положение, чтобы скрыть неизящную линию или некрасивый ноготь. Наконец, она окончательно выходит из себя и гневно спрашивает: почему вы так смотрите... Однажды летом она поцеловала его. Это было так давно, Бог знает, еще и было ли это когда-нибудь? Как это было? Они, кажется, сидели на скамейке? Они долго разговаривали, потом, когда они пошли, он шел так близко, что касался её руки. Перед какой-то входной дверью она поцеловала его. Я люблю вас! - сказала она... Они прошли мимо, может-быть, они сидят в беседке. Лейтенант сказал, что хочет дат ему пощечину. Он ясно слышал это, он не спал, но не поднялся и ничего не сделал. Рука офицера,- сказал он. А, да разве ему не все равно?

Он поднялся и пошел за ними в беседку. Но там никого не было. На стеклянной веранде стояла Камилла и кричала ему: "Идите сюда пить кофе". Он пошел за ней. На веранде сидели жених с невестой и несколько человек гостей. Он взял чашку кофе, отошел и сел в отдалении.

Камилла заговорила с ним. Лицо её было оживленно и глаза весело глядели на него. Он не мог противостоять ей, отвечал ей и смеялся. Где он был? В саду? Это неправда. Она искала его по всему саду, его там не было. Она убеждена, что в саду его не было.

- Был он в саду, Виктория?- спросила она.

Виктория отвечала:

- Нет, я его не видала.

Лейтенант бросил на нее гневный взгляд и, чтобы напомнит ей сказанное, обращается через всю веранду, преувеличенно громко к помещику:

- Я принимаю ваше приглашение ехать с вами на охоту за бекасами.

- Очень рад,- отвечает помещик.- Очень рад.

Лейтенант взглядывает на Викторию. Она молчит и не отговаривает его ехать на охоту. Лицо его омрачается, нервным движением он закручивает усы.

Камилла обращается к Виктории с каким-то вопросом.

Лейтенант быстро поднимается с места и говорит, обращаясь к помещику:

- Отлично, так я сегодня же вечером поеду с вами.

С этими словами он выходит с веранды. Помещик и несколько гостей выходят за ним.

Через несколько минуть вдруг распахивается дверь и снова входит лейтенант. Он страшно раздражен.

- Ты забыл что-нибудь?- спрашивает Виктория и поднимается с места.

Он делает несколько прыгающих шагов по направлению от двери к Иоганнесу и по дороге задевает его рукой по лицу. Затем он снова отпрыгивает к двери.

- Смотрите, поосторожнее! Вы задели меня по глазу,- говорит Иоганнес и глухо смеется.

- Ошибаетесь,- возражает лейтенант,- я даль вам пощечину. Понимаете? Понимаете?

Иоганнес вынул платок, приложил его к глазу и сказал:

- Сомневаюсь. Ведь вы же знаете, что я могу сложить вас пополам и положить в карман.

Лейтенант распахнул дверь и быстро скользнул в нее.

- Я дал вам пощечину! - закричал он.- Пощечину, скотина!

И дверь с шумом затворилась. Иоганнес опустился на прежнее место. Виктория стояла посреди веранды. Она была бледна, как полотно.

- Он вас ударил?- спросила Камилла, остолбенев от изумления.

- Он нечаянно задел меня по глазу. Поглядите.

- Господи! У вас весь глаз в крови. Нет, не трите его, дайте я приложу воды. Ваш платок очень груб, спрячьте его; я достану свой. Боже мой, прямо в глаз!

Виктория тоже протянула свой платок. Она ничего не говорила, только губы её дрожали. Потом она подошла в стеклянной двери и, прислонясь к ней, смотрела, на происходившее. Она разорвала свой платок на мелкие куски. Через несколько минут она отворила дверь и молча вышла.

IX.

Весело и радостно шла Камилла к мельнице. Она была одна. Она вошла прямо в комнату и спросила, улыбаясь:

- Простите, что я не постучалась. Мельница так шумит, что все равно ничего не было бы слышно.- Она огляделась кругом и воскликнула:

- Как у вас уютно! Как у вас хорошо! А где же Иоганнес? Я знакома с Иоганнесом. Как его глаз?

Ей подали стул и она села. За Иоганнесом послали на мельницу. Глаз его распух и был багрово-красен.

- Я пришла вас навестить,- обратилась к нему Камилла,- я так хорошо прогулялась. Вы должны продолжать прикладывать холодные компрессы к глазу.

- Пустяки,- отвечал он.- Боже мой, как это вам вздумалось притти сюда? Не хотите ли взглянут на мельницу? Я очень вам благодарен, что вы пришли.- Он обнял мать за талию и подводя к Камилле, сказал:- Вот моя матушка.

Они пошли на мельницу. Старый мельник, почтительно сняв шапку, что-то говорил. Камилла не разбирала его слов, но улыбалась и ласково отвечала:

- Благодарю! Да, мне очень хотелось видеть мельницу.

Шум пугал ее, она держала Иоганнеса за руку и глядела большими изумленными глазами на обоих мужчин, стараясь разобрать, что они говорят. Казалось, что она оглохла. Множество колес и вообще все устройство мельницы приводило ее в изумление, она смеялась, трясла Иоганнеса за руку и показывала в разные стороны. Мельницу остановили и потом опят пустили в ход, чтобы она могла все разглядеть.

Уже уйдя с мельницы, Камилла продолжала еще говорит до смешного громко, словно шум все еще оглушал ее.

Иоганнес пошел проводит ее домой.

- Не понимаю, как он осмелился ударит вас прямо в глаз?- сказала она.- Но зато он и исчез сейчас же, он уехал с помещиком на охоту. Как это было неприятно. Виктория не спала всю ночь,- болтала она.

- Ну, она выспится сегодня,- возразил он.- Когда вы думаете ехать домой.

- Завтра. А вы когда вернетесь в город?

- Осенью. Увидимся мы с вами сегодня днем?

Она вскрикнула:

- Да, да, пожалуйста! вы говорили, здесь есть какая-то пещера, покажите мне ее.

- Я приду за вами и мы пойдем вместе,- сказал он.

Вернувшись домой, он долго сидел неподвижно, в глубокой задумчивости. Нежные, счастливые мысли бродили в нем.

После обеда он пошел в замок, он остался на дворе и послал сказать Камилле о своем приходе. Пока он ждал, он увидел в одном из окон второго этажа Викторию; она пристально поглядела на него, повернулась и скрылась в комнате.

Камилла вышла из замка и он повел ее в каменоломню и пещеру. Он чувствовал себя как-то необыкновенно покойно и счастливо. Молодая девушка оказывала на него благотворное влияние; её веселые, безхитростные слова ласкали и согревали его сердце. Сегодня над ним витал его добрый гений. . .

- Я вспомнил, Камилла, что вы как-то подарили мне кинжал. У него были серебряные ножны. Я уложил его в ящик с другими вещами, потому что мне нечего было с ним делать.

- Да, с ним нечего было делать, но что же из этого?

- Я его потерял.

- Ах, как жаль. Но, может-быть, мне удастся найти такой же взамен потеряннаго. Я постараюсь найти.

Они пошли дальше.

- Помните, вы мне еще подарили медальон? Массивный золотой медальон на подставке. В медальоне вы вырезали несколько дружеских слов.

- Да, я помню.

- В прошлом году за границей я подарил этот медальон.

- Нет, правда? Вы его подарили! Почему вы его подарили?

- Я подарил его на память одному товарищу. Это был русский. Он на коленях благодарил меня за это.

- Он так был рад этому? Я убеждена, что он был безумно обрадован, если благодарил за него на коленях. Вы получите за это другой медальон, который будете носить.

Они вышли на дорогу, отделяющую мельницу от замка. Иоганнес остановился и сказал:

- На этом месте со мной однажды случилось следующее. Однажды в теплый летний вечер я по обыкновению пришел сюда. Я лег за этими кустами и погрузился в мечты. По дороге молча шли двое. Дама остановилась. Ея спутник спросил: отчего вы остановилась? И, не получив ответа, он повторил: что с вами? Ничего, отвечала она; но вы не должны так смотреть на меня. Ведь я только смотрю на вас, сказал он. Да, возразила она, я знаю, вы меня любите, но папа никогда не согласится на это, понимаете, это невозможно. Он пробормотал: да, это, конечно, невозможно. Потом она сказала: какая у вас широкая рука; у вас удивительно широкие руки! И с этими словами она схватила его за руку.

Молчание.

- Да, а что было потом?- спросила Камилла.

- Не знаю,- ответил Иоганнес.- Зачем она заговорила о руке?

- Может быть, она находила его руки прекрасными. А если на нем еще была крахмальная рубашка,- о, я это отлично понимаю. Может быть, она тоже любила его.

- Камилла,- сказал он,- если бы я вам сказал, что люблю вас и готов ждать несколько лет,- я только спрашиваю... Я знаю, что недостоин вас; но согласились бы вы быть моей женой, если бы я через год, через два спросил вас об этом?

Лицо Камиллы покрывается ярким румянцем, в смущении она крепко сжимает руки и подается вперед. Он обнимает ее за талию и спрашивает:

- Как вы думаете, может это быть? Хотите вы этого?

- Да! - отвечает она и прижимается к нему...

. . .

На следующий день он пошел проводить ее на пароход. Он целует её маленькие, детские ручки, преисполненный благодарности и радости.

Виктории не было.

- Почему тебя никто не провожает?

Камилла с ужасом в глазах рассказала о несчастье, постигшем замок. Утром пришла телеграмма. Прочтя ее, хозяин замка побледнел, как полотно, а камергер и его жена зарыдали - вчера вечером Отто застрелили на охоте.

Иоганнес схватил Камиллу за руку:

- Умер? Лейтенант?

- Да, тело его везут сюда. Это ужасно.

Они пошли дальше, каждый погруженный в свои думы. Их привели в себя только голоса людей, свистки парохода. Камилла смущенно протянула ему руку, он поцеловал ее и сказал:

- Да, я недостоин тебя, Камилла, нет, совсем не достоин. Но если ты будешь моей женой, я буду любить тебя, как только смогу.

- Я хочу был твоей. Я всегда этого хотела, всегда.

- Я скоро приеду,- сказал он.- Через несколько дней мы увидимся.

Она вошла на палубу. Он кивал ей, пока она не скрылась из глаз. Обернувшись, чтобы итти домой, он увидел Викторию; она стояла сзади него и также махала платком и кивала головой, прощаясь с Камиллой.

- Я немного опоздала,- сказала она.

Он не отвечал. Что мог он сказать? Утешать ее в потере, поздравить ее, пожать ей руку?

Голос её был беззвучен. . .

Пристань опустела.

- Ваш глаз еще красный,- сказала она и пошла. Она оглянулась на него.

Он стоял, не двигаясь.

Тогда она внезапно повернула и подошла к нему:

- Отто умер,- сказала она резко, и глаза её горели.- Вы ничего не говорите, вы так равнодушны. Он был в тысячу раз лучше вас, слышите? Вы знаете, как он умер? Его застрелили. Вся его голова разлетелась на куски, вся его маленькая, глупая голова. Он был в тысячу раз...

Она разразилась рыданиями, и медленными, тяжелыми шагами пошла она домой. . .

Поздно вечером в дверь мельника постучали; Иоганнес отворил дверь и выглянул. Виктория стояла за дверью и сделала ему знак выйти. Он пошел за ней. Она схватила его за руку и повела за собой по дороге; рука её была холодна, как лед.

- Не лучше ли вам сесть?- сказал он.- Сядьте и успокойтесь немного. Вы так взволнованы.

Они сели.

Она прошептала:

- Что вы подумаете обо мне, я никак не могу оставить вас в покое?

- Вы очень несчастны,- отвечал он.- Послушайтесь меня и успокойтесь, Виктория. Может быть, я могу вам чем-нибудь помочь?

- Ради всего святого, простите мне, что я сегодня сказала,- обратилась она к нему.- Да, я очень несчастна, вот уже несколько лет, как я очень несчастна. Я сказала, что он был в тысячу раз лучше вас; это неправда, простите меня! Он умер и был моим женихом, вот и все. Неужели вы думаете, что это случилось по моему желанию? Иоганнес, вы думали это? Вот мое обручальное кольцо, я его получила давно, очень, очень давно; а теперь я его бросаю,- далеко бросаю.- И она бросила кольцо в лес; они оба слышали, как оно упало.- Этого хотел папа. Папа разорился, он нищий, а Отто был так богат.- "Ты должна это сделать", сказал мне папа.- Я не хочу, отвечала я.- "Подумай о твоих родителях", говорил он. "Подумай о замке, о нашем древнем имени, о моей честя".- Хорошо, я согласна, отвечала я. Подожди три года, я согласна. Папа поблагодарил и стал ждать. Отто ждал и все они ждали, но кольцо мне надели тогда же. Прошло несколько времени и я увидела, что мне ничто не поможет. Зачем нам всем еще ждат?- Приведи мне моего мужа теперь же,- сказала я папе.- "Бог да благословит тебя",- сказал он и поблагодарил меня за то, что я сделала для него. Скоро приехал Отто. Я не встречала его на пристани, я стояла у окна и глядела, как он въезжал на двор замка. Тогда я побежала к маме и бросилась перед ней на колени.- "Что с тобой, дитя мое"? спросила она.- Я не могу, отвечала я, нет, я не могу выйти за него, он приехал, он ждет там внизу; застрахуйте лучше мою жизнь и я брошусь потом в пруд или под мельничное колесо, мне это будет легче. Мама побледдела и заплакала. Вошел папа.- "Ну, милая Виктория, сойди вниз и встреть его",- сказал он.- Я не могу, не могу,- отвечала я и повторяла, чтобы они сжалились надо мной и застраховали мою жизнь. Папа ничего не сказал, он сел на стул и глубоко задумался.

Он весь дрожал. Увидя это, я сказала: Отведи меня к моему мужу; я согласна быт его женой. Виктория замолчала. Она дрожала. Иоганнес взял её другую руку и начал их греть.

- Благодарю,- сказала она.- Иоганнес, будьте так добры, сожмите покрепче мои руки: Будьте так добры, сделайте это! Господи, какие у вас горячия руки! Я вам так благодарна. Но вы должны мне простить то, что я сказала на пристани.

- Это уже давно забыто. Принести вам платок?

- Нет, благодарю вас. Я не понимаю, я вся дрожу, а голова моя горит. Иоганнес, я должна во многом просить у вас прощения.

- Нет, нет, этого совсем не надо. Теперь вы будете спокойнее. Не волнуйтесь.

- Вы обратились ко мне с речью. Я не помнила себя, пока вы говорили, я слышала только ваш голос. Он звучал, как музыка, и я приходила в отчаяние от того, что он так очаровывал меня. Папа спросил меня, почему я прервала вас своим восклицанием. Но мама не спрашивала, она поняла меня. Мама знает это уже несколько лет, а два года тому назад, вернувшись из города, я повторила это. Это было тогда, когда мы с вами встретились.

- Не будем больше говорить об этом.

- Хорошо, но простите меня, слышите, сжальтесь надо мной! Что мне теперь делать? Папа все время ходит взад и вперед по своему кабинету, это так ужасно для него. Завтра воскресенье; он распорядился отпустить всю прислугу, это одно, чем он сегодня распорядился. Лицо у него стало серое, и он ничего не говорит, так подействовала на него смерть будущего зятя. Я скзала маме, что пойду к вам.- "Мы с тобой должны завтра проводит в город камергера с женой",- сказала она.- Я пойду к Иоганнесу, повторила я.- "У папы нет денег ехать нам всем, он останется здесь",- отвечала она и заговорила о другом. Я подошла к двери. Мама глядела на меня.- Я иду к нему, повторила я в последний раз. Мама пошла со мной до двери, поцеловала меня и сказала: "Да благословит вас Бог".

Иоганнес выпустил её руки и сказал:

- Теперь оне согрелись.

- Благодарю вас, да, я согрелась.- "Бог да благословит вас",- сказала она. Я все рассказала маме, она давно все знает.- "Koro же ты любишь, дитя?" - спросила она.- Неужели ты еще можешь спрашивать? отвечала я:- Я люблю Иоганнеса, его одного любила я всю свою жизнь, его одного...

Он сделал движение.

- Уже поздно. О вас не будут беспокоиться дома?

- Нет,- отвечала она.- Вы знаете, что я люблю вас, Иоганнес, вы конечно заметили это? Все эти годы я так тосковала по вас, этого никто, никто не может понять. Я ходила по этой дороге и думала: лучше я сверну в лес на тропинку; там он любит гулять. И я шла туда. А в тот день, когда я узнала, что вы приехали, я оделась в светлое - в светло-желтое платье, я была больна от ожидания и тоски и ходила безцельно из комнаты в комнату." Как ты сияешь сегодня",- сказала мне мама. Я продолжала ходить и говорила сама себе: он снова вернулся домой! Он прекрасен и он вернулся, он уже приехал! На следующий день я не выдержала, я снова надела светлое платье и пошла в каменоломню, чтобы встретить вас. Помните? Я встретила вас, но я не искала цветов, как говорила, и не за ними я пришла. Вы уже не радовались, видя меня, но все-таки были благодарны за встречу. Я не видела вас три года. Вы держали ветку в руке, сидели и махали ею, когда я прошла; когда вы ушли, я подняла ветку, спрятала ее и отнесла домой.

- Хорошо, Виктория,- сказал он дрожащим голосом,- теперь вы не должны мне говорит об этом.

- Нет,- сказала она со страхом и схватила его за руку.- Нет, я не буду. Нет, вы этого, конечно, не хотите.- Она начала нервно гладит его руку. - Нет, я не могу ожидать, чтобы вы этого хотели. Я вам причиняла столько горя. Может быть, со временем вы сможете мне простить это. Вы думаете, это невозможно?

- Да, да, все это так. Но дело не в том.

- В чем же?

Молчание.

- Я помолвлен,- отвечал он.

X.

На следующий день, в воскресенье, хозяин замка вдруг лично явился к мельнику и просил его притти после обеда и перевезти на пароход тело лейтенанта Отто. Мельник, не понимая, с изумлением глядел на него; но хозяин замка объяснил ему, что он отпустил всю прислугу в церковь и в доме никого не оставалось.

Хозяин замка, наверно, не спал всю ночь, он был бледен, как смерть, и не брит. И все-таки он привычным жестом размахивал тросточкой и держался прямо.

Мельник надел свое лучшее платье и отправился в замок. Когда он запряг лошадей, хозяин замка собственноручно помог ему уложить тело в экипаж. Все это происходило тихо, почти таинственно, никто не присутствовал при этом.

Мельник поехал на пристань. Между тем из замка вышли камергер с супругой. хозяйка дома и Виктория. Все они пошли пешком. Хозяин замка остался один, он стоял на крыльце и кланялся, ветер развевал его седые волосы.

Когда тело внесли на пароход, за ним поднялись все провожающие. С палубы хозяйка дома крикнула мельнику, чтоб он передал поклон барину, и Виктория попросила его о том же.

Пароход отошел. Мельник еще долго стоял и смотрел ему вслед. Дул сильный ветер и море волновалось, только через четверть часа исчез пароход за островом. Мельник поехал домой.

Он поставил лошадей в стойла, дал им корму, и пошел к владельцу замка, чтобы передать ему поклоны. Кухонная дверь была заперта изнутри. Он обошел вокруг дома и хотел войти с парадного входа; но и эта дверь была заперта. Теперь послеобеденное время и барин спит подумал он. Но так как он был человек добросовестный и хотел во что бы то ни стало исполнить данное ему поручение, то он и отправился в помещение для прислуги, чтобы поручить кому-нибудь передать поклоны. Но он не нашел никого из слуг. Он опять вышел на двор, обошел его крутом и даже зашел в комнаты горничных. Но и там не было ни души. Весь двор словно вымер.

Он хотел уже уходит, как вдруг увидел слабый свет в подвальном помещении замка.

Он остановился. Через маленькие, покрытые решеткой, оконца он ясно увидел человека, вошедшего в подвал, держащего в одной руке свечу, а в другой красное шелковое кресло. Это был хозяин замка. Он был выбрит и одет в черный фрак, словно собирался на бал.- Постучать в окно и передат ему поклон от барыни, подумал мельник, но не пошевелился.

Хозяин замка оглянулся, посветил во все углы и еще раз оглянулся. Он взял мешок, наполненный, повидимому, сеном или соломой, и положил его у входной двери. Потом он полил чем-то из кувшина на этот мешок. Он стащил сюда же ящики, солому, деревянную подставку для цветов и полил все это из кувшина; мельник заметил при этом, что он заботливо старался не запачкать себе платья или рук. Он взял маленький огарок, поставил его на мешок и осторожно обложил соломой. Потом хозяин замка сел в кресло.

Все с большим ужасом смотрел м;ельник на все происходящее, он не мог оторвать глаз от маленького окошечка, и в душе его зарождались мрачные подозрения. Хозяин замка неподвижно сидел в кресле и наблюдал, как постепенно сгорала свеча; руки его были сложены.

Старый мельник, охваченный ужасом, громко закричал.

Хозяин замка повернул голову и взглянул в окно. Вдруг он вскакивает, подходить к окну и выглядывает в него. Во взгляде его отражались все страдания мира. Рог его перекошен; молча, угрожающе протягивает он к окну сжатые кулаки; потом грозит одной рукой и возвращается назад. Когда он опустился в кресло, свеча догорела. В то же мгновенье яркое пламя поднялось кверху.

Мельник закричал и бросился в сторону. Несколько мгновений метался он, обезумев от ужаса, по двору, не зная, чем помочь. Он подбежал к окну подвала, стучал в него и кричал; потом нагнулся, схватил железные прутья и тряс их, гнул и, наконец, вырвал их.

Из глубины подвала донесся слабый голос, голос без слов, как бы стон заживо погребенного, он раздался два раза, и мельник, вне себя от ужаса, бросился бежать через двор, по дороге к дому. Он не решался оглянугься;.

Когда он через несколько минут вернулся с Иоганнесом, замок горел, старое, большое, деревянное здание все было охвачено пламенем. С пристани прибежало несколько человек, но и они не могли помочь. Все погибло.

Но мельник был нем, как могила.

XI.

Что такое любовь? Это ветерок, шелестящий розами и затем стихающий. Но часто она похожа на неизгладимую печать, длящуюся целую жизнь, а иногда даже и после смерти. Бог создал ее в разных видах и она бывает то постоянна, то мимолетна.

Две матери шли по дороге и беседовали между собой: одна была одета в светлое, голубое платье, потому что её возлюбленный вернулся из путешествия. Другая была в трауре. У неё было три дочери, две темно-волосые и одна белокурая, и белокурая умерла. С тех пор прошло десять лет, десять долгих лет, а мать все еще носила по ней траур.

- Сегодня такой чудный день! - радостно говорила мать, одетая в голубое.- Тепло опьяняет меня, любовь опьяняет меня, я так счастлива. Мне хочется броситься на землю, протянуть объятия солнцу и целовать его.

Но мать в трауре тихо шла, не улыбаясь и ни отвечая.

- Ты все еще горюешь о своей девочке? - спросила одетая в голубое, в сердечном неведении. - Ведь она умерла десять лет тому назад?

Мать в трауре отвечала:

- Да, ей было бы теперь пятнадцать лет.

Тогда мать в голубом сказала, чтобы утешить ее:

- Но, ведь, у тебя осталось еще две дочери.

Мать в трауре вздохнула:

- Да. Но у них темные волосы. Только она была белокурая.

И обе матери расстались и пошли каждая своей дорогой, со своей любовью...

А обе темно-волосые дочери таили в себе тоже любовь, и обе оне любили одного,

Он пришел к старшей и сказал:

- Я хочу попросить у вас совета, потому что я люблю вашу сестру. Вчера я изменил ей, она видела, как я целовал на лестнице служанку, она вскрикнула тихо и жалобно и прошла мимо. Что же мне теперь делать? Я люблю вашу сестру; ради Бога:- поговорите с ней, помогите мне!

Старшая побледнела и схватилась за сердце; но она улыбалась, как бы желая благословит его, и ответила:

- Я помогу вам.

На следующий день он пошел к младшей сестре, бросился перед ней на колени и клялся ей в любви.

Она оглядела его с ног до головы и сказала:

- К сожалению, я не могу подать вам больше десяти крон. Но обратитесь к моей сестре, она подаст вам больше.

И она вышла из комнаты с гордо поднятой головой.

Придя в свою комнату, она бросилась на пол и ломала руки от любви.

Зима, на улицах холод, снег, туман и ветер. Иоганнес снова в городе, в прежней комнате, где он слышал, как скрипят тополи о деревянную стену, и у окна которой не раз встречал завимающуюся зарю. Теперь солнце не показывается.

Работа поглощала все его время, число исписанных листков увеличивалось все больше и больше по мере того, как шла зима. Это был ряд сказок из мира его фантазии, но дни выпадали разные, были хорошие, были и дурные, и тогда во время работы какая-нибудь мысль, воспоминание о взгляде или слове сразу разрушали его настроение. Тогда он вставал и начинал ходит взад и вперед по комнате. Он часто ходил так и по комнате протянулся белый след от его шагов, и с каждым днем след этот становился все белее.

...Сегодня я не могу ни работать, ни думать, воспоминания не дают мне покоя, я сажусь и записываю то, что пережил однажды ночью. Дорогой читатель, сегодня для меня ужасно плохой день. Идет снег, на улицах никого не видно, все уныло и в душе моей царит ужасная пустыня. Целые часы ходил я по улице и затем по комнате и старался собраться с мыслями; теперь наступает вечер, и мне не легче. Я холоден и бледен, как потухающий день. Дорогой читатель, в этом настроении хочу я попытаться описать одну светлую, чудную ночь; работа успокаивает меня, и, может быть, через несколько часов, я снова повеселею. . .

В дверь постучали, и к нему вошла Камилла Сейер, его молоденькая невеста. Он положил перо и поднялся. Они улыбнулись друг другу и поздоровались.

- Ты не спрашиваешь меня о бале?- спросила она сейчас же, садясь на стул.- Я не пропустила ни одного танца. Я вернулась в три часа. Я танцовала с Ричмондом.

Он сказал:

- Я тебе очень благодарен, что ты пришла, Камилла. Я так бесконечно печален, а ты такая веселая, это хорошо повлияет на меня. А как ты была одета на балу?

- Конечно, в розовом. Я уж не помню, но я так много болтала и смеялась. Это было так дивно хорошо. Да, я была в розовом, без рукавов, даже без малейшего намека на них. Ричмонд служил в Лондоне при посольстве.

- Так!

- Его родители англичане, но родился он здесь. Что это с твоими глазами? Они красны. Ты плакал?

- Нет,- отвечал он, смеясь.- Но я глубоко заглянул в свои сказки, а там так много солнца. Камилла, если ты хочешь быть совсем милой, то не рви больше бумаги.

- Боже мой, я и не заметила. Прости, Иоганнес.

- Пустяки; это просто заметки. Ну, рассказывай: в волосах у тебя была, конечно, роза?

- Да, красная роза, почти черная. Знаешь, Иоганесс, поедем после свадьбы в Лондон. Это совсем не так страшно, как говорят, и только так кажется, что там туманы.

- Кто тебе это рассказывал?

- Ричмонд. Он говорил мне это на балу, а он-то уже знает. Ведь ты знаком с Ричмондом?

- Нет, я его не знаю. Он говорил мне однажды речь; и на нем были бриллиантовые запонки. Вот все, что я знаю о нем.

- Он очень красив. Когда он подошел со мне, поклонился и сказал: фрёкэн, вероятно, не узнает меня,- знаешь, я подарила ему розу.

- Какую розу?

- Которая была у меня в волосах. Я ему отдала ее.

- Ты очень влюблена в Ричмонда?

Она покраснела и начала горячо оправдываться.

- Нисколько. Нельзя ни с кем болтать, никого находит приятным, чтобы... Фу, Иоганнес, ты сошел с ума! Я больше никогда не произнесу его имени.

- Боже избави, Камилла, я совсем не хотел этого сказать - не думай, пожалуйста... напротив, я бы с удовольствием поблагодарил его за то, что он был так внимателен к тебе.

- Попробуй только это сделать! Я больше никогда в жизни не скажу с ним ни слова.

Молчание.

- Ну, хорошо, оставим это,- сказал он.- Разве ты уже уходишь?

- Да, мне пора итти. Далеко подвинулась твоя работа? Мама спрашивала как-то. Да, я так давно не видалась с Викторией, а сейчас встретила ее.

- Сейчас?

- Когда я шла к тебе.- Камилла улыбнулась.- Боже мой, как она изменилась. Послушай, ты скоро к нам придешь?

- Да, скоро,- отвечал он и быстро поднялся. Густой румянец залил его лицо. - может-быть, даже на-днях. Я должен сначала написать, что задумал, написать заключение к своим сказкам. Да, я это напишу, напишу!

- Представь себе землю, если глядеть на нее сверху, в виде роскошной папской мантии. По складкам её ходят люди, все они ходят попарно,- вечер, тишина, наступил час любви... Эта вещь будет называться "Сила пола". Мне кажется, это будет очень сильная вещь; мне часто представлялся этот образ, и каждый раз мне казалось, что грудь моя рвется на части, и я могу весь мир заключить в объятия. Мне рисуются люди, звери и птицы, и для каждого наступает час его любви, Камилла. Восторгом дышат их лица, глаза загораются, грудь волнуется. И вот от земли поднимается легкое красноватое облако, это - облако стыда, поднимающееся из всех этих разверстых сердец, и вся ночь озаряется красным светом. А там вдали высятся тяжелые, спящия горы; оне ничего не видят и ничего не слышат. А утром Бог на все бросает лучи своего жаркого солнца. Это должно называться "Сила пола".

- Так!

- Да. Я приду, когда кончу эту вещь. Я бесконечно благодарен тебе, что ты пришла, Камилла. Забудь, что я сказал. Я не хотел сказать ничего обиднаго.

- Я уж и забыла. Но я никогда больше не произнесу его имени. Никогда. . .

На следующий день Камилла опять пришла к нему. Она бледна и взволнована.

- Что с тобой?- спрашивает он.

- Со мной? Ничего,- отвечает она, волнуясь.- Я люблю тебя одного. Ты не должен думать, что со мной что-нибудь произошло, и что я не люблю тебя. Слушай теперь, что я задумала: мы не поедем в Лондон. Что нам там делать? Этот человек ничего не знал, когда говорил; там туманов гораздо больше, чем он думает. Почему, ты так посмотрел на меня? Я не назвала его имени. Это такой лгун... чего он только не наболтал мне! Мы не поедем в Лондон.

- Хорошо, мы не поедем в Лондон,- задумчиво произнес он.

- Да, правда! Мы не поедем. Кончил ты писат "Силу пола?" Господи, меня так интересует эта вещь. Ты должен скорее кончит ее и притти к нам, Иоганнес. Час любви, ведь ты так говорил?.. Роскошная папская мантия, красная ночь. Боже мой, я так хорошо помню все, что ты мне рассказывал. Последнее время я редко приходила к тебе; но теперь я буду приходит к тебе каждый день и узнавать, как подвигается твоя работа.

- Я скоро кончу,- сказал он, не отрывая от неё глаз.

- Сегодня я взяла все твои книги и перенесла их в свою комнату. Я хочу их перечесть; это меня нисколько не утомит, я Даже радуюсь этому. Послушай, Иоганнес, будь таким милым, проводи меня домой. Я не знаю, могу ли я спокойно дойти до дому. Право, я не знаю. Может-быть, кто-нибудь ходит по улице и ждет, когда я выйду. Я почти уверена в этом... Вдруг она разразилась слезами и заговорила, волнуясь.- Я назвала его лгуном, но я совсем не хотела этого сказат. Он ничего не лгал мне, напротив, он все время был... В четверг у нас будут гости, его не будет, но ты должен притти, слышишь! Обещаешь? Но я не хотела дурно говорит о нем. Что ты теперь обо мне подумаешь?

Он отвечал:

- Я начинаю понимать тебя.

Она бросилась к нему на грудь, прижалась к нему, дрожа и плача.

- Но я тебя тоже люблю! - воскликнула она.- Ты должен мне верить. Я не люблю одного его, это было бы безумно с моей сгороны. Когда в прошлом году ты спросил меня, я так обрадовалась; а тепер я узнала его. Я не понимаю. Неужели это так дурно с моей стороны, Иоганнес? Я люблю его, может-быть, не много больше, чем тебя; я не виновата в этом, со мной что-то случилось. О, Боже мой, я не спала столько ночей с тех пор, как увидела его, и я люблю его все сильнее и сильнее. Что же мне делать? Ты старше меня, скажи мне. Он проводил меня сюда и ждет на улице, чтобы проводить меня домой; может-быть, он озяб там. Ты презираешь меня, Иоганнес? Я не целовала его, нет, этого не было, поверь мне; я только подарила ему розу. Отчего ты все молчишь, Иоганнес? Скажи, что мне делать, я больше не могу выносит этого.

Иоганнес сидел и внимательно слушал ее. Он сказал:

- Мне нечего ответит тебе.

- Благодарю, благодарю тебя, милый Иоганнес, это так хорошо с твоей стороны, что ты не сердишься на меня,- сказала она, вытирая слезы.- Но ты не должен думать, что я не люблю тебя. Господи, я буду приходить к тебе как можно чаще и делать все, что ты хочешь. Вот только одно, что я люблю его больше, чем тебя. Я не хотела этого. Я не виновата в этом .

Он молча поднялся и сказал, надевая шляпу:

- Пойдем!

Они сошли с лестницы.

У подъезда стоял Ричмонд. Это - молодой человек с черными волосами и темными глазами, сияющими молодостью и жизнью. Щеки его покраснели от холода.

- Вы озябли?- спросила Камилла, быстро подходя к нему.

Голос её дрожал от волнения. Вдруг она обернулась к Иоганнесу, взяла его под руку и сказала:

- Прости, я не спросила, может-быть, тебе тоже холодно. Ты не надел пальто, хочешь я схожу и принесу его? Нет? Ну, так застегнись, по крайней мере.

И она застегнула его сюртук.

Иоганнес протянул Ричмонду руку. Он находился в каком-то странном состоянии, как-будто все происходящее совсем не касалось его. Он неуверенно, слабо улыбнулся и пробормотал:

- Очень рад вас видеть.

Лицо Ричмонда не имело виноватого или смущенного выражения. На лице его мелькнула улыбка удовольствия, когда он узнал Иоганнеса, и он вежливо поклонился.

- Недавно в Лондоне я видел в одном из магазинов вашу книгу,- сказал он.- Это был перевод. Так приятно было это видеть, словно привет с родины.

Камилла шла между ними и поочереди взглядывала то на одного, то на другого. Наконец, она сказала:

- Итак, ты придёшь в четверг, Иоганнес. Прости, что я думаю только о своем,- прибавила она, улыбаясь. Затем она обратилась к Ричмонду и просила его тоже притти. Будут только хорошие знакомые и, между прочим, Виктория с матерью.

Иоганнес вдруг остановился и сказал:,

- Собственно говоря, я могу вернуться.

- До свиданья, до четверга! - отвечала Камилла.

Ричмонд крепко пожал ему руку. И двое молодых людей, веселые и счастливые, пошли своей дорогой.

XII.

Мать, одетая в голубое, находилась в страшном волнении, она каждую минуту ждала сигнала из сада, а пока муж дома, никто не может пройти через него. Ах, этот муж, этот сорокалетний, лысый муж! Какие мысли тревожат его сегодня вечером? Он сидит бледный, неподвижно и молча, пристально глядя в газету...

Она ни на минуту не может успокоиться; часы бьют одиннадцать. Дети давно уже спят, а муж все еще не уходит. Что, если раздастся сигнал, дверь отопрется маленьким, дорогим ключиком,- и двое мужчин встретятся лицом к. лицу! Она боялась довести свою мысль до конца.

Она ушла в темный угол комнаты, ломала руки, и, наконец, сказала:

- Уже одиннадцать. Если хочешь попасть в клуб, пора итти.

Он поднялся, побледнел еще больше и вышел из комнаты, вышел из дому.

Выйдя из сада, он остановился и услышал сигнал, осторожный свист. По дорожке раздались шаги, во входной двери, щелкнул замок, и на занавеси окна появились две тени.

Он знал вперед и сигнал, и шаги, и тени в окне; все это было ему знакомо.

Он пошел в клуб. Он был еще отперт, в окнах был виден свет, но он не вошел. Полчаса ходил он по улице и кругом сада, бесконечные полчаса! Ну, пусть подождут меня еще четверть часа! думал он и продолжает ходить. Затем он входит в сад, поднимается по лестнице и звонит.

Девушка отпирает дверь, высовывает голову и говорит:

- Барыня уже давно...

- Ушла спать,- договаривает он,- Подите, скажите барышне, что её муж вернулся.

Девушка уходит. Она стучит в комнату барыни и передает приказание через запертую дверь:

- Мне приказали сказать, что барин вернулся.

Барыня спрашивает из своей комнаты:

- Что ты говоришь, вернулся барин? Кто тебе велел это сказать?

- Сам барин. Он стоит за дверями.- Из комнаты барыни раздается стон отчаяния, шопот, отворяется и захлопывается дверь и все стихает.

Входит барин. Жена в смертельном ужасе выходит ему навстречу.

- Клуб был уже заперт,- говорит он сейчас же из жалости и сострадания.- Я послал предупредить тебя, чтобы ты не испугалась.

Она опускается на стул успокоенная, чувствуя себя спасенной. Под влиянием охватившего ее счастья, она хочет быть доброй и спрашивает мужа:

- Ты так бледен. Что с тобой, милый?

- Со мной ничего,- отвечает он.

- С тобой ничего не случилось? У тебя такой измученный вид.

Муж отвечает:

- Нет, я улыбаюсь. Это у меня такая улыбка. Я теперь всегда сохраняю на лице эту гримасу.

Она слушает эти отрывистые слова и не понимает их. Что он хочет этим сказать?

Вдруг он порывисто, с безумной силой обнимает ее и шепчет ей в лицо:

- А не наставить ли нам ему рога,- тому, кто только что ушел,- не наставить ли нам ему рога?

Она вскрикнула и позвала девушку. Он выпустил ее с тихим, сухим смехом, при чем он кривит рот и бьет себя по коленям.

Утром доброе чувство одерживает в жене верх и она говорит мужу:

- Вчера вечером у тебя был странный припадок; теперь он, разумеется, прошел; но ты бледен.

- Да,- отвечает он,- в мои годы не следует увлекаться. Этого больше не повторится.

Изобразив разные виды любви, монах Вендт рассказывает еще об одной любви:

- Потому что такая любовь доходит до самозабвения!

Новобрачные только что вернулись на родину после долгаго свадебного путешествия и удалились на покой.

Падающая звезда скатилась над их домом.

Летом молодые гуляли вместе и не разлучались. Они рвали желтые, красные и голубые цветы и собирали их в букеты, они любовались, как ветер колышет траву, слушали пенье птиц в лесу, и каждое их слово было лаской. Зимой они катались на санях, и над их головами на беспредельном небосводе сияли звезды.

Так прошло много, много лет. У них было уже трое детей, но их сердца любили друг друга, как в день первого поцелуя.

Но вот муж заболел какой-то болезнью, на долго приковавшей его к постели. Терпение жены подверглось трудному испытанию. Когда он, наконец, выздоровел и встал с постели, он сам себя не узнал. Болезнь обезобразила его и лишила волос.

Он долго страдал молча. Однажды утром он сказал:

- Теперь ты меня, конечно, разлюбила?

Но жена, краснея, обняла его и поцеловала так же страсгно, как в дни юности, и отвечала:

- Я люблю, люблю тебя. Я никогда не забуду, ты взял меня и сделал такой счастливой.

И, придя в свою комнату, она обрезала свои золотистые волосы, чтобы походить на любимого мужа.

Прошло много, много лет. Молодые люди состарились и дети их выросли. Они были счастливы попрежнему; летом они ходили в поля и любовались, как колышется трава, а зимой они закутывались в шубы и катались под звездным небом. И сердца их бились попрежнему горячо и радостно, как от действия чудесного напитка.

У жены отнялись ноги. Старая женщина не могла ходить, ее приходилось возит в кресле на колесах, и муж сам возил ее. Жена невыразимо страдала от своего несчастья и страдание покрыло её лицо глубокими морщинами.

Однажды она сказала:

- Мне хотелось бы теперь умереть. Я лишилась ног и стала так безобразна, а ты так прекрасен, ты не можешь больше целовать меня и любить попрежнему.

Но муж, дрожа от волнения, обнял ее и сказал:

- Я люблю тебя, дорогая, больше жизни, я люблю тебя, как в первый день, как в первый час, когда ты подарила мне розу. Помнишь? Ты протянула мне руку и взглянула на меня своими чудными глазами; роза благоухала, как ты, ты покраснела, как она, и я опьянел от счастья. Но теперь я люблю тебя еще больше, ты прекраснее, чем была в юности, и мое сердце благодарит и благословляет тебя за каждый день, прожитый нами вместе.

Муж идет в свою комнату, обливает лицо серной кислотой, чтобы обезобразить себя, и говорит жене:

- По случайной неосторожности мне на лицо попала серная кислота, щеки мои покрыты ожогами. Теперь ты, конечно, меня больше не любишь?

- О, ты жених мой, возлюбленный мой! - воскликнула старая женщина и поцеловала его руки.- Ты прекраснее всех на свете, твой голос еще и теперь заставляет биться мое сердце, и я до самой смерти не перестану любит тебя.

XIII.

Иоганнес встретил Камиллу на улице; она ехала с матерью, отцом и молодым Ричмондом. Они остановили экипаж и дружески поздоровались с ним.

Камилла схватила его за руку и сказала:

- Ты не пришел к нам. У нас было много народу. Мы ждали тебя до последней минуты, но ты не пришел.

- Я был занят,- отвечал он.

- Прости, что я до сих пор не была у тебя,- продолжала она,- Я непременно приду на-днях, когда уедет Ричмонд. Ах, как у нас было весело! Виктория заболела и уехала домой; ты слышал об этом? Я собираюсь навестить ее. Ей теперь, вероятно, лучше; может-быть, она уже выздоровела, Я подарила Ричмонду медальон, почти такой же, как и тебе. Послушай, Иоганнес, обещай мне обратить внимание на твою печку. Когда ты пишешь, то забываешь обо всем, и у тебя делается страшно холодно. Ты должен тогда звать девушку.

- Да, я буду звать девушку,- отвечал он. Г-жа Сейер также заговорила с ним, она спрашивала о его работе, о его новом произведении, скоро ли оно будет закончено? Она с нетерпением ждет, когда оно появится в печати.

Иоганнес ответил на вопросы, почтительно поклонился и поглядел вслед уезжающей карете. Как мало ему дело до всего этого, до этого человека, этих людей, этих разговоров? Холодное равнодушие охватило его и не покидало всю дорогу. Перед его домом взад и вперед ходил какой-то человек, это был его старый знакомый, бывший учитель из замка.

Иоганнес поклонился ему.

На нем было длинное, теплое пальто, старательно вычищенное, на лице его было довольное, самоуверенное выражение

- Вы видите перед собой вашего друга и коллегу,- сказал он. - Протяните мне руку, молодой человек. С тех пор, как мы виделись в последний раз, судьбе моей было угодно измениться. Я женат, у меня есть свой дом, маленький садик, жена. В жизни еще случаются чудеса. Что вы можете возразит на это?

Иоганнес с удивлением глядел на него.

- Итак, слушайте. Я учил её сына. У неё был сын от первого брака; она, разумеется, уже была замужем и овдовела. Вы можете возразит, что мне не это было предназначено при рождении; но я женился на вдове. Мальчик был от первого брака. Я хожу туда, вижу каждый день садик и вдову и, наконец, привыкаю к ним. Вдруг мне пришла в голову эта мысль, и я сказал себе: конечно, я предназначался не для этого и так дальше, но все-таки я это сделаю потому, что это, вероятно, предсказано звездами. Видите, как все это вышло.

- Поздравляю,- сказал Иоганнес.

- Стойте! Ни слова! Я знаю, что вы хотите сказать. А та, первая, хотите вы сказать, неужели вы забыли вечную любовь вашей юности? Вы хотели это сказать. А позвольте, в свою очередь, почтеннейший, спросить вас, где она, моя первая, единственная и вечная любовь? Разве она не вышла замуж за полковника артиллерии? Позвольте задать вам еще один маленький вопрюс: видали ли вы когда-нибудь, чтобы мужчина соединился с той, с кем он хотел? В одной сказке рассказывается об одном человеке, мольбу которого Бог услышал и соединил его с его первой и единственной любовью. Но он не был счастлив.- Почему? спросите вы, и я вам отвечу на это: по той простой причине, что она сейчас же умерла,- слишите, тотчас же умерла; ха-ха-ха, сейчас же. Так всегда бывает. Обыкновенно, никто не соединяется с женщиной, которую любит, но если это и случается, то она умирает. Счастье никогда не бывает совершенно. Тогда человеку только и остается полюбить другую и постараться найти себе в этом утешение, но ему совсем не следует умират от этого. Уверяю вас, природа действует очень мудро, помогая человеку переносить подобные испытания. Взгляните хот на меня.

- Вы выглядите очень хорошо!.

- Великолепно. Слушайте, чувствуйте, смотрите! Разве меня касаются какия-либо заботы? Я одет, обут, у меня есть семейный очаг, жена, ребенок,- я говорю о мальчике. Если вы спросите о моих поэтических произведениях, то я отвечу вам и на этот вопрос. Ах, мой молодой коллега, я старше вас и, может-быть, от природы лучше одарен. Бумаги мои сложены в письменном столе. Оне будут изданы после моей смерти. Вы можете возразить, что я не получу от этого никакого удовольствия. И опять-таки вы ошибаетесь, ими наслаждается теперь моя семья. Вечером, когда зажигают лампы, я отпираю стол, вынимаю свои стихотворения и читаю их жене и мальчику. Ей сорок лет, а ему двенадцать, они оба бывают в восторге. Приходите как-нибудь вечером, я угощу вас стаканчиком грога. Да сохранит вас Господь .

Он протянул Иоганнесу руку и вдруг спросил:

- Знаете вы что-нибудь о Виктории?

- О Виктории? Нет. Да, я только что слышал.

- Разве вы не заметили, какой у неё болезненный вид и как впали её глаза?

- Я не видал ее с весны. Она все еще больна?

Учитель ответил до смешного резко топнул ногой.

- Да.

- Я только-что слышал.- Нет, я не видал, насколько она изменилась, я не встречался с ней. Она опасно больна?

- Очень. Вероятно, она уже умерла, понимаете.

Пораженный Иоганнес смотрел то на учителя, то на дверь своего дома, не зная, входит ему или стоять здесь, потом он снова взглянул на учителя, на его длинное пальто и шляпу; он улыбнулся смущенный, страдальческой улыбкой.

Старый учитель продолжал угрожающим тоном:

- Вот опят пример; разве вы можете его отрицать? Она тоже не вышла за, того, кого любила, за жениха, назначенного ей с самых детских лет, за молодого прекрасного лейтенанта. Он отправился однажды на охоту, выстрел попал ему в голову и раздробил череп. И вот он явился жертвой слепого случая. Виктория, его невеста, начинает чахнуть. червяк грусти точит её сердце; мы, друзья ея, видели все это. Через несколько времени она появляется в обществе, в доме Сейер, она рассказывала мне, между прочим, что и вы должны притти, но вы не пришли. Одним словом, в этот вечер она пересиливала себя, на нее нахлынули воспоминания о любви, она сделалась нервно весела и танцовала, танцовала целый вечер, как безумная. Вдруг она падает, пол окрашивается кровью, ее поднимают, увозят домой. Ей жить не долго.

Учитель подходит вплотную к Иоганнесу и жестко говорит ему:

- Виктория умерла.

Иоганнес, как слепой, начинает ощупывать вокруг себя руками.

- Умерла? Когда она умерла? Виктория умерла?

- Она умерла,- ответил учитель.- Она умерла сегодня утром, теперь... вот только что.- Он сунул руку в карман и вынул толстое письмо.- Она поручила мне передать вам это письмо. Вот оно. После моей смерти, сказала она. Она умерла. Я передал вам письмо. Моя миссия окончена.

И, не прощаясь, не прибавляя ни одного слова, учитель повернулся, медленно пошел по улице и исчез за углом.

Иоганнес стоял и держал в руках письмо. Виктория умерла. Он произнес громко её имя и голос его звучал резко и беззвучно. Он взглянул на письмо и узнал почерк, на конверте стояли большие и маленькие буквы, строчки шли ровно, а та, которая писала их, уже умерла!

Потом он вошел в подъезд, поднялся по лестнице, вынул ключ, вложил его в замок и отпер дверь. В комнате было темно и холодно. Он сел на окно и начал читать письмо Виктории при умирающем свете дня.

- Дорогой Иоганнес,- писала она.- Когда вы будете читать это письмо, меня уже не будет в живых. Все кажется мне теперь каким-то особенным; и я не стыжусь писать вам, как-будто этому уж ничто не препятствует. Потому что пока я была жива, я предпочла бы страдать дни и ночи, чем снова обратиться к вам, теперь же, умирая, я уже не думаю так. Чужие мне люди видели, как я истекала кровью, а доктор, осматривавший меня, сказал, что у меня остался только кусочек легкаго; что же мне теперь стыдиться?

Лежа в постели, я обдумывала наш последний разговор.

Это было в тот вечер, в лесу. Тогда я не думала, что это наш последний разговор, иначе я простилась бы с вами и поблагодарила бы вас. Теперь я вас больше не увижу, и я раскаиваюсь, что не бросилась перед вами на землю и не целовала ваших ног и землю, по которой вы ходили, и не высказала вам всю свою бесконечную любовь. И вчера и сегодня я лежу и думаю только о том, как бы мне поправиться и поехать домой, я пошла бы в лес, отыскала бы то место, где мы сидели и вы держали мои руки в своих; я бросилась бы на землю, старалась бы разглядеть след ваших ног и целовала бы каждую травку кругом. Но я не могу поехать домой, пока мне не станет немного лучше, на что надеется мама.

Дорогой Иоганнес! Не страшно разве подумать, что я родилась и жила только, чтобы любить вас, а теперь прощаюсь с жизнью. Поверьте мне, так странно лежать и ждать, когда наступит тот день и час. Шаг за шагом отдаляюсь я от жизни, от людей, идущих по улице, и от шума экипажей.

Весны я, наверно, уже не увижу, и эти дома, улицы и деревья в парке переживут меня. Сегодня мне позволили посидеть немного на постели, я глядела в окно и видела, как на улице встретились двое, поклонились, подали друг другу руки и смеялись тому, что говорили. И мне казалось таким странным, что я теперь сижу и смотрю на них, и я должна умереть. Я невольно думала: вот эти двое и не знают, что я сижу здесь и жду своего смертного часа; но если бы они и знали это, они бы все так же поздоровались и беседовали друг с другом. Прошлую ночь, когда было темно, мне показалось, что я должна умереть, мое сердце перестало биться и мне казалось, что до меня доносится издали уже веяние вечности. Но через несколько мгновений я пришла в себя и снова начала дышать. Это было ощущение, не поддающееся описанию. Но мама думает, что я видела во сне нашу реку или водопад.

Боже мой, вы должны же, наконец, узнать, как я любила вас, Иоганнес. Я не могла показать вам этого, многое мешало мне это сделать и прежде всего мой характер. Папа тоже сделал сам себе много зла, а, ведь, я его дочь. Но теперь, когда я должна умереть, и когда уже поздно, я еще раз пишу и говорю вам это. Я сама себя спрашиваю, зачем я это делаю, ведь вам это будет все равно, особенно, раз меня нет в живых; но мне так хотелось бы перед смертью быть ближе к вам и не чувствовать себя такой одинокой, как до сих пор. Я так ясно вижу вас, когда вы будете читать это письмо, вашу фигуру, руки и жест, каким вы будете держать перед собой письмо. И мне кажется, что мы становимся ближе друг к другу. Я не могу послать за вами, я не имею на это права. Дня два тому назад мама хотела послать за вами, но я решила лучше написать вам. Мне хочется, чтобы вы вспоминали меня такой, какой вы видели меня раньше, пока я еще не была больна. Я помню, что вы (здесь пропущено несколько слов) - мои глаза и брови; но и они уже не те, что прежде. Поэтому я тоже не хотела, чтобы вы приходили. Я прошу вас не глядеть на меня, когда я буду лежать в гробу. Я буду, вероятно, такая же, как при жизни, только немного бледнее, и на мне будет надето желтое платье. Не все-таки вы будете жалеть, если придете и посмотрите на меня.

Я несколько раз принимаюсь сегодня за это письмо, но я не сказала вам и тысячной доли того, что хотела сказать. Для меня так ужасно умереть, я не хочу умирать, и я все еще всем сердцем надеюсь, что мне станет хоть немного лучше, что я проживу хоть до весны. Дни тогда светлые, и деревья покрыты зеленью. Если бы я теперь выздоровела, я бы никогда не обращалась с вами так дурно, Иоганнес. Сколько я плакала, думая об этом, Иоганнес! Ах, мне хотелось бы сойти вниз, ласкать каждую плиту на тротуаре, останавливаться и благодарить каждую ступеньку, по которой я буду сходить, и быть ко всем, ко всем доброй. Пусть мне живется очень плохо, только бы-мне жить. Я бы никогда больше ни на что не жаловалась, нет, я бы улыбалась тем, кто оскорблял бы и бил меня, я бы благодарила и прославляла Господа, только бы мне остаться жить. Я еще совсем не жила, я ничего ни для кого ни сделала, и эта непрожитая жизнь должна теперь кончиться.. Если бы вы знали, как мне не хочется умирать, вы бы, может быть, что-нибудь сделали, сделали бы все, что в ваших силах. Конечно, вы не можете ничего сделать, но мне кажется, если бы вы и весь мир молился бы за меня и не хотел отпускат меня, то Бог подарил бы мне жизнь. Ах, как бы я была благодарна, я не сделала бы больше никому ничего дурного и я бы с улыбкой принимала, все, что бы ни послал мне, Господь, только бы мне жить.

Мама сидит около меня и плачет; Она сидела и плакала так всю ночь. Это немного облегчает меня и смягчает горечь разлуки. Сегодня я думала еще вот о чем: что бы вы сказали, если бы вы вдруг встретили меня на улице, я была бы прекрасно одета и я не сказала бы вам ничего оскорбительного, а подарила бы розу. И я сейчас уже думаю, что я уже не могу сделать того, что хочу; потому что я уже не выздоровлю ли самой смерти. Я так часто плачу, я лежу неподвижно и тихо и безутешно плачу; у меня не болит грудь, если я не рыдаю. Иоганнес, милый, дорогой друг, моя единственная: любовь, приди ко мне, когда стемнеет, и побудь немного со мной.

Тогда я не буду больше плакать, я буду улыбаться от радости, что вы пришли. Где моя гордость и мое мужество! Я больше уже не дочь своего отца; но это происходит оттого, что силы меня покидают. Я давно страдаю, Иоганнес, гораздо раньше этах последних дней. Я страдаю уже, когда вы были за границей и после того, когда я приехала весной в город, я тоже страдала. Я никогда раньше не знала, как бесконечно длинна может быть ночь. За это время я видела вас два раза на улице. Один раз вы шли, что-то напевая, и не заметили меня. Я надеялась встретиться с вами у Сейер, но вы не пришли. Я бы не говорила с вами и не подошла бы к вам, но я была бы благодарна, если бы могла хоть издали видеть вас. Но вы не пришли. Тогда я иодумала, что, может-быть, вы не пришли из-за меня. В одиннадцать часов я начала танцовать, потому, что не могла больше переносить ожидания. Да, Иоганнес, я любила вас, всю свою жизнь я любила только вас. Виктория: пишеть эти слова, и Бог читает их из-за моего плеча.

А теперь я должна проститься с вами, темнеет, и я почти ничего не вижу. Будьте счастливы, Иоганнес, благодарю вас за каждый день. Когда я буду отлетать от земли, я буду благодарить вас до последней минуты и про себя шептать ваше имя.

Будьте же счастливы на всю жизнь и простите мне за все те страдания, которые я причинила вам, простите и за то, что я не бросилась перед вами на колени и не молила о прощении. Будьте же счастливы, Иоганнес, и прощайте навсегда. Благодарю вас за каждый день и за каждый час. Я не могу больше.

Ваша Виктория.

Я велела зажечь лампу, и кругом стало светло. Я лежала в полумраке и опять далеко отдалилась от земли. Слава богу, это не было так страшно, как прежде. Я слышала отдаленную музыку и меня не окружал больше мрак. Я так благодарна. У меня не хватает больше сил писать. Прощай, любовь моя!

Кнут Гамсун - Виктория. 2 часть., читать текст

См. также Кнут Гамсун (Knut Hamsun) - Проза (рассказы, поэмы, романы ...) :

В прерии
Перевод Б. З. Целое лето 1887 г. работал я в одном из хуторов Дальруми...

Гастроль.
Перевод Б. З. Я хотел прочесть в Драммене лекцию о новейшей литературе...