Кнут Гамсун
«Бенони (Benoni). 3 часть.»

"Бенони (Benoni). 3 часть."

- День свадьбы. А что я еще хотела тебе сказать...

- Ну?

- Мы поеден в церковь верхом.

- Вот как.

- Да, верхом. Так ты запомнишь какого числа? Двенадцатого июня. Теперь уж не долго ждать.

- Двенадцатого июня,- повторил он.- Я распоряжусь, чтобы меня разбудили вовремя.

- Какой ты! - сказала она, снисходительно улыбаясь. Он переспросил:- Двенадцатого июня? Но разве не нужно оглашения?

- Уже сделано,- ответила она.- Папа сделал оглашение у нас, а капеллан тут. Три раза.

- Ну, хорошо, что ты позаботилась. У меня столько дела.

- Бедняга! Но зато много зарабатываешь?

- Загребаю деньги лопатой! - ответил он...

На следующий день сэр Гью вернулся в свою хижину и к своей рыбной ловле. Он выбрал путь мимо дома Бенони и прошел по горам до самого общественного леса, время от времени нагибаясь и откалывая камешки, которые затем прятал себе в карман.

XVII.

Бенони вернулся из крайних шкер и немедленно начал снаряжать свой неводной комплект. Он не добился точных сведений насчет сельдей, но показывал вид, будто знает побольше других. По правде же, ему попросту не в моготу было оставаться дома, после того, как весь околоток узнал о его посрамлении. Мысль пуститься в море он уже выбросил из головы.

Писарь ленемана зашел к нему сообщить о тинге и о засвидетельствовании закладной. Да, видно, такая уж судьба; никак нельзя было выручить бумагу обратно; она еще до тинга была внесена в реестр закладных. Все и пошло своим чередом...

Бенони сидел и растерянно слушал. Так, пожалуй, он сам себя наказал,- теперь уж нечего расчитывать на заступничество Макка... Дальше он узнал,что народу при чтении закладной было мало; одни должностные лица да еще кое-кто. Дело прошло незаметно.

- А бумага у меня в кармане,- прибавил писарь.

- Да? - сказал Бенони, ожидая, что тот сейчас вручит ему бумагу. Но писарь не торопился, сидел и покашливал и поджимал губы.

- Что-ж, дороже обошлось, чем мы расчитывали? - спросил, наконец, Бенони, готовясь заплатить.

- Нет, столько, сколько и следовало по закону.

Бенони подождал немножко и сказал:- Дайте-ка взглянуть поскорее...

Тогда писарь ленемана начал:- Я мог бы попросту выложить вам бумагу, да не годится так. Я буду говорить прямо, как человек.

Бенони впился в него глазами и спросил:- Что вы говорите? В чем дело?

Наконец, писарь ответил:- А в том, что немногаго она стоит, эта самая бумага... Да, осмелюсь сказать: не стоит она ваших денег...

- Дайте мне взглянуть сейчас же!

- Ежели бы я захотел поступить, как чудовище, я бы сразу развернул бумагу перед вашими глазами. Но я хочу подготовить вас помаленьку... Дело-то в том, что Макк Розенгорский дал под залог Сирилунда чертовскую сумму раньше вас.

- Вы шутите! - вскричал Бенони в ужасе.

Писарь, наконец, положил перед ним бумагу

Официальная приписка гласила, что закладная засвидетельствована законным порядком на тинге такого то дня и числа. И затем были перечислены раньше выданные закладные на Сирилундскую усадьбу с угодьями и тремя торговыми судами. Хозяином и давнишним хозяином всего оказывался Макк Розенгорский; выданные им под указанный залог суммы составляли в общем восемнадцать тысяч далеров. Приписка была подписана Стеном Тоде.

Бенони словно громом поразило. Он не сводил глаз с бумаги, а в голову ему лезли разные мелочи: судью не так звали... Стен Тоде?.. Кто бишь это?.. Восемнадцать тысяч далеров... да, да... Но ведь тогда Макк Сирилундский вовсе не воротила; это брат его, Макк Розенгорский, хозяин всего...

- Теперь все дело в том, стоит ли залог, под который вы дали деньги, двадцати трех тысяч далеров,- прибавил писарь ленемана.

Бенони подумал и сказал:- Нет, не стоит.

- И ленеман так думает, и я. Мы с ним говорили об этом промеж себя. Двадцать три тысячи - ужас что такое!

- А по закону ли поступал Макк?

- Это как повернуть дело. В бумаге сказано просто: получено. Макк получил столько-то и столько-то под такой-то залог. Ведь, вы сами признали залог достаточным обезпечением.

Бенони уже не слушал его, но спросил:- Стен Тоде - это кто? Законная ли подпись?

После обстоятельного обсуждения, писарь ленемана пришел к заключению, что помощник судьи имел по закону все права на тинге, хоть и не был судьей, далеко нет.

- Двадцать три тысячи! Так у Макка нет ни гроша! - вдруг проговорил Бенони.- Лучше поменьше средств, да собственных...- Но тут он вдруг вспомнил про свои пять тысяч далеров, которые были теперь все равно, что потеряны, и встал, постоял с минуту бледный и растерянный, глядя на негодную бумагу, лежавшую на столе, и опять сел.

- Может статься, он выплатит вам понемножку,- сказал писарь, чтобы утешить его.

- Откуда ему взять? Платье, что на нем, и то не его. Лучше поменьше средств, да... Мошенник он, Макк!

- Не полагается так выражаться; не по закону. И, может статься, он все-таки заплатит...

- Мошенник! Заправский мошенник!

Ах, какое это было сильное, выразительное слово! И как оно было унизительно для спесивого Макка! Поэтому Бенони и повторял его от всего сердца.

- Он наверно заплатит,- сказал писарь ленемана и встал. Ему хотелось уйти поскорее.

Бенони был возбужден до крайности:- Не следовало бы связываться с ним! Плюнуть да растереть ногой - вот и все!

Оставшись один, Бенони принялся обсуждать - что же ему теперь делать? И порешил прямо пойти в контору к Макку и расчитаться с ним.

Сунув закладную в карман, он отправился в Сирилунд. По дороге ему пришло на ум, что надо бы сперва повидать Свена Дозорнаго.

Но бедняге Свену самому в ту пору приходилось не сладко; где ему было утешать других? И опять во всем была виновата Эллен Горничная!

Накануне вечером Свен Дозорный шушукался со своей подружкой, как вдруг ее позвали,- Макк собирался брать ванну. Свен пытался было удержать ее: пусть его берет свою ванну один, Эллен-то какое дело? Но Эллен лучше знала свое дело и вырвалась от Свена. Тот пошел за нею на цыпочках и, затаив дух, стоял в коридоре перед дверями Макковой горницы... слышал все собственными ушами! Сегодня он и приступил к Эллен с допросом:- Макк встал?

- Нет.

- Ты мыла его вчера вечером?

- Да, вытирала ему спину полотенцем.

- Врешь! Я стоял в коридоре и все слышал.

Молчание.

- Далась я вам всем,- тихо проговорила, наконец, Эллен Горничная.- Просто, как спятили все...

- А ты не можешь что ли, отделаться от него?

- Не больно-то отделаешься... Приходится вытирать ему спину.

Бешенство охватило Свена Дозорнаго; он задохнулся и выпалил:- Свинья ты, вот что!

Она выслушала, широко раскрыв глаза и подняв брови, словно не веря, что это Свен Дозорный так ругается.

- Я еще пырну тебя когда-нибудь ножом!

- Не надо так злиться,- заговорила она ласково.- Небось, он скоро отстанет.

- Не отстанет.

- А ты сам-то с Брамапутрой? Этой кучерявой?- сказала Эллен презрительно.

Свен Дозорный только спросил опять:- Макк встал?

- Нет.

- Мне надо поговорить с ним в конторе.

- Лучше не суйся,- отсоветовала Эллен.- Обоих нас в беду введешь.

Пожалуй, Свен на том бы и успокоился, да сунули ему перину сушить на солнышке,- купальную перину Макка,- и это его страсть раззадорило; он забыл, что он тут работник на все руки.

Макк вскоре прошел в контору; Свен Дозорный бросил перину и направился за ним, взбудораженный до нельзя. Он сразу приступил к делу: так и так, мол, зовут его Свен Иоган Кьэльсен, а по прозвищу Свен Дозорный, и он хочет взять за себя Эллен Горничную; так не зачем ей купать Макка, а ему, Свену, сушить после них перину...

- Понимаете вы, не зачем ей пачкаться с вами,- не будь я Свен Иоган Кьэльсен! Да, так меня зовут! А коли хотите знать мою географию,- то я из города. Да! Из города, коли угодно знать!..

Макк медленно перевел глаза с бумаги на Свена и, глядя на него стальным взглядом, спросил:- Как, бишь, тебя зовут?

Сбитый с позиции Свен только и мог повторить:- Как меня зовут? Свен Иоган Кьэльсен. А по прозвищу Свен Дозорный.

- Хорошо, так ступай и делай свое дело.

Свен уже взялся было за ручку двери...- Да нет!- сказал он,- этого дела я делать не буду!

- Хорошо, так получай расчет.

Макк взял свое гусиное перо и стал считать, потом отсчитал деньги и заплатил. Затем отворил дверь.

Свен Дозорный, хоть и с ворчанием, но ушел.

Очутившись за порогом с деньгами в руках и с отчаянием в душе, он завернул в винный погребок и хватил стаканчик-другой. Почувствовав себя после того опять сильным и храбрым, он пошел в людскую и поднял там кутерьму, переругался с работниками, забрался к двум старикам призреваемым, которые оба лежали в постелях, не двигаясь, и только ели да повременам перекидывались словечком, словно и впрямь люди.

- Эй, вы, вставайте! Идите дрова таскать! - крикнул им Свен.- Я покончил.

- Покончил,- повторил Фредрик Менза.

- Молчать! - заорал на него Свен Дозорный.- Встанешь ты? Или опять бедняжке Эллен самой таскать дрова?

Фредрик Менза, вся борода которого была покрыта крошками от пищи и слюной, словно задумался о чем-то серьезно и лежал, мигая глазами, а немного погодя сказал:- Три мили до Фунтуса.

- Ха-ха! - засмеялся Монс, лежа на своей кровати.

Бедняга, и у него были свои радости! Ему, пожалуй, чудилось, что стена презабавно уходит вверх под самую крышу...

Свен Дозорный вернулся назад в людскую, напевая и хвастаясь своими намерениями:- Не буду я сушить этой перины; ни во веки веков! Знаете, что я буду делать? Нет, где вам знать! Вы совсем как зверье тут. Я буду петь! Идите все сюда, я буду петь!

В людскую набралось много народа. Свен Дозорный не побоялся отвлечь их от работы, даром что были будни. Пришли и Брамапутра, и Эллен Горничная, и сама мельничиха не могла удержаться, чтобы не заглянуть в людскую. Она ходила в лавку за съестным и привела с собой сынишку, шестилетнего мальчугана с нежным ротиком. Свен Дозорный щедро одарил его, дал целый четвертак, и погладил по головке.

- Ну, весело тебе тут? - спросила мать.

Да, да! Мальчику было очень весело. Когда другие заплясали, он тоже отыскал себе местечко, где повертеться, и чувствовал себя барином.

Свен Дозорный запел песню:- Ой вы, сорозские девушки красные! Но он, впрямь, должно быть, рехнулся: его песня звучала угрозой; он пел ее по известному адресу, да еще порой указывал кулаком на господский дом.

Свен Дозорный пел:

Сорозским землям, лугам, лесам -

им нет конца и нет края.

Охотой тешится барин там,

там рыщет псов его стая.

Устав, он едет домой отдыхать;

ему две девушки стелят кровать...

Ой вы, сорозские девушки красные!

И делит ложе с одною он,

и выслал прочь он другую.

А та, в груди затаивши стон,

с гонцом шлет весть роковую:

"Эй, ловчий Густ! Ты все рыщешь в лесу,

кому ж беречь здесь девицу-красу"?

Ой вы, сорозские девушки красные!

И ловчий Густ наточил топор,

на-страже стал за дверями.

Зажегся искрами гнева взор,

и месть легла над бровями...

Чуть утром барин ступил за порог -

удар смертельный его подстерег!

Ой вы, сорозские девушки красные!..

Но тут Свен вдруг почувствовал отсутствие хора и прервал песню:- Стой! Тут вы все должны подхватывать: Ой вы, сорозские девушки красные! А вы только пляшете. Настоящее зверье!

От Макка прибежал запыхавшийся гонец позвать в контору старшего работника. Все разом притихли и стали один по одному тихонько выбираться из людской. Свен Дозордый уже не в силах был расшевелить их. Мельничиха послала к нему своего мальчугана - проститься хорошенько и поблагодарить еще раз за четвертак. Свен задержал маленькую ручонку в своей и сказал:- Рука-то словно у Эллен, вот диво!

Затем вызвали самого Свена Дозорнаго. Он вышел с тяжелым предчувствием... Но оказалось, что вызвал его Бенони. Он пришел поговорить со Свеном.

- У меня дельце к тебе,- сказал Бенони, чтобы начать с чего-нибудь.- Не хочешь ли и ты ехать с неводом?

- Не знаю... Да, хочу. С неводом?

Но они скоро перевели разговор на другое, на то, что у каждого лежало на душе. Бенони с угрожающим видом мотнул головой и сказал, что собирается к Макку в контору.

- А я уж был там и отделал его.

- Он подло поступил со мной,- продолжал Бенони.

- А со мной-то? Эллен пропала!

- Почему так?

- Он вчера опять звал ее мыть его.

Бенони покрутил головой,- ничего, дескать, не поделаешь.

- Но ведь мы с Эллен уже поладили,- сказал Свен.

Бенони ответил:- Не выдадут её за тебя до поры, до времени,- ты сам понимаешь?

Свен Дозорный зловеще сверкнул глазами.

- Такой уж здесь порядок,- продолжал Бенони.- Одна сменяет другую. Только Брамапутра все держится...

Старший работник вернулся от Макка и сообщил, что Свену Дозорному велено уходить со двора.

- Уходить...? Как..?

- Так приказано. Я приставлен соблюдать порядок и ничего не могу тут поделать.

Свен Дозорный, видно, рассчитывал все-таки как-нибудь уладить дело ради Эллен; но теперь понял, что ему приходится убираться, и сильно упал духом.

Бенони вступился:- Ступай и скажи, что Свен Дозорный побудет здесь со мной.

- Ну, хорошо,- отозвался работяик.

- Так и передай ему, Макку Сирилундскому, от Бенони Гартвигсена!

Работник пошел. А эти двое остались, гордясь своей победой. Но скоро Свен Дозорный опять упал духом при мысли о том, что ему надо уходить из Сирилунда.

- Теперь у меня нет ничего за душой, кроме этого вот алмаза. И тем нечего резать,- стекол нет.

Пока они стояли тут и разговаривали, с крыльца лавки спустился сам Макк и пошел прямо на них. Шел он своим обычным ровным шагом. Когда он приблизился к ним, оба сняли шапки и поклонились.

- Что это за гонцов ты ко мне посылаешь? - спросил Макк.

- Гонцов? О, это я так сказал...- ответил Бенони, сбитый с позиции.

- А ты все еще тут? - спросил Макк другого.

Свен Дозорный промолчал.

Зато Бенони успел за эти две-три минуты оправиться. Он выпрямился: разве он не совладелец Сирилунда, и разве перед ним не разорившийся человек, не мошенник?

- А вы что тут допрашиваете нас? - спросил он, глядя на Макка в упор.

Оба весьма недружелюбно смерили друг друга глазами, но Бенони все-таки оказался только учеником. Макк вынул свой тонкий платок, слегка высморкался и повернулся опять к Свену Дозорному.

- Тебе разве не оказано, чтобы ты уходил отсюда?

Свен Дозорный покорился.

- Ступай прямо домой ко мне! - крикнул ему Бенони.- Вот ключ. Тебе я могу доверить все свое добро. Ступай себе и дождись меня. Мне еще надо поговорить с этим человеком.

"С этим человеком"! Это о Макке-то Сирилундском?!

Они прошли в контору. Макк опять пустил в ход свой носовой платок и сказал:- Ну?

- У меня дело небольшое,- ответил Бенони,- насчет денег.

- Что такое насчет денег?

- Вы меня надули.

Макк молчал с снисходительным видом.

- Я устроил, что закладную засвидетельствоваля. Вы не думали, что меня хватит на это?

Макк улыбнулся:- Я все знал.

- Ваш брат в Розенгоре хозяин всему. Вы у него в кармане со всеми вашими потрохами... Не угодно ли!..- Бенони выложил на конторку закладную и тыкал в нее пальцем.

- В чем же дело? - спросил Макк.- Ты хочешь взять свой вклад из оборота?

- Взять свой вклад? Откуда вы мне возьмете его? Сапоги на вас и те не ваши. Двадцать три тысячи! Ваш брат дал восемнадцать, да я пять, выходит двадцать три. Вы меня разорили; я теперь почти такой же голыш, как вы сами.

Макк ответил:- Во-первых, это лишь молодой помощник судьи внес все это в твою закладную...

- Он по закону заступал судью.

- Положим. Но сам судья никогда бы не внес всех этих глупостей насчет моего брата. Это все одне формальности, понимаешь? Как вообще бывает между братьями... На самом деле скорее я поддерживал моего брата, чем он меня,- например, когда он расширил свой завод для выделки рыбьяго клея.

- Да, да, оба вы, как видно, одного поля ягоды, банкроты! Но мне-то от этого не легче.

- Во-вторых,- с непоколебимым величием продолжал Макк,- я тебе должен не пять тысяч. У нас с тобой особые счеты.

- Вы это про четыре сотни за ваши сокровища? А на что мне их теперь? Розу с адвокатом уже огласили в церкви; свадьба двенадцатаго.

- Не знаю хорошенько; мне не удалось поговорить с Розою. Но очень может быть, что ты сам тут не без вины. Это засвидетельствование закладной у меня за спиною не особенно располагало меня хлопотать за тебя.

- Ну и что-ж? - воскликнул Бенони с раздражением. - Бог с ней, с Розой! Не стану я клянчить её милостей. Но уж что касается этих ваших штук, то Роза слишком хороша, чтобы быть вашей крестницей. Да. И я напишу ей письмо, чтобы она больше ни ногой к вам. У нас с вами особые четы? Не хочу я иметь с вами никаких счетов. Я постараюсь расквитаться с вами за ваши сокровища при первом же случае. И тогда подавайте мне мои пять тысяч.

- Ты требуешь свой вклад в шестимесячный срок, считая от сегодняшнего числа?

- Требую,- презрительно передразнил его Бенони.- Нет, я теперь по-другому возьмусь за дело. Не посмотрю на вас со всеми вашими богатствами.

Макк хорошо понимал, что верх теперь на стороне Бенони и что он мог сломить его, Макка: объявить его банкротом, притянуть к суду и запутать своею закладной, подорвать его репутацию, заставить всех прокричать о его разорении...

- Можешь поступать, как тебе угодно,- сказал он холодно.

Но Бенони не в состоянии был удержать на руках своих козырей:- Я заставлю описать вашу треску на сушилках.

Это во всяком случае пахло скандалом; заварится дело, пойдет опрос свидетелей... И Макк ответил:- Треска не моя, а купца.

Тут Бенони схватился за свою гриву и завопил:- Да что-же, у вас так-таки и нет ничего своего на всем свете?!

- Ну, в этом я тебе не намерен давать отчета,- отмахнулся Макк. - Ты можешь требовать одного - своих денег, и ты их получишь. Значит - в шестимесячный срок?

И Бенони, чтобы положить конец делу, ответил утвердительно: да.

Макк взял перо и записал число; затем отложил перо, взглянул на Бенони и проговорил:- Не думал я, что мы с тобой так разойдемся, Гартвигсен.

Бенони и самому не ахти как сладко было. - А что же, повашему, мне делать? Знаю, меня раз так скрутило, что я не знал, как и быть. И положим, вы подняли меня из праха...

- Я об этом не вспоминал,- прервал его Макк,- ты сам завел об этом речь...

И Макк отошел к окну подумать.

Но тут Бенони так ясно вспомнилось его жалкое прошлое; он вспомнил те дни, когда у него не было ни господского дома, ни большого сарая, ни неводного комплекта; дни, когда его позор был оглашен с церковного холма и когда Макк Сирилундский протянул ему руку помощи, сделал его опять человеком... И он сказал упавшим голосом:

- Да, да, только бы мне вернуть мои деньги. Я не буду поступать с вами по-волчьи... Для этого у меня нет причин.

Молчание. Макк повернулся и опять подошел к своей конторке: - Узнал ты что нибудь насчет сельдей?

- Нет,- ответил Бенони.- То-есть, сельдь-то появилась, но неизвестно еще сколько её будет и какого качества. Я решил отправиться с неводом.

- Бог в помощь.

- Счастливо оставаться,- сказал Бенони, уходя.

XVIII.

"Сегодня двенадцатое июня, день свадьбы Розы... Да, да!" Бенони с утра находился в торжественном настроении, был тих, кроток и неразговорчив. Свен Дозорный, который жил у него, был занят такой работой, с которой мог справиться и один.

Бенони вытер клавесин и вычистил серебро. Не послать ли сокровища Розе? Самому ему они были ни к чему. И вышло бы - словно король посылает богатейшие дары королеве, а кстати заткнуло бы рот всем, кто теперь разносит по околотку сплетни о разорении Бенони Гартвигсена. Вначале ни сам Бенони, ни писарь ленемана не делали тайны из негодной закладной на пять тысяч далеров, а молва уж и пошла писать, преувеличивая потери и включая в их число даже дом, сарай и неводной комплект. Бенони опять стал подозрительным; ему чудилось что старые знакомые опять стали обращаться с ним развязнее и больше не называют его Гартвигсеном. О, ему еще по-карману одарить Розу по-царски!

Но примет ли она его сокровища?

Во всяком случае он мог бы послать ей серебро. С сантиментальной нежностью он представлял себе, как этот щедрый дар увлажнит глаза Розы, и она скажет: "О, Бенони! Как я жалею, что, все-таки, не за тебя вышла!"

А ведь она все еще не вернула кольца и креста, как собиралась. Может статься, она так и оставит их у себя из любви к нему? Нельзя ли послать ей хоть ложку и вилку, которые он завернул для неё особо?

Нет; пожалуй, она ничего не возьмет.

Бенони побрел в Сирилунд, печальный и расстроенный, завернул в погребок выпить под предлогом, что ему нездоровится, затем вернулся назад к себе. Успев порядочно охмелеть, он достал книжку с псалмами, но, боясь, что Свен Дозорный услышит его зычное пение, ограничился одним чтением вслух, а это ему скоро наскучило. Он вышел на закрытую веранду и постоял там, глядя в окна. Но глядел ли он в синия стекла, или в желтые, или в красные, все было то же самое: голуби сидели себе и, как ни в чем не бывало, упражнялись над стеной сарая... Ох, не так он рисовал себе все это - и цветные стекла и голубей!.. Все ведь было для Розы!..

Он побрел по скалистому берегу. Впереди него шел смотритель маяка Шёнинг, изношенный, искалеченный, словно измочаленный нуждою. Он тоже бродил по горам, прислушиваясь к крикам морских птиц и разглядывая изредка попадавшиеся растения. Против всякого обыкновения, он поздоровался с Бенони и завел разговор.

- Вы человек со средствами, Гартвигсен; вам бы купить все эти горы.

- Мне? У меня и без того их довольно на моем участке,- ответил Бенони.

- Нет, не довольно. Вам бы купить весь кряж вплоть до общественного леса.

- А на что мне его?

- Он имеет большую ценность.

- Большую ценность?

- Эти горы полны руды.

- Ну, и что ж? Руды! - пренебрежительно отозвался Бенони.

- Да, руды. Руды на миллион. Руда-то с серебром.

Бенони недоверчиво поглядел на смотрителя. - Почему же вы сами не купите?

Смотритель ответил безцветной улыбкой и устремил взгляд в пространство. - Во-первых, у меня нет средств; во-вторых, к чему мне? А у вас вся жизнь впереди.

- Ну, и вы еще не так стары.

- Положим. Но на что мне больше того, что я имею? Я смотритель маяка четвертого разряда; как раз хватает, чтобы не умереть с голоду, а на большее мы не годны.

Бенони вдруг спросил:- Вы говорили об этом с Макком?

На это смотритель ответил только двумя словами:- С Макком! - и, скорчив презрительную гримасу, повернулся и пошел назад.

А Бенони, шагая в противоположную сторону, раздумывал про себя: не худо, что эти горы полны серебра; хозяин их - Арон из Гопана, а у него тяжба с рыбаком из крайних шкер из-за самовольного захвата лодки; тяжба стоит не дешево, и он еще недавно отвел адвокату на кистерский двор одну из своих коров... Ох, да, Николай сегодня женится, так корова пригодится ему с Розой...

Воспоминания о Розе так и нахлынули на Бенони. Он свернул в лес; глаза его стали влажными, и он, не глядя ни на что, повалился ничком у самой дороги... "Разве я не вел себя, как следовало, скажи ты мне на милость? Разве не обращался с тобой по всем статьям и бережно и деликатно, чтобы как нибудь не помять тебя? О, Господи Боже, будь милостив ко мне!а

- Борре эккед!

Опять этот лопарь Гильберт тут как тут! Он вечно снует взад и вперед по общественному лесу, словно ткацкий челнок, оставляя за собой нитки и петли в селеньях по обе стороны кряжа.

- А я тут присел маленько...- сказал Бенони, не зная что сказать от смущения - Так приятно послушать шопот осин.

- Я прямо со свадьбы,- сказал Гильберт. - Встретил там знакомых.

- Ты, пожалуй, и у церкви был? - спросил Бенони.

- Был и у церкви. Важная свадьба! И Макк там был.

- Еще бы.

- Сперва жених приехал. Верхом.

- Верхом?

- Потом невеста. Тоже верхом.

Бенони покачал головой,- важно, дескать.

- На ней была белая кисея до самой земли.

Бенони погрузился в глубокую задумчивость. Да, вот теперь дело сделано. Белая кисея... ох, да! Затем он встал и отправился с лопарем Гильбертом.

- Ну, да мы с Бенони, верно, как-нибудь справимся! Пойдем-ка поскорее ко мне,- сказал Бенони.

- Спасибо; как же я смею вас беспокоить? У меня нет никакого дела...

Но Бенони поставил водочки и пригласил лопаря выпить с ним, а Гильберт опять за свое:- Не стою я, чтобы вы тратились для меня на угощение...

- Я угощаю тебя за твою великую новость,- проговорил Бенони, а губы у него так и дрожали.- И Бог с ней! - закончил он.

Гильберт пил и, оглядывая горницу, выражал свое изумление, что находятся люди, которые брезгуют жить в такой горнице, полной всяких сокровищ. Бенони же отвечал на это, что устроился, мол, по мере своих малых средств... И показал Гильберту клавесин, объяснив, что это музыка; потом показал рабочий столик, выложенный черным деревом и серебром, и, наконец, добрался до столового серебра.

- Сто далеров заплатил за это,- пояснил он.

Гильберт долго качал головой и опять в толк взять не мог, как это находятся люди, которые отталкивают от себя такое великолепие!

Под конец он сказал:- А вид-то у неё был невеселый.

- У Розы? Не веселый?

- Нет. Она словно каялась.

Бенони встал, выпрямился и сказал:- Видишь кольцо? Я не стану больше носить его на правой руке на соблазн моей жизни... - И он снял кольцо и надел его на левую руку.

- Ты видел, что я сделал?

Гильберт торжественно подтвердил:- Да.

Затем Бенони достал календарь и сказал:- Видишь эту черту? Теперь я ее перечеркиваю. Я ставлю крест на дне Сильвериуса.

- На дне Сильвериуса,- повторил Гдльберт.

- Ты был свидетелем,- закончил Бенони.

Больше ему не чем было поддерживать в себе торжественное настроение, и он погрузился в молчание...

Гильберт зашел в Сирилундскую лавку рассказать про свадьбу. Этакой пышности, дескать, и не видано было; белая кисея стелилась по земле, а невеста вся сияла от радости, что заполучила кого хотела. И сам Макк был в церкви.

Когда лопарь Гильберт покончил свои дела в Сирилунде, он стал бродить по дороге ко двору кистера и встретил там новобрачных, которые добрались до дому только к вечеру. Роза по-прежнему ехала верхом, но молодой Аренцен стер себе кожу седлом и угрюмо плелся пешком, ведя свою лошадь за повод. Вечер был светлый, погода теплая, солнце еще не заходило, но морские птицы уже улеглись на покой.

Гильберт снял шапку перед новобрачными. Роза проехала, а молодой Аренцен остановился и передал лошадь Гильберту. Он устал и злился.

- Возьми ты эту животину и привяжи где-нибудь. Намаялся я с ней.

- Я был в церкви и видел вас,- сказал лопарь.

Молодой Аренцен огрызнулся:

- Я тоже был в церкви и видел свадьбу. Никак нельзя было убрать себя самого.

Так совершили Роза и молодой Аренцен свой въезд на кистерский двор в свое будущее жилище...

Через несколько дней Бенони отправился на лов с большим неводом и с большой артелью. Вера в его счастье была так велика среди рыбаков, что к нему пришло даже больше народу, чем требовалось. Свен Дозорный поехал тоже, в качестве подручного самого хозяина невода.

XIX.

Солнце сияло на небе и днем и ночью. Молодой Аренцен за свое долгое отсутствие из родных мест успел отвыкнут от этого ночного солнца и впал в бессонницу. Он никак не мог добиться настоящей темноты в спальне, а к этому прибавилось еще то, что отец его, старый кистер, заболел и, хотя лежал в комнате по ту сторону коридора, его стоны и охи все-таки долетали до сына. И молодой адвокат вставал, одевался и уходил из дому в то время, как Роза спала себе крепко, безмятежно, прикрытая одной простыней в эти теплые летния ночи.

И в конторе адвоката наступило затишье; во время жатвы уже не было такого обилия дел, как весною. Вначале он было приспособил и Розу помогать себе по части огромной скучной переписки, но дела теперь поубавилось настолько, что он мог справиться один. Со времени тинга ему пришлось составить всего несколько прошений. Но много крупных дел, нерешенных на тинге, совершали свои мытарства из суда в суд и сами делали свое прибыльное для Аренцена дело, а ему оставалось только отдыхать да навещать винный погребок Макка.

По делу Гью Тревельяна с Левионом из Торпельвикена состоялся уже приговор. Дело это стоило Аренцену не мало хлопот и забот. Отправляясь на собственную свадьбу, он вынужден был сделать большой крюк, чтобы побывать на месте злополучной ловли лососей и смерить ширину реки у водопада. С ним было двое людей. У видав на противоположном берегу сэра Гью с удочкой, он кивнул ему, как знакомому, и снял шляпу. Но милейший англичанин стоял себе с британскою невозмутимостью и не ответил на поклон. Будь тут Роза, ее бы это, наверно, глубоко огорчило. Смущенный и раздосадованный Аренцен отдал своим людям приказание точно смерить ширину. Но в реке все еще было двевадцать сажен.

- А наплевать мне на ширину,- сказал Аренцен. Он зорко следил за англичанином и уже на-глаз прикинул, что "муха" рыболова подлетала ближе к берегу Левиона, нежели к берегу Марелиуса. Он взял своих двух спутников в свидетели и получил от них письменные подтверждения. Тогда он составил добавление к своему первоначальному изложению дела и послал его по почте.

И вот, состоялся приговор. Личное посещение места не принесло адвокату пользы: сэра Гью присудили заплатить Левиону ровно столько, сколько он сам предлагал еще в примирительной камере, и ни гроша больше.

Получив извещение о приговоре, сэр Гью явился с двумя свидетелями и хотел заплатить: извольте, вот вам деньги! Но дело снова расстроилось из-за жадности Левиона.

- Право ловли досталось вам больно дешево потому, что вы заплатили Эдварде особо,- сказал Левион.- Небось, она поместила у Макка целых двадцать пять далеров.

Сэр Гью еще раз предложил деньги, получил отказ и ушел.

Но дело еще не было проиграно окончательно по приговору низшего суда. Рыболовство сэра Гью могло еще долго давать доход адвокату. Предстояло перенести дело в окружный суд в Троньеме; адвокат Аренцен готовил убийственную апелляцию, в которой намеревался пролить истинный свет на связь сэра Гью с дочерью противной стороны.

- Но тут предстоят добавочные расходы,- сказал Аренцен истцу.

- То-то и беда! А сколько на этот раз?

- Четыре далера.

- Дорого же мне вскочит правосудие над этими мошенниками.

- На правосудие нечего жалеть,- заметил Аренцен.

Левион из Торпельвикена заплатил и ушел.

Следующий!

Это был Арон из Гопана. Его дело началось с сущих пустяков: молодой рыбак из крайних шкер отвязал ночью речной челнок Арона и пропадал на нем двое суток. Где он был? У своей возлюбленной. Вернувшись на челноке, рыбак встретил Арона, который ругался и грозил ему новым адвокатом. Малый очень удивился; самовольное пользование лодкой было делом обычным, и он сначала готов был принять угрозы Арона за шутку. Кончилось же тем, что рыбак объявил:- Плевать мне на тебя с адвокатом твоим! - и Арон затеял дело. Во что оно вскочило ему! Он уже отвел на двор кистера одну корову в самой середине лета, когда она давала самый большой удой. А по-осени придется, пожалуй, свести вторую на бойню.

- Нельзя так оставить,- сказал Аренцен, когда дело было проиграно в уездном суде.- Я составлю громовую жалобу и перенесу дело в окружный суд. Но это потребует добавочных расходов.

- Все расходы да расходы!- простонал Ароп.- Мне скоро есть нечего будет.

- Ну, авось до этого не дойдет.

- Не поможете ли вы мне продать мои горы?- спросил Арон.

- Горы?

- Говорят, оне будут когда-нибудь в большой цене. Профессор из Христиании писал, что в них руда с серебром.

Адвокат Аренцен ответил:- Руды мне не нужно, а вот от серебра не откажусь, Арон.

Тут Арон понял, что и вторая корова его погибла, и подписал бумагу... Но лето еще не прошло, а Николай Аренцен уж так соскучился, что начал поговаривать о том, что хорошо бы пристроиться судьей на Лофотенских рыбных промыслах. Что ему делать дома всю зиму? Во всех рыбачьих поселках останутся одне женщины да дети, не заработаешь и четвертака. Роза ничего не возражала на это, хотя ей и могло показаться странным - как это новобрачный не может придумать чего-нибудь более подходящего, нежели стараться уехать из дому при первой возможности. Сама Роза помогала в доме по хозяйству и присматривала за больным кистером. Старик с каждым днем хирел, худел и только ждал конца. Школьный учитель пока принял на себя все кистерские обязанности...

А в Сирилунде произошла та перемена, что старик Монс переехал из своей каморки на кладбище. Однажды утром его нашли в постели с закрытыми глазами, с зажатым, по обыкновению, в руке куском и с выражением полной сытости на лице. Монс уже давно не отличался подвижностью, так что трудно было разобрать сразу, совсем ли он испустил дух; когда же спросили Фредерика Мензу, лежавшего на другой кровати:- Как, по-твоему, Монс только спит? - тот отвечал, тоже по обыкновению, лишь повторением вопроса:- Спит? - Монса и оставили лежать так до следующего утра. Но раз он и к тому времени не съел своего куска, то, видимое дело, помер. Фредрик Менза наблюдал со своей постели за переселением старого приятеля, но в дело не вмешивался, ограничившись двумя-тремя человеческими словами, понятными для окружающих:- Кра-кра, каркают вороны. Обед? Ха-ха...

Дело шло к осени; осина в лесу пожелтела, Маккова треска высохла на скалах, и Арн Сушильщик уже повез ее на шкуне в Берген. Икряные лососи в реке исхудали до нельзя; их летняя забава кончилась, и сэр Гью Тревельян сложил свое удилище и отплыл домой в Англию. Он, впрочем, обещал обывателям Торпельвикена, а также Эдварде, вернуться опять к весне... Рожь уже сжали и начали копать картошку на тех дворах, которые выходили огородами на полуденное солнце. Все шло своим чередом.

И Бенони вернулся домой с большим неводом и всей своей артелью. Он не захватил на этот раз ни одного косяка сельдей. Но так как он все-таки попал на уловистое место, то, пожалуй, готов был бы остаться там на несколько недель еще, до появления зимней сельди. Такое ожидание, однако, дорого обошлось бы хозяину невода, у которого, вдобавок, был работник на жалованьи, да и у артели средства изсякли; поэтому Бенони повернул домой с прежней меланхолией в голове.

Один Свен Дозорный был по-прежнему в духе. Да и чего ему было тужить? Он все лето имел заработок, получая свое жалованье, тогда как у других были только расходы, а теперь он вдобавок был так рад, что опять увидал старые милые ему места. В первый же вечер он поспешил в Сирилунд, тайком подкараулил Эллен Горничную, поздоровался с ней, завел беседу и совсем расчувствовался. Ради Эллен он готов был опять пойти к Макку, стоять перед ним без шапки и просить позволения остаться. Но что скажет Макк?

- Теперь Монс помер, а Фредрик Менза не встает с постели; верно, тебе самой приходится таскать дрова? - спросил Свен Дозорный свою милую.

- Да, не без того.

- Гм. А он все берет свои ванны?..

Эллен запнулась:- Ванны?.. Да.

- Так, верно, скоро опять будет брать?

- Не знаю... Да, нынче вечером.

- Мне нельзя больше оставаться у Гартвигсена,- сказал Свен.- Я все лето получал у него жалованье, и он так ужасно сокрушается, что мы не захватили ни одного косяка.

- Говорят, он теперь совсем обеднел,- заметила Эллен.

Свен, возмущенный, поспешил возразить:- Вранье! Одни воры да мошенники могут так врать! Гартвигсен богатый человек; дай только ему получить свои деньги через месяц-другой.

- Да, да,- беспечно отозвалась Эллен на такую горячность,

Впрочем, и у Свена была теперь в сущности одна настоящая забота:- Так вот, все зависит от того - оставят ли меня тут,- сказал он.- Не попросишь ли ты Макка?

- Не знаю... Ты думаешь - можно?

- Отчего же нельзя? Когда будешь мыть его вечером... Видишь ли... Дело в том, что я уж прижился здесь. И сам не знаю, что такое творится со мною... Дай-ка мне свои ручки...

Эти тоненькие ручки были такие малюсенькие, как у ребенка; пальчики были такие беспомощные, словно голодные... И Свену ли было не схоронить их в своих огромных лапищах! Потом он притянул девушку к себе, поднял ее на руках, опять поставил на землю и долго-долго целовал. Еще и еще раз проделал он то же самое.- Ах, Эллен! Сколько раз я повторял это имячко летом! - сказал он.- Поговори же с ним вечером, когда будешь мыть его... когда будешь вытирать ему спину. Скажи, что я вернулся, пришел сюда... И кто же, мол, будет колоть дрова? Ты его знаешь и сумеешь уговорить... Улучи только минутку, когда он будет в духе, да не рассерди его... Эллен, мне так жаль тебя, что тебе придется просить его, но как же нам быть?

- Я попробую попросить его вечером,- ответила она...

Через несколько дней Бенони забрел в Сирилунд и застал там Свена Дозорнаго.

- Не зачем было тебе уходить от меня. Мало разве у меня всякого дела? - сказал Бенони, напуская на себя важности.- Не зайдешь ли теперь хоть вычистить мне трубу?

- Когда прикажете. Назначьте только день и час.

- Работница моя топит и жарит так, что вся труба обросла сажей. А ты что же, остаешься тут?

Свен Дозорный утвердительно кивнул головой. Макк, узнав о его желании остаться, подумал немножко и, наконец, сказал:- Оставайся.

- Право, точно нарочно, когда у меня столько дела. Тут покрасить, там поправить...- продолжал Бенони важничать.- Самому мне что-ли прикажешь пачкаться?

Бенони было на что досадовать. Он так любил почет, а тут, не успел вернуться домой, как почувствовал, что все и каждый смотрят на него, как на банкрота. Его жалели,- Бенони ни для кого не был плохим соседом или таким человеком, к которому нельзя было прибегнуть за помощью. Но теперь он разорился, и поговаривали даже, что он заложил свои строения. Вдобавок и рыбацкое счастье его покинуло: за все лето он не захватил ни единого косяка. О, какое негодование охватывало Бенони каждый раз, когда кто-нибудь из местных жителей возвращался к прежней дурной привычке называть его попросту Бенони! Мало того, Стен Лавочник, у которого еще с прошлаго Рождества остался зуб против Бенони, не постеснился даже обратиться к нему на ты.

- Кого это ты тыкаешь? - спросил его Бенони вне себя.- Не советую тебе в другой раз...

- А тебе бы не разыгрывать из себя корову, раз ты всего-на-всего теленок,- ответил Стен. Он ,за словом в карман не лазил.

- Ну, погоди ты,- задаст тебе Макк! - пригрозил ему Бенони. И пошел в контору к Макку.

Макк стоял там, как всегда, с бриллиантовой запонкой в манишке, с крашенными волосами и бородой; наружность его нисколько не пострадала. Молва не щадила Бенони, но не коснулась Макка Сирилундского, этого важного барина. Он присвоил себе капитал Бенони, чтобы пустить его в оборот; ну, да! Еще бы этот увертливый, как угорь, делец отказался от пяти тысяч далеров! Но разве слыхал кто, чтобы он надул какую-нибудь рыбацкую семью, присвоил себе её гроши? Не из таковских он был!

- Ну,- сказал Макк Бенони,- тебе не повезло на этот раз?

- Нет.

- Да и нельзя каждый раз рассчитывать на такое счастье.

- Захвати я только всю ту сельдь, что встречалась нам по пути,- сказал Бенони.- Да, видно, не судьба.

- Ну, в следующий раз, авось, будешь счастливее.

- А я было надеялся, что вы погодите отправлять треску в Берген, пока я не вернусь с лова.

Макк ответил: - Я право не знал хорошенько, когда ты вернешься. Ты бы прислал мне письмо.

- Да нет, и лучше, что Арн Сушильщик повел шкуну. Он, конечно, получше моего справит дело. Я только по глупости думал было...

- Знай я, когда ты вернешься... А, впрочем, я не был обязан дожидаться тебя,- отрезал Макк.

Бенони смирил себя и заговорил о счетах. Крупный кредитор Макка объяснил, что ничего не заработал летом и потому ему нечем расплатиться за сокровища. С неестественным смирением он просил об отсрочке.

- Я тебя не тесню,- сказал Макк.

- Да, придется отсрочить, пока вы не уплатите мне моих пяти тысяч,- заявил Бенони с последним остатком самоуверенности богатого человека.

- Как хочешь. А то я не прочь и взять свои старые драгоценности обратно,- предложил Макк.

- Обратно?

- За ту же цену. Мне их недостает.

Бенони подумал с минуту. Как такой банкрот, как Макк, может делать такие покупки? И что скажут люди, если Бенони выпустит сокровища из своего дома? Верно, нужда заставила,- скажут люди.

- Мне во всяком случае понадобится инструмент в доме и побольше серебра,- сказал Макк.

- Не знаю... не в такой я, кажись, нужде, чтобы продавать свое добро,- сказал Бенони.

- Как хочешь.- Макк кивнул и взялся за перо.

А Бенони пошел домой. Слава Богу, он еще не дошел до того, чтобы просить у Макка кредита в лавке; у него еще был припрятан на дне сундука мешочек с наличными: пожалуй, там будет не меньше, чем у самого Макка в его шкатулке! И какого чорта люди плетут, будто он разорился? Есть у него и кров над головой и на еду хватит... хе-хе, всего вдоволь! Вот Макково-то богатство не очень-топ рочно, хоть он и намекал, что собирается обзавестись новой музыкой и новым серебром. Откуда ему взять средств на это? И Бенони опять порешил, что Макк большой мошенник, и лучше с ним не связываться. Теперь он даже не предложил Бенони поехать на шкуне на Лофотены и закупить груз для трех судов. Пожалуй, Арн Сушильщик и это дело оборудует?

Прошло несколько недель. У Бенони опять не было другого дела, как ходить по воскресеньям в церковь.

XX.

В Сирилунде колют свиней. Полугодовик уже заколот и шпарится в кипятке; очередь за годовиком, пестрым чудовищем с железным кольцом в рыле. Делом заняты несколько работников и работниц: старший работник колет, Свен Дозорный и Оле Человечек помогают ему, а кухарка и Брамапутра бегают взад и вперед за кипятком. От скотницы мало толку: она только ходит да заливается горькими слезами, оплакивая животных. Каждый год та же история!

Работник немножко побаивается крупного годовалаго борова. Свен Дозорный советовал пристрелить его, как делают все добрые люди, но ключница раз на всегда запретила это,- она не хотела, чтобы кровь пропадала.

- Ну, пойдем, возьмемся за него,- говорит работник, набираясь храбрости.

- Да, да,- отвечают Свен Дозорный и Оле Человечек.

Они оставляют женщин шпарить тушу полугодовика и выдергивать из него щетину, под карканье и стрекотанье ворон и сорок, тучей вьющихся над их головами.

Трое мужчин направляются к свиному закутку. Боров подымает кверху свой пятачок и, похрюкивая, глядит на них. Они приготовляют веревку с петлей, чтобы захлестнуть ему передния ноги; скотница выманивает борова на двор, показывая ему корытце с кормом. Боров идет довольно охотно, вопросительно похрюкивая. Старший работник кричит Брамапутре, чтобы она приготовила лоханку для крови. Тихо, то и дело приостанавливаясь, подвигается шествие к дровням, на которых колют свиней. Вот и дошли. Но тут кухарка вдруг бросает свою возню с полугодовиком и убегает в кухню,- она не выносит вида крови. В догонку ей сыплются крепкие словца. Брамапутра остается держать лохань, куда всыпана пригоршня соли. Все готово.

Боров то похрюкивает, то прислушивается и усиленно моргает, словно пытаясь понять, что говорят эти люди. Скотнице велено держаться подле него, чтобы успокоить животное, но она ничего не видит от слез и, вдруг пускается бежать со всех ног, вся перегнувшись вперед и жалобно голося на весь двор. С боровом сразу не стало слада,- он рванулся за нею. - Хоть корытце-то поставь, чертова ослица! - гремит старший работник; он и без того был расстроен. Но скотница ничего не слышит.

Боров подымает визг. Веревка, захлестнувшись вокруг его ног, мешает ему бежать за скотницей и корытцем. Чего понадобилось этим людям с их веревкою? Боров визжит изо всех сил, и старшему работнику приходится криком отдавать приказания: - Не, выпускай веревки, чорт подери!.. Ах ты, чтоб тебе! Вырвался! У, сатана! - шипит он на Оле Человечка, который не удержал в руках веревки. Боров скачками бросается по двору, Свен Дозорный перехватывает его и затягивает петлю. Мощная туша опрокидывается и тянет за собой и Свена... Каким-то чудом он остается на ногах.

Старший работник, взбешенный, зловещий, откладывает длинный нож и подходит к Оле Человечку:- Ты что, на ворон зазевался?

- А тебе какое дело? Твои что ли вороны?

- А, ты так-то? - старший работник окончательно выходит из себя. Даром что ли он выбирал себе помощников для этой отчаянной работы? Он пошел к Свену Дозорному и сказал:- Тебе придется помочь мне заколоть сегодня парочку поросят. И Оле Человечку он сказал:- И тебе тоже.

Теперь он трижды тихонько тычет кулаком в воздухе и спрашивает тоном храбреца:- Видал это?

Но Оле Человечек только посмеивается и продолжает свое:- Сороки - и те не твои.

- Так вот я и всажу его тебе прямо в физию,- говорит старший работник, потрясая кулаком, если ты выпустишь еще раз.

- Поди ты! Давай мне нож, я сам заколю!

- Ты?

Но вот Свен Дозорный тащит на веревке борова; тот продолжает визжать и упирается изо всех сил. Тогда Оле Человечек плюет сперва на одну ладонь, потом на другую и снова берется за веревку. А Свен Дозорный, приготовив вторую петлю захлестнуть борову рыло, выжидает удобную минуту...

- Берегись! - крикнула Брамапутра... Она знает, что это дело опасное: боров, того гляди, распорет клыком руку смельчака.

- Да замолчишь ты, наконец!..- предостерегает ее старший работник, даже подпрыгивая от бешенства.

Брамапутра глядит на него: - У, злющий какой! Уж я тебя не поцелую! - говорит она.

Глазки Оле Человечка становятся такие маленькие и колючие...- Я тебе заткну глотку!- грозит он.

Но вот Свену Дозорному удается набросить первую петлю и стянуть борову рыло, а затем он с быстротой молнии обматывает его еще и еще. Теперь животное неопасно, и можно с ним справиться. Визги заглушены, и боров тяжело дышит; рыло туго стянуто веревкой. Затем борова хватают за все четыре ноги и валят на дровни. Нервы у всех натянуты до крайности, и люди проявляют излишнюю жестокость и грубость в своем обращении с животным, которое беспомощно валяется на дровнях. Старший работник помахивает ножом и прицеливается.

- Не слишком высоко,- советует Оле.

- Не говори ему под руку! - предостерегает Брамапутра и уже начинает размешивать соль в лоханке. Соль так и скрипит под мешалкой.

Вот нож вонзается; работник дважды ударяет по рукоятке, чтобы прорезать толстую кожу, а затем уже лезвие мягко входит в жирную глотку по самую рукоятку.

Сначала боров как будто ничего не понимает и лежит словно в раздумье... Но вдруг догадывается, что его убили, и принимается испускать глухие взвизги, пока не выбивается из сил. Кровь все время хлещет из его глотки в лохань, где Брамапутра беспрерывно размешивает ее с солью...

- А легкая смерть быть убитым,- задумчиво говорит Свен Дозорный.

- Ты пробовал что ли?

- Дело одной минуты и для того, кто колет и для того, кто умирает...

После обеда Свен Дозорный отпросился, чтобы пойти к Бенони вычистить трубу. Он вооружился длинной метлой из березовых прутьев и метелкой из можжевельника на толстой проволоке.

Бенони был дома. Чистка трубы была попросту одной из его смешных затей, и расчитана единственно на то, чтобы показать людям, как много работает у него печная труба; вечно, дескать, у него плита топится.

- Большое тебе спасибо за то, что захотел услужить мне,- сказал Бенони и поднес Свену стаканчик. Они продолжали оставаться приятелями, так как Свен Дозорный всегда был так учтив в обхождении. Он и теперь ответил:- Стыдно было бы мне не услужить Гартвигсену такой безделицей.

Он зашел в кухню, убрал с плиты все сковородки и котелки и затем полез на крышу. Бенони вышел за ним и остался стоять внизу, разговаривая со Свеном.- Какова сажа? Жирная?

- Как раз,- ответил Свен,- жирная, блестящая!

- Это все чад от жареного,- сказал Бенони.- Я говорил своей работнице, что уж больно жирно мы живем, можно бы обойтись и без этого, но...

- Да, сговоришься с бабьем, как же! - со смехом отозвался Свен.

- Что поделаешь? Бедняга уж привыкла к такой жизни у меня в доме,- постарался Бенони извинить работницу.- Так ты говоришь: сажа черная, жирная?

- Черней и жирней я и не видывал.

Бенони был чрезвычайно доволен этим и так рад опять побыть со своим старым приятелем с "Фунтуса" и лова с неводом. И он старался задержать Свена подольше на крыше, чтобы люди, проходившие в Сирилундскую лавку и обратно, хорошенько обратили на него внимание.

- Я хочу купить у тебя твой алмаз,- сказал Бенони.

- Это уж совсем лишнее. На что он вам?

- Пусть себе лежит у меня. Мало ли у меня всяких сокровищ? И все прибавляется. Скоро от полу до крыши хватит.

Свен Дозорный сказал на это, что если бы, напротив, Гартвигсен одолжил ему под алмаз несколько далеров на время нужды...

- Какой нужды?

- Да вот, ежели нам с Эллен доведется жениться.

- Вот ты куда гнешь. А где же вы будете жить с нею?

- В каморке,- когда Фредрик Менза помрет.

- Ты говорил с Макком насчет этого?

- Да, Эллен говорила с ним. Он хотел подумать.

И Бенони подумал и сказал: - Я куплю у тебя алмаз и заплачу чистоганом. Не зачем тебе входить в долги из-за каких-то двух-трех далеров.

Готовясь слезть с крыши, Свен Дозорный огляделся кругом и сказал:- Вон адвокат опять в погребок направился.

- Да что ты?

- Повадился частенько. Не к добру это.

Бенони вспомнилась Роза и то время, когда он был её женихом; он покачал головой и сказал:- Да, да, Роза,- муж твой, конечно, зашибает большие деньги, но...

Свень Дозорный не благоволил к адвокату Аренцену и не согласился насчет больших денег.- Вот что я вам скажу, Гартвигсен,- много ли он в сущности зарабатывает? Есть у него кое-какие делишки, и получает он от них кое-что. Но ведь теперь ему и расходы предстоят не малые. Когда отец его помрет, ему уж нельзя будет жить на даровщинку в кистерском доме; придется нанимать или самому строить дом. Да, вдобавок, у него мать на руках!

Бенони под разными предлогами удержал Свена Дозорпаго на крыше до тех пор, пока адвокат опять не показался на дороге.

- Как он, тверд на ногах? - спросил Бенони Свена.

- Ничего себе, тверд; небось, человек привычный,- ответил Свен Дозорный.

Он спустился с крыши и принялся выгребать сажу в самой кухне. Бенони все время был тут же.

- Мне пришел на ум звонок у постели Макка,- начал он снова.- Ты говоришь: шнурок серебряный с бархатом?

- Шелковый с серебром. А ручка обшита красным бархатом.

- Как по-твоему, Макк продаст его?

- Во-от? Вы бы купили?

- Мне бы надо обзавестись звонком,- ответил Бенони.- А мне не охота покупать простого, дешеваго. Значит, лежишь себе в постели и звонишь?

- Вот-вот; лежишь в постели и дергаешь раз или два, как вздумается. Только не обязательно ложиться в постель каждый раз, как захочешь позвонить,- добавил, смеясь, весельчак Свен Дозорный; ему бы все шутить да балагурить, беззаботной головушке!

- Я обзаведусь таким звонком в Бергене,- серьезно сказал Бенони.- Я не постою за несколькими далерами; я люблю, чтобы у меня в доме были всякие такие вещи...

Увы, не всегда-то Бенони был так самоуверен. В тихия долгия ночи он не раз лежал без сна, мучась сомнениями насчет своего положения. Что в сущности есть у него? Кроме тех пяти тысяч, которые выманил у него этот мошенник Макк, у него оставался только дом с пристройкой да большой сарай; самый невод скоро потеряет всякую цену. Не больно-то сладко было засыпать с такими мыслями...

По воскресеньям Бенони одевался по-праздничному и отправлялся в церковь. Он все надеялся встретить у церкви известную особу, поэтому каждый раз и наряжался в две куртки и высокие сапоги со сборами и невиданными лакированными бураками. Но в одно из воскресений он пришел домой из церкви необычайно мрачный. Арн Сушильщик вернулся из Бергена на "Фунтусе" и совершил эту поездку не хуже Бенони, с такой же удачей. Скоро этот удивительный рейс в Берген всем будет нипочем! и "Фунтус" вернулся с грузом товаров для лавки, как всегда, да еще привез огромный ящик, который едва подняли восемь человек. Это была новая музыка, купленная Макком. Бенони даже рот разинул, когда услыхал про эту музыку и новенькое блестящее серебро, тоже выписанное Макком из Бергена. Откуда брались деньги у этого банкрота-мошенника? Инструмент поставили у Макка в большой горнице, и Роза испробовала его: тихонько перебрала кончиками пальцев клавиши, залилась слезами и убежала,- такой чудный звук был у новой музыки...

Но у Бенони была еще и другая причина, похуже, приходить в отчаяние. Выставили для общего сведения список плательщиков, и Бенони был в нем обойден,- его больше не считали за человека состоятельного, имущество которого подлежит обложению налогом.

Бенони, прочитав список, побледнел, и ему показалось, что все смотрят на него с состраданием. Но он только засмеялся и сказал:- Отлично, что отделался от налога! - а у самого сосало под ложечкой, так он был расстроен. По дороге домой он решил отыскать податного комиссара и поговорить с ним по-приятельски, посмеяться и хорошенько пожать ему руку за то, что тот освободил его от налога, ха-ха!

Дорогой его догнал Арон из Гопана. Бенони нахмурил брови; несколько месяцев тому назад только люди состоятельные позволяли себе догонять по дороге Бенони Гартвигсена и составлять ему компанию. Арон почтительно приветствовал Бенони:- Мир вам,- а Бенони небрежно бросил ему:- Здравствуй! - знай, дескать, разницу.

Арон заговорил, как полагалось, сначала о погоде, а затем перешел к делу: не подаст ли ему Гартвигсен совет - как ему быть?

- Насчет чего?

Да насчет тяжбы. Адвокат Аренцен уже отобрал у Арона одну корову, и другая была отписана на него. Но насчет этой второй коровы жена Арона прямо заявила, что не выпустит её со двора живою.

- Где мне подавать тебе советы,- сказал Бенони, уничижая себя до крайности.- Ты сам сегодня видел список; я теперь человек неимущий,- хе-хе!

- Вот так диво! Да кто ж у нас тогда имущий?- И Арон перешел к тому - не купит для Гартвигсен у него его горы?

- Почему ты это мне предлагаешь?

- А то кому же? Я иду к тому, кто в силах. Я уже говорил насчет этих благодатных гор с адвокатом,- он не в силах. Я говорил насчет них с самим Макком,- и тот не в силах.

Бенони, услыхав это, сказал:- Я подумаю. А ты говорил со смотрителем маяка?

Со смотрителем маяка? Он послал за Арона образцы к профессору в Христианию и получил ответ, что тут свинцовая руда, а в ней серебро. Что же еще может сделать смотритель?

- Вы один у нас человек в силе.

- Да, да,- сказал Бенони, наскоро обдумав дело,- мне денег не жаль, я не таковский. Так и быть куплю твои горы.

- Ох, по гроб жизни буду вам обязан.

- Заходи ко мне завтра поутру,- сказал Бенони коротко, на манер Макка, и кивнул Арону, тоже по Макковски.

Дело было решено...

На другой день Бенони опять поговорил со смотрителем, к великой гордости и радости этого отжившего человека: его мнению придают хоть какое-нибудь значение! Во всяком случае эти горы, по которым он ходил, которые разглядывал годами, перейдут теперь в другия руки,- хоть какая-нибудь перемена; значит, его мысль все-таки не пропала совсем бесследно! Смотритель советовал не жалеть денег на этот участок с горами,- он стоит по меньшей мере тысяч десять.

Но и Арон из Гопана и Бенони оба были люди со смыслом, понимавшие, что смотритель заговаривается. Бенони, напротив, был верен себе и вовсе не на ветер покупал эти горы: насчет руды и серебра он не знал толку, но, приложив немножко труда и денег, можно было устроить тут, вдоль берега и общественного леса, отличные площадки для сушки трески. Ведь, может статься, ему когда-нибудь доведется самому стать скупщиком на Лофотенах; вот площадки ему и пригодятся.

Он оговорился с Ароном, что покупает у него весь участок с небольшим перелеском за сто далеров. Купчую составил писарь ленемана.

Но, когда дошло до расплаты и надо было выложить на стол денежки, Бенони до такой степени вошел в роль благодетеля и опекуна Арона, что сказал:- Смотри, чтобы эти деньги не пошли адвокату на кистерский двор! Понимаешь? Не по карману тебе это.

- Гм... Что до того... Все деньги? Нет, Боже избави!

- Во сколько оценена корова?

- В двенадцать далеров.

Бенони отсчитал двенадцать далеров и отдал Арону:- Вот, это Николаю. И тяжбе конец.- Затем он отсчитал еще восемьдесят восемь, завернул в бумажку и сказал:

- А это,- это не для Николая.

Арону из Гопана, конечно, известно было об отношениях Бенони к Розе, жене адвоката; поэтому он кивнул головой и, принимая деньги, прибавил:- Нет, это уж не для Николая.

- Покажи же теперь, как ты держишь слово!

О, как было приятно говорить таким властным тоном, по-Макковски, и внушать к себе почтение! Пусть теперь Арон разнесет по околотку, что такое сделал и что сказал Бенони Гартвигсен...

Писарь ленемана захватил с собою купчую, чтобы послать ее судье для скрепления.

XXI.

Бенони все-таки никак не удавалось преодолеть в себе того чувства, которое он называл головной меланхолией. Он ни разу больше не видал Розы, с самой их встречи и прощанья на дороге; Роза нигде не показывалась. Да и Бог с ней, с Розой. Но почему же она не ходит в церковь, почему её не видно никогда на дороге, почему она уже не бывает так часто в Сирилунде, как в прежнее время? Теперь и старик кистер помер; значит, ей не приходится ухаживать за больным. А, впрочем, какое дело Бенони до Розы?

И хотя Бенони отыскал податного комиссара и посмеялся и поломался перед ним вдоволь,- в список людей состоятельных, обложенных налогом, все-таки не попал! Это был настоящий заговор против него! Его хотели стащить вниз, смешать с прежними товарищами!

Бенони переживал дурные дни и ночи. Бог весть, люди, пожалуй, были правы; он катится под гору. Чего только он ни делал для того, чтобы показаться человеком состоятельным? И все было напрасно. Вычистил печную трубу от кухонного чада; из своих малых остатков затратил крупную сумму на какия-то тресковые горы, которые ему, пожалуй, никогда и не понадобятся и, наконец, из одной спеси купил алмаз, которым режут стекла. И тем не менее все оставались при том мнении, что Бенони едва ли долго продержится; в один прекрасный день Макк, пожалуй, прихлопнет его за долг.

"Я тащусь, тащусь с ярмом на шее," - думал Бенони на библейский лад, а переходя к светскому образу мыслей, говорил себе приблизительно так:- Я гребу попусту; меня сносит вниз.

Настал сочельник. Бенони сидел дома. Не то, что в прошлом году, когда он был Гартвигсеном и был приглашен к Макку. Зато уж берегись теперь Макк Сирилундский! Срок пяти тысячам вышел еще несколько недель тому назад, но Бенони нарочно не заходил и не требовал денег, выжидая - пригласит ли его Макк в этот сочельник. Теперь же не зачем было больше щадить Макка. Да и не ради него самого допустил Бенони эту отсрочку, а только ради того, что Роза, наверно, будет у Макка в сочельник... А хоть бы и так! Что ему в сущности до Розы?

На Бенони стали находить припадки скупости в домашнем обиходе. Он столько спустил теперь наличных, что, того и гляди, придется ему просить у Макка кредита в лавке. Но, конечно, надо было как можно дольше не прибегать к этому.

И вот, он за утренним кофеем стал сперва наливать сливок в чашку, а потом уже кофею, только чтобы поберечь серебряную ложку, не размешивать. А вечером посыпал солью свечку вокруг светильни, приговаривая:- Ну, теперь гори себе с Богом.- Делал он это за тем, чтобы свеча сгорала помедленнее, чтобы её хватало на весь долгий вечер.

Усевшись за стол в своем одиночестве, Бенони принялся за поданный ужин, запивая его водочкой. Покончив с ужином, он прочел про себя молитву, выпил еще сколько полагалось и затянул псалом. А больше уж и не оставалось ничего делать.

А Роза-то, верно, сидит себе теперь в большой горнице Сирилунда и играет на новой музыке. Пальчики у неё такие бархатные...

Бенони прикурнул за столом и начал было дремать. Но свеча шипела, сыпала искры, а по временам даже и потрескивала, так что он весь вздрагивал и просыпался, и в сотый раз принимался раздумывать о своем житье-бытье, о Розе, о своих средствах, о сокровищах и неводном комплекте. Пожалуй, не миновать ему банкротства - да, да! Вспоминая про тресковые горы, которые он недавно купил у Арона из Гопана, Бенони соображал, что горы эти не много прибавят к его состоянию; оне только увеличат актив,- вот и все. И пускай. Пускай он голыш, а все-таки возьмет да пошлет Розе ложку и вилку, которые когда-то отложил для нея...

Тут в дверь постучали, и в горницу вошел Свен Дозорный.

- Вот что я тебе скажу,- живо ухватился за гостя Бенони,- надеюсь, ты еще не справил сочельника? Сейчас я тебя угощу наславу! - продолжал он оживленно, не замечая, что творится со Свеном.- Не понимаю, что такое со свечкой..? Такие дрянные свечки продают теперь; совсем не дают свету.

- Свету достаточно,- отозвался Свен Дозорный рассеянно. Вид у него был самый печальный.

Бенони налил ему рюмку и заставил выпить; потом налил вторую и третью, накрыл на стол и поставил кушанья, все не переставая болтать:

- Да, ты пришел из-за стола побогаче моего, но коли не побрезгуешь...

- Не побрезгую,- сказал Свен, взял себе чего-то и стал жевать потихоньку.

- Сухая ложка рот дерет,- сказал Бенони и опять налил.- Что же, и сегодня в Сирилунде был накрыт большой стол?

- Да.

- Гм... А гости были?

- Не знаю. Меня там не было.

- Не было?

- Нет. Не хотелось.

Бенони с удивлением поглядел на него.

- Я бродил себе, гулял,- объяснил Свен,- вот и вздумалось к вам зайти.

- Ты на себя не похож сегодня,- сказал Бенони.- С тобой, видно, стряслось что-то.

Сколько Свен ни пил, ему все как будто нипочем было; он сидел все такой же бледный, рассеянный. Пожалуй, он, как и все здоровые крепкие люди, пьянел и слабел вдруг, сразу.

- Нет, я так себе бродил,- начал он опять.- И Эллен тоже. А потом ей, видно, недосуг стало, не знаю.

- Да уж видно, так. А Роза была там в гостях?

- Да.

Бенони кивнул про себя:- Да, да; я поговорю с Макком после праздника.

- И вы тоже?

- Нужно же мне выручить свои деньги.

- Мне тоже нужно поговорить с Макком. Так больше нельзя; мочи нет! - сказал Свен Дозорный.- Фредрик Менза все не помирает; но мне все-таки лучше жениться и переехать в каморку.

- Хорошо, ежели тебе удастся взять Эллен добром.

- Добром или злом.

Бенони не очень-то верил громким словам и, чтобы перевести разговор на другое, сказал:- Так, верно, и адвокат был там?

- Да. Он-то и помешал мне.

- Он помешал тебе?

- Я собирался пырнуть ее ножом...- Свен Дозорный достал из внутреннего кармана длинный нож, которым старший работник колол свиней, и серьезно стал рассматривать его, пробуя пальцем лезвие.

- Да ты не спятил ли совсем? - вырвалось у Бенони.- Отдай мне нож.

Но Свен Дозорный опять спрятал нож в карман и принялся рассказывать.

Микк попросил ключницу насчет ванны. Та сказала: хорошо. Тогда он попросил Эллен, чтобы она пришла к нему и дала обыскать себя. Эллен ни за что не хотела. Попробуй только,- сказал я ей. Было это еще утром сегодня. Под вечер Макк опять пристал к Эллен, чтобы она припрятала за ужином вилку и потом пришла бы и дала себя обыскать. И тут она пообещала. Я, как услыхал это, пошел к старшему работнику и сказал: - Одолжи-ка мне свой пятивершковый нож.- На что тебе,- спрашивает он,- не по твоей он руке.- А я говорю:- Хочу побриться.- Он дал мне нож, а я бриться не стал, сунул его в карман и пошел к Эллен. Я попросил ее выйти со мной, но она побоялась меня, и говорит:- некогда мне. Я опять стал просить, и она сказала:- Ну, Господи благослови... и вышла со мной.- Ты обещала придти к нему сегодня вечером и дать обыскать себя? - спрашиваю. Нет,- говорит.- То-то, говорю,- лучше и не пробуй. А то уж больно ты податлива не кстати.- А Эллен и говорит:- Не пойму я вас; и чего я вам всем далась? Покоя нет; даже пошить на себя некогда.- А я говорю:- я женюсь на тебе, а только и слышу от тебя, что отказы. Коли так, возьму да уеду.- Ладно,- говорит.- Как, говорю, ты говоришь: ладно? Да как крикну ей:- Да ты знаешь ли, что я сделаю? - Эллен взглянула на меня и кинулась в дом через кухню. Я стал бродить по двору; смеркалось все больше и больше. Я обошел кругом дома и вернулся на главное крыльцо; там никого, только свечка горит в сенях. Когда я взошел в людскую, всех как раз позвали к ужину, и все пошли через кухню. Я назад на главное крыльцо и стал там поджидать. Немного погодя, вышла Эллен.- А я тебя везде ищу, говорит, или пожалуйста, ужинать.- Я и не мог ей ничего сделать, так ласково она меня позвала: пожалуйста! - Ну, а правда все-таки, что тебе надо придти к нему вечером наверх? - спрашиваю я ее. - Да, говорит, правда.- А нельзя ли не ходить?- спрашиваю.- Нет, говорит, никак нельзя.- Подошла ко мне, обняла и поцеловала. Тут я заметил, что она выпила чего то крепкаго.- Так вот почему ты не боишься ножа моего,- выпила чего-то крепкаго? - спрашиваю ее.- Не боюсь я твоего ножа, говорит, стоит мне крикнуть, Макк сразу придет.- Я и его убью, говорю, а она говорит:- Ну, это нам вдвоем решать.

Свен Дозорный остановился, задумался, выпил еще рюмку-другую, устремил взгляд на Бенони и повторил:- Да, так и сказала: Ну, это нам вдвоем решать.

- Да, да; что же она хотела этим сказать?

- Не сумею растолковать.

- И ты поднял на нее руку?

- Я схватил ее за волосы; но она так крепко обняла меня, что я не мог достать ножа. Я ударил ее раза два и поставил на колени.- Ну, зови его!- говорю, а она говорит:- Нет, не позову. И скажу тебе, что я была у него наверху сегодня после обеда и опять пойду к нему, и никто больше не смеет ходить к нему.- Вот что она мне сказала. Я как услыхал это, так свету не взвидел. Хочу взяться за нож, а он у неё в руках. Я разжал ей руку и вырвал нож... Тут она, словно червяк, выскользнула у меня из-под рук и убежала в коридор. Я было кинулся за ней, смотрю, в дверях горницы стоит адвокат. Я сразу остановился. - Это что за шум тут? - спрашивает адвокат и опять притворил дверь. Эллен собрала свои волосы в горсть и пошла наверх. Я было хотел за ней, да тут адвокат опять выглянул.

Бенони не мог понять таких диких выходок; он слушал повествование, как газетный роман. А Свен Дозорный машинально опорожнил еще рюмку и начал ослабевать.

- Так мне и не удалось убить ее,- докончил он.

- Ну, коли все так и было, коли ты вел себя с ней, как зверь,- сказал Бенони,- не мешало бы мне взять да связать тебя веревкой.

- Да; так все и было.

- Сегодня вечером?

- Сегодня; сейчас вот.

Бенони опять сказал:- Так уж не знаю - место ли тебе у меня в горнице. Ступай себе, куда хочешь. Знаешь ли ты, как ты себя вел? По-скотски.

Свен Дозорный сидел молча, в задумчивости.. Затем спросил:- Что она хотела сказать этим: "Ну, это нам вдвоем решать"? Она его любит.

- Макка? - спросил Бенони, словно с неба упав.

- Да.

Свен сидел, перегнувшись вперед, и усиленно моргал глазами, все больше и больше ослабевая. Тут Бенони пришло на ум: сколько же выстрадал этот обезумевший человек, если дошел до такой крайности... Да, он впрямь лишился рассудка, коли мог подумать, что Эллен Горничная любит Макка.

- Ну, посиди теперь смирно и спокойно,- сказал Бенони.- Тогда я, так и быть, пойду с тобой в Сирилунд. И ты можешь идти спокойно, раз пойдешь со мной.

Но Свен Дозорный быстро ослабел после пережитого волнения, и вскоре глаза у него начали слипаться. Сделав над собой последнее усилие, он снова широко раскрыл глаза и сказал: - Ведь она же не порезалась ножом? Пойдем скорее.

Он попытался встать, но снова опустился на скамью и не мог двинуться с места. Бенони вынул у него из кармана нож.

XXII.

Пропустив несколько дней праздника, Бенони явился в контору Макка. Макк, верно, сразу понял причину и сказал:- Здравствуй, Гартвигсен. Я как раз собирался послать за тобой. У нас с тобой счеты, и мне бы хотелось их покончить.

Напряжение Бенони дошло до последней степени. Ведь быть не может, чтобы Макк оказался в состоянии расплатиться с ним!

- Прежде всего я должен высказать сожаление, что не мог пригласить тебя в сочельник,- сказал Макк.- Нельзя было в этом году.

- А есть о чем толковать,- ответил Бенони, не без горечи.- Не такого я звания и состояния...

- Да? Разве? А я вот тебе что скажу, милейший Гартвигсен: для меня не могло быть гостя желаннее тебя. Но из внимания к тебе самому и другим мне поневоле пришлось обойти тебя приглашением.

- Я бы не укусил ея,- сказал Бенони.

- Гм. Я уверен, что ты понимаешь, как тягостно это было бы для... ну для всех. Ведь и муж был тут.

Бенони инстинктивно почувствовал, что Макк был прав и сказал уступчиво: - Да, да. Я ведь так только.

Макк открыл конторку и приподнял шкатулку за ручку. Какой тяжелой она казалась для этой тонкой руки! Вдруг Макк оставил шкатулку и сказал: - Ах, да! хочешь ты нынче ехать с Фунтусом на Лофотены?

- Хочу ли... с Фунтусом?

- Ну да, как в прошлом году.

- Разве не Арн Сушильщик поедет?

- Нет,- отрезал Макк.

Молчание.

- Ты ведь сам понимаешь,- снова начал Макк,- я мог послать Арна Сушильщика в Берген; сдать груз не велика важность. Но я не могу поручить ему закупку груза для трех судов. На это нужно человека с головой.

- Ну, раз он годился съездить в Берген...- возразил Бенони.

- Прежде всего,- продолжал Макк,- тут ответственность. У Арна Сушильщика ничего за душой. А тебе я могу доверить какие угодно тысячи. Ты человек с обезпечением.

Бенони было несказанно приятно услышать от Макка такие слова после всех тех сплетен о банкротстве, от которых он столько натерпелся. И он ответил:

- Не все так рассуждают, как вы. Я теперь человек неимущий, даже не внесен в список плательщиков.

- Счастливец! Нет имущества, нет доходов и - нет налогов!.. А Виллас Пристанной и Оле Человечек поедут на яхтах, как в прошлом году. Ты же, верно, возьмешь с собой на Фунтусе Свена Дозорнаго?

Врожденное чувство повиновения и въевшееся с годами почтение к Макку Сирилундскому, ворочавшему всем и всеми на много миль кругом, помешали Бенони наотрез отказаться. Кроме того, он знал, что одному только Макку под силу возстановить общее доверие к нему, Бенони. И он сказал:

- Смей я только думать, что могу постоять за себя...

- В прошлом году ты мог.

Тут Бенони сказал:- Все дело в деньгах. Раз нет денег...

- Денег? - спросил Макк с удивлением.- Вот деньги,- сказал он и положил свою ладонь на шкатулку.

- Ну да, ежели так...

- Но дело-то в том, что деньги нужны мне,- сказал Макк, прямо приступая к делу.- Мне надо бы получить еще отсрочку, чтобы скупить теперь треску. И вот что я тебе предлагаю: отправляйся на Лофотены и нагрузи там рыбой все три судна; покупай рыбу, как бы для себя. По-осени же, когда я продам ее, ты получишь свои деньги с процентами.

- Нет,- сказал Бенони,- я уж решил... Нет, нет... И что мне порукой, что я получу свои деньги по-осени?

- У тебя будет залог в руках - рыба! - опять как бы с удивлением заметил Макк.

- Так я получу в залог рыбу?

- Разумеется. Рыба твоя, пока я её не продам, а тогда деньги - твои.

Бенони прикинул в уме этот новый проект в связи с сушильными площадками, которые купил недавно,- теперь оне могут ему пригодиться, у него будет рыба,- и сказал, колеблясь в раздумье:- Но ежели я буду скупать рыбу на собственные деньги, то это уж будет не на ваш счет?

- Милейший Гартвигсен, для того, чтобы скупать рыбу, нужны суда; у меня их три, у тебя ни одного. Кроме того, я опять хочу помочь тебе, как и прежде: надо тебе приучиться к делу. Ведь ты же собираешься когда-нибудь заняться скупкой рыбы на собственный страх, иначе ты не обзаводился бы сушильными площадками? Ну вот, доверяя твоей дельной голове и легкой руке, я даю тебе приучиться к делу за мой страх. Наживу я что-нибудь - хорошо; потерплю убыток, потеряю я, а не ты. Твое дело - получить свои проценты на капитал да жалованье.

Бенони долго стоял и раздумывал. Потом оказал:- Хотелось бы все-таки взглянуть на деньги.

Макк открыл шкатулку и стал вынимать оттуда ассигнации пачку за пачкой, А Бенони от изумления поднял брови так, что складки на его низком лбу затерялись под шапкой волос.

- Хочешь сосчитать? - спросил Макк.

- Нет, я только так... нет, нет, не надо...

Бенони ушел от Макка, как и пришел - без денег. Он успел только вспомнить под конец обезпечить себе кредит в лавке у Макка до осени, когда треска будет продана. И Макк не отказал, отнюдь нет, но согласился открыть Бенони кредит.

- Устроим как-нибудь,- сказал Макк. И хотя Бенони и побаивался язвительного Стена Лавочника, все-таки пришлось к нему обратиться.

- Ежели я пришлю свою работницу за чем-нибудь в лавку, так ты запиши на меня,- сказал ему Бенони.

- Макк разве открыл тебе кредит? - спросил Стен.

Бенони проглотил дерзость лавочника и ответил усмехаясь:- Да. Он полагает, что я настолько надежен. А ты как думаешь?

- Я? Мне-то все равно на чей счет записывать. Все вы у нас в долговых книгах.

- Ха-ха! Как это ты не сказал: у тебя в долговых книгах?

Пожалуй, не мешало бы Бенони когда-нибудь проучить этого прилавочного плясуна, поставить его на свое место,- уж больно он зазнался! На беду еще Розе с адвокатом вздумалось взять к себе одного из ребятишек Стена, шестилетнюю девочку, на побегушки и ради развлечения. Теперь Стен Лавочник еще пуще задрал нос,- девчонку его одели и обули во все новенькое.

- Вот это люди! - сказал он Бенони:- разодели ребенка, как принцессу, а еды дают столько, что ей не съесть.

- Еще бы! Самому-то адвокату детей не дождаться,- сказал Свен Дозорный, который случился тут. Завязался спор. Свен настаивал, что не долго адвокату величаться; ему уже пришлось оставить кистерский двор и переехать на квартиру к кузнецу.- Подходящее это дело для важной барыни? И такого ли мужа надо было пасторской Розе? Он и сейчас торчит у винной стойки. Фу! Будь я здесь дозорным, я бы попросту хлопнул его по плечу я сказал: - Пойдем, брат, за мной!

Бенони позвал Свена Дозорного с собой на двор и там сказал ему:- Опять поедем на Лофотены на Фунтусе. Что ты на это скажешь?

Что скажет на это Свен Дозорный? Скажет, что ему неохота ехать. Он опять поладил с Эллен после той сумасшедшей выходки в сочельник. С тех самых пор дело пошло у них даже лучше прежняго. Затрещины и нож, впрямь, подействовали на Эллен и исправили ее. Она только прильнула к нему и сказала с упреком: - Но ты ведь никогда больше не сделаешь этого? - Нет, нет,- ответил он, смущенный и виноватый,- я просто погорячился. - А Макк тот прямо сказал Эллен: - Пусть Свен Дозорный женится на тебе весной; я не хочу убийства в доме.

Вот Свен и не охотился ехать со своим старым шкипером на Лофотены.

Но Бенони сообщил ему, что на этот раз ему предстоит грузить собственную рыбу.

Вот? Тогда дело другое! Собственную рыбу? Тогда Свен Дозорный поедет, не то стыдно было бы ему.

Бенони отплыл на Лофотены на Фунтусе, и обе яхты за ним. Гавань опустела. Пришла зима и окутала всю местность снегом, стало тихо-тихо...

Адвокат с женою тем временем перебрались в дом кузнеца.- Это пока только,- сказал молодой Аренцен,- потом выстроим свой дом.- Они взяли с собою старую вдову-кистершу и приемную дочку, девочку Стена Лавочника.

Им было предоставлено устраиваться по своему вкусу; кузнец оставил себе только небольшую каморку. Дом весь вымыли и вычистили сверху до низу, и на некоторых окнах повесили занавески. Никогда горница кузнеца не видала такого убранства. Но, и то сказать, она никогда и не предназначалась для таких важных жильцов. Роза провозилась с чисткой несколько дней прежде, чем въехать; не пожалела трудов и хлопот. Диван и два лучших стула украсили контору Николая - ради посетителей; поэтому в собственной горнице было пустовато; ну, да что за беда - пока. Со временем же можно будет, пожалуй, купить и фортепьяно, чтобы занять зияющий передний угол к морю.

На первой двери в сенях прикрепили дощечку адвоката, и он сам иногда ходил через эту дверь, ради поддержания адвокатского достоинства и чтобы дверь эта отворялась хоть раз в день. Больше, ведь, ничья нога не переступала порога конторы. Положим, дело было зимнее; все тяжбы и споры спали. И зачем он не похлопотал о месте судьи на Лофотенских промыслах, как собирался! Теперь он слонялся тут без дела и день-ото-дня как-то все больше и больше опускался и тупел. Только и оставалось, что перекидываться в картишки с кузнецом; в самую невинную игру, в дурачки.

Не могло поднять духа адвоката и бессовестное отношение к нему судебных инстанций. Дело Левиона из Торисльвикена с сэром Гью Тревельяном прошло через окружный суд и опять было проиграно; приговор уездного суда был утвержден. Вот так суды! Да еще хуже того: окружный суд сделал строгий выговор адвокату Аренцену и наложил на него штраф за непристойное добавление насчет девицы Эдварды. Теперь адвокат с некоторой тревогой ожидал исхода двух-трех дел в том же роде. Чем же ему и было отводить душу, как не этой невинной игрой в картишки, да все более и более частыми посещениями Сирилундского погребка?

Нельзя сказать, чтобы Николай Аренцен был отьявленным пьяницей; но он был вообще не дурак выпить и к тому же отупел от безделья и скуки. Сначала он, подходя в винной стойке, прикидывался будто у него лихорадка, простуда и, опрокинув в себя парочку полушкаликов, уходил восвояси. Но простуда не могла же тянуться без конца, и он стал спрашивать свои полушкалики более непринужденно,- дескать, поел за обедом соленого или далеко ходил, устал.- Эй, поди-ка сюда, Стен, дай мне стаканчик! - громко кричал он, словно ни в чем не бывало. Иногда же он играл в карты на выпивку и потом отправлялся в погребок вместе с кузнецом. Когда же Роза упрекала его за то, что он водит такую компанию, он оправдывался тем, что хочет показать местным жителям, от которых зависит его заработок, насколько он человек не спесивый.

Да, между Розой и молодым Аренценом уже пошли нелады. Началось с похорон старого кистера: молодой Аренцен снял с покойника обручальное кольцо.- Любезному батюшке следовало бы снять кольцо еще при жизни,- не по карману ему уносить с собою золото в могилу! - сказал адвокат. И хоть кольцо было такое тоненькое, стертое, что его отлично можно было бы оставить, сынок все-таки мял и вывертывал окоченевшие пальцы покойника до тех пор, пока ему не удалось снять кольца. Роза была сильно огорчена этим и, чтобы утешить старую кистершу, сказала:- Ну, так пусть он получит от меня другое кольцо, получше! - и она украсила руку покойника тем массивным золотым кольцом, которое сама получила от Бенони, Оно так и не было отослано обратно, а все валялось в ящике вместе с известным золотым крестом. Николай каждый раз отговаривал Розу:- Зачем тебе обижать Бенони, отсылая ему его подарки? - Ну, вот, пускай теперь кольцо украсит почтенного человека в могиле! Оно совсем свободно вошло на палец старика,- он ведь так высох; одне кости да кожа остались. Но молодой Аренцен - хо-хо, этот чертов Аренцен! - улучил таки минутку прежде, чем гроб забили: присвоил себе и второе кольцо и припрятал его.

Еще некоторое время отношения между супругами все-таки сохраняли свой прежний добродушный легкий характер; остроты и балагурство мужа еще не выводили молодую женщину из терпения окончательно. И одни старания Николая балагурить говорили о его добрых чувствах. Но, чем дальше подвигалась зима, тем больше накоплялось в нем внутренней горечи, и слова его становились порою прямо язвительными.

Увидав в первый раз, что Роза сама носит воду из колодца, Аренцен слегка упрекнул себя. Он в это время сидел у себя в конторе, откуда и увидал жену в окно, и первым его движением было встать со стула, чтобы поскорее взять у неё ведро, но... пожалуй, это было не умно? И что за беда, в самом деле, если она снесет ведро воды? Потом он уже спокойно смотрел, как она носит в переднике дрова из сарая. Не нанять же ему для неё еще девушку, когда у них даже детей нет? И без того в доме три бабы. А ей не мешало бы подвесить себе мешок для дров, вместо того, чтобы рвать передники. Таким образом, Роза была предоставлена себе самой,- живи, как можешь! Яркая медная улыбка её начала блекнуть; но ведь улыбка и не может быть вечной.

Кнут Гамсун - Бенони (Benoni). 3 часть., читать текст

См. также Кнут Гамсун (Knut Hamsun) - Проза (рассказы, поэмы, романы ...) :