Генри Райдер Хаггард
«Бенита (Benita: An African Romance). 1 часть.»

"Бенита (Benita: An African Romance). 1 часть."

Перевод Анны Энквист

ГЛАВА I. Откровенность

Чудная, чудная была эта ночь! Воздух не колыхался; черные клубы дыма из труб почтового парохода "Занзибар" низко стлались над поверхностью моря, точно широкие, плавающие страусовые перья, которые одно за другим исчезали при свете звезд. Бенита Беатриса Клиффорд (это было полное имя молодой девушки, которую назвали Бенитой в честь матери, а Беатрисой в честь единственной сестры отца) стояла, опершись на перила, и мысленно говорила себе, что по такому морю всякий ребенок мог бы пуститься в берестяном челне и благополучно доплыть до гавани.

Но вот высокий, куривший сигару, молодой человек, лет тридцати, подошел к ней. Она немного подвинулась, желая дать ему место возле себя, и это движение могло бы многое сказать постороннему наблюдателю об их дружеских отношениях. С секунду он колебался, и выражение сомнения, даже печали показалось на его лице; словно он считал, что многое зависело от того, примет ли он это безмолвное приглашение или откажется от него и не знал, как поступить.

И, действительно, многое зависело от этого, а именно, судьба их обоих.

Едва он сделал шаг вперед, чтобы пройти дальше, Бенита заговорила своим низким, приятным голосом:

- Вы идете в курительную комнату или в салон танцевать, мистер Сеймур? Один из офицеров сказал мне, что затеваются танцы, - прибавила она, - ведь, море до того спокойно, что мы можем вообразить себя на берегу!

- Нет, - ответил он. - В курительной комнате слишком душно, а дни, когда я танцевал, уже прошли. Я просто собирался походить после этого обеда, а потом сесть в кресло и заснуть. - Но тут голос говорившего оживился. - Как вы узнали, что это я? Вы не повернулись ко мне.

- У меня не только глаза есть, но и уши, - ответила она с легким смехом. - А после того как мы около месяца пробыли на одном пароходе, я должна знать вашу походку.

Некоторое время оба молчали; наконец он спросил ее, пойдет ли она танцевать. Бенита покачала головой.

- Я знаю, - сказала она, - танцевать было бы приятно, но... мистер Сеймур, не сочтете ли вы меня безумной, если я скажу вам кое-что?

- Я никогда не считал вас безумной, мисс Клиффорд, не подумаю этого и теперь. В чем дело?

- Я не буду танцевать, потому что боюсь, да, я ужасно боюсь...

- Боитесь? Боитесь чего?

- Не знаю. Может быть, это в воздухе... но мне кажется, что подходит беда... Это чувство охватило меня во время обеда; вот почему я ушла из-за стола.

- Все это оттого, что мы слишком много едим на пароходе, - заметил Сеймур. - Ведь, глядя на такое море, трудно подумать о надвигающейся катастрофе. Посмотрите, мисс Клиффорд, - прибавил он с восторгом, указывая на восток, - смотрите!

Бенита посмотрела на луну, на серебряную дорогу под нею, потом обернулась в сторону берега и сказала:

- Наконец-то Африка близко.

- Нахожу, что слишком близко, - ответил Сеймур. - Если бы я был капитаном, я держался бы подальше. Это удивительная, полная неожиданностей страна. Мисс Клиффорд, вы не сочтете меня нескромным, если я спрошу вас, почему вы едете в Африку? Вы никогда не говорили мне об этом.

- Нет, не говорила, потому что это печальная история; если хотите, я расскажу. Хотите?

Сеймур утвердительно кивнул головой и придвинул два палубных кресла; оба уселись на них в уголке, который образовала одна из поднятых на палубу шлюпок.

- Вы знаете, что я родилась в Африке, - сказала Бенита, - и жила там до тринадцати лет. Я до сих пор могу говорить на зулусском наречии; сегодня днем я говорила на нем. Мой отец поссорился со своим отцом, из-за чего - не знаю, и эмигрировал. В Натале он женился на моей матери, мисс Ферейра; ее звали как меня и ее собственную мать - Бенитой. У нее была сестра. Их отца, Андреаса Ферейра, женившегося на англичанке, следовало считать наполовину голландцем, наполовину португальцем. Я хорошо помню его - такой красивый старик, с темными глазами и серой бородой. По тем временам он был богат, то есть владел большими участками земли в Натале и Трансваале и имел огромные стада. Итак, вы видите, что я наполовину англичанка, немного голландка, на четверть португалка, - настоящая смесь! Мой отец с матерью ладили плохо. М-р Сеймур, я скажу вам всю правду: он пил, хотя чувствовал к жене страстную привязанность, она же его ревновала. Кроме того, он проиграл большую часть ее наследства, и когда старый Андреас Ферейра умер, они обеднели. Раз ночью между ними произошла ужасная сцена, и он, обезумев, ударил ее.

Она была очень горда и решительна и, обернувшись к нему, сказала (я слышала это): - "Я никогда тебе не прощу, между нами все кончено". На следующее утро мой отец, уже трезвый, просил у нее прощения, но она ничего не ответила, хотя он уезжал куда-то на две недели. Когда он уехал, она приказала запрячь капскую фуру, уложила вещи, взяла кое-какке сбережения, поехала в Дурбан и, сделав несколько распоряжений в банке относительно своего личного маленького состояния, вместе со мною отплыла в Англию.

В Лондоне мы поселились с моей теткой, которая прежде была замужем за майором Кингом, но к этому времени овдовела и жила с пятью детьми. Мой отец часто писал матери, прося ее вернуться, но она не соглашалась, и думаю, поступила нехорошо. Так продолжалось двенадцать лет или больше; наконец, моя мать умерла внезапно, я наследовала ее небольшое состояние с доходом в двести-триста фунтов в год; свой маленький капитал она поместила так, что никто не может взять его. Скончалась она приблизительно год тому назад. Я написала отцу о ее смерти и получила от него грустное письмо; у меня есть несколько его писем. Он молил меня приехать к нему, не дать ему умереть одиноким и говорил, что умрет от разбитого сердца, если я не исполню его просьбу. Он уверял, что давно перестал пить, так как вино расстроило его жизнь, и прислал удостоверение об этом, подписанное судьей и доктором. И вот, несмотря на уговоры моих двоюродных братьев, сестер и тетки, я согласилась - и теперь пароход несет меня в Африку. Отец должен встретить меня в Дурбане, но как мы узнаем друг друга - не знаю. Мне хочется видеть его, так как, в конце концов, он мой отец.

- Не удивляйтесь, мисс Клиффорд, я однажды встретил вашего отца. Как я говорил вам, я уже побывал в южной Африке при других обстоятельствах. Четыре года тому назад я охотился там на крупную дичь. Направляясь от восточного берега, мы с братом (он уже умер, бедный!) попали в страну матабелов на берегах Замбези. Не найдя там дичи, мы собирались двинуться на юг, но туземцы рассказали нам об удивительных развалинах над рекой, в нескольких милях от нас. Оставив фуру по эту сторону высокой гряды, через которую было бы трудно перевезти ее, мы с братом захватили ружья, мешок с провизией и двинулись в путь. Развалины были дальше, чем казалось, однако с возвышенности мы довольно ясно рассмотрели их. Скоро стемнело.

Перед стеной мы заметили фуру и палатку и, решив, что они принадлежат белым, пошли к этой стоянке. В палатке светился огонь, пола ее была откинута, так как стояла очень жаркая ночь. В ней сидело двое людей: старик с седой бородой и красивый малый, лет сорока, с темными, яркими глазами и с черной остроконечной бородкой. Они рассматривали груду золотых бусин и безделушек, лежавших на столе между ними. Я хотел заговорить, в эту минуту чернобородый человек услышал или увидел нас, схватив ружье, прислоненное к столу, он быстро повернулся и прицелился в меня...

- Ради Бога, не стреляйте, Джекоб, - сказал старик, - это англичане.

- Во всяком случае, лучше, если они умрут, - ответил тот мягким голосом с легким иностранным акцентом. - Нам не нужно ни шпионов, ни воров!

- Мы ни то, ни другое, но я умею стрелять так же хорошо, как вы, мой друг, - заметил я и направил на него дуло.

Он опустил свое ружье, и мы объяснили, что отправились в археологическую экспедицию, разговорились - и скоро расстались настоящими друзьями с нашими новыми знакомыми; причем, ни я, ни мой брат не могли сойтись с мистером Джекобом... Его фамилию я забыл. Меня поразило, что он необыкновенно ловко владел ружьем, и, насколько я понял, у него было таинственное и довольно темное прошлое. Не стану распространяться слишком долго; скажу только, что, поняв наши намерения, ваш отец (это был он) откровенно рассказал, что они искали сокровище, два или три столетия тому назад спрятанное в этой местности португальцами. Но племя макалангов, занявшее крепость Бомбатце, не позволило им производить нужные раскопки, говоря, что ее хранит призрак, что если потревожат землю, это принесет всем несчастье.

- Они отыскали золото? - спросила Бенита.

- Не знаю, потому что на следующий день мы ушли.

- А что это за дух Бомбатце, мистер Сеймур?

- Не могу сказать вам. Я знал только, что призрак - белая женщина, которая иногда на восходе или при лунном свете появляется на острие той скалы, о которой я рассказал вам. Помню, я до зари поднялся, чтобы увидеть привидение... как идиот, потому что, конечно, я ничего не увидел. Вот и все, что я знаю об этом.

Оба замолчали, потом Сеймур сказал:

- Вы рассказали мне вашу историю, хотите послушать мою?

- Да, - ответила она.

- Вам не придется слушать долго, мисс Клиффорд, мне, как бедному точильщику Кенинга, нечего рассказывать. Перед вами один из самых бесполезных людей на свете, ничем не отличившийся член класса, который в Англии называется высшим. Человек, не умеющий делать ничего, что стоит делать, кроме стрельбы. Я не получил ни одной профессии, я не работал и в результате в тридцать два года, я, разоренный, потерявший почти всякую надежду человек.

- Почему вы разорены и утратили надежду? - тревожно спросила она. Его тон огорчал ее больше всего.

- Я разорен потому, что мой старый дядя, почтенный Джон Сеймур, наследником которого я считался, совершил безумие - женился на молоденькой девушке, которая подарила ему цветущих близнецов. С появлением их на свет исчезли мои надежды на наследство, а также сумма в тысячу пятьсот фунтов, которую дядя ежегодно любезно выдавал мне с тем, чтобы я поддерживал свое положение в свете. У меня были кое-какие собственные средства, но также и долги. В настоящее время аккредитив на 2.163 фунта и 14 шиллингов и маленькая наличная сумма представляют все, что у меня имеется за душой.

- Я не считаю это разорением, эта сумма - целое богатство, - с облегчением сказала Бенита. - Имея две тысячи фунтов, вы в Африке можете нажить состояние. А почему же у вас нет надежды?

- Да, мне абсолютно нечего ждать в будущем. Поистине, когда я истрачу эти две тысячи фунтов, я не сумею заработать и шести пенсов. Стоя перед такой дилеммой, я нашел, что мне остается только использовать свое умение стрелять и сделаться охотником. Я собираюсь охотиться на слонов, пока какой-нибудь слон не убьет меня. По крайней мере, - прибавил Сеймур изменившимся голосом, - я собирался поступить так еще полчаса тому назад.

ГЛАВА II. Конец "Занзибара"

- Полчаса тому назад? Почему же... - и Бенита замолчала.

- Почему я изменил мой скромный план жизни? Мисс Клиффорд, я сказал вам, чем я был полчаса тому назад, теперь расскажу, что я такое в данную минуту. Перед вами человек, который раскаивается, человек, для которого открылся новый мир. Я не очень стар и думаю, что все-таки у меня есть некоторые способности. Может быть, мне на пути встретится возможность удачи, если же нет, я ради вас постараюсь найти такую возможность. Я хочу начать жить для вас более полно, чем в прошлом жил для себя. Если вы отдадите мне вашу руку, я еще смогу сделаться таким мужем для вас, которым вы будете гордиться, если нет, я напишу "конец" на могильном камне надежд Роберта Сеймура. Я чувствую, что мне не доставало именно вашей помощи, и молю вас выйти за меня замуж, хотя впереди вижу только бедность, потому что по натуре я искатель приключений.

- Не говорите так, - быстро сказала она, - все мы искатели приключений в этом мире.

- Хорошо, мисс Клиффорд. Тогда, значит, мне нечего больше говорить, теперь предстоит ответить вам.

Как раз в это время на капитанской палубе произошло смятение. Роберт увидел, как какой-то человек бросился вперед. Через минуту в машинном отделении отчаянно зазвонил колокол. Роберт знал этот сигнал: он обозначал "стой". Раздался новый звон: "задний ход на всех парах".

- Не знаю, что там такое? - сказал молодой человек своей даме.

Но раньше, чем замолкли его слова, все стало ясно. Казалось, весь нижний корпус громадного парохода совершенно остановился, тогда как верхняя его часть продолжала двигаться вперед; затем появилось другое, еще более ужасное ощущение: ноги скользили, беспомощно, тяжело, как по льду или по натертому полированному полу. Брусья хрустнули, веревки разорвались надвое с шумом пистолетного выстрела, тяжелые предметы понеслись по палубе. Толчок сорвал Бениту со стула, она натолкнулась на Роберта и оба упали. Он не ушибся и быстро вскочил, но она лежала неподвижно, и Сеймур увидел, что какой-то тяжелый предмет ушиб ей голову. Кровь бежала по ее щеке. Он поднял ее, и полный ужаса и отчаяния, прижал руку к ее сердцу. Слава Богу, оно снова начало биться. Она была жива!

Музыка прервалась, и короткое время в салоне стояла полная тишина. Потом мгновенно поднялся ужасающий крик, люди с безумными глазами бесцельно кидались туда и сюда; слышались вопли и визг женщин и детей; какой-то священник громко молился, упав на колени.

Роберт некоторое время стоял и думал; он прижимал потерявшую сознание Бениту к груди, и кровь из ее раны текла на его плечо. Но вот он решился.

Она занимала палубную каюту. Не выпуская ее из рук, Сеймур стал пробираться через беспорядочную толпу пассажиров; на этом пароходе было около тысячи человек! Каюта Бениты оказалась пуста, пассажирка, которая помещалась вместе с нею, убежала. Положив молодую девушку на нижнюю койку, Сеймур зажег свечу в качающемся подсвечнике, отыскал два спасательных пояса и один из них, не без большого труда, надел мисс Клиффорд, потом, взяв губку и напитав ее водой, омыл ее окровавленную голову. На виске Бениты виднелась рана в том месте, где блок или что-то другое ударило ее, оттуда все еще сочилась кровь. Рана эта была не очень глубока или широка, и, насколько мог судить Сеймур, черепная кость уцелела и не вогнулась внутрь. Он надеялся, что Бенита только оглушена и скоро очнется. Больше Сеймур ничего не мог сделать для нее, в эту минуту ему пришла в голову одна мысль. На полу, сбитая толчком, лежала ее шкатулка с принадлежностями для письма. Он открыл ящик и, вынув из нее лист бумаги, быстро набросал карандашом:

"Вы мне не ответили, и, вероятно, я не узнаю этого ответа на земле, которую один из нас или мы оба, может быть, скоро покинем. Если же мне суждено погибнуть, а вам остаться, надеюсь, вы будете хорошо думать обо мне иногда, как о человеке, который искренно любил вас. Может статься, погибнете вы, и никогда не прочтете этих слов. Но, если мертвым дано знать происходящее на земле, вы увидите меня таким же, каким покинули: вашим и только вашим. Но, может быть, мы оба останемся живы, я страстно желаю этого". Р. С. С.

Он сложил бумагу, засунул ее за кофточку Бениты и вышел на палубу, чтобы видеть происходящее. Пароход все еще шел, но двигался медленно, кроме того, он кренился теперь так сильно, что стоять на палубе было трудно.

Приблизительно через минуту пароход остановился. Капитан слишком поздно решил пожертвовать своим судном и спасти тех, кто еще был жив. Матросы начали готовить шлюпки. Роберт вернулся в каюту, где все еще лежала Бенита, он завернул ее в тальму и одеяло и, увидев на полу второй спасательный пояс, надел его на себя, зная, что времени достаточно. Подняв Бениту и сообразив, что все кинутся к старборду, где шлюпки низко висели над водой, он с трудом отнес ее по крутому подъему к противоположному борту. Там висел катер, который, как знал Роберт, должен был попасть в руки хорошего человека, второго офицера.

Действительно, у левого борта толпа была редка; большая часть пассажиров думала, что катер невозможно благополучно спустить; тем же несчастным, рассудок которых померк, инстинкт подсказывал бежать к старборду. Между тем, искусный моряк, второй офицер и подчиненный ему экипаж уже работали, готовя катер к спуску.

- Теперь, - сказал офицер, - прежде всего женщины и дети!

Пассажиры бросились к катеру. Роберт увидел, что там скоро совсем не останется места.

- Боюсь, - сказал он, - что мне следует счесть себя женщиной, так как я несу даму. - И, сделав большое усилие, поддерживая Бениту одной рукой, он по веревке спустился вниз и, с помощью матроса, благополучно добрался до катера.

Еще двое мужчин карабкались вслед за Робертом.

- Отчалить, - сказал офицер, - катер не сможет выдержать груза больше.

Веревки отпустили. Когда катер уже отошел футов на двенадцать от парохода, к левому борту кинулась толпа обезумевших людей, которые не нашли места в шлюпках со старборда. Одни, самые смелые, спускались по бортам, другие прыгали и падали на них или в море. Перегруженный катер шел, огибая "Занзибар", который покачивался, словно в предсмертных муках. Командующий офицер думал доставить своих пассажиров на берег, и потому его маленькому судну пришлось подойти к старборду погибавшего парохода. Ужасные сцены разыгрывались там. Сотни пассажиров, как звери, боролись из-за мест, многие шлюпки опрокинулись, и спасавшиеся упали в воду. Через корму на обрывках веревок перевешивались несчастные и, слабея, один за другим падали. Возле еще не спущенных шлюпок шла адская борьба; мужчины, женщины и дети дрались за места в лодках; потеряв человеческие чувства, сильные не выказывали сострадания к слабым...

От толпы, большая часть которой была осуждена на гибель, поднялся гул; крики сливались в один длительный вопль, такой ужасный, какой мог бы вырваться из уст титана в агонии. И над этой картиной раскинулось спокойное, залитое лунным светом небо; кругом было море, гладкое, как зеркало. С парохода, который теперь лежал на боку, несся призывный вой сирены, и несколько храбрецов продолжали пускать ракеты, взлетавшие к небу, рассыпавшиеся в высоте градом звезд.

"Занзибар" закачался, как умирающий кит, и окончательно перевернулся... Лунные лучи заиграли на его киле, показался зубчатый пролом, пробитый подводной скалой. Вскоре все исчезло. Только маленькое облако дыма и пара указывало на то место, где еще недавно высился пароход.

ГЛАВА III. Как Роберт добрался до берега

- Господа, - сказал офицер, - я выйду в открытое море и останусь там до рассвета. Может быть, мы встретим какое-нибудь судно. Если же постараемся сейчас подойти к берегу, то, конечно, береговой прибой уничтожит катер...

Никто не возражал; все были ошеломлены и не могли говорить; но Роберт мысленно сказал себе, что офицер решил поступить разумно. Катер двинулся; однако не прошел и нескольких ярдов, как что-то черное поднялось рядом с ним. Обломок погибшего парохода! За него цеплялась женщина, прижимая к груди какой-то сверток. Она была жива, кричала и просила, чтобы ее взяли на катер.

- Спасите меня и мое дитя, - все повторяла она, - ради Бога...

Роберт узнал этот прерывающийся голос; спаслась молодая женщина, с которой он дружески сошелся. Она ехала со своим ребенком в Наталь. Он протянул руку, схватил ее, но офицер сказал каменным голосом:

- Катер перегружен. Если мы возьмем эту леди в катер, кто-нибудь должен выйти из него. Я сам выбросился бы в море, но мой долг остаться. Найдется ли мужчина, желающий уступить ей место?

Все мужчины - их было семеро, кроме матросов, - опустили головы и молчали.

- Вперед, - сказал офицер тем же каменным тоном, - она отпустит руки.

Роберт решился - и быстро сказал, обращаясь к офицеру:

- Мистер Томсон, даете ли вы мне слово: если я брошусь в воду, взять в катер ее и ее дитя?

- Конечно, мистер Сеймур.

- Тогда остановитесь, я выброшусь... Если кто-нибудь из вас останется в живых, скажите этой даме, как я умер, - и он указал на Бениту, - и прибавьте, что мне казалось, что она одобрила бы мой поступок.

- Ей скажут, - снова ответил офицер, - и если будет возможность, ее спасут.

- Держите миссис Джефрис, - обратился он к матросам,

- я оставлю для нее мое пальто...

Один из матросов исполнил его желание, и Роберт поцеловал в лоб Бениту, потом осторожно опустил ее на дно катера, освободился от пальто и медленно перекатился через борт в воду.

- Теперь, - сказал он, - тащите миссис Джефрис!

Это исполнили не без труда, и Сеймур увидел, как измученная женщина и ее ребенок без чувств упалина его место.

Катер отошел и вскоре исчез в тумане.

Роберт лежал на той доске, которая спасла жизнь миссис Джефрис. Сеймур хорошо знал положение берега; теперь в полной тишине он слышал грохот могучего прибоя о камни.

Странное это было путешествие по тихому морю, под тихими звездами, и странные мысли приходили в голову Роберта...

Долины между водными горами сделались глубже; на противоположных валах стали появляться белые гребни. Сеймур попал в волны прибоя, и тут началась борьба за жизнь.

Роберт с трудом удерживался на доске, ее края резали ему руки. Когда волны накрывали его, он задерживал дыхание, когда они отбрасывали его - он снова набирал воздух быстрыми глотками, И вдруг взлетел, упал и, теряя сознание, почувствовал под ногой дно. Еще мгновение - и страшная сила подхватила его. Он испытывал невыразимую тяжесть. Вода вырвала у него доску, однако пробковый пояс снова поднял его. Отхлынувшие волны унесли его в более глубокое место, беспомощного, в полном отчаянии.

Опять нахлынул громадный вал, такой большой, каких Сеймур еще никогда не видывал, "отец волн", по выражению кафров. Вал подхватил Роберта, обнял громадным зеленым гребнем и перенес, как соломинку, через жестокую гряду камней. Ван с громом разбился, ударил его о каменисто-песчаную мель, образованную речкой и, толкая своей несокрушимой силой, катил до тех пор, пока эта мощь не истощилась, и пена не начала отступать обратно к морю, засасывая и несчастного пловца.

Роберт почти потерял сознание, но у него осталась искра рассудка, и он понял, что если вода снова увлечет его в глубину, он погибнет. Чувствуя, что море засасывает его, Сеймур с силой запустил руки в песок и, на его счастье, они уцепились или за ствол дерева в почве, или за камень, во всяком случае за что-то твердое, он отчаянно сжал свою опору... Неужели эта пытка никогда не кончится?

Катер, в котором лежала Бенита, был сильно загружен, гребцы с трудом работали веслами против прилива; численность пассажиров мешала им. Вскоре поднялся легкий ветер с суши, как это часто бывает к утру, и Томсон решил поднять парус. Это было сделано не без труда, потому что пришлось вытащить из-под банок мачту и поставить ее. Женщины начали кричать, когда катер наклонился, и его борта почти коснулись уровня воды.

- Каждый, кто пошевелится, будет выброшен за борт, - сказал офицер, управляющий рулем. Все утихли.

Катер шел довольно быстро в море, но моряки, сознававшие положение вещей, тревожились: появились признаки того, что ветер усилится, а при волнении загруженный катер вряд ли уцелел бы.

Все это время Бенита лежала без чувств; малый, который поставил на нее ноги, сказал, что она, вероятно, умерла и что ее лучше всего бросить за борт и облегчить катер.

- Если вы бросите в воду эту леди, живую или мертвую, - сказал Томсон, поднимая глаза, - вы отправитесь вслед за нею, мистер Баттон. Помните, кто принес ее сюда и как он умер.

И Баттон замолчал; Томсон поднялся, окинул взглядом широкое пространство моря, потом наклонился к поднявшемуся матросу и шепнул ему несколько слов, тот кивнул головой.

- Это, вероятно, пароход другой компании, - сказал он.

Пассажиры, повернув головы, увидели на горизонте полоску дыма. Были отданы приказания; подняли небольшой парус с привязанным наверху клочком белого полотна, заработали весла.

Пароход все шел, но вот послышался звук его сирены; через полминуты он остановился.

- Нас заметили, - сказал Томсон. - Благодарите Бога, потому что поднимается ветер. Спустите парус, он нам больше не понадобится.

Через полчаса ветер, действительно, уже поднял волны и легкие брызги воды перелетали через корму катера, который с большими предосторожностями был привязан к веревке, опущенной с палубы парохода "Кестл", шедшего в Наталь. Вот со стуком упали лестницы, и сильные люди, стоя на ступенях, начали поднимать одного пассажира за другим на пароход, спасая их от смерти, к которой они были так близки.

ГЛАВА IV. Мистер Клиффорд

Хотя ушиб, полученный Бенитой, заставил ее пролежать без чувств много часов, однако рана молодой девушки не была по-настоящему серьезна: упавший блок скользнул по лбу, и, несмотря на разорванную кожу, череп был цел. Благодаря надлежащей медицинской помощи, она скоро очнулась, но не вполне, и бредила, воображая себя на "Занзибаре".

Лишь на третье утро Бените сообщили правду, которую нельзя было дольше скрывать. В ее каюту пришел мистер Томсон и рассказал ей все. Она слушала молча, изумленная, пораженная ужасом.

- Мисс Клиффорд, - сказал он в заключение, - редко кто-нибудь из людей совершал такой храбрый поступок. На пароходе он мне казался гордым, надменным малым, но он был замечательный человек, и я молю Бога, чтобы он остался жив, как осталась жива та дама с малюткой, ради которых он рискнул жизнью. Они теперь вполне поправились.

- Да, - машинально повторила она, - действительно, замечательный человек, - и прибавила со странной уверенностью: - Я думаю, он жив.

- Очень рад, что вы говорите так, - сказал Томсон, вполне убежденный в противном.

Он передал ей записку, которую нашли у нее за лифом, и чувствуя, что не может больше выносить ужасной сцены, вышел из каюты. Бенита два раза жадно прочитала строки, набросанные Сеймуром, прижалась к ним губами и прошептала:

- Да, я буду с любовью думать о тебе, Роберт Сеймур, и отвечу, если мы когда-нибудь встретимся с тобой.

"Кестл" пришел к Дурбану и бросил якорь: слишком большой пароход не мог перейти через мель. На заре экономка разбудила Бениту и сказала, что какой-то старый джентльмен подплыл к пароходу в береговой шлюпке и желает видеть ее; боясь подать ложные надежды, она особенно подчеркнула слово "старый". С ее помощью Бенита оделась и, когда солнце поднялось, заливая светом весь Наталь, она вышла на палубу и увидела подле бульверка тонкого, седобородого человека, которого узнала, несмотря на долгие годы разлуки.

Она невольно вздрогнула, увидев этого задумавшегося старика. Ведь это был все-таки ее отец! Может быть, не только он был виновен в ссоре с женой... Она подошла к нему и дотронулась до его плеча:

- Отец!

Он обернулся быстро, как молодой человек, потому что еще сохранил ту живость, которую от него унаследовала и дочь. Его ум и тело оставались до сих пор подвижными.

- Дорогая, - сказал он, - я всюду узнал бы твой голос! Все эти годы он звучал у меня в ушах. Благодарю тебя, дорогая, за то, что ты вернулась ко мне. И благодарение Богу, что ты уцелела во время бедствия, погубившего столько других!..

Следующая неделя прошла для Бениты ужасно. Старые друзья ее отца пригласили его с дочерью к себе в дом. После первого возбуждения от встречи у нее наступила неизбежная реакция, а вместе с тем пришла и слабость, до того страшная, что доктор велел ей лежать в постели и пять дней не вставать. Рана на ее голове вскоре зажила; постепенно вернулись и силы. Все еще печальная, Бенита однажды медленно вышла на веранду и взглянула на жестокое море, сейчас тихое, как и небо над ним.

Мистер Клиффорд, который все время нежно ухаживал за дочерью, подошел и сел рядом с нею, взяв ее за руку.

Клиффорд заметил, что история спасения Бениты стала быстро известна в городе, что Сеймура называли героем и многие желали видеть ее. Бенита предложила отцу уехать как можно скорее, но прибавила:

- Я не хочу жить в городе, не хочу возвращаться в Англию, - ответила она. - Африка стала для меня святой землей. Отец, поедем на ферму и будем там спокойно жить вдвоем.

- Да, - ответил он. - Но мы будем не вдвоем; мой компаньон, Джекоб Мейер, живет в моем доме.

- Джекоб Мейер? А, помню! - и Бенита поморщилась.

- Он немец?.. И очень странный?

- Кажется, немец и, действительно, очень странный человек. Он нехороший человек, Бенита, хотя и нужный мне, и я из-за контракта не могу отделаться от него.

- Как он стал твоим компаньоном? - спросила Бенита.

- Много лет тому назад Мейер явилса ко мне и рассказал грустную историю. По его словам, он вел торговлю с зулусами, но почему-то поссорился с ними, - уж не знаю, почему. Кончилось тем, что они сожгли его фуру, украли его волов и товары, а слуг перебили. Они убили бы также и его, если бы он, судя по его собственным словам, не спасся от них каким-то странным образом.

- Как именно?

- Он уверял меня, будто ему удалось при помощи месмеризма загипнотизировать их вождя и заставить провести через лагерь. Это довольно странно, но я верю... Он проработал у меня шесть месяцев и оказался очень умным и ловким человеком. И вот однажды ночью, - я отлично помню, что это случилось через несколько дней после того, как я рассказал ему о португальском сокровище в стране матабелов, - Мейер достал из-под подкладки своего жилета пятьсот фунтов английскими бумажками и предложил продать ему половину доходов от фермы. Да, пятьсот фунтов, хотя все эти месяцы я считал его нищим! Ну, благодаря тому, что он все-таки был мне товарищем в безлюдной стране, я, наконец, согласился. С тех пор наши дела шли хорошо, хотя экспедиция за кладом не удалась. Впрочем, она нам больше, чем окупилась, благодаря перепродаже закупленной нами слоновой кости. Но на следующий раз наше предприятие удастся, - с увлечением прибавил Клиффорд, - то есть, конечно, если макаланги позволят нам обыскать их гору. Бенита улыбнулась.

- Мне кажется, тебе лучше заниматься разведением лошадей, отец, - сказала она.

- Выслушав всю историю, ты сама рассудишь. Впрочем, ты воспитывалась в Англии. Скажи, Бенита, тебе не страшно ехать к озеру Кристи?

- Чего страшно? - спросила она.

- Одиночества и Мейера.

- Отец, я родилась среди вельдов и всегда ненавидела Лондон; и я не боюсь ни одного человека на свете! Во всяком случае, я попробую пожить у тебя и посмотреть, как мне понравится твоя жизнь.

ГЛАВА V. Джекоб Мейер

Прошло более трех недель. Раз мистер Клиффорд приказал зяпрячь в фуру волов, которые паслись, поедая сухую траву. Зулусский мальчик, бросивший животных, чтобы допить кофе с Гансом, с ворчанием поднялся и побежал за волами. Минуты через две Ганс упаковал вещи и сказал тихо:

- Кек баас (смотри, господин)!

Взглянув в указанную сторону, Бенита и Клиффорд увидели в сотне ярдов от себя стадо гну.

Животные шли по каменной гряде, время от времени останавливаясь, и принимались проделывать те удивительные прыжки, которые дают основание бурам уверять, что в их мозгу водятся черви.

- Дайте мне мое ружье, Ганс, - сказал Клиффорд. - Нам нужно мясо.

Когда превосходный "Вестли Ричард" был вынут из ящика и заряжен, на гряде остался один гну. Он увидел фуру, остановился, подозрительно осматривая ее. Клиффорд прицелился и выстрелил. Животное упало, но, вскочив, исчезло за каменной грядой. Клиффорд печально покачал головой.

- Я не часто делаю такие промахи, дорогая, но еще темно. Однако, он ранен. Как ты думаешь, не сесть ли нам на лошадей и не догнать ли его? Хороший галоп согреет тебя.

Добросердечная Бенита решила, что было бы милосерднее добить бедное животное и утвердительно кивнула головой. Через пять минут они уже ехали. Перед отъездом мистер Клиффорд приказал фуре ждать их и положил пакет патронов себе в карман. За каменной грядой простиралась широкая полоса болотистой равнины, дальше поднималась другая. Теперь воздух очистился, и все предметы вокруг виделись ясно. Клиффорд с дочерью поскакали за гну, но раньше, чем они очутились на расстоянии выстрела, он снова помчался вперед, так как был легко ранен в бок и угадал, откуда ему грозила опасность.

Как только они приближались, гну отбегал; наконец, когда мистер Клиффорд решил сойти с лошади и попробовать выстрелить, гну поскакал гораздо быстрее.

- Едем, едем, - сказал Клиффорд. - Не позволим ему уйти. - В нем заговорил охотник.

Они поскакали галопом, то поднимаясь на возвышенности, то спускаясь с откосов. Миль пять, по крайней мере, продолжалась эта скачка: гну был худ и мог быстро мчаться; несмотря на свою рану он скакал быстрее, чем их лошади. Наконец, поднявшись на одну гряду, они поняли, куда он направлялся, потому что внезапно очутились в громадном стаде; тысячи животных виднелись вокруг, насколько хватало глаз. Это была удивительная картина, которой теперь уже не увидишь, по крайней мере, на трансваальском вельде. Тут были гну, антилопы, дикие козлы в огромных количествах, а между ними квагти и дикие ослы. Замелькали мириады копыт, поднимая клубы пыли с почерневшего вельда; исполинское стадо рассеялось при появлении своего врага - человека. Длинными вереницами мчались животные в разные стороны.

В этой громадной впадине, похожей на кубок, остался только один раненый, измученный гну.

К нему двигались охотники; наконец Клиффорд, который скакал немного впереди дочери, почти догнал его. Тогда бедное, обезумевшее животное попробовало защититься. Гну внезапно остановился, повернулся на одном месте, опустил голову и кинулся на своего преследователя. Клиффорд, державший ружье в правой руке, выстрелил. Пуля пронзила животное, но не могла остановить его нападения: низко наклоненные рога ударили передние ноги лошади, и в следующую секунду конь, человек и гну упали.

Бенита, находившаяся в пятидесяти ярдах от Клиффорда, вскрикнула, но не успела она подскакать к отцу, как он со смехом поднялся, потому что не получил раны. Лошадь тоже вскочила, но гну не двигался, он не мог встать, попытался было подняться на передние ноги - из его горла вырвался какой-то рыдающий стон; он дико огляделся и упал мертвый.

- Я никогда не думал, чтобы гну мог напасть таким образом, - сказал Клиффорд. - Несчастье! Кажется, у моей лошади испорчены ноги.

Действительно, гну ушиб ей передние ноги, впрочем, не особенно сильно. Клиффорд привязал к одному рогу убитого животного носовой платок, чтобы отогнать коршунов, бросил несколько охапок сухок травы на его тело, собираясь прислать за своей добычей позже, сел на хромую лошадь и двинулся обратно к фуре.

Заблудившиеся, голодные, промокшие насквозь, сидя на утомленных лошадях, из которых одна страшно хромала, они беспомощно блуждали по безлюдному вельду. Проблеск удачи мелькнул лишь однажды. Перед закатом лучи солнца на несколько коротких мгновений пронизали туман и указали заблудившимся, в какую сторону им следовало направиться. Они повернули лошадей к западу и ехали в этом направлении, пока не спустилась тьма. Путники на время остановились, но, чувствуя, что они погибнут без движения в этом ужасном холоде, снова пустились вперед. Теперь лошадь Клиффорда еле передвигала ноги; поэтому он сошел с нее и повел на поводу, горько упрекая себя за безумие, из-за которого они теперь подвергались такой опасности.

- Все равно, отец, - медленно сказала усталая девушка, - можно так же хорошо умереть на вельде, как в море или в другом месте.

И они двигались, сами не зная куда. Бенита заснула в седле, но спала тревожно. Один раз она проснулась от воя гиены, в другой - от того, что ее лошадь упала на колени.

- Который час? - спросила она наконец.

Ее отец зажег спичку и взглянул на часы. Они показывали десять. Пятнадцать часов тому назад они уехали от фуры и с тех пор ничего не ели. Совершенно истомленные путники еле двигались вперед. Вдруг Бенита почувствовала, что ее лошадь внезапно остановилась, точно сильная рука схватила ее под уздцы; в то же мгновение мужской голос, говоривший с иностранным акцентом, произнес:

- Mein Gott, куда вы едете?

- Сама не знаю, - ответила она, как во сне.

Лунный свет рассеял туман, и Бенита в первый раз в жизни увидела Джекоба Мейера.

При лунном свете его наружность не казалась неприятной: это был человек лет сорока, не слишком высокий, стройный, с черной, остроконечной бородкой, с бледным, как слоновая кость, лицом, не загоревшим даже под африканским солнцем, и с черными блестящими глазами, которые то, казалось, засыпали, то загорались какой-то тайной мыслью.

- Хорошо, что успел навстречу вам. И, знаете, мной руководила не мысль, в как бы это сказать? Инстинкт. Посмотрите, Клиффорд, мой друг, куда вы привезли вашу дочь, посмотрите же, посмотрите!..

И он указал вниз.

Клиффорд и Бенита наклонились, вглядываясь. Как раз под ними виднелась пропасть, и лунные лучи не достигали ее дна.

- Нехороший вы путешественник по вельду, Клиффорд, мой друг. Сделай животные еще один шаг, и там внизу лежали бы два окровавленных трупа с торчащими из них обломками костей... Да, там на глубине в пятьсот футов. О, вы оба крепко спали бы сегодня ночью!..

- Где же мы? - с удивлением спросил Клиффорд. - Неужели это обрыв Леопарда?

- Да, именно. Вы двигались по гребню горы. Конечно, хорошо я сделал, что приехал сюда... Я думаю, ваша дочь бессознательно внушила мне эту мысль, так как я чувствую, что она принадлежит к числу тех, кто способен на это. Намерение приехать сюда возникло у меня внезапно; меня точно ударили. Я разыскивал вас повсюду, узнав, что вы потеряли вашу фуру, и вдруг что-то мне сказало:

"Поезжай к Обрыву Леопарда, скорей". И я скакал, по камням, в темноте, в тумане, под дождем, и не пробыл здесь и минуты, как мне пришлось придержать лошадь мисс Клиффорд.

- Мы очень благодарны вам, - прошептала Бенита.

- Тогда, значит, я вполне вознагражден. Нет, я вам благодарен, я спас вам жизнь благодаря мысли, внушенной вами.

- Была ли эта мысль или не была - все хорошо, что хорошо кончается, - нетерпеливо прервал его Клиффорд.

- И, слава Богу, мы всего в каких-нибудь трех милях от дома. Вы покажете нам дорогу, Джекоб?

Они двинулись с холма. Мейер молчал, казалось, сосредоточив все свое внимание на том, чтобы найти удобный спуск, на котором лошади не спотыкались бы. Молчала и Бенита - она была слишком утомлена, так утомлена, что не могла больше управлять своим умом и воображением. Ей показалось, что она вдруг заняла какое-то особое, странное место в жизни этого человека.

Вообще, она была очень рада, когда они спустились на равнину, пересекли ложе ручья и, наконец, остановились подле дома с освещенными окнами.

- Вот и ваш дом, мисс Клиффорд, - прозвучал голос Джекоба Мейера. - И я благодарен судьбе, управляющей нами, что она помогла мне благополучно доставить вас до "пристани".

Ничего не отвечая, Бенита соскользнула с седла, почувствовала, что не может удержаться на ногах, и упала на землю. С легким восклицанием Мейер ее поднял, велел двум кафрам взять лошадей и отнес молодую девушку в дом.

- Вам нужно сейчас же лечь в постель, - сказал он подле двери, выходившей из гостиной. - Я велел затопить камин в вашей комнате на случай вашего приезда, и старая тетка

Салли принесет вам бульон с водкой и горячей воды, чтобы согреть ноги. Ах, вот и ты, старая фру. Иди, помоги этой леди, твоей госпоже. Все готово?

- Все, баас, - ответила толстая поселянка с добрым лицом. - Пойдемте, малютка, я раздену вас.

Через полчаса Бенита, которая выпила водки больше, чем когда-либо в жизни, была закутана и крепко спала.

Когда она проснулась, солнечный свет лился сквозь занавешенное окно, и при свете она увидела, что часы, стояшие на камине, показывали половину двенадцатого. Она проспала почти двенадцать часов и почувствовала, что вполне здорова и даже голодна. Только небольшая усталость и какое-то неприятное тупое чувство в голове, может быть, следствие непривычного для нее алкоголя - остались у девушки.

С веранды донесся голос Джекоба Мейера; он приказывал туземцам перестать петь, так как они разбудят "госпожу", которая спит. Говоря о ней, он употребил зулусское слово "никози-кааз", которое, как Бенита помнила, означало "повелительница" или "предводительница". Она нашла, что он очень заботлив и почувствовала к нему благодарность, и не сразу вспомнила, до чего он не понравился ей сначала.

ГЛАВА VI. Дукат

С той памятной ночи, когда Бенита приехала в Руи-Крантц, прошло около шести недель. Наступила весна, вельд казался изумрудным от густой травы, и на нем пестрели цветы. Только сердце Бениты было мертво и пусто...

Она целыми днями думала, а по ночам грезила о человеке, который хладнокровно принес в жертву свою жизнь, чтобы спасти погибавшую женщину и ее малютку. Она спрашивала себя, мог ли он сделать это, если бы узнал тогда ее ответ?

Никаких известий не приходило больше о Роберте Сеймуре, и трагедия парохода "Занзибар" уже была забыта. Живые погребли своих мертвых, и с тех пор в мире произошло много еще худших событий.

Но Бенита не могла забыть своего Роберта. Она ездила верхом по вельду, сидела на берегу озера, наблюдая за дикими птицами или слушала, как ночью их стаи проносились над нею; прислушивалась к воркованию голубок, к завыванию выпи в тростниках, считала животных, бродивших по холмам, чтобы отвлечься от грустных мыслей, она искала утешения в природе, но не находила его; искала отрады в звездном небе, но блестящие огоньки были так далеко... В душе ее царила смерть, хотя ее цветущая внешность говорила о другом.

Ей было приятно беседовать с отцом, потому что он любил ее, и его любовь поддерживала ее израненное сердце. Джекоб Мейер тоже занимал ее, потому что теперь, когда безотчетное боязливое чувство замерло в ней, он казался Бените очень интересным и, до известной степени, образованным человеком.

Он рассказывал, что родился в Германии, позже был отослан в Англию, чтобы избежать воинской повинности. Там он сделался клерком в доме южно-африканских купцов и, благодаря своим способностям, получил должность заведующего отделением этого дома в Капской колонии. Что случилось с ним там, Бенита никогда не узнала, но, вероятно, он проявил себя далеко не с лучшей стороны. Во всяком случае, его связь с фирмой прекратилась, и он на несколько лет сделался путешествующим торговцем, а потом компаньоном его отца.

Какого бы ни было прошлое Джекоба, его можно было назвать необычайно способным человеком и приятным собеседником. Именно он написал акварельные картинки, украшавшие ее комнату, играл он и пел тоже очень хорошо.

Кроме того, как и говорил Роберт Сеймур, Мейер много читал и интересовался вопросами, которые не часто изучают в Южной Африке; у него была целая библиотека, по большей части, философских, исторических и научных сочинений. Он охотно предоставил Бените свои книги. Но беллетристики он не любил, говоря, что истинная жизнь, ее тайны и загадки гораздо интереснее воображаемых приключений.

Раз вечером, когда они вместе гуляли по берегу озера, наблюдая, как отсвет вечерней зари дрожал на поверхности воды, любопытство Бениты заставило ее спросить Мейера, почему человек с его способностями довольствуется той жизнью, которую он сейчас ведет.

- Я живу так, чтобы иметь возможность потом жить лучше, - был ответ. - О, не на небесах, мисс Клиффорд, потому что о них я ничего не знаю, да, как мне кажется, о них и знать-то нечего... а здесь, здесь, на земле.

- Что вы называете "жить лучше", мистер Мейер? - спросила она.

- Я говорю, - и его черные глаза вспыхнули, - о большом богатстве и той власти, которое оно дает. Ах, я вижу, вы считаете меня низким материалистом, но в здешнем мире деньги, мисс Клиффорд, деньги - это все!

Она улыбнулась и ответила:

- Боюсь, что здесь, на возвышенности вельда, мистер Мейер, ваше богатство - одна фантазия. Вряд ли вам удастся добиться богатства, разводя лошадей.

- А вы думаете, что я остаюсь на ферме Руи-Крантц, чтобы разводить лошадей? Разве ваш отец не говорил вам о сокровище, зарытом в стране макалангов?

- Я слышала о нем, - во вздохом ответила она, - а также знаю, что оба вы однажды отправились отыскивать клад, но без успеха.

- Ага, утонувший англичанин, мистер Сеймур, говорил вам об этом? Он нас застал там.

- Да, и вы хотели его застрелить. Помните?

- Бог великий! Да я думал, будто он собирается ограбить нас. Я не стрелял, и скоро нас выгнали из этого места, потому что глупые туземцы не позволили копать землю.

- Так почему же вы все еще думаете о сокровище, вероятно, не существующем?

- Почему, мисс Клиффорд, вы также думаете иногда о вещах, которые, вероятно, не существуют? Может быть, потому, что вы чувствуете, что тут или где-то в другом месте, они все-таки существуют. То же чувствую и я относительно этого сокровища. Оно - факт, и я найду его.

Поэтому-то я и продолжаю разводить лошадей на трансваальской ферме. Ах, вы смеетесь, вы думаете, что это мой кошмар?

Он не договорил, увидев старую служанку, которая показалась из-за выступа гор, и раздраженно спросил:

- Что там такое?

- Баас Клиффорд желает поговорить с вами, баас Джекоб. К вам издалека пришли какие-то люди, с известиями.

- С какими известиями? Какие люди? - спросил Джекоб.

- Не знаю, - ответила Салли, обмахивая свое толстое лицо большим желтым носовым платком. - Какие-то незнакомые мне люди, они исхудали от дороги и говорят по-зулусски. Баас просит, чтобы вы пришли.

- Вы тоже пойдете, мисс Клиффорд? Нет? Тогда простите, я оставлю вас. - И он ушел, приподняв шляпу.

Бенита села на берегу озера и пробыла там долго. Дикие гуси тянулись над ее головой. Потом она направилась домой, не думая больше о Мейере, чувствуя только, что ее утомила ферма, где ничто не занимало ее по-настоящему, не отвлекало от тяжелой печали.

За обедом или, вернее, за ужином, она заметила, что ее отец и Мейер с трудом сдерживали волнение.

- Вы застали пришедших, мистер Мейер? - спросила она, когда Джекоб и ее отец закурили трубки, и на стол поставили "широколицего", как в те времена называли голландские сыры.

- Да, - ответил он. - Они и теперь сидят в кухне, - и он посмотрел на Клиффорда.

- Бенита, дорогая, - сказал отец, - случилась очень любопытная вещь. - Ее лицо оживилось, но он покачал головой, сказав: - Нет, нет, это не касается крушения парохода. Но все же новость может заинтересовать тебя, если ты не прочь выслушать один рассказ.

Бенита утвердительно кивнула головой, она радовалась всему, что могло занять ее мысли.

- Ты кое-что знаешь о кладе, - продолжал старик. - Вот в чем дело. Много лет тому назад, после того, как ты и твоя мать уехали в Англию, я отправился в глубь страны, чтобы поохотиться на крупную дичь. Со мной был старик по имени Том Джексон-Перекати Поле и один из лучших охотников на слонов во всей Африке. Дело шло недурно, кончилось тем, что на севере Трансвааля мы разделились с ним; я повез на юг клыки убитых животных, а Том остался еще на один охотничий сезон, говоря, что позже отыщет меня и мы разделим деньги. Я приехал сюда, купил эту ферму у одного бура, которому она надоела, и заплатил за нее довольно дешево, я дал сто фунтов за шесть тысяч акров. Скоро я выстроил новый дом. Только через год мы свиделись с Томом Джексоном, но он был, что называется, еле жив. Беднягу ранил слон, и он несколько месяцев пролежал в поселении племени макалангов, к северу от страны матабелов, которое называется Бомбатце.

Эти макаланги странный народ. Кажется, их название значит "дети солнца", во всяком случае, они потомки какой-то расы. Ну, вот, пока Том лежал там, он вылечил старого Молимо, верховного жреца этого племени, от жестокой лихорадки, давая ему большие дозы хинина; это исцелило старика, и они, понятно, подружились. Молимо жил в развалинах, которых так много в южной Африке. Сейчас никто не знает, кто их выстроил, вероятнее всего, народы, жившие там несколько тысяч лет тому назад. Как бы то ни было, Молимо открыл Тому Джексону легенду позднейшего происхождения, которая связана с Бомбатце.

Он сказал, что за шесть поколений до нашего времени, когда его пра-пра-пра-дедушка был вождем племени (по его выражению "Мамбо"), туземцы всей этой части южной Африки восстали против белых поселенцев - предполагаю, португальцев, - которые добывали золото. Туземцы целыми тысячами убивали их и их рабов, оттесняя с юга, где теперь властвует Лобенгула, к Замбези, по которой португальцы надеялись добраться до моря. Наконец, все уцелевшие, всего каких-нибудь две-три сотни мужчин и женщин, пришли в крепость под названием Бомбатце, в которой теперь живет Молимо посреди громадной развалины, выстроенной древними на неприступной горе над рекой. Они принесли громадное количество золота, в надежде увезти его потом с собой. Однако даже достигнув реки, они не могли спастись по ней, потому что туземцы, которые целыми тысячами гнались за ними, день и ночь сторожили в своих челнах, а у бедных беглецов не было лодок. Португальцы заперлись в крепости. Взять ее штурмом не было возможности, но они погибли в ней от голода.

Когда узнали, что они все умерли, туземцы, следившие за ними и жаждавшие крови и мести, а не золота, которое не могло принести им пользы, ушли. Предок Молимо, который знал тайный ход в крепость и хорошо относился к португальцам, пробрался в Бомбатце и там, среди мертвых, нашел еще живую девушку, полубезумную от горя; это была молодая и красивая дочь одного из португальских знатных людей или предводителей. Он выходил ее, однако ночью, когда к ней вернулась сила, она ушла от него, и на рассвете он увидел ее на вершине, над рекой; она стояла вся в белом.

Он созвал своих советников, и они вместе стали уговаривать ее сойти с утеса, но она ответила: - Нет, мой жених, вся моя семья и все друзья умерли, и я хочу последовать за ними. - Тогда они спросили ее, где хранится золото, так как день и ночь наблюдая за португальцами, отлично знали, что сокровище не было брошено в реку. Она ответила, что золото скрыто и что как бы туземцы его ни искали, они никогда его не отыщут. Потом прибавила, что отдаст клад на сохранение Мамбо и его потомкам до тех пор, пока на земле снова не появится женщина ее имени. Сказав, что если они не исполнят ее завета, дикари, убившие ее отца и всех близких, убьют также и их народ, она замолчала, стоя высоко над рекой, потом внезапно кинулась в воду и исчезла.

С тех пор считается, что развалины посещает дух, и кроме Молимо, который входит в крепость для размышлений, никому не позволено вступать в ее верхнюю часть. Действительно, туземцы скорее умрут, чем нарушат этот запрет. Итак, золото по-прежнему лежит там, где оно было спрятано. Самого этого места Том Джексон не видал, потому что, несмотря на расположение к нему, Молимо не впустил его туда.

Том не поправился. Он умер здесь и его похоронили на маленьком бурском кладбище за нашим домом. Вскоре после его смерти мистер Мейер сделался моим компаньоном. Я ему рассказал всю эту историю, и мы решили попытаться достать сокровище. Остальное ты знаешь. Мы отправились в Бомбатце под видом купцов, видели старого Молимо, который знал, что я друг Тома Джексона. Мы спросили его, правду ли рассказывал он Джексону, и старик ответил, что каждое слово его истории такая же истина, как то, что солнце светит в небесах. Этот рассказ и еще многое другое, о чем он говорил, передавалось от отца к сыну. Молимо прибавил, что он даже знает имя той белой девушки, которая убилась. Ее фамилия была Ферейра - фамилия твоей матери, Бенита, очень распространенная в южной Африке.

Мы попросили старика позволить нам войти в верхнюю часть развалин, но он отказал, ответив, что заклятие все еще лежит на нем, что туда не войдет ни один человек, пока дама по имени Ферейра не явится снова. Все остальное пространство было открыто для нас. Мы могли копать, где угодно. И мы копали, нашли золото, зарытое вместе с древними телами: бусы, кольца и проволоки, всего, приблизительно, на сто фунтов. А также (это случилось в тот день, когда молодой Сеймур встретился нам и стал причиной раздражения Мейера, думавшего, что мы напали на след сокровища) мы отыскали золотую монетку, без сомнения, потерянную португальцами. Вот она, - старик бросил золотой на стол перед Бенитой. - Я показывал его человеку, знающему подобные вещи, и тот сказал мне, что это дукат, выпущенный одним из венецианских дожей.

Другие деньги мы не нашли. Наконец, макаланги поймали нас во время попытки пробраться украдкой в крепость, и предложили на выбор или уйти, или подвергнуться смерти. Понятно, мы уехали, потому что мертвым сокровища не нужны.

Клиффорд замолчал и набил трубку. Мейер рассеянно резал голландский сыр. Бенита смотрела на странный старинный золотой с пробитым отверстием и мысленно спрашивала себя, с какими ужасами и кровопролитиями был он связан.

- Оставь себе, - сказал отец, - его можно надеть на твой браслет.

- Благодарю тебя, милый, - ответила она, - хотя не знаю, почему я должна взять весь португальский клад, ведь больше мы не увидим из него ни одной монеты.

- Почему, мисс Клиффорд? - быстро спросил Мейер.

- Ответ в самом вашем рассказе, - сказала она, - ведь туземцы не позволят вам даже искать его, хотя поиски и находка - вещи совершенно разные.

- Туземцы иногда изменяют свои намерения, мисс Клиффорд. История еще не окончена, только начата, и скоро вы узнаете вторую главу романа. Клиффорд, я могу позвать "посланников"?

И не дожидаясь ответа, он вышел из комнаты.

Ни мистер Клиффорд, ни его дочь не сказали ни слова. Бенита старалась надеть золотую монету на маленькое кольцо от браслета. В глубине ее души шевелился какой-то странный страх, в котором она не могла себе дать отчета.

ГЛАВА VII. Посольство

Дверь отворилась, и в комнату вошел Джекоб Мейер. За ним через порог переступили три туземца. Но Бенита не обратила на них внимания: ее душа была далеко. В глубине комнаты, вся в белом (она носила траур только в сердце), освещенная лучами лампы, висевшей над ее головой, она стояла неподвижно, так как, сама не замечая того, поднялась со стула. На ее лице было странное выражение. Джекоб Мейер заметил его и остановился. Туземцы тоже остановились, глядя на белую Бениту и ее задумчивые глаза.

Один из них указал на нее своим тонким пальцем и что-то шепнул другим. Мейер, понимавший их язык, уловил этот шепот. Туземец сказал:

- Смотрите, дух горы!

- Какой дух и какой горы? - тихо спросил Джекоб.

- Это она появляется в Бомбатце, - ответил дикарь, все еще глядя на Бениту.

Она услышала этот шепот и поняла, что говорят о ней, хотя ясно не разобрала ни одного слова. Молодая девушка с усилием прогнала осаждавшие ее мысли и села в кресло. Тогда один за другим посланцы стали подходить к ней, каждый низко склонялся, дотрагивался до пола концами пальцев и пристально смотрел в ее лицо. Отцу ее они кланялись, поднимая только руку. Она с любопытством смотрела на них и, действительно, они выглядели любопытно; высокие, стройные люди с тонкими подвижными чертами лица. Очевидно, в них не было негритянской крови, скорее текла кровь какого-нибудь старинного народа, египтян или финикиян. Казалось, их праотцы были мудры и цивилизованны уже тысячи лет тому назад и, может быть, состояли при дворах фараонов или Соломона.

Покончив с приветствиями, посланцы молча уселись на пол рядом, запахнув свои меховые "кароссы", или плащи, и стали ждать. Джекоб Мейер подумал немного, потом сказал:

- Клиффорд, согласны ли вы переводить все вашей дочери? Я хочу, чтобы она точно знала все происходящее.

Потом он повернулся к туземцам.

- Вас зовут Тамас, Тамала и Хоба, и ты, Тамас, сын Молимо Бомбатце, называемого Мамбо, а вы, Тамала и Хоба - его советники. Так?

Они наклонили головы.

- Хорошо, Тамас, повтори все и снова передай данное тебе поручение, чтобы эта госпожа, госпожа Бенита, выслушала тебя, ее это тоже касается.

- Мы знаем, что касается, - ответил Тамас, - мы на ее лице прочли, что это ее касается больше всех: без сомнения, именно о ней вещал дух. Вот вы услышите из моих уст слова Молимо, ради которых мы пришли так издалека: "Четыре года тому назад вы, двое белых, посетили Бомбатце и попросили меня, Мамбо, допустить вас в святое место, позволив вам искать сокровище португальцев, которое они скрыли шесть поколений назад до нынешнего времени. Я отказал вам и не позволил войти в святилище, хотя даже я, наследственный хранитель сокровища, не знаю, где оно скрыто. Но теперь на меня свалилась беда. Я узнал, что Лобенгула, узурпатор, правящий матабелами, разгневался на меня по многим причинам, главное, за то, что я не посылаю ему достаточной подати. Мне донесли, что он будущим летом собирается отправить отряд, чтобы стереть с лица земли меня и мой народ и сделать мой крааль черным, как выжженный вельд. У меня нет силы противиться ему, могу чему, и мой народ не воинственный. Из поколения в поколение макаланги были купцами, земледельцами, работали над металлом, жили в мире - и теперь не желают убивать, или быть убитыми. И их немного. А потому у меня нет силы противостоять Лобенгуле.

Я помню, что у вас были ружья, которые могут убивать издали. Если у меня будет достаточно таких ружей за моими стенами, я с успехом воспротивлюсь воинам Лобенгулы, которые дерутся ассегаями. Если вы привезете мне сто хороших ружей и достанете пороха и пуль, я чувствую, что мне будет позволено впустить вас в святое место, где бы вы могли отыскивать зарытое золото, сколько угодно времени, отыскав же его, унести. Никто не помешает вам. Но я хочу говорить с вами честно. Золото найдет только существо, заранее назначенное великим духом, а именно - белая женщина, как было возвещено моему предку. Он слышал это собственными ушами, а я слышал от его потомка, и так и будет. Все же, если вы привезете ружья, вы можете придти и попытаться узнать, не окажется ли один из вас назначенным духом. Однако я думаю, тайна откроется только женщине. Я говорю то, что мне внушено. Мои слова передадут вам сын мой Тамас и мои советники, которые засвидетельствуют, что он говорит правду. Я, Мамбо-Молимо Бомбатце, посылаю вам привет, приму вас и исполню данное мной обещание, если вы явитесь со стреляющими далеко ружьями, с порохом и пулями, но ни в каком другом случае. Мой сын Тамас и мои советники доведут вашу фуру до моей страны, чужестранных же слуг вы не должны приводить с собой. Говорят, что дух белой женщины, которая убилась на глазах моего предка, недавно появился на скале. Я не знаю, что все это значит, но мне кажется, что она хотела предупредить меня о нападении матабелов. Я ожидаю решения Неба. В виде дара посылаю вам две "кароссы" и немного старинного золота, потому что моим посланникам так далеко трудно нести слоновую кость, а фуры у меня нет. Прощайте". - Так говорил отец, - прибавил Тамас.

- Мы выслушали тебя, - сказал Мейер, когда Клиффорд перевел его последние слова, - желаем задать тебе вопрос. Что ты хочешь сказать, говоря, будто кто-то видел дух белой женщины?

- То, что говорю, белый человек, - ответил Тамас. - На заре она явилась многим на вершине утеса, а мой отец в сонном видении разговаривал с ней.

- Какая она? - спросил Мейер.

- О, она похожа вон на ту госпожу. Так нам кажется. Но кто знает? Принимаете ли вы предложение Молимо?

- Завтра утром мы ответим, - сказал Мейер. - Сто ружей - большое количество, и они будут стоить дорого. Прощайте, для вас приготовлена пища и место для ночлега.

Три гонца были разочарованы его ответом, который, как им казалось, служил предисловием к отказу. Они несколько мгновений поговорили между собой, потом Тамас опустил руку в кожаный мешок и вынул из него что-то, завернутое в сухие листья. Из них сын Молимо достал странное и красивое ожерелье, сделанное из крученых золотых звеньев, в которое были вкраплены белые камни. Европейцы без труда поняли, что это неотшлифованные алмазы большой ценности. На ожерелье висел маленький золотой крестик.

- От имени Мамбо, моего отца, - сказал Тамас, - мы предлагаем этот подарок госпоже, которой не могут пригодиться ни кароссы, ни слитки золота. У этой цепи есть история. Когда португальская девушка бросилась в реку, цепь висела у нее на шее. Падая, она ударилась о выступ скалы, и камень сорвал цепь с ее шеи. Видите, вот здесь она разорвана и поправлена золотой проволокой. Ожерелье осталось на камне, и мой предок достал его. Мы отдадим его госпоже, если она обещает носить наш дар.

- Прими цепь, - прошептал Клиффорд, окончив перевод речи Тамаса. - В противном случае, ты обидишь их.

И Бенита сказала:

- Я благодарю Молимо и принимаю его подарок.

Тамас поднялся, подошел к молодой девушке и набросил старинное трагическое ожерелье на ее шею. Когда оно упало на плечи Бениты, ей показалось, будто ее опутала цепь судьбы, которая повлечет ее Бог весть куда. Ведь это было украшение, служившее последним убором осиротевшей и несчастной девушке, искавшей спасения от горя в смерти...

Трое посланцев поднялись, поклонились и ушли. Джекоб Мейер хотел обратиться в Бените, потом передумал и замолчал. И Клиффорд, и его компаньон ждали, чтобы заговорила Бенита, но она молчала, и, наконец, старик первый нарушил тишину тревожным вопросом:

- Что ты скажешь, Бенита?

- Я? Мне нечего сказать. Скажу только, что я слышала очень странный рассказ. Жрец обратился к тебе и мистеру Мейеру, отец, и вы должны ответить ему. Ведь меня это не касается.

- Очень касается, моя дорогая. По крайней мере, эти люди полагают так. Во всяком случае, я не могу отправиться в Бомбатце без тебя. А везти тебя против твоего желания - не желаю. Но это очень далеко, и нас ждет странное дело. Весь вопрос в том, поедешь ли ты.

Бенита думала долго. Ее собеседник с тревогой смотрел на нее.

- Да, - ответила она спокойным тоном. - Если вы оба хотите ехать, поеду и я, но не ради сокровища, меня просто интересует странный рассказ и то место, о котором говорится в нем. Откровенно скажу - я не верю в клад. Даже, если дикари боялись сами отыскивать сокровище, вряд ли они дали бы вам позволения искать его, если бы думали, что золото можно найти. Я не считаю это путешествие выгодным предприятием. И ведь оно опасно.

- Мы считаем его достаточно выгодным, - решительным тоном заметил Мейер, - и нельзя ждать, что наживешь миллионы без всякого труда.

- Да, да, - сказал старик, - но Бенита права - опасности большие: лихорадка, дикие звери, дикари и еще много непредвиденного. Имею ли я право подвергать всему этому мою дочь? Не следует ли нам отправиться без нее?

- Это было бы бесполезно, - ответил Мейер. - Посланники видели вашу дочь и связали ее со своей суеверной историей о привидении, в которую я, не веривший ни в призраков, ни в духов, понятно, не верю. Но без мисс Клиффорд мы теперь, конечно, не добьемся успеха.

- Лично я, - сказала Бенита, - не боюсь ничего и считаю, что должно случиться то, что определено судьбой. Если бы я знала, что должна умереть на реке Замбези, мне это было бы безразлично. Однако, думаю - сама не знаю почему, - что тебе, отец, и мистеру Мейеру грозит большая опасность, чем мне. Значит, вам обоим следует подумать, согласны ли вы подвергнуться ей.

Клиффорд улыбнулся.

- Я старик, - сказал он, - в этом весь мой ответ.

- А я привык к такого рода вещам, - заметил Мейер, пожав плечами. - Кто не согласится подвергнуться маленькой опасности в надежде получить блестящую награду?

Богатство, богатство, золота больше, чем можно мечтать, а вместе с тем сила, власть, возможность мстить, награждать, купить себе положение в обществе, наслаждение, все прекрасное, ослепительное, что составляет удел только богача!

- И он раскинул руки и поднял глаза, точно прославляя божество золота.

- Только не купишь таких пустяков, как здоровье и счастье, - не без сарказма прибавила Бенита. Этот человек и его алчные желания казались ей отвратительными, особенно, когда она мысленно сравнивала его с тем, другим, погибшим для нее, хотя его прошлое было полно праздности и безделья. В то же время слова Мейера привлекли ее, потому что до сих пор она еще не встречала таких высокоодаренных, энергичных и вместе с тем бездушных людей, как он.

- Значит, решено? - спросила она.

Мистер Клиффорд колебался. Мейер же тотчас ответил:

- Да, вполне решено.

Она подождала ответа отца, но он ничего не сказал, и Бенита заметила:

- Отлично. Теперь не будем больше беспокоить себя новыми сомнениями и рассуждениями. Мы отправляемся в Бомбатце на Замбези искать зарытое золото и, надеюсь, мистер Мейер, что, если вам посчастливится, клад даст вам всевозможные блага. До свидания, отец, спи спокойно, дорогой.

- Моя дочь думает, что золото принесет нам несчастье, - сказал Клиффорд, когда за ней закрылась дверь. - Она по-своему сказала это.

- Да, - мрачно ответил Мейер, - и ведь она принадлежит к числу людей, провидящих будущее. Но, может быть, мисс Клиффорд ошибается. Поэтому весь вопрос сводится к тому: ухватимся ли мы за удобный случай, подвергая себя всем опасностям, или останемся здесь и будем всю жизнь разводить плохих лошадей, видя, как она, бесстрашная, смеется над нами? Я еду в Бомбатце.

Мистер Клиффорд снова не дал прямого ответа, а только спросил:

- Как скоро успеем мы собрать ружья н боевые припасы, и что это будет стоить?

- Около недели тому назад купец Портджайтер, - ответил Мейер, - привез сто ружей Мартини и сотню Вестли-Ричардсов. По пятидесяти тех и других, да десять тысяч пакетов патронов стоят около шестисот фунтов, а такая сумма есть в нас в банке. У нас также есть новая фура, достаточно хороших волов и лошадей. Мы можем взять дюжину лошадей и продать их в северной части Трансвааля за хорошую цену, раньше чем попадем на место. Волы, вероятно, довезут нас.

- Вы обо всем подумали, Джекоб, как я вижу, но, во всяком случае, путь туда и обратно будет стоить много денег, уже не говоря обо всем остальном.

- Да, и ружья слишком хороши для кафров. Для них было бы достаточно бирмингамских газовых труб, но их здесь не найдешь. Однако, что такое деньги, что такое ружья в сравнении с тем, что это предприятие принесет нам?

- Я думаю, нам лучше всего задать этот вопрос моей дочери, Джекоб. По-видимому, она держится своего взгляда на этот вопрос.

- Мисс Клиффорд решилась и не изменит намерения. Я ни о чем больше не буду спрашивать ее, - возразил Мейер.

И он вышел из комнаты, чтобы распорядиться насчет путешествия в Ваккерструм, которое хотел предпринять на следующий день. Клиффорд же долго сидел в гостиной, спрашивая себя, поступил ли он правильно, и найдут ли они золото, о котором он мечтал столько лет, а также, что готовит им близкое будущее...

Когда на следующее утро Бенита сошла к завтраку, она спросила, где мистер Мейер, и узнала, что он уже отправился в Ваккерструм.

- Ну, он торопится, - заметила она со смехом.

- Да, - ответил ей отец. - Джекоб всегда торопится, хотя до сих пор это не принесло ему большой пользы. Если мы потерпим неудачу, то уж, конечно, не по вине необдуманности с его стороны.

До возвращения Мейера прошло около недели. Бенита готовилась к путешествию. В свободные минуты она с помощью отца беседовала с тремя стройными макалангами, которые с удовольствием отдыхали после своего долгого путешествия. По молчаливому согласию никто не упоминал о зарытом золоте или о чем-либо касающемся его, но эти беседы помогли ей составить очень верное мнение о трех дикарях и их соплеменниках. Бенита поняла, что, хотя макаланги говорили на одном из зулусских наречий, они не отличались храбростью зулусов и жили в постоянном смертельном страхе перед матабелами, представляющими другую ветвь зулусского племени. Макаланги так безумно боялись их, что молодая девушка сомневалась, помогут ли им ружья, если на них нападет это храброе племя.

Они занимались тем же, что и их праотцы: земледелием, выделкой металла, и у них не было воинов. Бенита прилежно училась их языку. Она было очень способна и, вдобавок, не позабыла, как в детстве болтала по-голландски и по-зулусски. Теперь эти детские знания быстро вернулись к ней. Скоро она могла уже довольно порядочно разговаривать с посланцами, тем более, что в свободные часы изучала и грамматику их языка.

Так проходили дни. Наконец, однажды вечером появился Джекоб Мейер с двумя шотландскими телегами, в которых были уложены длинные ящики, похожие на гробы, и небольшие, очень тяжелые ящики, а также много пакетов. Он ничего не забыл, привез по просьбе Бениты различные принадлежности одежды и револьвер, которого она не просила.

Через три дня двинулись из Руи-Крантца. Стояло необыкновенно хорошее утро ранней весны. Путники сказали соседям, что они отправляются торговать и охотиться на север Трансвааля и скоро вернутся. Бенита взглянула на красивую равнину и лесистый обрыв, с которого она чуть было не упала, на мирное озеро перед домом, где гнездились водяные птицы, и вздохнула. Теперь, оставляя это место, она смотрела на него, как на милый приют, и ей пришла в голову мысль, что она никогда больше не увидит его...

ГЛАВА VIII. Бомбатце

Прошло около четырех месяцев. Фура, в которой были мистер Клиффорд, Бенита и Джекоб Мейер, остановилась ночью в селении Молимо Бомбатце, названного именем Мамбо. Впрочем, может быть, это было только название титула, потому что, по словам Тамаса, каждый глава племени назывался Мамбо. Иногда Молимо, жрец Мунвали и Мамбо, глава племени, бывали двумя различными лицами. Например, он, Тамас, после смерти отца должен был сделаться Мамбо, но ему не являлось откровений, а потому, по крайней мере до сих пор, он не имел права быть Молимо, представителем Бога.

Во время длинного странствования им пришлось испытать множество приключений, которые всегда сопровождали путешествия по Африке до появления там железных дорог. Им встречались дикие звери, племена туземцев, они видели вздувшиеся реки, однажды три дня томились без воды, из-за того, что водяная яма, из которой они надеялись пополнить свои запасы, оказалась сухой. Однако, ни одно происшествие не было слишком серьезно, и никто из трех путников никогда не чувствовал себя так хорошо, как в это время, потому что им посчастливилось избежать лихорадки. Простая, дикая жизнь необыкновенно пришлась по вкусу Бените; тот, кто встречал мисс Клиффорд на улицах Лондона, вряд ли узнал бы ее в загорелой, энергичной молодой девушке, сидевшей в этот вечер подле костра.

Они продали всех лошадей, которых взяли с собою (только несколько пало в пути). Трех, по местному выражению, "прочных", или застрахованных против местной смертельной конской болезни, они взяли с собой. Собственных своих слуг они отправили обратно в Руи-Крантц, доверив им телегу, нагруженную слоновой костью, которую Клиффорд и Мейер купили у бурских охотников, привезших эту добычу из северной части Трансвааля. Поэтому, согласно договору, только три макаланга провожали их, гнали и поели их скот. Бенита готовила еду, по большей части, дичь, убитую ее белыми спутниками, или мясо, купленное у туземцев.

Много дней они двигались по области, почти совершенно бесплодной, а теперь перебрались через высокую гряду, ту самую, на которой когда-то Роберт Сеймур оставил свою фуру, и раскинули лагерь в низине, покрытой остатками построек. В прежнее время ее окружала стена, на это ясно указывали остатки ограды, рассеянные там и сям. Справа поднималась горная возвышенность, за которой, по словам Тамаса, текла Замбези. Прямо против лагеря путников, не больше, чем на расстоянии десяти миль, возвышалась отдельная гора, то самое место, к которому они и стремились - крепость Бомбатце, окаймленная великой рекой. Туда-то и отправился один из макалангов Хоба, чтобы предупредить своих родичей о приближении белых.

Волов распрягли и пустили пастись между развалинами странной округлой формы. Разглядывая эти руины при свете яркой луны, Бенита догадалась, что они были когда-то домами. Без сомнения, низина, теперь такая безлюдная, много сотен лет тому назад была населена, подумала молодая девушка, потому что невдалеке от их стоянки из середины одного круглого дома поднимался громадный баобаб, вероятно, проживший десять или пятнадцать веков с тех пор, как его росток поднялся из семени и пробил цементный пол, до сих пор еще окружавший исполинский ствол.

На рассвете они двинулись дальше, по-прежнему встречая следы мертвого, забытого народа. До цели их долгого путешествия оставалось не больше десяти миль, но дорога, - если путь, по которому они двигались, можно было назвать дорогой, - поднималась в гору. Волы, всего четырнадцать голов, сильно истомились, исхудали, изранили себе ноги, а потому двигались очень медленно. Было уже за полдень, когда путешественники, наконец, появились среди множества хижин города Бомбатце.

- Когда мы двинемся отсюда, нам, вероятно, придется возвращаться по воде, если только мы не закупим новых упряжных животных, - сказал Мейер, с сомнением поглядывая на тяжело дышавших волов.

- Почему? - тревожно спросил Клиффорд.

- Потому, что мухи це-це искусали многих из наших животных, также и мою лошадь, и яд начинает уже действовать. Я заподозрил это вчера вечером, а теперь уверен.

Смотрите на их глаза. Это случилось в лесистой полосе вельда, неделю тому назад. Я говорил, что не следовало останавливаться там.

В это время они доехали до гребня гряды, и на ее отдаленном конце увидели удивительные, странные развалины Бомбатце. Теперь трое белых сели на лошадей. Прямо перед путниками возвышался крутой холм, который стоял над широкой Замбези, и великая река защищала его с трех сторон, четвертая его сторона, как раз перед ними, тоже была защищена природой; она от подножья поднималась отвесно на высоту пятидесяти футов. Только в одном месте было нечто вроде естественной дорожки, которая вела в город. На самом холме, который, вероятно, занимал восемь или десять акров и был окружен глубокой "донгой" или рвом, возвышались три кольца укреплений, расположенных одно над другим; это были могучие стены, очевидно, выстроенные столетия назад. Глядя на них, Бенита без труда поняла, почему несчастные португальские беглецы избрали Бомбатце своим последним приютом и, наконец, были побеждены не тысячами дикарей, которые преследовали и окружили их, а голодом. Действительно, крепость казалась неприступной для войск, не вооруженных осадными орудиями.

По эту сторону естественного рва, который, без сомнения, в древние времена наполнялся водой, отведенной от Замбези, стояла деревня макалангов, состоявшая из семидесяти-восьмидесяти жалких хижин, совершенно круглых, как и дома их праотцев, но выстроенных из глины и тростника. Их окружали сады и поля, очень хорошо обработанные и в это время года колосившиеся хлебами. Но скота Бенита не видела и решила, что все стада прятались за стенами.

Фура, подпрыгивая на дороге, прогремела по деревне, немногие выбежавшие из дома женщины и дети боязливо смотрели на нее. Потом путники проехали по дороге, в дальнем конце загороженной терновниками и каменными глыбами, взятыми из развалин. Пока фура стояла, а сопровождающие путников макаланги, с помощью немногих появившихся теперь мужчин, очищали путь, Бенита смотрела на массивное кольцо стены, имевшей около сорока футов высоты, выстроенной из гранитных обломков без цемента и украшенной странными рисунками из цветных камней. В ее толще она рассмотрела впадины, где прежде, вероятно, были решетки, исчезнувшие уже давно.

- Это удивительное место, - сказала она отцу. - Я рада, что приехала сюда. Ты ходил повсюду?

- Нет, мы были только между первой и второй стеной и один раз между второй и третьей. Старинный храм, или что-то вроде этого, помещается на вершине, и туда нас не пустили. Именно там спрятано сокровище.

- Там, как предполагается, спрятано золото, - с улыбкой поправила его Бенита. - Скажи, отец, кто поручится тебе, что макаланги впустят вас теперь на вершину. Может быть, они возьмут ружья, а нам покажут на дверь... вернее, на ворота.

- Ваша дочь права, у нас нет никаких доказательств, что нас пропустят; раньше, чем из фуры вынут хотя бы один ящик, мы должны получить гарантии, - заметил Мейер. - О, я знаю, это опасный шаг, и следовало бы обезопасить себя, но теперь уже поздно говорить об этом. Смотрите, камни отвалили. Вперед, вперед.

Длинный бич щелкнул, бедные измученные волы натянули постромки, и фура поехала через вход роковой крепости. Он был так узок, что она еле продвигалась по нему. За стеною открылось большое пространство, которое, судя по многочисленным развалинам, когда-то занимали строения, теперь превратившиеся в груды камней, полускрытые травой, деревьями и ползучими растениями. Это было внешнее кольцо храма, и в нем в древние времена жили жрецы. Пространство, шириной приблизительно в полтораста ярдов, тянулось до второй стены. Она походила на первую, только не была так широка и могуча. Тут на полосе грунта, в тени (стоял очень жаркий день) собрались жители Бомбатце встретить белых.

Не доехав до них ярдов пятнадцать, европейцы сошли с лошадей и вместе с фурой оставили их под присмотром макаланга Тамалы. Бенита стала между отцом и Джекобом Мейером, и все трое пошли к кольцу туземцев, взрослых мужчин, которых было около двухсот.

Все они поднялись на ноги в знак уважения, за исключением одной фигуры, которая продолжала сидеть, прислонясь спиной к стене. Бенита увидела, что эти макаланги походили на своих посланцев. Они были высоки и красивы, с печальными глазами и боязливым выражением лиц людей, которые день изо дня живут, опасаясь рабства или смерти. Как раз напротив троих белых в этом человеческом кольце был проход, через него и повел их Тамас. Когда они проходили мимо туземцев, Бенита почувствовала, что печальные глаза устремились на нее. В нескольких шагах от того места, где подле стены сидел человек с головой, скрытой великолепно вышитым покрывалом, стояли три, покрытые прекрасной резьбой стула. По знаку Тамаса пришедшие сели на них, совершенно молча, так как им не следовало говорить, чтобы не унизить своего достоинства.

- Будьте терпеливы и простите, - сказал, наконец, Тамас. - Мой отец Мамбо молит Мунвали и духов своих праотцев сделать ваше прибытие счастливым для нас и открыть в видении, что должно случиться.

Бенита, которая чувствовала на себе взгляд приблизительно двухсот пар глаз, в душе пожелала, чтобы откровение явилось Мамбо поскорее. Однако вскоре она поддалась общему настроению и стала почти наслаждаться странным положением вещей. Эти могучие, старинные стены, выстроенные неведомыми руками и видевшие столько событий и столько смертей, молчаливое тройное кольцо терпеливых торжественных людей, последних отпрысков культурной расы, накрытая покрывалом согнутая фигура человека, который думал, что он общается со своим богом, - все это было странно, достойно внимания существа, утомленного однообразием цивилизации...

Но вот фигура зашевелилась и сбросила покрывало, показалась голова, побелевшая от лет, одухотворенное, аскетическое лицо, до того худое, что на нем были видны все кости, и черные глаза, смотревшие вверх невидящим взглядом человека, впавшего в транс. Он трижды глубоко вздохнул, потом перевел глаза на троих белых, сидевших против него. Прежде всего он посмотрел на мистера Клиффорда, и его лицо смутилось, потом на Мейера, и на нем промелькнуло выражение тревоги и страха. Наконец, он направил взгляд на Бениту, и его черные глаза сделались спокойны и блеснули счастьем.

- Белая девушка, - сказал он мягким низким голосом, - говорю тебе, не бойся ничего. Ты, знавшая глубокое горе, обретешь счастье и покой. О, девушка, с тобой идет дух такой же чистой и ясной, как ты сама, но умерла она давно.

Мамбо снова посмотрел на ее отца, Джекоба Мейера и замолчал.

- Верно, у тебя нет для меня приятного пророчества? - сказал ему Мейер, - а между тем, я издалека приехал, чтобы выслушать тебя.

Старое лицо сделалось непроницаемым, всякое выражение на нем исчезло, скрылось за сотней морщин. Он ответил:

- Нет, белый человек, никакого. Сам спрашивай небеса, ведь ты так мудр, и прочитай их, если можешь. Пришельцы, - продолжал он другим тоном, - я приветствую вас от имени моих детей и в их присутствии. Сын Тамас, тебе тоже привет, ты хорошо исполнил данное тебе поручение. Послушайте: вы устали и вам нужны покой и пища. Однако побудьте еще со мной, потому что мне необходимо сказать вам несколько слов. Оглядитесь. Вы видите все мое племя: здесь не больше двадцатью десять людей, а прежде мы были бесчисленны, как листья вот того дерева весною. Почему мы умерли? Из-за амандабелов, лютых собак, которых за два поколения до нас Мозеликатце, предводитель Чака, привел на юг нашей страны, и которые с тех пор из года в год берут нас в плен и убивают.

Мы не воинственны, мы не любим войны и не находим наслаждения в убийствах. Мы люди мира, желаем только возделывать нашу землю, заниматься искусством, унаследованным от предков, и поклоняться небесам, на которые мы уходим, чтобы соединиться с духами наших праотцов. Они же люты, сильны, дики; они приходят сюда и убивают наших детей и стариков, уводят с собой в рабство молодых женщин и девушек, угоняют весь наш скот. Где наши стада? Лобенгула, глава амандабелов, взял их, только одна корова осталась у нас, и мы добываем от нее молоко для больных или для осиротевших детей. А между тем он требует скота. Подати, - говорят его гонцы, - давайте подать или наши воины придут и возьмут ее вместе с вашими жизнями. - А скота у нас нет, он весь исчез. У нас ничего не осталось, кроме этой старинной горы, строений, выстроенных на ней, да хлеба, которым мы живем. Да, это говорю я, Молимо, я, предки которого были великими властителями, я, все еще имеющий больше мудрости, чем все полчища Лобенгулы.

И снова голова старика упала на грудь. Слезы потекли по его поблекшим щекам; все макаланги ответили:

- Мамбо, это правда!

- Слушайте дальше, - продолжал он. - Лобенгула грозит нам, поэтому я послал к белым, которые побывали здесь раньше, и велел передать им, что если они привезут мне сто ружей, а также пороху и пуль, чтобы мы могли отбить амандабелов от этих сильных стен, я проведу их в тайное святилище, куда вот уже шесть поколений не ступала нога белого человека, и там позволю им искать сокровище, скрытое так, что ни один человек не знает, где оно, сокровище, о котором они справлялись четыре зимы тому назад. Тогда мы не позволили им искать его и прогнали их, боясь заклятия, положенного на нас белой умершей девушкой, которая предсказала, что нас постигнет судьба ее близких, если мы отдадим зарытое золото кому-либо, кроме указанного небом лица. Дети, дух Бомбатце посетил меня. Я видел белую девушку во сне, и она сказала мне: "Позволь им войти в крепость и искать". Дети, я послал моего сына и других послов туда, где, как я знал, жили люди, и после многих месяцев наши посланные вернулись, привели их и ту, о которой говорил дух.

Тут он поднял свою иссохшую руку и протянул ее к Бените, говоря:

- Она - избранница! Теперь, - спросил Молимо, обращаясь к Клиффорду и Джекобу, - скажите мне, друзья, привезли ли вы ружья?

- Конечно, - ответил мистер Клиффорд. - Они здесь, в фуре. Это лучшие ружья, а вместе с ними десять тысяч патронов, купленных за дорогую цену. Мы исполнили нашу часть договора. Исполнишь ли ты свое обещание, или мы снова уедем с ружьями, предоставив вам биться с матабелами вашими ассегаями?

- Скажите ваши условия, пока мы слушаем, - ответил Молимо.

- Хорошо, - проговорил Клиффорд. - Вот они. Ты должен давать нам пищу и приют, пока мы находимся здесь. Ты должен провести нас в скрытое место на вершине горы, туда, где умерли португальцы, туда, где скрыто золото. Ты должен, в случае если мы найдем золото или что-нибудь ценное для нас, позволить нам взять это богатство и помочь отправиться обратно, то есть или дать нам лодки и гребцов для плавания по Замбези, или упряжных животных. Ты должен запретить всем делать нам вред или досаждать во время нашего пребывания у вас. Таков наш договор.

- Еще не все, - сказал Молимо. - Вот что еще нужно прибавить: прежде всего вы научите нас обращаться с вашими ружьями; потом вы будете искать сокровища без нашей помощи, потому что, по закону, мы не можем вмешиваться в это. Наконец, если амандабелы нападут на нас, пока вы еще здесь, вы, как умеете, будете помогать нам отбиваться от них.

- Значит, вы ждете нападения? - подозрительно спросил Мейер.

- Белый человек, мы всегда ждем нападения. Что же, согласны? - спросил Молимо.

- Да, - в один голос ответили Клиффорд и Мейер, но Джекоб прибавил:

- Ружья и патроны - ваши. Теперь проводите нас в запретное место. Мы исполнили наше обещание и, полагаясь на вашу честь, надеемся, что вы исполните ваше.

- Белая девушка, - спросил Молимо, обращаясь к Бените, - ты тоже согласна?

- То, что говорит мой отец, говорю и я, - ответила она.

- Хорошо, - сказал Молимо. - Теперь в присутствии моего народа и от лица Мунвали, я, Мамбо, его пророк, объявляю, что между нами состоялся договор, и да падет месть небес на того, кто нарушит наши условия. Распрягите волов белых людей, накормите их лошадей, разгрузите их фуру, чтобы мы могли счесть ружья. Велите принести пищу в "дом гостей", и после того как они подкрепят свои силы, я, единственный из вас входивший в святилище, введу их в святое место, чтобы они могли начать искать то, что белые люди ищут из века в век. Если они не найдут золота, мы отпустим их с миром.

ГЛАВА IX. Клятва Мадуна

Клиффорд и Мейср пошли к фуре, чтобы посмотреть, как будут распрягать волов и расседлывать лошадей. Бенита тоже поднялась, спрашивая себя, когда дадут им поесть, потому что она сильно проголодалась. Между тем Молимо ласково разговаривал со своим сыном Тамасом. Он гладил его руку и усердно расспрашивал о чем-то. Бенита, которая внимательно наблюдала за этой семейной сценой, услышала сзади себя легкий шум и движение. Она обернулась посмотреть в чем дело - и увидела трех высоких воинов в полном вооружении, со щитами в левой руке, с копьями в правой; черные страусовые перья поднимались над полированными обручами, вплетенными в их волосы. Черные му-часы обвивали их талии и черные же бычьи хвосты были привязаны под их коленами. Люди эти шли посреди толпы макалангов, точно не видя их.

- Это матабелы! Матабелы двинулись на нас, - раздался чей-то испуганный голос. Раздались крики: - Бегите за стены. Некоторые повторяли: - Убейте их! Их немного!

Но матабелы шли, не обращая ни на что внимания, пока не остановились перед Мамбо.

- Кто вы и что вам надо? - смело спросил старик, хотя на его лице отразился страх при виде трех чужих людей, и все его тело дрожало.

- Тебе следовало бы знать это, правитель Бомбатце, - со смехом ответил один из воинов, - ведь ты и раньше видел наших послов. Мы дети Лобенгулы, Великого Слона, правителя, Черного Тельца, отца амандабелов. Мы принесли весть для твоего слуха, маленький старик, видя, что ваши ворота открыты, мы вошли в крепость.

- Итак, посланцы Лобенгулы, передайте вашу весть моим ушам и ушам народа моего, - сказал Молимо.

- Я слышал тебя. Слушайте же и вы речь Лобенгулы.

Тут посланный заговорил, употребляя местоимение "я", точно речь произносил сам властелин матабелов, обращаясь к своему вассалу, главе макалангов: "Я в прошедшем году послал к тебе, раб, который смеет называть себя Мамбо макалангов, требуя дани скотом и женщинами для рабства и предупреждал, что если не получу подати добровольно, возьму ее силой. Ты не прислал ничего. Но в тот раз я пощадил народ твой. Теперь я снова посылаю за данью. Передай моим посланным пятьдесят коров и пятьдесят быков с пастухами, которые пригнали бы их, а также двенадцать девушек, в противном случае, я сотру вас с лица земли, вас, которые слишком долго беспокоили мир - и это случится раньше, чем исчезнет новая луна". - Таковы слова Лобенгулы, - в заключение сказал посланный. Вынув роговую табакерку, понюхал табаку и с дерзким видом передал ее Молимо.

Старый Мамбо от бешенства потерял всякое самообладание: он выбил табакерку из рук своего мучителя, она упала на землю, табак рассыпался.

- Так разольется кровь вашего народа, благодаря твоему безумию, - спокойно сказал гонец, поднимая табакерку и собирая табак.

- Слушай, - заговорил Молимо тонким, дрожащим голосом. - Твой властелин требует от нас скота, хотя он знает, что весь скот угнан, что у нас осталась одна корова для каждого осиротевшего младенца. Он требует также девушек, но у нас их мало. А почему? Потому что коршун Лобенгула обгладал нас до костей. Да, с нас живых он сорвал мясо!.. Год за годом его воины обкрадывали и убивали наш народ, и теперь нас почти не осталось. И вот, он требует того, чего мы не можем дать, просто желая начать с нами ссору и перебить наших воинов. У нас ничего нет, и мы ничего не можем дать Лобенгуле. Вот наш ответ.

- Вот как, - насмешливо сказал посланец. - Почему же я вижу фуру, нагруженную товаром, и быков под ярмом? Да, - прибавил он многозначительно, - в фуре такой товар, который мы видали в Булавайо. Ведь Лобенгула тоже иногда покупает ружья у белых людей. О, маленький макаланг, уступи нам фуру с этим грузом и с волами, а также лошадей, и хотя это небольшой дар, мы возьмем его и в этом году не потребуем ничего больше.

- Могу ли я отдать вам собственность моих гостей? - спросил Молимо. - Уйдите, не то мы вытолкаем вас.

- Хорошо, уйдем, только знай, мы скоро вернемся и покончим с вами: нам надоело ходить так далеко и получать так мало. Идите, возделывайте ваши нивы, жители Бомбатце, потому что, клянусь именем Лобенгулы, вы не увидите, как созреет новый хлеб! Старик помолчал, потом произнес:

- Жестокая собака, уста Молимо, великого Мунвали откроют тебе волю божества. Я не подниму руку на тебя, но ты никогда больше не взглянешь в лицо твоего властелина. Уходите вы все теперь и делайте, что хотите.

С мгновение трое матабелов казались испуганными, и Бенита слышала, как один из них сказал своим товарищам:

- Колдун заколдовал нас. Он заколдовал Великого Слона и весь его народ. Не убить ли старика?

Но говоривший выборный быстро отделался от страха и ответил со смехом:

- Так вот зачем ты, старый предатель, призвал белых людей. Ты с ними хочешь устроить заговор против Лобенгулы?

Он повернулся на одном месте, внимательно взглянул на Клиффорда и Джекоба Мейера, потом прибавил:

- Хорошо! Серая борода и черная борода, я сам убью вас так, как вы еще не слыхивали. А красивая девушка скоро будет варить пиво для властителя и сделается одной из его жен, если он не отдаст ее мне.

Все последовавшее случилось в одно мгновение. Едва матабел заговорил о Бените, как Мейер, который бесстрашно слушал его угрозы и похвалы, вдруг точно проснулся. Его черные глаза загорелись, бледное лицо приняло выражение жестокости. Выхватив револьвер из-за пояса, он почти одновременно прицелился и выстрелил... На землю упал матабел, мертвый или умирающий.

Никто не шевелился, все только смотрели. Макаланги и матабелы, привыкшие к смерти, все же удивились внезапности случившегося. Контраст между великолепным, грубым дикарем, стоявшим перед ними мгновение назад и бессильным черным телом, готовым заснуть навсегда, был до того странен, что поразил их воображение. Убитый бес-сильнолежал на земле, а над ним с дымящимся револьвером в руках стоял Мейер, стоял и смеялся.

Бенита чувствовала, что он поступил справедливо, что матабел заслужил жестокое наказание, но смех Джекоба казался ей ужасным, потому что она слышала в нем голос его сердца, - и, Боже, как беспощадно было оно! Когда меч правосудия падает, правосудие не должно смеяться.

- Смотрите, - сказал Молимо своим тихим голосом, указывая пальцем на мертвого матабела, - солгал ли я, или этот человек, действительно, никогда больше не взглянет в лицо своего властелина? То же, что было со слугой, случится и с господином, только не так скоро. Таково постановление Мунвали, высказанное голосом его уст, голосом Молимо Бомбатце. Идите, дети Лобенгулы, и унесите этот первый плод сбора, которые белые соберут с воинов его земли.

Тонкий голос старика замер. Наступила такая тишина, что Бените показалось, будто она слышит скрип ножек зеленой ящерицы, которая проползла через камень, лежавший на расстоянии ярдов двух от нее.

И вдруг молчание нарушилось. Два оставшихся в живых матабела испугались за свою жизнь. Послов хватали за руки, срывали с них украшения, били их палками, бросали в них камни. Наконец, двое избитых, покрытых кровью людей увидели, что путь им отрезан и, словно влачимые инстинктом, шатаясь, двинулись в сторону Бениты, пораженной ужасом при виде этой страшной сцены. Они бросились перед ней на землю, ухватились за ее платье, моля о помиловании.

Молимо произнес:

- Отпустите их. Случится то, что должно случиться, и от этого деяния не произойдет никакой новой беды.

- Вы слышали? Скорее уходите, - по-зулусски сказала матабелам Бенита.

Избитые люди с трудом поднялись на ноги и остановились перед ней, поддерживая друг друга. Один из них, человек с энергичным и умным лицоом, с сединой в черных волосах, проговорил:

- Выслушайте меня. Этот глупец, - тут он показал на своего мертвого товарища, - похвальба которого навлекла на него смерть, был человеком невысокого происхождения. Я же, молчавший, - Мадуна, отпрыск княжеского дома и по справедливости заслуживаю смерти, так как обратился спиной к этим собакам. Я и брат мой приняли жизнь из твоих рук, госпожа, но теперь, успев подумать, мы отказываемся от помилования. Уйду ли я к праотцам, или останусь жить - неважно; отряд ждет под стенами. Постановленное свершится, как справедливо сказал старый колдун. Слушай, госпожа, если тебе когда-нибудь придется попросить две жизни из рук Мадуны, он от своего имени и от имени Лобенгулы, обещает дать их тебе. Люди, за которых ты заступишься, уйдут невредимыми: их отпустят, и все их имущество отдадут им. Вспомни клятву Мадуны, госпожа, в час нужды, а ты, мой брат, засвидетельствуй ее перед нашим народом.

Матабелы выпрямились, насколько это было возможно, и, жестоко израненные, подняли правые рукл и поклонились Бените - так люди их племени кланяются женам и дочерям предводителей. Потом, не обращая ни малейшего внимания на остальных, матабелы, хромая, пошли к воротам, которые распахнули перед ними, и скрылись за стеной.

ГЛАВА X. Вершина горы

Эту ночь Бенита провела в доме для гостей, то есть в хижине побольше остальных. Мейер и Клиффорд ночевали в фуре. Молодая девушка так утомилась, что долго не могла заснуть. Она вспоминала события этого дня, вспоминала мистические речи старого Молимо, появление диких послов и все, что последовало потом, главное же, ужасная смерть посланца, которого убил Джекоб Мейер. Эта картина стояла перед ее глазами, она постоянно видела ее.

На следующее утро Клиффорд и Мейер пошли к Молимо, который сидел подле второй стены. Указав ему на макалангов, вооруженных ружьями, они сказали:

- Мы выполнили нашу часть договора, выполни же свою. Проведи нас в святое место и позволь начать поиски.

- Пусть так и будет, - ответил он. - Идите за мной, белые люди.

И Молимо повел их вдоль стены. Наконец, остановился подле узкой тропинки, не более ярда шириной, под которой открывалась пропасть, приблизительно футов в пятьдесят глубины, почти над рекой. По этой головокружительной дорожке они прошли саженей двадцать. Она окончилась расщелиной в скале, такой узкой, что только один человек мог пройти в ней. Было ясно, что дальше начиналась вторая крепость, так как с обеих сторон она была выложена обтесанными камнями. Человеческие ноги истерли даже гранитный пол этого коридора. Век за веком люди появлялись тут. Старинная галерея извивалась в толще стены, и, наконец, вывела их наружу. Они увидели склон, круто поднимавшийся, покрытый, как и пространство ниже, остатками развалин строений, между которыми росли кустарники и деревья.

Они поднялись к подножью третьей стены, обошли ее и остановились над рекой. Тут не было прохода. Несколько мелких и очень крутых ступеней, высеченных в камне, вели от подножья стены к ее гребню, поднимавшемуся больше чем на тридцать футов от уровня земли.

- Право, - сказала Бенита, с отчаянием глядя на этот опасный путь, - работа искателя золота слишком трудна. Я думаю, что не смогу подняться. - Ее отец посмотрел на ступени и покачал головой.

- Нам нужно достать веревку, - с досадой сказал Мейер, обращаясь к Молимо. - Разве мы можем иначе взобраться по ступеням, когда под нами зияет такая бездна?

- Я стар, но свободно прохожу здесь, - сказал старик с удивлением, потому что для него, всю жизнь поднимавшегося по этим ступеням, они казались удобными, - но все-таки, - прибавил он, - у меня наверху есть веревка, которой я пользуюсь в темные ночи. Я поднимусь и спущу ее вам.

И он быстро поднялся по ступеням; было удивительно, как его старые ноги переходили с одной ступеньки на другую, - так спокойно и легко, точно он поднимался по самой обыкновенной лестнице. Обезьяна не могла бы двигаться более ловко, не обращая внимания на высоту. Вскоре он исчез за гребнем стены, снова появился на верхней ступени и оттуда спустил толстую веревку, свитую из кожи, крикнув, что она привязана крепко. Мейеру так хотелось поскорей добраться до тайника, о котором он грезил день и ночь, что, едва схватившись рукой за веревку, он принялся карабкаться на ступени и быстро поднялся на стену. Сев на гребень стены, он посоветовал Клиффорду обвязать талию Бениты концом каната. За ней последовал и отец.

Они огляделись кругом и во г что увидели.

Стена, выстроенная, как и две нижние, из каменных неотделанных и не соединенных известкой глыб, сохранилась изумительно хорошо, потому что ее единственными врагами были зной, тропические дожди, кусты и деревья, которые выросли здесь, раздвинув камни. Стена эта окружала вершину холма, т.е. площадь приблизительно в три акра, тут поднимались сголбы, каждый приблизительно в двенадцать футов высоты. На вершине они были украшены высеченными из камня грубыми изображениями коршунов. Многие из этих колонн упали от ветра, может быть, от ударов молнии, и их обломки лежали на стене; те из них, которые упали внутрь, свалились к подножию стены. Несколько, шесть или семь, стояли совершенно целые.

Впоследствии Бенита узнала, что по всей вероятности, их воздвигли финикияне или тот древний народ, который возвел исполинские укрепления, и что они являлись своеобразным календарем. Но она не обратила большого внимания на эти колонны, потому что рассматривала более замечательный памятник древности, поднимавшийся на самом краю пропасти. У внешней стены подножия этой реликвии была выстроена еще стена.

Это был большой конус, о котором говорил ей Роберт Сеймур, вышиной в пятьдесят футов или больше, и похожий на камни, найденные в финикийских храмах. Но он не был выстроен из отдельных глыб, его высекли человеческие руки из целого исполинского гранитного монолита. Такие камни встречаются в Африке и, пролежав несколько тысяч или миллионов лет, остаются крепкими, хотя более мягкие породы вокруг них исчезают, разрушенные временем и погодой. С внутренней стороны этого конуса поднималась удобная лестница, по которой можно было легко подняться наверх. Его вершина, имевшая приблизительно шесть футов в диаметре, представляла собой нечто вроде чаши, вероятно, эта впадина была сделана для поклонения божествам и для жертвоприношений. Удивительный памятник снизу можно было видеть только со стороны реки и ниоткуда больше. Благодаря откосу горы, он слегка наклонялся в наружную сторону, так что булыжник, брошенный с его вершины, падал прямо в воду.

- Мои праотцы, - сказал Молимо, - видели, как португалка, красивая дочь знаменитого предводителя Ферейра, бросилась отсюда вниз, отдав золото нам на сохранение и положив на него заклятие. В моих видениях я видал ее на этой же скале и слышал ее голос. Другим тоже казалось, что они смотрели на девушку, но только издали, с той стороны реки.

Он замолчал, взглянул на Бениту своими странными, мечтательными глазами и вдруг спросил:

- Скажи, госпожа, ты этого совсем не помнишь?

Бенита почувствовала волнение; все казалось ей так странно, все волновало, тревожило ее.

- Как могу я помнить? - спросила она, - ведь я родилась около двадцати пяти лет тому назад.

- Я не знаю, - ответил Молимо. - Может ли это знать невежественный чернокожий старик, проживший на свете не больше восьмидесяти лет? Однако, госпожа, скажи мне, где ты родилась? На земле или на небе? Почему покачиваешь головкой ты, не помнящая? Я тоже не помню. Но все круги где-нибудь да встречаются, это так, и верь, португальская девушка предсказала, что она снова явится. Наконец, я говорю правду, что она совсем такая, как ты, и является в это место. Я, видевший ее ясно, хорошо разглядел ее красоту. Однако, может быть, она явится не во плоти, и придет только ее душа. О, госпожа, в твоих глазах я вижу ее душу. Довольно, - резко закончил он другим тоном, - сойдем. Раз ты не можешь вспомнить, я должен показать тебе кое-что. Не бойся: ступени удобны.

Они сошли вниз без большого затруднения и скоро очутились в чаще растений и кустов, через которые бежала узкая тропинка. Она провела их мимо развалин строений, назначение и цель которых были забыты, потому что они обвалились много сотен лет назад. Наконец, Молимо и белые остановились близ входа в пещеру, помещавшуюся приблизительно на расстоянии сорока ярдов от монолитного конуса. Тут Молимо попросил остановиться, сказав, что он пойдет внутрь и зажжет там свет. Через пять минут он вернулся, говоря, что все готово.

- Не пугайтесь того, что вы можете увидеть, - прибавил старик. - Знайте, белые люди, что кроме моих праотцев и меня самого, ни один человек не входил в это место с тех пор, как в нем погибли португальцы. Но даже мы, приходившие в подземелье молиться великому Мунвали, никогда не решались нарушить покоя пещеры. Там все осталось, как было. Пойдем, госпожа, пойдем. Та, дух которой сопутствует тебе, последняя из людей белой расы прошла через эти двери. Теперь следует, чтобы твое тело и ее дух снова вступили в святое место.

Напевая мистическую песню, Молимо вел Бениту за руку от света к мраку, от жизни к обители смерти.

ГЛАВА XI. Спящие в подземелье

Как и все другие тропинки и расщелины в этой старой крепости, коридор, который вел к подземелью, был узок и извилист. Вероятно, древние устраивали такие проходы, желая облегчить возможность защиты. После третьего поворота Бенита увидела свет, струившийся от туземной лампы, висевшей под сводом. Там же была высечена маленькая ниша в форме раковины и помещавшаяся на высоте футов трех от пола. Самая пещера оказалась большой, просторной, не вполне естественной. Ее стены были, очевидно, отделаны, и, во всяком случае, украшены рукой человека. По всей вероятности, древние жрецы помещалк здесь своих оракулов или приносили жертвы.

Бенита сначала плохо видела, потому что две лампы, заправленные бегемотовым жиром, еле освещали большое подземелье. Но ее глаза понемногу привыкли к полусвету, и, двигаясь вперед, она увидела, что кроме звериной шкуры, на которой, как она угадала, обыкновенно стоял Молимо во время своих одиноких молитв, и нескольких мехов и кувшинов для воды и пищи, вся передняя часть этого места была пуста. Дальше, в середине пещеры, виднелось что-то, сделанное из блестящего металла. По двойной рукоятке и валу она приняла этот предмет за какие-то ворота и не ошиблась: под ними зияло отверстие большого колодца, который доставлял воду в верхнюю часть крепости.

Подле колодца стоял каменный алтарь в форме срезанного конуса или пирамиды, а немного подальше, на самой отдаленной стене пещеры, Бенита, при свете лампы разглядела колоссальный крест, рельефно высеченный в камне. На кресте было сделанное резкими штрихами изображение распятого Христа. Терновый венок обвивал опущенную голову Спасителя. Теперь Бенита все поняла. Каков бы ни был первоначальный культ, совершавшийся в этом месте, христиане завладели пещерой и поставили в ней священный символ религии, внушавший благоговейный страх в такой обстановке. Без сомнения, небольшая выемка в форме раковины при входе служила молящимся в подземной капелле вместилищем для святой воды.

Молимо взял с алтаря лампу, поправил ее фитиль и осветил распятие, перед которым Бенита, хотя и не была католичкой, склонила голову и перекрестилась, не замечая, что старый Мамбо внимательно смотрит на нее. Когда он опустил лампу, она увидела, что на цементном полу лежало множество закутанных фигур, которые сначала показались ей спящими людьми. Старый жрец наклонился к одной из них и дотронулся до нее ногой; тогда полотно, которым она была обвита, рассыпалась в пыль, а из-под уничтоженного покрова выглянул белый человеческий скелет.

Все эти спящие хорошо отдохнули. Они умерли, по крайней мере, за двести лет до появления на свет Бениты. Мужчины, женщины и дети, - хотя детей было мало, - лежали вперемежку. На некоторых скелетах блестели золотые украшения, некоторые лежали в кольчугах, и подле всех мужчин виднелись мечи, копья или ножи, а там и сям Бенита подмечала оружие, которое она принимала за примитивные ружья. Некоторые из трупов в этом сухом воздухе превратились в мумии, в безобразные и страшные мумии, от которых она с дрожью отводила глаза.

Молимо провел ее к самому подножию распятия. На цементном полу были распростерты две фигуры, живописно окутанные покровами из какой-то тяжелой материи, затканной золотыми нитями. Макаланги славились такими тканями в эпоху первых контактов с португальцами. Молимо поднял покровы, казавшиеся такими же прочными, как и в тот день, когда они были сотканы, и отбросил их. Под ними оказались мертвые мужчина и женщина. Лица исчезли, но волосы, белые на голове мужчины и черные, как вороново крыло, на голове женщины, совершенно уцелели. Они были знатного происхождения. На его груди блестели ордена, и эфес его меча был сделан из золота. Кости женщины украшали драгоценные ожерелья и другие блестящие вещи. Ее рука все еще сжимала книгу в серебряном переплете. Бенита подняла книгу и заглянула в нее. Это был молитвенник с превосходно раскрашенными заставками и заглавными буквами. Без сомнения, несчастная женщина читала его в ту минуту, когда, наконец, истощенная, упала и заснула сном смерти.

- Посмотри, это предводитель Ферейра и его жена, - сказал Молимо, - родители белой девушки.

По знаку Бениты старик снова закрыл истлевшие останки парчовым покровом.

- Тут спят они все, - снова заговорил он нараспев, - все сто пятьдесят и три... Когда я грежу в этом месте, передо мной проходят все их призраки. Они поднимаются подлетел, скользят по пещере. Муж лежит рядом с женой, ребенок с матерью, и все смотрят на меня, спрашивают, когда вернется белая девушка, когда она возьмет свое наследие и похоронит тела их...

Бенита вздрогнула. Торжественный ужас, который веял в этом месте, заставлял сжиматься ее сердце, ей представлялось, что перед ней встают привидения.

- Довольно, - сказала она, - уйдем отсюда...

Они ушли, и умирающий белый Христос на кресте мало-помалу слился в одно пятно, потом вовсе исчез в темноте, среди которой Он много, много поколений охранял покой мертвых, когда-то в отчаянии взывавших к Его милосердию и обливавших Его ноги слезами...

О, как рада была Бенита, когда она вышла из этого страшного места и снова увидела благотворный солнечный свет!

- Что ты видела? Что вы видели? - в один голос спросили ее Клиффорд и Мейер, глядя на ее побледневшее испуганное лицо.

Бенита опустилась на каменную скамейку при входе в подземелье, и раньше, чем она могла пошевелить губами, старый Молимо ответил за нее.

- Девушка видела мертвых. Дух, который идет с нею, приветствовал своих мертвых, заснувших там много, много лет тому назад. Девушка поклонилась Тому белому, который висит на кресте, попросила у Него благословения и прощения, совершенно так, как та, дух которой сопутствует ей, поклонилась Ему на глазах моих праотцов и попросила Его благословения перед тем, как броситься со скалы в воду.

Он указал на золотой крестик, висевший на шее Бениты и прикрепленный к ожерелью, которое гонец Тамас подарил ей на ферме Руи-Крантц.

- Теперь, - продолжал старик, - теперь очарование разбито, и спящие должны уйти спать в другое место. Войдите, белые люди, войдите, если решитесь, попросите прощения и благословения, соберите мертвые кости и, если сумеете найти золото - возьмите сокровище, принадлежавшее мертвым, примите на себя также и проклятие, лежавшее на нем, проклятие, которое падет на всех, кроме одного лица. Возьмите золото, если можете. Отдохни здесь, девушка, в прохладной тени, а вы, белые люди, идите за мной; идите за мной в темноту смерти, отыскивайте там то, что так любят белые люди!

И он снова двинулся к подземелью, время от времени оглядываясь на Джекоба и Клиффорда и знаком подзывая их. Они шли за ним, точно подчиняясь чужой воле, потому что теперь, в последнее мгновение, странный суеверный страх, исходивший от Мамбо, охватил их.

Бенита опустилась в полуобморочном состоянии на каменную скамейку. Все, что она видела и слышала, потрясло ее. Ей показалось, что она лросидела так всего несколько мгновений, в действительности же прошел час, пока снова появился ее отец, такой же бледный, как была она сама, выйдя из пещеры.

Только на четвертое утро, когда все приготовления были закончены, Джекоб Мейер и Клиффорд принялись за настоящие поиски клада. Прежде всего они усердно расспросили Молимо относительно местонахождения сокровища, надеясь, что даже в том случае, если он не знает точно, где скрыто золото, может быть, до него дошли от предков какие-нибудь устные предания. Однако, по словам старика, он знал только предание о предсмертных речах португальской девушки и прибавил, что относительно места, где было зарыто золото, ему не являлось ни сна, ни видения наяву, тем более, что его не занимало это сокровище. Если оно было зарыто где-нибудь поблизости, золото и лежало там, если нет - нет. Пусть белые люди сами и узнают.

Без особой уверенности Мейер решил, что золото скрыто или в пещере, или поблизости от нее. Поэтому начали копать в указанных местах.

Прежде всего искатели клада подумали о колодце, куда португальцы могли бросить свои богатства. Однако удостовериться в этом было чрезвычайно трудно.

Мейер, до крайности смелый, решился сам исследовать колодец, - что было совсем не легко и не безопасно, так как искателям не доставало настоящих лестниц, впрочем, даже если бы они и существовали, их не к чему было бы прикрепить. Поэтому вот что решил он: привязать сиденье к концу старой медной цепи и спустить его, Мейера, в колодец, как спускали туда ведра.

ГЛАВА XII. Поиски начинаются

К трудному опыту приступили на следующий день. Прежде всего испробовали цепь и старинный ворот; оказалось, что и то, и другое выдержат тяжесть. Поэтому Мейеру осталось только сесть на деревянную стремянку с масляной лампой в руках и захватить с собой спички и свечи, на случай, если она погаснет. Сделать это было нетрудно, так как у белых имелся большой запас того и другого.

Джекоб достаточно храбро уселся на сиденье и повис над колодцем. В эту минуту его трое помощников взялись за рукоятки ворота. Медленно начали они опускать Мейера, медленно исчезало его бледное лицо в черной глубине. Через несколько оборотов ворота работу приостанавливали, давая Мейеру время исследовать стены колодца. Когда он был уже приблизительно на глубине пятидесяти футов, Джекоб снова закричал, чтобы они остановились. Они задержали ворот, прислушиваясь к тому, как Мейер стучал по камню стены своим молотком. В этом месте, ему казалось, была пустота.

Потом он попросил опустить его ниже, они повиновались. Наконец, вся цепь развернулась, и стало ясно, что Джекоб уже подле воды.

Наклонившись над краем колодца, Бенита увидела, что светлая звездочка исчезла. Лампа погасла. Казалось, Мейер даже не пытался снова зажечь ее. Клиффорд и Бенита позвали его. Ответа не послышалось. Все трое начали вертеть ворот в обратном направлении. Они напрягали все силы и страшно утомились, когда, наконец, появился Джекоб. С первого взгляда им показалось, что Мейер умер, и не привяжи он себя к цепи, он, конечно, погиб бы. Было очевидно, что Джекоб уже давно впал в глубокий обморок. Он почти соскользнул со своего сиденья, по обеим сторонам которого его ноги бессильно висели. Он держался только на привязанных к цепи прочных ремнях, которые держали его под мышками.

Мейера вынули из колодца и обливали ему лицо водой, пока он не качал жадно глотать воздух и не пришел немного в себя. Приподняв своего товарища, Бенита и ее отец вывели его из пещеры.

- Что с вами случилось? - спросил Клиффорд.

- Я отравился газами... вероятно, - ответил Мейер и застонал, чувствуя жестокую головную боль. - В глубоких колодцах часто бывает испорченный воздух, но я ничего не чувствовал, пока не потерял сознания. Да, опасность была близка очень, очень близка.

Так как о дальнейших поисках в колодце нельзя было и думать, предстояло основательно осмотреть самую пещеру-капеллу. Они дюйм за дюймом исследовали ее стены, колотя по ним молотком, чтобы слышать, не окажется ли где-нибудь пустоты, но это не привело ни к каким результатам. Осмотрели также алтарь, но оказалось, что он высечен из целого куска.

Когда Клиффорд с фонарем в руке спускался с лесенки, которую держала Бенита, Джекоб Мейер, стоявший против алтаря, с волнением крикнул, что он нашел кое-что.

- Послушайте-ка, - сказал он и ударил тяжелой палкой справа от алтаря.

Раздался металлический звук, который всегда слышится от удара по камню.

- Нашли, - с торжеством сказал Джекоб. - Здесь вход в хранилище золота. - И остальные были готовы согласиться с ним.

Цемент сбили, очистили все пространство, но искатели увидели, что в пол вставлен большой камень (его очертания ясно виднелись). И по всей вероятности, он весил несколько тонн. Даже обладая большой силой и действуя необходимыми рычагами, поднять его было бы невозможно. Оставалось только одно, а именно - пробить проход сквозь плиту. Белые долго работали, чтобы исполнить эту задачу, но им удалось только сделать отверстие глубиной в шесть дюймов. Клиффорд, у которого болели старые кости и руки, предложил попробовать взорвать камень порохом. И вот в отверстие насыпали около фунта этого взрывчатого вещества, закрыли отверстие влажной глиной и тяжелым обломком камня, оставив маленькое отверстие, через которое проходил фитиль. Когда все было готово, фитиль подожгли и все вышли из пещеры.

Через пять минут до их слуха донесся глухой звук взрыва, однако дым и пар только через час рассеялись, дав исследователям возможность вернуться в подземелье. Тут их ждало полное разочарование. Прежде всего, оказалось, что плита только треснула, а не рассыпалась на куски: сила пороха была направлена вверх, а не вниз, как случилось бы, если бы в дело употребили динамит, которого у них не было. От удара ли тяжелого камня, положенного сверху и подброшенного порохом к потолку пещеры, или от сотрясения воздуха, - свалилось много очень тяжелых каменных осколков, образовавших множество широких и, по-видимому, опасных трещин.

Итак, оставалось лишь снова приняться работать ломом и заступом. К вечеру третьего дня, совершенно истомленные, Клиффорд и Мейер пробили отверстие в плите и удостоверились, что под нею находилась какая-то пустота.

Клиффорд, которому совершенно опротивело его дело, хотел отложить дальнейшее до утра. Но Джекоб Мейер не согласился. По его настоянию, они продолжали работать и работали почти до одиннадцати часов ночи. К этому времени отверстие сделалось достаточно велико, чтобы в него мог пройти человек. Как и при исследовании колодца, они опустили в него камень, привязанный к веревке, и таким образом узнали, что пустота под плитой имела не более восьми футов глубины. Желая узнать о состоянии воздуха, опустили зажженную свечку: в первый раз она очень скоро потухла, но позже горела хорошо. После такой предосторожности принесли лестницу и Джекоб спустился под плиту с фонарем в руках.

Через минуту до Бениты и Клиффорда донеслись горловые бранные слова и немецкие проклятия. Мистер Клиффорд спросил, в чем дело; в ответ он услышал, что это только могила, в которой лежит "проклятый мертвый монах". Бенита не могла не рассмеяться.

В конце концов, она с отцом тоже спустилась в могилу. Под плитой, действительно, лежали останки старого миссионера в клобуке и с распятием из слоновой кости на шее. На его груди лежал свиток пергамента, в котором говорилось, что он, Марко, рожденный в Лиссабоне 1438 г., умер в Бомбатце в 1503 г., проработав семнадцать лет в "империи" Мономотана, где, после тяжких испытаний, он обратил многие души ко Христу.

Мейер еле сдержал злобу. Поглядывая на свои окровавленные руки, которые он изранил, работая с таким усердием, чтобы добраться до останков миссионера, Джекоб бесцеремонно сбросил с места кости, желая удостовериться, нет ли под ним ступеней вниз.

- Право, мистер Мейер, - сказала Бенита, которая несмотря на всю торжественность окружающего, не могла сдержать чувства юмора, - если вы не сделаетесь осторожнее, призраки всех этих людей будут являться сюда.

- Пусть являются, если могут, - с бешенством ответил он. - Я не верю в призраки и всем им бросаю вызов.

В это мгновение Бенита взглянула вверх и увидела, что из темноты в кругу света бесшумно скользит какая-то фигура, так бесшумно, что ее можно было принять за один из тех призраков, которым Джекоб бросил вызов. Медленно подошла она... Но это был только старый Молимо, который всегда двигался таким образом.

- Что говорит белый человек? - спросил он Бениту, окидывая искателя клада мечтательным, точно предупреждающим о чем-то взглядом.

- Он говорит, что не верит в духов, что он вызывает их всех, - ответила она.

- Белый золотоискатель не верит в призраки, он вызывает их, - своим певучим голосом заговорил старик. - Он не верит в призраки, которые стоят вокруг меня. Это гневные души умерших, они говорят о том, где он будет лежать, о том, что случится с ним, когда он умрет, о том, как они встретят человека, потревожившего их останки, проклявшего их, когда он искал золото и богатства, которые любит. Я вижу, что перед ним стоит мертвый человек в длинном платье, вот с такой вещью на груди, - и Молимо указал на костяное распятие. - Он грозит ему, грозит столетиями печали, страданием, которое наступит, когда он сделается таким же духом, как они.

Мейер не мог дольше сдерживать ярость. Он повернулся к Молимо и осыпал его бранью на наречьи макалангов. Он прибавил, что старик отлично знает, в каком месте скрыто сокровище, что если он не укажет его, то он, Мейер, его убьет, отправив к тем духам, которые он так любит.

Лицо Джекоба приняло такое свирепое, отталкивающее выражение, что Бенита отступила от него, а мистер Клиффорд постарался успокоить своего компаньона. Хотя Джекоб схватился было за нож, висевший у него за поясом, и двинулся к старику, Мамбо не пошевелился, не отступил ни на дюйм, не выказал ни малейших признаков страха.

- Пусть себе вредит, - сказал он, когда уставший наконец Мейер замолчал. - Так иногда во время бури блистает молния, гремит гром, и вспененная вода струится по лицу скал. Однако потом выходит солнце, гора остается прежней, гроза же затихает, исчезает, теряя силу. Я - скала, он - только ветер, огонь и дождь. Не дозволено ему ранить меня.

Те души, в которые он не верит, собирают его проклятия, чтобы потом осыпать ими его голову, как осколками камней.

И, бросив на Джекоба презрительный взгляд, старик повернулся и, снова скользя, исчез в той темноте, из которой появился.

ГЛАВА XIII. Бенита задумывает бегство

На следующее утро, когда Бенита готовила завтрак, она, подняв голову, заметила Джекоба Мейера, сидевшего на каменной глыбе, с мрачным и унылым выражением лица. Он опирался подбородком на руку и пристально смотрел на нее.

В первый же вечер их знакомства Джекобу показалось, что Бенита способна внушать мысли, а Бенита почувствовала странную близость к нему. С этого дня она во что бы то ни стало старалась поставить между собою и Джекобом нравственную преграду, тем или другим способом удалить его от себя. Но ее попытки не увенчались успехом.

Сейчас, наклоняясь над костром, она испытывала страх под взглядом этих черных глаз, которые, казалось, хотели проникнуть в ее мысли. И вдруг она мысленно решила уговорить отца уехать вместе с ней.

Понятно, такая попытка могла быть весьма опасна. Хотя нигде поблизости пока матабелов не было, но, может быть, они где-то ждали своего часа. Кроме того, даже если бы было возможно собрать достаточно упряжных волов, Бенита с отцом не имели права взять фуру, она принадлежала столько же Мейеру, сколько и Клиффорду, и ее следовало оставить Джекобу. Но в крепости были две лошади, и Молимо говорил ей, что они вполне здоровы и даже потолстели.

Мейер встал и заговорил с Бенитой.

- О чем вы думаете, мисс Клиффорд? - спросил он своим мягким голосом с иностранным акцентом.

Молодая девушка вздрогнула, но быстро ответила:

- Я думаю, что топливо слишком сыро, и что козлиные котлеты будут пахнуть дымом. Вам не надоела козлятина, мистер Мейер? - продолжала она.

Он сказал только:

- Вы такая хорошая... о, я говорю то, что думаю... такая по-настоящему хорошая, что вам не следовало бы говорить неправду, даже в пустяках. Дрова совсем не сырые, я сам нарубил их из сухого дерева, и мясо не обкуривается дымом.

Главное же, вы не думали ни о том, ни о другом. Ведь вы думали обо мне, как я думал о вас! Но сейчас я не мог угадать, что было у вас в мыслях, и вот почему я вас спрашиваю об этом.

- Уверяю вас, мистер Мейер, - вспыхнув, ответила Бенита, - что мои мысли принадлежат только мне.

- Вы так полагаете? А я думаю по-другому. Я считаю, что ваш ум - моя собственность, а мой ум принадлежит вам.

Природа дала каждому из нас этот дар.

- Я не желала и не желаю такого дара, - ответила она.

- Очень жаль, потому что я дорожу им. Эта собственность кажется мне еще дороже золота, которое мы не можем найти.

Она быстро повернулась к нему, но Мейер поднял руку как бы удерживая ее, и продолжал:

- О, не сердитесь на меня и не бойтесь, что я буду смущать вас нежными речами. Я выскажусь в свое время, теперь же хочу только указать вам на одно, мисс Клиффорд. Разве не удивительно, что наши умы так согласуются, и неужели это не имеет никакого значения? Если бы я был верующим, как вы, я сказал бы, что нами руководит Небо. Нет, нет, не говорите, что на нас действуют противоположные силы, это возражение слишком банально. Я удовольствуюсь замечанием, что в вас и во мне говорит инстинкт и природа, или, если угодно, что нами руководит судьба, что она указывает путь, следуя которому мы могли бы достигнуть великой цели.

- Может быть, мистер Мейер, только, говоря откровенно, этот вопрос очень мало интересует меня.

- Но я уверен, когда-нибудь он увлечет вас. В настоящую минуту я должен извиниться перед вами. Вчера вечером я при вас вышел из себя. Прошу вас, не судите меня строго: ведь я страшно устал,, а этот старый идиот раздосадовал меня своими рассказами о привидениях, в которых я не верю.

- Если не верите, почему же вы так рассердились? Вы могли бы отнестись к вопросу презрительно, и не говорить так, как говорили вы.

Генри Райдер Хаггард - Бенита (Benita: An African Romance). 1 часть., читать текст

См. также Генри Райдер Хаггард (Henry Rider Haggard) - Проза (рассказы, поэмы, романы ...) :