Фенимор Купер
«Пенитель моря (The Water Witch). 1 часть.»

"Пенитель моря (The Water Witch). 1 часть."

Под редакцией Н. Могучего

ГЛАВА I

Глубокий и вместительный Нью-Йоркский залив принимает в себя воды рек: Гудзона, Гакенсака, Пасэка, Раритона и множества других - менее значительных, впадающих в океан. Острова: Нассау и Штатов служат ему надежным барьером от морских бурь.

Благодаря удачному местоположению, умеренному климату и водным путям сообщения, изрезывающим вдоль и поперек территорию города, Нью-Йорк имел все данные для быстрого развития. Действительно, из незначительного провинциального города он с удивительной, даже для Америки, быстротой превратился в столицу, занимающую почетное место в ряду других столиц мира.

Едва ли найдется другой город, который соединял бы в себе все благоприятствующие развитию торговли условия, как Нью-Йорк. Остров Мангаттан (Старая часть Нью-Йорка. (Прим. ред.).) окружен такою глубиной, что суда могут подходить почти к его берегам и здесь принимать свой груз.

В 171... году Нью-Йорк был не тем, чем он является теперь, и имел еще мало общего с тем пышным городом Северо-Американских Соединенных Штатов, каким он сделался в позднейшее время.

Рано утром 3 июня пушечный выстрел прокатился по сонным водам Гудзона. Тотчас в одной из амбразур форта, расположенного при впадении этой реки в залив, показался дымок, и на флагштоке форта медленно развернулся флаг Великобритании - красный крест на синем поле. На расстоянии нескольких верст смутно рисовались очертания мачт корабля, едва выделявшихся на зелени лесов, покрывавших высоты острова Штатов. Ответный сигнал крейсера чуть слышным ударом достиг города, флаг же его нельзя было различить из-за дальности расстояния.

В это время на пороге одного из самых богатых домов города появился старик в сопровождении двух негров-невольников: один из них был взрослый, другой едва достигал половины роста своего товарища. Этот последний нес мешки с дорожными вещами своего хозяина.

Старик, очевидно, собирался в путь и отдавал последние приказания.

- Умеренность, Эвклид, - вот к чему все вы должны стремиться. Ты должен, мошенник, заботиться лишь о собственности хозяина. Еслитело разрушится, что сделается с его тенью? Если я похудею, вы будете болеть; если буду голодать, вы издохнете; если я умру, вы... гм! Эвклид, я оставлю на твбе попечение все мои товары, дом и имущество. Я еду в Луст-ин-Руст подышать чистым воздухом. Язвы и лихорадки! Если иностранный сброд будет попрежнему увеличивать уличную толпу нашего города, Нью-Йорк сделается вскоре таким же невыносимым, как Роттердам (Главная торговая гавань Нидерландов в провинции Южной Голландии, на Новом Маасе.) летом. Послушай, негодяй! Я очень недоволен компанией, которую ты в последнее время водишь. Смотри у меня!.. Вот ключ от конюшни, - следи, чтобы ни одна лошадь не выходила из нее, разве только на водопой. Эти мошенники, мангаттанские негры! Все они принимают фламандского рысака за тощую охотничью собаку и ночью летят верхом, сверкая пятками, словно ведьма на помеле. Не думают ли они, что я купил в Голландии лошадей, истратил массу денег на их выправку, перевозку, страховку только для того, чтобы видеть, как на них постепенно тает жир, словно сальная свечка?!

- Все худое всегда приписывается негру! - проворчал тот из негров, которого хозяин называл Эвклидом.

- Укороти свой язык! И смотри хорошенько за моими лошадьми. Постой, вот тебе два флорина: один для твоей матери, другой тебе... Но если я узнаю, что твоя компания гоняла моих лошадей, беда всей Африке! Голод и скелеты! Я семь лет откармливал своих лошадок...

Эту фразу старик бросил уже удаляясь от дома. Когда старый голландец скрылся за углом, оба негра посмотрели друг на друга, перемигнулись и вдруг разразились веселым хохотом. Кстати сказать, вечером того же дня их можно было видеть лихо скачущими на двух крупных и тяжелых лошадях хозяина внутрь острова, где предстояла веселая пирушка их собратьев.

Если бы это мог предвидеть альдерман (Альдерман - член городского совета. (Прим. ред.).) ван-Беврут, то, без сомнения, его походка утратила бы ту степенность, с которой он продолжал свой путь.

Ван-Беврут был мужчина лет пятидесяти. Про него можно было сказать, что он сшит хотя нескладно, но крепко. Принадлежал он к числу богатейших купцов острова, был делец и, вдобавок, не был еще женат.

Едва альдерман повернул в сопровождении одного из негров за угол, как столкнулся лицом к лицу с человеком, принадлежавшим к тому же, как и он сам, привилегированному классу "белых". В первое мгновение на лице его мелькнуло было выражение неудовольствия, но тотчас оно уступило место обычному спокойствию, характерному для флегматичных голландцев.

- Восход солнца... утренняя пушка... и альдерман ван-Беврут! - вскричал тот. - Таков порядок событий в столь ранний час на нашем острове.

На это ироническое приветствие альдерман ответил спокойными вежливым поклоном, но слова его заставили остроумца-собеседника раскаяться в своей шутке.

- Колония имеет основание сожалеть, что не пользуется уже услугами, губернатора, который покидает постель так рано. Нет ничего удивительного в том, что мы, люди деловые, встаем с утренней зарей - у нас есть на то причины, но просто не веришь своим глазам, когда видишь здесь вас в такой ранний час.

- Некоторые обыватели здешней колонии поступают разумно, не доверяя своим чувствам, но едва ли они ошибутся, если скажут, что альдерман ван-Беврут - человек действительно занятой. Будь у меня власть, я бы дал вам герб с изображением бобра, двух охотников с Могока (Mогок - одна из плодороднейших долин Нью-Йоркского Штата. (Прим. ред.).)... и надпись: "промышленность".

- А что вы думаете, милорд, о таком гербе: одна сторона щита совершенно чистая, в знак чистой совести, на другой же находится изображение открытой руки с надписью: "умеренность и справедливость"?

- Понимаю. Вы хотите сказать, что фамилия ван-Беврутов не нуждается в каких бы та ни было знаках отличия. Впрочем, мне кажется, я уже видел где-то ваш герб: ветряная мельница, водяной канал, зеленое поле, усеянное черными животными. Нет? Ну, тогда, значит, повлиял на мое воображение утренний воздух.

- Жаль, что подобной монетой нельзя удовлетворить ваших кредиторов, милорд! - не без язвительности заметил голландец.

- Печальная правда, почтеннейший! Плох тот суд, который заставляет дворянина проводить ночи, шатаясь по улицам, подобно тени Гамлета, а потом с первым же пением петуха бежать сломя голову в тесное и грязное помещение. Не правда ли, альдерман ван-Беврут? Не будь моя царственная кузина введена в заблуждение ложными слухами, клевреты мистера Гонтера не восторжествовали бы так скоро.

- А если бы попытаться дать средства, достаточные для вашего освобождения, тем, которые заперли вас в тюрьму?!

Этот вопрос, повидимому, задел чувствительную струнку благородного лорда. Его манеры разом изменились. Шутливое выражение его лица уступило место более серьезному.

- Ваш вопрос, достойный альдерман, делает честь вашей проницательности и подтверждает те слухи, которые ходят о вашем благородстве. Конечно, правда, что королева подписала мою отставку, и что на мое место губернатором колонии назначен Гонтер, но все это еще может быть взято обратно: только бы мне добиться личного свидания с царственной кузиной. Конечно, у меня есть недостатки; быть-может, мне не мешало бы иметь девизом умеренность, но даже мои враги не могут упрекнуть меня в том, что я покинул когда-либо друга.

- Не имел случая испытать вашу дружбу и не могу ничего возразить.

- Ваше беспристрастие давно обратилось в пословицу. Послушайте же, что я скажу. В этой колонии, скорее голландской, чем английской, все доходные места захвачены разными Марисами, Ливинстонами и т. д. Они господствуют и в думе, и в судах. Между тем исконные владельцы этой земли - почтенные ван-Бекманы, ван-Бевруты отодвинуты на задний план...

- Так ведется с давних пор. Я даже не запомню, чтобы дело когда-либо обстояло иначе.

- Это справедливо! Но нельзя было так поспешно выносить на суд честное имя человека. Если мое управление, как говорили, было запятнано несправедливостями, то это - показатель того, насколько сильны предрассудки в Англии. Зачем было торопиться: время просветило бы мой ум. А времени-то мне как-раз и не дали. Еще бы только год, и дума наполнилась бы Гансами и другими честными голландцами.

- В таком случае, милорд, следовало бы повременить ставить вашу честь в неприятное положение.

- Но разве поздно остановить зло? Разве нельзя образумить королеву Анну? Могу вас уверить, что я жду только удобного случая, чтобы действовать. Я просто изнываю при мысли, что ее неблагосклонность губит человека, близкого к ней по происхождению. Это пятно, стереть которое должны стараться все, тем более, что для этого потребуется не много усилий. Альдерман ван-Беврут!

- Милорд!

- Как я был слеп, любезный друг, что не прибегал к вашим советам! Все голландские предприятия расширяются...

- Да, мы, голландцы, умеем трудиться, а деньги тратим с осмотрительностью.

- Конечно, расточительность не раз вела к гибели весьма достойных людей. Надо вам заметить, почтеннейший, что я сторонник идеи взаимной поддержки, которую, по-моему, должны оказывать себе люди в этой юдоли печали. Альдерман ван-Беврут!

- Милорд Корнбери!

- Я хотел сказать, что поступлю решительно против своих чувств, если покину эту провинцию, не выразив моего глубочайшего сожаления в том, что не оценил заслуг исконных владельцев этой колонии.

- Значит, вы еще надеетесь ускользнуть из цепких лапок ваших кредиторов, или, быть-может, вам будут даны средства открыть ворота вашей тюрьмы?

- Фи, как вы выражаетесь, сударь! Впрочем, мне нравится ваша откровенность. Ну, да! Не подлежит ни малейшему сомнению, что ворота моей тюрьмы, как вы выражаетесь, откроются, и счастлив будет тот человек, который повернет ключ... Почтеннейший!

- Милорд!

- Как поживают ваши лошади?

- Благодарю вас, милорд! Жиреют, мошенники, со дня на день! Бедные животные имеют мало покою, когда я вне дома. Право, следовало бы издать закон, карающий смертью всех черных, которые вздумают скакать верхом ночью на хозяйских лошадях.

- Я предложил бы налагать строгое наказание за это гнусное преступление! Но едва ли Гонтер согласится на подобную меру. Да, почтеннейший, только бы мне вновь занять утерянный мною пост, тогда конец всем злоупотреблениям. Колония снова стала бы процветать. Но мы должны обдумать свой замысел со всей осторожностью. Это вполне голландская идея, а следовательно, и выгоды, денежные и политические, должны принадлежать только голландцам. Почтеннейший ван-Беврут!

- Благородный лорд!

- Не выходит ли из вашего повиновения ваша прекрасная племянница Алида? Поверьте, ничто не интересует меня более, чем этот во всех отношениях желанный брак. Женитьба патрона (Патроны - класс земельных собственников. В своих владениях они пользовались не только правом управления, но и суда. (Прим. ред.).) Киндергука интересует всю колонию. Славный парень!

- И с большим состоянием, милорд!

- Умен не по летам!

- Держу пари, что две трети его доходов ежегодно идут на увеличение его капитала.

- И чем только он питается! Можно подумать, что одним воздухом.

- Его отец - мой старинный друг. Он оставил своему сыну прекраснейшие земли и богатейшую ферму! - сказал альдерман, потирая от удовольствия руки.

- И это еще не все!

- Его владения простираются от Гудзона до Массачузетса. Сто тысяч акров земли, - гор и равнин, - густо заселенных трудолюбивыми голландцами!

- Таких людей не следует упускать из виду. Его права на руку вашей племянницы куда выше нелепых претензий капитана Лудлова!

- У капитана тоже хорошее имение, которое притом улучшается с каждым днем.

- Эти Лудловы просто-напросто изменники. При виде их честного человека коробит. И один из подобных людей командует здесь военным крейсером!

- Лучше бы его услали в Европу! - понижая голос, ответил альдерман, оглядываясь.

- Да, да! Пора этим пришельцам уступить место исконным жителям здешней колонии! Если бы этот - как его? - капитан Лудлов женился на вашей племяннице, ваша почтенная фамилия в корне изменила бы свой характер... К тому же у этого человека, кажется, нет ни гроша за душой?

- Нельзя сказать этого, милорд! Впрочем, конечно, ему далеко до Киндергука.

- Следовало бы его отправить в Ост-Индию, а? Как вы думаете, Миндерт ван-Беврут?

- Милорд!

- Я оскорбил бы то чувство, которое я питаю к патрону Олову ван-Стаатсу, если бы лишил его выгод нашего предприятия. Прошу вас, чтобы нужная для выполнения нашего плана сумма была разделена поровну между вами и им. Какова она - можете видеть из этой бумажки.

- Две тысячи фунтов стерлингов, милорд?

- Не более, не менее. Справедливость требует, чтобы и ван-Стаатс участвовал в нашем предприятии. Если бы не брак с вашей племянницей, я бы увез его с собою в Европу и постарался пристроить при дворе королевы.

- Право, милорд, такая сумма мне не по средствам. Высокие цены на пушные товары в прошлый сезон, как вы знаете, сильно расстроили наши финансы.

- Награда будет большая.

- Деньги делаются столь же редкими, как и исправные должники...

- Барыши будут верные.

- Между тем кредиторами хоть пруд пруди.

- Предприятие будет чисто голландское.

- Последние известия из Голландии заставляют нас держать денежки крепко в руках в ожидании какого-то необычайного переворота в торговле.

- Альдерман ван-Беврут!

- Милорд, виконт Корнбери!

- Пусть процветает ваша торговля мехами. Но берегитесь: хотя я и должен возвратиться в тюрьму, но никто не запретит передавать ее секреты. Там ходит слух, почтеннейший, будто Пенитель Моря находится уже на берегу. Будьте настороже...

- Это касается наших высокопоставленных защитников и покровителей, - иронически проговорил альдерман. - Предприятия, занимавшие, как говорят, губернатора Флетчера и виконта Корнбери, не к лицу нам, скромным торговцам пушниной.

- Прощайте же, упрямец! Дожидайтесь своих "необычайных переворотов в торговле", - сказал Корнбери, покатываясь со смеху, но внутренне больно уязвленный словами своего собеседника. Действительно, ходил слух, что не только он, но и его предшественники покровительствовали контрабандистам, - разумеется, за изрядную мзду.

ГЛАВА II

Расставшись со своим собеседником, альдерман ван-Беврут задумчиво продолжал свой путь. Засунув руку в карман и крепко придерживая звеневшие там испанские золотые монеты, только-что избежавшие поползновений благородного лорда, почтенный коммерсант с решительным видом постукивал по мостовой палкой, как-будто бросая вызов всем своим врагам. Поднявшись в верхний квартал города, он остановился перед богатым домом голландской архитектуры и постучал в дверь блестевшим на солнце молотком. Приход его там, очевидно, заранее ожидался, так как дверь немедленно отворилась, и на пороге показался дряхлый, седой негр, тотчас же пригласивший гостя войти. Но альдерман оперся на перила крыльца и вступил со старым слугою в беседу.

- Здравствуй, дружище Купидон! - промолвил он задушевным тоном. - У тебя сегодня такой сияющий вид, как у солнца. Надеюсь, мой друг, патрон почивал так же спокойно, как и ты?

- Он уже встал, господин альдерман, - ответил негр.- С некоторого времени, - прибавил он, понижая голос, - патрон ссвсгм потерял сон. Вся живость его пропала. Теперь он только и делает, что курит трубку. Завелась, должно-быть, у него зазноба.

- Ну, мы найдем средство помочь этому горю, - уклончиво сказал альдерман.

- Вот и сам хозяин, - проговорил слуга, - он лучше сумеет занять вас, чем старый негр.

- Доброго утра, счастливой поездки, патрон! - весело приветствовал альдерман хозяина дома.

Это был молодой человек всего лет двадцати пяти, но необыкновенной толщины. Он приближался, тяжело покачиваясь из стороны в сторону. По виду ему можно было дать, по крайней мере, вдвое больше лет.

- Ветер упал, бухта - зеркало! Наша поездка будет так же спокойна, как по каналу.

- Это хорошо, конечно,- пробормотал старый Купидон, предупредительно ухаживавший за своим хозяином. - Все же, по-моему, для такого богатого человека, как мой господин, гораздо лучше путешествовать сухим путем. Давно то было: один паром утонул со всеми пассажирами; никто не спасся.

- Ну, это бабьи сказки, любезный! - проговорил альдерман, кидая беглый взгляд на своего друга. - Мне пятьдесят лет с лишком, а я что-то не помню подобного случая.

- Молодому человеку легко забыть. Шестеро утонуло: двое янки (Янки - презрительная кличка англичан.), один француз из Канады и одна женщина из Джерсея. Ах, как оплакивали бедняжку!

- Твой счет неточен, старина! - с живостью сказал старый коммерсант. - Двое янки, говоришь ты, да француз, да женщина? Это составить только четыре.

- Вы не считали еще двух губернаторских прекрасных лошадей, тоже утонувших.

- Старик прав,- живо согласился альдерман.- Я сам теперь вспомнил. Но ничего не поделаешь: смерть властвует на земле, и никто не избежит ее, когда придет последний час. Впрочем, сегодня с нами нет лошадей, а потому тронемся, что ли, патрон?

Олоф ван-Стаатс немедленно последовал за альдерманом, и скоро оба исчезли из глаз негра. Постояв несколько времени, старый Купидон неодобрительно покачал головой и, вернувшись обратно в дом, тщательно запер за собой дверь.

Улица, по которой шли друзья, имела в длину не более нескольких сот футов. С одной стороны она замыкалась фортом, с другой ее пересекал высокий палисадник, носивший громкое название "городских стен" и устроенный на случай внезапного нападения индейцев, живших в довольно большом числе в низинах колонии. Эта уличка была родоначальником знаменитого Бродвэя (В настоящее время Бродвэй тянется на протяжение около 8 километров. (Прим. ред.).), самой великолепной улицы современного Нью-Йорка.

- На вашего Купидона действительно можно положиться. Он образец честности и преданности. Жаль, что я не отдал ему на хранение ключей от моей конюшни, - проговорил альдерман.

- Я слышал еще от покойного отца, что ключи всего вернее хранить у себя! - холодно ответил патрон.

- Кстати,- с живостью промолвил коммерсант,- сегодня, идя к вам, я повстречался с бывшим губернатором, которому кредиторы, должно-быть, позволили прогуливаться в такой час, когда, по их мнению, глаза любопытных обывателей закрыты. Надеюсь, вы заблаговременно успели выцарапать у него свои денежки?

- Я был настолько счастлив, что никогда не давал ему взаймы.

- Это еще лучше. Но слушайте, что я скажу. Мы беседовали с ним на разные темы. Между прочим, он упомянул даже о вашем предполагаемом браке с моей племянницей.

- Это дело совсем его не касается! - отрезал патрон.

- Он сообщил мне, что можно бы устроить так, что "Кокетку" пошлют к Индийским островам.

При этом намеке на соперника - капитана "Кокетки" Лудлова - молодой человек слегка покраснел. Альдерман не знал, чему это приписать: досаде или же задетой гордости.

- Если капитан Лудлов считает более интересным плавать в Ост-Индии, чем исполнять свои обязанности здесь, то желаю ему полной удачи, - ответил сдержанно патрон.

- У него громкое имя, и притом большие деньги, - вскользь заметил коммерсант. - Вероятно, он ничего не имеет против такой поездки. Пираты совсем прекратили там сахарную торговлю.

- Он имеет, говорят, репутацию дельного моряка.

- Послушайте, патрон, бросимте говорить загадками. Если вы хотите иметь успех у Алиды, стряхните с себя вашу неподвижность. Помните, у моей племянницы в жилах течет французская кровь. Надеюсь, что в Луст-ин-Русте вы, наконец, столкуетесь с ней как-нибудь: для того, собственно говоря, и задумана эта поездка.

- Это дело, конечно, дорого моему...- тут молодой человек запнулся, как-будто испугавшись излишней откровенности, и машинально заложил палец за жилет.

- Если вы намекаете на ваш желудок, - сохраняя серьезный вид, ответил альдерман, - то вы правы: наследница Миндерта ван-Беврута никогда не будет бедной невестой. К тому же и покойный отец ее немало оставил после себя. Но что за чорт! Паром отходит без нас! Брут, скачи, скажи этим дьяволам, чтобы подождали минутку! Вот мошенники! То уйдут раньше времени, так что приходится ждать и жариться на солнце, то стоят чут ли не по часам. Точность - душа торговли. Ничего не следует делать ни раньше, ни позже положенного часа.

Говоря это, альдерман ускорил шаги по направлению к парому, на котором им сегодня предстояло совершить поездку. Патрон шел за ним.

Бухта, где стоял паром, врезывалась в остров на протяжение четверти английской мили. Берега ее были окаймлены рядом низких, тесных домов, построенных в голландском вкусе, т.-е. с флюгерами, слуховыми окнами и зубчатыми стенами. У одного из этих домов висел над входом железный кораблик, весьма наглядно показывавший, что дом этот принадлежал хозяину парома.

Человек пятьдесят негров возились на улице, обмакивая швабры в воду и обмывая ими стены домов. Как водится, эта их ежедневная работа сопровождалась шутками, смехом, на которые вся улица отзывалась с ненеизменною веселостью. По временам в каком-либо высоком окне появлялась голова в ночном колпаке, принадлежавшая какому-нибудь почтенному буржуа. С невозмутимостью голландцев он слушал некоторое время шутки, словно ракеты перелетавшие с одной стороны на другую.

Едва альдерман со своим спутником вскочил на судно, как оно уже начало отходить от берега. Периага, - так назывался тип этого судна,- имела конструкцию смешанную: отчасти европейскую, отчасти американскую. Это было короткое, плоскодонное, с низкими бортами судно, какие можно было видеть в Голландии. На нем имелись две мачты, но без всякой оснастки. Когда на них ставили высокие, суживающиеся кверху паруса, мачты гнулись, словно тростники. Периага отличается быстротою хода и даже поворотливостью, чего трудно было ожидать от судна, такого неуклюжего по виду.

ГЛАВА III

Периага пришла в движение, лишь только на палубу ее вскочили альдерман и патрон Киндергук. Прибытия их, очевидно, ожидали, так как хозяин откладывал отъезд до последней минуты, пока, наконец, наступивший отлив не принудил его дать сигнал к отплытию.

Первым делом ван-Беврута было дать подзатыльник одному негритенку, который, сидя на корточках, изо всех сил дул в раковину, издававшую самые пронзительные звуки. Бедняга воображал, что его музыка доставляет всем такое же наслаждение, как ему самому.

- Замолчишь ли ты, дьяволенок! Оглушил, как сто тысяч трещеток!- вскричал сердито почтенный коммерсант. Затем с несвойственной ему живостью он накинулся на судовщика.

- Славно, любезный! Такова-то твоя аккуратность! Отходить раньше, чем готовы пассажиры!

Флегматичный голландец, не вынимая трубки изо рта, лишь кивком головы указал на воду, на поверхности которой начинала появляться пена - признак отлива.

- Плевать мне на ваши отливы! - с гневом говорил коммерсант. - Берегись, приятель! Ты не один здесь, твой паром не самый лучший. Найдутся другие, еще лучшие.

Пока дело шло только об его личности, голландец хладнокровно выслушивал замечания своего пассажира. Но когда последний задел честь его "Молочницы", Составлявшей, очевидно, предмет особенной его гордости, он не выдержал. Куда девалась его флегма! Его ответ был, должно быть, Настолько внушительным, что Ван-Беврут счел за более благоразумное отступить.

- Не стоит спорить с ослом,- пробормотал он, пробираясь к корме среди корзин с овощами и кадушек с маслом, предназначавшихся для рынка и загромождавших палубу.

Гнев альдермана мгновенно улегся, как только он увидел молодую девушку, разговаривавшую с патроном, его спутником.

- Здравствуй, дорогая Алида! - ласково приветствовал старик свою племянницу.- Щечки твои рдеют, как розы! Надеюсь, дитя, в Луст-ин-Русте тебе будет лучше.

Сказав это, коммерсант приветливым кивком ответил на почтительный поклон ее слуги, чопорного француза пожилых лет, носившего устаревшую уже ливрею, напудренный парик и, - должно-быть, в воспоминание о своей далекой родине,- косу.

Сразу можно было заметить, что родители Алиды де-Барбри принадлежали к двум различным странам. От своего отца, родом из Нормандии, молодая девушка унаследовала черные глаза и волосы, греческий профиль и гибкую фигуру, которой вообще не могут похвастаться дочери Голландии. Мать передала ей ослепительно белую кожу, нежный цвет лица и некоторую полноту, не уменьшавшую, однако, ее грации, а только придававшую изящную округленность ее талии. Одеждой ей служила амазонка, соединявшая элегантность с простотою, а головным убором - бобровая шапочка, украшенная пучком перьев.

Алида разговаривала с патроном Киндергуком, но нельзя сказать, чтобы разговор их был оживленный. Несмотря на все усилия альдермана, разговор мало-по-малу замолк, и каждый предался своим думам. Огорченный старик, убаюкиваемый мерными плесками волн о борта судна, сам погрузился в дремоту.

Через четверть часа периага приближалась уже к выходу из бухты. Ее черномазый экипаж приготовлял паруса, чтобы пуститься отсюда в настоящее плавание, как вдруг зычный голос, донесшийся с берега, остановил движение матросов.

- Эй, периага!- повелительно гремел голос.- Отдать паруса, повернуть руль до самых колен этого почтенного старца! Живо, лентяи! Или ваша периага ринется вперед, как скаковая лошадь, и пропадет вместе с вами.

Оторопевшие матросы машинально повиновались, и периага остановилась. Скоро незнакомый пассажир, которому принадлежал голос, подъехал на лодке и ловким прыжком вскочил на палубу.

Это был истый сын океана. С виду ему можно было дать лет тридцать. Высокий рост и плечи в косую сажень выдавали его огромную силу. Черные волосы его начинали уже седеть. Правильные и красивые черты его лица дышали смелостью, хладнокровием и некоторым упрямством; здоровый румянец говорил о долговременном пребывании на чистом морском воздухе. Одежда незнакомца была так же своеобразна, как и его фигура. Матросская куртка плотно охватывала его талию. На голове была надвинутая набекрень небольшая шляпа, придававшая ему задорный вид. Поясом служила дорогая индийская шаль. Галстук яркого цвета был небрежно обвит вокруг шеи; один конец его был закреплен на груди маленьким кинжальчиком из слоновой кости; другой свободно развевался по ветру. Наконец, туфли из толстого полотна с вышитыми на них якорями служили ему обувью.

Встреченный любопытными взглядами матросов и пассажиров, моряк пошел на корму. Мимоходом он критически осмотрел скромные паруса и мачты парома. Ткнув довольно презрительно ногой в носовой парус, бравый моряк спокойно воспользовался коленом одного матроса в качестве приступки. Не говоря ни слова, он взял руль из рук хозяина парома и сделал это с таким видом, как-будто давно занимал это место. Затем он стал осматривать своих товарищей по путешествию. Его внимание обратили на себя парик и коса француза.

- Если нас настигнет буря,- сказал он, обращаясь к слуге Алиды и кивком головы указывая на косу и парик старика, - то вы едва ли сохраните свой штормовой вымпел (Вымпел - узкий, длинный флаг, поднимаемый на военных судах для обозначения национальности. (Прим. ред.).). Такой опытный офицер, как вы, должен встречать бурю с надлежаще закрепленными парусами.

Слуга не понял или сделал вид, что не понял намека, и продолжал хранить презрительное молчание.

- Джентльмен находится на иностранной службе и не понимает английского моряка! Однако, посоветую ему во избежание несчастья отрезать свой вымпел и бросить за борт. Осмелюсь спросить вас, господин судья,- продолжал он, повернувшись к патрону Киндергуку,- на чем порешил суд относительно пиратов Индийских островов?

- Я не имею чести состоять на службе ее величества, - холодно ответил тот.

- Самого лучшего моряка иногда туман водит за нос, и не один старый морской волк ошибался, приняв какую-либо мель за берег. Хотя вы не юрист, сударь, но желаю вам всякого благополучия. Видете ли, плавать в море среди скал - это то же, что быть судьей и истцом. Никогда ни в одной гавани нельзя полагаться на свою безопасность, точно так же как и находясь в компании с законниками. Хорошая погода, друзья мои, лучшей и желать нечего, если принять во внимание гнилые канаты, украшающие нашу скорлупу.

- Вы моряк дальнего или берегового плавания? - спросил патрон, желавший показать Алиде, что он способен на остроумие.

- Дальнего или короткого, Калькутта или Кап-Код, путь днем или ночью, при блеске звезд,- это все равно для истого моряка. Форма берегов между Фунди и мысом Горном так же знакома мне, как и поклоннику этой красавицы. Что же касается других земель, то я ездил к ним чаще, чем этот почтенный командор пересекал залив на своей посудине. Вот это наше плавание - отдых для моряка, хотя вы, наверно, садясь на судно, уже готовились к смерти?

- Ну, от этого опасность не увеличится и не уменьшится,- ответил патрон, бросая робкий взгляд на Алиду. - Опасность не станет ближе, если приготовиться встретить ее.

- Истинная правда, сударь! Все мы умрем, когда придет время... на виселице или в море... Эй, хозяин!- обратился неугомонный моряк к паромщику. - Что слышно нового? Скрылись ли пираты, или их торговля продолжает процветать? Времечко наступает тяжелое для капиталистов, если судить по тому крейсеру, который, повидимому, более любит якорную стоянку, чем открытое море. Эх, если бы королева соблаговолила поручить такое судно, вашему покорнейшему слуге! А то что это такое?! Военный корабль отдыхает на якорях, как-будто в трюме у него находится груз голландской монеты, и он ждет тюков с бобровыми шкурами.

Говоря это, незнакомец осмотрел прочих пассажиров периаги. Увидав спокойную фигуру судовщика, он принял таинственный вид.

- Впрочем, корвет служит, по крайней мере, флюгером, показывая направление течения. Это не лишне для моряка, который с таким глубокомыслием наблюдает ветер. Не правда ли, хозяин?

- Если слухи верны, - ответил владелец парома, ничуть не задетый замечанием моряка,- то капитану Лудлову с его "Кокеткой" скоро будет работа,

- Ну, да! Когда будет съеден запас провианта, тогда, конечно, капитану придется итти для возобновления запасов. Ну-с, а что же ему рстанется делать, когда котлы будут опять полны?

- Говорят, что-то заметили сегодня утром за островом Лонг-Эйландом.

- Я сам могу подтвердить это: собственными глазами видел.

- Чорт возьми! Это великолепно! Скажите пожалуйста, что же это было?

- Атлантический океан! - невозмутимо отвечал моряк. - А если вы сомневаетесь, я сошлюсь на этого почтенного джентльмена. Он, как учитель, должен знать ширину и длину этой истины.

- Я альдерман ван-Беврут, - пробормотал тот сквозь зубы.

- Прошу извинения, сэр,- с учтивым поклоном отвечал незнакомец.- Наружность вашего степенства ввела меня в заблуждение. Глупо, в самом деле, предполагать, что члены городского совета могут знать положение Атлантического океана. Между тем, господа, заверяю вас своим честным словом, что этот океан там действительно существует. Что слышно еще?

- Говорят, недалеко отсюда видели недавно Пенителя Моря,- сказал серьезно паромщик.

- Ваши сухопутные моряки, кажется, особенно любят сказки,- с досадою промолвил незнакомец.- И все это результат круглого невежества в том, о чем говорят. Скажи же, друг мой, кто этот таинственный Пенитель Моря?

- Я и сам хорошенько не знаю. Знаю только, что так зовут одного пирата, который сегодня появляется там, завтра здесь. Другие утверждают, что это призрак корабля, ограбленного и сожженого пиратом Киддом в Индийском океане. Я сам раз видел его, но на таком расстоянии, что не могу точно сказать, каковы его очертания и снасти.

- Где это было?

- На высоте этого пролива. Раз мы ловили рыбу. Погода была туманная. И вот, лишь только туман приподнялся чуточку, мы увидали корабль, который, словно скаковая лошадь, быстро несся к берегу. Пока мы поднимали якорь, он поворотил в сторону и исчез из виду.

- Это говорит в пользу или его, или вашей быстроты. Но каковы приблизительно были формы его и величина?

- Никакой определенной формы у него нет. Повидимому, это парусный корабль. Кто-то говорил, что он походит на скуддер Бермудских островов. По моему мнению, он похож на двадцать периаг, связанных вместе. Как бы там ни было, хорошо известно лишь то, что в эту самую ночь какой-то корабль отправился в путь к Ост-Индским островам. И хотя тому будет теперь не менее трех лет, до сих пор никто здесь, в Йорке, не знает, что сталось с ним и его экипажем. С того памятного дня я ни разу более не решался ловить рыбу на отмелях в туманную погоду.

- И вы прекрасно делаете, - произнес незнакомец. - Я сам много видывал чудес на обширном океане и мог бы рассказать одну историю в назидание излишне любопытным,

- У нас есть еще время выслушать ее, - заметил патрон, уловивший в глазах Алиды крайнее любопытство, вызванное словами незнакомца, но лицо моряка вдруг сделалось серьезным.

Он покачал отрицательно головой, как бы говоря, что у него есть причины хранить молчание. Затем, бросив руль, он растянулся на палубе во весь свой богатырский рост, скрестил руки на груди и закрыл глаза. Скоро легкое храпение показало, что сын океана погрузился в мир сновидений.

ГЛАВА IV

Подгоняемая свежим ветром, периага между тем вынеслась за острова, расположенные в бухте, и направилась к острову Штатов, который и был местом назначения парома. Прямо против расположенного на берегу селения стоял на якоре покачивающийся на волнах крейсер "Кокетка". Других судов здесь не было, так как в начале XVIII столетия прибытие какого-либо "купца" в гавань Нью-Йорка было редким явлением.

Когда периага приблизилась к крейсеру футов на шестьдесят, движение любопытства ясно обнаружилось среди ее пассажиров.

- Держите дальше вашу "Молочницу",- пробурчал альдерман, замечая с неудовольствием, что хозяин парома в угоду пассажирам правит прямо на крейсер. - Моря и океаны! Неужели Нью-Йоркский залив так узок, что вы принуждены стирать пыль с этого лентяя? Если бы королева знала, как этими мошенниками пропиваются и проедаются ее денежки, она бы, наверно, послала их к Индийским островам гоняться за пиратами. Алида, дитя мое, отвернись к берегу и позабудь страх, виною которого вот тот осел. Он хочет лишь показать свое искусство править рулем.

Но племянница, к великой досаде почтенного коммерсанта, нисколько не нуждалась в этом ободрении. Если ее щеки зарумянились и дыхание сделалось чаще, то едва ли все это было вызвано страхом. К счастью, вид высоких мачт и массы снастей, почти нависших над палубой периаги в то время как последняя проходила почти борт о борт с крейсером, помешал заметить эту перемену. В то время как сотня глаз на крейсере следила за периагой через пушечные борты, перед грот-мачтой "Кокетки" вдруг выросла стройная фигура молодого офицера в капитанской форме. Сняв шляпу, моряк учтиво приветствовал пассажиров периаги.

- Голубого неба, тихого ветра желаю всем вам! - крикнул он с развязностью моряка.- Целую ручки прелестной Алиды! Надеюсь, альдерман ван-Беврут примет добрые пожелания моряка! Кланяюсь вам, господин ван-Стаатс!

- Хе! - проворчал коммерсант. - Вы там, ленивцы, слова предпочитаете делу. Война и далекий враг превратили вас в моряков твердой земли, капитан Лудлов.

Алида покраснела и почти невольно махнула платком в знак приветствия. Патрон, встав с места, вежливо поклонился.

В это время на палубе парома моряк в индийской шали, взяв с самым равнодушным видом из рук хозяина румпель (Румпель - часть управления рулем, (Прим. ред.).), глазами опытного моряка пробежал по стройным линиям военного крейсера.

- Королева должна иметь доброго слугу на подобном судне. Надеюсь, моряк, стоящий на мостике, сумеет извлечь из него возможную выгоду. Эй, приятель! Опустите-ка носовой парус, - прибавил он, обратившись к матросам периаги и поворачивая одновременно руль по ветру.

Послушное судно поворотилось бортом и спустя минуту стояло рядом с крейсером. Уже альдерман готовился протестовать против такого бесцеремонного обращения с пассажирами, как вдруг моряк в индийской шали снял шляпу и обратился к капитану Лудлову с тою самоуверенностью, которую он обнаружил в разговоре с пассажирами периаги.

- Не нуждается ли королева в услугах моряка, видавшего в своей жизни больше голубой воды, чем твердой земли? Не найдется ли на этом крейсере просторного гамака для моряка, который без ремесла матроса должен умереть с голоду?

Капитан Лудлов, казалось, не верил своим глазам, видя, как простой матрос обращается так развязно к нему, облеченному в мундир офицера великобританского военного флота. Однако, он ответил с напускным спокойствием:

- Королева всегда примет на свою службу храброго матроса, если он обещает служить ей верой и правдой. Бросьте сюда канат. Нам приличнее разговаривать об этом на палубе крейсера. Кстати, я буду очень рад обменяться парой слов с почтенным альдерманом ван-Беврутом. Когда же он захочет покинуть нас, шлюпка всегда к его услугам.

Прежде чем альдерман успел выразить благодарность за это вежливое приглашение, моряк в индийской шали поспешил ответить:

- Ваши альдерманы, любители твердой земли, скорей находят доступ на ваш корабль, чем опытный моряк. Вы, конечно, проходили через Гибралтарский пролив, благородный капитан?

- По обязанностям службы я неоднократно бывал в итальянских морях,- ответил Лудлов, бесившийся в душе на фамильярность незнакомца.

- Если так, то вам хорошо известно, что ветра от дамского веера достаточно, чтобы провести корабль в южный пролив. Напротив, чтобы выйти, - надо ждать сильного восточного ветра. Вымпелы флота ее величества очень длинны. Когда они обовьются вокруг какого-ннибудь простяка, последнему трудно бывает выкарабкаться из них. И удивительная вещь: чем лучше моряк, тем труднее ему освободиться.

- Если вымпелы длинны, то они, пожалуй, хватят дальше, чем это было бы желательно вам.

- Боюсь, что гамак, которого я просил, останется незанятым,- презрительно проговорил незнакомец. - Подними-ка носовой парус, малец! Мы отправляемся дальше. Прощайте, капитан! Когда будет нужда, вспомните о том, кто хотел сделать визит вашему кораблю.

Лудлов закусил губы. На его лице выступила краска, хотя он и пытался улыбнуться, встретив устремленный на него взгляд Алиды. Повидимому, незнакомец, смело задевший самолюбие такого могущественного человека, каким был в то время в английских колониях командир военного судна, - вполне сознавал и сам опасность своего положения. Точно спеша выручить его из опасности, периага повернулась на месте и плавно понеслась к видневшемуся невдалеке берегу, но в то же время от крейсера отделились три шлюпки. Одна из них двигалась с размеренной медлительностью, присущей тем судам, "которые изволят везти особу командирского ранга": в ней действительно сидел капитан "Кокетки". Остальные две шлюпки летели с тою быстротою, которая бывает лишь при погоне.

- Если вы в самом деле хотели поступить на королевскую службу, то нельзя сказать, чтобы вы действовали благоразумно, мой друг, бросив вызов одному из ее командиров, и где же: под носом у его пушек! - заметил патрон, когда намерения шлюпок проявились настолько ясно, что нельзя было сомневаться в действительном смысле их эволюции.

- Этому капитану Лудлову было бы весьма приятно схватить кого-нибудь из нас. Это так же ясно, как ясна блестящая звезда в темную ночь. Сознавая вполне обязанности матроса по отношению к начальству, я ему предоставлю выбор.

- Но тогда вы скоро будете кушать хлеб ее величества, - возразил альдерман.

- Он мне не ко двору, и я отказываюсь от него. Кстати, вот на той шлюпке собираются преподнести мне сюрприз.

Моряк замолчал. Его положение сделалось довольно критическим. Пока паром приближался к острову, дувший поперек курса судна ветер все усиливался. Чтобы попасть под попутный ветер, надо было лавировать на два галса. Первый из этих маневров был проделан благополучно, и тогда пассажиры увидали, что шлюпка, на которую указывал моряк в индийской шали, была ближе к месту высадки, чем их периага. Офицер, командовавший этой шлюпкой, приказал своим людям налечь на весла, - и она летела по направлению к набережной, где пришедшая раньше другая шлюпка уже покачивалась на волнах, поджидая прибытия периаги. Моряк не обнаруживал ни малейшего намерения избежать неприятной встречи. Он держал руль и командовал судном с таким видом, как-будто сам состоял владельцем этого судна.

- Чорт возьми!- пробормотал хозяин периаги.- Мы мало потеряем, если вы будете держать подальше мою "Молочницу".

- Этот джентльмен - посланник королевы, - отвечал незнакомец. - Было бы невежливо отказаться выслушать его.

- Держите ближе! - закричал офицер, командовавший шлюпкой. - От имени королевы приказываю повиноваться!

- Дай бог ей счастья, - ответил невозмутимо моряк в индийской шали, не изменяя, однако, курса периаги. - Свидетельствуем ей свое почтение и рады видеть достойного джентльмена на ее службе.

В этот момент оба судна сблизились друг с другом футов на пятьдесят. Вдруг периага повернулась и пошла по новому курсу, направляясь опять к острову. Необходимо было пройти мимо военного шлюпа на расстоянии, не превышавшем пистолетного выстрела. Когда паром поравнялся, офицер встал, имея в одной руке заряженный пистолет и стараясь держать его незаметно для глаз пассажиров. Однако, это обстоятельство не ускользнуло от зорких глаз незнакомца. Быстро отступя в сторону и открыв таким образом всю группу пассажиров, он насмешливо заметил:

- Выбирайте, сударь! В таком обществе, как наше, человек, не лишенный вкуса, сумеет отдать какой-либо особе предпочтение.

Юный мичман смутился от стыда и от досады, но скоро вернул себе хладнокровие. Он отдал честь Алиде, и периага беспрепятственно продолжала свой путь.

Она направилась прямо к пристани.

Тогда счел необходимым вмешаться ее хозяин.

- Чорт возьми! - вскричал он встревоженным голосом. - Моя "Молочница" разлетится в куски, если вы в такой ветер заставите ее бежать среди этих острых камней.

- Не бойтесь; ни один волосок не спадет с ее головки, - хладнокровно ответил моряк. - Отдайте паруса! Мы и без них доберемся до пристани. Было бы невежливо, господа, обращаться дальше с "Молочницей" так бесцеременно: ей и так сегодня изрядно пришлось потанцовать по нашей милости.

Паруса опустили, и периага пошла вдоль берега, держась от него футах в пятидесяти. Когда судно было уже недалеко от пристани, незнакомец, сделав легкое антраша, прыгнул на камень, мимо которого проходила периага и о который с шумом разбивались волны. Перепрыгивая с одного камня на другой, он достиг берега. Через минуту моряк исчез среди домов селения к величайшему изумлению пассажиров и еще большему со стороны матросов шлюпки, дожидавшейся прибытия незнакомца. Обманутые в своих ожиданиях, обе шлюпки должны были возвратиться на крейсер ни с чем.

ГЛАВА V

Уходя с набережной, Алида бросила взгляд на море: шлюпка, в которой сидел Лудлов, к величайшему неудовольствию альдермана, продолжала приближаться к земле.

Высоты острова Штатов были покрыты в то время группами тощих деревьев, сквозь которые по всем направлениям вились тропинки. С несвойственной ему живостью альдерман вел своих гостей.

- Облака и рощи! - вскричал он; с целью помешать капитану Лудлову итти по их следам, альдерман беспрестанно сворачивал с тропинки на тропинку. - Как приятны эти молодые дубки и зеленые сосенки в жаркое июньское утро. В Луст-ин-Русте, патрон, в придачу к этому мы будем любоваться видом гор. Нас будет освежать морской ветерок; Алида, надеюсь, согласится, что один глоток этого элексира будет куда полезнее для ее розовых щечек, чем все ухищрения, французской кухни, созданной на пагубу человека.

- Если то место так же изменилось, как и эта дорога к нему, то не решаюсь высказать свое мнение, - отвечала молодая девушка, украдкой бросая взгляд в сторону моря.

- О, женщины, суета - вот имя ваше! А нам в тысячу раз приятнее находиться вот в этаком лесу, чем бродить по морскому берегу. Умный человек должен избегать соленой воды и всего, что на ней находится. Исключение должно быть сделано только для того, что служит к уменьшению расходов по перевозке товаров и способствует развитию торговли. Ты еще поблагодаришь меня, племянница, когда приедешь в Луст-ин-Руст такой же свежей, как голландский тюльпан, покрытый росою.

- Чтобы походить на тюльпан, дядя, надо согласиться итти с завязанными глазами. Однако, оставим этот разговор. Франсуа,- прибавила Алида по-французски, - пожалуйста, возьмите эту книгу, держите ее крепче - в ней находятся листки бумаги. Несмотря на лесную прохладу, мне хочется обмахиваться.

Слуга поспешил исполнить приказание своей молодой хозяйки, предупреждая запоздалую любезность патрона.

- Господин Франсуа, - бесцеремонно прервал альдерман, сделав знак остальным членам компании продолжать свой путь, - мне надо сказать вам наедине пару слов. Надеюсь, что такой преданный слуга, как вы, даст мне чистосердечный совет. Я всегда думал, что после Англии и Голландии, двух великих торговых наций, которым я отдаю естественное предпочтение, как родным мне по крови, - Франция все-таки прекрасная страна. Я думаю, Франсуа, что после смерти моего покойного брата вас удержало здесь отвращение к океану.

- И привязанность к барышне, если позволите.

- В этом нет ни малейшего сомнения, дружище. Ах, старина! Алида свежа, как роза, добра и отзывчива. Жаль только, что она немножко упряма, - недостаток, без сомнения, унаследованный от ее предков - нормандцев. Франсуа, вы человек светский, - продолжал альдерман. - Как по-вашему: подобает ли такой девушке, как Алида, броситься на шею человека, у которого нет другого убежища, кроме корабля?

- Конечно, сударь, барышня слишком нежна для того, чтобы проводить всю свою жизнь на корабле.

- Быть обязанной следовать повсюду за мужем посреди пиратов и контрабандистов, в хорошую и дурную погоду, в холод и жар, и в дождь... Соленая вода, солонина, бури, штиль... бр... И все это благодаря поспешному решению неопытной юности!

При этих словах альдермана лицо слуги изобразило такое мучительное страдание, точно он готов был подвергнуться морской болезни.

- Чорт возьми, это ужасно! Но мадемуазель Алида выберет мужа на твердой земле!

- Если бы сбережения одного известного мне человека перевести на металлические деньги да присоединить сюда приданое моей племянницы, то все это составило бы в итоге такую сумму, от которой мог бы затонуть корабль. К тому же и я, надеюсь, вспомню о племяннице, когда буду готовиться покинуть эту жизнь.

- Так как отец мадемуазель уже умер, то беру на себя смелость поблагодарить вас.

- В женщинах сидит дух противоречия. Часто они находят удовольствие делать то, чего бы им не следовало. Люди благоразумные знают, что подарок и ласковое слово делают их столь же послушными, как хорошо дрессированных лошадей.

- Господин альдерман - знаток женщин, - заметил, смеясь, слуга.

- Не правда ли, дружище, ван-Стаатс де-Киндергук вполне подходящий муж для нашей Алиды?

- Барышне нравится живость, а господину патрону ее-то, кажется, и недостает.

- Лучшего мужа и подыскать нельзя. Тс! Я слышу шаги! За нами кто-то идет, - вероятно, это капитан Лудлов. Покажите-ка ему, как может провести моряка француз. Идите медленнее, старайтесь увлечь его на ложный путь, пока он не скроется в тумане. Тогда спешите скорей к дубу, который растет на мысе. Там мы будем ждать вас.

Польщенный этим поручением, убежденный сверх того, что это послужит к счастью барышни, - слуга замедлил шаги и скоро потерял из виду альдермана. Он постарался придать лицу равнодушный вид человека, который гуляет по лесу с единственной целью подышать чистым воздухом. Чтобы приближавшийся, как он думал, капитан Лудлов не прошел мимо него, старик принялся громко насвистывать какую-то французскую арию. Шум шагов раздался совсем близко, и, наконец, перед французом очутился моряк в индийской шали. Разочарование было взаимное. От неожиданности весь план действий совершенно спутался в голове старика. Моряк же скоро оправился от изумления.

- Что новенького в вашем плавании по этому лесному морю, господин Вымпел? - спросил эксцентричный моряк, убедившись, что вблизи нет никого постороннего. - Не правда ли, это плавание менее опасно, чем на периаге? На какой широте и долготе вы расстались с обществом?

- Я гуляю по лесу для своего удовольствия и иду... Чорт возьми! - прервал сам себя француз, очевидно, не выдержавший своей роли. - Я иду к своей госпоже, а тем, кто так любит море, можно бы и совсем не появляться в лесу.

- Недурно сказано, старичина! Как! Вы оказываетесь еще и ученым? Может-быть, в этой книжке говорится, как крепить паруса?

Говоря это, моряк без церемонии взял книгу из рук француза.

- Нет, сударь, она учит затрагивать сердце человеческое, - торжественно произнес слуга. - Это Сид, сударь! Если вы хотите познакомиться с истинной поэзией, читайте эту книгу, господин моряк.

- А, вижу: это книга законов, где каждый может высказывать свои бредни. Возвращаю ее вам обратно и в придачу ваши восторженные чувства. Однако, как ни умен ее автор, думаю, не все, что содержится в этой книге, принадлежит его перу.

- Не весь Сид написан Корнелем! (Корнель - знаменитый французский драматург, "отец французской трагедии" (1606-1684 г. г.). Его трагедия "Сид" составила эпоху в истории французского театра. (Прим. ред.).) - с негодованием воскликнул Франсуа. - Извините, сударь, Корнель написал еще много таких же книг во славу прекрасной Франции!

- Я хочу сказать, что если этот джентльмен действительно написал все, что заключается в этой книге, и все это так же красиво, как вы желаете убедить меня, необразованного моряка, то зачем же тогда не все листы отпечатаны?

- Отпечатаны! - повторил с изумлением француз, невольным движением раскрывая книгу. - Ах, это, без сомнения, одно из писем мадемуазель Алиды!

- Будьте вперед осторожнее, - сказал моряк, - а теперь счастливого путешествия, господин Вымпел! Надеюсь еще встретиться с вами до своего отъезда.

- Прощайте, сударь! - отвечал с церемонным поклоном француз. - Если мы должны встретиться только на море, то, значит, мы не встретимся никогда. А все-таки, сударь, далеко вашему Шекспиру до Корнеля, - прибавил он, но незнакомец уже исчез за деревьями.

Вполне довольный тем, что он отстоял честь Франции, старик побрел к дубу, бережно держа томик сочинений знаменитого писателя.

Главной связью между бухтами Раритона и Йорка является пролив, называемый Нароузом. При входе в, него берег острова Штатов повышается, образуя нависший над водою мыс. С вершины мыса открывается обширный вид на остров и город и даже на открытый океан. Мыс этот был пустынным. Вершину его украшал одинокий дуб. Сюда и привел своих гостей альдерман. Они сидели вокруг дерева на грубом подобии скамейки и любовались открывавшимся на окружающую местность видом. Скоро явился Франсуа и взволнованно передал свой разговор с незнакомцем.

- Чистая совесть, добрые друзья, и приходо-расходная книга могут и в январе разогреть человека даже в нашем климате, - сказал альдерман, явно желая перевести разговор на другую тему,- но трудно в этом городе остаться бодрым, имея дело с черными мошенниками, пыльными улицами и испорченными мехами. Видите, патрон, белое пятно на том берегу бухты? Это и есть Луст-ин-Руст, где, вдыхая воздух, вдыхаешь и здоровье.

- По-моему, нам и здесь хорошо. По крайней мере, мы отсюда можем любоваться видом на город, - отвечала Алида.

- Кроме того, мы здесь одни,- подхватил альдерман, потирая с довольным видом руки, - и, могу сказать, в доброй компании, в которой и я не нуль. Скромность есть украшение честного человека, патрон, но когда приобретешь значение в свете, то позволительно говорить правду как относительно себя, так и относительно соседей.

- Что касается последних, то альдерман ван-Беврут будет говорить только хорошее, - произнес чей-то голос, и капитан Лудлов так внезапно появился перед изумленными собеседниками, что почтенный коммерсант умолк, на докончив начатой фразы. - Мое желание предложить свой корабль к услугам здесь присутствующих будет, надеюсь, служить достаточным извинением того беспокойства, которое я причинил своим появлением.

- Право прощать есть прерогатива губернатора, как представителя королевы, - сухо ответил альдерман. - Должно-быть, у королевских крейсеров мало дела, если их командиры распоряжаются ими в угоду старикам и молодым девицам. Какой счастливый век, подумаешь! Как должна процветать торговля!

- Если обе обязанности совместимы, то командирам должно быть лишь приятно, что они в одно и то же время могут оказать услуги нескольким лицам. Вы отправляетесь в Джерсейские горы, господин ван-Беврут?

- Я отправляюсь в приятное уединенное место, называемое Луст-ин-Руст, капитан Корнелиус ван-Кюйлер Лудлов! - иронически промолвил альдерман.

Молодой человек закусил губы, и его загорелые щеки покрылись румянцем, хотя с виду он оставался спокойным.

- Я ухожу в море через двадцать минут. Ветер усиливается, и ваше судно с трудом будет выгребать против волнения. "Кокетка" снимается с якоря через двадцать минут. Я уверен, что мадемуазель Алида согласна в душе с моим мнением, на чью бы сторону ни клонилось ее решение.

- Решение ее клонится на сторону дяди, - с живостью отвечала молодая девушка. - Я плохой моряк, и простое благоразумие, если не трусливость, заставляет меня положиться на опытность старших.

- Конечно, я не претендую быть таким же знатоком морского дела, каким, может-быть, считает себя ваш дядя, но... все-таки я позволю себе обратиться к нему с просьбой разрешить мне убедить вас. Моя "Кокетка" все же более надежное судно, чем периага.

- Говорят, что на ваш корабль легче войти, чем сойти с него, - смеясь, ответила Алида. - Судя по слухам, которые ходят относительно цели вашего прибытия на остров, ваша "Кокетка" так же жаждет добычи, как и другие. Можно ли поэтому считать себя у вас в безопасности?!

- Слухи эти распускаются нашими врагами. Я ожидал от вас другого ответа! - с упреком сказал Лудлов.

Сердце молодой девушки сильно забилось. К счастью, ее спутники не отличались особой наблюдательностью и не заметили, что между молодым моряком и племянницей альдермана установились более короткие отношения, чем это могло быть им желательным.

- Да, я надеялся на другой ответ, - повторил капитан еще более задушевно, чем в первый раз.

Алида преодолела свое волнение. Обернувшись к Франсуа, она сказала:

- Дайте мне книгу, которую я поручила вам нести.

- Вот она. Ах, барышня. Если бы вы могли видеть, как этот незнакомый моряк оспаривал славу нашего славного Корнеля!

- Вот это тоже английский моряк, но он не будет отвергать достоинств писателя, справедливо признанного великим, хотя он и принадлежит к нации, на которую здесь теперь смотрят враждебно. Капитан Лудлов! Месяц тому назад я обещала вам дать томик сочинений Корнеля. Сегодня представляется случай исполнить это обещание. Когда вы внимательно прочтете его, то, надеюсь...

- Я буду убежден в его достоинствах?..

- Я хотела сказать: надеюсь, что вы будете так добры возвратить мне его обратно. Мне он дорог, как память об отце, - прибавила она спокойно.

- Завещание и иностранные языки! - пробормотал альдерман. - Первое - очень хорошая вещь, тогда как другое... голландский и английский языки, действительно, следует знать умному человеку. Капитан Лудлов, благодарю за любезность. Вот идет мой слуга сказать, что периага готова, а потому желаю вам долгого и счастливого плавания.

Капитан учтиво раскланялся со всеми и спокойно следил, как альдерман и его спутники шли к морю и скоро скрылись в роще. Тогда только, вынув из кармана заветный томик, Лудлов с волнением раскрыл его. Увидав письмо, он выронил книгу. Дрожащими руками разорвал конверт. Когда он пробежал записку, на его лице изобразилось сильнейшее изумление. Капитан прочел ее еще раз. Затем взглянул на адрес: "Капитану Лудлову на корабле ее величества "Кокетка". Он растерянно пробормотал что-то и бережно опустил записку в карман с видом человека, встретившего разом и радость, и огорчение.

ГЛАВА VI

- Лицо человека - судовой журнал, в который записываются его мысли. Лицо капитана Лудлова имеет, кажется, довольное выражение,- проговорил вдруг чей-то голос недалеко от Лудлова.

- Кто это говорит о журнале и мыслях? Кто смеет подсматривать за мною? - спросил, нахмурившись, офицер.

- Тот, кто играл и отгрызался слишком часто, чтобы бояться грозы, которую он видит в облаках или... на лице человека. Что касается подсматривания, то, капитан Лудлов, я много видел слишком больших кораблей, чтобы обращать внимание на легкий крейсер. Надеюсь, вы удостоите меня ответом. Приветствие на море то же, что и приветствие на суше.

Лудлов круто обернулся и едва поверил своим глазам. Он встретил спокойное и смелое лицо того моряка, который утром так дерзко задел его самолюбие.

Постаравшись, однако, сдержаться, - что удалось ему не без труда, так как он привык встречать повсюду подобострастие - дань его высокому положению, - молодой капитан ответил:

- Истинная храбрость у того, кто смело и прямо идет на своих врагов. Того же, кто смеется над гневом друзей, зовут наглецом.

- А еще умнее будет не делать ни того, ни другого. Капитан Лудлов, здесь мы равноправны, а потому и разговор наш должен быть совершенно свободный.

- О равноправности не может быть и речи: наши положения слишком различны.

- Здесь не место говорить ни о положениях, ни об обязанностях. Когда придет время, мы оба, надеюсь, будем каждый на своем посту, готовые честно исполнить свой долг. Капитан Лудлов на палубе своего крейсера, под защитой своих пушек, и капитан Лудлов здесь, на мысе, не имеющий другой защиты, кроме своих рук и мужества, - вовсе не одно и то же. Впрочем, у вас наружность человека, который решится пойти один и не в такой еще сильный ветер, как сегодня, если только можно судить о силе ветра по парусам вон того судна, - прибавил незнакомец, указывая на периагу, на которой отправился ван-Беврут со своими гостями в Луст-ин-Руст.

- Да, это судно начинает, повидимому, чувствовать силу ветра, - согласился Лудлов, всецело теперь поглощенный наблюдением над периагой, боровшейся с волнением впереди Раритонской бухты.

- Женщин и ветер можно понять лишь тогда, когда они находятся в движении. Всякий, кто привык наблюдать за своим спокойствием и облаками, без сомнения, предпочел бы переехать через эту бухту на корабле ее величества - "Кокетке", чем на хрупком пароме, который там танцует по прихоти ветра. К сожалению, женское платье, развевающееся на его палубе, говорит, что обладательница его другого мнения.

- Вы человек удивительно наблюдательный, - сказал Лудлов, снова поворачиваясь к незнакомцу, - и...

- Удивительно наглый...- подхватил тот, видя, что Лудлов медлит.- Прошу офицера королевского флота не стесняться в выражениях, так как я простой матрос, и самое большее - боцман.

- Я не хотел вас оскорблять. Я только удивляюсь, откуда вы узнали, что я предлагал молодой девушке и ее друзьям перевезти их в виллу альдермана ван-Беврута?

- Я не вижу ничего удивительного в том, что вы предлагали услуги молодой девушке. Другое дело ее друзья! По отношению к ним мне, признаюсь, немного непонятно ваше великодушие. Когда молодые люди увлекаются, они не говорят тихо.

- Значит, вы подслушали наш разговор, спрятавшись, вероятно, в тени этого дерева. Может-быть, у вас зрение лучше слуха?

- Не могу отрицать, что я действительно наблюдал игру выражений на вашем лице в то время, когда вы держали в руках клочок бумаги.

- Но не можете же вы знать его содержание?

- Думаю, что бумажка содержала в себе секретные приказания молодой девушки, которая сама слишком кокетлива, чтобы принять ваше предложение перевезти ее на судне, носящем то же название.

- Что это? Он прав, несмотря на все его непоколебимое бесстыдство, - пробормотал Лудлов, расхаживая взад и вперед в тени дуба. - Слова Алиды расходятся с ее действиями. Как я был глуп, что позволил себя провести, точно безусый мичман. Послушайте, боцман! Есть же у вас имя, как и у всякого бродяги по океану?

- Точно так: когда говорят достаточно громко, чтобы я слышал, я отзываюсь на имя Томаса Тиллера.

- Очень хорошо. Такой ловкий матрос должен с удовольствием вступить на королевскую службу.

- Конечно, мне было бы это очень приятно, если бы только я не был обязан сначала службою другому лицу.

- Кто же это такой, имеющий больше прав на ваши услуги, чем даже сама королева? - спросил несколько вызывающе Лудлов.

- Моя собственная особа.

- Это уже слишком! - прервал сердито Лудлов. - Знаешь ли ты, негодяй, что я имею право силой заставить тебя служить? Только едва ли много стоит твоя служба, несмотря на хвастливые речи.

Незнакомец несколько времени, казалось, обдумывал что-то, потом сказал:

- Бесполезно доводить до крайности, капитан Лудлов! Мы здесь одни, и, надеюсь, ваша честь поверит, что я не шучу, если скажу, что мужчина ростом в шесть футов не так-то легко позволит тащить себя, словно шлюпка, буксируемая сорокачетырехпушечным кораблем. Хотя я и моряк, для которого океан - жилище, но все же не бросаюсь в море очертя голову. Взгляните туда: виден ли другой корабль, кроме вашего крейсера, могущий удовлетворить вполне моряка дальнего плавания?

- Хотите ли вы этим сказать, что вы пришли сюда наниматься на какое-либо судно?

- Вы угадали. И хотя мнение простого матроса не имеет особенной цены, все же скажу, что мало встречается таких прекрасных судов, как ваше. Вы знаете очень хорошо, что человек рассуждает не одинаково, когда он принадлежит себе самому или когда принадлежит короне. Надеюсь поэтому, что вы не будете поминать лихом ту непринужденность, с которой я говорю с вами теперь.

- Я часто встречал людей вашего сорта, и знаю теперь, что насколько они необузданны на берегу, настолько послушны на борту. Стойте: не парус ли это виден вдали, или это крылья чайки, сверкающие на солнце?

- Может быть и то, и другое,- спокойно отвечал незнакомец, всматриваясь в море. - Смотрите, как чайки играют на волнах, как блестят на свету их крылья!

- Взгляните несколько дальше. Видите там белую точку? Это парус корабля.

- Очень может быть: ваши каботажные (Суда прибрежного плавания, служащие для перевозки грузов. (Прим. ред.).) суда здесь чуть не ежечасно уходят и приходят, подобно тому как водяные крысы путешествуют в хлебный магазин и обратно. По-моему, это просто водяная пена.

- Нет, это парус, который покрывает мачты смелого корсара...

- Ну, тогда это улетевшая птица: теперь ее не видно, - сухо ответил моряк в индийской шали.- Такие крылатые корабли немало доставляют нам, морякам, бессонных ночей.

Лудлов и его собеседник начали спускаться вниз. Идя уже по берегу, они продолжали разговаривать.

- Этот упрямый голландец, то-есть, я хочу сказать, ван-Беврут, больше доверяет своему судну, чем я самому себе. Признаюсь, мне очень не нравится то облачко в устье Раритона, а дальше в открытом море горизонт уже потемнел... Нет, что ни говорите, я вижу парус, или мои глаза утратили способность видеть!

- Ваша честь видит крыло чайки, играющей на волнах: это сходство и меня не раз обманывало, несмотря на то, что я лет на десять - пятнадцать имею больше опытности в морском деле, чем ваша честь.

- Пожалуй, это и чайка; предмет так мал. Однако, он имеет форму паруса, видимого издалека. Притом я жду одного корабля...

- У меня, значит, будет выбор. Благодарю вашу честь, что вы сказали мне об этом прежде, чем я решился отдать себя в распоряжение королевы.

- Если ваше поведение на море будет равняться обнаруженной вами на берегу смелости, то вас можно будет признать образцом дисциплинированности. Но моряк с такими замашками, как вы, должен прежде, чем поступить на корабль, справиться об его характере.

- Разве тот, которого вы ждете, - корсар?

- Не многим лучше: это контрабандный корабль. Но разве вам, плавающему столько времени по океану, ничего не известно о Пенителе Моря?

- Вы задели мое любопытство, - отвечал незнакомец, лицо которого действительно выразило интерес. - Я лишь недавно возвратился из дальних морей. Рассказов о контрабандистах мне приводилось много слышать, но о вашем Пенителе Моря я в первый раз услыхал от хозяина периаги, совершающей рейсы между здешним портом и городом. Осмелюсь спросить вашу честь, не можете ли вы сообщить мне о нем подробнее?

Лудлов устремил на собеседника испытующий взгляд. У него мелькнуло было смутное подозрение, но самоуверенность незнакомца, обещавшего к тому же дать ему опытного и храброго матроса, заставила его отбросить эту мысль. Вообще несколько свободные манеры моряка начали более забавлять Лудлова, чем сердить.

- Вы действительно, должно-быть, были в плавании, - смеясь, сказал он, - если не слыхали о подвигах одной бригантины, носящей название "Морской Волшебницы", и ее командире - Пенителе Моря. Вот уже пять лет, как королевские колониальные крейсеры получили приказ быть настороже и поймать дерзкого контрабандиста.

- Должно-быть, торговля их очень уж выгодна, если они пренебрегают даже таким ловким офицером, как вы. Не может ли ваша честь сообщить мне еще несколько подробностей относительно его лица и прочего, хотя боюсь, что моя навязчивость сердит вас, судя по недовольному лицу.

- Какая надобность описывать наружность мерзавца?- ответил Лудлов, намекая таким образом своему собеседнику, что их разговор начинает заходить за пределы желательного.

- Какая надобность? Я спросил потому, что ваши слова напомнили мне одного человека, которого я некогда знавал в Ост-Индии, и который давно уже исчез с горизонта, так что никто не знает, что с ним сделалось. Может-быть, этот Пенитель Моря - испанец или голландец, оставивший свою залитую водою родину, чтобы отведать твердой земли.

- Ни один испанец еще не был в здешних морях. Голландец не может иметь такого легкого хода. Мерзавец смеется над самыми быстроходными крейсерами Англии. Говорят также, что это бывший офицер, ушедший на путь преступления.

- Ну, мой не таков; моему не стыдно было бы показаться в честной компании. Вы уверены, что этот человек здесь, ваша честь?

- Слухи об этом идут, хотя я не особенно доверяю им... Смотрите-ка: ветер переменился, а туча разрешилась дождем. Ну, счастье альдерману!

- Да, чайки тоже умчались далеко от берега: верный признак хорошей погоды, - прибавил незнакомец, пронизывая горизонт своим острым взглядом. - Ваш корсар, надо полагать, улетел вместе с ними.

- Скоро и мы пойдем вслед за ним, и пора, друг, узнать, на каких условиях вы согласны служить королеве?

- Что касается условий, то, конечно, каждому хочется быть капитаном. Я полагаю, место первого лейтенанта уже занято на корабле вашей чести? - скромно спросил моряк.

- Это уже слишком! Человек твоих лет и опытности должен знать, что чины приобретаются заслугами.

- Или милостью... Извините за ошибку. Капитан Лудлов, вы, как честный человек, не обманете простого матроса, который положится на ваше слово?

- Матрос или кто другой, раз я ему дал слово, может быть спокоен.

- Тогда позвольте мне сначала посмотреть на корабль, изучить характер моих будущих товарищей и покинуть его, если мне не понравится у вас.

- Такое бесстыдство превышает, наконец, всякое терпение!

- Я сейчас вам докажу основательность моей просьбы, - спокойно продолжал незнакомец. - Мне, например, известно, что капитан "Кокетки", Лудлов, готов навсегда связать свою судьбу с судьбой одной прекрасной дамы, той самой, которая несколько минут тому назад съехала на берег, между тем есть, без сомнения, тысячи других, руку которых он мог бы получить с гораздо меньшим трудом.

- Чорт возьми! Все шутки да шутки! Когда же вы заговорите серьезно?

- Выслушайте, ваша честь. Для моряка корабль все равно, что для простого смертного жена: он делается плоть от плоти его, кость от костей его, пока смерть не разлучит их друг с другом. Поэтому справедливость требует, чтобы ему была предоставлена хоть свобода выбора. Для моряка наружность корабля - то же, что для другого наружность возлюбленной: корпус судна - это талия, снасти - волосы, паруса - это наряды, которыми любит украшать себя красавица, пушки - это, конечно, зубы; наконец, окраска судна - это цвет лица. Итак, вы не даете мне права выбора? В таком случае желаю вашей чести счастливого плавания.

- Ну, Тиллер! - проговорил, смеясь, капитан. - Ты слишком надеешься на эти тощие деревья, если думаешь, что я не могу догнать тебя. Но я сдержу свое слово. Принимаю твои условия и надеюсь, что ты окажешь моей "Кокетке" такое же доверие, с каким городская красавица входит в бальную залу.

- Тогда я к вашим услугам, - сказал незнакомец, почтительно снимая шляпу.

Полчаса спустя "Кокетка" неслась по проливу, подгоняемая свежим юго-западным ветром.

ГЛАВА VII

Широкая бухта Раритона защищается от морских ветров и волн длинною, узкою, низменною полосою земли, известной под названием Сэнди-Гук (Песчаный серп. (Прим. ред.).). Образование ее можно приписать беспрерывному действию морских волн, а также разнообразным речным течениям, идущим в бухту от материка. Сэнди-Гук на юге примыкает к берегам Нью-Джерсея. Эта наиболее низменная часть по временам заливается водою, и таким образом Сэнди-Гук превращается на время в остров.

Берега океана в этом месте изрезаны заливчиками, представляющими удобное убежище для небольших судов. Наиболее удобным из них считается заливчик круглой формы, известный под именам Коув и расположенный как-раз в том месте, где Сэнди-Гук соединяется с материком. Сэнди-Гук прорезывается с юга на север небольшою речкою Шрюсбери, текущей параллельно берегу. Восточный берег ее, вплоть до океана, носит такой же низменный характер, как и весь вообще Сэнди-Гук. Его покрывает роскошная зелень дубов и сосен. Западный берег круто поднимается, образуя значительную возвышенность.

Это место облюбовал альдерман ван-Беврут, построив здесь виллу, носившую громкое название Луст-ин-Руст, т.-е. - покой и достоинство. Действительно, если почтенный коммерсант искал уединения и свежего воздуха, то выбор этого места нельзя было не признать в высшей степени удачным. Все окружающие земли принадлежали на правах собственности одной богатой семье, владения которой простирались на огромное пространство. Положение и качество земли не представляли ничего привлекательного для иностранцев-колонистов, так как почва не годилась для обработки. Все это способствовало тому, что волны переселенцев миновали эту местность, и она оставалась пустынной. Что касается воздуха, то и с этой стороны условия были вполне благоприятны: соседство океана, находившегося всего за каких-нибудь полторы - две версты, действовало умеряющим образом на летний зной, а легкий ветерок приносил ту прохладу, которая так незаменима в летний вечер.

Самая вилла представляла собою кирпичное низкое здание в голландском стиле, окрашенное в ослепительно белый цвет. Множество флюгеров с коньками наверху, целая дюжина дымовых труб оригинальной формы увенчивали крышу здания. Перед фасадом расстилался небольшой, тщательно содержимый лужок, окруженный кустарником, среди которого то тут, то там поднимались старые вязы. Берег позади виллы спускался крутым скатом к речке. Значительная часть его была покрыта фруктовыми деревьями, среди которых случайно встречались одинокие сосенки и дубы. Ближе к реке находились конюшни и овины. Периага, на которой приехал хозяин с гостями, мирно покоилась под навесом, нарочно для этой цели выстроенным на речке. Наконец, в соседстве с виллой были рассыпаны домики, в которых жила многочисленная дворня. В первое время мелькавшие повсюду огоньки и топот ног служили наглядным доказательством прибытия хозяина, но уже к девяти часам все успокоилось. Усталые гости разошлись, и скоро вся вилла погрузилась в мирный сон.

Не спала лишь Алида.

Ее помещение находилось в крайней северной части виллы. Это был павильон, выходивший окнами на речку.

Алида сидела у открытого окна и наслаждалась картиною, расстилавшеюся перед ее глазами. Это было вскоре после новолуния. Темный небесный свод был унизан мириадами ярко горевших звезд. Легкий ветер проносился с океана и разливал кругом бодрящую прохладу позднего вечера. Поверхность океана темной скатертью расстилалась по обе стороны песчаной стрелки, на которой стояла вилла. Среди тишины ночи слышалось его тяжелое, мощное дыхание.

Прибой волн нарушал безмолвие ночи. Порой он звучал мрачно, угрожающе, порой замирал, теряясь в прибрежных песках. Увлеченная величественной картиной природы, Алида вышла на балкон и, перегнувшись через перила, стала смотреть на ту часть океана, которая не была видна из комнаты. Взоры ее упали на темные очертания корабля, стоявшего на якоре у самой оконечности мыса. В ее глазах блеснуло выражение торжества: она узнала, какой это корабль и ради кого он здесь.

- Скоро же покончил капитан Лудлов со своим плаванием! - громко произнесла она, позабыв в порыве радости всякую осторожность. - Мой дядя прав: у королевы плохие слуги.

- Когда служишь двум повелительницам, то всегда рискуешь навлечь неудовольствие и той, и другой! - ответил чей-то мужской голос из кустов, росших под самыми окнами павильона.

Алида отпрянула в комнату, и в то же время перед ней появился капитан "Кокетки". Остановившись на секунду, Лудлов пристально посмотрел на девушку и, не заметив на ее лице какого-либо неудовольствия, вошел в комнату.

Алида не обнаружила ни изумления, ни страха. Гордо выпрямившись, она проговорила наружно спокойным голосом, хотя предательский румянец выступил на ее щеках:

- Я слышала, что капитан Лудлов заслужил репутацию храброго моряка. Но я думала, что его честолюбие удовлетворяется лишь лаврами, полученными в столкновениях с врагами, а не с женщинами.

- Прошу извинения, прекрасная Алида, но ведь вам знакомы подозрительность вашего дяди и те препятствия, которые он ставит, чтобы помешать мне видеться с вами.

- В таком случае он ошибался, полагая, что я достаточно защищена от подобных посягательств.

- Алида, вы капризны, как ветер. Вы знаете, насколько неприятна вашему опекуну моя любовь к вам, и вы жалуетесь на недостаток соблюдения мною условных приличий. Я надеялся... я предполагал, судя по вашему письму, за которое, кстати, выражаю вам мою искреннюю благодарность... Не разрушайте моей надежды!..

Краска на лице девушки усилилась. Стараясь, однако, сохранить спокойный вид, она промолвила:

- Отвечая на ваше письмо, я руководилась скорее добротою, чем благоразумием, и вы заставите меня, кажется, раскаяться в этом.

- Мог ли я ожидать такого сурового приема?! Я хотел только выразить вам свою благодарность!

- Благодарность? - произнесла Алида, и на этот раз ее удивление было непритворным.

- Вижу, что здесь произошло недоразумение, - с плохо скрытым неудовольствием заметил Лудлов. - Но разве не вы написали письмо, которое я нашел в книге?

Алида подумала, что молодой человек или пьян, или помешался; но, посмотрев на его лицо, она не прочла в его чертах ничего, что подтверждало бы ее опасения. Тогда, сделав собеседнику знак сесть, она дернула за сонетку.

- Франсуа, - обратилась она к заспанному слуге, когда тот, щурясь от света, вошел в комнату, - принеси, пожалуйста, воды, - капитан дачет освежиться, - а также вина. Но старайся не разбудить дядю: он так устал с дороги.

По уходе слуги Алида, довольная тем, что отняла у визита своего гостя тайный характер, снова обратилась к Лудлову:

- Могу вас уверить, капитан Лудлов, что ваше посещение, я считаю не только нескромным, но и жестоким. Позволю себе сомневаться в ваших словах относительно письма. Я не поверю до тех пор, пока вы его не покажете.ъ

- Не думал я, что из него придется делать такое употребление! - с горечью произнес Лудлов, вынимая листок бумаги.

На лице молодой девушки выразилось сильнейшее любопытство. Она взяла записку и с изумлением прочитала:

"Жизнь моряка полна опасностей и приключений. Она вырабатывает смелость духа, невольно увлекающую женщину, возбуждает сострадание теми лишениями, которые ее сопровождают. Пишущая эти строки не остается безучастной к заслугам представителей этой отважной профессии. Глубокое благоговение перед морем и моряками всегда было слабостью ее души. В мечтах о будущем, в воспоминаниях о прошедшем она всегда уделяла место тем удовольствиям, которые может дать жизнь моряка: наблюдение обычаев разных народов, языка, оружия, беспрерывная перемена декораций, постоянство в привязанностях несут в себе искушение, слишком сильное для женского воображения. Быть-может, они повлияют и на решение одного мужчины. До свидания!"

Не веря своим глазам, Алида еще раз пробежала загадочное письмо и, наконец, решилась взглянуть на молодого человека.

- И это письмо, не достойное уважающей себя женщины, капитан Лудлов приписывает мне? - сказала она дрожащим голосом, в котором слышалась оскорбленная гордость.

- Но кому же другому, кроме вас, мог я приписать это письмо?

Брови молодой девушки сдвинулись как бы под влиянием внутренней боли. Затем она вынула из бювара небольшой листок почтовой бумаги и, обратившись к Лудлову, громко сказала:

- Мое письмо, может-быть, не так остроумно и не так пространно. Я сейчас прочитаю копию его.

С этими словами она прочитала следующее:

"Благодарю капитана Лудлова за его внимание ко мне и за то, что он познакомил меня с подвигами пиратов. Из чувства простой гуманности нельзя не пожалеть, что они принадлежат к профессии людей, слывущих вообще защитниками слабых и беззащитных. Впрочем, на темном фоне поступков одних еще более выделяется благородство других. Никто другой так искренно не убежден в этом, как друзья капитана Лудлова (тут голосок Алиды дрогнул)... В знак признательности посылаю ему экземпляр Сида и прошу хранить его у себя до тех пор, пока он не возвратится из поездки".

Несколько минут молодые люди смотрели один на другого в немом изумлении. Вдруг внезапная мысль поразила Алиду. Под влияниемм ее она произнесла холодно:

- Капитану Лудлову лучше известны его корреспондентки. Я, вероятно, не ошибусь, сказав, что это письмо, посланное ему неизвестной особой, не первое.

Молодой человек покраснел. Алида продолжала:

- Вы подтверждаете мои подозрения. Надеюсь, вы не обвините меня, если я скажу, что с сегодняшего дня...

- Выслушайте меня, Алида! - вскричал моряк, испуганный последними ее словами. - Пожалуйста, выслушайте, и вы узнаете тогда всю правду. Признаюсь, не в первый раз получаю я письма, написанные тою же рукою и в том же стиле. Но клянусь честью королевского офицера, что до сегодняшнего дня я считал...

- Понимаю: это были анонимные послания до тех пор, пока вы не сочли возможным признать меня их автором. Лудлов, Лудлов! Какого плохого вы мнения обо мне, несмотря на ваши слова, что любите...

- Но подумайте, Алида, где мне было изучить условности света, когда я при своей службе почти не вижу людей?! Я всею душою предан своему делу. Не было ничего удивительного в том, что я поверил, что и вы смотрите на это дело моими же глазами. Но так как вы отрицаете это письмо... Впрочем, нет, ваше отрицание излишне... Я сам теперь вижу, как я ошибся благодаря своему тщеславию и... радуюсь этому.

Алида покраснела. Ее лицо прояснилось. Самолюбие ее было удовлетворено.

Начинавшее уже тяготить молодых людей наступившее молчание было весьма кстати прервано приходом Франсуа.

- Барышня, вот вода! - сказал он. - Что касается вина, то при всем желании я не мог добыть его, так как ваш дядя спит, а ключи положил, по обыкновению, под подушку.

- Не нужно: капитан сейчас уйдет, да теперь ему и не хочется пить.

- Можно, пожалуй, добыть джину, - предложил француз, сочувствовавший разочарованию, которое, по его мнению, должен был испытывать Лудлов. - Но едва ли капитан будет употреблять этот крепкий напиток.

- Он получил все, что ему требовалось в этот вечер, - смеясь, ответила Алида. - Благодарю вас, мой добрый Франсуа. Теперь вам остается показать дорогу капитану, и когда вы это исполните, все ваши обязанности на сегодня окончены.

Распрощавшись с Лудловым с видом, не допускавшим противоречия, молодая девушка отпустила и гостя, и слугу.

- Ваша служба приятная, не правда ли, Франсуа? - спросил моряк, выходя в двери.

- Да, уж точно, сударь, мне доставляет великое удовольствие прислуживать барышне; я ношу ее веер, книгу...

- Книгу? Вам, вероятно, приятно было нести ее!

- Ну, конечно. Это было сочинение Пьера Корнеля...

- А письмо, вложенное в книгу? Вам тоже поручено было нести, добрый Франсуа?

При этом вопросе француз поднял плечи и, приставив свой желтый палец к кончику огромного орлиного носа, украшавшего его физиономию, тряхнул головой. Затем он поспешил ответить:

- Очень может быть. Я помню, как барышня мне говорила: "Держите осторожнее". Но сам я не видал письма.

- Вот что, Франсуа, - продолжал моряк, опуская в руку словоохотливого слуги гинею,- если вы когда-нибудь узнаете, что сделалось с этим письмом, я не останусь у вас в долгу. До свидания!

- К вашим услугам, господин капитан. Славный господин! - продолжал француз, восхищенными глазами смотря вслед уходящему моряку.- К несчастью, он моряк, а покойный батюшка барышни сильно не долюбливал людей этого сорта.

ГЛАВА VIII

Расставшись с Лудловым, Алида действовала скорее под влиянием минуты, чем своего чувства. Оставшись одна, она раскаялась в своей поспешности, припомнив сотни вопросов, которые должны были разъяснить непонятную для нее историю с письмом.

Было еще не очень поздно. Разговор с Лудловым отнял у нее всякую охоту спать. Отставив свечи в задний угол, молодая девушка снова подошла к окну.

Кругом было полнейшее безлюдие. Несмотря, однако, на пустынный характер местности, она считалась вполне безопасной. Мирный характер колонистов, населявших внутренние области, вошел в поговорку. О корсарах здесь ничего не было слышно.

Алида вышла на балкон полюбоваться картиной спящего океана, как вдруг услышала мерный шум весел. Ее удивила поспешность, с какою капитан Лудлов покидал берег. Это вовсе не было в его привычках. Перегнувшись через балкон, она ждала, когда шлюпка Лудлова покажется из прибрежной тени и выйдет на освещенную луной полосу воды, идущую почти до самого крейсера. Но шлюпка не показывалась, и самый шум весел постепенно затих. На крейсере, на передней мачте, попрежнему светился фонарь - знак того, что командир еще на берегу.

Взгляд молодой девушки остановился на изящных линиях крейсера, тихо покачивавшегося на волнах дремавшего океана. Его стройный корпус, симметричные снасти,- все это, освещенное луной, представляло красивое зрелище. Незаметно ее мысли перешли на опасности, под которыми вечно живет моряк, на его смелый дух, но, с другой стороны, - на его непостоянство в привязанностях, бывшее естественным последствием условий его жизни. Эта мысль навеяла на Алиду грусть.

Снова перевела она взгляд на океан. От видневшихся в отдалении берегов острова Нассау и вплоть до Нью-Джерсея ничего не было видно на огромной водной поверхности. Лишь уставшие за день чайки мирно спали, покачиваясь на волнах.

Темная зелень дубняка и сосен, покрывавших берега бухты Коув и тянувшихся дальше, бросала черную тень на воду. Над этой линией леса Алида увидала какой-то движущийся предмет. При виде его молодую девушку охватило чувство изумления, смешанного со страхом. Ей казалось, что таинственный корабль летит прямо на берег, не зная, повидимому, о подводных камнях, притаившихся у этого берега.

Ни одного паруса не виднелось на нем; казалось, его приводила в движение какая-то неведомая сила. Скоро корабль скрылся из глаз Алиды за береговыми высотами. С замиранием сердца девушка ждала, что страшные крики нарушат ночное безмолвие: воображение уже представляло ей страшную картину катастрофы. В то же время ей пришли на память невероятные рассказы о подвигах знаменитого корсара Кидда и прочих пиратов, скрывающихся у островов Караибского моря. Говорили, что они для починки своих судов заходили в самые секретные заливчики Америки. С каким удовольствием она позвала бы назад капитана "Кокетки" и сообщила ему, какой враг находится вблизи него!

Скоро, однако, девушка упрекнула себя за то, что дала слишком много воли своему воображению. Она попыталась объяснить движение судна просто маневрами местного лоцмана. В тот момент, как это предположение готово было перейти в уверенность, ей послышался шум шагов, направлявшихся прямо к ее павильону. Взволнованная молодая девушка бросилась в комнату и здесь остановилась, прислушиваясь. Дверь осторожно отворилась, и Алида увидела почтенного альдермана ван-Беврута.

- Северное сияние и лунный свет! - заворчал старик. - Ты, право, испортишь свою красоту, племянница, если будешь делать из ночи день. Тогда женихов придется искать со свечой в руках. Хорошенькие глазки, свежие щечки - вот твой основной капитал, дитя! Не расточай же его понапрасну.

- Ваш образ жизни, дядя, скорей заставит увянуть красоту, - сказала Алида, смеясь над своим недавним страхом, с одной стороны, с другой, - желая подшутить над дядей.

- Пора тебе и на покой. Загаси-ка эти свечки: тебе достаточно и лампы, чтобы раздеться и лечь в постель. В такой поздний час ярко освещенные окна могут дать повод к неосновательным толкам.

С этими словами альдерман потушил обе свечи, поставив на их место небольшую лампу.

- Сильный свет мешает, а эта лампочка будет, наоборот, располагать ко сну. Обойми меня на прощанье, мучительница, и спусти эти занавески. Скоро встанут негры, будут снаряжать периагу в обратный путь; мошенники не дадут тебе спать. Помни же, - прибавил, уже уходя, старик, - брак есть дело, от успеха которого зависит все счастье женщины,

Алида проводила своего дядю до двери, которую затем заперла. Найдя пламя лампы слишком слабым, она снова зажгла свечи, только-что затушенные дядей. Поместив их и лампу на стол, молодая девушка опять подошла к окну, желая узнать, что сделалось с таинственным кораблем.

Освещенная луной поверхность океана была так же пустынна, как и раньше. Но когда ее взоры скользнули в сторону бухты Коув, она едва не вскрикнула от удивления и испуга.

Существование пролива, соединяющего океан с этою бухтою, было мало кому известно. Окрестные лодочники и судовщики не обращали на него внимания, так как он часто делался недоступным вследствие изменчивости течения. Притом он большую часть года был недоступен для судов. Но в то короткое время, когда он делался судоходным, плавание по нем было почти невозможно вследствие изменчивости, с которой менялась его глубина. Достаточно было двух недель затишья или западного ветра, и пролив делался судоходным. Зато восточный ветер совершенно заносил его песком. Не удивительно поэтому, что Алида почувствовала суеверный ужас, когда посредине бухты увидела скользнувший без помощи парусов или весел корабль.

Это была бригантина (Бригантина - легкое судно (преимущественно Средиземного моря) с двумя-тремя мачтами, приспособленное к ходу под веслами в случае безветрия. (Прим. ред.).) смешанной конструкции: не слишком широкая, не слишком длинная. Она была снабжена двумя мачтами, из которых меньшая носила обычную оснастку, тогда как главная мачта несла лишь один огромных размеров парус, дававший судну возможность легко преодолевать сопротивление волн. Корпус ее был низкий, изящных контуров, черный, как вороново крыло. Между снастями тянулась паутина тонких веревок, служивших для того, чтобы расправлять в минуту надобности складки парусов и таким образом увеличивать их площадь, а следовательно, и скорость судна.

Бригантина вошла в бухту, пользуясь приливом, - обстоятельство, упущенное Алидою из внимания и давшее повод к ее суеверному страху.

Впрочем, молодая девушка скоро уверилась в реальности происходящего. Бригантина круто повернулась и, скользя по той части бухты, которая была лучше укрыта от ветров и волн, а, может-быть, и от любопытных взглядов, - вдруг остановилась. Через минуту глухой шум упавшего якоря донесся до слуха Алиды.

Снова в уме ее воскресли рассказы о пиратах. По слухам, они лишь недавно были на соседнем острове, где будто бы зарывали награбленные сокровища. Возможно, что и вновь прибывший гость принадлежал к тому же сорту людей, тем более, что его могло привлечь сюда богатство альдермана и его племянницы, молва о котором уже давно носилась по всему округу.

Прикрывшись занавескою, Алида де-Барбри устремила взоры на неподвижный корабль, недоумевая, следует ли поднять тревогу в доме, или нет? Она инстинктивно чувствовала, что ее заметили с корабля, несмотря на расстояние.

Едва она успела скрыть себя таким образом от любопытных взглядов, как кусты под ее окнами раздвинулись, и кто-то легким прыжком вскочил на балкон, а оттуда - в комнату.

ГЛАВА IX

Первым движенцем Алиды было бежать. Но робость отнюдь не принадлежала к качествам девушки. Поэтому она решила остаться и ждать незнакомца. Может-быть, на это решение повлияла также и надежда увидеть командира "Кокетки".

Вошел юноша лет двадцати двух. Лицо его, покрытое загаром, отличалось удивительною чистотою и свежестью. Густые черные шелковистые бакенбарды составляли резкий контраст с тонкими очертаниями ресниц и бровей, придавая в то же время решительное выражение лицу, которое без этого страдало бы отсутствием мужественности. Тонкий орлиный нос имел изящные очертания. Выражение лица представляло странную смесь юмора с глубокой грустью. Наконец, портрет незнакомца дополняли ослепительно белые зубы и черные глаза.

Костюм его был в общем тот же, что и у Томаса Тиллера, только гораздо богаче: матросская куртка из дорогого индийского пурпура, шаровары из ослепительно белого полотна; головным убором служила красная бархатная шапочка, вышитая золотом. Талия молодого человека была опоясана широким шелковым шнуром красного цвета с вычеканенными якорями. Такие же якоря, только из серебра, виднелись и на обоих концах этого пояса. Наконец, за поясом незнакомца была заткнута пара пистолетов в богатой оправе и виднелась ручка небольшого азиатского кинжала.

- Как здесь поживают? - входя в комнату, громко сказал незнакомец. - Выходите же, почтеннейший торговец пушным товаром. Я принес для ваших сундуков немало золота. Ну, а теперь, когда этот трехсвечник выполнил свое назначение, можно, полагаю, его затушить, а то, пожалуй, он привлечет сюда еще кого-нибудь.

- Прошу извинения, - сказала Алида, выходя из-за занавески. Лицо девушки было спокойно, хотя сердце ее сильно билось.-Так как мне приходится принимать этот неожиданный визит, то я прошу вас не тушить свечей.

Незнакомец невольно сделал шаг назад. Его очевидная тревога несколько ободрала молодую девушку. Когда незнакомец в первую минуту положил руку на ручку пистолета, Алидой снова овладело желание бежать. Но тотчас же тревога незнакомца исчезла. Выступив вперед, он сказал:

- Хотя альдерман ван-Беврут и не совсем точно соблюдает условия, однако, можно простить ему эту небрежность, раз он прислал вместо себя вас. Надеюсь, вы уполномочены на ведение переговоров со мною?

- Не имею ни малейшего права вести переговоры о вещах, в которых я ничего не понимаю.

- Но тогда зачем же этот сигнал? - спросил незнакомец, указывая на свечи и лампу. - Этим нехорошо шутить,

- Не понимаю, что вы хотите сказать. Эти свечи я всегда зажигаю у себя, и только лампу оставил здесь мой дядя, альдерман ван-Беврут.

- Ваш дядя? - вскричал с изумлением незнакомец, подходя к Алиде так близко, что молодая девушка сделала шаг назад. - Так вот она красавица де-Барбри!

С этими словами он почтительно снял свою шапочку.

Из слов незнакомца Алида поняла, что визит его ожидался дядей. Для нея не было ничего удивительного в том, что коммерсант скрывает свои операции от любопытства и конкуренции своих собратьев. К тому же красота незнакомца, а также - к чему скрывать? - и сказанный им комплимент невольно внушали доверие к нему. Алида совершенно успокоилась; прежнего страха как не бывало.

- Так вот какова прекрасная де-Барбрн! - повторил моряк, смотря на молодую девушку с любопытством, смешанным с какой-то трогательной грустью. - Прозвище, видно, дано не даром.

Последние слова вызвали краску на лице Алиды.

- Становится уже поздно, - поспешно проговорила она, намереваясь удалиться,- да и ваш визит по меньшей мере странный. Позвольте мне позвать дядю...

- Останьтесь, - произнес незнакомец, - уже давно, давно я лишен удовольствия видеть такую милую домашнюю обстановку. Я вернулся из дальних морей, где принужден был разделять общество людей суровых, грубых. Ваше присутствие проливает успокоение на мою уставшую душу.

Заинтересованная непонятною грустью, звучавшею в словах незнакомца, Алида колебалась.

- Гость моего дяди всегда может отдохнуть здесь от лишений долгого плавания, - сказала она. - Этот дом никогда еще не закрывал своих гостеприимных дверей.

- Если во мне или в моем костюме есть что-либо, способное вас испугать, я откажусь... Это оружие не мне носить! - вскричал с негодованием незнакомец, бросая пистолеты и кинжал на подоконник, - Если бы вы знали, как я мало способен причинять зло человеку, особенно женщине, - вы бы меньше меня боялись!

- Я боюсь не вас, - твердо возразила Алида, - а боюсь сплетен.

- Кто может здесь потревожить нас? Вы вдали от города и завистливых глаз, прекрасная Алида! Здесь изящные вещи окружают вас. Когда вами овладевает грусть, вы трогаете струны этой лютни. Эти краски дают вам возможность воспроизводить красоты полей и гор, цветов и деревьев. Эти страницы, полные увлекательного вымысла, столь же очаровательны, как ваши мысли, как вся вы! - Произнося это, моряк с любовью дотрагивался до всех этих предметов, как бы сожалея, что судьба лишила его самого возможности пользоваться ими.

- Не удивительно, что вы, моряки, так живо интересуетесь этими мелочами, которые доставляют нам развлечение, - отвечала Алида.

- Вам знакомо, следовательно, наше трудное и опасное ремесло?

- Мне, родственнице такого известного купца, как мой дядя, естественно знать о моряках!

- Вот и доказательство, - с живостью подхватил незнакомец. - Редко можно встретить историю американских корсаров в библиотеке женщины. Какое удовольствие находите вы в рассказах о кровавых делах этих удальцов?

- Какое удовольствие, говорите вы? - отвечала Алида, наполовину готовая в глубине души причислить и своего собеседника к тому же разряду людей, хотя наружность его и противоречила этому.- Эту книгу мне дал один бравый моряк, который сам скоро выступит против этих людей. Когда я читаю эту книгу, я вспоминаю о тех, которые рискуют своею жизнью, защищая угнетенных и слабых. Однако, я должна итти сказать дяде о вашем прибытии, а то он в праве будет сердиться на меня.

- Еще минутку! Давно я не видал такого мирного уголка, как этот. Здесь - музыка, там - вышиванье. Из этих окон открывается прекрасный вид, а там вы можете любоваться океаном без всякой боязни за себя. Вам, должно-быть, хорошо здесь?

С этими словами незнакомец обернулся и тут только заметил, что он один в комнате. Смущение отразилось на его красивом лице. Но не успел он собраться с мыслями, как в дверях раздался знакомый голос альдермана.

- Контракты и договоры! - заворчал недовольный коммерсант. - Разве так надо скрывать наши действия? Уж не думаешь ли ты, что королева пожалует мне орден, если узнает о наших отношениях?

- Ложные сигналы и фонари! - в том же тоне ответил незнакомец, указывая на свечи и лампу, все еще горевшие на столе. - Разве возможно войти в этот порт без этих сигналов?

- Вот что наделала излишняя любовь к луне! Эта молодая девица не спит, хотя ей давно уже следовало быть в постели. Она любуется звездами и не думает о том, что этим расстраивает все планы своего дяди. Но не бойся, мэтр Сидрифт! Моя племянница - особа скромная, и уже по тому одному должна молчать, что здесь у нее только и есть два лица, с которыми она может беседовать: ее слуга и патрон Киндергук. У того и у другого головы заняты совсем не тем.

- Не бойся, альдерман, - ответил с лукавым видом моряк, - у нас есть другой еще залог ее молчания: опасение скомпрометировать себя, так как ее дядя не может повредить своему доброму имени без ущерба для репутации своей племянницы.

- Какой, подумаешь, грех вести торговлю вне пределов закона! Эти англичане только и думают о том, как бы связать нас по рукам и ногам, а потому и говорят нам: торгуй, но только с нами или совсем не торгуй.

Фенимор Купер - Пенитель моря (The Water Witch). 1 часть., читать текст

См. также Фенимор Купер (Fenimore Cooper) - Проза (рассказы, поэмы, романы ...) :