Фенимор Купер
«Лионель Ликольн или осада Бостона (Lionel Lincoln or the Siege of Boston). 5 часть.»

"Лионель Ликольн или осада Бостона (Lionel Lincoln or the Siege of Boston). 5 часть."

- Сесиль! Это Сесиль!- воскликнула Агнеса, бросаясь из комнаты.- Ах, недаром я так боялась этого скоропостижного брака!

Лакеи торопливо побежали вслед за ней. Роковая истина сейчас же обнаружилась. Увидали мертвое тело мистрисс Лечмер и этим объяснили себе обморок новобрачной.

Больше часа пришлось провозиться с Сесилью прежде, чем удалось привести ее в чувство. Когда обе кузины осталясь вдвоем, Агнеса упомянула имя Лионеля. Сесиль сначала обрадовалась, но потом, огдядевшись кругом и не видя того, кого искали её глаза, прижала обе руки к сердцу и снова упала в обморок, от которого только что очнулась с таким трудом. Тут Агнеса по своему объяснила себе причину всего происшедшато и, оставив кузину одну, вышла из комнаты.

Агнеса Дэнфорт никогда не чувствовала к своей тетке такого безграничного доверия и обожания, какое неизменно питала к усопшей её чистосердечная внучка. У Агнесы быля другие родные, ближе мистрисс Лечмер, относительно которой она далеко не была ослеплена, прекрасно замечая и её эгоизм, и недостаток чувствительности. В Бостоне на время осады, с её опасностями и лишениями, она согласилась остаться не ради тетки, а только из любви и дружбы к своей кузине. Неожиданная смерть мистрисс Лечмер только огорчила ее, но не привела в отчаяние. Не случись с Сесилью этого обморока, Агнеса ушла бы к себе в комнату и поплакала бы об умершей тетке, зная, к тому же, что та была не особенно хорошо приготовжена к переходу в лучший мир, но теперь было не время для бесполезных слез. Нужно было действовать. Пройдя в гостиную, она вызвала Меритона и с большим, хотя и напускным, хладнокровием приказала ему отыскать своего господина и передать ему, что мисс Дэнфорт желает немедленно его видеть.

Меритон долго не возвращался. Она встала, тихонько подошла к дверям и стала слушать. Она слышала, как кто-то бегает по всему дому, как бы осматривая все комнаты и все углы. Наконец, шаги стали приближаться к гостиной. Агнеса села на свое место, ожидая, что войдет Лионель. Вошел один Меритон.

- Что же маиор Линкольн? - спросила она.- Вы ему сказали, что я его здесь жду?

Черты лица Меритона изображали бесконечное удивление.

- Боже мой, мисс Агнеса, моего барина нет в доме!- воскликнул он.- Он куда-то ушел и без траура, что всего страннее! В доме покойница, его кровная родственница, а он и траура не надел!

Агнеса сдержала себя и ничем не выдала своего волнения, а только сказала в тон Меритону, надеясь этим скорее выведать от него, что можно:

- Откуда вам известно, мистер Меритон, что ваш господин до такой степени забыл о приличиях?

- Я же знаю, мисс, потому что храню все его костюмы. Он как был, так и ушел в парадной форме, а траурная осталась в гардеробе, ключ от которого всегда у меня.

- Странно, что он ушел из дома в такой час и в день своей свадьбы.

Меритон, принимавший близко к сердцу все, что касалось его барина, густо покраснел при этом упреке, намекавшем на неделикатность маиора Линкольна.

- Изволите ли видеть, мисс Агнеса... Извольте принять во внимание, мээм, что свадьба была не совсем английская... Так у нас в Англии никогда не венчаются. И не принято у нас умирать так неожиданно и так не вовремя, как это благоугодно было сделать мистрисс Лечмер...

- Может быть, с ним что-нибудь случилось,- перебила Агнеса.- Самый безчувственный человек не уйдет из дома от своих в такую минуту.

Меритон тоже забезпокоился. Он был к своему барину очень привязан.

Агнеса оперлась лбом на руку и несколько минут размышляла, потом подняла голову и сказала верному слуге:

- Не знаете ли вы, мистер Меритон, где ночует капитан Польварт?

- Еще бы не знать, мисс! Капитан всегда спит на своей постели, когда он не на службе. Капитан Польварт всегда о себе позаботится, уж такой человек.

Мисс Дэнфорт прикусила себе губы, глаза её блеснули лукавым огоньком, но она сейчас же приняла серьезный вид и продолжала:

- Мне кажется, это нужно... Жестокая необходимость, но больше ничего не осгаегся.

- Вы желаете что-нибудь мне приказать, мисс Агнеса?

- Да, Меритон. Вы должны сходить к капитану Польварту и сказать ему, что мистрисс Линкольн просигь его придти немедленно сюда на Тремонт-Стрит.

- Моя барыня!- изумился лакей.- Как же так, мисс Агнеса? Горничная сейчас мне сказала, что барыня лежит в глубоком обмороке и ничего не сознает... Да, очень печальная свадьба для наследника такого дома!

- Ну, хорошо. Скажите ему, что его желает видеть мисс Дэнфорт,- сказала Аинеса, вставая и уходя из гостиной.

Меритовн успел только выразить свое удовольствие по поводу сделанной перемены в поручении и отправился к Польварту со всей торопливостью преданного слуги, встревожившагося за своего господина. Идти было холодно и темно, однако, он, несмотря на сыпавшийся все время снег и на сильнейший мороз, очень скоро добежал до квартиры Польварта. К счастью для бедного Меритона, ему пришлось ждать на улице недолго, потому что Ширфляйнт, капитанский лакей, еще не ложился и отворил ему на первый же стук. Вскрикнув от удивления, Ширфляйнт впустил Меритона, и оба лакея вместе вошли в комнату, в которой догорал хороший огонь в камине, распространяя приятную теплоту.

- И холодище же в этой Америке, мистер Ширфляйнт!- сказал Меритон, подходя к огню и греясь.- Вот ужасная страна! У нас, в Англии, холод совсем другого рода бывает; в нем больше силы, больше напряженности, но он не режет вам лицо словно тупой бритвой, как этот гадкий американский мороз.

Ширфляйнт, считавший себя ужасным либералом, пожелал показать, что к врагу нужно относиться снисходительно, и сделал возражение в умеренном духе:

- Что же делать, мистер Меритон, страна здесь новая. Нельзя с неё много спрашивать. Когда путешествуешь, приходится мириться со многим, в особенности в колониях, гд и думать нечего о том, чтобы устроиться с полным комфортом, как у себя дома.

- Да я и сам, в чем другом, вовсе уж не такой привередник,- отвечал Меритон,- но только разве можно сравнивать наш английский климат со здешним? Взять хоть бы дождик: он у нас падает с неба хорошими крупными каплями, а здесь какими-то острыми ледяными крупинками, которые вам колют лицо, как иголками.

- Правда, мисгер Меритон, я вот теперь взглянул на вас и вижу, что вы точно всю пудру своего барина насыпали себе около ушей. Вот вам жбанчик капитанского тодди: отведайте, это вас согреет.

Отпивши залпом из жбана порядочное количество напитка, Меритон поставил жбан на стол и сказал:

- Чорт возьми, Ширфляйнт, неужели ваш барин всегда сам так много оставляет своего тодди?

- Ну, да, как же! Капитан оставляет только на донышке,- возразил Ширфляйнт, встряхивая жбан, чтобы убедиться, осталось ли в нем что-нибудь, и допивая залпом оказавшийся небольшой остаток,- а это уж я потом сам делаю легкую надбавку, чтобы лучше лилось в горло. Скажите, однако, мистер Меритон, что вас привело сюда в такой час?

- Да, вот именно! Этот мороз вышиб у меня из головы всякую память! Толкую, толкую с вами, а про главное-то и молчу. Ведь я прислан с очень важным поручением. Дело идет о жизни и смерти... A я и забыл, точно дурак-деревенщина, вчера только пришедший из провинции.

- Что-нибудь затевается? - спросил Ширфляйгт, подставляя гостю стул, на который Меритон молча сел, и сам садясь на другой.- Я так и подумал, когда капитан вернулся голодный, как волк, между тем как он перед тем надел парадный мундир, чтобы ехать на ужин к вашим господам.

- Не то, что затевается, а уже затеялось и сделалось. Мой барин сегодня вечером обвеячался в королевской капелле.

- Обвенчался! Ну, с нами, слава Богу, такого несчастья еще не случилось. Будет уж того, что нам отрезали ногу. Я бы ни за что не остался жить у женатого барина. Помилуйте, мистер Меритон, ведь тотда получается двое господ: один в штанах, другой в юбке. С меня достаточно одного.

- Все зависит, Ширфляйнт, от общественного положения, какое занимают господа,- возразил Меритон, принимая сострадательный вид по отновгению к собеседнику. - Разумеется, армейскому капитану, если он всего только армейский капитан, жениться было бы безумием. Но ведь у нас замок Рэвенсклифф и дом на Сого-Сквере, мы со временем баронетами будем и будем получать пятнадцать тысяч годового дохода. Это разница.

- Не пятнадцать тысяч, мистер Меритон,- с явным неудовольствием возразил лакей Польварта,- а всего только десять, я слышал.

- Ну вот еще! Я вам сам могу насчитать больше десяти, а в действительности, я уверен, наберется еще больше.

- А, да не все ли равно, пусть будет хоть двадцать тысяч! - с сердцем воскликнул Ширфляйнт, вставая и принимаясь мешать головешки в камине.- Только ведь это нисколько не поможет вам исполнить порученное вам дело, мистер Меритон. Вы должны вспомнвть, что у лакеев при бедных армейских капитанах помощников нет, и что им тоже нужен отдых. Что вам угодно, мистер Меритон?

- Мне нужно повидаться с вашим барином, Ширфляйнт.

- Это невозможно! Он спит под пятью одеялами. и если я трону из них хотя одно, я потеряю место.

- В таком случае я сам это сделаю, потому что видеть его мне необходимо. Он в какой комнате? Вот в этой?

- Да, в этой. Вы его найдете где-нибудь под множеством одеял,- отвечал Ширфляйнт, отворяя дверь в капитанскую спальню и будучи уверен, что Меритон будет, по меньшей мере, убит за свои деяния.

Меритон прошел в спальню, а Ширфляйнт поспешил вернуться на свое место у камина, боясь, чтобы попутно и ему чего-нибудь не влетело.

Меритон долго тряс капитана, прежде чем удалось его добудиться. Наконец, Польварт пробормотал сквозь зубы:

- Чертовское было дело. Если бы мы хорошенько пользовались ногами, мы бы их захватили. Ты берешь этого человека себе в мужья? Хорошо... Очень хо... Что за чорт? Чего это вы меня трясете? Разве можно так трясти человека, когда он плотно поужинал и спит?

- Это я, сэр. Меритон.

- Кто бы вы ни были, какое вы имеете право так со мной обращаться?

- Я к вам прибежал со всех ног, сэр. На Тремонт-Стрите случились ужасные вещи.

- Чего там ужасные? Я знаю, что ваш барин женился, я сам провожал в церковь его невесту. Полагаю, больше ничего необыкновенного не случилось и не могло случиться.

- Хорошо бы, если бы так, сэр. Барыня в обмороке и не приходит в себя, барин ушел из дома неизвестно куда, а мистрисс Лечмер приказала долго жить.

Не успел Меритон всего договорить, как Польварт уже сидел на кровати и машинально одевался. В том порядке, как рассказывал Меритон, Польварту представляось, что мистрисс Лечмер умерла именно вследствие этого внезапного и таинственного разлучения новобрачных. Припомнился ему также и странный случай в церкви во время венчания.

- A как себя чувствует мисс Дэнфорт? - спросил он.

- Она держит себя очедь мужественно и спокойно. Мисс Агнеса не способна падать духом и терять голову.

- Охотно верю. Она предпочитает кружить головы другим.

- Это именно она, сэр, и послала меня к вам просить вас, чтобы вы немедленно пожаловали на Тремонт-Стрит.

- Она, приятель? Сама? Пожалуйста, подайте мне поскорее вот этот сапог. И хорошо, что один: скорее обуешься. Теперь вот эту куртку... Ширфляйнт. Куда ты, негодяй, запропастился? Давай сюда скорей мою деревянную ногу! Живо!

Явился Ширфляйнт, и так как он был лучше Меритона знаком со всеми тайнами капитанского туалета, то одевание пошло быстро, и капитан скоро оказался в полной экипировке.

Одеваясь, он продолжал расспрашивать Меритона о событиях на Тремонт-Стрите, но тот рассказывал так запутанно и так безтолково, что ровно ничего нельзя было понять. Кончив одеваться, он накинул свою шинель, взял Меритона под руку и, не обращая внимания на дождь и снег, поплелся с грехом пополам туда, где, как ему было сказано, его дожидалась красавица Агнеса Дэнфорт. Несмотря на свою деревянную ногу, он шел с таким истинно-рыцарским усердием, которое, будь тогда другия обстоятельства и другой век, доставило бы ему, несомненно, звание героя.

ГЛАВА XXV.

Гордое дворянство! Каким ты теперь кажешься маленьким, маленьким!

Блэр.

Несмотря на усердие, с которым капитан Польварт торопился исполнить приказание своей капризной красавицы, он, подходя к дому на Тремонт-Стрите замедлил шаги и стал глядеть в его освещенные окна. Дойдя до входной двери, он остановился и прислушался. В доме слышна была ходьба и хлопанье дверями, как всегда бывает при покойнике. Наконец, он собрался с духом и постучался. Войдя в дом, он попросил Меритона провести его в маленькую гостиную. Там Агнеса уже ждала его. Вид у неё был серьезный, сосредоточенный, так что капитан не решился обратиться к ней с тем цветистым приветствием, которое заготовил, было, дорогой. Приняв и сам такой же серьезный вид, он отраничился словами сочувствия и вопросом, не может ли онь быть чем-нибудь полезен.

- В наш дом вошла смерть, капитан Польварт,- сказала Агнеса,- ворвалась неожиданно и внезапно. К довершению несчастъя маиор Линкодьн куда-то исчез.

- Лионель Линкольн не такой человек, чтобы испугаться одного вида смерти,- задумчиво проговорм Польварт.- Не думаю также, чтобы он был способен покинуть в горе прелестную, молодую жену. Вероятно, он побежал за доктором или что-нибудь в этом роде.

- Нет, не то. У Сесили вырвалось несколько отрывочных фраз, из которых можно было понять, что он и кто-то третий, когорого я совершенно не знаю, находились при моей тетке, когда она умирала. При них она, должно быть, и умерла, потому что её лицо оказалось закрытым. Когда я взошла наверх, я нашла новобрачную без чувств на полу в комнате, которую у нас занимал Лионель. Все двери были раскрыты настеж; ясно было, что Лионел и тот, кто с ним был, ушли по потайной лестнице, которая ведет прямо на улицу. Кузина моя почти не может говорить, и я совершенно теряюсь в догадках. У меня нет никаких указаний, кроме вот этой вещи, которую я нашла в камине: она блестела там в золе. Если не ошибаюсь, это офицерский знак, который носится внизу под воротником?

- Совершенно верно. И он пробит пулей в самой середине. Тот, на ком он был... Боже мой! Да ведь это офицерский знак Мэк-Фюза! Вот No 18, и кроме того я узнаю маленькие зарубки, которые Мэк-Фюз делал на нем после каждого боя, в котором участвовал.

- Но как же эта вещь могла попасть в комнату к Лионелю?

- Да, вот именно, как? Каким способом? - сказал капитан Польварт, вставая в волнении и принимаясь ходить по комнате из угла в угол.- Бедный Денис! Уж вот я никак не ожидал найти здесь от тебя эту печальную реликвию! Вы не знали Мэк-Фюза, мисс Агнеса. Вот был человек!..

- Может ли эта вещь навести нас на какой-нибудь след? - нетерпеливо перебила Агнеса.

- Я, кажется, начинаю понимать,- сказал, вздративая, Польварт.- Негодяй, ръшившийся убить человека, с которым вместе ел и пил, легко мог и ограбить его мертваго. Вы где нашли этот знак, мисс Агнеса? Около камина, вы говорите?

- В самом камине, в золе, как будто его туда бросили в какую-нибудь горькую минугу.

- Догадываюсь, догадываюсь! - продолжал сквозь зубы Польварт, ударяя себя по коленям.- Я знаю этого убийцу, и теперь правосудию будет дан ход. Там он безумный или не безумный, но только его вздернут на виселицу, это уж как он хочет.

- Про кого вы это говорите с такой угрозой, капитан Польварт? - вкрадчивым голосом спросила Агнеса. Она знала, когда нужно бывает говорить вкрадчивым голосом, и умела это делать.

- Про негодяя одного, про лицемера, про злодея, которого зовут Джобом Прэем. У него нет не только ума, но нет также ни совести, ни чести. Сегодня он будет за вашим столом есть и пить, а завтра перережет вам горло тем самым ножом, который вы ему дали вместе с вилкой, чтобы он уголил свой голод. Этот мерзавец убил одного из лучших наших офицеров!

- Это случилось, вероятно, в битве,- сказала Агнеса,- потому что Джоб, хотя и юродивый, но воспитан в честных правилах и умеет различать добро от зла.

- Позволю себе сильно сомневаться, мисс Агнеса, в доброкачественности тех честных правил, в которых воспитывался этот вредный идиот.

- Я все-таки не понимаю, в чем тут связь с отсутствием Лионеля?

- A то, что Джоб Прэй приходил недавно к нему в комнату, иначе кто же бы мог затащить туда этот знак?

- Правда, это служит доказательством, что у маиора Линкольна были какия-то сношения с юродивым,- сказала, подумав, Агнеса,- но все-таки его исчезновение остается попрежнему необъяснимым. Моя кузина в своих бессвязных фразах упоминала о каком-то старике.

- Ручаюсь, чем вам угодно, мисс Агнеса, что если маиор Линкольн таинственно скрылся в эту ночь, то его проводником был именно этот парень. Я их часто заставал вдвоем за интимными разговораыи.

- Если маиор Линкольн решился покинуть такую жену, как моя кузина, по подстрекательству юродивого дурака, то я нахожу, что о нем больше и думать не стоит.

Произнося эти слова, Агнеса вся покраснела и сейчас же переменила разговор. Она, видимо, глубоко чувствовала обиду, нанесенную Сесили.

Положение, в котором находился город, и собственное полное одиночество - у неё ни одного родственника в городе не было,- вынудили мисс Дэнфорт принять неоднократно повторенное предложение Польварта помочь ей в хлопотах. Она решилась воспользоваться его услугами. Просидели они вдвоем долго и обо всем подробно переговорили. Польварт ушел к себе домой уже на рассвете. До сих пор от Лионеля не было получено ни малейшего известия. Становилось очевидным, что его отсутствие было вполне сознательным делом. Капитан сейчас же приступил к устройству похорон. Обо всем он до мелочей уговорился с Агнесой, так что ему оставалось только выполнить заранее намеченную программу. Похороны решено было устроить, в виду осадного положения, как можно скорее, без малейшего отлагательства,

Склеп Лечмеров на кладбище при королевской церкви было велено открыть и доставить в дом гроб для покойницы. Тот же пастор, который за день перед тем венчал внучку, приглашен был и отпевать бабушку. Немногим друзьям и родным, остававшжмся в Бостоне, были посланы пригласительные письма.

Солнце уже садилось за холмы, когда окончились все приготовления к похоронам. Исполнилось пророчество Ральфа: по местному обычаю, двери одного из лучших домов Бостона раскрылись для любопытной толпы, беспрепятственно входившей в него и выходившей обратно.

Самые похороны вышли хотя и приличны, но далеко не так торжественны и пышны, как это устроилось бы в том же Бостоже в другое, менее тревожное, время. За гробом шло небольшое число знакомых покойницы, но не было ни одного бедняка. Их всех мистрисс Лечмер отталкивала от себя при жизни своим холодным, себялюбивым характером. Их слезы не сопровождали ее в могилу. Процессия от дома до церкви двигалась медленно, торжественно, благочиино, но без всяких выражений скорби с чьей-либо стороны. Сесиль заперлась у себя в комнате и плакала, не участвуя в похоронах, а все прочия лица не настолько жалели покойницу, чтобы выходить из рамок строгаго приличия.

Доктор ботословия Ляйтерджи встретил тело, по обычаю, у входа в церковь и произнес такое прочувствованное слово, что можно было подумать, будто покойная мистрисс Лечмер скончалась истинною христианкой, в вере и уповании. Присутствующие плотно сдвинулись вокруг гроба, чтобы лучше слышать голос пастора, и всеобщее глубокое безмолвие делало мрачную сцену еще внушительнее.

Среди провожавших тело было также несколько военных, которые, будучи знакомы с покойницей в мирное время, явились отдать ей последний долг.

После богослужения гроб с телом мистрисс Лечмер вынесли из церкви и отнесли к месту вечного успокоения. Когда при погребении какого-нибудь покойника отсутствуеть настоящая скорбь, тогда все идет быстро, гладко, без малейшей задержки. В несколько минут гроб был опущен в склеп, и телу было предоставлено тлеть рядом с телами предшествующих покойников. Из всех присутствующих некоторое волнение испытывал при этой церемонии разве только один Польварт, по сочувствию к Агнесе. У всех остальных лица были такие же холодные и безчувственные, как у усопшей покойницы при её жизни.

Могильщик и его помощники едва успели приступить к заделке входа в склеп, как уже многие из присутствующих, которые были постарше, начали расходиться. Проходя мимо могил, они безучастно толковали о возрасте умерщей, об её семье и, повидимому, не обращали никакого внимания на то предостережение, которое каждому дает всякий раз смерть ближняго. Никто не выронил об умершей ни одной слезы. Строили догадки о том, как она распорядилась своим состоянием, но никто не пожалел о том, что она сама не пожила подольше. Так понемногу вся публика разошлась с кладбища. Польварт вскоре остался один у склепа с какими-то двумя неизвестными личностями. То были какой-то мужчина, с виду неважная птица, и женщина в гадких, грязных лохмотьях, по виду совсем нищенка.

Утомленный выпавшими на его долю хлопотами, капитан Польварт, видя, что они еще не собираются уходить, приложил руку к шляпе и сказал с важностью:

- Благодарю вас за внимание к покойнице, добрые люди, но уже пора уходить. Больше мы для неё все равно ничего не можем сделать.

Ободренный располагающей к себе наружностью Подьварта, мужчина подошел к нему, сделал почтительный поклон, и спросил:

- Если не ошибаюсь, сэр, это хоронили мистрисс Лечмер? Мне так сказали.

- Сэр, вам сказали верно,- отвечал Польварт, направляясь к воротам ограды. - Хоронили, действительно, мистрисс Присциллу Лечмер, вдову мистера Джона Лечмера, особу из очень знатной фамилии. Полагаю, всякий скажет, что похороны вышли вполне приличные её званию.

- Если это та самая леди, про которую я думаю,- продолжал незнакомец,- то она была из очень старинного и знатного рода. Она была рожденная Линкольн и приходилась родной теткой одному важному баронету из этой фамилии, владеющему громадным поместьем в Девоншире.

- Откуда вы знаете Линкольнов? - воскликнул Польварт, внимательнее приглядываясь к незнакомцу. Разглядев его грубую, отталкивающую наружность и плохой костюм, он прибавил:- Очевидно, вы только слыхали о них, мой друг, но я не думаю, чтобы вы знали их близко и сиживали с кем-нибудь из них за одним столом.

- Близкие отношения устанавливаются нередко между людьми самых различных общественных положений,- с некоторой даже как будто насмешкой возразжл незнакомец.- Но кто же не знает, сэр, что Линкольны очень знатны и очень богаты? Если эта леди была из их рода, то она имела право гордиться своим происхождением.

- Очевидно, вы не сторонник всеобщего равенства, которого добиваются революционеры,- отвечал Польварт.- Мистрисс Лечмер была также в родстве с другим знатным родом в здешней колонии, с Дэнфортами. Вы знаете Дэнфортов?

- Нет, сэр, и я...

- Вы не знаете Дэнфортов? - воскликнул Польварт, еще раз пристально взглядывая на незнакомца.- Впрочем, да, конечно, где же вам их знать. Я теперь вижу сам, что вы их не знаете.

Незнакомец, повидимому, решил не обижаться на такое замечавие и почтительно шел за капитаном, ковылявшим на своей деревянной ноге.

- Это правда, что я не знаю Дэнфортов,- отвечал он,- но зато я очень близок с Линкольнами.

- Тогда скажите, ради Бога, что сделалось с их наслединком? Не знаете ли вы? - воскликнул Польварт.

Пришла очередь незнакомца удивиться:

- Как? - воскликнул он.- Да разве он не в армии, действующей против мятежников? Разве он не здесь?

- Здесь ли он, там ли он, где он - я ничего не знаю. Он пропал.

- Боже! - сказал незнакомец.

- Пропал! - повторил робкий женский голос возле капитана.

Проходя от склона к воротам кладбища, Польварт незаметно для себя приблизился к женщине в лохмотьях, о которой мы говорили. Услыхав её голос, он оглянулся на нее и увидал, что она очень встревожена. С первого взгляда Польварт заметил под лохмотьями остатки былой замечательной красоты. Черные глаза женщины горели живым блеском, почти как в молодости, и придавали оживление её поблекшим, изнуренным, но все еще красивым чертам. Капитан Польварт слишком ценил женскую красоту, чтобы отнестись равнодушно хотя бы к её остаткам, и потому в его взгляде, устремленном на незнакомку, видна была полная благожелательность. Это ободрило женщину, и она решилась сказать:

- Так ли я расслышала, сэр? Вы, кажется, сказали, что пропал маиор Линкольн?

- Я вижу, добрая женщина,- отвечал он, опираясь на палку с железным наконечником, которую всегда брал с собой для скользких бостонских улиц,- я вижу, что на вас особенно сильно отразились бедствия осады. Мне кажется, что вы мало поддерживаете свою природу, а я в этом кое-что смыслю. Вы не пользуетесь, повидимому, достаточным питанием... Вот вам деньги. Когда я вижу, что мой ближний нуждается в пище, я не в силах ему отказать.

Все лицо несчастной женщины передернулось. Она пристально поглядела на деньги, слегка покраснела и сказала не без некоторой гордости:

- Я очень нуждаюсь и очень страдаю от лишений, но, слава Богу, еще не дошла до того, чтобы собирать милостыню на улицах. Желала бы я скорее лечь вот здесь, где-нибудь в этой ограде, чем до этого дойти. Извините, сэр, но вы, кажется, сказали что-то о маиоре Линкольне?.

- Действительно, я сказал, но вам-то что до этого? Он пропал, и нигде не могут его найти.

- Это случилось прежде смерти мистрисс Лечмер или после?

- Неужели вы думаете, что такой светский человек, как маиор Линкольн, скрылся бы после смерти родственницы и предоставил бы постороннему человеку провожать вместо себя её тело?

- О, Господи, прости нам наши согрешения и преступления! - вскричала женщина и быстро удалилась, кутаясь, как могла, в свои лохмотья.

Изумленный её внезапным уходом, Польварт поглядел недолго ей вслед, потом сказал, обращаясь к незнакомцу, который еще оставался тут:

- Эта женщина, по моему, не совсем в здравом уме. Я объясняю это недостатком хорошего питания.

- Позвольте вам помочь перешагнуть через этот бугор,- сказал незнакомец.

- Благодарю вас, сэр, благодарю. Хорошее питание - это все для здоровья. Недоедание плодит только идиотов. Я всегда это говорю...

Незнакомец круто перебил капитанские рассуждения вопросом:

- Если наследник знаменитого рода пропал, то разве нельзя его отыскать?

Польварт, недовольный тем, что его перебили, уставился на незнакомца и не сразу ответил. Но природное добродушие и участие к судьбе Лионеля взяли верх над негодованием, и капитан сказал:

- Ради него я бы пошел хоть на край света и не посмотрел бы ни на какие опасности.

- В таком случае, сэр, мы с вами союзники. Я тоже готов сделать все, что могу, только бы его найти. Нет ли у него здесь родственника поближе, к которому можно бы было обрнииться за справками?

- Чего же ближе жены? Обратитесь к ней.

- Так разве он женат?- изумился незнакомец.

Незнакомец задумался, а Польварт принялся внимательно к нему приглядываться. Результат осмотра вышел, повидимому, неблагоприятный. Польварт весьма недвусмысленно покачал головой и вошел быстрее к воротам кладбища, возле которых дожидался его "томпонг". Он сел в него и хотел уже ехать, но к нему подошел опять тот же незнакомец и сказал:

- Если бы я знал, где живет его супруга, я бы предложил ей свои услуги.

Польварт пальцем указал на дом, хозяйкой которого сделалась теперь Сесиль, и отвечал незнакомцу довольно презрительным тоном, между тем как экипаж уже отъезжал:

- Вот она где живет, любезнейший, но только у вас едва ли что-нибудь тут выйдет.

Незнакомец ничего не сказал на это, только улыбнулся с таким видом, как бы говоря: "Посмотрим!" и пошел в сторону, противополиную той, куда поехал капитанский экипаж.

ГЛАВА ХXVI.

Ступайте, Фишстрит, убивайте, бросайте их в Темзу!- Это что за шум? Кто это смеет играть отбой, когда я приказываю убивать?

Шекспир: "Король Генрих IV".

Редко бывало, чтобы добродушный и уравновешенный капитан Польварт предпринимал что-нибудь с таким злым намерением, как в этот раз, когда он повернул свою лошадь, запряженную в "томпонг", на большую базарную площадь. Он давно уже знал, где живет Джоб Прэй, и часто проходил мимо этого дома, вспоминая с улыбкой, каким поклонником его кулинарного искусства был всегда юродивый. Но в этот раз он не улыбался, а был очень мрачен, когда его "элегантный" экипаж выезжал с Корнгилля на площадь, и впереди показались темные стены старого магазина.

Чем больше Польварт думал о том, что могло заставить Лионеля покинуть молодую жену, с которой он только что обвенчался, тем больше терялся в догадках. Он готов был ухватиться за малейшую нить, лишь бы добраться до объяснения тайны. Такою нитью он считал найденный офицерский знак Мэк-Фюза и решил действовать в соответственном направлении.

Польварта всегда удивляло, что Лионель переносит так долго и так охотно общество юродиваго. От него не укрылось, что между юродивым и Лионелем существует как будто какая-то общая тайна. Он на-днях только подслушал случайно, как юродивый глупо похвалялся, что это он убил капитана Мэк-Фюза. Найденный в комнате Лионеля знак фактически подтверждал похвальбу дурака. Польварт любил горячо обоих: и капитана ирландских гренадер, и Лионеля, и потому Джоб Прэй являлся в его глазах вдвойне злодеем: одного он убил, другого совлек с правото пути и сделал так, что тот изменил своему долгу. Разсуждения капитана вылились в форму такого силлогизма: Джоб убил Мэк-Фюза; с Линкольном случилось какое-то несчастье; следовательно, виновник этого несчастья - Джоб.

На Джоба Прэя устремился весь его гнев. Джоб Прэй должен поплатиться за все. Джоб Прэй должен сделаться искупительной жертвой.

Когда Польварт велел своему Ширфляйнту остановиться возле магазина, там уже была толпа солдат и что-то шумела. Опытный глаз капитана сразу понял, что совершается какое-нибудь беззаконие. Форма на солдатах была королевского ирландского полка. У капитана Польварта молнией промелькнула мысль, которую он сразу же привел в исполнение. Выйдя из томпонга со всей быстротой, которую допускало его убожество, он вмешался в толпу солдат и стал прокладывать себе дорогу ко входу в магазин. Магазин тоже был наполнен солдатами, которые были до крайности возбуждены и яростно кричали о мести. День уже склонялся к вечеру, и внутри дома было довольно темно, но все-таки Польварт разглядел Джоба Прэя, лежавшего на нищенской кровати среди магазина. Впрочем, трудно было разобрать, лежит ли он или полусидит. Все лицо его было покрыто красными пятнами, глаза распухли. Он был в оспе! Зараза, свирепствовавшая в городе, захватила и его. Солдаты посмелее стеснились около самой постели заразно-больного юродивого, а более осторожные стояли поодаль и только кричали, бранились и угрожали. Окровавленные члены идиота свидетельствовали о том, что его уже успели порядком помять. Хорошо еще, что солдаты не имели при себе оружия, иначе его песня была бы уже спета. Несмотря на свою болезнь и слабость, Джоб смотрел на своих мучителей тупыми, бессмысленными глазами и покорно выносил сыпавшиеся на него побои.

При виде этого возмутительного зрелища в Польварте утихла злоба на дурака, и он попробовал что-то крикнуть солдатам. Но их было человек пятьдесят, и они все сами кричали. На Польварта никто не обратил внимания.

- Стащите с него все его лохмотья! - кричал один.- Это не человек, это чертовский сын в человеческом образе!

- Такая дрянь, и вдруг эта дрянь убила лучшего офицера английской армии! И оспу нарочно наслал на него сам сатана, чтобы укрыть его от заслуженной казни! - кричал другой.

- Тащите сюла годовню! Сожжемте его вместе с его кроватью и с оспой! Вот будет весело!

- Жечь! Жечь его!.. Устроить ему костер! - подхватило разом двадцать голосов!

Польварт опять попробовал вмешаться, но ничего не мог сделать. Крики постихли только тогда, когда оказалось, что горящих головней нигде поблизости нет.

- Разступитесь, товарищи! - крикнул гренадер огромного роста.- У меня вот что есть. Я с ним разом покончу.

У этого солдата, у одного из всех оказался мушкет. Он прицелился - и Джобу был бы тут же конец, но Польварт отстранил дуло палкой и встал между Джобом и солдатом.

- Успокойтесь, храбрый гренадер,- сказал капитан, выбирая средний тон между приказанием и убеждением.- К чему такая торопливость? Это не по-солдатски. Я знал и любил не меньше, чем вы, покойного капитана. Но убийцу следует сперва допросить. Быть может, найдутся и другие виновники, кроме этого идиота.

Солдат глядел на Польварта без всякого уважения к его чину и к его словам. "Кровь за кровь!" - бормотал он тихо, но злобно. К счастью, один ветеран узнал Польварта и сообщил своим, что этот офицер был лучшим другом покойного каиитана Мэк-Фюза. Тогда настроение переменилось. Раздались крики:

- Ура, капитан Польварт!.. Ура, капитан Польварт, друг нашего покойного капитана!

Капитан Польварт поспешил воспользоваться благоприятным настроением солдат и снова обратился к ним с речью посреднического характера:

- Товарищи, спасибо за сочувствие и приветствие. Я тоже люблю и уважаю ирландский гренадерский полк - как за его храбрость, так и за то, что в нем служил мой друг, капитан Мэк-Фюз, которого я искренно любил и уважал. Боюсь, что капитан Мэк-Фюз был убит не по правилам честной войны, а из-за угла.

- Слышите, Теренс? - крикнул один гоюс. - Он убит не по правилам честного боя!

- Кровь за кровь!- мрачно отозвались четыре или пять голосов.

- Чтобы рассудить справедливо, нужно обсудить хладнокровно,- торопливо воскликнул Польварт, опасаясь новато взрыва.- Настоящий солдат все делает по порядку, а где же и искать твердой воинской дисциплины как не в ирландском гренадерском полку? Станьте в круг около пленника и слушайте, как я буду его допрашивать. Если он окажется виновным, я вам предоставлю его в ваше полное распоряжение.

На это предложение солдаты охотно согласились и несколько раз крикнули Польварту ура, коверкая его фамилию на свой ирландский лад.

Желая выиграть время, чтобы лучше обдумать, как ему дальше быть, капитан велел принести фонарь посветлее, чтобы во время допроса видно было лицо пленника. Требование было, в виду увеличивавшейся темноты, вполне резонное, и потому солдаты охотно бросились добывать фонарь. Тем временем некоторые успели откуда-то достать горящих головешек, но, узнав, что Джоба жечь не будут, побросали их в камин. Там оне разгорелись сильнее. В комнате было много старых просмоленых веревок. Их собрали и набили ими камин, так что в нем скоро запылал яркий огонь. осветивший стены магазина.

Пользуясь этим освещением, Польварт расставил разъяренных солдат так, что с этого расстояния они не могли произвести сразу никакого решительного насилия над Джобом. Дело приняло с виду как-бы характер правильного суда. Стоявшими на улице перед магазином солдатами овладело любопытство, которое пересилило страх заразиться оспой. Они вошли молча и встали смирно, так что некоторое время было слышно только трудное и тяжелое дыхание несчастной жертвы. Польварт окинул взглядом нетерпеливо-свирепые лица солдат и понял, что дальнейшее оттягивание дела может только привести к дурным последствиям. Поэтому он приступил к допросу.

- Джоб Прэй! - сказал он.- Вы видите, что вокруг вас происходит. Вы сами должны понимать, что наступил час возмездия, и что на пощаду вы можете рассчитывать только в том случае, если скажете полную правду. Отвечайте на мои вопросы, имея перед глазами страх Божий.

Польварт сделал паузу, чтобы дать время своему увещанию подействовать на Джоба. Но тот, убедившись, что солдаты стоят смирно, лег на подушку и молчал, ворочая глазами на все стороны и подстерегая малейшее движение среди гренадер. Тогда Польварт спросил:

- Вы знаете майора Линкольна?

- При чем майор Линкольн?- зароптали солдаты.- Не о нем вовсе речь!

- Потерпите минуту, товарищи! Я знаю, что говорю.

- Ура, капитан Польварт! - крикнули солдаты.- Мятежннки и его искалечили, сделав его без ноги!

- Спасибо, спасибо, друзвя! Джоб Прэй, отвечайте мне без уверток: знакомы вы или нет с майором Динкольном?

- Джоб знает всех бостонцев, а майор Линкольн бостонский уроженец.

- Но у вас с ним какое-то особенное знакомство. Разве не так?.. Товарищи, товарищи, потерпите: все это очень нужные вопросы.

Солдаты переглядывались между собою удивленно и недовольно, но молчали. Им эти вопросы казались совсем лишними.

- Вы его знаете лучше, чем всякого другого из офицеров королевской армии,- произнес капитан,

- Он обещал Джобу не давать гренадерам его бить, а Джоб за это ходил по его поручениям.

- Значит, у него была с вами какая-то связь, хотя он человек в здравом рассудке, а вы сумасшедший идиот. Вы должны знать, что с ним сделалось, где он теперь.

Идиот не отвечал ничего.

- Вы должны знать, по какой причине он ушел от своих друзей.

- Джоб ничего не знает. Джоб невежда. Джоб никогда в школе не учился.

- Хорошо. Раз ты такой упрямець, что не желаешь мне отвечать, то я предоставлю солдатам сделать с тобой все, что они захотят.

От этой угрозы Джоб опять привстал и принял полусидячее положение. По рядам солдат снова пробежал зловещий ропот: "кровь за кровь!". Несчастный молодой человек, которого мы называем то идиотом, то дураком, то юродивым, за неимением вполне подходящего термина для его невменяемого состояния, обвел вокруг себя блуждающими глазами, в которых вспыхнула искра рассудка, и протоворил торжественным, трогательным тономы

- Наш законы не позволяют никого бит и мучить. И в священной книге это тоже запрещено. Вы Ольд-Нортскую церковь разобрали по бревну и разрубили на дрова, а Ольд-Соутскую превратили в конюшню. Вы ничего святого не признаете. Вас Бог непременно накажет.

Со всех сторон послышались крики: "Долго ли еще мы будем позволять ему так над нами издеваться?" - "Этот чорт осмеливается читать нам проповеди?" - "Да разве этот старый деревянный дом - церковь в глазах настоящих христиан?" - И опять повторен был зловещий приговор: "Кровь за кровь!".

- Назад, товарищи! Назад! - крикнул Польварт, подкрепляя свое приказание взмахом палки.- Джоб Прэй, в последний раз я говорю: признавайтесь во всем. Известно, что вы поднимали оружие против короля; я сам вас видел среди мятежников в день похода на Лексингтоп, Когда короловские войска брали Чарльстоунские высоты, вы опять-таки были с мятежниками.

При перечислении преступлений Джоба ллца солдат становились все мрачнее и мрачнее.

- В этои день,- продолжаль капитан,- пострадало много королевских офицеров; кто был убить в бою, кто лишился - гм! Кхе-кхе! - ноги или руки, а были также и предательски убитые.

- Кровь за кровь! - раздался всеобщий крик.

Даже Польварт увлекся общимь негьдующим чувством и перестав укрощать солдат, сам закричал громовым голосом:

- Вы помните Дениса Мэк-Фюза, убитого в окопах, когда они были уже почти взяты и когда битва уже кончилась? Отвечайте, негодяй! Не вы ли его убили? Не ваша ли подлая рука совершила это гнусное преступление?

Джоб пробормотал очень тихим голосом, но так, что все хорошо расслышали:

- Змеи из преисподней!.. Им покажут, что такое закон!

- Убить его! Умертвить! Не должен он больше жить на свете!- закричали самые свирепые из гренадер.

- Тише! - крикнул еще громче Польварт.- Потерпите минутку!- Я хочу заплатить дань памяти капитана Мэк-Фюза. Говорите, негодяй, что вы знаете о смерти гренадерского капитана?

Джоб повернулся к Польварту и сказал ему с видом бессмысленного торжества:

- Гренадеры ирландского королевского полка явились на гору, крича, как свирепые львы; но они закричали совсем подругому, когда повалился самый высокий из них.

Польварт сам дрожал от волнения, но все-таки сделал солдатам одной рукой знак, чтобы они сдержали себя, а другой рукой достал из кармана офицерский знак Мэк-Фюза и поднес его к глазам идиота.

- Вы знаете, что это такое? - спросил он.- Чьей рукой была выпущена из ружья пуля, прострелившая этот знак?

Джоб взял в руки офицерское украшение и несколько секунд тупо глядел на нето, потом как будто сообразил что-то и сказал самодовольным тоном:

- Говорят, что Джоб идиот, но стрелять из ружья он умеет.

При этих словах Польварт отшатнулся назад, а солдаты окончательно рассвирепели. Комната наполнилась дикими ругательствами и воплями о мщении. Стали обсуждать, какому роду смерти предать убийцу. В это время солдат, которому было поручено топить камин, схватил одну из горящих веревок и крикнул:

- Сожжем его! Это всего лучше! Он - исчадие ада, так пусть он обратится в пепел.

Предложение было встречено свирепо-радостным одобрением. В тот же миг около дюжины горящих веревок повисло над головой несчастной жертвы. Джоб сделал слабую попытку отстранить от себя жестокую участь, но его руки были совершенно бессильны, а его стоны вызывали только свирепый смех. Его окутало облако дыма. Его одежда стала уже загораться, как вдруг в комнату вбежала какая-то женщина, протискалась сквозь толпу, вырвала из рук изумленных солдат горящия веревки, сдернула с кровати пылавшее одеяло, бросила на пол и затоптала ногами, после чего встала между Джобом и солдатами, точно разъяренная львица, защищающая своих детенышей. Она стояла и смотрела на солдат, вся трясясь от охватившей её злобы. От волнения она долго не могла говорить, но потом успела овладеть собой и воскликнула с тем бесстрашием, которое всегда является у женщин, когда оне придут от чего-нибудь в негодование:

- Чудовища в образе человеческом! Что вы это делаете? Душа-то в вас есть человеческая, или вы только по внешности люди? Кто вам позволил судить и наказывать других? Нет ли между вами отцов? Пусть они выйдут вперед и посмотрят, как страдает умирающий сын! Кто между вами сыновья? Пусть они взглянут на меня и полюбуются на страдания матери. Вы хуже диких зверей, ревущих в пустыне... Те хоть себе подобных жалеют, а вы что делаете?

На солдат сначала подействовало горе матери и её смелая неустрашимость, но потом они еще громче закричали: - Кровь за кровь!

- Негодяи! Трусы! Подлецы! - кричала бесстрашная Абигаиль Прэй.- Солдаты по имени, а no поступкам демоны ада! Вы сюда кровь человеческую пришли пить? Уходите! Идите на соседние холмы и меряйтесь там силами с мужчинами, которые вас ждут с оружием в руках, а этого убогаго оставьте. Не трогайте его. Это и без того уже надломленная трость. Стоит ли ее доламывать? Его поразила Божия десница, он Богом отмечен, чтобы вас пристыдить и отомстить за попираемые вами законы...

Больше гренадеры не в силах были терпеть. Эта оскорбительная речь раздула искры солдатского гнева в целый пожар.

Снова началось волнение и движение, снова послышался шум и раздались крики:

- Подожжемте дом! Сожжемте колдунью вместе с её чортовым отродьем!

В эту минуту сквозь толпу протеснился человек огромного роста и огромной силы и очистил дорогу для какой-то важной дамы, закутанной в теплую меховую мантилью и по всей видимости принадлежавшей к несравненно более высокому кругу, чем обычные посетители старого магазина. Ея неожиданное появление и аристократический вид, при всей наружной кротости, произвели сильное впечатление на солдат. Крики утихли. После шума настала такая глубокая тишина, что если бы кто-нибудь самым тихим шонотом сказал хоть одно слово, это слово было бы услышано.

ГЛАВА ХXVIИ.

Да, сэр, я буду благоразумен. Если же я буду благоразумен, то и поступать буду разумно.

Шекспир.

В конце предыдущей сцены Польварт находился в такой растерянности, что совершенно не в силах был реагировать каким бы то ни было образом на угрозы солдат. По своему природному характеру он склонялся в сторону гуманности, но последния слова, сказанные юродивым, пробудили и в нем чувство мести. При первом взгляде на поблекшие, но когда-то красивые черты матери Джоба он узнал в ней ту женщяну, которую встретил на кладбище у могилы мистрисс Лечмер. Когда она встала перед солдатами с неустрашимостью матери, защищающей своего сына, в её чертах обнаружилось столько достоинства, что у Польварта явилась к ней невольная симпатия. Капитан уже собирался опять пустить в ход, чтобы поддержать усилия Абигаили, все свое влияние на солдат, как вдруг появилась вышеупомянутая дама и одним своим появлением вызвала в солдатах реакцию. Польварт остался только безмолвным и внимательным зрителем того, что потом произошло.

Очутившись средя беспорядочной толпы солдат, неизвестная дама сначала встревожилась и смутялась, но сейчас же преодолела свою женскую робость, призвала себе на помощь все свое присутствие духа и откинула капюшон своей шелковой мантильи. Перед изумленными зрителями явилис бледные, но попрежнему милые черты Сесили.

- Я не знаю, почему здесь все с такими гневными лицами столпились у постели больного,- сказана она после нескольких секунд глубокого моячания.- Если вы задумали протав него что-нибудь жестокое, то умоляю вас вспомнить о своей солдатской чести и об ответственности, которая на вас ляжеть перед вашим начальством. Я сама жена военного и обещаю вам именем того, это может всегда замолвить слово главнокомандующему, что вас или простят за все, или строго накажут - смотря по тому, как вы поступите дальше.

Солдаты нерешительно переглянулись. Повидимому, они уже хотели отказаться от мести, но тут выступил вперед тот самый солдат, который предлагал сжечь Джоба живьем, и сказал с неудовольствием:

- Если вы, миледи, самя супруга военного, как вы говорите, то вам следует знать, как горько товарищам и друзьям предательски убитого офицера. Позвольте спросить, миледи: что же, по вашему, должны делать гренадеры, когда какой-нибудь идиот хвастается при них, что он убил капитана Дениса Мэк-Фюза, их ротного командира?

- Кажется, я вас теперь поняла,- отвечала Сесидь.- Я слышала, что этого юношу подозревают в том, что он был на стороне американцев в день той битвы, о которой вы говорите. Но убить человека в сражении не значит быть убийцей, иначе кто же вы тогда сами? Ведь война - ваше ремесло.

Ее перебил с десяток голосов, почтительно запротестовавших:

- Большая разшща, миледи! То - сражение, честный бой, а тут было простое убийство.

Много было и еще сказано, чего Сесиль не разобрала и не поняла, потому что было сказано бессвязно и с обычной ирландской живостью. Когда шум улегся, опять выступил прежний гренадер и объяснил Сесили:

- Мидеди, вы сказали сущую правду, и в то же время не совсем верно. Когда человека убьют в бою, это значит уж такая его судьба. Ни один настоящий ирландец протестовать против этого не будет. Но ведь этот негодяй спрятался за труп убитого гренадера, прицелился в нашего капитана и застрелил его. Вот в чем мы его обвиняем. Да и стрелял, он уже пбсле того, как битва была кончена, следоватеньно, смерть капитана была ни на что не нужна. Через нее дело не менялось.

- Я не знаю всех тонкостей вашей жестокой профессии,- сказала Сесиль,- но слышала, что вообще погибло довольно много народа уже после того, как королевские войска вступили в окопы.

- Совершенно верно, миледи,- возразил гренадер,- это вам правильно передали. Тем более необходимо, чтобы хоть один из виновников поплатился за такое предательство. Раз битва кончена, то уже убивать нельзя.

У Сесили дрожали и веки, и губы, когда она продолжала.

- Я знаю многих, которые погибли или были ранены именно при таких условиях, как вы описываете, но я думала до сих пор, что это обычный удел войны. Но даже если этот молодой человек и виновен - вы только поглядите на него: неужели он достоин гнева людей, которые честь свою полагают в том, чтобы сражаться с противником равным оружием? Он давно уже поражен рукою, которая гораздо сильнее ваших рук, и которая отняла у него рассудок. В довершение его бед, он заболел ужасной болезнью, от которой почти никто никогда не выздоравливает. И вы сами, будучи ослеплены гневом, подвергаете себя опасности заболеть такой же болезнью. Вы увлеклись жаждой мести, а вместо то-то сами легко можете сделаться жертвой заразы.

Пока она это говорила, солдаты незаметно отходили все дальше и дальше назад, так что между ними и кроватью Джоба оказалось значительное пространство. Многие из них молча вышли совсем из комнаты. Боязнь заразы пересилила в них всякое другое чувство. Сесиль воспользовалась приобретенным успехом.

- Уходили бы уж и вы из этого опасного помещения,- сказала она, обращаясь к оставшимся солдатам.- Мне нужно поговорить с этим молодым человеком о судьбе офицера, который дорог для всей армии и который стоит того, чтобы им дорожили. Вот вам денегь, возвращайтесь к себе в казармы и не подвергайте себя опасности без всякой пользы. Ступайте. Все будет забыто и прощено.

Гренадер взял от Сесили деньги почти с неохотой, но, видя, что с ним осталось очень мало народа, все-таки ушел, наконец, сделав Сесили неловкий поклон и кинув сумрачный, свирепый взгляд на человека, так неожиданно и странно избавившагося от его мести. В помещении не осталось ни одного солдата, и скоро в отдалении затихли даже их шаги. Сесиль быстро оглянулась на оставшихся около нея. Узнавши Польварта и заметивши удивление у него на лице, она слегка покраснела и смущенно опустила глаза, но потом оправилась ет смущения и сказала:

- Я полагаю, капитан Польварт, что нас обоих привела сюда одна и та же цель.

- Вы во мне не ошиблись,- отвечал Польварт.- Сейчас же, как только я исполнил печальное поручение, возложенное на меня вашей кузиной, я поспешил сюда, чтобы ухватиться за нить, которая, как я полагаю, должна нас привести к...

- К тому, что мы хотим узнать,- договорила Сесиль, оглядываясь на остальных свидетелей сцены.- Но наш первый долг - быть гуманными. Нельзя ли перенести этого несчастного молодого человека в его комнату и подать ему необходимую помощь?

- Это можно сделать и теперь, и после того, как мы его допросим,- отвечал Польварт с такой холодностью и таким равнодушием, что Сесиль удивленно на него поглядела. Заметив, что он своим безучастием произвел на нее невыгодное впечатление, капитан обернулся к двум мужчинам, стоявшим в дверях и видевшим оттуда все, что произошло, и небрежно сказал им:

- Ширфляйнт, Меритон, подите сюда и перенесите этого субъекта в его комнату.

Ни тому, ни другому из лакеев это приказание не понравилось. Меритон тихонько заворчал и собирался уже категорически отказаться, но к приказанию Польварта присоединила свою просьбу Сесиль, и тогда он решился выполнить неприятную обязанность. Джоба на кровати перенесли в маленькую комнату в башне, откуда за час перед тем его утащили солдаты, чтобы удобнее было его истязать в большом помещении.

Когда Абигаиль успокоилась, что солдаты больше не будут терзать её сына, она бросилась на тюк старых веревок, часть которых была употреблена на топку камина, и так сидела на нем в тупой неподвижности, покуда её сына переносили в его комнату. Убедившись, что Джобу не хотят делать зла, а желают, напротив, принести ему хоть какую-нибудь пользу, она тоже пришла в его комнату и подала туда зажженную свечку, не переставая внимательно наблюдать, что будет дальше.

Польварт, повидимому, полагал, что для Джоба сделано совершенно достаточно, и стоял с довольно сумрачным видом, ожидая, чего еще пожелает Сесиль. A она с чисто женской заботливостью и внимательностью распоряжалась переносом больного и, когда дело было сделано, велела лакеям уйти в другую комнату и там дожидаться её приказаний. Когда Абигаиль молча подошла и встала у кровати сына, в комнате остались, кроме неё и больного Джоба, только трое: Сесиль, Польварт и незнакомый мужчина высокого роста, провожавший Сесиль в магазин. При слабом свете сальной свечки еще резче выделялась убогая обстановка комнаты.

Несмотря на твердую решимость, выказанную Сесилью во время беседы с солдатами, ей захотелось воспользоваться темнотой комнаты, чтобы скрыть свои выразительные черты даже от единственной женщины, которая была тут с нею. Она снова накинула себе на голову капюшон, встала там, где было всего темнее, и заговорила, наконец, с юродивым.

- Джоб Прэй,- сказала она дружески-теплым тоном,- я пришла сюда не затем, чтобы вас наказывать или запугивать вас какими-нибудь угрозами. Я пришла вас только спросить об одной вещи, и если вы мне ничето не ответите, или скажете неправду, обманете, скроете что-нибудь, то это с вашей стороны будет и грепино, и жестоко.

- Вам нечего бояться, что мой сын скажет вам неправду,- сказала Абигаидь.- Тот же Бог, который отнял у него разум, не лишил его добрых сердечных качеств. Он даже не знает, что такое ложь. Как жаль, что нельзя того же сказать о женщине, которая родила его на свет!

- Надеюсь, что он ваши слова о нем подтвердит своими поступками,- сказала Сесиль.

Она подумала с минуту и вдруг прибавила:

- Абигаиль Прэй, я полагаю, вы знаете, кто я.

- О, да, конечно, знаю,- отвечала Абигаиль, рассматрпвая изящную внешность говорившей с ней леди и как бы сравнивая это изящество со своей собственной убогостью.- Вы - богатая и счастливая наследница той особы, которую сегодня только что отнесли в место вечного успокоения. Могила открывается одинаково для бедных и богатых, для счастливых и несчастных. Я вас знаю. Вы супруга сына богатого человека.

Сесиль отквнула назад свои черные локоны, спустившиеся на лоб, и оказала, краснея, но с достоинством:

- Если вам известно про мой брак, то вы не должны удивляться, что я принимаю участие в майоре Линкольне. Я желаю узнать у вашего сына, где в настоящее время мой муж.

- Как! Узнать - у моего сына, у презренного нищего дурака! Узнать о вашем муже! Да разве он достоин знать что-нибудь о таких важных лицах? Нет, молодая леди, вы просто над нами смеетесь.

- Я очень буду удивлена, если окажется, что ему ничего неизвестно. Разве вот уже с год у вас в этом доме не останавливается очень часто один старик, по имени Ральф? Разве он не скрывался здесь всего лишь несколько часов тому назад?

Абигаиль вся задрожала от этого вопроса, но ответила на него без малейшей увертки:

- Это правда. Я, действительно, принимала у себя этого человека, не зная, ни кто он сам, ни откуда и куда направляется. Про него никто ничего не знает, а сам он знает про других то, чего ни один человек не может узнать своими собственными средствами. Если я за это должна понести наказание, я готова подчиниться своей судьбе. Он был здесь вчера; быть может, явится и сетодня вечером. Он приходвт и уходит, когда захочет. Ваши генералы и ваша армия могут считать его человеком опасным и вредным, но не такой женщине, как я, пристало в чем-нибудь ему мешать или препятствовать.

- Кто с ним был, когда он в последний раз сюда приходил? - спросила Сесиль таким тихим, упавшим голосом, что еслиб не мертвая тишина в комнате, его бы нельзя было и расслышать.

- Кто? Мой бедный дурак-сын,- отвечала Абигаиль с особенной поспешностью, так как желала узнать поскорее, чего ей ждать за это.- Если ходить с этим безвестным человеком - преступление, то мой сын, конечно, виновен.

- Все вы не то говорите, все вы не хотите понять моих намерений. Они у меня добрые по отношению к вам, и вам будет очень хорошо, если вы на мои вопросы ответите правдиво.

- Правдиво! - повторила Абигаиль, глядя на Сесиль с гордостью и неудовольствием.- Вы богаты, а богатые люди, конечно, имеют право бередить раны бедных.

- Очень жаль, если я чем-нибудь задела ваше самолюбие,- сказала Сесиль,- я этого совсем не хотела. Напротив, я готова быть другом вам и ему и докажу это при случае.

- Никогда жена маиора Линкольна не может быть другом Абигаили Прэй! - воскликнула, вся содрогаясь, Абигаиль.- Никогда не станет она интереооваться её судьбой!

Идиот, слушавший до сих пор весь разговор с тупым безучастием, вдруг завозился в своих лохмотьях, выставил из них свою голову и сказал:

- Жена маиора Линкольна пришла потому к Джобу, что Джоб сын знатного человека.

- Ты сын греха и нужды,- сказала Абигаиль, закрывая лицо передником.- Лучше бы тебе совсем на свет не родиться!

- Скажите мне, Джоб, когда вы в последний раз видели маиора Линкольна? - спросила Сесиль.- Ведь он, как и я же, относится к вам с уважением и делает вам визиты. Когда он в последний раз у вас был?

Юродивый не ответил ничего.

- Мне кажется, я смогу поставить ему вопросы более понятно для него,- вмешался незнакомец, переглянувшись с Сесилью, которая, видимо, сейчас же поняла его взгляд.

Незнакомец повернулся к Джобу, несколько минут внимательно рассматривал его лицо и, наконец, сказал:

- Молодой человек, Бостон очень удобное место для смотров и парадов. Вы видали когда-нибудь здесь солдатское ученье?

- Джоб всегда ходит за солдатами и марширует с ними сам. Приятно смотреть, когда гренадеры маршируют под музыку: барабаны бьют, грубы играют.

- A Ральф тоже ходит за ними и тоже марширует?- спросил равнодушнейшим тоном незнакомец.

- Ральф? Радьф - замечательный воин. Он теперь там, на горах, обучает военному делу колонистов. Джоб видит это всякий раз, когда ходит за провизией для маиора.

- Это требует объяснения,- сказал незнакомец.

- Объяснение нетрудное,- вмешэлся Подьварт.- Этот молодой человек вот уже полгода, пользуясь парламентерским флагом, приносит в город из деревни провизию в известные сроки. На это было дано разрешение.

Незнакомец подумал с минуту, прежде чем стал продолжать.

- Вы когда были в последний раз у мятежников?- спросил он у Джоба.

- Не совегую вам их так называть. Они вам этого не позволят.

- Ну, извините. Больше не буду. Когда же вы ходили в последний раз за провизией?

- Джоб ходил в субботу, которая была вчера.

- Почему же вы мне ее не доставили, господин юродивый? - с настойчивостью воскликнул Польварт.

- Вероятно, у него были на это известные причины,- вмешался незнакомец, желая поддержать юродивого в хорошем настроении духа.- Ведь так, Джоб? Причины были?

- Просто он всю ее слопал сам! - сказал рассерженный каштан.

Абигаиль, сидевшая на полу, судорожно сжала обе руки, хотела встать и заговорить, но снова приняла прежнюю смиренную позу и промолчала, словно лишившись дара слова от охватившего ее сильного волнения.

Незнакомец. не обратил никакого внимания на эту пантомиму и продолжал задавать свои вопросы так же непринужденно и хладнокровно, как и раньше.

- Где же эта провизия? Она еще здесь? - спросил он.

- Конечно, здесь. Джоб ее спрятал до возвращения маиора. Ральф и маиор Линкольн забыли сказать Джобу, что делать с провизией.

- Удивляюсь, отчего вы не понесли ее за ними.

- Все привыкли считать Джоба дураком,- отвечал юродивый,- но он не настолько глуп, чтобы относить обратно в горы провизию, которую он только что оттуда принес. Вы думаете, там мало съестных припасов, что ли? Успокойтесь, там их сколько угодно,- прибавил он, и глаза его заблестели от удовольствия. Видно было, что он хорошо понимает и ценит это преимущество. - Туда постоянно привозятся целые воза всякого провианта, тогда как здесь в городе - голод.

- Это верно. Я и забыл, что они оба ушли к американцам. Вероятно, они вышли из города под тем белым знаменем, которое вы с собой носите?

- Джоб знамени не носит. Знамена носят знаменщики. Джоб принес отличную индюшку и изрядный окорок, но знамени у него не было.

При перечислении этих съедобных вещей у кап тана уши насторожились, и он вторично готов был нарушить правило приличия, но незнакомец не дал ему на это времени, продолжая расспросы:

- То, что вы говорите, Джобь, все очень разумно, а я вижу, что все это правда. Ральфу и маиору Линкольну не трудно было выйти из города таким же точно способом, каким вы в него вошли.

- Разумеется,- сказал Джоб, которого эти вопросы уже утомили, так что он уткнудся головой в одеяло.- Ральф дорогу знает, он в Бостоне родился.

Незнакомец взглянул на внимательно слушавшую Сесиль и сделал ей поклон, давая понять, что он узнал вполне достаточно. Сесиль поняла его и сделала движение, чтобы подойти к Абигаили, когорая от времени до времени испускала горькие вздохи и стоны.

И первым делом сейчас же позабочусь, чтобы у вас было все необходимое,- сказала она,- и только после этого воспользуюсь теми сведениями, которые от вас получила.

- Не заботьтесь вы о нас, пожалуйета,- тоном горькой покорности судьбе отвечала Абигаиль.- Нам нанесен последний удар, и таким жалким людям, как мы, остается только безропотно всему покориться. Богатство и изобилие не спасли вашу бабушку от могилы, и надо мной, быть может, также сжалится смерть и придет ко мне... Грешница я! Что это я говорю? Никак не могу заставить свое строптивое сердце терпеливо ждать своего срока!

Разстроенная отчаянием несчастной женщины, вспомнив к тому же, что и мистрисс Лечмер умирала среди намеков на её грешную жизнь, Сесиль несколько минут грустно молчала, потом собралась с мыслями и сказала голосом, в котором звучало и христианское сострадание, и женская кротость.

- Нам не запрещается заботиться о наших земных потребностях, каковы бы ни были наши грехи, и вы, разумеется, не откажетесь принять от меня услуги, которые я собираюсь вам оказать... Пойдемте,- прибавила она, обращаясь к своему спутнику. Заметив, что капитан Польварт хочет подойти к ней, чтобы предложить ей руку, она вежливо ему поклонилась и сказала:- Благодарю вас, капитан, но только вы, пожалуйста, не беспокойтесь. Со мной вот этот достойный человек и еще Меритон, а у дверей меня дожидается горничная. У вас, вероятно, и свои дела есть.

Она улыбнулась капитану грустной и кроткой улыбкой и вышла из башни прежде, чем тот успел что-нибудь ответить.

Хотя Сесиль и её спутник выспросили у Джоба все, что он мог, по их мнению, знать, и во всяком случае все то, что им было нужно, однако, Польварт остался в комнате и, повидимому, еще не собирался уходить. Впрочем, он скоро заметил, что ни мать, ни сын не обращаюг на него ни малейшего внимания. Абигажль сидела попрежнему на полу, опустив голову на грудь, а Джоб лежал на кровати в состоянии тупой апатии. Только тяжелое дыхание показывало, что он жив. Капитан окинул глазами жалкую, нищенскую обстановку, но это не отвлекло его от принятого намерения. Он подошел к жалкой койке юродивого и едко сказал ему:

- Вы должны мне сказать, что вы сделали с провизией, которую получили от мистера Седжа. Я не позволю вам в таком важном деле не исполнить своей обязанности. Отвечайте мне правду, если не желаете иметь опять дело с ирландскими гренадерами.

Джоб упрямо молчал, но Абигаиль подняла годову и ответила за сына:

- Джоб всегда аккуратно приносил майору провизию, когда являлся в город. Если бы даже Джоб и способен был воровать, он никогда бы не стал воровать у майора.

- Надеюсь, добрая женщина, надеюсь, что так. Но ведь тут он легко могь поддаться искушению. В виду голода в городе это было бы даже простительно... Если он действительно принес провизию, куда следовало, отчего же он не пришел ко мне и не спросил, что с ней делать? Он сам же говорит, что ушел из американского лагеря вчера утром.

- Нет, не утром,- возразил юродивый.- Ральф увел с собой Джоба в субботу вечером. Онь ушед от американцев без обеда.

- И вознаградил себя нашей провизией. Это называется честность!

- Ральф очень торопился и не хотел даже поесть на дорогу. И Джоба не накормил. Радьф великий воин, но он как будто не знает, как приятно бывает поесть, когда человек голоден.

- Обжора! Лакомка! Жадная утроба! Он похитил нашу провизию, да еще расписывает, как он вкусно ее поел!

- Если вы серьезно обвиняете во всем этом моего сына,- сказала Абигаидь,- то вы, значит, совершенно его не знаете. Неужели вы не слыхали его голодных стонов? Он сутки ничего не ел. Бог-сердцеведец знает, что я говорю правду.

- Что вы говорите, женщина? - вскричал Подьварт, с ужасом вытаращив на нее глаза.- Как не ел сутки? Да что же вы за мать после этого? Отчего же вы с ним не поделилась, когда ели сами?

- Неужели вы думаете, что я способна оставить сына голодным, когда сама сыта? Вчера, когда он пришел, я отдала ему последний кусок хлеба - все, что у меня было. Да и этот кусок я получила от одного человека, который бы гораздо лучше сделал, если бы дал мне не хлеба, а какого-нибудь яду.

- Старая Нэб не знает, что Джоб нашел около казарм кость и съел ее,- сказал слабым голосом идиот.- Король, надо полагать, не знает, как хорошо глодать кости. wqы

- Но провизия-то где же, провизия-то? - воскликнул Польварт.- Неразумный вы юноша!

- Провизию Джоб спрятал под кучей старых веревок,- сказал идиот, показывая пальцем через открытую дверь на то место, о котором он говорил.- Когда майор Линкольн возвратится, он, может быть, даст Джобу косточку поглодать. И старухе Нэб также даст.

- Под кучей веревок! - вскричал капитан.- Хороша бы она потом была!

Он вскочил, вышел в большую комнату, бешено расшвырял по полу все веревки и дрожащей рукой вытащил из-под них индейку и окорок. Лицо его было красно, он задыхался и вполголоса повторял: "Сутки не евши! Умирают от истощения! А! Скажите, пожалуйста!" - и разное другое в этом роде. Взяв индейку в одну руку, а окорок в другую, он отчаянно заорал:

- Ширфляйнт! Каналья! Анафема! Где ты там?

Ширфляйнт по опыту знал, что когда его так зовут, то он должен явиться моментально, иначе будет беда. Он сорвался со скамейки, на которой сидел, и как из земли вырос перед своим господином, выступив из темноты.

- Камин затопи, лентяй анафемский! - набросился на него Польварт с тем же неистовством.- Здесь пища, а там голод. Слава Богу, что мне посчастливилось их друг с другом свести. Набросай в камин веревок побольше. Огонь давай! Живо!

Приказания исполнялись с той же быстротой, с какой отдавались. Ширфляйнт знал характер своего барина и по его нетернеливым жестам видел, что надо торопиться. Он наклал полный камин просмоленных старых веревок, поднес к ним свечку и зажег. Яркое пламя привлекло к себе изумленные взгляды матери и сына.

Польварт, усевшись на скамейке перед плохим столом, достал из кармана складной ножик и начал резать окорок ломтями с торопливостью, делавшей честь его доброте и человеколюбию.

- Ширфляйнт,- распоряжался он вместе с тем,- положи дров на огонь и приготовь мне горячих углей, да устрой мне вот из лопатки и щипцов что-нибудь вроде тагана. Прости Ты мне, Господи, что я питал мстительные замыслы против человека, который терпит величайшее из бедствий на земле - голод! Да что же ты, не слышишь, что ли, Ширфляйнт? Положи на огонь дров, приготовь горячих угольев. Я буду готов через минуту.

- Сэр, здесь во всем доме нет ни кусочка дров. Не найдется даже на зажигательжую свечку. В Бостоне тоже дрова на улицах же валяются.

- Где у вас хранятся дрова, добрая женщина? - спросил Польварт, не замечая, что он говорит с Абигаилью таким же грубым тоном, как со своим лакеем.- У меня все готово. Мне нужно теперь только дров.

- У меня их нет ни одного полена,- отвечала Абигажль тоном мрачной покорности судьбе.- Божий суд поразил меня сразу со всех сторон.

- Ни пищи! Ни дров! - с трудом мог выговорить Польварт.

Он провел рукой по глазам и крикнул умышленно грубым голосом, чтобы скрыть свое волнение.

- Ширфляйнт! Ступай скорее сюда, анафема! Отвязывай мою ногу!

ИПирфляйнт поглядел на него с изумлением, но капитан сделал нетерпеливый жест - и лакей поспешил исполнить приказание.

- Хорошо,- сказал Польварт.- Теперь расколи ее на десять кусков. Дерево сухое, угли сейчас же получатся. A нога - что такое нога для повара? Повару нужны руки, глаза, нос, рот, а без ног он может обойтись даже без обеих, не то что без одной.

Говоря все это, капитан-философ сидел спокойно на скамейке и наблюдал, как его помощник готовил ему огонь и жар для жарения ветчины.

- Есть люди,- говорим Польварт, не переставая следить за Ширфдяйнтом,- которые едят только два раза в день. Есть даже такие, которые довольствуются одним только разом. Но я не встречал ни одного действительно здорового человека, который бы ел менее четырех раз в сутки и притом плотно ел, а не кое-как. Нет ничего хуже этих осад. Это просто бичи человечества. Следовало бы изобрести способ воевать, обходясь без них. Когда солдат голоден, он становится труслив и скучен. Кормите его хорошенько - а он будет весел и полезет вам хоть на самого чорта, ну, мой юноша, как вы любите горячую ветчину: попрожаристее или в соку?

В маленькую комнату уже нрошел вкусный запах жареного мяса и настолько возбудил у Джоба апптетит, что тот привстал на постели и во все глаза следил за действиями своего благодетеля. Его пересохшие губы нетерпеливо двигались, и в каждом взгляде бессмысленных глаз сказывалось неодолимое желание утолить невыносимый голод. На вопрос капитана он отвечал с трогательной жростотой:

- Что скорее, то и лучше для Джоба.

- Конечно, конечно, но все надо делать основательно, чтобы вышло как можно лучше. Еще минутку потерпеть - и получится не ломоть, а одно объяденье. Ширфляйнт, бери эту деревянную тарелку. Тут уж не до церемоний, когда случай такой экстрснный. Ну что ты за грязный пачкун! Вытри ее хоть своей полой, что ли... Какой букет!.. Ну, помоги мне теперь подойти к кровати.

- Да благословит вас Бог, да вознаграддт вас как можно больше за заботу о моем несчастном сыне! - воскликлула от полноты души Абигаиль.- Но только не повредила бы ему такая пища при его теперешней болезни.

- A чем же бы его, по вашему, кормить? Поверьте, он и болен только оттого, что слишком истощен. Пустой желудок все равно, что пустой карман: в него входит дьявол и шутит свои шутки. Голод сам по себе есть болезнь, ужаснейшая из всех болезней. Поэтому я не признаю докторов, предписывающих диэту. Это одно шарлатантство. Пища человеку необходима всегда, она его поддерживает, как вот меня моя деревяндая нога. Кстати, Ширфляйнт, не забудь потом достать из золы металлические части моей деревяшки... Да положи на огонь еще несколько новых ломтей. Кушайте, юноша, кушайте! - продолжал Польварт, потирая себе руки от удовольствия, когда Джоб с жадностью принял от него тарелку.- Второе удовольствие в жизни - видеть, как ест голодный человек, которого мы кормим; ну, а первое в нас уже врождено - есть самому. Это виргинский окорок, слышго по запаху. Ширфляйнт, не найдется л здесь еще чего-нибудь вроде тарелки? Этой доброй женщине также ведь нужно поесть, а так как я в этом часу обыкновенно ужинаю, то и мне, Я, следовательно, получу два удовольствия сразу. Это не часто случается.

Так болтал добряк Польварт до тех пор, пока Ширфляйнт не добыл требуемого и тем не отвлек его л другую сторону. Старый магазин, в жоторый он незадолго перед тем входил, весь кипя самыми мстительными замыслами, представлял теперь в высшей степени странное зрелище: капитан линейных войск его британского величества разделял в нем скромный ужин с нищенкой и больным юродивым среди самой жалкой нищенской обстановки.

ГЛАВА XXVIII.

Синьор Турио, позвольте одну минутку: нам нужно переговорить по секрету.

Шекспир: "Два веронских дворянина".

Совсем другая сцена происходила в это время в большом здании на улице, упиравшейся в площадь рынка. Все окна Фануэль-Голля были ярко освещены, составляя резкий контраст с погруженною во мрак соседней церковью. Все подступы к резиденции представителя королевской власти охранялись вооруженными солдатами. В этот дом должны мы теперь перенестись, чтобы снова взять в руки нить нашего рассказа.

Лакеи в богатых ливреях военного ведомства носились по комнатам с тем проворством, которого требовала от них служба. Одни из них подавали графины и бутылки с лучшми винами в ту залу, где главнокомандующий генерал Гоу угощал ужином генералов и старших офицеров своей армии; другие уписывали с тарелок остатки кушаний, которые хотя и свидетельствовали о том, что пир был роскошный, однако, указывали в то же время и на затруднительное положение города по случаю осады. Солдаты в небрежной одежде, не по форме, без дела толклись в сенях и в швейцарской и с завистью посматривали на уносимые со стола блюда, которые передавались старшими лакеями младшим для уборки в надежное место. Все делалось живо и быстро, но все делалось спокойно без суеты и шума. На всей сцене лежала печать воинской дисциплины и порядка.

Помещение, на которое были обращены теперь взоры всех, было убрано со всем комфортом, какого только можно было пожелать при существующих обстоятельствах. Камин великолепно топился; разъехавшийся старый пол был покрыт богатым ковром, а окна занавешаны почти вплотную густыми драпировками из прекрасной шелковой материи. Во всем убранстве замечалась изысканность и в то же время некоторая изящная небрежность. Каждая вещь обстановки была вывезена из страны, которая считалась в то время единственною поставщицей всего того, что может украсить жизнь.

Посреди комнаты стоял гостеприимный обеденный стол, за которым сидели высокочиновные гости в военных мундирах. Между ними было, впрочем, и нескольно штатских - из местных нотаблей, считавшихся преданными королю, но уже начинавших терять веру в мощь Англии. Сам Гоу сидел на обычном хозяйском месте, на верхнем конце стола. Его смуглые черты выражали искреннее солдатское радушие, когда он угощал своих гостей тем или другим графином вина из числа стоявших на столе. Во всех были лучшие европейские вина.

- Хоть я и английский генерал, господа,- говорил он,- но за своим столом могу на этот раз похвастаться только вот винами. Уж не взыщите, сам вижу, что стол был неважный, только то, что необходимо английскому солдату. Наполнимте же свои стаканы, джентльмены, и выпьемте за здоровье короля!

- За здоровье его величества!

При этих магических словах все встали и начали чокаться. Старик в морской генеральской форме, адмирал Грэвс, даже перевернул потом свой стакан дном вверх, чтобы все видели, как он добросовестно осушил его весь до капли. При этом он воскликнул:

- Да благословит его Бог!

В самый разгар пира вдруг вошел лакей с каким-то докладом и остановился за стулом генерала Гоу. Тот обернулся и спросил:

- Что нужно?

Лакей стал что-то тихо докладывать. Все присутствовавшие нарочно повернули головы в другую сторону, чтобы не слушать, но старик-адмирал слушал, не стесняясь, и когда услыхал слово "леди", то ударил по столу рукой, держа в другой бутылку, а сам весело закричал:

- Парус! Парус! A под каким флагом? Под королевским или мятежническим? Тут какая-нибудь ошибка: или повар запоздал, или леди слишком поторопилась...

Старый моряк был очень доволен своим открытием и своими остротами. Гоу с досадой закусил губы и строго приказал лакею повторить доклад громче.

- Какая-то леди желает видеть ваше высокопревосходительство,- сказал трепещущий лакей.- Она дожждается в библиотеке.

- Среди книг!- вскричал адмирал.- Для вас самое подходящее место, мой высокоученый друг. Скажи, любезный: она хорошенькая? Молоденькая?- обратился он к слуге.

- Судя по её легкой походке, сэр, очень молоденькая,- отвечал лакей,- но лица не видно, у неё на голове большой шелковый капюшон.

- Я полатаю, что это просто какая-нибудь просительница,- сказал Бергойм, улыбаясь и собираясь встать из-за стола.- Позвольте мне, генерал, сходить и расспросить ее, чтобы не ставить вас в неприятное положение, если на просьбу придется ответить отказом.

- Нет, зачем же,- с живостью сказал Гоу, быстро вставая с места,- я не считаю себя вправе уклоняться от личного приема просителей.

- A с особенности просительниц,- ехидно вставил неисправимый адмирал.

- Господа, прошу меня извинить ради незнакомой дамы,- дродолжал Гоу,- а вам, адмирал, рекомендую своего дворецкаго: он вам подробно опишет все плавание этой бутылки с самого её выезда с острова Мадеры.

Он сделал общий поклон и ушел с несколько излишней для своего сана торопливостью. В библиотеке дожидалась дама, о которой в это время думали решительно все гости генерала Гоу, хотя и старались это скрыть друг от друга. Подождя к ней с развязностью военного, над которым нет высшего начальства, он сказал ей с несколько двусмысленной вежливостью:

- Сударыня, чему я обязан удовольствием вас видеть? Судя по вашей наружностя, у вас должны быть друзья, которым вы могли бы поручить переговорить со мной, не беспокоясь для этого сами.

- Я ревшлась обратиться к вам со своей просьбой сама, опасаясь, что если я это сделаю через другое лицо, то мне в ней будет отказано,- отвечала тихим и дрожащим голосом незнакомка.- К тому же у меня и времени нет для исполнения принятых формальностей. Я очень тороплюсь.

- Я убежден, что ваши опасения не имеют под собой почвы,- сказал Гоу, стараясь быть как можно любезнее. Он подошел еще ближе и прибавил:- Не лучше ли будет, если вы подкрепите вашу просьбу тем, что откроете свое лицо? Я тогда буду видеть, с кем я говорю, и мне будет легче соетавить себе мнение о характере самой просьбы.

- Я - жена, отыскивающая своего мужа,- сказала дама, откидывая с головы капюшон своей тальмы и подставляя смелым взглядам адмирала милые и скромные черты Сесилии. Она не привыкла, чтобы на нее так смотрели и так с ней говориля, поэтому она решила сейчас же сказать, кто она такая. Но, произнося вышеупомянутые немногия слова, она сейчас же почувствовала робость, сконфуженно замолчала, покраснела и опустила глаза. Генерал глядел на нее с нескрываемым восхищением.

- Тот, кого вы ищете,- сказал он, наконец,- находится в городе или за его чертой?

- Боюсь, что он вышел за черту города.

- И вы желали бы отправиться за ним в лагерь мятежников? Об этом нужно подумать... Я вижу перед собой леди замечательный красоты. Могу я узнать, кто она такая?

- У меня нет причины скрывать свою фамилию,- с гордостью отвечала Сесиль.- В стране наших общих предков мой род принадлежит к высшему дворянству, и мистеру Гоу он, вероятно, небезызвестен. Я дочь умершего полковннка Дайнвора.

- И племянннца лорда Кардонелля! - с удивлением и генерал, сейчас же меняя свое двусмысленно-непринужденное обращение на самое почтительное.- Я знал, что в Бостоне прожявает молодая лэди из этой фамилии, я не могу забыть, что она, точно какой-нибудь враг, упорно отклоняла от себя почтительное внимание, которым с радостью готово было ее окружить все офицерство королевской армии, от генерала до последнего прапорщика. Но позвольте иметь честь предложить вам кресло.

Сесиль поблагодарила реверансом и осталась на ногах,

- Я ни имею времени и не решаюсь защищаться против вашего обвинения, генерал,- отвечала она.- Но если моей личной фамилии, но отцу, недостаточно для той просьбы, с которой я к вам обращаюсь, то я могу назвать фамилию того лица, ради которого я хлопочу.

- Будь он самый закоренелый бунтовщик из свиты Вашингтона, ему можно позавидовать.

- Он не только не противник короля, но даже еще недавно проливал за него свою кровь,- сказала Сесиль, невольным движением набрасывая опять на себя капюшон.

- Кто же он такой?

Сесиль назвала фамилию своего мужа. Гоу даже вздрогнул от удивления, но повторил с улыбкой:

- Майор Линкольн? Теперь я понимаю, почему он не пожелал вернуться в Европу для поправления своего здоровья. Вы говорите, он ушел из города? Мне кажется, вы ошибаетесь.

- Боюсь, что нет, и что это правда.

Лицо генерала нахмурилось. Новость была ему, видимо, неприятна.

- Слишком уж он злоупотребляет своим привилегированным положением,- пробормотал он вполголоса.- Он ушел, молодая леди, вы говорите? Без моего спроса? Без моего ведома?

- Причины были вполне уважительные,- поспешила воскликнуть Сесиль, совершенно забывая о себе самой в тревоге за Линкольна.- Он действовал под влиянием личного горя: иначе, как военный, он никогда бы себе этого не позволил.

Гоу молчал холодно и угрожающе. Для Сесили это казалось страшнее, чем если бы он рассердился. Взглянув на его нахмуренный лоб, она в тревоге воскликнула:

- Я уверена, что вы не воспользуетесь моей откровенностью ему во вред. Разве он не пролил полгода тому назад свою кровь за ваше дело? Хотя он временно и находится у вас в подчинении, но он вам во всех отношениях равный и сам даст своему государю отчет в своих действиях.

- Это ему придется сделать непременно,- холодно ответил генерал.

- Не слушайте, пожалуйста, того, что я говорю в отчаянии! - воскликнула Сесиль, складывая руки.- Я сама не знаю, что говорю. Ведь вы же сами позволили ему сноситься с городскими окрестностями.

- Да, для получения съестных припасов, необходимых для него, как для выздоравливающаго.

- Разве он не мог выйти из города с этой целью под нарламентским флагом, который вы ему сами же разрешили?

- Если бы это было так, у нас с вами не было бы этого грустного свидания.

Сесиль замолчала. Она, видимо, собиралась с мыслями, чтобы сделать новое усилие. Через несколько секунд она, с трудом улыбнулась и сказала более спокойным голосом:

- Я слишком многаго ждала от военной любезности. Я даже имела слабость думать, что моя просьба будет уважена ради имени, которое я ношу, и ради тогопноложения, в котором я нахожусь...

- Никакое имя, никакое положение, никакие обстоятельства не могут...

- Не договаривайте своей жестокой фразы, сэр, а то я окончательно растеряю все свои мысли! Сначала выслушайте меня. Выслушайте жену и дочь - вы тогда перемените свое жестокое решение.

Не дожидаясь ответа, Сесиль твердым шагом направилась к дверям библиотеки, пройдя мимо Гоу с изумившим его достоинством и с каким-то особенным блеском в глазах вследствие, должно быть, овладевшей ею решимости добиться своего. Она открыла дверь в переднюю, поискала кого-то глазами среди праздной толпы и сделала знак тому незнакомцу, который сопровождал ее, когда она посещала старый магазин. Тот сейчас же подошел к ней, вошел в библиотеку, и дверь за ними тотчас же затворилась, а видевшие эту сцену недоумевали, каким образом могло попасть в эти загаженные стены сущесгво с таким чистым, с таким ангельским личиком.

Гостям, остававшимся в столовой, минуты казались часами. Шутки адмирала над генералом стали ослабевать, потому что начинали казаться вполне правдоподобными. Беседа пошла вяло и рассеянно.

Но вот раздался звонок. Генерал отдал распоряжение, чтобы из передней удалились все лишние люди, толпившиеся без дела. Когда там осталась только необходимая прислуга, генерал Гоу вышел из библиотеки, ведя под-руку Сесиль, в накинутом на голову капюшоне. Доведя ее до наружных дверей он вышел сам вместе с ней и усадил ее в дожидавшийся экипаж. Лакеи наперерыв расчищали им дорогу. Часовые брали генералу на караул, Все были чрезвычайно изумлены необычайной любезностью к незнакомой даме со стороны гордого и мрачного Гоу. Этот феномен был непонятен всем.

Когда Гоу вернулся к столу, адмирал попробовал было опять пройтись на его счет, но генерад ответил на этот раз таким холодным и суровым взглядом, что беззаботный сын океана утратил всякую охоту смеяться.

ГЛАВА XXIX.

Об их движении не возвещали ни песни трубадуров, ни крики солдат.

Сэр Вальтер Скотт.

Фенимор Купер - Лионель Ликольн или осада Бостона (Lionel Lincoln or the Siege of Boston). 5 часть., читать текст

См. также Фенимор Купер (Fenimore Cooper) - Проза (рассказы, поэмы, романы ...) :

Лионель Ликольн или осада Бостона (Lionel Lincoln or the Siege of Boston). 6 часть.
Для того, чтобы воспользоваться генеральским разрешением и выехать из ...

Мерседес из Кастилии (Mercedes of Castile). 1 часть.
Роман Под редакцией Н. Могучего ГЛАВА I В начале октября 1469 г. Жуан ...