Фенимор Купер
«Лионель Ликольн или осада Бостона (Lionel Lincoln or the Siege of Boston). 2 часть.»

"Лионель Ликольн или осада Бостона (Lionel Lincoln or the Siege of Boston). 2 часть."

ГЛАВА V.

Мы смиренно просим снисходительно отнестись к нашей трагедии, просим выслушать нас терпеливо.

Шекспирь: "Гамлет".

Теперь мы попросим читателя перенестись вместѣ с нами на сто лет назад, чтобы объяснить перед ним то, что в нашем рассказе может показаться непонятным.

Реджинальд Линкольн был младшим сыном в очень старинной и богатой семье, сохранившей все свои имения во время бурных дней республики и кромвеллевской узурпации. Но из родовых богатств ему, как младшему, ничего не досталось; он унаследовал от предков только повышенную до крайности чувствительность, которая в это время казалась как бы наследственною в его семье. Еще очень молодым он женился на женщпне, которую страстно любил, и которая умерла от первых же родов. Глубокое горе побудила Реджинальда Линкольна обратиться к религии, но вместо того, чтобы искать в ней утешения для своих сердечных ран, он увлекся богословскими бреднями и ударился во все крайности пуританства. При таких условиях ему, конечно, сделалясь противны обычаи двора Карла II, и он, не участвуя ни в каких цареубийственных замыслах, в первые же годы царствования молодого монарха удалился на берега Массачусетского залива.

Человеку в положении Реджинальда Линкольна было нетрудно добиться в колониях выгодных и почетивих должностей. Когда его религиозный пыл несколько охладел, он не преминул отдать также и мирским делам часть своего досуга. Тем не менее он до самой смерти оставался ревностным и суровым фанатиком, с виду пренебрегавшим как будто всеми суетными удовольствиями даже тогда, когда он нес общественные обязанности. После смерти этого фанатика его сыну Лионелю досталось огромное состояние, накопленное стараниями отца, который только умел красно говорить о высоких материях, а на деле не пренебрегал и земными вещами.

Лионель пошел по следам своего достойного родителя и продолжал ловить почести и деньги. Обманувшись, когда быль еще молодым человеком, в некоторых своих привязанностях и обладая, подобно своему отцу, повышенною чувствительностью, о которой было уже сказано выше, он долго оставался холостым и женился уже в пожилом возрасте, сделав не особенно подходящий выбор. Жену он взял молоденькую, веселую и милую, из епископальной, а не из пуританской семьи, принесшую ему в приданое только красоту, молодесть и благородное происхождение. От ней у него было четверо детей, три сына и дочь. Жил он после того недолго и последовал в могилу за своим отцом. Его старший сын был еще очень молод, когда сделалался в Англии наследником всех фамильных поместий и почестей. Второй сын, Реджинад, поступил на военную службу, женился, имел сына и умер в полку, еще не дожив до двадцати пяти лет. Третий сын был дедом Агнесы Дэнфорт. Дочь была мистрисс Лечмер.

Мудрей воле Провидения было угодно, чтобы колониальные члены рода Линкольнов плодились и множились, а жившие в Англии умирали бездетными и передавали им родовые богатства. Сэр Лионель был женат, дожил до старости и умер бездетным. Его тело было пышно погребено в огромном склепе, который мог бы служить усыпальницей всему семействиу Царя Приама.

Таким образем еще разь Рэвенсклиффские поместья и один из древнейших титулов в Англии перешли к наследнику, родившемуся за морем.

Если читател не догадался, что этим наследником после своего дяди сделался сирота - сын офицера, умершего на войне,- то мы, значит, напрасно приводили всю эту родословную. Он был уже женат и был отном прелестного мальчика, когда получил известие о наследстве. Оставивши жену и сына в колонии, сэр Лионель уехал в Англию утверждаться в правах. Затруднений никаких не представлялось, ему беспрекословно передали все, что следовало.

На характере и судьбе сэра Лионеля с самой его ранней юности лежаило какое-то темное облако. Он всегда бым какой-то сосредоточенный, ушедший в себя. По его лицщу никогда нельзя было узнать, что происходит у него на душе. С тех пор, как он уехал в Англию получать наследство после дяди, про него даже самые близкие друзья ничего не слышали. Говорили, что в Англии у него два года тянулся какой-то процесс из-за какого-то небольшого владения, принадлежавшего к главному его поместью. Этот процесс успел окончиться в его пользу, когда неожиданная кончина жены заставила его экстренно приехать в Бостон. Семейное несчастве постиглдо сэра, Лионеля в самый разгар войны 1756 г., когда все военные силы колонии были собраны и подняты для поддержки метрополии в борьбе с французами.

Любопытное это было зрелище, когда кроткие и миролюбивые колонисты вдруг побросали свои мирные работы и с неменьшим пылом, чем их более опытные союзники, ринулись в борьбу. К удивлению всех, имевших понятие о блестящем положении сэра Лионеля Линкольна, он всегда оказывался во главе самых отчаянных военных предприятий и производил такое впечаление, как будто он ищет не почестей, а смерти.

Но вдруть какое-то таинственное новое соображение заставило храброго подполковника и баронета Линкольна оставить военную службу и вместе с сыном уехать в страну своих предков. В течение многих лет мистрисс Лечмер на задаваемые об нем вопросы друзей отвечала уклончиво и при этом всегда волновалась, как мы, например, видели, когда она говорила с молодым Лионелем. Но в конце концов правда просочилась наружу. Сначала прошел слух, сто баронет попался в важном государственном прептуплении, и что ему пришлось переселиться из Равенсклиффа в гораздо менее уютное помещение в лондонском Тоуере. Потом стали говорить, что он прогневал короля самовольной женитьбой на одной из принцесс Брауншвейгского дома, но от этой версии пришлось вскоре же отказаться, потому что ни в одном календаре даже не значилось брауншвейгской принцессы подходящего возраста. Наконец, добрались до истины и стали утверждать, что сэр Лионель сошел с ума, и его поместили в частную лечебницу около Лондона.

Как только распространился этот слух, у всех сейчас же спала с глаз точно завеса. Все давно заметили, что баронет был не совсем нормален, припоминали его предков, говориля, что сумасшествие всегда было в роду у Линкольнов за несколько веков. Но почему оно вдруг обнаружилось?

Это надо было расследовать.

Люди сантиментальные склояны были видеть причину в неожиданной смерти жены баронета, которую он страстно любид. Фантастические сектанты полагали, что это Божие наказание Линколнам за оскудение в них усердия к правой вере. Большигство же решили, что баронеть сошел с ума просто от неожиданного ботатства, вскружившего ему голову.

Как раз около этого времени качалась между английским парламентом и северо-американскими колониями та принципиальная борьба, которая привела к двум очень важным последствиям: установилась новая эра в политической свободе и возникло новое крупное государство. Краткий обзор причин этого спора необходим дая выяснения перед читателем некоторых отдельных мест этого рассказа.

Быстрый рост американских колоний в экономическом отношении обратил на себя в 1763 г. внимание английских министров, и они сделали первую попытку извлечь из них пользу для метрополии посредством знаменитого билля о гербовом сборе. Этим биллем вменялось всем колониям в обязанность употреблять при всяких сделках казенную гербовую бумагу, без чего сделки считались недействительными. Собственно говоря, в этом способе взимания нлдога не было ничего нового, и самый налог не был обременителен. Но дальновидный, чуткий и осторожный американец сразу же сообразил, как опасно признать за учреждением, в котором не имеешь своих представителей, право назначаль налоги. Вопрос, конечно, был спорный, но справедливость была на стороне колонистов. Уверенные в своей правоте, колонисты решительно воспротивились налогу, и после двухлетней борьбы парламент вынужден был отменить свой закон. Но взамен этого закона министерство заготовило новый билль с целью укрепить зависимость американских колоний от Великобритании.

В сущности, отношения между Англией и Северной Америкой никогда не были вполне выяснены с обеих сторон. Каждая провинция (ныне штат) имела свою собственную учредительную хартию от короля, и строй везде был по существу республиканский и демократический, от английскато парламента независимый. Американцы считали, что у них с англичанами только общий король, и что они с англичанами безусловно равноправны. При этом они указывали на то, что Виргиния последнею низложила Карла I и первою признала реставрацию его сына. После казни короля колониям поневоле пришлось признать над собой власть парламента, как временного заместителя короля, а затем наступила революция 1688 г., существенно изменившая королевскую власть. Хотя с тех пор Англией стал управлять парламент, но так как все делалось именем короля и не без его санкции, то американцам трудно было отрицать над собой власть английского правительства. Но во всяком случае Англия никогда не управляла непосредственно Америкой ни de jure, ни de facto. Вся Новая Англия была всегда сплошь демократической. До последнего времени, например, у штата Род-Эйланда не было никакой иной конституции, кроме старинной королевской хартии, а штат Коннектикут только в 1813 г. заменил подобную хартию своей собственной новой конституцией. Оба штата с незапамятных времен выбирали своих представителей. Все эти привилегии давались королевскою властью для поощрения переселенцев, а когда корона пыталась брать эти привилегии назад, народ грозил возстанием и таким образом сохранял их за собой. Известна попытка сэра Эдуарда Андроса в 1686 г. отобрать, у Коннектикута его хартию. Только благодаря всем таким неудачным попыткам колонисты и примирились с переменами, происшедшими в 1688 г.

Вообще, вследствие такой неясности отношений, вследствие всех этих противоречий, кризис рано или поздно был неизбежен.

Связь между метрополией и колонией, отделенной от неё неизмеримым океаном, ослабевала с каждым годом. У той и другой появлялись противоположные интересы. Но англичане как-то мало думали об этом, в особенности после того, как с ставкой закона о гербовом сборе колонисты снова совершенно успокоились, добившись своего. Они убедились, что власть над ними метрополии сделалась совершенно призрачною, и втихомолку подсмеивались над англичанами, воображавшими, будто в колониях хозяева они, тогда как на самом деле этого не было вовсе.

Если бы министры сумели извлечь для себя пользу из сделанного опыта и отказались от задуманного проекта, то описываемые здесь события случились бы гораздо позже, уже в следующем столетии, но едва только умы успокоились после отмены "гербового закона". как министерство снова выступило с пошлиной на чай.

Эту пошлину платила до этого времени Индийская компания; но правительство решило привлечь к ней также и американцев. Правда, чай был в сущности роскошью, как табак, но к нему уже привыкли, и он был в большом ходу. Колонисты воспротивились налогу с еще большим негодованием, чем раньше. Все провинции объединились в горячем протесте. В Лондон посылались петиции, представления. Решено было сопротивляться до конца. Чай, обложенный пошлиной, оставался в складах или отсылался обратно в Англию. Но в Бостоне народ, выведенный из терпения, побросал в море значительное количество этого товара. В наказание за такое насильственное действие Бостонский порт был объявлен под запрещением, и против города были приняты суровые военные меры. Это случилось 1774 г.

Борьба начиналась. Обе стороны не хотели кровопролития, но оно было неизбежно. Странный вид имели в это время американские колонии. В истории еще не было такого примера. Провинции заявляли о своей верности и преданности королю, а, между тем отвергали все законы, издаваемые королевским правительством; и не исполнили ни одного из министерских распоряжений. У каждой провинции было свое особое управление, в котором влияние коровы было безгранично; но пришло время, когда этот авторитет заменила собой могучая сила, боровшаеся с интригами и происками министров. Политические учреждения провинций, где сыны свободы (sons of liberty), как назывались борцы за конституцию, оказались в большинстве, избрали делегатов, которые должны были собраться на конгресс и выработать мероприятия, необходимые для охраны общих интересов. В двух или трех провинциях, где, общественное мнение было представлено слабо, и где эти лица оказались в меньшинстве, сам народы решил вырвать власть у ставленников короля и заменить ее народоправством. Составились комитеты, издававшие свои законы и всеми мерами сопротивлявшиеся распоряжениям министерства, адресуя в то же время правительству петицию, за петицией, протест за протестом.

Образовалась среди народа могущественная ассоциация, постановившая: не ввозить, не вывозить, и не потреблять ничего такого, от чего была бы польза для Англии. В таком постановлении не было ничего неконституционного, до сих пор колонисты тщательно избегали всякого нарушения законов. Не вступая в открытую борьбу, они, однако, готовились ко всему и решили не уступать ничего из своих прав. Дух оппозиции, дух недовольства постепенно охватывал все провинции, а в Массачусетсе, где собственно происходит наш рассказ, стечение обстоятельств даже как будто ускорило момент катастрофы.

Бостонцы, первые открыто выступили против правительства, и за это y них в городе решено было сосредоточить почти все английские войска. Назначен был военный губернаторь и введено было военное управление.

Тогда в провинции, все зашевелилось. Выбрали новых делетатов, вместо уволенных, губернатором, и местный конгресс собрался в семи милях от Бостона. Составили ополчение, обучили его, вооружили, как могли. В ополченье вступили лучшие люди провинции. Энтузиазм заменял у них военнную опытность. Эти войска совершенно справедливо были прозваны "скороспелыми".

Генерал Гэдж тоже не сидед, сложа руки. Всеми способами он старался мешать колонистам устраивать военные складыы, а сам укрепил свою позицию. Благодаря природным условиям местности, это дело было совсем не трудно.

Бостонский полуостров со всехь сторон окружен окружен водой, за исключением того перешейка, который соединяет его с берегом. Кругом города находится тройной ряд холмов, при чем ни один холм не возвышается над остальными. Имея под своим начальством достаточныи гарнизон, можно было бы сделать Бостон неприступным. Но английский генерал ограничился неначительными укреплениями, зная, что вся артиллерия колонистов состоит из шести полевых орудий и небольшой батареи, собранной из старых корабельных пушек, ночти никуда не годных. При своем въезде в Бостон Лиовель заметил лишь несколько английских батарей на холме, да и то эти батареи были построены скорее для того, чтобкь держать в страхе самый город, чем для отражения внешнего врага. Впрочем, на перешейке было построено несколько редутов. Гарнизон насчитывал около пяти тысяч человек не считая матросов, число которых колебалось в зависимости от того, сколько военных кораблей стояло в гавани в тот или иной момент.

Торговля в городе остановилась, жизнь замерла. Многия семьи выехали, но наиболее горячие патриоты оставались в городе, и невыносима была для их слуха дробь английских барабанов, а ровно и насмешки офицеров над военными приготовлениями колонистов. Установилось общее мнение, что колонисты совершенно неспособны драться и не пригодны для войны. Обе стороны готовились решит спор оружием, но все еще медлили начинать, одинаково питая отвращение к междуусобному кровопролитию.

ГЛАВА VI.

Что бы ему быть потолще? Но я не боюсь: он улыбается редко, и улыбка его такова, что можно подумать, будто он смеется над самим собой и презирает себя за способность улыбнуться чему бы то ни было.

Шекспир: "Юлий Цезарь".

В течение следующей недели Лионель узнал много новых фактов, хотя и менее важных, чем те, которые мы изложили выше, но находившихся с ними в тесной связи. Товарищи приняли его радушно и сердечно. В первый же день этой недели произошло большое движение по службе. Состоялся ряд повышений, перемещений, новых назначений. Втянут был в это движение и Лионель. Вместо ожидаемого зачисления в свой полк, он получил приказание быть готовым к принятию начальства над отрядом легкой пехоты. Зная, что он бостонский уроженец, командующий войсками оказал ему особое внимание и позволил хоть целых два месяца не вступать в должность, чтобы иметь возможность отдать дань естественным чувствам. Говорили, что у Гэджа была тут очень тонкая цель: воспользоваться молодым бостонцем для того, чтобы тот, в свою очередь, повлиял на своих местных родственников и друзей в смысле отклонения их от крамольных чувств к своему государю и к возвращению их на легальный путь.

Лионель продолжал жить у мистрисс Лечмер, но не желая злоупотреблять гостеприимством своей тетки, снял неподалеку отдельное помещение для своей прислуги и для приема посетителей. Капитан Польварт громко жаловался на такое распоряжение Лионеля: он рассчитывал через своего товарища проникнуть в дом мистрисс Лечмер, а теперь эту надежду приходилось оставить. Но так как Лионель делал своим гостям приемы со всей щедростью молодого богача, то толстому пехотному офицеру было чем утешиться, тем более, что если бы эти приемы происходили под руководством самой мистрисс Лечмер, то они были бы далеко не так широки.

Лионель и Польварт детьми учились в одной школе, потом были оба студентами в Оксфорде и, наконец, офицерами в одном полку. Трудно было найти еще двух людей, которые были бы до такой степени несходны между собой и физически, и морально, но тем не менее они были очень дружны. Такие странности встречаются, впрочем, довольно часто. Крайности, говорят, сходятся, и мы обыкновенно очень любим тех людей, которые составляют с нами прямую противоположность. Лионеля с Польвартом сблизил случай, привычка закрепила отношения, и получилась в результате настоящая неразрывная дружба.

Так как Лионель проводил большую часть свободного времени у мистрисс Лечмер, то ему некогда было заниматься своим холостым хозяйством. За это усердно взялся Польварт, нисколько при этом не скрывая, что действует из корыстных видов. Дело в том, что, по правилам полка, он должен был участвовать в общем офицерском столе, а там его гастрономическим наклонностям и вкусам совершенно негде было развернуться. У Лионеля же ему представился, наконец, случай, о котором он давно втайне мечтал, применить к делу свои кулинарные способности. Хотя городская беднота уже испытывала нужду и в пище, и в одежде, но на рынках припасы еще были, и за хорошие деньги можно было доставать даже то, что требовалось для более изысканного стола. Капитан устроил себя отлично, и в полку стали говорить, что он столуется у маиора Линкольна, хотя сам маиор Линкольн редко обедал дома, а тоже по большей части приглашался к кому-нибудь из старших офицеров полка.

Ночевал Лионели, впрочем, попрежнему у своей тетки на Тремонт-Стрите. Он очень любил там бывать и проводить вечера, не смотря на холодность первого свидания. С мистрисс Лечмер сближения у него как-то не налаживалось: почтенная леди была черезчур чопорна и церемонна, хотя всегда очень учтива. Она привыкла напускать на себя искусственную холодность, которая невольно отдаляла от неё Лионеля. Зато c молодыми кузинами он скоро оказался в самых приятельских отношениях. Агнеса Дэнфорт, как натура добродушная и экспансивная, в конце первой же недели перестала с ним стесняться, откровенно выражала свои мнения, защищала права колонистов, смеялась по поведу ;разных глупостей, выкидываемых молодыми офицерами, и с добродушной веселостью признавалась своему английскому кузену, как она называла Лионеля, в своих симпатиях, антипатиях и даже предразсудках. "Английскому кузену" она этим очень понравилась. Зато несколько странно, а, иногда и совсем непонятно, было поведение Сесили Дайнвор. Целыми днями она бывала сдержанной, молчаливой, надменной - и потом вдруг, без всякой видимой причины, становилась кроткой и ласковой. Вся её душа в эти минуты выражалась в её блестящих глазах; её невинная веселость подкупала, очаровывала всех, кто ее тогда видел. Лионель часто размышлял об этих непостижимых переменах в настроении своей молодой родственницы. Но. даже в капризах хорошенькой стройненькой Сесили было так много пикантной прелести, что, Лионель решил внимательно изучить её характер, приглядываясь ко всем её поступкам и следя за всеми её словами и чувствами. Сесили, понравилось такое внимание к ней, её обращение сделалось непринужденнее и милее, а Лионель кончил тем, что совершенно поддался чарам своей кузины.

Где-нибудь в большом городе, среди многочисленного светского общества, занятого постоянными удовольствиями и развлечениями, такая перемена могла бы случиться разве только после продолжительного знакомства, да едва ли бы даже и случилась, но в тогдашнем Бостоне, из которого, вдобавок, повыехали почти все хорошие знакомые Сесили, а кто остался, те опасливо заперлись в своих домах и почти нигде не показывались; в тогдашнем Бостоне, повторяю, сближение между молодыми людьми должно было произойти неизбежно и совершенно естественно.

Зима 1774 года была замечательно мягкая, но зато весна наступила необыкновенно холодная и дождливая. Лионелю часто приходилось поэтому сидеть дома. Однажды вечером, когда проливной дождь особенно сильно стучал в окна гостиной мистрисс Лечмер, Лионель пошел к себе в комнату, докончить несколько писем, которые он начал писать перед обедом, и, между прочил, своему фамильному поверенному в Лондон. Войдя в комнату он страшно удивился, увидавши в ней постороннее лицо. Кто там именно был, он сразу не разглядел; потому что комната освещалась только топившимся камином, но человеческая фигура на тени казалось громадною. Лионель вспомнил, что оставил письма прямо на столе открытыми, и, не доверяя скромности своего Меритона, тихо приблизился к столу. Его удивлению не было границ: у стола сидел не лакей, а тот старик, с которым Лионель ехал на корабле. Старик держал в руке письмо Лионеля и так был поглощен чтением, что даже и не слыхал, как вошел молодой человек. На старике был накинут плащ, с которого текла вода, а лицо наполовину закрывали седые волосы, но все-таки можно было видеть, что его черты искажены глубоким горем.

- Вот никак не ожидал, что у меня гость,- сказал Лионель, быстро выступая вперед,- а то пришел бы сюда раньше. Я боюсь, сэр, что вам было очень скучно одному, раз вы нашли возможным и нужным заняться чтением чужих писем.

Старик вздрогнул, поднял голову, и Лионель с удивлением увидал крупные слезы на его впалых, исхудалых щеках. Гневный взгляд Лионеля сейчас же смягчился, и он хотел уже продолжать разговор в менее суровом тоне, но старик заговорил сам, и видно было, что надменный тон молодого человека нисколько его не смутил.

- Я вас понимаю, маиор Линкольн,- сказал он совершенно невозмутимо,- но бывают причины, оправдывающия даже и не такую нескромность, как эта. Умысла у меня не было. Простая случайность дала мне возможность узнать ваши тайные мысли об одном предмете, который страшно для меня интересен. Помните, во время нашего переезда по морю, вы часто просили меня сообщить одну важную тайну, касающуюся вас, но я упорно молчал.

- Действительно, сэр, вы говорили мне, что знаете какую-то важную для меня тайну, и я вас просил сказать, какую именно, но я не вижу...

- Вы хотите сказать, что это еще не дает мне нрава узнавать ваши личные секреты? - перебил старик.- Это верно, но пусть послужит мне извинением в ваших глазах то искреннее участие, которое я в вас принимаю и которое подтверждают эти неудержимые слезы, льющиеся из моих глаз. А я уже много, много лет не плакал и думал, что источник слез у меня совершенно изсяк.

- Не беспокойтесь больше,- сказал глубоко тронутый Лионель,- и не будем больше говорить об этом неприятном случае. В этом письме, я уверен, вы не прочли ничего такого, чего мог бы стыдиться сын перед своим отцом.

- Напротив, я прочел в нем много такого, чем мог бы по праву гордиться отец за своего сына,- отвечал старик.- Письмо ваше дышет сыновнею любовью, и это именно вызвало у меня слезы из глаз. Я дожил до преклонных лет, а между тем не испытал на себе сыновней любви...

- Разве вы никогда не были отцом? - спросил с живым участием Лионель, садясь рядом со стариком.

- Я же вам говорил, что я совсем одинок,- отвечал старик и после небольшой паузы прибавил:- Я в молодости был и мужем и отцом, но уже давно потерял всякую связь с этим миром. Старость - близкая соседка смерти. В моем сердце уже веет могильный холод.

- Не говорите так,- перебил Лионель.- Не клевещите на свое сердце. Оно вовсе у вас не холодное. Оно сейчас способно на благородные порывы. Разве я не слыхал, с каким жаром вы защищаете колонистов, которых, по вашему мнению, у нас угнетают?

- Это только так... Догорающая лампа всегда вспыхивает, перед тем как ей погаснуть совсем. Но хотя я и не могу зажечь в вас того жара, который горит во мне самом, я все-таки хочу показать вам те опасности, которые вас окружают. Не имея возможности быть вашим лоцманом, буду, по крайней мере, вашим маяком. Для того я и пришел сейчас за вами, маиор Линкольн, несмотря на ночную бурю и на проливной дождь.

- Неужели нельзя было переждать? Разве опасность эта так уж близка?

- Посмотрите на меня. Я видел эту страну тогда, когда она была еще пустыней, которую наши отцы оспаривали у дикарей. A теперь она цветет и населена многими тысячами трудолюбивых жителей. Свой возраст я считаю не годами, а поколениями. Неужели вы думаете, что мне можно рассчитывать, не говорю уж на годы жизни, но хотя бы на месяцы и недели?

Лионедь опустил глаза и не без смущения ответил:

- На многие годы вам, разумеется, рассчитывать нельзя, но сомневаться даже в месяцах и неделях, это значит отрицать Божию милость. Скажите, однако, что такое случилось? Почему вам кажется, что опасность приближается?

- Я вам хочу показать одну вещь. Вы должны увидеть и сами посудить, насколько я прав или не прав. Идите за мной.

- Не теперь же все-таки? Не в эту бурю, надеюсь?.

- Эта буря ничего не значит в сравнении с той грозой, которая над нами готова разразиться, если у нас не одумаются. Идите за мной. Дряхлый старик не боится бури, неужели её испугается английский офицер?

Лионель вспомнил, что еще на корабле дал слово старику сходить с ним на митинг колонистов, и стал одеваться. Он снял военную форму, переоделся в штатский костюм, накинул на себя плащ и пошел было вперед, но старик остановил его:

- Вы не знаете дороги. Вы должны пройти так, чтобы никто не видал. Я за вас поручился, что вы никому ничего не скажете.

- Но ведь нужно же отсюда выйти,- возразил Лионель.

- Идите за мной,- сказал старик.

С этими словами старик отворил дверь в маленькую комнатку, из которой вела узкая крутая лестница вниз. Оба со шли по ней и остановились внизу.

- Я живу в этом доме, а до сих пор не знал о существовании этого хода,- удивился Лионель.- По какому же случаю знаете его вы?

- Я же вам говорил, что знаю Бостон чуть не сто лет,- отвечал старик тихим и строгим голосом.- Идите и не разговаривайте.

Он отворил дверь во двор, и через минуту оба вышли на улицу. У стены сидел человек, укрывшийся от дождя. Как только он их увидел, он сейчас же встал я пошел вслед за ними.

- Кажется, за нами шпионят,- сказал Лионель, останавливаясь.- Кто это смеет за нами итти?

- Это все равно что ребенок,- сказал старик, которого мы тоже будем называть Ральфом, как стал звать его Джоб с тех пор, как тот поселился у его матери.- Вы не должны его опасаться. Бог обделил его рассудком, но не лишил его умения отличать добро от зла. Его сердце все отдано родине, а родине теперь нужен каждый человек.

Под дождем и ветром Лионел шел за стариком, который, несмотря, на свою дряхлость, шагал очень быстро, так что слабый Джоб едва поспевал за ним и за Лионелем. Наконец, они дошли до какого-то, довольно невзрачного дома во дворе, и старик вошел в него первым, даже не постучавшись. Пройдя узким коридором, они вошли в большую залу, в которой уже находилось человек сто, занятых, очевидно, каким-нибудь очень важным делом, если судить по торжественному, серьезному выражению их лиц.

Так как в этот день было воскресенье, то Лионелю сначала пришло в голову, не молитвенное ли это собрание, но вскоре он понял, что ошибается. Говорили о политических вопросах, о положении города Бостона, нападали на правительство. Составлялись самые решительные резолюции и протесты, но в необыкновенно приличной, даже изысканной форме, притом, безусловно, конституционной. Личности монарха не затронул ни разу никто. Напротив, ее признавали неприкосновенной и стоящей выше упреков. Душой собрания был человек средних лет, к которому все относились с особенной почтительностью, но без малейшего подобострастия.

Когда собрание окончилось, и все стали выходить, Лионель потерял из вида своего спутника и остановился, чтобы его подождать. В это время руководитель собрания подошел к нему и спросил:

- Сэр, вы приходили сюда для того, чтобы выказать сочувствие нашему движению, или просто в качестве счастливого офицера его величества?

- О каком движении вы изволите говорить?

- О нашем - в защиту угнетенных.

- Разве вы считаете, что одно другим исключается? Разве вы находите, что защита угнетенных несовместима с моим служебным долгом?

- Нисколько,- отвечал незнакомец,- и вот тому доказательство: очень многие англичане стоят на нашей стороне. От майора Линкольна тем скорее можно этого ожидать, что он наш соотечественник, местный уроженец.

- Здесь для меня не место и не время высказывать свои сокровенные убеждения,- с некоторой надменностью отвечал Лионель.- Когда мы встретимся с вами на какой-нибудь другой почве, я не откажусь, может быть, обменяться с вами взглядами.

- Здесь часто собирались наши отцы,- возразил незнакомец,- и собирались дружно, любовно. Дай Бог, чтобы между их детьми царило не меньшее единодушие.

С этими словами незнакомец поклонился и вышел в темный коридор.

В зале давно уже не было никого. Лионель ощупью выбрался на улицу и увидал Ральфа и юродивого, которые его дожидались. Все опять вместе пошли к дому мистрисс Лечмер.

- Вы теперь сами видели, каково настроение народа,- сказал Ральф.- Неужели вы и после этого не находите, что взрыв неминуем?

- Напротив, я нахожу, что все было очень умеренно и очень прилично. Бунтовщики так не рассуждают и так себя не держат. Тут была все чернь, простонародье, а между тем, все вели себя вполне конституционно.

- Вот что значит получить воспитание не на родине!- воскликнул Ральф.- Вы не знаете, не понимаете своих соотечественников. Вы их ставите на один уровень с европейскими мужиками, по которым и судите о них, а на деле они гораздо и развитее, и сдержаннее, и политичнее. Нет, маиор Линкольн, эта сдержанность не должна вас обманывать. Решение принято, и пожар вспыхнет скоро, поверьте мне.

Они в это время уже дошли до той части города, которая была известна Лионелю.

- Ну, тут вы дорогу уже знаете,- сказал Ральф,- дойдете и одни.

Прежде чем Лионель успел что-нибудь сказать, старик, точно привтдение, быстро скрылся среди ночной мглы и потоков дождя.

ГЛАВА VII.

Сержанты, вы должны идти. Когда прочие спять мирно в постелях, бедные слуги должны не спать и быть на ногах, не смотря на ночную темноту, дождь и холод.

Шекспир: "Король Генрих IV".

После грозы выдались два или три чудных весенних денька, в продолжение которых Лионель ни разу не видел своего дорожного спутника. Зато Джоб всей душой привязался к офицеру, и того эта привязанность очень трогала. Юродивый по возможности старался быть всегда под охраной Лионеля, боясь солдат, от которых он, очевидно, порядочно, в свое время, натерпелся. По приказанию Лионеля, Меритон, хотя и с отвращением, занялся туалетом бедного идиота и устроил все очень хорошо, так что Джоб получил теперь несравненно более привлекательный вид. Впрочем, это преимущество почти нисколько не радовало бедного дурака.

За эти три красных, погожих дня у Лионеля совершенно изгладилось впечатление сцены, виденной им в бурную ночь. Напротив, он все больше и больше поддавался чарам своих молодых кузин и был все время особенно весел и радостен. Польварт и Лионель около того времени возобновили знакомство с одним офицером, с которым служил прежде в одном полку на Великобританских островах. Этот офицер командовал теперь ротой гренадер, входившей в состав бостонского гарнизона. Он был ирландец, по фамилии Мэк-Фюз. Глубоких теоретических познаний в кулинарном деле, которыми отличался Польварт, он не имел, но покушать любил и способен был ценить искусство толстого капитана. Чтобы сделать удовольствие своему приятелю, Лионель часто приглашал Мэк-Фюза к себе на обеды или завтраки. В эту среду вечером он сидел с обоими офицерами за обильным столом, причем в этот раз Польварт особенно постарался, так по крайней мере несколько раз заявил сам этот ученик Гелиогабала.

- По моему, майор Линкольн,- говорил Польварт, развертывая салфетку,- человек может прожить где угодно, лишь бы пища была хорошая. Одежда нужна только для вида, а пища - вот единственная настоящая потребность... Когда человек голоден, он не может быть спокоен. Капитан Мэк-Фюз, пожалуйста, отрежьте мне ломтик этого жаркого... да только режьте вглубь, аккуратнее.

- Не все ли равно, Польварт, как резать,- отвечал с заметным ирландским акцентом, гренадерский капитан,- лишь бы утолить голод. Вы же сами сейчас это сказали.

- Да, но все-таки природе нужно оказывать дружеское содействие,- возразил Польварт с невозмутимою серьезностью, которою он всегда отличался, когда сидел за трапезой.- Нужно уметь не только хорошо готовить кушанья и красиво их подавать, но и правильно резать, чтобы удобнее и приятнее было жевать.

- В таком случае вашим самым любимым блюдом должен быть картофель, мистер Польварт,- сказал Мэк-Фюз,- потому что он круглый, и как его ни режь, всегда получится одно и то же.

- Прежде всего, капитан Мэк-Фюз, картофель нельзя резать, его надо ломать. Вот блюдо - очень распространенное, а между тем никто его хорошенько не понимает.

- И это вы говорите ирландцу, у которого национальное блюдо - картофель?! Сэр, я...

- Картофеля у ирландцев много родится, но это еще не значит, что они его умеют приготовлять...

- Не умеют приготовлять? Сэр, держу пари на месячное жалованье (это для меня все равно, что для майора Линкольна тысяча фунтов стерлингов) - держу пари, что вы даже и перечислить не сможете всех способов приготовления картофеля,

- Вы его варите, жарите, печете. Иногда делаете из него что-то вроде фарша...

- Старушечья кухня! - презрительно перебил Мэк-Фюз.- Нет, сэр, мы его готовим на масле или без масла, мы его чистим и...

- Какой ученый спор вы завели, господа! - покатился со смеху Лионель.- Не передать ли его на разрешение Джобу, который сидит вон там в углу и как раз держит на вилке предмет вашего диспута?

- A то лучше возьмемте в судьи мистера Сета Седжа, нашего домовладельца, который тут же находится,- сказал Мэк-Фюз.- Мне кажется, он отлично мог бы нас рассудить не хуже царя Соломона.

- Не называйте Сета Седжа царем,- сказал Джоб, переставая есть.- Цари только хвастать собой умеют, а Сет добрый: он позволяет Джобу приходить сюда и наедаться до сыта. Он настоящий христианин.

- Дурак, а рассудок у него все-таки есть, майор Линкольн,- заметил Польварт.- Он всегда жалует к нам в часы обеда и завтрака.

- Дома-то у него не Бог весть какое веселье,- сказал Лионель.- Это первый человек, с которым я познакомился по приезде на родину, и потому я просил мистера Седжа впускать его ко мне всякий раз, как он придет, в особенности же именно в те часы, когда он может оценить высокие способности моего друга Польварта.

- Я нисколько не против того, чтобы он их оценивал на свой молодой вкус,- сказал Польварт.- Отрежьте мне пожалуйста, дикого гуся, Мэк-Фюз. Будьте любезны, поближе к середке. Ваши перелетные птицы чертовски жестки под крыльями.

- Вероятно, этот гусь летел фланговым в своей стае и потрудился больше других своих товарищей.- Однако, Польварт, что вы скажете по поводу новых упражнений легкой пехоты?

- Скажу, что Гэдж нас совсем замучил ими. Ни минуты отдыха нет.

- Как вы думаете, Мэк-Фюз, что все это значит?- спросил Лионель.- Мне кажется, у Гэджа есть какая-нибудь цель.

- Не могу вам ничего сказать, майор Линкольн,- отвечал гренадер.- Я солдат и не привык вдаваться в причины начальственных распоряжений. Знаю только, что гренадеры и легкая пехота освобождены от несения караульной службы и целые дни заняты маршироккой; так что наш Польварт начал даже худеть.

- Неужели вы замечаете, что я худею, Мэк? - воскликнул Польварт.- О, как я рад! Значит, не даром я бегаю каждый день до седьмого пота. В инструкторы нам дали офицера Гарри Скипа. Кажется, это самый быстроногий офицер во всей армии... Что вы об этом скажете, мистер Седж? Вы так внимательно слушаете, что, должно быть, вас все это особенно интересует.

Седж, к которому обратился с вопросом Польварт, был владельцем того дома, в котором снимал себе квартиру Лионель. Свою всю семью он давно отправил куда-то в провинцию под предлогом наступившей дороговизны в Бостоне, а сам остался в городе оберегать свое имущество. Это был худой, костистый человек с черными блестящими глазами, типичный янки. На вопрос Польварта он ответил уклончиво и осторожно:

- Я полагаю, что все эти упражнения очень полезны для легкой пехоты. Но капитану Польварту, может быть, и трудно поспевать за своей ротой - в виду его комплекции.

- Ну, а вообще, что вы думаете о создавшемся положении, мистер Седж? - спросил Мэк-Фюз.- Вы человек рассудительный и наблюдательный. Как вы думаете, ваши сограждане будут драться или нет?

- Курица и та пробует защититься, когда ей ощипывают перья,- сказал Седж, уставившись глазами в пол.

- Разве американцы считают, что их ощипывают?

- Насколько я понимаю, народ так думает, капитан. Гербовый сбор и пошлина на чай вызвали большие толки.

- Стало быть, вы думаете, что драться будут?

- Постоят за себя, если крайность заставит, но только пока еще драться никому не хотелось бы.

В эту самую минуту в дверях появилась огромная фигура унтер-офицера из роты Мэк-Фюза и заполнила собой все дверное отверстие.

- Что тебе, Дойль? - спросил Мэк-Фюз.

- Приказано через полчаса после зари вывести роту на смотр и приготовиться к выступлению.

Все три офицера встали со своих мест.

- Ночью - выступать! - воскликнул Мэк-Фюз.- Должно быть, нас посылают куда-нибудь на смену, но только Гэдж мог бы выбрать для этого другое время.

- Вероятно, есть какия-нибудь важные причины,- сказал Лионель.- Слышите? Барабанный бой. должно быть, и другия части получили такой же приказ, не одна ваша рота.

- Всему батальону приказано выступать, ваше высокоблагородие,- сказал унтер-офицер,- а также и легкой пехоте; мне поручено сообщить об этом капитану Польварту, если я его встречу.

- Все это очень таинственно,- сказал Лионель,- но вот кто может мне тут помочь... Джоб! Где он? Меритон, куда девался юродивый?

- Его кто-то вызвал, сэр, и он ушел.

- Тогда пошлите мне Седжа,- сказал после раздумья молодой человек.

Оказалось, что и Седж куда-то ушел.

- Господа,- сказал Лионель,- мне нужно сделать кое-какие распоряжения. Через час я вас догоню. Я не думаю, чтобы до тех пор вы успели выступить.

Лионель надел шинель и первый, извинившись перед гостями, куда-то торопливо ушел. Вслед за ним вышли и Мэк-Фюз с Польвартом, направляясь в свои казармы.

ГЛАВА VIII.

Береги свои вздохи, несчастная дочь, чтобы очистить воздух! Береги свои слезы, чтобы украсить ими, вместо жемчуга, браслеты, сплетенные из твоих волос!

Дэвенанти.

Лионель смутился бы, покраснел, если бы его уличили в том, что его таинственный друг Ральф имеет на него большое влияние. Но влечение к старику было в нем. так сильно, что он, выйдя из своей квартиры, торопливо направился к жилищу Абигаили Прэй. С того вечера он ни разу не был в этом мрачном доме, но он хорошо его запомнил, так как старый магазин находился рядом с Фануель-Голлем.

Проходя мимо городской ратуши, он взглянул на освещенные окна и сказал стоявшему на часах гренадеру:

- Там, должно быть, ждет совет - так что ли, часовой?

Солдат по мундиру Лионеля увидал, что перед ним начальство, и почтительно ответил:

- Так точно, ваше высокоблагородие. Здесь находятся его превосходительство генерал Вольф, подполковник 10-го полка лорд Норсемберлэнд и старый майор морской пехоты, а этот ветеран приходит сюда только в особо важных случаях.

- Вероятно, что-нибудь по поводу новых упражнений войск,- сказал Лионель.- Прощайте, старый товарищ.

Гренадер сомнительно покачал головой и вновь принялся за свою мерную ходьбу взад и вперед. Через несколько минут Лионель входил в жилище Абигаили. Там он по памяти отыскал её комнату, но был очень недоволен, когда в комнате не оказалось никого. Он хотел уже уходить, как увидал полоску света, шедшую сверху и освещавшую лестницу в следующий этаж. Поднявшись по этой лестнице, он, руководясь полоской света, вошел в одну из маленьких комнаток и увидел того, кого искал. Старик сидел на единственном, сломанном стуле перед кучей соломы, которая, по всем признакам, служила ему постелью. На соломе была развернута большая карта, которую старик внимательно штудировал. Несколько мгновений Лионель стоял в нерешительности и смотрел на седые волосы старика, закрывавшие виски и лоб его наклоненной головы.

- Я вас ищу,- сказал Лионель,- так как сами вы меня совсем забыли.

- Вы поздно пришли,- сказал Ральф, не выказывая ни малейшего удивления и даже не отрываясь от карты.- Грядущих великих бедствий уже нельзя устранить, можно только извлечь из них полезный урок.

- Значит, вы знаете, что нынче ночью что-то готовится?

- Старики редко спят по ночам,- сказал Ральф, в первый раз взглядывая на Лионеля,- а в молодости я тоже обучался вашему кровавому ремеслу.

- Поэтому вы не могли не заметить приготовлений в войсках гарнизона. Но вы догадались ли об их цели и о возможных последствиях задуманного предприятия?

- Мне известно и то, и другое. Гэдж воображает, что, отрезав маленькие веточки, он этим искоренит все посевы свободы. Он думает задавить патриотизм, уничтожив несколько военных складов.

- Значит, на сегодня пока предполагается только эта мера предосторожности?

- Эта мера вызовет кровопролитие.

- Я хочу присоединиться к отряду к качестве волонтера, чтобы проникнуть внутрь страны и лично ознакомиться с положением дел. Я для того к вам и пришел, чтобы посоветоваться с вами об этом.

При словах Лионеля старик побледнел. Его мутный взгляд перебегал несколько раз со стены комнаты на карту, потом неподвижно уставился на Лионеля, точно взгляд мертвеца. Лионель подумал, что старику дурно, и хотел ему помочь, но тот успел оправиться и овладеть собой

- Вы нездоровы! - вскричал Лионель,

- Оставьте меня, уйдите.

- Не могу я вас оставить в таком положения.

- Говорю вам, оставьте меня. Мы с вами увидимся, как вам этого хочется, внутри провинции.

- Следовательно, вы мне советуете присоединиться к войскам и дожидаться вас?

- Советую.

- Простите меня,- нерешительно заговорил Лионель, в смущении опуская глаза,- но мне кажется, что это помещение, выбранное вами для себя... и состояние вашего здоровья... и ваш костюм... все это указывает на... на то, что вам приходится трудно...

- Вы собираетесь предложить мне денег?

- Если вы согласитесь принять их от меня, вы окажете мне большую честь, и я буду вам глубоко за нее благодарен.

- Когда у меня не будет хватать средств на все мои надобности, молодой человек, тогда я непременно воспользуюсь вашим предложением. В теперь ступайте, времени терять нельзя.

- Я не желал бы оставлять вас одних, Где Абигаиль? Даже эта сумасбродная старуха все-таки лучше, чем никого.

- Ее нет дома. Она ушла.

- A Джоб? Он хоть и юродивый, но у него бывают добрые движения; он мог бы вам быть полезен в случае нужды.

- У него есть дело поважнее возни с никому ненужным стариком. Уходите, сэр, сию же минуту, оставьте меня в покое. Сэр, я вас об этом прошу и даже приказываю, если этого вам мало.

Лионелю ничего больше не оставалось, как повиноваться. Он сделал это очень неохотно и, уходя, несколько раз оборачивался. Выйдя на улицу, он торопливо пошел к себе домой. На небольшом мосту он услыхал тихий шопот нескольких голосов. Какие-то люди совещались между собою. В темноте Лионель разглядел двоих, но когда он стал подходить к ним, они разошлись. Один пошел на площадь, а другой взошел на мост, где стоял Лионель.

- Это ты, Джоб, тут шепчешься? Ах, заговорщик!- воскликнул Лионель.- Что это у тебя за ночные секреты?

- Джоб живет в старом магазине,- быстро отвечал юродивый.- Там для Нэб места много, потому что король на позволяет привозить сюда товары.

- Ты к воде шел, а не домой.

- Для Нэб нужна рыба, ей есть нечего, и хотя король запер бостонскую гавань, Джоб все-таки поедет на ловлю. Джоба не удержат никакие парламентские билли.

- Несчастный! Иди домой и ложись спать! A то какой-нибудь часовой подстрелит тебя, тем и кончится.

- Джоб увидит корабль издали, а с корабля Джоба не увидят. Если же кого-нибудь из бостонцев убьют - а Джоб бостонец - то это даром не пройдет. Будет кутерьма.

Разговор на этом кончился. Лионель пошел своей дорогой, а от моста отделилась лодка и поплыла в порт.

Проходя по площади, Лионель у фонаря встретился с тем человеком, которые шептался с Джобом. Оба взглянули друг на друга и друг друга узнали.

- Мы опять с вами встречаемся, майор Линкольн, я опять в таинственном месте,- сказал тот самый незнакомец, которого Лионель видел на ночном митинге.

- И в этом таинственном месте Джоб Прэй, должно быть, состоит чем-нибудь вроде домового или лешего, потому что вы с ним о чем-то так таинственно изволили шептаться.

- Надеюсь, сэр,- возразил незнакомец,- что у нас еще до того не дошло, чтобы честным людям нельзя было поговорить между собою.

- Разумеется, сэр,- отвечал Лионель,- и я вовсе не имел в виду вам препятствовать в этом.

Они расстались. Лионель пошел на Тремонт-Стрит, чтобы проститься с мистрисс Лечмер и кузинами. Никого не встретив, он прошел к себе в комнату, там немного позанялся и вышел в гостиную. Из маленького кабинетика мистрисс Лечмер донесся до него её голос. Дверь была полуоткрыта. Лионель подошел я хотел уже попросить позволения войти, как увидал Абигаиль Прэй, которая вела с хозяйкой дома оживленную беседу.

- Старик и очень бедный, вы говорите? - спрашивала мистрисс Лечмер.

- Кажется, ему все известно,- говорила Абигаиль, кидая вокруг себя взгляды, в которых виден был крайний испуг.

- Все! - повторила дрожащими губами мистрисс Лечмер.- И вы говорите, что он приехал с маиором Линкольном?

- На том же корабле, и небу было угодно, чтобы он поселился у меня в наказание за мои грехи.

- Зачем же вы позволяете ему жить у вас, если он вас стесняет? - возразила мистрисс Лечмер.- Вы у себя в доме полная хозяйка.

- Дом, в котором я живу, мне не принадлежит. Он может служить прибежищем для всех несчастных. Старик имеет такое же право, как и я, поселиться в пустом магазине.

- Вы первая в нем поселились, и вы женщина. Ваше право старше,- настаивала мистрисс Лечмер голосом, в котором слышались непреклонные ноты.- На вашем месте я бы выгнала его на улицу, как собаку.

- На улицу! - повторила Абигаиль, испуганно оглядываясь кругом.- Сударыня, ради Бога, тише говорите!.. На улицу... Да я глядеть на него боюсь, у него такие глаза, точно он насквозь меня видит. Он пересказал мне все, что я когда-либо сделала... Джоб его боготворит, просто молится на него, и если я сделаю ему какую-нибудь обиду, старик легко может от Джоба узнать все то, что мы с вами скрываем...

- Как!- дрогнувшим от ужаса голосом вскричала мистрисс Лечмер.- Неужели вы были так глупы, что все рассказали своему идиоту?

- Этот идиот мой сын, моя плоть и кровь,- отвечала Абигаиль и даже поднесла руки ко лбу, как бы умоляя о прощении за свою нескромность.- Ах, мээм, вы счастливица, вы живете в богатстве и в почете, у вас прелестная, кроткая, добрая внучка, поэтому вы никогда не поймете, как это можно любить такого, как Джоб. Но когда сердце разбито и задавлено тяжким бременем, тогда невольно спешишь открыться тому, кто готов взять на себя хотя часть этого бремени. A ведь Джоб - мой сын, мое чадо, хотя и отнят у него рассудок.

Мистрисс Лечмер несколько минут не отвечала, и Лионел воспользовался этим промежутком, чтобы отойти и не слушать больше разговора, который, очевидно, для него не предназначался. Он вошел в гостиную и бросился на стул, думая, что в комнате никого больше нет.

- Как! Майор Линкольн уже вернулся! - воскликнул приятный голос Сеслии Дайнвор, которая сидела на другом конце комнаты.- И притом вооруженный с ног до головы, точно бандит!

Лионель вздрогнул, потер себе лоб, как бы просыпаясь от сна, и отвечал:

- Да, я именно бандит... и еще как-нибудь назовите... Ко мне все подойдет.

Сесиль побледнела.

- Кто же решится так говорить о майоре Линкольне?- возразила она.- Он сам к себе несправедлив.

- Что я такое сказал, мисс Дайнвор, какую нелепость? - воскликнул, опомнившись, Лионель. - Я весь ушел в свои думы и слышал только ваш голос, а самого вопроса не понял.

- A между тем на вас полное вооружение: шпага и даже пистолеты.

- Да, я сегодня в ночь выступаю с отрядом в качестве волонтера,- сказал он, снимая с себя оружие.- Этот отряд посылается во внутренния земли. Вот почему я и вооружился, несмотря на свои мирные намерения.

- Ночью назначен поход вглубь провинции! - сказала Сесиль, побледнев еще больше и с трудом переводя дух.- Для чего же это майор Линкольн добровольно присоединяется к подобной экспедиции?

- Я намереваюсь только быть очевидцем того, что может случиться, о цели же похода так же мало осведомлен, как и вы.

- Тогда оставайтесь дома,- твердым тоном произнесла Сесиль,- и не принимайте участия в предприятии, имеющем, быть может, нехорошую цель и опасном по результатам.

- Цели я не знаю, следовательно, и не могу за нее отвечать, а мое присутствие или отсутствие нисколько на исход дела не повлияет. Что же касается опасности, то, раз идут наши гренадеры, ни о какой опасности не может быть и речи, хотя бы неприятель оказался даже втрое многочисленнее посланного отряда.

- Из ваших слов я заключаю,- воскликнула, входя в гостиную, Агнеса Дэнфорт,- что и наш друг Меркурий, он же капитан Польварт, отправляется с этими ночными погромщиками? Если так, то курятникам придется плохо.

- Разве вы не знаете, Агнеса, зачем выступают войска?

Агнеса ответила, стараясь скрыть под маской иронии свое неудовольствие:

- Я слышала, что всем солдатам розданы боевые патроны, что с моря город окружен шлюпками, не пропускающими никого ни в город, ни из города. Таким образом, Сесиль, если мы с тобой, природные американки, пожелаем куда-нибудь поехать, нам этого не позволят. Бог один знает, к чему приведут все подобные меры.

- Если вы не собираетесь принимать непосредственное участие в погромной экспедиции, а намереваетесь быть только зрителем,- сказала Сесиль,- то хорошо ли с вашей стороны своим присутствием как бы санкционировать подобные вещи?

- Я не считаю доказанным и достоверным, что предполагается какой-нибудь погром.

- Вы забываете, Сесиль,- с видом крайнего презрения заметила Агнеса,- что майор Линкольн приехал сюда уже после знаменитого похода из Роксбюри в Дорчестер. Тогда войска пожали свои лавры при свете дня. Не трудно себе представить, насколько блистательнее будет их слава, когда ночная темнота прикроет их позор.

Лионель весь вспыхнул, но сдержался; он встал и сказал со смехом:

- Кузина, вы заставляете меня бить отбой. Но если мой друг, действительно, как вы говорите, страшен только для курятника, то он несомненно сложит к вашим ногам трофеи своих побед. Я ухожу, чтобы не раздражать вас своим мундиром, который здесь всем так ненавистен.

Лионель подал Сесили руку, она вложила в нее свою и дошла с ним до выходной двери.

- Как бы мне хотелось, чтобы вы остались, Линкольн!- сказала она, когда они остановились на пороге.- И зачем вы отправляетесь? По службе вы не обязаны, а как человеку, вам бы следовало быть более отзывчивым на горе своих ближних.

- В качестве человека отзывчивого я и отправляюсь, Сесиль,- отвечал Лионель.- У меня есть на это причины, о которых вы даже и не подозреваете.

- И вы это надолго?..

- Если я не пробуду в отсутствии несколько дней, то моя цель не будет достигнута,- сказал он, тихо пожимая её руку.- Будьте уверены, что я постараюсь вернуться, как только будет можно.

- Ну, когда так, отправляйтесь,- сказала Сесиль, освобождая свою руку.- Только помните: на такого выдающагося офицера, как вы, будет обращено всеобщее внимание. За каждым вашим поступком будут следить тысячи глаз.

- Вы мне не доверяете, Сесиль?

- Вовсе нет, майор Линкольн; я ничего такого не думаю...- Поезжайте, Лионель, и как только вернетесь, сейчас же приходите к нам.

Он не успел ничего ответить, потому что она быстро повернулась и ушла в комнаты, но Лионель успел заметить, что она прошла не в гостиную к Агнесе, а поднялась по большой лестнице наверх грациозной и легкой сильфидой.

ГЛАВА IX.

На внешних стенах знамя водрузите.

Военный клич, как прежде: "Вот они!"

Шекспир: "Макбет".

По выходе из дома мистрисс Лечмер, Лиовель сам не зная зачем направился к Бикон-Гиллю и, только уже поднявшись до половины холма, сообразил, что ему тут совершенно нечего делать. Он остановился и прислушался. Не слыша со стороны казарм ни малейшего звука, он уступил овладевшей им потребности уединиться и дошел до вершины холма. Он стал смотреть на город, расстилавшийся внизу в темноте. По улицам ходили люди с фонарями и факелами, в домах везде виден был свет. Это значило, что жителям стало известно о готовящейся экспедиции. Лионель снова прислушался в сторону казарм, но там все было совершенно тихо.

Лионель стоял на небольшой площадке. Темнота была полная. Вдруг откуда-то появился свет, сначала слабый, потом он сделался ярче, осветил весь холм и заиграл яркими бликами вокруг маяка.

- Негодяй! - сказал вдруг человек, стоявший где-то внизу маяка и теперь выступивший прямо против Лионеля.- Кто тебе позволил зажечь маяк?

- Я бы вам сказал на это, как вы смеете так грубо со мной говорить, если бы не догадался о причине вашей ошибки,- отвечал Лионель.- Никто маяка не зажигал, это месяц взошел на горизонте со стороны моря.

- Ей-Богу, как я ошибся! - сказал часовой.- Я готов 5ыл в первую минуту поклясться, что это маяк засветился.

- Вы, должно быть, человек суеверный и верите в колдовство. С того места, где я стою, только разве колдун мог бы зажечь свет на маяке.

- Простите, ваше высокоблагородие! Народ-то здесь уж очень чудной... Бедовый народ! Теперь-то я вижу, что вы изволите быть майор Линкольн, 47-го полка. Я вас узнал.

- A вы служите тоже в этом полку?

Солдат ответил, что он унтер-офицер другого полка, но знает в лицо г. майора. При этом он объяснил, что он приставлен смотреть, чтобы бостонцы не зажигали маяка и чтобы вообще каким-нибудь сигналом не дали знать окрестным жителям о готовящейся экспедиции.

- Дело задумано, должно быть, серьезное,- заметил Лионель.

- Изволите прислушаться, г. майор: наши гренадеры идут,- сказал солдат.- Это их мерный и тяжелый шаг.

Лионель прислушался и действительно услыхал правильный солдатский шаг. Через долину шло к берегу регулярное войско. Тогда он быстро сбежал с холма и прибыл к воде в одно время с отрядом.

Две колонны остановились и выстроились в недалеком расстоянии одна от другой. Лионель определил численность всего отряда приблизительно в тысячу человек. Сбоку собралась кучка офицеров. Он подошел к ней, полагая, что тут находится сам начальник отряда. Это был подполковник 10-го полка, оживленно о чем-то говоривший с флотским ветераном. о котором упоминал часовой у городской ратуши.

Лионель обратился к подполковнику с просьбой о разрешении сопровождать отряд. После нескольких объяснений просьба была уважена, при чем о секретных причинах похода не заикнулся ни тот, ни другой.

Тут к Лионелю подошел его лакей, следовавший за отрядом при багаже и лошадях своего барина. Сделав кое-какие распоряжения, Лионель пошел отыскивать своего друга Польварта и нашел его во главе первого взвода легкой пехоты, По количеству собранных у берега лодок, можно было догадаться, что отряд пойдет с полуострова на материк не обыкновенной дорогой, а будет перевозиться по воде.

Вскоре подали сигнал. Солдаты в порядке стали рассаживаться по шлюпкам, которые постепенно отъезжали от берега. Месяц в это время поднялся выше и озарил колокольни города и всю долину. Обстановка напоминала декорацию какой-нибудь драматической сцены в театре. Польварт сел в лодку рядом с Лионелом. Ему удалось удобно устроить свои ноги, и он пришел в спокойное, благодушное настроение.

- Бывают минуты, когда мне хотелось бы быть моряком,- сказал он, болтая рукою в воде.- Вода тебя везет, а сам ты не двигаешься. Хорошо! Военные матросы должны любить такую жизнь.

- Нет, я слыхал, что это им порою надоедает,- отвечал Лионель.- Им иной раз до страсти хочется размять ноги, а негде.

- Ну что такое ноги? - воскликнул Польварт.- Наименее необходимая часть тела. Моряку, например, оне почти совершенно не нужны; С ними только подагра бывает. Другое дело - мозг, желудок.

- И это говорит офицер легкой пехоты!- засмеялся Лионель.- Мой друг, вы свое звание забыли.

- Так что же? Я вот офицер легкой пехоты, а двигаюсь в поход без помощи ног... Скажите, майор Линкольн, вы видели мисс Дэнфорт, когда в последний раз были на Тремонт-Стрит?

- Имел это удовольствие.

- Знает она что-нибудь о нашем походе?

- Она была в крайне воинственном настроении.

- Она ничего не говорила про легкую пехоту или про кого-нибудь, кто в ней служит?

- Она, действительно, упомянула про вас,- с легкой насмешкой,- отвечал Лионель. - Нашла, что от вас грозит большая опасность... курятникам.

- Что за несравненная девушка! И шутки-то её какие приятные, милые... Ах, как бы я желал, чтобы она была здесь с нами! Для влюбленного пять минут при свете луны стоят целаго лета под знойным солнцем... Как бы я дорого дал, еслибы запел сейчас соловей!

Но вот лодки переплыли через бухту и остановились у берега. Войска высадились и построились в походную колонну. Рота капитана Польварта опять составила головную часть отряда и получила приказ следовать за офицером главного штаба, выехавшим вперед верхом на коне. Лионель велел Меритону следовать с лошадьми той же дорогой, по которой пойдет отряд, а сам присоединился к Польварту.

Вскоре перед отрядом появилось огромное стоячее болото.

- Чорт знает что такое! - воскликнул капитан Польварт.- Слепые они у нас что ли, наши колонновожатые? Куда это они нас завели? Не видят разве, что луг почти наполовину залит водой?

- Вперед, вперед, легкая пехота! Трогай!- хриплым голосом крикнул флотский офицер-старик, ехавший верхом недалеко от роты.- Воды, что ли, испугались?

- Мы не водяные крысы,- сказал Польварт. Лионель схватил его за руку, и Польварт не успел опомниться, как очутился по щиколодку в воде.

- Смотрите, чтобы за такие рассуждения не лишиться патента,- сказал Лионель, между тем как его друг шлепал по болоту.- Теперь, по крайней мере, есть что записать в дневник: случай интересный.

- A я было только-что размечтался при луне,- проговорил с комическим сожалением толстяк.- Нет, уж видно не придется.

- Я тоже думаю, что не придется,- сказал Лионель.- И даже наверное, так что лучше и не пробовать.

Болотистый луг, впрочем, скоро кончился, и отряд вышел на большую дорогу. Настроение Польварта испортилось. Разговор перестал клеиться.

Сначала все кругом было тихо, но по мере движения солдат вперед стал раздаваться собачий лай, и из окон ферм стали выглядывать изумленные физиономии обывателей, встревоженных шествием войск. Вдруг вдали с какой-то колокольни послышались сухие, короткие, частые удары набата. Кто-то подавал населению тревогу. Что-то величественное было в этих пугающих звуках, понесшихся по всей долине.

Солдаты стали слушать. Среди холмов прогремело несколько выстрелов. Набат загудел со всех окрестных колоколен, звон понесся отовсюду и разлился по всем направлениям. На всех высотах загорелись огни. Звуки волынок и медных труб сливались с выстрелами из мушкетов и звоном колоколов. По близости слышался лошадиный топот, как будто какие-то всадники мчались мимо флангов батальона.

- Вперед! Вперед! - покрикивал среди этого шума и гула флотский ветеран.- Янки проснулись, зашевелились, а нам еще долго идти. Вперед, легкая пехота! Гренадеры вас догоняют!

Авангард ускорил шаг, и весь отряд пошел с такой скоростью, какую только допускала необходимость сохранять равнение. Шли несколько часов без остановок. Шум тревоги улегся, колокола перестали звонить. Лунный свет постепенно поблек при первом проблеске занявшагося утра. Из арьергарда пришло распоряжение остановиться.

Польварт уже думал, что можно будет отдохнуть и основательно закусить захваченною им из дома Лионеля вкусной провизией. Он был вообще превосходным офицером для всего того, что сам называл "мирной частью военной службы". Но ему пришлось разочароваться и даже поворчать: остановка была не для отдыха, а для осмотра ружей и для того, чтобы зарядить их и вставить кремни. От главного отряда отделились три или четыре роты и снова двинулись вперед под начальством флотского ветерана. Солдаты были сильно заинтересованы. Они шли быстро и неустрашимо за старым офицером, пустившим свою лошадь легкой рысцой.

В воздухе запахло чудным весенним утром. Предметы постепенно становились все виднее и виднее. Солдаты шагали бодро, забывая перенесенные труды форсированного ночного марша. Вдруг перед колонной появились откуда-то три или четыре вооруженных всадника, скакавшие ей наперерез.

- Сдайтесь! - крикнул им один из бывших впереди офицеров.- Сдайтесь или спасайтесь сию же минуту прочь!

Всадники повернули коней я ускакали. Один из них выстрелил на воздух, чтобы дать тревогу. Солдаты вступили в небольшое село и увидали перед собой церковь посреди лужайки. Лужайка была занята небольшим отрядом провинциальной милиции, выстроимшимся, как на смотру.

- Вперед, легкая пехота! - крикнул флотский майор, давая шпоры своему коню. В сопровождении своих офицеров он быстро помчался вперед, скрывшись за утлом церкви.

Лионель поспешил за ним следом. У него сильно билось сердце, предчувствуя недоброе.

Хриплый голос флотского майора раздался снова:

- Бунтовщики, расходитесь! Кладите оружие и расходитесь! За этими неразслышанными словами последовал пистолетный выстрел и приказ открыть огонь.

Солдаты с яростным криком бросились на лужайку и дали оглушительный залп.

- Боже мой! - вскричал Лионель.- Что вы делаете! Разве можно стрелять в мирное население! Кроме насилия ведь есть еще и закон! Польварт, велите им прекратить огонь!

- Назад! Стой! - крикнул Польварт, кидаясь на солдат; с обнаженной шпагой.

Но сразу остановить солдат было невозможно. Они разошлись. Только с прибытием самого Питкэрна и других офицеров удалось остановить пальбу. Убегая, милиционеры тоже сделали несколько шальных выстрелов, но англичанам эти выстрелы не причинили никакого вреда.

Когда стрельба прекратилась, солдаты и офицеры молча переглянулись, как бы говоря друг другу, что случившееся невозможно было предвидеть. Мешаясь с утренним туманом, над лугом стлался дым, расходясь во все стороны горизонта и как бы давая всюду знать о совершившемся роковом деле. Лионель с ужасом увидал на лугу несколько раненых, корчившихся от мучительной боли, и от пяти до шести трупов, растянувшихся неподвижно на траве.

Не в силах будучи выносить этого зрелища, Лионель отвернулся и отошел назад. Тем временем к авангарду беглым шагом подошла остальная пехота. Лионель задумчиво обошел вокруг церкви, сам не зная, куда идет, и столкнулся с Джобомь Прэем, выходившим из храма. Джоб имел вид совершенно растерянный. На его лице отражалось и негодование, и испуг.

Юродивый пальцем указал Лионелю на смертельно раненого, который с усилием полз к дверям храма, где привык молиться и где собирался теперь отдать Богу душу.

- Вы убили создание Божие,- сказал юродивый.- Бог вам это припомнит.

- Увы, убит не один этот, я там видел несколько трупов,- отвечал Лионель. - Не знаю, чем и кончится это все.

- Как вы думаете,- спросил Джоб, пугливо оглянувшись кругом,- неужели король имеет право убивать людей в Бостоне, как он это делает в Лондоне? Это дело переполошит всю провинцию, вот посмотрите. Ах, вы не знаете наших колонистов!

- Да что же они могут сделать в конце концов? - сказал Лионель, забывая, что говорит с человеком, лишенным рассудка.- Англия во всяком случае сильнее здешних разрозненных колоний. Им бы следовало держаться осторожнее.

- Осторожнее? - возразил Джоб.- A то, что король делает, разве осторожно? Если народ и промолчит в ответ на резню, даром она все-таки не пройдет. Вы убили Божие создание, Бог вам это припомнит.

- Какими судьбами ты здесь, дурачишка? - спросил приходя в себя, Лионель.- Ведь ты мне сказал, что отправляешься ловить рыбу для своей матери?

- A здесь разве нельзя ловить? - неохотно отвечал юродивый.- Рыба водится не только в бухте, она есть и в прудах. Нэб могла переменить свой вкус. Джоб не знает такого закона, чтобы нельзя было ловить форелей.

- Несчастный! Ты все стараешься меня обмануть! Кто-то такой злоупотребляет твоим неведением, отлично зная, что ты слабоумный, и дает тебе такие поручения, за которые ты не сегодня-завтра можешь поплатиться жизнью.

- A вот король не смог бы заставить Джоба ходить по его поручениям,- сказал гордым тоном юродивый.- Такого закона нет, и Джоб не пошел бы.

- Джоб, твоя ученость тебя погубит. Кто это тебя начинил такими юридическими познаниями?

- Вы думаете, что в Бостоне все такие простецы, что и законов не знают? - искренно удивился Джоб. - Да один Ральф знает их не хуже самого короля. Он говорит, что никакой закон не разрешает стрелять в "скороспелых", если они первые не начнут стрелять, потому что они местная милиция и имеют право заниматься воинскими упражнениями, когда им угодно.

- Ральф! - с живостью воскликнул Лионел.- Неужели он здесь? Этого быть не может. Я его оставил совсем больного в Бостоне. Да и не под-лета ему мешаться в такие дела.

Джоб отвечал уклончиво.

- Я полагаю, Ральф видел войска и почище вашей легкой пехоты и ваших гренадер, а также и тех солдат, которые остались в Бостоне.

Лионель вовсе не намеревался воспользоваться наивностью Джоба и донять его вопросами так, чтобы он проговорился о чем-нибудь особенно важном для заговорщиков, но ему хотелось, во-первых, узнать что-нибудь о старике, а во-вторых, отклонить самого Джоба от опасного сообщества. Но Джоб ловко увертывался от прямых ответов, проявляя большую хитрость и сообразительность.

- Повторяю, мне необходимо повидаться с человеком, которого ты называешь Ральфом,- сказал Лионель,- и я желал бы знать, не здесь ли он?

- Ральф презирает ложь,- отвечал Джоб.- Идите туда, где он обещался с вами встретиться, и вы его увидите.

- Он мне не назначил места, а этот несчастный случай мог его смутить, испугать...

- Уж и испугать! - повторил Джоб, недоверчиво качая головой.- Не такой человек Ральф, чтобы чего-нибудь испугаться.

- В таком случае, он может сунуться в опасное место... Юноша, в последний раз прошу тебя: скажи мне, не здесь ли старик?..

В эту минуту он вдруг заметил, что Джоб опустил глаза и боязливо пятится. Лионель обернулся и увидал гренадерского капитана, который стоял над трупом американца, скрестив на груди руки, и молча глядел на него.

То был капитан Мэк-Фюз. Узнав Лионеля, он спросил:

- Не объясните ли вы мне, маиор Линкольн, по какому случаю этот человек лежит здесь мертвый?

- Разве вы не видите, какая у него рана на груди?

- Я вижу, что он убит выстрелом из ружья, но желал бы знать зачем и для чего.

- Об этом уж вы наше начальство спросите, капитан Мэк-Фюз,- отвечал Лионель. - Поговаривают, будто мы идем захватывать склады военного материала, заготовленные колонистами с враждебными целями.

На жестких чертах Мэк-Фюза появилось выражение холодного презрения.

- Скажите, маиор Лионель,- вы хоть и молоды, а лучше других посвящены в секреты наших генералов,- скажите, неужели Гэдж думает, что это - война, когда оружие и заряды имеются только у одной стороны? Я не прочь повоевать, мне мир уж и поднадоесть успел, мне скучно без дела, но когда людей убивают при такой обстановке, как убит вот этот американец (Мэк-Фюз указал рукой на труп), то я не скажу, что это честный бой, а просто бойня.

- Я совершенно с вами согласен, но, увы! Кажется, далеко не все так думают, как мы с вами. Я боюсь, что это только начало.

Он обернулся, отыскивая глазами Джоба, но юродивый бесследно исчез. В это время барабаны забили сбор, солдаты зашевелились, готовясь к выступлению. И видно было, что пролитая кровь успела возбудить в них злые инстинкты, и что они, как тигры, с наслаждением готовы теперь лить ее еще и еще...

ГЛАВА X.

Все Грэгэмы из клана Нетерби сели на коней, явились Форстеры, Фенвики, Месгрэвы: шумная охота рассыпалась по долине Кэноби.

Сэр Вальтер Скотт.

Из Лексингтона, так называлось то небольшое село, где произошли описанные в предыдущей главе события, войска выступили с военной помпой, но потом люди отряда притихли, озабоченные предстоявшей им задачей - разыскать и уничтожить военные склады колонистов внутри провинции. Так как о походе теперь знали все и всюду, то необходимо было удвоить быстроту, чтобы обезпечить за экспедицией усвех.

Флотский ветеран, о котором мы так часто говорили, снова поехал верхом в авангарде. Рота Польварта была попрежнему головною, а Лионель опять пошел рядом с капитаном, машинально маришруя в ногу с солдатами.

- Поторопились мы, маиор Линкольн, вот что,- заметил Польварт своему другу.

- Вы находите? A зато посмотрите, как довольны солдаты. Им это любо.

- Они уж так вымуштрованы. Но зато посмотрели бы вы, какие кислые рожи были у молодых рекрут из здешних жителей. Надобно будет как-нибудь их умаслить... Дать, например, хоть пенсию вдовам и семьям убитых...

Войска продолжали идти ускоренным маршем. Жителям о походе и обо всем случившемся было, очевидно, уже известно: по временам на холмах, по сторонам дороги, появлялись небольшие кучки вооруженных людей, но ни разу не было сделано попытки отомстить за убитых в Лексингтоне. Солдаты смеялись над слабым сопротивлением, которое им оказали "скороспелые", и награждали их презрительными эпитетами. Так шли дела до тех пор, пока вдали не показалась колокольня и крыши местечка Конкорд. Из местечка с одного конца выходил небольшой отряд колонистов в то время, когда с другого конца в него вступали английские солдаты. Вступили они туда без сопротивления и с видом победителей. Лионель догадался, что здесь еще не знали об утреннем происшествии, хотя и слышали о приближении войск. В разные стороны были посланы отдельные отряды разыскивать и уничтожать военные склады. Для охраны дорог были расставлены пикеты. Один из них проследовал за удалявшимся американским отрядом и занял мост на дороге с севера.

В местечке началось разрушение складов. Жители держались спокойно, хотя Лионель заметил, что у всех блестели глаза и пылали щеки. Солдаты грубо врывались в дома и делали обыски. Все помещения были взломаны, все было осмотрено, везде было перешарено. Оружия и военных припасов, в результате, найдено было очень немного, но солдаты вообще вели себя очень распущенно и плохо уважали чужую собственность. Двери взламывались, обывателям наносились оскорбления. Все время раздавались грубо-бранные слова. Экзекуцией распоряжался все тот же старый флотский офицер.

Вдруг со стороны того моста, который был занят отдельным отрядом, послышались сперва одиночные выстрелы, потом целый ряд залпов. Солдаты опешили. Офицеры стали советоваться. Со всех сторон примчались верховые гонцы с известиями о происходящем. Маиор Линкольн вместе с другими офицерами узнал, что американцы, выходившие из селения в то время, когда в него вступали солдаты, повернули в него обратно, и когда они дошли до моста, то поставленный там пикет встретил их выстрелами. Завязалось сражение, окончившееся к невыгоде англичан: они вынуждены были отступить с потерями.

Поведение колонистов вызвало внезапную тревогу как в движениях солдат, так и в распоряжениях офицеров.

Отдельные пикеты были отозваны со своих мест, барабаны забили сбор, и офицеры как будто в первый раз вспомнили о том, что им предстоит пройти еще шесть миль по стране, в которой у них нет ни одной дружеской души. Завладевшие мостом и пролившие кровь притеснителей, милиционеры стояли на отбитой позиции и не двигались. Англичане не стали даже подбирать ни убитых, ни раненых, среди которых, как говорили, находился молодой офицер из знатных. Солдаты были смущены и тревожно поглядывали на окаймлявшие дорогу высоты, мимо которых им предстояло идти. Лионель заметил, что прежнее бахвальство сменилось значительным упадком духа.

Опасения оказались не напрасными. Как только войска выступили по дороге, из одной риги сделали по ним залп, и такие же залпы загремели из-за каждого прикрытия, где только могли спрятаться американцы. Конечно, тут еще не было особенной опасности для отряда: стоило солдатам открыть огонь посильнее, и нападавшие всякий раз рассеивались. Но весть о том, что произошло в Лексингтоне, с быстротой молнии облетела всю страну. Жители стали собираться в отряды и к ближайшему месту происшествия уже спешили на помощь друзьям. Порядка и согласованности действий было мало у американцев, но их число увеличивалось постепенно, и они сильно тревожили фланги английского отряда, стараясь его задержать и остановить. Это, однако, им не удавалось. Жители сел и местечек собирались в тылу англичан и угрожали их арьергарду.

На половине дороги из Конкорда в Лексингтон Лионель заметил, что английский отряд находится в большой опасности. Молодой человек шел в это время рядом с капитаном Мэк-Фюзом, который презрительно встряхивал головой всякий раз, когда мимо пролетала пуля, и неодобрительно отзывался о преждевременном и неумелом начале войны, которая в будущем обещает так много интереснаго.

- Обратите ваше внимание, маиор Линкольн,- прибавил он,- что эти колонисты уже знакомы с начатками военного дела. Они прекрасно стреляют, отлично применяются к расстоянию и чрез полгода, через год, смотрите, выучатся даже правильной атаке.

Лионель, по мере того, как разгоралось сражение, волновался все больше и больше. Наконец, он не выдержал, сел на коня и поехал к командующему отрядом просить себе какого-нибудь назначения. Его сейчас же назначили в авангард. Дав шпоры коню, он немедленно примчался на место. Там нескольким ротам было приказано проложить дорогу для отряда сквозь неприятельские ряды. Как раз в ту минуту, когда примчался Лионель, из-за риги грянули новые выстрелы, посылая вестников смерти в ряды англичан.

- Капитан Польварт! - прокричал старый флотский маиор, мужественно сражавшийся в первом ряду.- Возьмите роту легкой пехоты и выбейте мне этих подлых бродяг из их засады.

- Это какие-то белые дикари!-отозвался капитан.- Вперед, ребята! Лезть на левую стену! Пощады никому не давать!

Лионель видел, что его друг исчез в пороховом дыму среди построек фермы. Солдаты кинулись вслед за ним. Через несколько минут Польварт появился снова, весь черный от пороха, а над фермой несчастного хуторянина занялось зарево.

- Ах, маиор Линкольн! - кричал он.- Неужели вы назовете это действиями легкой пехоты? Это, по моему, просто каторга, одно мучение! И для чего? Для того, чтобы справиться с горстью мародеров! Послушаите, у вас есть, во-первых, некоторое влияние, а во-вторых, есть лошадь. Съездите вы, пожалуйста, к Смиту и скажите ему, чтобы он скомандовал отдых для завтрака. А то ведь это ни на что не похоже: ночь всю шли, утром не поели, солнце печет - между тем только и приходится все время: "пли! пли!" Человек может много сделать, но ведь есть же для него и невозможное.

Лионель стал ободрять своего друга, но в это время начались новые атаки. Американцы еще не умели вьгдерживать натиска регулярной пехоты, они всякий раз отступали, но далеко не без сопротивления.

Авангард снова двинулся вперед. Лионель обернулся, чтобы посмотреть на сцену, оставшуюся позади. Два часа войска подвигались все время с боем, дрались почти без перерыва; силы американцев с каждой минутой увеличивалясь. За каждой изгородью, за каждым домом, за каждой ригой, в каждой рощице засели стрелки и палили, палили, тогда как англичане все больше и больше падали духом, постепенно ослабевая. Вся местность была затянута дымом, как густым занавесом. В этом дыму англичане отступали все поспешиее и поспешнее, и это отступление в любой момент могло перейти в бегство.

Маиор Линкольн, несмотря на свою молодость, настолько уже понимал военное дело, что для него все положение было теперь вполне ясно. Он видел, что американцам не хватает только согласования действий и единства в командовании, чтобы уничтожить весь английский отряд. Англичан в этой засадной войне спасала только их военная дисциплина. Польварт очень обрадовался, когда в первых рядах авангарда раздались радостные крики: то подходила на выручку отборная бригада английского войска под начальством графа Перси, наследника герцогского дома Норсемберлендов. Оба отряда соединились, заагремела привезенная артиллерия, и американцы отошли. Войскам дали отдых. Польварт повалился на землю, а Лионель сошел с коня. Их примеру последовали все прочие, изнемогая от усталости и жары. Отряд был в эту минуту дохож на затравленного оленя, успевшего кое-как обмануть собак.

- Нет, маиор Линкольд, это свыше человеческих сил! - сказал капитан Польварт.- Ведь мы прошли от самого этого Конкорда миль пять, не меньше, и при том...

- Что вы! Всего две мили. Так по крайней мере выходит по мильным камням,- возразил Лионель.

- Все врут эти ваши камни! Моим ногам лучше знать, сколько мы дрошли.

- Не буду об этом спорить. Во всяком случае, солдаты наскоро закусят и сейчас же выступят, чтобы вернуться в Бостон до наступления ночи.

- Наскоро? В Бостон? До наступления ночи?- медленно повторяя, переспросил Польварт. Он приподнялся на локте.- Кто это все выдумывает там у вас? Когда же мы успеем поесть как следует? Ведь мы голодные.

- Таков приказ графа Перси. Он мне сообщил, что против нас поднялась вся страна.

- Да, но ведь эти чудаки проспали ночь в хороших постелях, и все успели плотно позавтракать сегьдня утром. Им хорошо говорить. A каково нам? Да, наконец, это просто неприлично так поспешно отступать. Получается такой вид, будто двухтысячный отряд его величества спасается бегством от скопища буйных мужиков! Нет, так нельзя. Граф Перси - человек такого знаменитого рода, носитель такого громкого имени, что ему просто невозможно допустить такое безчестие для войск, которыми он командует.

Однако, известие, сообщенное маиором Линкольном, оправдалось на деле. Солдатам едва дали время подкрепиться пищей и снова повели их в Бостон. Покуда они сидели на отдыхе, американцы держались в почтителвном отдалении, опасаясь расставленных полевых орудий, но как только колонна построилась и пошла, атака возобновилась с новой силой. На беду солдаты по дороге сожгли и ограбили несколько ферм. Это еще больше раздражило милиционеров, и они принялись опять яростно теснить оба фланга англичан.

- Велел бы нам Перси построиться в боевой порядок и ударить на них, в полчаса было бы все кончено!- говорил Польварт, с трудом шагая во главе своей роты.- Мы бы или победили, или все бы полегли.

- Ну, да, победили бы, а потом, к ночи, американцы собрались бы еще в большем числе, и тогда из нас в живых не осталось бы ни одного человека,- возразил Лионель.- Кстати, товарищ, вот вам и случай показать свою распорядительность: с этой горы как раз на вас спускается отряд американцев.

Польварт обернулся к своим солдатам и крикнул им сильным, мужественным голосом:

- Вперед, мои храбрецы! Разгоните этих собак, рассейте их, как комаров или пиявок! Угостите-ка их хорошенько свинцом и железом!

Достаточно было одного залпа, и американцы разбежались.

Эта партизанская война прожсходила без перерыва на протяжении нескольких миль. Солдаты не имели ни минуты покоя. Американцы тревожили и трепали их всю дорогу.

Лионель обратил внимание на одну существенную разницу между обеими воюющими сторонами: там, где местность оказывалась удобной для правильной атакя, английские солдаты ободрялись и смелее делали натиск на неприятеля, при чем американцы торопились убраться подальше. Наоборот, в местах холмистых или пересеченных выигрывали американцы. Тогда англичанам оставалось только поскорее уходить, даже не подбирая раненых, которые с ужасом видели, что товарищи их покидают.

После одной из стычек лошадь Лионеля едва не наступила на труп убитого старика-американца, совершенно седого, тощего, с впалыми щеками. Его руки еще сжимали в судороге заржавленный мушкет, такой же старый, как и он сам.

- Чем может кончиться подобная борьба, раз борцы воодушевлены такой сильной ненавистью? - спросид Лионель, заметив, что над трупом американца еще кто-то наклонился и рассматривает его.- Много крови прольется, много будет жертв.

Ему не ответили. Он поднял глаза и увидал флотского маиора, по милости которого началась самая борьба. Тот был как будто сам не свой, но потом опомнился, дал шпоры коню и скрылся в тумане, крича:

- Авангард, вперед!

Маиор Лионель тихо поехал следом за ням и вдруг, к своему изумлению, увидал Польварта, сидящего на обломке скалы около дороги и равнодушно пропускающего мимо себя отстурающее войско. Лионель остановил лошадь и спросил Польварта, не ранен ли он.

- Нет, маиор Линкольн,- отвечал капитан,- я только весь растаял. Да. Совершенно никуда не гожусь. Я сделал сегодня все, что мог, а больше я не в силах. Скажите потом в Англии нашим друзьям, что я встретил свою участь, как покорный солдат. Я таю, как ком снега весной.

- Боже мой, Польварт! Вам дельзя здесь оставаться, вас убьют американцы. Вы видите, они нас окружили со всех сторон.

- Я готовлю речь тому первому. янки, который ко мне подойдет. Если это будет человек гуманный, он меня пожалеет, а если дикарь, то избавит моих наследников от расходов на мои похороны.

Лионель хотел продолжать свои уговоры, но в это время вновь произошла стычка, и англичане побежали от американцев. Он поспешил к солдатам, собрал их, сказал им речь и дал стычке совершенно другой оборот. Американцы отступили, но при этом отстреливались, и случилось как-то так, что Лионель очутился один в опасном соседстве небольшого лесочка. Оттуда он услыхал команду:

- Пли в этого офицера!

Он нагнуд годову к луке седла, чтобы укрыться от будущих пуль, но в это время среди американцев послышался голос, заставивший его вздрогнуть:

- Не убивайте. его! Ради того Бога, Которому вы покланяетесь, не убивайте!

Весь охваченный каким-то неопределенным ощущением, Лионель поднял голову и увидал старика Ральфа, который бежал вдодь лесной опушки, опуская ружья американцев и крича нечеловеческим голосом. В тот же момент из леса выбежал какой-то юноша и схватил лошадь Лионеля за узду, так что тот уже думал, что его берут в плен.

- Кровавый день сегодня, маиор Линкольн,- сказал юноша,- и Богь этого дня не забудет. Если вы съедете с этого холма по прямому направлению, то вы ничем не рискуете, потому что в вас не станут стрелять, из опасения ранить Джоба.

Лионель галопом пустил своего коня и быстро оставил за собою холм с американцами. Выехав на более безопасное место, он увидал Питкэрна, который сходил с лошади, чтобы не выставлять себя мишенью для американских мушкетов. Лионелю было жаль расставаться со своим конем, но и он счел за лучшее тоже спешиться и предоставить коня на волю судьбы. После того он присоединился к другой группе сражающихся и одушевлял их для новых усилий во время остальной дороги.

Когда солдаты увидали впереди колокольни Бостона, бой загорелся сильнее. Близость города подбодрила измученных воинов, и они успешно отражали все дальнейшие атаки, но и американцы продолжали наседать, чувствуя, что им для мести остается уже немного времени, потому что враг от них ускользает. Дрались старики, юноши, почти мальчики, дрались раненые, дрались даже служители Божьяго алтаря, чтобы напоследок нанести еще несколько ударов ненавистному врагу.

Солнце уже готовилось к закату. Положение английского отряда было почти безнадежное, когда Перси отказался от своего плана возвратиться к Неку, через который он так гордо переправлялся утром, выступая из Бостона, и сделал последнее усилие для того, чтобы вывести остатки войск на Чарльстоунский полуостров. Все высоты и крутизны холмов были покрыты вооруженными американцами, у которых сердца бились от радости и надежды, что с наступлением темноты английский отряд будет совершенно уничтожен. Но этого не случилось. Дисциплина сделала все-таки свое дело и спасла остатки двух соединенных колонн: они вступили на перешеек как раз одновременно с наступлением темноты.

Лионель прислонился к забору и смотрел, как мимо него проходили медленным, тяжелым, усталым шагом люди, незадолго перед тем думавшие, что они наведут страх на всю колонию, а теперь едва передвигавшие свои ноги, поднимаясь на холм Бенкер-Гилль. Офицеры шли с опущенными от стыда глазами, а солдаты невольно, по недавней привычке, оглядывались с опаской назад, не гонятся ли за ними враги, которых они еще давеча так надменно презирали.

Взвод за взводом проходил мимо Лионеля, и люди в них казались одинаково утомленными. Наконец, Лионель увидал какого-то всадяяка, ехавшего среди пехотных рядов. Приглядевшись, он узнал Польварта и под ним своего коня, которого сам же бросил на произвол судьбы. Капитан ехал спокойный и довольный. Его одежда была вся в клочках, чепрак под седлом изорван полосами, а на боках благородного скакуна запеклась кровь. Видно было, что на всадника американцы обратили усиленное внимание, и что он от них очень старательно удирал.

Капитан рассказал Лионелю свои приключения. Он почувствовал вновь желание присоедтниться к товарищам и вдруг увидал маиорскую лошадь, которая бежала по полю одна. Он признался, что для её поимки ему пришлось пожертвовать своими часами. Взобравшись на лошадь, он уже не слушал никаких уговоров, никаких указаний на опасность быть одному верхом среди пеших и решил ни за что не расставатъся с седлом и лошадью, благодаря которым он как бы вознаграждался за все бедствия, постигшие его на службе королю и отечеству в достапамятной битве при Лексингтоне.

ГЛАВА XI.

Флюеллен: Можно ли спросить, ваше величество, много ли убил он народа?

Шекспир: "Король Генрих V".

На возвышенности, господствовавшей над всею позицией, оставлен был сильный отряд, а остальные королевские войска прошли частью дальше на полуостров (Полуостров Чарльстоун почти совершенно окружен глубокой водой и только узкой полосой земли соединяется с материком. У самого входа на перешеек возвышается холм Бенкер-Гилль.), частью были перевезены в Бостон на военных шлюпках. Лионель и Польварт переправились через пролив с первым эшелоном раненых. Лионелю нечего было делать больше при отряде, так как он не имел никакой командировки, а сопровождал войска по собственному желанию; что же касается Польварта, то он громогласно заявил, что он пострадал в походе физически нисколько не меньше, чем если бы был ранен пулей или штыком, и потому имеет полное право причислиться к раненым.

Быть может, неудачный исход экспедиции никого из офицеров так не огорчил, как Лионеля. Королю и Англии он был предан искренно, всей душой, но сочувствовал и родине в её страданиях. Многие теперь поняли, как легкомысленно судили они об американцах, принимая их терпеливое ожидание за малодушие. Размер настоящих потерь, понесенных войсками, начальство тщательно скрывало, но все-таки все узнали, что отряд потерял не меньше одной шестой части своего состава.

Лионель и Польварт расстались на набережной, причем капитан леткой пехоты заявил своему другу, что он сейчас же к нему придет вознаградить себя за походные лишения. Майор пошел на Тремонт-Стрит успокаивать своих прелестных кузин, будучи втайне убежден, что оне за него тревожатся. На каждом перекрестке собирались группы горожан, горячо обсуждавших события дня. Одни чувствовали смущение перед таким неожиданным проявлежием решимости и мужества со стороны колонистов, но большинство не скрывало своего удовольствия и злорадно посматривало на проходившего мимо них Лионеля, костюм которого свидетельствовал своим относительным беспорядком о том, что этот офицер тоже был в переделке и вынужден был отступигь перед американцами.

Подходя к дому мистрисс Лечмер, Лионель уже забыл о своей усталости, а когда в передней его встретила Сесиль с взволнованным лицом, то у него совершенно изгладилось всякое воспоминание об опасности, которой он подвергался.

- Лионель! - вскричала Сесиль, радостно всплеснув руками.- И вы здоровы, не ранены!

Она покраснела до корней волос, сконфужежно закрыла лицо обеими руками и убежала.

Агнеса Дэнфорт тоже очень обрадовалась ему и не стала ни о чем спрашивать, пока не убедилась, что он не ранен. Тогда она сказала с торжествующим видом и с коварной улыбкой:

- Ваш поход вызвал большое стечение народа, Лионель Линкольн. Из окон верхнего этажа я видела, с каким почетом проводили вас из гостей добрые поселещы Массачусетса.

- Если бы я не предвидел заранее, какие ужасные последствия все это повлечет за собой, мисс Агнеса, я бы вместе с вами был рад случившимся событиям. Я убедился, что наш народ умеет постоять за свои права.

- Разскажите же мне, кузен Линкольн, что такое было. Мне интересно это. Мне хочется гордиться своей родиной.

Лионель рассказал ей все очень коротко, но совершенно правдиво и беспристрастно. Хорошенькая кузина выслушала его с нескрываемым интересом.

- Я очень рада,- сказала она.- Теперь, по крайней мере, кончатся эти нелепые насмешки, прожужжавшие нам все уши, Но вы знаете,- прибавила она, слегка краснея,- я ведь здесь вдвойне заинтересована: во-первых, за родину, а во-вторых - за своего поклонника.

- О, могу вас успокоить; поклонник ваш возвратился без малейшей царапины и телом совершенно здоров. Он страдает только душою от вашей холодности. Поход он сделал молодцом и выказал себя в опасности настоящим храбрым воякой.

- Скажите, пожалуйста! - воскликнула Агнеса, всплеснув руками с деланным изумлением, хотя при этом Лионель не заметил у неё ни малейшего признака удовольствия.- Подвиги капитана превосходят всякое вероятие. Нужно иметь веру, как у патриарха Авраама, чтобы не усомниться во всех этих чудесах. Но после того, как двухтысячный английский отряд отступил перед скопищем американских мужиков, я всему готова поверить.

- Обстановка для моего друга очень благоприятна,- про себя сказал Лионель и улыбнулся.

Вошла Сесиль Дайнвор и, увидав появившатося в го же время Польварта, прошла в соседнюю комнату.

Фенимор Купер - Лионель Ликольн или осада Бостона (Lionel Lincoln or the Siege of Boston). 2 часть., читать текст

См. также Фенимор Купер (Fenimore Cooper) - Проза (рассказы, поэмы, романы ...) :