Фенимор Купер
«Два адмирала (The two admirals). 3 часть.»

"Два адмирала (The two admirals). 3 часть."

Бедный Том при столь неожиданном вопросе невольно побледнел как полотно, но скоро он снова успокоился и поспешил ответить.

- Полукровное, сэр Джервез, - сказал он, - то есть такое, которое исключает его из линии наследников моего дядюшки и которое, следовательно, отвергает всякую необходимость или желание видеть его здесь.

Между тем как разговор этот происходил в зале, Блюуатер с семейством Доттона ушел в маленькую гостиную. Так как кроме двух Вичекомбов никому не были известны причины, по которым посылали за сэром Реджинальдом, а также и ответ, от него полученный, то миссис Доттон обратилась с просьбой к Вичерли, прося его объяснить ей все это, и тот с готовностью исполнил ее просьбу.

- Сэр Вичерли, - сказал он, - изъявил желание повидаться с дальним родственником своим, сэром Реджинальдом; посланный за ним гонец, к счастью, узнал, что гертфорширский баронет в сопровождении нескольких других дворян находился в это время проездом в нескольких только милях от Вичекомб-Холла. Гонец тотчас же догнал его, и теперь мы можем ожидать сэра Реджинальда сюда часа через два или три.

Вот все, что рассказал Вичерли. Мы прибавим со своей стороны, что сэр Реджинальд Вичекомб был католик и закоренелый, хотя и в тайне, якобит; вместе со многими своими друзьями тех же убеждений он приехал на запад королевства с тем, чтобы произвести там возмущение и, таким образом, отвлечь от севера силы, стесняющие молодого претендента. Зная своего родственника как старика без большого влияния, сэр Реджинальд, деятельный и хитрый интриган, приблизился к древнему обиталищу своей фамилии, чтобы узнать, не помогут ли ему собственное его имя и происхождение приобрести приверженцев между окрестными жителями. В тот самый день, в который приехал за ним гонец, он намеревался явиться в Вичекомб переодетым и под чужим именем.

Сэр Реджинальд Вичекомб был гораздо богаче главы своей фамилии, но при всем том ни в каком случае не отказался бы присоединить к своим землям земли сэра Вичерли. Он очень хорошо знал, в каком он находится родстве с главой фамилии, - даже закон крови не был для него тайной. При помощи хитрого стряпчего, если и неодинаковых с ним религиозных, то, по крайней мере, одинаковых политических мнений, сэр Реджинальд успел узнать от самой Марты, что Томас Вичекомб никогда не был женат и что, следовательно, Том и его братья были такие же законные наследники Вичекомб-Холла, как и он сам. Он хорошо понимал, что у сэра Вичерли не было законного наследника и что владение должно отойти назад в казну, если нынешний владелец не сделает завещания; по слухам же ему было достоверно известно, какое отвращение питал старый баронет Вичекомб к подобной мысли. При таких обстоятельствах вовсе не удивительно, что гертфорширский баронет, будучи так неожиданно призван к смертному одру своего дальнего родственника, заключил, что, вероятно, его права на наследство будут, наконец, признаны и что он сделается владельцем поместья своих законных предков.

Читатель поймет, конечно, что все эти подробности, за исключением только того, что сэр Реджинальд должен немедленно прибыть в замок и что он полукровный родственник сэра Вичерли, были вовсе неизвестны находившимся в замке; один только Том знал довольно подробно все эти обстоятельства. Мысли всех были заняты положением доброго баронета, и потому весь разговор единственно относился только к нему. После завтрака сэр Джервез попросил Блюуатера последовать за ним в его комнату, куда они тотчас же и удалились.

- Неужели Вервильен действительно идет к нам навстречу? - начал вице-адмирал. - Кажется, ты сказал, Блюуатер, что сам видел сигналы "Деятельного"?

- Да, он подавал весьма частые сигналы, когда я оставлял мыс, но без книги я не мог их хорошо понять!

- Ах, да! Ты, Дик, кажется что-то вроде ученого: не можешь ли ты пояснить мне, что такое человек, называемый nullius?

Адмирал Блюуатер, по всегдашнему своему обыкновению, развалился в самом удобном кресле, какое только мог найти, между тем как его друг, более живой, быстро прохаживался по комнате; услыша слово nullius, Блюуатер приподнялся в удивлении, следуя глазами за быстрыми движениями Океса, будто не веря ушам своим.

- Признаюсь, подобного выражения мне никогда еще не случалось слышать. Вероятно, это какая-нибудь глупая игра слов или насмешка над каким-нибудь положением человека. Но кой черт осмелился в присутствии главнокомандующего эскадрой называть кого бы то ни было nullius?

- Никто другой, как сэр Вичерли Вичекомб, наш добрый хозяин, который лежит теперь на смертном одре. Он утверждал, что его племянник Том Вичекомб - nullius.

- Я опасаюсь, что этот самый племянник вовсе не окажется nullius-ом, когда наследует титул и владения, - отвечал Блюуатер. - Мне никогда еще не случалось видеть более мрачного, более зловещего человека.

- Да, я с этим согласен, притом же в нем нет ни малейшего фамильного сходства с сэром Вичерли. Как, право, досадно, что наш благородный лейтенант не имеет никаких прав на наследство баронета, между тем как этот проклятый nullius законный наследник майората. Я никогда еще не принимал такого участия в делах постороннего человека, как в наследстве нашего почтенного хозяина.

- Ты заблуждаешься, Окес, ты принимал гораздо более участия в моем наследстве, потому что, когда я сделал завещание в твою пользу и дал тебе прочитать его, ты разорвал и бросил за борт.

- На это я имел право. Как твой начальник, я должен был отменить это завещание! Я надеюсь, что ты сделал уже другое и отказал все свое достояние двоюродному своему брату, виконту.

- Да, я сделал новое завещание, но моему брату и в этом завещании придется, я думаю, разделять одинаковую участь с первым.

- Дик, неужели ты был так безрассуден, что обошел главу своей фамилии, свое родство и свои немногие тысячи, отказал сумасбродному искателю приключений, Карлу Стюарту?

Блюуатер невольно улыбнулся и с минуту сожалел, что не исполнил своего первоначального намерения, потом он вынул из кармана сделанное им утром завещание и передал его сэру Джервезу.

- Вот тебе мое завещание, - сказал он, - прочитав его, ты увидишь мою волю.

Вице-адмирал при всем том, что не имел никаких притязаний на наследство своего друга, все-таки с большим любопытством взял завещание, чтобы узнать его содержание. Чтение его продолжалось недолго, и его глаза не отрывались от бумаги, пока он не дочитал до последнего слова. Тогда рука его невольно опустилась, и он с непритворным удивлением смотрел на Блюуатера. Он не сомневался в здравом рассудке своего друга, но не совсем был уверен в его благоразумии.

- Твоя выдумка - весьма простое, весьма остроумное средство нарушить порядок общества, - сказал он, - и из скромненькой, простой и милой девушки сделать преждевременную, надменную старуху. Что тебе эта Милдред, что ты отписываешь ей тридцать тысяч фунтов?

- Она одно из самых прекрасных, простодушных, чистых, любезнейших созданий и поставлена прихотливой судьбой в самое униженное положение своим грубым, вечно пьяным отцом. Я хочу, чтоб она и в этом мире получила вознаграждение за свои горести. Я уверен, что ты помнишь Агнес Гедуортс?

- О, без сомнения! Если бы война позволила мне думать о любви, мне кажется, что только одна она могла бы повергнуть меня к своим ногам, - повергнуть, как верного пса, Дик!

- И ты не замечаешь сходства между ней и Милдред Доттон?

- Клянусь святым Георгием, ты прав, Блюуатер! Да, она действительно похожа на бедную Агнес, которая так преждевременно улетела от нас на небо! Но, послушай, неужели одно только сходство Милдред с очаровательной Агнес побудило тебя сделать ее, дочь пьяницы штурмана, своей наследницей?

- Не совсем так, Окес, мое завещание было сделано прежде, чем я открыл это сходство. Если бы ты видел, как жестоко обошелся в прошлую ночь пьяный Доттон со своей женой и дочерью, ты почувствовал бы желание облегчить их бедствия, хотя бы тебе это стоило твоего поместья Боульдеро и половины твоих денег.

- Гм! Боульдеро принадлежит нашей фамилии уже пять веков и, вероятно, останется за ней еще пять, если только ваш прыткий претендент не овладеет престолом и не конфискует его.

- Впрочем, Окес, моему распоряжению есть еще и другая причина. Если бы я оставил свои деньги богатому человеку, то в случае перехода моего на сторону претендента король, вероятно, все отберет в казну; между тем, мне кажется, что даже у германца не найдется столько жестокости, чтобы ограбить такое бедное создание, как Милдред.

- А шотландцы вообще известны своей чувствительностью в подобных делах! Впрочем, делай что хочешь, Дик. Право, нет беды, если ты распорядишься своими призовыми деньгами, как тебе вздумается.

- Но довольно об этом. Не получил ли ты в продолжение ночи каких-нибудь известий с севера?

- Ни одного слова. Если в следующие тридцать шесть часов я не получу никаких известий или приказаний, я сам поеду в Лондон и оставлю тебе команду над эскадрой.

- Такое распоряжение было бы не совсем благоразумно. Неужели ты вверил бы такую сильную эскадру и в такое критическое время человеку моих мнений?

- Я вверил бы тебе, Блюуатер, свою жизнь и честь с полной уверенностью в их безопасности. Впрочем, надо сперва узнать, какие вести везет нам "Деятельный", потому что если Вервильон действительно идет против нас, я считаю первой обязанностью английского моряка без всяких дальнейших рассуждений разбить француза.

- Если только это удастся, - сухо прибавил Блюуатер, закидывая ногу на спинку старинного кресла.

- Я далек от того, Блюуатер, чтобы воображать, будто мы непременно должны одержать победу над неприятелем... А, к нам идет Маграт, вероятно, чтобы уведомить нас о положении больного.

При входе доктора с "Плантагенета" наши друзья совершенно прекратили прежний разговор.

- Ну что, Маграт, - сказал сэр Джервез, останавливаясь, - какие новости вы принесли нам о сэре Вичерли?

- Он приходит в себя, адмирал Окес, - отвечал флегматик доктор, - но это минутное возвращение сил больного похоже на мерцание солнца, когда оно, величаво закатываясь за отдаленными горами, изредка прорывается сквозь горные тучи.

- О, оставьте вашу поэзию, доктор, и дайте нам ясные понятия о положении больного.

- Как главнокомандующий вы имеете право, адмирал, мне приказывать, и я должен повиноваться. Сэр Вичерли Вичекомб страдает ударом, или апоплексией, как называли его греки. Я не могу похвалить флеботомии, употребленной вами при первом припадке сэра Вичерли.

- Кой черт он хочет сказать этой флеботомией? - воскликнул сэр Джервез, питая отвращение к медицине и не зная даже самых простых названий, относящихся к этой науке.

- Я подразумеваю под этим словом, - отвечал доктор, - что ему пустили кровь: средство, слишком опрометчиво употребленное и достойное порицания. Не думаю, чтоб кто-нибудь осмелился критиковать ваши распоряжения по флоту, сэр Джервез, но во врачебном искусстве - надо бы сказать науке - вы не дальше ушли, чем любой из наших молодых мичманов.

- Скажите, пожалуйста, не спрашивал ли сегодня сэр Вичерли обо мне? - спросил с участием вице-адмирал.

- Как же, сэр, спрашивал; и притом слона его о вас были так тесно связаны с завещанием, которое он намерен сделать, что вы, вероятно, не будете забыты в нем. Он также вспоминал и об адмирале Блюуатере.

- В таком случае, мы не должны терять времени. Слышите, кажется, во двор въехала коляска?

- Ваши чувства, сэр Джервез, - отвечал Маграт, - превосходны, а это, как я всегда говорил, есть одна из причин, почему вы такой великий адмирал. Посмотрите, из кареты выходит человек средних лет, и вокруг него суетятся несколько слуг, точно в такой же ливрее, как и у сэра Вичерли. Без сомнения, это какой-нибудь родственник умирающего, явившийся к завещанию.

- Нет никакого сомнения, что это сэр Реджинальд Вичекомб; нелишне, кажется, будет, Блюуатер, встретить его.

При этих словах контр-адмирал опустил свои ноги со спинки кресла и последовал за выходящим из комнаты сэром Джервезом.

Глава XIII

Видите кто идет?

Вижу и приветствую.

"Натаниэль и Олоферн"

С той самой минуты, как Том Вичекомб узнал, что его почтенный дядя послал нарочного за своим полукровным родственником, он испытывал самое сильное беспокойство, которое мы считаем излишним объяснять читателю. Когда сэр Реджинальд въехал во двор старого замка Вичекомб-Холла, он поспешил к нему навстречу.

Сколько я могу судить по гербам, кажется, я имею удовольствие видеть сэра Реджинальда Вичекомба, - сказал он, стараясь придать себе вид хозяина.

- Да, я действительно сэр Реджинальд Вичекомб, сэр. Смею спросить, кого именно из своих родственников я имею счастье видеть пред собой?

- Тома Вичекомба, сэр, - старшего сына брата сэра Вичерли, покойного барона Томаса Вичекомба. Надеюсь, что вы считаете нас довольно близкими своими родственниками и, вероятно, не выпустили и не выпустите из вида ни нашего рождения, ни женитьбы, ни смерти?

- О, без сомнения, нет, сэр, - отвечал баронет довольно сухо и с таким ударением, которое невольно встревожило Тома, хотя в то же время холодная иезуитская улыбка, сопровождавшая слова говорившего, скоро успокоила его живые опасения. - Я весьма сожалею, что вторичное посещение мое этого замка сопряжено с таким печальным событием. Каково вашему почтенному... то есть, я хотел сказать, каково сэру Вичерли Вичекомбу?

Оборот речи, сделанный баронетом в последней фразе, в которой он не хотел назвать Тома родственником сэра Вичерли, казался ему скорее строгим соблюдением этикета высшего общества, чем двусмысленностью, хотя он и не был твердо убежден в том или другом. Все эти маленькие сомнения мгновенно промелькнули в уме Тома; но он не имел времени обдумать их. Между тем учтивость требовала от Тома немедленно отвечать сэру Реджинальду на его вопрос.

- Мой почтенный и возлюбленный дядюшка немного поправился, как говорят, - сказал Том, - но я страшусь, не обманчиво ли это. Но что хуже всего, так это то, что рассудок доброго дяди значительно расстроен; почти невозможно понять его немногие желания.

- Каким же образом сэр Вичерли удостоил меня своим приглашением? - спросил баронет.

- Я полагаю, сэр, что он, вероятно, успел еще произнести ваше имя прежде, чем потерял рассудок; присутствующим же при нем легко было объяснить себе его желание.

Весь этот разговор происходил в маленькой гостиной, находившейся подле залы, куда Том провел своего гостя и куда теперь явились и два адмирала. Представления были излишни: мундир и звезда, горевшая на груди сэра Джервеза, тотчас же выдали его имя и звание; между тем как Блюуатер был довольно знаком баронету, принадлежа вместе с ним к одной и той же партии якобитов.

- Сэр Джервез Окес! Сэр Реджинальд Вичекомб! - воскликнули они в одно время, и адмирал дружески пожал руку баронету, встретив с его стороны одно холодное прикосновение пальцев, которое у сэра Реджинальда было скорее следствием его темперамента, чем моды.

Потом завязался разговор о сэре Вичерли, о его состоянии и о причине его желания видеть своего родственника. Сэр Джервез, не обращая внимания на присутствие Тома Вичекомба, объявил, что умирающий хочет сделать завещание и что он, вероятно, намерен назначить сэра Реджинальда, по крайней мере исполнителем, если не гораздо важнейшим участником этого завещания.

- Нельзя ли мне, сэр Джервез, - сказал сэр Реджинальд, - переговорить с вами наедине. В подобных делах не надо торопиться, и потому, прежде чем я пойду дальше, мне не худо узнать весь ход дела.

Когда сэр Джервез и Реджинальд остались одни, последний, весьма осторожными и обдуманными вопросами, узнал от своего собеседника все, что случилось в течение последнего дня, о безнадежном состоянии сэра Вичерли, о том, каким образом он был приглашен в замок. Таким образом, получив нужные сведения, он изъявил желание видеть больного.

- Кстати, сэр Реджинальд, - сказал вице-адмирал, остановившись у двери, - я вижу по вашему разговору, что законы нашего отечества были также включены в ваше образование. Скажите мне, пожалуйста, что такое значит "полукровный"? Медицинский ли или юридический это термин? Признаюсь вам, я знаю только морские.

- Может быть, нет человека во всей Англии, сэр Джервез, - отвечал гертфорширский баронет, многозначительно улыбаясь, - который бы лучше меня пояснил вам значение этого слова. Я принадлежу к законоведам Мидль-Темпля, будучи приготовлен, как младший сын, к юридическому поприщу; преждевременная же смерть старшего моего брата доставила мне наследство нашей фамилии.

Тут сэр Реджинальд пояснил вице-адмиралу, хотя в кратких словах, но совершенно ясно, тот закон крови, о котором мы уже говорили выше нашему читателю.

- Кстати! Так как у нас идет речь о законах, то скажите мне пожалуйста, сэр Реджинальд, не знаете ли вы также, что такое значит слово: nullius?

- Я имею об этом предмете только те понятия, - отвечал баронет, улыбаясь на этот раз своей естественной улыбкой, - которые извлекаются из латинских словарей и грамматик.

- То есть nullus, nulla, nullum. О, это и мы, моряки, знаем, потому что все мы, прежде чем вступили на море, ходили в школу. Я спрашиваю вас о слове "nullius", потому что сэр Вичерли со дня своей болезни несколько раз называл этим именем своего племянника и наследника.

- В самом деле? Не называл ли он его filius nullius?

- Кажется, он просто называл его nullius; впрочем, и слово filius было произнесено им раза два.

- Так оно, вероятно, и было, и я очень рад, что сэру Вичерли известна истина. Filius nullius - "ничей сын" - есть юридическое выражение для незаконнорожденных, как вам, вероятно, известно. Я вполне уверен, что этот несчастный эпитет принадлежит господину Тому Вичекомбу, отец которого никогда не был женат; у меня есть для этого ясные доказательства.

- А между тем, сэр Реджинальд, этот дерзкий плут носит в своем кармане свидетельство, подписанное каким-то лондонским приходским священником, которое подтверждает совсем противное.

Слова эти весьма удивили гертфорширского баронета, но когда сэр Джервез рассказал ему все, что происходило между ним и Томом, он не мог более сомневаться.

Тем и кончился тайный разговор наших баронетов, потому что они вышли в залу. Тут они нашли лейтенанта, который весьма серьезно разговаривал в конце залы с миссис Доттон и Милдред, но, поняв взгляд адмирала, поспешно извинился перед дамами и присоединился к двум баронетам, которые направили шаги свои в комнату больного.

- Вот и еще однофамилец, если не родственник, сэра Вичерли, - заметил сэр Джервез, представляя лейтенанта старому баронету, - но я с удовольствием могу сказать, сэр Реджинальд, что это такой молодой человек, которым и ваша фамилия могла бы гордиться.

Поклон сэра Реджинальда был учтив и ласков, хотя острый и испытующий взгляд его был неприятен Вичерли.

- Мне неизвестно, имею ли я малейшее право на честь быть родственником сэра Реджинальда Вичекомба, - сказал Вичерли с некоторой холодностью. - Я только вчера вечером узнал, что в Гертфоршире существует одна из отраслей фамилии Вичекомбов; при том же сэр Джервез, вероятно, не забыл, что я уроженец Виргинии.

- Виргинии! - воскликнул сэр Реджинальд, будучи до того удивлен, что даже утратил на время свое обыкновенное хладнокровие. - Я не знал, что и в колонии Америки проникло наше имя.

Между тем они подошли к дверям комнаты сэра Вичерли, где и остановились, ожидая позволения войти.

В последнюю четверть часа в положении всех главных лиц, находящихся в замке, произошла большая перемена. Запрещение входить в комнату больного было снято, и в ней собрались теперь все находившиеся в Вичекомб-Холле джентльмены, миссис Доттон, Милдред и трое или четверо из старых слуг; даже Галлейго осмелился забраться сюда, но был настолько благоразумен, что остался со своими сотоварищами в глубине комнаты. Словом, спальня и гардеробная были полны людей, хотя в первой были большей частью доктора и те, которым положение позволяло быть вблизи умирающего баронета.

- Мы все теперь здесь, дорогой сэр Вичерли, - сказал вице-адмирал.

- Вот и ваш родственник - сэр Реджинальд Вичекомб, который точно так же, как и мы, готов служить вам всеми силами.

Тягостно было смотреть на бедного сэра Вичерли, который так скоро должен был расстаться с жизнью и который между тем силился соблюсти светские приличия.

- Много чести, сэр... я очень рад, - шептал сэр Вичерли, с трудом выговаривая слова. - Наши общие предки... фамилия... Плантагенеты - очень древний дом; глава его умирает, должно... мое место... занять другому; лучше никто, чем...

- Не напрягайтесь говорить без нужды, мой дорогой сэр, - прервал его сэр Реджинальд. - Сэр Джервез Окес, сказал мне, что он вполне понимает ваши желания и что он теперь готов их выполнить.

- Да, сэр Вичерли, - прервал его сэр Джервез, - я думаю, что я теперь в состоянии исполнить все, что вы хотели нам пояснить вчера. Немногие слова, написанные вами вчера вечером, были вступлением к завещанию, сделать которое вы имеете такое пламенное желание. Не говорите; подымайте только вашу правую руку, если вы будете соглашаться с моими словами.

- Вы видите, господа! - воскликнул сэр Джервез, когда умирающий кивнул головой. - Никто не может не понять теперь смысла этого движения! Подойдите ближе, господин доктор, господин Ротергам - все, кто не имеет собственной выгоды в этом деле. Я желаю, чтобы все видели, как сэр Вичерли изъявляет свое желание сделать завещание.

После этого вице-адмирал снова повторил больному свой вопрос, и на него последовал тот же знак.

- Желаете ли вы, сэр Вичерли, - спросил тогда у больного сэр Джервез, - чтоб ваши родственники и все вообще оставались здесь в комнате или чтоб они удалились, пока завещание не будет подписано?

- Пусть все... все останутся, - произнес сэр Вичерли. - Сэр Реджинальд... Том... Вичерли - все.

- Кажется, это довольно ясно, господа, - опять начал вице-адмирал.

- Вас всех просят остаться.

Между тем все было приготовлено, чтобы приступить к составлению завещания. Атвуд сел к столу подле кровати умирающего и начал чинить свои перья; доктора дали больному немного лекарства для подкрепления его сил. Сэр Джервез поставил всех свидетелей вокруг кровати так, чтобы каждый мог все видеть и слышать; при этом он позаботился поместить Вичерли таким образом, что его прекрасная фигура не могла укрыться от взоров умирающего. Скромность лейтенанта, вероятно, воспротивилась бы этому, если бы он не увидел себя подле Милдред.

Глава XIV

Да, все кончено! Страх, сомнения, неуверенность - все исчезло. Последнее испытание его души окончилось, и его бледное чело получило, наконец, отпечаток неба.

Миссис Гименс

Легко можно вообразить, в каком смущении находился Том Вичекомб при всем ходе дела, рассказанного нами в предыдущей главе. Все его надежды, против ожидания, разрушились совершенно. Он не мог понять причины внезапной перемены намерений сэра Вичерли.

Когда все нужные приготовления были сделаны и в комнате воцарилась глубокая тишина, сэр Джервез снова принялся за дело, для которого все собрались в комнате умирающего.

- Атвуд прочитает вам, сэр Вичерли, написанное им вступление, - сказал он. - Если вы будете довольны его слогом, подтвердите нам это наклоном головы. Итак, если все готово, ты можешь начать, Атвуд!

Сэр Вичерли улыбнулся и дал утвердительный знак.

- Теперь, сэр Вичерли, вам нужно будет назвать исполнителя. Не употребляйте больших усилий, нам только бы понять имя.

Сэр Вичерли успел произнести совершенно внятно: сэр Реджинальд Вичекомб.

- Это довольно ясно, - продолжал вице-адмирал. - Прочти теперь, Атвуд, весь первый пункт.

- Если вы этой статьей довольны, сэр Вичерли, то подтвердите это наклоном головы.

- Теперь, сэр, - продолжал вице-адмирал, - я должен предложить вам несколько вопросов, которые необходимы Атвуду для составления завещания. Имеете ли вы намерение завещать кому-нибудь ваши земли?

Сэр Вичерли ответил утвердительно.

- Ну, теперь у нас чистый фарватер и путь короткий, не так ли, Атвуд?

Секретарь писал с возможной скоростью и минуты через три прочел:

- Во-вторых, я завещаю "все свои земли, во владении которых умираю, со всеми строениями, арендами, наследиями и принадлежностями, со всеми моими правами"... Чистые места, - сказал секретарь, - оставлены для имени и титула наследника.

- Теперь, сэр Вичерли, мы должны узнать имя того счастливца, к которому вы так расположены.

- Сэр Реджинальд Вичекомб, - произнес больной с большим трудом. - Хотя... он и полукровный... но не nullius, наследник... сэра Майкла... и мой наследник.

- Чистейший английский язык! - воскликнул сэр Джервез с довольным видом. - Впиши же, Атвуд, в завещание имя сэра Реджинальда Вичекомб-Вичекомба. Как хорошо занимает теперь оно это пустое место!

- Так, хорошо! - продолжал адмирал. - Теперь, Атвуд, прочитай все написанное как можно яснее, так, чтобы сэр Вичерли мог все слышать и утвердить написанное, если останется всем доволен.

- Итак, земли сэра Вичерли уже обеспечены! - сказал сэр Джервез, будучи занят делом с ревностью истинного нотариуса. - Теперь перейдем к собственности. Не имеете ли вы желания, сэр Вичерли, всю вашу домашнюю утварь, вина, лошадей, экипажи другие вещи завещать кому-либо особо?

- Все... сэру Реджинальду... Вичекомбу... - отвечал завещатель.

- Хорошо! Пиши это, Атвуд. Теперь перейдем к фунтам. Нет? Так к гинеям? Итак, не угодно ли вам, сэр Вичерли, завещать теперь кому-нибудь ваши гинеи? Хорошо, назовите же нам это лицо.

- Милли, - произнес больной.

- Что? .. Мельница? .. Кажется, мельницы принадлежат к землям, сэр Реджинальд!

- Сэр Вичерли подразумевает под этим именем мисс Милдред Доттон, - поспешно, хотя и с приличной скромностью, заметил лейтенант.

- Так... справедливо... справедливо! - прибавил завещатель. - Маленькая Милли... Милли Доттон... добрая маленькая Милли!

Сэр Джервез медлил с исполнением и взглянул на Блюуатера, но Атвуд подхватил уже мысль умирающего и поспешил поместить ее в завещание.

- Я отдаю и завещаю Милдред Доттон, - читал он вслух, - дочери Фрэнка Доттона, штурмана королевского флота, сумму, - какую сумму написать, сэр Вичерли?

- Три тысячи гиней... с них получается пять процентов...

- Это так ясно как пять пальцев. Помести же, Атвуд, в завещании эту статью.

- Я даю и завещаю, - прочитал Атвуд, - Милдред Доттон, дочери Фрэнка Доттона, штурмана королевского флота, три тысячи гиней, лежащих в пятипроцентных бумагах в банке королевства. - Хорошо ли так, сэр Вичерли?

Старик взглянул на Милдред и благосклонно улыбнулся, он чувствовал, что, доставляя Милдред независимость, он освобождает эту непорочную, милую девушку от обыкновенной, горькой участи ее положения.

- Чье же теперь имя прикажете внести в завещание?

За этим вопросом последовало довольно долгое молчание; заметно было, что баронет припоминал в уме все, что он сделал уже и что еще оставалось ему сделать.

- Вот ваш племянник, сэр Вичерли, господин Том, желаете ли вы назначить ему что-нибудь?

Больной холодно улыбнулся, но скоро кивнул головой в знак согласия.

- Я даю и завещаю, - начал читать Атвуд, написав эту статью, - Тому Вичекомбу, старшему сыну моего покойного брата Томаса, сумму, лежащую в пятипроцентных бумагах в государственном банке.

- Какую же сумму, сэр Вичерли, прикажете вписать в этой статье? - спросил вице-адмирал.

- Пятьдесят... пятьдесят... фунтов, - сказал завещатель голосом, более ясным и твердым, чем он говорил во весь этот день.

Сказанная сумма была тотчас же внесена в статью; затем статья эта была прочтена Атвудом вслух и одобрена сэром Вичерли твердым и резко произнесенным "да"!

- Желаете ли вы, сэр Вичерли, еще кого-нибудь сделать участником своего завещания? - спросил вице-адмирал.

- Анне Лардер... Самуилу Корку... Ричарду Биттсу... Давиду Брешу... Фебе Кис, - сказал сэр Вичерли медленно, давая Атвуду время писать; этими именами он назвал своих кухарку, буфетчика, конюха, камердинера и ключницу, - двести фунтов - каждому; всего тысячу фунтов наличными деньгами.

Статья эта, как и все предыдущие, была написана, прочтена и одобрена.

- Теперь распределенная сумма простирается до четырнадцати тысяч ста восьмидесяти фунтов. Итак, сэр Вичерли, кого теперь прикажете вы поместить в число участников вашего завещания?

Желая услужить храброму лейтенанту, адмирал, наконец, успел обратить на него внимание сэра Вичерли, который устремил на прекрасного юношу глаза свои долго рассматривал его со вниманием.

- Виргинец... одно со мной имя... американец, добрый малый... храбрый... молодой... человек... тысячу фунтов, - бормотал больной сквозь зубы; но в комнате царствовала такая тишина, что каждое слово его было внятно слышно каждому присутствующему. - Да, тысячу фунтов... Вичерли Вичекомбу... лейтенанту... королевского флота.

Атвуд быстро принялся за дело и лишь только начал писать имя Вичерли, как в ту же минуту был остановлен молодым человеком.

- Остановитесь, господин Атвуд! Не пишите ни одной строчки в мою пользу! - воскликнул Вичерли, между тем как лицо его покрылось багровой краской, и грудь его обуревали чувства, которыми он не в состоянии был владеть. - Я отказываюсь от милости сэра Вичерли, она будет совершенно бесполезной, потому что я не приму ни одного шиллинга.

- Молодой человек, - сказал сэр Джервез несколько сердито, - вы говорите довольно необдуманно. Слушатель или простой свидетель завещания не имеет никакого права отклонять от себя доброе расположение человека, готовящегося оставить этот мир и предстать пред лицом Вседержителя! Вы забываете свою пользу, молодой человек, свое будущее. Ста или двухсот фунтов призовых денег, добытых вами в последнем деле у Кроа ценой крови ненадолго вам хватит.

- Их уже нет у меня, сэр; они отосланы до последнего шиллинга вдове павшего подле меня боцмана. Я не нищий, сэр Джервез Окес, хотя и принадлежу к сынам Америки. Я владелец плантации, которая доставляет мне порядочную независимость. Служу же я не из нужды, а по собственной охоте. Может быть, сэр Вичерли, узнав это, согласится вычеркнуть мое имя из своего завещания. Я вполне уважаю и почитаю его, но не могу принять от него денег.

Слова эти были сказаны со скромностью, но с жаром и чистосердечием, которые не оставляли никакого сомнения насчет решительности говорившего отказаться от предлагаемой ему суммы. Сэр Джервез слишком уважал чувства молодого человека, а потому и не настаивал более, но повернулся к кровати больного в ожидании, что он скажет. Сэр Вичерли слышал и понял все, что происходило, и это произвело на него даже и в настоящем его положении свое обычное действие.

- Благородный молодой человек! - проговорил он. - Подойдите сюда... Сэр Джервез, подведите его ко мне.

- Сэр Вичерли желает, чтобы вы подошли к его кровати, господин Вичекомб из Виргинии, - сказал вице-адмирал выразительно, но в то же время протянул ему руку и благосклонно улыбнулся, видя, что тот повинуется.

Больной с большим трудом снял со своей руки драгоценное кольцо с гербом Вичекомбов. Но на нем не было, однако, изображения кровавой руки - девиза этого дома, ибо кольцо это было гораздо старее баронетства, пожалованного, как хорошо было известно Вичерли, предку Вичекомбов одним из Плантагенетов во время французских войн Генриха VI, в память какого-то блестящего подвига.

- Носите это кольцо, благородный молодой человек... честь нашего имени, - сказал сэр Вичерли, подавая кольцо лейтенанту.

- Благодарю вас, сэр Вичерли, за подарок, который я ценю слишком дорого, - сказал он, и след всякого другого чувства, кроме благодарности, исчез с лица его. - Если я и не имею прав на ваш титул и имение, все-таки мне не стыдно будет носить кольцо, дарованное тому, кто был точно такой же мне предок, как и всякому другому Вичекомбу Англии.

- Законный? - спросил Том, забывая в пылу свирепой злобы и свою осторожность и свою обиду.

- Да, сэр, законный! - отвечал Вичерли, обращаясь к спрашивающему со спокойствием человека, уверенного в справедливости слов своих, и со взглядом, заставившим Тома невольно отступить назад. - Мне не нужно других доказательств, чтобы иметь право носить печать, которая, как вы можете заметить, сэр Джервез Окес, есть не что иное, как верный снимок с той, которую я постоянно ношу и которая перешла ко мне по прямой линии от моих предков.

Вице-адмирал сравнил печать, висевшую у Вичерли на цепочке с печатью кольца, и, видя, что оба герба преимущественно состоят из грифов, он легко убедился, что одна из них была простой копией. Удостоверившись в этом, он передал печать приблизившемуся сэру Реджинальду, который начал ее внимательно рассматривать. Так как все отрасли фамилии сэра Реджинальда имели тот же герб, то ему не трудно было убедиться, что Вичерли имеет весьма ясное доказательство на свое происхождение от Вичекомбов. Сэр Реджинальд решил впоследствии разобрать это дело самым подробным образом; теперь же, возвратив печать лейтенанту, он заметил сэру Джервезу, что в настоящую минуту гораздо важнейшее дело должно обращать на себя их внимание. При этих словах Атвуд снова взялся за перо, ожидая дальнейших распоряжений умирающего.

- Из двадцати тысяч, сэр Вичерли, которые, как мне известно, составляют ваш банковый капитал, - сказал сэр Джервез, - остается еще шесть или семь тысяч. Чье теперь имя прикажете внести в завещание?

- Ротергама... викария.

Скоро и эта статья, определяющая Ротергаму тысячу фунтов, была написана, прочтена и одобрена.

- Теперь остается еще пять тысяч, мой дорогой сэр Вичерли.

При этих словах больной сильно призадумался, размышляя, по-видимому, что ему сделать с остальными деньгами. Скоро блуждающий взор его остановился на бледном лице миссис Доттон. С чувством, делающим честь его сердцу, он произнес ее имя и две тысячи фунтов. Статью эту также вписали в завещание.

- Теперь в остатке три, если не четыре тысячи, - прибавил сэр Джервез.

- Милли... милая, маленькая... Милли... хорошенькая Милли, - произнес старик с нежностью.

- Эту новую статью в пользу мисс Милдред, - заметил Атвуд, - надо будет поместить в прибавлении к завещанию, потому что одна статья в пользу ее уже была. Одну, две или три тысячи назначаете вы теперь мисс Милдред, которой уже завещано три тысячи фунтов?

Больной произнес "три", прибавив потом, после краткого молчания: - В прибавлении завещания.

Желание его было исполнено, и написанная статья прочтена и одобрена.

- Так как вы, сэр Вичерли, может быть, что-нибудь упустили из виду, - сказал сэр Джервез, - то не лучше ли, во избежание, чтоб ничего не отошло в казну, поместить в завещание еще статью, в которой отказать кому-нибудь все остальное ваше имущество?

Бедный старик улыбнулся и успел произнести имя сэра Реджинальда Вичекомба.

Когда и эта последняя статья была окончена, тогда секретарь прочел сэру Вичерли вслух, медленно и внятно, все завещание, от начала до конца. Старик слушал со вниманием; улыбнулся при имени Милдред и ясно выразил словами и знаками полное свое одобрение. Оставалось только дать ему в руки перо и помочь, чтоб он мог подписать свое имя. В эту решительную минуту Том увидел, что, наконец, настало мгновение, когда он открыто должен вступиться за себя.

- Господа! - сказал он, подойдя к кровати больного. - Я прошу всех присутствующих заметить весь ход настоящего дела. Мой бедный, дорогой, но введенный в заблуждение, дядя, не далее, как прошлую ночь получил апоплексический удар, а потому он едва ли в состоянии ясно судить о предметах - и вот, его заставляют делать завещание.

- Кто, сэр? - спросил вице-адмирал таким голосом, от которого говоривший невольно отступил назад.

- По моему мнению, сэр, все присутствующие - если не словами, то знаками.

- Какая же в этом польза присутствующим? Разве я или адмирал Блюуатер приобретем что-нибудь этим завещанием? Разве свидетели могут быть участниками завещания?

- Я не намерен об этом спорить с вами, сэр Джервез Окес, но я торжественно протестую против этого противозаконного поступка. Позвольте мне всем вам, господа, заметить это и объявить, что вы должны быть готовы немедленно явиться в суд.

Сэр Вичерли, услышав эти слова, силился подняться с кровати и с гневом размахивал руками, как бы стараясь выразить тем свое негодование племяннику.

- С глаз долой! - произнес разгневанный баронет.

- Успокойтесь только, сэр Вичерли, - прервал его Маграт. - Находясь же в спокойном состоянии, вам легко будет утвердить подписью законность вашего завещания.

Сэр Вичерли понял доктора. Он взял в руки перо и успел подвести его к должному месту. В эту минуту глаза его блеснули в последний раз и бросили на Тома взор укоризны; предсмертная улыбка пробежала по его лицу, он взглянул на бумагу, перед ним лежащую, провел рукой по глазам, закрыл их и упал на подушку, бесчувственный уже ко всему, что принадлежало этой жизни, к ее интересам и обязанностям. Через десять минут его уже не было в этом мире.

Глава XV

Идите, вы, толкающие еще тяжесть жизни по крутому склону скалы мира: достигнув вершины, где вы надеетесь найти покой, огромный груз вновь падает в долину, увлекая вас с собою.

Томсон

Столь внезапный и некоторым образом непредвиденный случай, рассказанный нами в последней главе, произвел большую перемену в положении дел Вичекомб-Холла.

Сэр Реджинальд скоро решил, что ему нужно делать, и не дальше, как через час после смерти баронета, все гости и старшие слуги собрались в комнате, обыкновенно называемой библиотекой.

- Господа, и вы, добрые люди, слуги покойного сэра Вичерли, - сказал он собравшимся, - вам всем известно положение этого поместья. Со смертью своего владельца оно осталось без главы. Хотя я и родственник сэра Вичерли, но по нашим законам я не могу ему наследовать. Между тем, всем вам хорошо известно намерение нашего покойного друга назначить меня исполнителем своего завещания; поэтому я считаю своим долгом отыскать завещание, которое показало бы нам того, кто должен повелевать здесь в эту торжественную минуту.

- Я совершенно с вами согласен, сэр Реджинальд, - отвечал вице-адмирал, - но прежде, чем мы приступим к чему-нибудь дальнейшему, я советовал бы собрать сюда всех, кто заинтересован в этом деле. Я не вижу, например, между нами господина Тома Вичекомба, почтенного племянника покойного сэра Вичерли.

Осмотревшись, все убедились в справедливости этих слов и тотчас же послали за Томом. Посланный воротился через несколько минут.

- Сэр Том Вичекомб, - сказал он, - желает остаться наедине со своей печалью.

Сэру Реджинальду хорошо было известно, что Том не имеет ни малейшего права на титул, который он так поспешно себе присвоил. Но решившись настоять на своем, он вторично послал за Томом слугу. Человеку было приказано сказать, что в руках сэра Реджинальда Вичекомба имеются факты, которые дают ему право распоряжаться, и что если господину Тому Вичекомбу не угодно будет явиться защищать свои права, то дело будет кончено без него. Такое послание сильно подействовало на Тома, который тотчас же появился между собравшимися гостями замка с лицом, побледневшим более от неизвестности, чем от печали.

- Я думаю, - сказал сэр Реджинальд, - что первый наш долг теперь - отыскать завещание. Вот ключи от письменного стола покойника. Господин Форлонг, земский стряпчий, которого вы имеете удовольствие видеть перед собой и который только что сюда приехал, говорит мне, что сэр Вичерли хранил все свои важные бумаги в этом столе. Начнем же с того, что отопрем его.

Сэр Реджинальд при помощи стряпчего открыл стол, в котором и отыскал бумаги покойника. Но сколько ни разбирали бумаг, не находили ничего и похожего на завещание. Таким образом, присутствующие были сильно обмануты в своих ожиданиях, предполагая, что с открытием завещания уничтожатся все воздушные замки нашего сэра Тома Вичекомба. С другой стороны, и сам Том был не совсем спокоен. Но мало-помалу какая-то радость заменила место страха в выражении лица его, и когда господин Форлонг, человек самых честных правил, объявил, что он не думает, чтоб у сэра Вичерли было заранее приготовлено какое-нибудь завещание, он дал полную волю своим словам и чувствам.

- Не торопитесь, господин Форлонг, не торопитесь! - вскричал он. - Вот здесь мы имеем кой-какую вещицу, которую и вы должны будете признать завещанием. Заметьте, господа, что я имею на эту вещицу полное право, потому что она адресована на мое имя, как видите, собственной рукой сэра Вичерли; самый же конверт запечатан собственной его печатью. Вы, вероятно, признаете, господин Форлонг, этот почерк... почерком моего дяди, и эту печать - его печатью.

- Да, они не подлежат ни малейшему сомнению, - отвечал стряпчий со вздохом. - До сих пор господин Томас прав.

- Господин Томас! Вы грубиян, сударь! Вы должны сказать сэр Томас! Разве в Англии с баронетами так же обращаются, как и с простыми людьми? Сэр Джервез Окес, я покорнейше прошу вас вскрыть этот пакет и узнать содержание лежащей в нем бумаги.

Вице-адмирал тотчас же исполнил это, потому что он с величайшим нетерпением ожидал результата всего происходящего. Читатель, вероятно, догадается, что Том вручил сэру Джервезу то самое завещание, которое написал его отец и которое сэр Вичерли, вписав имя своего племянника, надлежащим образом скрепил своей подписью и вручил ему на сохранение. Вице-адмирал, пробежав поданную ему бумагу с большим вниманием, вручил ее сэру Реджинальду для окончательного рассмотрения. Последний ожидал найти в этой бумаге грубый подлог, но он тотчас же убедился, что оно написано рукой Томаса Вичекомба, покойного судьи.

- Это завещание, кажется, написано покойным бароном Томасом Вичекомбом, - заметил баронет.

- Точно так, сэр Реджинальд.

- Насколько я могу судить - вы имеете полное право на наследие движимого и недвижимого имения сэра Вичерли Вичекомба, но права ваши на титул баронета - слишком шатки.

- Почему же шатки? - спросил лейтенант, выступая первый раз вперед с любопытством, которым едва мог владеть. - Разве сэр Томас - не старший сын родного брата покойного сэра Вичерли?

- Вовсе нет! Я утвердительно могу сказать, что барон Вичекомб никогда не был женат и, следовательно, никогда не мог иметь законного наследника.

- Возможно ли! Так нас всех обманывали в Америке?

- К чему все это клонится, молодой человек? Нет ли и у вас каких-нибудь претензий на это наследство?

- Я единственный сын Вичерли Вичекомба - старшего сына Грегори Вичекомба, одного из братьев покойного баронета. Если только слова ваши, сэр Реджинальд, справедливы, - я ближайший наследник доброго сэра Вичерли, по крайней мере, относительно титула.

- Это, - начал было Том, но, встретив спокойный и грозный взор молодого моряка, предупреждавший его против всякой неосторожной речи, невольно остановился. - Это, - начал он снова, - большое недоразумение. Мой дядя, Грегори, погиб в молодости, не будучи никогда женатым. Каким же образом могли произойти от него законные потомки?

- Я должен признаться, молодой человек, - заметил сэр Реджинальд, - что слова господина Тома Вичекомба, насколько мне известно, довольно справедливы. Я принимал всегда большое участие в нашей фамилии и потому никогда не пренебрегал малейшими подробностями, ее касающимися.

- Я очень хорошо знаю, что здесь, в Англии, очень долго были убеждены, будто мой дед, Грегори Вичекомб, погиб в одном кораблекрушении, но такое убеждение было весьма ошибочно. Вот в чем все дело. Будучи весьма буйным, горячим молодым человеком, дедушка, забывшись как-то, рассердившись на своего лейтенанта, нанес ему удар, это случилось неподалеку от берега одного из Вест-Индских островов. Подобное преступление обыкновенно наказывается смертью; но ни обиженный, ни командир судна не хотели прибегать к такой строгости законов и потому посоветовали преступнику бежать с судна в минуту его отплытия. Таким образом, судно отплыло без Грегори Вичекомба и скоро погибло в кораблекрушении со всем, что на нем находилось. Между тем дедушка отправился в Виргинию, где и прожил целый год, тщательно скрывая свою историю, чтобы не попасть под военный суд. Скоро любовь определила все его будущее. Он женился на одной богатой девушке, семейству которой была единственно известна его история. Трудно было предполагать, чтоб ему когда-нибудь досталось родовое наследство, а потому он и не считал нужным открывать истины. Правда, он написал как-то однажды сэру Вичерли, но решил письмо не отправлять, подумав о том, что он доставит больше печали почтенному баронету, чем радости. Это письмо, писанное им самим, в моих руках. У меня также хранится его патент и все другие документы, которые были необходимы человеку его звания. Он умер только два года назад; перед своей смертью он позаботился, однако, о том, чтобы все документы, нужные для доказательства моих прав, если когда-нибудь представится случай объявить их, были в полном порядке. Он пережил несколькими годами моего отца, но никто из нас не считал нужным уведомлять сэра Вичерли о нашем существовании, - мы считали сыновей барона Томаса Вичекомба законными. В настоящем случае я скажу только сэру Реджинальду, что я имею все доказательства, что я законный наследник Грегори, младшего брата покойного сэра Вичерли Вичекомба. Дает ли мне это обстоятельство какое-нибудь здесь право - вам это лучше всех известно.

- Оно делает вас наследником майората, владельцем этого дома, всего, что в нем находится, и - настоящим баронетом. Вам нужно только теперь доказать справедливость ваших слов и тем уничтожить предъявленное господином Томом Вичекомбом завещание.

- Браво! - воскликнул сэр Джервез, потирая от радости руки. - Браво, Дик! Итак, мой храбрый молодой человек, вы все-таки оказались сэром Вичерли Вичекомбом! Сэр Реджинальд, дело это находится теперь в ваших руках, и я поручаю его вашему строгому вниманию.

- Не беспокойтесь, сэр Джервез, - отвечал баронет. - Если настоящее наше дело зависит от вопроса о законном происхождении господина Тома Вичекомба, то его весьма легко можно решить, потому что у меня есть свидетельство его матери не только о его незаконном происхождении, но и о другом весьма важном обстоятельстве, которое может лишить его даже наследства покойного барона Вичекомба. Вы говорили, господин лейтенант, о своих доказательствах; где они? Теперь очень важно знать: которая из двух сторон имеет право на владение!

- Вот они, сэр, - отвечал Вичерли, вынимая из кармана бумаги и подавая их баронету. - Конечно, все они у меня в копиях, а не в оригинале, ибо многие из них как официальные документы хранятся в Виргинии; но, будучи копиями, скрепленными надлежащим образом, они во всяком суде Англии должны быть приняты, как самые ясные доказательства прав моих на наследие титула и владений сэра Вичерли.

Сэр Реджинальд взял бумаги и начал читать их одну за другой с глубоким вниманием. Документ о действительности происхождения деда Вичерли, Грегори, от Вичекомбов Девонширских, был вполне удовлетворителен и не подлежал никакому сомнению. Оба свадебные документа, один с Иоанной Беверлей, а другой с Ребекой Рандольф, равно как и все метрические свидетельства, были точны и ясны. Сэр Реджинальд провел в чтении бумаг целые полчаса; в продолжение всего этого времени взоры всех были устремлены на него, жадно следя за выражением его лица. Наконец он кончил и обратился к Вичерли.

- Все эти бумаги, - сказал он, - составлены с большим знанием дела и того, что только могло быть от них потребовано. Отчего же они так долго были скрываемы? Для чего вы дали умереть сэру Вичерли в неведении о вашем близком родстве с ним, о ваших правах?

- Я сам не знал своих прав и думал, что не только господин Том, но и его младшие братья стоят гораздо выше меня.

- Очень хорошо, сэр; вы объяснили нам причину, по которой до сих пор не объявляли прав своих, - отчего же вы не открыли сэру Вичерли правду о вашем родстве с ним?

- К чему, сэр? Когда меня, израненного, почти умирающего, высадили, по моему желанию, на этот берег, я имел намерение объявить здесь о своем происхождении, о родстве с покойным баронетом; но, встретив попечение двух ангелов-хранителей, - тут Вичерли взглянул на Милдред и ее мать, - я не чувствовал уже недостатка в родных. Я всегда уважал сэра Вичерли, но он с таким, можно сказать, презрением отзывался всегда об американцах, что у меня терялась всякая охота рассказать ему о своем близком родстве с ним.

- Кажется, все мы, сэр Джервез, не чужды подобного упрека, - отвечал сэр Реджинальд задумчиво.

- Я очень хорошо понимаю это чувство и думаю, что оно делает честь молодому человеку, - сказал адмирал.

Между тем сэр Реджинальд внимательно продолжал обдумывать все происшедшее в последнее время.

- Итак, господа, - сказал он, - вопреки нашему мнению, будто у сэра Вичерли не было наследника, - он явился. Сэр Вичерли Вичекомб, позвольте мне от чистого сердца поздравить вас с наследием баронетского достоинства и владений вашей фамилии; будучи сам членом ее, я имею право всех наших родственников поздравить с достойным представителем!

Выслушав это, Вичерли поблагодарил своего родственника приличествующим образом и принял поздравления большой части других присутствующих.

- Господин Форлонг, смерть нашего доброго баронета освобождает вас от прежде занимаемой вами должности, и потому, если у вас ость какие-нибудь ключи или бумаги, принадлежащие умершему, я советовал бы вам передать их сэру Вичерли Вичекомбу, которого я, по всем доказательствам, признаю законным наследником всего здешнего имущества.

Будучи всегда осторожным, благоразумным и честным человеком, Форлонг отвел сэра Реджинальда в сторону и долго расспрашивал его о силе объявленных Вичерли прав; наконец, вполне убежденный, он изъявил готовность на все требования.

- Я хранил у себя ключи от бумаг покойного сэра Вичерли, - сказал он. - Вот они, сэр Вичерли. Все, что согласно законам, я охотно готов сделать, лишь бы поддержать права ваши; но при всем том, я могу передать вам только то, чем я заведовал здесь; но прежде чем поверенный по делам может исполнять приказания своего господина, господин должен иметь права распоряжаться. На это существует особый порядок.

- Так говорят наши законы, - прибавил сэр Реджинальд, - и я советовал бы сэру Вичерли, как владельцу, взять себе ключи и от наружных ворот.

Вичерли тотчас же согласился с этим предложением и, сопровождаемый всеми присутствующими, вышел из зала. Потом, войдя один в прихожую, он замкнул большую дверь и положил ключ к себе в карман. В то же время Форлонг шепнул сэру Реджинальду что-то на ухо.

- Теперь, сэр Вичерли, - сказал, улыбаясь, сэр Реджинальд, - вы вступили в полное владение всем наследством вашего покойного дяди.

Бедный Том не смел и подумать о том, чтобы объявить свои права на законное происхождение, - ему было известно, что сэр Реджинальд обладал доказательствами противного; поэтому он счел за лучшее, по крайней мере в настоящую минуту, удержать в тайне составленное им самим свидетельство о законном браке родителей. Раскланявшись со всеми с какой-то злобной улыбкой, он удалился в свою комнату с видом человека, перенесшего жестокую обиду.

Глава XVI

Я не боюсь ни моря, ни ветров.

Но не удивляйтесь, сэр Чайльд, что грусть затемняет мой разум!

Лорд Байрон. "Чайльд Гарольд"

- Оно так и есть, сэр Жерви, - говорил Галлейго, входя за вице-адмиралом и Блюуатером в комнату первого, - ведь так и вышло, как я думал; лишь только мы повернулись спиной к этому ласковому графу Вервильену, он в ту же минуту выполз из своей норы! Когда мы отдали приказание идти к Англии, я тогда же предвидел все эти последствия.

- Что вам угодно, милостивый государь? - спросил сэр Джервез. - Какой черт навел вас на мой след?

- Ведь большие суда, ваша милость, - отвечал улыбаясь Галлейго, - имеют всегда при себе маленькие. Видите ли вы в чем дело, сэр Жерви и адмирал Блю: к нам явился с рапортом флаг-офицер. Все новости состоят в том, что граф Вервильен вышел, как я имел честь сейчас вам докладывать, в открытое море.

- Неужели господин Бонтинг в самом деле привез нам такое известие! Послушай, Галлейго, ступай и попроси господина Бонтинга сюда.

- Очень хорошо, сэр!

- Если Вервильен, Дик, в самом деле вышел в открытое море, новость эта заслуживает нашего внимания! - сказал сэр Джервез, потирая от радости руки. - Пусть повесят меня, но я не стану ожидать приказаний из Лондона и при первом ветре и отливе двинусь в путь... При какой странной сцене присутствовали мы с тобой сегодня в этом доме! Наш молодой лейтенант - благородный малый; я от души желал бы, чтобы он доказал права свои. Но вот и Бонтинг.

В эту минуту в комнату действительно вошел лейтенант "Плантагенета" в сопровождении Галлейго.

- А, господин Бонтинг! Что нового? - спросил сэр Джервез. - Что вас привело на берег? Галлейго рассказывал нам что-то о прибытии нашего куттера с известием, что французы вышли в море; но ведь все новости моего Галлейго вечно пахнут камбузом.

- Не всегда, сэр Джервез, - отвечал лейтенант, взглянув на содержателя, который часто снабжал его лакомым блюдом из кухни адмирала. - По крайней мере на этот раз он прав. Сегодня появился на горизонте наш "Деятельный", он должен был вести с нами переговоры. Мы поняли его так: господин Вервильен пустился в море со всей своей свитой. Капитан Гринли прислал меня на берег с этим известием. Он поручил мне также доложить вам, что через полчаса будет отлив и что тогда, при всей слабости ветра, легко можно будет миновать утесы, лежащие к западу.

- Да, это похоже на Гринли! Он даже не хочет постоять на месте и лишних полчаса! Не сказал ли также куттер, куда граф держит путь?

- К западу, сэр, - с раздернутыми булинями и под малой парусностью.

- Так ступайте же, господин Бонтинг, и скажите капитану Гринли, чтоб он как можно скорее запасся свежей водой и чтоб никого больше не отпускал на берег. Во время отлива суда могут удержаться на одном якоре. Не так ли, Блюуатер?

- Мне кажется, что сигнал прямо сняться с якоря был бы короче. Если ты решился идти в море, к чему откладывать!

- Я желаю, господин Бонтинг, чтобы немедленно был подан сигнал к отплытию; лишь только начнут работу на шпилях, пришлите за мной шлюпку. Итак, прощайте, мой милый! Будьте деятельны!

- Когда вы будете проходить мимо "Цезаря", господин Бонтинг, сделайте одолжение, прикажите и моей шлюпке прибыть сюда, - сказал Блюуатер, приподнимаясь немного, чтобы взглянуть на уходящего лейтенанта.

- Как думаешь, Дик, не лучше ли я сделаю, если выйду в море, не дождавшись депеш из Лондона?

- Трудно сказать. Наши лорды Адмиралтейства могут всех нас послать в Шотландию навстречу Карлу Стюарту. Вероятно, они сделают тебя герцогом, а меня баронетом, чтоб тем самым заручиться нашей верностью.

- Подлецы! Не говори мне, пожалуйста, более об этом, особенно теперь. Если Вервильен действительно идет к западу, я не думаю, чтоб его внимание было устремлено на Эдинбург и наши северные пути.

- Жалко, постыдно, что англичане не могут решить сами своего спора без помощи французов или немцев!

- Что же делать, Дик! Свет надо принимать таким, каков он есть, и мы должны с тобой действовать, как прилично двум честным морякам, вовсе не рассуждая о политике. Я уверен, Блюуатер, что ты при всей своей приверженности к Стюартам, готов помочь мне победить monsieur de Vervillin?

- Без сомнения. Если что-нибудь и могло бы расположить меня в его пользу, - это убеждение, что он действует непосредственно в пользу моего природного и законного государя. Составил ли ты планы своих будущих действий и какую мне назначил в них роль?

Сэр Джервез, прежде чем ответил на этот вопрос, прошелся несколько раз по комнате в глубоком размышлении, между тем как Блюуатер, ожидая ответа, внимательно наблюдал за всеми его движениями и выражением лица. Наконец вице-адмирал, казалось, на что-то решился, и тогда он обратился к своему другу со следующими словами:

- Я обдумывал эти планы, Блюуатер, - сказал он, - даже и тогда, когда мои мысли, по-видимому, были заняты совсем другим. Если Вервильен действительно вышел в море, он должен находиться теперь к востоку от нас, ибо при тихом течении вод у французских берегов и при столь слабом юго-западном ветре он едва ли мог далеко уйти на запад. Так как мы не знаем еще достоверно его назначения, то для нас важнее всего в настоящее время отыскать его как можно скорее и держать в виду, пока не заставим его вступить в действие.

- Все это очень хорошо; с помощью фрегатов и других мелких крейсеров нам легко можно растянуться в такую линию, что мы можем обозревать дистанцию в сотни миль; но зато эскадра наша тогда будет рассыпана.

- Уж не опасаешься ли ты, что французы атакуют наш авангард прежде, чем успеет подойти к ним арьергард? - спросил с участием сэр Джервез, глубоко уважая мнение своего друга по этому делу. - Мне хочется самому идти впереди на "Плантагенете", имея позади пять или шесть быстрейших судов; тогда нам легко бы было удержать их до тех пор, пока к нам не подоспеет арьергард. Если они станут нас теснить, мы можем отступать.

- Без всякого сомнения, если только сэр Джервез решится когда-нибудь отступать от французов, - отвечал, смеясь, Блюуатер.

- Нет, нет, Дик! Даю тебе честное слово, что я не сделаю такой детской глупости. Ты можешь быть уверен, что я буду отступать до тех пор, пока не почувствую себя достаточно сильным, чтобы открыть сражение.

- Позволь мне, Окес, сделать тебе предложение со всей откровенностью, которая не должна омрачить нашу долгую дружбу.

Сэр Джервез приосанился, взглянул внимательно Блюуатеру в лицо и потом кивнул головой.

- Уж я, по выражению твоего лица, вижу, - сказал Блюуатер, - что ты догадываешься, о чем я хочу сказать тебе. Моя мысль такова, Джервез, что твой план был бы гораздо удобоисполнимее, если бы я вел авангард, а ты арьергард.

- Черт возьми! Это похоже, сэр Блюуатер, на возмущение, или, если хотите, на scandalum magnatum. Отчего это вы полагаете, что план главнокомандующего менее будет подвержен неудаче, если авангардом будет командовать адмирал Блюуатер, чем если он будет в руках адмирала Океса?

- Только потому, сэр, что когда адмирала Океса теснит неприятель, он более склонен следовать внушениям сердца, чем рассудка; между тем как адмирал Блюуатер действует в подобных случаях совсем иначе.

- Я слишком избаловал тебя, Дик, своими похвалами твоему искусству маневрировать - вот и все! Нет, я решился и, думаю, что ты знаешь меня довольно хорошо, чтобы быть уверенным, что в таком случае и военный совет не изменит моего намерения. Я предводительствую первым двухдечным судном, которое снимется с якоря, а ты последним. Ты понимаешь мой план, и потому, я надеюсь, исполнишь его с той точностью, с которой всегда исполнял все свои обязанности перед неприятелем.

Блюуатер улыбнулся на это с иронией и в то же время поднял свою ногу, находившуюся ниже другой на несколько дюймов выше, с какой-то особенной ухваткой.

- Природа не назначила тебя, Окес, быть заговорщиком, - сказал он, переменив свое положение. - У тебя в груди горит марсовый фонарь, который видит и слепой.

- Что у тебя опять за причуды, Дик? Разве распоряжения мои не совсем ясны, чтоб их можно было исполнить?

- Признаюсь, что так, равно как и причины, почему они так сделаны.

- Говори, пожалуйста, прямо. Я всегда предпочитаю выстрел целого борта вашим легоньким выстрелам из кропечных пушек. О каких ты толкуешь причинах?

- О тех, сэр Жерви, которые занимают теперь мысли известного вам сэра Джервеза Океса, баронета, вице-адмирала красного флага и кавалера ордена Бани, и именно: если я оставлю этого молодца, Дика Блюуатера, позади себя с четырьмя или пятью судами, он никогда не изменит мне в виду неприятеля, что бы ни сделал он с королем Георгом; этим самым я обеспечу себя с его стороны и поставлю все дело таким образом, что оно скорее будет казаться делом службы, чем верноподданничества.

Сэр Джервез покраснел до самых висков, видя, что Блюуатер проник в самые сокровенные его мысли, но невзирая на свою минутную досаду он взглянул своему обвинителю в лицо, и оба они засмеялись от всей души.

- Послушай, Дик, - сказал вице-адмирал, когда они перестали смеяться, - твои родители сделали большую ошибку, предназначив тебя во флот; тебя надобно бы было послать на воспитание к какому-нибудь колдуну. Впрочем, я мало забочусь о том, что ты думаешь; мои приказания отданы - и должны быть исполнены. Имеешь ли ты теперь ясное понятие о моем плане?

- Без всякого сомнения, даже и о причинах его.

- Ну, довольно об этом, Блюуатер, гораздо важнейшие вещи должны занимать нас теперь.

И с этим сэр Джервез рассказал своему другу все подробности своего плана, изложил с должной отчетливостью все свои желания и надежды, все случаи, в которых тот мог оказать ему помощь. Блюуатер слушал сэра Джервеза с той почтительностью, которую обыкновенно обнаруживал перед своим начальником. Кончив свою речь, сэр Джервез позвонил и вошедшему лакею велел позвать к себе сэра Вичерли Вичекомба.

- Проси сюда сэра Вичерли, - сказал он, когда человек доложил ему, что молодой баронет в передней ожидает позволения войти.

- Между обязанностями службы и гостей к хозяину, - сказал вице-адмирал, когда лейтенант вошел в комнату, - трудно сохранить вежливость, которую должно всегда и везде соблюдать, сэр Вичерли; по привычке я более думал все это время об адмирале и лейтенанте, чем о владельце этих земель и об обязанностях его гостей. Если я ошибся - извините меня.

- Настоящее мое положение, сэр Джервез, так еще ново для меня, что я все еще остаюсь одним только моряком, - отвечал лейтенант улыбаясь.

- Чем могу я быть вам полезен?

- Видите ли в чем дело. Один из наших куттеров только что пришел сюда с известием, которое заставляет нас сегодня же утром сняться с якоря. Французы вышли в море, и мы должны идти присматривать за ними. Мое желание - взять вас с собой в море на "Плантагенете". Разумеется, то, что вас не так давно произвели в лейтенанты, поставило бы вас очень низко между офицерами моего корабля; но Бонтинг заслуживает быть старшим лейтенантом, и я назначу его на это место сегодня же, в таком случае на "Плантагенете" откроется место флаг-офицера - должность, которую вы могли бы исполнить очень хорошо. Но, к сожалению, дела ваши не позволяют вам оставить в настоящее время Вичекомб-Холла, и мне придется, кажется, с вами проститься.

- Что может меня удержать здесь, адмирал Окес, накануне битвы? Я искренне желаю и надеюсь, что вы не откажетесь принять меня на "Плантагенете".

- Вы забываете свою собственную пользу, молодой человек, владеть имением - значит иметь на своей стороне половину законов.

- Услышав внизу об известиях, привезенных одним из ваших куттеров, мы уже рассуждали по этому поводу с сэром Реджинальдом и господином Форлонгом, - отвечал Вичерли. - Они говорят, что я могу отлучиться отсюда куда мне угодно и что удержать в своей власти эти земли мне очень легко и через посредство своего поверенного. Следовательно, сэр, я спокойно могу следовать за вами.

- Вспомните, что тело родного брата вашего дедушки, главы вашей фамилии, лежит еще на столе, я думаю, что его наследнику нужно быть при погребении.

- Мы и об этом уже думали. Сэр Реджинальд был так добр, что предложил мне в мое отсутствие заменить меня в этой печальной церемонии; при том же нет никакого сомнения, что встреча ваша с графом Вервильеном последует не позже завтрашнего дня, между тем как дядя мой может быть похоронен не ранее, как через неделю.

- Я вижу, сэр, - отвечал улыбаясь вице-адмирал, - что вы прекрасно обдумали все обстоятельства. Как тебе это нравится, Блюуатер?

- Передай уж это дело мне, Окес, и я постараюсь его устроить. Ты тронешься с места почти на целые сутки ранее меня, следовательно, нам будет довольно времени, чтобы обдумать все хорошенько. Во время боя сэр Вичерли может оставаться у меня на "Цезаре", а потом, когда мы сойдемся, перейти к тебе на "Плантагенет".

Подумав немного, сэр Джервез охотно согласился на это предложение, решив, чтобы сэр Вичерли поступил на "Цезарь", если только ничто не воспрепятствует этому.

Когда, таким образом, все было устроено, сэр Джервез объявил, что он готов оставить замок. Оставалось только проститься со всеми гостями Вичекомб-Холла. Оба баронета расстались как истинные друзья, ибо общее участие, принимаемое ими в успехе Вичерли, сблизило их и заставило даже сэра Вичерли забыть, что он имеет дело с отчаянным вигом. Доттон, оставляя со своим семейством замок в одно время с сэром Джервезом, простился с ним на дороге к мысу, куда все они отправились пешком.

Сэр Джервез пошел к берегу по той же самой дороге, по которой накануне взошел наверх. Пробираясь через толпу, слишком занятую, чтоб заметить его присутствие, он, наконец, достиг своей шлюпки. Через минуту он уж быстро несся к "Плантагенету".

Глава XVII

Это было пустяком для моряка, но человек, привыкший к земле, должен был немного побледнеть.

Байрон

Лишь только сэр Джервез вступил на дек "Плантагенета", как тотчас же был подан сигнал, чтобы командиры судов собрались на флагманский корабль, и спустя десять минут все они, за исключением только тех, суда которых были в открытом море, находились уже в каюте вице-адмирала и внимательно слушали его.

- Мой план, господа, - продолжал главнокомандующий, объяснив сперва свое намерение преследовать и атаковать неприятеля, - весьма прост, и каждому из вас очень легко его выполнить. Теперь отлив, и крепкий шестиузловый ветер начинает дуть с юго-запада. Поставив реи "Плантагенета" поперек, я снимусь с якоря. Суда, которые будут сниматься с якоря вслед за нами, должны заботиться, чтобы удержать в виду судно позади и впереди себя. Дело состоит в том, чтобы очертить сколь возможно обширнейшую линию, держа, однако, суда друг от друга на сигнальном расстоянии. К закату солнца я укорочу паруса, и вся линия должна сдвинуться так, чтобы судно от судна находилось не далее французской мили; последние суда, которыми будет командовать Блюуатер, снимутся с якоря по его распоряжению. Кто первый увидит неприятеля, тот должен новость эту, равно как и направление, по которому идут французы, передать в ту же минуту впереди и позади себя идущим судам. В таком случае вы все сдвинетесь к тому судну, откуда будет дано известие; прошу только, господа, не крейсировать в стороны по своему усмотрению, подобно проклятым корсарам; я этого терпеть не могу, как вам известно. Теперь, господа, прощайте! Может быть, все мы никогда больше не увидим друг друга. Бог да сохранит вас! Пожмем друг другу руки и - к своим шлюпкам, ибо "Плантагенет" мой уже готов пуститься в путь.

Прощальная сцена, в которой радость была смешана с печалью, миновала, и капитаны разъехались. С этой минуты все умы эскадры были заняты одним только отплытием.

Хотя Блюуатер и не присутствовал при описанной нами сцене в каюте, но он живо рисовал ее в уме своем, оставаясь на утесе, чтобы наблюдать за дальнейшими движениями эскадры. Так как Вичерли ушел в замок, а Доттон стоял в отдалении, облокотясь о сигнальную мачту, то контр-адмирал остался один с лордом Джоффреем.

Менее чем через час "Плантагенет" мало-помалу совершенно скрылся за горизонтом, и тогда "Карнатик" в свою очередь поднял якорь, распустил паруса, вышел из линии эскадры, взял в бейдевинд и пошел по следу флагмана. Мы заметим здесь предварительно, что за "Карнатиком" последовал "Перун", за ним "Блейнгейм", потом "Ахиллес", далее "Йорк", "Элизабет", "Дублин" и, наконец, "Цезарь". Но прежде, чем все эти суда двинулись в путь, прошло несколько часов; мы тотчас расскажем о всем происшедшем на берегу в течение этого времени. Но чтобы читателю нашему легче было понимать будущие события нашего рассказа, мы прежде опишем ему все обстоятельства, при которых суда сэра Джервеза пришли в движение.

В то время, когда марсели "Плантагенета" начали скрываться за горизонтом, "Карнатик", "Перун", "Блейнгейм", "Ахиллес" и "Уорспайт" вытянулись в линию на расстояние друг от друга около двух французских миль и подняли столько парусов, сколько суда в состоянии были выдержать. Адмирал на своем судне более всех укоротил паруса и явно позволял "Карнатику" приблизиться к себе, - вероятно, потому, что небо в наветренной стороне приняло довольно грозный вид, - и в то же время позволив фрегату "Хлое" и шлюпу "Бегуну" пройти впереди себя одному с наветренной, а другому с подветренной стороны. Когда "Дувр" поднял якорь, с марсов его уже не было видно и верхних парусов "Плантагенета", хотя корпус "Уорспайта" можно было видеть даже с его палубы. Он двинулся с места, поставив фок, взяв два рифа марселей и риф грота; потом, распустив грот-брамсель, пошел в бейдевинд, надеясь при столь небольшой парусности не отставать от своих товарищей; пенившаяся под носом вода и крен ясно показывали, какое сильное давление претерпевали его паруса. К этому времени "Йорк" снялся с якоря, и так как уже наступил прилив, вынужден был идти другим галсом, чтобы отойти от берега к востоку. Это обстоятельство совершенно изменило построение флота. Но обратимся теперь к тому, что происходило на берегу, и расскажем в надлежащем порядке.

Едва ли нужно говорить, что Блюуатер должен был провести на утесах несколько часов, чтобы видеть отплытие поодиночке судов всей эскадры. Обещав сэру Реджинальду возвратиться к обеду в замок, он весьма обрадовался, увидев около себя Вичерли, который только что вышел из жилища сигнальщика, и поручил ему передать свое извинение гертфорширскому баронету; заметив перемену погоды, он почел долгом остаться в виду моря. Доттон, услышав поручение контр-адмирала и переговорив с женой, подошел к нему и пригласил в свое скромное жилище к обеду. На это Блюуатер с радостью согласился; когда его позвали к столу, он к большому своему удовольствию увидел, что он будет обедать с одной только Милдред, которая, подобно ему, упустила обычный час обеда, не явившись к столу по причинам, ей одной известным; теперь же, по приказанию матери, она должна была хотя немного подкрепить себя пищей.

- Недавние происшествия в замке, сэр, сильно взволновали бедное дитя, - сказала миссис Доттон, будто желая оправдать свою дочь. - Верите ли, она не ела ничего с самого утра. Я уверила ее, что вы не рассердитесь, если она будет обедать вместе с вами.

Блюуатер взглянул на бледное лицо девушки и, казалось, был поражен удивительным сходством ее в эту минуту с Агнесой Гедуортс. Последние два года своей жизни милая подруга его также не знала счастья - и томный вид и слезы Милдред с мучительной верностью воскресили в его воспоминании умершего друга.

- Боже мой! - шептал он. - Оба эти очаровательные создания родились на свет для одних только страданий! Сделайте милость, добрая миссис Доттон, оставьте в стороне всякие извинения; поверьте, что в целой Англии вы не найдете другой девушки, общество которой было бы мне так приятно, как общество моей милой соседки.

Милдред силилась улыбнуться и успела поблагодарить контр-адмирала дружеским взглядом. Миссис Доттон оставила их одних за трапезой; хозяйственные обязанности отозвали ее в кухню.

- Позвольте мне, дитя мое, предложить вам рюмку этого истинно превосходного портвейна, - сказал Блюуатер. - Если бы вы крейсировали столько, сколько я у берегов Португалии, вы знали бы тогда цену этому напитку. Я не знаю ни одного адмирала, который имел бы такое же прекрасное вино.

- Вероятно, это последняя бутылка, сэр, которая у нас с давнего времени хранилась на всякий случай, - отвечала Милдред, и слезы невольно покатились с ее темных, длинных ресниц. - Это подарок доброго сэра Вичерли.

При этих словах выражение грусти пробежало по лицу Милдред.

- Мой отец думает, сэр, - сказала она, - что теперешняя прекрасная погода сменится сильнейшим ветром.

- Хороша ли, дурна ли она будет, мы, моряки, всегда должны встречать ее грудью, даже и в этом узком месте.

- Ах, сэр, вы ведете ужасную жизнь! Живя здесь, на утесах, я привыкла сострадать морякам.

- Может быть, вы сожалеете о нас в том, в чем мы наиболее счастливы. Из десяти моряков девять всегда предпочтут бурю - штилю. Наступающая ночь, кажется, будет именно такой, какие сэр Джервез Окес любит до безумия. Он счастливейший человек при реве страшной бури, завывающей в снастях его судна.

- Из всего, что я слышала сегодня после обеда о внезапном отплытии вашей эскадры, я заключаю, что вам предстоит большое сражение. Я предполагаю, сэр, мне кажется, то есть, оно само собой следует, что нашему новому баронету, сэру Вичерли, нельзя будет участвовать в предстоящем сражении?

Милдред задала этот вопрос с большой робостью и старалась казаться беспечной, но Блюуатер чувствовал, какое необыкновенное усилие должна была она преодолеть, чтобы сделать этот вопрос.

- Нелегко удалить молодого, смелого моряка от участия в таком сражении, какое нам предстоит ныне, - отвечал он. - Окес предоставил мне устроить все это дело, и я думаю, что мне придется уступить желанию молодого человека.

- Так он просил вас, сэр, чтобы вы приняли его на свое судно? - спросила девушка, дрожа всем телом.

- Конечно. Всякий, кто только носит мундир, поступил бы точно так же. Правда, сэру Вичерли весьма неудобно оставить в настоящее время Вичекомб, где ему предстоит также немалая борьба, но страсть к военному ремеслу всегда одержит верх над всеми другими страстями. Между нами, моряками, говорят, она сильнее даже любви!

Милдред не отвечала на это; но ее бледные щеки и трепещущие губки обнаруживали чувства, которых ее простодушие не умело скрыть, и Блюуатер снова раскаялся в своем неуместном замечании. Желая, чтобы девушка могла оправиться, он завел другой разговор, который не касался более Вичерли. Когда они встали из-за стола, Милдред удалилась к своей матери, а Блюуатер вышел снова на утесы.

Уже вечерело; раскинутая перед Блюуатером беспредельная поверхность вод имела тот дикий и грозный вид, который всегда придают океану ветер и волны, когда умирающий мало-помалу дневной свет уступает место ночному мраку. Скоро ветер еще более усилился и контр-адмирал, стоя на краю утеса, увидел, что "Элизабет" стала уклоняться под ветер, взяв все рифы марселей, два рифа нижних парусов и два тяжелых своих стакселя, чтобы облегчить действие руля. Огни "Дувра" и "Йорка" только что начали виднеться сквозь увеличивающийся мрак, и скоро стало ясно, что последнее из этих судов, находясь в полутора милях ниже канала, шло по направлению его, чтобы повернуть потом к ветру; первое же направилось более к югу, ибо оно переменило уже галс и последовало за флагманом. В это время "Плантагенет" находился уже в море за пятьдесят миль, борясь с сильным юго-западным волнением, которое ветер гнал в устье канала по направлению из Бискайского залива и Атлантического океана.

Блюуатер, чувствуя себя сильно освеженным ветром, который навеял на него какой-то особенный, морской запах, застегнул доверху свой сюртук. В это время на якоре оставались только два судна - "Дублин" и "Цезарь", и опытный глаз контр-адмирала скоро заметил, что на последнем из них Стоуэл приготовил уже все, чтобы при первом приказании тотчас же поднять якорь и выйти в море.

- Кажется, и наша очередь скоро придет, сэр, - сказал Джоффрей, отсутствующий некоторое время и снова подошедший к адмиралу. - Досадно только, что эти молодцы с "Плантагенета" будут хвастаться, если им первым удалось встретиться с неприятелем, между тем, как мы лежим себе здесь под защитой берега, подобно красивой яхточке какого-нибудь джентльмена.

- Ну, этого нечего бояться, Джоффрей. Если наш авангард отойдет к утру так далеко, что встретит их, то мы будем на наветренной стороне. Признаюсь, сэр Джервез никогда еще не ставил такой славной западни, как сегодня. Однако у "Элизабет" много работы; кажется, ей начинает дуть встречный ветер. Если ее еще более отнесет, тогда она должна будет переменить галс. Это приведет в большой беспорядок арьергард нашей линии!

- А что, в самом деле, пришлось бы нам делать, сэр, в подобном случае? С нашей стороны было бы непростительно оставить сэра Жерви на произвол судьбы.

- Ну, мы постараемся этого не сделать, - отвечал Блюуатер, смеясь над нежной заботливостью мичмана, которая простиралась так далеко, что он забыл даже все уважение к главнокомандующему и назвал его насмешливым прозвищем матросов. - Я вовсе не думаю, чтобы французы были так близко к западу, чтоб могли до утра встретиться с нашими передовыми судами. Но вот, к моему удивлению, сюда идет сэр Реджинальд, который, вероятно, захочет поговорить со мной наедине. Сойдите к пристани и посмотрите, там ли моя шлюпка. Помните, Джоффрей, вы отправитесь со мной; отыщите также сэра Вичерли Вичекомба и скажите ему, что если он не будет готов в надлежащую минуту, то лишится уже возможности попасть к нам на судно.

Джоффрей приложил руку к виску и пошел с утесов, чтобы исполнить приказания своего адмирала.

Глава XVIII

Это была прекрасная лесть, в которую искуситель облек свою приятную отраву. Его слова проникли в сердце Евы, хотя этот голос глубоко удивил ее.

Мильтон

Едва ли не само предчувствие руководило Блюуатером, когда он, увидев приближающегося приверженца Стюартов, удалил от себя мичмана. Отношения его по настоящую минуту с сэром Реджинальдом достаточно убедили его, что он принадлежит с ним к одной и той же партии.

Было уже почти темно, мыс опустел. Ветер стремительно ударял в выдающуюся часть мрачной скалы и порой врывался в расщелины утесов, между тем как зловещие облака, носясь по воздуху, то совершенно закрывали, то снова на мгновение неясно открывали бледное сияние месяца, придавая тем всей картине что-то тревожное, дикое.

- Отыскивая вас в этих местах, я догадался, где должен быть в такую минуту истинный моряк. Если глаза мои меня не обманывают, сэр, то там, на рейде, стоит на якоре не более трех судов.

- Ваши глаза, сэр Реджинальд, видят очень верно. Адмирал Окес ушел в море уже несколько часов тому назад и увел с собой почти всю свою эскадру, исключая те суда, которые вы видите и которые должны последними сняться с якоря.

- Скажите, пожалуйста, уж не государственная ли тайна - столь внезапное отплытие такой огромной силы? - спросил баронет, вперив в Блюуатера выразительный взгляд. - Мне говорили, что ваша эскадра будет ожидать приказаний из Лондона?

- Да, так сначала намеревался наш главнокомандующий; но, узнав, что граф Вервильен двинулся в море, он оказался вынужденным изменить прежние свои планы.

- Из нескольких намеков, которые нам удалось сделать сегодня между собой, я осмеливаюсь думать, что как бы широка ни была пропасть, отделяющая нас в наших духовных делах, мы все-таки имеем с вами одинаковый образ мыслей насчет известного вам политического дела.

- Признаюсь вам, сэр, я сделал то же заключение; если я ошибся - очень сожалею.

- Так что же заставляет нас говорить обиняками, когда само время требует решительности и откровенности? Я якобит, адмирал Блюуатер; признанием этим я подвергаю опасности и жизнь и состояние свое; но я смело вверяю их вашему великодушию.

- Они не могут быть безопаснее ни в чьих руках, сэр; чтобы дать вам верную поруку в том, что ваша откровенность не будет употреблена во зло, я скажу вам, что я охотно отдал бы свою жизнь, если б только жертва эта могла возвести снова на наш престол низверженную династию.

- Благородно, мужественно и откровенно, как я и ожидал от моряка! - воскликнул сэр Реджинальд.

Баронет взял руку Блюуатера и пожал ее от чистого сердца. Потом оба они с минуту прохаживались в молчании и глубокой задумчивости.

- Внезапное появление принца у Шотландских берегов, - начал сэр Реджинальд, - всех нас немного удивило, хотя мы и знали прежде о подобном его намерении. Может быть, он сделал очень хорошо, что вступил на свою землю без всяких чужестранных войск и, можно сказать, бросился в объятия своих подданных, вверяясь их великодушию, верности и мужеству. Мы слышим отовсюду, что его королевское высочество делает чудеса в Шотландии, между тем как его приверженцы в полной деятельности в Англии, хотя теперь, на время, они и принуждены быть осторожными и благоразумными.

- Я от всего сердца рад это слышать! - сказал Блюуатер. - Я опасался, что его внезапное появление застанет всех приверженцев его не приготовленными и поразит робостью.

- Далеко от этого, мой добрый сэр. Мы довольно сильны, чтоб управлять народом, если бы нам найти только тех, которые в состоянии были бы предводительствовать нами. Все, в чем мы теперь еще нуждаемся, - это в нескольких главнейших лицах государства.

- И неужели таких людей нет у вас?

- Кажется, мы можем положиться на большую часть высшего дворянства, но все они из опасения действуют слишком осторожно. Тех, кто бы мог подать нам пример верности и истинного патриотизма, мы должны отыскивать в рядах храбрых воинов и ревностных моряков.

- Если так, скажите мне только слово, укажите мне место, где будет водружено знамя, и я явлюсь к вам при первой возможности!

- Этого-то я и ожидал от вас, адмирал Блюуатер! - отвечал обрадованный баронет. - Но вы, сэр, не этим могли бы оказать нам истинную услугу в столь важную минуту.

- Я носил оружие с малолетства, сэр Реджинальд, на службе, которая едва ли принесет много пользы в настоящую войну. У принца Эдуарда нет флота, да я и не думаю, чтоб он был ему нужен.

- Ваша правда, мой дорогой сэр, но этот флот есть у короля Георга! Что касается того, нужен ли он нам, то позвольте вам заметить, что вы ошибаетесь, скоро для нас будет важней всего иметь свободное сообщение с твердой землей. Без сомнения, граф Вервильен вышел в море именно с этой целью.

Блюуатер невольно вздрогнул при этих словах своего собеседника. Мысль об измене, скрывающаяся в последнем замечании баронета, никогда еще не приходила ему в голову, и душа его, исполненная чести, отвратилась от подобного поступка при одном намеке. Сэр Реджинальд, при своей опытности, тотчас же заметил, что чувства нового его друга немало были встревожены неожиданным его намеком, и потому он решился быть несколько осторожнее.

- Как я должен понимать вас, сэр Реджинальд Вичекомб? - спросил контр-адмирал. - Какая связь может существовать между мной и морскими силами короля Георга, если я вздумаю оставить его службу? Флот Георга едва ли станет помогать Стюартам; по крайней мере, он будет повиноваться своим офицерам.

- В этом нет ни малейшего сомнения, адмирал Блюуатер! А между тем, какую завидную славу приобрел себе Монк, возвратив престол своему законному государю и избавив таким образом свое отечество от всех ужасов междоусобной войны!

- Все это очень справедливо, сэр; но я скорее встретил бы Карла у Дувра, вооруженный не запятнанным мечом, чем сопровождаемый целой армией.

- Неужели и тогда, если бы ваша армия с радостью последовала бы за вами и была бы готова не менее вас служить своему законному государю?

- Ну, подобное обстоятельство могло бы еще извинить этот поступок. Впрочем, солдаты и моряки всегда находятся под влиянием образа мыслей своих высших начальников.

- Кстати, скажите мне, пожалуйста, отчего вы остались здесь одни, и каким образом делится власть двух адмиралов, если они служат вместе?

- Не знаю, понимаю ли я вас так, как надо, сэр Реджинальд. Я остался здесь для того, чтобы последним сняться с якоря; сэр Джервез предводительствует нашей эскадрой, имея целью построить линию поперек канала и тем не пропустить Вервильена к западу.

- К западу! - повторил баронет с иронической улыбкой, хотя темнота и не позволяла контр-адмиралу хорошенько разглядеть выражения лица своего собеседника. - Так адмирал Окес думает, что французский флот идет в этом направлении?

- Так нас известили; но разве у вас есть причины думать, будто неприятель имеет какое-нибудь другое намерение?

Баронет не отвечал и, казалось, погрузился в глубокое размышление. Он решился, наконец, опутать Блюуатера, по возможности, своими сетями; находчивость, которая никогда не оставляет людей решительных, внушила ему в эту минуту план, который скорее всякого другого мог быть успешным. Так как ему было уже известно отвращение Блюуатера к вмешательству иностранцев в предстоящую борьбу, то он и вознамерился на этом самом основании задеть в контр-адмирале ту струну, которая должна была отозваться в глубине души его.

- Конечно, у нас есть свои известия, - отвечал он, будто неохотно высказывая свои сведения, - но преданность Карлу заставляет хранить их еще в тайне. Впрочем, кажется, всякий имеет право делать свои предположения и заключения. Видите ли, герцог Кумберлендский, собрав свои германские вспомогательные войска, намерен перевезти их в Англию ближайшим путем. Неужели смышленый неприятель допустит подобную подмогу, когда хороший флот дает ему возможность воспрепятствовать этому? Ясно, что нет; и потому, если принять в соображение время, в которое граф Вервильен вышел в море, его неведение о присутствии вашей эскадры в канале и все другие обстоятельства, сопровождающие этот случай, то нельзя не предполагать, что цель его - воспрепятствовать германским полкам соединиться с английскими.

- Это, кажется, довольно основательно, а между тем "Деятельный" сообщил нам сигналами, что французы идут к западу, и притом легким западным ветром.

- А разве флоты не делают, подобно армиям, ложных движений? Разве граф Вервильен не мог держаться к западу до тех пор, пока суда его были в виду берега, и потом, пользуясь ночным мраком, снова уклониться к востоку и под английским флагом пуститься по каналу?

- Едва ли, сэр Реджинальд, - отвечал, улыбаясь, Блюуатер.

- Да что же может воспрепятствовать ему в этом, дорогой мой адмирал? - спросил сэр Реджинальд. - Одна только встреча с сэром Джервезом, скажете вы. Но вы не ответили мне еще на мой вопрос - каким образом адмиралы делят между собой власть, находясь в одной эскадре?

Фенимор Купер - Два адмирала (The two admirals). 3 часть., читать текст

См. также Фенимор Купер (Fenimore Cooper) - Проза (рассказы, поэмы, романы ...) :

Два адмирала (The two admirals). 4 часть.
- Так же, как воины на берегу. Старший приказывает, а младший повинует...

Два адмирала (The two admirals). 5 часть.
Около полудня все суда сэра Джервеза, по отданному приказанию, перегов...