Марлитт Евгения
«В доме коммерции советника (Im Hause des Commerzienrathes). 6 часть.»

"В доме коммерции советника (Im Hause des Commerzienrathes). 6 часть."

Его любви к Кети она еще не допускала, но боялась, что он не на шутку решился порвать связь с капризною невестою, не желая всю жизнь подвергаться "испытанию". Флора даже раскаивалась в своей опрометчивости, но упрямство и своевольный характер одержали в ней верх.

- Так ступай! - сказала она поспешно отходя в сторону. - Подобных взоров я не желаю выносить. Иди, куда знаешь, я не буду удерживать тебя.

При этом она разразилась громким хохотом.

- Вот вам и хваленый мужской характер! Были минуты, когда я чуть не на коленях просила отдать мне свободу, но тогда ты старался еще крепче заковать меня в ненавистные цепи. Так я советую тебе брать пример с меня, для которой в подобных случаях единственным руководством служит гордость.

- Да, именно гордость и заставила меня тогда оставаться непреклонным, но совершенно другая гордость, чем смесь упрямства и злости, которую ты называешь этим именем, - заметил Брук спокойно, хотя лицо его покрылось ужасною бледностью.

- Я откровенно сознаюсь в своем тяжелом заблуждении; тебя я не обвиняю, я сам виноват, что слишком понадеялся на свою собственную силу и твердую волю. Я не хотел возвратить тебе твоего слова, потому что считал его ненарушимым и смотрел на наше обручение как на брак: во мне говорил остаток студенческой чести. В тот вечер я сказал тебе, что не хочу присоединиться к числу тех мужчин, которых ты, раз одарив своим вниманием, прогоняла потом с триумфом. Теперь я стою выше этого воззрения, потому что вижу, что в таких случаях компрометтирует себя женщина, а не мужчина.

Молодая женщина злобно взглянула на своего противника и, повернувшись к нему спиною, начала нервно барабанить пальцем по столу.

- Я никогда не скрывала от тебя, что у меня было много женихов до того дня, как ты за меня посватался, - сказала она, как бы самой себе и не повертывая головы.

- Этого никто не скрывал от меня, - ответил он. - Но не должно забывать, что ты была предметом всей моей юности, моим дорогим идеалом, о котором я постоянно мечтал. В университете и в последнем походе меня часто подстрекала мысль, что гордое сердце красавицы, окруженное толпою поклонников, еще никому не отдано и глубоко осчастливит того, кто однажды им завладеет.

- Не вздумаешь-ли ты утверждать, что я любила кого-нибудь из толпы моих поклонников? - поспешила заметить Флора.

- Любила? нет, ты никого не любила, не исключая даже и меня, - воскликнул он с жаром.

- Ты можешь любить только свою красоту, высокое общественное положение, всеми восхваляемый ум и будущую славу знаменитой Флоры Мангольд.

- Скажите, пожалуйста, теперь ты легко находишь все эти льстивые эпитеты, а когда был нежным женихом, тогда не находил для меня ни одного ласкового слова.

Брук покраснел, как молодая девушка. Давно уже он не целовал эти чудные уста, а между тем ему казалось, что делая это, он грешил против другой, которая впервые осуществляла его идеал женщины. Стараясь всеми силами скрыть свое лицо от инквизиторских глаз, устремленных на него, он выглянул в сад.

Флора во время напомнила ему прекрасные минуты прошедшего и тем выиграла игру.

- Неужели, Лео, ты пришел сюда только для того, что-бы так жестоко обвинять меня? - спросила она, быстро подходя к нему и положив ему руку на плечо.

- Но ты забываешь, что сама посылала за мной, Флора, - ответил он серьезно. - Я бы не мог придти теперь по собственному желанию, так как у меня наверху две больные. Болезнь Генриэтты сильно беспокоит меня, ей теперь гораздо хуже и я не оставил-бы ее, если-бы ты не вызвала меня к себе. Кроме того, я и не думаю в эти несчастные дни, полные страха и беспокойства, привести в исполнение высказанное тобою решение.

- Решение? Потому что я с ребяческим упрямством просила тебя уехать? Можно-ли придавать столько важности девичьему капризу?

И эти слова говорила Флора, которая прежде всегда отвергала в себе всякие ребяческие вспышки! Боже мой, какая изменчивая натура! С такой женщиной трудно было тягаться.

Кровь бросилась в лицо доктора, он несколько раз прошелся по комнате и несколько секунд не знал, что сказать.

- Опять таки повторю тебе, что ни в чем не обвиняю тебя, - сказал он нетерпеливо. - Я сам захотел тебе во всем признаться и невольно увлекся.

- Что-же, разве тебе изменила твоя твердая воля, о которой ты не давно говорил?

- Нет не изменила, но подчинилась лучшему убеждению. Я уже говорил тебе, Флора, что сопротивлялся нашему разрыву, потому что того не позволяло мне самолюбие. Я давно знал, что в твоем сердце нет ни одной искры любви ко мне, а с моей стороны было только восторженное поклонение красоте, но не теплое, искреннее безграничное чувство. - Мы оба ошиблись. Хотя я часто ужасался моей будущности, зная, что природа наделила меня любящим сердцем, чувствуя, что я не могу прожить без ласки и любви, которые только думал найти у своего семейного очага, но я все таки подчинился судьбе, надеялся на супружеское счастие; а ты тем скорее помирилась с мнимою соперницею, моею постоянною практикою, и охотно согласилась на мои частые отлучки, так как это не требовало от тебя никаких жертв.

Молодая женщина молча смотрела на запыленный узор ковра; совесть не позволяла ей взглянуть в лицо говорившаго.

- И, не смотря на мои вероломные мысли в отношении тебя, я старался все крепче держаться за ненарушимость моего слова.

- Как, и этому можно поверить?

- Да, Флора. Я боролся с своим новым чувством любви, как с самым смертельным, злым врагом.

Тяжелый вздох вырвался из его груди.

- Я долго был жесток к самому себе и к девушке, внушившей мне такую склонность. Я строго избегал каждого невинного сближения, я почти не говорил с ней и не хотел даже оставить в своей комнате цветы, которые она по рассеянности забыла в моей комнате. Она охотно посещала мой дом, а я, нескрывая, противился этому, точно она вносила заразу под мою кровлю. Я заставлял себя мрачно и холодно смотреть на лицо, которое между тем, приводило меня в восторг своею прелестью, нравилось мне, как никакие черты самой знаменитой красавицы в свете.

- Еще бы! Это очень понятно! Что может быть приятнее для врача, как смотреть на круглое, белое, румяное лицо здоровой девушки!

С этими словами Флора будто оживилась и прижала правую руку к груди.

- И ты решаешься говорить мне подобные вещи? Да ведь молодая девушка тогда и бросает цветы в комнату мужчины, когда хочет привлечь его к себе!

- Замолчи! - воскликнул он, подняв руку и строго посмотрев на Флору. - Меня ты можешь осыпать упреками: я буду принимать их безропотно; но невинную Кети не смей трогать, за неё я буду заступаться до последней капли крови; она ничем не старалась возбуждать мою любовь; вернувшись в Дрезден, она не могла даже подозревать моих чувств. Почему она тогда уехала, это ты знаешь лучше всех. Я был свидетелем той сцены, когда ее выгоняли из её комнаты, понадобившейся для важной аристократки.

Мне стоило много труда, чтобы не наговорить в тот вечер дерзостей президентше, а между тем, когда мне предложили принять ее к себе в дом, я отказался. Кроме того, бедная Кети совершенно случайно принуждена была выслушать, как я убедительно просил тетушку не принимать ее у нас, пока я еще жил в доме. Тогда она уехала, оскорбленная до глубины своей гордой и в тоже время мягкой души, а я был на столько жесток и безнравствен, что ради какого-то принципа, ради фальшивого понятия о чести, упорствовал во лжи, стараясь убедить в ней ее, себя, и всех окружающих.

Он замолчал на секунду; в это время Флора бросилась на диван и зажала уши руками, точно не хотела больше его слушать, но Брук продолжал:

- Я был безжалостен и, отпустив ее, вздохнул свободнее, надеясь, что теперь сердце мое успокоится. Но я ошибся! С её исчезновением злой демон привязался к моим пятам. Практика вовсе не так дорога для меня, чтобы я ради этого лишал себя общества и удовольствий, - я усиленно работал только потому, что искал себе в этом забвения, сильные страдания мучили меня, сердце мое рвалось к той, которая увезла с собою все мое спокойствие, все мое счастие!

Флора снова вскочила на ноги и вскричала с диким хохотом:

- И все это ради Кети! Жаль, что покойный отец не может видеть теперь, как его старшая дочь была права, когда она не хотела назвать сестрою новорожденную внучку мельника! Что-же касается до того принципа, которого ты придерживался, то он вовсе не фальшивый; те люди, которые осуществляют свои идеи, будут всегда называться честными людьми.

- Я не хотел касаться прошедшего, - сказал Брук дрожащим голосом, но видимо решившись довести дело до конца, - но ты вынуждаешь меня припомнить сцену, происшедшую между нами после печального случая в лесу. Ты конечно помнишь ту минуту, когда громогласно сказала, что ненавидишь меня за то, что судьба не сделала меня знаменитостью. День спустя, вследствие монаршей милости, эта ненависть быстро превратилась в самую горячую любовь; но я, между тем, продолжал влачить свою прежнюю жизнь, потому что желал оставаться честным человеком.

- И я довел бы до конца этот отвратительный обман, если бы только мы одни были страдающими лицами, если бы только мне одному предстояла мука отравленной жизни. Но кроме твоего сердца, которое соглашается произнести "да", исключительно для того, что бы достичь почетного положения в свете, и кроме меня есть еще третье существо, которое питает ко мне истинную, теплую любовь, и я не в праве делать ее насчастною.

Слабый крик прервал его слова.

- И это лицемерное созданье осмеливалось смотреть на жениха своей сестры? Разве она призналась тебе в своей преступной любви?

Брук молча взглянул на Флору, и в глазах его виднелись гнев и сильная злоба.

- Можешь употреблять выражения, какие тебе угодно; но тебе никогда не удастся очернить в моих глазах эту достойную девушку, - сказал он с жаром. Со дня её отъезда я не слышал от неё ни одного слова, она не поздоровалась со мной в ту минуту, когда сознание вернулось к ней, и я не знал даже, что она вчера приехала из Дрездена, а совершенно случайно увидел ее около плота, когда спешил в свой уединенный уголок, где намеревался отдохнуть от утомительного шума девичника.

Он замолчал на секунду, чтобы перевести дух, и лицо его покрылось ярким румянцем; в эту минуту перед его глазами предстала молодая девушка, в любви которой он только недавно убедился.

- После несчастного события, я стал искать ее по парку, - продолжал Брук, стараясь казаться спокойным, - и когда я поднял ее полуживую с земли, то убедился, что смерть прошла мимо этого дорогаго для меня создания для того, что-бы еще сделать меня счастливым. В ту минуту пренебрегая светскими приличиями, я разорвал узы, сковывавшие меня с тобою, и дал себе клятвенное обещание отказаться от титула лицемера и признаться тебе в моей любви к Кети.

Выражение лица Флоры быстро изменялось; теперь она видела, что игра была проиграна, и все кончилось. Но эта хитрая интригантка своею резкою проницательностью моментально сумела освоиться с своим новым положением. Вместо злости и упрямства, в глазах её виднелась теперь ласка, а движения стали плавны и как-то особенно нежны. Подвинув дрожащими руками свалившийся чепчик на пушистые локончики, красавица с едкою улыбкою посмотрела на стоявшего перед ней кающагося грешника и сказала:

- Значит ты решился на это, не сказав мне предварительно ни слова о твоей любви к этой девочке? Отлично, господин доктор! Теперь мне невольно приходит в голову мысль: что за жизнь пришлось бы мне влачить возле подобного мужа? И потому счастие для нас обоих, что все это так устроилось. Я возвращаю тебе твое слово, но свободой ты будешь пользоваться на столько, на сколько ее дають птичке, привязанной к нитке, конец которой крепко держат в руке.

С этими словами она, многозначительно взглянув на Брука, указала ему на обручальное кольцо.

- Можешь посвататься за какую угодно столичную барышню, будь она даже врагом моим, и я охотно передам ей это кольцо, но Кети я не уступлю его! Слышишь! И если бы даже ты бежал с ней за море и венчался в самом глухом, неизвестном месте, то и тогда я сумею отыскать вас и явлюсь во время, чтобы помешать этому браку.

- Ну, это слава Богу, не в твоей власти, - заметил Брук, бледный от чрезмерного внутреннего волнения.

- Ты думаешь? Нет, будь уверен, что я позабочусь о том, чтобы ты никогда не был счастлив по твоему желанию! Ты еще не раз услышишь обо мне.

Сказав это, коварная невеста насмешливо захохотала, быстро вышла из комнаты и заперла за собою дверь. В ту же минуту из корридора появился лакей; он был послан за доктором, так как бедной Генриэтте сделалось опять хуже.

XXVI.

Давно уже жители столицы не волновались так сильно, как после ужасного события в вилле, жертвою которого, кроме советника, сделался тоже и мельник Франц.

С тех пор прошло не более двух суток, а между тем оплакивание погибшего богача превратилось в страшные слухи, ужасавшие преимущественно деловых и коммерческих людей: имя Морица оказалось вдруг в числе должников банка и за ним считалось несколько десятков тысяч. А между тем все новые постройки в вилле Баумгартен были сданы с подряда, и ни одному рабочему не было еще заплачено ни единой копейки. Доверчивым подрядчикам поневоле приходил теперь в голову вопрос: каким образом мог попасть динамит в винный погреб советника фон Ремера, именно под теми комнатами, где хранились все денежные документы и деловые книги. Кроме того в письмах, найденных между уцелевшими бумагами Морица, говорилось о громадных потерях, которые потерпел коммерции советник. Правда, что Мориц, как опытный аферист, сумел скрыть свои неудачи в делах и так ловко маскировал все потери, что даже его новый бухгалтер, занявший место секретаря после продажи прядильной фабрики, не имел ни малейшего понятия о его биржевых сделках. И может быть, богачу, миллионеру, удалось бы, не смотря на все потери, на век прослыть несчастною жертвою случайного взрыва если-бы только он не ошибся в пропорции свежаго пороха. Это-то и был тот промах, с помощью которого должны были добраться до истины.

Между тем как в городе так много говорили о предстоящей катастрофе с денежными делами покойного советника, в вилле Баумгартен произошел тоже грустный переворот. В первый день комнаты роскошного дома были переполнены друзьями и ближайшими соседями, и, хотя все по возможности старались не шуметь, чтобы не беспокоить больных, дело все-таки не обошлось без некоторой суматохи. Но на второй же день во всем доме водворилась глубокая, неприятная тишина, казавшаеся страшно томительною, так как почти все окна бельэтажа, разбитые во время пожара, были теперь прикрыты досчатыми ставнями, что придавало пустынным комнатам мрачный, унылый вид.

Бедная президентша не знала еще, что вслед за ужасным несчастием ее ожидает второй удар. Целую ночь она провела в раздумьи и несколько раз спрашивала себя: какая часть уцелела от погибшего имущества и кто ее получит? Самолюбие было в ней так велико, что важная дама перестала думать об умершем и единственно погрузилась в размышление о собственной своей участи. В эти дни эгоистический элемент старой бабушки и старшей внучки выказался в полной своей силе.

Вскоре после своего объяснения с Бруком, Флора сообщила президентше о разрыве с женихом, умалчивая, конечно, о побудительных причинах; но расстроенная старушка ни мало не интересовалась узнать их; её дряхлое тело вздрогнуло, глаза заблестели лихорадочным огнем и вопросительно взглянули на внучку, но она ничего не сказала, а только пожала плечами. И это очень натурально; для неё переворот в судьбе внучки был слишком ничтожен в сравнении с нищетой, угрожавшей избалованной барыне, привыкшей к княжеской роскоши.

Поговорив с бабушкой, Флора удалилась в свою комнату, где безвыходно просидела целый день, извиняясь нездоровьем каждый раз, как ее приходили звать в гостинную для приема соседей и гостей, являвшихся с изъявлением своего сочувствия. Красавица не теряла времени и усердно занималась разборкою и запаковкою своих вещей.

Между тем в нижнем этаже и кухне господствовала ужасная сумятица; горничные и лакеи, поняв, что в доме происходит "что-то неладное", шумно собирали свои пожитки, бегали по корридорам и обширным кладовым, где без всякой церемонии уничтожали сладкие торты и пуншевые чаши, расставленные на длинных столах и приготовленные для празднования девичника. Каждый из них ожидал прибытия судебной комиссии и потому старался попользоваться, кто чем мог.

Теперь и президентша Урах начинала понимать, что её царствование в вилле окончилось; еще несколько дней тому назад, прислуга являлась при первом её звонке, а теперь ей приходилось самой звать кого нужно, так как электрические звонки потеряли свое действие. Не раз тоже приходилось ей слышать, как её дорогая болонка жалобно визжала от полученных побоев, тогда как прежде никто из лакеев не смел дотронуться до неё пальцем.

Все эти перемены не касались однако обитателей бель-этажа. Генриэтта всегда была добра и деликатна, прислуга любила ее и теперь старалась, по возможности, окружать заботливостью несчастную, больную барышню, положение которой, по словам доктора, было очень опасно.

Она неподвижно лежала в своей спальне, смертельная бледность покрывала её исхудалое лицо, и только чудесные голубые глаза свидетельствовали о присутствии жизни. Страдалица видимо сознавала, что скоро должна умереть и молча покорилась своей неизбежной участи. По крайней мере, исполнилось то, чего она так страстно желала: доктор Брук не отходил от её постели и оберегал ее до последней минуты; он дал ей слово, что не уедет из виллы до тех пор, пока ей не будет "лучше", и это обещание делало больную бесконечно счастливою. Бог услышал её молитвы и облегчил последния минуты тяжких страданий присутствием двух людей, дорогих для её сердца: - Брук и Кети неотступно за ней ухаживали.

Кети скоро поправилась и встала под вечер второго дня. Румянец снова разлился по её пушистым щечкам, и только узкая повязка вокруг головы и спущенные косы напоминали о её минувшей болезни. Энергия и твердая сила снова виднелись в её осанке, а по наружности она казалась спокойною и хладнокровною к случившемуся несчастию, не смотря на то, что тревожные и беспокойные чувства сильно терзали её измученную душу.

Не легко было ей смотреть на умирающую сестру, которую она так горячо любила, а кроме этой скорби ее мучала еще уверенность, что опекун был сам виновен в случившейся катастрофе.

Молодая девушка решилась поговорить об этом с Бруком, но он был скрытен и молчалив, как всегда.

Под вечерь, на второй день взрыва, тетушка Диаконус о чем то тихо беседовала с доктором, уединившись с ним в кабинет Генриэтты. Через полчаса она вышла оттуда заплаканная, но в радостном волнении; а несколько минут спустя добрая старушка простилась, велев перевести свою постель и остальную мебель в городскую квартиру доктора, куда она намеревалась переселиться со своею подругою и дожидаться там, пока её маленький домик снова не будет готов принять ее в свои уютные комнатки.

По выражению лица старушки, нельзя было узнать, что происходило в её душе, но изредка возвращаясь в виллу, чтобы навестить больную Генриэтту, она каждый раз старательно избегала встречи с Флорою.

Прекрасная невеста всего один раз удостоила больную сестру своим визитом и пришла в ту минуту, когда знала, что доктора не было в вилле. Проходя через кабинет Генриэтты, где лежала Кети, гордая Флора не сочла нужным повернуть своей головы, точно там ничего не было, кроме пустых стен. Она даже не взглянула на младшую сестру, не нашла для неё ни одного слова сострадания и для того, чтобы избежать с нею новой встречи, возвратилась к себе не через кабинет Генриэтты, а приказала горничной отворить дверь, выходившую из спальни прямо в корридор.

К тому же словоохотливая Нанни с двусмысленною улыбкою сообщила, что барышня уложила все свои вещи и в скором времени собирается уехать из виллы.

Тяжело было на сердце у бедной Кети: ей казалось, будто в каждом углу комнаты кроется какая нибудь тайна, будто вместо потолка над её головою висит грозная, громовая туча, которая должна разразиться и раздавить ее своею тяжестью.

Случалось тоже, что в бель-этаж показывалась президентша, молчаливая и унылая, в креповом чепце и простом черном платье; по её расстроенному виду можно было видеть, что она безвозвратно потеряла холодное спокойствие и такт, который, по её словам непременно должен проявиться в самых критических моментах жизни. А между тем теперь она поминутно утирала платком обильные слезы и глубоко вздыхала, не зная как помочь ужасному несчастию, однимь ударом поразившему всех обитателей виллы. Бедная страдалица Генриэтта каждый раз вздыхала с облегчением, когда черный шлейф бабушкиного платья исчезал за дверью её спальни.

Рано утром, на третий день достопамятного события, пожилая дама быстрым движением распахнула дверь рабочаго кабинета Флоры и вошла в комнату с газетным листком в руках. Флора в это время усердно переписывала ярлыки на своих чемоданах и увидев бабушку, в изнеможении опустившуюся на ближайшее кресло, быстро встала и подошла к ней.

- Мои четыре тысячи талеров! - простонала президентша.

- Подумай, дитя мое; меня самым нечестным образом обманули и лишили последних грошей, оставленных мне твоим дедом. Мои четыре тысячи, которые я берегла пуще своего глаза!

- Нет, бабушка, будь справедлива и скажи: твои четыре тысячи, которые ты совсем не берегла, а легкомысленно пустила в спекуляции, - сказала Флора безжалостным тоном. - Помнишь, как я отговаривала тебя, но надо мной смеялись, меня порицали за то, что я не пускала в обороты свои верные государственные облигации. Верно, частный банк, куда ты отдала свои деньги, обанкрутился?

- Да, самым низким, бессовестным образом! Вот, читай! Мне не придется получить даже пятидесяти талеров! - вскричала президентша, заливаясь слезами. - Заметь только, что газета указывает на предыдущия сообщения; следовательно, это событие совершилось уже несколько дней тому назад, а Мориц ничего не говорил мне об этом; - это непонятно.

- А ты забыла, что были номера "Биржевой газеты", не дошедшие до твоих рук?

- Так ты думаешь, что Мориц, не желая поражать меня печальным известием в веселый день твоего девичника, с намерением утаил от меня листок? Да, это весьма вероятно. И если бы он не погиб, то наверное постарался бы возвратить мне мою потерю, так как сам уговорил меня отдать деньги. Мое положение ужасно, но в случае надобности я могу показать под присягою, что Мориц взял мои деньги, чтобы пустить их в оборот, и тогда мне могут выдать эту сумму из оставшагося после него наследства. Как ты думаешь, дорогая Флора?

Красавица с презрением кинула газету на стол; она не знала, что ответить расстроенной старушке, как ловчее приступить к делу и открыть ей глаза. Никто из друзей не решался объявить президентше о банкротстве Морица, и потому ей нужно было сделать это самой, чтобы не допустить бабушку осрамить себя в глазах света беспримерною безтактностью.

- Дорогая бабушка, - сказала она, понизив голос и ласково положив руку на плечо пожилой дамы, - первый вопрос должен быть тот: как велико будет оставшееся наследство?

- Об этом, дитя мое, нечего говорить; посмотри вокруг себя, взгляни в окно, и ты убедишься, что четыре тысячи талеров безделица в сравнении с теми капиталами, которые выручатся из продажи всех этих владений. Положим даже, что движимый капитал Морица, заключавшийся в различных ценных бумагах, пропал безвозвратно; но, ведь остается еще земля и недвижимое имущество, стоющее огромных денег. Я бы благодарила Бога, еслибы могла иметь какое-нибудь право на это наследство.

Сказав это, президентша глубоко вздохнула.

Флора пожала плечами.

- Кто знает, согласилась-ли бы ты на это.

- Что с тобою, Флора? - воскликнула президентша с жаром. - Не смотря на мои лета и на мою слабость, я готова была бы, Бог знает куда бежать, согласилась бы целые недели терпеть голод и жажду, еслибы через это могла добыть себе право единственной наследницы. Кто мог думать, что в моей судьбе будет такой ужасный переворот! Страшно подумать, что при моем высоком положении я должна позволить изгнать себя из дома, который лично мне обязан своим блеском. И вдруг ничтожная старуха, простая белошвейка займет мое место и поселится здесь со всею своею челядью!

- Об этом нечего сокрушаться, дорогая бабушка; старая тетка Морица, равно как и ты не увидит наследства своего племянника.

- Значит, являются еще новые наследники?

- Да - кредиторы.

Президентша судорожно прижала руки к груди и выкатила глаза.

- Успокойся, прошу тебя, и не делай никаких сцен! - прошептала Флора. - В людской знают это еще лучше, чем я, и прислуга торопится как можно скорее покинуть наш разоренный дом. Я обязана открыть тебе настоящее положение дел, ты должна узнать истину, чтобы потом не сделаться смешною.

Она передернула черную креповую вуаль, положив её ровными складками вокруг исхудалой шеи старой дамы, и, вынув из своей косы шпильку, ловким движением приколола седой локон, распустившийся во время изъявления горя и отчаяния.

- Никто не должен видеть тебя, бабушка, пока ты не успокоишься, - продолжала Флора строгим голосом. - Нам нужно как можно скорее с достоинством выйти из этого дела, - оно слишком грязно; Бог знает, что еще будут говорить о нем в городе. Теперь не подлежит никакому сомнению, что взрыв ничто иное, как мошенническая проделка со стороны обанкрутившагося Ремера.

- Негодяй! низкий обманщик! - вскричала президентша, вскочив со стула.

Сильное нервное потрясение как будто возвратило силу её ногам, так как она начала неутомимо бегать по комнате и метаться из угла в угол.

Флора молча указала бабушке на выбитое окно, не защищенное ставнею.

- Подумай о том, что твой голос слышен на улице! - сказала она сердито. - Разве ты не видишь, что с раннего утра вокруг нашего дома бродят различные коммерсанты; говорят, что в городе волнение не имеет границ, многих разбирает страх за свои деньги, пущенные в спекуляции. Все, что мы в последние месяцы забирали в лавках на хозяйство, еще не оплачено. Ты и не знаешь, что мясник имел дерзость явиться сегодня в наш дом еще с восходом солнца и требовал, чтобы тебя разбудили. Ему, по всей вероятности, хочется попытаться, не отдашь-ли ты ему должные шестьсот франков, так как ты управляла хозяйством; эта неслыханная смелость поражает меня.

- Даже противно подумать, в какой омут вовлек нас этот негодяй! - сказала президентша, задыхаясь от ярости и гнева. - Милосердный Боже! какое ужасное положение! Что теперь делать!

- Прежде, чем что нибудь начать, нужно уложить все то, что принадлежит лично нам, и оставить этот дом; иначе мы рискуем, что и наше имущество будет опечатано, а это нам не может быть приятно. Теперь я пойду наверх и уложу в сундуки все свое приданое. - При этих словах она злобно засмеялась.

- Затем я составлю подробную перепись всего, что находится в доме, и если ты сама не пожелаешь взять на себя передачу его...

- Ни за что на свете.

- В таком случае можешь поручить это ключнице, а мы скажемся больными.

С этими словами Флора подошла к письменному столу и вынула ключ от комнаты, где разложено было приданое; в эту минуту президентша торопливо вышла, вспомнив тоже о своих пожитках, которые она от всей души желала спасти от печатей судебного следователя.

XXVII.

Над вершинами красивых деревьев парка дул свежий, утренний ветерок и робко проникая в комнату через широко растворенное окно спальни, окружал дремлющую больную легким араматом резеды и левкоя. Красноватые листья дикого винограда, обильно вьющагося вокруг оконной рамы с наружной стороны, слегка колебались и чуть-чуть дрожали под его мягкими порывами, а иногда даже боязливо влетали в комнату и тихо, тихо опускались на белое одеяло или мягкую подушку больной. Казалось, будто этот легкий зефир мимоходом срывал трехлиственную зелень, чтобы рассыпать ее по распущенным русым волосам и бледным, исхудалым рукам спящей больной.

Очнувшись, бедная Генриэтта просила сорвать ей побольше этих листьев, которые вместе с нею собирались проститься с минувшим летом, и проститься на-долго, на-всегда....

Кети сидела у постели больной и оберегала спокойствие дорогой сестры; она быстрым движением руки прогнала влетевшую в окно птичку; смелое щебетанье этого маленького создания раздавалось слишком громко посреди тяжелаго безмолвия, в котором ясно слышался каждый слабый вздох, вылетавший из впалой груди молодой страдалицы. Доктор Брук должен был покинуть свою пациентку не больше, как на полчаса, так как герцог настоятельно требовал, что бы молодой врач, вылечивший его в такое короткое время, был его ежедневным советчиком. По этому Брук поторопился уйти, желая воспользоваться удобной минутой, когда больная спала и, следовательно, не замечала его отсутствия.

За драпировкою, у кругленького столика сидела горничная с шитьем, чтобы на всякий случай быть под рукою, и изредка посматривала на молча сидевшую в кресле молодую барышню.

Глядя на это серьезное и грустное лицо, дышавшее спокойствием, она никак не могла постичь, как мог человек, только-что лишившийся такого громадного состояния, смирно сидеть возле постели больной, а не бесноваться от отчаяния. Так молода, а между тем так положительна и рассудительна, так холодна к свету и его наслаждениям! - думала молодая горничная.

Нет, наша старшая барышня гораздо умнее: та заботливо убирает все свое приданое, за каждым носовым платком гоняет горничную вверх и вниз по лестнице, не желая терять самой ничтожной безделицы. За то она и самая богатая в доме; приятно посмотреть на громадные ящики и сундуки, посылаемые ею в городскую квартиру; а кроме того она одна избежит всех ужасов и неприятностей, которые не сегодня, так завтра разразятся над обитателями виллы. Право, даже обидно подумать, как счастье всюду преследует эту девушку, все ей удается, все ей улыбается в жизни, делает она все, что хочет, не заботясь ни о ком и ни о чем. Даже и теперь раздраженная красавица так своевольно шумела и стучала в той комнате, где разложено было приданое, что больная неоднократно вздрагивала во сне.

Кети с ужасом вскочила и подошла к полупроснувшейся Генриэтте.

Спальня больной отделялась от той комнаты, где возилась Флора, кабинетом младшей сестры, и потому прекрасная невеста, гремя своими тяжелыми сундуками, вероятно, не думала, что её шумливые движения доносятся до больной; иначе она по всей вероятности была бы осторожнее. Потому Кети тихонько вышла из спальни и, притворив за собою дверь, прошла в ту комнату, где шумели.

Флора слегка вскрикнула, когда на пороге показалась высокая фигура младшей сестры и тихим, кротким голосом просила поберечь сон больной сестры.

Красавица с гордым, неприступным видом стояла возле вешалки на которой висело венчальное платье и держала в руках брачный, тюлевый вуаль, видимо намереваясь его сложить.

- Мне очень жаль, что я испугала Генриэтту, но я ни как не ожидала, что-бы легкий шум, производимый передвиганием пустых сундуков мог достигать той комнаты. Мы постараемся быть осторожнее, - сказала Флора холодно, видимо сдерживая досаду. - Ты так тихо крадешься, что право можно принять тебя за привидение. Да, нечего сказать, не мало несчастия ты внесла в наш дом.

Затем она резким движением выслала горничную и заметив, что Кети намеревается тоже выйти из комнаты, громко воскликнула.

- Подожди! - Если в тебе осталось хоть не много чести, то останься и отвечай мне на мои вопросы.

Кети спокойно посмотрела на сестру и сделала несколько шагов в глубь комнаты.

- Я готова слушать тебя, - сказала она строго и серьезно взглянув Флоре в глаза, - только прошу тебя не говорить слишком громко, что-бы нас не услыхала Генриэтта.

Флора не отвечала, она схватила младшую сестру за руку и притянула ее к окну.

- Поди сюда! Я хочу посмотреть на тебя, нет-ли в тебе каких нибудь перемен после того, как ты объяснилась в любви.

Молодая девушка невольно отшатнулась, и щеки её покрылись густою краскою оскорбленной стыдливости.

- Я удивляюсь, как тебе не стыдно говорить со мною таким тоном, - возразила Кети.

- Вот, подумаешь, какая святая невинность! А я скажу тебе, как младшей сестре, тебе не следовало поднимать глаз на человека, с которым я была обручена.

Кети стояла как пораженная громом. Кто мог проникнуть в глубину её сердца и узнать тайну, которую она так старательно скрывала? Она чувствовала, что лицо её покрывается смертельною бледностью, что в эту минуту она походила на преступницу, пойманную врасплох, но не смотря на то она продолжала упорно молчать.

- Сейчас видно, что твоя совесть не чиста, - заметила Флора, язвительно улыбаясь. - Однако, как не хитры были твои проделки, но меня тебе не удастся провести, я хитрее тебя. Я насквозь вижу твою "чистую" душу. А твои нежные проявления известны мне с того дня, когда ты с наивным желанием возбудить внимание мужчины, поднесла ему первый дар, в виде весенних цветов.

Теперь снова оживилась окаменелая фигура молодой девушки. Она невольно всплеснула руками от одной мысли, что со дня её приезда в родственный дом, за ней тайно следили, как охотники за дичью. Возможно ли что-б такая маленькая неосторожность могла иметь такое важное значение. Справедливое негодование вспыхнуло в ней, и она сказала, гордо выпрямив свой стройный стан.

- Я действительно сознаюсь в этой забывчивости, но кто-бы ни говорил тебе об этом....

- Кто? Он сам, дорогая моя.

- В таком случае ты, вероятно, сама постаралась извратить этот пустой случай и придала ему совершенно фальшивое значение.

- Однако, посмотри на себя в зеркало, ведь пылкая страсть так и пылает в твоих глазах, постарайся немного владеть собою, - воскликнула Флора со смехом. - Значит по твоему лгу я а не он, который хвастается своею победою.

Молодая девушка смертельно побледнела и энергично покачала головою.

- Нет, я ни за что не поверю тебе, хоть бы ты тысячу раз повторила мне свою клевету. Возможное-ли дело, что-бы он хвастал своими победами? Этого быть не может. Он человек честный и не способен на гнусную ложь.

Она запнулась, как будто сама испугалась своего голоса.

- Ты всегда была несправедлива к нему и хотя я, с первого дня моего приезда, взяла его сторону, но тогда не смела идти против тебя; теперь-же, когда я хорошо узнала Брука то не позволю тебе клеветать на него. Я не понимаю, как у тебя хватает духа затрогивать честь человека, имя которого ты скоро будешь носить....

Флора нервно вздрогнула при последних словах и весьма подозрительно посмотрела на младшую сестру.

- Я смотрю на тебя и удивляюсь, - сказала она строго, - ты, или отличная актриса, или просто ничего не смыслишь в сердечных делах. И ты, в самом деле, ничего не знаешь? - С этими словами она резко схватила Кети за плечо, дерзко устремила свой взор в её мягкие, карие глаза и с сердцем оттолкнула ее от себя.

- Впрочем, чего-же мне еще нужно? Ведь твое волнение выдало тебя; сейчас видно, что ты готова пролить за него последнюю каплю крови.

Кети молча повернулась к ней спиною и направилась к двери.

- Не могу понять, какая причина побудила тебя задержать меня, - сказала она, удаляясь.

- Значит, я должна выражаться яснее. Отлично, в таком случае спрошу тебя по просту: скажи мне какие переговоры происходили вчера и сегодня между тобою и Бруком?

- То, что было говорено между нами, - спокойно сказала Кети, - может быть всем известно. Наш разговор был весьма грустного свойства. Он старался разрушить мою надежду на выздоровление Генриэтты, и приготовил меня к близкой кончине нашей бедной страдалицы, - прибавила молодая девушка глухим голосом, так как слезы душили её горло.

Флора видимо растерялась и отошла к окну; может быть, в эту минуту она поняла, какую жалкую роль играла между этими тремя личностями.

- Неужели это известие новость для тебя? - спросила она сдержанным голосом. - Мне помнится, что ты не раз говорила, что нужно молиться за избавление бедной страдалицы от тяжких мучений? И ты не лжешь, что вы только и говорили, что об этом? - спросила она, снова подходя к сестре.

Чувство невыразимого презрения наполнило сердце молодой девушки. Она была уверена, что низкая ревность тщеславной женщины заставляет Флору контролировать каждое слово человека, с которым она связана.

- И ты можешь полагать, что в ту минуту, как Брук должен служить поддержкою и утешением умирающей, он способен еще интересоваться чем нибудь другим? - спросила Кети с укором в голосе. - Разве ты не знаешь, что со смертью Генриэтты он теряет своего самого преданнейшего друга?

- Да, она его любила, - холодно заметила Флора.

Кети вспыхнула от досады, между тем как Флора наслаждалась замешательством и неловкостью, с какою младшая сестра старалась скрыть свою краску.

- Да, нужно признаться, что этот человек может похвастаться своими победами, он притягивает к себе сердца девушек, как пламя свечи рой комаров. Странно право, что все три дочери банкира Мангольда влетели в этот заколдованный круг. Свету будет над чем посмеяться. Останься! - вскричала Флора повелительным голосом, тогда как предъидущия фразы говорила почти игривым тоном.

Кети остановилась как вкопанная, боясь своим ослушанием вызвать второй возглас, и тем разбудить больную сестру.

- Даже ты, здоровая, прекрасная мельничиха поддалась той-же слабости, продолжала Флора, - не старайся протестовать и не принимай на себя вида оскорбленной гордости. Ну хорошо, я верю твоим словам; ты можешь вполне оправдаться в моих глазах если опровергнешь то, что говорила давеча в защиту Брука.

- Нет, я не считаю себя в праве опровергать сказанного, - просто ответила Кети.

- Видишь-ли, грешница, как сильна в тебе эта преступная любовь! Посмотри мне в глаза! Будешь-ли ты в состоянии сказать, прямо в лицо, твоей обманутой сестре "нет!"

Кети подняла голову, посмотрела через плечо и машинально приложила руку к разболевшемуся лбу.

- Ты не имеешь никакого права требовать от меня подобной исповеди, - сказала она твердым, слегка дрожавшим голосом, - и я не обязана отвечать тебе. Но ты назвала меня грешницею, упомянула об обмане... такими же словами и я обвиняла себя до тех пор, пока не выяснила себе ту любовь, которую ты называешь преступною.

- А, это тоже признание, только в другой форме!

Спокойная улыбка мелькнула на губах молодой девушки и в эту минуту озарилось её побледневшее лицо.

- Да, Флора, я призналась, потому что мне нечего стыдиться, потому что совесть моя чиста. Я не желаю брать на свое сердце греха в том, что отнимаю священное право у одной из моих сестер. Конечно, мы не можем отвечать за свои чувства, но только за власть, которую даем им. Мне не легка была борьба с загадочным ощущением, наполнявшим мое сердце! Разве грешно любоваться на дерево, растущее в чужом саду? Разве грешно любить, не прося взаимности.

Мне ничего не нужно от вас, я никогда не стану поперек вашей дороги. Вам не придется больше услышать обо мне, вы можете забыть о моем существовании. И если я всю жизнь буду любить его и сохраню ему верность, как умершему, то и тогда не помешаю вашему супружескому счастию.

Громкий смех прервал её слова.

- Будь осторожна, дитя мое! Ты так увлекаешься поэтическими картинами, что скоро заговоришь стихами.

- Нет, этим можешь заниматься сама, а я на всегда сохраню в своем сердце чувство святой любви.

С этими словами Кети сделала несколько шагов по комнате и, проходя мимо вешалки, на которой висело белое платье, нечаянно задела за его длинный шлейф и блестящая, шелковая ткань с шумом свалилась на пол.

Растерявшаеся девушка с испугом нагнулась, но Флора с презрением оттолкнула атлас ногою.

- Не трогай это тряпье! - сказала она повелительным голосом. - Видишь, даже безжизненная материя возмущается против виновницы.

- А ты ни в чем не чувствуешь себя виновной, Флора? - живо спросила Кети; в её жилах также текла горячая кровь и она не хотела склониться перед несправедливостью, ради того только, что-бы сохранить мир в семье.

- А что чувствовала я в первое время? Глубокое сострадание к человеку, которого ты не хотела понять, которого ты публично оскорбляла и, всеми силами, старалась оттолкнуть от себя. Если-бы ты была совершенно невинна, то не стала бы униженно просить у него прощения, а я видела тебя кающеюся.... В тот вечер, когда ты бросила кольцо в реку....

- Боже мой, Кети! Не вспоминай, пожалуйста, всех твоих видений, - воскликнула Флора и зажала уши руками, затем она встала перед младшей сестрой и с язвительною улыбкою поднесла к её глазам четвертый палец правой руки.

- Вот смотри, где мое кольцо. Могу тебя уверить, что оно не фальшивое, - доказательством тому могут служить вырезанные на нем буквы. - Впрочем, что-бы покончить с нашим разговором, скажу тебе, что эта безделка не играет больше никакой роли в моей жизни, она будет только заменять мне проволоку, посредством которой ворочают марионетками. Между мною и Бруком все кончено.

Кети невольно отшатнулась.

- Ты давно добивалась разрыва, но попытка твоя не имела успеха, - пробормотала она, сама не помня, что говорила.

- Да, в то время этот слабый человек имел еще какую нибудь силу воли, но теперь он окончательно опустился и сделался настоящею тряпкою.

- Значит, он возвратил тебе свободу?

- Конечно, хочешь я еще раз повторю тебе эту приятную для тебя новость.

- В таком случае, он никогда не любил тебя! Верно, у него была другая причина настаивать тогда на своих правах. Слава Богу, теперь он еще может быть счастливым.

- Ты думаешь? Но не забудь, что я еще жива! - сказала Флора, взяв сестру за руку и посмотрев на нее пытливым, злобным взглядом.

- Я никогда не прощу ему той минуты, когда он заставил меня напрасно выманивать у него свою свободу. Теперь и ему придется, в свою очередь, испытать: каково человеку, который жадно подносит к губам чашу с желаемым напитком, а у него вырывают ее из рук. Нет, этого кольца я никому не отдам, хотя бы мне пришлось сильно и долго бороться.

- Да, ведь, оно фальшивое!

- Ну докажи! Где свидетели? Нет, голубушка, не даром говорят, что во мне кроятся задатки юриста... Впрочем, можешь успокоиться. Я не так жестока, что-бы запретить женидьбу моему бывшему жениху. Пусть его женится хоть завтра, но только не на той девушке, которую любит. Я буду вечно следить за ним, буду подстерегать каждое, неосторожно обнаруженное, чувство и горе ему, если он изберет дорогу, которая мне не нравится.

Флора с видимым волнением сорвала померанцевую ветку и нервно вертела ее между пальцами; в эту минуту она походила на хищную птицу, летающую вокруг своей добычи.

- Что-же, Кети, ты любишь его; - почему же ты не попытаешься просить за него, - снова продолжала она после короткого молчания. - Ведь, его счастие в моих руках, я могу разрушить его и могу тоже осуществить, совершенно по своему желанию. Эта власть и это могущество дороги моему сердцу, но все таки я едва в силах устоять против искушения отказаться от них, что-бы хоть раз в жизни узнать, как сильна так называемая истинная любовь... Послушай меня, Кети: - я могла бы передать это кольцо в твои руки и отказалась бы от всякого права на вмешательство, если-бы ты согласилась подчиниться всем моим условиям с тем, что-бы Бруку с той минуты была возращена полная свобода.

Кети скрестила руки и крепко прижала их к волнующейся груди, видно было какая тяжелая борьба происходила в душе молодой девушки.

- Я беспрекословно подчиняюсь всем твоим требованиям и условиям, если только этим спасу Брука от твоих сетей, - отвечала Кети решительным голосом.

- Не горячись и не торопись! Сильная опрометчивость может испортить дело и повредит твоему счастию.

Молодая девушка молчала и крепко сжала голову руками; видно было, что она сильно страдала, что только твердая воля удерживала ее на месте.

- Я знаю чего хочу, мне не о чем долго раздумывать, - сказала она твердо.

- Ну а если он пожелает просить твоей руки? - спросила Флора, искоса взглянув на сестру.

Дыхание остановилось в груди Кети.

- Он не может сделать этого, я никогда не пользовалась его симпатией.

- Это так. Но на свете все возможно, и если-бы он вдруг сделал тебе признание в любви; то тогда залог свободы был бы плохо сбережен в твоих руках, не так-ли? Нет, я боюсь отдать кольцо, по крайней мере теперь я имею средство держать его в своих сетях.

- Боже мой! как ты мучишь меня, - вскричала Кети с болью в сердце. - Пойми-же наконец, что именно в настоящую минуту, когда я вижу весь твой эгоизм, я чувствую желание, избавить Брука от твоих низких интриг. По-крайней мере ты не будешь иметь над ним власти, он начнет новую жизнь, он будет счастлив в среде своей семьи, и не будет обречен на натянутую жизнь возле бездушной кокетки.

- Очень вам благодарна за такое лестное мнение обо мне. Я нахожу, что ты слишком горячо заботишься о его счастьи и потому боюсь передать тебе свое сокровище.

- Давай его сюда, тебе нечего бояться.

- А если он действительно любит тебя?

Губы молодой девушки задрожали от сильной внутренней боли, она судорожно сжала руки, но не тронулась с места.

- Так что-ж такое? - Разве на свете мало женщин лучше меня? Будь спокойна, теперь он будет осторожнее в выборе невесты. Отдай мне твое поддельное кольцо, и хотя с ним уже не связано больше ни малейшего права, но я обещаю тебе свято хранить его, потому что оно упрочивает свободу Брука.

С этими словами она протянула руку.

- На сколько я тебя знаю, в тебе слишком много честности, чтобы употребить его в свою пользу, - сказала Флора, снимая с пальца кольцо.

Нервная дрожь пробежала по членам Кети, когда холодный метал коснулся её руки, затем пальцы её крепко сжались и на губах мелькнула презрительная улыбка. Молодая девушка была слишком горда, чтобы еще раз повторить свое обещание.

- Что-ж ты молчишь, Кети? - сказала Флора с нетерпением.

- Ведь я дала тебе слово, чего-же тебе еще надо? Теперь я в твоей власти! Довольна-ли ты? - воскликнула Кети взволнованным голосом и вышла.

В ту минуту, когда, растворив двери, она показалась на пороге корридора, по лестнице поднимался доктор Брук. Его глаза невольно обратились в ту сторону, где находились обе сестры; одна из них с гордым, торжествующим видом стояла посреди комнаты, а другая едва держалась на ногах от чрезмерного волнения. Доктор с испугом подбежал к ней, чтобы поддержать ее, между тем как дверь с шумом захлопнулась за ними, и с её скрипом смешался хорошо знакомый им смех.

XXVIII.

После обеда в доме разразилась всеми ожидаемая гроза, явилась судебная комисия. Но как бы хладнокровно ни ожидали её прибытия жители виллы, однако нервная лихорадка сильно потрясала их члены, когда у подъезда раздался звонок судебного следователя. В комнатах происходила неимоверная сумятица, лакеи с шумом переносили с чердака старинные столы и комоды красного дерева, запыленные диваны и кресла в полинявших чахлах, полуразвалившиеся этажерки, и ставили всю эту рухлядь в корридор нижнего этажа, где их осматривал зоркий глаз президентши. В сенях высоко громоздились ящики и чемоданы с приданым Флоры, каждую минуту ожидая прибытия запоздавшего фургона, а в обширных кладовых оставалось много пива и вина, которое люди не успели еще прибрать к своим рукам.

Осмотрев свое имущество, президентша с важностью удалилась в спальню; она не желала видеться с исполнителями судебной власти, но не смотря на всю вежливость последних, они не могли обращать внимания на капризы пожилой дамы и принуждены были предложить ей несколько вопросов на счет внутренней обстановки и вещей, находящихся в стенах виллы. Узнав, что устройство квартиры принадлежало покойному господину Ремеру, следователь попросил почтенную особу переселиться в одну из отдаленных комнат, потому что спальню нужно было немедленно опечатать.

Теперь началась новая бегатня и суматоха; старую мебель президентши переносили из корридора в маленькую комнатку, на дворе выколачивали заброшенные, полосатые перины и выветривали коричневое, выцветшее одеяло, не смевшее уже несколько лет попадаться на глаза важной барыни, привыкшей к мягкому атласу и пушистому бархату.

Горничная старалась как можно уютнее устроить комнату, что-бы заслужить благодарность своей госпожи. На маленьком столике возле окна она симетрично расставила лиственные растения, добытые ею из зимнего сада, а на комоде разложила различные вещи, спасенные из спальни, которые были особенно дороги для избалованной аристократки. Но пожилая дама все таки не замечала её стараний, она молча сидела возле окна, уставив неподвижно глаза на павильон, стены которого просвечивали из за густой зелени высоких дерев. Теперь только она заметила какой волшебный замок был сделан из ненавистного для неё "вдовьяго помещения." Дорогия, кружевные занавеси висели за зеркальными стеклами окон, гладкий паркет блестел как зеркало, мягкая мебель, редкие картины на стенах, живопись на потолках, люстры и висячия лампы, все это сияло блеском новизны; даже кухня блестела чистотою и опрятностью. Этот прелестный уголок должен был принадлежать ей до конца её жизни, а между тем были дни, когда она с презрением отталкивала его ногою, - а теперь! Какой ужасный переворот в судьбе.

Между тем Флора напрасно боролась за свои вещи; все аргументы и показания прислуги оказались ничтожными, следователь решительно отказал девице Мангольд в выдаче ей уложенных сундуков, настаивая на том, что все находящееся в доме должно быть опечатано, а после каждый может по закону вытребовать свои вещи.

После этого никто в доме не противоречил действиям комисии. Все живые цветы, расставленные по окнам зал и гостинных были убраны в оранжереи; поминутно слышался скрип дверей, шум запираемых замков и закладываемых ставень. Страшно было заглянуть в темные, безмолвные комнаты! В коридорах слышался громкий ропот недовольной прислуги, собиравшейся в тот-же день покинуть аристократический дом, и только один садовник остался и поместился в людской.

В то время, как внизу происходил весь этот шум и беспорядок, больная девушка в верхнем этаже готовилась переселиться в лучший мир.

В комнату Генриэтты не входила судебная комисия, - все что окружало страдалицу, было её собственностью. Ничто не могло тревожить душу умирающей, ничто не заставляло ее оглядываться на земное ничтожество. Глаза её спокойно смотрели на розоватое небо и как будто наблюдали за летавшими ласточками, поминутно мелькавшими мимо открытого окна спальни.

Еще вчера тонкие струйки дыма, тянувшиеся со стороны развалины, напоминали бедной девушке о несчастии бедного Морица, к которому она всегда чувствовала привязанность, но теперь ничто не вызывало в ней воспоминаний о минувших ужасах.

Доктор молча сидел возле кровати Генриэтты; он не спускал глаз с бледного лица страдалицы, на которое смерть с страшною быстротою накладывала свою неизбежную печать: пульс больной бился с такими долгими промежутками, точно боролся с жизнью как волна борется с бурей, стараясь от времени до времени еще раз омыть берега покинутой земли.

- Флора! - прошептала Генриэтта и взглянула на Брука.

- Позвать ее? - спросил он, вставая.

Больная слегка покочала головою.

- Ты не будешь сердиться на меня, если я пожелаю остаться с тобою и с Кети до тех пор, пока... - она не кончила и медленно взяла с одеяла несколько листьев поблекшей зелени виноградника. - Я не хочу напрасно тревожить ее, и она будет мне за это благодарна. Ведь Флора враг всех трогательных сцен, а ты передашь ей только мое прощание, Лео.

Доктор молча наклонил голову; в нескольких шагах от него стояла Кети! Сердце молодой девушки билось едва слышными ударами, умирающая совершенно невольно коснулась до таких отношений, которые уже не существовали более. Кети боязливо взглянула на лицо доктора, оно было серьезно и совершенно спокойно; страдания больной нельзя было тревожить неожиданным известием, а для подготовительных разговоров не было больше времени. Глаза Генриэтты медленно закатывались.

- Какое ясное, розовое небо! - шепнула она едва слышно, - освобожденная душа радуется, что скоро погрузится туда на веки. - Но можно-ли будет заглянуть оттуда на землю? - Потом, с трудом повернув голову, больная в первый раз посмотрела на Брука с выражением искренней любви и едва слышно сказала: - я бы желала только видеть, будешь-ли ты счастлив, Лео; тогда душа моя будет спокойна!

Да, видно было, как горячо, как страстно она его любила, но робость и чрезмерная скрытность не позволяла ей признаться в том даже перед самою смертию.

В эту минуту какое-то сияние озарило прекрасное лицо доктора.

- Все изменилось к лучшему для меня, Генриэтта, - сказал он трогательным голосом. - Я смею надеяться, что не проведу жизнь в одиночестве, и уверен что достигну наконец давно желаемого семейного счастия. Довольна-ли ты, дитя мое? - Он осторожпо протянул к себе маленькую, бледную ручку и крепко прижал ее к губам. - Благодарю тебя, от всего сердца благодарю тебя, - прибавил он нежным, слабым голосом.

Легкий румянец разлился вдруг по впалым щекам умирающей; выражение счастия виднелось в её исхудалом лице, когда она подняла глаза на младшую сестру, молча стоявшую возле кресла Брука; Кети видимо испугалась последних слов доктора и всеми силами старалась скрыть свое горе.

- Посмотри на мою Кети, Брук! - сказала больная потухающим голосом. - Выслушай меня, ты должен знать, что часто мучило и огорчало меня. Ты всегда так холодно обращался с нею, и не раз даже был суров и жесток, за что-же это? С Кети никто не может сравниться, никто. Почему же такая несправедливость, Лео? - Будь добр к ней, охраняй и защищай ее, это моя единственная просьба...

- До последнего дыхания, до конца моей жизни! - ответил он, едва сдерживая сильное волнение, душившее его горло.

- Слава Богу, теперь все хорошо! Я уверена, если ты будешь заботиться о ней, то моя дорогая Кети всегда сумеет оберечь тебя от всякой невзгоды....

- Как преданная сестра, какою я вечно буду для него, - добавила Кети подавленным голосом. Легкая улыбка скользнула по губам Ганриэтты и глаза её медленно закрылись. Она не видела как нервная дрожь потрясала члены младшей сестры, когда она отвернувшись оттолкнула от себя руку Брука, точно боялась этого дружеского пожатия. Но скоро улыбка на лице Генриэтты погасла и из груди умирающей вырвался тяжелый вздох.

- Поклонитесь бабушке! - прошептала она, - а теперь я желаю спокойствия. Дорогой мой Лео, ведь не страшно?

- Через десять минут ты будешь спать, Генриэтта, - сказал он успокоительным голосом. Затем, опустив её руку обратно на одеяло он тихо встал, подошел к изголовью отходящей и незаметно положил руку под подушку. Таким образом она лежала как ребенок на его груди - блаженная смерть! Минут через десять она действительно заснула. Вьющиеся ветки виноградника заколыхались точно от легкого дуновения, а розовый свет на горизонте запылал вдруг ярким пурпуром. На открытое окно, как и каждый вечер, опустилась маленькая птичка и долго смотрела на восковое, белое лицо страдалицы, точно это бессловесное создание почувствовало, что скоро и эта ставня должна закрыться, пока домом советника не завладеют новые лица.

В это время в комнату вошла президентша, сгорбленая и усталая, давно скрываемая дряхлость сильно подкашивала её старческие ноги. Белая тюлевая вуаль снова окутывала её морщинистую шею и выдающийся подбородок; черный креповый чепчик был заменен белым, так как по её мнению по негодяе не стоило носить траура. Она тихо подошла к постели внучки и легкая дрожь потрясла её члены, когда она взглянула на мертвенно-бледное лицо умирающей.

- Как она счастлива, - сказала старушка подавленным голосом. - Она избрала лучший удел; ей не придется испытать унижения, она не будет знать, что такое горькая борьба с нищетой, это великое счастие!

Флора на минутку вошла в комнату, но тотчас же ушла, не сказав ни слова. Два верные создания, стоявшие у постели умершей не существовали для нея. Быстро приблизившись к кровати, она поцеловала сестру в лоб и снова направилась к выходной двери. Правда, ноги её точно приросли к порогу, но она не позволила себе даже оглянуться в ту сторону, где стоял доктор, и серьезным, торжественным голосом передавал ей прощание покойницы. Впрочем она чуть чуть кивнула головою, в знак того, что принимает последния приветствия сестры и потом быстро спустилась с лестницы, шумно волоча за собою длинным шелковым шлейфом. Войдя в переднюю, Флора надела принесенную горничной шляпку и польто и поспешила отправиться в ближайший отель, где успела уже нанять помещение для себя и президентши. Под кровлею преступника никто из семейства Монгольд (так в книге.) не должен был оставаться долее, не исключая даже и усопшей.

А когда, с наступлением вечера, тело Генриэтты было поставлено в большой склеп, тогда затворилось и последнее окно бель-этажа и доктор вместе с Кети в последний раз спустились с лестницы аристократического дома. Уныло и громко раздавались их шаги по пустынному дому! Призрачно мелькал свет лампы, которую перед ними нес садовник, по опустевшим стенам широких корридоров, в которых еще так недавно слышалось столько жизни, столько веселья.

Теплый, вечерний воздух благодетельно подействовал на расстроенные нервы Кети и освежил её заплаканные, горячие глаза. Над тихим, безмолвным парком растилалось темно синее небо, испещреное бессчисленным количеством звезд, при свете которых легко можно было различить отдельные группы деревьев; а зеркальная поверхность пруда мерцала между ними, как матовое серебро через воздушную, черную ткань.

Песок неприятно скрипел под ногами и издали слышался монотонный плеск воды через плотину, но ни один лист не шевелился - все было тихо кругом, как в комнате умершей, где в последние часы говорили только шопотом. Поэтому Кети сильно вздрогнула и колени её чуть не подогнулись, когда доктор первый прервал молчание, внезапно остановившись по среди тенистой аллеи.

- Через несколько дней я уезжаю из столицы, а на сколько я вас знаю, вы не согласитесь до тех пор, хоть раз навестить мою тетушку, и мне не дозволите явиться к вам на мельницу, - сказал он, напрасно стараясь скрыть свое волнение. - А потому мы в последний раз стоим здесь вместе, нам нужно на время расстаться.

- На всегда! - прервала его Кети решительным тоном.

- Нет, Кети! - возразил он громко. - Наша разлука не может быть вечною, я не хочу серьезно принимать ваших слов, я не нуждаюсь в сестре! Неужели вы думаете, что человек может всю свою жизнь довольствоваться дружескими письмами, когда его душа жаждет живого слова из уст любимой женщины? Впрочем, об этом я еще не хотел говорить с вами сегодня. Я не в праве беспокоить вас своими объяснениями в ту минуту, когда вы потрясены таким сильным горем. Только об одном хотел я поговорить с вами. Сегодня вы имели неприятное свидание в той комнате, из которой вышли в сильном волнении. По всей вероятности вам сообщили о случившемся, постаравшись очернить меня в ваших глазах, - не возражайте я прочел это на вашем лице. А после, когда вы, из любви к Генриэтте, обещали быть для меня только сестрою, тогда я увидел как сильно подействовали на вас эти гнусные, злые клеветы. Я утешаю себя, конечно, что это не надолго, вы скоро убедитесь в моем искреннем чувстве. Дорогая Кети, я был в тот роковой день в моем саду, я видел, как молодая девушка, прислонившись к стволу большего тополя, горько плакала.

Кети сделала порывистое движение, и чуть не скрылась в темной аллее парка, однако Брук успел удержать ее за руку и сказал:

- Выслушайте меня, дорогая Кети; когда я увидел вас в первый раз, то почувствовал как сильно забилось мое сердце. Вы открыли мне глаза, вы сами того не зная вразумили меня, что я буду клятвопреступником, если вступлю в ненавистный для мне брак. Ведь я люблю вас, Кети! Радость моя была безгранична, когда я увидел вас у калитки нашего сада, я понял, что вы искали не тетушкино окно, - с этими словами он притянул её руку к своим губам, между тем как взволнованная, молодая девушка не была в силах произнести ни одного звука.

- Я ни в чем не смею упрекать мою бывшую невесту. Я сам виноват что не сумел во время порвать с нею сношения, когда увидел, что избранная мною женщина прекрасна только наружностью, а на деле оказалась пустою и ничтожною; стыдно сознаться, что я убедился в том с первой недели моего обручения.

В сущности эта женщина была не ничтожеством, она только мучила его своим дьявольским характером. Любимым её занятием были низкие клеветы. Ведь Брук сам признался ей в любви к её младшей сестре, но ей и тут нужно было затеять новую интригу. Она сумела обмануть Кети, сумела хитростью продать ей фальшивое кольцо и вырвать из уст сестры честное слово в том, что она никогда не допустит до себя Брука, даже в том случае если он пожелает сделаться её мужем.

Глаза молодой девушки с отчаянием блуждали по звездному небу. Она знала, что Флора ни за что не возвратит ей данного слова; знала, что весь свет не замедлит осудить как ее, так и Брука, потому что никто не мог знать подробностей этого дела. Не нужно было тоже забывать о красноречии Флоры, ей не многаго стоило, что-бы убедить публику в дерзости младшей сестры, отбившей у неё жениха. И если душа усопшей сестры смотрела теперь на землю; то она видела, как счастие любимого человека разбивалось в мелкие дребезги.

- Зачем-же вы молчите, Кети? Неужели вы упрекаете меня за то, что я решился сегодня вылить перед вами мое сердце? - снова начал Брук. - В таком случае я не стану больше настаивать на ответе.

- Весьма понятно, что мои просьбы встретят сильную борьбу в вашем сердце, наполненном тяжелыми сомнениями; но я во что бы то ни стало, достигну исполнения своего желания; я буду наконец счастлив. Я ухожу и даю вам время испытать себя, а главное хоть немного забыть глубокую скорбь, которая в настоящее время поглощает все ваши мысли и чувства. Пройдет несколько времени и я опять вернусь, а теперь позвольте проводить вас на мельницу, дайте мне вашу руку! Вам нечего бояться, вы можете также спокойно присоединиться ко мне и моей тетушке, когда мы отправимся в Лейпциг.

- Я не возвращусь больше в Саксонию, - сказала Кети, спокойно взяв Брука под руку.

По членам молодой девушки разлилось чувство оцепенения и голос её звучал непривычною холодностию.

- Уже во время моего последнего пребывания в Дрездене я чувствовала, что при теперешнем состоянии моей души - изучение наук и музыки не может удовлетворить меня, мне необходимо создать себе серьезную деятельность, которая занимала бы все мое свободное время. Эта мысль давно уже преследует меня; но я боялась высказать ее, опасаясь вызвать целый ряд противоречий со стороны моего опекуна. Ведь я должна была с шиком проживать свои доходы.

- Теперь все изменилось. Ненавистный денежный шкаф он (так в книге.) существует более, впрочем его бумажное содержание уже давно не имело никакой цены, Нанни сказала мне сегодня, что внизу все опечатали за долги.

- Не правда-ли, что мне не придется получить и сотой доли всего моего богатства?

- Трудно полагать, что-б можно было что нибудь спасти.

- Но у меня остается еще мельница, где я и поселюсь. Может быть вы засмеетесь, когда я скажу вам, что с этого дня буду сама управлять ею; ведь это похоже на эманципацию, молодая девушка не должна самостоятельно выступать как владетельница фирмы.

- Напрасно вы так обо мне думаете; я жарко защищаю женскую самостоятельность и знаю, что вы, с вашею твердою волею и энергией тотчас-же попадете на настоящую дорогу. Но это не ваше призвание, Кети; вы рождены для тихаго, семейного счастия, вы не можете довольствоваться постоянными счетами и одиночеством, вы не имеете права отталкивать от себя счастия. И потому лучше не начинайте этого дела, потому что в один прекрасный день вас увезут и тогда в ваших книгах и счетах произойдет ужасная путаница.

Если-б хоть слабый свет проник теперь в аллею, то доктор наверное не отпустил-бы от себя девушку, на лице которой отражалось безвыходное отчаяние.

Он взял-бы ее под свою охрану и добился-бы от неё разъяснения причины такого сопротивления. Но непроницаемая тьма скрывала душевную борьбу, Брук не мог видеть, как сильно изменилось лицо Кети, а она не выдала себя ни одним звуком, ни одним вздохом.

Изредка с мелким шумом выкатывался из под ног гулявших молодых людей маленький камешек, и только бурное клокотание реки прерывало упорное молчание Кети, не знавшей что ответить на последния слова доктора.

Высокие липы тенистой аллеи остались позади и над головами влюбленных снова растилалась необъятная ширь вечернего неба; все было тихо кругом, только остроконечные верхушки величественных тополей равномерно колыхались при легком дуновении ночного ветерка.

Заметив эти деревья, Брук невольно прижал руку Кети к своей груди.

- Там, под этими тополями, вы собирали первые фиялки, - прошептал он едва слышно, - и, Бог даст, я еще не раз увижу вас за этим скромным занятием, так как постоянно буду проживать здесь все праздники.

Кети быстрым движением сжала грудь правою рукою, ей казалось, что она задыхается от слишком сильного биения сердца и только несколько минут спустя, ей удалось снова казаться спокойною и хладнокровною.

- Тетушка Диаконус тоже поедет с вами в Лейпциг?

- Да, она будет заниматься моим хозяйством до тех пор, пока я буду жить там один. Это большая жертва с её стороны, ведь она ненавидит городского шума и будет благодарить Бога, когда опять вернется сюда, в свою уютную, скромную хижину.

- Я надеюсь, что доброе, благородное сердце, любви которого я добиваюсь не заставит ее слишком долго ждать этой желаемой перемены, - сказал доктор ласковым голосом.

В эту минуту в одном из окон мельницы мелькнул свет. Сегодня оттуда вынесли тело покойного Франца; несчастный оставил после себя вдову и трех сирот. Дом в котором они жили не принадлежал им, а небольшой суммы денег, скопленной тяжелыми трудами не хватало на поддержание их существования.

Сусанна заходила утром в виллу, что-б повидаться с своей молодой госпожею; она, со слезами на глазах, говорила о своем несчастии, яркими красками описывала отчаяние покинутых сирот и оплакивала беспорядок и неурядицу в делах дорогой для неё мельницы.

Угловое окно большой комнаты нижнего этажа было темно, черно и непривлекательно возвышалось мельничное здание, казавшееся всеми покинутым; а громкий лай дворовых собак, проснувшихся при шуме приближавшихся шагов, глухо раздавался, будто доносился откуда-то издали. Мельничные колеса оставались вь бездействии и все было так пусто и безмолвно кругом, точно со смертию Франца прекратилась здесь всякая жизненная деятельность.

Прежде чем отворить досчатую калитку, доктор притянул молодую девушку ближе к себе.

- Я чувствую страх, мне кажется, будто я веду вас в изгнание, - сказал он слегка дрожавшим голосом. - Вам не следует оставаться одной сегодня, в эти тяжелые, мрачные часы. Пойдемте со мной!

- Тетушка будет в восторге принять вас под свою охрану, она постарается окружить вас материнскою заботливостью...

- Нет, нет! - воскликнула Кети порывисто. - Не думайте, что если я останусь одна, то безразсудно предамся бесполезному отчаянию, - у меня для этого не будет времени, я постараюсь найти себе занятие. Я должна явиться туда, - сказала она указывая на угловое окно, за ситцевыми занавесями которого мелькнул теперь слабый свет лампы, - я обязана утешить несчастную семью. Не забудьте, что четверо покинутых сирот нуждаются в моей помощи и защите.

- Дорогая Кети! - сказал он, прижимая её руки к своим губам. - Так ступайте-же с Богом? Я не хочу брать греха на свою душу, я не смею останавливать вас, когда вы решились на тяжелый, но верный путь, что-бы заглушить тяжкое горе. Но не забудьте поберечь себя на первое время, не злоупотребляйте вашею силою и не снимайте слишком рано повязки с головы. А теперь, до свиданья. Весной, когда исчезнет последний снег, когда теплые лучи апрельского солнца согреют природу и человеческие сердца, тогда я опять буду здесь. Прошу вас, дорогая моя, до тех пор помнить горячо преданного вам друга и не допускать между нами никакой клеветы и недоверия.

- Никогда! - вырвалось из груди молодой девушки. Затем она поспешно отдернула руку, которую он еще раз прижал к своим губам и быстро переступила порог калитки, с шумом захлопнувшейся за нею. Но ноги Кети точно приросли к земле; она не в состоянии была двинуться с места и беспомощно прижалась к холодной, сырой стене, жадно прислушиваясь к удалявшимся шагам любимого человека. Что значила спокойная смерть Генриэтты в сравнении с ужасными терзаниями этого измученного сердца, которому предстояло еще не мало горя впереди!

Долго стояла молодая девушка, боясь перевести дыхание, но когда мягкий ночной ветер унес за собой последний шорох и пронесся над нею вполне беззвучно, тогда она твердыми шагами вошла в дом, что-бы начать свою миссию, как утешительница покинутых сирот.

Через три дня, тотчас после похорон Генриэтты, Брук и тетушка Диаконус уехали из виллы. С доктором Кети больше не встречалась, но тетушка несколько раз приходила навестить свою дорогую подругу и просиживала у Кети по нескольку часов. Вскоре барский дом Ремера окончательно опустел: Флора уехала в сопровождении президентши. Пожилая дама отправлялась на целебные воды, для возстановления упавших сил, а Флора в Цюрих, где, по словам некоторых соседей, она намеревалась посвятить себя изучению медицины.

XXIX.

Больше года прошло с того дня, когда Кети Мангольд, внучка и наследница богатого мельника, спокойно шла по проезжей дороге, что-бы представиться в доме опекуна.

Кому теперь случалось проходить по этой дороге, тому невозможно было не заметить по правую сторону шоссе целаго ряда хорошеньких, маленьких домиков; они принадлежали рабочим прядильной фабрики и были выстроены в бывшем мельничном саду, на той земле, которую Кети с таким упорством требовала для них у опекуна.

Жители города охотно выбирали теперь эту дорогу, прежде она была почти не проходима во время дождливой осени, так как не могла просыхать, вследствии густой тени от высокой, каменной стены, служившей границею виллы. В настоящее же время здесь тянулась красивая аллея, обсаженная низенькими акациями, из за которых весело выглядывали маленькие, опрятные домики, выкрашенные светло-серою краскою, с воздушными верандами и узенькими полисадниками, украшенными различными цветущими кустарниками.

Недалеко за ними возвышалась давно знакомая нам мельница, наружный вид её ни в чем не изменился, только дверь в стене, выходившая в смежный парк была заколочена на глухо. Теперь мельница не имела больше никаких сношений с бывшим владением усопших рыцарей Баумгартенов. Ею самовластно управляла молодая хозяйка; благодаря трудам и энергии которой, шум и стук мельничных колес звучал с удвоенною силою и работа кипела такою жизнью, как никогда.

Кети посчастливилось в её предприятии. Она нашла себе честного и сведущего работника, а в счетах и бухгалтерии ей усердно помогал, обедневший купец Ленц.

Сначала молодая девушка вступила в контору, как ученица, но вскоре стала на равную степень с своим учителем и наставником. Она усердно работала, не зная что значит отдых и дело расширялось так быстро и обнаруживало такие успехи, каких не удавалось даже извлекать старому мельнику. Веселые лица работников подкрепляли и ободряли ее, придавая ей еще больше силы, что-бы продолжать избранный ею тяжелый жизненный путь.

Вдову Франца и её маленьких детей она оставила у себя, поместив их в небольшом флигеле рядом с мельницей. Успокоенная старуха по-прежнему исполняла дела по части сельского хозяйства, а дети учились и росли в довольстве, которого никогда не в состоянии был-бы им дать отец, заботившийся больше о своих матерьяльных выгодах.

От громадных богатств, оставленных Кети мельником, ничего не осталось молодой девушке, кроме мельницы и нескольких тысяч талеров, которые она заимообразно отдала рабочим для постройки домов. Остальные сотни тысяч бесследно пропали во время пожара, а немногие слитки золота и серебра, найденные под грудою камней и мусора, скорее образовались от столовых приборов и бакалов, чем от блестящих полуимперьялов.

Вскоре после катастрофы в вилле появились кредиторы, но многие из них ни копейки не получили из своих денег, не смотря на оставшиеся владения и ценные вещи; конкурс оказался одним из самых безнадежнейших и был причиною многих новых банкротств.

Прекрасный парк с барским домом попал в чужия руки, и новый хозяин живо убрав осколки погоревшей башни, велел отвести воду обратно в реку и засыпать канаву; даже треснувший холм был срыт в уровень с землею, что-бы ничто не напоминало того времени, когда здесь царствовал расточительный, своевольный выскочка.

Сломан был также деревянный мост, который вел к маленькому домику около речки, так что необходимо было проходить через лежащий не вдалеке от прядильни каменный мост, чтобы попасть в скромное жилище доктора, отделанное теперь за ново. Дорогой уголок стоял совершенно пустой, старая подруга тетушки всю зиму прожила в городской квартире Брука и только с наступлением весны собиралась оттуда выехать. Кети почти ежедневно навещала маленький, пустынный домик; она не обращала внимания ни на дождь, ни на снег, ни на холодный северный ветер, и как только наступали сумерки, молодая труженница бросала перо в сторону, закутывалась в теплую шаль и торопилась выйти на узенькую тропинку, вдали которой виднелись стены любимого домика.

Тогда она на полчаса стряхивала с себя сухость и безжизненность деловых вычислений, под которыми схоронила свое горячее, юное сердце! В те счастливые минуты она не походила на серьозную, акуратную хозяйку, которая следила за каждым упущением, за каждою неправильностью и строго относилась к себе и ко всем своим требованиям. Нет, тогда она была не более, как молодая девушка, дающая полную волю своим чувствам и невольно увлекающаеся мечтами, не в силах будучи дольше слушаться своего рассудка, который не переставал беспощадно преследовать святую, горячую любовь молодой девушки.

Дойдя до маленькой калитки, Кети с сильным биением сердца вступала в давно знакомый садик, проходила мимо пьедестала, возле которого стояла вместе с Бруком, затем отыскивала то место, где прежде находился садовый столик, и вспоминала то время, когда Брук тяжело страдал из-за нея. Обойдя вокруг дома с закрытыми ставнями, Кети часто поднималась по мокрым, скользким ступеням, что-бы приложить ухо к замочной скважине двери. Слабый стон сквозного ветра, проникавший в широкие сени, казался ей тогда чьим-то вздохом, каждый легкий шорох, упавшей сухой ветки пугал и страшил молодую девушку, а между тем здесь только и жила измученная душа Кети, жадно прислушиваясь к малейшему шуму вокруг себя.

Ведь не всегда-же будет здесь так пусто; снова настанет день, когда в комнатах опять раздастся шум шагов, когда в окнах покажутся милые лица! Эта мысль наполняла радостью сердце молодой девушки, хотя она и говорила себе, что ей каждый раз придется уезжать из мельницы, пока Брук не приведет с собою новую подругу жизни, в руки которой ей можно будет вложить кольцо сестры. По всей вероятности множество барышень ухаживало за ним в столице; слава его росла с каждым днем; громадная зала, где он читал лекции была всегда переполнена слушателями и молва о его удачных лечениях успела обежать весь свет.

Все письма тетушки Диаконус дышали счастием и радостью; Кети часто перечитывала их в свободное время и каждый раз находила в них новый источник наслаждения. Сам доктор никогда не писал ей, он строго исполнял обещание не надоедать ей своими просьбами и довольствовался дружеским поклоном, на который Кети никогда не забывала ответить с одинаковою приветливостью.

Так протекала день за днем молодая, уединенная жизнь нашей юной героини. Она и не подозревала, что в городе много занимались ею, и что теперь, после того, как она самостоятельно стала во главе своего заведения, возбуждала гораздо больше внимания и интереса, чем в прежния времена, когда носила титул "золотой рыбки." Может быть вследствии распространившагося о ней благоприятного мнения, Кети зачастую приходялось принимать у себя гостью, первое появление которой возбудило в ней непритворное удивление. Президентша Урах считала теперь своею обязанностью заходить на мельницу, что б наблюдать за младшею дочерью своего покойного зятя.

Пожилая дама не долго оставалась на водах и недели через четыре после своего отъезда, снова вернулась в столицу. Поместившись в двух небольших комнатках, она скромно жила едва сводя концы с концами, всеми покинутая и почти забытая светом. Ея прежний друг, медицинский советник Бер не существовал больше для нея, а из других знакомых изредка навещали ее несколько пожилых дам и полковник Гизе, являвшийся на небольшую партию виста.

Теперь важная президентша не находила ничего предосудительного приходить на мельницу, и отлично чувствовала себя в большой, широкой комнате, где она с наслаждением отдыхала в мягком, старомодном кресле покойного мельника.

Гостеприимная Кети угощала ее тогда отличным кофе, а Сусанна снабжала горничную президентши тяжеловестною карзинкою с различною провизией, в роде свежаго масла, яиц, ветчины и так далее.

О Флоре она не любила говорить, так как старшая внучка, сохранившая в целости весь свой капитал платила за её квартиру и за содержание прислуги; обо всем же остальном старуха должна была заботиться сама и часто жаловалась на свою бедность и нищету. В Цюрихе Флора оставалась не долго, её слабые нервы не могли выносить изучения медицины. Пустая кокетка хотела только играть роль и вызывать удивление, напуская на себя вид серьезной учености, а между тем ничего так не боялась, как суровой умственной работы.

Приближалась наконец и Святая (Святая Пасха.). Уже в продолжении нескольких недель неутомимо работали в докторском саду; Брук велел присланным садовникам отыскать следы прежнего плана, расчистить заросшие дорожки и предать саду первобытную наружность.

Много рук было занято с утра до вечера пересадкою, копаньем и сооружением мест, где предполагалось поставить несколько новых статуй, присланных из города. Ставни в доме были на стеж отворены, комнаты вновь отделывали, белили, оклеивали, а дня через два приехала подруга тетушки и привезла с собою несколько поденщиц, чтобы вымыть и вычистить дом, начиная с гостинной и кончая погребом и подвалом.

Кети не прерывала своих вечерних прогулок, и сегодня, в страстную субботу, как только наступили сумерки и окончились занятия, молодая девушка поспешила выйти из дому, - что-бы еще раз взглянуть на свой любимый уголок.

В саду все еще не переставали работать, но старые группы деревьев стояли теперь расчищенные и подстриженные, так что сквозь их зеленую чащу ярко выделялись новые гипсовые фигуры. На извилистых дорожках лежал светлый песок, а вместо деревянного забора с скрипящею калиткою была поставлена тонкая решетка из черного железа; беседка тетушки Диаконус осталась на прежнем месте, ее только окрасили белою краскою, а новый птичий двор за домом был обнесен досчатым забором.

- Как красива эта статуя, - сказал садовник, указывая на фигуру Терпсихоры, грациозно возвышавшуюся на хорошо знакомом пьедестале, - по моему для неё следовало выбрать другое место, посмотрите, здесь трава совсем заглохла, а господин профессор строго запретил дотрогиваться до неё лопатой.

Кети нагнулась, яркий румянец покрыл её щеки; она молча начала срывать душистые фиялки, роскошно разросшиеся вокруг пьедестала.

- Каков домик, точно дворец, - говорила подруга тетушки, обращаясь к Кети, - можно подумать, что он готовится принять невесту.

Действительно, скромный уголок был празднечно и торжественно разукрашен; сердце Кети радовалось, при виде, что любимый ею домик снова оживился: белый котенок не слышно ходил по мозаичному полу сеней, за филейными занавесями весело летали канарейки, распевая громким голосом нескончаемые песни, в стеклянном резервуаре бодро плавали золотые рыбки. - Все здесь оживилось, все веселилось, ожидая приезда тетушки с последним вечерним поездом.

Она привезет с собою гостью, говорила её старая подруга, многозначительно моргая глазами; кого именно, не знает, но сегодня получила письмо, в котором тетушка поручает ей украсить комнату, назначенную для гостьи, красивою, новою мебелью.

Сказав это, старушка гордо растворила широкую створчатую дверь. Глаза Кети наполнились слезами, она вспомнила о Генриэтте, которая здесь страдала, а между тем хоть раз в жизни испытала счастие. Кроме того ее поразила еще жгучая, до сих пор неведомая ревность; кто была эта женщина, которая сумела овладеть дружбою тетушки и осмеливалась поселиться в ее доме?

Занавески с большими букетами и пестрые лампы не были тронуты из комнаты тетушки, только старомодная мебель заменилась новою и вместо прежних, старых картин, на стенах красовалось несколько прекрасных ландшафтов.

Скромная приемная преобразовалась в уютную гостинную, а смежный кабинет в спальню.

Еще раз окинув влажным взором дорогой уголок, Кети вернулась на мельницу и села к письменному столу, чтобы написать несколько писем, необходимых по торговым делам.

Ленц должен был вернуться вечером с своей деловой поездки, а до тех пор молодая хозяйка хотела привести все в порядок, чтобы потом, сдав дела управляющему, спокойно уехать недели на две к своим приемным родителям в Дрезден.

Но как рассеянна она была сегодня! Как сильно билось её сердце и как часто путались мысли! А тут еще как нарочно пришла горничная президентши, посланная барыней на рынок; а так как зайти на мельницу было по дороге, то старушка приказала ей навестить "милую барышню" и передать ей только что полученное письмо от Флоры.

Молодая девушка немедленно приказала Сусанне наполнить корзину домашними печеньями и разными припасами из кладовой, но письмо долго лежало неразвернутым на столе, Кети не решалась прочитать его.

Каждый раз, как президентша давала прочитывать ей послания её сводной сестры, ей казалось будто исписанный листок горел между её пальцами, и она читала его только для того, чтобы не выказать своего недружелюбия к сестре.

Но теперь ею овладело чувство ненависти к этому раздушенному конверту и она с презрением оттолкнула его локтем, так что он исчез за грудою бумаг и счетов.

Кети снова взяла перо в руки, но минуту спустя бросила его, сильное душевное волнение не позволяло ей работать. Быстрым движением она схватила букетик из принесенных с собою фиялок, жадно вдохнула в себя их освежающий, сладкий аромат и, чтобы усмирить бурные чувства села к роялю и съиграла тихую мелодию.

Окончив пьэсу, молодая девушка отворила одно из окон и стала гладить и ласкать сидевших на подоконнике ручных голубей, не переставая однако думать о присланном письме, которое, по её мнению, служило только предлогом, для нападения на её кладовую. Наконец терпения не хватило у молодой девушки; быстро подбежав к столу, она оттолкнула бумаги и схватила письмо, из измятых листков которого выпала запечатанная записка, но Кети не заметила этого, её глаза скользили по бумаге, зрачки все больше расширялись и грудь порывисто поднималась от сильного волнения. Флора писала из Берлина:

"Ты, по всей вероятности, будешь смеяться и торжествовать, дорогая бабушка, когда узнаешь из моего письма, что я несколько часов тому назад обручилась с твоим бывшим протеже, Карлом фон Стетен. Правда, что он очень некрасив собой и даже смешен, я всю жизнь буду стыдиться показываться с ним в обществе, но его собачья привязанность и безумная страсть возбудили во мне жалость. Со смертью его молодого кузена он сделался маиоратом в Лингене и Штромберге, а так как он принят ко двору и хорошо поставлен в обществе, то я ничего не имею против этой партии."

Письмо упало из рук Кети - Брук был свободен, тяжелые цепи были порваны, он мог явиться теперь на мельницу. Правда ли это? Такой внезапный, неожиданный переворот, после долгих, мучительных месяцев, после того, как употреблена была вся сила, что-бы усмирить непокорное сердце и достигнуть стойкого, мертвого спокойствия, необходимого для того, что-бы передать ненавистное кольцо в руку невесты Брука, а затем продолжать суровый жизненный путь, хотя скучно и одиноко, но за то с спокойною совестью.

Молодая девушка закрыла лицо руками, точно боялась какого-то угрожающего призрака. Ну что, если глаза обманули ее? Но нет, ведь ясно сказано в письме, что Флора уже обручилась! Испытав все прелести одинокой жизни, она хоть и поздно решилась надеть на себя брачные узы! Кети снова схватила измятый листок и несколько раз прочла его содержание; Флора подробно описывала день своего обручения, много говорила о предстоящей свадьбе и затем следовало предварительное приглашение самой бабушки. Все это было просто и ясно, однако лицо читающей вдруг покрылось смертельною бледностью, будто сердце её внезапно перестало биться. Флора писала далее:

"Проездом в Берлин, я пробыла несколько дней в Лейпциге и могу сообщить тебе несколько интересных новостей о надворном советнике и профессоре Брук. Этот человек неимоверно счастлив, он сумел завоевать себе не только знаменитость и всеобщее обожание, но и сердце одной прекрасной графини. Меня даже уверяли, будто он уже тайно обручен с своей прелестною пациенткою, которую смелой операцией спас от верной смерти. Говорят, что родители графини дали полное согласие на этот брак, а блаженная тетушка Диаконус давно уже благословила своего дорогаго племянника. Я видела ее в театре, она сидела рядом с обрученными с мирным, добродетельным выражением лица и, как мне показалось, в нитяных перчатках. Его невеста очень хороша, хотя похожа на размалеванную куклу, а он? Скажу тебе по секрету, бабушка, я искусала себе губы в кровь от злости и досады, смотря на этого баловня счастия, на этот предмет всеобщего обожания. Надо было видеть с каким спокойствием и самоуверенностью он стоял за стулом своей избранной графини, точно он и не имеет понятия о слабости характера, бессовестный!

Передай Кети прилагаемую записку".

На столе, между бумагами, действительно лежала запечатанная записка, с адрессом: - "Кети Мангольд." Перед глазами молодой девушки кружились желтые пятна и узенький лоскуток бумаги дрожал в её сжатых пальцах. Послание состояло всего из нескольких слов:

"Потрудись, пожалуйста, передать вверенное тебе кольцо графине Витте, или, пожалуй, можешь бросить его в реку, туда-же, где лежит другое. Флора".

Прочитав эти строчки, Кети успокоилась, машинально разгладила записку и положила ее к письму. Не графиня-ли Витте та гостья, для которой приготовляют комнату в докторском доме? Она энергично покачала красивою головкою, задумчивые карие глаза заблестели лихорадочным огнем и руки судорожно сжали тяжело дышавшую грудь. Была ли она достойна еще раз взглянуть ему в глаза, если-бы хоть на одну минуту усомнилась в его честности? Ведь он сказал: "к Святой я буду здесь." И наверно приедет, и хотя бы самые красноречивые люди уверяли ее в противном, она не поверила-бы этому, сердце говорило ей, что она любима, и что он сдержит свое обещание.

Радость и счастие наполнили её измученную душу, она живо подбежала к угловому окну, что-бы хоть украдкой посмотреть на милый, дорогой домик, и что-же? Над верхушками деревьев развевался яркий, пестрый флаг. Неужели гости уже приехали? Не поспешить ли туда, что-бы обнять и прижать к сердцу тетушку Диаконус? Нет, в таком взволнованном состоянии никому нельзя было показаться на глаза; нужно было прежде согнать с лица предательский румянец и успокоить сильно бьющееся сердце, а иначе пришлось-бы, пожалуй, потерять расположение доброй старушки.

Кети снова подошла к письменному столу; перед нею лежала раскрытая счетная книга и шесть деловых писем, на которые нужно было ответить как можно скорее, а внизу, на дворе послышался лай собак и скрип колес мельничной повозки, до верху нагруженной тяжелыми мешками; во всем этом было довольно прозы и суровой действительности.

Кети невольно оглянулась, - все спокойно стояло на своих прежних местах; на старых стенах по прежнему висели лубочные картинки, на диване все также высоко громоздились пуховые подушки, а в простенке между окнами, с одинаковою чопорностью висели старинные часы, еле-еле шевеля тоненьким маятником за потускневшим стеклом.

Несколько успокоившись, она взяла лист бумаги и написала: "Господину Шиллингу и КR, в Гамбург".

Но, Боже мой! какие это были каракули, ведь никто не в состоянии этого прочесть! Отчаяние овладело молодою девушкою, она быстро провела рукою по пылающему лбу, так что каштановые локоны разлетелись по сторонам, обнаруживая узенький, красный рубец над правою бровью.

Таким образом просидела она несколько минут неподвижно, закрыв глаза руками, как вдруг легкий ветерок обдал её разгоряченное лицо; Кети подняла голову и не верила своим глазам - там, на верхней ступеньке лестницы стоял он, улыбаясь и сияя непритворною радостью свидания.

"Брук!" - Я так и думала, - воскликнула она с восторгом и бросив перо, побежала к нему навстречу.... Минуту спустя она лежала уже на его груди.

В сенях в эту минуту показалась Сусанна и остановилась в недоумении, что-же это значит? Дверь была настеж отворена, тогда как в комнатах было далеко не жарко и при страшной дороговизне дров, нужно было каждый день топить печи. А когда, подойдя к двери, она увидела доктора Брука, крепко держащего в объятиях её молодую госпожу, кровь бросилась в голову доброй старушке, и на лбу показались крупные капли пота. Боже мой! да ведь они не были женихом и невестою!

Осторожно подкралась она ближе, что-бы притворить дверь; но Кети заметила ее и внезапно покраснев, всеми силами старалась высвободиться из рук Брука.

Доктор засмеялся непритворным, веселым смехом и еще крепче прижал молодую девушку к своему сердцу.

- Ты хотя и добровольно пришла ко мне, дорогая Кети, но я все еще не совсем доверяю тебе, - сказал он.

- Я не так глуп, чтоб дать тебе время, снова превратиться в сестру. Входите без церемонии, дорогая Сусанна! - крикнул он, заметив присутствие старой ключницы. - Я не могу возвратить ей свободы, прежде чем вы не подтвердите, что видите перед собою мою невесту.

Сусанна отерла навернувшуюся слезу и поздравила свою барышню, потом она поспешила в кухню, что-бы поделиться новостью со вдовою мельника Франца и вместе с нею посетовать над тем, что настает конец хорошей жизни на мельнице.

Брук подошел к письменному столу и торжественно захлопнул счетную книгу.

- Завтра Святая, - сказал он, - а потому карьера прекрасной мельничихи кончена. С каким нетерпением я ждал окончания срока, который сам должен был назначить себе, что-бы не навсегда лишиться моего дорогаго сокровища. Ты не испытала терзаний, когда человек живет в неизвестности и ежеминутно дрожит за счастие всей своей жизни. Моим единственным утешением были твои письма к тетушке. Как сдержанны, как холодны были твои короткие послания, а между тем я все таки читал в них твою тайную любовь ко мне! - Он схватил её руку и притянул ее к себе.

- А теперь, дорогая моя Кети, объясни мне почему ты тогда хотела быть для меня только сестрою, зачем так упорно отталкивала от себя любовь и счастие, и обрекла себя на одинокую, трудовую жизнь?

Он вдруг замолк и яркая краска покрыла его лицо; глаза его остановились на записке, крупный почерк которой был ему хорошо знаком.

Быстрым движением Кети закрыла бумагу рукою. К чему вспоминать об этой отвратительной интриге? Теперь ничто более не служило помехою её счастию.

Однако доктор настаял на своем и вытащил из под её руки измятое письмо и записку.

- Между нами не должно быть секретов, - сказал он серьёзно.

Прочитав оба письма, Брук потребовал откровенной исповеди и теперь только понял все, что выстрадала молодая девушка, добровольно жертвовавшая своею будущностью для его свободы, для его счастия.

- А где-же прекрасная графиня Витте? Я думала, что она приедет с тетушкою и поместится в вашем доме, в комнате для приезжих, - спросила Кети, улыбаясь сквозь слёзы.

Брук засмеялся.

- Я сам расположился в той комнате, - возразил он. - Были причины, которые заставили меня скрыть от тебя мой приезд. Что-же касается до молодой графини, то она действительно прожила в нашем доме все время своей тяжкой болезни и только мне обязана своим выздоровлением. Недели через две ты познакомишься с нею, так-как до того времени я надеюсь вернуться в Лейпциг с моею дорогою женою, довольно ждать, мне и без того эти семь месяцев разлуки показались целым столетием. Ты согласишься венчаться в той маленькой церкви? - сказал он указывая на близь стоящую церковную колокольню. - Я всегда так любил это уединенное село.

- Я всюду последую за тобой, - отвечала Кети тихим, взволнованным голосом, - но позволь мне прежде покончить с делами.

- Нет, дорогая моя, расходная книга закрыта, а Шиллингу и КR может писать твой поверенный Ленц.

- Хорошо, твои слова для меня закон, - сказала Кети смеясь. - Я отдам мельницу в аренду трудолюбивому Ленцу, он сумеет извлечь из неё хороший доход.

Затем контора была заперта и Кети под руку с Бруком вступила на ту тропинку, по которой ежедневно проходила, не смотря ни на какую непогоду. Сегодня вечер был восхитительный, и в воздухе чувствовался легкий аромат распускающейся зелени. Пушистые ветви склонившейся ивы ласково задевали за разгоревшиеся щеки молодой девушки, а мягкий вечерний ветерок раздувал её меленькие локоны; все было тихо кругом, только синеватая вода реки, медленно и тихо журча, неслась мимо молодых, дрожащих прибрежных кустарников.

Впереди расстилался спокойный и величественный парк, на зеркальной поверхности пруда грациозно плавали белоснежные лебеди, а над высокими деревьями парка развивался желто-голубой флаг виллы - "господа" были дома.

Что происходило в эту минуту в двух человеческих сердцах, только что поклявшихся друг другу в вечной верности и любви!

- А знаешь, Кети, говорят, что Морица видели в Америке? - шопотом сказал доктор.

Молодая девушка утвердительно кивнула головою. Теперь она рассказала ему, как работник с рыжею бородою, за пять минут до ужасного взрыва, гнал перед собою двух козуль, чтобы избавить своих любимцев от мучительной, верной смерти.

Наконец из за высоких деревьев показался и милый, старый домик; в саду никого не было, только белые статуи таинственно выглядывали из за темной зелени кустов.

А с низких ступеней лестницы неслышно спускалась добрая старушка Диаконус, что-бы прижать к сердцу дорогую девушку, которая составит счастие её любимца....

В эту минуту торжественно пронесся в воздухе первый удар церковного колокола - настал великий праздник Пасхи!

К О Н Е Ц .

Марлитт Евгения - В доме коммерции советника (Im Hause des Commerzienrathes). 6 часть., читать текст

См. также Марлитт Евгения (Eugenie John) - Проза (рассказы, поэмы, романы ...) :