Марлитт Евгения
«В доме коммерции советника (Im Hause des Commerzienrathes). 5 часть.»

"В доме коммерции советника (Im Hause des Commerzienrathes). 5 часть."

Глаза Кети машинально посмотрели на почерневшие плиты, - одна искра и могущественные каменные своды, возведенные здесь точно на веки - вечные, разнеслись бы на части и вместе с каменными стенами взлетели-бы на воздух все дорогия сокровища, жадно накопленные впродолжении нескольких десятков лет. Железный шкаф тоже лопнул-бы с треском и все бумаги, заклейменные проклятием бедняков, высоко разнеслись-бы на все четыре стороны.

Эта мысль испугала молодую девушку, она быстро закрыла лицо руками, как бы желая успокоить свою разыгравшуюся фантазию. Потом с глубоким вздохом посмотрела вокруг себя; в голубоватом, прозрачном воздухе высоко над башнею кружились голуби Генриетты, а перед окном, на покривившейся стене, на вершине которой сохранился еще остаток древней колонады, висела клетка с черным дроздом, принадлежность живущего там лакея. На подоконнике стоял розмарин и желтая герань, заслоненные от света густою сетью зеленого хмеля. Веселая птичка пела изо всей силы, не обращая внимания на шумно летавших голубей, а через зеленую канаву тихо проходили две козули, пристально осматривая стройную фигуру Кети, только что очнувшуюся от ужасно тяжелаго сна.

Козули и голуби были хорошо знакомы с высокою девушкою, которая никогда не приходила к ним без корма; но сегодня она ничего не имела для них, кроме прощального поклона, хотя целая стая маленьких животных спустилась на траву и бесстрашно к ней подступала.

Кети молча продолжала идти вдоль берега речки, вскоре веселые детские голоса слились с шумом бушующих волн. Маленькие ученицы тетушки Диаконус играли еще в саду, и, не смотря на уныние, на глубокую сердечную тоску, эти звуки благотворно подействовали на Кети и сново возбудили в ней теплое, отрадное чувство.

Маленькие созданья с невинными взглядами и веселыми сердечками не видели в ней миллионершу; они ничего не знали о её богатстве, а спокойно брали из её рук приготовленный им завтрак, не спрашивая кто заплатил за него. Для них она была просто тетей Кети, за любовь которой они спорили и бранились, которую с восторгом бежали встречать и провожать. Там ее искренно любили, не из корыстолюбия, а ради её самой.

Кети ускорила шаги и, чем ближе приближалась к маленькому домику, тем более ей казалось, что она возвращается домой.

Вот из за группы высоких тополей показалась кухарка с корзинкою в руке, она, вероятно, отправлялась в город за вечерними покупками. Женщина эта была честная добрая душа, преданная своим господам не ради денег и всеми любимая в маленьком домике доктора.

Когда Кети взошла на мост, она все еще не могла видеть своих маленьких друзей, так как дети играли за домом. За то по поляне с великою важностью прогуливался петух; он гордо махал своими пестрыми крыльями и громкий крик далеко разнесся по широкому полю. Куры прекратили свое кудахтанье и, склонив голову на бок, с любопытством посматривали на руку девушки, а дворовый пес, заметив желанную гостью, встретил ее дружеским виляньем хвоста.

Входная дверь была отворена настеж, и так как кухарки не было дома, то тетушка, по всей вероятности, была в комнате. Не успела Кети взойти на первую ступеньку, как услыхала в сенях голос доктора. Она остановилась как вкопанная.

- Нет, дорогая тетя, этот шум беспокоит меня. Я постоянно страдаю нервным расстройством, - говорил он. - Если я на время прихожу в этот уютный уголок, то мне нужны отдых и спокойствие...

Неужели, вь самом деле, это был голос Брука? Что за причина такого нервного раздражения и мучительной тоски.

- Я прошу от тебя жертвы, дорогая тетя, я знаю это, но все таки я требую, что-бы ты прекратила твои занятия с детьми на то короткое время, пока я еще остаюсь здесь. На эти месяцы я охотно найму в городе комнату и заплачу гувернантке с тем, что-бы твои ученицы не позабыли.....

- Перестань, Лео, тебе стоит только сказать слово, - перебила его испуганная старушка. - Могла-ли я подозревать, что эти маленькие сборища могут быть тебе неприятны. Ни один звук не будет больше тебя беспокоить: об этом уж я позабочусь! Мне жаль только Кети!

- Вечно эта девушка! - прошептал доктор, как будто теряя остаток терпения и самообладания. - Обо мне ты не подумаешь.

- Но что с тобою, Лео? Мне кажется, ты стал ревновать твою старую тетку за её любовь и преданность, - воскликнула старушка, недоверчиво засмеявшись.

Брук молчал. Кети ясно слышала, как он сделал несколько шагов по направлению к двери.

- Бедная моя Кети! Право непостижимо для меня, что-бы это милое, нежное создание, всегда готовое ко всевозможным услугам, могло кому-бы то ни было внушить неприязненное чувство, - продолжала тетушка, тихо следуя за ним. - Я в первый раз вижу девушку, которая сосредоточивает в себе столько детской наивности, женского достоинства, острого ума и теплаго, искренного чувства. Все это непреодолимо меня к ней притягивает и я думаю, что моему Лео не следует быть таким несправедливым, что-бы позволить своей обожаемой невесте затмить собою всех остальных женщин.

Кети вздрогнула от испуга - доктор разразился саркастическим смехом. Она невольно обернулась что-бы бежать, но остановилась. Ей хотелось знать ответ доктора: будет-ли он опровергать доброе мнение тетушки, или просто уйдет, не удостоив ее ответом.

- Я тебя всегда считал за умную и дальновидную женщину, дорогая тетя, но в этом случае зоркий взгляд окончательно изменил тебе, - сказал он, перестав смеяться. - Я, конечно, не стану опровергать твое мнение, но попрошу тебя об одном: что-бы наша жизнь здесь до моего отъезда, была такою-же, как в прошлое время, то есть, вполне уединенною. Прежде ты чувствовала себя весьма довольною и без общества молодых дам, постарайся-же и эти несколько месяцев прожить в безмятежном одиночестве. Я не желаю видеть здесь постороннего лица.

- Значит, и Кети?

Молодая девушка слышала, как доктор нетерпеливо переступал с ноги на ногу.

- Тетя, не принуждай меня насильно ее видеть, - вскричал он, и его голос едва можно было узнать.

- Боже меня сохрани! - все будет сделано по твоему желанию, Лео! - поспешила сказать старушка, не стараясь, впрочем, скрывать своего сожаления. - Я постараюсь, как можно осторожнее, сказать ей это, чтобы не обидеть ее. - Но, Боже мой, как ты взволнован, Лео: твои глаза горят лихорадочным блеском! Ты, верно, болен. Ты слишком жертвуешь собою для своих пациентов. По крайней мере, здесь ты будешь отдыхать от всех тревог и забот; об этом я постараюсь! А теперь позволь мне приготовить тебе стакан лимонаду.

Он поблагодарил и простился с нею.

Кети слышала, как тетушка прошла в кухню, верно, для того, чтобы позаботиться об ужине; между тем в дверях показался доктор.

XXI.

Возле самой лестницы молодая девушка плотно прижалась к стене; лицо её было смертельно бледно, губы крепко сжаты, а глаза безцельно устремлены вдаль.

Брук испугался, с удивлением посмотрел на нее и остановился.

- Кети! - позвал он ее тихонько и боязливо, точно боялся разбудить ее, как лунатика.

Девушка гордо выпрямилась и отошла на несколько шагов.

- Что вам угодно, г-н доктор? - спросила она, бросив сверкающий взгляд на Брука.

Он покраснел до корня волос и подошел к ней ближе.

- Вы слышали? - спросил он робким голосом, и каждая черта его лица выражала лихорадочное напряжение.

- Да, - прервала она его, горько улыбаясь, - каждое слово. Вы отлично делаете, что изгоняете из вашего дома всех посторонних, когда даже и у стен есть уши.

С этими словами, Кети еще отошла на несколько шагов от дому, точно боялась его близости. Брук между тем успел овладеть собою; он бросил свою шляпу на садовый столик и выпрямился, вздохнув свободнее; румянец его исчез, и он казался довольным, что случай явился к нему на помощь и придал делу такой оборот.

- Я вовсе не боялся, что меня в доме подслушивают: этот мирный уголок не имеет секретов; а что должно оставаться скрытым в глубине сердца, о том не говорится и между такими стенами, где нет ушей, - сказал он серьезно и спокойно.

- Вы сами сказали, что слышали каждое слово, и потому знаете, что только желание иметь минуты полного отдыха заставило меня требовать безусловной тишины и спокойствия. Теперь я не в силах защищать своего грубого эгоизма. - Вы еще не дошли до того убеждения, что есть натуры, которым надо бежать даже от своих мыслей и любимых образов; но, может быть, вы легче поймете мучения раздраженного человека, который стремится на отдых к своему родному крову и именно там встречает то, от чего он бежал.

Она пристально посмотрела на него выразительными глазами и убедилась в искренности его слов, потому что на лице его можно было прочесть те мучения, о которых он говорил; глаза его странно блуждали, а мертвенная бледность покрывала его правильные черты.

Но от кого-же он бежал? К малюткам это не могло относиться; - значит, она не ошиблась: она сделалась ему тягостною и невыносимою! Он не хотел встречать ее в своем доме, и веселая детская компания была потому устранена из дому, чтобы лишить ее возможности часто посещать добрую тетушку. Это убеждение придало её милому личику выражение холодной недоверчивости.

- Вы нисколько не обязаны объяснять причину ваших строгих распоряжений - вы здесь хозяин, и этого довольно, - возразила она сухо. - Но какое сильное расположение вы должны питать к баронессе Штейнер, что жертвуете ей вашим дорогим спокойствием и предлагаете поместить у себя её избалованного внука и капризную гувернантку!

В этих немногих словах слышался горький упрек, и в первый раз мягкий голос Кети звучал так резко и сурово.

- Не возражайте мне! - продожала она, поднимая руку, как-бы желая этим движением помешать ему ответить, - я вовсе не желаю, чтобы вы, ради пустой вежливости, говорили не то, что думаете. Ведь, мне хорошо известны побудительные причины ваших действий! - Она, видимо, боролась со слезами.

- Я несколько раз невольно попадалась вам на дороге и нисколько не удивляюсь тому, что вы сказали: "вечно эта девушка"! Я сама никогда не прощу себе своей неловкости и чистосердечно признаюсь, что только один раз преднамеренно вмешалась в ваши дела. Но вы - неумолимый судья и слишком строго меня за это преследуете.

Доктор Брук упорно молчал; губы его были крепко стиснуты, точно он боялся искушения, чтобы не заговорить; его глаза устремлены были на Кети так твердо и выразительно, точно он насквозь видел все её мысли, а правая рука, которою он держался за садовый столик, судорожно вздрогнула. В этом положении, во всех чертах его правильного лица выказывались отличительные свойства его характера: скрытность и сила воли, которые только в самом крайнем случае решаются на объяснение.

- Я вернулась сюда не по собственному желанию; напротив того, внутреннее чувство отталкивает меня от моего отцовского крова, где важная барыня с своею президентскою гордостью отравила все мое детство, и я никогда не прощу ей тех горьких слез, которые она, своею постоянною дерзостью, заставляла проливать мою добрую Лукас, - продолжала Кети, как-бы не хотя.

- Вы знаете мой страх, когда я, в первый раз приближаясь к вилле, трепетала при мысли о моей встрече с умною, доровитою сестрою Флорою, - зачем не уехала я тогда обратно в Дрезден? Там, в замке веет не только глупым чванством и гордостью, но и самый воздух переполнен золотою пылью и надменностью, так что свежия, живые мысли и чувства непременно должны в нем заглохнуть. По своей натуре, я не могла долго оставаться в подобной атмосфере, - а здесь, - она указала на маленький домик, - я чувствовала себя, как дома, здесь, в этом уютном уголке, я могла-бы даже забыть свою Дрезденскую родину, а почему - я и сама этого не знаю.

Как мила она была в своем воздушном, белом платье, задумчиво склонив головку на правое плечо.

- Мне кажется, что ваша добрая тетушка сильно привязала меня к этому мирному жилищу; - снова начала Кети, - её благородная, любящая душа имеет на меня огромное влияние. Она никогда не противоречит, никогда не выказывает упрямой настойчивости, но между тем ни за что на свете не уклонится от того, что считает хорошим и справедливым. Да, все это сумеешь ценить, когда постоянно видишь вокруг себя пустое важничанье, лживую спесь и надутость, - слабости, которым, к сожалению поддаются иногда и мужчины.

Мрачно сдвинув брови, она далеко бросила от себя цветущую ветку сирени, которую до сих пор нетерпеливо вертела между пальцами.

Это незначительное движение восхитило стоявшего против неё доктора и в глазах его мгновенно вспыхнула искра; - он понял Кети.

- Вы еще забыли упомянуть об одной добродетели прекрасной старушки: о её кротости и осторожности в суждениях, - сказал он строго и серьзно.

- Она никогда не решилась бы произнести обвинительный приговор с таким спокойствием, как вы это сейчас сделали, потому что она знает, как часто человек может ошибаться и как не редко - хотя-бы и в настоящем случае - под воображаемою слабостью скрывается твердость силы и характера.

Он говорил с жаром и всегдашнее спокойствие покинуло его.

Хотя Кети при первых же его словах сильно покраснела и опустила веки, но чувствовала себя правою; его собственные слова только что убедили ее, что он был слаб не только что в отношении любви, но и в своем отвращении. Она упрямо откинула голову.

В эту минуту из за угла дома выбежали веселые ребятишки и как только заметили Кети, с радостным визгом бросились к ней на-встречу.

Молодая компания и не замечала, что рядом с высокою девушкою стоял серьезный доктор и, порывисто махал руками; казалось, ничто не могло удержать их желания, как можно скорее обнять дорогую тетю, и действительно в одну секунду стройная фигура Кети была окружна целою толпою маленьких созданий, шумно теснившихся и на-перерыв хватавших руки доброй девушки.

Не смотря на грустное состояние своей души, Кети чуть не рассмеялась, потому что едва устояла от напора эластичных детских тел, между тем как лицо доктора сделалось еще суровее. Он громко крикнул на бойких малюток, оттолкнул их, приказывая им удалиться и ждать, пока их не позовут.

Дети надули губы и, молча побрели назад.

Кети с досадой прикусила нижнюю губу и следила за удаляющимися детьми, пока они наконец не скрылись за углом дома.

- С какою охотою я пошла бы за ними, что-бы их успокоить, но теперь конечно не сделаю больше ни шагу по той земле, которую сейчас на веки покину, - сказала она с болью в сердце.

- Успокоить! - повторил доктор с насмешкой, - не наградите-ли вы меня новым титулом, в роде варвара, как недавно назвали меня безхарактерным? Утешьтесь, такой возвраст сам отлично сумеет себя успокоить; смех и слезы тесно связаны у них между собою. Слышите, вон уж они хохочут. Пари держу, что они смеются над моей строгостью. Ведь я только ради вас приструнил эту необузданную толпу; как можете вы терпеть, что-бы вас так обступали и тормашили?

- Они это потому делают, что любят меня! И я благодарю за это Бога! По крайней мере я могу им верить! - воскликнула Кети, крепко прижимая свои руки к груди. - Или, может быть, вы на этот раз захотите убедить меня, что их сердечные ласки относятся только к моему денежному шкафу? Нет, в этом случае я не уступлю вам своего утешительного убеждения! В этом будьте уверены!

Как резко звучали эти слова в устах молодой девушки!

Брук невольно отступил на несколько шагов.

- Какая странная идея!

- Да, вам кажется странным, что я наконец очнулась от своей ребяческой самонадеянности и узнала, что теплое, искреннее чувство и справедливая воля ничего не значат в свете. Неправда-ли, я довольно поздно поняла, как я смешна с своими своеобразными воззрениями на хорошее и дурное, на правду и ложь?

Кети побледнела от чрезмерного внутреннего волнения, и по членам её пробежала потрясающая дрожь.

- Трудно сознаться, что я до сих пор часто обманывалась в людях, и не имею права быть счастливою по своему. Вы спросили меня в первый день нашего знакомства, как я смотрю на свое неожиданное богатство? Только в настоящую минуту я могу дать вам точный ответ.

- Мне кажется, что с этим богатством посетило меня и несчастие. Теперь все те, которые протягивают мне руки,чтобы притянуть меня к себе, не желают обладать лично мною, но теми золотыми волнами, которые так обильно за мною следуют.

Доктор испуганно посмотрел на свою собеседницу.

- Боже мой! Каким образом пришли вы к такому возмутительному заключению?

Кети засмеялась принужденным смехом.

- И вы еще спрашиваете? Неужели вы не замечаете, что меня ежечасно принуждают подкреплять в себе это возмутительное убеждение. Меня стараются уверить, что в моем милом Дрездене меня любят и ласкают только потому, что я богата; учителя раздувают в мне слабую искру музыкального таланта лишь из крупного гонорара, который я им плачу, а опекун ухаживает за питомицей и сватается за нее, потому что лучше всех знает её стоимость.

Говоря это, Кети безцельно смотрела на вечернее небо; а когда она украдкой взглянула на Брука, он сделал движение, точно перед его глазами блеснула молния.

- Разве это дело решенное? - спросил он, запинаясь. - И вам конечно очень больно сознаться, что и Мориц думает также?

Кети с любопытством прислушивалась к его голосу, который теперь казался необыкновенно слабым и дрожащим.

- Меня еще больше удивляет то, что каждый считает своим долгом непременно вмешаться в это дело, - отвечала она с гордостью, выпрямившись во весь рост и нервно тряхнув головою.

- Бедная золотая рыбка, не легко ей обороняться, что-бы не сделаться жалкою игрушкою в руках эгоистов. А я этого положительно не хочу. Ведь, вы сами, доктор, того мнения, что сирота должна отдать себя на распоряжения старших. Отсюда вы меня изгоняете, а между тем там, - готовы сковать мои ноги цепями, что-бы я осталась. Желала-бы я знать, кто дает вам право на такое самовольное распоряжение? В последний раз спрашиваю я вас: что я вам сделала?

Кети едва удерживала слезы, душившие её горло; даже губы слегка тряслись от упорной борьбы.

- Ни слова более, Кети! - прошептал Брук, схватив ее руку своими холодными, точно железными пальцами. - Счастие, что я знаю всю вашу честность и вашу неспособность разыгрывать комедии, а то я подумал бы, что вы преднамеренно избрали эту утонченную пытку для того, что бы вырвать у меня мою самую сокровенную тайну. Но я не хочу этого.

Брук скрестил руки на груди и сделал несколько шагов по направлению к дому, потом остановился, снова подошел к Кети и сказал:

- Впрочем, мне очень интересно знать, каким образом я надеваю на вас цепи, чтобы вы здесь остались? - спросил он совершенно спокойно.

Кети сильно покраснела; несколько минут она медлила ответом, но потом решительно сказала:

- Вы желаете, чтобы я сделалась хозяйкою в вилле Баумгартен.

- Я?

Доктор удивленно посмотрел на молодую девушку и, судорожно прижав руки к груди, громко засмеялся.

- А на чем основано это предположение? Для чего мне желать, чтобы вы сделались владетельницею виллы? - спросил он, сдерживая свой голос.

- Потому что, если верить Флоре, вам не хочется оставить больную Генриэтту на произвол судьбы, - отвечала Кети откровенно. - Вы находите, что я с любовью ухаживаю за бедною сестрою; а для того, чтобы и на будущее время положение её в доме советника не изменилось, я должна сделаться женою Морица.

- И вы думаете, что я тоже участвую в этой семейной интриге? И вы не шутите? Неужели-же вы забыли, как я возставал против вашего желания ухаживать за Генриэттою и советовал вам воротиться в Дрезден?

- С тех пор многое уже изменилось, - возразила она поспешно; - в сентябре месяце вы на-всегда уедите отсюда, и тогда вам будет безразлично, кто живет и хозяйничает в вилле. Ваше спокойствие не будет нарушаемо несимпатичною личностью....

- Кети! - воскликнул Брук с упреком.

- Что прикажите, доктор? - Впрочем, мысль подобного устройства весьма понятна и естественна, и только такое неразвитое существо, как я, могло так долго не заметить, что вокруг него происходит, - сказала она с притворным равнодушием, точно вдруг приобрела многолетнюю опытность.

- Тогда ничто не изменилось-бы в семейном кружке, в состав которого не вошло бы посторонней личности; все домашнее устройство осталось-бы, как было, все привычки, порядки в вилле не изменились-бы ни на волос. Все, даже мой железный шкаф в башне мог-бы остаться на месте. Да, очень практично придумано.

- И это кажется вам настолько натуральным, что вы остаетесь, не колеблясь? - спросил доктор с волнением.

- Нет, доктор, вы слишком рано торжествуете, - вскричала она с злорадством. - Со мною трудно справиться; сегодня я уезжаю. Я пришла сюда, чтобы проститься с тетушкою Диаконус, и, конечно, засмеялась бы, узнав, что вы так поздно вздумали изгонять меня, если-бы это не оскорбило мое самолюбие. Мои сестры сегодня только открыли мне глаза и рассказали мне о той счастливой будущности, которую для меня подготовляют. В момент неожиданного открытия я почувствовала, что из голубой гостинной президентши мне осталась только одна дорога, а именно: на станцию железной дороги; и я бы тотчас уехала, если-бы не вспомнила о принятых на себя обязанностях. Впрочем, я уезжаю только на время, а там постараюсь убедить Морица, чтобы он на-всегда потерял надежду на мое к нему расположение, никогда не расчитывал на другия отношения со мною, кроме строго родственных, и возьму с него слово не принимать со мною другаго тона, кроме тона опекуна.

Сказав это, Кети низко опустила голову, её грудь порывисто поднималась и опускалась, все лицо горело ярким румянцем женской стыдливости; но она, во что бы то ни стало, хотела высказаться человеку, который, по её мнению, так несправедливо судил о ней.

Брук вздохнул свободнее и выпрямился, точно с плеч его свалилась тяжесть.

- С того памятного дня, как мы внесли в ваш дом больную Генриэтту, между ею и тетушкою Диаконус завязалась тесная дружба, - продолжала Кети с поспешностью. - Теперь я спокойнее уеду, зная, что тетушка возьмет Генриэтту на свое попечение. Об этом хотела я просить ее, когда, несколько минут тому назад, приближалась сюда. Но теперь я напишу ей из Дрездена, потому что вы сами поймете, может-ли изгнанная из вашего дома, снова вступить на его порог?

С этими словами молодая девушка прошла мимо него.

- Прощайте! - сказала она, слегка поклонившись, и направилась к мосту.

Дойдя до группы тополей, Кети обернулась, чтобы еще раз взглянуть на дорогой домик; там, из за угла, торчали детские головки, стараясь пробраться вперед, а у дерева молча стоял доктор, крепко опершись обеими руками о зеленую доску стола и устремив на удалявшуюся девушку пристальный взгляд с почти диким выражением.

Загадочное девичье сердце! Не задумавшись ни на минуту, бросилась Кети назад, быстро пробежала по той земле, на которую нога её не должна была больше ступать, и ласково положив свои теплые руки на холодные пальцы доктора прошептала со страхом в голосе:

- Боже мой! не больны-ли вы?

- Нет, я здоров, Кети, но я чувствую слабость, хотя не ту слабость, в которой вы меня недавно обвиняли! - сказал он едва слышно. - Ступайте, - ступайте! Разве вы не видите, что я нахожусь в таком настроении, когда каждое теплое слово, каждый ласковый взгляд превращаются в пытку! - воскликнул он и, поспешно нагнувшись, прижал свои горячия губы, крепко и страстно, к руке, все еще лежавшей на пальцах.

Кети вздрогнула от испуга, но, не смотря на то, почувствовала, что сердце её переполнилось каким-то блаженством и она чуть не вскричала:

- Нет, я не пойду, я нужна тебе.

Но снова взглянув на доктора, стоявшего перед нею с болезненно-бледным лицом и молча указывавшего на мост, молодая девушка, не оглядываясь, убежала, точно за нею гнался злой дух с огненным мечем.

Несколько часов спустя, Кети в шляпке и в вуали, с дорожною сумкою через плечо, спускалась по боковой лестнице виллы, стараясь, чтобы никто не заметил её отъезда.

Бедная Генриэтта, хотя и горько плакала, прощаясь с дорогою сестрою, но все таки не задерживала ее, предчувствуя, что непрошенное вмешательство Флоры, непременно повлекло бы за собой целый ряд тяжелых сцен. Больная согласилась тоже не говорить никому об отъезде сестры, пока они сами не узнают о её намерениях из письма, которое Кети не замедлит прислать из Дрездена.

Впрочем Генриэтта взяла слово с Кети, что в ту минуту, когда она почувствует необходимость с нею видеться, то Кети тотчас приедет, все равно где бы она не находилась.

Больная долго стояла у окна и с отчаянием протягивала руки, как бы желая удержать удаляющуюся Кети, которая еще раз обернулась, с любовью посмотрела на сестру и опустила вуаль над заплаканными глазами.

Между тем в доме ужасно суетились; все залы и гостинные были облиты светом, к главному подъезду то и дело подъезжали карета за каретою, а по широкому корридору, уставленному тропическими растениями, по-минутно проходили дамы в дорогих бальных нарядах, старательно поправляя перед большим зеркалом несколько измятые кружева на платье и пушистые локоны высокой прически.

Лакеи широко растворили двери голубой гостинной, среди которой в полном блеске и красе стояла ослепительная Флора, в кружевном платье на бледно-розовом чахле; она с гордою улыбкою принимала гостей, являвшихся отпраздновать день её рожденья, и медленно переходила от одной дамы к другой.

Бросив робкий взгляд на это зрелище, Кети, все еще стоявшая в темном углу двора, ощутила острую боль в сердце. За что, в самом деле, это дерзкое, своевольное создание пользуется полным счастием, которое положительно всюду за ней бегает, тогда как молодая сестра должна прятаться, как грешница, и только издали смотреть, как веселятся другие? Зачем такое изобилие любви и счастия выпало на долю той, которая добровольно отталкивает его и не умеет ценить, тогда как другая обречена на одиночество и на жизнь, полную тяжких самоотвержений!

Широкие двери скоро снова закрылись и бедная Кети опрометью бросилась в парк; сильное негодование глубоко потрясло её молодое, горячее сердце. И в то время, как разряженная горничная напрасно ждала свою барышню, чтобы помочь ей одеться на вечер, она громко стучалась в освещенное окно мельницы и звала Франца, чтобы он проводил ее на станцию железной дороги.

XXII.

С тех пор прошло больше трех месяцев.

Никогда еще Кети не занималась так усердно музыкою, как в это время; кроме того, она с жаром принялась за науки и с таким рвением просиживала целые часы за книгами, точно готовилась к какому нибудь трудному экзамену; а, между тем, молодая девушка просто надеялась, что найдет забвение в усиленном труде и неусыпной деятельности.

Каждую неделю она аккуратно получала подробное письмо от Генриэтты, и эти дорогие листики сообщали Кети все, что происходило в вилле со дня её отъезда. Теперь она узнала, что президентша вновь ожила, но командует в доме деспотичнее, чем когда либо. Эта важная дама, по словам Генриэтты, выхваляла Кети до небес, за её "тактичный поступок и твердый характер", при чем Флора насмешливо пожимала плечами и с едкою ирониею говорила о глупых, ребяческих выходках младшей сестры. Советник же несколько дней сердился на Флору за её непрошенное вмешательство. В тот момент, когда Генриэтта, отозвав его в уединенную гостинную, сказала ему обо всем случившемся, он побледнел от испуга и злости и, только благодаря присутствию гостей, не вышло сильной семейной сцены, тем более, что и Флора была в тот вечер в сильном раздражении, так как её жених, извинясь обязанностями службы, не явился на вечер.

Вскоре после того, советник писал Кети и обещал приехать в Дрезден в Июне "для переговоров"; однако письма Генриэтты сообщали, что Мориц большую часть времени проводит в Берлине и что он ужасно завален делами. Таким образом обещанный визит не состоялся, а только изредка на имя Кети приходили короткие, деловые письма от опекуна, впрочем последняя денежная посылка была послана, - ко всеобщему удивлению, - бухгалтером.

Кети вздохнула свободнее; неприятное свидание, которого она так боялась, было без сомнения устранено. По всей вероятности, опекун понял, что ему не на что надеяться и благоразумным образом прекратил свои дальнейшие притязания. Теперь Кети снова могла возвратиться в виллу к больной сестре, но этому энергично воспротивилась заботливая докторша, так как по её мнению, молодая девушка очень изменилась и утратила свою веселость и свежий цвет лица во время первой поездки в виллу Баумгартенов. К тому-же баронесса Штейнер приехала в виллу со всем своим штатом и так широко расположилась, что в бель-этаже не оставалось ни одного свободного уголка.

Кети тоже нервно содрогалась при мысли вернуться в виллу, прежде чем Флора не переселится в Л*. Она хорошо чувствовала, что не в силах была-бы долго сохранять наружное спокойствие и хлоднокровие. Ей уже и в Дрездене не мало стоило труда, что бы не выказать всю потерю своего внутреннего спокойствия; она сильно боролась против сладостного непреодолимого чувства, которое люди называют грехом. Ведь Генриэтта еще не звала ее, хотя в каждом письме жаловалась на одиночество, и говорила, что только благодаря заботам доброй тетушки Диаконус, она осталась жива эти месяцы. Во всех письмах больной сестры главные роли играли два человека: доктор и тетушка. Все что происходило в уютном домике возле речки, передавалось в мельчайших подробностях, даже самые незначительные новости рассказывались, как будто то были замечательные события и в этих местах письмо Генриэтты дышало жизнью и веселостью, - в остальном-же оно было мрачно и скучно, а иногда некоторые листки казались еще влажными от слез.

Об интимных отношениях обрученных, Генриэтта не говорила ни слова, но жаловалась на доктора, который теперь вследствие своей громадной практики, сделался неузнаваем, только с своими пациентами он был кроток и разговорчив, в обществе-же раздражителен, молчалив и мрачен. Кроме того все единогласно замечали, что он сильно изменился по наружности, похудел и значительно побледнел.

Между тем время шло, и срок, назначенный для свадьбы, приближался. Флора не сочла нужным пригласить младшую сестру из Дрездена; по словам Генриэтты, прекрасная невеста не успевает отдыхать от шумных празднеств и балов и голова её совсем закружилась от различных приготовлений к предстоящей свадьбе. К тому же Флора по прежнему продолжала капризничать и к великому отчаянию поставщиков, постоянно переменяла различные заказы, непременно требуя чтобы они были окончены к известному сроку. Генриэтта находилась в неописанном волнении и не переставала повторять, что ужасно тяготится всеми этими свадебными треволнениями. Тетушка Диаконус тоже не была в состоянии поддерживать ее в "эти ужасные дни", так как сама тоскует и часто бывает расстроена в виду предстоящей разлуки. Подобные жалобы усиливались с каждым письмом, пока однажды, вечером, за неделю до свадьбы пришла, на имя Кети телеграмма следующего содержания:

"Приезжай, как можно скорее! Я страдаю душевно и телесно!"

Медлить было некогда; сама докторша не в состоянии была удержать Кети в Дрездене. Лихорадочная дрожь потрясала все члены молодой девушки, когда она думала о том, что ей предстоит; но в тоже время сердце её переполнялось радостью при одной мысли снова увидеть того, кто в скором времени сделается ее зятем.

И вот в одно ясное сентябрьское утро Кети опять входила во двор своей мельницы. Она еще из Дрездена телеграфировала Францу о своем приезде и старая Сусанна с истинно материнскою заботливостью приготовила все к её прибытию: на окнах угловой залы в изобилии стояли цветущие горшки гелиотропов, роз и резеды, наполняющие всю комнату душистым ароматом; на комоде и столах лежали чистые салфетки, из за зеленой перегородки выглядывала белоснежная кровать, а на дубовом, большом столе с старомодными фигурными ножками, красовался знакомый нам медный кофейник, только что испеченная булка, щедро засыпанная мелким сахаром и золоченая чашечка, самая драгоценная вещь из стеклянного шкафа покойной мельничихи.

Блестящие досчатые полы снова трещали под ногами молодой девушки, а через открытые окна ясно доносилось звонкое воркованье голубей и шум воды с ближайшей плотины.

Кети была у себя дома и здесь ей хотелось остаться! Цель ея, конечно, была, как можно скорее навестить больную сестру, но она, во что бы то ни стало, решилась отказаться от гостеприимства в доме коммерции советника, если-бы даже пришлось вынести несколько колких замечаний со стороны президентши, которая всегда морщилась, когда дело шло о неприличном сношении виллы с мельницею.

Кети находилась в странном настроении духа. Страх перед свиданием с жителями виллы, болезненное влечение к домику около речки, куда она не смела показаться, хотя глядя из окна на знакомые, золоченые флюгера, ей казалось, как будто они ласково ее к себе манили; страстное нетерпение хоть один раз встретиться с симпатичным доктором, которого она впервые увидала на мельнице и с того же момента горячо полюбила: все это теснилось в её взволнованной груди и сердцем её овладела непонятная робость и грусть.

* * *

Уже в течении нескольких месяцев, страницы газет были переполнены интересными известиями об огромных капиталах, рухнувших в Вене, вследствие банкротства некоторых из частных банков и не удачных акционерных спекуляций. Во всех публичных местах, во всех домашних салонах только и толковали, что об этом потрясающем событии, и даже в маленьком семейном кружке докторши его неоднократно разбирали.

Во время переезда Кети из Дрездена, пассажиры не переставали говорить о падении этой вавилонской башни новейших времен и предсказывали еще худшее, так что Кети сильно встревожилась и с тяжелым чувством стояла у углового окна, когда внимание её было вдруг привлечено говором рабочих, собравшихся на большую площадь перед прядильнею. По всему видно было, что сильне уныние овладело этим бедным людом; и действительно было из за чего унывать: общество, основанное на акциях и купившее фабрику у советника, обанкрутилось. А в настоящую минуту в здание вошла судебная комиссия, и народ в испуге рассыпался по всему двору.

- Да, вот до чего мы дожили! - говорил Франц, внося в комнату дорожный чемодан Кети. - Хорошо было им жить на свете, так нет, надо было искать лучшаго! Таковы времена, барышня! Каждому хочется всеми правдами и неправдами денег побольше загребать, или без всяких трудов подбирать с улицы червонцы.

- Хорошо тому, кто успел о себе позаботитъся! - продолжал Франц, с улыбкою похлопывая себя по боковому карману. - Честно зарабатывать денежки и постепенно откладывать про черный день - вот мое правило. Тогда только и можно спокойно спать. Кто не умеет заниматься спекуляциями, тому лучше и не браться за них. Вот наш советник - тому и дела нет до всего случившагося: он крепко сидит на своем месте, потому что у него умная голова, чутье хорошее.

- Он вчера только возвратился из Берлина; я встретил его тысячных рысаков, когда отвозил муку на товарную станцию. Про него можно сказать, что он молодец. Один его геройский вид заставляет всех думать, что он командует миллионами. На этот раз его долго здесь не было, быть может он, и вчера не собрался бы приехать, если-бы в замке не праздновали сегодня девичника.

Девичник! Значит, после завтра свадьба, после которой молодые тотчас-же должны уехать? Все это Кети давно знала, а между тем ею овладел внезапный, болезненный испуг, когда Франц с таким спокойствием говорил о предстоящем событии.

- Говорят, сегодня там пир на весь мир, - сказала Сусанна, наливая кофе в золоченную чашку. - Вчера мне говорил Антон, камердинер г-на советника, что в замок наехало столько гостей, что не знают, куда их всех поместить. Там выстроили театр и из города ожидают целую кучу барышен; а зелень для уборки залы так и таскают возами.

На фабричных часах пробило одинадцать, когда Кети медленно приближалась к вилле. В то время, как она проходила мельничный двор, шум голосов с фабрики еще доносился до нея, но как только маленькая калитка в каменной стене захлопнулась и нога Кети ступила на дорожку парка, ее охватила глубокая, торжественная тишина.

Франц был прав! Здесь каждый чувствовал, что сюда не проникает неприятный шум мелких торгашей, и всепоглощающия волны несчастия не смели касаться сокровищ богача.

Вот, на право широко расстилалось чудное водяное зеркало, на поверхности когорого ясно отражалось осеннее, безоблачное небо; это был новый пруд, вырытый в такое короткое время, благодаря старанию не одной сотни рабочих рук и громадным денежным средствам. Белоснеежные лебеди грациозно плавали по синеватой зыби, а возле берега равномерно качалась пестрая украшенная лодка.

Когда Кети уехала, деревья парка не были еще в полном цвету, а теперь все аллеи и дорожки были скрыты от ярких солнечных лучей густою тенью роскошных, развесистых дерев, что придавало величественному парку таинственный, весьма заманчивый вид.

Сколько людей требовалось, чтобы поддерживать в нем такой порядок и чистоту! Ни одного листочка не видно было на дорожках, ни одна травка не смела уклоняться от предписанной линии, ни один завядший цветок не висел на ветках.

А там дальше виднелся красивый фасад новой конюшни. Удивительно, право, в какое баснословно-короткое время успели человеческие руки воздвигнуть такое громадное строение; можно было подумать, что невидимая исполинская сила выдвигала из земли эти массивные, каменные стены с готическими лепными украшениями. Да, каждый кирпич, каждый камушек стоил больших денег и по всему видно было, что ни один из ударов,так жестоко потрясших большую часть коммерческого мира, не проникал сюда, где источнику золота и серебра никогда не суждено было изсякнуть.

Кети вошла в тенистую, прохладную липовую аллею и медленными шагами приближалась к вилле; в первый раз вид аристократического дома показался ей таким недосягаемым, волшебным замком, как в это ясное, сентябрьское утро, когда золотистые лучи осеннего солнца яркими звездами отражались в зеркальных окнах маленького дворца, над которым величественно развевался пестрый праздничный флаг.

Молодая девушка невольно прижала руку к сильно бьющемуся сердцу - ведь ее никто не приглашал на торжество, а она все-таки шла непрошенною гостьей! Да, каждый шаг тяжело отзывался в её душе: это была большая жертва, приносимая больной сестре, не легка была борьба между чувством оскорбленной гордости и сильной самоотверженной любовью!

Как только Кети подошла к бронзовой решетке балкона, ее встретил недружелюбный лай болонки, любимой собачки президентши и оглушительный крик попугаев, важно сидевших в золоченых клетках на растворенных окнах голубого салона.

Пройдя мимо терассы, Кети вступила в главные ворота и неожиданно встретилась с какой-то дамой, лицо которой было старательно прикрыто носовым платком, однако сквозь прозрачные кружева все-таки можно было заметить красные, заплаканные глаза. Кети тотчас-же узнала в ней красивую жену одного маиора, роскошные туалеты которой сделались поговоркою во всем городе. Она быстро прошла за угол дома и исчезла в густой, тенистой аллее, верно с тем, что бы успокоиться и уничтожить следы слез раньше, чем показаться в общество.

- Ему ничего больше не остается делать, как пустить себе пулю в лоб, говорят, у него ничего не останется, - услыхала Кети, проходя мимо двери швейцарской, голос одного лакея.

- И по делом ему: чего такому офицеру пускаться в биржевую игру, когда он ничего не понимает! А теперь приходит его жена и надеется своими слезами разжалобить нашего барина. Как-бы не так! Если-б он всем помогал, которые таскались сюда эти дни, - да тогда ему самому пришлось-бы притворить двери палочкой и остаться без гроша.

Опять одна из жертв ужасной катастрофы! Кети содрогнулась и медленно стала подниматься на лестницу.

В бель-этаже было совершенно тихо.

Машинально прошла она прямо в ту комнату, где жила несколько месяцев тому назад, и отворила дверь. Хотя баронесса Штейнер не господствовала больше в вилле, но повидимому эта комната не была предназначена для приема новых гостей. Почти вся мягкая мебель была вынесена, но за то вдоль стен возвышались высокие подмостки, на которых разложены были всевозможные туалетные принадлежности богатого приданого будущей профессорши. Посреди комнаты, на резной вешалке красовалось белое атласное платье, сверху до низу покрытое дорогим кружевом и букетиками из мелкого флер-д-оранжа: это был подвенечный наряд Флоры!

Посмотрев с минуту на эту выставку, Кети осторожно вышла, затворила за собою дверь и, несколько минут спустя она с распростертыми объятиями стояла перед Генриэттою, разразившейся таким восторгом, точно прибытие младшей сестры на век избавляло ее от бесконечных мучений.

Больная сестра была одна в комнате.

Сегодня всем в доме было много дела и никто не заботился о ней, жаловалась она. Мориц праздновал свадьбу Флоры с безразсудною роскошью. Он, как и всегда, хотел похвастаться перед всеми жителями столицы своими неисчерпаемыми денежными мешками.

Следуя своему независимому характеру, Генриэтта не сказала родным о том, что вызвала сестру телеграммой, на что Кети с неудовольствием покачала головою и заметила, что следовало посоветоваться по крайней мере с опекуном.

- Это совершенно излишне, - возразила больная с досадой, - ведь они знают, что я давно собиралась вызвать тебя; что-же касается до неожиданной встречи с Морицем, то можешь быть совершенно спокойна, так как он забыл все прошлое и заинтересован кем-то в Берлине, откуда приехал вчера весьма рассеянный и хотя весь вечер лукаво улыбался, но не отвергал намеков и поддразниваний Флоры.

Кети молча слушала сообщения Генриэтты и, наконец, почувствовала, что приехала не во время. Правда, что больная сестра страдала сильнейшим расстройством нерв; глухой, давящий кашель сильнее и чаще потрясал её слабое тело, руки горели лихорадочным огнем, и дыхание становилось все слабее и тяжелее. Но как помочь всем этим страданиям! Кроме того, Кети заметила красные, заплаканные глаза Генриэтты, тогда как прежде, даже при самых сильных страданиях, больная никогда не доходила до слез.

Ее терзал мучительный страх, что Брук, не смотря на всю свою любовь к Флоре, не будет счастлив в своей семейной жизни; больная говорила это, стыдливо пряча свою кудрявую головку на грудь Кети, и не могла побороть в себе той мысли, что и тетушка Диаконус тоже сильно тревожится за счастие своего любимца.

Кети резко остановила ее, заметив, что Брук не мальчик и должен сам о себе заботиться; никто лучше его не мог убедиться в своенравном и эгоистичном характере Флоры, и если он, не смотря ни на что, все-таки желает обладать ею, то пусть живет как знает; это его дело.

Генриэтта содрогнулась; в первый раз голос Кети звучал так резко и строго; можно было подумать, что и она в эту минуту покончила со своею судьбою - после долгой и тяжелой борьбы.

XXIII.

Час спустя, Кети, осторожно поддерживая больную сестру, медленно спускалась по маленькой лестнице в нижний этаж, чтобы поздороваться с родными. Затем оне прошли вдоль узенького корридора, занимавшего почти все пространство одного из боковых флигелей виллы.

- Сегодня, вечером у нас репетиция театра, а декорации еще не совсем окончены, - сказала Генриэтта, насмешливо улыбаясь и прислушиваясь к патетическим декламациям, долетавшим из слабо притворенных дверей залы.

- Как мне противны все эти городские барышни! Я уверена, что им всем без исключения очень бы хотелось выцарапать у невесты глаза, а между тем оне сладко улыбаются и врут всякий вздор о любви, о каком нибудь поэтическом гение и о тому подобных пустяках. А бедный Мориц со своею непростительною щедростью ведет себя как дурак. Вчера вечером, тотчас после своего возвращения из Берлина, он страшно обругал рабочих за то что они, в виду экономии, натянули шерстяную материю, вместо шелковой парчи в самых темных углах декорации. Право, он становится противен своею чрезмерною расточительностью. Взгляни сюда!

С этими словами Генриэтта приотворила одну из дверей корридора. Сквозь узенькую щелку сцены ничего почти не было видно, но за то как раз против двери красовался великолепный балдахин из пунцового бархата с золотою бахрамою, предназначенный для жениха и невесты.

- Как-то он посмотрит на всю эту глупую комедию, - шепнула Генриетта и крепко прижала свою русую головку к плечу сестры.

- И она опять станет рядом с ним, с торжествующим, победоносным видом, в легком белом платье, усеянном наивными маргаритками, как и следует для невесты в день своего девичника. Ах, Кети! сколько загадочного и непонятного во всей этой истории; меня ежеминутно тревожит предчувствие чего-то недоброго, мне часто кажется, что близок конец нашему счастию!

В столовой за завтраком сидела президентша с Флорою и Морицом; невеста была в светло розовом капоте и хорошеньком чепчике, искусно скрывавшем её мелкие локончики, навернутые на бумажки. Кети почти испугалась, так жалко и резко показалось ей лицо старшей сестры без золотистого сияния мелких букляшек на лбу.

Сегодня только она в первый раз увидела, что Флора утратила свою первую молодость; не смотря на все старания невесты казаться моложе своих лет, время взяло свое и очертило прелестный овал лица резкими, суровыми линиями и весьма заметными морщинками.

- Боже мой, Кети, какими это судьбами ты именно сегодня надумалась посетить нас? - воскликнула Флора с испугом и затаенной злобой. - Ты меня приводишь в замешательство! Что я буду теперь делать? У меня уже есть двенадцать молодых девиц, куда-же я дену тринадцатую!

Между тем, советник, сидевший спиною к двери и только что наливший себе стакан бургунского вина, не видел как вошла Кети, и только восклицание Флоры оповестило его о приезжей. В ту минуту, как он хотел обернуться, рука его дрогнула и все темно-красное вино моментально разлилось по белоснежной, камчатной скатерти и попало даже на платье Флоры.

Это обстоятельство в первую минуту смутило богача, внезапно побледневшего, как полотно; он молча, испуганными глазами смотрел на дверь, точно через порог ступило привидение, а не серьезная девушка, с строгими чертами и твердою, спокойною осанкою. Однако он скоро пришел в себя; извинившись перед Флорою, советник прижал пуговку электрического звонка, что-бы позвать кого нибудь из слуг, а потом бросился на встречу к гостье и ввел ее глубже в комнату. Кети не без удовольствия заметила, что в обращении с нею советника не было и следа прежнего ухаживанья, а напротив того в каждом его движении виден был только родственник-опекун, весьма довольный, что видит свою питомицу в цветущем здоровье. Он ласково похлопал ее по плечу и сказал с робостью:

- Я не смел пригласить тебя, дитя мое; к тому же все это время я был ужасно завален делами, так что не мог много думать о Дрездене; надеюсь, что ты простишь меня?

- Я приехала единственно для того, что-бы ухаживать за Генриэттою, - поспешно перебила его Кети, не обращая внимания на дерзкий прием Флоры.

- Это очень любезно с твоей стороны, дорогая моя Кети, - сказала президентша с просветлевшим лицом: видно было, что слова молодой девушки уничтожили в ней какое-то опасение. - Но куда я помещу тебя? В твоей бывшей комнате разложено приданое Флоры....

- Поэтому вы верно согласитесь, что-б я устроилась в своем мельничном домике, что впрочем уже и сделано, так как я приехала с ранним поездом, - отвечала Кети вежливо, но решительно.

- Конечно, больше ничего не остается делать, - продолжала пожилая дама, весело улыбаясь. - Сегодня вечером все наши залы будут битком набиты гостями; все это время в нашем доме страшная суматоха, мы едва улучили свободную минутку, что-бы позавтракать. Ведь целый день кругом нас слышится стукотня, репетиции и беготня прислуги.

- Да, там на верху так громко декламируют, что полы трещат, - злобно заметила Генриетта и поспешила опуститься в мягкое кресло, придвинутое к ней советником. Проходя по корридору мы слышали что-то про Палладу афинскую, про Розы кашмирские и новую профессуру, - все это в благозвучных рифмах.

- Перестань, Генриетта! - воскликнула Флора, затыкая уши руками. - Как тебе не стыдно оскорблять мой слух подобной декламацией, когда я всегда сама отличалась на придворных спектаклях! Не могу-же я серьезно сидеть, когда ты меня смешишь своими выходками.

Президентша остановила ее, порывисто приложив указательный палец к губам, - в комнату входили играющия дамы; перед самой репетицией оне пили в столовой шоколад и теперь вернулись за своими шляпками и зонтиками.

Флора быстро проскользнула в соседний будуар бабушки.

С притворною радостию подбежала к Кети фрейлина Гизе и изъявила ей свое сожаление, что так долго не видала молодую сестру невесты. Потом она дружелюбно подошла к советнику и протянула ему руку.

- Очень рада вас здесь встретить, дорогой господин фон-Ремер! - воскликнула она. - Мы можем принести вам нашу искреннюю благодарность за то торжество, которое вы нам сегодня устроили! Вашей щедрости и находчивости не с кем соперничать. Такого волшебного праздника из "Тысячи и одной ночи", нигде не встретишь, кроме как в вилле Баумгартен, - это каждый из нас знает. Кстати, слышали-ли вы о несчастии маиора Брендов? Он окончательно погиб и раззорен до крайности, ведь это ужасно! Боже мой, в какую ужасную эпоху мы живем! В такое короткое время и столько банкротств!

- Конечно, но маиор Брендов сам виноват в своем несчастии: он занимался спекуляциями самым безразсудным образом, - заметила президентша равнодушным тоном.

- Кому-же простительно действовать так необдуманно, с таким громадным риском?

- Я во всем обвиняю его жену, эту прекрасную Юлию, - заметила фрейлина; - она слишком много тратила на свои наряды, которые ежегодно стоили ей более трех тысяч талеров.

- Ну - эта сумма не могла-бы раззорить его, если-бы он обращался осторожнее с своим капиталом и не пускался в такие рискованные предприятия. В таких случаях нужно спрашивать совета у опытных людей, как я, на пример. Не так-ли, Мориц! Ведь мы можем спать спокойно?

- Надеюсь, - сказал советник, весело улыбаясь и вторично наполнив свой стакан бургунским, выпил его залпом. - Конечно нельзя требовать, что-б такой сильный удар вовсе не коснулся наших денежных оборотов. Небольшие суммы невольно проскользают между пальцев, но это сущие пустяки.

- Теперь я только вспомнила, что не получила еще сегодня "Биржевого Листка", - заметила президентша, поспешно вставая, - обыкновенно эта газета подается мне аккуратно в девять часов.

Советник равнодушно пожал плечами.

- Вероятно, произошла ошибка в почтамте, или листок по недосмотру попал в мой письменный портфейль и отнесен в башню; погоди немножко, я сейчас справлюсь.

С этими словами он осушил еще стакан красного вина.

- Прошу извинить меня, дорогия гостьи, - сказал он удаляясь. - Но я чувствую сильную головную боль, которую быстро излечиваю хорошим, бургунским вином.

Затем советник снова подошел к буфетному столу, откупорил бутылку сладкого вина и, наполнив несколько хрустальных бокалов, сказал, обращаясь к дамам:

- Прошу вас выпить со мною за успех нашего вечернего спектакля. - Да здравствует виновница сегодняшнего торжества! Выпьемте за молодость, за красоту и за веселую жизнь, которая ни к кому из нас не относится враждебно!

Бокалы громко зазвенели и президентша с тихим смехом покачала головою.

Между тем Кети невольно углубилась в оконную нишу и молча стояла за креслом больной сестры. Она с болью в сердце заметила, как при безтактном тосте, провозглашенном Морицом, глаза Генриетты сделались влажны; ей тяжело было смотреть на веселящихся счастливцев, тогда как для неё жизнь была мучительною пыткою.

Кети не взяла стакана, и опекун также не предлагал ей; она серьезно взглянула на оживленные черты советника и тотчас заметила, что сильная буря волновала все его существо: глаза его безцельно блуждали, губы конвульсивно подергивались и голос звучал напряженною веселостью.

Казалось, будто он вдруг почувствовал на себе этот строгий взгляд и, поспешно посмотрев на оконную нишу, советник стремительно поставил стакан на стол и провел обеими руками по волосам, точно к головной боли присоединилось еще легкое головокружение.

XXIV.

Вечером шум девичника увеличился до невыносимости; с шести часов начали съезжаться аристократические семейства из соседних имений, и всем гостям отведены были комнаты в нижнем этаже. Из города привозили целые коробы с театральными костюмами, так как актрисы должны были костюмироваться в вилле. Парикмахеры и портнихи поминутно пробегали по корридорам, а в большую залу все еще не переставали вносить громадные померанцовые деревья и различные сорта пальм.

Не смотря на беспрерывный шум и возню в нижнем этаже, Генриэтта впала в легкий, послеобеденный сон; в соседней комнате молча сидела Нанни и усердно нашивала серебряные блестки на большой кусок белаго газа; по страшной быстроте, с какой она двигала своими пальцами, можно было судить на сколько она торопилась. Минуту спустя, в комнату отворилась дверь и на пороге показалась Кети; она вежливо попросила девушку присмотреть за больною и не отлучаться из комнаты до её возвращения, - потом Кети тихо спустилась с лестницы с намерением отправиться на мельницу, чтобы сделать некоторые распоряжения.

Не желая проходить по главному корридору, где народу было и без того много, Кети повернула в боковой корридорчик, шедший вдоль залы. Здесь не заметно было большего оживления, но в узких дверях, выходивших во двор, стоял советник в легком пальто и соломенной шляпе, очевидно собираясь отправиться в башню. Он разговаривал со стоявшим рядом с ним камердинером Антоном и посылал его в город с новыми поручениями.

- Не торопись возвращаться, - крикнул ему вслед советник. - Я не буду переодеваться раньше восьми часов.

Кети медленно приближалась вперед, надеясь, что советник выйдет в сад, но он машинально положил руки в карман пальто и не двигался с места, внимательно осматривая великолепный парк, величественно растилавшийся перед его глазами. Картина была действительно восхитительна: вся живописная местность была как бы обтянута розовым газом от красноватого оттенка вечерней зари, и только кое где еще ярко мерцали последние лучи заходящего солнца.

Молодая девушка заметила по движению головы советника, что глаза его не переставали блуждать по окрестностям, а от порывистого, учащенного дыхания грудь его положительно дрожала, как в лихорадке. Она видела, как его правая рука судорожно сжалась, как он внезапно вздрогнул и провел левою рукою по разгоревшимся щекам. По всей вероятности он боролся с болезнью, которую старался преодолеть, чтобы не расстроить вечернего торжества.

Кети ускорила шаги; советник обернулся.

- Твоя головная боль усилилась? - спросила она с участием.

- Да, и к тому-же я чувствую сильное головокружение, - ответил он не твердым голосом, и надвинул шляпу на глаза. - Ничего нет мудренаго! Если-б я только знал, сколько хлопот и неприятностей связано с празднованием этого девичника, то наверное не стал бы затевать его. Эти глупые головы рабочих ничего не сумели сделать, как следует, так что все, что они слепили и сколотили в неделю моего отсутствия, нужно было содрать и вновь сделать в несколько часов. Очень весело теперь возиться до последней минуты и вбивать гвозди в тот момент, когда должен взвиться занавес.

Разсерженный хозяин спустился со ступеней и медленно пошел, точно перед его глазами все кружилось.

- Не принести-ли тебе стакан сельтерской воды? - спросила Кети, останавливаясь на пороге. - Не лучше-ли, чем так страдать, послать в город за доктором?

- Нет, Кети, благодарю тебя, - возразил он ласковым тоном, обращая свои влажные глаза на стройную фигуру молодой девушки. - Впрочем напрасно было бы посылать за Бруком; он так занят постоянной практикой, что и после завтра его придется вести к венцу от постели какого-нибудь больнаго.

Насмешливая улыбка скользнула по его губам.

- Самое лучшее лекарство - это мой прохладный, винный погреб, - продолжал советник, - я тотчас-же отправлюсь туда и займусь выбором самых лучших вин для нашего ужина; холодный, свежий воздух благотворно подействует на мою голову.

Кети ничего не отвечала; она крепко завязала ленты своей шляпки и спустилась с лестницы.

- А ты вероятно собралась идти на мельницу? - спросил он небрежно как бы мимоходом, но Кети все таки показалось, что при этом простом вопросе дыхание остановилось в его груди.

Ответив утвердительным наклонением головы, она спокойно пошла через площадку и обернувшись увидела, как советник быстрыми, неверными шагами направился к башне; он вероятно сильнее страдал, чем показывал!

При этой мысли, Кети содрогнулась и всем её существом овладело непонятное чувство страха. Больной человек, страдая сильным головокружением, один в страшном погребу! В голове Кети моментально мелькнула та ужасная мысль, которая однажды испугала ее в виду развалин.

- Прошу тебя, Мориц, будь осторожен с огнем в этом страшном подвале! - крикнула она ему вслед.

Был-ли он слишком углублен в свои мысли, или же нервы его были раздражены до последней крайности, но, услышав слова Кети, он взрогнул, точно в него выстрелили.

- Что ты хочешь этим сказать? - возразил он хриплым голосом. - Что у тебя за странные идеи! - прибавил он, разразившись громким хохотом, и затем исчез в густой аллее парка.

Пробыв на мельнице более получаса, Кети снова возвращалась в виллу; но так как свободного времени у ней оставалось еще довольно, то она пошла в обход, вдоль берега речки, чтобы хоть украдкой полюбоваться на старый, милый домик тетушки Диаконус. Как сильно забилось её сердце, когда она сквозь частую листву прибрежных берез увидела золоченые флюгера и красную крышу дома. Она приходила, как изгнанница, желающая еще в последний раз бросить взгляд на благословенную землю!

Прислонившись к высоким тополям, молодая девушка вспоминала ту картину, которую видела в последний вечер своего отъезда из виллы. В пылком её воображении живо воскресла фигура высокого мужчины, гордо стоявшего у садового стола с судорожно сжатыми руками на груди.

Теперь все было тихо вокруг милаго домика; фруктовые деревья, которые весною были покрыты только бело-снежным цветом, сгибались под тяжестью спелых плодов, а вдоль высоких заборов в роскошном изобилии висели сочные, темносиния и светлозеленые виноградные кисти.

Кети робко посмотрела на угловое окно, возле которого стоял письменный стол; в комнате было пусто, доктор не возвращался еще из города; да ведь он уже не жил более в этом уютном уголке.

На окнах, за пышными кружевными занавесями, по прежнему стояли душистые жасмины и левкои, между которыми лежал теперь белый, жирный кот; а в соседнем окне неожиданно показались две вяжущия руки, над которыми усердно нагнулась женская голова с седыми волосами, старательно припрятанными под белый кисейный чепчик. Старая приятельница тетушки Диаконус уже переехала туда и заняла кабинет доктора. Да, еще один день и гордая, бессердечная Флора встанет рядом с ним в белом атласном платье, с целью сделаться салонною представительницею знаменитого мужа. Эта мысль терзала душу молодой девушки, она чувствовала себя покинутою, и преступная ревность мучила её наболевшее сердце.

Твердые, мужские шаги, внезапно послышавшиеся на мосту, испугали ее. Это был мельник Франц, он молча прошел мимо и направился к плотине.

Эта неожиданная встреча заставила Кети очнуться, она быстро оставила свой наблюдательный пост и продолжала путь вдоль берега.

Ей все еще не хотелось возвращаться в виллу; одеться к сегодняшнему вечеру ей было не долго, во всяком случае придется дожидаться Генриэтту, которая, не смотря на свою слабость, непременно пожелала присутствовать на празднике; а ей, как больной, не мало требуется времени, чтобы украсить свое жалкое тело и по возможности скрыть следы опустошительной болезни.

А здесь царствовала такая чудная тишина! Никто не видел её заплаканных глаз, её тяжелой борьбы с преступным желанием увидеть еще раз хозяина маленького домика! Да, Кети должна была сознаться самой себе, что, увидев у углового окна другое лицо, этот дорогой клочок земли показался ей пустынным и одиноким.

Между тем мельник давно уже исчез из её глаз и Кети все ближе и ближе приближалась к развалинам. Светлая струя речки ярко сверкала между редким кустарником, и изящный мостик, перекинутый через ров, предстал взорам молодой девушки.

В эту минуту из башни вышел какой-то человек, с длинною рыжею бородою и, обогнув развалины, пошел через поляну; на нем была потертая, синяя рабочая блюза и старый сюртук, а в руке он держал большую палку, которою погонял двух козуль, испуганно бежавших перед ним.

Кети, вероятно, не обратила бы внимания на этого человека, так как рабочие часто проходили через парк, но ее удивило, что этот незнакомец с такою поспешностью гнал робких животных и ударял их даже палкою, тогда как советник нежно любил этих козуль и никому не позволял их трогать. Может быть, это был один из тех раздраженных бедняков, которые вечно старались вредить богатому семейству? - Кети внимательно посмотрела на работника. Боже мой! какое сходство с советником. Тот-же рост, таже осанка, тоже сложение; только цвет волос был другой, да борода изменяла общий вид лица.

Молодая девушка невольно остановилась, как прикованная к месту, и посмотрела на башню, откуда вышел этот русый двойник советника. Но снова все было тихо вокруг, только шумное хлопанье крыльев голубей раздавалось в воздухе, да флаг на башне слегка трещал от легкого ветра.

Но в ту-же минуту, точно внезапное извержение кратера с ужасным треском высоко подбросило всю черную массу гранита и мрамора; молодая девушка почувствовала, точно земля обрушилась под её ногами; она упала, как пораженная громом, на берег реки и холодные волны охватили её дрожавшие члены.

Что это было? - Все, от мала до велика, хлынули из виллы и бегали по саду - весь дом был потрясен, как от страшного землетрясения. Испуганная толпа гостей стояла, обезумев от страха, никто не произносил ни слова, каждую минуту ожидая, что земля разверзнется под их ногами. Низколежащая поляна поминутно покрывалась шумящими потоками воды, в воздухе слышался сильный запах гари, а земля была засыпана осколками камней, и остатками в пепел превращенных вещей башенной обстановки. Громадные зеркальные стекла аристократического дома потрескались, в голубой гостинной сорвалось со стены большое зеркало и лежало теперь в мелких дребезгах на скользком паркете, с приготовленной сцены слетела бархатная драпировка, и работники едва успели спастись от свалившихся тяжелых бронзовых украшений и багетов.

В дверях виллы толпилось множество народа и между ними стоял тоже Антон, только что возвратившийся из города.

- Посмотрите туда, там горит! - кричала испуганная прислуга, обращаясь к президентше, которая в полубезчувственном состоянии стояла, облокотившись на плечо Флоры, и бессознательно смотрела в окно, где видно было, как из за деревьев густым столбом поднимались черные клубы дыма, между которыми, как ракеты, высоко вылетали огненные головешки и мелкие искры.

- Это взрыв пороха в погребе башни! - крикнул кто-то из толпы.

- Вздор! - сказал Антон, у которого зубы стучали от испуга. - Старый порох давно уже не в состоянии произвести взрыва, а тоненький слой, насыпанный барином для виду, не может сдвинуть такого массивного строения.

Не смотря на то, Антон бегом бросился бежать по размытому лугу, направляясь к башне, вспомнив, что его барин должен был находиться на месте пожара. За ним хлынула и вся толпа народа, между тем как на ближайшей колокольне начался сигнальный трезвон.

Боже мой, какое разрушение! В одну секунду превратился в пепел и груду камней тот земной рай, над которым так долго трудился богатый владелец. Громадные куски мрамора, с страшною силою подброшенные на воздух, падали потом на землю и глубоко вонзались в мягкую, травянистую почву; все деревья, попадавшиеся им на дороге, покорно гнулись и ломались, как тростник, а красивый пальмовый домик с стеклянными простенками стоял уже без крыши и ярко сверкал зубчатыми осколками. Настоящий каменный град, как бы нарочно направленный чьей то мстительной рукою, окончательно разрушил это "стекляное чудо".

Да, страшное зрелище, при виде которого волосы поднимаются дыбом и дыхание замирает от страха.

Верхняя часть башни с зубчатым венцом раскрошилась и разлетелась по разным сторонам, но за то нижняя часть стены уцелела от страшного взрыва и гигантской силе удалось только оторвать небольшую часть от крепкой башни; из жерла её высоко поднимались бледно желтые огненные языки, усердно лизавшие каждую балку, каждый камень на внутренних стенах.

- Мой бедный барин! - кричал Антон, в отчаянии протягивая руки над рвом, и с ужасом посматривая, как журчавшие волны далеко разливались по парку и потом снова возвращались в свое низкое ложе, унося с собой зеленые ветки, куски дерна и окрававленные трупы голубей и сорок.

Хорошенький мосток бесследно исчез, на высоком, живописном холме образовались глубокие трещины, а старые орешники, украшавшие всю местность лежали теперь с вырванными корнями.

Какую пользу могли принести стекавшиеся сюда новые массы народа? Какой толк в том, что привезли пожарные трубы? О спасении башни не могло быть и речи. Да кто-же решится броситься в огонь, что-бы спасать дорогую мебель, старинные, серебреные кубки, редкие художественные произведения и бархатные ковры? Об этом, конечно, никто и не думал.

Правда, что в толпе шептались довольно громко, но то были разговоры о накопленных сокровищах, о золоте, о серебре, о ценных бумагах, хранившихся под семью замками в железных шкафах. Куда все это делось? Лопнули-ли толстые, железные стены, отдав огню на истребление все свои несметные сокровища, или, на зло свирепому пламени, свалились в подвал целыми и невредимыми?

А что сталось с богачем, который, по словам Антона, час тому назад отправился в погреб, что-бы выбрать лучшие вина к предстоящему ужину?

Все с замиранием сердца смотрели в огненную бездну, между тем как растерянный слуга бегал вокруг рва и громко повторял имя своего господина.

Какое непростительное легкомыслие хранить порох в подвале, куда часто входили с огнем.

- Взрыв не мог произойти от жалких остатков тридцатилетнего пороха; для этого нужен совершенно другой горючий материал, - сказал молодой инженер, толпившийся между гостями.

- Но каким образом он мог попасть в подвал? - заметил Антон, робко взглянув на говорившаго.

Молодой офицер молча и многозначительно пожал плечами и, не сказав ни слова отошел в сторону, так как иначе рисковал попасть под холодную струю воды: - пожарные трубы начали свое действие.

Между тем на городской башне неумолкаемо звонил колокол; пожарная команда притащила из виллы множество досок, что-бы сделать импровизованный мост через ров; шум и беготня увеличивались с каждою минутою. Вдруг послышался раздирающий крик, все бросились вперед и увидели невдалеке от руины труп мельника Франца; тяжелый камень упал прямо на него и раздавил ему грудь. Бедная мельничиха с воплем бросилась на труп своего мужа и эта печальная картина вырвала не один вздох со стороны близь стоявшей толпы.

- Мориц! они верно нашли его! - со страхом сказала президентша, сидевшая на скамье близь дома. Она несколько раз делала усилие, стараясь подняться, но старость давала себя чувствовать и дряхлые ноги отказывались ей долее служить.

- Это его несут? Он умер? - бормотала она; и обыкновенно так важно и гордо смотрящие глаза, устремлялись теперь в диком страхе по направлению к развалине, при чем пальцы её крепко обхватили руку Флоры, смирно стоявшей возле нея.

Красавица невеста одна изо всех не потеряла присутствия духа. Какой контраст! Там, над башней густой дым заволакивал небо, окрашивая его в грязно-серый цвет, здесь, перед окнами дома медленно стекала вода, образуя маленькие ручейки в глубоких колеях, пробитых тяжелыми колесами пожарных труб, мимо балкона, с перевернутыми вверх дном померанцовыми деревьями, гудел безумный крик и шумный говор все еще прибывающих городских жителей; а посреди этого хаоса, этого опустошения - белоснежная невеста, с букетиком из белых маргариток на груди и с таким-же венком в светло русых распущенных локонах.

- Хоть бы ты на минутку выпустила мою руку, бабушка! - сказала Флора с нетерпением, - тогда я могла бы доказать тебе, что ты видишь призраки. Почему предполагать, что с Морицом случилось несчастие? Я уверена, что он стоит цел и невредим среди толпы, а перепуганная прислуга, окончательно потеряв рассудок, бегает и кричит во все горло вместо того, что-бы поискать своего господина.

Сказав это, она обвела взорами промокшую поляну и, мельком взглянув на свою ножку в белой атласной туфле, выдвинувшуюся из под легкого платья, сказала с презрительной улыбкою:

- Можно подумать, что я тоже помешалась, но мне необходимо пройти туда ближе к башне.

- Нет, нет, я не пущу тебя, - вскричала президентша, крепко вцепившись в складки белаго платья Флоры. - Ты не можешь оставить меня с больной Генриэттой, которая не в состоянии служить мне опорой. Боже мой, я умираю. Если Мориц убит - что тогда?

Голова президентши низко упала на грудь, ярко сиявшую брильянтовыми украшениями, и не смотря на нарядное платье и изящную прическу она в настоящую минуту казалась гораздо старше своих лет.

На другом конце скамейки сидела Генриэтта, бледная от волнения, и тело её дрожало и тряслось, как в сильнейшей лихорадке.

- Кети! Куда убежала Кети? - повторяла она ежеминутно, как заученную фразу.

- Боже мой, дай мне терпения! - бормотала Флора сквозь зубы. - Наказание господне возиться с такими слабонервными женщинами. К чему же ты так кричишь, Генриэтта? Ведь никто не думал отнимать у тебя твоей Кети.

Глаза её с нетерпением перенеслись на дом, желая отыскать кого нибудь, кто бы мог заменить ее возле несносной старухи, но все, решительно все, бежали к развалине, даже горничные и те опрометью неслись через глубокие лужи, не обращая никакого внимания на своих господ.

Но в эту мннуту из города приехали молодые дамы, актрисы для предполагаемого спектакля; выйдя из кареты, оне показались запыхавшись из-за угла дома.

- Скажите ради Бога, что здесь случилось? - крикнула Фрейлина Газе (Вероятно, это все та же Гизе, а в книге опечатка.), подбегая к Флоре.

- В башне произошел взрыв, это все, что мы сами знаем, - отвечала красавица, пожимая плечами. - Все бегут мимо нас, не с кем слова сказать; а я не могу двинуться с места, потому что бабушка со страху потеряла голову и так крепко вцепилась в мое платье, что я рискую остаться в одних лохмотьях. Она воображает, что Мориц погиб.

Молодая девушка вздрогнула от ужаса.

Красивый, молодой человек, так недавно еще восхищавшийся жизнью, погиб вдруг в пламени! Это немыслимо!

- Невозможно! - простонала Фрейлина Газе.

- Невозможно? - повторила президентша в припадке истерики и, шатаясь как пьяная, вскочила на ноги и указала на рощу.

- Вот они несут его! Боже мой! Мориц!

В дали действительно кого-то несли на носилках; целая толпа любопытных окружала идущих, а сзади всех мерными шагами шел доктор Брук; он был без шляпы и его высокая фигура была видна из далека.

Флора бросилась ему на встречу, между тем как президентша громко зарыдала.

При виде приближавшейся невесты, толпа несколько расступилась; внимательно посмотрев на вытянутую фигуру, лежавшую на носилках, Флора обернулась в сторону бабушки и крикнула:

- Успокойся, бабушка, это не Мориц.

- Вероятно, это Кети! Я так и думала, - шептала Генриетта с отчаянием и, тихо рыдая, неверными шагами пошла к тому месту, где носильщики остановились, чтобы перевести дух.

Несчастная девушка лежала на старинном матрасе, в виде кушетки; платье ее, было промочено насквозь и во многих местах разорвано. Она лежала так спокойно со сложенными на груди руками и закрытыми глазами, что можно было-бы принять ее за мирно-спящую, но кровавые потеки на левой щеке и повязка на лбу свидетельствовали о головной ране.

- Что случилось с Кети, Лео? Странно, в самом деле, что ей всюду нужно соваться! К чему ей было идти на место пожара? - Спросила Флора, подходя к Бруку. Ея тон и взгляд, брошенный на сестру, показывали скорее неудовольствие и злость, чем испуг.

Доктор, казалось, не слыхал её слов; он мельком посмотрел на Флору и остановил свой взгляд на Генриэтте.

Бедная больная стояла, не смея произнести ни слова, обратив на Брука глаза, полные слез и мольбы.

- Одно только слово, Лео, - жива-ли она? - проговорила наконец Генриэтта, делая над собой страшное усилие.

- Да, сильное потрясение и потеря крови лишили ее сознания. Благодаря Бога, рана на голове не опасна, нужно только как можно скорее снять с неё мокрое платье, - ответил доктор ласковым голосом и, с братскою заботливостью подойдя к Генриетте, взял ее под руки, очевидно желая поддержать слабое существо, едва державшееся на ногах.

- Вперед! - приказал он отдохнувшим носильщикам и в голосе его слышалось беспокойство и нетерпение.

Услышав, что в состоянии больной нет ничего опасного, собравшаеся толпа рассеялась и многие снова вернулись на место пожара; носильщики понесли кушетку через поляну, мимо президентши, все еще стоявшей на одном месте и смотревшей бессмысленными глазами на проходивших, точно она не понимала, что вокруг неё делалось. Брук спокойно шел возле носилок, поддерживая левою рукою слабую Генриэтту, а правую положив на лоб безчувственной Кети, что-б предупредить всякое болезненное потрясение.

Этот человек, на лице которого в последнее время можно было видеть только мрачную озабоченность и принужденность, ласково смотрел теперь на бледные черты девушки, точно ничего в мире не было для него дороже того безчувственного существа, которое он спас с неимоверными усилиями.

Флора отстала на несколько шагов от молчаливой группы и, казалось, ничто не связывало ее с теми людьми, которых так тесно сблизило несчастие.

Она совершенно равнодушно ступала своими белыми сапожками в глубокие лужи, а её длинный, воздушный шлейф волочился по мокрому песку, окрашиваясь в грязно-бурый цвет. Быстрым движением прекрасная невеста сорвала с головы белый венок, машинально изорвала его и рассыпала по дороге. Поравнявшись с бабушкой, она только мельком взглянула на старушку и прошла мимо, внимательно следя за каждым движением своего жениха, как будто каждую минуту ожидая, что он наконец обернется и подойдет к ней. Надеясь на это, она следовала за ним шаг за шагом через широкую поляну, через двор и за порог дома.

Президентша позвала ее; снова послышался странный треск со стороны башни, а потом в воздухе пронесся громкий гул и ропот человеческих голосов. Но Флора не сочла нужным обернуться; хотя бы весь свет провалился позади нея, это ее нисколько не беспокоило; - она стойко оберегала свои права.

ХXV.

За этим ужасным днем последовала тяжелая бессонная ночь, полная страха, горя и отчаяния.

Никто не думал ложиться спать; во всех комнатах горели лампы, прислуга без всякой цели ходила на цыпочках по длинным коридорам, не переставая шептаться, и все ожидали, что вот наконец скрипнет дверь и на пороге появится хозяин дома. Однако ночь прошла, в окнах светилась занимавшаеся, утреннеё заря, а советника все еще не было.

Яркий луч, озаривший виллу Баумгартен, предвещал теплый и ясный день; он робко пробрался сквозь разбитые стекла в музыкальный салон, осветил валявшиеся остатки вчерашнего убранства, в виде лоскутьев пунцового бархата, розового крепа и зеленых измятых тропических растений и ярко отражался в серебристых осколках громадного зеркала. Какой ужасный хаос!

Один удар разрушил все грандиозные затеи и обратил в прах всю роскошь и богатство расточительного советника фон Ремера.

Может быть, сегодня в первый раз утренний свет проникал с такою свободою в аристократические покои виллы: все ставни были отперты, все сторы подняты, ничто не мешало ему беспрекословно посетить все комнаты, не исключая даже и великолепной спальни, с пунцовыми шелковыми драпировками и с резною, покрытою кружевами кроватью, на высокой эстраде.

Золотые лучи его имели полное право отражаться в брильянтах, все еще украшавших пышные локоны президентши, за которой тяжело волочился желтый штофный шлейф, когда она шатаясь проходила по длинному ряду комнат, с ужасом поглядывая на изломанную мебель и разбитые статуи.

Тюлевый шарф, всегда так тщательно скрывавший нижнюю часть её подбородка, теперь развязался и выставил на показ морщинистую, костлявую шею. Да, старость брала свое, ей было уже много лет, но дряхлая голова её была еще способна исключительно думать о том: - кто будет наследником Морица?

Сама она не имела ни малейшего права на имущество внезапно погибшего, ей не принадлежала даже кровать, на которой она спала, ни посуда, из которой она ела. Ей было хорошо известно, что у советника не было родственников того же имени, он только изредка говорил об одной бедной сестре своей покойной матери, которой иногда посылал денежное вспомоществование. Возможно-ли, что-б эта женщина сделалась его наследницею? Подобная мысль ужасала пожилую даму. Неужели жена какого нибудь писаря, ничтожная белошвейка должна была захватить все громадное богатство советника, а президентша Урах, привыкшая к роскоши, комфорту, блестящим экипажам, изысканным обедам и ливрейной прислуге, принуждена будет снова вызвать на свет Божий старую, полинялую мебель, давно поставленную на чердак, и поместиться в небольшой квартирке, без конюшни и без богатой обстановки, потому что она и её обе внучки не были близкими родственниками миллионера Ремера, умершего без завещания.

Мужчины, приехавшие на пиршество девичника, сидели у президентши далеко за полночь, и хотя никто из них не касался этого щекотливого вопроса, но тем не менее все таки слышались мимолетные замечания о тяжелых последствиях, неизбежных после такой ужасной катастрофы, так как советник все свои документы, книги и ценные билеты хранил в башне, а все знали, что от пожара не уцелела ни одна бумажка. Положим даже, что весь наличный капитал бесследно пропал, но ведь пожилой даме оставалась еще земля, оцененная в несколько сот тысяч; под крепкими, каменными сводами хранилось не мало серебра, в конюшнях стояли дорогие кони, в доме богатая мебель и картины знаменитейших мастеров. Всего этого было совершенно достаточно, чтобы обезпечить жизнь избалованной старушки и упрочить за нею существование, полное роскоши и богатства, если-бы она в состоянии была доказать, что мещанская кровь советника течет тоже и в её жилах.

Словоохотливые гости не забывали тоже говорить о внучке мельника, лежавшей теперь на верху в Генриэттиной комнате; каждый знал, что все её состояние хранилось опекуном в башне, за крепкими стенками железного шкафа.

Президентша так предалась отчаянию и горю, что почти не обращала внимания на эти разговоры: какое ей было дело до денег мельника? Между тем Флора, не смотря на хладнокровие с которым она относилась к потрясающему событию, с злобным чувством перечисляла все случайности, которым подвергалась младшая сестра, после потери всех денежных документов.

На её красивом лице отражалась злость, когда она, в десятом часу утра, спускалась с лестницы бельэтажа. Она, всеми прославляемая, всеми уважаемая красавица, ум и здравые суждения которой так высоко всегда ценились, должна была теперь унижать свое достоинство и играть жалкую роль лишней в комнате больной.

Возле кровати, на которой лежала Кети, сидела еле живая Генриэтта, с поджатыми под себя ногами и новая сестра милосердия - тетушка Диаконус. Впрочем старушка волею-неволею должна была искать убежища в вилле, потому что в её уютном домике от сильного взрыва провалились все трубы, на стенах образовались трещины, из окон выпали рамы и все двери сорвались с петлей. Подруга тетушки, недавно к ней переехавшая, перебралась вместе с кухаркою на мельницу к Сусанне, а к разрушенному домику были приставлены два сторожа.

Кроме тетушки и Генриэтты, у изголовья больной поместился еще доктор, так что для Флоры не нашлось свободного места в комнате. Да и гордой красавице неприятно было смотреть на поведение старухи, которая так ужасно беспокоилась о безопасной ране на Кетином лбу, точно это было самое важное последствие случившагося несчастия. Доктор тоже озабоченно смотрел на больную и поминутно вставал, чтобы менять компресс на её лбу. У Флоры не хватало терпения хладнокровно смотреть, какими нежностями и заботами окружали эту коренастую девушку с крепкими нервами и здоровым телосложением простого дровосека.

Утомившись неумолкаемой болтовней и решив, что сегодня ей не с кем серьезно поговорить, прекрасная невеста в сильном раздражении спустилась в нижний этаж, надеясь отдохнуть там в своей уединенной комнате.

Сняв воздушный, тюлевый наряд, она облачилась в белый кашемировый капот греческого фасона и прилегла отдохнуть на красную отоманку.

Бывший рабочий кабинет Флоры находился теперь в плачевном состоянии: черный, резной стол стоял в углу пустой и запыленный, почти все книги были сняты с полок и лежали в больших ящиках, нагроможденных посреди комнаты, на полу валялись черные и белые куски мрамора - осколки статуй и бюстов, и все это освещалось слабым огнем едва мерцавшей лампы, с черным, закоптевшим стеклом.

Впрочем Флора не долго оставалась одна и с первыми проблесками наступившего дня послала в бель этаж и приказала просить к себе доктора. Услышав его твердые шаги, громко раздававшиеся по корридору, она торопливым движением поправила мелкие локончики, упрямо торчащие из под кружев утреннего чепца, еще глубже прижала бледное, взволнованное лицо к красным, шелковым подушкам и установила сверкавшие глаза на дверь, через которую он должен был войдти.

При появлении Брука, молодая женщина невольно привстала, потому что ее испугало суровое выражение его лица; ей даже показалось, что к ней вошел незнакомый мужчина.

- Я очень дурно себя чувствую, Лео, - сказала она тихим голосом, не сводя глаз с его лица. - У меня сильный жар; может быть это последствие испуга, во всяком случае скверно и то, что я промочила ноги, это развило во мне лихорадку.

Во время того, как Флора говорила, доктор пытливо посмотрел на её черты, и при этом взгляде вся кровь её бурно закипела.

- Берегись, Брук! - продолжала она сдержанным голосом, но грудь её высоко поднималась от порывистого дыхания и на мраморно-белом лбу показались две глубокие морщинки.

- Вот уже несколько месяцев, как я терпеливо переношу одиночество, убедившись, что для тебя нет ничего на свете дороже твоей практики. Я предвижу даже и то, что и на будущее время участь моя не изменится; но это нисколько не пугает меня: - такая преданность своему призванию возвышает в моих глазах человека, имя которого я буду носить! Но я решительно протестую против всякого пренебрежения, когда я сама нуждаюсь в твоей медицинской помощи. Безспорно, мы все потерпели от ужасной катастрофы, но на мою долю пришлась еще тяжелая обязанность поддерживать полусумасшедшую бабушку и беспомощную Генриэтту, а это не легко! А между тем тебе и в голову не пришло спросить меня, как подействовало на меня это несчастие?

- Я не спросил тебя потому, что знаю до какой степени у тебя крепки нервы и что каждое душевное потрясение контролируется у тебя рассудком. Мне достаточно было одного взгляда, чтобы убедиться, как мало ты физически пострадала.

Флора с ужасом слушала его слова; хотя Брук наружно и старался быть покойным, но голос его дрожал, точно от мучительного, сильнейшего биения сердца.

- Что касается до твоего второго замечания, то позволь сказать тебе, что ты жестоко ошибся, - сказала она, после минутного молчания. - У меня страшная головная боль и преимущественно в левом виске, что причиняет мне сильное страдание. Относительно-же твоего мнения о моем самообладании, ты, пожалуй, прав. Я никогда не позволяю себе теряться в несчастии и стараюсь прежде всего составить себе ясное понятие о случившемся. А ты вместо того, что-бы похвалить меня за мою тактику, видимо сердишься и оставляешь меня без всякого внимания. Я никогда не слушалась Морица и не пустила в спекуляции того солидного капитала, который наследовала от покойного отца. Если-бы я хоть один раз ослушалась своей спокойной рассудительности, то стояла бы теперь перед тобою с пустыми руками, мое приданое исчезло бы точно также, как бумажное состояние, взлетевшее вчера на воздух. Можешь смотреть на меня, сколько хочешь, я не боюсь твоего взгляда, - сказала она понизив голос. - Меня никто не проведет! Посмотри теперь на бабушку, как она мечется из угла в угол, оплакивая потерянное богатство; а все наши гости со слезами на глазах вспоминают о том баловне счастия, которого злая судьба так трагично вырвала из его земного рая! Я же говорю, что театральная смерть была плохо разыграна, в кулисах образовался пробел, через который легко видеть всю истину. В непродолжительном времени суд обнаружит, что Ремер сначала занимался легкомысленными спекуляциями, а потом пустился на мошенничества.

Флора видимо увлеклась и не стеснялась называть предметы их настоящими именами; может быть, она была бы права: эта самая мысль уже со вчерашнего вечера преследовала Брука; но тем не менее её резкие выражения глубоко возмутили его.

- Я вижу, что сегодня каждое мое слово раздражает тебя, - снова начала Флора, вставая с кушетки и делая несколько шагов к окну, возле которого стоял доктор.

- Не спорю, что мое мнение было высказано немножко смело; может быть, из благодарности к некоторым удовольствиям, доставляемым мне Морицем, я не была бы в праве говорить с такою откровенностью; - она презрительно пожала плечами, - но я враг всяких прикрас и чувствую себя глубоко возмущенной. Из-за него моя сестра Генриэтта будет теперь нищею, а Кети... будь уверен, что из всего громадного капитала ей не осталось ни одного гроша.

- Тем лучше! - едва слышно прошептал доктор и слегка улыбнулся.

- Тем лучше? - повторила Флора с изумлением, и с притворным смехом всплеснула руками.

- Я конечно никогда не чувствовала особой симпатии к нашей младшей сестре, но чем могла она заслужить такую ненависть с твоей стороны, что ты даже радуешься её несчастию?

Доктор видимо боролся с внутренним волнением, он крепко прикусил нижнюю губу и прислонил голову к оконному стеклу.

- Правда, что положение Кети не так отчаянно: у неё остается еще мельница, которая все таки стоит не мало денег; но бедная Генриэтта, ее очень жаль! - продолжала Флора после короткой паузы. - Кети может переселиться в мое убежище, когда здесь все перевернется вверх дном, и для нашей бедной страдалицы я не желала-бы лучшего приюта; оне так любят друг друга, что верно, проживут в мире и согласии. Впрочем делать больше нечего. Бабушке не из чего будет содержать Генриэтту, а я, конечно, не позволю себе навязать тебе на шею больную сестру.

С этими словами она ласково взяла его за руку и взглянула на него с обворожительною нежностью.

- Не могу сказать тебе, Лео, с каким нетерпением я жду той минуты, когда мы завтра сядем с тобой в карету и далеко умчимся от всех этих дрязг и неприятностей.

Брук поспешно вырвал руку и с таким укором посмотрел на свою невесту, что дрожь пробежала по её телу.

- Неужели ты в самом деле, решаешься покинуть своих бедных родных в минуту самого ужасного несчастия? - вскричал он вне себя. - Поезжай, куда хочешь - я остаюсь.

- Лео! - воскликнула Флора, точно острый кинжал поразил ее прямо в сердце. - Ты, вероятно, не подумал о том, что сказал, и потому я не могу придавать важности твоим опрометчивым словам. Заметь только, что если завтра мы не уедем отсюда, и не выполним того, что давно задумано, то нам придется отложить свадьбу на неопределенный срок.

Брук упорно молчал и стоял, как окаменелый, не двигая ни одним мускулом, что видимо раздражало молодую женщину.

- Я только что говорила тебе, что согласна по целым дням не видать тебя, если того требует твое докторское призвание и твоя практика, - продолжала она настойчиво. - Но никогда не уступлю своих прав другим женщинам, помни это, Лео! Я не понимаю, почему я обязана оставаться теперь здесь и терпеть всякие лишения, когда я могу спокойно удалиться в мирный уголок, обещанный тобою; и зажить своим хозяйством? Такой жертвы ты не вправе от меня требовать. Ведь не в моей-же власти изменить что нибудь в этом деле? К чему же напрасно волноваться и путаться в чужия дела? Или ты хочешь, чтобы я тоже испытала удовольствие, быть предметом всеобщего сострадания? Нет, я скорее пешком уйду от сюда, чем дожидаться той минуты, когда на меня будут указывать пальцами!

Флора несколько раз прошлась по комнате, щеки её пылали и глаза горели лихорадочным огнем.

- Какие у тебя причины, для того, что-бы оставаться здесь? - спросила она, быстро повернувшись и ожидая какого нибудь ответа. - Тебе даже невозможно сослаться на наших больных верхнего этажа. Генриэтту ты и без того решился предоставить её судьбе, а что касается до Кети, то тебе не удастся убедить меня, что вполне безопасная царапина на её лбу требует всего твоего искусства и внимания. Правду сказать, смешно было смотреть сегодня ночью, как ты и тетушка возились около больной. Если Генриэтта плачет и распинается при виде нескольких капель крови, то это понятно, она слаба и крайне нервна; но что ты нежничаешь с нашею младшею сестрою, этою здоровою девушкою, как будто она создана из воздуха и света... - Сказав это она вдруг замолкла.

Брук грозно посмотрел на нее и поднял руку с выражением сильного раздражения.

Флора злобно захохотала.

- Не думаешь ли ты, что я боюсь тебя? Ты грозишь мне, а у меня тоже есть против тебя угроза: берегись - еще не произнесено роковое "да", и в моей власти сделать такой шаг, который едва-ли будет тебе по вкусу. Еще раз повторяю тебе, что твое обхождение с Кети мне просто противно. Мое положение крайне неловкое, ты пренебрегаешь мною, а за нею ухаживаешь и бережешь ее, как какую нибудь принцессу.

- Нет, не как принцессу, а как девушку, дорогую моему сердцу, как первую и единственную любовь, Флора, - произнес Брук твердым, звучным голосом, с трудом скрывая свое волнение.

Молодая женщина вздрогнула от испуга, точно молния блеснула перед её глазами и невольно подняла руки, точно ища какой нибудь помощи и опоры.

- То, что я несколько месяцев с неимоверными усилиями скрывал в своей груди - я должен открыть тебе теперь. Не стану, конечно, оправдываться и защищать своего поступка, - я изменил тебе с той минуты, когда в первый раз увидел Кети.

Флора тихо опустила руки. Не смотря на откровенность исповеди Брука, она не поверила его словам и обвинила себя за то, что так безрассудно поддалась испугу. Часто случалось, что всеми уважаемая красавица привлекала к себе мужские сердца, а потом снова неожиданно отталкивала их - это повторялось несколько раз в зиму; но что-бы мужчина мог отказаться от нея, это было слишком смешно! Да такому событию никто не поверит! Пожалуй, скорее можно было допустить, что доктор Брук решился отмстить ей за ту угрозу, которую она, несколько минут тому назад, осмелилась высказать. Можеть быть, долгое испытание истощило его терпение, и он хотел наказать ее тем, что возбуждал в ней ревность? Неимоверное тщеславие и легкомыслие успели разогнать в ней горькое разочарование и она снова овладела своим всегдашним хладнокровием.

Красавица слегка улыбнулась и, скрестив руки на груди, сказала с иронией:

- Вот как! Ты изменил мне при первой же встрече с нею? В ту минуту, когда она вступила в наш дом, не успев еще отряхнуть пыли с ног и снять с себя дорожного платья?

Насмешливые слова Флоры сильно возмутили доктора; но он все таки по возможности сдерживал себя и, решившись довести до конца начатое объяснение, старался сохранить некоторое спокойствие и хладнокровие.

- Нет, в тот день я уже узнал ее прежде, так как встретился с нею на мельнице и проводил до виллы, - ответил он, после минутного молчания.

Сильная краска разлилась по бледным щекам Флоры, она не ожидала подобного ответа и её острые зубы крепко вонзились в нижнюю губу.

- Вон оно что! Однако это новость! И эта дева с "чистым сердцем" верно, не без основания скрывала эту интересную встречу. Что-же дальше, Брук? - спросила она, смеясь, и еще крепче скрестила руки на груди.

- Если ты не прекратишь твоих насмешек, Флора, то мне придется объясниться с тобою письменно.

С этими словами Брук хотел выйти из комнаты, но молодая женщина загородила ему дорогу.

- Боже мой, какую важность ты придаешь моим словам, я только поддерживаю твою маленькую комедию. Неужели ты серьезно хочешь завести между нами письменную борьбу? Дорогой Лео, хотя я и знакома с твоими медицинскими брошюрами, но в этом случае могу тебя уверить, что тебе придется уступить.

Дерзкая улыбка замерла на губах красавицы, когда она встретила его холодный и суровый взгляд. Теперь только она начинала чувствовать, что он действительно говорил серьезно.

Марлитт Евгения - В доме коммерции советника (Im Hause des Commerzienrathes). 5 часть., читать текст

См. также Марлитт Евгения (Eugenie John) - Проза (рассказы, поэмы, романы ...) :