Марлитт Евгения
«В доме коммерции советника (Im Hause des Commerzienrathes). 2 часть.»

"В доме коммерции советника (Im Hause des Commerzienrathes). 2 часть."

Пожилая дама ласково похлопала его по плечу и сказала твердым, отрывистым голосом, которым всегда желают прекратить разговор:

- Вы идеалист, доктор.

- Я только друг человечества, - ответил он улыбаясь и взял шляпу.

Его невеста давно уже отвернулась от него и подошла к противоположному окну. Редко можно было встретить женское лицо с таким враждебным выражением, как её красивый профиль с крепко сжатыми губами.... Этот человек осмелился сказать, что она собирает чужия идеи из разных брошюр - неслыханное дело при её таланте! Правда, что её барская ножка никогда не ступала по грязному полу прядильни зятя и она никогда не знакомилась с жизнью и нуждами рабочих: - но к чему это? Разве необходимо в действительности видеть и испытать то, о чем пишешь? Смешно! К чему же тогда иметь ум и фантазию? До настоящей минуты доктор никогда не говорил о её литературном даровании, - из учтивости и уважения. Теперь-же он вдруг смеялся над её деятельностью так необдуманно и безтактно.

- Не понимаю, бабушка, почему ты вывела то заключение, что Брук идеалист? - сказала она со сверкающими глазами. - На мой взгляд он выразился об этом вопросе сухою прозою. По его росписанию мы должны отказаться от комфорта, не заниматься умственным развитием, а варить суп простолюдинам. Мы даже не в праве защищать тишину нашего парка, потому что мешаем мальчикам шуметь под нашими окнами и стесняем их свободу. - Она резко засмеялась. - Впрочем такие филантропы частенько ошибаются в своих симпатиях. Случись с ними такое столкновение как с нами, и они точно также отстронят его, как и мы.

- Мне нечего терять, - сказал доктор слегка улыбаясь.

Флора быстро прошлась по комнате; её маленькие локончики развивались по воздуху, а тяжелый бархатный шлейф волочился по мраморному полу.

- С сегодняшнего утра ты не имееш права говорить этого, Брук. Мне сказал Мориц, что ты сделался домовладельцем. Так ты не шутя решился купить эту хижину по ту сторону реки, и тем осуществил свою угрозу.

- Мою угрозу?

- Как-же прикажешь иначе назвать ту ужасную перспективу будущности, которую ты мне готовишь? Ты ведь сам сказал вчера, что на сбереженные деньги покупаешь клочок земли, который мне ужасен своей нищетой и безобразием. Но для чего ты купил эту землю - мне очень интересно знать, ведь не для того-же, что-б любоваться её видом и потому я спрашиваю тебя серьозно: кто должен там жить?

- Твоя нога может не вступать туда; если ты не хочешь.

- И не пойду, в этом ты можешь быть совершенно уверен...

Доктор так многозначительно посмотрел на молодую особу, что голос её замер и она невольно остановилась.

- Я назначил этот дом для моей тетушки и оставляю для себя только одну комнату, где буду заниматься летом в свободные часы, - сказал Брук более спокойным голосом, чем можно было ожидать.

- Желаю вам веселиться! Так это будет летним убежищем! А где-же вы будете жить зимою!

- Зимою я буду довольствоваться зеленым кабинетом, который ты мне сама назначила в нашей будущей квартире.

- Откровенно говоря, наша квартира мне больше не нравится. Окна выходят на большую улицу и этот вечный шум будет мешать мне заниматься.

- В таком случае я заплачу хозяину неустойку и поищу другую, - ответил Брук с невозмутимым хладнокровием.

Флора пожала плечами, отошла от него и стала перед сестрами. Кети показалось, что прекрасная невеста топнула ногою; она посмотрела в потолок и как будто хотела сказать:

- Боже мой, неужели ничего на него не действует!

В эту минуту президентша так громко позвонила, что звон колокольчика раздался по всему длинному корридору. Пожилая дама казалась несколько оскорбленною - в её присутствии такие безтактные выходки были непозволительны.

- Ты верно составила себе печальное мнение о гостеприимстве в доме твоего зятя, Кети, - сказала она молодой девушке. - Тебя даже не попросили снять дорожную кофточку и не предложили тебе стула; вместо этого ты волею неволею должна выслушивать неинтересные распри и стоять на холодном каменном полу, между тем как там лежат теплые, мягкие ковры. - С этими словами она указала на противоположный угол комнаты, заставленный чудною резною мебелью и устланный дорогими узорчатыми коврами, затем, она обернулась к вошедшему лакею и велела приготовить несколько комнат для молодой гостьи.

Этим кончилось всеобщее напряженное состояние, советник поспешил снять с Кети кофточку, а Генриэтта вышла из зимнего сада, унося с собою свою бедную голубку.

- Разве вы не желаете напиться с нами чаю? - спросила президентша Брука, видя что он собирается уходить.

Доктор вежливо извинился, объясняя свое удаление тем, что его ждут еще больные - причина весьма основательная, но тем не менее Флора саркастично улыбнулась и посмотрела на него; сделав вид, что не замечает этой улыбки, он подал ей руку, простился с советником и с особенным почтением поклонился Кети, так как для него она все еще была посторонней девушкой, приехавшей из чужой стороны.

- На будущее время, Флора, прошу тебя избавить меня от подобных безтактных сцен, - сказала президентша нахмурив брови и возвысив голос. - Ты имеешь полную свободу действий и можешь достигать своей цели какими путями желаешь - я никогда не становилась тебе на дороге, но я решительно запрещаю тебе выводить сцены в моем присутствии и прошу тебя не забывать этого.

- Хорошо, милая бабушка, - отвечала Флора с насмешливою улыбкою, - но сознайся, что ты хочешь этим сказать: пускай в этом доме совершится убийство, или пожар, - все равно, лишь бы это не касалось до президентши Урах.... Отлично, я и не буду этого больше делать. Наш дом настолько велик, что я могу избавить тебя от выслушиванья моих суждений. Я только боюсь потерять всякое терпение.

- Флора! - вскричал советник умоляющим голосом.

- Хорошо господин фон Ремер! Я очень хорошо знаю, что должна принимать теперь во внимание твое новое дворянское достоинство. Боже мой! Я должна выносить все это на своих плечах! За что я обречена на всеобщую ненависть?

Она схватила свою шляпку, подобрала бархатный шлейф и собиралась выйти, как остановилась перед Кети.

- Видишь, сокровище мое, - сказала она взяв свою сестру за подбородок, - такова бывает участь женщины, когда она на минуту делается сантиментальною и увлекается мнимою любовью. Ноги её запутываются в железную петлю и она убеждается на сколько справедливо старинное правило: прежде испытай, а потом свяжись на веки! Не забывай твоей сестры и будь осторожна, дитя мое! - С этими словами Флора вышла и Кети смотрела ей вслед широко раскрытыми глазами. Какая странная невеста была её прекрасная сестра!

VI.

Близь западной границы парка лежали остатки старого барского дома Баумгартен. От этого рыцарского замка, некогда хорошо укрепленного и окруженного канавами, осталась еще довольно обширная башня, к которой с одной стороны примыкала каменная стена одного из боковых флигелей.

Шестьдесят лет прошло с тех пор, как это строение было разобрано. Прежний владелец, большую часть года проживавший за границею, перенес господский дом на противоположный конец своего парка, ближе к проезжей дороге, для того что-б во время своего пребывания на родине "находиться между людьми", и при сооружении новой виллы употребил красивые гранитные камни старого дома. Башню же и возвышавшуюся возле неё руину пощадили и оставили в виде украшения парка. Она возвышалась на живописном искусственном холме; вокруг её подножья разросся густой кустарник шиповника и крыжовника, а вдоль стен вился дикий хмель и рассыпал свои зеленые листья по темным красивым камням.

Эта развалина, окруженная водяным кольцом достигла своей цели и служила украшением для парка; но по смерти тогдашнего владельца, тут поселилось более практическое поколение. Выпустив воду из канав новый хозяин засеял превосходную почву овощами. По словам соседа мельника это было единственным разумным делом владельца и потому старик потребовал этот выгодный клочок земли для своего пользования.

Еще ребенком Кети с наслаждением гуляла в этом небольшом огороде и искустно пробиралась с Сусанною между грядами бобов и молодого гороху, при чем она вовсе не помышляла о том, что неожиданный напор воды из реки мог мгновенно залить все зеленое царство и поглотить ее вместе с Сусанной.

Только сегодня, на пятый день своего приезда Кети опять пришла взглянуть на эту отдаленную часть парка и остановилась от сильного внутренного волнения.

На стенах, как частая сеть все еще вились безлиственные ветви хмели и хотя на высохшем холме еще не показывалась ни одна травка, но апрельское солнце ярко сияло над старой руиной и резко отделяло эти развалины от темного соснового леса, расстилавшагося на заднем плане по длинному горному хребту. На стенах башни не замечалось следов свежей замаски, нигде не виднелось нового камня, но за то старые остались невредимы, только громадные оконные ниши, прежде всегда закрытые сгнившими деревянными ставнями, были теперь открыты и из глубокого мрака по временам мерцал какой-то странный, слабый свет. Новая жизнь чувствовалась теперь вокруг остатков замка Баумгартенов, над шпицом башни весело кружились белые и пестрые голуби, а из чащи старинных орешников, окружавших башню с южной стороны, робко вышли две козы и стали медленно прогуливаться по дерновому склону. Маленькая долина совершенно исчезла, не было и следов знакомого огорода. Широкая, блестящая водяная лента как и в прежния времена окружала холм и поглотила все, что некогда цвело и зеленело, как будто человеческая рука никогда не прикасалась к его почве. Через канаву был переброшен висячий мост и поперек него лежал огромный бульдог, который, склонив голову на передния лапы, строго следил за противоположным берегом.

- Ты видишь перед собой царство Морица, Кети, - сказала Генриэтта, стоявшая возле сестры, - прежде это было подземельем в замке, где хранились орудия пытки, еще четыре месяца тому назад здесь было неоспоримое жилище сов, летучих мышей и моих голубей, а теперь здесь зала, спальня и даже касса советника Ремера..... Правда, что эта руина имеет весьма печальный вид и боятся, что-б буря не опрокинула стену, но в сущности она еще крепка и именно там, под нависшими камнями живет лакей Морица - не завидно его место жительства.

Флора тоже подошла к сестрам. - Кому как нравится! - заметила она сухо, пожимая плечами. Потом она прошла через мост, одним толчком своей прекрасной ножки согнала собаку с места и стала медленно подниматься вверх но дерновому склону.

Молодые козы робко разбежались, услыхав шуршанье шелкового платья, голуби в испуге вспорхнули на верхния окна башни, даже сердитый бульдог заворчал от неудовольствия и тихо пошел вслед за своею госпожею. Остановившись у двери и положив руку на железный замок, слегка наклонив в сторону голову с блестящими русыми волосами, в серебристо сером платье с гразиозно приподнятым шлейфом, она казалась сказочною принцессою.

Посмотрев на красавицу, Кети невольно перевела глаза на Генриэтту, которая все крепче к ней прижималась. Эта маленькая, слабая фигура с угловатыми линиями, в плотно прилегавшем платье ярких цветов, положительно качалась на чрезмерно высоких коблуках. Она дышала коротко и порывисто, последние два дня она часто страдала припадками удушья, но ей нехотелось казаться больною, никто не должен был знать, что она страдает. Генриэтга не могла выносить взглядов сострадания и сочувственных замечаний, но тем не менее она страдала теперь сильнее, чем прежде, потому что доктор Брук, лечивший ее и видимо помогавший её страданиям, был в отъезде; вскоре после своего последнего визита на вилле он известил свою невесту, что один из его друзей вызвал его в город, где ему необходимо будет пробыть несколько дней.

Обратиться за помощью к медицинскому советнику Бер больная ни за что не хотела. - Лучше умереть! - говорила она в минуту страшного припадка. Только присутствие Кети было ей приятно, которая так заботливо умела за ней ухаживать.

Теперь, нежно обняв больную сестру, Кети осторожно повела ее через мост к руине.

Как часто она еще ребенком бегала по этому холму и пролезала через частый кустарник! Как часто с любопытством заглядывала в замочную скважину башенных дверей. Прислуга говорила, что в погребе лежит много пороху от тридцатилетней войны (*), а на стенах висят "страшные вещи"; но там всегда была непроницаемая тьма и тяжелая удушливая атмосфера обдавала личико любопытного ребенка.

(*) - Тридцатилетняя война (1618-1648) - один из первых общеевропейских военных конфликтов, затронувший в той или иной степени практически все европейские страны (в том числе и Россию), за исключением Швейцарии. Война началась как религиозное столкновение между протестантами и католиками Германии, но затем переросла в борьбу против гегемонии Габсбургов в Европе.

Если-же в ту минуту с верху башни слышалось хлопанье крыльев совы, тогда она бегом спускалась с холма и хваталась обеими рученками за передник Сусанны.

Теперь она вступила в башню, остановилась у подножья узенькой, витой лестницы, устланой коврами и с удивлением любовалась чудесами, сделанными на деньги богатого купца. Снаружи - старинные развалинны и руина, внутри роскошный домашний быт рыцаря. В былое время непроницаемый, мрачный подвал, с крепкими сводами, поддерживающими всю тяжесть верхних ярусов, был переделан в обширную светлую комнату, на стенах которой все еще висели "страшные вещи", шлемы и оружия, но теперь, они были развешаны в правильной симетрии и на сверкающих лезвиях ярко отражались солнечные лучи, беспрепятственно проникавшие в широкие окна.

Что бы сохранить старинный характер развалины, в толстые оконные ниши были вставлены зеркальные стекла, разделенные крестом. Все строение походило на горную крепость, где граждане могли искать верного убежища во время сильной опасности. Комнаты сохранили только свои первобытные стены, но своею пышною обстановкою могли бы потягаться с прежними залами средневековых замков.

Когда обе сестры вошли в первую комнату, Флора с грациозною небрежностью сидела развалившись на пурпуровых подушках широкого дивана, и медленно подносив к губам дымящуюся сигаретку, смотрела как советник на серебряном самоваре варил послеобеденный кофе, на который именно и пригласил своих трех своячениц.

- Кети, что ты скажешь о моем новом жилище? - спросил, он указывая на всю обстановку комнаты.

Она стояла на пороге с наброшенным черным вуалем на золотисто-каштановых волосах, с карими смеющимися глазами, и так гордо выпрямилась, точно сама происходила от старинного рода Баумгартенов.

- Чудо как романично, Мориц! Обман вполне удался! - отвечала она весело улыбаясь. - Эта руина и этот ров могли бы испугать своим оборонительным видом, если-бы не знать, что тут находится коммерции советник девятьнадцатого столетия.

Он слегка нахмурил свои тонкие брови и посмотрел ей в лицо, но она не заметила этого взгляда.

- Конечно, прежде было не тактично, что капуста и репа осмеливались рости вокруг замка, хотя я очень любила этот маленький огородик, - продолжала Кети. - Однако, как люди часто меняются ролями и случай привел купцу возобновить гнездо, отвергнутое старым рыцарским поколением.

- Не забывай, милая Кети, что я теперь и сам принадлежу к рыцарскому сословию! - возразил советник рассердившись. - Нужно только сожалеть, что старые поколения тоже заразились духом времени и безжалостно отказались от своих прежних учреждений, которые не должны были никогда измениться.

- Он больше католик, чем сам папа, - пробормотала Генриэта и вошла в комнату, между тем как Кети крепко затворила дверь, не спуская глаз с задумчивого человека у кофейного стола. Она была очень привязана к нему, когда была ребенком и любила его, как и все сближавшиеся с ним.

Родители его были честные ремесленники, но рано осиротев он поступил в учение в контору банкира Мангольда и впоследствии, благодаря своей красивой наружности и хорошему характеру, сделался его зятем.

Кети знала, что он страстно любил её сестру Клотильду, был всегда почтителен к её отцу и всегда ласков со всею прислугою в доме, - а теперь на губах его мелькала улыбка гордости и чванства, - верно счастие и богатство имели на него дурное влияние.

Генриэтта села на низенький, мягкий табуретик и, обхватив руками свои колени, сказала довольно колко: - Любезный Мориц, не принимай, пожалуста, такого вызывающего вида, а то пожалуй проснется какая нибудь старая прародительница и увидит как её храбрый потомок варит кофе, а молодая красавица лежит на диване и курит сигаретки.

При этом замечании Флора ни на волос не изменила своего положения, только медленно вынула изо рта сигаретку и спросила равнодушным тоном:

- Это тебя беспокоит?

- Меня? - сказала Генриэтта смеясь, - ты очень хорошо знаешь, что все твои действия нисколько меня не трогают, - свет велик, если хочешь, можно удалиться.....

- Прошу тебя, без насмешек, дорогая моя! Я спросила тебя из участия, потому что у тебя грудь слаба. - Яркий румянец покрыл впалые щеки больной девушки, но вскоре опять исчез; на глазах её показались слезы, - она видимо боролась с собою.

- Благодарю тебя, Флора, но советую тебе прежде всего заботиться о себе. Я отлично знаю, что эта сигара жгет твои пальцы и ты смертельно хочешь выбросить ее за окно, потому что она портит твои белые зубы, но ты продолжаешь курить из упрямства, из страсти к эмансипации. У тебя слишком хорош вкус, что-б любить вдыхать в себя этот ужасный дым.

- Скажите пожалуста, какого высокого мнения обо мне эта редкая девушка! - сказала Флора, насмешливо улыбаясь.

- Ты приучаешь себя курить и может быть выдержишь характер в продолжении трех или четырех недель, - продолжала Генриэтта, - есть люди, которые избегают курящих женщин и боятся их как заразы. Ты видимо ищешь ссоры, хочешь рассердить человека, и этим последним средством достигнуть цели....

Флора приподнялась с дивана и приняла гордый вид.

- А если и так, сударыня! Я думаю мое дело, если я хочу нравиться или отталкивать?

- Напротив, в настоящем случае ты должна стараться осчастливить человека, - возразила Генриэтта с раздражением.

- Право смешно! Разве я уже ношу обручальное кольцо? - сказала Флора, поднимая к верху четвертый палец правой руки. - Благодаря Бога, еще нет! Впрочем тебе менее всех следует волноваться и брать его сторону. Ты больна и постоянно нуждаешься в своем докторе, а он предпочитает отправиться веселиться с товарищами и остается в отсутствии целые недели.

Советник вмешался наконец в разговор раздраженных сестер.

- Ты говоришь, что Брук пропадает и ездит веселиться, вероятно потому, что он не объяснил тебе в письме причину своей поездки? - вскричал он рассердившись. - Но ты знаешь, что он никогда не распространяется о своих больных. По всей вероятности его вызвали к опасно больному.

- В тот город, где всегда можно иметь знаменитых профессоров университета? Вот фантазия! Не делай себя смешным такими илюзиями, Мориц! Впрочем об этом вопросе я с вами говорить больше не буду - кончено!

Она протянула руку за чашкою и стала медленно глотать ароматичный напиток. Генриэтта-же отодвинула от себя поданную ей чашку; она подошла к стеклянной двери, выходившей на руину. Стена была остатком коллонады, которая некогда соединяла главное здание с башнею. Две красиво изогнутые арки, образовали теперь террасу с великолепным видом вдаль.

Генриэтта поспешно отворила дверь, прижала судорожно сжатые руки к груди и принялась с жадностию вдыхать в себя свежий воздух, но несколько минут спустя покачнулась от сильного припадка удушья. Кети и советник поспешили помочь страдающей, Флора тоже привстала и не хотя бросая сигаретку в пепельницу, сказала с раздражением:

- Теперь скажут, что всему виной табачный дым, но это сущий вздор. По настоящему тебе следует лежать в постели, а не дышать весенним воздухом среди руин, зта атмосфера чистый яд для людей твоего сложения, - я не раз уже предупреждала тебя, но ты никогда не желаешь принять хорошего совета. Ты ужасно упряма и кроме того еще отклоняешь всякую врачебную помощь.

- Потому что я не желаю доверять мои легкие первому встречному отравителю; - возразила Генриэтта слабым, но решительным тоном.

- Это ты говоришь на счет моего бедного медицинского советника, - воскликнула Флора смеясь. - Продолжай, дитя мое, не стесняйся, если это доставляет тебе удовольствие! Я тоже не могу знать, как он составляет свои микстуры, но я верно знаю, что он еще никому во время операции не перерезал горла.

Советнику были видимо неприятны эти слова, он побледнел и поднял руку, как бы желая зажать рот дерзкой девушке; он не в состоянии был произнести слова и глаза его робко посмотрели на Кети.

- Ах ты бессердечная! - воскликнула Генриэтта слабым голосом.

- Нет, я не бессердечная, но настолько храбрая, что могу называть дурные поступки их собственными именами, даже и тогда, когда эти суровые слова растравляют мои собственные раны. Меня принуждает к тому строгая правдивость. Вспомни о том печальном вечере и спроси себя, кто прав! Я знала, что неизбежно его падение с высоты фальшивой, воображаемой славы, - так и случилось, - падение было унизительнее, чем я предпологала, - не вздумаете-ли вы оспаривать единогласный приговор публики? Что я не хочу разделить с ним его падение, это каждый поймет, кто меня знает; я не умею говорить красноречивыми фразами, как это делает наша бабушка, - да и не хочу. Я считаю очень смешными тех глупых женщин, которые открыто продолжают обожать того, кто по мнению света давно уже не достоен, что-бы ему поклонялись.

С этими словамн она отворила дверь и вышла на террасу, после этого горячаго разговора ей необходимо было освежиться; мраморная белизна её строгаго, римского профиля невольно оживилась, в глазах сверкало презрение и тонкие брови нервно вздрагивали от нетерпения.

- Впрочем, он легко мог наставить меня на путь истины. Я бы тогда сумела защищать его устно и письменно! - продолжала она, - но он предпочел ответить мне гордым, ледяным взглядом на мой единственный вопрос касательно этого предмета.

- И этот ответ должен был удовлетворить тебя.

- Ошибаешься, любезный Мориц; подобный ответ очень легок и удобен, но я не могу довольствоваться красноречивыми фразами, - я требую большаго. Впрочем ты должен знать, что у меня нет недостатка в доброй воле и я повторяю тебе то, что говорила с самого начала: докажи мне и свету, что он добросовестно исполнил свою обязанность, - ведь ты был свидетелем....

Советник торопливо отошел от двери и прикрыл глаза рукою, - яркий солнечный свет невыносимо утомлял его зрение.

- Ты хорошо знаешь, что я не в состоянии доказать того, чего ты требуешь, ведь я не знаток в медицине, - отвечал он подавленным голосом, почти что шопотом.

- Ни слова больше, Мориц! - вскричала Генриэтта, все тело которой судорожно дрожало. - Каждая твоя попытка к защите еще более раздражает нашу гордую невесту, которая считает себя вправе быть несправедливою и непостоянною. - Ея большие глаза, горевшие лихорадочным огнем, с ненавистью посмотрели на прекрасное лицо сестры. - Можно только пожелать, что-б твои жестокие маневры как можно скорее достигли цели, или яснее сказать, пусть он скорее заметит твое враждебное чувство и сам добровольно возвратит данное тобою слово. Правду сказать, Брук ничего не потеряет, расставшись с твоею холодною душою; но к несчастию он любит тебя, и скорее сознательно наденет на себя цепи несчастного брака, чем решится на разлуку, это он постоянно доказывает своим поведением.

- К несчастию, ты права, - сказала Флора небрежным тоном.

- И по этой причине я буду всегда защищать его и где только можно разбивать твои интриги, - докончила Генриэтта задыхающимся голосом от внутреннего волнения.

Сострадательный взгляд, который Флора обратила на больную сестру, выражал ядовитую насмешку и казалось в эту минуту в голове её блеснула еще новая мысль.

Подойдя к Генриэтте, она положила правую руку ей на плечо, притянула ее к себе и с сардоническою улыбкою сказала ей на ухо: - Так осчастливь его сама, дорогая моя! Могу тебя уверить, что не стану препятствовать этому.

До какого нахальства способна дойти избалованная и тщеславная женщина! Кети стояла довольно близко и невольно слышала шопот сестры, причем глаза её вспыхнули негодованием.

Флора поймала этот взгляд.

- Смотри, какие глаза может делать эта барышня! Неужели ты не понимаешь шутки, Кети? - спросила она немного смутившись. - Я не сделаю зла твоей питомицы, хотя имела-бы право выбранить Генриэтту за её злостные выходки. Эти две особы - она указала на советника и на сестру, - воображают себя вправе следить за моими поступками, а ты, едва успевшая выйти из пансиона и не имеющая еще самостоятельных идей, тоже берешь их сторону и вооружаешься против меня. Неужели ты думаешь, что имеешь понятие о твоей сестре Флоре? - Она весело засмеялась и протянула руку к молодому орешнику, из за веток которого внезапно вспорхнул голубь и быстро взвился к блестящему небу. - Видишь, дитя мое, еще минуту тому назад сидела эта птичка на ветке возле своих подруг, а теперь её расширенные крылья мечут серебристые искры и там в голубой высоте она составляет самостоятельное, гордое явление. Может быть ты поймешь, с кем я хочу сравнить эту птичку. - Поди сюда, Мориц, - обратилась она к своему зятю, - кажется за этим леском лежит новое приобретение Брука, - посмотри какой там сильный дым за деревьями.

- Очень понятно, потому что там затоплены печи, - отвечал советник, - тетушка Диаконус перебралась туда со вчерашнего дня.

- Как! в эту грязную хижину?

- Да, ее не подновляли, - впрочем мельник был таким хорошим хозяином, что строение еще очень прочно; в доме целы все гвоздики, и ни один кирпич не вывалился.

- Ну и Бог с ними! В сущности дело вовсе не так плохо. Старая, допотопная мебель тетушки и портрет покойного Диаконус отлично гармонируют с грязными стенами. Для банок с вареньями и соленьями также будет места довольно, а вода для стирки и мытья течет почти рядом с домом.

Флора нервно вздрогнула и приподняла платье, как будто почувствовала себя на только что вымытом полу. - Не мешает, однако, запереть дверь, - сказала она входя в комнату, - ветер гонит прямо к нам весь этот дым и чад. Право, я думаю эта почтенная старушка печет свои неизбежные блины. Прежде чем устроиться в квартире, ей необходимо занятъся печеньем и вареньем. - С этими словами Флора плотно затворила обе половинки двери.

Между тем Генриэтта тихо вышла из комнаты. Насмешки сестры силъно на нее подействовали, с тех пор она упорно молчала и уединилась на самый верх башни, где голуби и сороки вили себе гнезда.

Кети взяла свой зонтик, но не пошла за больною, она знала что сестра любит быть одна, когда удаляется от окружающего ее общества, но с другой стороны она не в состоянии была оставаться в комнате, где чувствовала присутствие властолюбивой и капризной сестры, и потому решилась пройти на мельницу и навестить Сусанну.

- Ну ступай на свою мельницу, - вскричал советник, тщетно стараясь удержать ее, - но прежде взгляни сюда! - Он прижал вделанную в стену пружину, и в глубокой стенной нише показался новый денежный шкаф. - Он принадлежит тебе, здесь все твои богатства; все деньги, вырученные из продажи имущества твоего деда, лежат здесь, превращенные в ценные бумаги. Эти бумаги денно и ночно работают для тебя, они пригягивают огромные денежные суммы в этот скромный уголок.... Мельник не терял золотого времени, - это видно из его духовного завещания, но он верно не подозревал, как быстро наростет оставленное им наследство.

- Таким образом ты имеешь надежду сделаться первою партиею во всей стране, Кети, - и можешь как в волшебных сказках для свадебного пира вымостить пол блестящими талерами, - воскликнула Флора, снова садясь на диван и взяв в руки какую то книгу. - А все таки жаль твоих денег! Не сердись на меня, дитя мое, но ты не получила того нравственного развития, и не сумеешь распорядиться таким богатством.

- Это мы еще увидим, - засмеялась Кети. - Теперь конечно, я не имею права самостоятельно распорядиться ни одним талером, но я очень бы желала хоть на один день сделаться полновластной хозяйкой мельницы.

- Разве она не содержится в твоем вкусе и не нравится тебе?

- Моя мельница мне одинаково дорога, как и моя молодая жизн, Мориц, но я вчера гуляла там в саду - он так обширен, что Франц за недостатком времени и рабочих рук не в состоянии обработывать ту часть, которая лежит ближе к большой дороге. Он хочет предложить тебе продать этот клочек земли и говорит, что за него дадут хорошие деньги, а я полагаю, что продавать его не следует, и желала бы предложить этот кусок земли тем из твоих рабочих, которые хотят выстроить себе дома недалеко от фабрики.

- Так ты хочешь подарить им эту землю?

- И не помышляю об этом. Ты совершенно напрасно смеешься надо мною, Мориц. Я не имею никакого желанья поднимать себя на смех сентиментальностью. Да и рабочие не требовали подарков, или милостыни, как сказал доктор Брук.

- Вот как! как сказал Брук! Неужели он успел уже сделаться и твоим оракулом? - вскричала Флора, приподнимаясь с дивана и устремляя на сестру испытывающий взгляд.

На щеках Кети вспыхнул румянец, но тотчас-же исчез; глаза её встретили взгляд сестры с твердостью и холодностью.

- Я хорошо знаю цену тому, что мы сами заработали; что я сама могу выработать, то предпочту всякому подарку, - продолжала Кети, не обращая внимания на слова Флоры, - и потому взяла бы с рабочих ту цену, какую они хотели дать за твою землю.

- Да, ты устраеваешь очень выгодное дело, Кети, - смеялся советник. - Той суммой не мог бы вполне оплатиться мой бесплодный, береговой клочок, а ты хочешь отдать за него превосходную, черноземную почву, да еще рядом с мельницей! Нет, как хочешь, но моя совесть не позволяет мне согласиться с тобою.

- В таком случае им придется подождать еще несколько времени, - ответила она спокойно. - Через три года я исполню свое намерение и может быть дам рабочим денег на постройку, конечно без всяких процентов.

Затем Кети поклонилась с спокойною улыбкою и вышла.

VII.

Кети медленно спустилась по узкой, витой лестнице, её пылкое воображение рисовала перед нею тени покойных Баумгартенов и сердце её наполнилось грустью и отвращением. Все ее окружающее было ей неприятно, даже сам новоиспеченный дворянин, который, не жалея денег на поддержку старинной славы, запускал руки в объемистые денежные мешки гораздо глубже, чем это заставляло делать его новое дворянское достоинство. На стенах все еще висели доспехи рыцарского поколения, оружия, которым старые полководцы защищали свою честь и славу; в былые времена эти сабли и шпаги составляли гордость богатырей, которые с трепетом считали на них капли неприятельской крови, теперь же они праздно сверкали на гвоздях, а доспехами нового поколения в старой башне были новомодные денежные шкафы.

Да, этот странный элемент - денежная страсть и дух спекуляции, столь ясно просвечивающийся во всех семейных разговорах на вилле, проник даже и сюда в старинный рыцарский замок. Этот элемент носился в воздухе, являлся всюду, и тяжеловесные столетние кубки, стоявшие на буфетных столах, казались ничтожностью в мягких руках отрезывателей купонов. Огромные замки на железной двери погреба стерегли бутылки с шампанским и редкие вина коммерции советника. Исторический порох со времен тридцатилетней войны также хранился внизу, но, по словам Генриэтты советник оставил его с тою целью, что-бы любознательным посетителям показывать в то-же время редкие сорты вин, собранные в прохладной кладовой башни. Все это так изменило старую родственную почву Кети, что она едва могла узнать те дорогия места, где прошло её детство. Эта страсть выставлять себя на показ, эта любовь к наружному блеску, это лихорадочное стремление ослепить свет своим богатством, все это было резкою противоположностью с духом старой фирмы Мангольд, которая никогда не хвасталась своим благосостоянием. При жизни банкира Мангольда денежная сила не играла главной роли в семейных кружках, он дома никогда не упоминал о своих денежных делах. А теперь! Даже сама президентша пускалась в биржевую игру, она весь свой капитал обратила в акции и неприятно было видеть как при каждом денежном вопросе, лицо этой почтенной женщины краснело до корней волос от внутренней тревоги.

Кети вышла из башни и взошла на мост; там она на минуту остановилась, перегнулась через перила и задумчиво посмотрела на воду, как будто еще надеясь увидеть там следы своего огорода, но на водяной поверхности было только одно отражение её собственного лица, обрамленного густою каштановою косою. - Прекрасно быть богатой, подумала она, но богатство не должно лишать человека свободы и связывать ему руки.

Кети прошла через красивую рощицу, окружающую башню, и вышла на почти забытую дорогу вдоль речного берега, обсаженного густыми ивовыми деревьями. В воздухе чувствовалась прохлада, мутные струи воды с шумом бежали мимо неё и несли целые глыбы таявшего снега, а сквозь пенистые волны мелькали серебристые рыбки. На развесистых ветках вербы сидели мягкие, пушистые кисточки, а под деревьями показалась уже трава и нежные голубые цветочки.

Кети нарвала первых весенних цветов и медленно подвигалась к старому деревянному мостику. За ним растилался маленький лужок, на котором Сусанна всегда белила белье, а вдали виднелся уже давно знакомый домик. Советник был прав, низенький, деревянный забор сада и самый дом не потерпели ни малейшего повреждения. В сущности, осмеянная хижина была хотя и старым, но весъма хорошеньким строением. Оно так уютно стояло за шумящею рекою, а близь лежащий лес на заднем фоне придавал ему характер уединенной дачи.

Действительно, строение было довольно низко, всего в один этаж, над которым возвышалась крыша с позолоченными флюгерами и массивными трубами, из которых одна выкидывала целые облака дыма.

Давно уже в этом доме, не было ни огня ни света. При жизни мельника в комнатах складывали жито, при чем окны были герметически закрыты ставнями и только раз в год, во время сбора плодов замкнутая домовая дверь открывалась на целый день.

Когда маленькая Кети была здесь непременной гостьей, она с восторгом копошилась в так называемой фруктовой комнате и наполняла свой передник спелыми яблоками и грушами. Сегодня ставни были отворены и молодая девушка в первый раз увидала стекла в каменных рамках больших окон. Этот-то дом был теперь собственностью доктора Брука.

Кети совершенно невольно перешла деревянный мостик и с трех сторон обошла строение. Сердце её забилось сильнее; ведь она не имела теперь права самовластно показываться в этих местах, но шаги её почти утопали в мягкой травянистой почве; к тому же беспокойная река громко шумела, а на крыше щебетали веселые воробьи. Некоторые окна были растворены и Кети могла рассмотреть висячия лампы с зелеными украшениями из вьющихся растений и блестящую медную посуду на кухонных полках. Изнутри комнат доносилось чириканье птичек, но нигде не замечалось присутствие человеческого существа. Ободренная, она смелее обогнула угол дома и намеревалась уже пройти мимо главного фронта, как вдруг вздрогнула от испуга.

На пороге входных дверей, разделявших фасад на две равные части, стояла стройная, красивая женщина. Перед нею был стол, заваленный книгами и картинами, с которых она тщательно стирала пыль. С удивлением посмотрела она на незнакомую девушку, робко подвигающуюся вперед и при этом невольно опустила картину, которую только что собиралась вытирать, - это была фотография Флоры в овальной рамке.

Неужели это была тетушка Диаконус? По описанию Флоры, пропитанному едкою насмешкою, Кети представляла ее себе маленькою, сморщенною старушкою с почерневшими руками от кухонной посуды и поседевшею от забот о разных банках с соленьями, печеньями и вареньями. Но эта картина не имела ничего общего с стоявшею перед нею дамою: её маленькое, немолодое лицо было нежно и благородно, а выразительные глаза ласково смотрели из-за белаго, кружевного платка, слегка наброшенного на густые, пепельные волосы.

Неловкое положение Кети увеличивалось, и робко приближаясь к ступенькам лестницы она произнесла извинение едва слышным голосом.

- Я играла в этом саду еще ребенком и только несколько дней тому назад приехала из Дрездена, - это моя сестра, - сказала она, торопливым движением указывая на портрет Флоры, затем Кети засмеялась и покачала головою, как будто стыдилась своего представления.

Пожилая дама тоже засмеялась; положив на стол картину, она мерными шагами спустилась с лестницы и протянула обе руки своей молодой гостье.

- В таком случае вы младшая свояченица Брука? Я не знала, что в виллу приехала родственница, - сказала она с едва заметным оттенком горечи в голосе.

При этих словах Кети почувствовала себя несколько обиженной; неужели она была таким ничтожным членом в семействе Мангольд, что Брук не пожелал даже упомянуть о своей встрече с нею. С досады она прикусила себе губы и молча последовала за гостеприимной хозяйкой, любезно отворившей широкие двери в просторные сени.

- Вот моя комната, я считаю ее теперь своею родиною, - сказала она с такою радостью в голосе, как будто до сих пор она нигде не имела спокойного угла. - До того времени, как моего мужа перевели пастором в город, мы всегда жили в небольшом селе. Средства были весьма ограниченные, и мне приходилось много трудиться, что-б хотя по наружности жить прилично, но не смотря на то, это была самая счастливая пора моей жизни.... Душный воздух, вечная пыль и шум городской жизни, были ядом для моих слабых нервов; мое стремление к деревенской тишины довело меня до болезни. Я этого никогда не высказывала, но милый Брук тайно копил деньги и несколько дней тому назад привез меня в этот домик, который сделал моею собственностью. - Слова эти она произнесла несколько растроганным голосом и слегка улыбнулась. - Этот домик кажется мне дворцом, просмотрите только на широкие двери и на великолепную лепную работу на потолке! Да и эти кожаные обои с золотыми разводами были, вероятно, весьма драгоценны в свое время. В саду тоже остались следы тисовых изгородок и гипсовых фигур. Говорят, что дом этот был некогда обитаем одной вдовою из рода Баумгартенов. Теперь мы все здесь перемыли, проветрили и протопили некоторые печи, чтоб обогреть старинные стены. Кроме этого мы не делаем в доме никаких перемен, каждый гвоздик останется на своем месте. Новая обстановка нам не по карману, да и совершенно излишняя.

Кети с внутренним волнением оглядывала все устройство. Старомодная мебель из потемневшего красного дерева подходила как нельзя лучше к желтым комнатным обоям. У средней стены, близь широкой белой печки стоял диван, обтянутый пестрым ситцем, над которым висел портрет покойного Диаконуса, а по углам комнаты и около двух высоких окон возвышались группы великолепных растений, разные сорта пальм и азалий, на которые падало яркое солнце, проникавшее сквозь прозрачные филейные занавески.

Золотые рыбки в стеклянной воде, веселые птички, заключенные в позолоченные клетки и пахучие весенние цветы на подоконниках придавали комнате больше жизни и уютности.

К довершению всего убранства мы еще забыли упомянуть об рабочем столике, скромно приютившемся в глубокой нише, украшенной лавровою листвою.

- Это мои дорогие питомцы, я их сама выростила, - сказала тетушка Диаконус, заметив, что Кети любуется цветами. - Самые лучшие я, конечно, поставила в комнату доктора, - добавила она и, толкнув дверь соседней комнаты, ввела туда Кети.

Как много ласки и материнской любви звучало в словах доброй тетушки; она постаралась тоже выбрать ему самую лучшую угловую комнату, перед окнами которой с шумом протекала бурливая река. За синеватою водяною полосою виднелась самая живописная часть парка, а из за густых верхушек липовых деревьев сверкала аспидная крыша виллы. Между двумя окнами стоял письменный стол, так что каждый раз, как Брук поднимал глаза, взорам его непременно представлялся знакомый ему дом.

Кети невольно почувствовала краску стыда, разлившуюся по её щекам; здесь нежная рука заботливой женщины старалась на сколько можно приблизить к нему то, что было дорого его сердцу, а там, в вилле, её гордая сестра день и ночь думала о том, как бы разрушить его счастие.

Чувствовало-ли любящее сердце тетушки, или только инстинктивно подозревало, что рано или поздно любимца её постигнет тяжкое горе? Она не приняла Кети, как родственницу, вернувшуюся на родину из чужих стран, но как младшую свояченицу Брука, и потому не считала нужным назвать себя её теткою. Этот прием доказывал, что сношения её с виллою не были дружескими, и как бы желая подтвердить это, она сказала, указывая на пустой простенок.

- Я не совсем окончила устройство этой комнаты, здесь не достает еще портрета его невесты и фотографии его матери, моей покойной сестры.

Кроме этого все было в порядке в этой уютной комнате. Доктор, ожидаемый сегодня с вечерним поездом и не подозревает, что тетушка поспела уже перебраться из города. Она желала избавить его от хлопот переездки и была очень благодарна советнику, что он не препятствовал ей к поспешному переселению в новое помещение.

Наконец убедившись, что все лежит на своем месте, тетушка Диаконус тихо, как бы боясь кого нибудь обезпокоить, прошлась по комнате, подошла к стенному шкафику и вынула из него тарелку с домашним печением; которую протянула к молодой девушке.

- Попробуйте, они совсем свежи, я испекла их сегодня, не смотря на хлопоты при переезде. Доктор любит это печенье и всегда кормит ими своих маленьких пациентов. Вина я не могу вам предложить; те несколько бутылок, которые мы имеем оставлены в городе для трудно больных.

Кети невольно подумала о ценных бумагах в своем денежном шкафу, неутомимо работавших, что бы привлекать еще новые груды золота, о своей своевольной, капризной сестре и о богатом винном погребе в башне - какой это был резкий контраст с этим само отвержением! Все здесь напоминало ей её родину в Дрездене. Сердце её сильно билось; забывшись, она начала рассказывать о своей приемной матери, так много трудившейся для общественной пользы, о её хорошем влиянии на всех окружающих и о её прилежании - всего этого она тоже требовала и от своей приемной дочери.

- Как-же смотрит президентша на подобную систему воспитания? - спросила тетушка, слегка улыбаясь, между тем как глаза её с немым восторгом смотрели на цветущую девушку.

- Это меня мало интересует, - отвечала Кети пожимая плечами, - но мне кажется, что мои движения кажутся ей слишком быстрыми, мой голос слишком резок и звонок, сложение не так нежно, а лицо слишком красно. Бог знает, каких еще недостатков она не найдет во мне! Это портрет вашей сестры? - спросила она вдруг, указывая на картину, изображавшую красивую женщину.

Пожилая дама утвердительно кивнула головою.

- Я до тех пор не буду покойна, пока не повешу его на свое место; рамка не совсем прочна, боюсь чтоб не развалилась, - сказала она, - я часто страдаю головокружением и потому не хочу станавиться на лестницу. Несколько дней тому назад я отпустила служанку, и теперь должна ждать, пока не придет другая, что-б развесить остальные картины и зановеси.

При этих словах Кети подошла к столу, положила на него свой зонтик и воткнула свой весенний букетик в хорошенький стаканчик, стоявший среди письменных принадлежностей, затем она ловко отодвинула письменный стол, встала на стул, взяла с окна приготовленные молоток и гвозди и спросила:

- Вы позволите?

С благодарною улыбкою принесла тетушка портрет и минуту спустя он красовался уже на стене. Кети невольно отшатнулась, когда пожилая дама подала ей также и фотографию Флоры. Она должна была собственноручно повесить перед ним портет коварной невесты, которая не замедлит в скором времени потребовать его обратно, равно как и кольцо, которое он носил на своем пальце. Какое неприятное чувство!

- Как она прекрасна, - сказала тетушка, глядя на изображение Флоры, - правда, что я мало ее знаю, она редко навещает меня, впрочем я не могу и требовать, что-б она часто скучала у меня, но все таки я очень люблю ее, потому что она его любит и составит его счастие.

Такое фальшивое понятие! Кети сознавала теперь, что поступила слишком необдуманно; ей не следовало приходить сюда после всего, слышанного ею в башне. По настоящему она должна была бы вырвать портрет Флоры из рук доброй тетушки и рассказать ей всю истинну; а между тем Кети не смела произнести ни одного слова. Сильным ударом молотка, она вбила в стену гвоздь, поспешно повесила картину и соскочила со стула. Как прекрасный, злой демон улыбалось лицо её сестры и смотрело со стены на письменный стол.

Кети нетерпеливым движением взяла зонтик и собиралась уходить, как увидала сквозь широкорастворенную дверь кравать тетушки Диаконус с приставленной к ней лестницею.

- Хорошо, что я вспомнила, простите за мою ветренность, - сказала она входя в спальню, потом взяла с кровати пестрые зановеси и взошла на лестницу. С неимоверною торопливостью стала она нанизывать медные кольца на железный прут, между тем как добрая хозяйка приготовляла стакан лимонада для своей юной помощницы.

В это время Кети увидала как мимо окон прошел стройный, высокий мужчина. Она конечно узнала его и испугалась, но прежде чем молодая девушка успела подумать остаться-ли ей на месте, или уйти, он уже переступил порог дома и отворил дверь тетушкиной комнаты.

Пожилая дама обернулась и воскрикнула радостным голосом: - Боже мой, Лео - ты уже приехал! - с этими словами она обвила руками шею молодого человека и забыла все ее окружавшее. Стакан лимонада стоял тоже забытым на столе, а молодая помощница старалась по возможности незаметно спрятаться за зановескою, что-бы своим присутствием не мешать радостной встрече.

Она видела, как молодой доктор почтительно наклонился к своей попечительнице, как он ласково притянул ее к себе и поцеловал её руку. Затем он с любопытством осмотрел комнату.

- Ну, Лео, что скажешь ты, что я так самовластно, не спрося тебя переехала и уже устроилась, - спросила тетушка, заметив его взгляд?

- По настоящему мне следовало-бы сделать тебе маленький выговор. Ты слишком много хлопотала с переездом и утомила себя, впрочем у тебя все таки довольно свежий вид.

- А про тебя этого сказать нельзя, - заметила заботливая тетя, - Ты сегодня бледнее обыкновенного и я вижу, что тебя верно беспокоят какие нибудь мрачные мысли. Может быть ты имел неприятности во время поездки?

- Нет, тетя! - сказал он спокойным голосом, - как мне нравится эта комната, не смотря на старые, почерневшие обои, здесь дышется свободно и легко, вот причина почему я с радостью вхожу в наш мирный уголок с скромною обстановкою и милою хозяйкою. Я буду часто приходить сюда.

- Да, до поры до времени, к Троице будет твоя свадьба.

- На второй день Троицы, - сказал он твердым и холодным тоном.

Кети почувствовала лихорадочную дрожь, она смирно сидела и ждала, когда доктор пройдет в кабинет, что-бы незаметно удалиться.

Она внутренно сильно возмущалась против этого невольного подслушивания. Но на её несчастие, вместо того что-бы уйдти, Брук остановился у стола и взял с него письмо, валявшееся между всеми другими бумагами.

Тетушка сделала нетерпеливое движение, как-бы желая помешать ему прочесть его.

- Боже мой, - сказала она краснея, - я окончательно теряю память. Письмо это несколько часов тому назад было привезено из города; оно от купца Ленца. Я не хотела, что-б оно сегодня попало в твои руки, а между тем забыла его спрятать. Мне кажется в нем заключается твой гонорарий - в такое необыкновенное время, - я боюсь, Лео.

Доктор разорвал конверт, прочел коротенькое письмо и сказал с невозмутимым спокойствием:

- Да, и он также отказывает мне, - разве это тебя огорчает, тетя?

- Нисколько, друг мой, если только ты сам не принимаешь к сердцу неблагодарность этих глупых людей. Я непоколебимо верю в твое искуство и в твою счастливую звезду. Не смотря на все интриги и преграды, я знаю, что ты проложешь себе дорогу. Посмотри, вон твой кабинет, здесь никто не будет мешать тебе серьезно предоваться занятиям. Я с радостью думаю о том времени, когда мы будем жить здесь вместе!

- Да, тетя, но я не потерплю долее, что-бы ты подвергалась лишениям, как в последния месяцы моей практики и целые дни проводила на холодном каменном полу кухни. Завтра-же возьми обратно нашу старую кухарку; средств на это хватит, - сказал он, вынимая из кармана туго набитый кошелек и высыпая на стол блестящия червонцы.

Пожилая дама с немым восторгом всплеснула руками и посмотрела на золото, рассыпанное на её простенькой скатерти.

- Все это золото составляет плату за одно лечение, - сказал он с самодовольною улыбкою, - тяжелое время миновало, - добавил он, переступая порог угловой комнаты.

По всему видно было, что тетушке обо многом хотелось поразспросить его, но она молчала, напрасно стараясь догадаться какому лечению и какому пациенту племянник обязан такой значительной суммой.

Кети хотела воспользоваться удобною минутою, что-б сойти с лестницы. Как сильно билось её сердце и как краснели её щеки при одной только мысли, что она была невольною свидетельницею их сердечных излияний. Дверь из комнаты вела прямо в сени и Кети хотела незаметно пробраться во двор, что-бы даже сама тетушка Диаконус не знала, что она слышала весь их разговор. Она робко заглянула в угловую комнату, где оба стояли у письменного стола. В этот момент Кети ясно услыхала слова доктора: - посмотри откуда эти весенние цветы? Разве ты знала мою симпатию к этим голубеньким цветочкам?

- Это не я, Лео, - воскликнула тетушка, - твоя молодая родственница Кети поставила их в твой стакан. - Нет, я ужасно рассеяна сегодня! - сказала она и поспешно вышла из комнаты, но Кети успела уже захлопнуть за собою дверь и выбежала в сад. Теперь она спокойно шла мимо окон, из первых двух виднелись пестрые букеты зановески, затем следовали еще два окна с прозрачными филейными гардинами, из которых сильно доносился запах гиацинтов и нарцисов; в ту минуту, как Кети проходила, она увидела, как мужская рука сунула между горшками белый стакан с голубыми цветочками - это был её маленький букетик, который доктор не пожелал оставить в своем кабинете.

Кети вздрогнула; теперь она сознала, что поставила себя в очень неловкое положение, доктор по всей вероятности счел её поступок за безтактность легкомысленной девушки. Она остановилась и со слезами на глазах протянула руку к открытому окошку, это движение заставило доктора обернуться.

- Будьте так добры и передайте мне мои цветы, - я на минуту положила их на стол и забыла взять обратно, - сказала она, стараясь придать своему голосу, как можно больше спокойствия.

В первую минуту казалось, будто голос ее слегка испугал его, он был видимо недоволен, что Кети застала его врасплох, но скрыв это неприятное ощущение он ответил ласковым голосом:

- Я сейчас их вам вынесу. - Минуту спустя он опускался с лесенки, потом мерными шагами подошел к молодой девушке и почтительно подал ей стакан с букетом.

- Эти первенцы весны мои любимые цветочки, - сказала она улыбаясь, - я всегда с радостью наклоняюсь, что-б срывать их и дорожу ими больше, чем всеми цветами богатой оранжереи.

Теперь только она успокоилась и вынула букетик из поданного ей стакана.

В эту минуту у окна показалась тетушка, она извинилась перед своею гостьею и убедительно просила навещать ее как можно чаще.

- Мадемуазель Кети не долго пробудет здесь и скоро опять уедет в Дрезден, - поторопился ответить доктор вместо нея.

Эти слова очень удивили молодую девушку; неужели он боялся, что она будет слишком часто навещать его тетушку и говорить о его предполагаемой свадьбе? Эта мысль испугала ее, но она внутренно жалела доктора, зная какие страдания он скрывал в своей груди.

- Вы ошибаетесь, я останусь гораздо долее, может быть даже несколько месяцев; вы, как врач Генриэтты, можете скорее всех определить мне приблизительно время, когда мне без опасения можно будет оставить больную сестру и возвратиться на родину?

- Вы хотите ухаживать за Генриэттою?

- Конечно, - возразила она, - довольно стыдно, что и до сих пор уход за нею был всегда предоставлен наемным людям. Бедняжка иногда всю ночь не спит и не зовет никого, что-бы не видеть кислых выражений заспанных физиономий, которые оскорбляют ее. Она слишком горда и раздражительна, что-бы дать почувствовать своей прислуге, на сколько она от них зависит. Теперь это не должно более повторяться - я останусь с нею.

- Вы думаете, что принятая вами задача легка? Генриэтта очень больна, вам не раз придется переносить тяжелые, страшные минуты, - сказал он твердым голосом.

- Знаю, - возразила Кети бледнея, - но я чувствую в себе достаточно мужества и твердости.

- Вь этом я не сомневаюсь, - прервал он ее снова, - я уверен в вашем терпении и сострадании, но теперь положительно невозможно определить, когда наша больная не будет более нуждаться в уходе. Потому я и хочу предупредить вас и если можно не допустить, что-бы вы слишком энергично взялись за дело, у вас, как и у всех, может не достать физических сил.

- У меня? - спросила она гордо смотря на свои руки; - неужели вы можете говорить подобные вещи, имея перед собой мое крепкое сложение? Во мне течет кровь моей бабушки Зоммер; она была дочерью дровосека, всегда бегала босиком и лучше владела топором, чем её братья, - это мне рассказывала Сусанна.

Брук посмотрел в открытое окно, где между гиацинтами и нарцисами стояла тетушка Диаконус и лицо его быстро омрачилось, заметив с каким искренним сочувствием она смотрела на молодую девушку.

- Я говорю не о силе мускулов, - сказал он более мягким голосом, - но надо заметить, что обязанности сиделки, постоянные беспокойства и волнения пагубно действуют на нервную систему. Конечно, я не имею права делать вам замечания, это дело вашего опекуна. Как я полагаю, Мориц настоит на том, что-б вы вернулись в Дрезден в определенный срок.

Последния слова доктор произнес довольно резко.

- Не понимаю вашу строгость! - сказала удивленная Кети, - почему вы так желаете моего отъезда из виллы? Разве у меня дурное намерение? Я думаю, что Мориц не вправе удержать меня, если я хочу ухаживать за сестрою? Впрочем есть иной исход: уговорите Генриэтту ехать со мной в Дрезден. Там я буду смотреть за нею вместе с моею докторшею; надеюсь, что это не повредит моим нервам?

- Хорошо, я попробую, но не ручаюсь за успех, - сказал Брук решительно.

- Тогда я даю вам слово уехать от сюда при первой возможности, - продолжала Кети твердым голосом, а доктор в видимом замешательстве опустил глаза и не сказал больше ни слова.

Общее молчание, длившиеся несколько минут, было наконец нарушено тетушкою, которая высунувшись из окна, спросила молодую девушку.

- Разве вам так хочется уехать от сюда?

Кети спустила вуаль и зашпилила ее на затылке, так что её раскрасневшееся личико походило на спелый персик, покрытый густою тканью.

- Из вежливости я, конечно, должна была-бы сказать "нет", - сказала она с улыбкою. - Меня старались хорошо воспитывать, но я не могу подчиняться капризам каждой личности и питать ко всем равную симпатию. Я нисколько не менее чуждаюсь теперь бабушки моих сестер, как и в былое время, когда меня заставляли цаловать её руку: это возмущало меня, когда я была еще ребенком. Да, осиротел для меня отцовский дом; он холоден, как мрамор, которым он украшен. Кроме того, Мориц тоже стал каким-то важным барином, так что невольно чувствуешь страх и стыд, когда вспомнишь о своем происхождении.... Теперь вы поймете, дорогая г-жа Диаконус, почему я радуюсь моему возвращению в Дрезден, в том случае, если Генриэтта согласится ехать со мною. Иначе я употреблю все мои усилия, что-б остаться с больною сестрою, даже в том случае, если Мориц пожелает силою отправить меня в Дрезден.

Затем она дружески поклонилась пожилой даме, слегка кивнула головою доктору и, выйдя из сада, отправилась на мельницу, не смотря на то, что уже темнело.

VIII.

Скоро и совсем стемнело, на фабричных часах пробило семь, а Кети все еще сидела на окне угловой комнаты мельницы. Она только что, по просьбе Сусанны, пересмотрела шкаф с бельем, и тем доставила больной большое удовольствие, так как она плохо доверяла мельничихе. Окончив с бельем, Кети сварила суп своей пациентке и уложила ее в постель; Сусанна видимо поправлялась, но была еще ужасно слаба; она с любовию смотрела на свою молоденькую барышню, так задумчиво сидевшую и окруженную густым мраком, чуть чуть смягченным слабым светом лампады, едва проникавшем сквозь частые щели перегородки.

Кети никогда не приходилось еще сидеть так спокойно в доме советника, там не существовали приятные часы вечерних сумерек, как в Дрездене. Не успевал еще потухнуть последний солнечный луч, как являлись лакеи, спускали сторы, зажигали газ, и сильный поток света прогонял тень даже из самых уединенных уголков.

А между тем как отрадно бывает на душе в эти спокойные сумрачные часы. Кети невольно припоминалось её детство, когда она, прижимаясь в угол дивана, слушала сказки Сусанны и часто нервно дрожала, когда рассказ шел о какой нибудь волшебнице или русалке.

Сегодня, впрочем, в голове у неё были совсем другия мысли; упорно устремив глаза на то место, где умер мельник, она думала о том, как доктор Брук сам рассказал ей о печальном случае, сообщив даже приговор, произнесенный над ним обществом; Кети положительно не понимала, как он мог решиться защищать себя перед нею. Если-б даже весь мир подтвердил этот приговор, она не допускала дерзкой самоуверенности в человеке, который, по её мнению был олицетворением честности, правдивости и прямодушия. И сердце её сново облилось кровью, при одном воспоминании, в каких бессердечных выражениях, Флора отзывалась сегодня после обеда об искустве Брука. Какая загадочная натура была Флора, этот всеми почитаемый и уважаемый кумир.

Генриэтта, в своих разговорах с Кети, редко высказывала свои суждения об обрученных, однако, из некоторых фраз можно было предположить, что первое время Флора была нежно-любящею невестою.

Доктор Брук начал свою карьеру полковым врачем во время Франко-Германской войны (Германо-французская война 1870-1871 -закончилась поражением и крахом Франции, в результате чего Пруссия сумела преобразовать Северогерманский союз в единую Германскую империю.), затем был помощником у одного из знаменитейших врачей Берлина и приехал сюда только по желанию своей тетки.

Слава, предшествовавшая его появлению и красивая наружность сделали его вскоре любимейшим доктором в городе и завидною партиею в дамском обществе. Поэтому когда гордая Флора Мангольд согласилась на его предложение, она нисколько не удивила общество, а напротив возбудила всеобщую зависть.

После этого она конечно боялась теперь быстрого разрыва, а хотела, что-бы развязка, поддерживаемая обоюдным охлаждением, совершилась сама собою, незаметно для света.

Кети невольно вздрогнула при одной мысли, что в случае, если ей придется остаться, она будет постоянною свидетельницею этой отвратительной комедии и увидит как на её глазах рушится счастие человека, так горячо любящего свою коварную невесту. Нет, все семейство должно возстать против такой измены и не позволять Флоре издеваться над человеческим чувством.

Возможно-ли так настойчиво отталкивать от себя свое счастие! Неужели она никогда не видела Брука в домашней жизни? Неужели сомневалась, что он носил-бы ее на руках, если-б она была его женой?

Кети вдруг вскочила с окна и закрыла лицо руками, - ей стало страшно своих мыслей; к тому же темный мрак ночи сильно действовал на её разыгравшееся воображение. С поспешностью сбежала молодая девушка по деревянным ступеням и распахнула дверь в сени, где горела большая лампа, разливая яркий свет по лестнице и передней, а из мельничного помещения доносился оглушительный стук и треск. Все это минутно рассеяло её думы, Кети тихонько прошла галлерею, спустилась с лестницы и вышла во двор. Тут она пошла быстрее и вскоре сквозь ветви дерев замелькали огни из окон виллы, а когда она вошла в дом, то услыхала звуки фортепианной игры.

Сегодня у президентши были гости: старые и молодые собирались к чаю. Некоторые из более пожилых играли в вист, другие-же занимались музыкою, болтали, смеялись и занимали друг друга.

Кети живо переоделась и вошла в гостинную. Гостей на этот раз было немного; всего один карточный стол был занят, чайный-же, против обыкновения оказался заброшенным и почти забытым. Генриэтта сидела за самоваром; на её белокурых локонах опять красовались пунцовые банты, а сверх голубого шелкового платья была надета бархатная безрукавка того-же яркого цвета.

Серое, худое личико, как-то смешно выделялось из за этого театрального костюма, но её глубокие глаза горели сегодня необыкновенным огнем. - Брук опять приехал, - сказала она Кети на ухо взволнованным голосом, указывая на музыкальный салон, за которым находился кабинет Флоры.

- Знаешь, Кети, он как будто сделался еще красивее и величественнее. - Боже мой, не принимай-же вид кающейся грешницы! - сказала Генриэтта с раздражением; - Сегодня все в дурном расположении духа; Мориц получил какую то депешу и очень рассеян, а бабушка недовольна, что её салон пуст. Я только одна рада и счастлива. Вчера, во время моего сильного припадка, я думала, что Брук, вернувшись увидит меня мертвою. А между тем я жива, и не хочу умереть иначе, как в его присутствии.

Она в первый раз говорила о смерти, и хорошо, что в соседней комнате в эту минуту с новою силою заиграли по клавишам и за карточным столом поднялся громкий спор, потому что Генриэтта говорила с сильным увлечением, а президентша бросала недовольный взгляд по направлению к чайному столу. Генриэтта это заметила.

- Что-ж, - сказала она пожимая плечами, - никто не может обвинить меня, что я не желаю умереть в одиночестве. Каждый из нас любит присутствие доктора, на которого надеется до последней минуты своей жизни.

Эти слова убедили Кети, что больная не согласится ехать с нею в Дрезден. Она задумчиво села к столу, и, отказавшись от налитой ей чашки чая, вынула из кармана начатую вышивку.

- Сделай милость, Кети, оставь твою работу, - сказала Генриэтта с нетерпением. - Неужели ты думаешь, что мне весело смотреть, как ты выделываешь эти узоры, и без того скука смертная одолевает меня. Пойдем лучше в музыкальный зал! Маргарита так колотит по клавишам, что расстроит наши нервы, если мы не прекратим её игру.

Сестры прошли в соседнюю комнату, но их появление осталось незамеченным дамою, сидевшею за роялем, и она с чувством продолжала играть начатую пиэсу. Широкие двери кабинета Флоры были растворены настеж и можно было видеть все, что там происходило, несмотря на то, что она казалась почти сумрачною в сравнении с другими блестящими комнатами.

Флора стояла, опершись обеими руками о письменный стол, советник сидел, развалясь на мягком кресле, а Брук молча перелистывал какую то книгу; он был необыкновенно бледен, на лбу виднелись две мрачные морщины, но это не мешало ему быть прекрасным.

Видя что жених и невеста не одни, Генриэтта прошла прямо в кабинет, но Кети остановилась на пороге, заметив отталкивающия черты неудовольствия и нетерпения на лице Флоры; она видимо была не в духе и с саркастическою улыбкою посмотрела на младшую сестру, которая в первый раз заменила свое черное платье светлосерым.

- Входи без церемоний, Кети! - воскликнула Флора. - Ты опять вся в шелку, удивляюсь твоему вкусу; это вечное шуршанье может расстроить самые крепкие нервы. Скажи, пожалуйста, к чему ты носишь эту тяжелую, шелковую материю, которая вовсе не подходит к твоей жизни в Дрездене.

- Это моя слабость, Флора, - отвечала Кети хлоднокровно улыбаясь. - Может быть это и ребячество, но я ужасно люблю шелк, хотя конечно при исполнении моих домашних обязанностей, я не ношу его.

- Однако, с какою гордостью она говорит о своей куханной должности! Глупенькое создание! Очень бы я желала видеть тебя в полотняном фартуке, сажая в печь перепачканные сажею горшки. Конечно у каждого свой вкус, но я благодарю за такое удовольствие. - Сказав эти слова, Флора взглянула на доктора, который в это время спокойно захлопнул книгу и положил ее на стол.

Кети чувствовала как её руку судорожно сжимала Генриэтта.

- Перестань умничать Флора, - сказала больная девушка порывистым голосом. - Вспомни, как пять месяцев тому назад ты ходила в кухню, что-б ворочать горшки вместе с нашей Кристель. Не знаю, успешно-ли ты хозяйничала, но я видела белый передник с нагрудником, который очень шел к тебе.

Флора закусила губы.

- Ты сама не знаешь, что говоришь, - ответила Флора резко; - кто-ж виноват, что ты не поняла шутку или лучше сказать простого каприза? - Затем она отошла от стола и сделала несколько шагов по направлению к окну.

Как прекрасна она была в своем белом кашемировом платье, окружавшем её стройный стан мягкими, длинными складками.

Советник быстро вскочил.

- Не пройдешь-ли со мною в гостинную, Флора, - сказал он. - У нас сегодня мало гостей, что впрочем не удивительно, так как принц назначил сегодня дипломатический вечер. Однако мы должны на сколько можно оживить общество, иначе бабушка целую неделю будет не в духе.

- Я приду в гостинную не ранее, как через пол-часа, - отвечала Флора, - мне необходимо кончить начатую статью; я была-бы теперь свободна, если-б мне не помешал Брук.

- Неужели это такое спешное дело? - спросил доктор, подходя к столу - к чему такая торопливость?

- Потому что я имею обыкновение держать свое слово, - возразила она с колкостью. - Впрочем я и забыла твой взгляд на женский труд, разве можно интересоваться таким вздором?

- Нет, я не думаю так о женском труде вообще.

- Да, вообще! - передразнила она его со смехом, - ты, конечно, подразумеваешь под этим словом: шить, варить, вязать - пересчитывала она по пальцам.

- Ты не дала мне кончить, Флора, - сказал Брук спокойно - я признаю умственную деятельность точно также, как и рукоделие; я очень неравнодушен к женскому вопросу, и стремлюсь к тому, что-бы женщина сделалась сотрудницею и помощницею мужа.

- Помощницею! Скажите какая милость! Нет, милости мы не желаем, а хотим быть во всем равноправными с вами.

Брук пожал плечами и усмехнулся, лицо его как будто оживилось.

- Твое требование весьма современно, - сказал он, - но многия разумные головы добровольно отказались от этого, а борьба будет продолжаться до тех пор, пока женщины не перестанут прибегать к эксцентричным выходкам, в роде американских. Полную волю им все таки дать нельзя, это также опасно, как острый нож в неосторожных руках.

Флора молчала, смертельная бледность покрыла её лицо; она с притворным спокойствием подошла к письменному столу, взяла перо, попробовала его на ногте и положила на чернильницу, затем отворила ящик и вынула какой-то маленький предмет.

Генриэтта быстрым движением отошла от Кети и сделала несколько шагов вперед, между тем как советник поспешил выйти из комнаты. Кети испугалась - она видела, как белые, слегка дрожащие пальцы Флоры схватили перочинный ножик и отрезали кончик сигаретки.

- Мы тоже не должны употреблять нож для этой цели? - сказала она искоса поглядывая на доктора, мерными шагами ходившего по комнате. - Однако, нужно сознаться, что наш бедный женский мозг, равно как и ваш работает гораздо живее и сильнее во время куренья. - Сказав это, она зажгла сигару и взяла ее в рот.

Между тем в соседней комнате давно уже перестали заниматься музыкой, и к дверям кабинета подошла сама музыкантша.

- Как, Флора, ты куришь? - воскликнула она, - а помнишь, ты прежде не могла выносить табачного дыма?

- Моя невеста шутит, - сказал Брук спокойно; - но этот опыт, может быть, дорого ей обойдется.

- Не думаешь-ли ты запретить мне это, Брук? - спросила Флора хладнокровно и вынув сигару изо рта грациозно держала ее между пальцами.

Казалось Брук ожидал этой фразы; с невозмутимым спокойствием, он взял сигару из её рук и бросил ее в огонь.

- Но я твой жених, я не имею права запрещать тебе что либо. Я могу просить, но не люблю напрасно тратить слова, ты очень хорошо знаешь, что мне ненавистны курящия женщины. В настоящую минуту я запрещаю тебе это, по праву доктора, тебе не зачем портить твоих легких.

Смелость Брука была видимо неприятна для Флоры, ее даже покоробило при его последних словах, но она хорошо умела владеть собою.

- Как ты скоро можешь определить, что кому вредно, - воскликнула она, насмешливо улыбаясь, - однако медицинский советник, пользовавший меня с детства никогда не говорил мне об этом. Этим можно пугать детей! Впрочем, жизнь вовсе не так дорога для меня, что-б я стала лишать себя какого нибудь удовольствия! - нет, я буду продолжать курить, так как это необходимо при моих литературных занятиях, которые составляют для меня все счастие моей жизни.

- До тех пор, пока жизненый переворот не приведет тебя к настоящему признанию, - заметил доктор.

Лицо Флоры покрылось ярким румянцем; она открывала уже рот, чтоб ответить резкими словами, но в эту минуту глаза её упали на Гизе, которая жадно слушала этот спор и наверное собирала материал для сплетни, а потому она грациозно отвернулась и сказала:

- Ну теперь довольно спорить, Брук! Тебе хорошо, ты только что вернулся с увеселительной поездки, я думаю успел вдоволь насладиться... - Но вдруг она замолчала, Брук крепко сжал её руку.

Строгое лицо президентши всегда было в высшей степени несимпатично для Кети, но в настоящую минуту появление пожилой дамы было ей даже несколько приятно, хотя президентша была видимо в дурном расположении духа.

- На будущее время мне верно нужно будет поставить здесь карточные столы, так как все предпочли эту комнату, а зала пустая. Почему ты так рано ушла из столовой, Генриэтта? Неужели-же мне нужно будет звать горничную, что-б она разливала чай? И тебя, Флора, я тоже не могу понять, - как только у нас гости, тебе непременно нужно тогда писать! Неужели ты так завалена делами, что не можешь отдохнуть впродолжении нескольких часов? В таком случае запирай двери, что-б никто не мог подумать, что ты только из кокетства принимаешь вид ученой женщины?

По всей вероятности раздражение президентши дошло до крайности, если она решилась высказать при посторонней личности.

Флора села к столу, разложила перед собой тетрадь и обмокнула перо в чернила.

- Думай как хочешь, бабушка, - возразила Флора спокойно, - я нисколько невиновата в том, что все собрались в моей комнате и помешали мне кончить работу, иначе я давно бы сидела теперь с твоими гостями.

Между тем Генриэтта прошмыгнула мимо президентши и кивнула головой Кети, прося ее следовать за ней.

- Эти вечные неприятности погубят меня, - сказала она шопотом, входя в пустой зал.

- Не беспокойся! Флора борется безъуспешно, он сумеет принудить ее к повиновению, - возразила Кети взволнованным голосом. - Но, правду сказать, я не могу понять Брука, - будь я таким мужчиною, как он!...

- Разве ты не знаешь, что такое любовь? - прервала ее Генриэтта. - Не суди так легко; ты еще не испытала на себе всемогущей силы любви. Ты не знаешь, какую способность имеет Флора привязывать к себе людей, ты видела ее только теперь в её ничтожной - бездушной роли. Но кто видел ее страстно любящею, тот поймет, что можно скорей лишить себя жизни, чем отказаться от нея.

IX.

Войдя в столовую, Генриэтта снова заняла свое место у чайного стола, а Кети подошла к роялю и начала рассеянно перелистывать ноты. Последния слова Генриэтты сильно взволновали её душу. Неужели отвергнутая любовь имела столько прелести, что ради нея, можно было пожертвовать жизнью? И был-ли такой человек, как Брук, способный на это?

Он только что вышел из кабинета Флоры, а за ним быстро шла президентша, торопясь в залу на встречу ново-прибывшим гостям. Комната Флоры опустела, девица Гизе тоже оставила ее и снова подошла к роялю, так что никто больше не мешал занятиям высоко-ученой невесте.

Кети молча следила за Бруком, когда он подходил к чайному столу, вероятно с намерением поговорить с Генриэттою, но одна из вновь прибывших дам остановила его и начала ему что-то рассказывать. Как и всегда он был рыцарски вежлив и спокоен во всех своих движениях, но глаза его горели и на щеках остались еще следы неестественного румянца, его видимо мучила какая-то посторонняя мысль.

Серьозная работа Флоры продолжалась не долго, не прошло и пяти минут, как она сложила свою тетрадь и вышла в зал.

- Как, Флора, ты уже кончила? - спросила Гизе, не переставая играть и стучать по клавишам.

- И ты думаешь, что можно в несколько минут окончить серьозную статью? Нет, я и не начинала, потому что не могу работать без вдохновения, я слишком ценю свое литературное призвание.

Девица Гизе злобно посмотрела на Флору.

- Мне очень любопытно знать как отнесется критика к твоему знаменитому произведению: "Женщины." Ты много говорила нам о нем. Принято оно издателем?

- Вам бы конечно хотелось, что-б оно потерпело поражение, не так-ли? - возразила Флора с колкостью, - но этого вам недождаться! - докончила она смеясь и быстро повернувшись, прошлась по зале.

- А ты что делаешь здесь с нотами в руках? - спросила она, подойдя к Кети, - можно подумать, что ты тоже желаешь услаждать наш слух; может быть ты поешь?

Кети отрицательно покачала головою.

- Да, Флора, Кети занимается музыкою, - сказаль советник, подходя к сестрам, - я знаю это из денежных отчетов её воспитательницы. Я нахожу только, что в Дрездене уроки музыки ужасно дороги.

- Да, Мориц, у меня самые дорогие учителя, - ответила Кети с улыбкою, - потому что мы люди практичные, ведь ты знаешь что дорогое выгоднее дешеваго.

- Пожалуй согласен; но есть ли у тебя талант? Семейство Мангольд никогда не отличалось музыкальными способностями.

- По крайней мере есть желание учиться и подбирать мелодии.

При этих словах Флора быстро обернулась лицом к сестре.

- Перестань шутить, Кети, - сказала она резко, - уж не сочиняешь-ли ты симфоний? Полька или вальс, пожалуй промелькнут в голове всякого танцора!

- К тому-же я ужасно люблю танцы, - весело ответила Кети.

- Так это еще не причина, что-бы называть себя композиторшей! Пожалуй ты, чего доброго, берешь уроки генералбаса? (Генера?л-бас (нем. Generalba?, буквально общий бас), - басовый голос многоголосного музыкального сочинения)

- Да, вот уже три года.

Флора всплеснула руками и сделала несколько шагов по комнате.

- Неужели твоя докторша совсем сума сошла, что бросает деньги так ни за что, точно в огонь.

В соседней гостинной было довольно тихо. Три старца и дама, говорившая с доктором, молча уселись за карточный стол, Брук тихим голосом беседовал с Генриэттою, а девица Гизе серьезно следила за играющими в вист.

Таким образом весь разговор о музыкальных способностях Кети был слышан в гостинной, и при последних словах Флоры, Генриэтта быстро встала с своего места и вошла в музыкальный зал.

- Кети, - вскричала она, - ты играешь, занимаешься музыкою, а между тем ни разу не дотронулась до клавишей?

- Ты видишь, что рояль стоит возле кабинета Флоры; могла ли я беспокоить ее своею игрой? - ответила Кети спокойно, - мне и самой часто хотелось поиграть на этом чудном инструменте; мой пианино в Дрездене далеко не так хорош. Он куплен уже подержанным. Докторша несколько раз собиралась писать к Морицу и просить его купить мне новый, но я всегда была против этого. Однако теперь, когда Мориц показал мне известный шкаф, застенчивост моя прошла и я желаю иметь точно такой же рояль, как этот.

- Он стоит тысячу талеров! Такую сумму нельзя необдуманно употребить на свою прихоть, Кети!

- Кто-же у вас играет на этом инструменте? - спросила Кети с чувством оскорбленного самолюбия, - кому оно доставляет наслаждение? На нем разыгрывают только гости. Неужели-же нельзя употребить капитал для своей собственной личности?

Советник подошел к ней и взял ее за руку, он в первый раз заметил на лице Кети выражение полной энергии и твердости.

- Не волнуйся, дитя мое, - сказал он, - ведь ты не можешь назвать меня скупым опекуном. Поди, съиграй нам что нибудь и докажи что ты действительно занимаешься музыкою и любишь ее; большего я не требую, и тогда ты получишь желаемый инструмент.

- После всего вышесказанного, я, конечно, неохотно исполню твое требование, Мориц, но не люблю тоже заставлять себя просить, - сказала Кети, взяв с рояля ноты и садясь на стул.

- К чему же ты взяла ноты? Съиграй нам что нибудь из твоих произведений, - сказала Флора с сардоническою улыбкою на губах.

- Я и свои сочинения не помню наизусть, - сказала Кети, выходя из комнаты. Минуту спустя она вернулась с нотами в руках и разложила их на пюпитре.

- Чье это сочинение? - спросила Флора, перелистывая тетрадь.

- Ведь ты сама просила меня съиграть что либо из моих произведений?

- Верно, но ты конечно ошиблась - эта пиэса напечатана?

- Так что-жь такое, что напечатана? Разве это кажется для тебя странным? Ведь твои сочинения являются в печати, - отвечала Кети придвигая стул к роялю. - Мои учителя напечатали эту фантазию не сказав мне ни слова, желая сделать мне сюрприз ко дню моего рождения.

- Да, это можно было только вообразить себе, - сказала Флора небрежным тоном.

Между тем Генриэтта нагнулась через плечо Кети и сказала, указывая на заголовок:

- Посмотри, Флора, это издание Шат и сыновья, эта фирма не будет заниматься пустыми шутками. Кети, скажу правду! Твои сочинения знакомы публике, их покупают?

Молодая девушка покраснела и утвердительно кивнула головою.

- Правда то, что первый печатный выпуск моих произведений был поднесен мне в день моего рожденья, - сказала она твердым голосом и начала играть.

Это была тихая, простая мелодия, проникавшая прямо в сердце слушателя, так что с первых же тактов игроки сложили карты, и устремили свой взор на молодую девушку, спокойно сидевшую перед роялем; не трудно было заметить, что Кети не имела ни малейшего желания блеснуть беглостью пальцев, но звуки лились прямо в душу. Никому не приходило в голову правильна-ли игра или нет, все видимо упивались нежною игрою молодой компонистки, и когда замолкли последние звуки, в комнате воцарилась глубокая тишина, казалось никто не хотел нарушить всеобщего восторга. Прежде всего послышались голоса из гостинной; мужчины закричали громкое "браво", а дамы пожалели что отец Кети не дожил до этой минуты. Все были удивлены, растроганы и несколько времени не садились еще за карты.

- Вы непременно должны дать мне эту чудную фантазию; я съиграю ее принцессе, - сказала девица Гизе, принимая на себя покровительственный вид.

- И ты в скором времени получишь превосходный концертный рояль! - сказал советник веселым голосом.

Между тем Генриэтта ласково обняла и поцеловала, сказав: - Какая ты счастливая, Кети!

Еще при первых акордах, взятых робкою рукою младшей сестры, Флора тихонько вышла из залы, и медленно ходя по красной комнате бросала завистливый взгляд на молодую артистку, притянувшей к себе всеобщее внимание.

- Мне кажется, что Флора очень недовольна тем, что она теперь уже не единственная знаменитость в семействе Мангольд, - колко заметила Гизе, обращаясь к советнику, который ответил ей улыбкою и подошел к Кети.

- Скажу тебе, что я очень сердит на твою докторшу, дитя мое, как можно было никогда не написать ни слова о твоих музыкальных способностях? - сказал он недовольным тоном.

- Дома никто особенно не восхищается моим талантом, - возразила Кети наивно. - Докторша редко хвалит меня и говорит, что мне еще много нужно учиться.

- Ну, не скромничай, ты ведь тоже понимаешь что нибудь в музыке.

- Да это не скромность, а просто хитрость, с которою она желала добиться большего успеха, - неожиданно сказала Флора, появляясь на пороге своего кабинета. - Меня, Кети, ты не проведешь, и я никогда не поверю, что-б ты действительно так хладнокровно относилась к своему таланту и так мало его ценила, что во все время, как ты у нас, не подошла даже к роялю. Это просто фальш и хитрость! - Флора едва докончила последнюю фразу, так как задыхалась от душившей ее злобы.

- Какая ты странная, Флора, - воскликнула Генриэтта с запальчивостью. - Ведь не все-же могут хвалится, как ты хвалишься своими литературными дарованиями, ты успела уже прокричать всем знакомым о твоих успехах, но до сих пор они никому еще неизвестны.

- Генриэтта, прошу тебя разлить чай, - послышался голос президентши из гостинной.

Молодая девушка надула губы и вышла, бросая косые взгляды на дверь в гостинную.

- Не думай, Флора, что-б я не ценила моего таланта, - сказала Кети спокойно. - Я не могу быть несправедливой к самой себе, и очень благодарна моему дарованию, потому что оно часто доставляет мне часы истинного удовольствия. Я просто забыла поделиться с вами моею любовью к музыке, хотя собственно из-за неё приехала к вам месяцем раньше. Мой учитель должен был уехать из Дрездена на четыре недели, а для того чтоб не терять уроки на целых два месяца, то я выехала сюда в одно время с ним.

Девица Гизе с видимым удовольствием слушала разговор сестер и при последних словах Кети вышла из залы только потому, что в гостинную вошел её отец и надобно было пойдти с ним поздороваться. Советник также торопливо вышел вслед за нею.

Флора снова подошла к роялю и стала перелистывать нотную тетрадь; Кети не трудно было заметить, как грудь сестры порывисто подымалась, а руки нервно дрожали; ей было даже досадно, что она согласилась съиграть свое произведение в кругу этого небольшего общества.

- Тебе, вероятно, наговорили много комплиментов? - спросила она, порывисто сложив тетрадь и посмотрев прямо в глаза сестре.

- Кто-же? - возразила Кети. - Мои учителя очень скупы на похвалу, а больше никто не знает о моих произведениях; я думаю, ты сама видишь, что тут нет имени композитора.

- Но, скажи пожалуйста, раскупается-ли эта пьеска? Что-жь ты молчишь? Она выдержала несколько изданий.

- Да.

Флора бросила ноты на рояль.

- Это возмутительно, что к такой краснощекой девочке, слава является во сне, тогда как другие должны бороться изо всех сил и часто погибают раньше, чем успеют прославиться, - сказала она с горечью и скрестила руки на груди. - Впрочем, стоит-ли говорить об этом? - продолжала она, снова остановившись перед сестрою. - Самая блестящая ракета бесследно исчезает в воздухе; ее только и видно пока она летит, тогда как бурные потоки волкана постоянно клокочат в недрах земли и каждый человек должен бояться его извержения. Теперь в семействе Монгольд (так в книге) будут две знаменитости. Посмотрим, Кети, кто из нас двоих сделает самую блестящую карьеру.....

- Конечно, не я, - воскликнула Кети, поправляя свои локоны, - я вообще избегаю выступать на арену, хотя имею страстное желание усовершенствоваться в музыке. Словами невозможно выразить то чувство, когда видишь что твоя игра трогает и волнует сердца других, это для меня дороже всего на свете. Но жить только для этого одного?... Нет, мы, женщины, имеем столько счастья и дела в домашней жизни, что одна слава не может удовлетворить нас.

- То-то есть, теперь мы видим главную цель твоего домашнего воспитания! Чего так долго добивалась твоя Лукас, того хочется и тебе, то есть выйдти замуж! - сказала Флора, принужденно смеясь.

При этих словах лицо Кети покрылось густым румянцем, но она поборола в себе злобу на сестру и ответила тихим голосом:

- Ты насмехаешься надо мною, Флора, точно тебе самой никогда не приходила эта мысль в голову, а между тем....

- Ни слова более, - перебила ее Флора повелительным тоном. - Да, сознаюсь, что я одно время была так слаба и ослеплена, что позволила надеть на себя сеть, но, благодаря Бога, время еще не ушло и я могу удержать за собой свободу.

- Неужели у тебя в самом деле нет никакой совести, Флора?

- Есть, дитя мое, и очень чувствительная, которая упрекает меня в моем легкомыслии. Ты очень хорошо знаешь, что рано или поздно, каждому человеку придется отвечать за свои действия. Посмотри на меня, - неужели я способна на жизнь докторши и в состоянии целые дни стоять у плиты и варить суп? И для кого? - Сказав это, Флора кивнула головою по направлению к гостинной, где с приездом старика Гизе, сделалось очень оживленно и весело, только Брук молча сидел у чайного стола и был углублен в чтение газеты.

- Заметь-только, что никто из мущин не разговаривает с ним! - продолжала Флора. - Но и по делам ему, он обманул меня и общество. Слава, предшествовавшая ему, была пустою молвою.

Затем она быстро прошла в свой кабинет, по всей вероятности для того, что-бы не встретиться с любезным генералом Гизе, который вместе с дочерью и советником входил в музыкальный зал, желая познакомиться с Кети.

По его просьбе она снова села за рояль и повторила свою фантазию. Мориц не спускал глаз с своей питомицы и когда она кончила играть, он посмотрел на нее странным взглядом; это была уже не братская любовь и преданность, он быстро подошел к ней и положил ей руку на плечо.

- Дорогая Кети, что из тебя вышло! - прошептал он едва слышно. - Как ты живо напоминаешь мне Клотильду, твою покойную сестру! Но ты еще прекраснее и совершеннее.

Кети хотела оттолкнуть его, но он схватил её руку и крепко сжал, как-бы не желая расстаться с нею на всю жизнь. Для гостей это была очень привлекательная картина; опекун с гордостью обнимал свою питомицу, оставленную на его попечении покойным отцом.

Но бледное лицо Генриэтты сильно покраснело и она молча улыбнулась. Доктор Брук, стоявший возле нея, посмотрел на часы, украдкою протянул руку Генриэтте и незаметно удалился, воспользовавшись всеобщим волнением.

X.

Целая неделя прошла с вечернего собрания, и даже ужасно утомительная неделя, как выражалась президентша, вздыхая; но эти вздохи нисколько не мешали ей делать строгие выговоры портнихи за платье, приготовленное к будущему балу. Шлейф был слишком короток, кружево очень узко, а материя через чур легка. Аристократические кружки то и дело приглашали почтенную даму то "на чай" то "на вечер". Кроме того Флора должна была участвовать в живых картинах, так что надо было только поспевать.

Разстроенное здоровье Генриэтты не позволяло ей участвовать на всех этих празднествах, а Кети не хотела оставлять сестру одну, не смотря на то, что также была приглашена. Тогда они вместе пили чай в музыкальной зале и Кети по возможности старалась рассеивать грусть Генриэтты веселыми рассказами и музыкою.

Не смотря на здравомыслящия суждения больной, на её сознание в пустоте светской жизни, она все таки была великосветской девицей, всю свою жизнь прожившая между аристократическими друзьями бабушки. По этому она всегда печально улыбалась, когда в вечерние часы до неё долетали конский топот и мерный стук экипажей; в эту минуту она сравнивала себя с хромым боевым конем, который, заслышав военный сигнал навостряет уши и бессознательно рвется вперед.

Коммерции советник уже с неделю как уехал по делам в Берлин и почти ежедневно писал президентше, что доставляло ей видимое удовольствие.

Марлитт Евгения - В доме коммерции советника (Im Hause des Commerzienrathes). 2 часть., читать текст

См. также Марлитт Евгения (Eugenie John) - Проза (рассказы, поэмы, романы ...) :