Марлитт Евгения
«В доме коммерции советника (Im Hause des Commerzienrathes). 1 часть.»

"В доме коммерции советника (Im Hause des Commerzienrathes). 1 часть."

I.

Декабрьское солнце еще раз робко скользнуло по большой комнате мельницы, в последний раз блеснуло своими лучами по странным предметам, лежавшим на глубоком подоконнике углового окна и исчезло затем в белоснежных тучах, лениво, но упорно подымавшихся к небу.

Странно сверкавшие предметы на подоконнике были орудиями врача, собранием инструментов, один вид которых и острый, холодный блеск пугают человека и потрясают всю нервную систему. Большая кровать с резьбой, с плебейскими, ярко разрисованными ветками роз и гвоздики на обеих спинках, заваленная перинами в полосатых чахлах, стояла поперег комнаты и на этой кровати лежал мельник.

Искустная рука врача только что избавила его от горлового недуга, уже несколько раз грозившего ему смертью; - операция была трудная и весьма опасная, однако молодой доктор, тихонько спускавший теперь стору и без шуму укладывавший свои инструменты в футляр, казался довольным - операция удалась.

Больной, еще несколько минут перед тем, под влиянием хлороформа, возстававший против врача, и называвший его убийцею и разбойником, лежал теперь усталый и утомленный в подушках. Ему было строго запрещено говорить, что было впрочем излишнею предосторожностью, потому что редко лицо человека выражало такую угрюмость и несловоохотливость, как эта большая, четырех-угольная голова, единственным украшением которой были густые, серебристо-белые волосы.

- Ты доволен Брук? - спросил господин, приближаясь к доктору. До сих пор этот свидетель операции стоял в ногах постели и в красивых чертах его лица отражались еще следы волнения и напряженного состояния.

- Пока все идет хорошо, - отвечал доктор кивнув головою, - здоровая натура больного поддержит меня. Теперь многое будет зависеть от ухода - мне нужно ехать. Пациент непременно должен сохранить лежачее положение, главным образом нужно опасаться кровотечения.

- За этим я буду наблюдать! - живо прервал его собеседник. - Я останусь здесь так долго, пока потребуется надзор... Не можешь ли ты зайти в виллу и сказать, что я не вернусь к чаю?

Легкий румянец покрыл щеки доктора и какое то уныние звучало в его тоне, когда он сказал:

- Я должен избегать обхода парком, и как можно скорее спешить в город.

- Ты еще не видался с Флорою сегодня?

- А ты думаешь, что это легко для меня? - сказал доктор и на минуту замолчал, крепко стиснув зубы и взяв футляр с инструментами, что б положить его в карман.

- У меня много тяжелых больных, - продолжал он видимо спокойно, - маленькая дочь купца Ленца должна умереть сегодня ночью. Ребенка я, конечно, не могу спасти, но бедные родители, изнуренные страхом и тревогою, считают минуты, пока я не приду - только я и могу уговорить несчастную мать съесть что нибудь, для подкрепления своих сил.

Затем он подошел к кровати. Больной приподнял веки и посмотрел на доктора в полном сознании; в его выпуклых, окруженных красными кругами глазах, блеснул луч благодарности за скорую помощь и облегчение в страдании. Он хотел протянуть руку своему спасителю, но доктор крепко удержал ее на одеяле, и снова подтвердил строгое запрещение каким бы то ни было волнениям.

- Г-н коммерции советник останется с вами, г. Зоммер, и будет наблюдать за точным исполнением моих предписаний, - добавил он.

По видимому это понравилось старику, он бросил взгляд на советника, подтвердившего уверение доктора ласковым наклонением головы, а затем закрыл глаза, как бы желая заснуть.

Между тем доктор взял шляпу, протянул руку советнику и вышел из комнаты.

Если бы у постели больного сидела страдающая горем, любящая жеищина, она наверное при уходе доктора почувствовала-бы беспомощную тоску, страх и робость, как та бедная мать умирающего ребенка; но постель мельника не была окружена таким страхом и бесконечною любовью. Старая ключница, занятая уборкою посуды, понадобившейся при операции, казалась весьма равнодушною; она, как летучая мышь входила и выходила из комнаты, а водяные брызги на столе и полу трогали ее гораздо больше, чем смертельная опасность, которой только что избежал её господин.

- Прошу вас, оставьте это теперь, Сусанна; - сказал советник очень вежливым тоном. - Шум, который вы производите вытиранием тряского стола, раздражает нервы. Докгор Брук главнее всего предписал совершенное спокойствие больному.

Сусанна поспешно собрала все принесенные полотенца и половую щетку и ушла в кухню, блестевшую чистотою и порядком, что бы там успокоиться и позабыть о мокрых пятнах на обеденном столе.

Теперь настала тишина, какая только возможна на мельнице. Под половицами постоянно чувствовалось тихое равномерное сотрясение, неизбежное последствие колесных поворотов в мельничьем помещении; через плотину перебрасывались рассыпающиеся мелкою пылью пенистые волны и вечно повторяли свою однообразную шумную мелодию. В тоже время слышалось воркованье голубей, гнездившихся в ветвях громадных, столетних каштанов, затемнявших последние лучи солнца и придававших сумрачный вид всей комнате. Однако весь этот шум нисколько не беспокоил больного, - напротив он был необходим для его жизни, как воздух, как правильное биение его сердца.

Но какое неприятно отталкивающее лицо было у больного старца, за которым так бдительно ухаживал красивый мущина. Никогда еще плебейское выражение жестокости и грубости, ложившееся теперь вокруг отвислой нижней губы старика, не производили на него такого отвращения, как в настоящую минуту, когда сон и расслабление отняли у него силу воли и выставляли на вид отличительные свойства настоящего характера. Конечно, надо сознаться, что старик начал очень низко, в молодости он служил батраком на мельнице; но теперь, когда хлебная торговля принесла ему несметное богатство, он был представителем денежной силы, и по всей вероятности, в виду этого факта советник обходился с ним так ласково, хотя родственно они не были связаны ни одною каплею крови. Покойный банкир Мангольд, на старшей дочери которого от первого брака был женат советник, женился вторично на дочери мельника Зоммера. Вот какие родственные отношения были между мельником и его гостем.

Советник встал, отошел от кровати и приблизился к окну. Он был молодой человек подвижной и энергичный, которому спокойное сидение на месте было не по характеру, а тем более теперь казалось ему невыносимым постоянно смотреть на это несимпатичное лицо и на сжатые, мускулистые кулаки, которые так часто замахивались кнутом на бедных мельничных кляч.

Последнее каштановое дерево у окна, возле которого он стоял, давно сбросило все свои листья и скрестившиеся между собою ветви образовали рамку для хорошеньких, небольших ландшафтов; не говоря уже о том, что сероватое декабрьское небо скрадывало серебристый блеск зеркальных прудов и застилало мраком синеватую линию дальних горных вершин. Там дальше, где ворочались мельничные колеса, речка делала крутой поворот и из за ветвей прибрежных деревьев просвечивала белая, сверкающая полоса; массивное, каменное строение, с безчисленными рядами маленьких окон. Это была прядильная фабрика коммерции сбветника. Он тоже был человек очень богатый, у него на фабрике работала не одна сотня рук, и эта-то собственность ставила его в некоторую зависимость от мельника. Мельница, построенная с незапамятных времен, пользовалась невероятными привиллегиями и правила прибрежными землями на довольно большое расстояние, чем часто притесняла всех своих соседей. И на этих то нравах прочно стоял мельник и огрызался на каждого, кто только осмеливался коснуться до них, хоть кончиком пальца.

Прежде он был только арендатором, но разбогатев сделался владельцем не только одной мельницы, но и дворянского поместья, к которому она принадлежала; этого он добился незадолго до брака его единственной дочери с банкиром Мангольдом. Лично для него имели цену только поля и леса, о прекрасной-же вилле с большим парком, принадлежавшей к ним, он говорил с совершенным пренебрежением; но все таки охотно украшал дорогую игрушку, поддерживаемый недеждою видеть свою дочь повелительницею там, где прежние гордые владельцы не считали необходимостью отвечать на его поклоны.

В настоящую минуту жильцом этой виллы был сам коммерции советник и в прямых его разчетах было находиться всегда в добром согласии с хозяином речки и мельницы. И действительно советник относился как послушный сын к ворчливому старцу.

С высокой башни на фабричном здании раздалось четыре удара и за высокими окнами конторы вспыхнул газовый свет; нынче стемнело очень рано. Влажный пар, приносимый снегом, наполнил по немногу воздух и заставлял дым из труб опускаться и ползать над землею, между тем как крыша фабрики, каждая ступенька крыльца и каждый камень покрывались блестящими сырыми пятнами.

Голуби, до сих пор дружно сидевшие на столетних каштанах, вдруг покинули мокрые ветви и перебрались в теплую, сухую голубятню. С невольною дрожью советник оглянулся в комнату, показавшуюся ему в настоящую минуту почти уютною и даже родственною, тогда как прежде, этому избалованному человеку она была противна своим воздухом, вечно пропитанным кухонным запахом, с грязными, закопченными обоями и лубочными картинами на стенах. Сусанна накладывала дрова в печку, у внутренной стены комнаты уютно стоял старомодный диван с мягкими подушками, а в блестящих стеклах перегородки отражался последний луч дневного света. За этой перегородкой стоял железный денежный шкаф. Не забыл-ли он выдернуть из него ключ?

Незадолго до операции, мельник сделал свое завещание! Нотариус и свидетели встретились с доктором Бруком и советником на пороге мельницы. Не смотря на то, что пациент с виду казался спокойным, но в нем все таки должна была происходить сильная душевная тревога, даже рука его при уборке документов была нетверда, потому что на столе лежала еще одна бумага. Однако в последнюю минуту перед операциею, старик все таки заметил свою оплошность и просил советника припрятать бумагу в шкаф. За перегородкой была еще одна дверь, выходившая в переднюю, а на мельницу часто приходили чужие. Советник поспешил войти в узенькую, отгороженную комнатку и с ужасом увидел, что шкаф стоял растворенный; что-бы было со стариком, если-б он это увидел, потому что сам сторожил свои сокровища как дракон.

Мне кажется, что никто еще не входил в комнату, успокоивал себя советник, малейший шорох был-бы мне слышен, но все таки было необходимо удостовериться все-ли в порядке.

Он с возможною осторожностью отворил железную дверь - денежные мешки стояли в порядке очевидно нетронутые, а рядом с пачками кредитных бумаг возвышались золотые колонны блестящих червонцев. Боязливый взор советника торопливо перенесся на забытую бумагу, сунутую им второпях, в минуту легко объяснимого волнения, в одно из отделений шкафа, - это была роспись всего имущества. Какие полновесные суммы теснились здесь одна возле другой! Советник осторожно взял бумагу и положил ее поверх других документов; но при этом неожиданно задел рукою за одну из золотых колоннок и блестящие полуимпериалы с шумом раскатились по полу. Что это был за отвратительный звук! Его рука дотронулась до чужих денег! Испуг и невольное чувство стыда покрыли его лице ярким румянцем; теперь нужно было нагнуться, что-б собрать рассыпавшиеся монеты, но в эту минуту на него набросилось тяжелое, массивное тело, и грубые, жесткие пальцы впились ему в горло.

- Подлец! Разбойник! Я еще жив, - говорил задыхаясь мельник. За тем последовала минутная борьба, молодому человеку нужно было употребить всю свою силу, что-б стряхнуть старика, вцепившагося в него как пантера, и душившего его горло с такою яростью, что из глаз советника сыпались искры... Еще одно усиленное движение, один толчек и советник стоял освобожденный, между тем как мельник упал вдоль стены.

- Вы, кажется, с ума сошли! - сказал советник задыхаясь от волнения, но внезапно замолк: перевязка на горле больного вдруг сделалась пурпурово-красного цвета и из под неё текла широкая полоса крови по белой ночной сарочке - это было кровотечение, которого, по предписаниям доктора, главнее всего следовало избегать. Коммерции советник чувствовал, как стучали его зубы, точно он был в сильной лихорадке.

Виноват-ли он в этом несчастии? - Нет, нет, сказал он, потом вздохнул несколько спокойнее и нагнулся, что-б поднять старика и отнести его обратно в постель; но больной оттолкнул его и молча указал на рассыпанные деньги; их нужно было подобрать и аккуратно положить на прежнее место; старик, вероятно не сознавал страшной опасности, в которой находился, или забывал о ней в страхе о своих деньгах. Только после того, как советник запер шкаф и положил ему ключ в руку, вышел он шатаясь из комнаты и расслабленный, как сноп упал на свою кровать. Когда-же на зов советника в комнату вбежали два работника и Сусанна, мельник лежал уже вытянувшись во весь рост и бессмысленно глядел стеклянными глазами на грудь, которую неудержимый поток крови покрывал ярким пурпуром.

Работники тотчас-же поспешили в город искать доктора Брука, между тем как старая ключница принесла воды и множество полотняных компрессов. Но все было напрасно; не помогло и то, что советник сменял платок за платком, что-б прекратить упрямый поток крови, упорно сопротивлявшийся всяким стараниям.

Теперь было ясно, что артерия порвалась. Но каким образом это случилось? Была-ли этому причиною безумная, внутренняя тревога и волнение, или остановилось биение его сердца и он в минуту ярости сдернул с горла повязку и тем открыл свою рану, - нельзя было отдать себе в этом правильного отчета, так как человек в минуту удушья и ярости не может помнить всех своих действий! Но к чему было предполагать возможность покражи? Разве сильного прыжка с кровати и кипящего бешенства не было совершенно достаточно для несчастия, которое по словам доктора могло произойти даже от малейшего порывистого движения больнаго?

Нет, совесть его была чиста, он не мог даже сделать себе ни малейшего упрека в том, что было главною причиною ужасной катастрофы. Советник подошел к шкафу, единственно из заботы о достоянии старого мельника: мысль о присвоении себе чужой собственности не приходила ему даже в голову, это он помнил очень ясно. Виноват-ли он был, что низкий барышник имел на каждого воровские подозрения, даже на самого уважаемого человека? Теперь негодование заменило чувство страха и отчаяния. Вот благодарность за его любезности и предупредительности, так часто восхваляемые его знакомыми и не раз заставлявшие его принимать на себя обязательства, которые нередко впутывали его в неприятности. Лучше бы было остаться в своей вилле, за веселою партией виста, курить сигару и наслаждаться полным, душевным спокойствием. Это верно злой дух шепнул ему взять на себя роль терпеливой сиделки, ставившей его теперь в самое неприятное положение; а его руки, все еще дрожащия от страха и гнева, орошались кровью человека, который несколько минут тому назад чуть было не задушил его.

Нестерпимо долго тянулась одна минута за другою. Мельник очевидно сознавал теперь в какой опасности находился, он лежал совершенно неподвижно, устремив глаза на дверь и ожидая появления доктора, надеясь, что он еще спасет его, между тем, как советник с ужасом наблюдал за изменениями его лица. Такие серовато-бледные оттенки могла рисовать на нем только неумолимая рука смерти.

Сусанна внесла в комнату лампу; она несколько раз выбегала уже на улицу, что-б посмотреть не идет ли доктор Брук; а теперь в оцепенении остановилась у изголовья больного и с немым страхом посмотрела на старика, лицо которого осветилось беловатым ламповым светом. Глаза его закрылись и ключ, судорожно сжимаемый пальцами, упал на одеяло; больной потерял сознание. Рука советника невольно протянулась за ключем, что-б спрятать его, но как только он коснулся до холодного железа, в голове его промелькнула мысль, поразившая его как громом: что подумает свет об этом несчастном случае? Он слишком хорошо знал, что такое значила эхидная клевета; она уже успела побывать и в его салонах, он мог не раз убедиться, что мущины любили заниматься двусмысленными улыбками и злостными намеками точно с таким-же наслаждением, как и милое общество дам, собравшееся за чайным столом. Достаточно, чтоб один кто нибудь сказал, пожимая плечами и подмигивая глазами: да что за необходимость была советнику Ремеру отворять денежный шкаф мельника? И все его недоброжелатели и завистники подхватили бы эту фразу и завтра же весь город заговорил-бы о том, что операция удалась как нельзя лучше, но покушение советника на денежный шкаф, произвело в пациенте сильное волнение и смертельное кровоизлияние.

Тогда имя Ремера было-бы загиятнано грязным поступком, а он не в силах был оправдаться, где-же доказательства о его невинности? Ни к чему бы теперь не послужила его, до сих пор всеми признанная, честность. Он горько улыбнулся и вытер платком крупные капли пота, выступившие на его лбу. Он слишком хорошо знал, что для света нет ничего легче и приятнее, как признать хваленую честность подложною, как только малейшее обстоятельство заговорит против него.

Он наклонился к безчувственному старику, которому Сусанна терла виски спиртом и пристально посмотрел на него. Если больному не вернется сознание и он не в силах будет рассказать о случившемся, то событие это похоронится вместе с ним.

Наконец на дворе залаяли собаки и на пороге раздались торопливые шаги. Доктор, как бы окаменелый, остановился на одну минуту в дверях, потом положил шляпу на стол и подошел кь больному. Какая мертвенная тишина воцарилась при его появлении!

- Если-бы он только пришел еще в себя, доктор! - сказала старая ключница подавленным голосом.

- Сомнительно, что б это случилось, - отвечал доктор, тщательно осмотрев лицо больного, на котором уже не было ни кровинки. - Умерьте свои чувства! - сказал он сериозно, заметив, что Сусанна начинала разражаться громким воплем. - Скажите мне лучше, зачем больной вставал с постели?

Затем Брук взял свечку и осветил пол; половицы возле кровати были забрызганы кровью.

- Это от пропитанных кровью компрессов, - сказал советник твердым голосом, но заметно побледнев, между тем как Сусанна клялась, что при её входе господин её лежал в постели, точно в таком же положении, как при уходе доктора после операции.

Брук покачал головою.

- Кровотечение не могло произойти само собою, вероятно больной сильно волновался, иначе это немыслимо.

- Уверяю тебя, что ничего не произошло особеннаго; - сказал советник, довольно твердо вынося взгляд доктора. - Впрочем, не буду скрывать от тебя, что больной, в горячечном припадке действительно вскочил с кровати. Слова эти чуть не стали у него поперег горла; чтоб спасти свою честь, он жертвовал своею правдивостью и хладнокровно отвергал бывший факт, не чувствуя за собою ни какой вины; он сам был несчастною жертвою и репутация его висела на одной ниточке.

Доктор молча отвернулся от него; не смотря на все его старания привести мельника в чувство, больной только на минуту раскрыл тусклые и безжизненные глаза, а вместо слов из уст его вырвался непонятный, беззвучный лепет.

Несколько часов спустя советник Ремер ушел из мельницы, - все было уже кончено. Над дверьми комнаты умершего и на многих вещах виднелись уже широкие, бумажные полосы. Тотчас после смерти мельника, Ремер послал за полициею и, как человек осторожный и добровестный, приказал все опечатать при своих глазах.

II.

Теперь он мерными шагами шел домой через парк. Светлые лучи из окон мельницы, освещавшие ему дорогу, скоро исчезли; он шел один в глубокой темноте, сильный ветер дул ему прямо в лицо, снежные хлопья покрывали его разгоревшиеся щеки, но не они беспокоили его, - взволнованные мысли и воспоминание об ужасном зрелище, которое он терпеливо выносил в продолжение нескольких часов, потрясали все его члены, как во время сильнейшей лихарадки. По этой же самой дороге, почва которой так неприятно жгла теперь его ноги, шел он сегодня после обеда так беззаботно, чувствуя над собою свою счастливую звезду - а в настоящую минуту ему почти казалось, что он виновен был в смерти человека, он, коммерции советник Ремер, который не мог даже по слабости своих нервов выносить страданий животнаго! Это была зависть богов, нетерпящих беззаботной жизни человека и с радостью бросавших камни на гладкую дорогу счастливцев; эта зависть и теперь старалась причинить советнику неизлечимую рану и неумолимо упрекала его в скрытности, но кому же он вредил этою скрытностью? Никому, решительно никому на всем земном шаре.

С этими мыслями советник продолжал путь и завернул в широкую липовою аллею, простиравшуюся до самой виллы. Из окон и стеклянных дверей, выходивших на терассу изливался целый поток серебристо-белаго света и ему казалось, что этот свет манил его из ночной тьмы к счастливой жизни, полной бурных удовольствий. Ремер вздохнул свободнее; он отбросил далеко от себя все неприятные впечатления последних часов и поспешил в виллу.

Там в богатых салонах вдовствующей президентши Урах собралось многочисленное общество гостей, чинно занявших места вокруг чайного стола и за партией виста. Большие, зеркальные стекла окон и резная, бронзовая балюстрада низенького балкона позволяли еще из саду свободно видеть все что происходило в зале. Разрисованные обои на стенах, тяжелые драпировки светло голубого бархата, бронзовые люстры на золоченых цепочках, серебристые огни в молочных шарах в виде гигантских жемчужин - все это придавало комнате волшебную наружность, глядя на нее из глубокого мрака зимнего вечера. Сильный порыв ветра засвистел по аллее и засыпал балкон снежными хлопьями и сухими липовыми листьями, впрочем это нисколько не возмутило спокойствия за высокими, зеркальными стеклами; даже воздушные, кружевные занавеси не покачнулись, только потухавшее пламя в камине вспыхнуло на секунду выше и ярче.

Спешивший молодой человек мог теперь ясно видеть группы собравшихся гостей и внутренно чувствовал спокойствие, приближаясь к дому; не только русые и темные локоны, мягкие, гибкие, женские и девичьи фигуры, но и весенние гении, разрисованные на потолке, простиравшие руки, наполненные анемонами и майскими цветами, призывали его скорее в уютную гостинную, в которой расположились множество чепцов почтенных матрон, и седые головы пожилых кавалеров. Какие тут встречались громкие имена! Офицеры в высоких чинах, кавалерственные дамы (В западноевропейских государствах кавалерственными назывались дамы, пожалованные дамскими орденами.) и сановники министерства сидели за карточными столами и окружали тлеющийся камин, углубившись в мягкие бархатные кресла. Старый, гордый медицинский советник Бер также находился между ними и каждый раз, как ему приходилось сдавать карты, разноцветные лучи ярко сверкали из его брильянтовых перстней, - подарков царственных особ. И все эти гости были собраны в его доме, у коммерции советника Ремера. Ярко-красное вино в стаканах было из его погреба и свежая, душистая земляника, которую лакеи разносили в хрустальных, высоких вазах, была тоже куплена на его деньги. Президентша Урах была бабушка его покойной жены; она с неограниченною властью распоряжалась его кассою и разыгрывала роль хозяйки в доме вдовца.

Советник обогнул угол дома с западной стороны; здесь были освещены только два окна нижнего этажа, в одном из них горела висячая лампа и так далеко разливала яркий отблеск красных гардин, что белая, мраморная статуя речной нимфы перед рощицей была облита чудным, розовым светом. Ремер покачал головой, вошел в дом, сбросил шинель на руки вбежавшего лакея и переступил порог комнаты с пунцовыми занавесями. В этой комнате все было красное: обои, мебель, даже ковер, растилавшийся по всему полу были темно-пурпурового цвета.

Под висячею лампою стоял письменный стол, очень оригинального фасона, в китайском вкусе, полированный черным лаком с золочеными веточками и различными арабесками; это был рабочий стол в полном смысле этого слова; раскрытые книги, стопы бумаг и газеты покрывали его широкую доску; кроме того на нем лежал еще массивный манускрипт с брошенным на него карандашем, а рядом на серебряном подносике стоял тонкий бокал, до половины наполненный темным рубиновым вином. В этой комнате присутствие цветов было невозможно и ни одна птичка не имела права нарушать тишину своими звучными песнями. Во всех четырех углах этого кабинета, на колоннах из черного мрамора стояли бюсты в натуральную величину из того-же мрамора, так что строгое очертание голов придавало выражению их лиц что-то суровое и резкое; во всю длину одной из стен был поставлен книжный шкаф, черного дерева с золотыми украшениями, сверху до низу наполненный толстыми томами в красных сафьянных переплетах, фолиантами в кожанных обертках и целыми стопами старых брошюр. Можно было предположить, что этот густой красный цвет был избран только как основной грунт, что бы яснее показать серьезную мысль в устройстве всей комнаты.

Как только советник переступил порог этого кабинета, дама, ходившая тут взад и вперед, моментально остановилась посреди комнаты. Она была так бледна и так резко отделялась от красного ковра, что можно было подумать, она тоже недавно пришла с улицы и не успела еще обогреться.

Мягкие складки кашимирового платья падали вокруг её стройной тальи и обрисовывали её прекрасные формы. Она была чрезвычайно хороша, хотя уже не первой молодости, с тонким римским профилем и нежными, подвижными чертами лица. Волосы её были пепельного цвета и вились мелкими воздушными кольцами вокруг головы и шеи. Это была Флора Мангольд, невестка советника Ремера, сводная сестра его покойной жены.

При входе зятя она сложила руки на грудь и посмотрела на него с напряженным ожиданием.

- Почему ты не там, Флора? - спросил он, указывая пальцем по направлению к зале.

- Так ты думаешь, что я способна присутствовать при бабушкином вечернем заседании, слушать их сплетни и смотреть, как они вяжут чулки и свивальники для бедных детей? - ответила она немного рассердившись.

- Но там есть и мужчины, Флора.

- Точно они меньше занимаются сплетнями, не смотря на свои чины и эполеты!

- Ты не в духе, дорогая моя, - сказал Ремер, слегка засмеявшись, усаживаясь в кресло.

Флора резким движением откинула голову назад и еще крепче скрестила руки на груди.

- Мориц, - сказала она задыхаясь, как бы борясь с собою, - скажи мне правду - говорят мельник умер под ножом Брука?

Ремер вскочил.

- Что-за идея! Для вас, женщин, ни одно несчастие не кажется довольно черным.

- Мориц, прошу тебя говорить поделикатнее, - прервала его Флора, с гордым наклонением головы.

- Я, конечно, питаю полное уважение к твоей личности и отдаю должную дань твоему уму, но разве ты поступаешь лучше других?

- Умер под ножом Брука! - Повторил он взволнованным голосом. - Скажу тебе только, что операция происходила в 2 часа дня, а он умер всего часа 3 тому назад. Я, впрочем очень удивляюсь, что ты имеешь мужество высказывать подобное предположение, и говоришь это так спокойно, можно сказать так безжалостно.

- Именно я! - вскричала она и топнула по мягкому ковру. - Ты должен знать, что душа моя не терпит скрытности. Я слишком горда и вовсе не способна на самопожертвование, что-бы знать вину другаго и скрывать ее, кто бы этот другой ни был! Не думай, что это проходит мне даром; сердце мое обливается кровью, но ты сказал "безжалостно" и злее этого ты ничего не мог найти. Иметь сострадание к тому, кто плохо знает свою специальность, - положительно нелепо. Ты знаешь не хуже меня, что слава Брука, как доктора, очень сильно пострадала после неудавшагося лечения графини Валлендорф.

- Да, но эта избалованная барыня не отказывала себе ни в каком капризе и слишком усердно ела жирные пастеты и запивала шампанским.

- Так говорил Брук, но родственники положительно опровергали это, - сказала Флора, пожимая руками виски, как будто она страдала головною болью.

- Знаешь Мориц, когда я узнала о несчастии на мельнице, то несколько минут ходила в саду, как помешанная. Зоммер был известен во всех слоях общества и все интересовались операциею. Допустим даже, что он умер не под ножом Брука - все таки станут утверждать, что благодаря только его крепкой натуре, кризис продлился на несколько часов. И ты хочешь утверждать теперь невинность Брука? Да, впрочем и не старайся отрекаться от собственного убеждения! Посмотри на себя, как ты бледен от внутреннего волнения.

В эту минуту распахнулась одна из боковых дверей и на пороге показалась президентша Урах. Не смотря на её семьдесят лет, она ходила очень быстро и могла похвастаться своею моложавостью; на ней не было даже мантильи, которая так благодетельно прикрывает талию старушек; белая, кружевная косынка, плотно обхватывала её грудь и талию и спускалась пышным бантом на серое, шелковое платье.

Ея поседевшие волосы лежали густыми пуфами около лба, а сверх этой волосяной короны красовалась белая тюлевая вуаль, длинные концы которой прикрывали ей шею и нижнюю часть подбородка, - единственные погрешности её наружности.

Она была не одна; около неё стояло странное существо, чрезвычайно маленького роста и неимоверной худобы; не смотря на свою малость, члены её были пропорциональной величины, а сильно развитая голова молодой девушки свидетельствовала, что ей было не менее двадцати-четырех лет.

Все эти три женские головы имели общия, фамильные черты; тотчас можно было заметить тесную связь между бабушкой и внучками, только у младшей из них гордый, правильный профиль казался несколько удлиненным, а подбородок немного шире и энергичнее. Цвет её лица был болезненный, а губы совершенно синего цвета.

В пушистых, русых волосах были приколаны бархатные банты огненного цвета, а её миниатюрная фигура облечена в красивый вечерний туалет.

К этому нужно еще прибавить, что с одного боку у неё висела овальная, плетеная карзиночка, подбитая голубым атласом, в которой сидела маленькая канареечка.

- Нет Генриэтта! - вскричала Флора с нетерпением и запальчивостью, в ту минуту, как птичка, точно стрела пронеслась над её головою, - этого я положительно не выношу. Ты можешь оставлять дома твой зверинец, приходя ко мне.

- Извини Флора - мой маленький Ганс не дикое животное, не имеет ни капыт, ни рогов и не сделает тебе вреда! - ответила молодая девушка совершенно равнодушно. - Приди сюда, моя птичка! - манила она канарейку, летавшую около потолка, и маленькое животное немедленно послушалась свою госпожу и села на её протянутый палец.

Флора отвернулась и пожала плечами.

- Право не понимаю тебя, бабушка, ни других, - сказала она резко. - Как это вы можете спокойно выносить все фантазии и глупые ребячества Генриэтты? В вашем салоне скоро появятся голубиные и вороньи гнезда.

- Что-жь, почему-ж-бы и не так? - засмеялась Генриэтта, показывая при этом два ряда тонких, острых зубов. - Добрые люди должны же сносить, когда ты при каждом удобном случае расхаживаешь с пером за ухом и решительно всем хвастаешься своею ученостью.

- Генриэтта! - перебила ее президентша строгим голосом. Во всех движениях этой женщины проглядывало княжеское величие; даже протягивая руку советнику лицо её хотя и выражало доброту и ласку, но в тоже время и несомненное снисхождение.

- Мы узнали, что ты возвратился, Мориц; долго-ли нам еще предется ждать твоего появления в наш кружок? - спросила она певучим, мягким голосом.

Советника раздражили эти слова и он медленно ответил.

- Дорогая grand-maman, прошу вас извинить меня, сегодняшний вечер я не выйду к гостям - происшествие на мельнице.....

- Я понимаю, что происшествие это печальное, но почему-же мы должны от этого страдать? Я право не знаю как оправдать тебя в глазах моих друзей?

- Ведь ваши друзья не так-же глупы, что-б не понять.

- Что сегодня вечером умер дедушка Кети, - проговорила Генриэтта, рассматривая книги на письменном столе.

- Раз на всегда прошу тебя, Генриэтта, избавить меня от твоих грубых замечаний, - сказала президентша. - Пожалуй сними твои огненные ленты, и надень что нибудь по скромнее, так как Кети твоя сводная сестра, но для меня и Морица родство это почти не существует, и мы ни в каком случае не должны придавать ему официального значения. Вообще я не желаю, что-б в моем доме много разглашали об несчастии на мельнице - уже ради Брука. Чем меньше мы будем говорить об этом, тем лучше.

- Милосердный Боже, неужели вы все так несправедливы к доктору? - вскричал советник с отчаянием. - Никто не въправе сделать ему малейшего упрека, он приложил все старания и доказал свое искуство.

- Дорогой Мориц, об этом советую тебе поговорить с моим другом, медицинским советником Бером. - Сказала президентша и указала глазами на Флору, подошедшую к письменному столу.

- Прошу тебя не стесняться при мне, grand-maman! Не думай, что я так слепа и глупа, что-б самой не знать мнения Бера? - сказала Флора с горечью. - Впрочем Брук сам осудил себя и не посмел даже сегодня вечером показаться мне на глаза.

До этой минуты Генриэтта стояла спиною к говорившим; но теперь она быстро обернулась, густая краска покрыла на минуту её бледное лицо и снова исчезла; а чудные, глубокие глаза засверкали и с испугом и ненавистью посмотрели на сестру.

- Твое подозрение он опровергнет и вероятно придет еще сегодня, - сказал советник с видимым облегчением. - Он сам расскажет тебе, как был занят сегодня; ты, конечно, знаешь, сколько у него опасно-больных в городе, в числе которых находится и маленькая дочь купца Ленца, которая по словам Брука должна умереть сегодня ночью.

Молодая девушка засмеялась.

- И она тоже умрет? Неужели Мориц? А у меня час тому назад был доктор Бер, который вчера еще видел маленькую дочь Ленца, и по его мнению болезнь вовсе не опасная, а только Брук не так понял ее и ошибся в лечении, а ты знаеш что Бер считается здесь авторитетом.

- Да, авторитет полный злейшей зависти, - сказала Генриэтта дрожащим голосом, и подошедши к зятю взяла его за руку. - Перестань Мориц, охота тебе убеждать Флору; ты видишь, что она непременно хочет видеть своего жениха виновным.

- Я этого хочу? Злое создание! Я бы с радостью отдала половину своего состояния, что-бы думать о способностях Брука так, как думала в первые дни своего обручения, и смотреть на моего жениха с тою-же уверенною гордостью, - вскричала Флора с раздражением. - Но, со дня смерти графини Валлендорф сомнение и недоверчивость не дают мне покоя, сегодня-же мне пришлось убедиться. Правда, я не обладаю тою женскою слабостью, которая любит человека, не спрашивая себя, - достоен ли избранный всей её преданности? Все знают, что я чрезвычайно честолюбива, и может быть это и есть та причина, почему я не могу присоединиться к слабым и равнодушным созданиям моего пола, которые не живут, а прозябают в однообразной, будничной жизни. Мне всегда казалось непонятным как могут разумные женщины хладнокровно влачить всю жизнь подле ничего не значущего мужа; я бы на их месте вечно краснела при встрече с людьми.

- В самом деле? А знаешь ли, что на это потребовалось бы побольше мужества, чем для чтения лекции Эстетики перед целою аудиториею студентов, - перебила ее Генриэтта, злобно улыбаясь.

Флора бросила презрительный взгляд на сестру.

- На такую маленькую эхидну, как ты, не стоит обращать внимания. Что ты можешь понимать в идеалах? Впрочем ты права, говоря, что мое место скорее на кафедре, чем подле человека, плохо изучившего свою специальность - такой жизни я-бы не вынесла.

- Это ужь твое дело, дитя мое, - сказала президентша, - ты должна помнить, что никто не принуждает тебя надевать себе петлю на шею.

- Я это отлично знаю, бабушка, и знаю также, что ты с большим удовольствием желала-бы видеть меня женою расслабленного и обанкрутившагося камергера фон-Штетена. Вместе с тем я не могу не сознаться, что никогда не поддаюсь ни чьему влиянию, и сама знаю как руководить собою.

- Это твое неотъемлимое право, - отвечала пожилая дама с холодностью. - Только прошу тебя заметить, что ты будешь иметь во мне упорную противницу, если дело огласиться. Ты очень хорошо знаешь меня; - я могу скорее перенести домашние раздоры, чем публичный, семейный скандал. Не забывай, что я живу с вами и взяла на себя роль представительницы этого дома, а потому могу требовать полного уважения к моему имени и моему положению в свете. Я вовсе не желаю, что-б общество переменило о нас хорошее мнение.

Советник быстро отвернулся, подошел к окну и углубился в темную даль. Сильный ветер с шумом и свистом гудел между деревьями, а в красных полосах света от лампы кружились снежные хлопья и быстро менялись одна за другою, как мучительные мысли в его голове. Он несколько минут тому назад боролся с собою, и хотел сознаться во всем только одной Флоре, но теперь видел, что именно ей и нельзя было сказать ни одного слова; так как гордая, самолюбивая девушка непременно прокричала бы его признание всему свету, хоть и не из любви к Бруку, а просто, что-б оправдать перед людьми выбор своего сердца, или вернее сказать своего ума.

Между тем Генриэтта стояла перед бабушкою, с видом насмешки и негодования.

- Так ты только из боязни к светской молве хочешь, что-б сестра не вмешивалась в это дело? Таким манером она очень дешево отделается. Ты, конечно, одобришь ее, если она сумеет искустно скрыть вероломство? Впрочем, бабушка, тебе нечего бояться скандала, ты живешь в салонах и знаешь, что общество с особенною снисходительностью смотрит на грешников высокого полета.....

- Я попрошу тебя, Генриэтта, провести остальную часть вечера у себя в комнате, - сказала президентша серьезно. - С твоею раздражительностью невозможно возвратиться в салон.

- Как желаешь, бабушка! Пойдем, Ганс, - сказала Генриэтта прижимая птичку к своему лицу, - мы очень рады удалиться, ты тоже не любишь старых придворных дам, а медицинского советника Бера можешь больно клюнуть в палець, когда он кормит тебя сахаром. Прощай, бабушка - до свидания, Мориц! - С этими словами она переступила порог, но потом снова обернулась. - Эта упрямая особа, - сказала она, - вероятно не удержится на дороге, предписанной покойным отцом; при его жизни она не смела так вольничать, он ни за что не позволил бы ей взять назад слово, данное честному человеку.

Сказав это она ушла, но слышно было, как душившие ее слезы неудержимо хлынули из её глаз.

- Слава Богу, что она наконец ушла, - сказала Флора, - право, нужно сильно владеть собою, чтобы не потерять с нею всякое терпение.

- Я никогда не забываю, что она больная, - сухо заметила президентша.

- В некотором отношении Генриэтта права, - робко сказал советник.

- Думай, что хочешь, Мориц, - возразила Флора, - только прошу тебя не усиливать твоим вмешательством мою внутреннюю борьбу. Я привыкла справляться с собою сама, и хочу поступить также и в настоящем случае. Впрочем вы можете быть покойны я сама не охотница до жестоких мер и прибегну к нашему общему союзнику - времени. - Затем она взяла со стола бокал и освежила свои губы несколькими каплями красного вина, между тем как бабушка намеревалась вернуться к гостям.

- Еще одно слово, Мориц! - сказала она, берясь за ручку двери. - Что теперь будет с Кети?

- Это нам решит духовное завещание, - отвечал советник, вздохнув несколько свободнее. - Я ничего не знаю о распоряжениях мельника; Кети его единственная наследница, но вопрос в том: утвердил ли он ее в этом праве? Он никогда не питал к ней особенной любви, потому что её рождение стоило жизни его дочери... Во всяком случае она должна будет приехать сюда, хоть на короткое время.

- Успокойся, она не приедет; Кети до сих пор крепко держится за юбку своей гувернантки, как и при жизни отца, - сказала Флора, - прочти только её письма.

- Да это, пожалуй и лучше, если она не приедет, - заметила президентша с видимым удовольствием. - Откровенно говоря, я не очень желаю принять ее под свое покровительство, и постоянно делать ей замечания.... Я никогда не любила ее, не потому, что она была дочерью "той" - я стою выше всяких предразсудков, - но она ежеминутно бегала на мельницу, обсыпала мукою свои косы и платье и была всегда довольно упрямого характера.

- Да, это тип простонародного ребенка, а все таки папаша любиль ее больше, чем нас, - сказала Флора с насмешкою.

- Это тебе так казалось, потому что она была младшая, - возразила президентша, - он всех вас любил одинаково. Ты пойдешь со мною, Мориц?

Он поспешно встал и они оба удалились.

Оставшись одна, Флора позвонила.

- Возьми бумаги и все письменные принадлежности и отнеси их ко мне в спальню, я буду там писать. Помни, что меня ни для кого нет дома, - сказала она вошедшей горничной.

Огненная полоса в саду исчезла, но из окон гостинной белый свет сильно сиял далеко за полночь... Коммерции советник сидел за карточным столом. При его появлении гости обратились к нему с приветливыми фразами и с дружескими поклонами, что значительно успокоило его. В среде этих важных аристократов и богатых коммерсантов он нашел полное оправдание своего образа действий и сам не понимал больше мучительных сомнений, которые он претерпевал несколько часов тому назад.

К чему подвергать себя несправедливым толкам, когда уверен в своей невинности? И о какой низости пришлось бы говорить! Общество, столь любящее сплетни, с удовольствием прикрывает покровом приличия интересные, скандальные истории, но благородные страсти и заблуждения подвергались насмешкам и бичеваниям; при подозрении же в намерении украсть деньги из железного шкафа мельника, все члены общества, конечно, немилосердно напали-бы на человека и без того уже принятого в их кружок из милости. Теперь только он не мог утешать себя, что молчание его никому не вредит; оно грозило разлучить два существа, обрученные уже кольцами! Флора была очень экцентричная девушка.

Но по всей вероятности Брук еще не раз успеет отличиться, что несомненно при его знании и таланте; и тогда она изменит свое мнение.

Он с жадностью выпил стакан превосходного вина и это помогло ему прогнать от себя последния сомнения.

III.

Мельник действительно назначил свою внучку, Катерину Мангольд своею единственною наследницею, а опекуном ей выбрал коммерции советника Ремера. При вскрытии духовного завещания советник был несколько взволнован и ему невольно приходили в голову мысли о противоречиях, так часто встречающихся в человеческой душе. Старик, в пылу минутной ярости чуть не задушил его, подозревая в нем вора, а несколько часов перед тем назначил его опекуном своей внучки, и доверив ему управление своим имуществом, предоставил ему неограниченную власть.

Мельник распорядился, в случае, если умрет после операции, что-бы все его недвижимое имущество было продано, исключая мельницы, которую он желал оставить своим будущим потомкам, в знак памяти того, что мельница эта принесла ему все его богатство.

Дворянское поместье должно быть разделено на части; лес, земли и службы посреди громадных лугов и садов проданы тому, кто даст самую большую цену; виллу-же и принадлежащий к ней парк было предоставлено купить коммерции советнику с уступкою пяти тысяч талеров с цены, которая будет назначена по оценке. Эти пять тысяч талеров оставлены были в его пользу, не как вознаграждение за труды, а в знак благодарности завещателя, так как советник никогда не выказывал чванства и глупой гордости, как его родные, а напротив был предан и всегда ласков, как родственник. За тем весь капитал, вырученный продажею земель, нужно было обратить в государственные облигации и другия солидные бумаги, по желанию самого опекуна, человека честного и сведущего в коммерческих делах.

Молодая наследница уже более шести лет не была на своей родине. Ея покойный отец, еще при своей жизни, передал ее на руки гувернантке, госпоже Лукас, которая воспитывала девочку по своему усмотрению и заменила ей даже мать. Банкир Мангольд чувствовал, что не должен лишать свою любимицу доброй покровительницы; тем более что Кети была всегда робка и пуглива со сводными сестрами и решил отправить ее вместе с её воспитательницею в Дрезден, где г-жа Лукас, пробыв несколько лет невестою одного доктора, вышла за муж и устроила свой собственный домашний очаг.

В своих письмах к опекуну, молодая девушка никогда не выражала желания возвратиться на родину; дедушка тоже никогда не приглашал к себе внучку, весьма довольный её удалением в Дрезден, потому что один вид ребенка обливал его сердце кровью, напоминая ему о его единственной дочери, которую он любил больше всего на свете.

Только теперь, после смерти мельника, Ремер потребовал её возвращения на некоторое время и написал, что сам приедет за ней в начале Мая, потому что президентша открыто высказала, что не желает принять в свой дом Кети, в сопровождении её бывшей гувернантки.

Молодая наследница была на все согласна, только просила при отдаче мельницы в аренду, удержать угловую комнату с альковою и сохранить ее именно в том виде, как она была при жизни деда, что и было исполнено.

В марте месяце, довольно рано утром, шла молодая девушка из города по шоссе, по обеим сторонам которого тянулись хорошенькие дачи и потом повернула на широкую проезжую дорогу, ведущую прямо на мельницу.

На улицах еще стояла грязная вода от таявшего снега и преимущественно стекалась в глубокие колеи, прорытые тяжелыми колесами мельничных телег и в широкие следы от многих человеческих подошв; но хорошенькие ножки молодой девушки были обуты в прочные, кожанные ботинки, а черное шелковое платье так аккуратно подобрано, что рубец его даже не касался мокрых коблучков. Она шла так твердо и уверенно, что ее нельзя было сравнить ни с эльфою, ни с силъфидою, напротив того её стройная фигура несколько напоминала Швейцарку, которой альпийское молоко и чистый горный воздух придают здоровый цвет лица и сильные мускулы. Плотно прилегающая кофточка из черного бархата, обшитая мехом обрисовывала красивые линии тальи и груди, а на каштановых волосах была надета шапочка из куньяго меха.

Лицо было открытое, черты не совсем правильны, нос немного короток в сравнении с шириною лба, рот слишком велик, круглый подбородок с ямочкой выдавался вперед, брови не правильно очерчены, но все эти недостатки исчезали, как бы по повелению прелести молодости и выкупались великолепным цветом лица.

Молодая женщина вошла в отворенные ворота мельницы. Целая стая кур, подбирая корм по следу рассыпанных хлебных зерен, только что собиралась выйти погулять на проезжую дорогу, но в минуту рассыпалась в разные стороны при виде незнакомой гостьи, а дворовые собаки, еще не вполне очнувшись от дремоты, бросились к ней с громким лаем. Как весело обливало весеннее солнце своими блестящими лучами, стены старого дома! Несколько дней тому назад свалились последния льдинки с жолоба водосточной трубы, а сегодня теплый, прозрачный воздух дрожал над согретыми аспидными досками крыши. Из толстых коричневых почек каштанов капала смола, что заставляло их блестеть как кусочки алмаза; комнатные ростения в горшках были в первый раз вынесены на чистый воздух, а на пороге входной лестницы сидел замазанный мукою мельник и отрезывал себе апетитные куски хлеба и сыра.

- Мавр! Сторож! - закричала молодая дама ласковым голосом.

Собаки забегали как бешеные и с громким визгом рвались с цепей.

- Что вам угодно? - спросил мельник, тяжело поднимаясь.

- Мне ничего не угодно, Франц, я только хочу повидаться с вами и с Сусанной, - смеясь отвечала молодая дама.

В одну секунду нож, хлеб и сыр полетели под лестницу. Мельник был небольшего роста даже немного ниже своей гостьи - он с недоумением смотрел в лицо молодой девушки, которую он в последний раз видел ребенком и называл, по примеру других "мельничным мышенком". В то время она действительно с ловкостью мышки следовала за ним шаг за шагом по всем амбарам мельницы, - теперь же стояла перед ним его хозяйка, а он, прежний обер-мельник был её арендатором.

- Курьезно, - сказал он покачивая головою с видимым замешательством. Глаза и ямочки на щеках остались теже, но откуда этот нечеловеческий рост! - Мельник смерил глазами высокую фигуру девушки. Это вы верно получили в наследство от бабушки Зоммера; она тоже была высока ростом и как кровь с молоком... - Да замолчите-ли вы, кональи, - закричал мельник на все еще лаявших собак, - право, мне кажется, что эти животные узнали вас, барышня.

- Лучше вас, конечно; мой "нечеловеческий" рост привел вас в тупик, - сказала она, подходя к собакам и лаская их. - Вы напрасно величаете меня, Франц. Я еще в Дрездене не получила никакого чина, могу вас в том уверить.

- Однако барышни, там в вилле, приказывают так называть себя, - сказал мельник настойчиво.

- Это для меня не новость.

- А ведь вы гораздо больше значете, чем оне. Такие молоденькие и так несметно богаты. Чего стоит одна мельница, лучшая на всем свете! Это не малость! Всего восемнадцать лет и полное право распоряжаться такой мельницей!

- Погодите Франц, я постараюсь хорошенько насолить вам, - сказала она смеясь.

- Но где-же Сусанна?

- Она под арестом в комнате, у бедной старухи опять ужасная боль в правом боку. Домашния средства более не помогают, теперь у нее доктор Брук.

Молодая девушка взяла Франца за руку и вошла в дом; тяжелая дверь на блоке с шумом захлопнулась за ней и глухой гул раздался в обширных сенях. Под ногами вошедшей сильно трясся пол; бурчание и стук мукомольной машины проникал сквозь небольшую, плохо затворенную дверь каменной арки и запах свежаго, смолотого зерна наполнял комнату несколько тяжелою атмосферою. Целый поток воспоминаний теснился в головке молодой хозяйки; она побледнела от внутренного волнения, сложила руки и остановилась на минуту. Да, она очень любила мельницу и с удовольствием всюду там ползала, как выражалась президентша, а доброму отцу не раз приходилось стряхивать мучную пыль с её волос и платья. Строгий-же старик, её дедушка, который большую часть времени сидел на верху и отдавал свои приказания бранным, ворчливым голосом, никогда не любил ее. При его появлении она обыкновенно старалась убежать в чистенькую кухню Сусанны, или к Францу, а между тем она все таки сожалела о нем и желала, что-б его тяжелые шаги опять раздались по лестнице. Ее теперь не страшило его лицо, которое от жажды к деньгам и большим процентам, сделали таким отталкивающим; может быть тепер, увидев её сходство с бабушкой, он был-бы добрее и снисходительнее.

Дверь в боковую комнату была заперта, но из узенького коридора, соединявшего заднее строение с передним фасадом, слышался жалобный голос плачущей Сусанны. Там была спальня старой девушки, темная комнатка с круглыми стеклами, оправленными в олово, выходившими во двор и открывавшими вид прямо на серую крышу дровяного сарая и никогда не высыхавшие лужи возле ворот. Молодая девушка с неудовольствием покачала головою и вступила в коридор.

Теплая, душная атмосфера пахнула ей в лицо, когда она отворила дверь и вошла в комнату, где при слабом полусвете, происходившем от бледно-зеленоватых стекл, она рассмотрела фигуру мужчины, стоявшего к ней спиною. Он был очень высокого роста и широк в плечах; видимо собравшись уже уходить молодой человек взял шляпу и тросточку..... Так вот доктор Брук, о котором несколько месяцев тому назад писал Мориц и объявлял его женихом Флоры, говоря между прочим, что Брук еще гимназистом был влюблен в её сестру, но тогда не смел выражать своих чувств, а теперь достигнул цели, после долгой и тяжелой борьбы. С тех пор она ничего более не слыхала о помолвке, совсем про нее забыла и во время всего пути ни разу не вспомнила, что найдет в семье еще одного нового члена.

Шуршанье-ли её шелкового платья, или ворвавшийся поток весеннего, чистого воздуха, разливший в комнате запах мартовских фиалок, но доктор быстро обернулся.

- Доктор Брук? Я Катерина Мангольд, - сказала она поспешно представляясь, потом подошла к Сусанне, сидевшей в кресле и протянула ей обе руки. Старушка посмотрела на нее подслеповатыми глазами.

- Я явилась к вам как снег на голову, не правда-ли Сусанна? Но, мне кажется, во время, - сказала она подбирая рассыпанные, седые волосы больной под ночной чепчик. - Каким это образом ты находишься здесь, в этой темной задней комнате? Печь дымит и, не смотря на ужасную жару, на стенах видны следы сырости. Разве тебе не передали, что-б ты заняла угловую комнату и спала за перегородкою?

- Да, коммерции советник сказал мне это, но я еще не потеряла рассудка и не могу поселиться одна в большой комнате, точно я барыня, или сама покойная мельничиха.

Молодая девушка улыбнулась.

- Однако при жизни дедушки ты всегда имела право сидеть в гостинной, Сусанна, - сказала она. - Около окна стояло твое веретено, которое я очень любила трогать, а на комоде твоя рабочая шкатулка. Позволите-ли вы переменить комнату доктор? - Обратилась она к Бруку, не дожидаясь ответа старушки.

- Даже крайне необходимо, но до сих пор больная не хотела следовать моему совету, - сказал доктор, пожимая плечами; у него был звучный и мягкий голос, который всегда сильно действует на страдающих.

- В таком случае не будем терять времени, - живо сказала Кети, снимая меховую шапочку и перчатки.

- Ни за что на свете я не соглашусь перейти в ту комнату, - настаивала ключница. - Дорогая барышня не делайте вы этого; я берегла ту комнату, как свой глаз, и каждый день чистила и убирала ее с того дня, как советник Ремер объявил мне, что вы приедете, - еще третьяго дня там повесили новые драпировки на окна.

- Пожалуй, оставайся здесь! Я надеялась, как во время детства, приходить сюда каждый вечер пить кофе, но так как ты так упряма, то я совсем не буду приходить, в этом ты можешь быть уверена. Я останусь здесь не более четырех недель и ты можешь предоставить свою убранную комнату с новыми зановесями кому тебе будет угодно.

Эти слова имели свое действие; в выражении лица молодой девушки было столько серьезности и решительности, что можно было сейчас заметить, что ей не в первый раз пришлось справляться с упрямой больной.

Сусанна с глубоким вздохом вытащила ключ из под подушки и подала его молодой барышне, быстро снявшей тем временем бархатную кофточку.

- Угловая комната верно давно не топлена, - сказала Кети и подняла корзинку с дровами, стоявшую возле печки.

- Нет, вам этого поднимать невозможно, - сказал доктор Брук и бросив взгляд на её нарядное платье, он положил на стол шляпу и тросточку.

- Это было-бы очень стыдно для меня, видите что вполне возможно, - возразила она серьезно, но с сильно покрасневшими щеками. Затем она вышла и несколько минут спустя в печке пылал яркий огонь, а Брук растворил все окна угловой комнаты, что-б освежить воздух.

Кети снова вошла.

- Посмотрите, доктор, платье мое нисколько не пострадало, - сказала она, протягивая ему беленькую ручку в бело-снежной манжетке.

Выразительная улыбка скользнула по его серьезному лицу, но он молчал и поспешил затворить угловое окно, из которого сильный сквозной ветер пахнул на молодую девушку и раздувал её каштановые кудри. Легкая занавесь, толкаемая ветром, поднялась к верху, но Кети ловко схватила ее и старалась снова привести в порядок накрахмаленные складки.

- Добрая Сусанна, - если-б она только знала, как не к стати повесила мне эти занавески, - сказала она улыбаясь. - Теперь конечно я не сниму их, что-б не огорчать старушку, но эти узорчатые кисейные занавеси вовсе не идут к низеньким окнам средневековой комнаты. Я намеревалась устроить ее, как она была триста лет тому назад, - с круглыми в олово оправленными стеклами, с складными дубовыми скамейками по обеим сторонам оконных ниш, а большую входную дверь, ведущую на лестницу, я думала украсить металлическими обшивками. Старые были сняты дедом, но следы остались, так что можно ясно различить, где они находились. К довершению всего, вообразите себе Сусанну у одного из окон с веретеном в руках! Все это я так хорошо придумала, а теперь придется отказаться в своих мечтах.

- Почему-же, разве не вы здесь полная хозяйка?

- Да, но я никогда не позволю себе показать себя хозяйкою в подобных желаниях, я себя хорошо знаю, - громко возразила она. Контраст между её откровенным признанием и смелым, решительным видом был так велик, что нужно было глубоко вглядеться в её темно-карие глаза, что-бы убедиться в истине её слов. Глаза её были не большие, но очень выразительны хотя и с холодным взглядом, что очень гармонировало с спокойною уверенностью всего её существа.

С какою практичностью занялась она приготовлениями к приему больной! Диван должен был заменить постель, а удобное, кожанное кресло покойного мельника она отодвинула от окна и приблизила к дивану, что-б оградить больную от малейшего сквозного ветра.

Затем она внесла в комнату маленький стол и выдвинула из под дивана небольшую скамеечку - все это делалось так ловко и непринужденно, как будто молодая девушка никогда не оставляла мельницы. Правда и то, что это занятие так поглотило все её чувства, что она совершенно забыла о существовании молодого доктора; только подходя к комоду и открыв верхний ящик чтоб достать белую салфетку с красной коймой, она обратилась к нему и сказала.

- А ведь старо-мещанский порядок отличная вещь - все лежит здесь на старом месте. Так было до моего появления на свет и во все время моего шестилетнего отсутствия старые порядки нисколько не изменились, - опять чувствуешь себя дома. Посмотрите, за рамкой этого зеркала торчит кончик домашнего календаря, в котором дедушка писал свои заметки, а над ним виднеется прут, один вид которого пугал еще мою мать.

- А потом, я думаю, и вас......

- Нет, дедушка слишком мало любил меня, что-б заниматься моим исправлением. - Кети сказала это без сожаления, но с улыбкою на хорошеньких губках, потом занялась стиранием пыли с мебели и затворила остальные окна.

- На этом каменном карнизе непременно должны стоять цветы и оживлять мою бедную Сусанну. Я попрошу Морица дать мне несколько горшков гиацинтов и фиалок из его зимнего сада.

- В таком случае вам придется обратиться к самой президентше Урах. Она одна распоряжается зимним садом, так как он принадлежит к её квартире.

Молодая девушка посмотрела на него большими глазами.

- Разве там такой строгий этикет? Во время папашиной жизни зимний сад был общим семейным достоянием, - сказала она, пожимая плечами. - Правда, что тогда важная теща моего отца была только редкою гостьею на вилле. - Ея мелодичный голос принял при этих словах немного резкий тон, но вскоре она прибавила с веселым смехом; - значит я отлично сделала, что пришла прежде на мельницу, чтобы освоиться с здешним образом жизни.

Докторь отошел от окна и приблизился к ней.

- Не будут-ли там претендовать на вас, что вы не тотчас явились под кровлю родных и не обратились к их покровительству? - спросил он серьезным тоном, выражающим участие; стараясь дать совет, но не показаться безцеремонно навязчивым.

- Они, конечно, не имеют этого права, - возразила она с живостью и сильно покраснела. - Эти родственники для меня все равно, что чужия, и искать у них покровительства было бы нелепо, так как ни в ком из них не надеюсь найти родственного чувства... даже и у сестер. Мы положительно не знаем друг друга и никогда не переписываемся, - я писала только Морицу. Когда жил папа, Генриэтта воспитывалась у бабушки и мы с нею редко виделись, да и то не иначе как в присутствии президентши. Моя сестра, жена советника Ремера, жила в городе и умерла очень рано. А Флора? Она была очень хороша собою и очень умна, играла видную роль в семье и была взрослою девушкою, когда я бегала еще ребенком. Флора всегда казалась очень ученою и важною, так что в её присутствии все чувствовали какую то робость. Я никогда не смела заговорить с нею или дотронуться до её чудных рук и даже теперь чувствую, что с моей стороны было бы весьма невежливо претендовать на интимные отношения, обыкновенно существующия между сестрами.

С этими словами она замолчала и вопросительно посмотрела ему в лицо, но глаза его безцельно блуждали по окрестностям. Он не ободрил ее ни одним словом.

- При нынешнем положении дел, - говорила она, - вилла уже не дом моего отца и я могу приехать туда только как гостья, как и всякий посторонний человек. Здесь, на мельнице я стою на своей собственной земле, здесь я чувствую свою родину, а эта старая кровля вместе с Францем и Сусанною будут охранять мои молодые года не хуже строгаго этикета виллы. Впрочем, я уверена, что никто не обратит внимание на мое незнание светских приличий, чего же можно ожидать от мельничной мышки?

Это ласкательное имя, данное ей покойным отцем в то время, когда она так проворно бегала по всем амбарам мельницы, потеряло теперь всякое значение и не подходило более к высокой молодой девушке, смотревшей на жизнь с спокойною самоуверенностью, каждое движение которой было обдуманно и не смотря на свою молодость, она казалась серьозною и уже довольно опытною.

Между тем печь мало по малу распространила в комнате теплоту; Кети вьнула из кармана маленькую скляночку, налила несколько капель о-де-Колона на горячую плиту, и тотчас-же воздух пропитался приятным нежным запахомь.

- Сусанне будет здесь гораздо легче, - сказала она, еще раз оглядывая всю комнату, - все было в порядке, только дверь перегородки была растворена и сквозь широкую щель виднелись пестрые букеты, разрисованные на спинке старинной кровати, стоявшей у окна. Теперь только молодая девушка обратила внимание на эту знакомую ей живопись, составлявшую в былые времена восторг её детства. Краска с её лица быстро исчезла и даже губы внезапно побелели.

- Там умер мой дедушка? - спросила она с живостью.

Доктор Брук покачал головою и указал на южное угловое окно.

- Вы были при нем? - шепнула она, приближаясь к нему.

- Да, был.

- Он умер так внезапно, а Мориц не написал мне никаких подробностей о его смерти, я даже не знаю отчего он умер.

Доктор стоял к ней боком, так что она могла видеть только профиль; подбородок и губы были покрыты густою бородою, но тем не менее она заметила, как он крепко сжал рот, точно ему трудно было отвечать. Помолчав минуту он обернулся к ней лицом и посмотрел на нее строго и серьозно.

- Вам наверное скажут, что он умер вследствие моей неловкости при операции, - сказал он едва внятным голосом.

Молодая девушка, как бы испугавшись, отшатнулась назад, глаза её еще раз посмотрели на доктора, но потом опустились.

- Единственно для того, что-бы успокоить вас, скажу вам, что это неправда, - продолжал Брук, - но как могу я требовать от вас, что-б вы поверили мне? Мы сегодня видимся в первый раз и совсем не знаем друг друга.

Несколько слов было-бы довольно, что-б кончить это тягостное положение, но Кети и не думала об этом. Он был прав, - как могла она знать, был-ли он виноват, или его только осуждает общественное мнение. Наружность его, действительно, дышала прямодушием и правдивостью, Кети чувствовала, что этот человек не способен даже оправдываться в несправедливых подозрениях, а сделал это теперь только из снисхождения к ней.

Но не смотря на это, она все таки была не в состоянии высказать слова.

Впрочем Брук и не ждал ответа, он отвернулся от неё с такою гордостию и достоинством, что ей стало стыдно и густой румянец внезапно покрыл её щеки.

- Теперь можно привести сюда больную? - сказала она нетвердым голосом.

Он утвердительно кивнул головою и Кети быстрыми шагами вышла из комнаты. Там, в задней комнате она отерла слезы, выступившие на её глазах и попросила ключницу подробно рассказать ей о печальном событии.

- Эта история очень повредила доктору, - закончила Сусанна свой рассказ. - Прежде не было доктора лучше него и он был занят по горло, а теперь говорят, он ничего не знает. Таковы люди моя дорогая барышня. В смерти мельника он нисколько не виноват; все шло отлично, ведь я это видела собственными глазами. Больному следовало лежать спокойно, я лучше всех знаю, что он сердится от каждой безделицы. Если Франц слишком громко говорил на дворе, или телега быстро ехала по двору, так он дрожал от злости. Да, я довольно натерпелась и в благодарность он не оставил мне ни гроша. Если-б вы незаботились обо мне, я бы теперь просила милостыню.

Кети невольно погразила ей пальцем.

- Да пожалуй я буду молчать, - ворчала старушка, между тем как Кети набрасывала на нее платье, - мне только жаль что такой чудный господин как доктор, невинно страдает и теряет свой хлеб, жаль тоже и его тетку, для которой он живет и трудится. Госпожа Диаконус воспитывала его на свои последния деньги; теперь она живет с ним; он всегда был её гордостью - и вдруг она должна переживать такое горе.

Кети хотела прекратить дальнейшие сообщения и осторожно подняла больную с кресла. Она уже отвыкла от своей прежней родины и слишком сильно привязалась к своим друзьям в Дрездене, так что немогла принимать к сердцу дела того, кто был женихом её сестры; конечно она жалела о нем, как о человеке, лишившимся вдруг средств к существованию, но сожаление о дедушке, тоже сильно страдавшем, превышало и это участие.

Опираясь на сильные руки молодой девушки, Сусанна прошла переднюю, а в дверях угловой комнаты стоял доктор и протягивал обе руки, что-б принять больную и помочь ей дойти до дивана. Маленькая группа была в эту минуту весьма характеристична. Кети положила здоровую руку своей пациентки вокруг своей шеи и крепко держала на левом плече костлявую, загорелую руку своими розовыми пальчиками, между тем как другою рукою обхватила Сусанну за талью. Лицо её дышало добротою и выражало олицетворенное милосердие, когда она, наклонясь к больной, прижалась своим молоденьким личиком к седым волосам и морщинистой щеке страждущей старушки.

Через несколько минут Сусанна уже сидела на удобном, мягком кресле в просторной комнате. Она боязливо осмотрела узорчатые занавеси, удивленно поглядела на постель, устроенную на диване, и напрасно старалась скрыть свою радость, что опять могла видеть все, что делалось на дворе и считать каждый мешок, который сваливали или нагружали.

Кети поглядела на свои маленькие, золотые часы:

- Однако мне пора представиться в вилле, а то я, пожалуй, попаду прямо во время их чопорного чаепития, - сказала она улыбаясь и вынимая из кармана перчатки. - Через час я возвращусь и сварю тебе тарелку супа, Сусанна.

- Этими хорошенькими ручками?

- Да, этими ручками, не воображаешь-ли ты, что я в Дрездене ничего не делаю? Ведь ты знала г-жу Лукас, она нисколько не изменилась, и такая-же деятельная, как была прежде. Если бы ты могла видеть ее! Она теперь докторша, каких мало на земном шаре.

С этими словами она вышла, что-бы в маленькой задней комнате снова надеть кофточку и шляпу и отправиться с визитом в виллу.

IV.

На фабрике пробило пять часов, когда Кети и доктор Брук вместе вышли на двор. Воздух был значительно холоднее и старые, потертые солнечные часы, которые утром, оживая от весеннего солнца, так весело и отчетливо обозначают время, приняли опять печальный, неприятный вид.

Серебристый звон колокольчика у выходных дверей, снова вызвал Франца на лестницу и его любопытная жена поплелась за ним, что-бы еще разочек посмотреть на свою вернувшуюся молоденькую госпожу. Кети просила ее во все время своего отсутствия внимательно наблюдать за больной, что та и обещала исполнить.

В эту минуту что-то зашумело в воздухе, к ногам Кети упал хорошенький голубь и остался лежать в беспомощном состоянии.

- Боже мой! Неужели конца не будет этим глупым проделкам? - сказал Франц, подняв бедненькую птичку. - Посмотрика, жена, это кажется не из наших, я так и знал. Что это за безбожники! Они подстреливают прелестных голубей больной барышни! Дал-бы я им себя знать на месте коммерции советника! - Он погрозил кулаком по направлению к вилле.

- Кто-же эта больная барышня, Франц? И кто смеет подстреливать её голубей? - спросила Кети с удивлением.

- Он говорит про Генриэтту, - сказал доктор Брук.

- А подстреливают голубей из прядильной фабрики, - необдуманно брякнул Франц.

- Как! рабочие моего зятя?

- Да, те, которые едят его хлеб, барышня! Это стыдно и грешно! Вот вам доказательство, господин доктор, что там за ужасный народ! И с ними вы хотите что нибудь сделать добротою и ласкою, - нет, далеко вы, таким образом не уйдете! Что в благодарность имеют такие честные люди как вы, за свою доброту? Общество смеется над ними. Строгость нужна, далой их всех! Вот мое мнение, иначе нет исхода!

- Разве и здесь есть распри? - спросила Кети доктора, на губах которого мелькала серьозная улыбка.

- Нет, дело не в том, - отвечал он, качая головою, - многие из работников на фабрике, скопив небольшой капиталец, просили Морица, при разделе именья, продать им по недорогой цене небольшой кусок земли, прилегавший к фабрике, с тем, что-бы построить на нем маленькие домики для отдачи в наймы бедным рабочим, которым положительно не по средствам нанимать квартиры в городе. Советник дал им обещание, и это ему не трудно было исполнить, потому что желаемая полоса земли принадлежала к его парку....

- Извините, господин доктор, - что я перебиваю вас, - сказал Франц; - это-то именно и помешало ему. Я тотчас догадался, что президентша не согласится на это. Да кто-же добровольно захочет иметь такое соседство? И действительно, дамы в вилле очень были недовольны этим предложением и отказали отдать свои земли в аренду. Там будут новые постройки, - сказал оне, - тем дело и кончилось. Между тем фабричные озлились и стараются мстить им чем только могут.

- Да, но какая жалкая месть! - Бедная птичка! - сказала Кети и взяла голубя из рук Франца.

- Жаль только, что грубость и необузданность отдельных лиц вредно отзывается на всем сословии. Теперь нельзя будет упрекать президентшу в том, что она не терпит вокруг себя такого элемента, - говорил Брук печальным голосом.

- По моему вы не совсем правы. Злые и мстительные люди встречаются во всех сословиях, - возразила молодая девушка с живостью. - Я часто вращалась в низких классах; муж моей воспитательницы имеет много бедных пациенток и там, где, кроме лекарств нужна еще другая помощь, туда отправляется моя милая докторша, а я конечно не отстаю от нее. Правда, что приходится видеть много неблагодарности и невежественности, но часто встречаешь и в этих людях честные, благородные чувства; - нужда и горе большею частию производят потрясающее действие.

- Народ этот вовсе не так беден, барышня, они отлично умеют представляться, - прервал ее Франц махнув рукою.

Кети молча смерила его с головы до ног много-значительным взглядом.

- Скажите пожалуйста, г-н Франц, почему вы так стали важны? - сказала она с иронией. - Про кого вы так говорите? Разве вы сами не происходите из этого народа? Кем-же вы прежде были на мельнице? Рабочим, простым рабочим, которому не раз приходилось молча выносить оскорбления и несправедливости.

Грубое лицо мельника сильно покраснело. Он молча стоял совершенно растерянный перед молодою госпожею, так ясно и просто определившей его положение.

- Не сердитесь, дорогая барышня; я сказал это не от злаго сердца, - проговорил он наконец и в замешательстве протянул ей свою широкую руку.

- Вы, действительно, не злой человек, вам посчастливилось сделаться арендатором мельницы и вы корчите из себя человека, имеющего деньги в кармане, - сказала она и положила свою руку в его ладонь, но морщинка неудовольствия не скоро изгладилась на её лбу. Она вынула из кармана белый платок, положила в него голубя и связала все четыре конца.

- Я отнесу Генриэтте её маленького инвалида, - сказала она осторожно подняв платок за концы.

Доктор отворил маленькую калиточку, выходившую прямо в парк и пропустил молодую девушку вперед. Войдя в парк, Кети остановилась, как вкопанная.

- Я здесь ничего не узнаю, можно подумать, что руки великанов переделали весь парк, - сказала она, с испугом оборачиваясь назад. - Скажите, что делают там эти люди? - спросила она, указывая на большое углубление в земле, откуда высовывались головы безчисленных рабочих.

- Они выкапывают пруд; Президентша очень любит лебедей на широком, водяном зеркале.

- А что там строят?

- Пальмовую оранжерею.

- Мориц, вероятно, очень разбогател, - сказала она, задумчиво смотря перед собою.

- Да, говорят. - Сказал он так холодно и небрежно, как будто он избегал придавать своим ответам малейший оттенок собственного мнения. Странный человек был доктор Брук; эта мысль пришла ей в голову, когда он стоял возле нея, облитый красными лучами заходящего солнца. В его осанке виднелась военная строгость, между тем как его доброе, загорелое лицо с густою, кудрявою бородою выказывало кротость и доброту. При всех неудачах в жизни, которые он должен был переносить, во всей его наружности не было и следа неудовольствия, или угнетенного настроения. - Позвольте проводить вас до виллы? - сказал он, когда Кети окончила наконец обзор неузнаваемого парка. За тем он предложил ей руку и она не замедлила согласиться.

Также шла подле него и сестра Флора. Странно! Только теперь она почувствовала чувство страха и робости при мысли, что через несколько минут она встретится с сестрою, которая гораздо красивее и умнее ее.

Она остановилась на минуту и сказала, тяжело вздохнув:

- Однако, какая я трусиха; мне кажется, точно мне страшно. Увижу ли я Флору, как только войду?

Густой румянец покрыл щеки доктора.

- На сколько мне известно, она поехала кататься, - сказаль он глухим голосом. - Сегодня вы найдете весь дом в некотором волнении: несколько дней тому назад Мориц удостоился получить дворянский диплом.

- За что-же такая милость? - спросила Кети с удивлением.

- Заслуга его состоит в том, что он развил промышленность в нашей стране. Кроме того Мориц человек чрезвычайно добрый, он много помогает бедным.

Кети покачала головою.

- Его счастие пугает меня, - сказала она.

- Его счастие? - повторил Брук. Еще неизвестно какими глазами он сам смотрит на все это.

- Конечно, он в восторге! - ответила она решительно. Он мне сколько раз писал, что главную цель его жизни составляет приобретение земных благ. Еще недавно он выражал мне свой восторг, что будет опекуном столь богатой наследницы.

Доктор молча продолжал идти, поглядывая на нее искоса и наконец спросил:

- Разве вас это богатство нисколько не радует?

Кети очень грациозно наклонила голову вперед и посмотрела ему в лицо.

- Вы, вероятно, ожидаете от такой взрослой девушки разумного ответа, но, при всем моем желании, я не могу себя к этому принудить и откровенно говорю, что весьма приятно быть богатой.

Он тихо засмеялся и замолчал. Они прибавили шагу и скоро достигли липовой аллеи, которая осталась в первобытном состоянии и была старательно усыпана свежим песком.

- А вот и моя старая знакомая, - сказала молодая девушка, указывая на старый деревянный мостик, переброшенный через реку.

- Этот мостик ведет к участку, лежащему по другую сторону реки.

- Да, к поляне и огороду; там стоит прехорошенький домик; прежде он принадлежал к замку и всегда был окружен виноградниками. Там так уютно и хорошо. Сусанна постоянно сушила там белье на лугу, который весной был усыпан голубыми фиалками, и я частенько бегала собирать их и составляла букеты.

- Это вы можете делать и теперь; с сегодняшнего утра это маленькое владение принадлежит мне, - сказал Брук, смотря по направлению к мосту.

Кети поблагодарила его, но казалась рассеянною и задумчиво смотрела на хрустевший под её ногами песок. Неужели её прекрасная сестра будет жить в том доме после свадьбы? Эта гордая недоступная Флора, для которой ни одна зала не была достаточно высока и длинна, и ни один роскошный наряд достаточно пышным, будет теперь жить в маленьком домике с старинными печами и потертыми полами! Как она теперь изменилась - и все из любви к нему.

Отдаленный шум вывел её из задумчивости. Они так близко подошли к вилле, что можно было рассмотреть узор кружевных занавесей. За громадными стеклами никого не было видно, но со стороны главного фасада дома послышался конский топот и шум едущего экипажа. Из за угла дома показалась чудная пара лошадей в богатой упряже с серебрянными украшениями. В шарабане сидела дама, укутанная в темный бархат с меховой опушкой и твердою рукою держала поводья. Над её головою развевались длинные белые перья, а вокруг строгаго лица и белой шеи, резко отделявшейся от темного меха, кружились мягкие кольца русых кудрей.

- Флора! Ах, какая красавица моя сестра! - воскликнула Кети с восторгом, протягивая руки к едущим, но ни Флора, ни сидевший возле неё советник, не слышали этого возгласа. Экипаж повернул за угол и слышно было как он остановился у подъезда.

Небольшой камешек, отброшенный тросточкою Брука пролетел мимо Кети и заставил ее обернуться. Теперь только она заметила, что доктор не шел рядом с ней и вспомнила, что под впечатлением минутного увлечения, она значительно побежала вперед.

Молодая девушка с живостью обернулась; доктор шел все тем-же мерным шагом, только в осанке его замечалось не много более гордости и строгой сдержанности. Он, вероятно, наблюдал за нею, потому что быстро и с замешательством опустил глаза. Кети чуть не засмеялась; она знала, что застала его в минуту, когда он мысленно сравнивал ее с сестрою и говорил себе: "Боже мой, какая она дюжая барышня перед моею Эльфою!"

- Я удивляюсь, с какою храброю уверенностью Флора правит лошадьми, - сказала она, когда они снова пошли рядом.

- Гораздо более нужно удивляться бесстрашию её спутника. Это была пробная поездка, советник только вчера купил этих лошадей.

Доктор был видимо чем-то раздражен. Кети догадалась, что он был не в духе и замолчала.

V.

Разговор между ними не возобновлялся более; они скоро достигли дома и вошли в него боковою дверью, в то время, как от главного подъезда отъезжал красивый экипаж. Слуга, встретивший их в передней, доложил им, что барышни и сам барин прошли в зимний сад, то есть в апартаменты президентши.

Кети снова овладела уверенностью и спокойствием; она вынула из бумажника визитную карточку и подала ее лакею со словами:

- Передайте коммерции советнику.

- С такими церемониями? - спросил Брук со смехом, между тем, как лакей неслышно удалялся по мягкому ковру корридора.

- Да, - сказала она серьезно. - Чем дальше себя держишь, тем лучше. Я и теперь боюсь, как бы не сделать неприятности советнику своим неожиданным приездом.

Впрочем она не ошиблась. Ремер пришел в сильное замешательство и вышел из внутренних комнат с испуганным восклицанием:

- Боже мой, Кети!

Направление его взгляда было очень смешно, он очевидно искал голову своей питомицы двумя аршинами ниже, и вдруг видит, что она подошла к нему такая стройная и высокая, твердою поступью и поздоровалась с ним гордым наклонением головы.

- Дорогой Мориц, не сердись, что я нарушила наш договор! Мне кажется, что я слишком велика для того, что-б ты трудился приезжать за мною?

Ремер стоял перед нею, как окаменелый.

- Ты права, Кети. Давно прошло то время, когда я водил тебя за руку, - сказал он, глядя ей в лицо. - Теперь позволь поцеловать тебя! А, да и вы здесь, дорогой доктор, - сказал он, протягивая ему руку, - вот встреча в корридоре, позвольте вас представить друг другу.

- Не трудись, Мориц, я уже сама позаботилась об этом, - перебила его Кети. - Доктор Брук навещал больную Сусанну, когда я пришла на мельницу.

Лицо советника немедленно вытянулось.

- Так ты остановилась на мельнице? - спросил он. - А между тем бабушка давно изъявила свое согласие принять тебя в наш дом. Тебе следовало приехать прямо к нам и представиться ей, но ты предпочла пойти прежде к твоей старой Сусанне! Прошу тебя, лучше не говорить об этом, - добавил он вполголоса.

- И ты этого серьозно требуешь? - сказала Кети, звонкий голос которой резко отличался от его шопота. - Но не могу-же я лгать, когда об этом зайдет речь. Хитрить и скрытничать я положительно не умею. Если я сделала ошибку, то хочу ее исправить и сознаться в ней; ведь не снимут-же мне за это голову.

- Если ты не желаешь принимать моего совета, то мне, конечно, нужно молчать, - сказал Мориц, сконфуженный и рассерженный. - Голову тебе не снимут, а это повредит твоему положению у меня в доме. Впрочем как хочешь! Ты скоро сама убедишься, как тебе легко будет справляться с твоею прямотою в наших высокопарных кружках!

В последней фразе слышалось скорее шутка, чем неудовольствие, так как советник не любил долго оставаться в дурном настроении духа. Он любезно предложил Кети свою руку и повел ее через столовую в зимний сад президентши.

Кети едва могла узнать прежнюю столовую, уютную комнату с старомодными диванами, обитыми красным сафьяном.

Теперь стена, отделявшая ее от зимнего сада исчезла, а на её месте возвышались стройные колонны, которые, сходившись вверху круглыми сводами, поддерживали потолок, разрисованный живописью в Мавританском вкусе. Внизу, от одной колонны к другой шла низенькая как бы из золотого кружева решетка, которая отделяла мозаичный пол Мавританской комнаты от песчаных дорожек и зеленого дерна зимнего сада. За этой золотой решеткой зелень и растения были в полном цвету и казалось там было волшебное царство: ландыши, пармские фиялки росли у подножья величественных драцен и темных лавров, а серебристые, блестящия лиственные растения были раставлены, как декорация на сцене. Все это растительное царство было обрамлено и разделено на части различными цветочными орнаментами. Во круг колонн вился клематит и поднимаясь почти до потолка, украшал свои ветви белыми и синеватыми цветочками.

Между колоннами где был оставлен свободный проход в комнату, стояла Флора. Она не успела еще снять своего выходного костюма и очевидно намеревалась уходить. Правою рукою молодая дама приподняла свое тяжелое, каричневое бархотное платье, а левою небрежно опиралась о колонну. При входе высокой, молодой девушки, она с удивлением широко раскрыла свои сероголубые глаза, но мгновенно опять прищурилась и саркастически улыбнулась.

- Флора, угадай кого я привел! - вскричал коммерции советник.

- Для этого мне не долго придется ломать голову - это Кети, которая явилась одна, не дожидаясь твоего визита, - сказала Флора небрежно, но чрезвычайно уверенным тоном, - Кто знавал старую Зоммер, тот сейчас догадается, что эта плотная барышня с белым и румяным лицом, должна быть её внучкой; а глаза и волосы у неё точь в точь такие-же, как у твоей покойной жены Клотильды, не так-ли Мориц?

Она спокойно и медленно отошла от колонны и откинув голову назад, подставила сестре губы для поцелуя. Да, это была все таже прекрасная Флора, но в её манерах и движениях не было прежней женственности и грации, - прямое последствие её властолюбия над всеми сердцами. После холодного поцелуя с сестрою, она также небрежно поздоровалась с доктором.

- Здравствуйте, Брук! - сказала она, подавая ему правую руку, но не как жениху, а скорее как товарищу. Он пожал её руку и потом спокойно выпустил, когда она снова отняла ее.

Эта наружная сдержанность между женихом и невестою казалась заранее условленною. Флора повернулась к зимнему саду и вскричала.

- Бабушка, наша золотая рыбка хочет обрадовать тебя и твоих знакомых своим неожиданным приездом.

Услыхав слова Флоры, президентша выступила из за группы камелий. Может быть, сама того не замечая, она рассматривала гостью с тем напряженным вниманием, с которым большинство людей смотрят, на так называемых детей счастия. При насмешливом восклицании Флоры выражение это быстро изменилось. Пожилая дама невольно сдвинула брови и легкая краска замешательства разлилась по её бледному лицу.

- Если я радуюсь твоему приезду, Кети, - сказала она сухо, с неудовольствием посмотрев на Флору, - и принимаю тебя как родную; то это потому что ты дочь моего милаго, покойного Мангольда и их сестра.

Сказав это она подошла к молодой девушке, делая вид что желает обнять ее, но та поклонилась так низко и церемонно, точно она в первый раз стояла перед гордою тещею своего отца. Опытный взгляд сейчас угадал бы в этом движении уклонение от ласк президентши, она-же видимо приняла это за изъявление почтения, и опустив протянутые руки, молча поцеловала ее в лоб.

- Неужели ты одна приехала? - спросила президентша, невольно смотря на дверь, как бы боясь увидеть еще какую нибудь непрошенную гостью.

- Совершенно одна. Я хотела самостоятельно попробовать свои крылышки и получила на то позволение от моей воспитательницы, - ответила Кети и как бы бессознательно провела пальцами по тому месту, до которого пожилая дама коснулась своими холодными губами.

- Охотно верю тебе; это совершенно в правилах старой Лукас, - сказала президентша слегка насмешливым тоном. - Она также любила самостоятельность; твой добрый папа немного избаловал ее. Она всегда делала, что ей вздумается, конечно только то, что не выходило из границ приличия.

- Все, что она делала - было разумно; по этой причине папаша и поручил ей воспитание своей младшей дочери, - добавила Кети с веселою беспечностью, что было совершенно в её характере, но это прямодушие и уверенность не произвели приятного впечатления.

Президентша слегка пожала плечами.

- Милая Кети, твой папа, вероятно, всегда желал твоего блага и я никогда не осмеливалась осуждать его распоряжения. Но в душе он был аристократ, строго исполнявший светские приличия и, не знаю, понравилось-ли бы ему, еслиб ты так неожиданно и нецеремонно порхнула к нему в дом?

- Кто знает? - возразила Кети. - Папа знал какая у него дочка. Кровь мельника неудержимо выказывается, этого избежать невозможно.

Советник немного растерялся при этих словах, кашлянул и принялся разглаживать свои усы, между тем президентша стояла как окаменелая от испуга и приняла такой вид, точно неожиданный порыв ветра пахнул ей прямо в лицо; Флора-же громко рассмеялась.

- Да, мельники вообще любят путешествовать, - воскликнула она. - Подумай, бабушка, какой фурор произведет наша младшая сестра на званом вечере у Морица. - И прищурившись она посмотрела на важную даму, успевшую снова овладеть полным хладнокровием.

- Я полагаюсь на врожденный такт твоей сестры, дитя мое, - сказала она, подавая в то время руку доктору, что-бы поздороваться с ним.

- Да, много поможет тут такт, - повторила Флора, насмешливо качая головою. - Мельничные манеры точно также сроднились с нею; добрая Лукас не позаботилась о том, что-б вбить ей в голову светского ума, в том-то и горе. Впрочем я очень рада, что ты приехала одна, Кети; надеюсь что мы так лучше уживемся, чем если-бы ты постоянно висела у юбки твоей доморощенной гувернантки.

Кети сняла шапочку; от душного, пахучаго воздуха щеки её сильно раскраснелись, а с толстою каштановою косою над головою, она казалась еще гораздо выше.

- Ты совершенно не знаешь мою докторшу! - вскричала она. - Трудно найти более поэтическую женщину.

- Что ты! Она верно мечтает при лунном свете и списываеть трогательные стишки. Может быть даже сама сочиняет?

Молодая девушка серьозно посмотрела на насмешницу.

- Стихов она не списывает, но переписывает рукописи своего мужа, так как наборщики медицинского журнала, не могут разбирать его неясный почерк, - сказала она после минутного молчания. - Она тоже не сочиняет сама стихов, потому что для этого у неё время нет, а всетаки она поэтичная женщина. Я вижу, что ты все еще улыбаешься, Флора, но твои насмешки не трогают меня более. Я очень упряма и утверждаю что её поэтичность замечается в её воззрениях на жизнь, в которой она всегда старается найти светлые стороны; в её удивительной способности украшать свой простенький домик, всюду куда не взглянешь, видишь добрую, прекрасную мысль и наконец, как она умеет окружать любовью и спокойствием своего мужа, меня, её баловня и небольшой кружок добрых друзей.

В эту минуту целый дождь фиялок осыпал её стройную фигуру и в зимнем саду показалась маленькая Генриэтта; она остановилась у решетки и прижала бледные руки к порывисто дышащей груди.

- Браво, Кети, - вскричала она. - Я бы с радостью бросилась к тебе на шею, но - посмотри на меня! Ведь просто смешно! Ты такая здоровая телом и душою - а я!... - Голос её оборвался.

Кети бросила на стол шапочку, все еще бывшую в её левой руке и побежала к сестре. Она нежно обняла слабое существо и едва удержала душившие ее слезы при виде исхудалаго личика Генриэтты. Флора закусила губы. Младшая сестра казалась величественною нетолько по своей фигуре, но и в ясных глазах её и в очертании губ виделось редкое прямодушие независимости, в присутствии которой часто становится неловко. В голове её вдруг шевельнулось темное предчувствие, что эта молодая девушка будет ей некоторою помехою в жизни. Порывистым движением сняла она шляпку и провела рукою по волосам, расправляя маленькие локоны.

- Неужели ты привезла этот поэтический узелок из Дрездена? - спросила она сухо, взглянув на связанный платок в руке приезжей.

Молодая девушка развязала концы платка и поднесла голубя к Генриэтте.

- Этот маленький пациент принадлежит тебе, - сказала она. - Эту бедняжку подстрелили, она упала на мостовую мельничного двора.

Теперь она выдала свой визит на мельнице, но президентша сделала вид, будто не слыхала последних слов; она с неудовольствием посмотрела на раненую птичку и обратилась к советнику.

- Это уже четвертая, Мориц, - сказала она ему укоризненным тоном.

- И к тому-же моя любимица, моя серебрянная головка! - сказала Генриэтта со слезами скорби на глазах.

Советник побледнел от гнева.

- Прошу вас, дорогая бабушка, не упрекать меня в этом, - воскликнул он с запальчивостью. - Я делаю все, что от меня зависит для прекращения этих возмутительных проделок, но до сих пор не могу найти зачинщика, который прячется за целою толпою озлобленных рабочих. Тут ничего нельзя сделать и я несколько раз просил Генриэтту не выпускать на волю своих голубей до тех пор, пока бунтовщики не усмирятся.

- Так ты полагаешь что мы должны будем уступить? - заметила президентша с насмешливою улыбкою. Она нетерпеливо передергивала белую вуаль, окружавшую её лицо и шею, как будто ей сделалось жарко от внутреннего волнения. - Я думаю, ты сам сознаешь, Мориц, что подобное равнодушие еще больше подстрекает этих бездельников на всякие дерзости. Дойдет до того, что им наскучит подстреливать голубей и они будут избирать более благородную дичь.

- Зачем вы употребляете такие красноречивые фразы, бабушка, когда сама партия называет это дело по имени? - сказала Флора со всегдашнею небрежностью в тоне. - Моя горничная, отворяя сегодня ставни, опять нашла письмо на подоконнике и принесла его мне. Это грозное послание лежит у меня на столе, я его сберегла на тот случай, если ты захочешь присоединить его к своим документам, Мориц. Нового в нем, конечно, ничего нет - все те-же фразы! Но мне интересно знать почему эти люди удостоивают своею ненавистью именно меня?

Кети очень хорошо поняла, почему ненависть рабочих обращена была на Флору; легко было догадаться, что это властолюбивое создание, с презрительными речами обо всех её окружающих, стоит во главе всех распоряжений, исходящих из этого дома.

- Эти злобные нападки тем более смешны и непонятны, что я так живо интересуюсь социальным вопросом, - продолжала Флора после минутного молчания, - все знают, что я выпустила в свет несколько статей в пользу рабочаго класса.

- Одними статьями в наше время ничего нельзя сделать, - заметил доктор Брук. - На этом вопросе притупились лучшие перья, а волны негодующих все не перестают бушевать.

Все невольно посмотрели на него.

- Так что-же по вашему нужно делать? - спросила Флора с колкостью.

- Нужно самим поближе узнать людей и рассмотреть их требования. Какая польза из того, что ты, начитавшись разных рукописей и брошюр составишь статью за, или против этой задачи?

- Прошу вас не говорить так уверенно, - сказала Флора, между тем, как в глазах её вспыхнуло пламя ярости.

- Не думаю, что-б твои статьи попали этим людям на глаза, - продолжал Брук совершенно хладнокровно, - а если даже и попадут, - то в чем они им помогут? Одни слова не построят им домов для жительства. На женщинах в богатых семьях лежит прямая обязанность заботиться о благе своих низсших братий и улучшать их быт. Оне могут сделать много хорошего своим влиянием на мужскую натуру, своим нежным посредничеством и своим умом.

Президентша молча разгладила складки своего серого атласного платья и сказала равнодушным тоном:

- Я с удовольствием помогаю бедным, но я не привыкла давать милостыню в руки самим нуждающимся и потому не мудрено что никто не знает когда и сколько я даю им. Впрочем это меня нисколько не беспокоит, не смотря даже на то, что мне платят такою неблагодарностью и делают столько дерзостей.

- Дерзости и грубости отвратительны. Никто не может осуждать их строже меня, - возразил холодно Брук; - но....

- Что-же это но? не будете-ли вы говорить, что мы, женщины, сами их вызвали?

- Да, вы удержали человека, желавшего протянуть бедным людям руку помощи; требование рабочих не было несправедливою выходкою, они сначала не делали грубостей, они не милостыни просили у своего хозяина, а помощи для того, что-б иметь возможность больше выробатывать и жить в некотором довольстве.

Марлитт Евгения - В доме коммерции советника (Im Hause des Commerzienrathes). 1 часть., читать текст

См. также Марлитт Евгения (Eugenie John) - Проза (рассказы, поэмы, романы ...) :