Пьер Алексис Понсон дю Террай
«Тайны Парижа. Часть 4. Графиня д'Асти. 1 часть.»

"Тайны Парижа. Часть 4. Графиня д'Асти. 1 часть."

I

В трех лье от замка Рювиньи, где происходили описываемые нами события, отлого спускалась к морю небольшая, покрытая лесом долина; на склоне горы виднелся красивый, сложенный из красных кирпичей дом, окруженный развесистыми деревьями; перед ним расстилалась зеленая поляна, сплошь засаженная яблонями, составляющими богатство жителей Нормандии.

Дом, напоминавший собою современные виллы, четыре года назад вместе с превосходной фермой и плодородными пастбищами был куплен "парижанином", как говорят в провинции, отставным военным с красной ленточкой в петлице и густыми с проседью усами.

Мы уже знакомы со старым военным; это - полковник Леон, отец Армана, бывший глава общества "Друзей шпаги".

Дом назывался Сторожевым замком. Чтобы объяснить, почему полковник приобрел его, мы должны вернуться к событиям минувших лет.

Незадолго до прекращения основанного полковником ужасного общества он посетил Нормандию по случаю бракосочетания капитана Гектора Лемблена с Мартой де Шатенэ, овдовевшей два года назад после смерти барона де Рювиньи. Полковник находился в числе свидетелей капитана при брачной церемонии.

Свадьба была простая, скромная, в церкви замка, а затем в деревенской мэрии. Полковник Леон провел неделю у капитана, и так как он любил охоту, то вдоволь насладился ею в окрестных лесах замка. Застигнутый грозой во время одной из своих охотничьих экскурсий в долине, над которой возвышался Сторожевой замок, полковник укрылся в нем и узнал, что владелец его недавно умер, оставив лишь дальних родственников, которые поспешили объявить о продаже дома и земель.

Полковнику понравился Сторожевой замок; цена имения была подходящая, а земли находились в хорошем состоянии. В своих непрестанных заботах о сыне - своей единственной горячей привязанности - полковник вел денежные дела крайне осторожно и не доверял ни промышленным предприятиям, ни процентным бумагам; он купил замок, намереваясь сделать его краеугольным камнем состояния, которое он желал оставить Арману.

Сюда-то полковник привез сына накануне того дня, когда капитан Гектор Лемблен, майор Арлев и Дама в черной перчатке приехали в Рювиньи.

Полковник увез сына из Парижа по совету Фульмен. Но ни Фульмен, ни он сам не предвидели, что вследствие рокового совпадения Дама в черной перчатке также покинет Париж, хотя по совершенно другой причине, и поселится в трех лье от того места, где они думали скрыть Армана от ее преследований.

Полковник прибыл в Сторожевой замок под предлогом возобновления контрактов с окрестными фермерами, ремонта виллы и устройства некоторых денежных дел.

Несмотря на нетерпеливое желание разыскать Даму в черной перчатке, Арман не мог противостоять желанию отца; он поехал вместе с ним в замок, с условием, однако, что полковник поспешит окончить свои дела и вернется возможно скорее в Париж. Погода благоприятствовала полковнику. Хотя была середина февраля, но дни стояли теплые, и Арман, любивший охоту, весь отдался этому удовольствию. Густые леса окружали виллу, и, живя в Сторожевом замке, полковник всегда имел в своем распоряжении небольшую свору из восьми английских собак, показывавших на охоте настоящие чудеса.

Прошла неделя, и Арман начал уже чувствовать лихорадочное нетерпение, когда, наконец, пришло письмо от Фульмен.

Она писала ему:

"Мой милый неблагодарный юноша, знаете ли вы, что я, которая любит вас, поступаю дурно, взявшись за розыски своей счастливой соперницы?

Но люди, живущие надеждой, не должны жаловаться на горечь настоящего, а потому и я стараюсь забыть, что люблю вас, и помню только о взятой на себя роли поверенной и разведчика.

Итак, скажу вам, милый друг, что я напала на след нашей таинственной Дамы в черной перчатке и надеюсь разузнать решительно "все".

Как видите, я ставлю это слово в кавычках.

Но для этого необходимо, чтобы вы предоставили это дело всецело мне одной и не возвращались в Париж слишком скоро - так как это стеснило бы меня - и не подавали бы признаков жизни еще в течение, по крайней мере, недель двух.

Если вы вернетесь вопреки моему запрещению, то не узнаете ничего!

Прощайте, мой милый неблагодарный юноша, несмотря на все я люблю вас.

Фульмен".

Это письмо несколько успокоило пыл нашего героя. Он питал к Фульмен сильное доверие. Она приказывала - он решил повиноваться. Письмо Фульмен он получил около девяти часов утра. В этот день он собирался отправиться на охоту, и лошадь была уже подана к крыльцу, а егерь держал на своре собак. Арман обнял отца и вскочил на седло.

- Где ты рассчитываешь охотиться сегодня? - спросил его полковник.

- Около Рювиньи, - ответил молодой человек.

При этом имени полковник вздрогнул, но промолчал. Арман не был посвящен в ужасные тайны своего отца и не подозревал, что теперешний владелец Рювиньи, капитан Гектор Лемблен, с которым полковник уже четыре года не поддерживал никаких сношений, был так тесно связан с ним когда-то.

- Поезжай, - сказал полковник, - но не заставляй ждать себя слишком долго к обеду. Ты всегда возвращаешься к ночи.

- Я вернусь рано. До свидания, отец.

Молодой человек пришпорил лошадь и поскакал галопом, сопровождаемый собаками и егерем.

Было десять часов утра. Между Сторожевым замком и Рювиньи тянулись огромные леса, вплоть до самых утесов, у подножия которых бурлило море.

Сын полковника спустил именно в этом лесу свору, и собаки скоро выгнали дикую козу. Коза почуяла охотников; описав несколько кругов вместе с собаками, следовавшими за нею по пятам, коза решилась на крайнюю меру и, направившись по прямой линии к северной оконечности леса, перебежала равнину, которая простиралась от конца леса до высоких, отвесных в этом месте утесов. Животное значительно опередило собак, за которыми следовали верхом Арман и егерь.

Молодой охотник в порыве увлечения пришпоривал лошадь и понесся сквозь чащу кустов, яростно трубя собакам, чтобы они гнались вовсю, как вдруг раздался выстрел; егерь круто остановил лошадь, которая взвилась чуть не на дыбы, и крикнул: "Сударь, вашего зверя убили!"

- А! Вот как! - в свою очередь крикнул Арман. - Да ведь это нахальство!

И молодой человек ударил лошадь и пустил ее в ту сторону, откуда послышался выстрел, решившись лично убедиться в справедливости слов егеря. Таким образом он достиг опушки леса, выехал на равнину и остановился пораженный.

На расстоянии ста метров от леса какая-то амазонка прятала еще дымящийся пистолет в седельную сумку. Из этого пистолета она только что перед этим застрелила бедную козу, которая лежала тут же, в десяти шагах от нее.

Когда Арман выехал на равнину, собаки уже успели опередить его на несколько шагов и бросились на убитое животное. Амазонка, подскакав к ним, принялась разгонять собак хлыстом, несмотря на то, что они бросались на нее, и в то же время с неподражаемой грацией управляла лошадью ирландской породы.

При виде женщины гнев Армана сразу остыл, сменившись любопытством. Он подъехал к незнакомке и вдруг громко вскрикнул и пошатнулся на седле; сердце его забилось ускоренно. Женщина, убившая пистолетным выстрелом наповал дикую козу и совершенно одна находившаяся в пустынном и диком месте, была Дама в черной перчатке.

Она тоже узнала Армана. Но на этот раз женщина, так долго избегавшая его, так долго тщетно им разыскиваемая, не подумала бежать от него. Она неподвижно и спокойно поджидала Армана, направившегося к ней.

Юноша испытывал сильное волнение. Но это волнение вместо того, чтобы парализовать его силы, напротив, придало ему решимость, и он остановил лошадь в каких-нибудь двух шагах от амазонки. Тоща он поклонился ей и пробормотал только одно слово: "Наконец-то!"

В слове этом слышалось: "Наконец я снова встретил вас, после того как уже думал, что потерял вас навсегда... Наконец я получу разрешение загадки, олицетворением которой являетесь вы... Наконец я узнаю все, и вы должны будете объяснить мне, зачем вы скрылись перед свиданием, которое назначили мне сами неделю назад".

Без сомнения, Дама в черной перчатке угадала все, что Арман хотел выразить одним словом. Быть может, она решилась даже пойти навстречу тем объяснениям, которые молодой человек мог потребовать у нее. Она встретила его улыбкой... улыбкой, полной очарования, полудружественной и полунасмешливой, которая обезоружила бы самого рассерженного человека, если влюбленный когда-либо бывает таковым.

- Вот как, милостивый государь, - проговорила она. - Мне, право, кажется, что сама судьба принимает участие и хочет рушить все преграды между нами.

- Сударыня, - прошептал Арман.

- Мы встречаемся в Италии, в Вене, Петербурге, Париже, в Нормандии - всюду. В Париже вы являетесь ко мне в окно...

- Ах, - с живостью перебил ее Арман, - вы не откажете мне в просьбе объяснить мне ваше странное поведение...

- Нет, - сказала она. - Вы последовали за мной в мое последнее убежище, и я сознаюсь, что мне трудно бежать теперь от вас. Но все же, - прибавила она, - согласитесь, что не перед вашим егерем нам...

Арман обернулся, собираясь отослать своего спутника.

- Нет, не надо... - шепнула она, - до вечера.

- Но... где?

- Вы знаете скалы?

- Которые тянутся вдоль берега на протяжении шести верст?

- Значит, вы знаете и тропу таможенного досмотрщика?

- Еще бы!

- Сегодня, - продолжала она, - в десять часов вечера, пойдите по тропинке, которая спускается со скалы к берегу моря, войдите в пещеру, проходящую через всю гору, и ждите...

- Боже мой! - прошептал молодой человек, вдруг охваченный сомнением. - Неужели вы меня еще раз обманете?

- Я обману вас?..

- Да, назначив мне свидание, на которое вы не придете. Амазонка молчала. Бе шею обвивала золотая цепь с коралловым фермуаром. На ней висел медальон, в котором хранился локон белокурых волос. Она сняла с шеи цепь.

- Возьмите, - произнесла она, - все царские сокровища нейдут для меня в сравнение с этой цепью и медальоном. Возьмите, вы вернете их мне сегодня вечером.

И она протянула цепочку Арману.

- Неужели, - спросила она, - вы сомневаетесь еще и теперь?

- Нет, - ответил Арман, жестом благородного негодования отстраняя от себя цепочку.

- Если вы верите мне, - продолжала она, - то приходите, и вы узнаете, отчего я избегаю вас.

Она повернула лошадь и хотела было уехать.

- До свидания, - проговорила она, - до вечера!

Но почти в ту же минуту амазонка вернулась обратно и сказала:

- Еще одно слово.

- Говорите, - прошептал Арман, с восхищением любуясь ею и чувствуя, как его сердце трепещет от радости.

- Вы знаете, - с улыбкой продолжала она, - человек,

который хоть раз осмелился выказать свое недоверие женщине, страшно теряет в ее глазах.

- Ах, сударыня...

- Вы провинились, но, так и быть, я прощаю вам; зато если вы в другой раз не поверите мне - все пропало для вас.

- О, - воскликнул он, - я верю вам!..

- Верьте и повинуйтесь...

- Что прикажете мне сделать?

- Во-первых, не следовать за мною, не стараться узнать, ни куда я еду, ни кто я... до тех пор, пока мне самой не заблагорассудится открыть вам это.

- Клянусь вам в этом.

- Клянетесь вашей честью?

- Да, моею честью.

- Дальше: вернувшись домой... к вашему отцу, вы ни слова не скажете о нашей встрече.

- Обещаю вам это.

- И, в случае необходимости, купите молчание вашего егеря.

- Все будет по вашему желанию.

- В таком случае, - сказала амазонка, - до вечера... в десять часов... до свидания.

Она послала ему рукою привет, пришпорила лошадь и умчалась галопом.

Молодой человек, опьяненный страстью, смотрел ей вслед. Она удалялась, смелая и воздушная, несясь по краю утесов, выбрав узкую тропинку, змейкой извивавшуюся над обрывом бездонной пропасти, и презирая опасность, которая грозила ей на дне бездны при малейшем неверном шаге лошади. Сердце у Армана было полно восхищения и ужаса.

- Неужели это женщина? - спросил он себя, когда она наконец исчезла вдали.

Он задумчиво направился к лесу и вилле, сказав егерю, который вез поперек седла убитую дикую козу:

- Помни, Жан, что это ты убил козу из винтовки; что мы не встретили никого, - слышишь ли: никого? - что эта дама не существует.

Егерь поклонился.

- Через месяц, - прибавил Арман, - если ты не проболтаешься, то получишь двадцать пять луидоров.

И молодой охотник продолжал путь к замку.

Когда он подъезжал к дому, солнце уже садилось за соседним холмом, золотя шпиц замка последними лучами заката.

На пороге дома сидел полковник, поджидая сына, и курил трубку с той безмятежностью, которая является у людей при мысли, что они сумели предотвратить грозившую им опасность.

Улыбка появилась на губах у старика, когда он увидал любимого сына, которого при помощи Фульмен он спас от преследований Дамы в черной перчатке - этого безжалостного и таинственного врага.

Бедный отец!..

II

Арман помнил клятву, данную прекрасной амазонке, и свято хранил ее. Несмотря на нетерпение, радость и безумные надежды, овладевшие им, после того, как Дама в черной перчатке назначила ему свидание, сын полковника сумел сохранять в присутствии отца полное спокойствие, ожидая часа, когда тот имел обыкновение уходить к себе. После ужина полковник пожелал ему спокойной ночи и отправился в свою комнату.

Старая кухарка, камердинер Армана и егерь, бывший в то же время садовником и конюхом, составляли весь штат прислуги. Камердинер спал недалеко от комнаты полковника, в его уборной.

Все слуги так же, как и полковник, ложились спать очень рано; с тех пор, как на вилле поселился Арман, по парижской привычке ложившийся не ранее полуночи, он взял на себя труд запирать двери, предварительно совершив обход дома, что являлось прямо-таки необходимым, так как вилла стояла совершенно уединенно.

Убедившись, что отец спит, Арман отправился в конюшню, где егерь кончал чистить лошадей, собираясь подняться в людскую.

- Жан, - обратился к нему Арман, - если ты хочешь, чтобы к обещанным двадцати пяти луидорам прибавилось еще кое-что, ты должен не только молчать, но и повиноваться мне беспрекословно.

- О, господин Арман хорошо знает, - сказал егерь, - что со мною нечего говорить о деньгах. Я и без них предан всей душой господину Арману.

- Оседлай Роб-Роя.

Егерь сделал рукою движение, выражавшее изумление.

- Как, - сказал он, - господин Арман думает выехать после десяти часов вечера?

- Да поскорее, - прибавил молодой человек тоном, не допускавшим возражений.

Егерь оседлал лошадь, удивленную не менее конюха тем, что ее беспокоят в такое неурочное время.

- Слушай, - продолжал влюбленный, - отец не должен знать о том, что я уехал, а стук копыт по камням непременно разбудит его; разрежь попону на четыре куска, обвяжи ноги Роб-Роя, выведи его под уздцы и жди меня в том месте, где дороги перекрещиваются!

Егерь в точности исполнил приказание молодого барина. Роб-Роя он провел через двор так тихо, что ни одна из собак, запертых в сарае рядом с конюшней, не залаяла. Тем временем Арман поднялся в свою комнату, нарочно стараясь больше шуметь, чтобы слышали, что он вернулся. Потом, не зажигая огня, он на цыпочках спустился вниз.

Он вышел в садовую калитку и дошел до перекрестка, где одна из дорог вела к морю, а другая в глубь страны.

Отправляясь на ночное свидание, Арман вспомнил наставления Фульмен, которая, сопровождая его неделю назад на площадь Эстрапад на свидание с Дамой в черной перчатке, советовала ему захватить с собой кинжал. Не любимой женщины опасался Арман, а того, что старик, который ревниво сторожил ее, как дракон, охраняющий свое сокровище, мог последовать за нею. На этот раз Арман взял с собою, однако, не кинжал, а пару пистолетов и спрятал их в сумке у седла.

Затем, вдев ногу в стремя, он сказал егерю:

- Я не знаю сам, когда вернусь, а потому жди меня часа два. Если я не вернусь к тому времени, то на рассвете ты найдешь лошадь, привязанную у садовой калитки.

- Слушаю, - ответил егерь.

Арман поехал по направлению к утесам по неровной каменистой дороге, которая, однако, значительно сокращала расстояние от виллы до таможенного поста. Ночь была холодная, но ясная и светлая; светила полная луна. Выехав из лесу, Арман очутился на зеленом лугу, окаймленном утесами; добравшись до них, он увидал, что дальше начинается обрыв и лошадь его не спустится. Только те, кто знаком с берегами океана от Шербурга до Булони, могут ясно представить себе зрелище, представившееся глазам нашего героя.

Утес, круто обрываясь, образовал залив, где с громким ревом разбивались волны, когда прилив был высок.

При отливе же море обнажало небольшую песчаную отмель и края утеса, имевшие вид гигантских скамеек. Тропинка, по которой спускались в пропасть, принимала тогда вид лестницы с неровными и крутыми ступеньками, доходившими до самой бухты. Дойдя до половины тропинки, можно было увидеть углубление в скале. Оно имело вид ниши и служило в темные ночи местом наблюдений для таможенных солдат. Когда сын полковника проходил мимо грота, грот был пуст.

Взобравшись на скалу, отстоявшую на несколько jot метров оттуда, часовой видел море на далекое расстояние вокруг; ни один корабль не мог приблизиться к берегу, не замеченным им.

Арман привязал лошадь к дикой яблоне, поднимавшейся из-под уступа скалы, засунул пистолеты в карман и начал спускаться по тропинке, столь смело проложенной по утесу. Море было безмятежно. Приближаясь к морю, молодой человек чутко насторожил уши, спрашивая себя, с какой стороны и каким путем явится сюда женщина, которую он ждет; кроме горной тропинки, по которой спустился он сам, и моря, другого пути сюда не было. Легкий всплеск весел был ему ответом. При свете луны, отблески которой разливались далеко по волнам, Арман различил небольшую лодку, по-видимому, приближавшуюся к заливчику, названному бухтой Таможенного досмотрщика.

Не успел он пройти и двух третей тропинки, которая кончалась каменной площадкой, куда выходил грот таможенных, как лодка остановилась. Женщина легко выскочила из нее на землю, сделала рукой знак, и лодка удалилась. Это была она! Арман узнал ее по учащенному биению своего сердца; не успел он подойти к ней, как она сказала насмешливым тоном:

- Мне кажется, милостивый государь, что дамы первые являются на назначенные ими свидания.

- О, простите! - воскликнул Арман, - но я, помня ваш запрет, не мог уехать из замка, прежде чем не заснул отец.

- Я вас прощаю, - смеясь, ответила она, взяв его под руку, - ну, побеседуем теперь...

Она увлекла его к уступу скалы, села и очаровательным жестом пригласила Армана последовать ее примеру.

- Теперь, - продолжала Дама в черной перчатке, когда Арман уселся рядом с нею, - позвольте мне, во-первых, сказать вам, что я могу пробыть здесь не более часа, и нам нельзя пускаться в длинные и бесполезные рассуждения.

Арман был так взволнован, что мог только молча смотреть на нее.

Как и всегда, она была вся в черном, а на одной руке у нее была надета таинственная перчатка, о которой Арман построил тысячу невероятных гипотез, которые вслед затем разрушил. Ее гибкий стан и плечи для защиты от холодного морского ветра были закутаны в длинный белый кашемировый бурнус. Вследствие ли лунного света или это было действительно так, но только Арману показалось, что ее лицо бледно, как мрамор. Впрочем, она не дрожала от волнения, как он; голос ее был тверд, а глаза украдкой метали молнии.

- Вот что, - сказала она Арману, - прежде чем ответить на один из ваших вопросов, позвольте мне сначала объяснить вам наши отношения...

Арман вздрогнул и впился в нее глазами.

- Вы меня не знаете и какие бы вы старания ни прилагали, вы узнаете о моем прошлом, настоящем и будущем только то, что мне вздумается вам сообщить. Вы преследовали меня потому, что это входило в мои расчеты. Стоит мне захотеть, и вам никогда не найти меня. Наконец, верьте этому и постарайтесь это запомнить: если бы я захотела от вас скрыться, мне стоило бы махнуть платком; лодка, где находятся преданные мне люди, которых я только что отослала в море, немедленно возвратится и увезет меня. Если вы будете меня преследовать или броситесь вплавь, то найдете смерть в волнах океана, или же вас поразит выстрел из пистолета, или удар весла.

Она произнесла эти слова без гнева, спокойным и холодным тоном, и Арман выслушал ее с покорностью, красноречиво говорившей о той пылкой любви, которую эта женщина сумела внушить ему.

- Если вы согласны на мои условия, - продолжала она, - то допустим, что мы старые, очень старые друзья!

- Боже мой! - с нежностью прошептал Арман. - Допустите лучше, что я люблю вас, что все ваши желания для меня закон, что вам стоит сказать мне слово, чтобы я повиновался вам.

- Ну, что ж, охотно допускаю, что вы меня любите, но только причина вашей любви для вас самих непонятна, - продолжала она с такой тонкой усмешкой, что ее можно было принять за сочувствие. - Я допускаю, что вы меня любите...

- Ах! - воскликнул он. - Я люблю вас так, как ангелы любят своего Создателя.

- Пусть! Допускаю и это. Теперь я скажу вам, отчего вы меня любите, если вы сами этого не умеете себе объяснить. Вы любите меня прежде всего потому, что впервые' увидели меня в тот вечер, когда я защищала свою жизнь с энергией мужчины; потому что на следующий день я скрылась от вас. Ваше самолюбие и гордость заставили вас искать меня по всей Европе, а ваша любовь усилилась от той таинственности, которая окружает мою жизнь.

- Не знаю, отчего, - пробормотал Арман, - но я люблю вас.

- Итак, - продолжала Дама в черной перчатке, - зачем вы пришли сюда сегодня вечером?

- Ах, можете ли вы спрашивать меня об этом! - горячо воскликнул Арман, схватив ее руку.

- Вы пришли сказать мне, что вы любите меня, но ведь я давным-давно знаю это.

- И вы не сомневаетесь более в моей любви? - с радостью вскричал он.

- Нет, - ответила она, улыбнувшись еще раз, и продолжала: - Но вы пришли еще и потому, что сгораете желанием узнать, кто же такая эта женщина, рыскающая по белому свету, которую вы встречаете всюду, и отчего на одной руке у этой женщины надета черная перчатка, почему она, назначив свидание в Париже, украдкой бежала из того дома, где должна была ожидать вас. Но особенно вам хочется узнать, под чьим влиянием я находилась в тот вечер, когда, заслышав шум отворившейся двери и шаги, раздавшиеся на лестнице, я внезапно высказала сильный страх и умоляла вас бежать.

- Это правда, - согласился Арман, в душе у которого вдруг пробудились ревнивые подозрения.

- Наконец, - добавила она, - есть еще тайна, которую вы поклялись раскрыть. Вам хочется узнать, почему висел мой портрет в алькове студента Фредерика Дюлонга, какого рода мои отношения к Блиде и кто должен был войти ко мне через то окно, откуда явились вы?

Арман молчал. Но молчание служило подтверждением слов Дамы в черной перчатке.

- Вот этого-то вам и не узнать никогда! - заключила она.

- Ах! - с испугом воскликнул Арман.

- Итак, видите, - заметила она насмешливым тоном, - что вы любите вовсе не меня, а тайну, которая меня окружает.

Эти слова были так верны, что Арман, не найдя, что возразить, воскликнул с порывом страсти:

- Ну, пусть будет по-вашему, оставайтесь для меня загадкой, тайной, не говорите мне ни откуда вы явились, ни куда отправитесь, но позвольте мне любить вас...

И он бросился перед нею на колени и, взяв в свои руки ту ручку молодой женщины, на которой не было перчатки, покрыл ее жгучими поцелуями. Она не отнимала руки. Казалось, она наслаждается наивным увлечением и юношеской кипучей любовью, в которой Арман клялся ей на берегу необозримого моря, у подножия скал; и ей чудилось, что море и скалы вторят его клятве, чтобы придать ей странную торжественность. Но она вдруг вырвала свою руку и спросила:

- Хотите опять увидеть меня, хотите видеть меня часто... каждый вечер?

- О, возьмите взамен мою жизнь!

- Нет, я хочу меньшего. Я хочу, чтобы вы поклялись мне никогда не пытаться узнать, кто я, чтобы вы никому не говорили, ни отцу, ни Фульмен, ни одному человеку в мире о наших свиданиях; этой ценой вы можете видеть меня здесь каждую ночь...

- Клянусь вам! - воскликнул Арман, торжественно поднимая руку к небу!

- Помните, - продолжала она, - что в тот день, когда вы нарушите клятву, удар кинжала пронзит ваше сердце, и никогда людское правосудие не узнает, чья рука направила его.

Арман улыбнулся.

- В таком случае я проживу долго, - сказал он с оттенком горделивого торжества.

И он снова взял руку Дамы в черной перчатке и поднес её к губам, не заметив злой улыбки, скользнувшей по губам молодой женщины.

"Безумец!" - означала эта улыбка.

III

Арман стоял несколько времени на коленях перед Дамой в черной перчатке, покрывая ее руку поцелуями и шепча тот очаровательный вздор и невинные глупости, которые льются из сердца человека в час восторга и безумия.

- Довольно, дитя, - произнесла она растроганным голосом, который, казалось, выдавал смущение и страх, овладевающие женщиной в ту минуту, когда она чувствует, что отдает безвозвратно свое сердце, - ну, будет, встаньте, сердце у меня слишком мягкое, и я не в силах бранить вас.

Между убедительным и ласковым тоном, которым она произнесла эти слова, и тем высокомерным и отрывистым голосом, который минуту назад властно выражал желания этой женщины, была такая огромная разница, что сын полковника подумал, что он любим...

- Ах! - воскликнул он в порыве увлечения. - Я знал, что те, кто говорил мне, что вы эгоистка и женщина без сердца, лгут!

- Встаньте, - повторила незнакомка. - Я прошу вас об этом, когда могла бы приказывать вам.

Арман встал и, стоя, продолжал любоваться ею. Но тогда она взяла его за руку и заставила сесть рядом с собою. Он смотрел на нее: она была по-прежнему бледна, и ему казалось, что лицо ее омрачилось глубокой грустью.

- Я вас люблю, о, как я люблю вас! - шептал Арман в лихорадочном возбуждении.

- Молчите, - чуть слышно сказала она. - Ваши слова причиняют мне страдание.

- Страдание?

- Да, потому что я вижу, что вы меня любите, и мне жаль вас...

- Боже мой! - с отчаянием воскликнул он, неверно истолковав смысл ее слов. - Разве мне суждено снова потерять вас?

- Нет. Вы видите, у меня уже не хватает сил избегать вас!

Арман почувствовал себя вполне счастливым. Могла ли она красноречивее признаться, что любит его? Он прижал руку к сердцу.

- Мне кажется, - проговорил он, - что я умру от счастья.

- Кто знает? - промолвила она с грустью, не отнимая от него своей руки. - Кто знает, друг мой, не лучше было бы для вас умереть в эту минуту, чем продолжать меня любить?

- Но, любить вас, - вскричал он в восторге, - разве это не есть бесконечное блаженство?

Она попробовала улыбнуться и сказала:

- Нет, это не счастье, нет, те, кто меня любит, далеко не счастливы... вы не знаете, какое я странное существо... я поступала честно, избегая ваших преследований, борясь с собою.

- Нет вы не правы, - прошептал Арман. - Я так счастлив, что не хочу даже райского блаженства.

- Выслушайте меня, - сказала вдруг совершенно спокойно незнакомка, - выслушайте меня, я объясню вам свою мысль. Вы меня любите... я это вижу... чувствую... сомневаться в этом было бы безумием, но вы не знаете, кого вы любите...

- О, я знаю, - страстно прервал юноша, - что вы добры, что вы прекраснее всех в мире... а до остального мне нет дела!..

- Но вы не знаете, что мне на долю выпала беспокойная жизнь, что надо мною тяготеет долг, таинственный и мрачный. Вы не знаете, мой друг, что в один прекрасный день, быть может, даже завтра, священная обязанность призовет меня на другой конец света.

- Я последую за вами.

Арман дал это рыцарское обещание со страстным увлечением, которое вызвало улыбку на устах его собеседницы.

- Положим! - согласилась она, - что вы могли бы последовать за мной, но вы никогда не узнаете тайны моей души и только будете знать внешнюю сторону моей жизни. В глубине моей души хранится тайна, в которую лишь один Бог может проникнуть.

- Храните эту тайну, я не хочу даже знать вашего имени.

- Ах, - воскликнула, вздрогнув при этом слове Дама в черной перчатке, - мое имя! Одно существо в мире только знает его, а тот, кому я его скажу, будет на краю могилы в тот час, когда услышит его.

- Так скажите его мне! - вскричал Арман. - Я умру счастливым, потому что я у ног ваших.

- Вы ребенок, - заметила она на это, - и забываете, что я могу пробыть с вами всего какие-нибудь несколько минут.

- Как! Вы уже уходите? Она встала со словами:

- Вы видите лодку, которая привезла меня? Откуда я явилась? Куда я еду? Кто эти двое в лодке? Не спрашивайте меня об этом... но приходите сюда завтра... я буду здесь... в тот же час, как и сегодня.

Дама в черной перчатке вынула из-за пояса серебряный свисток, находившийся в числе маленьких брелоков, которые дамы обыкновенно носят на часовой цепочке. Она поднесла его к губам; раздался резкий свист, который покрыл собою глухой рокот океана, отдался в прибрежных утесах и достиг ушей сидевших в лодке. Челнок тотчас направился к заливу и быстро приблизился к берегу с глухим плеском весел.

В это время Арман и прекрасная незнакомка стояли на мысу, молча держась за руки. Вдруг она взглянула на него и спросила:

- Любите ли вы меня настолько, чтобы ревновать?

- О! - произнес он внезапно изменившимся голосом. - Разве вы не знаете, что я могу убить человека, которого вы полюбите?

Молодой человек сказал это таким тоном, что Дама в черной перчатке вздрогнула, и загадочная улыбка, в которой сквозила ненависть и желание отомстить, на одну секунду появилась на ее губах. Арман не понял, однако, значения этой улыбки.

- Хорошо, - сказала она, - я хотела только испытать вас и довольна результатом этого испытания.

Арман уже нахмурил брови; вопрос Дамы в черной перчатке пронзил его сердце, как раскаленное железо. Он вспомнил о портрете за занавескою в комнате студента.

Дама в черной перчатке пожала ему руку.

- Слушайте, - сказала она, - я никогда не нарушала клятвы, я никогда не лгала, и вы можете поверить мне. Клянусь вам, что я никого не люблю и что до сегодняшнего дня ни один человек, кроме вас, не держал мою руку в своей. До свидания...

В эту минуту лодка причалила к берегу.

- До свидания... - повторила Дама в черной перчатке, сделав легкое движение рукой.

Она вскочила в лодку, которая тотчас отчалила.

В лодке, как совершенно верно сказала незнакомка, были двое. Один управлялся с веслами, другой сидел на руле. Оба были тщательно закутаны в большие коричневые плащи с капюшонами, надвинутыми на самые глаза, так что невозможно было разглядеть их лица. Арману показалось только, что волосы у того, который сидел на руле, были седые. И у него мелькнула мысль, что это тот самый старик, который всюду сопровождал Даму в черной перчатке.

Но в таком случае, значит, этот человек не имеет никаких прав на нее, потому иначе как же мог бы он сам доставить ее на свидание? Судя по высокой фигуре этого человека, Арману казалось, что он узнал графа Арлева.

Лодка, отчалив, повернула за выступ скалы и исчезла из глаз Армана, который продолжал неподвижно и задумчиво стоять на берегу.

Арман был прав, что старик - граф Арлев. Действительно, это он правил рулем. Дама в черной перчатке стояла рядом с ним.

Лодка была настолько длинна, что гребец, сидевший на скамье, не мог слышать разговора, который вполголоса вели Дама в черной перчатке и граф; они обогнули мыс и направились на запад, в сторону утесов, на которых возвышался замок де Рювиньи.

- О, он любит меня, он любит меня! - шептала Дама в черной перчатке на ухо майору. - Он влюблен в меня до сумасшествия... И он в моей власти...

- Вы думаете?

- Он будет моим послушным рабом. Это оружие в моих руках.

Говоря это, Дама в черной перчатке изменилась в лице.

Это уже не была женщина с грустным лицом, нежным взглядом и взволнованным голосом: зловещий огонек мерцал в ее глазах; а на губах змеилась высокомерная, полная ненависти улыбка.

- А тот? - спросил майор.

- А! Капитан Лемблен! - произнесла она тоном, в котором сквозила злая ирония. - Ну, этому осталось жить каких-нибудь десять дней. Да, кстати, он, должно быть, приехал сегодня вечером, когда мы отправлялись в море.

- Возможна.

- Я, кажется, вижу его, - продолжала Дама в черной перчатке. - Вижу на платформе замка, пристально смотрящим в море в ожидании нас. Бедный безумец!

- Сударыня, - пробормотал граф Арлев, - вы прекрасно знаете, что я ваш преданный слуга, и никогда не оспариваю ваших приказаний.

- Это правда, мой дорогой Герман.

- Я никогда не противоречил вам, когда разыгралась по вашему плану история со шкатулкой. Вы приказали, я исполнил...

- О, вы добры и преданы, и вы единственный человек на земле, которого я люблю.

- Но не слишком ли вы надеетесь на свои силы, - продолжал майор. - И хватит ли их у вас, чтобы довести до конца ужасную драму, которую вы готовите в Рювиньи?

- О, я достаточно сильна!

И после минутного молчания она глухо прибавила:

- Ах, если бы вы знали, сколько ненависти таится у меня в сердце, вы не стали бы сомневаться в моей энергии.

- Неумолимая! - прошептал майор так тихо, что она не расслышала.

Молодая женщина между тем продолжала:

- Мне удалось лишь заглушить раскаяние несчастного. Безумная любовь, которую я ему внушила, заставила умолкнуть голос совести, но я сумею пробудить этот голос в последний час его жизни, и он переживет адскую агонию.

Граф Арлев вздрогнул, и оба замолчали.

Лодка продолжала быстро продвигаться, и несколько огней, там и сям мелькавших в ночной темноте, выделяясь на небе поверх утесов, указывали местоположение замка Рювиньи.

Лодка, шедшая далеко от берега, круто повернула и направилась к скалам. Полчаса спустя она подошла к узкой береговой полосе, к которой некогда причаливал Лемблен. Майор Арлев соскочил первый на берег.

Он протянул руку Даме в черной перчатке. Она сделала какой-то знак. Гребец, оставшийся в лодке, оперся веслом о скалу и оттолкнулся от берега. Лодка поплыла в море и вскоре исчезла в тумане, в то время как молодая женщина и ее спутник поднимались по лестнице, которая вела к замку.

Какой-то человек стоял на верхней ступеньке лестницы. Это был капитан Лемблен.

IV

Арман оставался на берегу до тех пор, пока лодка, уносившая Даму в черной перчатке, не скрылась из виду. Тогда он медленно спустился по тропинке, извивавшейся по крутому утесу, и направился к тому месту, где была привязана его лошадь.

Только тот, кто возвращался с первого любовного свидания, кто держал в своей руке руку женщины, о которой давно мечтал и которую столько времени напрасно искал, кто целый час, стоя перед ней на коленях, упивался ее голосом, ее улыбкой, только тот поймет, сколько радости, блаженства и восторга испытывал теперь молодой человек; он вскочил в седло и сказал, повторяя: "Она любит меня, она любит меня!"

Хотя Роб-Рой была чудной лошадью, отличавшейся таким быстрым аллюром, как и любой победитель на скачках в Ла-Марше, Шантильи и Нью-Маркете, но, по мнению Армана, он бежал все еще слишком медленно, и он всю дорогу пришпоривал коня, подобно лорду Байрону, когда тот в часы своих мечтаний под мирный галоп чистокровного жеребца создал своего Дон-Жуана.

Арман задыхался, голова его горела в огне; он хотел успокоить свое волнение бешеной скачкой через леса, овраги и пропасти. Когда отважный Роб-Рой достиг перекрестка дорог, он был весь в пене. Егерь по приказанию своего господина ожидал возвращения коня и всадника, сидя на пне. Арман бросил ему поводья и соскочил со словами:

-Закутай ему ноги и особенно берегись разбудить отца.

Юноша пробрался в дом, как и вышел, через садовую калитку. Затем, не зажигая огня, он поднялся по лестнице в свою комнату. Но, поднимаясь, он оступился и довольно громко шаркнул ногой. Он испугался, что разбудил отца. Действительно, проходя мимо дверей его комнаты, он услышал, как старик спросонья крикнул: "Что случилось? Кто там?"

Затаив дыхание, он остановился на минуту и проскользнул в свою комнату, дверь в которую оставалась полуотворенной.

Час спустя, вопреки поговорке, что "влюбленного сон бежит", Арман крепко заснул, грезя о Даме в черной перчатке: сон его был так продолжителен, что он проснулся только в десять часов утра.

Открыв глаза, молодой человек увидел отца, сидящего в большом кресле около его постели. Полковник с обожанием, смешанным с беспокойством, любовался спящим сыном.

- Однако, - сказал он шутливым тоном, который плохо скрывал его огорчение, - ты не вполне походишь на неутомимого охотника из "Волшебного Стрелка".

И полковник указал на часы.

- Я плохо спал, - ответил Арман, подставляя старику лоб для поцелуя.

- Следовательно ты слышал шум, разбудивший меня сегодня ночью?

- Какой шум отец?

- Кто-то оступился на лестнице... я окликнул... мне не ответили: тогда я встал...

- А! - процедил в смущении Арман.

- Я подошел к окну, и, угадай, что я увидел?

- Что же, отец?

- При свете луны я увидел твою лошадь, которую вел под уздцы егерь.

Арман побледнел.

- Ты понимаешь, - продолжал полковник, - такой старый воробей, как я, не может ошибиться в подобных вещах: с одной стороны, чьи-то шаги, с другой - твоя лошадь, которую вываживает егерь и которая ступает по звонкой мостовой без малейшего шума, точно у ней на ногах надеты бальные башмачки...

- Отец! - проговорил Арман в смущении.

- Я спустился в конюшню и осмотрел Роб-Роя. Бедному животному или пришлось сделать сегодня ночью большой конец, или оно надорвалось. У него оцарапаны бока, и я заметил два огромных орешка, которых, конечно, не было бы, если бы дуралей-конюх, конечно, снял с него неподходящую обувь и окутал ему ноги фланелью.

Полковник сказал это совершенно спокойно, с добродушной улыбкой.

- Но, отец, что же, по-вашему, мог сделать конюх с Роб-Роем? - прошептал Арман, вспомнив клятву и желая во что бы то ни стало отвести глаза полковнику.

Полковник подмигнул.

- Послушай, - сказал он, - ты, кажется, забываешь, дитя мое, что я не младенец и съел собаку на подобных вещах. Вместо того, чтобы издеваться над отцом, когда он по-товарищески обращается к тебе, вместо того, чтобы наставлять ему нос, то есть смеяться над ним и опутывать разными небылицами, ты бы лучше сознался, что молодость нуждается в развлечениях и что ты откопал прелестную нормандку, в трех или четырех верстах от замка, которая отпирает тебе по ночам окно, и что ты настолько влюблен в нее, что готов пожертвовать лошадью в две тысячи экю; потому что, - заключил со смехом полковник, - предупреждаю тебя, что при бешеной скачке, как твоя, ноги у Роб-Роя через неделю будут разбиты.

Бедный полковник, желая быть проницательным и выказать свой родительский инстинкт, сам же навел сына на наиболее подходящую оговорку, какую только мог бы придумать, чтобы обмануть отца.

Арман нашел, что очень кстати теперь покраснеть, и пробормотал:

- Однако, отец, чего же вы хотите? Мне двадцать шесть лет, и жизнь без любви - цветок без аромата, как говорят на Востоке.

- Это правда, - подтвердил полковник тоном опытного человека, но ты мог бы сознаться мне в этом.

- Ах, - воскликнул Арман, которому хотелось как можно больше запутать подозрения старика, - я скрытен!..

- Ага! - произнес, нахмурившись, полковник. - Мне сдается, что здесь замешан третий? Берегись, дитя мое, берегись! - продолжал он с беспокойством.

- Пустяки! Толстый откормленный фермер почти всегда в отсутствии.

- По крайней мере, берешь ли ты с собой оружие? Молодой человек, радуясь, что отвел отцу глаза, встал, насказал тысячу остроумных шуток, позавтракал с большим аппетитом и провел день, стараясь как-нибудь убить время и со страхом ожидая часа второго свидания.

После обеда, который продолжался обыкновенно до восьми вечера, полковник Леон сказал сыну:

- Мне кажется, тебе незачем ждать, пока я засну, и снова окутывать ноги лошади. Отправляйся на свое свидание, но будь осторожнее. Захвати пистолеты...

- О, будьте спокойны, отец, - сказал на это Арман.

Час спустя он легко вскочил в седло на глазах полковника, который сам подержал ему стремя. Затем, чтобы окончательно сбить отца с толку, Арман направился не по дороге к морю, а по тропинке, которая вела на восток, в глубь страны. На полдороге от виллы он повернул, обогнул лес и по другой, хорошо знакомой ему дорожке достиг утесов менее чем за час.

Как и накануне, он привязал лошадь у крутой извилистой тропинки, которая спускалась к отмели и кончалась тропинкой таможенного досмотрщика.

На этот раз лодки не было видно вдали, и берег был пуст. Арман явился на свидание первый. Одним из вернейших признаков любви служит полное боязливого сомнения ожидание любимой женщины.

Арман, почти не обративший внимания на предсказания полковника, так гнал Роб-Роя, что тот примчался на целые четверть часа раньше вчерашнего. Молодой человек взглянул на часы: не было еще десяти.

"Лишь бы она пришла!" - подумал он, садясь на выступ скалы, где вчера рядом с ним сидела она.

В этот раз ночь была темная, так как не было луны, которая позволила ему накануне различить лодку на значительном расстоянии. Он подождал минут двадцать, пытаясь проникнуть взглядом в темноту, прислушиваясь к малейшему шуму, раздавшемуся из-за ропота волн, и эти двадцать минут показались ему вечностью.

Наконец ему показалось, что на горизонте блеснула светлая точка, которая сливалась с хребтом валов, то возвышалась над ними, то снова терялась в волнах. Очевидно, это была лодка, на носу которой был прицеплен фонарь.

- Это она! - подумал Арман, в нетерпении встав и спускаясь к береговой полосе, где волна, уходя в море, оставляла каждую минуту извилистую борозду.

Блестящая точка приближалась, то поднимаясь, то опускаясь и то и дело исчезая, чтобы снова появиться. Очевидно, лодка направлялась к Таможенной бухте, так как свет фонаря все усиливался.

Но вдруг свет погас. Арман подумал сначала, что волна вновь скрыла его, но прошла минута, другая... Красноватый огонек не показывался более. Но немного спустя, когда молодой человек, сердце которого стучало, как молот, начинал уже спрашивать себя, не сделался ли он игрушкой собственного воображения, легкий всплеск весел, раздававшийся через правильные промежутки, указал, что лодка приближается.

Конечно, те, кто плыл в ней, из предосторожности потушили фонарь. Армана охватил страх... Он испугался: уж не таможенные ли совершают свой ночной обход, или не рыбак ли везет контрабанду?

Но шум весел становился явственнее. Юноша замер на месте в ожидании. Лодка причалила. Какой-то человек соскочил на берег, и при виде его Арман почувствовал, как холод охватил его сердце.

Незнакомец направился прямо к нему и чуть слышно спросил:

- Вы господин Арман?

Голос был совсем не знаком молодому человеку, да и к тому же он был заглушен капюшоном, покрывавшим голову вновь прибывшего.

- Что вам от меня угодно? - спросил Арман.

- У вас, конечно, есть с собой сигары? - спросил незнакомец.

- К чему этот вопрос?

- Я дам вам кремень и огниво, чтобы закурить ее, и при свете ее вы прочтете записку, которую мне поручено передать вам.

Арман догадался, что этот человек послан Дамой в черной перчатке, и вздрогнул. Она писала ему, значит, сама она не придет! Однако он все-таки спросил:

- Кто дал вам записку?

- Та, которая должна прийти, - последовал ответ.

И незнакомец протянул записочку, крепко свернутую и запечатанную, издававшую тонкий, таинственный аромат. В то же время он вытащил из кармана огниво, кремень, и тотчас же посылались мириады искр. На лбу у Армана выступили от огорчения капли пота. Но так как у него не было иного способа узнать содержание записки, то он зажег сигару о кончик трута. Затем, распечатав письмо и постепенно освещая сигарой строчку за строчкой, он прочел следующее:

"Я вам говорила вчера, друг мой, что я окружена мрачными тайнами и что моя судьба не в моей власти. Я не могу прийти на назначенное мною свидание, но если вас не страшит путешествие по морю, то последуйте за человеком, который передаст вам эту записку".

Подписи не было, но разве каждое слово не говорило: "Это она!" Арман забыл, что наверху утеса его ждет лошадь. Он забыл старого отца, который тревожился при малейшей опасности, угрожавшей ему, и теперь, облокотившись на окно, впивался, может быть, взглядом в полосу дороги, прислушиваясь к каждому шороху. Он даже не подумал спросить у незнакомца, придется ли им ехать по другую сторону пролива. Чтобы увидеть свою возлюбленную, Арман готов был отправиться хоть на край света.

- Я готов, - сказал он. - Идем!

Вскочив в лодку, он увидел, что на этот раз в ней не было никого, кроме человека, передавшего ему записку. Старика, человека с седыми волосами, которого он принял за графа Арлева, не было.

Гребец взял в руки весла, направил лодку в море и спросил Армана:

- Вы умеете грести?

- Да.

- Отлично, так возьмите одно из весел: тогда мы скорее поедем.

Арман сел рядом с гребцом; его спутник зажег фонарь и указал ему направление, которого следовало держаться; лодка обогнула мысок. Час спустя Арман заметил над утесами величественное здание, казавшееся темнее неба.

- Мы с вами идем вон туда, - указал на него гребец.

- Туда? - удивился Арман.

- Да, туда.

- Но ведь это замок де Рювиньи.

- Совершенно верно.

- Он принадлежит капитану Гектору Лемблену.

- Тоже верно, - резко оборвал гребец Армана, - но мы все-таки едем туда.

Он первый выскочил на берег и вытащил лодку на песок.

- Пойдемте, - пригласил он.

"Странно! - подумал Арман. - Как это могло случиться, что Дама в черной перчатке живет в замке де Рювиньи, у Гектора Лемблена, как говорят, человека полусумасшедшего?"

Гребец взял молодого человека за руку и помог ему подняться по узкой дорожке, крутыми ступеньками поднимавшейся с моря до площадки замка; баронесса Марта де Флар-Рювиньи некогда спускалась по ней сначала к месту дежурства таможенного Мартына, затем на берег, где ее ожидал лейтенант Гектор Лемблен, а позже по ней же молодой офицер каждую ночь прокрадывался в замок. Поднявшись на площадку, проводник наклонился к Арману и шепнул ему:

- Старайтесь как можно меньше шуметь: для вас это вопрос жизни или смерти.

V

Всякий другой на месте нашего героя при этом предупреждении, походившем скорее на угрозу, испугался бы; но Арман был по природе отважен, к тому же он пылал безрассудной страстью. Рисковать своею жизнью ради нее, разве это не придавало его любви особую прелесть?

Все еще держа Армана за руку, таинственный проводник заставил его перейти через всю площадку. Потом он ввел его в большую гостиную, погруженную в полную тьму, миновал такой же темный коридор и наконец отворил дверь, которая, открывшись, пропустила в темноту сноп света.

- Вот войдите сюда! - сказал незнакомец. - Вас ждут...

И он исчез.

Арман очутился на пороге прелестной комнатки, обитой синим шелком и служившей будуаром баронессы Марты де Рювиньи. Свернувшись клубочком в кресле, стоявшем у камина, сидела какая-то женщина. Это была Дама в черной перчатке. Она не казалась уже тем странным существом, которое то появлялось верхом на лошади в пустынной равнине, то назначало свидание на берегу океана, у подножия утесов. Она походила скорее на маленькую гризетку из Шоссе д'Антэн, принимающую в своем будуаре с очаровательной, ласковой улыбкой друга своего сердца.

Полным грации жестом она сделала ему знак затворить дверь.

- Задвиньте задвижку, - сказала она. Он исполнил приказание.

- Теперь подойдите и сядьте около меня.

Она указала ему на стул, стоявший рядом с ее креслом. Но Арман бросился перед нею на колени, схватил за руки и прошептал, пожирая ее взглядом, полным страстного восхищения.

- Ах, неужели все это не сон?

- Нет, - ответила она, - не сон... это действительно я... и я всем пренебрегла, чтобы увидеться с вами.

- Пренебрегли всем? - изумился он.

И жгучая ревность, которую он уже испытал однажды, снова овладела им.

- Да, - подтвердила она. - Я подвергаюсь большой опасности, принимая вас здесь.

- Ах, - проговорил он с благородной гордостью, - вы ошибаетесь, так как я здесь. - Я здесь затем, чтобы охранять и защищать вас.

Она покачала головой.

- Защищать меня, - повторила она, - увы, это значило бы погубить меня!

Он вздрогнул, лицо его побледнело, и он с подозрением посмотрел на нее.

- Боже мой! - воскликнул он. - Разве у вас есть муж?

- Нет.

Ответ ее прозвучал печально.

- Но в таком случае, какая же опасность может грозить вам?

- Мне грозит смерть... вам - также.

- Следовательно, вы находитесь в чьей-нибудь власти... во власти какого-либо мужчины?

В вопросе Армана вылилось все его страдание, вся его ревность.

- Да, - ответила она.

Облако печали омрачило чело Армана и затуманило его взор.

- Неужели вы забыли вашу вчерашнюю клятву? - прошептал он.

- Разве я дала вам клятву? - спокойно спросила она.

- Конечно.

- Какую же?

- Вы мне клялись, что если полюбите кого-нибудь...

- То этот кто-то будет вы, не правда ли?

- Ах!

- Но кто сказал вам, что я люблю человека, во власти которого нахожусь?

- О! Если вы не любите его, если он не муж ваш... Она остановила его гордым жестом.

- Мне кажется, - холодно заметила она, - что вы, который напоминаете другим их клятвы, сами забываете свои.

Арман вздрогнул, ужас охватил его. Дама в черной перчатке не была уже более грациозной и беспечной женщиной, которая встретила его обворожительной улыбкой. Ее взгляд горел злым и зловещим огнем, мраморный лоб покрылся глубокими морщинами, губы дрожали от гнева.

- Вспомните, - надменно сказала она, - что я согласилась встречаться с вами лишь после того, как вы поклялись мне никогда не разузнавать что-либо о моей жизни.

- Это правда, - прошептал Арман, в смущении опустив голову.

- Если вы хотите знать ее, если с вас мало того, что я рискую своей жизнью ради вас, то уходите сейчас же! Вы не увидите меня больше никогда.

Арман упал на колени.

- Простите, - умолял он. - Это была ревность.

- Разве у вас есть на то право? - спросила она голосом, в котором звучала ирония и который пронзил сердце молодого человека, как лезвие кинжала.

Но он не успел ответить. Как будто последние слова утишили гнев Дамы в черной перчатке, она приветливо протянула руку пораженному Арману. На губах у нее снова появилась добрая улыбка, взгляд сделался задумчив и ласков, а голос мелодичен и печален.

- Ах, - сказала она, - простите и вы меня... я злая... а вы все-таки любите меня!

Он вскрикнул от радости, целуя протянутую ему руку.

- Простите меня, - повторила она, - и если вы действительно любите меня, не старайтесь проникнуть в тайну, окружающую меня. Любите меня такой, какова я есть.

- Хорошо, - покорно сказал Арман.

И так как он все еще стоял на коленях, с восхищением любуясь ею, то она дотронулась своим надушенным пальчиком до локона черных волос, который упал ему на лоб, и откинула его назад.

- Слушайте! Приходите сюда каждый вечер... но не спрашивайте, ни кто этот человек, который угрожает вашей и моей жизни, ни почему я нахожусь в замке де Рювиньи. И еще вот что: приходите сюда всегда с оружием - с кинжалом или пистолетом. А теперь уходите... Так нужно! Каждая лишняя минута, которую вы проведете здесь, будет стоить нам, быть может, целого года нашей жизни... Уходите!

В эту минуту в отдалении раздался резкий звук охотничьего рога. Лицо молодой женщины выразило немой ужас. Арман заметил, что она побледнела как смерть.

- Уходите! Уходите скорее, - твердила она, - пора... Она подбежала к двери будуара, отворила ее и два раза ударила в ладоши. Человек, служивший уже проводником Арману, явился на ее зов, по-прежнему опустив на лицо капюшон плаща.

- До свидания! До... завтра... лодка будет вас ждать... в тот же самый час.

Она толкнула его в коридор и быстро затворила за ним дверь. Арман не успел сказать ей ни слова.

Его таинственный вожатый, как и раньше, взял его за руку, снова провел по коридору, через большую гостиную и площадку, затем оба спустились по лестнице и тропинке к берегу и вскочили в лодку.

Час спустя Арман уже причаливал к бухточке, которую называли Таможенной бухтой, а через четверть часа, найдя свою лошадь, мчался в свой замок.

Полковник уже лег в постель, но он еще не спал и слышал, как вернулся сын.

"Ну, что же? - вздохнул старик, - мне все же больше по сердцу подобные его похождения, чем роковая страсть, которая подтачивала его в Париже. Мое дитя спасено".

Три следующие дня Арман провел крайне однообразно: каждый вечер он уезжал в один и тот же час из замка и направлялся к Таможенной бухте, где его ждал в лодке неизвестный, который отвозил его в Рювиньи.

Каждый вечер, пробираясь одним и тем же путем, он заставал все в той же комнате Даму в черной перчатке, которая, улыбаясь, бросала ему нежный взгляд и протягивала руку. Он проводил у нее целый час, все время стоя на коленях перед нею и нашептывая тысячу милых глупостей... Она с улыбкой слушала его, и ее взгляд, казалось, говорил: "Я также люблю вас, но будьте терпеливы... ждите... такая женщина, как я, колеблется долго... "

И Арман ждал, не переступая границ почтительной любви.

Таким образом проходил час. Затем вдруг, при малейшем шуме, она вздрагивала, становилась беспокойной и говорила:

- Он может прийти... он идет... уходите! Уходите!

И Арман уходил, очарованный ее улыбкой и в то же время терзаясь ревностью.

Но, поклявшись уважать тайну, окружавшую эту женщину, он уходил, не поворачивая головы, не пытаясь ничего понять или угадать. Ни разу он не задал вопроса своему таинственному проводнику, ни разу даже не подумал расспросить в окрестностях, кто такие настоящие хозяева замка де Рювиньи.

В четвертый вечер, однако, переступая порог будуара, где она, по обыкновению, ожидала его, он почувствовал, что страшное подозрение закралось в его сердце.

"Почем знать, - подумал Арман, - не играет ли мною эта женщина, которая едва дозволяет мне целовать свою руку. Как только я ухожу, я, так покорно и благоговейно преклоняющийся перед нею, не смеющий коснуться губами ее лба, быть может, другой... тот, которого она боится... и, может быть, вместе с тем любит... ".

Эта мысль до такой степени поразила Армана, что он вдруг изменил свое поведение относительно Дамы в черной перчатке.

"О, - подумал он, садясь рядом с нею, - я должен узнать, действительно ли она меня любит..."

Что произошло затем? Или, вернее, на какую дерзкую выходку отважился Арман? Это осталось тайной между ним и ею.

Но молодая женщина внезапно поднялась с места с видом оскорбленной королевы и, указав Арману на дверь, сказала:

- Уходите! Уходите!

В голосе Дамы в черной перчатке слышался такой гнев, что молодой человек испугался. Он испугался, как ребенок, который забылся и не оказал должного уважения своей матери. Его охватило отчаяние, доходящее до головокружения, которое овладевает влюбленным, когда ему кажется, что он навеки погубил свое счастье.

Он тоже встал... Он встал, как человек пьяный или безумный, с пылающими глазами и с головой, полной какого-то неясного шума. Он сделал шаг к двери, но остановился в нерешительности и обернулся.

- Да уходите же! - повторила она сухим, повелительным голосом, в котором, казалось, звучало презрение.

- Протайте, сударыня... - произнес Арман.

И, храбро покоряясь своей участи, как побежденный солдат, с достоинством переносящий свое поражение, он твердыми шагами направился к двери. Приподняв портьеру и не оборачиваясь, он перешагнул уже через порог, когда странная женщина, поведение которой так быстро и неожиданно менялось, вдруг позвала:

- Арман!

Ее голос, нежный, как прощение, грустный, как упрек, был убедителен и кроток. Он обернулся и взглянул на нее. Это уже не была прежняя женщина, взгляды которой метали молнии, ноздри трепетали, а брови сдвигались, которая, пылая гневом, приказывала ему удалиться. Это была женщина печальная и улыбающаяся в одно и то же время; грациозным движением руки, пленительным взглядом она умоляла его вернуться и снова сесть рядом с нею в кресло, где он только что сидел, держа ее руку в своих. Арман, плененный и очарованный ею, вернулся и, бросившись перед ней на колени, смиренно прошептал:

- Простите меня.

- Вы ветренник, - сказала она на это, - а я жестокая, сама не желая этого... но моя жизнь окружена такой тайной... теперь вы простите меня.

Арман поверил ей. Подозрения его уже рассеялись... Он любил, а улыбка Дамы в черной перчатке, казалось, говорила, что его любовь не остается без ответа.

Пробило десять часов... Вдруг так же, как накануне и в предыдущие дни, и при первом их свидании, Дама в черной перчатке задрожала, ее лоб омрачился, улыбка сбежала с губ.

- Уходите! - сказала она. - Уходите скорее!

Ее голос снова сделался печален, а лицо выражало ужас. Арман встал.

- До свидания, - сказал он. - До завтра...

- Нет, - возразила она.

- Как нет? - повторил он, в удивлении отступая назад.

- Нет, не до завтра.

- Но отчего же?

Она приложила палец к губам.

- Я не могу сказать вам этого.

- Однако...

- Ах! - воскликнула она с упреком. - Ведь вы же дали мне слово уважать мои тайны.

- Это правда, - пробормотал Арман, опуская голову. Молодой человек сделал еще шаг назад.

- Но когда же я увижу вас? - спросил он.

- Через три дня.

- Здесь?

- Нет... быть может... не знаю... вы получите от меня записку.

Вдали прозвучали охотничьи рога.

- Боже мой! - воскликнула она с ужасом. - Это он! Уходите...

Она толкнула его в коридор, и тяжелая портьера опустилась за юношей. Арман очутился в темноте. Почти в ту же минуту чья-то рука схватила его.

- Идемте, - произнес чей-то голос.

Он узнал голос своего постоянного проводника и последовал на ним.

Слуга провел его по узкому коридору, вывел на платформу и заставил Армана перейти ее, шепотом повторяя ему на ухо: "Идите, идите... "

Но в то время, как наш герой ступил на верхнюю ступеньку лестницы, выбитой из скалы, человек, до тех пор стоявший неподвижно в тени, показался на другой стороне площадки.

Он сделал шаг вперед, поднял руку, в которой держал пистолет, медленно прицелился в Армана и выстрелил. Это был капитан Гектор Лемблен, которого безумная ревность заставила поднять оружие.

VI

Прошло уже пять дней с тех пор, как возвратился капитан Лемблен. В продолжение этого времени он пережил адские муки, и, чтобы понять причину его страданий, необходимо вернуться к дню его приезда. В то время, как почтовая карета его въезжала на главный двор замка де Рювиньи, Дама в черной перчатке и граф Арлев находились на море. Она возвращалась со своего первого свидания с Арманом. Капитан спросил у слуг, куда они уехали.

- Господин майор и "эта дама" - ответили ему, - спустились к берегу по лестнице, пробитой в скале, и сели в лодку.

- В лодку? - удивился капитан. - Но ведь в замке нет ни одной лодки, а рыбаки никогда не приезжают.

- Это была не рыбачья лодка, сударь, - пояснил управляющий.

- Так какая же?

- Маленькая весельная шлюпка.

- Откуда она взялась?

- Не могу знать, во всяком случае, приехала с моря.

- И они сели в нее?

- Видите ли, - продолжал старый управляющий, приготовивший, быть может, заранее свой ответ, - они ждали лодку, так как я слышал, что "эта дама"...

В Рювиньи Даму в черной перчатке все звали "эта дама".

- Что же вы слышали? - спросил капитан, сердце у которого замерло.

- Как "эта дама" сказала господину майору: "Идемте вниз... лодка скоро приедет".

- А давно они уехали?

- Часа два будет.

Капитан поднялся на площадку и начал пристально вглядываться в даль. На море ничего не было видно. Подозрения нахлынули в измученную душу капитана.

Кто знает? Быть может, в его отсутствие, пока он хлопотал в Париже о свадебном контракте и выправлял все бумаги, необходимые для брака, пока он каждый час, каждую минуту обращался мысленно к этой женщине, которую любил так безумно и страстно, какой-нибудь тайный обвинитель, свидетель его преступления, внезапно явился к ней...

Быть может, кто-нибудь из слуг замка, узнавший тайну Гектора, или скрывшийся камердинер открыл ей его преступление? И вот она исчезла! Она бежала, с ужасом и презрением отворачиваясь от него... Быть может... О! Сердце человеческое так создано, что при этом страшном подозрении, явившемся вслед за первым, капитану Лемблену показалось, что он умирает от бешенства и стыда. А быть может, Дама в черной перчатке отправилась в таинственной лодке на какое-нибудь свидание?

Последняя догадка подействовала в тысячу раз больнее на Гектора Лемблена, нежели первая. Он предпочитал, чтобы его преступление стало известным, чтобы его бросили, как подлого убийцу, но не обманывали заранее. Он провел мучительный час, стоя на площадке и устремив неподвижный взор в даль океана. Наконец на горизонте показалась лодка. У капитана закружилась голова. Несколько времени лодка то приближалась к берегу, то снова удалялась в море, наконец она отправилась к замку.

Тогда Гектор Лемблен хотя чувствовал, что силы его сдают, однако добежал до своей комнаты и захватил морскую зрительную трубу. Вернувшись, он направил трубу на лодку, которая все подвигалась к берегу. О, счастье! В лодке было трое. Двое сидели впереди, третий правил рулем. Нельзя было дольше сомневаться: эти двое были граф Арлев и Дама в черной перчатке; третий - таинственный гребец, неизвестно откуда явившийся.

Капитан хотел было спуститься на берег и броситься им навстречу. Но волнение, с которым он не смог справиться, удержало его на площадке; затем он сообразил, что его поступок можно было бы счесть за шпионство за женщиной, которую он любил... И он остался.

Четверть часа спустя лодка причалила к берегу. Дама в черной перчатке легко соскочила на песок и сделала знак лодочнику. Тот оттолкнулся от берега, и лодка направилась в открытое море.

Таким образом Дама в черной перчатке и граф Арлев встретились с Гектором Лембленом на верхней ступеньке площадки и выразили по этому поводу хорошо разыгранное удивление. Молодая женщина выказала даже некоторое смущение.

- Как! Неужели это вы, капитан? - воскликнул майор.

- Да, это я.

Капитан произнес эти слова глухим голосом. Затем он молча поклонился спутнице графа Арлева.

- Добрый вечер, - сказала она, протягивая ему руку. Он взял руку Дамы в черной перчатке, и та почувствовала, как дрожит его рука, сжимая ее руку.

- Когда же вы приехали, любезный хозяин? - спросил майор.

- С час назад, - ответил Гектор Лемблен, голос которого выдавал его глубокое волнение. - А вы откуда возвращаетесь? - спросил он.

- С восхитительной прогулки, - проговорила молодая женщина.

- Где же вы достали лодку?

- Ах! Это уже мой секрет, или, вернее, наш, - ответила Дама в черной перчатке, улыбаясь.

Она бросила при этих словах многозначительный взгляд на майора; тот поклонился.

- Однако... - настаивал капитан.

Майор молчал. Что касается молодой женщины, то она довольно сухо обратилась к капитану:

- Знаете ли, что теперь уже около одиннадцати часов, а мы живем в деревне? Позвольте пожелать вам покойной ночи.

Она взяла графа Арлева под руку и простилась с капитаном, кивнув ему головой. Затем она сделала вид, что собирается уйти.

- Но позвольте, - остановил их капитан, которого испугала эта внезапная холодность, - нам нужно переговорить, господин майор.

- Не беда, - воскликнул граф. - Мы поболтаем завтра утром. До свидания, покойной ночи.

Тогда Дама в черной перчатке обернулась к капитану.

- Добрый вечер! - проговорила она более нежным голосом и улыбаясь ему на этот раз своею обычной улыбкой. - Простите, что я капризничаю, но от свежего морского воздуха у меня сделалась мигрень. До завтра.

И они удалились, оставив капитана в полном недоумении.

Влюбленный Гектор Лемблен провел ужасную бессонную ночь, полную томительных видений. Лодка, взявшаяся Бог весть откуда, морская экскурсия в холодный вечер и усилие, с которым, казалось, его гости старались скрыть от него цель и причину своего путешествия, все это сильно встревожило и лишило сна капитана.

Бессонница и глубокое молчание ночи обостряют угрызения совести до крайних пределов у тех, чьи руки обагрены в крови; в течение долгих часов, бесконечно тянувшихся до рассвета, капитану вспоминалось его прошлое... Ему явилась Марта... Бледной и безмолвной представлялась она его больному воображению, с кровавыми рубцами на шее, с глазами, полными презрения и ужаса...

Одну минуту страх капитана был так велик, что он зажег свечу, встал и вышел в сад подышать свежим воздухом. Луна ярко светила. Капитан бродил по саду до самого утра и вернулся в комнату только с первыми лучами солнца. Тогда он бросился на постель и погрузился в тяжелый сон: два удара в дверь, раздавшиеся часов около девяти, разбудили его. В комнату вошел граф Арлев.

- Любезный хозяин, - обратился он к капитану, - моя воспитанница давно уже встала...

- Неужели! - воскликнул капитан, у которого с проблеском дня проснулась его страстная любовь.

- И она ждет вас... чтобы извиниться перед вами за свое дурное расположение духа вчера вечером. Что делать, уж такая она нервная!..

- Я к вашим услугам, - ответил Гектор, - и следую за вами.

- Скорее, я жду вас, - торопил его майор.

Он сел, в то время как капитан поспешно одевался.

- Итак, - спросил он, - вы привезли все бумаги, необходимые для брачного контракта, капитан?

- Все.

И Гектор Лемблен, которого крайне обрадовал вопрос графа Арлева, с живостью продолжал:

- Мой нотариус составил контракт, в котором недостает только подписи. Этим контрактом я назначаю mademoiselle Ольге де Рювиньи приданое в сто пятьдесят тысяч франков.

- Отлично.

- Таким образом, - продолжал капитан, - наш брак может состояться через восемь или десять дней.

- Превосходно.

- Вы прекрасно знаете, дорогой граф, - горячо продолжал капитан, - что я не буду откладывать нашей свадьбы. Под моими сединами таится сила и пыл двадцатилетнего юноши. Я влюблен, я страстно люблю ее, и этим все сказано.

Майор молча улыбнулся.

- Идемте, - сказал Гектор Лемблен, как только он окончил свой туалет, - отдаю себя в полное ваше распоряжение.

Майор провел капитана к Даме в черной перчатке. Он называл молодую женщину Ольгой, и Гектор прибавил к этому имени фамилию де Рювиньи, будучи глубоко уверен, что Дама в черной перчатке действительно дочь покойного генерала.

Он застал молодую женщину лежавшею на диване, утопая в мягких подушках; ее поза была томная и мечтательная. Капитан, очарованный, пораженный, остановился на пороге. Никогда еще он не видал ее такой прекрасной.

- Милое дитя мое, - сказал майор, входя, - я надеюсь, что вы не замедлите согласиться принять имя госпожи де Лемблен. Ваш друг только что вернулся из Парижа...

- Граф, - с живостью прервала Дама в черной перчатке, - я хотела бы одну минуту переговорить с господином де Лембленом наедине; не правда ли, вы ничего не будете иметь против нашей беседы?

Майор поклонился.

Что касается капитана, то он задрожал от радости и надежды. Майор вышел. Молодая женщина жестом пригласила капитана сесть рядом с нею. Он повиновался и хотел было взять ее руку и поднести к губам. Но она отдернула ее со словами:

- Садитесь и поговорим серьезно. Я должна сообщить вам нечто важное.

Высокомерное выражение, появившееся на лице Дамы в черной перчатке при этих словах, поразило Гектора Лемблена.

- Капитан, - продолжала она, - я дочь генерала де Рювиньи. Отец мой, которого я совсем не знала, оставил мне наследство. Хотя оно и исчезло, но вы великодушно предложили мне взамен его вашу руку.

- Ах, сударыня, - прервал ее Гектор, - голос сердца сильнее во мне чувства долга.

- Допустим это; я верю вашим словам, но вы меня не знаете, капитан, не знаете моего странного, капризного характера...

- Я знаю, что вы прекрасны и что я люблю вас...

И Гектор Лемблен опустился перед нею на колени и прошептал:

- Разве этого мало?

- Берегитесь! - сказала с улыбкой Дама в черной перчатке. - Я потребую от вас очень многое.

- О! Говорите... приказывайте...

- В таком случае, прежде всего, вы дадите мне клятву.

- В чем?

- Клятву во всем слепо повиноваться мне, не делая мне никаких вопросов до тех пор, пока я не буду вашей женой.

- Клянусь вам.

- Пусть я покажусь вам странной, пусть мои требования будут необычны - вы не должны расспрашивать меня.

- Согласен, клянусь вам в этом моею честью.

- Если же вы нарушите клятву, то вам придется отказаться от женитьбы, - холодно прибавила она.

- Повторяю, что я согласен на все, - храбро произнес капитан. - Чего вы еще требуете от меня?

- О! - воскликнула она. - Самые пустяки.

- Однако?

- Вы отпустили своего камердинера?

Капитан вздрогнул, вспомнив об украденном миллионе.

- Жермена? - спросил он.

- Да, вы прогнали его?

- Это правда, - пробормотал он.

- Его необходимо вернуть. Гектор побледнел.

- Но я не знаю, где он... и притом это такой негодяй.

- Я это знаю, но мне кажется, что он раскаялся, - возразила она.

- Вы в этом уверены?

- Да, вчера он приходил ко мне и умолял меня замолвить за него словечко.

"Боже мой, - подумал капитан. - Неужели он проговорился?"

И Гектор Лемблен задрожал, как осужденный, которого ждет удар палача.

- Что же, - спросила Дама в черной перчатке, - вы уже отказываете мне?

- О нет, нет! - живо перебил ее капитан, страшась, как бы она не заметила его ужаса. - Вы можете сообщить ему, что я его прощаю.

И капитану пришло в голову: как может человек, обладающий миллионом, который он украл, питать желание вновь взять на себя обязанности камердинера?

Дама в черной перчатке продолжала.

- Это еще не все. Я хочу пользоваться здесь безусловной свободой.

- Я ваш раб.

- Я хочу подвергнуть вас еще испытанию: быть может, это мой каприз, а быть может, я вынуждена к этому необходимостью.

- Я жду ваших приказаний...

- Капитан, пройдет еще, по крайней мере, две недели, прежде чем состоится наша свадьба.

- Увы! - прошептал капитан.

- Так вот, каждый вечер, часов около восьми, вы будете уезжать верхом.

- Хорошо.

- И не будете подъезжать близко к замку.

- В какую сторону прикажете мне ездить?

- В какую хотите.

Капитан, по-видимому, не понимал ничего.

- Вы должны уезжать, - повторила она, - и возвращаться в замок не ранее десяти часов.

- Зачем это?

- Это мой секрет. Но погодите, это еще не все.

- Говорите, - прошептал капитан с видом человека, готового на всякую жертву.

- Вы будете брать с собой охотничий рог и на расстоянии пяти или шести сот метров от замка трубить в него изо всей силы.

Улыбка скользнула на губах Гектора Лемблена.

- Что за фантазия, - сказал он, - она, по меньшей мере, смешна.

- Вовсе нет, - возразила его собеседница, - это вовсе не фантазия. Ваша труба будет вовремя предупреждать меня о вашем возвращении.

Брови капитана нахмурились.

- Вы желаете принимать кого-нибудь в мое отсутствие? - спросил он.

- Может быть.

И Дама в черной перчатке насмешливо улыбнулась.

- Вы ведь дали клятву исполнять все мои желания, не правда ли?

- Да.

- Так сдержите вашу клятву. Гектор Лемблен снова нахмурился.

- О, - продолжала Дама в черной перчатке, - это еще не все, капитан.

- Что же дальше?

- Я хотела бы занять другую комнату в замке.

- Это не трудно, весь замок в вашем распоряжении. Молодая женщина посмотрела на капитана чарующим взглядом.

- И вы очень любили покойную госпожу Лемблен? - спросила она.

Капитан вздрогнул и побледнел.

- Да, - прошептал он наконец.

- Быть может, любите ее и до сих пор?

- Нет, я люблю вас.

- Я хочу убедиться в этом.

- Каким образом?

- Вы отдадите мне комнату, в которой она умерла. Капитан побледнел как смерть.

- Ах, - прошептал он, - какое странное желание!

- Возможно.

- Вы должны отказаться от него.

- Нет, я так хочу. Гектор опустил голову.

- Пусть будет по-вашему, - покорно сказал он.

- Вы будете каждый день приходить ко мне и беседовать со мною у камина.

Волосы у капитана от ужаса встали дыбом.

- Мы будем говорить о ней.

- О, никогда, никогда! - прохрипел он. - О ней - никогда.

- Почему? Если вы ее любили... а теперь уже больше не любите...

Улыбка и голос Дамы в черной перчатке сделались до такой степени злыми, что капитана охватил ужас, и он спросил себя, уж не демон ли из ада явился к нему, чтобы мучить его.

- Идите же, мой дорогой капитан, - продолжала молодая женщина, - и распорядитесь, чтобы мне приготовили комнату покойной госпожи Лемблен: с сегодняшней ночи я буду спать там.

И в то время как капитан, обезумев от ужаса и душевной муки, шатаясь, медленно выходил из комнаты, она прибавила:

- Прикажите, чтобы в обстановке комнаты ничего не изменяли.

Капитан вышел, а Дама в черной перчатке прошептала:

- Тебе придется сознаться, убийца, в своем преступлении.

VII

С этой минуты жизнь капитана, и без того тяжелая, сделалась настоящим адом.

В продолжение целого дня Дама в черной перчатке держала свою жертву в полном повиновении и под своим властным взглядом.

То повелительная и жестокая, то с обворожительной улыбкой на устах, она играла им, как кошка с мышью.

Капитан любил ее. Это не была спокойная и глубокая любовь, поднимающаяся из глубины души человека и являющаяся источником светлых радостей, напротив, это была странная роковая страсть, где все было страданием и которая подавляла все способности человека, как бы держа его в железных клещах.

В замке Рювиньи обедали между шестью и семью часами. Однажды, когда обед кончился, Дама в черной перчатке переглянулась со своим старым другом, графом Арлевым.

- Дорогой хозяин, - обратился тот любезно к капитану, хотя тон его плохо скрывал приказание, - вечер прекрасный, луна так чудно светит. Что вы на это скажете?

И граф указал на готические окна столовой.

- Вы правы, - согласился капитан.

- Прокатимтесь-ка верхом.

Капитан вздрогнул, вспомнив свое обещание уезжать каждый вечер из замка в восемь часов с тем, чтобы возвращаться туда к десяти часам.

- Как вам угодно, - ответил он, опуская голову.

И он последовал за графом, направившимся к двери.

Через десять минут капитан Гектор Лемблен и майор Арлев выехали из замка, а Дама в черной перчатке приняла у себя тайком молодого Армана Леона, которого провел проводник. В ту минуту, как капитан садился на лошадь, майор обратился к нему со словами:

- Мы отправимся в лес. По-моему, нет ничего лучше звуков охотничьей трубы в чаще Старых деревьев. А как ваше мнение?

- Я согласен с вами, - ответил Гектор Лемблен, который помнил условие, поставленное ему Дамой в черной перчатке, чтобы он давал знать о своем возвращении.

- В таком случае, - сказал майор, - возьмите с собою рог.

- Знаете ли, граф, - пробормотал капитан, вешая рог через плечо в ту минуту, как они выезжали со двора замка, - знаете ли, у вашей воспитанницы являются иногда странные фантазии.

Замечание капитана осталось без ответа.

- Мне кажется, - продолжал Гектор Лемблен, уколотый этим молчанием, - что она хочет испытать, буду ли я во всех отношениях покорным мужем.

При этих словах майор круто обернулся к нему и сказал:

- Вам известно, что вас никто не принуждает жениться и что время еще не ушло.

- Нет, нет, - поспешно перебил его капитан, - нет, я люблю ее!

Майор молча пришпорил лошадь и поскакал вперед. Полтора часа они ехали рядом, оба погруженные в свои мысли, один, по-видимому, исполняя полученное приказание, а другой - считая минуты, отделявшие его от свидания с любимой женщиной.

В половине десятого граф Арлев остановил лошадь.

- Становится свежо, - заметил он, - не лучше ли будет вернуться?

Он направился по кратчайшей дороге и пустил лошадь галопом. Капитан следовал за ним. Он чувствовал себя во власти этого человека, несколько дней назад совершенно ему незнакомого, а теперь говорящего с ним повелительным тоном и распоряжающегося им в силу какой-то неведомой и роковой власти.

Когда они очутились в четверти мили от замка, майор, сделавшийся снова молчаливым, заговорил опять, повернувшись к капитану:

- Я убежден, - сказал он, - что утес, где стоит ваш замок, должен обладать великолепным эхо.

- Вы думаете?

- Попробуем... Возьмите рог и протрубите что-нибудь. Несмотря на простой и вежливый тон майора, в нем слышалось приказание, приводившее в смущение.

Капитан достал рог и, приложив его к губам, протрубил сигнал. Угадал ли майор или он заранее исследовал это обстоятельство, но в скалах, над которыми возвышалась старинная башня замка Рювиньи, действительно прозвучало звонкое эхо, громко повторившее резкие ноты призывного сигнала.

- Видите, - заметил майор, - я был прав. И он прибавил небрежно:

- Завтра мы повторим наш опыт.

Когда всадники вернулись, им доложили, что Дама в черной перчатке уже спит и что она переселилась в комнату, которую в замке называли комнатой "госпожи". Гектор Лемблен заперся у себя, окончательно потеряв голову от ревности и бешенства.

В течение долгой бессонной ночи, терзаемый угрызениями совести, капитан пережил страшные муки, предаваясь разным предположениям и стараясь угадать, отчего его хотела удалить из замка между восемью и десятью часами молодая женщина, и отчего она выбрала для себя именно комнату Марты и потребовала, чтобы он принял обратно Германа, похитителя миллиона... наконец, отчего он, исполненный житейской опытности и до сих пор такой недоверчивый и стойкий, подпал под странное влияние этих двух лиц, которые представлялись ему какими-то демонами и завладели всем его существом.

Утром в дверь его комнаты постучал лакей и доложил:

- "Эта дама" проснулась и желает видеть господина капитана.

Как и накануне, и раньше, покорный, уступчивый, настоящий раб этой странной женщины, Гектор встал, оделся и отправился к ней.

В ту минуту, когда он подходил к двери, на пороге которой упал в обморок неделю назад, сердце снова сжалось в его груди. Конечно, теперь его пугал не призрак Марты... но сильнейший, более решительный ужас овладел его расстроенным мозгом. Почем знать? Женщина, которую он любил и на которой мечтал жениться, быть может, напала ночью на какую-нибудь забытую им улику его преступления? Однако он все-таки постучался.

- Войдите, - произнес грустный мелодичный голос. Звук его успокоил капитана. Он отворил дверь и вошел.

Дама в черной перчатке уже встала и сидела у камина; на ней был надет пеньюар из белого кашемира.

Она встретила его улыбкой. Но эта улыбка была печальна, и капитан заметил, что его собеседница бледна, как мрамор. Она указала ему рукой на кресло, стоявшее рядом с тем, на котором сидела она, и он принужден был сесть как раз против широкой кровати с зеленым балдахином, на которой Марта де Шатенэ испустила свой последний вздох.

Было ли то следствием его расстроенного воображения, или это было действительно так, но только Гектору Лемблену показалось, что беспорядок постели, смятые занавеси и даже убранство комнаты были те же, что и в день смерти Марты. Но пока он соображал все это, молодая женщина спросила его:

- А вы суеверны?

- К чему этот вопрос? - с внезапным волнением спросил ее в свою очередь капитан.

- Вы верите в привидения?

- Но... но к чему же?

- Отвечайте. Верите вы в них?

- Не знаю.

- Ну, а я верю, - сказала Дама в черной перчатке.

В то время как капитан становился все бледнее, чувствуя, как он теряет голос, она повторила еще раз:

- Да, я верю в них.

Он хотел было улыбнуться, чтобы доказать, что не верит, но она продолжала:

- Я верю, потому что я сама видела привидение.

- Вы! - вскричал он с ужасом.

- Я.

- Но... где?.. и когда?

Голос его дрожал, а волосы на голове встали дыбом.

- Здесь, - сказала она.

- Здесь?

- Да, сегодня ночью.

Капитан вскочил, как бы желая убежать.

- Вам приснилось, - сказал он.

- Нет, это был не сон...

И она положила ему руку на плечо, принуждая его сесть.

- Боже мой! - воскликнула она. - Как вы бледны... Видите, и вы тоже верите в призраки.

Зубы капитана стучали.

- Я видела вашу жену, - докончила она наконец.

На этот раз ужас капитана был так велик, что парализовал его голос, взгляд и движения. Он был совершенно уничтожен.

- Да, - повторила Дама в черной перчатке, - я видела вашу жену.

Ужас капитана достиг своего апогея.

- Я ложилась спать и уже потушила свечу, намереваясь заснуть. Легкий шорох заставил меня вздрогнуть, и я обернулась. Сначала я очень удивилась, что комната моя осветилась каким-то неизвестно откуда падавшим светом, хотя шторы и балдахин были спущены и я сама погасила свечу. Потом я увидела колеблющуюся тень, там, в глубине...

И Дама в черной перчатке протянула руку и указала в угол комнаты, где находилась дверь в уборную.

- Тень приблизилась. Она подошла ко мне совсем близко, и я увидала женщину всю в белом. Она была бледна, о, так бледна, как бывают только мертвые. Она подошла к моему изголовью, печально посмотрела на меня и сказала: "Вы лежите на той самой постели, где я умерла!"

Раздирающий душу вздох вырвался из уст капитана при последних словах, но он не мог выговорить ни слова...

- Да, - продолжала Дама в черной перчатке, - она указала на постель, где лежала я, дрожа всем телом, и дважды повторила: "Я здесь умерла! Меня зовут Мартой де Шатенэ". Потом она подняла руку и дотронулась рукой до шеи... Дорогой капитан, у меня мелькнула странная мысль, когда я взглянула на шею, покрытую ссадинами - следами судорожно сжатой руки. Мне пришла в голову мысль, что ваша жена умерла неестественной смертью.

Дама в черной перчатке остановилась и взглянула на капитана. Он был весь багровый и как бы окаменел.

- Скажите мне, - спросила она, - вполне ли вы уверены, что ваша жена не была задушена?

Капитан ничего не ответил: он упал в обморок. В эту минуту дверь отворилась, и вошел майор.

- Ах! - сказал он. - Вы жестоки, вы неумолимы, как сама судьба.

- Это правда, - согласилась молодая женщина, улыбаясь злой улыбкой, - я так же жестока, как и этот человек.

Пьер Алексис Понсон дю Террай - Тайны Парижа. Часть 4. Графиня д'Асти. 1 часть., читать текст

См. также Пьер Алексис Понсон дю Террай (Ponson du Terrail) - Проза (рассказы, поэмы, романы ...) :