Пьер Алексис Понсон дю Террай
«Сокровище гугенотов. 1 часть.»

"Сокровище гугенотов. 1 часть."

I

Было 4-е декабря 1576 года. На башенке королевского замка в Блуа пробило десять часов, когда король Генрих III кончил ужинать в обществе своих миньонов - Келюса, Можирона, д'Эпернона и Шомберга. Ужин отличался большой веселостью: вкусно ели, много пили, злословили о женщинах и превозносили мужчин.

- Господа, - сказал наконец король, - я очень скучаю здесь, в Блуа. Кто из вас мог бы развлечь меня?

Не успел никто ответить, как дверь раскрылась, и в комнату вошел человек. Указывая на него, Можирон сказал:

- Могу сказать одно, государь, что развлечь вас может кто угодно, только не этот господин!

- Господин де Можирон, - просто ответил вошедший, - я служу своим королям и в случае нужды проливаю за них свою кровь, но никогда не рассчитывал отбивать хлеб у шутов!

Миньоны принялись смеяться, однако король остановил их. - Здравствуйте, Крильон! - сказал он, протягивая руку этому истинному рыцарю "без страха и упрека", начальнику дворцовой стражи.

- Вашему величеству было угодно призвать меня?

- Да, Крильон, друг мой... ведь вы мой друг, не так ли? Герцог Крильон, очевидно, не нашел в этом обращении ничего особенно лестного для себя, так как ответил с наивным простодушием:

- Государь, я всегда был другом французских королей, из которых служу уже пятому, да сохранит его Господь!

- Ну так вот, друг мой Крильон, я в самом деле позвал вас. Вы были мне нужны, но это было тогда, когда я еще был королем Франции, то есть до ужина. Я хотел отдать вам распоряжения относительно собрания государственных штатов, которое должно состояться в Блуа через два дня. Но, черт возьми, после ужина и особенно после этого журансонского вина я совершенно не могу вспомнить, что такое я хотел сказать вам!

Крильон и бровью не повел, продолжая молчать, хотя Генрих сделал короткую паузу.

Увидав, что герцог и не собирается отвечать что - либо, король продолжал:

- Я скучаю, милый мой Крильон, скучаю до смерти. Крильон продолжал хранить молчание.

- Вы только посмотрите, - продолжал Генрих, - все эти молодые люди осыпаны моими милостями, я наполняю их карманы и делю с ними корону, но ни один из них не способен развлечь меня!

- Ну уж извините, государь! - воскликнул Можирон. - Как раз в тот момент, когда герцог вошел, я собираюсь развлечь ваше величество!

- Каким это образом? - жадно спросил король.

- О, это целая история, государь!

- Так выкладывай ее, и, если она позабавит меня, я сделаю тебя кавалером ордена Святого Михаила!

- Велика штука! - пробормотал д'Эпернон. - Теперь этот орден болтается у всякого встречного! Орден Святого Духа, это я еще понимаю!

- Господин д'Эпернон, - сказал Крильон, делая шаг к разряженному и раздушенному придворному, - орден Святого Духа жалуют лишь тем, кто понюхал пороха и от кого не разит так мускусом, как от вас!

- Ох уж этот мне Крильон, - со злобной усмешкой сказал король. - Он всегда бьет наверняка! Помолчи, д'Эпернон, я сделаю тебя рыцарем ордена Святого Духа после первой битвы!

- Значит, еще есть время подождать, - ответил Крильон и, видя, что никто не предлагает ему стула, взял табурет и спокойно уселся.

- Историю! Где история? - с детским нетерпением крикнул король.

- Вот извольте! - ответил Можирон. - В Блуа есть улица, которая поднимается в гору...

- Они все поднимаются! - заметил Келюс.

- Пусть! На этой улице имеется дом...

- На всякой улице имеется дом! - заметил в свою очередь Шомберг, который был остроумен и весел, как чистый понедельник.

- В этом доме живет девушка, прекрасная, как день!

- Сравнение неудачно, - заметил король. - Сегодняшний день, например, печален, туманен и способен навеять на душу самую черную меланхолию.

- Я имею в виду весенний день, государь! Эту девушку стережет какой-то старик - слуга, как говорят одни, отец, как уверяют другие. Девушка выходит лишь по воскресеньям, да и то всегда под густым вуалем... Словом, красавицу держат, что называется, под семью замками. Вот я и подумал... В бытность польским королем его величество наш государь нередко производил по ночам веселые скандальчики, выбегая с друзьями на улицы Варшавы и учиняя дебоши разного рода...

- О, как я тогда веселился! - со вздохом сказал Генрих III.

- Ну, так почему же не представить себе, что Блуа - та же Варшава! Уже в девять часов здесь дают сигнал тушения огня, а патрули уходят спать в десять.

- А теперь сколько времени? - спросил король. - Около двенадцати? Значит, патрули уже спят?

- Давно уже, и мы можем без всякого риска заняться похищением таинственной красавицы!

- Эге! - сказал король. - Такое приключение мне нравится. Конечно, сама по себе красотка мне ни на что не нужна, но зато само похищение... Ну а со стариком мы что сделаем?

- Государь, не разбив яиц, яичницы не сделаешь!

- Это очень верное замечание! - согласился король и обратился к Крильону: - А вы, друг мой, как полагаете?

- Не знаю, государь, - ответил герцог, - я не специалист в поварском деле.

Король прикусил губу и молча позвонил. Bошедшему на звонок пажу он приказал подать плащ, шпагу и бархатную маску, а затем, обращаясь к миньонам, сказал:

- А вы, красавчики мои, можете надеть маски, если хотите, но для вас это, конечно, вовсе не так обязательно, как для меня, потому что гугеноты поднимут крик, если станет известно, что король Генрих III пускается в ночные приключения!

- Государь! - сказал Келюс. - Гугеноты дурачье!

- Я тоже так думаю, - ответил король, - но надо же сделать что-нибудь и для дурачья! А вы, герцог, - продолжал он, обращаясь к Крильону, - отправитесь с нами?

- Я, государь?

- Ну да, вы, мой друг Крильон!

Герцог встал, ударом ноги опрокинул табуретку и, кинув на миньонов сверкающий ненавистью взгляд, воскликнул:

- Вашему величеству угодно шутить, что вполне понятно, так как все Валуа отличаются остроумием!

- Что такое? - надменно сказал король, нахмурившись. . Крильон и бровью не повел, продолжая:

- Потому что, наверное, ваше величество шутите!

- Объяснитесь, герцог! - сказал король, голос которого выдавал раздражение.

- Это будет нетрудно, государь. Мне было пятнадцать лет, когда я стал пажом короля Франциска I. Однажды вечером король сказал мне: "Вот письмо, отнеси его, милочка, к моей дивной подруге Диане де Пуатье". Я посмотрел на короля сверху вниз, и он понял. "Этот ребенок не создан для роли любовного посредника!" - сказал он и позвал другого пажа.

- Ну-с? - крикнул Генрих III шипящим голосом.

- Ну-с, а тридцать лет спустя король Карл IX вздумал поручить мне скверное дело, достойное палача, а не дворянина. Я обнажил шпагу и сломал ее о свое колено. Тогда государь, ваш покойный брат, вспомнил, что меня зовут Крильоном, и извинился передо мною.

- Да неужели? - сказал Генрих, губы которого судорожно скривились.

- Я не требую извинений от вашего величества, потому что вы, государь, еще слишком мало знаете меня, - наивно сказал Крильон. - Я только умоляю разрешить мне отправиться спать. Король не проронил ни слова. Он повернулся спиной к Крильону и обратился к миньонам:

- Ну, вы готовы, господа?

Король вышел первым, за ним Келюс и Шомберг, Эпернон и Можирон. Крильон смотрел им вслед, не говоря ни слова. Казалось, он был погружен в мрачную, тревожную задумчивость. Вдруг он вздрогнул, выпрямился и бросился к двери.

- Нет, нет! - пробормотал он. - Я должен спасти честь короля. Честь короля Франции и Крильона, это одно и то же! - и он побежал вслед за ушедшими.

II

Улица, о которой говорил Можирон, и в самом деле шла в гору. Узкая, извилистая, вымощенная мелкими камешками, окаймленная черными бесформенными домиками, она казалась пережитком из средних веков. И тем страннее представлялась среди них массивная каменная стена, сравнительно новой постройки, с величественными дубовыми воротами. За стеной виднелись деревья, маскировавшие какое-то здание из красных кирпичей - не то замок, не то мещанский дом.

Несмотря на поздний ночной час, из-под ставен одного из окон просвечивали полоски света. В комнате первого этажа перед прялкой сидела за работой молодая девушка. Ей было не более шестнадцати лет, она была очень бела и русоволоса, а ее голубые глаза своей бесконечной нежностью напоминали глаза газели.

В то время как она прилежно работала, склонившись над пряжей, дверь бесшумно отворилась и в комнату вошел старец, до такой степени высохший и исхудалый, что казался скорее тенью, чем живым человеком. Девушка подняла голову и, улыбаясь, сказала:

- Добрый вечер, дедушка!

Старик подошел к девушке, поцеловал ее и недовольно произнес:

- Добрый вечер, дорогая Берта! Но к чему ты сидишь так поздно за работой? Тебе пора отдохнуть!

- Но, дедушка, разве сегодня не четвертое декабря?

- Да, четвертое.

- Канун собрания штатов?

При этих словах тусклый взгляд глаз старца загорелся гневным огоньком.

- Да, - сказал он, - скоро король Генрих III - да проклянет Господь его душу! - соберет всю свою знать и соединится с Лотарингским домом на гибель тех несчастных, что слушают проповедь!

- Дедушка! - с ласковой улыбкой ответила Берта. - Вы знаете, что Господь бесконечно добр, праведен и служит лучшим щитом верных. Он не допустит, чтобы мне и вам был причинен какой-нибудь вред. Да и кто захочет напасть на слабого старца и беззащитную женщину? Взор старца снова вспыхнул.

- Да! - сказал он. - Я очень стар - мне около ста лет, и уже моя рука давно не обнажала шпаги. Но если на тебя нападут... О! Старый сир де Мальвен вспомнит, как некогда он сражался рука об руку с Баяром, рыцарем без страха и упрека! Берта обеими руками обняла шею старика и воскликнула:

- Дорогой дедушка! Не бойтесь, полно вам! Этот дом затерян на пустынной улице. Никто и не думает о нас. А потом, разве вас не любят, не уважают?

- Жители Блуа - да, но чужеземцы... О, эти лотарингцы, подлые наемники на жалованье у Гизов, убийцы наших братьев! - Он помолчал и затем сказал другим тоном: - Уже поздно, наверное, дворянин от наваррского короля не прибудет сегодня!

Не успел он договорить, как Берта насторожилась. - Стучат! - сказала она и высунула белокурую головку из окна, прислушиваясь к ночным шумам.

Действительно, кто-то стучал в ворота, в то время как чей-то голос провозглашал:

- Как хорошо!.. И как жарко греет солнце по ту сторону Гаронны!

- Это он! - воскликнул старик. - Это пароль, сообщенный в извещении. Пойди открой ему, Берта, и пусть будет благословен приход того, кто является от наших братьев!

Девушка накинула на себя плащ с капюшоном, взяла лампу и сняла с пояса связку ключей. Затем она вышла в сад в сопровождении старика, но он скоро отстал от нее.

Прежде чем отпереть, Берта опустила смотровое оконце и спросила дрожащим голосом:

- Кто там?

- Гасконь и Беарн! - ответил снаружи звучный, свежий голос.

Берта вложила ключ в замочную скважину, повернула его, и ворота раскрылись, пропуская высокого, стройного человека, который на мгновенье замер на месте, ослепленный красотою личика Берты, освещенного светом лампы.

Не прошло и часа, как молодая девушка прониклась безграничным доверием к незнакомцу. Она никогда не видала его, не знала и теперь, кто он такой, но все же была уверена, что на этого человека вполне можно положиться. Когда она провела его в комнату, предназначенную для приезжих, у нее невольно вырвался возглас при виде того, как незнакомец отстегивал шпагу:

- Ах, давно уже в нашем доме не видно было шпаги! Незнакомец с улыбкой посмотрел на девушку и ответил:

- Ну что же! Эта, по крайней мере, не имеет другого назначения, кроме служения вам защитой!

Берта подняла на незнакомца взор своих больших грустных глаз и отозвалась:

- Теперь я не боюсь!

- Значит, до этого вы порою боялись, милочка?

- О, да! По крайней мере последние два дня... Наш город теперь переполнен приезжими... стало так шумно, неспокойно... а вдобавок еще... в свите короля ужасно много нахалов.

- Вот как! - заметил незнакомец, грозно нахмуриваясь.

- Да вот, - продолжала Берта, проникаясь к незнакомцу все большим и большим доверием, - не далее как вчера... Только не говорите дедушке!.. Вчера на улице возле нашего дома бродили два замаскированных дворянина и внимательно рассматривали ворота, дом. Мне удалось уловить несколько слов из их разговора, который они вели шепотом. Один сказал: "А ведь крошка-то хороша на славу!" - Берта конфузливо опустила глаза. - Тогда другой ответил: "Ну что же! Давай похитим ее!"

- Негодяй!

- Я поскорее вбежала в ворота, заперлась. Всю ночь я дрожала как лист, вскакивала при малейшем шуме. Когда же настал день, я поблагодарила Господа за то, что со мною ночью ничего не случилось, и просила Его послать нам с дедушкой защитника и покровителя!

Говоря это, Берта подошла к окну и выглянула в него. Вдруг она вскрикнула и поспешно отскочила назад.

- Что с вами? - спросил гасконец.

- Смотрите! Смотрите! - ее зубы стучали от ужаса, и голос дрожал. Гасконец подошел к окну и тоже выглянул.

- Ого! - сказал он затем. - По-видимому, я явился очень вовремя!..

Действительно, на стену вскарабкался какой-то мужчина и уселся верхом на ней.

- Это они! - пробормотала Берта.

- Не бойтесь! - ответил гасконец и потушил лампу. В комнате воцарилась тьма, но Берта расслышала сухой треск взводимых курков у пары пистолетов. Когда ее глаза несколько свыклись с тьмой, она разглядела, что незнакомец засовывает пистолеты за пояс и оправляет на себе пристегнутую вновь шпагу.

- А теперь оставайтесь здесь и позвольте мне устроить все дело, - сказал он. - Черт возьми! Посмотрим, испугают ли сына моей матери похитители благородных девиц, хотя бы разбойников было целых десять тысяч!

III

Тем временем король с миньонами вышел из замка через маленькую боковую дверцу, так что никто не заметил их исчезновения. Сначала они шли очень тихо, соблюдая осторожность, но когда замок остался далеко позади, миньоны подняли шумный разговор.

- Значит, ты влюбился в эту крошку, Можирон? - спросил король.

- И да, и нет, государь!

- То есть как же это, милочка?

- Но, господи... "да", если вы, государь, не найдете ее по своему вкусу!

- Ну вот еще! - отозвался король. - Уже давным - давно женщины не представляют для меня ни малейшего интереса. А как по-твоему, Келюс?

- Я, государь, больше склоняюсь к дружбе - она не так обманчива, как любовь женщины!

- Итак, милый мой Можирон, крошка нравится тебе ровно настолько, насколько ее рожица мне не понравится?

- В том-то и дело, государь, я ужасно боюсь, как бы она вам не понравилась!

- Посмотрим! - сказал король. - Но тише! - сзади нас слышатся какие-то шаги. Потрудитесь избегать титулов, господа!

- Ладно! - согласился Можирон. - Впрочем, мы пришли.

- А, так это - в этой уличке?

- Да. Вот видите там высокую стену? Дом за стеной! Тем временем Келюс сказал Эпернону:

- Можирон очень хитер. Он похитит девочку якобы для короля, а так как королю женщины глубоко безразличны, то хитрец воспользуется добычей для самого себя!

- Да, но она мне тоже нравится - сказал Шомберг.

- Ну, так возьми ее! - рассмеялся Келюс.

- А если она понравится и мне? - спросил д'Эпернон. Келюс рассмеялся.

- Однако, господа, видно, женщины представляют интерес для всех вас, кроме меня и короля!

- Ты ее еще не видал!

- Фу! Из-за женщин я глупостей не наделаю. Я иначе смотрю на вещи.

- Да, но король?

- Король вполне разделяет мое мнение. Он находит, что самая прекрасная девушка на свете не стоит вазы, наполненной вареньем.

- Аминь! - пробормотал Шомберг. - Но, клянусь тебе, Келюс, Можирон не получит красавицы без боя!

- Ах, ребята, ребята! - вздохнул Келюс. - Вот уж права пословица, которая говорит, что достаточно одной курицы, чтобы все петухи передрались! Все мы друзья, а теперь вы хотите драться из-за какой-то смазливой рожицы!

- Черт возьми, - буркнул Эпернон, - я не желаю отказываться от своей части!

- Ну, как хотите, - беззаботно отозвался Келюс. - Только в таком случае нам с королем совершенно ни к чему было мешаться в эту историю! В этот момент послышался недовольный голос короля:

- Но ты совсем с ума сошел, Можирон! Эти ворота способны выдержать какую угодно осаду!

- Ваше величество, не беспокойтесь из-за таких пустяков! - ответил Можирон. - Я нарочно познакомился вчера с пономарем, а он припас мне лестницу и рассказал кое-какие подробности. По-видимому, изнутри эти ворота заперты просто железным брусом. Мне достаточно будет влезть на стену, спрыгнуть вниз, сбить замок и...

- И ты нам откроешь изнутри ворота!

- Точно так, государь! - с этими словами Можирон скрылся во мраке и скоро вернулся с переносной лестницей.

Эту лестницу быстро приставили к стене, и Можирон взобрался по ней на стену. Король и трое миньонов остались внизу. Взобравшись, Можирон оглядел сад и затем сказал, свесившись к улице:

- Света нет, сад пуст, даже собаки не видать... голубка спит на голубятне!

- Тем лучше! - отозвался снизу король. - Соскакивай скорее в сад и открой нам, а то чертовски холодно!

Можирон исчез, и вскоре глухой шум падения известил короля, что его любимец соскочил на землю. Некоторое время Можирон просидел слегка оглушенным на земле, но затем вскочил и подбежал к воротам. Здесь он обнажил шпагу и вставил кончик ее в замочную скважину, чтобы отпереть ворота.

- Да поторопись ты! - крикнул ему король через ворота. - Адски холодно.

Однако Можирон не имел времени ответить, так как в этот момент его оглушил сзади страшный удар рукояткой шпаги по затылку. Можирон был так изумлен этим неожиданным нападением, что даже не крикнул. Но увидав, что на него наступает с обнаженной шпагой какой-то человек, он отскочил в сторону, прижался к воротам и в свою очередь обнажил шпагу.

- Чудак! - сказал незнакомец. - Как верно то, что я - дворянин, а ты - мерзкий скандалист, так я пригвожу тебя шпагой к этим воротам!

- Ко мне! - крикнул Можирон.

Шпаги обоих противников скрестились, и звон оружия донесся до короля и миньонов.

- Господа, - сказал Генрих III, - крошку-то, оказывается, стерегут! Что делать, по-вашему?

- По-моему, следует идти спать! - ответил Келюс, не понимавший, как можно рисковать жизнью из - за любовного приключения.

Эпернон, как осторожный человек, промолчал. Только Шомберг крикнул:

- Идем ему на помощь!

- Ладно! - отозвался король, зевая во весь рот. - По крайней мере, таким путем можно будет согреться, а то ужасно холодно.

Шомберг уже лез по лестнице. Тем временем Можирон и защитник Берты Мальвен ожесточенно бились. Уже два раза шпага незнакомца касалась груди миньона, но последний стойко продолжал сражаться, будучи учеником Генриха III, которого называли лучшим фехтовальщиком Франции.

- А! Шпагой-то ты умеешь владеть! - крикнул гасконец. - Ну да мы посмотрим! - и, изловчившись, он отвел выпад Можирона, после чего нанес ему вторично такой удар эфесом по голове, что миньон без сознания рухнул на землю. В этот момент на стене показался Шомберг.

- Вот как? - сказал гасконец. - Значит, их было двое? Шомберг соскочил на землю. На стене появился третий враг.

- Да этими молодцами просто дождит! - воскликнул гасконец. - Ну, черт возьми, мне придется сыграть роль солнца и прекратить дождь! - и, говоря это, защитник Берты прислонился в свою очередь к стене и встал в позицию с уверенностью истинного мастера шпаги.

IV

Шомберг был очень храбр, но той слепой, животной, дурацкой храбростью, которой вообще отличаются тевтоны. Он мало понимал толка в рыцарских обычаях и бросился на противника

Можирона без всяких актов вежливости, обычных для французской дуэли, и даже без необходимого парада.

- Вам незнакомы даже азы нашего благородного искусства, и я мог бы убить вас, как цыпленка! - насмешливо заметил ему гасконец и, сделав резкое движение шпагой, сразу выбил оружие из рук остолбеневшего Шомберга. Заметив это, защитник Берты Мальвен произнес: - Перейдем к другому!

В то время как Шомберг смущенно подбирал свою шпагу, гасконец обратился к вновь появившемуся противнику.

Последний тоже соскочил со стены; он был замаскирован. - Вот как? - захохотал гасконец. - Вам угодно сохранить инкогнито? - и он поднес кончик шпаги к его лицу.

Но король - это был он - сейчас же встал в позицию, и гасконец сразу увидал, что имеет дело с мастером шпаги.

- Тем лучше! - сказал он. - Это гораздо забавнее! Шомберг, подобрав свою шпагу, кинулся на помощь королю, но тот крикнул:

- Оставайся на месте! Пусть увидит, нужен ли мне помощник, чтобы убить какого-то бедняка, клянусь собачьим хвостом! "Где я уже слышал это выражение?" - подумал гасконец. Шомберг повиновался и отошел в сторону.

- Ну-с, сударь, поторопимся! - сказал король. - Стоит собачий холод, и я хочу скорее убить вас, чтобы согреться.

Гасконец расхохотался и сделал выпад в терцию, что в данном положении было совершенно необычным парадом.

- Ваша милость еще жалуется, тогда как я поставлен еще в худшее положение! - сказал он при этом и перешел в очень изящную кварту.

- Каким это образом? - спросил король, удивленный парадом. Гасконец, не переставая играть шпагой, ответил насмешливым тоном:

- На моей родине не боятся, когда стынут ноги или кончики пальцев.

- А чего же там боятся в таком случае? - спросил король, заметивший, что противник достоин его.

- На моей родине пьют доброе вино, от чего кончик носа краснеет.

- А, значит, там много пьют?

- Необыкновенно много - ведь вино недорого. Поэтому кончик нашего носа бывает очень чувствителен к холоду, как лоза в плохой год!

- Вы очень остроумны, - сказал король, - но это еще не объясняет мне, почему я счастливее вас.

- Да ведь нос вашей милости прикрыт маской, тогда как мой беззащитен от мороза! - и с этими словами гасконец новым неожиданным выпадом коснулся плеча короля.

Прикосновение железа вызвало крик у Генриха III. Тогда Шомберг бросился к двери и принялся с отчаянием трясти за железный брус с воплями: "К нам! К нам!". В конце концов петли не выдержали, и под железными руками Шомберга брус выехал, открывая ворота. Келюс и Эпернон вбежали в сад, наступив на бесчувственное тело Можирона.

- Так-с! - пробормотал гасконец. - А я думал, что дождь уже кончился!

Заметив, что все трое хотят прийти на помощь его противнику, защитник Берты Мальвен сделал неожиданный прыжок в сторону, так что король, сделавший очень резкий выпад, ткнулся шпагой в пространство, подался вперед и упал на одно колено. Пользуясь этим, гасконец крикнул, доставая пистолеты из-за пояса:

- Эй, вы, господа! Я с удовольствием убью вас друг за другом, но если вы вздумаете вчетвером наброситься на меня, то, клянусь всеми святыми рая, я двоих из вас отправлю ко всем чертям пистолетными пулями. А дальше мы уже посмотрим! Эта угроза остановила миньонов. Тем временем король встал и сказал им:

- Господа, запрещаю вам сделать хоть шаг мне на помощь! Этот господин принадлежит мне!

- Вот это значит говорить по-дворянски! - отозвался гасконец, засовывая пистолеты обратно за пояс. Король снова двинулся к нему, высоко подняв шпагу.

- Вы ранили меня! - сказал он.

- Такова моя привычка! - хихикнул в ответ гасконец.

- Но я убью вас!

- Вот это было бы удивительно!

- Клянусь собачьим хвостом, мы посмотрим...

- Черт возьми, там видно будет.

Обменявшись этими восклицаниями, противники снова вступили в бой. Однако он оставался безрезультатным, так как оба фехтовали на диво. Самые неожиданные выпады, самые резкие удары, самые искусные финты встречали умелый парад.

- Клянусь собачьим хвостом, - воскликнул король задыхаясь, - вы отлично фехтуете!

- Ваша милость очень снисходительны! - ответил гасконец.

- Не желаете ли вы отдохнуть на минутку?

- С удовольствием! - вежливо согласился гасконец и воткнул шпагу в землю. Король последовал его примеру.

В этот момент на улице послышались торопливые шаги, и на театре сражения появилось новое лицо. Это был Крильон.

Миньоны даже вздрогнули от удовольствия при виде его. Они боялись, что королю придется плохо и они будут вынуждены отомстить за него смелому гасконцу. В этом случае знаменитая шпага Крильона могла бы очень пригодиться!

Хотя было так темно, что лицо было трудно разглядеть, но король сразу узнал герцога по его манерам.

- А, это, должно быть, Крильон! - сказал он.

- Да, это я! - отозвался Крильон. - Я вижу, что прибыл вовремя на помощь вашей милости.

Крильон еще больше других боялся нарушить инкогнито своего государя. Король продолжал:

- Вот здесь дворянчик с берегов Гаронны, который фехтует на славу!

- Надо делать, что можешь! - отозвался гасконец. При звуке его голоса Крильон вздрогнул.

- Что с вами, герцог? - спросил король.

- Ничего... о, ничего! - и герцог сделал шаг вперед, стараясь разглядеть лицо гасконца.

- Здравствуйте, герцог! - сказал тот.

- Тысяча бомб! Это он! - воскликнул Крильон.

- Так вы знаете этого господина? - спросил король.

- Еще бы! - ответил герцог.

- Я думаю! - отозвался гасконец. Крильон склонился к уху короля:

- Государь, если тридцать лет верной службы престолу составляют что-нибудь в ваших глазах, то вы отошлете прочь этих лакеев, наряженных дворянами, этих миньонов, разящих мускусом, этих...

- Тише, герцог, - недовольно остановил его король, - это мои друзья!

- Не такие, как я, государь! Я прошу вас исполнить мою просьбу во имя монархии!

- Ох уж этот мне Крильон! - буркнул король. - Всегда-то он заставляет плясать под свою дудку! Ступайте домой, милые мои, - обратился он к миньонам, - я сейчас нагоню вас.

- Мне это очень по душе! - сказал Келюс.

- А мне и подавно! - отозвался Эпернон. Только Шомберг обратил внимание на бесчувственного Можирона и сказал:

- Ас ним что нам делать? Крильон пихнул тело Можирона ногой и сказал:

- С этой падалью? Ее закопают где-нибудь в углу!

- Вы ошибаетесь, герцог, - сказал гасконец, - я уверен, что этот господин жив!

- Ну, так уберите его!

Шомберг взвалил бесчувственное тело товарища к себе на плечи и ушел вслед за Келюсом и Эперноном. Тогда Крильон сказал королю:

- Заклинаю вас именем ваших предков, спрячьте шпагу в ножны!

- Да кто же этот господин? - с удивлением воскликнул король.

- Единственный, кроме меня, искренний друг вашей милости!

- Да что вы говорите, Крильон? - воскликнул гасконец. - Я даже не знаю этого господина! Тогда Крильон снял шляпу и ответил:

- Этого господина зовут французским королем! Гасконец отступил, вскрикнул от изумления и затем отбросил далеко от себя шпагу.

V

Грубая откровенность Крильона пришлась королю не по вкусу. Он очень любил творить всякие бесчинства, но при условии сохранения инкогнито. Поэтому он с негодованием крикнул:

- Да вы с ума сошли, Крильон!

- Нет, государь!

- Кто же этот господин? Гасконец подошел к королю и преклонил колено.

- Раз вы, ваше величество, оказались столь великодушным, чтобы скрестить со мною шпагу, то доведите ваше великодушие до конца. Я прибыл издалека. Я явился в Блуа специально затем, чтобы испросить себе аудиенцию у вашего величества, так как у меня имеется поручение к вашему величеству!

- А кто вам дал это поручение?

- Покойный король Карл IX на смертном одре! - ответил гасконец взволнованным, торжественным тоном.

- Мой брат? - вздрогнув, крикнул Генрих. - Вы его знали?

- Я целовал его царственную руку, государь!

- В таком случае, государь, кто бы вы ни были, я разрешаю вам исполнить свое поручение!

- Государь, вы только что жаловались на усталость...

- Вы правы. Ну, так пойдем в замок.

- Только не сегодня, государь!

- Это почему, сударь?

- Да потому, что здесь имеются два беззащитных существа - старик и девушка, - против которых фавориты вашего величества питают дурные замыслы и которых я взял под свое покровительство!

- Да кто же вы такой, что беретесь защищать кого бы то ни было?

- Клянусь назвать вашему величеству свое имя во время аудиенции, которую вам благоугодно будет дать мне!

- А если я желаю знать сию минуту? При этом гневном возгласе короля в разговор вмешался молчавший дотоле Крильон:

- Я очень надеюсь, что вы, государь, не откажете в этой просьбе человеку, за которого я отвечаю душой и телом!

- А если я откажу?

- Тогда я посоветую этому господину молчать и подождать, пока ваше величество прикажет пытать его!

- Крильон! Вы позволяете себе разговаривать со своим королем слишком свободно!

- Государь, если бы все подданные вашего величества брали с меня пример, вы стали бы величайшим монархом в мире. Ведь у вас и сердце, и голова на месте, не то что у этих лизоблюдов, которые ползают у ваших ног! На этот раз Крильон попал в самую точку.

- Хорошо! - сказал король. - Разрешаю этому господину умолчать пока о своем имени и жду его завтра в замке в своей спальне на утреннем приеме! Гасконец снова преклонил колено.

- Недаром вы, ваше величество, внук короля - рыцаря! - сказал он. - Благодарю вас!

- До завтра! - ответил король. - Идем, Крильон! Бррр... Что за собачий холод!

- Простите, государь! Позвольте мне сказать на прощанье два слова этому господину! - сказал Крильон, подходя к гасконцу. Тот взял герцога за руку и шепнул:

- Молчанье!

- К чему вы приехали сюда? - спросил герцог.

- Я хочу присутствовать на собрании генеральных штатов.

- Вы?

- Да, я!

- Но ведь это значит подставить грудь под удары всех кинжалов, находящихся на содержании у Гизов!

- Ах, Крильон, - ответил гасконец, рассмеявшись, и, внезапно переходя на "ты" с герцогом, продолжал: - Мне кажется, ты начинаешь стариться! Как? Ты думаешь, что моя грудь, которую не смогла пробить шпага французского короля, послужит ножнами для лотарингских принцев? Да полно тебе!

- Но вы хоть не один здесь?

- Со мною моя "фламандка".

- Что это за "фламандка"?

- А вот эта самая шпага, которой сражался мои дед во Фландрии!

- Нет такой доброй шпаги, которая не ломалась бы!

- Здорово! Крильон начинает трусить! Это даже забавно! Покойной ночи, Крильон. Король прав - стало очень холодно. Я иду спать!

Через четверть часа после того, как гасконский дворянчик имел счастье скрестить шпагу с самим королем Франции, ворота домика снова были тщательно заперты и таинственный незнакомец вернулся в комнату, где Берта Мальвен жарко молилась. Увидав гасконца, она радостно вскрикнула:

- Вы спасли меня! - Но, заметив его улыбку, немного смутилась; однако она тотчас оправилась и продолжала: - Их было четверо, но я нисколько не боялась. Я чувствовала, что с вами не справиться и целой армии!

Гасконец взял руку девушки и, почтительно поцеловав ее, воскликнул:

- Дорогая барышня, я знал, что Господь не оставит меня, так как Он поручил мне вашу защиту!

Затем они уселись рядком - молодой человек с орлиным взглядом, насмешливой улыбкой и львиным сердцем и хрупкая, вспугнутая голубка. И они принялись болтать так, как болтают в двадцать лет, краснея и волнуясь близостью друг друга.

Молодой гасконец много рассказывал о Наварре. о тамошних нравах и обычаях, о патриархальных порядках наваррского двора и т. п. В заключение он сказал:

- Дорогая Берта, милочка вы моя, не оставайтесь в Блуа, куда французский король заезжает так часто в сопровождении своих бесстыдных миньонов! Если вы хотите, я увезу вас с дедушкой в Наварру. Сир де Мальвен спокойно окончит там свои дни, а для вас мы подыщем подходящего муженька!

При последних словах Берта покраснела еще больше, и гасконец не утерпел, чтобы не поцеловать ее. Вдруг в этот момент послышался сильный стук в садовые ворота.

- О, боже мой! - пробормотала Берта. - Это опять пришли они!

- Нет, - успокоил ее гасконец, - не бойтесь, эти люди - ночные птицы, боящиеся дневного света! - и он, прицепив шпагу, вышел открыть ворота.

Это пришел Крильон в сопровождении двух вооруженных дворян из королевской гвардии.

- Вот, - сказал он, - я пришел сменить вас. Мы трое останемся здесь, и миньоны уже не сунутся сюда!

- Это очень хорошо, спасибо вам, герцог, - ответил гасконец, - тем более что мне надо прогуляться по городу. Кстати, когда прибудет герцог Гиз?

- Его ждут утром.

- А герцогиня Монпансье?

- Мне кажется, она прибыла втихомолку этой ночью! - ответил Крильон, подмигивая. Гасконец представил герцога Берте, сказав:

- Я оставлю вас под охраной герцога Крильона. Это лучшая шпага в мире. Крильон поклонился и наивно возразил:

- После вашей - возможно! Гасконец накинул плащ и надвинул на самый лоб шляпу.

- Куда вы? - спросил Крильон.

- Пройтись, по городу и подышать воздухом, - с тонкой улыбкой ответил гасконец.

VI

Гасконец направился к уединенной уличке, спускавшейся прямо к Луаре. Он внимательно осматривал дома и вдруг воскликнул: "Ну конечно, это здесь! Вот и ветка остролистника!" - и с этими словами троекратно постучал в дверь.

В доме ничто не шевельнулось в ответ, но стук привлек внимание старухи-соседки; она высунулась в окно и спросила:

- Вам что нужно, барин?

- Здравствуйте, добрая женщина, - ответил гасконец, - я приезжий и ищу гостиницу для постоя.

- Но вы ошибаетесь, барин, - ответила старуха, - этот дом принадлежит прокурору, мэтру Гардуино, которому никогда и в голову не приходило пускать постояльцев!

- Но что значит в таком случае вот это? - спросил гасконец, показывая на ветку остролистника. - Это знак, которым во всех странах указывают на гостиницу.

- Ах, Господи Боже, - воскликнула старуха, - вы правы, бариночек! Но пусть я лишусь Царства Небесного и стану гугеноткой, если я тут хоть что - нибудь понимаю! Чтобы мэтр Гардуино, этот глухой скряга, стал держать гостиницу?.. Это невозможно!

- Однако вы видите, что это так!

- Уж не обошлось здесь дело без вмешательства дьявола, если только в последнюю неделю - надо вам сказать, бариночек, что меня целую неделю не было дома, и я вернулась в город только этой ночью, - ну так вот, если только мэтр Гардуино не умер, и его дом не купил кто-нибудь другой!

- Все это очень возможно, добрая женщина! - отозвался гасконец и постучал с новой силой.

Внутри дома послышался шум, затем дверь приоткрылась, и юношеский голос спросил:

- Кто стучится и что нужно?

- Гасконь и Беарн! - ответил ранний визитер.

Тогда дверь распахнулась; на ее пороге показался молодой человек лет двадцати двух и почтительно поднес руку гасконца к своим губам.

- Здравствуй, Рауль! - сказал гасконец.

- Здравствуйте, монсеньор, - ответил юноша. Гасконец проскользнул в дом, и Рауль - это был уже знакомый нам бывший паж короля Карла IX, красавец Рауль, о котором день и ночь мечтала пронырливая Нанси и который в течение минувшего времени пережил много приключений, - поспешил запереть дверь.

- Теперь поговорим, Рауль, друг мой! - сказал гасконец, усаживаясь верхом на скамейку. - Прежде всего не титулуй меня монсеньором.

- А как же прикажете называть вас?

- Зови меня сир де Жюрансон. Позволяю даже называть меня просто де Жюрансон. Рауль в ответ молча поклонился.

- Давно мы с тобою не виделись, милый Рауль! - продолжал гасконец.

- Целых два года! Но я употребил это время с пользой, как видите... и проложил себе дорогу...

- В сердце герцогини? - улыбаясь спросил гасконец.

- Ну вот!.. - скромно ответил Рауль. - Как знать?.. Может быть...

- Иначе говоря, ты изменил Нанси?

- О нет, я по-прежнему люблю Нанси!

- В таком случае?

- Я служу вам, ухаживая за герцогиней.

- А, это другое дело! Но поговорим серьезно. Когда вы прибыли?

- Вчера вечером. Старый Гардуино был предупрежден, он вывесил ветку остролистника.

- И герцогиня приняла его дом за гостиницу?

- Она ни минуты не сомневалась в этом!

- Ну а как она нашла самого Гардуино?

- Она далека от мысли предположить, что он - один из деятельнейших вождей гугенотов.

- Отлично! Как велика свита герцогини?

- Мы прибыли вдвоем с нею. Герцогиня никого больше не взяла, так как хочет пробыть в Блуа так, чтобы никто не подозревал о ее присутствии. Вечером у нее назначено совещание с герцогом Гизом, который должен прибыть сегодня утром.

- Значит, кроме тебя, никого нет при ней?

- Да, если не считать маленького пажа, которого граф Эрих де Кревкер с друзьями подверг жестоким истязаниям.

- Он, должно быть. очень любит их?

- Ненавидит, как я!

- А где герцогиня?

- Наверху. Она спит.

- Если бы я был уверен, что она не проснется, - улыбаясь сказал гасконец, - я поднялся бы к ней, чтобы посмотреть на нее во сне.

- Она очень чутко спит!

- Но я пришел сюда, во всяком случае, не для этого. Мне нужно повидать Гардуино!

В этот момент в глубине комнаты открылась одна из дверей и из нее показался маленький, сухощавый, сгорбленный старичок, вся жизнь которого, казалось, сосредоточилась лишь в глазах. И действительно, его взор горел совершенно юношеской энергией.

Не говоря ни слова, старик подошел поближе и стал внимательно всматриваться в гасконца. Когда же тот достал из кармана половинку золотой монеты, распиленной особенным образом, старик - это и был сам Гардуино - почтительно поклонился и сказал:

- Не угодно ли вам будет последовать за мною, чтобы убедиться в наших средствах?

- Пойдем! - ответил гасконец.

Гардуино провел его через целый ряд помещений, каждый раз тщательно затворяя за собою двери, и наконец спустился в хорошо замаскированный подземный тайник. Когда железные двери последнего, скрипнув, закрылись, гасконец так и ахнул: весь пол тайника был покрыт кучами золота и серебра.

VII

На больших часах замка Блуа пробило десять. Приемная королевских покоев была переполнена придворными, ожидавшими пробуждения Генриха III.

В одной из оконных ниш шептались между собой Келюс и Шомберг.

- Это животное Можирон навлек на нас неприятность, - сказал Шомберг. - Король лег спать в отвратительном расположении духа, повернувшись спиной ко всем нам!

- Король совершенно прав, - небрежно ответил Келюс. - Надо быть такими идиотами, как Можирон, д'Эпернон и ты, чтобы оторвать порядочных людей от приятного ужина и повести их в туман и мороз на неприятное приключение!

- А знаешь ли, этот бешеный гасконец убил бы нас всех друг за дружкой!

- Не исключая короля! Этим и объясняется для меня его дурное расположение духа: король не любит встречать людей, владеющих шпагой не хуже его самого!

- А Можирона ты видел сегодня?

- Он провел дурную ночь; его лихорадит, а голова распухла, словно тыква.

- А этот дьявол Крильон, которого нам уже совсем удалось было отодвинуть в тень, опять сразу вошел в милость короля!

В то время как миньоны разговаривали таким образом, в приемной послышался серебристый звук колокольчика, которым Генрих III обыкновенно оповещал пажей о своем пробуждении. Среди ожидавших началось сильное движение, а два камер-пажа, сидевших у дверей спальни на скамеечке, сейчас же вскочили и бросились к королю. Келюс, на правах первого камердинера короля, последовал за ними.

При входе его король отложил в сторону молитвенник, по которому читал утренние молитвы, и сказал:

- Здравствуй, Келюс! Как ты спал?

- Плохо, государь.

- Я тоже, вернее сказать, я вовсе не спал. Я провел ночь в размышлениях!

- Вот как? - сказал Келюс, который никак не мог понять, в хорошем или дурном расположении теперь король, настолько было непроницаемо лицо Генриха.

- Да, - продолжал последний, - я много размышлял, милый мой, и, кажется, нашел секрет бедствий, терзающих человечество, всех несчастий, нарушающих спокойствие государства!

- Черт возьми! - отозвался Келюс. - Неужели вы нашли этот секрет, государь?

- Да! Первая причина всех бедствий человечества - женщина!

- Вот золотые слова!

- Не правда ли, милый? Это слабое, хитрое, изменчивое, скрытное, наглое, бесстыдное существо, словом, - причина всех наших бед!

- Это правда, государь!

- И вот рассуди и трепещи! Что могло случиться прошлой ночью! Проклятый гасконец чуть-чуть не убил меня... он попал мне в плечо, и если бы на мне не было ладанки, предохраняющей меня от всех бед, то...

Келюс не мог упустить такой прекрасный случай ввернуть льстивую фразу и сказал:

- Ну вот еще! Неужели вы думаете, государь, что Провидение не оглянется несколько раз, прежде чем позволить убить французского короля?

Генрих III милостиво улыбнулся и продолжал, приказав сначала пажам отойти в дальний угол комнаты:

- Допустим, я хорошо отделался. Но опасность быть убитым - еще пустяки! А ты подумай, что поднялось бы, если бы на шум прибежал дозор? Я был бы узнан, и можешь себе представить, что бы тут поднялось!

- В самом деле, государь!

- И все это - боже мой! - из-за женщины... из - за самой обыкновенной женщины, до которой мне нет никакого дела, как и тебе тоже!

- Я думаю!

- Я хочу издать указ против всех женщин вообще! Я начну с королевы, которую сошлю в какой-нибудь дальний замок. Когда при дворе не будет больше женщин, ты увидишь, как мы станем забавляться!

- Во всяком случае, это чудная мысль, государь!

- Ну, а пока одень меня! Прежде всего я покажу достойный пример. Я подвергну опале Можирона!

- Вот как?

- Да, и ты передашь ему это от меня. Кроме того, я подвергну опале и Шомберга тоже, потому что оба они с Можироном

- вконец испорченные люди, недостойные моей дружбы, так как ухаживание за женщинами представляет для них большую прелесть.

- Ну а д'Эпернон? - спросил Келюс, начинавший опасаться также и за свою участь.

- Гм... Разве тебе не показалось, что д'Эпернон последовал за нами вчера с большим неудовольствием?

- Так же, как и я, государь!

- Ну, так оставим д'Эпернона. Ах, да, я вспомнил о гасконце.

- Надеюсь, вы попросту повесите его, государь?

- Нет, он мне нравится; это ловкий фехтовальщик. А кроме того, этот дьявол Крильон взял его под свою защиту!

- А, это другое дело, ха-ха-ха! Ну-с, так что же будет с этим гасконцем?

- Он должен прийти.

- Куда?

- Сюда.

- Сюда?!

- Да, я назначил ему аудиенцию утром.

- Государь! Какой-то искатель приключений...

- Та-та-та! Его вид заслуживает полного доверия! Но тише, я слышу чьи-то шаги, кто-то стучит!

Около королевской кровати была маленькая дверь, замаскированная драпировками и выходившая во внутренние переходы замка. Вот в эту-то дверь и стучался кто-то.

- Открой! - сказал король Келюсу.

Келюс открыл дверь и очутился лицом к лицу с толстым седым мужчиной, которого король приветствовал в следующих выражениях:

- Батюшки! Да ведь это мэтр Фангас, конюший герцога Крильона!

- Он самый, государь! - ответил тот.

- А что нужно от меня герцогу в такую рань?

- Лично ничего, государь, но мне поручено провести к вашему величеству некоего гасконского дворянина.

- А! Отлично, знаю, знаю!.. - Король соскочил с кровати, обулся, накинул камзол. - Где же этот гасконец?

- Там, в коридоре, государь!

- Так пусть войдет!

- Простите, государь, но меня просили напомнить вашему величеству, что гасконцу обещана секретная аудиенция!

- Да, это правда! Келюс, милочка моя, выйди и, кстати, скажи там, что сегодня приема не будет!

Келюс вышел, строя кислую гримасу и думая: "Что же это за гасконец?"

Когда он вышел, Фангас откинул драпировку дверцы, и гасконец вошел в королевскую спальню.

VIII

Генриху III очень интересно было посмотреть на своего противника при дневном свете. Гасконец очень понравился королю, и последний милостиво сказал ему:

- Мсье, если ваша речь будет продолжительна, то возьмите стул и присаживайтесь. Сегодня я в отличном расположении духа и с удовольствием выслушаю вас.

- Ваше величество изволили бесконечно почтить меня, - ответил гасконец, оставаясь на ногах, - но я постараюсь быть кратким, так как вашему величеству и без того будет достаточно хлопот сегодня!

- Что вы хотите сказать этим, мсье?

- Если бы вашему величеству благоугодно было приотворить на минутку окно или - вернее - приказать мне сделать это...

- Это зачем?

- Тогда вы увидите, государь, что улицы переполнены народом. Вы услышите звуки труб, приветственные крики и выстрелы из аркебузов, которыми народ выражает свои восторг!

- А из-за чего такое ликование?

- Из-за того, что его высочество герцог Генрих Гиз собирается наравне с вашим величеством присутствовать на собрании генеральных штатов!

В тоне гасконца звучала явная насмешка. Король нахмурился.

- Мсье! - резко сказал он. - Герцог Гиз обязан сначала подождать моего разрешения на въезд в город!

- Это правда, государь! Да ведь герцог ждет, терпеливо ждет, потому что он лучше кого-либо другого знает справедливость пословицы: "Кто умеет ждать, тот дождется всего"!

Король сделал нетерпеливый жест, но все же подошел к окну, раскрыл его и высунулся наружу.

Гасконец сказал правду: улицы были переполнены ликующим, радостным народом, который широким потоком стремился к берегам Луары.

- Посмотрите, государь, - сказал гасконец, ставший за спиной короля, - там, на верховьях Луары, виднеется лодка герцога!

Действительно, Генрих III увидел громадную лодку, разукрашенную лотарингскими флагами и величественно спускавшуюся по течению в сопровождении тучи маленьких лодок.

- У герцога огромная свита! - шептал гасконец. - Вот поистине королевский эскорт! Король хмурился все больше и больше.

- А там, на дороге, которая тянется вдоль реки, - продолжал гасконец, - солнце сверкает на доспехах рыцарей и полированных частях аркебузов. Это тоже свита герцога. Король топнул ногой.

- Да что же это в самом деле? - крикнул он. - Смеется надо мною герцог, что ли? Да ведь его сопровождает целая армия!

- Во всяком случае, свита герцога сильно напоминает армию, государь! Генрих с силой захлопнул окно.

- В конце концов, - продолжал гасконец, - герцог совершенно прав, если хочет доказать вам, государь, что в случае нужды он может выставить массу хорошо вооруженных людей. Это отличная лотарингская армия, и если в один прекрасный день она соединится с армией испанского короля...

- Да что вы болтаете тут! - крикнул король.

- Господи! - насмешливо отозвался гасконец. - Как-никак, а испанский король - добрый католик.

- Мне-то какое дело до этого?

- Он столь же добрый католик и даже, может быть, еще более пламенный, чем лотарингекие принцы. Ведь штаты, созванные вашим величеством, имеют целью укрепить католическую церковь?

- Ну да!

- И истребить гугенотов?

- До последнего!

- Так вот все это чрезвычайно на руку испанскому королю и герцогу Лотарингскому!

- Это каким же образом?

- Что касается испанского короля, то вот... Там, на юге, имеется высокая цепь гор, вершины которых теряются в синеве неба. У подножия этих гор, в ущельях, живет бедный маленький народ, всего какая - нибудь горсточка; но эта горсточка предохраняет Францию от вторжения Испании, и пока эта кучка храбрецов живет там, испанский король не перейдет границы. К сожалению, эти горцы - гугеноты, а ваше величество мечтает об уничтожении их. Следовательно, уничтожив их, вы, государь, сыграете на руку испанскому королю. Но и герцог Гиз тоже не останется без выгоды. Испанскому королю слишком жарко в

Мадриде, ведь он по происхождению немец и не любит жары. В Бордо или Тулузе ему будет гораздо более по себе...

- Ну-ну! Бордо и Тулуза принадлежат французскому королю! - Пока - да! Ну-с, а герцог Гиз, наоборот, ужасно теплолюбив. В Нанси так холодно, и Мерта ежегодно покрывается льдом. Мозельское вино кислит... Не помышляя о гасконском небе, герцог Гиз все же хочет иметь побольше солнца, и то, которое светит в окно Лувра, ему придется по душе...

- Да вы с ума сошли! Вы бредите!

- Хотел бы я, государь, чтобы это было так! Но - увы! - то, что испанский король не сможет выполнить один, на что не решится герцог Гиз один, вместе они сделают с большим успехом! Король вскочил со стула и гневно закричал:

- Да кто же вы такой, что смеете говорить со мною таким образом?

- Кто я? А ведь когда-то мы встречались с вами, государь! Но если вы не помните меня, то не соблаговолите ли припомнить большой портрет, висящий в большом зале замка Сен-Жермен-ан-Ле?

- Но это - портрет... наваррского короля Антуана?

- Совершенно верно!

- Что же между вами общего?

- Взгляните на меня, государь!

Генрих III впился взглядом в лицо гасконца и вдруг отшатнулся...

- Но... может ли это быть?

Гасконец сразу изменил манеры; он надел шляпу на голову и, усевшись на табурет, сказал:

- Если правда, кузен, что все дворяне равны, будь они какими-нибудь мелкопоместными или владетельными герцогами, то о королях можно сказать то же самое. Меня зовут Генрих

Бурбонский, я - наваррский король. Хотя наши владения весьма различны, потому что ваше огромное, а мое - крошечное, но мы все же можем подать друг другу руки! Генрих III все еще не мог прийти в себя.

- Значит, вы - Генрих Бурбонский?

- Да, государь!

- Мой кузен и брат?

- Да, государь!

- Муж моей бедной Марго?

- Ах, ну зачем напоминаете мне про нее, государь!

- То есть... почему?

- Да потому, что это может завести нас в обсуждение весьма щекотливых вопросов!

- Вы хотите сказать, что приданое сестры все еще не выплачено вам?

- Ну, мы поговорим об этом после штатов, государь!

- Почему не сейчас?

- Потому что в данный момент я хотел бы поговорить с вами не о своих, а о ваших делах! - Генрих Наваррский подошел к окну и в свою очередь распахнул его. - Черт возьми! Однако у нашего кузена Гиза - славная армия, и если ему вздумается пойти войной на Блуа и взять в плен ваше величество, я ни за что не поручусь...

Генрих III вздрогнул и инстинктивно ухватился за эфес шпаги.

IX

Чтобы читатель мог понять весь смысл этого разговора двух Генрихов, нам необходимо вернуться в наполненный золотом погреб, куда мэтр Гардуино свел своего утреннего посетителя.

Как мы уже говорили, золотые и серебряные монеты буквально устилали весь пол тайника. Тут находились монеты разных эпох и стран, а в четырех углах погреба стояли четыре бочки, наполненные не вином, а слитками. Никогда жители Блуа не могли бы думать, чтобы убогий прокурор являлся обладателем таких сокровищ!

Заперев за собою дверь, старик поставил свечку на одну из бочек. Генрих Наваррский уселся на другую и сказал:

- Ну-с, любезный Гардуино, поговорим теперь немного. Вы догадались, кто я?

- О, конечно! - ответил старик. - Вы один из приближенных короля Генриха... может быть, граф Амори де Ноэ, о котором так много говорили...

- Нет!

- Де Гонто?

- Нет!

- Ну, так де Левис?

Генрих улыбнулся и фамильярно потрепал старика по плечу, говоря:

- Ах, бедный Гардуино! Должно быть, вы плохо видите или память вам изменяет! Как, будучи другом моего отца, вы не узнаете сына, который так похож на него?

Прокурор протер глаза, присмотрелся, и вдруг перед ним мелькнул образ Антуана Бурбонского, помолодевшего лет на тридцать.

- Ваше величество! Простите! - смущенно пролепетал он и, преклонив колено, приложился высохшими губами к руке юного короля; затем, еще раз поглядев на него, он восторженно воскликнул: - Но ведь вы действительно живой портрет своего августейшего батюшки!

- Поговорим, добрый мои Гардуино! - сказал Генрих. - Какую сумму представляет собою, по-твоему, это сокровище?

- Восемьсот тысяч турских ливров, государь. Это сокровище гугенотов, накопленное за двадцать лет.

- Которое позволит нам выдержать войну!

- Увы, я слишком стар, чтобы увидеть ее результаты!

- Как знать!.. Но вот что еще: мало еще иметь эти деньги, надо ухитриться вывезти их!

- О, увезите их поскорее, государь, потому что с тех пор как Блуа переполнен приезжими, я дрожу, чтобы не открыли наших сокровищ. Я никак не могу понять, с какой целью вашему величеству вздумалось превратить мой дом в гостиницу, да еще такую, где должна была остановиться герцогиня Монпансье, наш заклятый враг!

- Дорогой друг мой, я еще в детстве слыхал историйку, как король Людовик XI приговорил кого-то из дворян к смертной казни и как судья Тристан напрасно искал его по всей Франции, тогда как осужденный спокойно жил в Париже и благополучно дожил там до самой смерти короля.

- Значит; Тристан был плохим судьей, государь!

- О, нет! Он все перевернул вверх дном, но ему в голову не пришло послать стражников с обыском к себе самому в дом, а именно у Тристана в доме и снял себе квартиру осужденный. Теперь сообрази, добрый мой Гардуино. Я знаю наверное, что католики пронюхали о наших сбережениях, а герцог Гиз имеет сведения, что наши сокровища укрыты где-то в Блуа. Значит, лотарингцы начнут рыскать и вынюхивать везде, кроме твоего дома, потому что в нем остановилась герцогиня Монпансье!

- Это правда, государь!

- Теперь ты понимаешь, почему твой дом превратился в гостиницу? Никому не придет в голову искать здесь наши сокровища, и мы успеем увезти их в Наварру!

- Но ведь это - очень большой груз! Как нам незаметно вывезти его?

- Я уже все обдумал. Следующей ночью ты достанешь несколько таких же бочек, как вот эти. Затем с помощью обоих пажей герцогини, которые преданы мне душой и телом, ты наполнишь бочки золотом.

- Все это легко, но как провезти это сокровище через всю Францию?

- Об этом ты уж не беспокойся, все будет сделано! С этими словами Генрих встал с бочки, служившей ему сидением, и направился вместе с Гардуино из кладовой. Когда они пришли в комнату прокурора, последний сказал:

- Теперь я должен сделать вам признание. Я совершил кражу!

- и в то время, как король с изумлением смотрел на старика, последний продолжал: - Вам, конечно, известно, что герцогиня помещается совсем близко от этой комнаты.

- Но в таком случае будем говорить тише!

- Это ни к чему. Вчера вечером я усыпил ее очень сильным наркотиком. Она спит глубоким сном и проспит еще час или два.

Так вот, когда она заснула, я вошел в ее комнату через потайную дверь, так как мне хотелось узнать, что за письмо принес ей накануне рейтар из армии герцога Гиза. Вот это письмо! - и Гардуино достал из шкафа сверток пергамента. Просмотрев письмо, Генрих воскликнул:

- Ах, черт возьми! Моя прелестная кузина - тонкий политик, но мы будем держать ее под надзором! Возьми это письмо, Гардуино, и положи его на прежнее место. Вечером во время ее ужина ты подсыплешь ей новую порцию наркотика; около десяти часов я приду, и тогда мы припрячем ваше сокровище в верное место. А теперь прощай, мне пора! - и Генрих отправился на аудиенцию к королю Генриху III, начало которой мы изобразили в предыдущей главе.

Х

Итак, при словах наваррского короля Генрих III инстинктивно ухватился за эфес шпаги, причем воскликнул:

- Неужели вы можете думать, кузен, что герцогу Гизу придет в голову взять приступом мой замок? - Нет, государь, этого я не говорил. Я сказал только, что "если" ему придет в голову подобная мысль, то ее легко осуществить, имея свиту, похожую на целую армию!

- Ну, так что же! Мы будем защищаться!

- Ну, свита вашего величества очень малочисленна... Конечно, у вас имеются рейтары и швейцарцы, но... Словом, в данном случае вовсе не важен конечный результат, а важно лишь то, что вы хотите идти рука об руку с герцогом Гизом, в могуществе которого для вас таится большая опасность, против маленького народа, абсолютно вам не страшного. Позвольте мне подробнее развить эту мысль, государь! Вы ведь сказали, что охотно выслушаете меня, а ведь легко понять, что я явился к вам вовсе не в своих интересах, а в ваших собственных...

- Говорите, говорите, милый кузен!

- Так вот, кузен, если вы хоть немного знаете Наварру, то поймете, что я беспокоюсь отнюдь не о ее судьбе. Наши поля не отличаются плодородием, и каждый хлебный злак, прорастая, сдвигает с места камушек. Но наши долины покрыты роскошной травой, наши девушки красивы, наше вино веселит сердце, а вы знаете, что люди, живущие поближе к Богу, презрительно относятся к богатству. Наша бедность вовсе не в тягость нам, и мы мало заботимся о королевстве Франции! Только, видите ли, на хребтах наших гор, у подножия наших ледников, при входе в каждый горный проход, на берегах всех наших горных речек понастроено много крепостей, редутов, бастионов. Когда клич пронесется по долине, я возьму свой рог, затрублю, и в ответ на этот призыв с каждого утеса, с каждой борозды, из-за каждого кустарника появится солдат, вооруженный с ног до головы и готовый умереть за отечество!

- Неужели? - насмешливо переспросил Генрих III.

- Да, ваше величество, - продолжал, не смущаясь, наваррский король. - Вы мечтаете об истреблении до последнего всех гугенотов, ну, так если вы хотите иметь успех в этом предприятии, вам надо будет войти в союз с испанским королем, герцогом Гизом и еще с несколькими властителями, так как наваррский королишка и его сермяжное войско не сдадутся без ожесточенного сопротивления!

- Однако вы разговариваете довольно-таки гордо! - заметил король.

- Государь, - ответил Генрих, - тут нечего удивляться, так как в моих жилах течет та же кровь, что и в ваших! Теперь разрешите мне продолжать. Я уже заметил с самого начала вашему величеству, что говорю отнюдь не в своих интересах, а в ваших.

Ведь это только так кажется вам, государь, будто вы будете председательствовать на генеральных штатах и будто целью их собрания является истребление гугенотов. Собранием будет руководить настоящий король Франции - герцог Гиз; он задумал истребление гугенотов лишь с целью ослабления вашего величества, корону которого он уже давно примеряет!

- Да вы с ума сошли! - крикнул король, топнув ногой.

- К сожалению, нет, государь! Могу даже сообщить вашему величеству, что герцогиня Монпансье уже сделала очень хорошее приобретение: она запаслась прелестными золотыми ножницами, которыми король Генрих III будет пострижен в тот момент, когда священная лига объявит его лишенным трона, провозгласив королем Генриха Лотарингского, герцога Гиза!

Король вскрикнул и с явным ужасом отступил на шаг назад. В тоне наваррского короля было что-то, что внушало его кузену доверие, и Генриху Валуа уже казалось, что его волос касается холодный металл ножниц герцогини.

Генрих Наваррский взял его за руку и продолжал в тоне глубочайшей убежденности:

- Подумайте сами, государь: я, гугенот, явился сюда, в самый центр католицизма, полагаясь лишь на благородство потомка Святого Людовика, нашего общего предка. И такой явной опасности я подверг себя лишь для того, чтобы предупредить ваше величество о грозящей вам неминуемой опасности. Неужели даже после этого я не заслуживаю доверия? Нет, государь, если вы дорожите троном, вы не захотите оттолкнуть от себя маленький, но храбрый народ, с помощью которого вы будете в состоянии осадить лотарингцев и испанцев! А теперь прощайте, государь, или - вернее - до свидания! Вашему величеству известно, где я остановился; если вам угодно будет еще раз увидеться со мною, только дайте знать, и я сейчас же явлюсь. А пока я хочу дать вам возможность обдумать мои слова на досуге! - и, поцеловав королевскую руку, Генрих Наваррский удалился через ту же потайную дверь, через которую его провел конюший Фангас. Оставшись один, Генрих III принялся размышлять. Неужели кузен все-таки сказал правду? Неужели дело действительно обстоит так?

Шум чьих-то осторожных шагов заставил короля оторваться от дум и поднять голову. Перед ним был Келюс.

- А, это ты! - сказал Генрих.

- Да, государь.

- А где ты был?

- Вот за этой дверью.

- Значит, ты слышал?

- Все, потому что интересы вашего величества - мои интересы!

- Значит, ты знаешь?

- Я знаю, что только что ваше величество осмелился интриговать этот еретический король без королевства, этот наглый гасконец, осмеливающийся добиваться французской короны!

- Как! Он?

- Господи, да это так ясно!.. И если бы вы, сир, захотели проявить истинную государственную мудрость, то приказали бы сегодня же вечером арестовать его и отправить в одну из камер Венсенской крепости!

- Что ты говоришь!

- Да ведь это - гугенот! Неужели вы, государь, хотите поставить на карту спасенье своей души?

При этих словах король задрожал как осиновый лист и схватился за ладанку, висевшую у него на шее.

"Наваррский король проиграл свою партию! - подумал Келюс. - А герцог Гиз обязан мне очень многим за этот ловкий выпад!" Генрих III продолжал дрожать.

- Он прав, я могу быть осужден за это на вечные муки! - наконец произнес он.

XI

- Возлюбленный мой Рауль, - сказала герцогиня Монпансье, - знаешь ли ты, что такое любовь?

- Ваше высочество, - ответил экс-паж короля Карла IX, - любовь - нечто такое, что каждый оценивает со своей точки зрения.

- Это слишком туманное определение!

- Я постараюсь доказать вашему высочеству свою правоту! Этот разговор происходил в тот самый день, когда король Генрих

Наваррский получил чрезвычайную аудиенцию у короля Генриха Валуа, и в том самом доме прокурора Гардуино, который по капризу Генриха Наваррского был превращен в гостиницу.

Наступил мрачный, темный декабрьский вечер, и с Луары надвигался густой туман; однако в комнате, где сидела Анна Лотарингская, уютно горел жаркий огонь в камине и беседовалось очень приятно.

Но как случилось, что Рауль, давний обожатель пикантной брюнетки Нанси, вдруг превратился в рыцаря сердца сестры герцога Гиза? Это очень длинная история, о которой в данный момент мы скажем лишь несколько слов.

После страшной Варфоломеевской ночи Генрих Наваррский убедился, что его безопасность можно гарантировать лишь тем, чтобы при Гизах был постоянно человек, умевший стяжать их доверие, но всей душой преданный наваррскому королю. Этот человек должен был держать Генриха в курсе всех замыслов его врагов. Выбор пал на Рауля, за которого говорили его красота, молодость, изящество и ловкость. Генрих поговорил с ним, и в результате герцогиня Монпансье однажды заметила на мосту Святого Михаила молодого дворянина, который горько плакал. Анна остановилась около Рауля (это был он) и с участием спросила, о чем он горюет.

- Сударыня! - ответил Рауль. - Во время побоища гугеноты убили мою невесту, и теперь я неутешен!

Рассказывать красивой женщине о своей любви к ней - значит иметь девяносто шансов, что не будешь выслушан. Но заявлять ей о безутешности своей любви к другой - значит иметь сто шансов на ее внимание и интерес.

Горе юноши тронуло герцогиню; к тому же она сама старалась забыть красавца Лагира, и встреченный юноша показался ей удобным средством для этого. Поэтому она увезла Рауля с собой в Нанси, и разговор, которым началась эта глава, достаточно ясно показывает, что расчеты Анны на утешение, по-видимому, оправдались.

Итак, Рауль заявил, что он постарается доказать своей собеседнице правоту выставленного им тезиса.

- Но, - предупредил он, - если вашему высочеству угодно, чтобы я мог сделать это вполне, благоволите запастись терпением, так как моя речь будет продолжительна!

- Говори, милочка мой Рауль, говори! - ответила герцогиня и, взяв юношу за руку, притянула его к себе, после чего усадила на скамеечку у своих ног.

- Любовь, - продолжал тогда Рауль, - это прежде всего дело воображения, это болезнь, которая выражается самыми разнообразными симптомами и которую нельзя лечить одним и тем же средством.

- Вот как?

- Я знавал при дворе покойного короля некоего дворянина, который с уверенностью твердил, что больше всего любят ту женщину, которая хуже всего обращается с вами и заставляет вас терпеть тысячу мук... Герцогиня кинула на юношу взгляд, красноречиво говоривший: "Неблагодарный!". Однако Рауль спокойно продолжал:

- Если вы страстно любите женщину, она перестает любить вас; если женщина страстно любит вас, она становится для вас невыносимой!

- Да неужели, милый Рауль!

- Любовь не может процветать на широкой проезжей дороге, где нет препятствий и измен. Для ее процветания требуются затруднения, страдания, измены, тысячи мук; иначе она чувствует себя как рыба, вытащенная на берег, или как птица, брошенная в воду...

- Но, милый Рауль, знаешь ли ты, что твой портрет любви отвратителен?

- Отвратителен, - может быть, но зато правдив, и, если ваше высочество разрешите мне, я докажу, что это так.

Не отвечая, Анна Лотарингския кинула на юношу взгляд, полный властных чар. Тогда Рауль нетал со скамеечки, преклонил колени и взял герцогиню за руку. Анна не отдернула руки и даже бровью не повела, когда смелый юноша поцеловал эту руку.

- Ну-с, я слушаю вас, прекрасный рыцарь! - сказала она улыбаясь.

- Ваше высочество! - заговорил Рауль. - Вам угодно было с благосклонностью взглянуть на меня, смиренного и ничтожного, и возвести до себя. Здесь мы одни, здесь принцесса уступает место женщине, - и с этими словами Рауль, обняв герцогиню, поцеловал ее.

- Далее?

- Да, здесь вы любите меня. Но завтра или даже сегодня вечером улицы наполнятся народом, и во главе блестящей свиты, окруженный изящнейшими и благороднейшими синьорами, прибудет герцог Гиз. Все с приветствиями преклонятся пред герцогиней

Анной, дочерью лотарингских герцогов, внучкой Людовика Святого, и никто не обратит внимания на мелкого дворянчика, который тут же отойдет в тень!

Герцогиня взяла обеими руками голову юноши и вернула ему поцелуй, который он осмелился дать ей перед тем.

- Ну так вот, - продолжал Рауль, - обволакивать вас взглядом, тайно обожать вас, когда все будут выражать вам свой восторг и преклонение, это мука, это ад, но в то же время это счастье...

- Ну, так будь счастлив! - ответила герцогиня, снова целуя его.

Рауль собирался продолжать свою теорию любви, но в этот момент в дверь постучали. Это явились слуги мэтра Гардуино с ужином.

- Друг мой Рауль, - шепнула герцогиня, - чтобы доказать тебе, что любовь, приравниваемая к пытке и аду, иной раз может стать раем, приглашаю тебя отужинать со мною!

Рауль радостно вскрикнул. Затем, заперев дверь, он придвинул накрытый столик к креслу герцогини, сам уселся против нее и стал ухаживать за нею, не переставая весело болтать.

- Позволите налить вам? - спросил он, взяв графин с белым вином.

- Это что за вино?

- Белое луарское! Я люблю его больше всех других!

- Ну, так и пей его сам на здоровье. Я же предпочитаю жюрансонское! - и с этими словами Анна взяла графин названного вина и налила себе полный стаканчик.

Они ужинали очень нежно, весело и мило. Не переставая слушать остроумную болтовню пажа, герцогиня время от времени прихлебывала вино. Вдруг она сказала:

- Как странно!.. Меня клонит ко сну!

- Тут нет ничего удивительного, - возразил Рауль, - ваше высочество еще не отдохнули от нашего продолжительного путешествия!

Однако с каждой минутой Анна Лотарингская становилась все более утомленной, а через час спала глубоким, непробудным сном. Тогда Рауль вышел из комнаты и отправился к мэтру Гардуино. Тот при виде юноши коротко спросил:

- Ну?

- Она спит!

- Значит, теперь мы можем впустить наваррского короля! Тогда Рауль спустился к входной двери и отпер ее.

XII

Весь день король Генрих III не видал Крильона, зато прибыл герцог Гиз и выказал такую почтительность, такую преданность, что король окончательно встал на точку зрения Келюса и решил, что Генрих Наваррский - просто интриган!

Оставшись наедине с Келюсом, король сказал, положив локти на стол:

- Ну-с, друг мой Келюс, что ты думаешь о моем кузене?

- Я думаю, государь, что было большой ошибкой не арестовать этого наваррского королишки, который старается поссорить ваше величество с лучшими друзьями!

- Неужели ты думаешь, что это легко сделать?

- Арестовать наваррского короля? Господи! Для этого достаточно трех ландскнехтов и гвардейского капитана.

- А Крильон?

- Ну вот еще! Можно, кажется, разок обойтись и без благословения Крильона! Да ведь герцога нет в данный момент в Блуа.

- Разве? Где же он?

Келлюс принял таинственный вид и стал врать без зазрения совести:

- Он отправился в Орлеан; там у него имеется на примете богатая вдова, на которой он собирается жениться.

- Вот как? Это забавно!.. Значит, он мне не помешает! Гм... все это очень важно, очень... Но что я с ним сделаю, если даже решу арестовать?

- Да отправите его в Венсенскую крепость, только и всего!

- Сбежать можно отовсюду, и только положение значительно ухудшится. Покойный брат-король посадил Генриха Наваррского однажды в эту самую Венсенскую крепость, а он преспокойно скрылся оттуда.

- Ну, в таком случае проще всего было бы втихомолку отделаться от этого королишки! О, я знаю, что вы, государь, не любите мешаться в такие дела! - поспешил сказать Келюс, заметив, с каким отвращением король отшатнулся от него. - Но к чему же тогда иметь верных, преданных друзей? Эти друзья вовсе не обязаны знать, что данный субъект - именно наваррский король. Мало ли какие ссоры происходят в темноте!.. И если в

Луару будет спущено одним трупом больше, то что за беда, особенно если обо всем этом никто не узнает!

- Но о каких друзьях ты говоришь? Кто они?

- Во-первых, я сам. потом Эпернон и Шомберг!

- Но я сослал Шомберга!

- Так-то так, но это так скоро не делается, и едва ли Шомберг уже уехал.

- Если он не уехал, пусть остается. Я прощаю его... Но все же вас будет только трое, а этого слишком мало!

- Вы только дайте мне все полномочия действовать, государь, а там я уже справлюсь! Можно будет обратиться за содействием к лотарингцам. Да вообще вашему величеству не о чем беспокоиться: я все устрою, со всеми переговорю, все подготовлю.

Генрих III некоторое время колебался. Наконец он сказал: - Да уверен ли ты, что наваррский король действительно злоумышляет против меня?

- Господи! Да разве можно сомневаться в этом!

- В таком случае поступай как хочешь. Я умываю руки!

- Что же, - ответил повеселевший Келюс, - опрятность - не последняя добродетель! Однако раз браться за дело, так уж браться! - и с этими словами он поспешно направился к выходу.

XIII

Выйдя на замковый двор, Келюс увидал фигуру какого-то человека, плотно закутавшегося в плащ. Миньон сразу узнал в нем герцога Гиза и, вежливо поклонившись ему, сказал:'

- Не соблаговолит ли ваше высочество уделить мне минуту внимания?

- С удовольствием, - ответил тот. - В чем дело?

- Я должен рассказать вещи, очень интересные для вашего высочества. Но сначала отойдем ближе к середине; мы стоим у самой стены, а ведь "и у стен порой бывают уши"!

Гиз согласился с этим. Они отошли на середину двора, и здесь Келюс продолжал:

- Я могу оказать вашему высочеству большую услугу!

- Вот как? Ну, так говорите, мсье Келюс!

- Вашему высочеству, наверное, было бы чрезвычайно приятно одним ударом восторжествовать над злейшим политическим врагом?

- Что вы хотите сказать этим?

- Разве я выразился недостаточно ясно? Ну, так скажите мне в таком случае, как вы смотрите на наваррского короля?

- Как на своего злейшего врага, которого я ненавижу от всего сердца!

- Значит, вашему высочеству было бы приятно узнать о его кончине?

- Разве он умер? - поспешно спросил Гиз, задрожав от радости.

- О, пока еще нет, но... этого очень недолго ждать, если только мы сторгуемся с вашим высочеством!..

- Ах, да бросьте вы это нелепое титулованье! Говорите лучше толком: вы хотите предложить мне какое-нибудь соглашение?

- Вот именно, и притом такое, которое я не мог бы предложить наваррскому королю. У него мошна слишком жидка!

- А, значит, вам нужны деньги, мсье Келюс?

- Вот именно, герцог! Я в долгу, как в шелку, и мне непременно надо раздобыть сто тысяч турских ливров, чтобы вырвать имения из рук жидов.

- Сто тысяч турских ливров?

- Господи! Разве жизнь наваррского короля не стоит этого?

- Скажите мне сначала, какая связь между этой суммой и наваррским королем?

- Та, что если я получу эту сумму, то завтра... завтра ваше высочество услышите, что с вашим кузеном Генрихом Бурбонским приключилась беда.

- Разве он в Блуа?

- Я думаю!

- Значит, он скрывается где-нибудь у гугенотов?

- Вполне возможно, герцог!

- Но в таком случае, дорогой мсье Келюс, если мне так важно отделаться от кузена, то...

- То вы сможете обойтись и без меня?

- Да ведь подумайте сами, дорогой мсье Келюс: сто тысяч турских ливров - хорошенький капиталец!

- Который вы хотите сэкономить? Это будет большой ошибкой с вашей стороны, потому что, если я не вмешаюсь в это дело, наваррский король успеет покинуть город!

- Ну, город так мал, что если поискать как следует...

- Что же, поищите! Даже если вы найдете, в чем я сомневаюсь, то вам будет мало радости: король Генрих III будет страшно разгневан, и вы испортите все дело!

- А разве против вас он ничего не будет иметь?

- Дорогой герцог, раз я берусь за это дело, значит, я тщательно исследовал почву под собою!

- Значит, вы так-таки хотите получить сто тысяч?

- О, в данный момент мне будет достаточно, если ваше высочество дадите мне слово...

- Даю вам его!

- И еще...

- Как? Это еще не все?

- И еще полдюжины рейтаров, из тех, что считают за честь умереть за ваше высочество!

Герцог кликнул своего пажа и приказал ему позвать Теобальда. Появился громадный, зверского вида гигант; Гиз сказал ему несколько слов, и он, поклонившись Келюсу, ушел.

Через четверть часа после этого по улицам Блуа тихо крался небольшой отряд в девять человек. Все они были в масках, и встречные при виде их говорили:

- Вот дворянское отродье, отправляющееся искать приключений!

Этот отряд, под предводительством Келюса, отправился прямо к дому старого сира де Мальвена, но постучал не в ворота старца, а в окно к его соседу. При первом же стуке окно распахнулось, и оттуда высунулась голова псаломщика.

- Где он? - спросил Келюс.

Псаломщик, вероятно, знал, о ком идет речь, потому что сейчас же ответил:

- Он ушел под вечер и не возвращался.

- Ты выследил его? Да? Значит, можешь вести нас? Псаломщик сейчас же вышел из дома и повел отряд Келюса в купеческий квартал. Здесь он остановился перед домом Гардуино, сказав:

- Вот тут!

- Но ведь это - гостиница!

- Может быть, не знаю, я редко бываю в этой части города.

- Значит, он там?

- Да, я видел, как он вошел сюда.

- Ладно! Теперь проваливай! Вот получи!

Келюс кинул псаломщику золотую монету, и тот пошел восвояси.

Тогда миньон обернулся к своим приятелям и Теобальду и сказал им:

- Надо сначала постучать и попробовать хитростью пробраться в дом. Если вам не откроют, то употребим силу.

Только бы Крильон не подвернулся, а там уж мы живо обстряпаем это дело! - и Келюс, сказав это, постучал.

XIV

За час до этого наваррский король шел тон же дорогой в сопровождении как раз того человека, которого так опасался Келюс, то есть герцога Крильона.

- А я все-таки не думаю, государь, - тихо сказал Генриху герцог, - что вы, подвергаясь такой опасности, прибыли в Блуа только для того, чтобы попытаться направить короля Генриха на путь истинный. Конечно, ваши речи должны были произвести на него сильное впечатление.

- О, я уверен, что он о них и не думает больше, а если и было какое-нибудь впечатление, то герцог Гиз уже давно рассеял его.

- Но в таком случае...

- В таком случае вот что: я обещал королю Карлу IX, находившемуся уже при смерти, что постараюсь отговорить его преемника от той же политической ошибки, которую сделал, или - вернее - в которую вовлекли его самого. Я исполнил свое обещание, хотя и не верил в то, что мои речи увенчаются желанным результатом. Но раз я все равно приехал в Блуа...

- Да я вовсе не знаю, для чего же вы приехали сюда? Не для того, надеюсь, чтобы повидать герцогиню Монпансье?

- Нет, хэ-хэ-хэ! Герцогиня по-прежнему от всей души ненавидит меня! Впрочем, от ненависти до любви - один шаг, и даже меньше, так что я надеюсь... Но, конечно, у меня была цель посерьезнее, чем забавное любовное приключение! Выслушайте меня, герцог! Наверное, вы слыхали, что в течение сорока пяти лет вожди гугенотов прикапливали грош за грошом, надеясь образовать из этих сбережений фонд на случай войны.

- Да, я слыхал об этом, а также о том, что "сокровище гугенотов", которое представляется мне мифическим, достигло. громадных размеров.

- Это сокровище существует на самом деле, герцог, и находится оно здесь, в Блуа!

- Ну-ну! Я предпочел бы, чтобы оно сберегалось в более надежном месте!

- Вот за этим я и приехал сюда! - и Генрих рассказал своему спутнику все то, что читатели уже знают из предыдущих глав.

- Хорошо! - сказал тогда Крильон. - Но неужели вы думаете, что в бочках золото будет сохранено надежнее?

- Нет, но... бочки путешествуют иногда!

- Как это, государь?

- По Луаре ходят большие барки, так называемые шаланды, служащие для перевозки сена. Я приобрел одну из таких шаланд. Ее команда состоит из моих приближенных, переряженных матросами. Таким образом, мне будет очень легко сплавить золото на этой шаланде. Но вот перетащить его из дома на барку гораздо труднее, и тут я уже рассчитываю на вас.

- Приказывайте, государь!

- Ну, так слушайте внимательно. Вы пойдете вот по этой улице до самого конца, затем свернете налево и выйдете на береговой откос. Так вы увидите уединенный дом. Это большая харчевня под вывеской: "Гостиница "Добрый Сеятель"".

- Я ее знаю.

- Несмотря на полицейский час, она открыта всю ночь. Вы постучите в дверь, а когда трактирщик выйдет к вам, спросите у него, прибыло ли его божансийское вино. Если он ответит, что да, вы войдете и застанете там компанию знакомых, которых и приведете ко мне.

Крильон отправился выполнять поручение. Указания Генриха Наваррского отличались большой точностью, и Крильон указанным путем скоро добрался до гостиницы. Сказав хозяину условленный пароль и получив надлежащий ответ, Крильон вошел в общий зал гостиницы, где за уставленным бутылками столом сидело с полдюжины матросов.

Впустив Крильона, трактирщик нерешительно остался сам на пороге, с крайним недоверием посматривая на посетителя. Но один из матросов крикнул:

- Ба, черт возьми, да ведь это - герцог Крильон! Запри дверь, друг мой Трепассе, этот господин из наших!

Трепассе запер дверь, а Крильон в полном недоумении подошел к окликнувшему его матросу.

- Да ведь это граф де Ноэ! - воскликнул он наконец.

- Он самый, герцог!

Крильон посмотрел на другого матроса и с удивлением воскликнул:

- А вот и мсье Лагир!

- Ну разумеется!

- А эти господа?

- Это все наши друзья... наши и "его". А вы, наверное, тоже пришли от "него"?

- Да. Шаланда прибыла?

- Прибыла. А бочки?

- Их наполняют. Дело за вами! Ноэ обратился к трактирщику и сказал:

- Друг мой, Трепассе, запряги поскорее в телегу трех лошадей - мы отправимся за вином, которое должны свезти по назначению. Трактирщик вышел. Тогда Ноэ сказал:

- Не правда ли, герцог, вы не рассчитывали встретить нас в таком наряде?

- Нет! - ответил Крильон.

- Но если мы и сняли дворянский костюм, зато шпаги остались при нас! - и Ноэ показал пальцем на шесть добрых шпаг, укромно стоявших в углу.

XV

Придя к Гардуино. Генрих Наваррский первым делом осведомился, что с герцогиней. Узнав, что она крепко спит, он решил заняться бочками, в которые тем временем Гардуино и Рауль уже ссыпали сокровище гугенотов. Теперь Генрих с помощью Рауля стал вытаскивать их наружу. Но как раз во время этого на улице вдруг послышался шум.

Услыхав его, Генрих с молниеносной быстротой погасил лампу и, приказав Раулю и старику хранить тишину, стал прислушиваться. Он услыхал шум шагов, затем голос, сказавший: "Вот тут!" - и ответ Келюса.

"А! - подумал наваррский король, - Этот голос я как будто слыхал сегодня утром в замке!" Затем он отвел в сторону Гардуино и шепотом спросил:

- Мэтр, найдется у тебя добрый аркебуз?

- Найдется целых два!

- Они заряжены? Да? Ну, так пойдем! - и он повел Гардуино и Рауля во внутренние комнаты как раз в то время, когда снаружи раздался первый стук в дверь. Вскоре они вошли в кабинет прокурора. Тогда Генрих сказал:

- Теперь я все понимаю, друзья мои! Король Генрих III, осыпавший меня сегодня утром ласками, теперь хочет отделаться от меня. Будем защищаться! Ты, Гардуино, поди достань свои аркебузы, а я пока пойду на стражу.

Генрих спустился к выходной двери и приник там к крошечному смотровому оконцу, которое было замаскировано и невидимо снаружи. Келюс, троекратно постучав в дверь, держал теперь совет.

- Псаломщик обманул тебя! - сказал д'Эпернон. - Если бы это была гостиница, нам давно открыли бы!

"Эге! - подумал Генрих Наваррский. - Вот еще голос, который хорошо знаком мне! Это - д'Эпернон!"

- Надо постучать посильнее! - сказал Шомберг. "Великолепно! Знаю и этого!" - подумал Генрих.

- А если двери все-таки не откроют?

- Ну, так мы высадим ее!

- Гм... Она кажется очень солидной и окована на славу! Генрих, не отрывая глаз от смотрового отверстия, увидел, что к двери приближается гигант Теобальд.

- Вы уж не беспокойтесь, господа, - сказал он, - как бы солидна и хорошо окована ни была эта дверь, передо мною она не устоит! Не раз приходилось мне высаживать дверь единым напором плеча!

Келюс обнажил шпагу и снова постучал в дверь эфесом, крикнув:

- Эй, вы, негодяи! Откроете ли вы наконец людям короля? Ответа не последовало. Тогда Шомберг сказал:

- Да ну же, Теобальд, продемонстрируйте-ка свой "единый напор плеча"!

- Ладно! - сказал рейтар и уперся в дверь спиной так, что его поясница пришлась как раз против смотрового отверстия.

"Что поделаешь! У всякого человека - своя судьба!" - подумал Генрих Наваррский, и так как спина рейтара закрывала ему вид, то Генрих обнажил шпагу и ткнул ее в смотровое отверстие.

Теобальд с силой напер на дверь, но вдруг вскрикнул и упал. Келюс и его товарищи подумали, что от напряжения у гиганта лопнул какой-нибудь сосуд; однако они поняли ошибочность своего предположения, когда один из рейтаров, приподнявший начальника, закричал:

- Кровь! Кровь!

- Тише! - прикрикнул Келюс, услыхав шум телеги, заворачивавшей в улицу.

Генрих Наваррский, тоже услыхав этот шум, подумал: "Теперь наши силы будут равны, так как мои добрые друзья-матросы спешат мне на помощь!"

XVI

Возглас рейтара, приподнявшего Теобальда и сейчас же бросившего его вновь, удивил Келюса с товарищами.

- Кровь? - повторил миньон.

- Ну да, смотрите сами! - ответил рейтар, показывая окровавленные руки.

Действительно, из широкой раны на спине Теобальда бежала кровь, хотя до этого не было слышно ни малейшего шума и дверь не открывалась.

- Кровь! Кровь! - повторил Келюс, никак не бывший в состоянии понять происшедшее.

Но тут телега, шум которой они слышали перед тем, въехала в улицу, и д'Эпернон сказал:

- Стойте-ка, господа, сначала пусть эта телега проедет, а потом мы уж примемся за обследование двери, которая убивает одним прикосновением. Только пусть телега проедет! Не будем связываться с горожанами, а то поднимется такой шум, что хоть святых вон выноси!

Все согласились с этим и прижались к стене. Но оказалось, что телега вовсе не собиралась проезжать далее; наоборот, она остановилась как раз перед домом.

Келюс был немало удивлен. Что могло понадобиться здесь этим людям?

- Проезжайте своей дорогой, друзья мои! - сказал он. - Полицейский час давно пробил, и теперь не время болтаться по улицам! В ответ на это насмешливый голос произнес:

- Мы и не болтаемся, барин, а остановились, приехав, куда нам надо.

- Проезжай! - в бешенстве крикнул Келюс. Он обнажил шпагу и двинулся к телеге, товарищи и рейтары последовали за ним.

- Вот как? - продолжал тот же голос. - Я вижу, что вы в большой компании, сударь!

- Проезжай! - крикнул в свою очередь Шомберг, стараясь схватить одну из лошадей под уздцы.

Но в то же время в первом этаже дома одно из окон открылось, и оттуда послышался голос гасконца, крикнувшего:

- Эге! Да это Ноэ!

- Я здесь! - ответил тот, который вступил в препирательства с Келюсом.

- Слава богу! Ноэ, милочка, я сосчитал их - их девять. Одного я убил, осталось восемь. А вас сколько?

- Семеро! - ответил Ноэ.

- Значит, на четыре больше, чем нужно, чтобы разогнать весь этот сброд! Мы с Гардуино очень просим, избавьте нас от этих господ!

В то время как Генрих говорил это, блеснула молния, послышался звук выстрела, и мимо уха Генриха просвистела пуля.

- Вы ужасно неуклюжи, господин д'Эпернон! - насмешливо крикнул наваррский король. - Стреляя так неловко, не выслужишь орденочка!

- Это он! Это гасконец! - заревел Шомберг.

- За дело, друг мой Ноэ! Задай им трепку и прогони их пинками до самого замка!

Но приказ был излишен: Ноэ, Лагир и остальные юные гасконцы уже спешили с обнаженными шпагами навстречу отряду

Келюса. Остался на месте только седьмой из спутников Ноэ, величественно восседавший на козлах. По-видимому, он спокойно ожидал момента, когда его товарищам понадобится подкрепление.

Несмотря на свою изнеженность, Келюс мог быть при случае храбрым. Только один Крильон внушал ему бесконечный ужас, но ведь и то сказать - Крильон не знал себе соперника в то время и пользовался к тому же чрезвычайным авторитетом. Поэтому теперь он спокойно поджидал натиска Ноэ с товарищами.

Рейтары, увидев приближавшихся гасконцев, встретили их залпом. Но они поторопились, плохо прицелились, и из среды противников выбыл из строя только один. Вторично зарядить аркебузы рейтары не успели, и им пришлось вступить в рукопашную.

Келюс, д'Эпернон и пятеро рейтаров сцепились с гасконцами, но те в первый же момент выбили из строя двоих рейтаров. Поэтому сразу установился парный бой, в котором не принимали участия со стороны гасконцев кучер, а со стороны миньонов - Шомберг. Последний от нечего делать занялся высаживанием двери дома Гардуино.

Заметив это, возница медленно слез с козел и, подойдя к Шомбергу, сказал: "Простите, сударь, но я вижу, что вы не заняты, а потому..." - и он обнажил шпагу. Шомберг взглянул на него и испуганно вскрикнул:

- Это Крильон!

Келюс, храбро выдерживавший натиск Амори де Ноэ, услышал этот возглас, испуганно обернулся и... пал, пораженный прямым ударом шпаги Ноэ в грудь!

Лагир и Эпернон бились с ожесточением, не уступая друг другу ни пяди земли. Поэтому Ноэ отправился на помощь к самым младшим товарищам, сражавшимся с рейтарами.

Тем временем Шомберг довольно прилично держался против Крильона, который был в отличном расположении духа.

- Дорогой мсье Шомберг, - сказал он, - не скрою, что я очень доволен вами: вы фехтуете на славу!

- Для меня большая честь - возможность скрестить оружие с вами, герцог! - насмешливо ответил Шомберг.

- Поэтому я хочу на некоторое время пощадить вас, чтобы мы могли поболтать друг с другом.

- Убейте меня, если можете, герцог, но не щадите! - сердито ответил Шомберг.

- Какого черта вам здесь нужно, собственно говоря?

- А вам?

- Я пришел на помощь друзьям!

- Вот и я тоже!

- Вот как? Ну, будем продолжать!

Но продолжать им не удалось: шум битвы разбудил весь околоток, и крики горожан, высунувшихся из окон, привлекли внимание дюжины рейтаров, пьянствовавших в соседнем кабачке и сейчас же бросившихся на помощь соотечественникам.

- Черт возьми! - сказал тогда Крильон. - Это настоящее сражение! Надо кончать!

Он сделал выпад, и Шомберг рухнул на землю, как перед тем Келюс.

Эпернон, получивший от Лагира уже три изрядные раны, собирался удрать с поля битвы, но появление рейтаров придало ему храбрости. Вдруг в верхнем этаже дома Гардуино распахнулись два окна и в них показались наваррский король и Рауль с аркебузами на прицеле. Грянуло два выстрела, и два рейтара рухнули на землю. В тот же момент послышался громовый голос Крильона, гаркнувшего:

- А, канальи! Значит, вы забыли, что меня зовут Крильон? Через десять минут после этого шесть трупов лежали на улице. Шомберга и Келюса, которые еще дышали, перенесли в соседний дом, а Энернон, в сопровождении уцелевших рейтаров, обратился в бегство. Тогда Крильон сказал Генриху Наваррскому:

- Поспешим, государь, потому что французский король способен послать на нас целую армию, когда узнает о смерти своих миньонов!

XVII

- Друг мой Крильон, - ответил Генрих, - я сам хотел бы как можно скорее покинуть Блуа, но... мы должны взять с собою старого Мальвена и его внучку Берту!

- Вот как? - улыбаясь отозвался Крильон. - Готов поручиться, что тут уже...

- Как всегда, добрый мой Крильон; как мое ухо чутко прислушивается с радостным трепетом к звону скрещиваемого оружия, так и сердце вечно будет биться навстречу новой страсти! Но и помимо того опасность...

- Да ведь мои родственники охраняют ее, с нею ничего не случится, государь!

- Сегодня да, но завтра? Нет, Крильон, ступай за нею и приведи ее прямо на шаланду!

Крильон поклонился и отправился исполнить поручение. Тогда Генрих приказал вытаскивать бочки с золотом и нагружать их на телегу, что было делом четверти часа. Теперь можно было уже двинуться в путь, но в самый последний момент Генриху пришла в голову новая мысль.

- Вот что, господа, - сказал он, - я решил раздобыть для вас пропуск, который проведет нас через все католические армии мира!

- От кого же будет этот пропуск? - спросил Лагир.

- А вот увидите! - ответил Генрих и, отведя в сторону Гардуино, сказал ему: - Я убедился, что твой снотворный порошок отлично действует; несмотря на страшный шум, герцогиня не проснулась; но хватит ли действия этого наркотика еще на некоторое время?

- Смотря на какое, государь. Что вы, собственно, предполагаете?

- Я хочу закутать герцогиню в плащ, взвалить на плечи и перенести на шаланду!

- О, государь! Вот это - мысль!

- Не правда ли? Ну, так не проснется ли она прежде, чем мы перенесем ее?

- Нет, государь, действие порошка продлится еще по крайней мере часа три!

- В таком случае за дело! - и, подозвав Ноэ, Генрих посвятил его в свой план. Последний встретил полное одобрение гасконца.

Герцогиня спала глубоким сном, у ее изголовья дежурил паж Амори, который воспылал смертельной ненавистью к друзьям Анны и потому был верным помощником Рауля.

Остановившись около спящей, Генрих некоторое время смотрел на ее прекрасное лицо, и затем сказал:

- Она удивительно красива, Ноэ!

- Это красота тигра, государь!

- Да, но тигр - очень красивое животное, милочка!

- Ах, вот как! Я ведь и забыл, что сердце вашего величества отличается завидным простором и способно вместить еще одну страстишку!

- Гм... гм... Как знать, чего не знаешь, милый друг мой?.. Потом как-никак, а герцогиня - моя двоюродная сестра, и мне приходит в голову целая куча разных мыслей...

- Одна разумнее другой!

- Во-первых, надо обратить герцогиню в протестантство, а для этого прежде всего надо изолировать ее от растлевающего влияния католицизма. С этой целью мы и похитим ее! Расстелика на полу свой плащ, Ноэ!

Ноэ повиновался. Тогда наваррский король, с лица которого не сбегала улыбка, навеянная последней шутливой фразой, взял Анну за голову, а Рауль - за ноги, и они осторожно положили ее на плащ.

- Друзья мои! - сказал затем Генрих, не изменяя своей шутливости даже в такой серьезный, полный опасностей момент. - С принцессой Лотарингской нельзя обращаться как с какой-нибудь женщиной низкого звания! Надо быть принцем крови, чтобы иметь право дотронуться до нее, а потому я сам займусь этим делом! - и, сказав это, он осторожно завернул герцогиню в плащ, взвалил ее себе на плечо, после чего скомандовал: - Вперед!

Гардуино запер дом, поручил его Божьему милосердию и королевскому гневу и через пять минут уже шел по направлению к

Луаре, сопровождая Генриха, несшего герцогиню Монпансье. Шествие замыкали Лагир и Рауль, следовавшие с обнаженными шпагами.

- Ах, что это за очаровательная женщина! - вздыхая, сказал Рауль. - К несчастью, я люблю Нанси...

- Все еще?

- Более, чем когда-либо, мсье Лагир!

- А я, к сожалению, люблю больше всего своего государя, - вздохнув, ответил Лагир, - потому что без этого... без этого я последовал бы за нею на край света!

- Ну, теперь вы можете последовать за нею в Наварру!

- Разве вы думаете, что король отвезет ее туда?

- Еще бы! Это - славный залог!

- Значит, я буду иметь возможность снова попытать у нее счастья, дорогой Рауль!

- Вы очень наивны, дорогой Лагир!

- Наивен?

- Ну еще бы! Если кто-нибудь будет иметь счастье у герцогини, то это...

- Конечно, вы?

- О, нет! Я люблю Нанси!

- Так кто же в таком случае?

- Король Генрих!

- Ну вот еще! Наш король ненавидит герцогиню не меньше, чем герцогиня его!

- Да, но от ненависти до любви - один шаг, да, кроме того, вспомните - король любит забавные приключения!

- Аминь! - сказал Рауль, снова вздыхая при воспоминании о том, что гордая герцогиня была для него когда-то простои влюбленной женщиной.

XVIII

Забрезжили первые лучи рассвета, и на тусклом декабрьском небе выступили гребни прибрежных холмов. Блуа уже давно скрылось из вида, и шаланда быстро неслась по течению.

Посредине палубы устроили палатку, где на кушетке положили герцогиню Монпансье. Старый сир де Мальвен и Берта сидели на корме, провожая взорами края, которые они покидали навсегда. Гасконцы, по - прежнему одетые матросами, направляли движение шаланды, Амори и Рауль сидели около герцогини, сторожа ее пробуждение, а Генрих и Ноэ прогуливались взад и вперед, разговаривая о происшедшем.

- Возлюбленный государь, - сказал Ноэ, - я все еще не понимаю, о каком пропуске говорили вы перед нашим отъездом из Блуа?

- Этот пропуск - герцогиня, друг мой Ноэ!

- Как это?

- До тех пор, пока она будет у нас на шаланде, нас всюду пропустят. Ну, да ты этого не поймешь, это уж мое дело! Скажи-ка лучше, сколько теперь времени, ты ведь у нас немного астроном?

- Теперь около семи часов. А что?

- Если Гардуино не ошибся, герцогиня проспит еще час, в течение же этого времени мы пройдем Сомюр! А ты ведь знаешь, что в Сомюре устроена судовая застава, охраняемая людьми герцога Франсуа, моего прелестного кузена, который ненавидит меня от всей души.

- И прикажет повесить вас, если вы попадете к нему инкогнито в руки, государь!

- Да, но, по счастью, я хорошо ориентирован. Капитан, заведующий заставной стражей, - лотарингец; он отлично знает герцогиню и... Но ты уж увидишь!

Вскоре в утреннем тумане показались строения Сомюра, а Луару, казалось, перерезывала какая-то коса. Это и был заставный мост; от него при приближении шаланды сейчас же отъехала небольшая лодка, в которой сидели четыре матроса и толстый капитан.

Последний поднялся на борт шаланды и потребовал капитана. Генрих сейчас же подошел к нему с приветствием на чистейшем немецком языке.

- Кто вы? - спросил капитан.

- Люди герцога Гиза! - ответил Генрих.

- Куда вы следуете?

- В Нант.

- С каким грузом? Генрих улыбнулся и ответил:

- Вы слишком любопытны, дорогой капитан!

- Что такое? - заревел тот. - Да знаете ли вы, молодой человек, что перед вами сам капитан Герман, состоящий на службе у его высочества герцога Анжуйского и имеющий право знать все!

- Я это знаю, но знаю также, что прежде вы были на службе у Лотарингского дома...

- Совершенно верно, но...

- И следовательно, должны знать герцогиню Монпансье?

- Еще бы! Ведь я состоял в ее личной гвардии!

- Ну, так подойдите и посмотрите! - и с этими словами Генрих на цыпочках подвел толстяка к палатке, откинул полог и показал капитану пальцем на спящую принцессу.

Капитан заглянул туда, испуганно отшатнулся и с низким поклоном поспешил к лодке, чтобы скорее распорядиться пропуском шаланды. Когда снова двинулись в путь, Генрих сказал Ноэ:

- Ну, видишь сам теперь, что мой пропуск надежен? Не будь у нас на борту герцогини, нам трудно было бы отделаться так легко!

- Да, но что вы собираетесь делать с герцогиней? - спросил Ноэ.

- В данный момент ей надо прежде всего приготовить сносное помещение! - ответил Генрих. - Возьми-ка Рауля и займись с ним убранством одной из кают. В трюме найдется кое-какая мебель, а у Рауля - недурной вкус; он изучил привычки герцогини, да и в свое время Нанси немало побилась над ним, чтобы отшлифовать его! Ну, за дело, милый мой, времени не так-то много!

Ноэ последовал приказанию своего государя, и благодаря этому случилось так, что Анна Лотарингская, проснувшись, с изумлением заметила, что находится в каком-то очень уютном, очень красиво и богато обставленном, но - увы! - совершенно незнакомом гнездышке.

- Да где же это я? - с изумлением пробормотала она, протирая глаза и озираясь по сторонам.

Луч солнца ворвался в каюту сквозь шторку, и это отвлекло мысли Анны. Она поспешно откинула шторку и увидела перед собою широкую водную гладь.

Герцогиня провела рукой по лбу и вдруг отчаянно закричала:

- Рауль! Ко мне! Ко мне, Рауль!

Произнеся это имя, Анна Лотарингская поступила по традиции, общей для всех женщин: когда женщина в опасности или предполагает, что она в опасности, она обязательно должна иметь на устах имя последнего мужчины, которого любила!

Но Рауль не ответил на ее призыв. Тогда Анна кинулась к двери, однако дверь оказалась запертой. Напрасно она стучалась, напрасно призывала Рауля, напрасно в припадке бешенства царапала выхоленными ногтями дверь, никто не отзывался на ее неистовство!

XIX

Когда бешенство герцогини несколько стихло, она уселась и стала рассуждать.

- Очевидно, - сказала она себе, - раз моим сном воспользовались, чтобы перенести сюда, то отнюдь не для того, чтобы считаться с моей волей. Значит, всякий открытый протест ни к чему не приведет. Надо ждать и стараться ориентироваться! С врагами, нападающими исподтишка, в открытую не борются!

Она снова прислонилась к окну и стала рассматривать его. Нет, оно было слишком тесно, чтобы через него можно было пролезть. Зато из него отлично можно было видеть берег, покрытый холмами, чахлой травой, пожелтевшими деревьями, но совершенно лишенный каких-либо признаков жилья. Берег не движется, значит, они были на месте. Но где? "Чтобы мне стать гугеноткой, если я что-нибудь понимаю!" - подумала Анна.

В то время как она с недоумением смотрела в окно, пол вдруг поплыл из-под ее ног, и герцогиня чуть не упала: это шаланда снова двинулась в путь.

- Значит, я нахожусь на судне, которое еще не прибыло на место назначения! - сказала себе герцогиня. - Но что это за судно, и куда оно идет? Ну да ничего, рано или поздно, а я уж увижу своего похитителя! Э, - она улыбнулась тщеславной женской улыбкой, - как знать? Может быть, это дело рук не врага, а влюбленного? - Она подошла к зеркалу полированной стали и занялась приведением в порядок прически. - Другая женщина уже давно потеряла бы голову, а я думаю о том, чтобы быть во всеоружии красоты! Приведя себя в порядок, она опять стала рассуждать:

- Что сталось с Раулем? Человек, который не предпочтет умереть на пороге дома любимой женщины, - не дворянин, Рауль - дворянин и любил ее, значит, его убили, потому что иначе она не была бы здесь!

Анна Лотаринтская глубоко вздохнула, две слезинки повисли на ее пушистых ресницах. Но этим и ограничилась дань памяти верному любовнику: любопытство женщины заставило Анну думать теперь о том таинственном незнакомце, который стал ныне господином ее судьбы.

Вдруг сердце герцогини отчаянно забилось: около двери послышался шум чьих-то шагов, затем скрипнул ключ в замке, и дверь открылась. В каюту вошел молодой красивый юноша, при виде которого Анна Лотарингская сразу почувствовала себя помолодевшей на четыре года.

- Это вы... вы? - в полном изумлении пролепетала она, узнав в вошедшем Лагира, того самого смелого гасконца, с которым она пережила когда-то чудную сказку любви, окончившуюся печальным разочарованием.

- Да, герцогиня, это я! - ответил Лагир, преклоняя колено и дерзко целуя взятую им ее руку.

Но Анна отдернула руку и сверкнула на дерзкого молниеносным взглядом.

- Так это ты, предатель! - сказала она. - И ты осмелился...

- Что же делать, герцогиня! Я не могу иначе... Это было сказано с такой бесконечной печалью, что Анна поняла все. Ну конечно, этот юноша все еще любит ее, не может забыть...

Наверное, он получил наследство и воспользовался им, чтобы похитить ту, без которой для него нет жизни.

- Где мы? - строго спросила герцогиня.

- На Луаре.

- Куда мы едем?

- Не знаю.

Если бы бомба разорвалась у ног Анны, так и то это меньше поразило бы герцогиню. Как!.. Лагир похитил ее и не знает, куда везет?

- Да как же ты не знаешь? - воскликнула она.

- Не знаю, потому что капитан шаланды не посвятил меня в свои планы.

- Что? Капитан?.. Так, значит, это... не вы?

- Нет, герцогиня!

- Но в таком случае что вам нужно?

- Я пришел по поручению капитана! Анна кинула на гасконца презрительный, уничтожающий взгляд и воскликнула:

- Извиняюсь! Я ошиблась... Что же нужно от меня вашему капитану?

- Он хочет представиться вашему высочеству.

- Его имя?

- Я не уполномочен сказать его.

- И вы осмеливаетесь...

- Герцогиня! - холодно возразил Лагир. - Я получил приказание, исполнил его, вот и все! Угодно будет вам принять капитана?

- Пусть войдет! Лагир поклонился и вышел.

Тогда лицо герцогини исказилось. Она закрыла его руками и с бешенством прошептала:

- Он уже не любит меня больше!

Она стала ждать с трепетом и боязнью. Наконец у дверей послышался снова шум шагов, и в каюту со шляпой в руках вошел человек, который, улыбаясь, сказал:

- Здравствуйте, прелестная кузина!

При виде этого человека герцогиня в ужасе отскочила назад и, закрывая лицо руками, подумала: "Я погибла, да и все мы тоже! Этот неотесанный горец хитрее нас всех!"

XX

Перед тем как появиться у Анны, Генрих тщательно занялся своим видом. Теперь он был причесан, надушен и приодет так, как это сделало бы честь любому миньону короля Генриха III. Герцогиня, несмотря на все свое изумление и ужас, не была бы женщиной, если бы сразу не заметила этого. Войдя в каюту, Генрих продолжал:

- Прелестная кузина, не морщите своих бровок и не кидайте на меня таких убийственных взглядов. Ей - богу, когда вы узнаете, как все это...

- Уж не собираетесь ли вы оправдываться в учиненном насилии?

- Вот именно! Но сначала, если вы так же добры, насколько прекрасны, позвольте мне поцеловать вашу ручку!

- А затем?

- А затем вы приступите к допросу и увидите, что я вовсе не так виноват, как об этом можно подумать!

Наваррский король держался так мило, так непринужденно и галантно, что герцогиня сменила гнев на милость. Она протянула ему руку, к которой нежно приник Генрих, и затем сказала:

- Теперь я жду, что вы скажете мне, где мы находимся!

- На Луаре!

- В каком месте?

- Между Сомюром и Анжером.

- Отлично! А откуда мы едем?

- Из Блуа, где вы заснули.

- Должно быть, я очень крепко спала на этот раз, хотя обычно сплю чрезвычайно чутко!

- О, да! Но Гардуино знал это...

- Кто это - Гардуино?

- Субъект, дом которого вы приняли за гостиницу. Так вот Гардуино подмешал в ваше вино наркотик. Герцогиня хлопнула себя по лбу.

- Значит, Рауль предал меня? - воскликнула она.

- Что же делать? Он повиновался мне. Но в данный момент это несущественно. Поговорим лучше о нас самих. Наверное, вы воображаете, что я похитил вас потому, что вы - признанная душа католической партии?

- Вам трудно будет иначе объяснить этот насильственный акт!

- А между тем истина находится очень далеко от этого! Вам угодно будет дослушать меня до конца? Да? Благодарю вас! - Генрих снова взял руку герцогини, вторично поцеловал ее и продолжал: - До вас, наверное, доходили слухи, что гугеноты прикопили порядочные средства, которые должны были послужить фондом для неизбежной войны? Вы слыхали об этом? Да? Ну, а известно ли вам, где было спрятано это "сокровище гугенотов"? - Нет, это никому неизвестно! Король и мои братья долго искали его, но...

- И король, и ваши братья, герцогиня, не нашли этого сокровища только потому, что оно было слишком близко от них! Ведь наше золото было припрятано в самом Блуа, и притом у того самого Гардуино, у которого вы остановились! Но, разумеется, надо было вывезти оттуда наши средства, и вот...

- Вы явились за этим в Блуа?

- Совершенно верно!

- Но при чем же здесь я? Почему... Генрих кинул на Анну нежный взгляд и сказал:

- Поверите ли вы мне, если я сделаю вам искреннее признание?

- Но это смотря по тому, как...

- Слушайте. Перед тем как покинуть дом Гардуино, я не мог противостоять искушению еще раз взглянуть на вас. И вот я зашел в вашу комнату. Вы спали и показались мне такой очаровательной, что... что во мне всплыли детские воспоминания...

- Какие "детские воспоминания"?

- Мальчиком лет четырнадцати я был однажды в

Сен-Жерменском замке, где присутствовал король Франциск II со всем двором. Среди прекрасных дам там была девочка приблизительно моих лет, с голубыми глазами, с золотистыми волосами. Это были ...

- Да неужели! - насмешливо кинула герцогиня.

- О, в те времена религиозные и политические страсти еще не успели зажечь темные молнии в безмятежной лазури этих прекрасных глаз. Ваше сердце еще не знало бурь, зато мое сразу было ранено.

- Да вы никак собираетесь по всей форме объясниться мне в любви, дорогой мой кузен? - насмешливо спросила Анна.

- Вот именно, прекрасная кузина!

- Как? Вы меня любите?

- Боюсь, что это так!

- И в доказательство своей любви вы похитили меня? - продолжала спрашивать герцогиня, не переставая смеяться.

- О, только ради этого!

- Да вы с ума сошли!

- Пусть! Но я люблю вас! - и с этими словами Генрих опустился на колени перед герцогиней, взял ее руки и покрыл их страстными поцелуями.

Шаланда продолжала быстро спускаться вниз по течению Луары.

XXI

Пьер Алексис Понсон дю Террай - Сокровище гугенотов. 1 часть., читать текст

См. также Пьер Алексис Понсон дю Террай (Ponson du Terrail) - Проза (рассказы, поэмы, романы ...) :