Чарльз Диккенс
«Посмертные записки Пиквикского Клуба. 09.»

"Посмертные записки Пиквикского Клуба. 09."

Глава XXXV.

Мистер Пикквик, по зрелом размышлении, предпринимает путешествие в Бат.

На другой день после окончательного приговора, произнесенного судом присяжных, в лондонскую квартиру президента Пикквикского клуба вошел его маленький адвокат, м-р Перкер, и, после обычных приветствий, беседа между ними началась следующим образом:

- Что вы думаете, почтеннейший?- спросил м-р Перкер.

- Ничего особеннаго; вам известен мой образ мыслей,- отвечаль м-р Пикквик.

- И вы точно думаете,- положительно и серьезно, не платить им за эти протори и убытки?

- Ни одного пенни, ни полпенни,- сказал м-р Пикквик твердым и решительным голосом,- да, ни полпенни!

- Вот это, судари мои, значит действовать по принятому правилу, или по принципу, как говаривал один заимодавец, когда, бывало, просили его возобновить отсрочку платежа,- заметил м-р Уэллер, убиравший после завтрака посуду со стола.

- Самуэль,- сказал м-р Пикквик,- вы хорошо сделаете, если уйдете вниз.

- Слушаю, сэр,- отвечал м-р Уэллер.

И, повинуясь полученному приказанию, он исчез.

- Нет, Перкер, нет,- сказал м-р Пикквик с расстановкой и делая ударение на каждом слове,- друзья мои старались отвратить меня от этого намерения, но без всякого успеха: моя воля неизменна. Я стану заниматься своими обычными делами до тех пор, пока юридические враги мои не возобновят законным образом этого процесса, и, если y них достанет бессовестности воспользоваться своими правами, я пойду в тюрьму без сопротивления и с веселым духом. Когда они могут сделать это?

- Они могут подать на вас просьбу о законном взыскании всех этих проторей и убытков в следующее юридическое заседание, почтеннейший,- отвечал м-р Перкер.- Это будет ровно через два месяца, почтеннейший.

- Очень хорошо,- сказал м-р Пикквик.- Так до того времени, Перкер, прошу вас больше не упоминать мне об этом деле. Мои ученые наблюдения могут продолжаться безостановочно, и теперь - вот в чем вопрос,- продолжал великий человек, бросая на своих друзей добродушный взгляд, при чем глаза его заискрились таким блеском, которого не могли даже затемнить или прикрыть его очки,- куда мы поедем, господа?

М-р Топман и м-р Снодграс, пораженные необыкновенным мужеством своего президента, не произнесли никакого ответа и стояли безмолвно среди комнаты с понурыми головами. М-р Винкель еще не успел собраться с духом после достопамятных происшествий вчерашнего дня и был неспособен подать голос в ученом деле. М-р Пикквик напрасно ждал ответа.

- Выходит, стало быть,- сказал он после продолжительной паузы,- что я сам должен назначить место для будущих наших наблюдений.

- Едем в Бат, господа. Кажется, еще никто из нас не был в Бате.

Не был никто, и это предложение, встретившее сильного ходатая в м-ре Перкере, было принято единодушно. Перкер основательно рассчитывал, что м-р Пикквик, развлеченный переменами и веселой жизнью, будет, вероятно, рассудительнее смотреть на последствия своего упорства и утратит желание сидеть в тюрьме. Самуэль был немедленно отправлен в погреб "Белой лошади" с поручением взять пять мест на следующий день в дилижансе, который должен отправиться утром в половине восьмого.

Было только два места внутри кареты и три на империале дилижанса. М-р Уэллер подписался на все эти места и, разменявшись несколькими остроумными комплиментами с конторщиком по поводу оловянной полкроны, полученной от него в сдачу, ушел обратно в гостиницу Коршуна и Джорджа, где ожидали его весьма серьезные занятия, в которые он и был углублен весь остаток этого дня. Он укладывал фраки, белье, сюртуки, стараясь по возможности сообщить им наименьший объем и придумывая разные, более или менее замысловатые, способы для укрепления верхней крышки сундука, y которого не было ни петли, ни замка.

Утро на другой день было мокрое, туманное, сырое и, следовательно, весьма неблагоприятное для путешествия. Лошади почтовых экипажей, тянувшихся по городу, дымились таким образом, что пассажиров на империале совсем не было видно. Продавцы и разносчики газет промокли до костей и, повидимому, заплесневели со своим товаром; капли дождя струились с клеенчатых шляп апельсинщиков и яблочников, когда они просовывали свои головы в окна экипажей; евреи с отчаянием ходили взад и вперед, складывая перочинные ножички, которых никто не покупал; мальчики с карманными книгами спешили упрятать их в свои карманы; грецкие губки и коробки с карандашами превратились в москательный товар, неудобный для продажи.

Оставив Самуэля высвобождать свой багаж из рук семи или восьми носильщиков, бросившихся на него с жадностью в ту минуту, когда кабриолет остановился y ворот конторы дилижансов, м-р Пикквик и его друзья, приехавшие двадцатью минутами ранее назначенного срока, отправились в общую залу; где, как известно, путешественники проводят самые приятные минуты перед своим отъездом.

Общая зала при погребе "Белой лошади" не представляет, однакож, тех удобств, на которые в праве рассчитывать всякий джентльмен, собравшийся в дорогу. Это довольно большая и совершенно невзрачная комната, с большою кухонною печью вместо камина, подле которой во всякое время стоят кочерга, лопата и огромные щипцы. Комната разделена на отдельные каморки в угоду путешественникам, любящим уединение, и снабжена стенными часами, зеркалом и живым слугою, скрытым в небольшой конуре, определенной для мытья посуды.

В одной из этих каморок находился теперь суровый и усатый мужчина лет сорока пяти, с плешивым и светлым лбом и с достаточным количеством черных волос на затылке и по обеим сторонам головы. Он быль в сером фраке, застегнутом на все пуговицы, и в широкой тюленьей фуражке. При входе наших путешественников он оторвал глаза от завтрака и с большим достоинством посмотрел на м-ра Пикквика и его друзей. Кончив этот обзор, он затянул какую-то мелодию, и его физиономия выразила совершеннейшее довольство самим собою, как будто он убедился окончательно, что никто здесь не может сравниться с его особой.

- Эй, малый!- сказал усатый джентльмен.

- Чего прикажете?- откликнулся грязнолицый малый, вынырнувший из вышеупомянутой конуры, с полотенцем в руках.

- Подать белаго хлеба.

- Слушаю, сэр.

- С ветчиной и маслом.

- Сию минуту.

Усатый джентльмен затянул опять какую-то мелодию и, подойдя к камину в ожидании бутерброда, подобрал фалды фрака и устремил пристальный взор на оконечности своих сапогов.

- Интересно знать, около какого пункта в Бате останавливается этот дилижанс,- сказал м-р Пикквик, ласково обращаясь к м-ру Винкелю.

- Гм ... ге... это что значит?- сказал незнакомец.

- Я сделал замечание своему другу, сэр,- отвечал м-р Пикквик, изъявляя готовность вступить в разговор.- Мне хотелось знать, в каком доме Бата помещается контора здешних дилижансов. Может быть, вы это знаете, сэр?

- Разве вы едете в Бат?- спросил незнакомец.

- Да, сэр,- отвечал м-р Пикквик.

- A эти джентльмены?

- И эти джентльмены.

- Не внутри кареты, надеюсь... будь я проклят, если все вы заберетесь в карету,- сказал незнакомец.

- Нет, сэр, не все,- отвечал м-р Пикквик успокоительным тоном.

- Разумеется, не все,- возразил энергически усатый джентльмен.- Я взял два места. Если им вздумается втиснуть шесть человек в этот демонский ящик, где с трудом могут поместиться только четверо, я сейчас беру постшез и подаю на них жалобу. Я заплатил за свои билеты. Они не посмеют этого сделать. За ними, я знаю, водились эти вещи. Я знаю, что они делают это каждый день; но теперь этого не будет. Не позволю. Не потерплю. Кто знает меня лучше, тот понимает, как вести со мной дела. Я их проучу.

Запальчивый джентльмен дернул изо всей силы сонетку и, когда явился слуга, сказал, чтоб бутерброд был подан через несколько секунд или он проучит их всех.

- Позвольте вам заметить,- сказал м-р Пикквик,- что вы беспокоитесь совершенно напрасно... то-есть без достаточного повода, сэр, и без основательной причины, сэр. Я взял только два места в карете, для двух персон.

- Очень рад это слышать,- сказал запальчивый джентльмен.- Беру назад свои выражения. Хорошо, что вы объяснились. Вот моя карточка. Позвольте познакомиться с вами.

- С большим удовольствием, сэр,- отвечал м-р Пикквик.- Мы путешествуем вместе и, я надеюсь, не станем скучать обществом друг друга.

- Я тоже надеюсь,- сказал запальчивый джентльмен,- я уверен в этом. Ваши физиономии мне нравятся. Ваши руки, господа. Познакомьтесь со мной.

Размен дружеских приветствий, как водится, последовал за этой грациозной речью, и запальчивый джентльмен, продолжая выстреливать своими лаконическими сентенциями, известил наших путешественников, что фамилия его - Даулер и что он едет в Бат для собственного удовольствия. Был прежде в военной службе. Теперь в отставке. Живет истинным джентльменом на собственном иждивении. Знаменитая особа, для которой взято второе место в карете, есть м-с Даулер, его благородная супруга.

- Прекрасная женщина,- сказал м-р Даулер.- Я горжусь ею. На это есть особая причина.

- Я буду, конечно, иметь удовольствие судить о достоинствах м-с Даулер,- сказал м-р Пикквик, улыбаясь.

- Будете,- отвечал Даулер.- Она познакомится с вами, станет уважать вас. Волочился за ней под влиянием необыкновенных обстоятельств. Приступом взял. Вот как. Увидел ее - полюбил... предложил - отказала.- "Вы любите другого?" - Избавьте меня от объяснений.- "Я знаю его?" - Знаете.- "Очень хорошо: если он останется здесь, я сдеру с него кожу."

- Ах, Боже мой!- невольно воскликнул м-р Пикквик.

- И вы действительно содрали кожу?- спросил м-р Винкель, побледневший от страха.

- Я написал ему записку. Сказал, что обстоятельства критическия. Шутить нечего. И точно, здесь было не до шутки.

- Конечно,- подтвердил м-р Винкель.

- Я сказал, что дал себе честное слово ободрать его. Дело шло о моей чести. Отступать было поздно. Как честный человек, я был обязан сдержать слово. Жалел о необходимости, но иначе поступать было невозможно. Он убедился и понял, что правила службы неизменны. Он убежал. Я женился. Вот и дилижанс. Вон её голова.

Говоря это, м-р Даулер указал на подъезжавший экипаж, откуда из открытого окна выглядывала хорошенькая головка в голубой шляпке, отыскивая, вероятно, самого запальчивого джентльмена. М-р Даулер расплатился с буфетчиком и выбежал в своей тюленьей фуражке, с сюртуком и шинелью под мышкой. М-р Пикквик и его друзья поспешили занять свои места.

М-р Топман и м-р Снодграс поместились на задней стороне империала; м-р Винкель сел в карете, и, когда м-р Пикквик хотел последовать за ним, Самуэль Уэллер, испуганный и встревоженный, подбежал к своему господину с видом глубочайшей тайны и шепнул ему что-то на ухо.

- Что с вами, Самуэль?- сказал м-р Пикквик.

- Престранный вояж, сэр, они устроили для вас,- отвечал Самуэль.

- Что?- с беспокойством спросил м-р Пикквик.

- A вот, взгляните-ка сюда, сэр,- отвечал Самуэль.- Содержатель этого дилижанса вздумал сыграть с вами пребезстыдную шутку.

- Что вы хотите этим сказать? Разве наши имена не записаны в дорожной карте?

- Не только в дорожной карте, сэр,- отвечал Самуэль,- но одно из этих имен им вздумалось нарисовать на дверцах дилижанса.

Говоря это, Самуэль указал на ту часть экипажа, где обыкновенно означается фамилия его владельца, и ученый муж, к великому изумлению, увидел свое собственное имя, нарисованное огромными золотыми буквами.

- Боже мой!- воскликнул м-р Пикквик, пораженный этой случайностью,- какое необыкновенное столкновение обстоятельств!

- Погодите, сэр, это еще не все,- сказал Самуэль, обращая опять внимание своего господина на дверь дилижанса,- мало того, что они угораздились нарисовать "Пикквик", но еще вздумали перед этой джентльменской фамилией поставить жидовское имя - "Моисей Пикквик!" Ведь это значит прибавлять к насмешке злейшую обиду, как говаривал один попугай, когда его не только без жалости лишили родимого гнезда, но еще заставили, вдобавок, болтать на английском языке. Прескверный анекдот!

- Да, это очень странно, Самуэль,- сказал м-р Пикквик,- однакож, разговаривая здесь, мы легко можем потерять свои места.

- Как! Неужто вы хотите оставить без внимания это дело?- вскричал Самуэль, озадаченный удивительным хладнокровием, с каким его господин собирался сесть в карету.

- Разумеется,- сказал м-р Пикквик.- Тут ничего не сделаешь, мой милый.

- Как ничего? A разве, с вашего позволения, нельзя задать таску за эту дерзость?- вскричал м-р Уэллер, питавший до сих пор несомненную уверенность, что ему поручено будет вызвать на кулачное единоборство кучера и кондуктора.

- Нини! ни под каким видом!- с нетерпением возразил м-р Пикквик.- Прыгайте на свое место, Самуэль.

- Ну, это не перед добром,- бормотал Самуэль, отходя от своего господина,- старшина, должно быть, повихнулся порядком, иначе он никогда бы не пропустил мимо ушей этого казусного дела. Эта тяжба с замысловатой бабой, чорт бы ее побрал, чуть-ли не испортила в конец его умную главизну.

М-р Уэллер с важностью покачал головой и, взобравшись на свое место, не проговорил ни одного слова до тех пор, пока дилижанс не подъехал, наконец, к шоссейной заставе около Кенсингтона. Это служит доказательством, что верный слуга принял слишком к сердцу необыкновенное состояние духа, которое он заметил в своем добром господине.

Впродолжение самого путешествия не случилось достопримечательных событий. М-р Даулер рассказывал разнообразные, более или менее интересные, анекдоты, которые все, без исключения, служили доказательством его личного мужества и храбрости, и м-с Даулер неизменно подтверждала и усиливала показания своего супруга. Случалось, в рассказе, с намерением или без намерения, были опускаемы многия весьма характеристические подробности, и м-с Даулер, помогая памяти своего мужа, воспроизводила их с такою точностью, из которой оказывалось совершенно очевидным, что м-р Даулер - джентльмен удивительный, редкий и заслуживающий уважения всех честных людей. М-р Пикквик и м-р Винкель слушали с напряженным вниманием все эти рассказы и в промежутках вели одушевленный разговор с м-с Даулер, которая, с своей стороны, была весьма приятная и даже очаровательная особа. В этой интересной беседе незаметно пролетело время для всех пассажиров внутри экипажа, и они были как нельзя больше довольны обществом друг друга.

Наружные пассажиры теперь, как и всегда, вели себя чинно и спокойно. Они были очень веселы и разговорчивы при начале каждой станции, задумчивы и сонливы среди дороги и потом опять деятельны и шумны, когда экипаж подъезжал к станционному дому. Один юноша в резинковом пальто курил сигару целый день; другой юноша в длиннополом сюртуке, выкуривший около десяти сигар почувствовал дурноту в голове и совсем перестал курить, выбросив на дорогу зажигательные спички. Был еще молодой человек, обнаруживший редкие сведения в лошадиных породах, и был еще старичок, оказавшийся знатоком сельского хозяйства. Дилижанс катился без всяких приключений по гладкому шоссе, останавливаясь на несколько минут в гостиницах, где пассажиры могли иметь очень вкусный обед за полкроны.

Путешествие окончилось в тот же день к семи часам вечера. М-р Пикквик и его друзья, м-р Даулер со своей супругой удалились в свои нумера, нанятые в гостинице "Белаго оленя", что в Бате, насупротив заведения минеральных вод, где служители своим костюмом напоминают мальчишек уэстлиинстерской школы.

Поутру на другой день, лишь только друзья наши окончили свой завтрак, трактирный слуга принес им карточку от м-ра Даулера, просившего позволения отрекомендовать им одного из своих друзей. Вслед за карточкой вошел сам м-р Даулер и с ним - его друг.

Это был очаровательный молодой человек лет пятидесяти, никак не больше, в светло-синем фраке с блестящими пуговицами, в черных панталонах из тончайшего сукна и светлейших сапогах из тончайшей кожи. Золотой лорнет на широкой черной ленте служил изящным украшением его юношеской груди; золотая табакерка порхала чудным образом в его левой руке; безчисленные золотые кольца сверкали искрометным блеском на всех пальцах, и огромная брильянтовая булавка сияла великолепно на его батистовой рубашке. Кашмировый жилет его украшался золотыми часами и длинной золотою цепью с огромными золотыми печатями; в правой руке его была гибкая трость с огромным золотым набалдашником. Белье на нем было белее снега; парик чернее сажи, и локоны мягче пуха. Его табак благоухал амброй, и сам он с ног до головы был вспрыснут благородной эссенцией из bouquet du roi. Черты его лица были стянуты в беспрестанную улыбку, и зубы его были расположены в таком симметрическом порядке, что даже в близком расстоянии никак нельзя было отличить фальшивые от настоящих.

- М-р Пикквик,- сказал Даулер,- мой друг, Анджело Кир Бентам, эсквайр, церемониймейстер; Бентам, м-р Пикквик. Познакомьтесь.

- Пожаловали к нам в Ба-ат, сэр.. Лестное при-обре-тение для здешнего общества. Все будут вам рады в Ба-ате, сэр. Давненько, сэр, очень давно, м-р Пикквик, вы не изволили y нас быть на водах. Целый век, м-р Пикквик. Замечательно!

Таковы были выражения, какими Анджело Кир Бентам, эсквайр и церемониймейстер, сопровождал пожатие руки м-ра Пикквика, при чем он беспрестанно кланялся и пожимал плечами, как будто ему не хотелось расстаться с этой драгоценной рукою.

- Конечно, вы правы, сэр,- сказал м-р Пикквик,- слишком много времени прошло с той поры, как я должен был пить воды, потому что, сколько могу припомнить, я никогда еще не имел удовольствия быть в этом месте.

- Никогда не были в Ба-ате!- воскликнул церемониймейстер, выпуская с изумлением руку м-ра Пикквика.- Никогда не были... Хи, хи, хи! Вы шутник, м-р Пикквик, вы забавник, сэр. Недурно, недурно. Хорошо, хорошо. Хи, хи, хи! Замечательно!

- К стыду своему я должен признаться, сэр, что я вовсе не шучу,- отвечал м-р Пикквик.- Я действительно никогда не был в Бате до этого времени.

- О, я вижу,- воскликнул церемониймейстер, делая самую веселую мину,- да, да... хорошо, хорошо - все лучше и лучше. Вы принадлежите к числу джентльменов, о которых мы слыхали. Да, мы знаем вас, м-р Пикквик; мы знаем вас, сэр.

"Проклятые газеты, вероятно, уже сообщили о подробностях моего процесса, подумал м-р Пикквик... Здесь все обо мне знают".

- Ведь вы живете в Клефем-Грине,- продолжал Бентам: - вы имели несчастие простудиться после неумеренного употребления портвейна... y вас отнялись руки и ноги... вы не могли пройтись по комнате... выписали отсюда стоградусной воды, привезенной к вам в город по тяжелой почте... выкупались, отчихались и снова получили правильное употребление своих членов. Случай весьма замечательный.

Не отвергая замечательности случая, м-р Пикквик должен был, однакож, с благородною откровенностью изъяснить, что чудесное исцеление не имеет к нему никакого отношения. Затем, после минутного молчания, он представил церемониймейстеру своих друзей, м-ра Топмана, м-ра Винкеля и м-ра Сродграса. Церемониймейстер был в восторге от всех вообще и каждого порознь.

- Бентам,- сказал м-р Даулер,- м-р Пикквик и его друзья,- чужие в этом городе. Им надобно вписать свои имена. Где ваша книга?

- Реестр знаменитых посетителей Бата вы найдете сегодня в зале минеральных вод, в два часа утра,- отвечал церемониймейстер.- Угодно-ли вам проводить своих друзей в это великолепное здание и дать мне возможность представить благородной публике их автографы?

- Очень угодно,- отвечал Даулер.- Торопиться еще не к чему. Пора идти. Буду здесь через час. Идем.

- Сегодня здесь y нас бал,- сказал церемониймейстер, взявши опять руку м-ра Пикквика.- Вечерние балы Бата могут быть, без всякого преувеличения, сравнены с волшебными праздниками Тысячи и одной ночи. Музыка, красавицы, мода, изящный вкус, все, что хотите, и особенно вы должны будете обрадоваться совершенному отсутствию купцов и ремесленников, которые через каждые две недели собираются в городской ратуше. Прощайте, м-р Пикквик; до свидания, сэр.

Объявив еще раз, что он вне себя от восторга, м-р Анджело Кир Бентам, эсквайр и церемониймейстер, вышел из комнаты и сел в блистательный кабриолет, который дожидался его y подъезда.

В назначенный час м-р Пикквик и его друзья, в сопровождении Даулера, посетили комнаты Собрания и вписали свои фамилии в снуровую книгу, которую, с достодолжным уважением, представил их вниманию господин церемониймейстер. Билеты для входа на вечерний бал еще печатались в батской типографии, и, так как они не были готовы, м-р Пикквик обещал прислать за ними в четыре часа пополудни в квартиру господина церемониймейстера на Королевином сквере. Затем, погуляв по городским улицам, не представлявшим слишком обильной пищи для ученых наблюдений, путешественники воротились в гостиницу "Белаго оленя", откуда Самуэль был отправлен за билетами для четырех персон.

Надев шляпу на бекрень и засунув руки в карманы своего жилета, Самуэль Уэллер отправился на Королевин сквер, насвистывая дорогой веселые мелодии национальных песен, в совершенстве приспособленные ко всем хитрым эволюциям этого благородного вокального инструмента. На Королевином сквере он отыскал глазами нумер известного дома, перестал свистеть и, остановившись y подъезда, весело ударил молотком в дверную скобку, на что немедленно отвечал ему напудренный лакей огромного роста и в парадной ливрее.

- Здесь, что ли, квартирует м-р Бентам, старый товарищ?- спросил Самуэль Уэллерь, нисколько не смущенный пышным блеском напудренного лакея в богатейшей ливрее.

- Чего вам нужно, молодой человек?- спросил горделивым тоном напудренный лакей.

- A вот снесите ему эту карточку, любезный, и скажите, что м-р Уэллер ждет ответа,- слышите ли, трехаршинный верзила?

Проговорив эти слова, он хладнокровно сделал по коридору несколько шагов и сел.

Напудренный лакей сильно прихлопнул дверью и широко открыл глаза на дерзкого слугу; но этот стук и взгляд остались потерянными для Самуэля, который продолжал осматривать фигуры на потолке коридора, обнаруживая разнообразные внешние признаки критического одобрения.

Прием отданной карточки, вероятно, расположил напудренного лакея в пользу м-ра Уэллера, потому что, воротившись от своего господина, он улыбнулся очень дружелюбно и сказал, что ответ сейчас будет готов.

- Очень хорошо,- сказал Самуэль.- Пусть старый джентльмен не слишком торопится ответом. Могу пообождать. Я пообедал.

- Вы обедаете рано, сэр,- сказал напудренный слуга.

- Чем раньше пообедаешь, тем лучше поужинаешь,- отвечал Самуэль.

- Давно-ли вы пожаловали в Бат, сэр?- спросил напудренный лакей.- Я еще не имел удовольствия слышать о вас.

- Очень может быть, потому что мне еще не удалось произвести слишком сильных впечалений на ваш город,- отвечал Самуэль.- Я и другие джентльмены приехали сюда вчера вечером.

- Прекрасное местоположение, сэр,- сказал напудренный собеседник.

- Кажется, что так,- заметил Самуэль.

- Безподобное общество, сэр,- продолжал напудренный лакей.- Служители здешние очень ласковы и образованы, сэр.

- Этого нельзя не заметить,- отвечал Самуэль.- Слуги ваши образованы до того, что и говорить не хотят с теми, кого не знают.

- Правду изводили заметить, сэр, истинную правду,- отвечал напудренный лакей, принимая слова м-ра Уэллера на свой собственный счет и считая их самым лестным комплиментом.- Не изволили-ли вы заниматься вот по этой части, сэр?- спросил трехаршинный верзила, вынимая из кармана маленькую табакерку с головой лисицы на крышке.

- Занимаюсь по временам, но чихаю всякий раз,- отвечал Самуэль.

- Занятие трудное, сэр, требующее некоторой практики,- отвечал долговязый верзила.- Успехи приобретаются с некоторою постепенностью, сэр. Всего лучше начинать с кофе. Я долго носил кофе, сэр, и употреблял его вместо табаку. Кофе, знаете ли, имеет большое сходство с panne. И дешево, и деликатно, сэр. Я советую вам употреблять сначала кофе.

Здесь пронзительный звонок заставил напудренного лакея обратиться к весьма неприятной необходимости засунуть табакерку в свой карман и поспешить с кислым лицом в кабинет м-ра Бентама.

Тут не мешает заметить кстати, что мы знаем многое множество джентльменов, в жизнь не бравших в руки ни книги, ни пера, но y которых непременно есть уединенная комнатка, которую называют они своим кабинетом.

- Вот вам ответ, сэр,- сказал напудренный лакей.- Может быть, он слишком велик для вас.

- Не беспокойтесь,- отвечал Самуэль, взяв письмо с небольшим приложением.- Мал или велик, это уж не ваша беда: прочитаем, авось, и распорядимся, как по писанному.

- Надеюсь, мы еще увидимся, сэр,- сказал напудренный лакей, потирая руками и провожая Самуэля из дверей.

- Вы очень любезны, сэр,- сказал Самуэль.- Не извольте слишком надсажаться, провожая меня: устанете и задохнетесь. Примите в соображение, чем вы одолжены обществу и не берите на себя труда свыше ваших сил. Поудержитесь ради ваших ближних, и стойте спокойно на своем месте; иначе, если вы протянете ноги, ближние никогда не перестанут оплакивать вас.

С этими патетическими словами Самуэль раскланялся и быстро пошел по тротуару.

- Какой странный молодой человек, провал бы его взял!- воскликнул напудренный лакей, провожая глазами Самуэля с такой физиономией, которая ясно показывала, что ему ничего не удалось с ним сделать.

Самуэль не сказал ничего; но, пройдя несколько шагов, он обернулся, подмигнул, улыбнулся, кивнул головой и потом весело пошел домой, вполне довольный собою.

Вечером, ровно в три четверти восьмого, м-р Анджело Кир Бентам, эсквайр и церемониймейстер, выпрыгнул из своего экипажа y подъезда заведения минеральных вод, и при нем были тот же самый парик, те же зубы, тот же лорнет, те же часы, цепочка и печати, те же кольца, та же брильянтовая булавка и та же палка. Были, впрочем, некоторые довольно заметные перемены в его костюме. Его фрак казался несколько светлее, батист сменился белым шелковым бельем и, притом, был он в черных шелковых чулках и белом бархатном жилете. Эссенция из bouquet du roi распространяла вокруг него чудное благовоние на весьма далекое пространство.

Одетый таким образом, церемониймейстер, углубленный в исполнение своей важной обязанности, обошел все комнаты и приготовился принимать гостей.

Гостей было очень много, и в буфете едва успевали получать по шести пенсов за чай. В бальной зале и игорных комнатах, на лестницах и в коридорах раздавались беспрестанно смутный гул разнообразных голосов и стукотня от множества ног, мужских и женских. Платья шелестели, перья колыхались, свечи сияли, брильянты сверкали. Началась музыка - не кадрильная, потому что музыканты еще не играли, но музыка мягких и миниатюрных ножек, сопровождаемых по временам веселым и звучным смехом, музыка томная и нежная, всюду и всегда приятная в обществе прекрасных женщин. Со всех сторон сверкали глаза, оживленные приятными ожиданиями, и всюду мелькали грациозные формы, живо и быстро сменяемые одна другою.

В чайной комнате и вокруг карточных столов группировались довольно неуклюжия старухи и безобразные старые джентльмены, рассуждавшие втихомолку о свежих сплетнях, при чем интонация их голоса и выразительные жесты обличали высшую степень наслаждения, почерпаемого ими в этом занятии, очевидно приятном и полезном. Между этими группами замешались три или четыре заботливые маменьки, углубленные, повидимому, в сущность интересной беседы, что, однакож, не мешало им бросать по временам исподлобья косвенные взгляды на своих дочерей, которые, поступая сообразно с материнскими наставлениями, начинали уже делать возможно лучшее употребление из драгоценного времени, и весело было видеть, как оне роняли свои платочки, надевали перчатки, опрокидывали чашки и так далее: признаки маловажные, даже пустые с философской точки зрения, но всем и каждому известно, что при некоторой житейской опытности можно воспользоваться ими с большим успехом.

Около дверей и по разным углам комнат бродили молодые люди, глупые, чопорные, считавшие себя предметом общего удивления и любопытства. Они старались забавлять прекрасный пол произведениями своего доморощенного остроумия и были убеждены душевно, что каждое их слово веселит и разнеживает женское сердце. Корифеи бального паркета, они были счастливы и вполне довольны своей судьбой.

И, наконец, на некоторых задних скамейках, абонированных, повидимому, на весь бальный вечер, сидели разные незамужния леди, уже давно переступившие за пределы девических мечтаний и надежд. Оне не танцовали, потому не было для них кавалеров, и не играли в карты из опасения прослыть невозвратимо одинокими; но положение их тем не менее казалось интересным и совершенно комфортабельным, потому что оне вдоволь могли злословить всех и каждого, не размышляя о себе самих.

Словом, это была сцена общего веселья, пышности и блеска; сцена богатых костюмов, прекрасных зеркал, выполированных полов, жирандолей и восковых свеч. И на всех пунктах этой сцены, быстро переходя с места на место, рисовался щепетильный Анджело Кир Бентам, эсквайр и церемониймейстер. Он раскланивался со всеми, разговаривал со всеми, улыбался всем.

- Сюда, в чайную комнату. Нальют вам за шесть пенсов горячей воды и назовут это чаем. Пейте,- сказал м-р Даулер громким голосом, обращаясь к м-ру Пикквику, который, во главе маленького общества, приближался в эту минуту, ведя под руку м-с Даулер.

М-р Пикквик повернул в чайную комнату и здесь, пробиваясь через толпу, приветствовал его улыбкой и поклонами Анджело Бентам, эсквайр и церемониймейстер.

- Я в восторге, почтеннейший,- говорил Бентам.- Присутствие ваше драгоценно для Бата. М-с Даулер, вы украшаете наш бал. Ваши перья - истинное сокровище. Превосходно!

- Есть тут кто-нибудь из замечательных лиц?- спросил Даулер.

- Кто-нибудь! Отборное общество, сэр, лучший благороднейший сок всего Ба-ата. М-р Пикквик, замечаете-ли вы эту леди в газовом тюрбане?

- Толстую старушку?- спросил м-р Пикквик наивным тоном.

- Фи! Позвольте вам заметить, почтеннейший, что в Бате нет толстых старух. Это вдовствующая леди Снофнуф.

- Право?- сказал м-р Пикквик.

- Я вам говорю,- подтвердил церемониймейстер.-Тсс! Подойдите поближе, м-р Пикквик. Видите-ли вы вот этого блистательного молодого человека, что повернул теперь к нам?

- С длинными волосами и необыкновенно узким лбом?- спросил м-р Пикквик.

- Да. Это в настоящую минуту богатейший молодой человек в целом Бате. Молодой лорд Мутонгед.

- Неужели?

- Честное слово. Вы сейчас услышите его голос, м-р Пикквик. Он будет говорить со мною.

- A кто этот другой джентльмен подле него, в красном жилете и с черными бакенбардами?- спросил м-р Пикквик.

- Это высокородный м-р Кроштон, неразлучный друг молодого лорда,- отвечал церемониймейстер.- Здравствуйте, милорд!

- Очень жалко, Бентам,- сказал милорд.

- Да-с, очень жарко, милорд,- отвечал церемониймейстер.

- Демонски жарко,- подтвердил высокородный м-р Кроштон.

- Видали-ли вы шарабан милорда, Бентам?- спросил высокородный м-р Кроштон после короткой паузы, в продолжение которой лорд Мутонгед старался своими джентльменскими взорами привести в смущение м-ра Пикквика, между тем как м-р Кроштон приискивал интереснейший предмет для разговора.

- Шарабан! Ах Боже мой, нет, не видал!- воскликнул церемониймейстер.- Шарабан! Какая превосходная идея! За-ме-ча-тель-но!

- Как же это вышло?- сказал лорд.- Я думал, что уже все видели мой новый шаабан. Это, могу сказать, пъекъяснейший, щегольской и самый гъациозный экипаж, какой когда-либо двигался на колесах. По бокам я пъиказал выкъясить его къясной къяской.

- И этот цвет придает ему очаровательный вид,- заметил высокородный м-р Кроштон.- Кузов на запятках держится очень живописно.

- И напееди сделана для кучеуа миньятюйная сидейка, отгоеженная железными пеилами - очень, очень удобно,- прибавил милорд.- Недавно я ездил на нем в Бъистоль, в къясном сеутуке, и два лакея, в къясных ливъеях, скакали позади на четвейть мили - чудо как хаашо! Къестьяне выбегали на доуогу целыми семьями, чтобы полюбоваться и на экипаж, и на пассажиуа. Кайтина пъевосходная!

Разсказав этот анекдот, милорд засмеялся от полноты душевного восторга, и слушатели его, повидимому, пришли в такой же восторг. Затем, взяв под руку своего неразлучного друга, милорд Мутонгед удалился в танцовальную залу.

- Прекрасный молодой человек этот лорд, не правда ли?- спросил церемониймейстер.

- Кажется, что так,- сухо заметил м-р Пикквик.

Когда танцы начались и все необходимые приготовления были приведены к концу, м-р Анджело Бентам опять подошел к м-ру Пикквику и увел его в игорную комнату.

В эту минуту, при самом их входе, вдовствующая леди Снофнуф и все другия леди весьма почтенной, вистообразной наружности, хлопотали вокруг порожнего столика, снабженного всеми принадлежностями для карточной игры. Завидев м-ра Пикквика, сопровождаемого церемониймейстером, оне выразительно обменялись взглядами и безмолвно согласились, что этот старичок будет для них превосходным партнером.

- М-р Бентам,- сказала вдовствующая леди Снофнуф вкрадчивым тоном,- будьте так добры, приищите нам приличного кавалера для этого стола.

И, говоря это, леди Снофнуф выразительно указала на м-ра Пикквика, который в эту минуту смотрел в другую сторону.

- Позвольте вам представить, миледи, моего достойного друга: м-ра Пикквика,- прекраснейший джентльмен,- ему будет очень приятно,- отвечал церемониймейстер.- М-р Пикквик, леди Снофнуф,- м-с полковница Вогсби,- мисс Боло.

М-р Пикквик раскланялся всем дамам и, находя невозможным увернуться от их внимания, почтительно взял игру карт и сел за стол. М-р Пикквик и мисс Боло сделались партнерами против леди Снофнуф и м-с полковницы Вогсби.

- Что тебе надобно, Дженни?- сказала м-с полковница Вогсби, оборачиваясь к одной из молодых девиц.

- Я пришла спросить, мама, можно-ли мне танцовать с молодым м-ром Кроли?- шепнула младшая и прелестнейшая из двух девиц.

- Ах, Дженни, как тебе не стыдно, мой друг, думать о таких вещах?- возразила нежная мама.- Разве не говорили тебе двадцать раз, что y его отца всего только восемьсот фунтов годового дохода и доход этот умрет вместе с ним? Стыдись, мой друг. Ни под каким видом.

- Мама,- шепнула другая, старшая девица, чопорная и жеманная,- мне представили лорда Мутонгеда. Я сказала, мама, что меня, кажется, еще не ангажировали.

- И очень умно сделала, мой ангел,- отвечала м-с полковница Вогсби, прикоснувшись веером к плечу своей дочери.- На тебя я могу совершенно положиться. Лорд Мутонгед богат и знатен. Будь с ним ласкова, мой ангел.

С этими словами м-с полковница Вогсби нежно поцеловала свою старшую дочь и, сделав еще раз строгое замечание младшей, принялась сортировать свои карты.

Бедный м-р Пикквик! Никогда еще до этой поры ему не приходилось быть партнером трех женщин, в совершенстве постигших тайну карточного искусства. Их неумолимая строгость приводила его в трепет. Если он делал промах, мисс Боло бросала на него сокрушительный взгляд, исполненный страшного негодования и досады; если он призадумывался над своей игрой и недоумевал, с чего идти, леди Снофнуфь, повертываясь на своем стуле, обнаруживала энергические признаки нетерпения и с сожалением посматривала на м-с полковницу Вогсби, которая, в свою очередь, откашливалась и беспрестанно пожимала плечами, как будто желая сказать, что она решительно сомневается в здравом смысле этого скучного и неповоротливого старика. Потом, после каждой игры, мисс Боло, испуская глубокий вздох, спрашивала с негодованием, отчего м-р Пикквик не отвечал ей с бубен, или треф, или пик, или червей, зачем он прозевал онеры, промигал туза, и почему бы ему не козырнуть с короля. На все эти и другия весьма важные обвинения м-р Пикквик решительно не был в состоянии представить благовидного оправдания, так как он в последнее время почти совсем не упражнялся в карточной игре. Посторонние зрители, вертевшиеся около стола, тоже приводили его в крайнее смущение. К тому же внимание его было развлечено интересной беседой между м-ром Анджело Бентамом и двумя девицами Матинтерс, которые беспрестанно увивались около церемониймейстера, в надежде завербовать через него какого-нибудь отсталаго кавалера. Все эти вещи, в связи с беспрестанным шумом и толкотнею от приходивших и уходивших особ, произвели чрезвычайно неприятное впечатление на м-ра Пикквика, и он во весь вечер играл очень дурно, тем более, что карты как нарочно шли к нему из-рук-вон плохия. Когда они встали из-за стола в половине двенадцатого, мисс Боло, встревоженная и раздосадованная, прямо уехала домой, не сказав даже прощального приветствия своему партнеру.

Соединившись со своими друзьями, которые, все вообще и каждый порознь, объявили, что вечер пролетел для них незаметно в беспрерывных удовольствиях всякого рода, м-р Пикквик отправился с ними в гостиницу "Белаго оленя" и, выкушав на сон грядущий стакан крепкого пунша, погрузился в сладкий сон.

Глава XXXVI.

Необыкновенное и совершенно непредвиденное бедствие, обрушившееся на голову мистера Винкеля.

Располагая пробыть в городе Бате никак не менее двух месяцев, м-р Пикквик счел необходимым переселиться со своими друзьями из гостиницы на особую квартиру, которую, после многих хлопот, удалось им наконец приискать за весьма дешевую цену в верхнем этаже одного дома на Королевской улице. Сюда же, вместе с ними, переместились м-р и м-с Даулер, согласившиеся занять две лишния комнаты, которых Пикквикистам некуда было девать.

И лишь только они переселились, м-р Пикквик начал употреблять минеральные воды, систематически и методически, соображаясь со всеми правилами, предписанными комитетом опытных врачей. Он выпивал четверть пинты перед завтраком и потом равномерными шагами взбирался на вершину холма; затем он выпивал другую четверть пинты после завтрака, и такими же шагами спускался к подошве холма. После каждой новой пинты, выпитой при соблюдении этих гигиенических условий, м-р Пикквикь объявлял выразительным и торжественным тоном, что он чувствует себя гораздо лучше, и это доставляло великое утешение его друзьям, хотя прежде никто из них не слыхал, чтобы великий человек расстроил свое здоровье.

Батская зала минеральных вод великолепна и обширна. Ее украшают коринфские колонны, золотые надписи, музыкальная галлерея, затейливые часы и статуя Неша. Перед огромным буфетом стоит мраморная ваза, из которой выкачивают воду, и перед вазой - многое множество желтоватых стаканов, из которых благосклонные посетители с удивительным терпением и важностью глотают целительную влагу. Весьма недалеко отсюда, в уединенных комнатах, устроены ванны, где прокаженное человечество с большим комфортом обмывает свои физические недуги, услаждая в то же время свою душу звуками превосходного оркестра.

Каждое утро постоянные водопийцы, и в числе их м-р Пикквик неизбежно встречались в зале минеральных вод, выпивали обычную четверть пинты и гуляли по предписанному правилу. В полуденную прогулку лорд Мутонгед, высокородный м-р Кроштон, вдовствующая леди Снофлуф, м-с полковница Вогсби, все великие люди и все утренние водопийцы встречались опять в общем великом собрании. Затем они выходили или выезжали, или выносились в портшезах и потом встречались еще раз. После того все расходились, развозились или разносились по домам. Если вечером был спектакль, они встречались в театре; если бал - на бале; и если не было ни спектакля, ни бала, они встречались утром на другой день и так далее, до бесконечности.

После шумного и веселаго дня, проведенного таким образом, м-р Пикквик сидел один в своей комнате, с пером в руках и бумагой на столе. Ученый муж записывал свои впечатления в путевом журнале. Друзья его были в своих спальнях. Когда таким образом он погрузился в свои размышления и перо его скрипело по бумаге, в дверях послышался легкий стук.

- Войдите!- сказал м-р Пикквик.

И в комнату вошла м-с Краддок, домовая хозяйка.

- Что вам угодно?- спросил м-р Пикквик.

- Прошу извинить, сэр,- сказала м-с Краддок,- делая книксен,- я пришла спросить, не понадобится-ли вам чего-нибудь?

- Нет, сударыня, мне ничего не нужно,- сказал м-р Пикквик.

- Служанка моя уже спит, сэр,- сказала м-с Краддок.- М-р Даулер был так добр, что обещался сам отпереть двери для м-с Даулер, когда она воротится из гостей. Он ожидает ее с минуты на минуту. Поэтому я думала, сэр, что если вам ничего не нужно, м-р Пикквик, то я могла бы уже лечь спать в постель.

- Очень можете, сударыня,- отвечал м-р Пикквик.

- Спокойной вам ночи, сэр,- сказала м-с Краддок.

- Спокойной вам ночи, сударыня,- сказал м-р Пикквик.

- Покорно вас благодарю, сэр.

- Не стоит благодарности.

М-с Краддок затворила дверь; м-р Пикквик взялся опять за свое перо.

Через час вступление уже было окончено; пересмотрев последнюю страницу и поставив в приличном месте запятые, м-р Пикквик закрыл свой журнал, переложив последнюю написанную страницу пропускной бумагой, вытер перо о фалду своего фрака и зажег свечу, чтобы идти наверх в свою спальню.

Согласно принятому обыкновению, он остановился перед комнатой м-ра Даулера и постучался в дверь, чтобы проститься с ним перед отправлением на сон грядущий.

- А! так вы идете спать?- сказал м-р Даулер.- Как это жаль, что я не могу последовать вашему примеру! Прескверная ночь. Ветер сильный?

- Сильный,- сказал м-р Пикквик.- Доброй ночи.

- Доброй ночи.

М-р Пикквик ушел в свою спальню; м-р Даулерь сел опять перед камином, исполняя таким образом данное обещание - ждать жену.

Ничего не может быть скучнее и досаднее, как дожидаться кого бы то ни было, особенно, если ожидаемая особа ушла или уехала в гости. Вы не можете никакими способами отстранить от себя мысль, что на бале, в приятном обществе, время летит с удивительною быстротою, между тем как для вас оно тянется с убийственной медленностью; и чем больше вы об этом думаете, тем больше исчезает ваша надежда на скорое возвращение ожидаемой особы. Часы также начинают стучать слишком громко, когда вы сидите и горюете одни перед камином, и вам кажется,- со мной по крайней мере это бывало,- будто к вам под платье забралось что-то в роде паутины. Сперва начинает что-то щекотать ваше правое колено и потом точно такое-же ощущение вы испытываете в левом. Затем, вследствие неизвестных причин, вы чувствуете какой-то странный зуд в обеих руках, и сколько бы вы ни вертелись в своих креслах, зуд беспрестанно переходит от одного члена к другому, не исключая даже вашего носа, который вы с нетерпением и досадой оттираете с отчаянным упорством, но без малейшего успеха. С глазами тоже некуда вам деваться, и вы поминутно, без всякой надобности, подстригаете светильню нагоревшей свечи. Все эти и другия беспокойства нервического свойства делают ваше положение чрезвычайно неприятным.

Именно так думал м-р Даулер, когда сидел один перед камином и проклинал от чистого сердца бессовестных людей, задержавших его супругу на бале. Ему отнюдь не сделалось легче, когда он припомнил, что вечером в тот день пришла ему фантазия сказать своей жене, что y него разболелась голова, и что вследствие такой уважительной причины он остался дома. Несколько раз, преодолеваемый дремотой, он склонялся головой к самой решотке камина, так что чуть не опалил волос. Наконец, во избежание такой опасности, м-р Даулер решился в передней комнате прилечь на постель и настроить свой ум на размышление о серьезных предметах, отстраняющих возможность преждевременного сна.

- Вот уж ежели я разосплюсь, меня и пушкой не разбудишь,- сказал сам себе м-р Даулер, бросаясь на постель.- Надобно держать ухо востро. Отсюда все можно слышать. Я встрепенусь при малейшем стуке. Да. Нечего тут и думать. Вот, например, я прекрасно слышу голос ночного сторожа. Как он гудит! Все, однакож, слабее и слабее. Должно быть повернул за угол. А-аххи!

И с этим восклицанием м-р Даулер погрузился в глубочайший сон.

Лишь только на часах пробило три, на Королевской улице появился портшез, и в портшезе - м-с Даулер, которую несли два носильщика, один низенький и толстый, другой - сухопарый и высокий, бранивший во всю дорогу своего товарища за то, что тот не умел сообщить перпендикулярного направления портшезу. Ярость его увеличилась еще больше, когда на Королевской улице загудел сильный и пронзительный ветер, подувший им прямо в лицо. Наконец, они добрались кое-как до подъезда и с неизъяснимою радостью опустили портшез на землю. Низенький носильщик стукнул два раза в уличную дверь.

Они постояли минуты две. Не было ни ответа, ни привета.

- Прислуга, должно быть, убралась на боковую,- заметил низенький носильщик, отогревая свои руки над фонарем мальчика, который пришел вместе с ними.

- Послать бы к ним чорта с кочергой и передавить их всех! - заметил сухопарый товарищ.

- Постучитесь еще!- вскричала м-с Даулер из портшеза.- Стукните еще два-три раза.

Низенький носильщик был очень рад исполнить приказание этого рода. Он стал на верхнюю ступень подъезда и принялся выделывать оглушительные двойные стуки молотком, между тем как товарищ его выступил на средину дороги и смотрел, нет-ли в окнах огня.

Никто не вышел. Мрак и тишина господствовали в беспробудном доме.

- Ах, Боже мой!- сказала м-с Даулер.- Что все это значит? Потрудитесь уж постучать еще.

- Да нет-ли тут колокольчика, сударыня?- спросил низенький толстяк.

- Колокольчик есть,- перебил мальчик с фонарем,- помнится, я звонил намеднись.

- От него осталась только рукоятка,- сказала м-с Даулер.- Проволока оборвалась.

- Не мешало бы оборвать головы здешним слугам,- проревел сухопарый носильщик.

- Вы уж сделайте одолжение, постучитесь еще,- сказала м-с Даулер самым вежливым и ласковым тоном.

Низенький толстяк стукнул еще, один, два, три раза, сорок, пятьдесят, но без малейшего успеха. Эту же операцию, еще с большим эффектом, повторил сухопарый его товарищ, который принялся колотить молотком и раскачивать дверь, как сумасшедший.

Наконец, м-ру Винкелю приснилось, будто сидит он в клубе, где Пикквикисты, занятые решением какого-то трудного и запутанного вопроса, расшумелись до такой степени, что президент, для возстановления порядка, принужден был несколько раз ударить молотком по столу. Затем в смутных и неясных образах, представилось ему, будто он присутствует на аукционе, где, за неимением покупателей, аукционер постукивает для собственного удовольствия. Потом, прозревая умственными очами в мир действительных явлений, м-р Винкель начал исподволь сознавать возможность неугомонного и совершенно неуместного стучанья в уличную дверь. Чтоб убедиться в этом предположении, он привстал на своей постели и принялся вслушиваться с напряженным вниманием. Так прошло минуть десять или двадцать. М-р Винкель сосчитал два, три, пять, двадцать, тридцать, пятьдесят раз, и напоследок получил несомненное убеждение, что кто-то стучится в дверь.

- Ра-рап-рап-рап - рапп-рапп-ра, ра, ра, ра, ра, рап!- продолжал неугомонный молоток.

М-р Винкель вскочил с постели. Что бы такое могло быть причиной этой поздней суматохи? Он надел на скорую руку чулки и туфли, набросил на плеча халат, зажег свечу от ночника, горевшего в камине, и поспешил вниз по лестничным ступеням.

- Кто-то идет, наконец, сударыня,- сказал низенький толстяк.

- Обухом бы его сзади!- пробормотал сухопарый носильщик.

- Кто там?- вскричал м-р Винкель, распутывая цепь.

- Что тут за вопросы, чугунная башка?- отвечал сухопарый носильщик с большой досадой. Он не сомневался, что говорит слуге.- Отворяйте скорее.

- Пошевеливайтесь, любезный, нечего тут разговаривать,- прибавил одобрительным тоном низенький толстяк.

Полусонный Винкель, машинально повинуясь этой команде, приотворил дверь и выглянул на улицу. Первым предметом, поразившим его зрение, было яркое пламя от фонаря мальчишки. Проникнутый внезапным страхом при мысли о пожаре, м-р Винкель торопливо отскочил от двери и, держа свечу над своей головой, бессмысленно смотрел вперед, недоумевая, что такое было перед его глазами, портшез или пожарная труба. В эту минуту сильный порыв ветра задул его свечу. М-р Винкель почувствовал непреодолимое желание бежать назад, но увидел к величайшему ужасу, что тот же ветер захлопнул за ним дверь.

- Ну, молодой человек, что вы наделали?- сказал сухопарый великан.

М-р Винкель, завидев лицо дамы в окне портшеза, поспешно обернулся назад, уцепился за дверную скобу изо всей своей силы и неистово принялся кричать обоим носильщикам, чтоб они унесли портшез.

- Уберите его отсюда, уберите, ради Бога!- кричал м-р Винкель.- Вот идут сюда из других домов... спрячьте меня в портшез ... спрячьте куда хотите, чорт вас побери!

Все это время он дрожал от холода и страха, и каждый раз, как рука его приподнималась к молотку, ветер распахивал и раздувал полы его халата самым неприятным образом.

- Смотрите, вся Королевская улица наполняется народом ... дамы идут сюда, дамы, дамы! Прикройте меня чем-нибудь. Загородите меня,- ревел м-р Винкель.

Носильщики хохотали из всей мочи, и никто не думал выручать из затруднения молодого человека. Дамы с каждой минутой подходили ближе и ближе.

М-р Винкель стукнул еще раз с отчаянным остервенением. Дамы уже были от него в нескольких шагах. Он бросил затухшую свечу, которую все это время держал над своей головой, и храбро впрыгнул в портшез, где сидела м-с Даулер.

Наконец, вся эта суматоха достигла до ушей м-с Краддок. Украсив свою голову ночным чепчиком и надев капот, она побежала в гостиную и взглянула из окна в то самое мгновение, когда несчастный Винкель, очертя голову, бросился в портшез. Сообразив по своему обстоятельства ужасной сцены, происходившей перед её домом, м-с Краддок подняла сильнейший и плачевный крик, разбудила м-ра Даулера и сказала с воплем и слезами, что жена его собирается бежать с каким-то джентльменом.

При этой оглушительной вести м-р Даулер быстро выскочил из постели как рассвирепелый тигр, побежал в гостиную и выглянул из окна в то самое время, когда м-р Пикквик отворил окно в своей собственной спальне. Первым предметом, поразившим глаза обоих джентльменов, был м-р Винкель, сидевший в портшезе с м-с Даулер.

- Сторож!- забасил неистово м-р Даулер.- Остановить его - держать - вязать - запереть его, покамест я выйду. Я перережу ему горло - окарнаю уши - дайте мне нож, м-с Краддок - живей!

И, вырвавшись из объятий м-ра Пикквика, который между тем успел прибежать из своей спальни, раздраженный супруг схватил столовый нож и опрометью бросился на улицу.

Но м-р Винкель не дождался его. Услышав страшную угрозу из уст неистового Даулера, он быстро выпрыгнул из портшеза, разбросал на дороге туфли и побежал изо всей мочи, преследуемый Даулером и сторожем. Обогнув угол Королевской улицы, он искусно увернулся от своих преследователей и побежал назад к своей квартире. Дверь на этот раз была отворена; м-р Винкель захлопнул ее перед носом Даулера, добрался до своей спальни, запер дверь на замок, заслонил ее шкафами и начал укладывать необходимые вещи, приготовляясь бежать с рассветом следующего утра.

Даулер, между тем, подойдя к его спальне, приставил глаз к замочной скважине и грозно повторил свое неизменное намерение перерезать ему горло на другой день. Затем он удалился в гостиную, где еще несколько времени раздавался смутный гул разных голосов, мужских и женских, и между прочим успокоительный голос м-ра Пикквика. Наконец, смолкло все, и утомившиеся жильцы разошлись по своим спальням.

Очень вероятно, что некоторым из читателей вздумается спросить: где все это время пропадал Уэллер? Мы обязаны удовлетворить их любопытству в следующей главе.

Глава XXXVII.

О том, как мистер Уэллер присутствовал на одном soiree, куда его пригласили, и о том, как мистер Пикквик возложил на него весьма важное поручение деликатного свойства.

- M-р Уэллер,- сказала м-с Краддок утром этого обильного приключениями дня,- вот письмо к вам.

- Полно так ли, сударыня?- возразил Самуэль.- Мне неоткуда получать писем.

- К вам, м-р Уэллер,- отвечала м-с Краддок.

- Странно, очень странно,- сказал Самуэль.- Ни один из знакомых мне джентльменов, сколько могу припомнить, не упражняется в писании писем. Это к добру не поведет.

- Должно быть, случилось что-нибудь необыкновенное,- заметила м-с Краддок.

- Должно быть, сударыня, иначе, я знаю, никто из моих приятелей не вздумал бы утруждать меня письмом,- отвечал м-р Уэллер, сомнительно покачивая головою,- От кого бы это!- продолжал он, рассматривая адрес.- Старшина не умеет рисовать таким манером: он учился чистописанию по вывескам и трактирным счетам. Странный почерк!

Говоря это, м-р Уэллер делал то, что весьма многие делают на его месте, когда получают письма от неизвестных лиц. Он смотрел попеременно на печать, на углы конверта, на его изнанку и лицевую сторону, на сделанный адрес и потом опять на печать. Находя, однакож, что из всего этого ровно ничего не узнаешь, он решился, наконец, заглянуть во внутренность конверта.

- Золотообрезная бумага с фигурами по краям,- заметил Самуэль, развертывая письмо.- Посмотрим, что туг такое.

И м-р Уэллер, сделав серьезную мину, прочитал, с приличной расстановкой следующее послание:

"Отборнейшяя компания батских служителей, свидетельствуя свое почтение м-ру Уэллеру, покорнейше и усерднейше просит его удостоить своим посещением их дружественную суварею, состоящую из поваренной бараньей ноги с приличными прибавлениями и приправами, извещая при этом, что суварея будет сегодня за столом в половине десятого ночью - акурат."

Это было вложено в другую записку следующего содержания:

"М-р Джон Смокер, джентльмен, имевший удовольствие встретить м-ра Уэллера в доме их общего знакомого, м-ра Бентама, за несколько дней перед этим, просит м-ра Уэллера развернуть и прочитать приложенное при этом приглашение. Если м-р Уэллер благоизволит зайти к м-ру Джону Смокеру в девять часов, то м-р Джон Смокер будет иметь удовольствие проводить и представить м-ра Уэллера".

(Подписано) "Джон Смокер".

Адрес был сделан таким образом: "Уэллеру, эсквайру, в квартире м-ра Пикквика, " и внизу конверта, на левой стороне, собственно для почтальона, были поставлены слова:- "отдать на кухню".

- Что бы это значило?- сказал Самуэль.- Никогда я не слыхал, что вареную баранину называют сувареей. Как же после этого называется y них жареная?

Но, не считая нужным углубляться в этот предмет, Самуэль немедленно явился к м-ру Пикквику и без труда выпросил y него позволение отлучиться на этот вечер. С этим позволением и с ключом от уличной двери м-р. Уэллер вышел из двери за несколько минут до назначенного срока и благополучно прибыл на Королевин сквер, где, прислонившись к фонарному столбу, дожидался его м-р Джон Смокер, куривший сигару из янтарного черенка.

- Здравствуйте, м-р Уэллер,- сказал Джон Смокер, грациозно приподнимая одной рукою свою шляпу и снисходительно протягивая другую Самуэлю.- Как ваше здоровье, сэр?

- Я здоров, сколько для вас нужно,- отвечал Самуэль.- Как вы поживаете, любезный друг?

- Ничего, так себе, перемогаюсь понемногу,- сказал Джон Смокер.

- Вы слишком занимаетесь, сэр,- заметил Самуэль.- Изнуряете себя работой, любезный друг. Это не годится. Такой джентльмен, как вы, должен беречь для всего света свои силы.

- Не в том штука, м-р Уэллер,- отвечал Джон Смокер.- Вино всему причиной. В нем есть корень зла, м-р Уэллер, и, сказать правду, я веду развратную жизнь.

- Э, вот оно как вы! - сказал Самуэль.- Это нехорошо, любезный друг.

- Соблазны, м-р Уэллер, искушения, сэр, можете представить,- заметил м-р Джон Смокер.

- Дело понятное,- проговорил Самуэль.

- Светская жизнь, пучина удовольствий, все этак на широкую ногу, м-р Уэллер, продолжал Джон Смокер.

- Я думаю, голова идет кругом,- заметил Самуэль.

- Да уж так-то идет, что просто чуть не лопаешь,- сказал Джон Смокер с глубоким вздохом.- A нельзя, м-р Уэллер, никак нельзя. Если судьба, так сказать, поставила вас на общественную стезю, выдвинула на публичную дорогу, так уж тут на каждом шагу окружены вы такими соблазнами, о которых и понятия не имеет несветский человек.

- Вот этак, бывало, точь-в-точь говаривал мой старый дядя, когда начал таскаться по трактирам,- заметил Самуэль.- Светская жизнь до того закружила ему голову, что он даже и умер от пьянства.

Эта параллель, проведенная между светским джентльменом и каким-то забулдыгой, умершим от пьянства, произвела весьма неприятное впечатление на джентльменские чувства м-ра Джона Смокера; однакож он скрыл свою досаду и продолжал обращать ласковое внимание на своего собеседника, хранившего невозмутимое спокойствие на своем лице.

- Не пора-ли нам идти, м-р Уэллер?- сказал м-р Смокер, взглянув на медный хронометр, вытащенный им из жилетного кармана посредством черного снурка, на котором болтался медный часовой ключик.

- Я думаю, что пора, иначе, пожалуй, они там испортят эту суварею,- отвечал м-р Уэллер.

- Пьете-ли вы воды, м-р Уэллер?- спросил Смокер, когда они вышли на другую улицу.

- Пил однажды,- сказал Самуэль.

- Что вы о них думаете, сэр?

- По моему, нет в них никакого прока.

- А! стало-быть вы не любите киллибитный вкус, м-р Уэллер.

- Я не понимаю этих вещей,- сказал Саму-эль,- знаю только, что от них сильно пахнет горячим железом.

- Это и есть киллибит,- заметил м-р Джон Смокер снисходительным тоном знатока.

- Мудреное словцо, только чорт-ли в нем, любезный друг, когда не понимаешь его смысла? Ведь мы с вами ничего не смыслим по химической части; стало быть, нечего об этом и толковать.

И, к великому ужасу своего товарища, м-р Самуэль Уэллер беззаботно принялся насвистывать какую-то песню.

- Прошу извинить, м-р Уэллер,- сказал Джон Смокер, озадаченный звуками простонародной песни,- не угодно-ли вам идти со мной под руку?

- Спасибо, любезный, вы очень добры, но я не имею никакой нужды в чужой руке,- отвечал Самуэль.- Мне гораздо приятнее запрятать свои руки в карманы, если позволите.

И, сказав это, Самуэль засвистал еще громче, чем прежде.

- Сюда пожалуйте,- сказал Смокер, повернув в глухой переулок,- мы скоро придем.

- Право?

- Да. Прошу вас только не беспокоиться, м-р Уэллер, не робеть.

- Чего?

- Вы увидите здесь прекраснейшие ливреи, продолжал м-р Джон Смокер,- и, может-быть, с первого взгляда, некоторые джентльмены будут смотреть на вас свысока.

- Это недурно,- сказал Самуэль.

- Конечно, тут ничего нет дурного; но знаете, мало-ли что может случиться, если взять в рассчет, что вы здесь чужой человек. Сначала, может быть, обойдутся с вами довольно круто.

- Ведь они-же не съедят меня, я полагаю?- спросил Самуэль.

- О, нет, нет, как это можно!- отвечал скороговоркой м-р Джон Смокер, вытаскивая из своего кармана табакерку с лисьей головой.- Погрызут, конечно, малую толику, то есть, скажут две-три остроумности на ваш счет; но вы заткните себе уши и не обращайте на лих никакого внимания.

- Ну, это еще не беда!- сказал Сумуэль.

- Конечно не беда,- сказал Джон Смокер, зацепив понюшку табаку.- Я стану защищать вас.

Говоря таким образом, они подошли к небольшой лавке зеленщика, промышлявшего отдачею в наем для вечернего увеселения пустых комнат своей квартиры. М-р Джон Смокер отворил дверь и вошел в сопровождении Самуэля, который, очутившись позади своего проводника, принялся ухмыляться втихомолку и выделывать веселые гримасы, служившие очевидным доказательством, что он находился в самом завидном состоянии духа.

Пройдя лавку и оставив свои шляпы в узеньком коридоре, они отворили дверь небольшой комнаты, и здесь мгновенно перед глазами м-ра Уэллера открылась великолепнейшая сцена.

Среди комнаты, один подле другого, были поставлены два стола, накрытые тремя или четырьмя разноцветными скатертями и устроенные таким образом, чтоб по возможности, сколько позволяли обстоятельства, придать им вид одного правильного целаго. На скатертях лежали вилки и ножи для шести или восьми персон. Черенки y ножей казались весьма замечательными по своему разнообразию: некоторые были зелены, другие красны, иные желтоваты, и так как вилки, все без исключения, были черны, то комбинация цветов имела вообще поразительный эффект. Блюда, для соответствующего числа гостей, разогревались за решеткой камина, и сами гости стояли, в разных позах, перед тою же решеткой, отогревая свои члены. Коноводом всей этой компании был, повидимому, дюжий и толстый джентльмен в ярко-малиновом фраке, красных панталонах и в треугольной шляпе. Он стоял, прислонившись спиною к камину, и по некоторым признакам оказывалось, что он едва только пришел, потому что шляпа еще была на его голове, и в руках он держал длинную палку, которую обыкновенно употребляют джентльмены его профессии когда стоят в коридоре или y подъезда.

- Смокер, дружище, твой палец!- сказал джентльмен в треугольной шляпе.

М-р Смокер задел своим мизинцем за большой палец правой руки этого джентльмена и сказал, что он очень рад видеть его совершенно здоровым.

- Поди ты вот толкуй: все наладили, что я совершенно здоров,- сказал джентльмен в треугольной шляпе.- A я ведь просто с тоски пропадаю. Попробовал бы кто на моем месте следить каждый день по два часа за этой проклятой старухой, что глотает кислятину в минералах, так ведь оно, я вам скажу, выходит такой прескверный документ, что не рад я своему третному жалованью. Еще какой-нибудь месяц, и я предчувствую, что изсохну как спичка.

При этом все собрание расхохоталось, и один джентльмен в желтом жилете шепнул своему соседу в зеленых гультиках, что Токкель сегодня в своей тарелке.

- Кстати,- сказал м-р Токкель,- ты, Смокер, ведь еще не того...

Конец этой сентенции был досказан шопотом на ухо м-ру Джону Смокеру.

- Ах, да, я и забыл,- сказал м-р Джон Смокер.- Джентльмены, имею честь рекомендовать вам друга моего, м-ра Уэллера.

- Очень жалею, что заслонил вас от камина, м-р Уэллер,- сказал м-р Токкель с фамильярным поклоном,- надеюсь, что вы не прозябли, Уэллер.

- Совсем нет, м-р Обжигайло,- отвечал Самуэль.- Подле вас было бы слишком трудно простудиться. Если бы, примером сказать, вас поставили в трактирном заведении подле решотки, трактирщику не было бы никакой надобности покупать дрова. Вам не трудно нагревать собою все комнаты, м-р Обжигайло.

При этой выходке, направленной, очевидно, против малиновой ливреи и светло-красных панталон, м-р Токкель вооружился величественным взглядом на несколько секунд; но тут же физиономия его прояснилась, и он заметил с улыбкой, что почтенный друг м-ра Смокера острит недурно.

- Очень вам обязан за хорошее мнение, сэр,- отвечал Самуэль.- Надеюсь, мы обойдемся мало-по-малу и станем уважать друг друга.

На этом месте разговор был прерван прибытием двух джентльменов, из которых один был в плисовой ливрее оранжевого цвета, другой в пурпуровом фраке и черных шелковых чулках огромного размера. Когда они расшаркались и раскланялись со всеми вообще и с каждым порознь, м-р Токкель, с общего согласия, приказал подавать ужин.

Повинуясь этому приказанию, зеленщик и его жена подали на стол горячую баранину, приправленную каперсовым соусом, репой и картофелем. М-р Токкель сел на первом месте в качестве президента и выбрал себе в помощники джентльмена в оранжевой ливрее, который занял свое место на противоположном конце стола. Зеленщик надел лайковые перчатки и остановился за стулом президента.

- Гаррис!- сказал м-р Токкель повелительным тоном.

- Что прикажете, сэр?- отвечал зеленщик.

- Надели-ли вы перчатки?

- Надел, сэр.

- Подайте же мой прибор.

- Слушаю, сэр.

Зеленщик подобострастно исполнил приказание, но, подавая поварской нож м-ру Токкелю, он имел неосторожность зевнуть.

- Что вы под этим разумеете, Гаррис?- сказал м-р Токкель величественным тоном.

- Прошу извинить, сэр,- отвечал несчастный зеленщик,- это я сделал без всякого намерения, сэр. Прошлую ночь я совсем не выспался, сэр: лег очень поздно.

- Хотите-ли знать, что я думаю о вас, Гаррис?- сказал м-р Токкель с величественною важностью.- Вы мужлан, Гаррис.

- Надеюсь, джентльмены, вы не будете обходиться со мной слишком строго,- сказал Гаррись, делая низкий поклон.- Я очень вам обязан, джентльмены, за ваше покровительство и за вашу милостивую рекомендацию, джентльмены; но согласитесь, джентльмены, что я делаю, кажется, все для вашего удовольствия.

- Далеко не все, сэр,- сказал м-р Токкель.

- Мы считаем вас бездельником, Гаррис,- заметил джентльмен в оранжевой ливрее.

- Вы мошенник, Гаррис,- прибавил джентльмен в зеленых панталонах.

- Плут, превеликий плут,- дополнил джентльмен в пурпуровом фраке.

Бедный зеленщик раскланивался во все стороны и без всяких возражений выслушивал все эти комплименты. Когда каждый выразил свое мнение о зеленщике, м-р Токкель принялся резать баранью ногу и разделять порции по числу гостей.

Лишь только началось это вечернее занятие, дверь с шумом отворилась, и в комнату влетел еще джентльмен в светло-синем фраке, украшенном свинцовыми пуговицами по обеим сторонам.

- Вот уж это непростительное нарушение правил,- сказал м-р Токкель.- Поздно, сэр, слишком поздно!

- Прошу извинить, никак не мог раньше,- сказал светло-синий джентльмен.

Между тем, после вареной баранины подали на стол стаканы, и каждый джентльмен заказывал для себя любимый напиток, пока еще не заперли трактира. Светло-синий и оранжевый джентльмены, отличавшиеся, повидимому, особенно изящным вкусом, приказали принести мадеры и вишневки; другие - джина и смородиновки. М-р Уэллер, с своей стороны, заказал огромную порцию холодного пунша из рома с мушкатными орехами: это обстоятельство значительно возвысило его в глазах почетных гостей.

Начались торжественные тосты, и первый был предложен за здравие красавиц, при чем светло-синий джентльмен счел своей обязанностью поблагодарить компанию, как будто тост относился к нему лично. После второго тоста, выпитого в честь почтенного президента, вышел из-за стола один степенный джентльмен в черном длиннополом сюртуке и плисовом жилете. Он объявил, что намерен говорить речь, и, когда президент возстановил порядок, речь началась таким образом:

"Джентльмены! Будучи еще младшим членом между вами на этой почтенной сувареи и притом чувствуя некоторую стеснительность положения, как я занимаю лишь кучерскую должность, я стану говорить робко и нерешительно. Но, с другой стороны, господа, обязанность, или, лучше сказать, долг честного джентльмена заставляет меня довести до вашего сведения одно из тех печальных обстоятельств, которые случаются в этом мире не то, чтобы уж слишком часто, но и не слишком редко. Итак, да будет вам ведомо, джентльмены, что общий друг наш м-р Уифферс (все взглянули на джентльмена в оранжевой ливрее), друг наш Уифферс отказался от своего места".

Ропот изумления пробежал между всеми слушателями. Каждый джентльмен заглянул в лицо своему соседу и потом перенес свой взор на кучера, который между тем, собравшись с духом, продолжал:

"Вы дивуетесь, джентльмены, и это очень натурально; меня самого как будто бы обухом съездили в висок, когда разжевал я существенность этого мудреного дела. Но зачем и почему общий друг наш понес, так сказать, эту ничем невознаградимую потерю? На это, всеконечно, есть резонемент, которого объяснить я вам не в состоянии. Пусть сам друг Уифферс расскажет обстоятельно, что, как и почему, дабы, при случае, все мы могли подражать его примеру".

Все единодушно одобрили это предложение, и м-р Уифферс приступил к объяснению. Он сказал, что ему, без сомнения, было бы весьма приятно продолжать свою службу на месте, от которого он отказался. Ливрея была богатая и великолепная; женщины, принадлежавшие к дому, ласковы и обходительны; занимаемая им должность - легка и приятна: главнейшее занятие состояло в том, что м-р Уифферс должен был смотреть как можно чаще из окна в корридоре, вместе с другим джентльменом, который тоже отказался от этого места. Ему неприятно и даже, в некотором случае, мучительно было входить в дальнейшие подробности; но так как почтенная компания непременно требовала объяснений, то м-р Уифферс, скрепя сердце, признался с благородною откровенностью, что его заставляли кушать за обедом холодные блюда.

Невозможно выразить негодования, пробужденного этим признанием в сердцах всех почтенных джентльменов. Они бесновались около четверти часа, подвергая строжайшему осуждению холодные блюда.

Потом м-р Уифферсь прибавил, что он отчасти сам виноват в этом деле, так как характер его слишком снисходителен и уклончив. Так, однажды, по своему добродушию, он согласился кушать соленое масло, и потом, в другом случае, вследствие внезапной болезни истопника, забылся до такой степени, что принял на себя унизительный труд втащить на верх корзину с углями. Признаваясь таким образом в этих недостатках, м-р Уифферс осмеливался питать надежду, что все это не унизит его служебной репутации в глазах почтенных джентльменов, тем более, что в последнее время он исправился некоторым образом.

Речь м-ра Уифферса была принята с оглушительным восторгом, и президент немедленно предложил пить его здоровье. Затем сам м-р Уифферс предложил тост в честь м-ра Уэллера, за нравственное достоинство которого достаточно ручались дружба и рекомендация м-ра Джона Смокера. Выпив два стакана пунша и один мадеры, Самуэль, выстунив на середину комнаты, благодарил компанию следующею речью:

"За ласку, ребята, за приятство, дружбу и компанию благодарю вас от чистого сердца. Я слышал давно, что вы - народ продувной; но мне не приходило и в голову, что все вы, так сказать, подобраны молодец к молодцу. Надеюсь, что вы никогда не ударите в грязь лицом и не уроните своего достоинства на общественных гуляньях, где я, быв еще ребенком, с наслаждением смотрел на всякого ливрейного лакея. Мне приятно засвидетельствовать особенное почтение другу моему, Обжигайле, за ту ласку, которой он меня удостоил при первом знакомстве. Что-ж касается до этого бедняги, потерявшего место, я желаю ему найти самую веселую и красивую должность, с горячим супом и пирогами, которых он вполне заслуживает, как джентльмен, скрасивший своим краснобайством всю вашу суварею". И когда Самуэль, при общих рукоплесканиях, сел на свое место, некоторые джентльмены объявили, что вечер их кончен.

- Это что значит? Неужто вы хотите сказать, что вы уж идете, любезный друг?- сказал Самуэль м-ру Джону Смокеру.

- Надобно идти, долг службы,- сказал м-р Смокер.- Я обещал Бентаму.

- А! Очень хорошо,- сказал Самуэль.- Это другое дело, иначе, пожалуй, Бентам уволит себя от вашей службы.- A вы куда, Обжигайло?

- Иду и я,- сказал джентльмен в треугольной шляпе.

- Как? На чью же голову остается здесь эта порция пунша?- вскричал Самуэль.- Нет, вздор, ты сядешь опять, Обжигайло.

М-р Токкель не мог устоять против такого соблазна. Он снял шляпу, поставил в угол палку и сказал, что готов еще выцедить стаканчик для возстановления дружбы.

С ними остался и светло-синий джентльмен, так как он был из одного дома с м-ром Токкелем. После второго или третьяго стакана пунша Самуэль потребовал устриц из лавки зеленщика, и эффект этого угощения оказался превосходным. М-р Токкель, с треугольной шляпой на голове и палкою в руках, принялся по разбросанным раковинам выплясывать лягушечий танец под аккомпанемент светло-синего джентльмена, который весьма искусно выигрывал такт на головной гребенке, в совершенстве заменившей музыкальный инструмент. Наконец, когда пунш был кончен и ночь прошла, они отправились по своим домам. Лишь только м-р Токкель выбрался на свежий воздух, как им овладело внезапное желание протянуться и лечь на камни тротуара. Самуэль не думал противоречить; но сберегая треугольную шляпу, которую без того могли бы украсть, он приплющил ее к голове светло-синего джентльмена, с величайшими усилиями продолжавшего свой путь. М-р Уэллер прислонил его к подъезду в доме его господина, впихнул ему в руки швейцарскую булаву, позвонил в колокольчик и спокойно пошел к себе домой.

Поутру, гораздо ранее обычной поры, м-р Пикквик, одетый, умытый и причесанный, спустился вниз и позвонил в колокольчик.

- Самуэль,- сказал м-р Пикквик, когда м-р Уэллер явился на его призыв,- заприте дверь.

М-р Уэллер запер.

- Прошлой ночью, Самуэль, y нас тут случилась весьма неприятная история, заставившая м-ра Винкеля опасаться насильственных поступков со стороны м-ра Даулера,- сказал м-р Пикквик.

- Я слышал кое-что об этом на кухне от старухи,- отвечал Самуэль.

- И мне больно сказать, Самуэль,- продолжал м-р Пикквик грустным тоном, при чем его физиономия приняла самое болезненное выражение,- мне больно сказать, что, опасаясь этих насильственных поступков, м-р Винкель убежал.

- Убежал!- воскликнул Самуэль.

- Оставил дом сегодня на рассвете, не переговорив даже со мною,- отвечал м-р Пикквик.- И мне даже неизвестно, куда он убежал.

- Ему следовало остаться, сэр, и столкнуться с ним лицом к лицу,- заметил м-р Уэллер.- Не нужно большой силы, чтобы упрятать этого Даулера.

- Я уже давно, на основании некоторых соображений, мог сомневаться в его храбрости и отваге; но как бы то ни было, м-р Винкель убежал. Его надобно найти, Самуэль, отыскать и представить ко мне.

- A если он не захочет воротиться?

- В таком случае должно употребить силу

- Кто-ж ее употребит?

- Вы, Самуэль.

- Очень хорошо, сэр.

С этими словами м-р Уэллер вышел из комнаты, и через минуту можно было слышать, как отворилась уличная дверь. Через два часа он воротился и объявил своему господину, что джентльмен, совершенно сходный по описанию с м-ром Винкелем, уехал поутру в Бристоль с первым дилижансом.

- Самуэль,- сказал м-р Пикквик, взяв его за руку,- вы малый расторопный, сметливый, безценный малый. Вы поедете за ним в Бристоль, Самуэль.

- Слушаю, сэр.

- Лишь только вы откроете его убежище, немедленно напишите мне, Самуэль. Если, сверх чаяния, он попробует бежать, валите его на землю и вяжите. Даю вам над ним полную власть и волю, Самуэль.

- Я постараюсь быть осторожным, сэр.

- Вы скажите ему,- продолжал м-р Пикквик,- что я сердит на него, раздражен, взбешен и ничем не могу объяснить себе его самовольного и безразсудного поступка.

- Слушаю, сэр.

- И вы думаете, что найдете его?

- Непременно, если только он не сгинул с лица земли.

- Очень хорошо. В таком случае, чем скорее вы поедете, тем лучше.

С этими словами м-р Пикквик вручил верному слуге необходимую сумму денег и приказал ему скакать в Бристоль.

Самуэль уложил свои вещи в дорожную сумку и в минуту готов был к отъезду. Сходя с лестницы, он, однакож, призадумался и, воротившись назад, просунул свою голову в дверь гостиной, где был его господин.

- Сэр,- шепнул м-р Уэллер.

- Что?

- Так-ли я понял ваши наставления, сэр?

- Надеюсь, что так.

- Я должен повалить его и связать, как вы говорили?

- Повалить и связать,- отвечал м-р Пикквик.- Делайте с ним все, что сочтете нужным. Уполномочиваю вас на все.

Самуэль кивнул головой и, притворив дверь, быстро побежал с лестницы в догонку за пропавшим джентльменом.

Глава XXXVIII.

О том, как мистер Винкель не сгорел в огне и вышел сух из воды.

Гонимый судьбою джентльмен, сделавшийся злосчастною причиною необычайного шума и волнения, растревожившего всех жителей Королевской улицы, провел остаток ночи в великом смущении и беспокойстве и с первым проблеском утренней зари поспешил тайным образом оставить мирную кровлю, под которой друзья его еще покоились сладким сном. Он решился бежать, куда глаза глядят, Невозможно достойным образом оценить, восхвалить или прославить побуждения, заставившие м-ра Винкеля обратиться к этому истинно благородному и великодушному плану.

- Если этот Даулер,- рассуждал м-р Винкель сам с собою,- если этот Даулер, в чем не может быть ни малейшего сомнения, вздумает привести в исполнение свою бешеную угрозу против моей личной безопасности, я буду поставлен в неизбежную необходимость вызвать его на дуэль. Что-ж отсюда выйдет? У него есть жена, то есть женщина любящая, которая вполне зависит от него. Детей покамест нет еще, но будут, вероятно, и дети. Великий Боже! Мне будет жизнь не в жизнь, если я, ослепленный изверг, позволю себе умертвить этого человека!

Эти прискорбные соображения подействовали с такою силою на гуманные чувства молодого человека, что колени его бойко застучали одно о другое и на лице его обнаружились самые возмутительные признаки внутренней тревоги. Действуя под влиянием этих размышлений, он схватил дорожную сумку и, выюркнув потихоньку из своей комнаты, запер ненавистную уличную дверь, не производя при этом ни малейшего шума. Выбравшись таким образом на вольный воздух, он вздохнул свободно, и ноги его устремились сами собою к Королевской гостинице, где уже стоял дилижанс, готовый отправиться в Бристоль. Разсудив весьма основательно, что Бристоль столько же удобен для его целей, как и всякий другой городок в английском государстве, м-р Винкель сел на империал и благополучно достиг до места своего назначения в урочное количество часов, обыкновенно употребляемых двумя быстроногими конями, которые два раза в сутки перебегают пространство из Бата в Бристоль и обратно.

Он остановился в гостинице "Зеленого куста" и тотчас же пошел осматривать город, отлагая переписку с м-ром Пикквиком до той поры, когда время и рассудок поутомят мало-по-малу ярость бешеного Даулера. Грязь и нечистота всякого рода были первыми предметами, поразившими внимание путешественника. М-р Винкель обозрел доки, корабельную верфь, кафедральную церковь, и направил свой путь в Клифтон, куда указали ему дорогу. Долго бродил он по разным переулкам и закоулкам и, наконец, взошел в такую трущобу, откуда не было, казалось, никакого исхода. Чтобы выпутаться из затруднительного положения, он счел необходимым зайти в какую-нибудь лавку или магазин, где бы снова могли навести его на истинный путь.

Озираясь во все стороны, м-р Винкель увидел какое-то вновь отделанное и расписанное жилище, которое могло занимать средину между магазином и частным домом. Красный фонарь перед подъездом служил свидетельством, что здесь, по всей вероятности, находилось жилище врача, и эта догадка вполне оправдывалась огромной вывеской над уличной дверью, где золотыми буквами было изображено: "Докторская аптека". Надеясь тут сделать необходимые расспросы, м-р Винкель вошел в маленькую лавку, где по всем сторонам стояли ящики, бутылочки, стклянки, пузырьки и бутылки с золотыми ярлыками. Не находя здесь никого, он постучал полкроной о прилавок, думая таким образом привлечь к себе внимание доктора или его помощника, который был, вероятно, в следующей комнате, где над дверью сияла другая великолепнейшая надпись: "Кабинет доктора медицины и хирургии".

При первом стуке м-ра Винкеля звуки, выходившие из кабинета, прекратились; при втором - дверь отворилась, и в аптеку вошел степенный молодой человек в зеленых очках и с огромной книгой под мышкой. Он остановился y прилавка и спросил, что доставляет ему удовольствие видеть неизвестного пришельца.

- Очень жалею, что я помешал вашим занятиям, сэр,- сказал м-р Винкель,- но мне хотелось бы знать, где найти дор ...

- Ха! ха! ха!- залился ученый молодой человек, бросив свою огромную книгу к потолку и поймав с необыкновенною ловкостью в ту самую минуту, когда она грозила своим падением раздавить в дребезги маленькие пузырьки на прилавке.- Вот вам штука, так штука!

Это была действительно штука забавная и хитрая. М-р Винкель, изумленный необыкновенным поведением доктора медицины и хирургии, невольно попятился к дверям, недоумевая, чем и объяснить такой странный прием.

- Как! Стало быть, вы не знаете меня?- спросил доктор медицины и хирургии.

М-р Винкель пробормотал в ответ, что не имеет этой чести.

- Э-re, вот оно как!- продолжал ученый молодой человек.- Выходит на поверку, что я могу питать блистательные надежды впереди, если вид мой внушает такое уважение посторонним лицам. Еще каких-нибудь полгода, и бристольские старухи будут под моей командой. Ну, провались ты, старая хрычовка!

С этим комплиментом, относившимся к большой книге, доктор медицины и хирургии перекинул ее, с замечательною ловкостью, на противуположный конец комнаты, и когда вслед затем он сорвал очки со своего носа, м-р Винкель немедленно угадал в нем Боба или Роберта Сойера, эсквайра, того самого молодого человека, с которым он недавно имел честь познакомиться в его собственной квартире, что в Боро, на Ланд-Стрите.

- И вы точно не угадали меня?- сказал м-р Боб Сойер, дружески пожимая руку м-ра Винкеля.

- Решительно не угадал,- отвечал м-р Винкель.

- Это, однакож, довольно странно. Значит, вы не заметили моей фамилии,- сказал Боб Сойер, обращая внимание своего приятеля на дверь аптеки, где белыми буквами по черному полю были разрисованы слова,- "Сойер, преемник знаменитого Ноккморфа".

- Мне как-то не пришлось взглянуть на эту надпись,- сказал м-р Винкел?,.

- Скажите, пожалуйста, как оно вышло! Если бы я знал, что это вы, я бы бросился со всех ног и заключил вас в свои объятия,- сказал Боб Сойер,- но мне показалось сначала, что вы сборщик королевских пошлин.

- Неужели!- сказал м-р Винкель.

- Честное слово,- отвечал Боб Сойер,- и я хотел было сказать, что меня нет дома и что, если вам угодно оставить какое-нибудь поручение, то я охотно передам его самому себе, потому что, видите ли, этот джентльмен знает меня столько-же, как сборщики пошлин с освещения и мостовой. Церковный сборщик, повидимому, догадывается, что я за птица, и мне заподлинно известно, что сборщик водяных пошлин хорошо меня знает, потому что я имел удовольствие выдернуть ему зуб по прибытии сюда. Войдите, однакож, м-р Винкель, войдите!

Болтая на этот лад, Боб Сойер втолкнул м-ра Винкеля в докторский кабинет, где y пылающего камина, с кочергой в руках, сидел не кто другой, как неизменный друг доктора медицины и хирургии, м-р Бенжамен Аллен.

- Ну, право, этого удовольствия я никак не ожидал,- сказал м-р Винкель.- У вас тут, я думаю, превосходное место.

- Ничего, так себе, годится на первый раз,- отвечал Боб Сойер.- Вскоре после намеднишней пирушки я выдержал свой экзамен, и добрые родственники снабдили меня необходимыми потребностями для первоначального обзаведения. Я сшил черную пару, вооружился зелеными очками и принял здесь, по возможности, торжественный вид, приличный ученому мудрецу.

- И y вас тут, конечно, порядочная практика,- заметил м-р Винкель.

- Как же, как же, есть и практика,- отвечал Боб Сойер.- Если все этак пойдет вперед, к концу двух-трех лет можно будет уложить все мои барыши в маленькую рюмочку, и прикрыть их листиком от крыжовника.

- Ну, вы шутите, разумеется,- сказал м-р Винкель.- Одни эти материалы в вашей аптеке ...

- Полноте, любезный друг, какие тут материалы!- сказал Боб Сойер,- половина ящиков пустехоньки, a другую половину вы не отворите.

- Что за вздор!- сказал м-р Винкель.

- Печальная истина, почтеннейший, честное слово!- отвечал Боб Сойер.- Не угодно-ли учинить поверку!

Сказав это, он вошел в аптеку и доказал очевиднейшим образом, что большая часть ящиков с вызолоченными надписями были пусты или фальшивы.

- И уж, коль на то пошло, я должен объявить вам по секрету, что во всей аптеке ничего нет кроме пиявок, да и те несколько раз были в деле.

- О, этого я никак бы не мог вообразить!- воскликнул озадаченный м-р Винкель.

- Еще бы! Нужда научит бросать пыль в глаза, как скоро надобно подняться на ноги честному джентльмену,- отвечал Боб Сойер.- Однакож, соловья баснями не кормят; не хотите ли чего перекусить, м-р Винкель? Послушай, Бен, запусти-ка руку в этот шкафик, где стоит патентованная микстура для сварения желудка.

М-р Бенжамен Аллен улыбнулся в знак готовности и вытащил из ближайшего ящика огромную черную бутыль, до половины наполненную водкой.

- Вы, конечно, не употребляете воды?- спросил Боб Сойер.

- Покорно вас благодарю,- отвечал м-р Винкель.- Теперь довольно рано и я хотел бы растворить этот напиток, если позволите.

- Растворяйте, сколько хотите, если совесть не зазрит,- отвечал Боб Сойер, выпивая залпом рюмку водки.- Бен, подай сюда ступку.

М-р Бенжамен Аллен вытащил из того же сокровенного влагалища небольшую медную ступку, которая, заметил Боб Сойер, составляла для него предмет особенной гордости, как сосуд, имевший ученую наружность. Здесь он, посредством многочисленных химических операций, вскипятил воду и приготовил отличный грог для своего гостя. Когда разговор мало-по-малу сделался общим, в комнату вдруг вошел мальчик в серой ливрее, в фуражке с золотой кокардой и с небольшой корзиною под мышкой. М-р Боб Сойер приветствовал его таким образом:

- Подите-ка сюда, плутишка.

Мальчик повиновался.

- Зачем вы стояли, выпуча глаза, на площади?

- Нет, сэр, я не стоял,- отвечал мальчик.

- Смотри, y меня держать ухо востро, ленивец,- сказал м-р Боб Сойер грозным тоном.- Кто, думаете вы, станет требовать услуг ученого джентльмена, как скоро будет известно, что его мальчик прыгает на улице через веревочку или играет в мраморные шарики с другими ребятишками? Понимаете-ли вы, повеса, в чем состоят ваши обязанности?

- Понимаю, сэр.

- Еще бы не понимать! Ну, разнесены лекарства?

- Разнесены.

- Куда вы отнесли порошки для ребенка?

- В тот большой дом, где недавно были крестины.

- Хорошо. A пилюли с ярлычком: "по четыре раза в день".

- Туда, где живет старый джентльмен с подагрою в ногах.

- Очень хорошо. Затворите дверь и марш в лавку.

- Эге!- сказал м-р Винкель, когда мальчик ушел в аптеку.- Дела-то, стало быть, идут вовсе не так дурно, как вы сначала хотели меня уверить. Вы рассылаете по городу лекарства.

М-р Боб Сойер заглянул в лавку, чтобы удостовериться в отсутствии постороннего слушателя, и потом, нагибаясь к уху м-ра Винкеля, проговорил:

- Он разносит их наудалую, куда ни попало.

М-р Винкель широко открыл свои глаза. Боб Сойер и приятель его засмеялись.

- Как же это, господа? Я тут ровно ничего не понимаю,- сказал м-р Винкель.

- A штука очень проста,- сказал Боб.- Видите ли, как все это происходит: мальчишка идет в известный дом, звонит изо всей мочи y подъезда, выбегает слуга, он отдает ему пакет с лекарством и, не говоря ни слова, уходит прочь. Слуга передает пакет в столовую, господин открывает и читает:- "Микстуру на ночь по две ложки... пилюли как сказано ... полосканье как обыкновенно ... порошки как предписано. От Роберта Сойера, наместника Ноккморфа. Приготовлено в его собственной аптеке".- И так далее. Господин передает своей жене; та читает и передает слугам. Пакет совершает путешествия от лакейской до кухни, от кухни до конюшни. На другой день мальчишка приходит опять и говорит:- "Очень жалею ... ошибся ... напрасно побезпокоил ... хлопот множество ... лекарство было назначено в другое место ... м-р Сойер, преемник Ноккморфа, просит извинить".- Дело между тем сделано своим чередом и в несколько дней фамилия знаменитого доктора расходится по всему городу. Поверьте, любезный друг, что эта проделка лучше всяких газетных объявлений. Есть y нас четырех-унцевая бутылочка, которая обегала половину Бристоля и еще далеко не кончила своего путешествия.

- Ах, Боже мой, да это в самом деле превосходная выдумка!- заметил м-р Винкель.

- Что-ж делать? Надо подниматься на хитрости ученым людям,- сказал Боб Сойер.- Бенжамен и я выдумали около дюжины таких веществ. Так, например, ламповщик получает от меня восемнадцать пенсов в неделю за то, что ночь раз по десяти стучится бешеным образом в мои ворота, привлекая внимание всех соседей; и когда я бываю в вокзале или театре, мальчишка с величайшим ужасом на лице вбегает в залу и вызывает меня к мнимому больному.- "С кем-нибудь сделалось дурно,- говорить толпа.- Прислали за доктором Сойером. Боже мой, как занят этот молодой человек!"

Открывая таким образом эти интересные мистерии медицинской профессии, м-р Боб Сойер и друг его Бен Аллен облокотились на спинки своих кресел и закатились самым веселым и громким смехом. Вслед затем разговор перешел на другой предмет, получивший личный интерес для самого м-ра Винкеля.

Мы уже имели случай намекнуть в своем месте, что м-р Бенжамен Аллен становился особенно нежным и даже сантиментальным после водки. Это, конечно, не единственный случай, и мы знавали на своем веку многих пациентов, подверженных сантиментальности, вследствие употребления сердцекрепительных напитков. В настоящий период своего существования, м-р Бенжамен Аллен чувствовал особенное предрасположение к нежности сердечной. Уже около трех недель он жил безвыходно в квартире своего задушевного друга и товарища по медицинской профессии. М-р Боб Сойер никогда не отличался особенно воздержной жизнью и никак нельзя сказать, чтобы м-р Бенжамен Аллен владел слишком крепкою головою. Следствием этих обстоятельств, соединенных вместе, было то, что м-р Бенжамен Аллен колебался все это время между опьянением и совершенным пьянством.

- Друг мой,- сказал м-р Бен Аллен, пользуясь кратковременной отлучкой м-ра Боба Сойера, который пошел в аптеку ревизовать свои подержанные пиявки,- милый друг мой, я очень несчастен.

М-р Винкель поспешил выразить свое соболезнование и полюбопытствовал узнать причину горести несчастного студента.

- Ничего, дружище, ничего,- сказал Бенжамен.- Вы ведь, я думаю, помните Арабеллу, Винкель, сестру мою Арабеллу, смазливую девчонку, Винкель, черноглазую и краснощекую, которую вы встречали прошлой зимой на хуторе y старика Уардля. Не знаю, обратили-ли вы на нее внимание: девчонка замечательная, Винкель. Мои черты, вероятно, могут напоминать ее некоторым образом.

Но м-р Винкель превосходно помнил очаровательную Арабеллу, и черты её никогда не изглаживались из его души. Ему не было никакой надобности вглядываться в лицо её братца Бенжамена, который на самом деле был весьма дурною и неверною копиею интересной девицы. Преодолевая внутреннее волнение, м-р Винкель отвечал, что он хорошо помнит молодую леди и надеется, что она, конечно, совершенно здорова.

- Друг наш Боб - чудесный малый, как вы думаете, Винкель?- сказал в ответ м-р Бен Аллен.

- Ваша правда,- сказал м-р Винкель, не предчувствуя ничего доброго от этого тесного соединения двух имен.

- Я предназначил их друг для друга,- продолжал м-р Бен Аллен, опрокидывая свою рюмку с особенною выразительностью.- Они сотворены друг для друга, ниспосланы в этот мир друг для друга, рождены друг для друга, Винкель. Заметьте, любезный друг, особое назначение, предусмотрительность и прозорливость судьбы: вся разница между ними только в пяти годах, и они оба празднуют свое рождение в августе.

Такое обстоятельство, конечно, могло быть названо чудесным во многих отношениях; однакож, м-р Винкель, горевший нетерпением слышать дальнейшие подробности, не выразил ни малейшего удивления. М-р Бен Аллен выронил одну или две слезы и сказал с сокрушением сердечным, что, несмотря на его почтение, преданность и даже благоговение к превосходнейшему другу, легкомысленная Арабелла, по какой-то непостижимой причине, обнаруживает решительную антипатию к особе доктора Боб-Сойера.

- И думать надобно,- сказал в заключение м-р Бен Аллен, - что тут завелась давнишняя любовная страстишка.

- И вы не подозреваете, кто должен быть предметом этой страсти?- спросил м-р Винкель с великим страхом.

М-р Бен Аллен схватил кочергу, замахал ею воинственным образом над своей головой, поразил страшнейшим ударом воображаемый череп и сказал в заключение с энергическим эффектом, что ему только бы узнать этого человека и ... и больше ничего.

- Я бы показал ему, что я о нем думаю,- сказал м-р Бен Аллен.

И кочерга опять взвилась над его головой с таким же неистовством, как прежде.

Все это услаждало чувства м-ра Винкеля до такой степени, что в продолжение нескольких минут он не мог проговорить ни одного слова. Собравшись, наконец, с духом, он спросил, не в Кенте-ли была теперь мисс Аллен.

- Нет, нет - сказал м-р Бен Аллен, бросая кочергу и устремив на своего собеседника хитрый взгляд.- Я рассчитал, что хутор старика Уардля не годится для такой взбалмошной девчонки, как моя сестра, и поэтому,- надобно вам заметить, Винкель, что по смерти наших родителей я остался единственным защитником и опекуном Арабеллы,- поэтому я переслал ее в эту сторону, в глухое, скрытное и скучное местечко, под надзор старой тетки. Это, авось, выветрит глупые мысли из её головенки ... Ну, a если не выветрит, мы отвезем ее за границу и посмотрим, что будет.

- Выходит, стало-быть, что тетка её в Бристоле?- спросил заикаясь м-р Винкель.

- Нет, нет, не в Бристоле,- отвечал м-р Бен Аллен, прищуривая одним глазом и подергивая большим пальцем через свое плечо;- там вон она... вон там. Однакож, надо помалчивать насчет этих вещей. Идет Роберт. Ни слова, любезный друг, ни полслова.

Этот разговор, при всей краткости, возбудил в душе м-ра Винкеля высшую степень беспокойства и тревоги. Давнишняя любовная страстишка врезалась острым кинжалом в его сердце. Кто был предметом этой страсти? Он или не он; вот вопрос. Был-ли y него какой-нибудь соперник, или прекрасная Арабелла из-за него самого презирает этого весельчака, Роберта Сойера? Он решился увидеть ее во что бы ни стало; но здесь представилось само собою чрезвычайно важное и, может быть, непобедимое затруднение. Где и как отыскать мисс Арабеллу? Слова её брата: "там вон она - вон там", заключали в себе довольно неопределенный смысл, и м-р Винкель недоумевал, живет-ли мисс Аллен в трех милях от Бристоля, или в тридцати, или, может быть, в трехстах.

Но ему нельзя было в настоящую минуту предаться глубокомысленному размышлению о своей любви, потому что возвращение. Роберта сопровождалось прибытием из трактира огромного пирога с начинкой, и м-р Винкель, по настоятельному требованию хозяина, должен был принять участие в его холостой трапезе. Наемная старушка, принявшая должность временной ключницы, накрыла на стол, и когда, после предварительных переговоров, заняли ножик с вилкой y матери мальчика в серой ливрее (потому что хозяйственные припасы м-ра Сойера были еще покамест довольно ограничены), приятели сели обедать, при чем каждый из них, для вящего удобства, должен был потягивать шотландское пиво прямо из горлышка бутылки.

После обеда м-р Боб Сойер приказал принести из аптеки большую медную ступку и принялся собственными руками составлять пунш из рома с лимоном, мушкатными орехами и другими довольно многосложными специями, которые можно было назвать не иначе, как по латыни. М-р Сойер, как холостяк, держал во всем доме только один стакан, предоставленный теперь в распоряжение м-ра Винкеля, как дорогого гостя; Бен Аллен должен был употребить для себя воронку, заткнув наперед пробочкой её узкий конец, a м-р Сойер ограничился одним из тех хрустальных сосудов с кабалистическими надписями, которыми ученые химики измеряют жидкие медикаменты при составлении рецептов. Когда эти предварительные распоряжения были приведены к концу, друзья попробовали пунш и нашли его превосходным. Было решено, что, пока м-р Винкель пьет один стакан, Бен Аллен и Боб Сойер возобновляют свои порции по два раза, так как их сосуды были слишком малы по объему. После этого условия, дружеский пир между ними получил самый веселый характер.

Никто однакож не пел, потому что м-р Боб Сойер считал пение несообразным с профессией ученого джентльмена; но, награждая себя за это лишение, они говорили и смеялись вдоволь, так что, вероятно, их можно было слышать на противоположном конце улицы. Эта шумная беседа значительно сократила скучные часы для служившего y доктора мальчика, который, вместо того чтоб посвящать вечернее время своему обыкновенному занятию: писать и стирать свое имя на конторке, заглядывал беспрестанно в стеклянную дверь, улыбался, слушал и делал изподтишка превеселые гримасы.

Уже веселость Боба Сойера достигла степени яростного восторга, грусть Бена Аллена превратилась в тоскливое расположение духа, и пунш почти весь исчез из аптекарской ступки, как вдруг мальчишка вбежал в комнату и доложил, что какая-то молодая женщина пришла звать доктора Сойера к больному, жившему через две улицы от его аптеки. Это положило конец веселой пирушке. М-р Боб Сойер, заставив повторить приглашение раз двадцать, окатил свою голову холодною водою, чтобы придать себе по-возможности строгий вид, надел зеленые очки и вышел со двора. После его ухода м-р Бен Аллен впал в отчаянную тоску и утратил всякую способность продолжать какую бы то ни было беседу. Не надеясь добиться от него интересных объяснений, м-р Винкель взял шляпу, раскланялся и ушел в гостиницу "Зеленого куста".

Душевное беспокойство и многочисленные размышления, пробужденные воспоминаниями о прекрасной Арабелле, были причиною того, что пунш, выпитый в значительном количестве, не произвел обычного влияния на потрясенный организм м-ра Винкеля. В буфете "Зеленого куста" он выпил содовой воды и отправился в общую залу, взволнованный приключениями этого дня.

Здесь перед камином сидел высокий джентльмен в сюртуке и ботфортах. Больше никого не было в общей зале. Вечер был довольно холоден для этого времени года, и джентльмен отодвинул свой стул от камина, чтоб дать место новому пришельцу. Каково было удивление м-ра Винкеля, когда он вдруг увидел перед собою лицо мстительного и кровожадного Даулера!

Первым движением злосчастного пикквикиста было ухватиться за сонетку; но, к несчастью, сонетка была за головою м-ра Даулера. Он торопливо отодвинулся назад, воображая, что стремительное движение молодого человека не предвещало ничего добраго.

- М-р Винкель, сэр, будьте спокойны. Не бейте меня. Я не перенесу этого, не стерплю, сэр. Как! Поразить меня ударом! Нет, сэр, этого вам не удастся,- говорил Даулер, бросая на молодого человека такие взоры, в которых, сверх чаяния, никак нельзя было заметить особенной свирепости.

- Что вы говорите?- пролепетал м-р Винкель.

- Да, сэр, я знаю, что говорю,- отвечал Даулер,- успокойтесь, сэр. Садитесь, м-р Винкель. Выслушайте меня, сэр.

- Сэр,- начал м-р Винкель, охваченный дрожью с головы до ног,- прежде чем я соглашусь сесть подле вас или перед вами без всякого постороннего свидетеля, я должен наперед выслушать ваши предварительные объяснения. Вы, сэр, употребили против меня такую угрозу... такую страшную угрозу, что... что...

М-р Винкель побледнел и остановился.

- Да, сэр,- сказал Даулер, бледный почти так же, как его собеседник,- обстоятельства, согласитесь сами, были очень подозрительны. Теперь все объяснилось. Я уважаю вашу храбрость. Вы поступили благородно. Виноват один я. Вот вам моя рука. Хватайте. Жмите.

- Однакожь, сэр,- сказал м-р Винкель, недоумевая взять, или нет, руку своего соперника, который, легко может статься, хотел употребить против него какую-нибудь хитрость,- однакож, сэр, я...

- Я знаю, что вы хотите сказать,- перебил Даулер,- вы чувствуете себя оскорбленным. Очень натурально. Я виноват. Прошу извинить меня. Будем друзьями. Простите меня.

С этими словами Даулер поймал руку м-ра Винкеля и, пожимая ее с необыкновенной горячностью, объявил торжественно, что он считал его благороднейшим молодым человеком, каких только удавалось ему встречать в большом свете.

- Ну теперь садитесь, м-р Винкель. Разсказывайте все, по порядку. Как вы нашли меня здесь? Когда выехали из Бата? Будьте откровенны. Говорите все.

- Это произошло совершенно случайным образом,- сказал м-р Винкель, озадаченный этой интересной и необыкновенной встречей.

- Неужели?

- Уверяю вас.

- Очень рад,- сказал Даулер,- a я проснулся поутру, как обыкновенно, и совсем забыл вчерашнюю угрозу. Мне напомнили; я расхохотался. Как это можно? Мы будем друзьями, сказал я.

- Кому?

- М-с Даулер. Ты пригрозил,- сказала она.- Ну, да, пригрозил,- сказал я.- Угроза была страшная,- сказала она.- Что-ж из этого?- сказал я.- Ничего. Извинюсь. Помиримся. Где он?

- Кто?- спросил м-р Винкель.

- Вы,- отвечал Даулер,- я побежал вниз. Вас не нашли. Пикквик был угрюм. Сердито качал головой. Выразил надежду, что не будет произведено никаких насилий. Я мигом смекнул, в чем дело. Вы сочли себя обиженным и ушли, вероятно, за секундантом. За пистолетами может-быть. Горячая голова,- сказал я,- таких молодцов люблю и уважаю.

М-р Винкель кашлянул и, понимая теперь сущность дела, приосанился и принял серьезный вид.

- Я оставил для вас записку,- продолжал Даулер,- сказал, что искренно жалею. Так оно и было. Дела, не требующия отлагательства, вызвали меня сюда. Вы не удовлетворились этой запиской, последовали за мной и потребовали словесного объяснения. Вы имели на это полное право. Прошло теперь все. Дела мои кончились. Завтра еду назад. Хотите вместе.

Чем дальше подвигались все эти объяснения, тем серьезнее и степеннее становилась физиономия м-ра Винкеля. Таинственное начало этой беседы объяснилось теперь совершенно. М-р Даулер столько же боялся дуэли, как м-р Винкель, и выходило на поверку, что этот бойкий джентльмен был первостатейным трусом. Измеряя чувствования м-ра Винкеля своими собственными опасениями, он поспешил укрыться в безопасное место, рассчитывая весьма благоразумно, что укротит со временем справедливый гнев раздраженного врага. Судьба весьма кстати привела их в одно и то же место.

Узнав таким образом все подробности этого запутанного дела, м-р Винкель принял окончательно свирепый вид и сказал, что он совершенно доволен; но эти слова были им произнесены ужасным тоном и м-р Даулер убедился как нельзя больше, что без этого мирного объяснения с его стороны, встреча их могла бы иметь для него самые страшные последствия. Великодушие и снисходительность м-ра Винкеля выставлялись теперь с самой выгодной стороны, и храбрые соперники, пожав друг другу руки, удалились в свои номера, обнаруживая готовность быть вечными друзьями.

В половине первого, когда м-р Винкель уже начинал вкушать сладость первого сна, его вдруг разбудил громкий стук в дверь спальни. Сначала ему показалось, что это мечта, или сонное видение; но когда звук повторился еще несколько раз сряду, м-р Винкель быстро привскочил на своей постели и спросил, кто там, и чего ему надобно.

- Извините, сэр, вас спрашивает какой-то молодой человек, который говорит, что ему надобно вас видеть сию же минуту,- отвечал из корридора голос трактирной служанки.

- Молодой человек!- воскликнул м-р Винкель.

- Точно так, сэр, к вашим услугам,- отвечал другой голос через замочную щель,- и если вы не примите на себя труда отворить мне дверь, очень легко может статься, что ноги мои войдут сами собою.

Вслед затем, молодой человек дал довольно сильный толчок в нижнюю часть двери, как будто желая показать, что ему ничего не стоит привести в исполнение свою угрозу.

- Вы-ли это, Самуэль?- спросил м-р Винкель, оставляя свою постель.

- Лучше нельзя угадать отца родного, если нахлобучить на него шапку,- отвечал тот же голос.

Не сомневаясь более в личности молодого человека, м-р Винкель отворил дверь, и лишь только он сделал это, Самуэль Уэллер вошел с величайшею поспешностью, запер дверь и, принимая благоразумную предосторожность, положил ключ, в карман своего жилета. Затем, обозревая м-ра Винкеля с головы до ног, сказал:

- Какой вы затейник, сэр,- удивительный затейник! Таких джентльменов, как вы, надо искать со свечей среди белаго дня.

- Что вы под этим разумеете, Самуэль?- спросил м-р Винкель тоном сильнейшего негодования.- Ступайте прочь, сэр, ступайте прочь, сэр, ступайте сию минуту.

- Что я под этим разумею?- возразил м-р Уэллер.- Это, сэр, мудреная задача, как говорил встарину один школьник своему учителю, когда тот выдрал его за уши. Что я под этим разумею? Ничего дурного.

- Отоприте дверь и оставьте эту комнату сию же минуту,- сказал м-р Винкель.

- Я оставлю эту комнату в ту самую минуту, как вы сами оставите ее, сэр,- отвечал Самуэль, стараясь говорить серьезным тоном и усаживаясь на стул.- Если мне придется вынести вас отсюда на спине, в таком случае, сэр, я выйду, конечно, прежде вас, не больше, впрочем, как одной секундой; но позвольте выразить надежду, сэр, что вы не доведете меня до таких крайностей, как говаривал встарину один строгий судья, когда приводили к нему упрямых арестантов.

Сказав это, м-р Уэллер положил свои руки на колени и взглянул на м-ра Винкеля с таким серьезным выражением, из которого значилось весьма ясно, что он не имел ни малейшего намерения шутить.

- Очень жалею, сэр, и даже соболезную, что никак не могу назвать вас любезным молодым человеком,- продолжал м-р Уэллер тоном горького упрека.- Как вам не стыдно было оставить на произвол судьбы этого почтеннейшего старичка, который, смею сказать, заботится о вас, как о собственном сыне? Вы поступили ничем не лучше Додсона, сэр, и смею вас уверить, что сутяга Фогг - истинный мудрец перед вами.

Высказав это суждение, м-р Уэллер хлопнул себя по обоим коленям, скрестил руки на груди с видом глубокого огорчения и, облокотившись на спинку кресел, ожидал, повидимому, чем и как оправдается перед ним провинившийся пикквикист. М-р Винкель все это время стоял перед ним босиком, в халате, и зубы его начинали бить довольно сильную тревогу.

- Добрый друг мой,- сказал наконец м-р Винкель после продолжительного молчания,- добрый друг мой, я дорого ценю и уважаю вашу привязанность к этому достопочтенному старцу и крайне сожалею, что сам некоторым образом сделался причиною его беспокойства. Вашу руку, Самуэль.

- Очень хорошо, сэр,- сказал Самуэль довольно суровым тоном, крепко, однакож, пожимая протянутую руку: - такие чувства, конечно, делают вам честь, и я рад, что нашел в вас джентльмена с благородным сердцем. Подумайте, однакож, что старик, по вашей милости, остался теперь один-одинешенек: что ему делать без своего верного слуги?

- Мы об этом поговорим после, Самуэль,- сказал м-р Винкель.- Ступайте теперь спать.

- Нет, сэр, прошу извинить: я не пойду спать.

- Как не пойдете?

- Так и не пойду,- отвечал Самуэль, выразительно качая головой.- Я действую по предписанию, сэр.

- Значить-ли это, что вы намерены сию же минуту, не дожидаясь рассвета, возвратиться к своему господину?- сказал озадаченный м-р Винкель.

- Пожалуй, хоть сию же минуту, если вы особенно этого желаете,- отвечал Самуэль,- но я должен предуведомить, что без вас не сделаю шага из этой комнаты. Так предписал старшина и вы можете быть уверены, что я в точности исполню его волю.

- Вздор, любезный, вздор, - сказал м-р Винкель: - я должен остаться здесь денька на два или на три. Даже вы, Самуэль, останетесь со мною и постараетесь устроить для меня свиданье с одной молодой лэди... с мисс Аллен, Самуэль; вы, вероятно, помните ее. Я непременно должен увидеться с нею перед отъездом из Бристоля.

Но в ответ на каждое из этих положений, Самуэль с великою твердостью качал головою и энергически возражал: - этому не бывать, не бывать!

Как бы то ни было, однакож, после убедительных аргументов со стороны м-ра Винкеля, рассказавшего между прочим подробности всей сцены между ним и Даулером, м-р Уэллер начал колебаться и, наконец, после взаимных возражений и уступок, состоялся между ними следующий договор:

Статья первая. Самуэль уйдет к себе в комнату и оставит м-ра Винкеля в его спальне.

Статья вторая. Самуэль запрет спальню м-ра Винкеля и ключ от неё возьмет к себе в карман, с тем, однакож, что, в случае пожара или другой какой-нибудь непредвиденной тревоги, он, Самуэль Уэллер, обязывается немедленно отпереть дверь.

Статья третья. Поутру, с общего согласия, будет написано и отправлено через Даулера письмо к м-ру Пикквику с покорнейшей просьбой о дозволении, вследствие изложенных причин, остаться в Бристоле м-ру Винкелю и Самуэлю, Если ответ м-ра Пикквика, который без сомнения получится в тот же день с вечерним дилижансом, будет благоприятен, обе стороны останутся в Бристоле и примутся за свои дела; в противном же случае, м-р Винкель и Самуэль немедленно уедут в Бат.

Статья четвертая и последняя. М-р Винкель дает клятвенное обещание, что, в продолжение отсутствия Самуэля, он не выпрыгнеть из окна, не вылезет в трубу и не станет употреблять никаких других средств к преступному побегу.

Заключив и подтвердив все эти условия, Самуэль запер дверь и ушел.

Сойдя с лестницы он призадумался и вынул ключ из кармана.

- Ведь следовало повалить его и связать... Забыл, совсем забыл - сказал Самуэль, делая поворот назад.- Предписания старшины были точны и ясны на этот счет. Дурак я, право дурак. Ну, да так и быть,- заключил Самуэль с прояснившимся лицом,- завтра, авось, можно будет исправить эту ошибку.

Утешенный и совершенно успокоенный этим размышлением, м-р Уэллер опять положил ключ к себе в карман и, дойдя до своей комнаты, скоро погрузился в глубокий сон, столь для него необходимый после сорока тревожных часов, проведенных без сна.

Глава XXXIX

Мистер Самуэль Уэллер, снабженный новой инструкцией, выступает на поприще любовных приключений.

Поутру, на другой день, м-р Самуэль Уэллер явился в комнату заключенного Винкеля и решил не спускать с него глаз ни на минуту до той поры, пока не будут получены новые предписания от старшины. Несмотря на тягостность такого бдительного надзора, м-р Винкель, скрепя сердце, подчинился беспрекословно самоуправству Самуэля, из опасения насильственных поступков с его стороны. Возможности таких поступков не отрицал и сам м-р Уэллер, намекавший уже несколько раз, что он, действуя снисходительно, нарушает некоторым образом строгия повеления достопочтенного старца. Нет ни малейшего сомнения в том, что Самуэль, наскучив бесполезным ожиданием, связал бы м-ра Винкеля по рукам и по ногам, для отправления его в Бат, еслиб м-р Пикквик не предупредил такого поступка своим благосклонным вниманием на письмо, которое доставил ему Даулер.

Следуя теперь, как и всегда, благородным порывам своего сердца, м-р Пикквик, прочитав письмо, отправился немедленно в Бристоль и в восемь часов вечера явился в гостиницу "Зеленого куста". Увидев Самуэля, почтенный старец поблагодарил его за ревностную службу и сказал с улыбкой на устах, что с его приездом оканчивается арест м-ра Винкеля.

- Я вот, как видите, приехал сам,- сказал великодушный старец, обращаясь к м-ру Винкелю, между тем как Самуэл снимал с него дорожную шинель и шаль.- Вы спрашивали моего согласия в таком деле, которое неизбежно требует моего личного присутствия. Я должен наперед узнать, точно-ли побуждения ваши в отношении к этой молодой девице благородны и честны.

- Как можете вы сомневаться в этом, почтенный мой друг?- отвечал м-р Винкель с величайшею энергиею.

- Вспомните, сэр,- продолжал м-р Пикквик, бросая на своего ученика лучезарные взоры,- вспомните, что первый раз мы встретили эту девицу в гостеприимном доме нашего незабвенного и несравненного друга. Было бы низко и даже преступно с вашей стороны играть её чувствами и сердечною привязанностью: этого я не позволю, сэр, никак не позволю.

- Мои намерения вполне благородны и честны,- с жаром возразил м-р Винкель.- Я долго размышлял об этом предмете и верю искренно, что счастье мое зависит от соединения с этой особой.

- Вот это, я думаю, и значит поступать по кавалерски, когда зазноба западает в молодецкое сердце,- перебил м-р Уэллер с приятной улыбкой.

М-р Пикквик сердито взглянул на своего слугу и сказал, что никак не следует шутить над одним из лучших чувств человеческой природы. На это Самуэль отвечал:

- Прошу извинить, сэр, но лучших чувств так много в вашей джентльменской груди, что никак даже не разберешь, над которым из них, при случае, позволяется пошутить.

Затем м-р Винкель рассказал подробно, какие сведения удалось ему получить от м-ра Бена Аллена относительно его сестры, прекрасной Арабеллы, и объяснил, что единственное его намерение состоит на первый раз лишь в том, чтоб добиться свидания с этой молодой особой. Из некоторых намеков Бена Аллена можно было вывести вероятное заключение, что сестра его живет в каком-то бристольском предместьи, быть может, около городских лугов; и в этом заключался весь запас сведений, на основании которых можно было приблизительно определить место жительства Арабеллы.

Было решено, что с этой, весьма ненадежной нитью м-р Уэллер отправится на другой день делать необходимые открытия, между тем как м-р Пикквик и м-р Винкель будут бродить по городу и зайдут, как будто мимоходом, в квартиру Боба Сойера, где, легко может статься, они могут напасть на след отыскиваемой красавицы.

Действуя по этому плану, Самуэль Уэллер весьма рано поутру отправился на поиски, нисколько не озадаченный трудностью возложенного на него поручения. Долго ходил он из улицы в улицу, из одного переулка в другой, не встречая никого и ничего, что могло бы в некоторой степени выяснить запутанный для него вопрос. Часто вступал он в разговор с кучерами, прогуливавшими по дорогам своих лошадей, и с няньками, гулявшими с детьми на лугу; но из всех расспросов, сделанных кучерам и нянькам, никак нельзя было составить положительного заключения, имевшего какое-нибудь отношение к главнейшей цели. Оказалось, что молодые леди, готовые выйти замуж, отнюдь не были редкостью в городе Бристоле, и большая часть их, по уверению служанок, уж питали глубокую привязанность к нежным друзьям сердца; но, к несчастью, ни одна из этих леди не называлась Арабеллой Аллен, и Самуэль, после всех своих изследований, еще не подвинулся ни на шаг вперед на поприще романтических похождений.

Переходя с места на место в окрестных захолустьях, Самуэль очутился наконец в одном из главных предместий, где, по разным направлениям, были разбросаны красивенькие дачи, окруженные палисадниками и садами. Долго он смотрел и любовался на эти загородные жилища и, продолжая свой путь, забрел в узенький и длинный переулок, замыкавшийся конюшней с противуположного конца. Пред воротами этой конюшни стоял, в домашнем кафтане и с заступом в руках, долговязый и тощий кучер; стоял он и в раздумьи смотрел на маленькую тачку, соображая, по всей вероятности, что предстоит для него тяжелая работа. Здесь, совершенно кстати, мы можем заметить, что нам еще ни разу не приходилось видеть грума, который бы в свободные часы не становился, в известной степени, жертвой этого странного обольщения своих чувств.

Самуэль, уже утомленный продолжительною ходьбой, решился присесть на большом камне, лежавшем прямо против тачки, и вступить в разговор с угрюмым кучером, погруженным в праздное и тяжелое раздумье. Надвинув шляпу на бекрень и сделав несколько шагов, он сел с беззаботным видом и начал беседу таким образом:

- С добрым утром, товарищ.

- A кто-ж вам сказал, что теперь утро?- сказал кучер, бросив угрюмый взгляд на Самуэля.

- Ну, с добрым вечером, разница небольшая, любезный,- сказал Самуэль.- Как ваше здоровье?

- Мое здоровье ничуть не лучше и не хуже оттого, что я увидел вашу образину,- отвечал суровый грум.

- Это однакож странно, любезный друг.- Мне показалось, что вы просто помешались от радости, когда взглянули на меня. Ведь вот подумаешь, как можно ошибиться!

Суровый грум сделался еще суровее, но это нисколько не смутило Самуэля. Подумав немного, он спросил:

- Ведь ваш хозяин, если не ошибаюсь, м-р Уокер?

- Нет,- сказал грум.

- Ну, так стало быть, Браун?

- И не Браун.

- Ах, да, Вильсон!

- И не Вильсон.

- В таком случае надобно допустить, что он еще не имеет чести быть со мной знакомым,- сказал Самуэль.- A сначала мне казалось, что мы стоим с ним на короткой ноге.- Пожалуйста не беспокойтесь, любезный, делайте свое дело,- продолжал Самуэль, когда грум покатил тачку, и приготовился запирать ворота.- Нечего тут стоять из учтивости ко мне. Я извиняю вас.

- Я бы рад сорвать вам башку за полкроны,- сказал грум, запирая ворота.

- Тут не будет никаких выгод, милый друг,- отвечал Самуэль.- Вы можете потребовать свое пожизненное жалованье за мою голову, и это будет еще слишком дешево. Кланяйтесь от меня своим господам. Скажите, чтобы не беспокоились и не ожидали меня к обеду: кушанья простынут, прежде чем я приду.

В ответ на это, грум проворчал какую-то угрозу и сердито хлопнул воротами, не обращая внимания на усердную просьбу Самуэля, чтобы тот на прощаньи, в знак памяти, одолжил ему клочек своих волос.

Самуэль продолжал сидеть на большом камне, размышляя о том, что ему делать. Уж он составил план обходить все дома в Бристоле и окрестностях его миль на пять, расспрашивая всюду о прекрасной Арабелле, как вдруг непредвиденный случай избавил его от этих хлопот, которые, быть может, без всякого успеха могли продолжаться несколько месяцев сряду.

На переулок, где он сидел, выходили три или четыре садовые калитки, принадлежавшие разным дачам, которые были отделены одна от другой только садами. Домов с их угодьями почти вовсе не было видно, так как сады были обширны, длинны и обсажены высокими деревьями. Самуэль сидел и смотрел на мусор перед ближайшей калиткой, вдумываясь в свое затруднительное положение, и производя умственные вычисления, по скольку домов придется ему обходить каждый день. Через несколько минут калитка отворилась и выпустила из сада служанку, вышедшую в переулок выбивать ковры.

Занятый своими соображениями, Самуэль, подняв голову, ограничил бы, по всей вероятности, свои наблюдения только тем, что молодая девушка была довольно красива и чистенько одета; но проникнутый врожденным чувством деликатности, он заметил вместе с тем, что ей предстоит довольно трудная работа,- так как ковры слишком тяжелы,- которая очевидно превышает её силы. Как любезный и ловкий джентльмен, м-р Уэллер, лишь только заметил это обстоятельство, поспешно встал с большого камня и подошел к молодой особе.

- Сударыня,- сказал Самуэль, раскланиваясь по джентльменски,- вы надорвете себя, душенька, и совсем испортите свое платье, если станете одна выколачивать эти ковры. Позвольте мне помочь вам.

Молодая леди, сначала повидимому не заметившая присутствия постороннего джентльмена, обернулась при этих словах вероятно для того, чтобы уклониться от неуместного предложения; но вдруг, вместо слов, она отпрянула назад, и из груди её вырвался невольный вздох. Самуэль оторопел. В лице хорошенькой девушки, отпрянувшей назад, он увидел свою милую Мери, бывшую горничную в доме м-ра Нупкинса, ипсвичского мэра.

- Ах, вы-ли это, Мери?- воскликнул м-р Уэллер.

- Ах, как вы испугали меня, м-р Уэллер!- воскликнула Мери.

Самуэль не произнес словесного ответа на эту жалобу, и мы не знаем заподлинно, в чем именно состоял его ответ. Известно только, что после кратковременной паузы Мери сказала: - "ах, перестаньте, м-р Уэллер, перестаньте!" - и вслед затем шляпа свалилась с головы Самуэля. Из этих двух признаков, сличенных и рассмотренных критически, мы вправе вывести заключение, что молодые люди обменялись поцелуем, одним или двумя.

- Какими судьбами ты пришел сюда?- спросила Мери, когда разговор их возобновился после этого перерыва.

- Очень просто, моя милая: мне захотелось тебя видеть вот я и пришел,- сказал м-р Уэллер, позволяя себе эту маленькую ложь для вящего эффекта.

- Как же ты узнал, что я здесь?- спросила Мери.- Кто тебе сказал, что я переменила место в Ипсвиче, и что новые мои господа уехали сюда. Кто бы мог вам сказать это, м-р Уэллер?

- Ну, да это головоломная задача,- отвечал Самуэль, бросая хитрый взгляд.- Кто бы, в самом деле, мот сказать мне об этом?

- Надеюсь, не м-р Моззль: ведь не он?- спросила Мери.

- Разумеется, не он,- отвечал Самуэль, торжественно кивнув головой,- не он.

- Стало быть, это кухарка,- сказала Мери.- Больше некому.

- Кому же больше? Разумеется кухарка, - подтвердил Самуэль.

- Вот уж этого я никак не ожидала!- воскликнула Мери.

- Не ожидал и я, - сказал Самуэль.- Однакож вот еще что, моя милая...- при этом обращение Самуэля сделалось необыкновенно нежным,- есть y меня под рукой довольно важная статья, о которой не мешает нам потолковать. В этом городе теперь один из друзей моего старшины... м-р Винкель: ведь ты помнишь его?

- Не тот ли, что был тогда в зеленом фраке?

- Тот самый.

- Ну, помню. Как не помнить!- сказала Мери.- Зачем он здесь?

- По делам, мой ангел,- отвечал Самуэль.- Надобно тебе заметить, что он влюблен безумнейшим образом, так что чуть не пропадает с тоски.

- Бедненький!- воскликнула Мери.

- Уж такой-то бедненький, что просто из рук вон. Горю еще можно бы помочь, еслиб удалось нам отыскать молодую леди...

И здесь Самуэль, делая довольно частые отступления относительно личной красоты мисс Мери, представил подробный отчет о настоящем положении м-ра Винкеля.

- Что-ж вы тут будете делать?- спросила Мери.

- В том-то и штука, что нечего тут делать, отвечал Самуэль, - я вот брожу целый день, как вечный жид... слыхала ты о вечном жиде, Мери?

- Нет, не слыхала.

- Ну так нечего о нем и распространяться; дело в том только, мой ангел, что я вот ищу везде и никак не найду так называемую мисс Арабеллу Аллен.

- Мисс - какую?- спросила Мери с великим изумлением.

- Мисс Арабеллу Аллен, - повторил Самуэль.

- Ах, Боже мой!- вскричала Мери, указывая на дверь конюшни, которую только-что запер суровый грум, говоривший с м-ром Уэллером.- Ведь она живет подле нас, вот на этой самой даче. Недель шесть прошло, как она приехала сюда с своей теткой. Я недавно познакомилась с её горничной, и она рассказала мне все, что знает о своей госпоже.

- И она живет подле вас?

- Подле нас,- повторила Мери.

М-р Уэллер был так глубоко обрадован этой вестью, что даже счел необходимым броситься в объятия своей прекрасной собеседницы и поцеловать ее несколько раз сряду. Прошло несколько минут, прежде чем он был в состоянии возобновить прерванный разговор.

- Ну,- сказал он наконец - если теперь мы не увидим, как будут драться петухи, значит, не увидим никогда, как сказал однажды лорд-мер, когда государственный секретарь предложил за обедом пить здоровье его супруги.

- На этой даче, вот история! Стало быть, я могу передать ей поручение, которое целый день ношу с собой?

- Нет, сейчас этого сделать нельзя,- сказала Мери.- Она выходит в сад только по вечерам, и то лишь на несколько минут. Во всякое другое время она гуляет с теткой.

М-р Уэллер призадумался, и в голове его, через несколько минут, созрел следующий план: он придет в сумерки, в тот самый час, когда Арабелла гуляет по саду. Миссь Мери отворить для него калитку своей дачи. Он перелезет через забор на соседнюю дачу и спрячется до времени в густой кустарник; потом, улучив удобное мгновение, передаст свое поручение и устроит для м-ра Винкеля свидание на будущий вечер в тот же самый час. Разсмотрев на скорую руку все подробности этого плана, он принялся помогать Мери в её занятии относительно выколачивания ковров.

Это однакож совсем не такое невинное занятие, как можно было бы подумать с первого взгляда. Вытряхивать ковры еще ничего, но складывать их - дело весьма опасное. Пока продолжается процесс вытряхиванья, обе стороны обязаны стоять на значительном расстоянии друг от друга, и эта операция совершенно невинна сама по себе; но когда нужно складывать вычищенные ковры, расстояние между трудящимися особами постепенно сокращается, сперва на половину первоначальной длины, потом на четверть, потом на восьмую долю, потом на шестнадцатую, и даже на тридцать вторую, если ковер слишком длинен. Мы не умеем определить с математическою точностью, сколько штук было сложено по этому образцу, но доподлинно известно, что Самуэль беспрестанно целовал свою прекрасную сотрудницу.

М-р Уэллер угостил себя умеренным обедом в ближайшей таверне, и потом, когда начало смеркаться, воротился опять в глухой переулок. Мери поспешила отворить для него садовую калитку, и сообщила ему необходимые наставления. Самуэль перелез через забор и запрятался в кустарник, где должен был дожидаться прибытия мисс Арабеллы.

Долго дожидался он с величайшим нетерпением, и уже начинал думать, что похождения его пропали даром, как вдруг невдалеке послышались легкие шаги, и вслед затем он увидел мисс Арабеллу. Молодая девушка шла задумчиво, поникнув своей маленькой головкой. По мере приближения её к кустарнику, Самуэль, желая деликатным образом предварить о своем присутствии, начал производить разнообразные звуки, свойственные особам, которые с младенческих лет страдают воспалением в горле, крупом или коклюшем.

Молодая девушка бросила беспокойный взгляд на место, откуда происходили страшные звуки, и беспокойство её отнюдь не уменьшилось, когда она увидела в кустах молодого человека, производившего весьма странные движения, как будто он быль свирепый злоумышленник, подававший условные знаки своим товарищам. Охваченная лихорадочною дрожью, мисс Арабелла, нет сомнения, побежала бы назад и встревожила весь дом, еслиб страх не приковал ее к месту. К счастью, подле неё стояла скамейка, и молодая девушка в изнеможении упала на нее.

- Кажется, ей дурно,- рассуждал Самуэль сам с собою.- Какая, подумаешь, охота этим молодым девицам падать в обморок, когда из этого не выйдет ровно никакой пользы! Эй вы, мисс - как бишь вас?- мисс Винкель?

Волшебное-ли имя м-ра Винкеля, свежесть-ли вечернего воздуха, смутное-ли воспоминание голоса м-ра Уэллера, или другия причины оживили Арабеллу, мы не знаем, только она приподняла голову и спросила слабым голосом:

- Кто здесь? Чего вам надобно?

- Это я, сударыня, не изволите беспокоиться,- сказал Самуэль, быстро выходя из за кустов.- Это только я, мисс.

- Камердинер м-ра Пикквика?

- Точно так, мисс. Честь имею доложить, что м-р Винкель помешался от любви к вам. Он в отчаянии, мисс!

- Ах, Боже мой!- воскликнула Арабелла, вставая со скамейки и подходя ближе к садовой стене.

- Беда, сударыня, да и только,- продолжал Самуэль.- Мы уж думали вчера вечером отправить его в сумасшедший дом и посадить за железную решетку.

- Неужели!

- Я вам говорю. Он блажил целый день, и грозил утопиться или застрелиться, если вы не доставите ему случая увидеться с вами, мисс.

- О, нет, нет, м-р Уэллер!- воскликнула Арабелла, всплеснув руками.

- Я передаю вам, сударыня, то, что слышал собственными ушами,- продолжал Самуэль равнодушным тоном.- мое дело тут сторона. Знаю только, что м-р Винкель умеет держать свое слово, и я уверен, мисс, что дня через два его не будет на свете. Это бы еще ничего; пускай себе пропадает; но я должен предупредить вас, что он успеет слишком много нашуметь перед смертью. Он все узнал о вас от костореза в здешней аптеке.

- От моего брата?

- Уж я не знаю доподлинно, который из них ваш брат, мисс,- отвечал Самуэль: - не тот-ли, что ходит с растрепанными волосами? Малый грязный и безалаберный?

- Да, да, м-р Уэллер,- подтвердила Арабелла:- но продолжайте, ради Бога.

- Очень хорошо, мисс. М-р Винкель все слышал о вас, и старшина полагает, что если он не увидит вас в самом скором времени, то не сдобровать одному из этих косторезов, и, вероятно, придется нам вынимать пули из двух трупов.

- Ах, чем-же мне предупредить эту страшную ссору?- воскликнула Абарелла.

- Я полагаю, сударыня, что вам непременно следует назначить свидание м-ру Винкелю,- отвечал Самуэль.

- Но где?- Как?- вскричала Арабелла.- Я не могу выходить из дома одна. Брат мой такой неразсудительный, жестокий человек. Знаю как это странно вам покажется, м-р Уэллер; но я несчастна, очень несчастна ...

И бедная Арабелла зарыдала горькими слезами. Самуэль преисполнился рыцарским мужеством.

- Может быть, странно и не совсем прилично, мисс, рассуждать вам со мною обо всех этих делах,- сказал он с великою живостью,- но я могу и готов с своей стороны сделать все, что вам угодно. Мне известно, что м-р Аллен заставляет вас вступить в ненавистный брак с своим товарищем. Хотите-ли, мисс, я выброшу его из окна перед вашими глазами? За этим y нас дело не станет.

Говоря это, м-р Самуэль Уэллер храбро засучил рукава, как будто изъявляя готовность немедленно приняться за дело.

Но как ни были обязательны и лестны услуги этого рода, мисс Арабелла, к великому огорчению Самуэля, решительно уклонилась от них. Долго также она отказывалась назначить свидание м-ру Винкелю, несмотря на патетически-убедительные просьбы; но когда, наконец, возникло опасение, что разговор может быть прерван прибытием третьяго лица, Арабелла поспешила объявить, что завтра в сумерки, часом позже против этого времени, она, по всей вероятности, будет гулять одна в саду. Самуэль превосходно понял этот намек, и молодая девушка, подарив его прелестнейшей улыбкой, грациозно повернула назад в каштановую аллею, которая должна была привести ее домой. Самуэль, пораженный физическими и нравственными прелестями мисс Арабеллы, следил за ней жадным взором, пока она совсем не исчезла из вида.

Посвятив затем несколько минут своим собственным делам, м-р Уэллер перелез через стену и благополучно пришел, в гостинницу "Зеленного куста", где уже начинали слишком беспокоиться об его продолжительном отсутствии.;

- Мы должны быть осторожны,- сказал м-р Пикквик, выслушав внимательно повесть Самуэля:- не для себя самих, разумеется, но ради этой молодой девушки. Да, мы должны быть очень, очень осторожны.

- Мы!- сказал м-р Винкель с замечательной энергией.

Взор негодования, засветившийся при этом замечании в глазах м-ра Пикквика, потух мгновенно, и глаза его приняли самое благосклонное выражение, когда он сказал:

- Мы, сэр, да! Я буду, конечно, с вами.

- Вы!- сказал м-р Винкель.

- Я,- отвечал м-р Пикквик.- Назначив вам это свидание, молодая девушка следовала, конечно, естественному влечению своего сердца; но, во всяком случае, поступок её слишком опрометчив. Если между вами будет третье лицо - общий друг, который довольно стар и может быть вашим отцом - голос клеветы и сплетен никогда не дерзнет вооружиться против мисс Арабеллы.

Глаза м-ра Пикквика сияли радужным восторгом, когда он, проникнутый глубоким сознанием собственной предусмотрительности, произносил эти слова. М-р Винкель, с своей стороны, приведенный в трогательное умиление, подал руку великодушному старцу с великим почтением, близким к благоговению.

- Вы пойдете,- сказал м-р Винкель.

- Пойду,- сказал м-р Пикквик.- Самуэль, вычистите хорошенько мое платье и наймите карету к завтрашнему вечеру. Нам необходимо выехать раньше, чтоб не заставить себя дожидаться.

М-р Уэллер, в знак совершеннейшего повиновения, прикоснулся к полям своей шляпы и отправился устраивать все необходимые приготовления.

Карета, в известный час, остановилась y подъезда "Зеленого куста". Усадив м-ра Пикквика и м-ра Винкеля, Самуэль поместился на козлах подле кучера. Они высадились, как заранее было условлено, за четверть мили от места свидания и, приказав кучеру дожидаться, пошли пешком.

Пройдя несколько шагов, м-р Пикквик, улыбаясь и обнаруживая другие признаки внутреннего самодовольства, вынул из кармана глухой фонарь, которым он запасся нарочно для этого случая. Фонарь был устроен очень хитро, и м-р Пикквик, делая выразительные жесты, объяснял ученым образом тайну этого устройства, к немалому изумлению прохожих, которые попадались им на дороге.

- Вот, Самуэль, не мешало бы мне и намедни, в ту садовую экспедицию, запастись этой вещицей,- сказал м-р Пикквик веселым тоном, оглядываясь на своего спутника, который шел позади.

- Вещица недурная, сэр, если употреблять ее с уменьем и кстати,- отвечал м-р Уэллер - но как скоро дело идет о том, чтоб нас не видали, сэр, я советовал бы вам припрятать ее подальше или совсем потушить свечу.

Находя основательным это замечание, м-р Пикквик запрятал опять фонарь в карман, и они молча продолжали свой путь.

- Вот сюда,- сказал Самуэль.- Позвольте, я пойду вперед.

Следуя по указанному направлению, они повернули в переулок. Было очень темно. М-р Пикквик принужден был раз или два вынимать свой фонарь, от которого распространялся весьма приятный свет на расстояние двух или трех футов; зато после тем ощутительнее становился ночной мрак, и спутники вовсе не могли разглядеть окружающих предметов.

Наконец, они подошли к большому камню, где, по рекомендации Самуэля, м-р Пикквик присел отдохнуть, между тем как сам м-р Уэллерь пустился на разведки. Мэри, вследствие заключенного условия, должна была ожидать его в саду.

Минут через десять, Самуэль воротился и сказал, что калитка отворена, и все спокойно. Следуя за ним осторожною стопой, м-р Пикквик и м-р Винкель скоро очутились в саду. Здесь каждый из них проговорил по нескольку раз: "Тсс!" и хотя этот звук произносился с большим эффектом, однакож еще неизвестно было, что начнут они делать,

- Мисс Мери, в саду-ли теперь, мисс Аллен?- спросил взволнованный м-р Винкель.

- Не знаю, сэр, отвечала хорошенькая горничная.- Всего лучше будет, сэр, если м-р Уэллер пособит вам перебраться через забор, a м-р Пикквик примет на себя труд стоять в переулке и смотреть, не пройдет-ли кто-нибудь. Я между тем стану караулить на другом конце сада. Ах, Боже мой, это что такое?

- Этот несчастный фонарь погубит всех нас, клянусь честью,- сказал Самуэль сердитым тоном.- Посмотрите, что вы делаете, сэр? Вы отправили луч света прямо в окна задней комнаты.

- Неужели!- сказал м-р Пикквик, стремительно поворачиваясь назад.- Этого я никак не думал.

- Ну, a теперь нас могут увидеть из соседнего дома, заметил Самуэль.- Как вы неосторожны, сэр!

- Ах, Боже мой!- воскликнул м-р Пикквик, поворачиваясь боком.

- Теперь нас увидят из конюшни и подумают, что здесь пожар,- сказал Самуэль.- Да погасите свечу, ради Бога; неужто вы не можете этого сделать?

- Это, однакож, удивительный фонарь, какого ни разу не приходилось мне держать в своих руках!- воскликнул м-р Пикквик, отуманенный чудными эфектами, какие фонарь производил без всякого намерения со стороны м-ра Пикквика.- В жизни я не видал такого сильного рефлектора.

- Послушайте, сэр, нам не миновать беды, если вы будете кружиться этаким манером,- сказал Самуэль, когда м-р Пикквик делал тщетные попытки сообщить приличное направление своему чудному светилу.- Вот, я слышу шаги молодой леди. Ну, м-р Винкель, марш через забор!

- Остановитесь!- вскричал м-р Пикквик.я сам наперед должен говорит с ней. Самуэль, помогите мне.

Самуэль прислонился головою к стене и, устроив таким образом платформу из своей спины, сказал.- Ну, теперь можете перебираться. Скорее, сэр.

- Но ведь этак можно ушибить вас, Самуэль,- сказал м-р Пикквик.

- Не беспокойтесь обо мне, сэр,- отвечал Самуэль.- Подайте ему руку, м-р Винкель. Скорее, господа.

Пока Самуэль говорид таким образом, м-р Пикквик, употребляя усилия, почти неестественные для джентльмена его тяжести и лет, успел наконец вскарабкаться на спину своего верного слуги, и потом, мало-по-малу, при содействии м-ра Винкеля, ему удалось утвердиться на верхнем бревне забора, причем одно плечо Самуэля послужило пьедесталом для великого человека.

- Милая моя,- сказал м-р Пикквик, уловивший взор мисс Арабеллы, стоявшей по другую сторону садовой стены,- не бойтесь, моя милая, это я.

- Ах, зачем вы здесь, м-р Пикквик?- воскликнула Арабелла.- Уйдите отсюда и скажите, чтоб все они уходили. Я ужасно боюсь. Не оставайтесь в таком положении, м-р Пикквик, вы упадете и расшибетесь, я знаю.

- Прошу вас не беспокоиться обо мне, мой ангел,- сказал м-р Пикквик ласковым голосом,- для меня тут нет ни малейшей опасности, уверяю вас. Не вертитесь, Самуэль,- сказал м-р Пикквик, оборачиваясь назад.

- Я стою хорошо, сэр,- отвечал м-р Уэллер,- только вам надобно поскорее покончить этот разговор.- Вы тяжелы, сэр.

- Еще минуту, Самуэль,- отвечал м-р Пикквик.

- Я хотел только сказать вам, мой ангел, что молодой друг мой никогда бы не получил от меня согласия на эти тайные переговоры, еслиб репутация ваша подверглась малейшей опасности. Зная мое присутствие в этом месте, вы можете, конечно, говорить с ним что угодно и сколько угодно. Вот все, мой ангел, что я хотел сказать вам.

- Очень вам благодарна, м-р Пикквик, очень, очень благодарна,- сказала мисс Аллен, отирая платком свои слезы.

Вероятно, молодая девушка сказала бы еще что-нибудь, еслиб вдруг голова м-ра Пикквика не исчезла с величайшей быстротой. Он имел неосторожность оступиться на плече Самуэля и упал на землю. Это, однакож, нисколько не смутило великого человека. Быстро поднялся он на ноги и, приказав м-ру Винкелю скорее оканчивать свидание, побежал из садовой калитки в переулок с пылкой энергией и отвагой молодого человека. Подстрекаемый благим примером, м-р Винкель мгновенно вспрыгнул на стену, и только приостановился на минуту дать приличное наставление Самуэлю относительно его господина.

- Я уж тут приму свои меры,- отвечал Самуэль.- Оставьте его на мои руки.

- Да где он? Что он делает, Самуэль?- спросил м-р Винкель.

- Потеха да и только,- откликнулся Самуэль, выглядывая из садовой калитки.- Старшина на карауле и расхаживает по переулку с своим фонарем, точь-в-точь, как незабвенный Гай-Фокс (Guy Fawkes. Так назывался человек, пойманный на месте преступления, с фонарем в руках, во время известного "порохового заговора". Портрет Гай-Фокса ежегодно сожигался при стечении многочисленной публики, и обряд этот прекратился недавно.). Отродясь я не видал такого молодца. Бьюсь об заклад, что сердце его родилось раньше его тела, по крайней мере двадцатьюпятью годами.

Но м-р Винкель уже не слушал более этого великолепного панегирика своему другу. Соскочив со стены, он бросился прямо к ногам мисс Арабеллы и стал изливать перед нею свои страстные чувства с таким красноречием, которое могло быть достойно даже самого м-ра Пикквика.

Между тем, как все эти события происходили на открытом воздухе, один пожилой джентльмен ученой профессии сидел в своей библиотеке за два или за три дома и писал философский трактат, промачивая по временам свое горло стаканом кларета из объемистой бутылки, стоявшей подле него на толстом фолианте. Терзаемый мукой головоломной работы, пожилой джентльмен посматривал время от времени то на ковер, то на потолок, то на стены и, когда ни ковер, ни потолок, ни стенные обои не могли осенить вдохновением его отуманенного мозга, ученый муж считал необходимым выставлять свою голову из открытого окна.

Собирая таким образом свои рассеянные мысли, пожилой джентльмен уже давно смотрел на окружающий мрак, как вдруг внимание его обратилось на блестящую струю света, появившуюся в воздухе в незначительном расстоянии от его жилища. Мгновенно свет исчез; но через несколько времени, феномен повторился снова, не однажды или дважды, но несколько раз сряду. Ученый муж положил перо и начал размышлять, какими естественными причинами может быть объяснено явление этого рода.

Это не метеор: блестящая точка слишком низка для метеора. Не светляк: слишком высока. Никак нельзя сказать, что это ignis Fatuus, или светоноска, или фейерверк. Что-ж это такое? какой-нибудь необыкновенный и чудесный феномен природы, еще неизследованный доселе ни одним естествоиспытателем. Нет сомнения, ему первому суждено было открыть это явление, и он обезсмертит свое имя, если внесет его в летописи науки. Преисполненный этими мыслями, натур-философ схватил опять свое перо и записал на скорую руку год, месяц, день, час, минуту и секунду, когда он первый раз увидел необыкновенное явление, сопровождавшееся такими-то, такими-то и такими-то признаками. Все это впоследствие должно было послужить материалом для огромного трактата в пять томов in-quarto, исполненного великих изследований и глубочайших соображений, которым предполагалось удивить и озадачить всех мудрецов в подлунном мире.

Погруженный в созерцание своего будущего величия и славы, натур-философ облокотился с большим комфортом на спинку своих кресел. Таинственный свет изливался еще с большим великолепием чем прежде, перепархивая с одной точки на другую по разным направлениям глухого переулка и вращаясь, повидимому, в такой-же эксцентрической орбите, как кометы.

Ученый муж был холостяк. За неимением жены, которой можно было бы сообщить результаты своих наблюдений, он позвонил слугу.

- Проффль,- сказал ученый джентльмен,- в воздухе совершаются нынешнюю ночь какие то необыкновенные явления.- Видели-ли вы это?- сказал он, указывая из окна на светящуюся точку, которая в эту минуту появилась опять.

- Да, сэр, я видел.

- Что вы об этом думаете, сэр?

- Что я об этом думаю, сэр, об этом то-есть?

- Да. Вы родились и выросли в деревне. Что вы можете сказать в объяснение этого блуждающего света?

Ученый джентльмен с улыбкой взглянул на своего слугу, как будто желая предварить, что он ничего не смыслит в этих вещах. Проффль призадумался.

- Это должно быть воры, сэр,- сказал он, наконец.

- Вы глупы; можете убираться в кухню,- сказал ученый джентльмен.

- Покорно вас благодарю, сэр,- сказал Проффль.- И ушел.

- Легко однакож может статься,- подумал ученый джентльмен, что предположение дурака Проффля получит некоторое значение и силу, если не опровергнуть его в самом начале.

Тревожимый этой мыслью, философ надел шляпу и быстро побежал в сад, чтоб обследовать знаменитый феномен на самом месте его появления.

Минуты за две до выхода ученого мужа, м-р Пикквик с неимоверною скоростью бросился из переулка в сад и сообщил фальшивую тревогу, будто в переулке собираются толпы народа. Услышав эту оглушительную весть, м-р Винкель быстро перепрыгнул через стену, a мисс Арабелла побежала к своему дому. Мери заперла калитку, и наши искатели приключений стремительно бросились в переулок в ту самую минуту, когда ученый джентльмен отпирал калитку своего сада.

- Ну, господа, теперь надобно держать ухо востро, шепнул Самуэль, который, разумеется, бежал впереди всех.- Выставьте фонарь, м-р Пикквик.

Когда выставленный фонарь осветил пространство, Самуэль увидел почти перед своим носом фигуру какого-то человека весьма подозрительной наружности и, не говоря дурного слова, ударил его по голове, отчего ученый джентльмен (то был он) отпрянул назад и прислонился спиною к садовой стене. Совершив этот подвиг с великой ловкостью и быстротою, Самуэль взвалил себе на спину м-ра Пикквика, и последовал по переулку за м-ром Винкелем с такою скоростью, которая, принимая в соображение тяжелый груз на его спине, могла казаться истинно изумительною.

- Отдохнули ли вы, сэр?- спросил Самуэль, когда они достигли до конца переулка.

- Отдохнул; спасибо, мой друг,- отвечал м-р Пикквик.

- В таком случае, дайте немножко вздохнуть и мне,- сказал м-р Уэллер, поставив на ноги своего господина.- Бегите между нами, сэр. Теперь близехонько.

Ободренный таким образом, м-р Пикквик поспешил сделать лучшее употребление из своих ног, и можно вывести положительное заключение, что сапоги великого человека равнялись на этот раз, по своей быстроте, превосходным самоходам.

Карета стояла уже давно, лошади отдохнули, дорога была гладка, кучер не дремал. Искатели приключений подлетели к подъезду "Зеленого куста", прежде чем м-р Пикквик успел отдышаться.

- Экспедиция кончена молодецки, я надеюсь,- сказал Самуэль, помогая своему господину выйти из кареты.- Не стойте здесь на открытом воздухе после таких изнурительных трудов.- Прошу извинить, сэр,- продолжал Самуэль, высаживая м-ра Винкеля,- дела ваши обстоять благополучно, если не ошибаюсь?

М-р Винкель с жаром схватил руку своего друга и шепнул ему на ухо.

- Все хорошо, Самуэль; прекрасно!

М-р Уэллер, в знак совершенного понимания, ударил себя по носу, улыбнулся, подмигнул и принялся, с веселым духом, закрывать подножки экипажа.

Натур-философ между тем написал, через несколько времени, превосходный трактат, исполненный великой учености и глубочайших соображений. Он доказал неоспоримыми фактами, что "эти летучие огни, возвышавшиеся на полтора фута от поверхности земли, были произведены действием электричества, и это между прочим явствовало из того, что он, ученый муж, при выходе из калитки, внезапно получил электрический удар, оглушивший его по крайней мере на четверть часа". Он сообщил свою диссертацию достопочтенным сочленам разных ученых обществ, которые, все вообще и каждый порознь, признали в нем несомненное присутствие всеобъемлющей силы таланта. М-р Пикквик, как президент и основатель знаменитого клуба, тоже получил экземпляр этого сочинения.

Глава XL.

Новые сцены в драме жизни великого человека.

В остальное время, назначенное м-ром Пикквиком для проведения в Бате, не случилось более никаких замечательных событий. Пикквикисты пили минеральную воду, предпринимали за город увеселительные поездки и вообще вели жизнь, сообразную с правилами строгой гигиены. Между тем, заседания в суде начались. К концу первой их недели м-р Пикквик и его друзья должны были возвратиться в Лондон, и великий человек, сопровождаемый своим слугою, отправился прямо на свою прежнюю квартиру в гостинице "Коршуна и Джорджа".

На третье утро после их прибытия, в ту пору, когда часы в Сити, взятые отдельно, пробили девять раз, и взятые собирательно, прогудели около девятисот раз, м-р Самуэль Уэллер после завтрака гулял с большим комфортом по широкому двору "Коршуна и Джорджа". В это время y ворот гостиницы остановился весьма затейливый экипаж, из которого, бросив возжи толстому человеку, сидевшему сзади, выпрыгнул с великим проворством какой-то странный джентльмен, созданный как будто нарочно для этого экипажа.

Экипаж был не то, чтоб джиг, и совсем не то, что стенгоп. Был он вовсе не то, что обыкновенно называют собачьей тележкой, и не то, что слывет под энергическим названием гильотинного кабриолета; при всем том, он чудным образом совмещал в себе характер всех этих машин. Его кузов блистал свежей желтой краской, оглобли и колеса лоснились черной; кучер сидел на мягких подушках, возвышавшихся фута на два от перил. Гнедой конь был довольно статен; но вид его, тем не менее, был дерзок и оскорбительно нахален, как y цепной собаки, и это удивительным образом согласовалось с общим характером экипажа и его владельца.

Владелец был джентльмен лет сорока, с черными как смоль волосами и предлинными усами такого же цвета. Одет он был франтовски, и разные ювелирные вещицы огромного размера сияли как на его пальцах, так и на груди. Черный байковый сюртук фантастического фасона достигал y него до самых пяток. При выходе из экипажа, он засунул свою левую руку в один из карманов этого сюртука, между тем как правая рука вытащила из другого кармана ярко-блестящий шелковый платок, которым он весьма искусно смахнул две или три пылинки с своих лакированных сапог. Затем, скомкав платок в своей руке, джентльмен поправил шляпу, приободрился, крякнул и молодцевато выступил на широкий двор.

От внимания Самуэля не ускользнуло, что в то время, когда джентльмен выходил из экипажа, другой мужчина, одетый весьма скудно и неопрятно, в сером сюртуке без многих пуговиц, посмотрел с каким-то особенным любопытством на ворота и потом остановился как вкопанный на дворе. Не предвидя ничего доброго от этого визита, м-р Уэллер остановился перед крыльцом и загородил дорогу франтовски одетому джентльмену.

- Ну, посторонитесь-ка, любезный,- сказал джентльмен, толкнув довольно неучтиво м-ра Уэллера.

- A чего угодно вашей милости?- отвечал Самуэль, отражая толчок энергическим движением своего локтя.

- Нет, брат, с нами этак не шутят,- отвечал владелец байкового сюртука, возвышая постепенно свой голос.- Эй, Смауч!

- Что такое, сэр?- промычал брюзгливым тоном мужчина в оборванном сюртуке, успевший в продолжение этого разговора пододвинуться на несколько шагов.

- Да вот этот молодой человек вздумал грубиянить,- сказал принципал, давая другой толчок Самуэлю.

- Мы его уймем,- промычал Смауч, отпихнув весьма неучтиво Самуэля.

Этот последний толчок, сделанный опытной рукою м-ра Смауча, произвел ожидаемое действие. Между тем, как Самуэль, отражая нападение, старался пригвоздить к стене туловище неучтивого незнакомца, принципал его, очистив дорогу, пробрался в буфет, куда, после непродолжительной возни с м-ром Смаучем, последовал за ним и м-р Уэллер.

- Доброе утро, моя милая,- сказал принципал, обращаясь к молодой девушке за буфетом с ботанибейскою ловкостью и любезностью жителей Южного Валлиса;- в каком здесь нумере квартирует м-р Пикквик?

- Проводите его, Томми,- сказала буфетчица трактирному слуге, не удостаивая ни одним взглядом вопрошавшего джентльмена.

Слуга пошел наверх в сопровождении джентльмена в байковом сюртуке. Самуэль последовал за ними по лестнице, выделывая на дороге разные, более или менее презрительные жесты к неизреченной потехе слуг и других зрителей галлереи. М-р Смауч, задержанный сильным припадком кашля, остался внизу перед наружной дверью.

М-р Пикквик еще почивал в своей постели, когда этот ранний гость, сопровождаемый Самуэлем, вошел в его комнату. Произведенный ими шум разбудил его.

- Воды, Самуэль, бриться,- сказал м-р Пикквик, выставляя голову из под занавеса.

- Брейтесь скорее, м-р Пикквик,- сказал посетитель, раздвигая обе половинки занавеса.- Я принес предписание арестовать вас, по делу вдовы Бардль. Вот бумага. И вот моя карточка.

И слегка, по дружески, ударив м-ра Пикквика по плечу, депутат шерифа - это был он - бросил свою карточку на одеяло и вынул золотую зубочистку из кармана своего жилета.

- Фамилия моя - Немби, сэр,- сказал депутат шерифа в то время, как м-р Пикквик вынимал из-под подушки очки и надевал их на нос, чтоб прочесть поданную ему карточку.- Живу на Колокольной аллее, в Кольманской улице.

При этом Самуэль Уэллер, не спускавший глаз с пуховой шляпы м-ра Немби, начал свою речь таким образом:

- Вы не квакер ли, позвольте вас спросить?

- A вот вы y меня узнаете, кто я такой,- отвечал с негодованием м-р Немби.- Я постараюсь на этих днях научить вас, как должно обращаться с порядочными людьми.

- Покорно благодарю,- сказал Самуэль.- Я дам вам такой же урок, если позволите. Шляпу долой, м-р Немби!

С этими словами, м-р Уэллер, делая шаг вперед, перекинул шляпу м-ра Немби на другой конец комнаты, и это движение было произведено с такой внезапной быстротою, что депутат едва не проглотил своей золотой зубочистки.

- Прошу заметить это, м-р Пикквик,- сказал озадаченный депутат, задыхаясь от гнева,- исполняя свою обязанность, я получил оскорбление от вашего слуги в собственной вашей комнате. Я нахожусь в телесном страхе (I am in bodily fear - юридическая фраза. Подвергаясь опасности получить от обидчика телесное оскорбление, обиженный идет в суд и говорит, что он находится в телесном страхе. Потребованный к ответу, обидчик дает клятвенное обещание не трогать своего истца. Вместе с тем, он представляет двух поручителей, которые объявляют под присягой, что обидчик в продолжение двенадцати месяцев будет хранить общественную тишину, to keep the peace, иначе они, поручители, обязываются внести такую-то денежную сумму. Примеч. перев.). Будьте свидетелем, м-р Пикквик.

- Не слушайте его, сэр,- перебил Саму-эль.- Вы ничего не видели и не слышали. Закройте глаза, заткните уши. Я попробую, если позволите, выбросить его из окна.

- Самуэль!- строго сказал м-р Пикквик, возвышая свой голос,- если вы станете грубить и сделаете хоть малейшее оскорбление этому джентльмену, я принужден буду отпустить вас, Самуэль, сию же минуту.

- Как же это, сэр!..- сказал Самуэль.

- Прикусите свой язык,- перебил м-р Пикквик.- Поднимите шляпу и подайте ее.

Но Самуэль на этот раз решительно отказался от повиновения. Озабоченный немедленным приведением в исполнение своего дела, депутат принужден был сам поднять свою шляпу, и при этом вырвались из его уст разные энергические угрозы, которые, однакож, Самуэль выслушал с удивительным спокойствием, ограничившись одним только замечанием, что если м-р Немби вздумает опять накрыться шляпой, то он вменит себе в обязанность зашвырнуть ее куда-нибудь подальше. М-р Немби, думая, вероятно, что такой процесс будет сопряжен с некоторыми неудобствами для него самого, уклонился представить искушение дерзкому слуге, и скоро позвал м-ра Смауча. Известив его, что все юридические формы соблюдены, и что ему, Смаучу, остается только подождать, пока оденется м-р Пикквик, Немби вышел из комнаты, и немедленно уехал на своем гнедке. Смауч пододвинул стул к дверям, откашлянулся и сказал брюзгливым тоном:

- Скорее пошевеливайтесь, сэр. Время не терпит. У меня еще много дела кроме вас.

Когда м-р Пикквик оделся, Самуэль получил приказание нанять карету, в которой весь этот триумвират и отправился на Кольманскую улицу, что на Колокольной аллее. К счастью, расстояние было очень невелико, иначе м-р Пикквик и его слуга могли бы испытать весьма значительные неудобства, потому что Смауч был весьма скучный и беспокойный товарищ: во всю дорогу он только-что откашливался и фыркал, не обнаруживая никакого желания вступить в разговор.

Карета повернула в узкую и темную улицу, и остановилась перед домом с железными решетками во всех окнах (М-р Пикквик приехал в так называемый Spunging-House. Прим. перев.). Дверные косяки украшались фамилией и титулом м-ра Немби, депутата лондонского шерифа. Внутреннюю дверь отворил какой-то весьма неуклюжий джентльмен, повидимому, близнец м-ра Смауча, снабженный огромным ключом. М-р Пикквик вступил в "общую залу".

Общей залой была передняя комната, усыпанная свежим песком и пропитанная затхлым запахом табаку. М-р Пикквик поклонился трем джентльменам, сидевшим в комнате при его входе, и потом, отправив Самуэля к своему адвокату, м-ру Перкеру, удалился в темный уголок, и принялся с живейшим любопытством наблюдать своих новых товарищей.

Один из них был еще юноша лет девятнадцати или двадцати, который, несмотря на раннюю пору - было только десять часов утра,- потягивал джин и курил сигару: судя по его наружности, особенно по красному носу и отвислым щекам, можно было безошибочно заключить, что он усердно предавался этим увеселительным занятиям последние два или три года своей жизни. Насупротив него, упражняясь в искусстве переворачивать угли в камине каблуком своего правого сапога, сидел забулдыжный молодец лет тридцати, с хриплым голосом и гемороидальным цветом лица: судя по его совершенно непринужденным манерам, не трудно было догадаться, что он провел большую часть жизни в бильярдных комнатах или в трактирах за буфетом. Третьим лицом в общей зале был мужчина средних лет в старом черном фраке, изнуренный, бледный, тоскливый. Он беспрестанно ходил по комнате взад и вперед, выглядывая по временам с великим беспокойством из окна, как будто он ждал кого-то.

- Право, м-р Эрзли, вам не мешало бы позаимствоваться моей бритвой на это утро,- сказал джентльмен, разгребавший уголья, искоса подмигивая своему молодому приятелю, который потягивал джин.

- Благодарю вас, бритва не нужна мне: я надеюсь выйти отсюда через час или через два,- отвечал скороговоркой печальный джентльмен.

Затем, подойдя к окну и еще раз обманувшись в своем ожидании, он вздохнул глубоко и оставил комнату, вследствие чего оба его товарища разразились громким смехом.

- Ну, такой потехи я никогда не видывал!- вскричал джентльмен, предлагавший бритву. Оказалось, что имя его Прейс.- Никогда, никогда не видывал!

М-р Прейс скрепил это показание энергическим словцом и потом захохотал опять, к очевидному наслаждению молодого парня, который, вероятно, считал своего товарища одним из величайших остряков во вселенной.

- Поверите-ли вы, сударь мой,- продолжал м-р Прейс, обращая речь свою к м-ру Пикквику,- поверите-ли вы, что этот молодец живет здесь уж больше недели, и во все это время не брился ни разу, потому, говорит он, что часа через два его выпустят отсюда, и он выбреется дома.

- Бедняжка!- воскликнул м-р Пикквик.- Неужели ему так мало надежды выбраться из своего затруднительного положения?

- Надежды? Какая тут надежда!- возразил м-р Прейс.- Я готов прозакладывать голову, если ему удастся вырваться на волю раньше десяти лет.

С этими словами м-р Прейс весьма искусно щелкнул пальцами и дернул за сонетку.

- Принесите мне лист бумаги, Кроки,- сказал м-р Прейс вошедшему слуге, которого по платью и физиономии можно было принять за обанкротившагося гуртовщика: и подайте хороший стакан пунша, Кроки, слышите ли? Я намерен писать письмо к своему старику, a для этого, вы знаете, не мешает зарядить себя порядком, иначе пожалуй, ничего не вышибешь из этой старческой головы.

При этой забавной речи молодой парень залился превеселым смехом.

- Все на свете трын-трава!- сказал м-р Прейс.- Сиди y моря и жди погоды, a покамест, кути на пропалую: не так ли?

- Разумеется так,- сказал молодой джентльмен.

- Мы с тобой не разойдемся никогда, мой милый,- сказал Прейс.- Ты, как и я, видел свет и знаешь цену жизни.

- Да-таки я испытал кое что на своем веку и могу сказать, что видел свет,- отвечал молодой человек. Он смотрел на свет через грязные окна трактирных буфетов.

Чувствуя невольное отвращение от этого разговора и от грязного общества двух собеседников, м-р Пикквик хотел уже потребовать для себя особый нумер, но приостановился на минуту, когда в комнату вошли два незнакомца весьма благородной наружности, и одетые по джентльменски. При виде их молодой парень бросил в камин свою сигару и шепнул товарищу, что теперь делишки его будут авось устроены превосходно. Затем он смело подошел к незнакомцам и остановился перед ними.

Оказалось, однакож, что "делишки" молодого человека устраивались далеко не так, как он предполагал. М-р Пикквик невольно подслушал суровый разговор двух незнакомцев, рассуждавших о беспутном поведении и о неоднократном злоупотреблении великодушного прощенья. Наконец, один из этих джентльменов, старший по летам, повел речь на счет тюрьмы в улице Белаго Креста, причем бедный юноша, несмотря на свое знакомство с жизнью и людьми, склонил свою голову на стол и зарыдал во всеуслышание (И было о чем. Молодой человек надеялся до настоящей минуты, что отец его или родственники заплатят его долги, и он будет освобожден из Spunging-House, куда, впрочем, могли посадить его за буйство или вообще за беспорядочную жизнь. Надежда не сбылась. Его отведут в Whitecross-Street, в улицу Белаго Креста, где находится долговая тюрьма и вместе исправительный дом. Должно заметить, что в Англии, как и везде, тюрьмы имеют различные степени и названия. Всех тюрем в конце восемнадцатого века считалось в одном Лондоне восемнадцать, и в них содержалось ежегодно до 50,000 арестантов разного рода. Теперь число тюремных заведений ограничивается только тринадцатью. Главнейшие и вместе древнейшие между ними: Тауер или Башня Ньюгет, где прежде содержались безразлично всякие арестанты. Такой же характер имел так называемый Флит или флотская тюрьма, получившая особенную известность и значение в шестнадцатом веке. Впоследствии Флит и Маршальси были обращены исключительно в долговые тюрьмы. Но в 1815 году построили для содержания должников новую тюрьму, называемую Oilspur street Compter. Скоро однакож этот тюремный замок сменился другим, построенным для этой цели в Уайткроссе или улице Белаго Креста. Автор, написавший свой роман в 1838 году, поведет м-ра Пикквика в Флит. Эта тюрьма, как и Маршальси, совсем уничтожена в 1842 году, и должников стали заключать в так называемую Queen's Prison, или тюрьму Королевы - обширнейшее здание, помещенное в конце города, за кварталом Боро. В этом замке 224 комнаты, и число должников, содержимых в них, переходит весьма часто за пятьсот. Должно заметить, что в Лондоне, преимущественно усилиями лорда Брума, произошли значительные изменения относительно устройства, содержания и внутреннего порядка тюремных замков, и мы должны предупредить читателей, что многия описания Диккенса, помещенные как в этой, так и в последующих главах, представляются теперь совершеннейшим анахронизмом. Примеч. перев.). Вполне довольный этим внезапным излиянием гуманных чувств бедного юноши, очевидно совращенного дурным товариществом с истинного пути жизни, м-р Пикквик позвонил слуге и, вследствие настоятельного требования, ему немедленно отвели особую комнату с ковром, столом, стульями, буфетом, диваном, и украшенную сверх того изящным зеркалом и разными старинными картинами. Здесь он имел удовольствие слышать весьма ясно игру на фортепиано м-с Немби и шум её маленьких детей. Между тем, он заказал для себя завтрак, и к завтраку подоспел м-р Перкер.

- Ага, почтеннейший,- сказал маленький адвокат,- пригвоздили наконец вашу милость, э? Ну, тужить нечего я полагаю, потому что вы убедитесь в нелепости своего поведения. Сегодня я сделал окончательный итог неустойки и всех судебных издержек по этому делу: чем скорее мы покончим, тем лучше. Времени терять нечего. Немби скоро должен воротиться домой. Что-ж вы скажете, почтеннейший? Сами вы напишете вексель на вашего банкира, или мне поручите эту обязанность?

Говоря это, маленький адвокат самодовольно потирал руками; но веселость его совсем исчезла, когда он взглянул на суровое лицо м-ра Пикквика.

- Перкер,- сказал м-р Пикквик, прошу вас не говорить мне об этом ни полслова. Я не вижу никакой надобности оставаться в этом доме. Пусть ведут меня в тюрьму сегодня же, сейчас.

- Вам нельзя идти в Уайткросс, почтеннейший,- сказал Перкер.- Невозможно! Там уже занято шестьдесят кроватей, и тюрьма заперта шестнадцать часов в сутки.

- Ну, так пусть ведут меня в другую тюрьму: мне все равно,- сказал м-р Пикквик.- Только, чем скорей, тем лучше.

- Вы можете идти в Флит, почтеннейший, если уж непременно вы решились заточить себя,- сказал Перкер.

- Флит, так Флит, нечего тут долго думать,- сказал м-р Пикквик.- Позавтракаю, и марш в тюрьму.

- Погодите, почтеннейший, погодите: эти вещи не так скоро делаются,- возразил м-р Перкер.- Да и стоит ли торопиться прибытием в такое место, откуда не чают вырваться все другия живые души? Мы еще должны наперед получить Наbeas corpus (Юридический латинский термин. Так называется данная из Суда королевских адвокатов (Sergeant's Inn) бумага, уполномочивающая переход из одного суда в другой, или, смотря по обстоятельствам, из одной тюрьмы в другую. Приказ об освобождении от тюремного заключения тоже называется Наbeas corpus. Примеч. перевод.). В суде не будет сегодня заседания до четырех часов. Нам следует подождать.

- Очень хорошо,- сказал м-р Пикквик с невозмутимым спокойствием.- В таком случае, мы здесь можем пообедать в два часа. Озаботьтесь на счет обеда, Самуэль, и распорядитесь, чтоб приготовили котлеты под картофельным соусом.

Таким образом, м-р Пикквик остался непреклонным, несмотря на все убеждения и юридические доказательства своего адвоката. Котлеты явились и исчезли в свое время; Самуэль нанял карету, и они отправились в суд, прождав около часа м-ра Немби, который сегодня обедал очень долго, потому что y него были гости.

В суде (Sergeants'inn) заседание производилось уже давно, и в этот день было, повидимому, очень много дела, судя по чрезмерной хлопотливости адвокатских писарей, которые беспрестанно входили и выходили с кипами бумаг под мышкой. Президентствовали двое судей, один из King's Bench, другой из Common Pleas. Когда приятели наши доехали до низких сводов, образующих вход в судебную палату, Перкер на минуту остановился y ворот расплатиться с извозчиком и получить y него сдачу, a м-р Пикквик, удалившись на некоторое расстояние, принялся наблюдать толпу странного народа, сгруппировавшагося около суда.

Всего более обратили на себя его внимание трое или четверо мужчин весьма невзрачной наружности, которые с какими-то особенными ужимками раскланивались с проходившими адвокатами. Ясно, что здесь были y них постоянные дела, но какие именно, м-р Пикквик недоумевал. Один из них был долговязый и немножко прихрамывавший джентльмен в черном истасканном фраке и белом галстухе; другой - дюжий и толстый детина в таком же фраке и запачканном красном галстухе; третий был сухопарый верзила с рябым и пьяным лицом. Они ходили взад и вперед, забросив руки назад, и по временам с беспокойными физиономиями перешептывались с писарями. М-р Пикквик припомнил, что ему случалось довольно часто видеть этих господ, когда он проходил мимо Суда королевских адвокатов, и теперь любопытство его было возбуждено в высшей степени.

Он уже хотел осведомиться на счет них y м-ра Немби, который стоял подле, поправляя огромное золотое кольцо на своем мизинце, как тут подоспел Перкер и, заметив, что времени терять не должно, пошел в суд. Лишь только м-р Пикквик сделал несколько шагов за своим адвокатом, хромоногий джентльмен подскочил к нему и, учтиво прикоснувшись к полям своей шляпы, вручил ему писанную карточку. Не желая оскорбить отказом вежливого незнакомца, м-р Пикквик взял карточку и положил ее в свой жилетный карман.

- Вот сюда, почтеннейший,- сказал Перкер, оборачиваясь, перед входом в одну из контор, к своим товарищам, которые шли позади.- Ба! вам что надобно?

Последний вопрос относился к хромоногому джентльмену, который тоже, не быв замечен м-р Пикквиком, шел вместе с ними. В ответ на это хромоногий джентльмен прикоснулся опять к полям своей шляпы и указал с весьма учтивыми ужимками на м-ра Пикквика.

- Нет, нет,- сказал Перкер, улыбаясь,- нам не нужно вас, почтеннейший, нам не нужно вас.

- Прошу извинить, сэр,- отвечал хромоногий.- Джентльмен взял мою карточку. Надеюсь, вы воспользуетесь моими услугами, сэр. Джентльмен кивнул мне. Он скажет вам. Вы ведь кивнули мне, сэр?

- Пустяки, пустяки! Вы ведь и не думали кивать, Пикквик? Ошибка, почтеннейший, ошибка,- сказал Перкер.

- Этот господин подал мне свою карточку,- сказал м-р Пикквик, вынимая ее из жилетного кармана.- Я счел нужным взять ее, и мне в самом деле, интересно было взглянуть на досуге, что это такое.

Адвокат расхохотался и, возвращая карточку хромоногому джентльмену, объявил еще раз, что все это произошло по ошибке. Хромоногий рассердился и поковылял назад, не сказав ни слова.

- Кто это такой?- шопотом спросил Пикквик.

- Поручитель,- отвечат Перкер.

- Кто?

- Поручитель.

- Неужели?

- Да, почтеннейший, их тут около дюжины. Они готовы поручиться за вас на какую угодно сумму, если вы дадите им полкроны. Интересный промысел: не правда ли?- сказал Перкер, угощая свой нос щепотью табаку.

- Что вы говорите?! Должен-ли я понимать, что эти люди приобретают средства к существованию тем, что дают перед судьями фальшивые клятвы за полкроны? Клятвопреступление за полкрону.- Боже мой, - воскликнул м-р Пикквик, пораженный этим открытием.

- Право, почтеннейший, я не знаю, что сказать вам на это,- отвечал маленький адвокат.- Клятвопреступничество, конечно, ужасное слово, да, ужасное. Это скорее юридическая фикция, почтеннейший, ничего больше.

Сказав это, адвокат пожал плечами, улыбнулся, взял другую щепоть табаку и пошел в контору судейского письмоводителя.

Это была замечательно грязная комната с низким потолком и старыми панельными стенами. Свет не проникал сюда ни с одной стороны, и хотя на дворе было еще светло, однакож здесь горели на конторках две большие сальные свечи. На одном конце была дверь в кабинет судьи: тут стояла толпа стряпчих, адвокатов и главных письмоводителей, которых допускали в кабинет по очереди, смотря по тому, как были записаны их имена в реэстре. Всякий раз, как дверь отворялась для впуска очередных, другие, следовавшие за ними, обнаруживали желание ворваться насильно, отчего происходил шум и гвалт, значительно увеличивавшиеся ссорою и крупным разговором тех господ, которые уже видели судью. Словом, здесь была страшная толкотня и давка, какую только возможно представить себе в комнате небольшого размера.

И не одни только эти господа производили резкие звуки, способные оглушить непривычное ухо. На другом конце комнаты, за деревянной перегородкой, стоял на утвержденном возвышении письмоводитель в очках, принимавший присяги (affidativs), которые большими пачками относились по временам, для окончательной подписи, в кабинет судьи. Надлежало привести к присяге множество адвокатских писарей, которые, не имея физической возможности присягать все вдруг, за один раз, теснились и давили друг друга, подвигаясь наперерыв к джентльмену в очках. Другой письмоводитель время от времени надсаждал свои легкие, перекликая фамилии господ, уже приведенных к присяге, для вручения им бумаги, подписанной судьею. Все эти вещи, вместе взятые, производили неописанный гвалт. Был еще другой разряд лиц, которых обязанность состояла, по-видимому, только в том, чтобы перекликать как можно громче фамилии особ, формально вытребованных к суду. Это производилось с большим эффектом.

Например. Недалеко от м-ра Пикквика, прислонившись к стене, стоял малый лет четырнадцати, одаренный от природы звучным тенором, и подле него был клерк, обладавший превосходным басом.

Клерк выступил с пачкою бумаг и бросил вокруг себя пытливый взгляд.

- Сниггль и Блинк!- закричал тенор.

- Поркин и Сноб!- проревел бас.

- Стомпи и Дикон!- прокричал вновь прибежавший писарь.

Никто не отвечал; но все суетилось и волновалось. Бас и тенор заголосили опять.

Между тем, письмоводитель в очках хлопотал, повидимому, изо всех сил, приводя к присяге писарей. Форма присяги произносилась без всякой пунктуации и обыкновенно сопровождалась следующими выражениями:

"Возьмите книгу в свою правую руку имя ваше и подпись вашей руки, клянитесь, что будете поступать по долгу совести и чести. Бог с вами шиллинг вам сдачи - мелких нет ступайте!"

- Ну, Самуэль,- сказал м-р Пикквик,- я думаю, уже приготовили Наbeas corpus.

- A я так думаю, сэр,- отвечал м-р Уэллер,- что мы здесь путного не дождемся до светопреставления.

Но Самуэль ошибся. В эту минуту из судейского кабинета воротился Перкер и взял м-ра Пикквика под руку. Все обычные формы были приведены к концу, Наbeas corpus было написано таким образом:

"Сим свидетельствуется, что тело Самуила Пикквика поручается отныне кустодии типстафа (Tipstaff - полицейский чиновник, который носит обыкновенно, как эмблему ареста, небольшую палочку (staff) с металлическим набалдышником. Прим. перев.) для того, чтобы он вверил оное тело хранению флитского тюремного замка, где оный Пикквик имеет содержаться до тех пор, пока не выплатит сполна всех судебных издержек и не удовлетворит законным образом вдову Бардль".

- До этого пройдет слишком много времени,- сказал м-р Пикквик, улыбаясь.- Самуэль, наймите карету. Прощайте, Перкер, прощайте, любезный друг.

- Зачем прощайте! Я поеду с вами и посмотрю, как вас поместят там,- сказал м-р Перкер.

- Нет, любезнейший, мне бы хотелось ехать одному с Самуэлем,- отвечал м-р Пикквик.- Как скоро меня там устроят, я напишу к вам - дам знать обо всем, и буду ожидать вас немедленно. До тех пор - прощайте Перкер!

Сказав это, м-р Пикквик сопровождаемый типстафом, сел в карету, и когда Самуэль поместился на козлах, карета двинулась с места.

- Удивительный человек!- сказал Перкер, приостанавливаясь, чтобы надеть перчатки.

- Какой бы чудесный банкрот вышел из него, сэр!- заметил м-р Лоутон, стоявший подле.- Он бы, я думаю, замучил всех этих комиссионеров и уж, конечно, не испугался бы никаких угроз. Характер железный, смею сказать,

Но адвокат, повидимому, не обратил внимания на замечание своего письмоводителя и молча пошел вперед, не удостоив его ответом.

Наемная карета потащилась с необыкновенной медленностью по направлению к Флотской улице, где стояла знаменитая тюрьма.

- Лошади бегут лучше, заметил извозчик,- когда едет кто-нибудь впереди.

И на этом основании они поплелись за деревенской телегой, которую им удалось настигнуть кое-как. Когда останавливалась телега - останавливались и они: телега подвигалась вперед - подвигались и они. М-р Пикквик сидел насупротив типстафа, который, уложив шляпу между своими коленами, беззаботно насвистывал какую-то песню и выглядывал по временам из окна кареты.

Время производит чудеса, и влияние его распространяется даже на наемные экипажи, которым предстоит пробежать пространство в полторы мили. Лошади наконец остановились, и м-р Пикквик выисадился y железных ворот Флита.

Оглянувшись через плечо на своего арестанта, чтобы удостовериться в его присутствии, типстаф пошел вперед и, пройдя широкий двор, повернул налево в корридор, где, перед железною дверью, встретил их тюремщик с ключами в руках. Скоро дверь заскрипела на своих огромных петлях, и м-р Пикквик вступил во внутренность тюрьмы.

Здесь они остановились. Когда типстаф передал бумаги, м-ру Пикквику сказали, что он должен посидеть, пока снимут с него портрет.

- Снимут с меня портрет!- воскликнул м-р Пикквик.

- Образ ваш и подобие, сэр,- отвечал дюжий тюремщик.

- Мы ведь мастера снимать портреты, да было бы вам это известно. Не успеете повернуться, и рисунок будет готов. Сядьте, сэр, и будьте как дома.

Повинуясь приглашению, м-р Пикквик сел, тогда Самуэль, остановившись за стулом, шепнул ему на ухо, что выражение "снимать портрет" должно здесь понимать в фигуральном смысле.

- Это значит, сэр,- сказал Самуэль,- что тюремщики станут всматриваться в ваше лицо, чтобы отличать вас от других арестантов.

- А! так вот что!- сказал м-р Пикквик.- Ну, пусть их делают свое дело. Я готов к их услугам.

- Они задержат вас недолго, сэр, смею сказать. Видите-ли вы эти стенные часы?

- Вижу.

- Их колеса тоже, что тюрьма в тюрьме, на подобие птичьей клетки: не правда ли, сэр?

Когда Самуэль делал это философское замечание, м-р Пикквик уже знал, что сеанс его начался. Толстый тюремщик, освобожденный теперь от своего чередного караула, спокойно сел на стул и беспечно посматривал на м-ра Пикквика, тогда как тщедушный и долговязый его товарищ, которому приходилось стоять на карауле, сталь насупротив нового арестанта, закинув руки под фалды, и устремил на него самый пристальный взгляд. Третий, довольно суровый, джентльмен, оторванный, очевидно, от своего ужина, потому что в руках его был кусок бутерброда, остановился перед самым носом м-ра Пикквика и принялся изучать его черты с напряженным вниманием и любопытством. М-р Пикквик корчился неоднократно под этой операцией и вообще сидел весьма неспокойно на своем стуле; однакож, в продолжение всего сеанса, он не сделал никому никаких замечаний, и даже Самуэль, сверх всякого ожидания, вел себя с удивительною скромностью. Верный слуга размышлял о несчастном положении своего господина и старался решить в своем уме проблему, поступит ли он юридически, если позволит себе заушить кого-нибудь из этих странных артистов.

Наконец, портрет был снят и м-ру Пикквику сказали, что он может идти в тюрьму.

- Где я буду спать сегодня?- спросил м-р Пикквик.

- Это еще покамест неизвестно,- отвечал толстый тюремщик.- Познакомьтесь наперед с своими товарищами, и завтра, авось, вы устроитесь, как следует. Первую ночь, может быть, придется вам провести на голых досках; но к этому можно привыкнуть.

К счастию, однакож, открылось, что один из тюремщиков имел y себя лишнюю постель, и м-р Пикквик с удовольствием согласился взять ее на прокат.

- Я покажу вам и постель, и номер,- сказал обязательный тюремщик.- Постель небольшая но, скажу я вам, лихая для спанья. Сюда пожалуйте, сэр.

Они прошли через длинный корридор во внутреннюю дверь. Ключ повернулся за ними, и м-р Пикквик, первый раз в своей жизни, очутился в стенах долговой тюрьмы.

Собрание сочинений

Чарльз Диккенс - Посмертные записки Пиквикского Клуба. 09., читать текст

См. также Чарльз Диккенс (Charles Dickens) - Проза (рассказы, поэмы, романы ...) :

Посмертные записки Пиквикского Клуба. 10.
Часть третья. Перев. Иринарха Введенскаго Оглавление. Глава XLI. О том...

Посмертные записки Пиквикского Клуба. 11.
Глава XLV. Трогательное свидание между Самуэлем Уэллером и его семейст...