Луи Анри Буссенар
«Пылающий остров (L'ile en feu). 2 часть.»

"Пылающий остров (L'ile en feu). 2 часть."

- Хорошо, дон Мануэль. До свидания! Мы увидимся с вами при других обстоятельствах!

Воротясь домой, Карлос рассказал отцу все без утайки. Сеньор Валиенте хотел вызвать дона Мануэля на дуэль, но Карлос сказал:

- Отец, тут не один дон Мануэль виноват. В этих предрассудках виноват весь строй нашей жизни. Надо бороться с ним, надо его ниспровергнуть. Гомец, Масео, Марти и другие вожди восстания провозгласили свободу Кубы. Присоединимся к ним, будем сражаться за общее дело.

- А как же Долорес?..

Молодая девушка входила в эту минуту в комнату; она слышала разговор и сказала.

- Я вас не покину, и нас будет трое.

Валиенте немедленно распродал весь свой скот, собрал все деньги и драгоценности, рассчитал рабочих и прислугу и ночью уехал с сыном и дочерью в лагерь к Антонио Масео.

Плантацию и усадьбу свою он запалил с четырех сторон, и так как в складах было много горючего материала, то все сгорело как трут. К утру от богатой усадьбы остались только развалины и зола.

ГЛАВА XI

Испанское владычество. - Мануэль Агвилар. - Неумолимость. - Оцененные головы. - Мариусу доверяется пушка. - Атака. - Опасное положение.

Хотя отряд Масео и вернулся благополучно в Пинар-дель-Рио, положение его было все-таки очень ненадежно. Испанские войска, действовавшие против него, были храбры, многочисленны, дисциплинированы и горели желанием отомстить за свою неудачу. Ряды же инсургентов были сильно разрежены испанскими пулями и штыками.

С другой стороны, военное начальство испанцев было озлоблено тем, что, несмотря на все усилия войск, люди, презираемые испанцами, стойко держались и не хотели покориться. Вследствие этой озлобленности, военное начальство издавало жесткие распоряжения одно за другим. Помимо обычных правил осадного положения, строго запрещалось жителям оказывать инсургентам, даже больным и раненым, какую бы то ни было помощь, запрещалось даже разговаривать с ними. После захода солнца даже детям запрещалось выходить из дома; запрещалось хранить какое бы то ни было оружие; за всякое нарушение правил грозила смертная казнь.

Эти общие распоряжения, исходившие от главнокомандующего, дополнялись частными, которые издавались подчиненными начальниками. Из этих второстепенных начальников особенной неумолимостью отличался дон Мануэль де-Агвилар. В преданности своему долгу он не уступал дону Валиенте и, подобно ему, пожертвовал ради своего дела всем своим состоянием, будучи готов пожертвовать и жизнью.

От природы добрый, он отличался полным отсутствием великодушия к врагу. Инсургентов он ненавидел всеми силами души. Инсургенты были для него люди, находящиеся вне закона, и уничтожать их, по его мнению, надлежало всеми средствами.

День битвы с отрядом Масео был для него особенно тяжелым. Во-первых, он страдал душой после поражения, а во-вторых - болел телом из-за падения с лошади, так как это именно у него подстрелил коня Мариус из своей меткой винтовки.

Гордый испанец считал себя до сих пор неуязвимым. Он не знал, что его охраняло могучее заступничество Карлоса Валиенте. Он проявлял безумную отвагу, постоянно выставлялся вперед - и оставался невредим. Мало-помалу на него стали смотреть как на легендарное существо.

И вдруг очарование исчезло: его вынули из-под лошади сильно помятого, едва живого.

В злобном ослеплении он на другой же день издал приказ, объявлявший награду в тысячу пиастров тому, кто доставит мертвыми или живыми Карлоса Валиенте, его сестру Долорес, француженку Фрикетту и ее слугу - матроса.

Для получения награды достаточно было предъявить голову в доказательство.

Объявление заканчивалось следующей фразой:

"А кто докажет, что им убит бунтовщик Антонио Масео, тот получит право требовать себе в жены единственную дочь мою, донну Кармен Агвилар-и-Вега".

В районе расположения испанских войск наблюдалось сильное движение: очевидно, испанцы готовились к наступлению. Масео обо всем узнал своевременно, не исключая приказа полковника Агвилара, и холодно сказал приближенным:

- Вот каким способом ведут они с нами войну.

Карлос и Долорес пожали плечами, а Фрикетта сказала:

- Тысяча пиастров!.. Мы дороже стоим.

Мариус громко расхохотался и сказал:

- Подожди, господин испанец! Мы еще посмотрим кто кого.

Заразившись смехом матроса, засмеялся и вертевшийся тут же около взрослых маленький Пабло.

Детское горе проходит быстро. Сиротка не забыл еще своих родителей и часто звал маму, но тем не менее успел привязаться к Фрикетте, которая так нежно его ласкала и утешала, говоря, что мама скоро придет.

С Мариусом мальчуган сдружился как нельзя лучше и звал его "Мариус". Объяснялись все трое на каком-то фантастическом языке из смеси испанских и французских слов.

Мариус пел мальчику веселые песенки, учил его ружейным приемам и маршировке, носил его на плечах и учил говорить по-французски, но, конечно, с тулонским выговором.

Собака Браво привыкла к новым друзьям и перестала показывать клыки неграм, сражавшимся за свободу Кубы.

А время шло. Ежечасно являлись к Масео разведчики все с новыми и новыми известиями. Было ясно, что испанцы намереваются окружить инсургентов и прижать их к стене. Масео понимал опасность положения и не надеялся прорвать железное кольцо: силы его отряда были слишком незначительны. Хотя его характеру более подходило отступление, чем оборона, но тут он поневоле должен был пассивно дожидаться подкреплений, которые вел к нему лейтенант Ривера.

Он усилил укрепления своих позиций, но никак не думал, что испанцы приготовились нанести ему решительный удар.

В центре позиции инсургентов находилась большая испанская гациенда (усадьба), жители которой разбежались после прорыва инсургентами оборонительной линии испанцев. Масео сделал из этой гациенды ключ своей позиции. Он укрепил ее и поставил там две свои динамитные пушки, поручив одну из них Мариусу. Фрикетта, Долорес и Пабло поместились в одной из комнат нижнего этажа, которая была превращена в лазарет, и стали ждать событий.

К несчастью, у Масео было мало военных припасов. Поэтому генерал строго наказывал солдатам как можно бережнее расходовать их.

Мариус, между тем, основательно обошел всю усадьбу, все осмотрел там и подошел к Масео. Долго он что-то говорил генералу, который слушал его внимательно, но с нескрываемым удивлением.

Когда Мариус кончил, генерал подумал несколько минут и сказал провансальцу:

- Извольте. Я даю вам полномочия. Но знайте, что если вам не удастся - мы погибли.

- Черт побери мою душу, генерал, если будет неудача!

- Хорошо... Я на вас полагаюсь.

- И хорошо делаете.

Наступление испанцев было уже несомненно. Со всех четырех сторон началась канонада. Снаряды с шипением прилетали в самую середину инсургентского лагеря. Вдали строились длинные ряды пехоты, окутываясь белыми клубами выстрелов.

Испанцам незачем было щадить заряды: у них имелось их много.

Масео вдруг сообразил, что неприятельские силы должны быть огромны и совершенно несоразмерны с его силами.

Он слегка побледнел, чувствуя, что ни он, ни его маленькое войско еще ни разу не подвергались такой ужасной опасности.

Нахмурив брови, он прошептал:

- Надобно удержаться здесь во что бы то ни стало... до прибытия подмоги... А если она не придет, то умереть, сражаясь за независимость Кубы.

ГЛАВА XII

Пчелы на Кубе. - Мариус работает. - Будем защищаться. - Атака. - Военная хитрость. - Притворное бегство. - Неожиданные враги. - Поражение. - Победа инсургентов.

Жители Кубы почти все искусные пчеловоды. Пчеловодство составляет там один из самых главных промыслов. В каждой усадьбе, на каждой плантации имеется более или менее обширная пасека, которую содержат старательно и умело.

На больших Антиллах существует много разновидностей пчел, но самая интересная - так называемая прозябающая пчела, у которой на брюшке растет паразитный грибок из породы clavaria, живущий за ее счет. Пчела летает, работает, делает мед, не расставаясь со своим паразитом и, по-видимому, не испытывая от него никакого неудобства. Другие пчелы, как дикие, так и домашние, похожи на европейских, только крупнее их и гораздо злее. Их жало острее и ядовитее.

Ульи на Кубе усовершенствованы французскими колонистами и вполне приспособлены для защиты пчел от тропических ливней.

В гациенде, занятой отрядом Масео, тоже была большая пасека, и Мариус установил это с большим для себя удовольствием. Как только стало известно, что испанцы переходят в наступление, провансалец оставил свою пушку и, собрав около себя сорок человек, занялся таким делом, которое, по-видимому, не имело ничего общего с военными действиями.

Было очень жарко, и пчелы, вернувшись с полета, отдыхали в ульях. Мариус со своими помощниками на скорую руку заткнул отверстия ульев соломой, травой и глиной. Ульев было около трехсот, но работу закончили быстро.

Затем Мариус и его солдаты принялись перетаскивать улья из пасеки по другую сторону маленькой траншеи. Фрикетта, Долорес и все, кто следил за этими странными поступками Мариуса, бесконечно удивлялись.

- Послушайте, Мариус, что это вы такое делаете? - спросила наконец Фрикетта.

- Мадемуазель, если я вам скажу теперь, то лишу вас приятного сюрприза, - отвечал матрос. - Подождите.

Испанские войска быстро приближались. Их ядра и пули сыпались в инсургентский лагерь. Мариус и его помощники продолжали перетаскивать улья и расставлять их в ряд за траншеей.

В это время к дому подъехали два всадника. Один из них соскочил на землю возле комнаты, занимаемой молодыми девушками, и подал каждой по винтовке и по пачке патронов.

При этом он сделал под козырек и сказал:

- От полковника Валиенте.

Затем он снова вскочил на коня и уехал обратно со своим товарищем.

- Нам дают оружие, - сказала Фрикетта. - Ну что ж! Будем в таком случае защищаться и мы.

Тем временем Мариус и его помощники успели закончить свою работу, хотя и обливались потом. На каждый улей они надели по фуражке и по куртке. Фрикетта и Долорес продолжали удивляться.

А испанские войска подходили. Инсургенты открыли огонь. Динамитные пушки делали свое дело, неся смерть в ряды нападающих. Тогда испанцы решили во что бы то ни стало овладеть позицией инсургентов.

Полковник Агвилар-и-Вега предложил генералу Люку, командовавшему испанским корпусом, свой полк конных волонтеров для атаки на инсургентов. При этом он клялся, что овладеет обеими пушками и привезет их в лагерь. Генерал согласился.

Полковник построил свой полк, выехал вперед и с обнаженной саблей помчался на неприятеля, крикнув своим:

- За мной! Вперед! Да здравствует Испания!

Волонтеры помчались вихрем. Это была превосходная кавалерия, как всадники, так и кони.

Инсургенты не стали даже и ждать их, обратились в бегство.

- Atras!.. Atras! (Назад! Назад!) - кричали они.

Мариус убегал первый.

Фрикетта и Долорес с негодованием глядели на этих, как они думали, подлых трусов... Но вдруг обстоятельства переменились. Инсургенты разом остановились, обернулись - и покатились со смеху.

Испанцы врубились в середину ульев и, принимая их за людей, сгоряча рубили их саблями. Прежде чем они увидели свою ошибку, ульи были уже разрублены и из них вылетели тучи раздраженных пчел. Ядовитые насекомые, вне себя от ярости, напали на лошадей и людей и моментально облепили их, вонзая в них свои острые жала. Произошло невообразимое смятение. Лошади бесились, брыкались, всадники, ослепленные, с распухшими лицами, валились с седел и попадали под ноги лошадей... Вскоре от всей этой великолепной кавалерии не осталось ничего: она была рассеяна, уничтожена. Между тем Мариус и его товарищи, бегство которых было ничем иным, как притворством, давно уже построились опять и ожидали приказаний.

Весело смеясь, провансалец подошел к Фрикетте.

- Ну, что, мадемуазель? - спросил он. - Как вы находите мою выходку?

- Я нахожу ее злой и непростительной.

- Испанцы, мадемуазель, вполне стоят этого. Вспомните, ведь наши головы оценены.

- Я с вами вполне согласна, что они стоят этого, - энергично поддержала матроса Долорес.

Между тем инсургенты прибывали со всех сторон и выстраивались на поле сражения, которое было теперь свободно после бегства испанской кавалерии. Пользуясь ее поражением и паникой, Масео выдвинул вперед свою собственную кавалерию и решил атаковать испанцев. Те никак не предполагали, что их кавалерия уничтожена. Видя приближающуюся инсургентскую кавалерию, они приняли ее за своих волонтеров и подумали, что первая их атака отбита и что они возвратились, чтобы построиться вновь. Поэтому испанцы подпустили к себе инсургентов довольно близко. Недоразумение продолжалось недолго, но было для них роковым. С криком ринулись на них инсургенты. Пехота не выдержала натиска, дрогнула и стала быстро отступать, почти не защищаясь. Инсургенты рубили и топтали испанцев, отступление которых скоро перешло в дикое бегство: солдаты бросали оружие, ранцы и разбегались в разные стороны.

В четверть часа все было кончено.

А за кавалерией следом шла учебным шагом пехота и занимала покидаемые испанцами позиции.

Поражение испанской армии было полное. Отряд Масео был спасен. Теперь он не только мог свободно действовать в провинции Пинар-дель-Рио, но добыл себе около пятисот превосходных ружей и более 600000 патронов, двести лошадей с полным снаряжением и одно орудие.

Испанцы потеряли триста человек убитыми, восемьсот ранеными и около четырехсот попали в плен.

ГЛАВА XIII

Гациенда с испанским флагом. - Неожиданное свидание. - Карлос и Кармен. - После двухлетней разлуки. - Слуга дона Мануэля. - Задуманное предательство.

Испанцы были так уверены в гибели отряда Масео, что не приняли почти никаких мер для защиты провинции Пинар-дель-Рио. Все жители оставались на своих местах. Все усадьбы были полны всяким добром, ничего не было вывезено, скот, лошади, всякие припасы оказались к услугам инсургентов.

После поражения корпуса генерала Люка испанцы не могли в скором времени снова сосредоточиться, и для инсургентов открывалось обширное поле действия. Они могли пожалуй угрожать самой Гаване.

Инсургенты разместились по усадьбам, где их принимали, по большей части, довольно радушно, так как знали, что они не делают безобразий. Масео поддерживал среди своих самую строгую дисциплину.

Пленных всех обезоружили и отпустили на свободу. Раненые получили медицинскую помощь.

Масео расположил свои войска в треугольнике между деревнями Сан-Хуан и Канделярия и городом Сан-Кристобаль.

Тылом он оперся на горный хребет Сьерра-до-лос-Органос и таким образом оградил себя от обходного движения испанцев. Для главного штаба он отрядил Карлоса отыскать гациенду побольше и такую, чтобы ее можно было хорошо укрепить.

Карлос хотя и не совсем еще оправился от ран, но во всех последних сражениях участвовал, не щадя себя, и был теперь очень утомлен. Он едва мог держаться в седле в тот момент, когда его взвод остановился у ворот намеченной им гациенды.

Один из всадников заметил:

- На гациенде испанский флаг. Здесь не скрывают своих симпатий.

Карлос взглянул на флаг, пожал плечами и постучался в ворота эфесом своей сабли.

Явился слуга и спросил, что угодно.

- Мне нужно видеть хозяина.

- Его нет дома.

- А кто же дома?

- Сеньорита.

- В таком случае, доложите сеньорите, что ее желает видеть офицер республиканской армии.

Слуга ушел и скоро вернулся.

- Пожалуйте, ваше превосходительство. Сеньорита вас просит.

Карлос улыбнулся по поводу титула "превосходительство" и пошел за слугой, который провел его в обширный зал. Солдаты Карлоса остались во дворе.

Вдруг раздались одновременно два изумленных возгласа, в которых слышалась также и радость.

- Кармен!.. Вы!.. Здесь!..

- Карлос!.. Вас ли я вижу!..

Они кинулись было друг к другу, но на полпути остановились. Одна и та же мысль пришла им в голову. Они оба побледнели и замолчали.

Наконец храбрый полковник, не боявшийся неприятельских пуль, робко заговорил:

- Видите ли, сеньорита... Ваша усадьба находится в центре наших операций... Я явился от имени нашего генерала требовать помещения для нашей главной квартиры...

- О, Карлос, я знаю - вы честные враги. Я вам готова довериться.

- Вы здесь одна?

- Одна, с прислугой. Отец полагал, что оставляет меня в полной безопасности. Я уже с неделю не получаю о нем никаких известий.

- Могу вас уверить, что он жив. Да, Кармен, я его видел, но избегал с ним близкой встречи...

Кармен подняла на него свои большие голубые глаза и прошептала:

- Я знаю, что инсургенты всегда щадят моего отца; я знаю, кому я этим обязана. Мне передавали об этом пленные... О, какая ужасная вещь эта война!.. Все время я должна дрожать за отца и за жениха...

- За жениха, Кармен? - вскрикнул Карлос. - Вы говорите, за жениха? Неужели невзирая на вражду, на войну, вы не забыли своего старинного друга?.. Ведь уже два года прошло.

- Да, два ужасных года... Ваш отец погиб за это время... Я плакала о нем и молилась... Как хорошо, что при вас осталась Долорес...

- Она сейчас здесь будет.

- Я очень рада, что увижусь с ней. Я ее люблю от всего сердца.

- А между тем, Кармен, все ваши симпатии на стороне испанцев.

- Что ж такого? Я не сочувствую вашим идеям, но люблю все благородное, честное, великодушное.

- Если бы все ваши друзья так рассуждали, Кармен, то война давно бы закончилась. Если бы вы только знали, как мало мы требуем и чем готовы довольствоваться!

Молодая девушка добродушно улыбнулась и перебила полковника:

- Это уже политика, мой друг, а я не желаю говорить с вами о политике... Тем более, что я теперь в сущности пленница, сдавшаяся на милость победителя.

- Который будет, конечно, вполне великодушен, - в свою очередь улыбнулся полковник.

- И первая моя просьба к нему - это оставить на доме испанский флаг рядом с тем, который будет вывешен.

- Извольте, Кармен; ваша просьба для меня закон, хотя я боюсь, как бы не вышло тут какого-нибудь недоразумения.

Молодая девушка подала ему свою руку и сказала:

- Ну, любезный враг, отправляйтесь теперь к своему генералу, а я распоряжусь всем для вашего приема.

Молодой человек взял протянутую ему руку и поцеловал, припав на одно колено. Он был бледен и взволнован.

- Благодарю, дорогая!.. - проговорил он. - Благодарю за все! Если я буду убит, я умру со сладким сознанием, что при жизни был любим вами.

- Если ты будешь убит, я не переживу этого! Я умру с горя!

Карлос Валиенте быстро встал и пошел к своим солдатам, которые начинали уже волноваться. Полковника провожал тот же слуга, который встречал его. Теперь этот слуга бросал на него злобные взгляды. Это был старый дворецкий дона Мануэля, преданный своему господину как собака и разделявший все его предрассудки. Он узнал Карлоса и подслушал его разговор с Кармен.

"Ага, друзья мои! Да вы тут затеваете, кажется, любовь! - злобно думал дворецкий. - Погодите, голубки мои нежные! Погодите! Вам не очень-то это удастся. Мы примем это к сведению и кое-что сами предпримем... Погодите!"

ГЛАВА XIV

В гациенде. - Доктор Серрано. - Соперничество. - Масео. - Подозрительные действия. - Хижина негра. - Раненый. - Что сделали из полковника Агвилара пчелы. - Предатель.

Фрикетта, Долорес и Пабло поместились вместе с штабом Масео в гациенде дона Мануэля. Там же поместился и доктор Серрано, личный врач главнокомандующего инсургентов. Он вообще никогда не расставался с Масео, с которым был очень дружен. Это был очень знающий и опытный врач, горячо любивший свое дело, и в то же время храбрый солдат. Он одинаково хорошо владел конем, мечом и ланцетом. Черты лица его были правильны и энергичны, но его портил бегающий взгляд его глаз, никогда не смотревших прямо, а все по сторонам. Глаза доктор Серрано закрывал всегда дымчатыми очками. Фрикетта почему-то сразу почувствовала к нему недоверие и впоследствии не особенно жаловала его. Долорес тоже чувствовала к нему отвращение и никак не могла понять, за что к нему так привязан Масео. С другой стороны, Карлос, видавший Серрано за делом на поле битвы и на перевязочном пункте, чувствовал к нему большое уважение и постоянно подчеркивал это.

Донья Кармен произвела на Серрано сильное впечатление, но он скрыл свои чувства и любовался несравненной красотой молодой девушки украдкой, стараясь погасить пламя, невольно загоравшееся в его глазах.

"Так вот кого полковник Агвилар обещал в жены тому, кто предаст испанцам Масео! - думал доктор. - Да, он знаток человеческого сердца!"

Так прошли первые сутки.

Радуясь свиданию с Долорес, Кармен почти все время проводила с ней и с Фрикеттой. Она видела, что дворецкий Кристобал усиленно шпионит за ней, но не обратила на это никакого внимания. Она не опасалась его ненависти к инсургентам, так как знала, что Масео и его офицеры, при всей своей храбрости, очень осторожны.

В особенности берегся Масео, успевший за время восстания получить в сражениях двадцать три огнестрельных раны. Он никогда не спал ни на кровати, ни в доме, а подвешивал где-нибудь на деревьях или на столбах гамак. Спал он всегда по-жандармски, одним глазом, и при малейшем шорохе просыпался. Отравить его тоже было трудно, потому что он отличался изумительной умеренностью, ел мало, один только раз в день, да и то пищу самую спартанскую, совершенно не пил вина и не курил табак. Даже кофе не пил. Своих людей он знал всех в лицо, знал, что каждый из них делал, и входил в каждую мелочь.

Но на всякого мудреца довольно простоты: он не заметил, как его доктор влюбился в донну Кармен; не заметил и дружбы, вдруг возникшей между доктором Серрано и дворецким Кристобалем.

А между тем эти два человека, то есть доктор и дворецкий, поняли друг друга с первого взгляда, с первого слова.

В качестве врача и генеральского друга Серрано имел возможность ходить беспрепятственно всюду и во всякое время. Пароль ему всегда был известен.

И вот настала вторая ночь пребывания инсургентов в усадьбе. Был одиннадцатый час на исходе.

Доктор, прилегший было на постель одетым, вдруг встал, взял револьвер и бесшумно вышел.

В ту минуту, когда он выходил из дома, его окликнули тихим голосом:

- Это ты, мой друг? Тебе душно в комнатах? Ты хочешь подышать?

Доктор узнал голос Масео, но самого генерала не было видно в темноте.

- Да, генерал, это я. Там у меня есть опасный больной.

- Ну, иди, иди... Прогуляйся.

- Спокойной ночи, генерал!

Это доктор сказал вслух, а про себя прибавил: "Черт его знает, когда же он спит?"

Серрано направился к большому манговому дереву и, дойдя до него, тихо позвал:

- Кристобаль!

- Я здесь, господин доктор.

- Ведите меня.

Они молча пошли по тропинкам среди обработанных полей хлопчатника. По временам при свете звезд там и сям сверкал штык, и часовой загораживал дорогу.

- Кто идет?

- Офицер.

- Пароль?

Доктор говорил пароль, и их пропускали.

Через полчаса они достигли группы хижин, расположенных довольно симметрично. То были жилища негров. Перед одной из хижин дворецкий остановился и сказал:

- Здесь, сударь.

Он издал свист, на который из хижины отозвались таким же условным свистом. Вслед за тем на пороге хижины появился огромный черный силуэт.

- Сципион, это ты? - спросил дворецкий.

- Я, муше*.

* Так негры произносят monsieur, господин. - Примеч. автора.

- Господин наш здесь?

- Да, муше. Он вас ждал.

Все трое вошли бесшумно в хижину, в которой горели две свечки. При свете их доктор увидел на грубой постели неподвижно лежащего человека. Черты этого человека невозможно было различить: все лицо представляло одну сплошную опухоль. Из распухших губ вырывалось прерывистое дыхание.

Дворецкий наклонился к распухшему уху больного и сказал:

- Сеньор, вот доктор, о котором я вам говорил.

Больной с усилием пробормотал несколько едва понятных слов.

- Разбойник... из свиты... разбойника Масео... Могу ли я ему довериться?

Доктор даже не поморщился.

- Полковник Агвилар, - сказал он, - я уважаю в вас храброго воина. Как отец донны Кармен, вы для меня священная особа.

Полковник Агвилар!.. Неужели этот изуродованный полутруп был дон Мануэль Агвилар-и-Вега, полковник конных волонтеров? Неужели это он, хвалившийся истребить весь отряд Масео, теперь сам умирал в жалкой хижине своего бывшего раба?

Да, это был он. Таковы случайности войны. Весь полк волонтеров, этот блестящий, храбрый полк, был совершенно уничтожен ядовитыми жалами пчел. Сам его гордый командир, весь искусанный пчелами, со сломанной рукой, должен был теперь довериться врагу.

Впрочем, этот враг готов был сделаться его соумышленником.

После истории с пчелами полковник Агвилар, упавший с лошади и сломавший себе руку, долго пролежал на земле вместе с другими ранеными и убитыми. Его подняли испанские солдаты и по его просьбе отнесли не в госпиталь, а в его усадьбу. Но так как усадьба оказалась занятой инсургентами, то полковника пришлось спрятать в хижине негра Сципиона. Сципион сообщил об этом Кристобалю, чтобы тот предупредил Кармен, но дворецкий решил поступить иначе. Он ничего не сказал Кармен, но зато полковнику нажаловался на его дочь, рассказав о ее дружбе с бунтовщиками. В то же время он успел заметить, какое впечатление произвела Кармен на доктора Серрано. Дворецкий решил воспользоваться этим обстоятельством. К своему удивлению, он увидел, что доктор не только готов лечить полковника Агвилара, но и выслушивать благосклонно такие предложения, которыми возмутился бы всякий честный человек.

Неужели Серрано мог бы совершить предательство ради получения руки Кармен?..

Выслушав и осмотрев раненого, Серрано сделал ему перевязку сломанной руки. Полковник сейчас же почувствовал облегчение и спросил, едва шевеля распухшими губами:

- Буду ли я жив?

- Да, полковник, вы будете живы, но только вы должны строго исполнять все мои предписания.

- Обещаю вам это... А что, мое положение очень опасно?

- Оно очень серьезно. Я опасаюсь рожистого воспаления на лице после многочисленных уколов пчелиными жалами.

- Доверяю вам свою жизнь.

- Постараюсь сделать все возможное для спасения жизни отцу донны Кармен.

- Послушайте, доктор... Мне сказал Кристобаль, что вам приглянулась моя дочь.

Доктор не сразу мог ответить. Его сердце бурно забилось в груди... Наконец он произнес:

- Да!.. И я готов на все, лишь бы получить ее руку.

Обезображенные черты полковника покривились подобием улыбки. Он сказал:

- Для этого существует только одно условие... Неизменное... Вы понимаете меня?.. Готовы ли вы исполнить это условие?

Доктор, весь бледный, опустил голову и не сказал ничего.

Но полковник и Кристобаль поняли, что доктор Серрано изменник и что Масео будет предан.

ГЛАВА XV

Как приятно ничего не делать. - Тулонский арсенал. - Культ "воду". - Жертвоприношение "безрогих козочек". - Пропали!

Хорошо жилось инсургентам в гациенде донны Кармен. После трудов и опасностей они наслаждались так редко выпадавшими на их долю минутами покоя и досуга. Если бы не расставленные повсюду караулы и не приезжавшие и уезжавшие то и дело курьеры, можно было бы подумать, что в усадьбе течет мирная помещичья жизнь. Все как-то обленились и полюбили гамаки в тени деревьев и прохладительные напитки. Даже подвижная как ртуть парижанка Фрикетта дольше обыкновенного предавалась сиесте*, занимавшей теперь значительную часть ее дня.

* Сиеста (исп.) - послеобеденный отдых.

Что касается Мариуса, то он по этому поводу сделал однажды следующее замечание:

- Знаете, мадемуазель, мы здесь точно в тулонском арсенале.

- Как так, Мариус?

- Там рабочие, когда их за работой спросят, что они делают, - отвечают: "Мы отдыхаем".

- А работа как же?

- Идет себе помаленьку. Они всегда по двое за одним делом: один работает, другой смотрит; через каждые четверть часа они сменяются: второй - за работу, первый - смотреть... Потом все уйдут гулять и шляются часа три.

Между тем над Масео и его друзьями собирались тучи, о которых они и не догадывались.

Доктор Серрано вел себя крайне осторожно и даже не намекал донне Кармен на те чувства, которые он к ней питает. Будучи всецело занята своей привязанностью к Карлосу, молодая девушка не придавала особенного значения тому усиленному вниманию, с которым к ней относился Серрано. Она объясняла это внимание деликатностью хорошо воспитанного человека, который вдобавок был другом ее жениха.

Подозревать какое бы то ни было предательство она не могла уже просто потому, что сама была совершенно на него не способна. Сговора доктора с дворецким, разумеется, не подозревала, не знала также и о пребывании ее отца в хижине негра Сципиона. Этот секрет хранился строго; никому и в голову не приходило, что полковник Агвилар находится так близко.

Благодаря стараниям доктора Серрано, дон Мануэль поправился. Лихорадка прошла, и никаких осложнений не предвиделось. Больной совершенно пришел в себя и рассуждал вполне здраво. Он обдумывал чисто испанскую месть, которая должна была обрушиться на его врагов.

Масео, Карлос, Долорес, Фрикетта, Мариус... Все это были его враги. Всех их он хотел поразить на смерть, без всякой жалости, хотел насладиться их мучениями, их агонией.

План мести был обдуман с чисто адской ловкостью и с неслыханной жестокостью.

Так как нужно было спешить, то дон Мануэль решил действовать безотлагательно и исполнить сейчас же первую половину плана.

- Сципион, - обратился он к негру, - ты по-прежнему принадлежишь к секте "воду"?

Так как этот гнусный культ везде преследуется законом, то негр пролепетал что-то непонятное, пытаясь протестовать. Он думал, что его будут сейчас бранить за принадлежность к этой секте.

- Ну, ну, не запирайся, - добродушно продолжал дон Мануэль. - Если ты мне скажешь правду, я дам тебе сто пиастров.

Глаза бывшего невольника загорелись жадностью, и он произнес своим тихим музыкальным голосом, составлявшим такой контраст с его неуклюжей и безобразной фигурой.

- Да, муше, я по-прежнему почитаю "воду".

- Очень хорошо. А скажи мне, ты не прочь был бы получить для жертвоприношения безрогую козочку?

- О муше!.. Я был бы очень доволен... И король и королева "воду" тоже были бы очень довольны... все мы были бы довольны... О!.. Да!..

- В таком случае вместо одной козочки я подарю тебе двух - желаешь?

- О муше!.. Это будет праздником для нас!.. Великим праздником!

- Хорошо. Ты знаешь двух девушек, явившихся сюда с этим разбойником Масео?

- Я их знаю... Они белые...

- Я предаю их тебе для "воду". Можешь их похитить, только поискуснее, и доставить туда, где у вас приносятся жертвы.

- Это не трудно... Барышни всегда гуляют одни по лугу. Я подстерегу их с товарищами, и мы похитим их.

Довольный успехом затеянной гнусности, благородный дон спокойно заснул, как человек, исполнивший свой долг.

На другой день Фрикетта, Долорес и Пабло, в сопровождении Мариуса, отправились на охоту. Мариус взял с собой ружье, чтобы охотиться на дроздов, которых он умел великолепно жарить. В усадьбе долго слышны были выстрелы, потом все стихло. Настал вечер, никто из ушедших не возвращался. Кармен и Карлос стали беспокоиться и отправились их искать. Когда они дошли до лесной полянки, где обыкновенно Мариус делал привал во время охоты, оба невольно вскрикнули от гнева и ужаса. Кругом виднелись следы борьбы. На земле, в луже крови, лежал Мариус без признаков жизни. Фрикетта, Долорес и маленький Пабло исчезли.

ГЛАВА XVI

Поклонники "воду". - Человеческие жертвы. - Каннибализм. - Священный уж. - Жрец и жрица. - Что видел испанский офицер. - Суд. - Казнь. - Проделки жрецов.

Африканские негры, попавшие в качестве рабов на Антильские острова, принесли с собой очень странный и кровожадный религиозный культ. Культ этот, посвященный божеству "воду", до настоящего времени еще существует на островах Гаити, Кубе, Ямайке, в Сан-Доминго, Луизиане, Гондурасе и даже в некоторых северных областях Южной Америки.

Не только одни безграмотные негры поклоняются жестокому и кровожадному божеству, но и люди, стоящие на высшей ступени культуры и умственного развития, имеющие состояние и пользующиеся уважением, словом, занимающие более или менее видное положение в креольском обществе.

"Воду", по мнению своих поклонников, - существо сверхъестественное, всемогущее, вызывающее все явления на земле и управляющее ими. Это божество, по характеру приносимых жертв, сильно напоминает древнего Молоха. Олицетворением "воду" служит громадный, но совершенно безобидный уж, который является предметом настоящего фетишизма: все собрания и обряды этого варварского культа совершаются всегда в присутствии самого божества.

Приверженцы этого культа уверены, что "воду" знает прошедшее, настоящее и будущее и возвещает это через посредство великого жреца и великой жрицы, которые действуют и говорят только по его внушению.

В каждой области и даже в каждой мало-мальски значительной общине есть великий жрец и великая жрица. Первый избирается сектантами на всю жизнь, а выбор второй, как его подруги, зависит уже от него самого. Эту священную чету называют королем-отцом и королевой-матерью, или на простонародном языке "папалу" и "мамалу".

В качестве доверенных и уполномоченных страшного божества, "папалу" и "мамалу" пользуются безграничным могуществом, властью и почетом; особы их священны и неприкосновенны.

Невежественные, грубые и жестокие, но очень хитрые, они пользуются своим положением и злоупотребляют им для того, чтобы удовлетворять свой аппетит, алчность, чувство мстительности и вообще все страсти и пороки, на которые способны низкие натуры.

Как мы уже сказали, "воду", подобно Молоху, - божество чрезвычайно кровожадное. Бескровных жертв оно не принимает. Не бывает ни одного собрания в честь "воду", на котором его поклонники не старались бы удовлетворить его и своей собственной жажды крови.

Последователи этого ужасного культа делятся на две секты, из которых одна внушает отвращение, а другая - ужас и страх. Первая довольствуется жертвами из животного мира - мясом и кровью петухов и коз, а вторая требует исключительно безрогих козочек, то есть человеческих жертв, преимущественно молодых девушек и детей. "Папалу" убивает свои жертвы с утонченной жестокостью, а затем они съедаются.

Кровь жертв, смешанная со спиртом, образует ужасный, одуряющий напиток, который является главной приманкой для водуистов.

На Гаити, Кубе, в Луизиане и Гондурасе судебные архивы переполнены уголовными документами по расследованию этого культа. Многие из водуистов были подвергнуты смертной казни за похищение, умерщвление и съедение человеческих жертв, принесенных в честь страшного божества.

Вот сведения из документов судебного архива острова Кубы. В 1889 году один из капитанов испанской артиллерии, стоявшей в гарнизоне в Сант-Яго на Кубе, слышал о культе "воду" и пожелал во что бы то ни стало присутствовать при его обрядах и жертвоприношениях.

Некоторые из солдат его батареи были негры и принадлежали к секте поклонников "воду". Солдаты любили своего капитана и взялись провести его в ближайшее капище, расположенное неподалеку за городом, но с тем условием, чтобы он загримировался и переоделся негром и ни одним звуком или движением не выдавал себя, иначе они не отвечали за его жизнь.

В назначенный день капитан вычернил себе лицо, шею и руки, взлохматил свои черные кудрявые волосы, надел грубую одежду и отправился со своими проводниками на место сборища почитателей "воду".

К своему величайшему изумлению, в этой пестрой смеси людей всех цветов и сословий, скученных в чем-то вроде сарая, он увидел лиц, принадлежавших к высшему креольскому обществу, и большей частью женщин.

Приготовления к отвратительной церемонии вскоре поглотили все его внимание. На каменный жертвенник была поставлена большая, широкая и глубокая деревянная чаша, наполненная какой-то дымящейся жидкостью, распространявшей сильный запах алкоголя. Затем принесли и поставили около чаши большую клетку, в которой лежал, свернувшись клубком, громадный уж.

В одном из углов "храма" лежали белые куры со связанными крыльями и хорошенький беленький козленок, тоже связанный.

Жрец взял бубен и начал бить в него, сначала медленно, потом все скорее и скорее. Вместе с тем он постепенно, шаг за шагом приближался к клетке, в которой уж, при звуках бубна, зашевелился и зашипел.

Понемногу жрец начал приходить в возбуждение, которое с каждым мгновением росло и вскоре сообщилось жрице, а затем и многим из собравшихся. Все принялись топать, выть, вертеться и размахивать руками.

После разных дурачеств, описывать которые было бы слишком долго, когда жрица, с пеной на губах, корчившаяся в страшном, искусственно вызванном нервном припадке, вдруг впала в каталепсию*, жрец схватил белого козленка и, пригнув ему голову над чашей, одним взмахом ножа отрубил ее, так что кровь полилась ручьем в чашу.

* Каталепсия (греч.) - оцепенение.

Присутствовавшие с жадностью бросились пить отвратительную смесь крови с алкоголем, после чего все пришли в настоящее исступление.

Затем к жертвеннику начали подступать желавшие вымолить себе что-нибудь у божества. Просили о даровании богатства, веселой жизни, здоровья, исцеления, успеха в любви и даже в задуманных преступлениях.

Капитану было крайне противно смотреть на все это, но он все-таки надеялся, что жертвоприношение ограничится козленком. Но он ошибался.

К распростертой на полу и мало-помалу приходившей опять в нормальное состояние жрице приблизился молодой негр зверского вида и геркулесового телосложения.

- О мамалу, окажи нам великую милость! - произнес он, становясь перед ней на колени.

- Чего же ты желаешь, сын мой? - спросила жрица.

- Дай нам безрогой козочки.

Жрица утвердительно кивнула головой и сделала какой-то знак рукой. Вслед за тем кучка людей раздвинулась, и капитан увидел на бамбуковом табурете совершенно нагого ребенка лет семи, со связанными руками и ногами. В широко раскрытых глазах малютки застыл смертельный ужас.

Великий жрец подхватил его, нагнул одной рукой над чашей, а другой занес над его горлом нож.

Капитан почувствовал при этом страшном зрелище такое негодование, что, забыв об угрожающей ему самому страшной опасности, закричал вне себя:

- Остановись, злодей! Пощади хоть ребенка!

И он хотел броситься на освобождение малютки.

В результате вышло бы, конечно, только то, что мальчика он бы не спас, а сам бы погиб. К счастью, окружавшие его солдаты мгновенно подхватили его на руки и унесли из "храма". Несколько фанатиков, вооруженных ножами, кинулись было за ними вдогонку, но, совершенно пьяные, вскоре вынуждены были отстать, и капитан благополучно возвратился в город Сант-Яго. Он отправился прямо в полицию, рассказал о виденном и потребовал немедленного оцепления "храма" полицейскими и ареста всех находившихся в нем.

Но полиция на Кубе состоит преимущественно из негров и мулатов, которые втайне почти все принадлежат к секте поклонников "воду" и потому не желают преследовать этот культ, а те немногие, которые не принадлежат к водуистам, так боятся своих товарищей и вообще всех приверженцев мрачного божества, что молча потворствуют им.

Поэтому немудрено, что когда капище наконец было оцеплено, то оказалось пустым.

Возмущенный капитан сообщил прокурору все и даже назвал лиц, которых узнал. Пораженный рассказом офицера, прокурор возбудил следствие, раскрывшее такие ужасные подробности, что он не решился брать на себя ответственность в этом деле и донес обо всем губернатору. Увидев, что тут замешано множество влиятельных лиц, пользовавшихся большим почетом в торговом мире, губернатор побоялся скандала и нашел нужным вести дело как можно осторожнее. Были арестованы главный жрец и главная жрица да несколько негров-водуистов.

Администрация отлично знала, что эти люди никогда не выдают друг друга, и потому нечего было опасаться, что будут скомпрометированы лица, которых не желали трогать.

Великий жрец и великая жрица были привлечены к суду вместе с дюжиной жалких негров и, несмотря на упорное отрицание своей вины, уличены в похищении детей и женщин с целью умерщвления и людоедства.

Когда суд потребовал, чтобы они назвали своих сообщников, подсудимые дерзко расхохотались, и жрец вызывающе крикнул:

- Ищите их сами! Это не трудно. Их много. Они рассеяны по всему острову. Я даже вижу многих из них в этом зале.

Суд обещал даровать им всем жизнь, если они назовут хоть нескольких лиц, но они отказались и объявили, что предпочтут умереть, нежели нарушить свою клятву.

Их приговорили к смертной казни, и они встретили ее с удивительной твердостью.

Губернатор решил заменить на этот раз распространенный в Испании способ казни через повешение расстрелом.

На это была своя причина. Нельзя было поручиться, что палачи-негры тоже не принадлежат к водуистам, а известие, что приверженцы этой ужасной секты знают тайну составления напитков, производящих полное подобие смерти. При повешении палачи-сообщники могли дать осужденным такой напиток с расчетом, что он подействует в самый момент казни, так что можно будет только для вида проделать процедуру повешения и погребения. Так могла бы сложиться - как уже не раз бывало - сказка о воскресении казненных, а это послужило бы только большей славе "воду".

Подобными фокусами жрецы крепко держат в руках невежественный народ. Расстрел лишает их возможности проделывать такую комедию.

Однако жрецы и на этот раз не признали себя побежденными. Они объявили верующим, что "воду" воскресит казненных и что никакая сила не в состоянии воспрепятствовать этому.

Трупы казненных были зарыты на самом месте казни. Чтоб помешать их похищению, вокруг этого места были расставлены вооруженные часовые. К несчастью, часовыми были местные солдаты, а не присланные из метрополии, и поэтому на следующее утро могилы оказались разрытыми и трупы унесенными. Очевидно, часовые были водуистами или их подкупили.

Как бы то ни было жрецы все-таки завладели трупами казненных и распространили слух, что "воду" воскресил своих верных поклонников, которые укрылись пока в чужих странах от преследования испанских властей.

Таким образом, казнь нескольких незначительных лиц послужила большей славе "воду", и жрецы преспокойно продолжали свою возмутительную деятельность.

Таковы были люди, в руки которых месть дона Мануэля Агвилара-и-Вега предала Долорес, Фрикетту и маленького Пабло.

ГЛАВА XVII

Звукоподражание Мариуса. - Неудача Пабло. - Охота на дроздов. - Неожиданность. - Бедный Мариус! - Похищение. - Пленники водуистов. - Страдания. - Предательский напиток.

Мариус был страстным охотником и обладал удивительным талантом звукоподражания. Слух у него был развит до феноменальности: он сразу схватывал все оттенки голосов различных птиц.

Для их приманки у него не было ничего, кроме простого древесного листа, свернутого в трубочку и проколотого в нескольких местах.

Маленький Пабло приходил в полный восторг, когда слышал, какие удивительные трели выделывает дядя "Малиус" посредством такого нехитрого инструмента. Мальчику тоже захотелось подражать, и он просил выучить его "играть на листочке". Но - увы! - как ни тужился маленький ученик, как ни надувал щек, как ни вытягивал губ и как ни вытаращивал своих шустрых глазенок, результат был один: мальчик издавал какие-то ужасные нестройные звуки, приводившие его самого в полное отчаяние.

В этот день Мариус решил устроить охоту на птиц не отходя от своего поста. Молодые девушки уселись с Пабло в шалаше на связках зеленых ветвей, а Мариус, стоя у входа с винтовкой наготове, начал приманивать серых дроздов, летавших вокруг целыми стаями. Эти птицы очень музыкальны, и потому обмануть их слух чрезвычайно трудно. Но Мариус так мастерски подражал их голосу и манере скликать друг друга, что после первых же его звуков они стали слетаться со всех сторон на дерево, под которым приютился шалаш, походивший на безобразно наваленную кучу хвороста.

Молодые девушки просто не верили своим глазам, видя, как доверчиво собираются осторожные птицы на призыв Мариуса, а мальчика приходилось ежеминутно останавливать, чтобы он не вспугнул их восклицанием или шумным движением в порыве восхищения искусством моряка.

Когда все дерево было покрыто дроздами, Мариус вошел в настоящий азарт и ухитрялся в одно и то же время стрелять и приманивать одним уже собственным голосом. И чем больше он убивал птиц, тем больше их слеталось. Таким образом ему удалось настрелять их несколько десятков.

Но вдруг, когда стрелок начал было в двадцатый раз заряжать винтовку, шалаш с треском обрушился, придавив всех.

Пабло пронзительно закричал.

Мариус прошептал проклятие и сделал геркулесовское усилие сбросить навалившуюся на него тяжесть. Сквозь раскидываемый им хворост ему виднелись какие-то черные руки с длинными когтеобразными ногтями, проворно шарившие снаружи, и он терялся в догадках, что бы это могли быть за существа - люди или обезьяны.

Долорес, Фрикетта и Пабло, полузадушенные под хворостом, беспомощно барахтались и глухо стонали.

Наконец бородатая голова Мариуса вынырнула из груды хвороста. Несмотря на свою неустрашимость, он на мгновение замер от ужаса, когда увидел перед собой здоровенных четырех негров, вооруженных ножами, с дьявольским злорадством скаливших зубы.

Быстро опомнившись, он решил бороться до последней возможности. Он хотел вскочить и броситься на разбойников, но в эту минуту один из них с размаху ударил его ножом в правое плечо.

Он чувствовал, как холодная сталь проникла ему в грудь, дышать стало трудно, в глазах помутилось, и ему казалось, что он умирает. Последняя мысль была о том, что ожидает молодых девушек и мальчика.

- Бедняжки! Кто их теперь защитит! - пробормотал сквозь стиснутые зубы Мариус, падая на землю.

К несчастью, обе девушки были безоружны и не могли сделать даже попытки к сопротивлению. Они находились недалеко от гациенды, занятой солдатами, и не могли ожидать подобного нападения.

Кровь бедного моряка, горячей струей брызнувшая им на руки, заставила обеих девушек с ужасом вскрикнуть:

- Боже! Мариуса убивают!.. Бедный Мариус!.. Помогите! Спасите!

Негры, справившись с моряком, упавшим замертво, молча поспешили вытащить из-под груд хвороста обеих девушек и мальчика, заглушили их крики заткнутыми в рот тряпками и скрутили им руки и ноги веревками.

Затем негодяи взвалили всех троих на плечи и поспешно скрылись со своей ношей в густой заросли, покрывавшей подножие гор.

Через полчаса они вышли на небольшую лесную поляну, посредине которой стояло одинокое каменное здание невзрачного вида.

Своей прямолинейной архитектурой здание походило на каретный сарай. Вокруг него теснилось с полдюжины небольших хижин.

С западной стороны здания находилась массивная дверь. Предводитель шайки, забежав вперед, отворил эту дверь и молча пропустил в нее товарищей с их ношами.

Войдя в здание, негры освободили пленникам рты, но руки и ноги оставили связанными.

Внутри здание было убрано с грубой претензией на то, что это "святилище". Стены были увешаны гравюрами из одного очень распространенного английского иллюстрированного журнала.

В глубине, против входа, стоял гранитный жертвенник, на котором лежали куски полированного камня: нефрита (почечного камня) и гагата, в виде топоров, ножей, скребков и тому подобных предметов, встречаемых ныне только в музеях.

Над жертвенником развевалось исполинских размеров знамя из красной шелковой материи, покрытое вышитыми золотом непонятными знаками. Тут же висели золоченые диадемы, разноцветные куски дорогих тканей, пояса, шарфы и масса других предметов украшения и роскоши. На заднем конце жертвенника находилась закрытая решеткой темная ниша, в которой едва можно было различить клетку с ужом, свернувшимся в клубок.

Фрикетта с изумлением и тревогой смотрела на это странное убранство места, куда они попали, и на зловещую наружность молчаливых негров, так грубо взявших их в плен.

Между прочим, молодая девушка заметила странную прическу двух негров. Их курчавые и сухие, как солома, волосы не были коротко острижены, как обыкновенно бывает у негров, а, собранные в несколько тонких пучков, торчали стоймя над лбом.

Оба эти негра держались особняком и сами ничего не делали, а только отдавали распоряжения прочим неграм, которые относились к ним с заметным уважением и беспрекословно исполняли все их приказания.

Фрикетта смотрела на все скорее с любопытством, нежели страхом; по крайней мере, девушка умела не обнаруживать своего беспокойства.

Она даже сказала своей подруге:

- Неужели эти уроды хотят напугать нас таким маскарадом? Если бы наш бедный Мариус не был убит или тяжело ранен, я от души посмеялась бы над всем этим.

- Но, по-моему, во всем этом мало смешного, - серьезно проговорила Долорес.

- Разве наше положение кажется вам таким опасным? - спросила Фрикетта со своей скептической улыбкой.

- Да, не только опасным, но прямо ужасным! Разве вы не знаете, куда и к кому мы попали?

- Знаю: к безобразным, грубым, вонючим неграм.

- А слыхали вы когда-нибудь о "воду"?

- Слыхала... Насколько я знаю, это нечто вроде пугала для непослушных детей.

- Не совсем так. Последователи культа "воду" - кровожадные людоеды, которые в честь своего божества умерщвляют и пожирают пленников.

- Вздор!.. Неужели вы думаете, что эти черномазые уроды собираются пообедать или поужинать нами?

- Боюсь, что так...

- Ну, а я не верю этому... Впрочем, во всех моих многочисленных приключениях мне еще ни разу не угрожала опасность быть превращенной в ростбиф, и потому эта опасность имеет для меня прелесть новизны.

- Смейтесь, смейтесь! Вы, французы, над всем смеетесь.

- Да не плакать же о каждом вздоре. Помните, что смех самое лучшее оружие. Посмотрите, с каким растерянным видом смотрят на меня ваши людоеды.

Действительно, оба негра с длинными волосами, очевидно, начальники, и их слуги были сильно поражены веселостью одной из своих пленниц. Обыкновенно все их жертвы вели себя совсем иначе.

Пабло жалобно застонал, и на вопрос нагнувшейся к нему Фрикетты пожаловался на сильную жажду, боль в руках и на свое неудобное положение. Мальчик лежал спиной вверх и не мог пошевельнуться.

Фрикетта повелительным знаком подозвала одного из негров с торчавшими волосами и сказала ему по-испански:

- Сеньор людоед, прикажите скорее развязать этого малютку! Видите, как он страдает.

Но негр молча смотрел на нее, очевидно не понимая.

Фрикетта хотела было уже крикнуть какую-то резкость, но Долорес предупредила ее, сказав негру несколько слов на местном наречии.

Тот подошел к мальчику, ослабил веревку на его руках, посадил его на пол и дал ему тыквенную бутыль с какой-то жидкостью.

Пабло с жадностью стал пить, но, вспомнив, что Долорес и Фрикетта тоже, наверное, чувствуют жажду, подполз к ним и передал им бутыль.

- Благодарю, дорогой мой мальчик, - дрогнувшим голосом проговорила Фрикетта.

Взяв бутыль, она немного отпила из нее и сказала своей подруге:

- Э, да это очень вкусно: похоже на пальмовое вино... Не хотите ли?

- Да, - отвечала Долорес. - Я умираю от жажды... Хотя, быть может, нам и не следовало бы пить этого: неизвестно, что эти язычники примешивают к своим напиткам, - прибавила она, сделав несколько глотков.

Молодая патриотка была права. Немного спустя она, Фрикетта и Пабло почувствовали, что их неодолимо клонит ко сну. Потом им показалось, что все предметы вокруг них стали принимать какие-то странные формы и гигантские размеры.

Здание, в котором они находились, растянулось и расширилось до бесконечности. Окружавшие их люди превратились в громадных чудовищ. Красное шелковое знамя казалось морем крови.

Затем все вокруг них завертелось в какой-то фантастической пляске, принимая новые и новые странные очертания.

В напряженном мозгу несчастных девушек промелькнуло сознание страшной опасности, но они не в состоянии были сделать малейшего движения.

ГЛАВА XVIII

Помощь Мариусу. - В гациенде. - Поспешный отъезд. - "Пеннилес". - Тот, которого не ожидали. - Отец и дочь. - Угрозы. - Насилие. - Достоинство. - Посредничество. - Вперед!

Во время этой ужасной партизанской войны, когда часто недоставало даже самого необходимого, инсургентские офицеры должны были всячески изощряться, чтобы собственными силами помогать себе и своим людям в затруднительных случаях. Необходимость заставила их ознакомиться с некоторыми приемами хирургии и оказания первой помощи раненым и больным.

Недостаток медицинских познаний они возмещали трогательными заботами друг о друге и самым тщательным уходом за больными. Благодаря взаимной привязанности и желая во что бы то ни стало жить и способствовать освобождению отечества, многие из инсургентов, даже тяжело раненные, излечивались и снова становились в ряды.

Полковник Карлос Валиенте был одним из тех самоучек-хирургов на Кубе, которые каким-то чудом излечивали раненых, напоминая знаменитые слова Амбруаза Парэ, лейб-медика французского короля Карла IX: "Je le pansai, Dieu le guent" (я его перевязал, а Бог исцелил).

Увидев Мариуса плавающим в крови, Карлос прежде всего постарался при помощи своей верной спутницы Кармен освободить раненого из-под ветвей и уложить его на траве. Расстегнув затем пропитанную кровью полотняную блузу и рубаху моряка, он заметил у него зияющую рану, которая шла от плеча до груди и обнажала рассеченные мускулы.

Кармен молча, с тревогой во взоре, глядела на полковника, пока тот осматривал рану.

- Рана хорошая! - проговорил наконец он, покачав головой.

- Смертельная? - испуганно спросила Кармен.

- Нет, не думаю. Подобные открытые раны обыкновенно не так опасны, как небольшие скрытые, идущие вглубь и затрагивающие самые существенные органы.

- Хорошо, если бы вы были правы, Карлос!

- Во всяком случае, можно надеяться, что этот молодец снова станет на ноги. Видите, какого он крепкого телосложения. Такие геркулесы от подобных ран не умирают.

- А не сбегать ли, Карлос, на гациенду за помощью?

- Да, бегите, Кармен, а я пока перевяжу нашего молодца; я его люблю от всей души.

- Отлично, Карлос. А когда он будет в безопасности, мы отправимся искать вашу сестру, Фрикетту и маленького Пабло.

Не подозревая даже, что и ей может угрожать та же опасность, Кармен побежала в гациенду.

Через полчаса она возвратилась с двумя носильщиками и всем необходимым для перевязки. В это время Мариус пришел в себя и с удивлением озирался вокруг. Узнав полковника и Кармен, он с трудом пробормотал:

- Qu'es aco?.. Полковник... здравия желаю!.. Что за черт!.. Я не могу... пошевельнуться... И в голове у меня такая... пустота... хоть шаром... покати... точно оттуда... вытащили весь мозг...

- Старайся припомнить, мой друг, что случилось, - перебил полковник. - Говори по возможности скорее, время не терпит.

- Не знаю хорошенько... полковник, - с трудом продолжал раненый. - Я увидел черные лапы... потом такие же черные рожи... хотел выкарабкаться из-под... хвороста, которым нас придавили эти черти... тут... вдруг... мне прямо... в плечо... нож и... кончено!.. Больше уж я... ничего... не помню.

- Но что же случилось с моей сестрой, мадемуазель Фрикеттой, и Пабло?

- А разве их тут... нет? - с ужасом пролепетал Мариус.

- В том-то и дело, что нет! - мрачно ответил полковник.

- Значит... О, проклятые!.. Нужно... искать их... скорее... Их унесли... они в плену... Я пойду...

И бедный Мариус сделал отчаянное усилие подняться на ноги, но, немного привстав, обессиленный от потери крови, снова тяжело рухнул на землю и лишился чувств.

По знаку Карлоса носильщики положили его на носилки и понесли в гациенду. Полковник Карлос последовал за ними.

В гациенде начались шум и движение, когда они подошли к ней. Молодой человек и девушка отсутствовали не более часа, и этого короткого времени оказалось достаточно, чтобы взбудоражить всю главную квартиру инсургентов.

Карлос застал генерала Масео читающим письмо, врученное ему каким-то только что прибывшим всадником.

Молодой полковник сообщил генералу о ране Мариуса и все, что удалось ему узнать от матроса о похищении девушек и мальчика.

Масео нахмурился и проговорил:

- Это ужасно!.. И как некстати. Я только что получил очень важное известие, требующее нашего немедленного отъезда.

- Но генерал, как же быть с моей сестрой, мадемуазель Фрикеттой, мальчиком и тяжело раненным Мариусом?

Масео, с бледным и болезненно искаженным лицом и стиснутыми зубами, отвечал:

- Спасение моей маленькой армии, быть может, даже вся будущность нашего дела требуют немедленного выступления из лагеря... Я получил известие о приближении к острову американского корабля. Он везет нам, по всей вероятности, оружие, амуницию, деньги и волонтеров.

- А как называется корабль?

- "Пеннилес". Он принадлежит богатому французу, поселившемуся в Америке... нашему другу. Со стороны моря корабль преследуется испанскими крейсерами, желающими его захватить, а со стороны суши - войсками генерала Люка. У меня остается время как раз только на то, чтобы успеть отбить Люка, очистить берег и дать возможность "Пеннилесу" отдать груз, который нам так необходим для нашего дела.

Карлос опустил голову от горя. Он сознавал, что его начальник прав, но вместе с тем чувствовал, что исполнение долга иногда бывает страшно тяжело.

- Между тем, - продолжал после небольшой паузы Масео, - я не хочу удалиться, не сделав всего, что в моей власти, для оказания помощи тем, которым я так обязан... Вот что, Карлос: выбери себе пятьдесят человек самых смелых, ловких и сообразительных и прими над ними командование. На тот же случай, если ты будешь убит или ранен, возьми с собой офицера, который мог бы заменить тебя. Надеюсь, что ты с этим отрядом сумеешь найти и спасти похищенных. Поверь, только крайность не позволяет мне сделать это лично.

- Благодарю, Масео! Благодарю, мой храбрый генерал! - с чувством воскликнул Карлос, горячо пожимая руку начальника инсургентов.

- В случае удачи, на которую я твердо надеюсь, ищи меня в районе мыса Бланко, - добавил генерал. - А теперь до свидания!

- До свиданья, Масео! Желаю и тебе полного успеха!

Через четверть часа гациенда опустела.

Карлос, выбрав пятьдесят человек из войска Масео, взял себе в помощники молодого офицера, которого знал как очень развитого, энергичного и дельного человека. Это был капитан Роберто, брюнет, среднего роста, но плотного сложения, с красивым и мужественным лицом, проворный и отчаянный рубака.

Не теряя ни минуты, Карлос и Роберто отправились со своим отрядом к разрушенному посту отыскивать следы похитителей девушек и мальчика.

Во всей гациенде остались только Мариус и Кармен, которая поклялась, что пока она жива, никто и пальцем не тронет раненого.

Настала ночь, одна из тех душных и мрачных тропических ночей, полных таинственного трепета и освещаемых только роями светящихся мошек.

Хотя Кармен и привыкла к температуре белого каления, но все-таки задыхалась в эту ночь. Совершенно обессиленная, девушка растянулась в своем гамаке и сразу впала в состояние, близкое к оцепенению.

Лежа с открытыми глазами и внимательно всматриваясь при свете лампы в трепетавшие за окном тени и прислушиваясь к малейшему шороху снаружи, она думала о Карлосе, ее привязанности к нему, о его взаимности и о сладком обете, связывавшем их, проклинала эту ужасную войну, препятствовавшую их счастью, и с острой болью в душе вспоминала о похищенных молодых девушках и мальчике, которым, быть может, угрожала мучительная смерть.

Но вот девушка услыхала в коридоре, на роскошном мозаиковом полу, чьи-то тяжелые, неровные и спотыкающиеся шаги. Она хотела подняться, но не могла, как будто была парализована. В таком беспомощном состоянии она стала ждать приближения того, кто шел - может быть, друга, а может быть, и врага.

Дверь тихо отворилась, точно под рукой привидения, и на пороге показался человек высокого роста. С одного взгляда Кармен узнала этого человека, несмотря на покрывавшие его лицо перевязки, забинтованную руку, страшную худобу и вообще на все, что сделало из отчаянного, смелого и представительного воина жалкого инвалида.

- Отец! Вы здесь? - чуть слышно прошептала девушка.

Дон Мануэль медленно подошел к ней, сел на стул, стоявший возле гамака, и ответил своим твердым голосом с металлическим оттенком:

- Да, я здесь... в моем собственном доме... Это тебе, конечно, не по душе? Я тебе мешаю?

Казалось, от всего этого человека остался один голос, но этот голос звучал с прежней энергией и язвительным сарказмом.

Страшным усилием воли молодая девушка стряхнула с себя сковывавшую ее тяжелую дремоту, немного приподнялась и твердо, хотя и почтительно, сказала:

- Отец, я удивлена, но рада, очень рада и счастлива, что вижу вас в живых. Вы сами знаете, что ваш упрек несправедлив. Вы мне не можете ни в чем мешать, но я боюсь, что сюда явятся ваши враги и найдут вас здесь.

- Почему же мне бояться людей, общество которых кажется тебе приятным?

- Что вы хотите этим сказать, отец?

- Я хочу сказать, что твое присутствие... обаяние твоей красоты лучше всего защитят меня...

- Я вас не понимаю...

- Неправда! Отлично понимаешь... Так называемый генерал Масео... хорош "генерал"!.. находится всецело под влиянием полковника... Ха-ха-ха!.. полковника Карлоса Валиенте, который, в свою очередь, весь в прелестных ручках донны Кармен Агвилар-и-Вега... Ха-ха-ха!.. Вот почему я здесь в полной безопасности.

Желая ковать железо пока горячо, Кармен сказала:

- Это верно, отец. Вашу жизнь щадили все время. Если вы сами с безумной отвагой бросались в опасности и, наконец, пострадали, то в этом никто не виноват. За случайность никогда нельзя поручиться, но преднамеренно никто не тронул бы и волоса на вашей голове.

- Ты хочешь сказать, что меня щадили эти... негодяи?

- Да, отец, вас щадили те люди, которых вы называете негодяями.

- Какая гадость!.. Это заставляет меня ужасаться жизни, если я обязан ею гнусным разбойникам... презренным бунтовщикам!.. И какой-нибудь сын рабыни... простой лакей, назвавшийся полковником разбойничьей шайки, смеет хвалиться, что щадил меня!.. О, я готов задушить сам себя при одной этой мысли!

- Мой друг детства исполнил свою обязанность, отец.

- Этот мулат твой друг... Ха-ха-ха!.. И ты, девушка с тонким, развитым вкусом, любишь этого ублюдка?

Храбро выдерживая бурю, осыпаемая градом оскорблений, из которых каждое так коробило ее, Кармен дрожащим от сдерживаемого чувства голосом произнесла:

- Да, люблю.

- О, ты... негодная! Ты недостойна носить мое имя, и я не признаю тебя более своей дочерью!

Вне себя от бешенства, он схватил лежавший на столике хлыст и хотел ударить им дочь по лицу. Но та, пристально глядя на него, с достоинством проговорила:

- Дон Мануэль Агвилар-и-Вега, вы забываете, что я женщина!

- Негритянка... любовница мулата!

Он снова поднял руку, но в это время в дверь, оставшуюся полуотворенной, кто-то вошел, тоже шатающейся неровной походкой, одновременно послышалось злое рычание рассерженной собаки.

Это был Мариус, привлеченный громким голосом дона Мануэля. Матроса сопровождал Браво, не отходивший от него с той минуты, как увидел, что его несут полумертвым на гациенду.

- Оставьте! - коротко проговорил Мариус, ударив испанца по поднятой руке.

Обернувшись и увидев на стоявшем перед ним бледном человеке остатки мундира инсургентской армии, дон Мануэль дико захохотал и крикнул:

- Кристобаль!.. Зефир!.. Мартино! Ко мне!.. Схватите этого негодяя и расстреляйте его в спину, как делают с изменниками.

Человек восемь негров, вооруженных с ног до головы, ворвались в комнату. Браво свирепо ощерил свои страшные волчьи зубы и приготовился к борьбе.

Мариус поспешно схватил тяжелую скамейку из черного дерева и, размахнувшись ею, энергично воскликнул:

- Ну нет! Я никогда не показывал спину врагам, не таковский!.. Вперед, во имя старой Франции!

ГЛАВА XIX

Еще о "воду". - Обряды культа людоедов. - Священная пляска. - Возмутительное зрелище. - Бешенство опьянения. - Посвящение неофитов. - Поцелуй ужа. - Критический момент.

Между тем в капище "воду" разыгрывалась очень странная для непосвященных сцена. Молодые девушки, полуусыпленные питьем, с тайным ужасом следили за всем происходящим вокруг них.

Капище наполнилось народом. Пропев какой-то до невозможности дикий гимн, жрец сказал собранию несколько слов, после чего лица у всех прояснились, и блеснувшие зверской радостью взоры обратились на неподвижно лежавших на полу жертв.

Вдруг жрица издала пронзительный свист, в ответ на который раздался другой свист, еще более пронзительный и резкий. Затем она приблизилась к клетке, поставленной на пол, в которой находился священный уж.

Остановившись против клетки, жрица надела на голову блестящую диадему, закутала шею, плечи и грудь несколькими красными шелковыми шарфами и начала с каждой секундой все более и более возбужденно делать какие-то странные движения головой и плечами, щелкала пальцами, точно кастаньетами, и все ее лицо судорожно подергивалось. Все это постепенно ускорялось и усиливалось.

Наконец, жрец взял бубен, увешанный мелкими погремушками, и стал ударять в него сначала тихо и медленно, потом все громче и чаще, по мере того, как возрастало возбуждение жрицы.

В это время представитель самого божества, уж, свертывался и развертывался, свистел и шипел и вообще бесновался в своей клетке, так же как бесновались вокруг него люди.

Все вокруг тоже понемногу стали волноваться и приходить в исступление, подражая всем движениям и гримасам жрицы, на губах которой была уже пена. Ее ввалившиеся глаза выступали из орбит, из горла вылетали какие-то дикие, полусдавленные звуки, вся она корчилась, изгибалась и вывертывалась, точно сама была змеей, а не человеком.

Наконец, она все с теми же безобразными кривляниями начала срывать с себя шарфы и верхнюю одежду и бросать в толпу, которая рвала их в клочья и делила.

Когда жрица очутилась в одной длинной белой газовой сорочке, сквозь которую можно было видеть ее старое, худое, как скелет, тело, жрец резко оборвал свою адскую музыку и отворил клетку.

Животное одним прыжком бросилось на жрицу и обвилось вокруг ее шеи и талии.

После этого началось такое беснование, которое не поддается никакому описанию.

Уж так крепко обвился вокруг жрицы, что как будто составлял с ней одно целое. Плоская и узкая голова отвратительного животного плотно прижалась к ее костлявым щекам, а его раздвоенный язык точно облизывал ее губы, покрытые пеной и кровью.

Долорес, Фрикетта и Пабло, начинавшие мало-помалу приходить в себя от дурмана, сковывавшего их мозг, с немым ужасом смотрели на отвратительное зрелище и молили Бога спасти их от этих звероподобных людей, во власти которых они находились.

Положение молодых девушек и мальчика было самое отчаянное. Совершенно беззащитные, они с трепетом ожидали, что будет дальше.

Между тем сборище приходило все в большее исступление, так как жрец начал раздачу спирта.

Многие из бесновавшихся лишались сил и падали в полном изнеможении на пол. Их оттаскивали в сторону, чтоб они не мешали другим. Некоторые раздирали себе лицо и грудь ногтями, кусались и высасывали кровь из причиненных друг другу ран.

Все, что делали эти осатаневшие люди, мы не будем описывать подробно, - слишком уж это возмутительно. Заметим только, что кто не верит, что подобные безобразия могли твориться в наше время, тот может ознакомиться с официальными документами, относящимися к секте "воду" и хранящимися в полицейском архиве острова Кубы.

Посреди сборища находилась группа, состоявшая из нескольких человек, видимо, не знавших, как держать себя, и не принимавших участия в том, что проделывали другие.

Это были новички, ожидавшие посвящения.

Жрица вдруг упала на пол возле клетки ужа и оцепенела. Уж, очевидно, превосходно выдрессированный, проворно вполз в свое жилище и, свернувшись в клубок, тоже замер.

После этого жрец начертил на полу большой круг, в который приказал войти неофитам. Он объявил им, что "воду", снизойдя к их мольбе, готов принять их в число своих избранников. Затем, изобразив в ярких красках радости, ожидающие того, кто усердно исполняет обряды культа этого божества, он прибавил, что в число избранных допускаются только те, которые удостоятся "поцелуя священного ужа". Этот поцелуй приобщает их к сонму верующих, и им потом предоставляется право принимать участие в пирах в честь "воду", на которых раздается мясо безрогих козочек.

Жрец закончил свою речь требованием от посвящаемых клятвы верности божеству, слепого повиновения жрецам и того, что они отрекаются от отца и матери, жены и детей и готовы будут принести их в жертву по первому слову жрецов.

Жрец особенно настаивал на последнем пункте клятвы, нарушение которого влечет за собой смерть.

Судебные разбирательства доказали, что очень часто бывали случаи, когда родители приносили в жертву своих детей, дети - родителей, мужья - жен и жены - мужей.

Когда посвящаемые произнесли требуемую клятву, жрец дотронулся до них жезлом и запел африканский гимн, который был подхвачен теми из членов собрания, которые еще не дошли до полного бесчувствия.

Под влиянием этой песни все посвящаемые начали судорожно подергиваться, корчиться и плясать. Им дали пить водки, после чего они пришли в то же состояние, в котором находилось все сборище.

Когда они падали от усталости, жрец хлестал их бичом; они с громким воем вскакивали и снова принимались вертеться, прыгать, кружиться и подплясывать.

Наконец жрец свистнул. Услыхав знакомый сигнал, уж снова выполз из клетки и обвился вокруг тела жреца, высунув вперед голову.

Жрец приказал стоявшему около него неофиту приблизить свои губы к ужу, который прикоснулся к ним своим черным, раздвоенным, подвижным языком. Так было проделано по очереди со всеми новопосвященными. Но последний из них, вероятно, не понравился "воду", потому что уж, вместо того чтобы поцеловать его, просунул свою голову в его рот и ужалил его.

Несчастный глухо вскрикнул, попятился и упал навзничь; из горла его хлынула фонтаном кровь.

Жрец дико захохотал, нагнулся над упавшим и с жадностью стал пить теплую кровь. То же самое сделала и жрица, выйдя, наконец, из своей каталепсии; за ней бросились и другие.

Высасываемое таким образом тело ужаленного сначала судорожно трепетало, а потом мало-помалу сделалось неподвижным. Тогда, по знаку жреца, оно было разодрано на куски и съедено.

Так как от этой легкой закуски аппетит присутствовавших только возбудился, то собрание пожелало продолжения пира.

Жрец обернулся в сторону пленников и с дьявольской улыбкой указал на них. Фрикетта и Долорес вздрогнули: они поняли, что настал решительный момент.

Жрец подошел и схватил маленького Пабло, который пронзительно вскрикнул.

- Стойте, негодяи!.. Не смейте трогать мальчика! - крикнула Фрикетта, пришедшая в себя к этому времени. - Берегитесь! Нас ищут, за нас жестоко отомстят.

Сципион, который был во главе негров, взявших в плен молодых девушек и мальчика, шепнул жрецу, чтобы он ничего не боялся, так как дон Мануэль поможет скрыть все следы. Но жрец все-таки на мгновение задумался и даже выпустил из рук мальчика.

Но тут все стали с неистовством требовать от жреца выполнения обещания. Жрец видел по озверевшим лицам окружающих, что они способны убить и съесть его самого, если он не удовлетворит их, и потому снова нагнулся над мальчиком.

- Говорят вам: не смейте трогать его! - повторила Фрикетта. - Вам самим будет худо. За нас заступится весь мир, когда узнает, кто виноват в смерти мальчика и нашей погибели.

Жрец опять остановился, но жрица начала подстрекать своего товарища, укоряя его в трусости и угрожая ему гневом божества.

Это положило конец его колебаниям: он оскалил зубы и, окинув алчными глазами свои жертвы, вторично схватил мальчика.

Через минуту Пабло, захваченный поперек туловища петлей веревки, перекинутой через блок на потолке, уже висел над жертвенником.

Долорес и Фрикетта вне себя метались по полу, напрягая все силы и тщетно стараясь разорвать свои узы, которые от этого еще глубже врезались в тело.

Жрец занес нож над мальчиком. Отчаянный, нечеловеческий крик девушек огласил своды капища.

ГЛАВА XX

Борьба Мариуса. - Выстрел. - Капитан Роберто. - Уход. - Объяснение. - Раненая собака. - Поиски следов. - Прибытие на место.

Тяжело раненный и истощенный потерей крови, Мариус едва держался на ногах. Будучи вдобавок без всякого оружия, он, конечно, должен был пасть в неравной борьбе. Тем не менее неустрашимый моряк решился дорого продать свою жизнь четырем вооруженным людям, напавшим на него.

Кармен упала на колени перед отцом, умоляя его пощадить преданного ей человека, но дон Мануэль со злобной улыбкой оттолкнул ее и крикнул тоном, не допускавшим возражений:

- Чего стали, черномазые! Делайте, что я приказываю!

Негр Сципион первый бросился на Мариуса. Сципион был высокий, широкоплечий, плотный и мускулистый, отличавшийся, кроме того, неслыханной жестокостью.

- Долой лапы, животное! - в свою очередь крикнул Мариус. - Прочь руки! Или я задушу тебя!

Сципион зарычал, как зверь, и, оскалив зубы, вцепился своими длинными ногтями в шею моряка, который, собрав свои последние силы, ударил его табуретом по голове.

Табурет раскололся надвое, череп негра треснул, и злодей упал, обливаясь кровью.

Мариус сам зашатался от сделанного им усилия, и чтобы тоже не упасть, должен был ухватиться за мебель.

Кармен бросилась было к нему чтобы защитить его своим телом, но в это время он полусдавленным голосом прохрипел:

- Браво, ко мне!

Собака с налитыми кровью глазами оглядела черную армию, выбирая, на кого бы первого напасть.

Одним прыжком она очутилась среди негров и прокусила ногу одного из них до кости. Негр вскрикнул от боли и упал на Сципиона.

Выдрессированный когда-то специально для охоты на рабов, Браво с такой же ловкостью расправился еще с одним из негров.

- Убейте эту тварь! - послышался раздраженный голос дона Мануэля. - Дурачье, неужели сами не можете догадаться сделать это?

Один из негров ударил собаку ножом в бок, так что она с визгом покатилась в сторону. Потом вся банда бросилась на совершенно обессилевшего Мариуса.

Но в то мгновенье, когда жизнь храброго провансальца, казалось, висела на волоске, в дверь незаметно просунулось дуло револьвера, точно направленное невидимыми руками.

Вслед за тем блеснул красный огонек и грянул выстрел. Первый из нападавших на Мариуса со стоном упал навзничь на бившиеся в предсмертных судорогах тела своих товарищей, раненных Мариусом и Браво.

За первым выстрелом последовало еще два. Минуту спустя к моряку подбежал молодой человек с дымящимся револьвером в руках и радостно воскликнул:

- Кажется, мы поспели вовремя?

- Э! Да это наш милый капитан Роберто! - произнес провансалец, с облегчением вздохнув всей грудью. - Как раз вовремя!.. Спасибо вам!

Вслед за капитаном появились десять хорошо вооруженных солдат, при виде которых трое уцелевших негров бросились бежать, оставив своего господина выпутываться как знает.

Дон Мануэль, больной и безоружный, остался один посреди врагов; но гордый гидальго не сделал даже попытки к бегству.

Заметив Кармен, тщетно старавшуюся подняться на ноги из лужи крови, в которую, поскользнувшись, упала девушка, молодой офицер подошел к ней, помог ей встать и вежливо спросил:

- Надеюсь, вы не ранены, сеньорита?

- Нет, нет! - ответила она. - Но я вся перепачкалась и схожу с ума от ужаса, отвращения и стыда. Уведите меня скорее отсюда, умоляю вас!

Солдаты, скрестив штыки перед полковником, ожидали знака или слова со стороны своего начальника, чтобы изрубить испанца.

- Опустить оружие! - скомандовал Роберто. Затем, обращаясь к дону Мануэлю и почтительно вытянувшись, он приложил руку к козырьку и добавил: - Полковник, вы свободны...

- Я вам, разбойнику и изменнику, не полковник! - презрительно проговорил дон Мануэль. - Сила на вашей стороне: употребляйте ее, как находите нужным. Я не хочу быть обязанным вам ни свободой, ни жизнью... Пусть ваши разбойники убивают меня. Мне приятнее умереть, чем быть обязанным вам!

Капитан побледнел и молча отвернулся.

Между тем Браво ползком дотащился до Мариуса и с жалобным визгом улегся у его ног. Умная собака поняла, что явились на помощь друзья, и приветствовала их слабым помахиванием хвоста и ласковым взглядом своих добрых и печальных глаз.

Матрос нагнулся к собаке, погладил ее по голове и ласково приговаривал:

- И тебе досталось, дружище? Бедный мой Браво!.. Здорово нас отделали... Теперь мы оба не стоим и понюшки табаку.

Не обращая больше внимания на не перестававшего ругаться испанца, Роберто снова подошел к Кармен.

- Уведите Мариуса и меня отсюда, ради Бога! Главное - Мариуса: вы видите, в каком он положении, - продолжала девушка.

- В состоянии ты идти, матрос? - спросил молодой офицер, обращаясь к Мариусу.

- Постараюсь, капитан, - ответил тот, с трудом поднимаясь на ноги со стула, на котором сидел.

- Ну, нет, ты сам не можешь идти, как я теперь вижу. Но это ничего, тебя понесут солдаты.

По знаку капитана Роберто двое солдат подхватили моряка на руки и понесли его, между тем как сам Роберто предложил руку Кармен.

Когда маленький отряд выходил из зала, дон Мануэль в бешенстве крикнул:

- Ага! Донна Кармен уходит с врагами своего отца и отечества! Этого и нужно было ожидать... Идите, идите! Убирайтесь скорее с глаз моих!.. Напрасно только вы оставили меня в живых! Бойтесь теперь моей мести... Она будет достойна и вас, и меня!

- А что с Долорес, Фрикеттою и Пабло? - спросила Кармен, крепко опираясь на руку своего избавителя.

- Мы еще не напали на их след, - грустно ответил молодой офицер.

- Неужели нет никаких предположений, куда они девались?

- Ни малейших, сеньорита. Поэтому я и явился сюда за собакой мальчика, в надежде, что она поможет мне разыскать его следы.

- А! Это хорошая мысль! - воскликнула Кармен. - Если есть маленькая возможность напасть на след пропавших, то конечно один только Браво сделает это.

- Да, не приди мне в голову эта мысль, нам не удалось бы вывести вас из неприятного положения и спасти нашего храброго Мариуса.

- Э! - отозвался моряк. - Я уже теперь ни на что не гожусь, капитан. Но тем не менее я ваш до последней капли крови!

- Браво! Браво! - кричала между тем Кармен.

Позади девушки раздался глухой визг. Бедная собака, опустив голову и хвост, с трудом тащилась за отрядом. В боку собаки была рана, из которой сильно текла кровь.

- Браво, бедняжка, как тебя ранили! - сказала она, погладив собаку.

Браво тихо взвизгнул, присел и облизал свою рану, затем снова продолжал путь.

Когда все подошли к разрушенному шалашу, собака вдруг начала проявлять признаки беспокойства. Она обнюхивала хворост и землю и металась из стороны в сторону.

- Ищи, Браво, ищи, дружок! - поощряла Кармен собаку. - Ищи Пабло!

Услыхав имя своего маленького господина, Браво тихо залаял, завертел хвостом, хотя, очевидно, сильно страдал от раны.

Покружившись несколько минут на одном месте, собака внезапно с радостным визгом бросилась вперед.

- Нашла, нашла! - радостно воскликнула Кармен. - Теперь она доведет нас, куда нужно. Пойдемте скорее за ней!

Не следует забывать, что дело было ночью. Отряд шел лесом с большим трудом, тем более что солдатам мешали ружья и раненый Мариус, которого нужно было нести.

Простодушный провансалец выходил из себя, видя, что из-за него замедляется шествие, и все время порывался спуститься на землю.

- Да бросьте вы меня! - кричал он. - Охота вам возиться с полумертвым человеком, который уже никуда не годится!.. Пустите меня, дайте мне тут лечь. Пока вы тащитесь со мной, бедных барышень и мальчика, быть может, уже режут, и вы из-за меня, никуда не годной старой морской крысы, не успеете спасти их... Говорю вам, братцы, пустите меня!

- Слушай, Мариус, - с твердостью сказал Роберто, - если ты не перестанешь дурить, я прикажу связать тебя и заткнуть тебе рот. Сиди смирно и молчи.

Между тем, Браво, водя носом по земле, безостановочно шел вперед, по временам слегка взвизгивая.

Кармен следовала за собакой, не обращая внимания на хлеставшие ей лицо и царапавшие ее ветви, на терновник, за который цеплялось и рвалось платье, на рытвины, корни и камни, заставлявшие ее на каждом шагу спотыкаться.

Усталая, изнемогая от жары и затруднительной ходьбы, молодая девушка не произнесла ни одной жалобы и только повторяла:

- Ищи, Браво, ищи маленького Пабло!

Капитан Роберто, шедший за молодой девушкой, удивлялся, что им не попадается навстречу ни один человек из отряда полковника Карлоса.

Роберто вел с собой только десять человек из того отряда, в котором, следовательно, оставалось сорок. Куда же они девались?

Молодой офицер тщетно подавал условные знаки, по которым инсургенты издалека узнавали друг друга, - никто не откликался. В лесу царствовало полное безмолвие. Лишь изредка по вершинам деревьев проносился слабый ветерок.

Под конец Роберто очень резонно рассудил, что Карлос принял ложное направление и зашел куда-нибудь далеко в сторону, так что теперь не скоро и отыщешь его. Может быть, он даже запутался в лабиринте кустарников и сам не знает, как оттуда выбраться. Во всяком случае, приходилось теперь действовать одному, и это значительно уменьшало шансы на успех.

Человек энергичный и храбрый, воспитанный в суровой боевой школе, Роберто не боялся никакой опасности лично за себя, но при всем этом он был слишком благоразумен, чтобы понапрасну рисковать жизнью своей и своих подчиненных. Если уж умирать, то нужно сделать так, чтобы эта смерть принесла пользу общему делу.

Он сильно тревожился при мысли, что ему с горстью людей не удастся выполнить того, что мог бы сделать сильный отряд, но молчал, не желая расстраивать Кармен.

Впрочем, он утешал себя надеждой, что, быть может, еще и наткнется на полковника Карлоса и его отряд.

Однако время бежало, каждая минута была дорога, а собака все продолжала водить отряд по лесу, и нигде не было даже признака какого-нибудь жилья или вообще присутствия людей.

Куда же завели девушек и мальчика? Живы ли они еще? Что, если Браво приведет только к их трупам?

Собака вдруг начала дрожать всем телом. Бедное животное ползло, высунув язык, тяжело дыша и издавая стоны. Очевидно, она изнемогала от боли, слабости и жажды, но все-таки продолжала двигаться вперед, водя носом по земле.

- Ей нужно бы дать пить, - говорила Кармен, чуть не плача от жалости при виде страданий собаки.

Один из солдат подал девушке белую жестяную фляжку с водой. Кармен знала, что это настоящий подвиг в безводной местности, где люди зачастую погибали от жажды, и потому горячо поблагодарила солдата.

Собака напилась, с благодарным визгом лизнула руку Кармен и, немного ободрившись, снова потащилась вперед. Но вот кусты внезапно раздвинулись, и взорам путников представилось длинное мрачное здание. Собака громко взвизгнула и, напрягая последние силы, бросилась к зданию, около которого и упала замертво.

- Да ведь это капище "воду"! - с ужасом воскликнул один из солдат.

ГЛАВА XXI

Освобождение. - Радость пленников. - Бойня. - Победа правых - Мариус, Браво и Пабло. - Беспокойство. - Бдительность. - Появление испанцев.

Если бы с капитаном Роберто были одни туземные солдаты, они, конечно, не решились бы подвергать себя гневу "воду". Ужас, внушаемый этим божеством, так силен, что люди, даже не посвященные в его культ, не решаются трогать того, что находится под его покровительством.

К счастью, Карлос Валиенте набрал свой отряд преимущественно из американских добровольцев, большей частью уроженцев Техаса, людей, свободных от всякого суеверия, неустрашимых и привыкших ко всевозможным случайностям войны.

У капитана Роберто имелось семь человек из этих людей. По команде своего начальника они последовали за ним с ружьями наперевес. Остальные трое были негры и пошли за товарищами по обязанности, хотя и не без тайного трепета.

Из внутренности здания вдруг послышались раздирающие душу крики женщин, звавших на помощь. Дверь оказалась запертой. Начинать переговоры о том, чтобы отперли дверь, было некогда, и потому Роберто скомандовал:

- Двое рубите дверь топором! Остальным приготовиться стрелять!

Все американцы носили за поясом широкий топор с короткой рукояткой, оказывавший им большие услуги в дремучих лесах. Они поставили свои ружья к стене, выхватили топоры и принялись поспешно рубить массивную дверь.

С первых же ударов дверь треснула сверху донизу. Еще несколько сильных ударов - и доски разлетелись в щепки. Внутренность здания открылась; застигнутые врасплох людоеды с испугом теснились друг к другу. Браво первый одним громадным прыжком проскочил через брешь в капище.

Остолбеневший от изумления и негодования жрец опустил нож, которым готовился поразить отчаянно кричавшего Пабло, висевшего над жертвенником.

Солдаты во главе с капитаном шумно ворвались в храм, штыками прокладывая себе кровавую дорогу сквозь тесно сжавшуюся толпу сектантов.

Дойдя до жертвенника, молодой офицер одним взмахом сабли перерубил веревку и подхватил на руки полубесчувственного мальчика.

В то же время Роберто заметил Долорес и Фрикетту, лежавших связанными на полу.

Подбежав к ним, он освободил и их от уз, затем, протянув Фрикетте мальчика, сказал взволнованным голосом:

- Мадемуазель, я не желал бы никому уступить чести и радости возвратить вам этого милого мальчугана целым и невредимым.

- Да вознаградит вас Господь, капитан, за то, что вы помешали совершиться ужасному преступлению! - ответила молодая девушка. - Примите горячую благодарность за наше спасение и передайте ее вашим подчиненным.

- Роберто, - тихо прибавила Долорес, - вы избавили нас от ужаснейших страданий. Спасибо вам, мой дорогой товарищ, мой храбрый собрат по оружию. Вы заслужили нашу вечную признательность.

Пабло тоже пожелал выразить свою благодарность.

Попросив своего спасителя нагнуться, мальчик схватил его красивую голову обеими руками и горячо поцеловал его прямо в губы.

- А меня разве никто не хочет поблагодарить? - раздался веселый серебристый голосок.

- Кармен? - с удивлением и радостью одновременно воскликнули Фрикетта и Долорес, тут только заметив спутницу Роберто, до тех пор молча стоявшую в стороне.

- Да, сеньорита Кармен ваша настоящая спасительница, потому что она все время поддерживала изнемогавшую раненую собаку, пока наконец та не нашла ваших следов, - заметил молодой капитан.

Пока девушки в восторге обнимали и целовали друг друга, а Кармен рассказывала, как нашли дорогу в капище, Роберто увидел, что людоеды, опомнившись от неожиданности, начинают оказывать солдатам сопротивление.

Собрание язычников состояло из трехсот человек, большинство было вооружено ножами. Они легко могли взять перевес если не храбростью, то численностью.

Взбешенный жрец собрал вокруг себя самых мужественных, сильных и фанатичных и толковал им на своем наречии, что "воду" никогда не простит своим поклонникам, если они упустят такие прекрасные жертвы, как мальчик и молодые девушки. Необходимо во что бы то ни стало вновь завладеть ими, так неожиданно вырванными у них из рук.

Видя, что религиозное усердие и кровожадные инстинкты сектантов берут верх над страхом, жрец поднял свой нож и воскликнул пронзительным голосом:

- Смерть солдатам! Смерть преследователям "воду"! Помните, кто из вас падет от их рук, тот будет воскрешен всесильным "воду"! Напирайте смелее и дружнее на врага! Не бойтесь!.. Смотрите, их только горсть!

При этих словах, воспламенявших у людоедов жажду мести и крови, вся масса дикарей с бешенством ринулась на солдат.

- Цельтесь вернее!.. Пли! - спокойно скомандовал капитан.

Грянуло разом десять выстрелов.

Действие этого первого залпа было ужасное: каждая пуля, попав в плотно сбитую массу людей, укладывала сразу несколько человек.

Груда тел, изуродованных, окровавленных, упала под ноги уцелевших и моментально была затоптана.

- Стрелять! - раздалась вторичная команда.

Луи Анри Буссенар - Пылающий остров (L'ile en feu). 2 часть., читать текст

См. также Луи Анри Буссенар (Louis Boussenard) - Проза (рассказы, поэмы, романы ...) :

Пылающий остров (L'ile en feu). 3 часть.
Солдаты начали стрелять порознь, смотря по надобности, защищая себя и ...

Сила факира
Как-то раз меня с моими пятью спутниками в тропическом девственном лес...