Георг Ф. Борн
«Анна Австрийская, или Три мушкетера королевы. 4 часть.»

"Анна Австрийская, или Три мушкетера королевы. 4 часть."

- С какой стати вы меня об этом спрашиваете?

- Я требую, чтобы вы ответили мне! - вскричал маркиз, в гневе хватаясь за эфес шпаги.

- А разве вы защитник или опекун этой девушки! Да, наконец, разве я могу запомнить каждую девочку, которую когда-нибудь целовал?

- Вы ли тот бесстыдный похититель, который решился во второй раз насильно захватить в свои руки несчастную жертву!

- Клянусь, я убью вас!

- Да я и сам приехал сюда затем, чтобы вызвать вас. Люинь побледнел до того, что стал белее роскошно вышитого широкого воротника, облегавшего его шею.

- Хорошо! - проговорил он, - хотя мы с вами и не одного звания, но я снизойду до того, чтобы проколоть вас своей шпагой. Час и место!

- Сегодня на закате в лесу близ города. Впрочем, нет! Любое промедление создает лишь большую опасность для Магдалены Гриффон, а вам, пожалуй, даст возможность увернуться! Таких птиц, как вы, опасно выпускать из рук. Защищайтесь! - вскричал маркиз, выхватывая шпагу из ножен, - и знайте, что это наказание вам за ваше постыдное поведение по отношению к Магдалене Гриффон!

Он напал на Люиня, и в палатке завязался смертельный поединок. Шпаги со звоном ударялись одна о другую. Маркиз фехтовал мастерски, Люинь же потерял голову от бешенства и ненависти. Он так энергично нападал на Монфора, что тому оставалось только парировать его удары. Коннетабль все еще надеялся, что адъютанты услышат наконец звон сабель и войдут в палатку, тогда он будет спасен! Он задумал передать маркиза в их руки и устроить так, чтобы его расстреляли в соответствии с законом. Но, казалось, никто не слышал звуков поединка, никто не входил в палатку, а между тем Люинь, не успев еще по-настоящему почувствовать силу своего противника, начал уже изнемогать.

Маркиз заметил это и совершенно неожиданно сам напал на него. Герцог стал отступать шаг за шагом, с трудом отражая удары.

- Вы уже в моих руках, - заметил ему де Монфор, - защищайтесь лучше, иначе я сейчас убью вас.

Эти спокойные и насмешливые слова снова взорвали герцога. Он вновь вспыхнул злобой, пожирая глазами маркиза, но усталость брала свое. А Монфор спокойно подмечал слабость своего противника и ловко использовал ее.

- Молитесь! - вдруг крикнул он и нанес последний удар... Люинь схватился рукой за грудь, зашатался и упал, заливая кровью ковер, покрывавший пол палатки.

Маркиз быстро распахнул занавеси палатки. Увидев нескольких адъютантов и офицеров, он попросил их подойти.

- Господа, - сказал он, - будьте так добры, окажите коннетаблю помощь, в которой он нуждается. Я сейчас ранил его на дуэли. А где живет помощник главнокомандующего? Потрудитесь проводить меня к нему.

Часть офицеров печально и суетливо столпилась вокруг Люиня, другая окружила маркиза, который считался теперь как бы арестантом, сопровождая его к генералу.

В лагере маркиз встретил Милона и Каноника и попросил их возвратиться в Ангулем и дожидаться его там, а сам пошел дальше к помощнику главнокомандующего, чтобы отдать ему свою шпагу.

Генерал не хотел верить собственным ушам, когда ему доложили, что коннетабль, любимец короля, герцог Люинь только что погиб в поединке. В глубине души он осознавал, что этот бездарный всеми ненавидимый человек получил лишь заслуженную кару, но он вынужден был исполнить свои обязанности.

Когда к нему привели маркиза, он принял его с вежливостью дворянина по отношению к другому дворянину.

- Я явился к вам, генерал, - сказал маркиз, - чтобы просить вас дать мне сопровождающего в Париж. Офицер, которого вы хорошо знаете, вместе со мною отправится к королю и доложит ему о случившемся здесь.

- Разве вы совершили необдуманный поступок, маркиз?

- Нисколько! Я просто наказал герцога Люиня за постыдное дело, которое он совершил по отношению к одной бедной девушке. Если вы будете так добры и пойдете со мной, я отведу вас к этой несчастной, которая тоже должна отправиться со мной в Париж в той самой карете, в которую герцог велел упрятать ее своим швейцарцам.

- Это ужасно, просто невероятно! - вскричал генерал.

Старый генерал распорядился тотчас же осмотреть кареты. Несколько адъютантов, знавших о делишках погибшего герцога, сочли за благо уйти подальше.

Наконец таинственную карету выкатили на середину.

Маркиз в порыве какой-то гигантской силы не отворил, а вырвал дверцу. Старый генерал с ужасом отшатнулся. Сам Монфор побледнел, как мертвец.

Перед ними, дико хохоча, стояла сумасшедшая.

VIII. ПРЕСЛЕДУЕМЫЙ ОБРАЩАЕТСЯ В ПРЕСЛЕДОВАТЕЛЯ

Пуля, свалившая Этьена д'Альби, хотя и задела голову, но смертельной раны не нанесла. Спустя полчаса Этьен пошевелился. Кровь все еще струилась по его лицу и от потери ее он чувствовал некоторую слабость. Тем не менее первая мысль его была о письме к королеве. Он тотчас же ощупал свой камзол, но ни письма, ни драгоценного подарка граф не обнаружил.

Осознание потери мгновенно разогнало полузабытье и слабость. Мушкетер вскочил и в бешенстве сжал кулаки: от мошенников, которые обокрали его, не осталось и следа. Ему во что бы то ни стало необходимо было возвратить украденные вещи. Пока они оставались в руках Антонио, можно было ожидать самых горестных последствий. Этьену припомнилась королева Анна, и он решил не щадить себя, лишь бы снова добыть для нее письмо Бекингэма.

Самое горькое обстоятельство заключалось в том, что у него не было лошади. Но прежде всего следовало перевязать рану. Отыскивая воду, он пошел по дороге и вдруг увидел на поле канаву с водой. Умывшись и перевязав рану, д'Альби снова вышел на дорогу.

Ближе к утру он услышал шум колес, оглянулся и увидел, что его нагоняет крестьянская телега, запряженная парой лошадей. Этьен попросил остановиться и взять его с собою, так как ему необходимо было добраться до ближайшего селения.

- Святой Бернард! Какая у вас рана на голове, господин мушкетер! - вскричал крестьянин, когда Этьен уселся возле него на телеге.

- Да, у меня была тут маленькая стычка, - отвечал он. - Два мошенника подстерегли меня в лесу и сначала убили подо мной лошадь, а потом угостили этой царапиной и меня самого. Теперь я хочу догнать их, потому что пока я лежал без чувств, они украли у меня такую вещь, которую мне невозможно оставить у них в руках.

- Это будет для вас, сударь, нелегко! Они ведь конные, а вы остались без лошади.

- А далеко еще до деревни?

- Еще с добрых полчаса.

- Там я себе во что бы то ни стало добуду свежую лошадь!

- Да, если заплатите очень хорошо! Наши мужики не любят продавать своих лошадей.

- Да неужели же они откажут даже тогда, когда лошадь нужна для службы королю?

- Попробуйте поговорить с ними. Может быть, если вы хорошо заплатите, так вам и удастся.

- Да у меня нет ни единого розенобля! Крестьянин ухмыльнулся.

- Это большая помеха вашему делу, - проговорил он.

- Да пойми же ты, что я должен во что бы то ни стало нагнать тех мошенников и отнять у них то, что они у меня украли! Послушай, не дашь ли ты мне лошадь взаймы, если я оставлю тебе свои пистолеты?

- Лошадь взаймы! - повторил тот, - да ведь известно, как господа ездят, - им ничего не стоит загнать скотину до смерти! Да и пистолеты... Что вы без них будете делать?

- У меня остается еще шпага! Не торгуйся, дяденька, взгляни на меня. Разве я похож на такого, который хотел бы замошенничать твою лошадь.

- Боже меня сохрани от таких мыслей! А только все-таки вы можете загнать мою лошадь, а потом забыть об этом. А я ведь что ж, - я бедный человек, у меня нет ничего кроме пары лошадей.

- Ты справишься и с одной! Другую дай мне и возьми мои пистолеты в залог. Я как только приеду, вышлю тебе за нее деньги с моим конюхом. Как тебя зовут?

- Пьер Мальгрэ, а деревня называется Пети-Иван.

- Ты не доверяешь мне, Пьер Мальгрэ?

- Что вы, сударь!

- Ну, так дай мне лошадь.

- Дал бы, ей Богу, дал бы с радостью. А только...

- Что только...

- Да не хочется мне говорить об этом.

- Вздор! Говори скорее, над чем ты там раздумываешь?

- Да раздумываю-то я не об вас, сударь. Ведь я вижу, что вы королевский мушкетер, в мушкетерах служат все благородные господа.

- Так не задерживай же меня дольше! Мне дорога каждая минута! Говори, хочешь ты продать мне свою лошадь?

- Да я-то хочу, от всей души хочу. Только вот жена моя...

- Как!? Ты хозяин и глава своей жены, и боишься ее! Ну, уж это совсем некрасиво, дружище, совсем некрасиво!

- Не говорите так, сударь! Вы не женаты, оттого и можете так думать! Придет время, тогда поймете, - и он как-то кисло улыбнулся.

Между тем телега вкатилась уже в деревню.

- Разве твоя жена уж такая злая?

- Не то чтобы злая, просто она женщина с расчетом. Да оно и дело - мы люди бедные.

- И ты думаешь, что она не уступит мне лошадь?

- Думается мне, что не уступит! А лучше переговорите с ней сами. Вот она, кстати, выходит из дома! Она у меня работяга!

- А как ее зовут?

- Жервезой.

- Красивое имя! Да, черт возьми, она еще совсем молодая легконогая женщина! Ну, к чему тебе, старикашка, такая красотка?

Пьеру Мальгрэ льстило, что господин хвалил его жену. Он добродушно оскалился.

- Да, она у меня и красавица, и работница, и по сторонам смотреть не любит! - сказал он. - Вишь, как она на вас смотрит, понять не может, кого это я привез!

- Послушай, Пьер Мальгрэ, не уважай я твоего супружеского счастья, я просто влюбился бы в твою жену. Ведь она у тебя писаная красавица!

Мушкетер быстро сдернул шляпу, чтобы раскланяться с хозяйкой и вместе с ней стащил повязку. Горячие крупные капли крови снова заструились по его лицу.

Крестьянка испуганно всплеснула руками.

- Святая Женезьева! - вскрикнула она, бледнея. - Не могу я видеть крови! Что случилось?

Пьер медленно и неловко вылез из телеги и начал распрягать лошадей. Этьен легко спрыгнул на землю.

- Не случилось ничего особенного, милейшая мадам Жервеза!

- Гм! А откуда вы меня знаете?

- Отгадайте!

- Ах, Господи! А кровь-то, кровь!

- Принесите-ка, пожалуйста, воды и платок, промойте мне рану и перевяжите.

- Ну, уж этого я не могу.

- Да вы попробуйте! Такая красивая, ловкая молодая женщина как вы сумеет и сможет все, что захочет.

- Откуда вы только все это знаете! - вскричала Жервеза, однако вошла в дом и скоро возвратилась с тазом свежей воды. - Ну, уж давайте сюда вашу голову, господин мушкетер. Попробуем остановить кровь.

- Эх, как славно, когда красивая женщина перевязывает раны! - вскричал Этьен. Жервеза не могла не признать в душе, что господин мушкетер был очень любезный и ловкий кавалер. Но она все-таки не могла понять, как он попал на телегу ее мужа. В это время подошел ее добродушный муж и рассказал ей о своей встрече с Этьеном.

- Ах, они разбойники! Ах, они бесстыжие! - бранила Жервеза и Антонио и его помощника. - Вдвоем напасть на одного человека!

- Да в этом-то нет ничего особенного! В честном бою мне не раз приходилось драться и с тремя противниками! А эти напали на меня исподтишка.

- А дорогие вещи они у вас украли?

- Настолько дорогие и важные для меня, милая мадам Жервеза, что я должен или возвратить их, или умереть!

- Умереть! В такие-то молодые годы! - воскликнула Жервеза, заканчивая перевязку.

- Да, умереть! Но в ваших руках - вернуть мне вещи и спасти свою жизнь!

- Что вы говорите, господин мушкетер! - проговорила она с искренним удивлением, - как это в моих руках?

- Именно в ваших! Ведь мы всегда и во всем зависим от женщин.

- Да вы шутите надо мной?

- Нет! Нисколько он не шутит! - вмешался Пьер, посмеиваясь. - Он дело говорит.

- И ты туда же, Пьер?

- Поверьте же мне, дорогая мадам Жервеза, что я говорю совершенно серьезно, - произнес Этьен и схватил ее за руку. - Моя жизнь и все мое счастье зависит от этой вашей руки.

- Вот удивительно! - проговорила Жервеза, стыдливо опуская глаза. - Хотелось бы мне знать...

- Вы серьезно хотите это узнать?

- Понятно, если вы не будете говорить что-нибудь дурное.

- Как это могло прийти вам в голову! Ну, стану ли я говорить вам дурное, да еще при вашем собственном муже. Вам, красивейшей и умнейшей женщине, какую я когда-либо встречал. Нет! Могу вас уверить, что я хотел сказать вам что-то очень простое и честное. Все дело в том, милейшая мадам Жервеза, что мне необходимо догнать тех разбойников и отнять у них мой осыпанный драгоценными камнями кинжал и письма, которые для меня дороже жизни.

- А вы думаете, что вам еще удастся догнать тех мошенников? - участливо спросила Жервеза.

- Да, я надеюсь, если раздобуду себе лошадь. Жервеза только теперь сообразила, что у мушкетера нет лошади.

- Ах, Господи! Да где же ваша лошадь? - спросила она.

- В том-то и дело, дорогая мадам Жервеза, что моя лошадь погибла.

- Верно, ее застрелили разбойники?

- Именно! Они убили ее подо мной, и она теперь лежит в собственной крови на дороге близ Гурне. Видите, разве я даром назвал вас красавицей и умницей! Какая вы догадливая!

- Так что же вы думаете делать?

- Я думаю купить у вас одну из лошадей, милейшая мадам Жервеза. Муж ваш согласен на это, - а ведь всегда следует сначала спросить у жены, поэтому все зависит от вас.

Пьер Мальгрэ лукаво рассмеялся. Ему вспомнилось, что говорил Этьен при въезде в деревню.

- Известное дело - жена! - пробормотал он. Жервеза на минуту призадумалась.

- Итак, милейшая мадам Жервеза, вы сами видите, что я говорил правду, что жизнь моя - в ваших руках!

- Продать лошадь мы, пожалуй, можем. Как ты думаешь, Пьер? - сказала Жервеза.

- Если хочешь, так продадим!

- Значит, господин мушкетер, мы согласны.

- А что вы за нее хотите?

- Шесть розеноблей, если это не покажется вам слишком дорого.

- Шесть!? Да с радостью отсчитаю вам десять, дорогая Жервеза, - вскричал Этьен и окончательно выпряг лошадь из телеги. - Достаньте-ка мне попону и подпругу, Пьер Мальгрэ.

- Десять розеноблей! Ведь вот какой вы добрый господин! - расхваливала его обрадованная Жервеза. Этьен же рассмеялся про себя, потому что еще не сказал ей, что сейчас у него не было ни гроша. Он хотел объяснить это, пока Пьер Мальгрэ сходит за попоной и подпругой. Ему необходимо было во что бы то ни стало завладеть лошадью и мчаться в погоню за мошенниками, которые и без того уже значительно опередили его. Он хотел прислать деньги за лошадь тотчас, как доберется до Парижа.

- Послушайте-ка, дорогая мадам Жервеза, - заговорил он самым ласковым дружеским тоном, - я был бы так рад свидеться с вами еще раз.

- Ну, уж это совсем не годится, господин мушкетер.

- Да нет же, самым честным образом, при вашем муже.

- Тогда другое дело! Тогда против этого и говорить нечего.

- Поэтому сегодня я ничего не заплачу вам за лошадь, а привезу деньги через несколько дней.

- Как?! Вы...

- У меня за дорогу совсем опустело в карманах.

- Да... но ведь мы... Мы ведь не знаем...

- Вы хотите сказать, что не знаете меня, - перебил ее Этьен. - Да разве вы по моему мундиру не видите, кто я такой? Нет, нет, дорогая моя мадам Жервеза, я чрезвычайно рад и счастлив, что буду иметь повод еще раз побывать здесь! Вы самая красивая и умная женщина, какую я когда-либо встречал, а ваш муж - милейший человек! - продолжал Этьен, распрягая лошадь и дивясь в душе своему сегодняшнему красноречию. Он взял попону, которую принес ему Пьер Мальгрэ, и накинул ее на лошадь.

- Все это очень хорошо, - сказала Жервеза, которая хотя и успела расположиться к молодому и красивому мушкетеру, но все-таки не хотела упускать и своей выгоды, - но только что же будет нам поручительством, что вы вернетесь?

Между тем Этьен уже подторочил крепкую сытую лошадь и ловко вскочил на нее.

- Вон там на телеге лежит мой плащ, - сказал он, - в нем мои пистолеты. Возьмите это себе в залог. А мне нельзя больше терять ни минуты! Прощайте, добрые люди!

Пьер Мальгрэ так и остался стоять с раскрытым ртом, глядя, как мушкетер быстро поскакал по деревенской улице. Жервеза хотела было еще что-то сказать, но Этьен уже исчез из виду. Она озадаченно взглянула на мужа, тот ответил ей таким же удивленным взглядом.

- И все по твоей милости! - проговорил он, медленно подходя к телеге.

- Как, по моей! - вскричала Жервеза, задетая за живое этим замечанием мужа. - Вот еще! Да ведь ты сам сказал, что согласен на все.

- Когда же я это сказал?

- Разумеется, сказал! А то разве я допустила бы до этого. Или ты онемел в то время, когда мушкетер сказал, что ты на все согласен?

- Да я шутил! Ты, верно, ослепла, что не поняла этого! А я тебе скажу, отчего ты упустила лошадь. Потому что тебе пришлись по вкусу россказни этого зубоскала. Вот почему! А он над тобой смеялся, да будет тебе это известно.

- Только ты можешь так думать и говорить, на то тебя и зовут Пети-дураком!

- Ну, это еще неизвестно, кто из нас глупее! - вскричал оскорбленный супруг. - Ты вот не знаешь, что говорил мне мушкетер, пока мы с ним ехали. А он все хохотал надо мной, что я бабу слушаюсь.

- Поезжай за ним сейчас же и отними у него лошадь!

- Что? Не понравилось?! Теперь уж и лошадь назад хочешь взять!

- Говорят тебе, садись верхом, догони его и отними лошадь, а не то она пропадет.

- Во-первых, мне его теперь не догнать, от него уж и след простыл, - отвечал Пьер, влезая на телегу и рассматривая плащ и пистолеты, - а во-вторых, мы остались не с пустыми руками. Не думается мне, чтобы он понапрасну расстался с такими вещами.

В то время как Пьер так нелестно толковал о мушкетере с женой, Этьен скакал по дороге и через несколько часов был уже в маленьком городке Гизор. Здесь он остановился только затем, чтобы расспросить об Антонио и его товарище, и узнал, что они часа четыре тому проскакали по направлению к Понтуазу. Если ничто не задержит их по дороге, они могут быть в Париже в полночь. Тогда все пропало!

Д'Альби не терял надежды и решил во что бы то ни стало догнать их. Лошадь под ним оказалась гораздо лучше, нежели он предполагал, а главное - она была чрезвычайно вынослива.

Около полудня, проезжая через одну деревню, он хотел было дать лошади отдохнуть, но решил, что она еще достаточно бодра и поскакал дальше. К вечеру он был уже в Понтуазе, и только здесь закусил сам и накормил лошадь. К великой радости он узнал от горожан, что враги его провели здесь почти два часа, и не более как час назад выехали по направлению к Сен-Дени.

Эта весть придала мушкетеру новую энергию.

Он вновь вскочил в седло и помчался с быстротой ветра, удивляясь выносливости лошади, которая точно не чувствовала уже сделанного пути и бодро неслась вперед, не нуждаясь даже в прикосновении шпор.

Наступила ночь, и всаднику пришлось решать трудный вопрос. Дорога разветвлялась: одна вела в Сен-Дени, другая - в соседний с Парижем городок Аржантейль. Д'Альби избрал вторую, потому что рассчитывал добраться до городка за несколько минут и там разузнать все, что ему было нужно.

В одиннадцатом часу он въехал в Аржантейль, расспросил чиновника на заставе и убедился, что расчет его был верен. Не больше четверти часа тому два всадника заходили в один из лучших трактиров и потом направились в Париж.

Мушкетер, сгорая от нетерпения, поскакал дальше. Ему необходимо было отнять у Антонио драгоценное письмо и свой кинжал, хотя для защиты и боя у него была с собой только шпага.

Разбойники вовсе не подозревали, что роли теперь переменились и что тот, кого они считали убитым, сам преследовал их. Поэтому они распоряжались своим временем гораздо свободнее, думая, что опасаться теперь им некого, стало быть и нет нужды рассчитывать каждую минуту. Главное они уже сделали - письма, которые с таким нетерпением ожидали герцог д'Эпернон и королева-мать, были у них в руках.

Сын Пьера Гри был тоже чрезвычайно доволен. Кроме платы, обещанной ему Антонио, у него был драгоценный кинжал, который он оценивал в несколько тысяч. Смерть брата не огорчала его ничуть. Гораздо больше он радовался тому, что заполучил такую роскошную вещь, как кинжал Бекингэма. Антонио начинал казаться ему едва ли не самым благородным человеком в мире, и он дал себе слово соглашаться на любое дело, которое только предложит ему этот великодушный человек.

С такими мыслями оба мошенника подъехали к заставе. Вдали послышался быстрый конский топот, но это ничуть не обеспокоило ни того, ни другого. Они даже не оглянулись на подъезжавшего всадника, проехали заставу и расстались. Жюль Гри направился к Ночлежному острову, а Антонио ко дворцу герцога д'Эпернона.

Вдруг позади он опять услышал быстрый конский топот и, оглянувшись, при тусклом лунном свете увидел неподалеку мушкетера. Но и теперь ему не пришло в голову, что это был преследовавший его виконт. Он продолжал спокойно ехать дальше. Вдруг раздался крик, который с быстротой молнии объяснил ему все.

- Стой, мошенник! - послышалось сзади. - Ни с места!

Антонио узнал голос и оцепенел от ужаса. Как мог человек, которого в прошлую ночь он оставил мертвым на дороге, очутиться здесь, в Париже? Это было невероятно.

- Сейчас я проверю из плоти и крови вы или только дух? - вскричал он, хватаясь за пистолеты. - Духи не боятся выстрелов.

Он выстрелил в виконта.

- Бывает, что и мушкетеры не боятся пуль! - воскликнул д'Альби, выхватывая шпагу. - Это не душа моя, а я сам, собственной персоной. А в доказательство - вот тебе сдача за прошедшую ночь.

Антонио попытался тоже вынуть оружие из ножен, но в это мгновение, шпага мушкетера глубоко вонзилась ему в грудь, и он, обливаясь кровью, упал с лошади.

Д'Альби быстро спрыгнул к нему и тотчас же нашел на его груди драгоценные письма, хотя и проколотые шпагой. Кинжала у Антонио не оказалось.

Эта утрата огорчила Этьена, но главным для него были все-таки письма Бекингэма к Анне Австрийской и пропуск, подписанный рукой графа, который впоследствии мог пригодиться.

Оставив Антонио на произвол судьбы, он вскочил на лошадь и поскакал в Лувр. Там ему сказали, что накануне вечером обергофмейстерина королевы несколько раз озабоченно спрашивала о нем. Он понял, что Анна Австрийская проявляет беспокойство.

Однако же было уже слишком поздно для того, чтобы попытаться увидеть королеву. А потому виконт поехал домой и отдал конюху лошадь из деревни Пети-Иван, при виде которой тот удивленно всплеснул руками и покатился со смеху. Теперь можно было спокойно выспаться.

На другое утро он первым делом отправил конюха В Пети-Иван с лошадью, десятью розеноблями и любезным поклоном мадам Жервезе в придачу. После этого он тщательно завернул письмо Бекингэма в чистую бумагу, положил его в карман и отправился в Лувр, чтобы предстать пред капитаном.

Командир рассказал ему, что Милон, маркиз и Каноник тоже в отпуске и уехали из Парижа. Откланявшись начальству, виконт почти бегом поднялся по лестнице флигеля королевы. Там его немедленно встретила донна Эстебанья и проводила в кабинет Анны Австрийской для тайной аудиенции.

IX. НИЩЕНКА ИЗ СЕН-ДЕНИ

Когда маркиз захлопнул дверцу кареты, в которой находилась несчастная Магдалена, по щеке его скатилась слеза, лучше всяких слов говорившая, насколько глубоко страдал этот благородный человек, какое нестерпимое горе терзало его сердце. В эту минуту он переживал величайшее несчастье, которое только могла преподнести ему жизнь.

Однажды он уже похоронил свое счастье, когда ночью тайно обвенчался с Магдаленой для того, чтобы дать имя ее ребенку. Но то, что он увидел теперь, было для него таким ударом, перед которым дрогнула даже его сильная душа. Он не знал, что было причиной безумия Магдалены: нападение швейцарцев Люиня и заточение в карете или нечто иное. За объяснением не к кому было обратиться.

После тайного брака с ней де Монфор нанял ей квартиру, достойную имени, которое она должна была носить, создал ей условия для беззаботной жизни, но лишил своей любви, своего общества, а главное - ребенка. А ведь это и было все то, что любила, чем жила Магдалена.

Но для чего же сделал все это благородный маркиз?

Причина, руководившая им тогда, заключалась в тайне, связанной с именем де Люиня, который был теперь наказан смертью.

Без своей любви и без ребенка Магдалена жить не могла. Она бежала из роскошного дома, гонимая отчаянием и тоской. Ей удалось украсть своего ребенка, который стал единственной отрадой, единственным смыслом ее разбитой жизни.

Когда служанка Магдалены с отчаяньем доложила маркизу, что ее госпожа ушла тайком и более не возвращалась, и почти одновременно старая Ренарда рассказала ему, что кто-то украл маленького Нарцисса, душа его еще более омрачилась, а время постепенно утвердило его в мысли, что мать и ребенок умерли.

У Магдалены действительно была мысль покончить с жизнью, но случай свел ее с Белой голубкой как раз вовремя, чтобы поколебать в ней эту решимость.

С той поры лишь однажды мелькнула перед маркизом женская фигура, напоминавшая ему Магдалену, и в душе его зародилось подозрение, что она жива. Но все его тайные попытки разыскать ее и ребенка были тщетными. И вдруг теперь он нашел ее в руках бесстыдного соблазнителя, который однажды уже разбил счастье ее жизни, он нашел ее, но без ребенка и с помутившимся рассудком.

Старый генерал, также сильно взволнованный ужасным видом молодой женщины, понял, что для маркиза она не посторонняя.

- Ради Бога, - сказал старик, - скажите мне, если можете, что значит все это?

- Я могу сказать вам только то, что касается моей дуэли с герцогом, - отвечал Эжен де Монфор. - Но ничего больше, что объяснило бы вам мои отношения к той несчастной.

- Я никогда не позволил бы себе расспрашивать о ваших тайнах! Скажите мне только то, что можете сказать.

- Несколько дней тому назад мне рассказали в Париже, что герцог Люинь осмелился приказать своим швейцарцам схватить это несчастное существо, запереть в карету, похожую скорее на каземат, и увезти.

- Да, это неслыханное, невероятное насилие!

- И не первое, генерал! - вскричал маркиз. - Но зато последнее из бесчисленного ряда преступлений, которые совершались Люинем.

- Вы приехали сюда, чтобы убедиться...

- Я приехал сюда, чтобы драться с ним и чтобы наказать его! Один из нас должен был расстаться с жизнью. Я в этом деле подчинился только тому, что требовали от меня совесть и сердце! Здесь я окончательно утвердился в том, чего прежде не допускал даже в мыслях. Затем я позвал коннетабля в его палатку и убил его. Хотя у нас не было секундантов, не подумайте, генерал, что мною совершено убийство. Даю вам мое честное слово, что герцог Люинь погиб в честном поединке.

- Нисколько не сомневаюсь в правдивости ваших слов, маркиз, но скажите, что же вы думаете делать теперь?

- Мне следует тотчас же возвратиться в Париж под охраной офицера, которого вы назначите. Мои друзья, граф Фернезе и барон де Сент-Аманд, приехавшие со мной в Ангулем, поедут также с нами и станут охранять карету, которую я намерен взять с собой. Я хочу в присутствии вашего офицера дать королю отчет в том, что произошло.

- Не следует ли нам выждать, маркиз? Ведь король очень разгневается. Не лучше ли сначала предупредить его величество?!

- Благодарю вас за участие, генерал, - спокойно и уверенно ответил де Монфор. - Но я не боюсь гнева короля. Для меня важнее сознание честно исполненного долга.

- В таком случае, желаю вам всего хорошего, маркиз! - закончил генерал этот тягостный разговор.

Через некоторое время маркиз выехал из лагеря с одним из старших офицеров, не теряя из виду ехавшей с ним закрытой кареты. В Ангулеме его встретили друзья. Он рассказал им, что везет с собой ту несчастную женщину, о которой Милон принес им такие странные и, к сожалению, верные вести, и которая, кажется, помешалась от горя. Он считал, что ее необходимо взять с собой в Париж, и просил, чтобы Милон и Каноник заботились о ней всю дорогу.

В крошечном окошке кареты вдруг мелькнуло лицо несчастной. Каноник мгновенно узнал в ней ту самую Магдалену, с которой когда-то тайно ночью обвенчался маркиз. Он был просто поражен, но поостерегся говорить о своем открытии не только с маркизом, но даже и с Милоном.

Переезд в Париж совершался очень спешно. Король еще ничего не знал о смерти герцога де Люиня, столько лет бывшего его любимцем и, очевидно, в интересах мархиза было, чтобы он услышал эту весть от него самого.

Дорогой Милон и Каноник заботливо ухаживали за Магдаленой, которая постоянно горько плакала, бессвязно говорила сама с собой и, видимо, не обращала внимания на окружающих. Вообще она была чрезвычайно тиха, и поэтому ей позволяли на остановках выходить из кареты, в которую она возвращалась беспрекословно по первому приглашению.

Но когда путники были уже совсем близко к Парижу, с Магдаленой вдруг произошла заметная перемена. Она перестала плакать и долго сидела неподвижно, уставившись в одну точку. Потом она ловко воспользовалась удобной минутой, отворила дверцу кареты и стала озабоченно оглядываться по сторонам.

- Я должна его отыскать... я должна его отыскать, - беспрестанно шептала она. - Теперь никого здесь нет, никто меня не увидит и не поймает. Мой Нарцисс... Пойду, пойду к нему! Скорее!

Она осторожно, согнувшись, вышла из кареты, заперла за собой дверцу и скользнула в ближайший кустарник.

Ни маркиз, и никто из провожавших его не заметили бегства Магдалены, тем более, что мысль о возможности его совершенно не приходила в голову. Только в Париже, когда открыли карету, чтобы выпустить из нее больную, увидели, что там уже никого нет.

Между тем несчастная снова шла по дороге на поиски сына. Ей то казалось, что его у нее украли какие-то странные люди с большими сверкающими глазами, то, что его охватывают языки страшного пламени.

Наконец Магдалена добралась до небольшого городка Сен-Дени, расположенного вблизи Парижа. Вероятно, в ее памяти сохранилось еще смутное воспоминание о том, что произошло, потому что ока отыскивала постоялые дворы, садилась возле них и бессвязно говорила о пламени, которое взвивалось до самого неба, о своем Нарциссе, о людях, преследсвавших ее... Прохожие прислушивались, понимали, что перед ними безумная и с ужасом проходили дальше. Однако некоторые из них проникаясь чувством жалости, останавливались и бросали ей на колени какую-нибудь милостыню. Никто не знал ни ее, ни ее имени, и вскоре все стали называть ее нищенкой из Сен-Дени.

Узнав о побеге Магдалены, маркиз сильно испугался, но быстро сообразил, что ему легко будет вновь напасть на след Магдалены. Пуститься же на розыски тотчас было невозможно, ему следовало прежде всего явиться с сопровождавшим его офицером в Лувр к королю.

Друзья сказали ему, что немедленно поедут обратно и разыщут Магдалену, но он поблагодарил и отказался от помощи. Он хотел сначала побывать в Лувре, а затем самостоятельно заняться розыском. Магдалена стала теперь слишком заметной, чтобы скрыться бесследно.

Маркиз отправился с офицером в Лувр, а Мил он и Каноник поехали по своим квартирам, чтобы опять надеть свои мундиры: со дня их отпуска прошло ровно две недели.

Когда королю доложили о прибытии маркиза де Мон-фора и офицера из лагеря коннетабля, он приказал немедленно просить де Монфора к себе.

- Ну, что скажете? - спросил Людовик, стоя со скрещенными на груди руками у письменного стола и устремив на маркиза мрачный взгляд.

- Я явился доложить вашему величеству о смерти коннетабля Франции герцога де Люиня, - ответил Эжен де Монфор твердым спокойным голосом.

Король заметно смутился: этого он не ожидал! Хотя недоверие к любимцу успело пустить глубокие корни в его беспокойной душе.

- Коннетабль умер?! - повторил он.

- Так точно, он пал в поединке, ваше величество.

- А те обвинения, которые вы на него возводили, оказались верными?

- Все до единого, ваше величество. Та несчастная женщина, которую, как я и подозревал, он насильно увез с собой, действительно оказалась у него. Я и генерал Пе-реинэ нашли ее в карете, похожей на тюрьму. Она там лишилась рассудка.

Король сделал нетерпеливое движение, показывающее, что он желает остаться один. Казалось, неожиданная весть о смерти Люиня произвела на Людовика гораздо более сильное впечатление, чем могли ожидать королева-мать и Ришелье.

Только несколько часов спустя король принял офицера, приехавшего из лагеря вместе с маркиз рм. Он заставил его рассказать все подробности печального происшествия и уже после этого отдал распоряжения о похоронах коннетабля и назначении его приемника. По совету королевы-матери новым коннетаблем Франции был сделан Ла-Вьевилль, занимавшийся государственными делами. Мария Медичи указала сыну на него лишь затем, чтобы очистить его место, на которое хотела возвести тайного своего союзника кардинала Ришелье. Она знала, что король скоро и безболезненно забудет своего убитого любимца, и не ошиблась в этом. Он надоел Людовику, и народ радовался смерти этого недостойного человека и устранению его от дел правления.

Маркиз де Монфор, уничтожив Люиня, в нравственном смысле сделал хорошее дело, и его поступок со стороны закона остался безнаказанным.

X. КРАСНАЯ ЭМИНЕНЦИЯ(*)

(*) - Титул католических епископов и кардиналов.

Вечером того дня, когда д'Альби передал королеве тайное письмо Бекингэма, герцог д'Эпернон неожиданно приехал к кардиналу Ришелье.

Старик так быстро поднимался по лестнице и так сильно запыхался, войдя в кабинет кардинала, что нельзя было сомневаться в том, что его привели важные и спешные дела.

Кардинал встал ему навстречу. Д'Эпернон знаком показал ему, что не в состоянии еще говорить. Ришелье, скрывая насмешливую улыбку, усадил престарелого друга королевы-матери в одно из мягких бархатных кресел. Он еще нуждался в этих людях и потому всегда был крайне внимателен и к Марии Медичи, и к д'Эпернону.

- Ай, ай, ай! Герцог, своим усердием вы просто вредите своему здоровью, - говорил Ришелье. - Безсомнения, вы привезли мне важные вести!

- Именно, ваша эминенция, - выговорил наконец герцог, - чрезвычайно важную весть, которая очень удивит вас.

- В чем же дело? - спросил Ришелье, садясь напротив д'Эпернона.

- Я должен рассказать вам, что бывший дворецкий маркиза д'Анкр, итальянец по имени Антонио...

- Я помню его, герцог.

- Этот Антонио был послан в погоню за мушкетером, отправленным с тайным поручением в Лондон, и должен был так или иначе отнять у него бумаги.

- Да, вы были так добры и говорили мне, что рассчитывали на это.

- И, к сожалению, теперь я должен вам сказать, что этого самого Антонио нашли сегодня на одной из улиц предвестья мертвым.

- Это я знаю.

- Но с ним были еще двое, и ни один из них не возвратился.

- Нет, прошу вас извинить меня, но могу вам сообщить, что один из них въехал в Париж вместе с Антонио.

- Каким образом вы знаете об этом больше, чем я?

- Так должно быть, по крайней мере, - уклончиво отвечал Ришелье, с одной из своих дипломатических улыбок.

- Но все-таки могу я спросить вас, откуда вы получили эти сведения?

- От караула на заставе. Ночью они видели, как бывший дворецкий маршала Кончини въехал в Париж со своим приятелем.

- Так куда же он делся?

- Вероятно, дал тягу, когда сообразил, что мушкетер гонится за ними.

- А другой?

- Другой, несомненно, погиб во время их экспедиции.

- Знаете ли, ваша эминенция, я все более и более начинаю утверждаться в мысли, что те письма дошли по назначению.

- В этом не извольте сомневаться, господин герцог. Интересно только знать, какого содержания были эти бумаги! - сказал Ришелье. - К сожалению, нам не удалось это дело. Мушкетер, который ездил в Лондон, был сегодня утром тайно принят королевой.

Д'Эпернон вскочил от удивления.

- Он здесь и был уже принят?

- Точно так, герцог.

- А Антонио убит и ничего не может рассказать нам!

- Да, и, вероятно, это дело того же мушкетера.

- А что, если бы обвинить его в убийстве?

- Во-первых, это ни к чему бы не привело. Во-вторых, мы таким образом открыли бы, что имели сношения с Антонио и знали о его погоне за мушкетером, а это для нас невыгодно.

- Ваша правда, кардинал.

В эту минуту в кабинет вошел один из лакеев кардинала и почтительно склонился у дверей.

- В чем дело? - быстро спросил его Ришелье.

- Какой-то человек, с виду невзрачный, просит позволения войти к вашей эминенции.

- Пусть придет после! Ты ведь знаешь, что я занят с герцогом и нам не следует мешать.

- С позволения вашей эминенции доложу вам, что этот человек говорит, будто бы знает о визите герцога к вам и хочет видеть вас обоих.

- Он знает... да как его зовут? - спросил д'Эпернон.

- Мсье Гри, - ответил лакей.

Ришелье и д'Эпернон обменялись недоуменными взглядами.

- Совершенно не знаю, - проворчал герцог, пожимая плечами. - И все-таки... я думаю, мы...

- Как вам угодно, герцог, - тоном любезного хозяина промолвил Ришелье. - Пусть он войдет, - прибавил он, обращаясь к лакею.

Собеседники выжидательно смотрели на дверь, в которой незамедлительно появилась фигура сына Пьера Гри. По его неловким угловатым манерам было видно, что ему не часто приходилось расшаркиваться на паркете знатных домов, а пестрота всего костюма явно выдавала вкус простолюдина.

- Извините, - начал он, - я сейчас был во дворце герцога д'Эпернона, и там мне сказали, что его светлость направились сюда. Вот я и пришел.

- А что вам нужно от герцога д'Эпернона?

- Извините, с час тому назад услыхал я, что Антонио нашли на улице мертвым.

Собеседники насторожились.

- Так вы...

- Я тот самый, что был с мсье Антонио в Лондоне и с ним же приехал обратно. А брат мой смог сделать только половину дела, потому как поплатился в Лондоне жизнью за свою храбрость.

- Так вы в самом деле один из приятелей Антонио? - переспросил д'Эпернон, пристально вглядываясь в лицо незнакомца.

- Где же вы расстались с ним? - обратился к нему Ришелье.

- У самой заставы, ваша эминенция. Как добрались мы до Парижа, мне и подумалось, что уж тут-то конец всем напастям, которые мы претерпели за дорогу. А уж и горя мы приняли... Никакими деньгами все это не оплатить! Я доехал с Антонио до города, даже через заставу проехали мы вместе, и только потом разъехались. Антонио во дворец его светлости герцога д'Эпернона, чтобы отдать ему письма,

- Как!.. Что вы сказали? Вы говорите, что у Антонио были письма! - вскричал д'Эпернон, широко раскрывая глаза от удивления.

- Точно так, ваша светлость, - быстро отвечал сын Пьера Гри. - За эти-то письма и поплатился головой мой брат, бедняга.

- И они действительно были в ваших руках? - удивленно переспросил кардинал.

- Да! Даю вам честное слово! Клянусь! Они и теперь, верно, в камзоле у Антонио.

Д'Эпернон вопросительно взглянул на Ришелье.

- У убитого не найдено никаких бумаг, - ответил тот со своей обычной уверенностью.

- Просто непонятно! - воскликнул д'Эпернон. - И в высшей степени досадно, - прибавил он горячо.

- Ну, так вот, как проехали мы заставу, Антонио и говорит мне: поеду к светлейшему герцогу, отвезу ему письма. А я повернул домой... Очень уж хотелось мне выспаться. Ведь просто и рассказать-то вам нельзя, господа почтенные, сколько мы за это время горя пережили, сколько ночей не спали. Вот брат мой так даже жизни лишился! Покуда мы ехали отсюда до моря, нечего было и думать что-либо затевать, чтобы добыть те письма! Ведь, как назло, отсюда, из Парижа, за нами погнались еще трое мушкетеров.

- Еще трое? - переспросил недоумевающий д'Эпернон.

- Так, значит, они как-то проведали, что вы с Антонио поехали в погоню за д'Альби? - яснее поставил вопрос Ришелье.

- Да уж верно, что так, ваша эминенция!

- Вы их узнали?

- Антонио говорил, что это маркиз, Милон и Каноник.

- Ну-ну, что же дальше-то? - торопил д'Эпернон.

- Только в самом Лондоне мы добрались до этого д'Альби. Брат мой надумал выкрасть у него письма к герцогу Бекингэму, пока он спит. А мушкетер-то на беду и проснись! Вскочил, да и отправил беднягу на тот свет...

- Но вы наверняка знаете, что письмо было к герцогу Бекингэму?

- Известное дело! Это так же верно, как и то, что я стою здесь перед вами.

- Так отчего же вы не бросились на помощь брату? Ведь вас же было трое! - с досадой заметил д'Эпернон.

- Да ведь никак нельзя было, ваша светлость. Брат пошел к нему наверх один, а мы с Антонио сидели как ни в чем не бывало в зале, где был и хозяин, и много гостей. Однако мы все-таки упекли д'Альби в Тауэр!

- Да, упекли в Тауэр и устроили так, что герцог Бекингэм узнал обо всем и выпустил его на свободу! - насмешливо вскричал Ришелье. - Глупее этого вы не могли ничего придумать!

- Гм, ваша эминенция! Знать бы, где упадешь... Да и то сказать, если бы мог человек все наперед знать, не к чему бы ему и головой за других рисковать, - отвечал Жюль Гри. Он пришел вовсе не для того, чтобы выслушивать назидания, а чтобы получить свою плату, поэтому слова Ришелье ему очень не понравились. - Ну, как бы там ни было, но на другое утро мушкетера отвели во дворец герцога Бекингэма. Там он отдал письмо и получил ответ.

- Ответ? - в один голос переспросили герцог и Ришелье.

- Именно! Да и ответ-то, надо думать, очень важный, потому что герцог дал мушкетеру отличную лошадь и пропускное письмо.

- Откуда же вы все это узнали? - спросил д'Эпернон, которому, казалось, начинал нравиться смышленый и бойкий мошенник. Ришелье в это время тоже подумал, что со временем этот парень может ему очень пригодиться.

- Знаю я это потому, что сам вместе с Антонио читал пропускной билет, да и ответ герцога был у меня в руках. В лесочке за Гурне мы подстерегли мушкетера на обратном пути. Сначала я пристрелил под ним лошадь, а потом всадил пулю и ему самому в лоб. Когда он упал мертвый, мы забрали у него письма.

Ришелье и д'Эпернон с пониманием переглянулись, дескать мошенник-то хочет, кажется, одурачить нас!

Жюль Гри не подозревал, что кардинал задумывал нечто такое, что должно было ему решительно не понравиться.

- Вы сказали, что взяли у мушкетера письма, - проговорил Ришелье, пристально глядя на рассказчика своими черными проницательными глазами. - Кто же именно из вас взял их?

- Антонио. Ведь он был вожаком дела, а я только сопровождал его да помогал, потому что он обещал мне хорошую плату от герцога д'Эпернона, если нам удастся добыть те письма.

- И вы читали пропускное письмо герцога Бекингэма? - продолжал допрашивать Ришелье.

- Да, сейчас же после того, как мы оставили мушкетера мертвым на дороге, а сами ускакали от него подальше.

- Что же там было написано?

- Приказ всем чиновникам, служащим королю английскому, всеми способами помогать тому, кто покажет им это письмо. Подписано оно было самим герцогом Бекингэмом, - уверенно ответил Жюль Гри.

- Ну, а второе письмо, которое вы взяли у мушкетера, вы тоже прочли?

- Нет, ваша эминенция, того не читали. Оно было запечатано большой печатью самого графа.

- А был на нем адрес или какая-нибудь надпись?

- Нет, ничего такого не было. И сложено письмо было так, что никак нельзя было подсмотреть, что в нем написано.

- И вы думаете, что, когда Антонио въехал в Париж, письма были еще у него?

- В этом могу побожиться, ваша эминенция!

- В таком случае дело весьма похоже на то, что вы сами зарезали его, чтобы письма эти остались в ваших руках! - неожиданно, но невозмутимо спокойно заключил Ришелье.

Жюль Гри совершенно озадачился и взглянул на кардинала, все еще думая, что тот шутит.

- Я?.. ваша эминенция, - пробормотал он, - я?..

- Да, ведь знали об этих письмах только вы! Вы приехали сюда вместе с Антонио! Вас видели с ним последнего, - объяснил ему свою мысль Ришелье. - Из этого ясно, как день, что вы или убийца, или лгун и мошенник, желающий одурачить нас.

- Да сохранят меня от этого все святые! Уж не знаю, чем я заслужил от вас такие слова! Я пришел сюда в надежде получить вознаграждение за все те горести и напасти, которые перенес за это время, а вместо того слышу только одни...

- Вы ведь уверяете, что застрелили мушкетера д'Альби, - с раздражением перебил его Ришелье.

- Антонио сам это видел! Мушкетер остался лежать мертвым на дороге.

- А я вам скажу, что этот самый мушкетер теперь здесь в Париже!

- Вашей эминенции угодно испытать меня...

- Мне угодно только доказать вам, что вы рассчитывали провести нас и ошиблись! Мы раньше вас узнали правду! Вы рассчитывали, что мушкетер еще не успел доехать до Парижа, но забыли, что эти мушкетеры - чистые дьяволы! Могу сообщить вам, что д'Альби здесь, в Париже, и уже доставил по адресу то самое письмо, которое вы так хорошо описали!

- Ну, уж этого совсем не может быть! Вашу эминенцию обманули! - вскричал Жюль Гри с искренней уверенностью. - Возможное ли это дело! Вот эта самая рука спустила курок в упор ему... в лоб! Эти мои собственные глаза видели, как он повалился на землю и остался мертвым на дороге.

Ришелье встал, подошел к одному из огромных стрельчатых окон, выходивших на большой двор Лувра, и поднял тяжелую занавесь.

- Это действительно какое-то необъяснимое противоречие между фактами и рассказами, - проговорил д'Эпернон, озабоченно и печально покачивая головой.

- Подойдите сюда, - приказал Ришелье, - только осторожнее, чтобы вас не увидели со двора. Вы говорите, что убили мушкетера д'Альби. Не хотите ли посмотреть, как он бойко шагает по двору? Хотя уже начинает смеркаться, но вы, вероятно, еще сможете узнать его.

Жюль Гри подошел было к окну, но тотчас же отскочил, точно увидел привидение.

- Клянусь, это не спроста! - вскричал он, - ведь этот самый мушкетер лежит мертвый на большой дороге...

- Да, и в то же время здоровый, невредимый и веселый расхаживает по двору Лувра, а Антонио убит! - сказал Ришелье.

- Совсем, совсем ничего не понимаю! - вскричал д'Эпернон.

- А для меня так дело это совершенно ясное и простое, ваша светлость, и, если позволите, я вам все объясню, - предложил кардинал.

- Сделайте одолжение, ваша эминенция!

- Очень может быть, что этот человек действительно был товарищем Антонио. Я вполне допускаю это...

- Благодарствуйте, ваша светлость! Я вам сказал всю сущую правду!

- Я верю даже и тому, что мушкетер был ранен, судя по повязке у него на голове. Весьма вероятно также, что у него украли письма...

- Благодарю вас, ваша эминенция! Вот видите, теперь ведь выходит, что я говорил правду.

- Но рана эта была легкая, - продолжал Ришелье, не обращая на него внимания. - А потому мушкетер и приехал сюда сегодня. Этот человек знал об этом и рассчитал, что мушкетер заплатит ему за письма дороже, чем Антонио, который, как вы сами видите, собирался отделаться пустяками!

- Вот уж об этом я и не думал, ваша эминенция!

- Не вмешивайтесь и не перебивайте, мой милый, это очень невежливо! - прикрикнул д'Эпернон на совершенно растерявшегося мсье Гри.

- Поэтому этот человек решил завладеть письмами и за большие деньги перепродать их мушкетеру. Прошедшей ночью он зарезал Антонио, забрал у него бумаги и дождался д'Альби.

При этом весьма правдоподобном обвинении сын Пьера Гри решительно не мог совладать со своим волнением. Его просто била лихорадка.

- Когда мушкетер приехал, он отправился к нему, - невозмутимо продолжал между тем Ришелье, - и за приличную сумму продал ему письма...

- Да, да, да! Совершенно верно! Совершенно верно! - подтвердил д'Эпернон. - Иначе как бы они снова очутились у мушкетера?

- Но эта хитрая лисица задумала получить награду и от нас! Он явился сюда с наивнейшим видом рассказать о своих "трудах, горестях и нападках" в расчете, что мы заплатим ему...

- Прекрасно! Именно, именно так! - твердил д'Эпернон. - Иначе оно и не могло быть.

- Но лисица сама попалась в западню, - продолжал Ришелье с прежним хладнокровием, не обращая внимания на страшно побледневшего Жюля Гри. - Лисица слишком перемудрила и попадет за это в клетку.

Ришелье подошел к письменному столу, собираясь взять колокольчик и позвонить.

Д'Эпернон радостно смеялся, несчастный же Гри упал перед кардиналом на колени, в отчаянии ломая руки. Он понял, если ему не удастся переубедить Ришелье, то его схватят и посадят в тюрьму! Как ни тяжело ему было сделать одно признание, но он решился даже на него, лишь бы спастись от грозившей ему опасности.

- Ваша эминенция, смилуйтесь! - взмолился он. - Я ни в чем не виноват! Я говорил вам одну чистую правду! На счастье у меня есть еще доказательство.

- Доказательство? Ну, говорите скорее! - ответил Ришелье, опуская колокольчик на стол.

- Я вам даже принесу это доказательство, только обещайте мне его вернуть или заплатить, чего оно стоит.

- А вы именно лисица, как я вас назвал! - вскричал Ришелье. - Посмотрим, что вы затеяли.

- У меня есть доказательство того, что я в самом деле был с Антонио в Лондоне, что я помогал ему украсть письма и вовсе не помышлял их у него перекрадывать, чтобы продать их мушкетеру, потому что этот молодец вместо денег расплатился бы со мной своей шпагой.

- Ну, так принесите же его сюда!

- Только ведь это очень дорогая вещь, ваша эминенция.

- Так что же, вы думаете, что обманем вас, что ли?

- Да ведь вы можете подумать, что так как вещь эта досталась мне в бою...

- Ну, хорошо, обещаю вам, что вы получите вашу вещь обратно или же деньги, которых она стоит.

- Знаете, ваша эминенция, я для верности только что заходил оценить ее к жиду-ювелиру на улице Вожирар.

- И что сказал вам жид?

- Он предлагал мне двести розеноблей, ваша эминенция.

- Ну, уж если жид давал вам столько, то, значит, вещь у вас действительно дорогая, и я обещаю вам за нее триста розеноблей. Ступайте же скорее домой и несите ее сюда.

- Я через полчаса вернусь обратно, ваша эминенция, - вскричал мсье Гри радостно, надеясь, что ему удалось избежать нависшей над его головой опасности. - Ровно через полчаса я буду опять здесь! До свидания.

Он поспешно вышел из комнаты, обливаясь холодным потом, быстро спустился по лестнице и, не оглядываясь, зашагал по улицам, стараясь как можно быстрее и дальше уйти от Лувра. Ходьба и сознание отступившей угрозы несколько успокоили его. Он замедлил шаг и вдруг окончательно остановился.

- Ну и дурак же я! - выбранил он сам себя. - И с чего это я решил принести им кинжал? Хотя они мне и пообещали триста розеноблей, все равно ведь велят посадить в тюрьму, да и с кинжалом придется распрощаться. Хорошо еще, что не сказал им, какая у меня вещь! Пусть теперь посидят да подождут меня эти важные господа - кардинал с герцогом! Если по правде, то они у меня настолько же в руках, насколько и я у них. Они же мои сообщники, а смерть Антонио для меня не такая уж и потеря. Главное, если старый Леви дает мне двести розеноблей за мой кинжал, а кардинал обещает триста, значит, можно побиться об заклад, что стоит он добрых пятьсот. В Париже найдутся покупатели на такую вещь, кроме жида-ювелира и преподобного кардинала. Да вот хоть бы на Гренельской улице живет оружейник... Сегодня же отнесу ему кинжал, а то завтра, того и гляди, в лавках у всех ювелиров и оружейников посадят солдат, чтобы схватить меня. А ведь лисица-то оказалась похитрее кардинала, хоть он и радовался, что перехитрил ее и поймал в западню. Да, нечего сказать! Лисица выдернула свою голову из капкана как раз вовремя, а теперь и след ее простыл!

Он весело рассмеялся и окончательно решил сегодня же достать кинжал из тайного места, в которое его спрятал, и вечером отнести оружейнику на Гренельскую улицу. Тот держал много таких вещей для любителей оружия и, вероятно, не откажется купить и кинжал герцога Бекингэма.

Жюль огляделся и, убедившись, что за ним никто не следит, отправился на Ночлежный остров. Здесь он вытащил шпагу из-под своей кровати и пошел на Гренельскую улицу. Но как только он собрался войти в дом оружейника, его обступили четверо швейцарцев. Это было так неожиданно, что, не сообразив даже, в чем дело, он стал звать на помощь и собрался защищаться.

- Пустите меня! - кричал Жюль. - Караул, помогите! Неподалеку стоял офицер, который мгновенно подошел к нему и сказал:

- Перестаньте кричать! Вы, кажется, не хотели по доброй воле явиться в Лувр и принести то доказательство, которое обещали. У нас есть приказ доставить вас к его эминенции.

Мсье Гри улыбнулся не то насмешливо, не то злобно. "В конце концов он все-таки перехитрил тебя! - подумал он".

- Да кто вам сказал, что я не хочу добровольно идти в Лувр? - возмутился он вслух. - Прикажите вашим солдатам оставить меня в покое. Или вы думаете, что я умею колдовать? Так кет. Прежде чем принести вещь, мне нужно ее достать!

- И вы хотели достать ее здесь, у оружейника?

- Ну, это вы знаете не хуже моего, потому как, уверен, подсматривали за мной. А зачем я шел к оружейнику, можете тоже узнать. Я хотел оценить мой кинжал, чтобы не очень уж опростоволоситься в Лувре перед важными господами.

- Марш вперед! - скомандовал офицер, и мсье Гри ничего не оставалось, как последовать приказанию.

За время его отсутствия кардинал и герцог сообразили, что для них будет крайне неприятно иметь этого человека в качестве сообщника их тайн. Когда он вошел, Ришелье уже имел план поведения с ним.

- Ну что, принесли ваше доказательство? - спросил он.

- Точно так. Вот оно, ваша эминенция, - ответил мсье Гри и подал кардиналу драгоценный кинжал. - Это собственное оружие герцога Бекингэма. Он подарил его мушкетеру за оказанную услугу.

- Нечего сказать, герцог умеет награждать за службу. Ришелье взял кинжал в руки, несколько минут невольно любовался им и затем передал его герцогу д'Эпернону.

- Да и вам не придется жаловаться, мой милый! А чтобы вы были всегда под рукой и нам не приходилось посылать за вами, я нахожу удобным поместить вас здесь, - сказал кардинал. - Как вас зовут?

- Гри, ваша эминенция, меня зовут Жюль Гри.

- Ну и отлично, мсье Гри. Будьте так любезны отправиться с офицером, приведшим вас сюда.

- Меня арестуют! Это в благодарность-то за службу, ваша эминенция.

- Боже, сохрани, мсье Гри! Мне просто хочется иметь вас поближе к себе, и этот офицер получил приказ сейчас же подыскать соответствующую квартиру. Вы скоро будете мне нужны еще для одного поручения.

- Вот оно что! - ворчал сын Пьера Гри, шагая за офицером. - Это нужно намотать на ус!

- Это действительно кинжал Бекингэма! - сказал Ришелье, обращаясь к д'Эпернону, когда они остались одни. - Вот посмотрите, здесь выбиты его герб и корона. Я думаю, что этот кинжал может обратиться в наших руках в опасное оружие, хотя и не кровопролитное. Только одна просьба, герцог!

- В чем дело, ваша эминенция?

- Предоставьте все последующие действия мне одному.

- С радостью! Я не мог бы подыскать более надежных рук для такого важного дела.

- Обо всем, что я стану делать, и о последствиях моих действий вы будете извещены. Теперь же я начну с того, что оставлю этот кинжал у себя.

- Делайте, что сочтете нужным, ваша эминенция. Я же в свою очередь попрошу вас только об одном: употребите все силы вашего прославленного ума на то, чтобы достигнуть нашей цели. Если нам удастся доказать королю, что между нашим Двором и Бекингэмом действительно существуют определенные отношения, мы можем рассчитывать на исполнение наших самых заветных желаний.

- Передайте ее величеству королеве-матери горячие выражения моей глубочайшей преданности и скажите ей только три слова: "я на страже!"

- Прекрасно, ваша эминенция! Желаю вам всевозможных успехов. До свидания! - сказал герцог и удалился.

Ришелье, улыбаясь, смотрел ему вслед.

- Старый дуралей, - проговорил он, - вообразил, что я намерен сделать его соучастником моих планов! Не знаешь же ты меня, мой милый! Я держусь за тебя, пока ты мне нужен, да было бы тебе это известно. А королева... Это прекраснейшее создание во всей вселенной! И что за странная игра судьбы!.. Бекингэм, который хочет царить в Англии, и Ришелье, который будет владыкой Франции, становятся врагами даже на почве своей страстной привязанности! А этот Людовик... только он один и может ненавидеть женщин, и даже это прелестное существо... Сегодня же решится вопрос, кому из нас отдаст она свою благосклонность: мне или Бекингэму!

Он подошел к зеркалу и стал смотреться в него.

- Надеюсь, она не отвергнет меня, - проговорил он, пристально всматриваясь в свое бледное, обрамленное черными кудрями лицо, и с удовлетворением окидывая взглядом свою тонкую высокую фигуру, облаченную в красную мантию кардинала. Ведь не может же она не признать меня красивым мужчиной!

Арман Ришелье быстро прошел в галерею и направился к флигелю королевы. Он знал, что среди окружения Анны Австрийской у него была верная наблюдательная союзница - маркиза де Вернейль. Но и у Бекингэма была в этой среде посредница между ним и королевой - хорошенькая кокетливая герцогиня де Шеврез.

Обе эти женщины, встречаясь ежедневно у королевы, держали себя друг с другом так приветливо и задушевно, что человек, незнакомый с придворной жизнью и ее интригами, мог бы поверить в искренность их отношений. Но в душе они не доверяли друг другу, и под внешним дружелюбием скрывалась непримиримая вражда.

Войдя в прихожую королевы, Ришелье попросил дежурного камергера доложить о себе ее величеству. В душе он очень сожалел, что вместо камергера не встретил маркизу де Вернейль.

Камергер был еще у королевы, когда от нее вышел в прихожую мушкетер д'Альби. Слегка улыбаясь, он раскланялся с кардиналом и хотел было уйти, когда тот остановил его.

- Мушкетер! - подозвал его Ришелье, - что это за повязка у вас на голове? Разве вы были откомандированы в Ангулем и участвовали в сражении?

- Никак нет, ваша эминенция. Я упал с лошади, - ответил виконт.

В эту минуту возвратился камергер и почтительно доложил кардиналу, влияние которого росло с каждым днем, что ее величество ожидает его эминенцию в приемном зале.

Ришелье некогда было расспрашивать мушкетера, и тот ушел. Но подозрительный кардинал все-таки хотел разузнать еще кое-что.

- Откуда он вышел? От королевы? - спросил он камергера уже на ходу.

- Виконт д'Альби назначен для личной службы ее величеству, - ответил тот.

Ришелье вошел в приемную королевы и застал там герцогиню де Шеврез, маркизу Алансонскую, маркизу де Вернейль и несколько других придворных дам. Едва он раскланялся с ними, как явилась обергофмейстерина королевы и сказала ему, что она будет иметь честь проводить его эминенцию к ее величеству, которая теперь в своем кабинете.

Он пошел за ней и очутился в прекрасной атмосфере кабинета королевы, в котором она принимала только самых приближенных к себе людей. Входя, он подумал, что такая милость - добрый знак для его планов.

Анна Австрийская была чем-то занята у своего письменного стола, но тотчас же повернулась к вошедшему и встретила его очень приветливо.

- Я должен прежде всего поблагодарить ваше величество за милостивый прием. В том, что я допущен в этот кабинет, я вижу величайшую милость! - проговорил Ришелье, низко кланяясь.

- О! Не придавайте такого важного значения этому обстоятельству, ваша эминенция, - живо, но все еще любезно заметила Анна Австрийская, которой внимание Ришелье в последнее время стало казаться подозрительным. - Так вышло потому, что я находилась здесь и была занята, когда доложили о вас.

- Значит, я помешал вашему величеству?

- Нет! Нисколько! Я ведь могла бы не пригласить вас сюда. Садитесь и рассказывайте, что привело вас ко мне.

Ришелье, не трогаясь с места, взглянул в сторону донны Эстебаньи, которая все еще оставалась в кабинете.

- Я позволю себе просить ваше величество о милости переговорить с вами без свидетелей, - проговорил он.

- О, моя обергофмейстерина может слышать все, что узнаю я сама!

- Я знаю, что благородная донна Эстебанья - поверенная своей королевы, но тем не менее я просил бы...

Анна, улыбаясь, кивнула Эстебанье, и та, откланявшись, вышла.

- Теперь мы одни. Сядьте же, ваша эминенция.

В ответ на это приветливое приглашение Ришелье опустился на диван. Королева села рядом. На ней было светло-розовое шелковое платье с длинным треном и большим декольте, эффектно обнажающим ее прекрасные плечи и шею. Ришелье взглянул на нее, и в черных глазах его загорелся огонь бушующей в нем страсти. В этом взгляде была какая-то дерзость и необдуманная сила. Королева невольно опустила глаза. В эту минуту она просто испугалась человека в красной одежде, который сидел рядом и несколько мгновений не спускал глаз с ее лица. Но страх этот исчез так же быстро, как и явился, когда кардинал заговорил с ней. Королева овладела собой и внутренне готовилась найти выход из западни, которую он ей, очевидно, приготовил.

- Я явился к вашему величеству, - начал Ришелье с мягкостью кошки, ступающей перед прыжком, - чтобы переговорить о деле, которое чрезвычайно важно и в высшей степени таинственно.

- Это должно быть еще и интересно.

- В Париже говорят о каких-то отношениях герцога Бекингэма с Лувром, о какой-то тайной переписке... Не знает ли ваше величество чего-нибудь об этом обстоятельстве?

Ришелье снова поднял на нее упорный проницательный взгляд.

- А что если я отвечу вам, что знаю об этом? - ответила она вопросом с самым беззаботным видом.

Кардинал, видимо, не ожидал такого ответа.

- Тогда я почту обязанностью обратить ваше внимание на то, что эти отношения могут привести к печальным последствиям! Король подозрителен... Простите мне свободу моих выражений, королева, ко я не могу иначе говорить с вами, как от чистого сердца и под влиянием сильного чувства! Король недоверчив, и коль однажды в голове его возникнет подозрение...

- Позвольте и мне в свою очередь предложить вам откровенный вопрос, ваша эминенция, - перебила его Анна Австрийская. - О чем это вы говорите: о фактах, достоверно вам известных, или просто пытаетесь напутать меня разными призраками?

- Я в высшей степени озабочен... озабочен из-за вас...

- Из-за меня, ваша эминенция?! О, какая доброта! Я даже не знаю, чем заслужила такое внимание с вашей стороны.

- Позвольте мне говорить с вами не как преданный слуга со своей повелительницей, а как глубоко любящий друг со своей подругой! Вы все время были в тайной связи с Лондоном...

- Я вас не понимаю...

- Терпение, спокойствие и доверие, ваше величество! Я повторяю, я пришел сюда как проникнутый любовью друг, чтобы повергнуть к стопам вашим свои услуги и сонеты. Я знаю гораздо больше, чем вы думаете... Я знаю, что сегодня вы получили из Лондона письмо... письмо, которое чуть-чуть не попало в чужие руки... Подумайте, что было бы, если бы это случилось! Я даже не смею себе этого представить" Умоляю вас, прервите эти отношения!

- Да о каких отношениях говорите вы, ваша эминенция?

- О ваших отношениях с Бекингэмом, Анна! Я не могу вынести мысли, что...

Королева с гордым достоинством поднялась со своего места.

- Что за тон, господин кардинал? - спросила она величественно, чего никак нельзя было ожидать, принимая во внимание ее годы и характер.

- Это голос моего встревоженного сердца! Я повторяю вам, Анна, не отталкивайте меня! Лучше оттолкните те попытки, которые предпринимаются в Лондоне.

- Я все-таки решительно не понимаю вас! Что это за отношения и попытки?

- Письма, ваше величество, доставляемые через одного мушкетера. Но ведь ему не всегда будет сопутствовать удача в достижении цели, в особенности, если узнает король...

- Но скажите, ради всех святых, откуда вы знаете обо всех этих обстоятельствах, столь пугающих вас?

Анна втайне зорко наблюдала за тем, какое впечатление произвел на кардинала этот вопрос.

- Говорю же вам, о них толкуют уже в городе. Подумайте, что будет, если об этом узнает король... Да нет же! Это так ужасно!.. Ведь тогда даже я буду не в состоянии защитить вас!

- Так расскажите же мне хотя бы все эти толки.

- Говорят о письмах, которые перевозит один из назначенных для вашей личной службы мушкетер.

- Наконец-то я поняла вас! Однако вас очень ловко сбили с толку! - расхохоталась Анна Австрийская.

- То есть, как это "сбили с толку"? У меня есть доказательства того, что связь, о которой я говорю, действительно существует!

- И, несмотря на это, я все-таки повторяю, что над вами сто-то подшутил и подшутил довольно зло! За это я прощаю зам ваше странное поведение и непонятные слова.

- Как?! Разве мушкетер не был в Лондоне?

- Нет, был, ваша эминенция.

- И он не разговаривал с герцогом Бекингэмом? - горячо допрашивал Ришелье.

- Он сам рассказал мне об этом разговоре.

- И это не по вашему поручению?

- Нет, сугубо в интересах герцога Бекингэма.

- И он не возил в Лондон письмо и не возвратился оттуда с ответом?

- Но откуда вы все это знаете?

- Совершенно случайно вышло, что за мушкетером наблюдали.

- Случайно! Я скажу вам больше: за ним не только наблюдали, на него напали и обобрали на дороге! Это просто что-то неслыханное! Я буду жаловаться королю и просить, чтобы это дело тщательно расследовали. Доходит до того, что проезжие на большой дороге рискуют жизнью. Ведь это ни на что не похоже! Вы слышали, что моего мушкетера обобрали?!

- Нет, я чрезвычайно удивлен этим обстоятельством!

- В самом деле?! В таком случае вы ничего не знаете и о кинжале?!

Ришелье пришлось сделать серьезное усилие над собой, чтобы не выдать своего удивления. Он решительно недоумевал, почему Анна заговорила с ним именно о кинжале. Ему казалось невозможным, чтобы она знала что-нибудь о том, кто и почему овладел им.

- О кинжале? - повторил он с удивлением. - Я слышал только о чрезвычайно важных и таинственных письмах.

- А я не знаю о письмах! Значит, обменявшись сведениями, мы, может быть, доберемся до истины! У мушкетера, который ездил в Лондон, украли на дороге очень дорогой кинжал, осыпанный драгоценными камнями. Это тем неприятнее, что он принадлежал герцогу Бекингэму! Он дал его виконту д'Альби...

- Странно! Какой роскошный подарок! Вероятно, у герцога были серьезные причины так щедро наградить мушкетера или, быть может, так дорого купить его молчание.

- Вы ошибаетесь, ваша эминенция! Вас положительно нарочно ввергли в лабиринт заблуждений. Герцог дал мушкетеру этот кинжал для того, чтобы тот здесь, в Париже, вставил в его отделку один драгоценный камень, который выпал из нее и затерялся, а в Лондоне такого не оказалось.

Ришелье понял, что случай с кинжалом имел совсем иной смысл, нежели он думал сначала.

- А! Вот в чем дело! Ваше величество имеет, по-видимому, весьма подробные сведения.

- Да, мой бедный мушкетер сам рассказал мне сегодня утром о своем несчастье. Он просто в отчаянии, да это и понятно. Подумайте только, ваша эминенция, - кинжал, который герцог поручил ему как святыню, у него пропал.

Кардинал мысленно решил, вернувшись домой, осмотреть кинжал и проверить, действительно ли там недостает одного камня.

- Да, это, разумеется, неприятно, - проговорил он.

- И что за мнение о наших порядках составят себе за границей, когда узнают, что на большой дороге разбойники напали на мушкетера и обокрали его!

- Но почему же он не защищался? Военный человек, притом мушкетер, столь прославленный своей храбростью, позволяет обобрать себя как беспомощная старуха. Согласитесь, это просто смешно!

- По словам виконта, это было вовсе не так смешно, как кажется вашей эминенции.

- Мне показалось, что я сейчас встретил его здесь, в прихожей.

- Да, вы не ошиблись, это был он. Он приходил сказать мне, что напал на след того злополучного кинжала.

- На след? И куда же привел его этот след?

- Это на время должно остаться тайной, ваша эминенция. Я не могу сказать этого, чтобы не предупредить виновных и не дать им возможности сбить моего мушкетера с пути его розысков. Но если бы вы знали, какие странные открытия он сделал! Верите ли, что если бы я вам о них рассказала, вы сами не могли бы удержаться от смеха! Право же, из всего этого вышел бы прелестный комический фарс для сцены. Говорят, вы любите такие фарсы. Позабавились бы... - хохотала она с видом самого искреннего веселья. - "Алчность свойственна и министрам" или "Волк и лисица"! Как вам нравятся такие заглавия, ваша эминенция?

Ришелье окончательно перестал понимать ее. Ему казалось невозможным, чтобы королева знала действительную историю пропавшего кинжала Бекингэма. Его смущало еще и то, что разговор сложился совсем не так, как он рассчитывал. Он пришел за тем, чтобы высказать Анне всю силу своей страсти к ней, заставить ее выслушать себя и потребовать ответа.

Это было страшным риском с его стороны. Она могла в одно мгновенье лишить его места при дворе и разрушить всю его блестящую будущность. Но страсть к любимой женщине заглушила в этом человеке и властолюбие, и осторожность, и хитрость, и все то, что составляло характерные черты его существа.

Он позабыл об опасности своего положения, и ответь ему Анна, он не остановился бы ни перед чем. Кроме того, он был уверен, что, даже отказав ему, она никогда не решится рассказать об этом объяснении королю.

- Мне кажется, мы уклонились от первоначального нашего разговора, - проговорил он мягким задушевным тоном, нежно овладевая рукой королевы. - Я пришел сюда предостеречь вас, доказать вам всю глубину моей преданности и дружбы. Откажитесь от этих тайных отношений, Анна, доверьтесь мне и никому больше. Смотрите, я у ваших ног и молю вас сказать лишь одно слово, в котором будет счастье всей моей жизни... слово, которое решит всю судьбу мою.

- Что с вами? Что вы делаете?

- Я преклоняюсь перед вами, чтобы высказать вам свою безумную любовь к вам! Анна, без вашей любви я погибну! Эта страсть сжигает меня. За один ваш нежный взгляд, за одно слово любви я готов пожертвовать жизнью.

- Прошу вас, ваша эминенция, встаньте!

- Нет, Анна! Скажите мне прежде одно лишь только слово, одно-единственное - любите ли вы меня? Вы молчите... Я понимаю вашу внутреннюю борьбу! Молю вас, пусть победителем в этой борьбе буду я! Ведь страсть к вам губит меня! Я давно уже не знаю ни мига покоя, все мои помыслы только о вас!

- Еще раз прошу, ваша эминенция, встаньте! Я не должна вас слушать!

- Нет, вы должны выслушать меня и даже ответить мне! Вы дрожите! О, позвольте мне жить надеждой, позвольте думать, что это любовь ко мне волнует вас! Я, Анна, люблю вас безумно, невыразимо, страстно.

Она подбежала к столу, схватила колокольчик и позвонил...

Кардинал быстро поднялся на ноги, и с губ его сорвался какой-то шипящий звук затаенного бешенства.

Когда вошла обергофмейстерина, он стоял, гордо выпрямившись.

Вдруг он заметил, что из-за пояса, обхватывающего тонкий стан королевы, виднеется уголок письма.

Дьявольская улыбка скользнула по его побледневшему от волнения лицу. Он низко поклонился королеве, но Анна делала вид, будто не замечает его поклона, и не удостоила ответом.

Ришелье тихо вышел из кабинета королевы. В душе его бушевала целая буря страстей! Он поклялся отомстить ей - за то, что она отвергла его, и за то, как ока это сделала.

Любовь к этой женщине начинала перерождаться в ненависть.

Между кардиналом и королевой возникла непримиримая вражда.

XI. ТАЙНА МАЛЕНЬКОГО ЗАМКА

На улице Шальо, среди большого запущенного сада, огороженного высокой стеной, стоял старый мрачный дом.

Обитатели окрестных домов величали эту неуклюжую постройку маленьким замком, потому что когда-то давно он принадлежал знатному вельможе или, вернее, одной из его фавориток. Она умерла много лет назад, и с тех пор замок пустовал.

Однажды утром соседи с удивлением заметили, что окна замка отворены, и на них появились белые занавески. Сад тоже преобразился. Старая полусгнившая листва исчезла с запущенных дорожек, деревья были подрезаны, сорные травы скошены.

Кто же поселился в замке? Кому он теперь принадлежит? Эти вопросы волновали жителей улицы Шальо. Нашлись даже охотники наблюдать за окнами дома и калиткой сада в надежде увидеть его новых обитателей. К всеобщему удовольствию вспомнили, что калитка висела на ржавых петлях и громко скрипела, когда ее отворяли. Это было своего рода ручательство и того, что наблюдатели не зазеваются...

Однако прошло несколько дней, а в замке так никто и не объявился. Только одна добродетельная дама, которую любопытство довело до бессонницы, будто бы видела, как поздно ночью какой-то господин, укутанный в широкий темный плащ, подошел к калитке, отпер ее ключом и быстро исчез в саду. Но к ее удивлению калитка не заскрипела. Досужие кумушки тотчас же решили, что в замке живет возлюбленная какого-то вельможи, который навещает ее лишь по ночам. Но калитка не скрипела... и им пришлось удвоить свою бдительность...

Все эти почтенные матроны громогласно заявляли, что даже говорить-то о таких грязных вещах дело не достойное их, но втайне мечтали хоть разок увидеть женщину, к которой так романтично являлся по ночам поклонник.

И вдруг эти желания исполнились. Замок стал предметом разговоров и насмешек молодых девушек и их кавалеров.

Вместо прекрасной белокурой или черноволосой головки в одном из окон замка появилась фигура если не матери семейства, то по крайней мере девицы "почтенных лет". И эта-то почтенная дама или девица столько времени слыла возлюбленной таинственного донжуана! Но тут случилось нечто, что поколебало и новую версию.

Старый торговец фруктами по имени Калебассе, принимавший самое деятельное участие в разнотолках о замке, ибо не было в мире человека болтливее его, решился проникнуть туда и разузнать все точно. Он принялся подолгу расхаживать взад-вперед перед калиткой замка, хотя из-за этого его фрукты не шли с рук, и поздно вечером ему приходилось ходить по домам и продавать их уже гораздо дешевле.

Так случилось и в один из последующих вечеров. Папаша Калебассе, как называли его знакомые, наложил в корзину слив и вышел на свой уже традиционный обход. Вдруг его взгляд остановился на калитке замка, и на него напала необыкновенная смелость. Он взялся за молоток и постучал.

После этого подвига он быстро оглянулся на противоположный ряд домов. Везде были уже зажжены огни, но из окон все еще выглядывали головы любопытных. Разносчик плотно прижался к стене, рассчитывая, что в темноте его не заметят.

В замке было по-прежнему тихо, и ему пришлось постучать второй раз.

Наконец за калиткой послышались шаги и она отворилась. Перед папашей Калебассе стоял маленький сморщенный старик с фонарем в руке.

- Только говорите погромче, что вам нужно, - закричал он так громко, точно не он, а Калебассе был совершенно глух. - Я немного туговат на ухо. Вы, верно, стучались несколько раз.

- Не хотите ли купить слив, дедушка?

- Что вы говорите? Кто его купил? Маркиз, господин маркиз его купил!

- Эге, да от него можно кое-что узнать! - мелькнуло в голове у Калебассе. - А как зовут вашего маркиза?

- Как меня зовут? Николай. А вы кто такой? Верно, здешний торговец фруктами?

Калебассе утвердительно кивнул головой, потом почти приложил губы к уху старика и громко крикнул:

- А скажите-ка, дедушка Николай, как зовут вашего маркиза, который купил этот замок?

Николай, воображая, что отвечает любезностью на любезность, в свою очередь пригнулся к самому уху Калебассе и крикнул ему еще громче:

- Его зовут господин маркиз.

Калебассе покоробило, но он опять утвердительно кивнул головой.

- Не трудитесь так кричать мне, дедушка, я и так услышу, - прогудел он в самое ухо старика.

- Что? Вы говорите, сегодня жарко? Да, да, а это для ваших фруктов беда!

Калебассе с досадой затряс своей большой головой.

- Сдается мне, что ты только прикидываешься глухим, - проворчал он, но не хотел пока отказываться от своих попыток что-либо разузнать.

- А кто живет теперь в замке? Верно, любовница марки-па? - крикнул он снова на ухо старику.

- Николай! Николай! Да куда же вы снова запропастились? - раздался вдруг пронзительный женский голос из замка.

Николай, казалось, услышал и узнал этот голос. Он медленно повернулся и покорно пошел к дому, но при этом забыл запереть калитку, так что Калебассе сквозь сгущавшийся вечерний сумрак все-таки успел рассмотреть у дверей замка женскую фигуру.

- Черт возьми! Вот отличный случай, и дураком я буду, если не воспользуюсь им! - промолвил разносчик, стол в проеме калитки.

- С кем это вы там опять болтали? - доносил ось от подъезда.

Казалось, старый Николай стал вполголоса оправдываться, но что именно сказал он - невозможно было расслышать. Против обыкновения с этой рассерженной женщиной си говорил очень тихо.

- Вот уж истинный шут гороховый! Весь свет его знает, и он всех и каждого! Разносчик! Какой разносчик? - По голосу было слышно, что она направилась к калитке, чтобы посмотреть на того, с кем разговаривал Николай.

- Не извольте гневаться, сударыня, - вмешался Калебассе. - Я только зашел спросить, не угодно ли будет вашей милости купить фруктов.

Он был уверен, что сейчас увидит перед собой хорошенькое молоденькое личико девушки, и просто испугался, когда перед ним возникла старуха, воплощавшая в себе все последние толки кумушек с улицы Шальо! Нельзя было не согласиться, что у вельможи, купившего маленький замок, был престранный вкус.

Несмотря на свои уже немолодые годы, папаша Калебассе подумал, что придись ему когда-нибудь купить замок для своей возлюбленной, он избрал бы в хозяйки кого-нибудь получше.

Казалось, льстивые слова и в особенности "ваша милость" понравились старушке; ока подошла к нему, чтобы выбрать фрукты.

- Я вообще-то не люблю, чтобы сюда пускали разносчиков, - проговорила она. - Ну, да уж на этот раз так и быть.

- Ах, черт возьми! - мысленно воскликнул Калебассе, всматриваясь в покупательницу. - А ведь я ее где-то уже видел!

И он пытался напрячь память, пристально всматриваясь в обрамленное белым чепцом лицо, наклонившееся над корзиной.

- Фрукты будут ей полезны, - ворчала между тем старуха, выбирая сливы.

- Если я не ошибаюсь, никак вы луврская судомойка с улицы Лаферронери! - вдруг воскликнул разносчик.

- Святая Женевьева! А вы...

- Да, да, собственной персоной папаша Калебассе, закадычный друг вашего покойного мужа!

- Господи ты Боже мой! Где привелось встретиться. А ведь столько лет не виделись-то! Да как вы сюда попали, папаша Калебассе?

- Нет, вы лучше скажите мне, как вы сюда попали, дорогая моя госпожа Ренарда! - возразил разносчик с самым умильным лицом, так как встретил в замке женщину, которая после него была самым болтливым существом во всем Париже.

- Разве вы не знаете, как живется бедным вдовам! - всплеснула руками Ренарда. - Вы ведь знаете, мой хозяин умер много лет назад. Известно, на то воля Божья! Помочь ему было уже нельзя, ведь пьянство - дьявольское наваждение, а он от пьянства и помер.

- Знаю, знаю все это, - уверял разболтавшуюся старуху папаша Калебассе, слышавший эту историю сотни раз. - Вы лучше скажите мне...

- Между нами говоря, папаша Калебассе, - продолжала воодушевленная воспоминаниями старуха Ренарда, - ведь у него даже синее пламя изо рта пылало.

- Да, да, знаю, знаю! Так значит, вы уже больше не во дворце?

- Нет, я кастеляншей здесь в замке. Вот если знаете хорошую девушку, так я пристрою ее на мое место во дворце, уж за это могу поручиться.

- Да, знавал я одну очень хорошенькую и как раз подходящую...

- Ну, так за чем же дело стало. Ведь я для вас по старой дружбе все на свете сделаю. Значит, быть ей придворной судомойкой!

- Я говорю о Жозефине. Вы ее не знаете? Она мне крестница.

- Так пришлите ее ко мне, и я вам головой ручаюсь, что подыщу ей отличное место. Мой здешний хозяин...

- Да скажите же мне, ради Бога, как вы попали сюда, в этот маленький замок?

- По милости господина маркиза. Вот уж человек-то! Уж настоящий мужчина! Господи, кабы мой покойник был хоть на половину такой, как он, так и теперь бы жил припеваючи.

- Так для кого же он купил этот замок? Сам он здесь ведь не живет? И как его зовут?

- Тише! - вдруг прошептала старуха. - Так и есть! - и она выжидающе уставилась на высокого человека, закутанного в плащ, который подходил к калитке. - Да, так и есть! Желаю вам прекраснейшего вечера, сударь, - пробормотала она, окончательно отворачиваясь от разносчика и делая низкий почтительный книксен.

- Добрый вечер, Ренарда! Ну, как тут у вас обстоят дела? Ваша болтательная машина в порядке и действует?

- Благодарю вас, господин Милон, - рассмеялась старуха, - все еще действует!

- А что, маркиз в замке? - спросил мушкетер, идя по садовой дорожке вместе с Ренардой.

- Нет еще, господин Милон, - ответила она.

- Ну, так, значит, он скоро придет, потому что просил нас собраться здесь к этому часу. А что это за человек разговаривал с вами у калитки?

- Это разносчик. Он продал мне фрукты.

- Так зачем же вы пошла за мной. Я помешал вам, ступайте и возьмите.

- Вот господин Милон остается все тем же добрым человеком, - болтала старуха, возвращаясь к папаше Калебассе за сливами. - Уж такой добрый да приветливый, совсем как в то время, когда я имела счастье быть квартирной хозяйкой молодых господ.

- Теперь у вас даже больше прав, чем тогда, - отвечал Милон, стоя на дорожке в ожидании, пока "госпожа кастелянша" запрет калитку и подойдет к нему.

- Так-то оно так, господин Милон, а я все-таки вспоминаю то старое милое время, - говорила старуха, вздыхая и поспешно поднимаясь за мушкетером по широкой, устланной толстым ковром лестнице. - Вот пропал и наш маленький Нарцисс, а уж какой был славный да послушный мальчик! Да, бывает так, что у людей, не остается ничего из того, что они любили.

- Я вижу сегодня замок в первый раз, - перебил ее Милон, - он, оказывается, просторнее, чем кажется снаружи. Здесь целых четыре флигеля! Кто живет в той стороне?

- Господин маркиз.

- А дальше?

- Тоже господин маркиз.

- А там?

- Госпожа кастелянша.

- Прекрасно, Ренарда! Честь имею кланяться, госпожа кастелянша! - воскликнул Милон со своим обычным добродушием. - Это чрезвычайно почтенный титул. А кто же поселился в тех верхних комнатах с окнами в сад? Ведь они, кажется, самые лучшие в замке?

Ренарда с минуту колебалась, но потом совладала с собой.

- Там никто не живет, господин Милон, - ответила она.

Мушкетер, ничего не замечая, перестал расспрашивать и молча шел за госпожой кастеляншей по широкому и светлому коридору. Старуха остановилась у огромной дубовой двери и отперла ее. Милон очутился в большой комнате, вся мебель которой была отделана роскошной резьбой. Столы, стулья, зеркальные рамы, огромный буфет и даже рамы двух прекрасных картин - все было сделано из дуба. Пол также был составлен из мелких, искусно заплетенных в узор кусочков дерева. На большом столе посреди комнаты стояли два массивных серебряных канделябра с зажженными свечами. В камине весело трещал огонь.

Милон уверял кастеляншу, что комната как нельзя более ему по вкусу, когда она вдруг, внимательно прислушавшись, проворно побежала к двери и, отворив ее, глубоким реверансом встретила д'Альби и маркиза, только что приехавших в замок.

- Приветствую вас, друзья! - воскликнул Милон, идя навстречу прибывшим и протягивая им руки.

- Ты точен, Милон, - сказал маркиз, снимая шляпу и перчатки, - а нашего Каноника еще нет?

- Нет еще, господин маркиз, - отвечала Ренарда.

- Он должен быть здесь с минуты на минуту, а вы знаете, моя добрая Ренарда, что наш Каноник не любит ждать.

- Он во всем аристократ, - заметил Милон, когда кастелянша выходила из комнаты дожидаться Каноника.

- Клянусь честью, маркиз, - воскликнул Этьен, - мне чрезвычайно нравится это место. Ты устроил себе здесь прехорошенькое жилище.

- Я тоже так считаю, - согласился Милон, - и знаю теперь, что у господина маркиза, должно быть, бездна денег, хотя он никогда не вспоминает о них.

- Ты несправедлив к нему, Милон, - засмеялся д'Альби. - Напротив, он вспоминает о них всегда, когда знает, что у кого-нибудь из нас их недостает.

Милон кивнул, соглашаясь, между тем как Эжен де Монфор подошел и, положив руку ему на плечо, сказал серьезным голосом:

- Ты заключаешь, что я должен быть очень богат, мой добрый друг, из того, что я купил этот небольшой замок? Но я полагаю, твои владения в Арассе стоят в десять раз больше. К тому же я купил этот тихий, уединенный замок вовсе не для своего удовольствия. В жизни, друг Милон, бывают иногда обстоятельства, заставляющие нас делать вещи, непонятные для других!

- Честное слово, здесь ты должен чувствовать себя вполне счастливым, - заметил добродушный Милон. - Хоть и совестно, но я должен чистосердечно признаться, завидую, что у тебя такое прелестное именьице.

- Это потому, что твой чересчур бережливый отец дает тебе довольно скудное содержание, вследствие чего ты не можешь располагать большими суммами, - сказал маркиз. - Не все то золото, что блестит, Милон, и не всегда счастье бывает там, где его предполагают!

- Бога ради, давай без патетики, - весело перебил его д'Альби. - Разгладь морщины на своем челе и отбрось хандру, маркиз!

Во время этого разговора трех приятелей Ренарда услышала стук и поспешила вниз отворить господину Канонику, угрюмому и, по ее мнению, чрезмерно гордому мушкетеру, совершенно не похожему на своих товарищей. Он действительно никогда не обращал на нее внимания и не шутил с нею, как другие, был всегда молчалив и высокомерен, чем удерживал добрую Ренарду от всякой фамильярности.

И теперь, отворив калитку сада и увидев перед собой внушительную фигуру Каноника, она проворчала себе под нос какое-то непонятное приветствие, сделав обычный реверанс, но не пошла проводить мушкетера к замку. Она возилась, запирая калитку, до тех пор, пока, по ее расчету, ему следовало уже быть у двери дома.

Поэтому ее крайне удивило, что Каноник отворял дверь в комнату в ту самую минуту, когда она поднималась по лестнице. Что могло так долго задержать его в коридоре?

Три мушкетера поднялись ему навстречу. Каноник был слегка бледен и как будто смущен. Прежде чем затворить за собой дверь, он еще раз окинул внимательным взглядом слабо освещенный коридор и лестницу и, сделав над собой усилие, скрыл волнение под дипломатической улыбкой. Пропустив подоспевшую Ренарду в комнату, Каноник поздоровался с друзьями, приняв свой обыкновенный несколько официальный вид.

- Теперь мы все собрались, - весело воскликнул Милон, - сядем же и потолкуем.

- А добрая наша Ренарда принесет нам из погреба несколько кружек хорошего старого вина! - сказал маркиз. - Слышите, Ренарда, самого лучшего! Не экономьте, ведь вы знаете, что я угощаю сегодня самых дорогих моих друзей. А потом можете идти в свою комнату и ложиться спать. Вы нам больше не нужны. Я сам провожу господ и запру за ними дверь.

Ренарда исполнила поручение маркиза и принесла четыре большие кружки, наполненные вином. Поставив их на стол, за которым сидели мушкетеры, она пожелала мм доброй ночи и ушла.

- Госпожа кастелянша удаляется в свои апартаменты, - пошутил Милон. - Однако, Эжен, она тебе хорошо и верно служит.

- Если бы только немного меньше говорила и почаще употребляла в дело свой авторитет, - отвечал маркиз.

- Как так! - воскликнул Этьен. - Разве у тебя в этом маленьком замке так много прислуги, что ты говоришь об авторитете?

- Ах да, расскажи, пожалуйста, - прервал маркиз виконта, видимо желая перевести разговор на другой предмет, - что это за история с драгоценным кинжалом, будто бы украденным у тебя?

- Гм! Это странная и довольно забавная история, которая, однако, может иметь трагический конец.

- Расскажи, сделай милость, - попросил Милон Арас-ский, уже заметно бывший под влиянием винных паров, между тем как Каноник стал еще молчаливее и задумчивее.

- Я, пожалуй, расскажу вам этот случай, хотя он должен быть сохранен в глубочайшей тайне. Дело в том, что кинжал герцога Бекингэма находится в руках кардинала!

- Каким же это образом? Он, стало быть, велел украсть его у тебя? - удивился Милон.

- Какой вопрос! Он отнял ее как важную улику у того, кто украл ее у меня - приятеля Антонио!

- Поэтому слухи, будто кардинал хочет взять этого молодца к себе на службу, обоснованны? - спросил Каноник.

- Этого я не знаю. Но верно то, что его эминенции эта шпага может стать колом в горле.

- Но почему же? По какой причине? - одновременно спросили маркиз и Милон.

- Потому, что герцог Бекингэм может потребовать назад свою собственность!

- Но я полагаю, он подарил кинжал тебе, д'Альби. Следовательно, он уже не его собственность, - заметил Милон.

- Ну, да. Но так как ее нет более у меня, то под предлогом того, что она дана была мне в Париж для починки, он потребует ее обратно. И тогда, вы понимаете, дело будет не совсем ладно.

- Ты прав, тут могут выйти довольно забавные сцены, - согласился с тихим смехом Каноник. - Разве вы не знаете, что Ришелье давно замышляет выстроить себе дворец близ Лувра и навербовать свой собственный полк? - спросил Милон. - Деньги, по-видимому, так и льются к нему со всех сторон с тех пор, как он сделался самым приближенным советником короля!

- Свой собственный полк! - воскликнул Этьен. - Сделать это будет для него весьма непросто.

- Если он задумал это, то, без сомнения, сделает, - утвердительно сказал Каноник.

- Твои слова всегда сбываются, - сказал д'Альби.

- Теперь к делу, господа, - прервал разговор маркиз. - Я пригласил вас сюда, чтобы посоветоваться и поговорить с вами об одном обстоятельстве.

- Должно быть, что-нибудь очень важное, судя по выражению твоего лица. Так в чем дело? - спросил Милон.

- Речь идет о несчастном мальчике, которого ты не так давно спас из пламени.

- О сыне мушкетеров? Скажите, друзья, ведь он имеет полное право так называться? - спросил Милон.

Д'Альби и Каноник отвечали утвердительно.

- Конечно, но чтобы называть так, надо, прежде всего, чтоб он остался жив, - заметил маркиз.

- Разве его положение опасно?

- Маркиз, ведь на тебя была возложена обязанность заботиться о нем!

- Поэтому-то я и пригласил вас сюда. Я желал сообщить вам о его состоянии. Старый доктор, к которому мы тогда отвезли бедолагу, хотя и выражает надежду, но считает, что мальчик останется калекой.

- Калекой! Но это ужасно! - воскликнули мушкетеры.

- Что же у него повреждено? - спросил д'Альби.

- Он лишился одного глаза. К тому же он ничего не помнит, и доктор опасается, что полностью сознание к нему никогда не вернется.

- А раны?

- Некоторые из них зажили, другие еще не совсем. Он все еще находится в тяжелом состоянии, ни с кем не говорит, ничего не видит и не слышит.

- Какое ужасное существование! - воскликнул Каноник. - Что же с ним будет, если его не вылечат!

- Именно об этом я хотел с вами поговорить сегодня, друзья мои! Доктор сказал, что ребенок еще несколько лет должен будет оставаться на его попечении. Я охотно беру на себя издержки по содержанию несчастного ребенка.

- Мы также хотим принять участие. Это должно стать нашей общей заботой, - с горячностью перебил откровенный и добрый Милон. - Мы все внесем свою лепту в пользу сына мушкетеров!

- Вы впоследствии можете быть ему полезны, но пока он будет находиться на попечении доктора, предоставьте заботу о нем мне. Вы доставите мне этим большую радость. Позже придет и ваш черед подать ему руку помощи, - спокойно, но твердо произнес маркиз. - Сегодня я только намеревался спросить вас, согласны ли вы, чтоб мальчик остался на попечении доктора Вильманзаята до тех пор, пока будет в этом необходимость?

Мушкетеры единодушно согласилась.

Было около полуночи, когда гости стали прощаться с маркизом. В самом замке, как и в темном саду, царила абсолютная тишина. Старый глухой садовник Николай, впрочем, более притворявшийся в своих целях, нежели действительно страдавший глухотой, спал крепким сном в своей беседке близ конюшен. Ренарда также уже более двух часов была в своей спальне. Маркиз нес серебряный канделябр, освещая дорогу друзьям, и ночной ветер каждую минуту грозил затушить свечи.

Темная осенняя ночь обволокла своим непроницаемым покровом замок и сад. Шелест листвы и меланхолический шум ветра невольно привели маркиза в грустное настроение, тогда как его друзья, болтая и смеясь, шли за ним к садовой калитке. Отворив ее, маркиз бросил взгляд на улицу. Она была совершенно пуста.

Простившись с друзьями, он запер дверь и повернул к дому. Как вдруг ему показалось, что какой-то красноватый отблеск пробежал по осенним листьям деревьев. Удивленный этим странным явлением, маркиз остановился, пристальнее посмотрел в том направлении, но свет исчез. Ускорив шаги, он снова пошел по пустынному, мрачному саду, испытывая неприятное тревожное чувство.

Готовясь взойти на крыльцо, он еще раз взглянул на деревья, где видел свет, и на этот раз испугался не на шутку: яркий, красноватый отблеск был теперь гораздо сильнее.

Он быстро пошел к той стороне замка, куда выходили окна его спальни, не сомневаясь теперь, что в доме пожар. Чтобы не наделать шума, маркиз поспешно взбежал на крыльцо, постучал мимоходом в дверь старой Ренарды, и через несколько секунд распахнул дверь своей спальни.

Постель его была в пламени, занавески на окнах сгорели, огонь коварно подбирался к другим предметам.

Он немедленно схватил кувшин с водой и принялся заливать самые опасные места. В это время появилась испуганная Ренарда в белой ночной одежде, похожая на призрак.

- Святая Женевьева! - воскликнула она. - Это, наверное, дело...

- Молчать! - крикнул маркиз таким тоном, которого она никогда от него не слышала. - Помогите мне лучше тушить огонь!

Старая кастелянша, которой легче было вытерпеть наказание, чем увидеть на своем платье пятно, не знала, как ей приняться за дело. Когда маркиз увидел ее уморительные движения и позы, он, несмотря на всю серьезность положения, не мог удержаться от улыбки.

- Оставьте, Ренарда, - сказал он ей ласково, жалея уже о произнесенных ранее словах. - Я сам потушу огонь. Счастье еще, что я вовремя пришел.

- А я то, я то спала так крепко, что ничего не слыхала, господин маркиз. О Господи! Царь небесный! Что, если бы вы лежали в постели? Мне и подумать об этом страшно. Почему вы не запираете свою комнату? Вы сами видите, что и при величайшем внимании нельзя поручиться, что...

- Пройдите в приемную и подождите меня там. Мне нужно будет поговорить с вами, когда я потушу пожар.

- Я схожу только наверх, чтобы взглянуть, что...

- Сделайте это, Ренарда, а затем идите в приемную. Мне необходимо дать вам некоторые наставления.

Между тем маркиз, заливая последние тлеющие места, наконец почувствовал, что опасность миновала.

Отворив окна, чтобы дать выйти запаху гари, он на этот раз запер дверь и отправился в комнату, где незадолго до этого сидел со своими друзьями. Озабоченно прохаживаясь по ней, он дожидался Ренарду.

- Вы были наверху? - спросил он старушку, когда та появилась в комнате.

- Была, господин маркиз, и нашла...

- Не называйте ни титулов, ни имен, Ренарда, даже в разговоре со мной, чтобы вы Привыкли ни одним словом не нарушать тайны этого замка, - перебил Эжен де Монфор кастеляншу. - Говорите в своих докладах всегда неопределенно, уж я то пойму, о ком идет речь.

- Я не забуду этого, господин маркиз! Когда я пришла наверх, там спали!

- Невероятно, непостижимо, - тихо проговорил маркиз. - После такого поступка!

- Никакого сомненья, поджог был оттуда. Подождали, когда я усну, сошли вниз; Тут все ясно, господин маркиз: я убирала в вашей комнате утром, без свечи, Николай вовсе не заходил в замок, а вы, господин маркиз, с господином виконтом прошли прямо в приемную.

- Я прошу вас, Ренарда, никому не говорить об этом происшествии. Слышите, никому!

- О господин маркиз, хотя я и не прочь иногда поболтать, но что касается ваших дел, я, согласно вашему приказанию, соблюдаю глубочайшее молчание!

- Сгоревшие вещи я завтра заменю новыми.

- Позвольте высказать просьбу, господин маркиз.

- Говорите, Ренарда.

- Запирайте вашу дверь.

- Не думаете ли вы, что я боюсь, Ренарда?

- Когда-нибудь может случиться несчастье. Бог мой! Я бы не пережила этого.

- А теперь выслушайте мое решительное слово, Ренарда. Вы знаете, я вполне доверяю вам, но требую, чтобы вы в точности исполняли мои приказания, ничего не изменяя в них по своему желанию. Вы непременно должны быть строже!

- Но, господин маркиз...

- Я требую, я приказываю вам, Ренарда, это единственный способ избежать всех несчастий. Вы должны быть строже. Не воображайте, что вам будут благодарны за вашу чрезмерную доброту. Я и сам желал бы быть добрым и снисходительным, но понимаю, что такими мерами только усилишь зло!

- Господин маркиз, конечно, быть может, вы и правы.

- Потому-то я и приказываю вам употребить в дело строгость!

- Господин маркиз желает, чтобы комната запиралась на замок?

- Непременно, Ренарда, за исключением того времени, когда вы бываете наверху, или отправляетесь вместе на прогулку. Поймите меня, Ренарда, требуется старательнейший уход и заботливость, но притом и решительная строгость! Следуйте моим наставлениям, мною руководит единственное желание добра. А теперь спокойной ночи!

XII. НОЧНОЕ ПОСЕЩЕНИЕ КОРОЛЯ

Влияние Ришелье на Людовика возрастало с каждым днем. Умный хитрый кардинал сумел опутать мрачного малодеятельного короля своими сетями так ловко, что тот и не замечал своей зависимости. Если бы Людовик разгадал намерения кардинала, последствия были бы печальными. Но Ришелье действовал постепенно и дошел до того, что встал не только между королем и другими его министрами, вмешивался не только в иностранные дела, но даже попытался встать между королевской четой. Человек этот знал все. Везде у него были шпионы, усердные слуги и агенты, и следует отметить, что служили ему отлично! В настоящее время у него было только одно желание - полностью заорать в свои руки бразды правления государством! Надо было найти королю какое-нибудь занятие, которое могло бы отвлечь его от государственных дел. Что же лучше ревности монарха могло послужить целям кардинала. Тем более, что Ришелье в этом случае достигал двойного результата: ближе подбирался к власти и мстил Анне Австрийской за свою отверженность.

Король дал позволение кардиналу выстроить себе дворец, который Ришелье возводил по своему вкусу и сообразно своим целям, не считая затрат. Кардинал получал огромное содержание и сверх того не слишком церемонился в вопросах взаимоотношений с государственной казной.

В этот день кардинал получил, вероятно, тайную и очень важную депешу, потому что немедленно решил отправиться к королю. И хотя был уже поздний вечер, надо было действовать быстро, чтобы достичь желаемого результата.

Когда величественный и строгий в своей фиолетовой сутане он появлялся в коридорах Лувра, придворные и слуги невольно осознавали, что в руках этого человека неограниченная власть, а может быть, и судьба всего государства!

Он прошел во внутренние покои, приказав доложить о себе королю, более чем когда-либо искавшему уединения. Даже охота, прежде любимая забава Людовика, потеряла для него свою прелесть, и он почти совсем оставил ее. Придворные празднества и приемы посланников тоже ограничились до самого необходимого; но зато все чаще собирались высокопоставленные сановники к дипломаты во дворце королевы-матери. Ришелье, к крайне?: у своему неудовольствию, поникал, что центр тяжести мало-помалу снова перемещается в ту сторону.

Люксембургский дворец, отделанный по высшим меркам великолепия и роскоши, был для высшего дворянства гораздо привлекательнее, чем мрачный Лувр. И хотя, на первый взгляд, Мария Медичи покровительствовала только искусствам, принимая и собирая около себя их представителей, незаметно она снова сделалась фигурой, около которой собирались все наиболее значительные и влиятельные личности.

Кардиналу такое положение дел было совсем не по вкусу!

- Что вы принесли мне, ваша эминенция? - спросил Людовик, ходивший в задумчивости по кабинету. - Да, чтобы не забыть! Знаете ли вы, какая интересная личность пребывает с недавнего времени в стенах нашего города?

- Желал бы знать, ваше величество, кого вы осчастливливаете званием "интересная", - отвечал Ришелье, до того занятый своими планами, что почти без внимания выслушал вопрос короля.

- Королева-мать нашла для Люксембургского дворца новую приманку. Неужели вы в самом деле не знаете, о ком я говорю?

- В Люксембургском дворце в настоящее время около ее величества и герцога Гастона вращается столько знати, ваше величество, что довольно трудно выделить кого-нибудь одного.

- Я вам говорю о личности не знатной или богатой. Речь идет об одном из первых художников: Рубенс в Париже!

- А вас очень интересует этот прекрасный и любезный художник, ваше величество?

- Я впервые вчера говорил с ним, и должен признаться, он произвел на меня сильное впечатление.

- Ее величество поручила ему настенную живопись в своем дворце, а заодно нашла в нем новый магнит для приемов в своих великолепных гостиных, - проговорил Ришелье.

- Вы говорите это таким тоном, как будто вами руководит зависть, ваша эминенция, - с холодной улыбкой заметил Людовик.

- Зависть моя проявляется только в тех случаях, когда хотят затмить вас, ваше величество!

- А! Благодарю вас за эту любезность. Но я охотно уступаю другим блеск и великолепие! Вы пришли сообщить мне что-нибудь? Говорите, я слушаю. Только, пожалуйста, не о государственных делах, ваша эминенция. Расскажите мне лучше что-нибудь повеселее. Ведь все равно вы добьетесь того, что наметили заранее!

- Это похоже на упрек, ваше величество!

- Быть может, но это не упрек. Садитесь и расскажите мне что-нибудь новенькое о дворе или о Вене.

- Готов исполнить ваше приказание, государь, - сказал Ришелье, повинуясь приглашению короля и садясь против него. - Сегодня вечером мне нечаянно удалось быть свидетелем одного странного и довольно интересного эпизода, несколько смахивающего на придворную интригу.

- Я знаю, вы мастер рассказывать, ваша эминенция. Итак, к делу!

- Сегодня, не более как час тому, я видел, не будучи сам замеченным, несколько дам, проходящих по галерее к покоям королевы. Я полагаю, они возвращались с вечернего богослужения. Вдруг герцогиня де Шеврез подошла к одной из дам и с поклоном передала ей роскошно вышитый платок, громко заметив, что дама забыла его на своем месте в церкви.

- Пока я не вижу здесь ничего романтического.

- Дама, казалось, удивилась. Я видел, что она слегка вздрогнула, принимая из рук герцогини платок, взглянув на который можно было предположить, что в него завернуто письмо!

- Вот теперь начинается интрига!

- Ведь ваше величество приказали мне рассказать что-нибудь новое о придворных делах, вследствие чего я рассказываю вам самую последнюю новость и, как выяснится впоследствии, не совсем безынтересную. Дама, принявшая от герцогини де Шеврез мнимо забытый в церкви платок, в замешательстве забыла спрятать тот, который ранее держала в руке!

- Значит, забытый платок в церкви был не более чем предлог для передачи завернутого в него письма?

- По-видимому, так, государь! Дама, осознав вдруг свою неосторожность и неловкость, проворно спрятала оба вышитых платка под накинутую на ее плечи мантилью.

- Далее, ваша эминенция, далее!

- За несколько часов перед тем я получил уведомление от караульного офицера заставы, что какой-то незнакомец на лошади, покрытой пеной, во весь опор проскакал через заставу, и что в этом незнакомце он узнал молодого англичанина...

Король поднялся с места. Лицо его омрачилось.

- Что же общего имеет это обстоятельство с вашим рассказом?

- Я сообщаю вашему величеству только два факта, невольно бросающиеся в глаза. Не позволяя себе объяснить их, предоставляю вашей воле лично исследовать, есть ли какая-нибудь связь между этими фактами.

- Гм, и кто же была эта дама, о которой вы говорили... Дама, принявшая платок от герцогини де Шеврез?

- Королева, ваше величество!

Людовик вскочил. Глаза его буквально впились в холодные и неподвижные черты также вставшего с места кардинала.

- Не ошиблись ли вы?

- Я имею счастье, ваше величество, обладать очень верными предчувствиями!

- И являетесь всегда вовремя, - добавил Людовик, по выражению лица которого можно было заключить, что он принял решение.

- Когда дело касается интересов моего короля!

- А караульный офицер у заставы также не ошибся?

- Курьер...

- Это был курьер?

- Да, он объявил, что едет из Лондона, ваше величество.

Людовик побледнел, лицо его нервно передернулось.

- Благодарю вас, - поспешно проговорил он. - Я желаю остаться один, чтоб обдумать хорошенько, что я должен предпринять и как действовать, чтоб наконец разгадать тайны моего двора! Доброй ночи, ваша эминенция!

Ришелье поклонился и вышел из кабинета короля, радуясь, что бросил первую искру в давно накопленный им горючий материал. Он был очень доволен, заметив сильное волнение короля. Теперь он охотно оставил его наедине с обуявшими его страстями.

Король вскоре принял решение. Сцена с платком, сопоставленная с одновременно прибывшим из Лондона курьером, вызывала в подозрительном сердце короля предположения, от которых он содрогнулся. Он должен был выяснить для себя истину, проверить свои догадки любой ценой! Он не знал умеренности и снисхождения в минуты гнева. Королева еще не испытывала этого. До сих пор Людовик не показывался ей в состоянии крайнего раздражения.

Король поспешно вышел из кабинета и впервые вошел в потаенный коридор, соединявший его комнаты с комнатами королевы. Он хотел явиться к своей супруге совершенно неожиданно, чтобы у нее не было времени подготовиться к разговору.

Король Людовик ХШ готовился к первому ночному посещению своей супруги. Но какое это было посещение!

Анна Австрийская только что отпустила виконта д'Альби, явившегося к ней с донесением. Ее статс-дамы уже удалились в свои комнаты. В будуаре королевы оставалась лишь верная ей Эстебанья. Королева заканчивала вечерний туалет и собиралась отправиться в свою опочивальню. Она подошла к письменному столу, взяла, как обычно по вечерам, все записки и письма, которые не хотела или не смела сберегать, и бросила их в камин, за исключением одного письма, которое спрятала за свой корсаж. И только хотела пожелать спокойной ночи донне Эстебанье и помолиться перед изображением Божьей матери, как вдруг ее обергофмейстерина стала с беспокойством к чему-то прислушиваться.

- Что с тобой, Эстебанья? - быстро спросила королева.

- Мне сейчас показалось, будто я слышу шаги в коридоре, который...

- Ты пугаешь меня. Кто может быть в" коридоре, дверь которого выходит в мою спальню. На меня эта дверь, заставленная картиной, и без того всегда наводит страх, а ты еще увеличиваешь его!

- Я не понимаю, - проговорила Эстебанья и твердым шагом подошла к портьере, отделявшей спальню от будуара. Приподняв тяжелый занавес, она издала невольный крик изумления. Анна Австрийская, испугавшись, схватила сонетку, желая позвать камер-фрау.

- Король! - шепнула Эстебанья.

В эту минуту Людовик, пройдя мимо нее, вошел в будуар.

- Не трудитесь, ваше величество, не зовите ваших слуг на помощь. Это - я!

- Вы, ваше величество, в такой необычный час...

- Быть может, я пришел некстати, - сказал Людовик, проницательно взглянув на королеву. - В таком случае прошу прощения! Я желаю быть один с королевой! - прибавил он, обращаясь к Эстебанье.

Обергофмейстерина поклонилась и вышла в соседнюю комнату. Она была убеждена, что над головой ее повелительницы собирается гроза. Насколько она любила Анну Австрийскую, настолько всегда ненавидела ее мрачного супруга!

- Вы удивлены, ваше величество, что я наконец-то воспользовался моим правом посещать собственную супругу в любое время? - начал Людовик.

- Действительно удивлена, ибо до сих пор вы не вспоминали об этом праве, чем заставили и меня совершенно забыть о нем.

- Позвольте мне перейти к делу, ваше величество!

- По вашему лицу, сир, я вижу, что не сердце ваше, то есть не чувство любви ко мне побудило вас нанести мне этот ночной визит. Простите, если я признаюсь вам, что меня страшат ваши мрачные взоры!

- Страшиться должен только тот, кто чувствует себя в чем-нибудь виноватым, - отвечал холодно Людовик, внимательно наблюдая за быстрым движеньем руки королевы, пытающейся спрятать письмо дальше в кружево, густо окаймлявшее ворот и грудь ее ночной одежды.

- Виновным может называться только тот, кто замышляет какое-нибудь зло, ваше величество. Я полагаю, что скорее с вашей стороны есть вина, чем с моей!

- Вы не остановите меня своими надменными речами, на этот раз они относятся не к королю, а к вашему супругу.

- Я не понимаю разницы между ними, сир! Но как вы могли бы заметить, я уже была готова удалиться в свою спальню. Скажите, обстоятельство, доставившее мне неожиданное удовольствие видеть вас в моих комнатах, в самом деле очень важное?

- Без сомнения, очень важное и безотлагательное! Я прошу вас отдать мне письмо, спрятанное у вас на груди под кружевами.

Анна Австрийская вздрогнула. Ее кроткое прелестное лицо вдруг приняло совершенно другое выражение: она смотрела на короля удивленными глазами.

- Что означает это странное требование, сир? - спросила она холодно и гордо.

- Объяснения после, ваше величество, а теперь я повторяю просьбу вручить мне письмо!

- Очень странная просьба, если учесть, что для того, чтобы обратиться с нею ко мне, вы пришли в такой поздний час потайным ходом. Мне кажется, сир, это похоже на преднамеренную неожиданность, на заранее придуманное унижение!

- А если бы я действительно имел такое намерение?

- Тогда бы я сказала, сир, что оно недостойно вас!

- Достойно, или недостойно, об этом мы теперь судить не будем! Я требую письмо, которое у вас на груди!

- Это неслыханно! - воскликнула королева, грудь Которой высоко вздымалась. - Это более, чем я могу вынести, сир! Неужели испанская инфанта с той минуты, как имела несчастье отдать вам свою руку в безумной надежде найти в вашем сердце любовь, сделалась вашей рабой?

- Сделайте одолжение, без патетических сцен, ваше величество. В данном случае дело в фактах, а не в словах. Я требую письмо, на которое вы сейчас положили вашу руку!

- А я отвечаю вам, сир, что вы не получите его!

- Тогда я как король приказываю вам отдать мне письмо!

- А я отвечаю вам как королева, что остаюсь при своем решении! О, вы имели бы полное право смеяться надо мной, уступи я вашему внезапному капризу!

- Не раздражайте меня, ваше величество, я могу забыть, что вы моя супруга.

- В таком случае я все-таки оставалась бы для вас испанской инфантой!

- Вы ошибаетесь, вы - подданная короля французского, который может принудить вас отдать ему письмо!

- Принудить! - повторила Анна Австрийская, закрывая руками лицо, и горячие слезы отчаянья потекли из ее глаз. - Так вы хотите употребить насилие?!

- Принуждать и наказывать везде, где осмеливаются противоречить моей воле, будь это даже в этих комнатах.

Анна Австрийская не подозревала даже возможности подобной сцены! Гнев короля не знал границ. Она поняла, что он, не задумываясь, поднимет на нее руку и отнимет письмо!

- Итак, - сказала она, с усилием поднимая голову и подавляя слезы, - я в этом мрачном замке значу менее, чем самая последняя служанка! Действительно, для испанской инфанты унизительно проливать слезы из-за насилия над ней. Я никогда не думала, что королева может подвергнуться подобному унижению, но я не желаю доводить вас до крайности! Вот письмо, которое вы требуете! А теперь прошу вас оставить мои апартаменты!

Король поспешно схватил письмо, которое Анна Австрийская, отвернувшись, подала ему. Он едва слышал ее слова, так велико было его желание овладеть документом.

Он быстро развернул письмо, пробежал его глазами, и на лице его выразилось недоумение.

- Письмо не из Лондона, - пробормотал он, устремив испытующий взор на гордо и гневно глянувшую на него королеву. - Это письмо из Мадрида, от вашего брата! - воскликнул он, продолжая читать далее. - Вы, должно быть, сообщили ему очень важные и секретные дела и, по-видимому, следите за ходом политических событий. Я желаю, чтобы подобные вещи больше не повторялись, ибо я буду вынужден выдать мою супругу кардиналу Ришелье, как особу, которой государственные дела и события нашего двора служат темой для переписки, а это у нас зовется изменой! Вы, как моя супруга, уже не испанка, а француженка! Прошу не забывать этого!

При упоминании имени Ришелье королева невольно содрогнулась. Она поняла, что все пережитое ею в эти минуты - дело его ненависти.

- Я полагаю, сир, что разговор наш окончен? - спросила она, с ледяной холодностью принимая обратно письмо.

- Не совсем еще, ваше величество. Я надеюсь найти у вас другое письмо, писанное не родственной рукою.

- Объясните яснее, государь!

- Меня уведомили, что курьер из Лондона проехал заставу.

Король при этом внимательно наблюдал за реакцией Анны Австрийской и заметил, что она вздрогнула.

- Вы пугаетесь, ваше величество? Что же вас испугало?

- Я пугаюсь продолжения вашего допроса, сир, и того, что вам, по-видимому, кажется, что я еще не довольно унижена!

- Прибывший из Лондона курьер не был ни у меня, ни у кардинала, а между тем это был английский государственный курьер! Это очень странное обстоятельство, и служит доказательством, что при моем дворе есть люди, поддерживающие связь с Лондоном! Не можете ли вы мне сказать, кто они?

- Странный вопрос, ваше величество.

- Напротив, он совершенно естественен, ибо, как я сейчас для себя выяснил, вы состоите в тайных отношениях с Мадридом. Но тут есть обстоятельство, еще более оправдывающее мой вопрос! - продолжал король наудачу, желая испытать королеву. - Меня уведомили, что курьер этот был в покоях вашего величества!

- Это бесстыдная ложь, сир! - воскликнула с негодованием Анна Австрийская. - Я только случайно узнала о прибытии этого курьера!

- А! Случайно!

- Он не был в моих покоях и не являлся ко мне, - продолжала Анна Австрийская, не обращая внимания на злобно насмешливый тон короля. - Он был только в галерее и там исполнил возложенное на него поручение.

- Я бы желал узнать имя случая, которому вы обязаны этими свиданиями, ваше величество!

- Хотя этот унизительный вопрос недостоин ни вас, ни меня, сир, я готова исполнить и это ваше желание, но предупреждаю, что оно последнее! Его зовут виконт д'Альби.

- А! Молодой мушкетер из Беарна?

- Он самый, сир. Несколько дней тому назад он жаловался, что у него пропал драгоценный кинжал. Где и кем он был взят, я не знаю, но молодой мушкетер был крайне озабочен, потому что получил этот кинжал от Бекингэма!

- В подарок, стало быть?

- Если бы это был подарок, сир, то виконт, которому я сочувствую, вероятно, легче бы перенес эту потерю! Но кинжал был ему дан герцогом с поручением отдать его в Париже искусному мастеру для вставки в рукоятку одного потерянного драгоценного камня, после чего этот кинжал следовало отослать обратно! Виконт принял поручение, а тут вышел этот, разумеется, крайне прискорбный для молодого небогатого мушкетера случай исчезновения кинжала.

- Это что-то невероятное. Не был ли молодой человек прельщен ценностью оружия и не поддался ли он искушению скрыть его?

- Этого я решить не могу, сир, но не думаю. Я знаю только, что кинжал стоил несколько тысяч розеноблей, и, по уверению мушкетера, был у него украден, - продолжала Анна Австрийская, с удовольствием отмечая, что король внимательно ее слушает. Она надеялась, что ей удастся отомстить кардиналу за его хитрые интриги раньше, чем он того мог ожидать.

- Во всяком случае, нужно немедленно расследовать это дело, - сказал Людовик. - Что могут подумать в Лондоне о моих мушкетерах, если один из них не возвратит доверенную ему дорогую вещь?

- Конечно, сир, можно предположить, что отзывы о ваших солдатах будут не в их пользу.

- Это постыдное дело! - воскликнул король, топнув ногой.

- Прибывшему сегодня из Лондона курьеру поручено взять у виконта кинжал, - продолжала королева.

- И ему не совестно было признаваться, что кинжал пропал?

- Что же ему оставалось делать, сир? - отвечала Анна Австрийская, слегка пожимая плечами.

- Он должен отыскать ее, если только...

В это время королю пришла в голову мысль, что вся эта история могла быть лишь мистификацией, и королева могла выдумать ее с целью отвлечь его от настоящего следа. Поэтому он неожиданно прибавил:

- Прежде всего я хочу поговорить с мушкетером!

- Это вы можете сделать сейчас же, ваше величество, так как виконт теперь дежурит в галерее. Обергофмейстерина, которая ждет в соседней комнате, приведет его, если вы желаете.

- Не трудитесь, - ответил подозрительный Людовик. - Я сам позову мушкетера. Я надеюсь, вы позволите мне расспросить его в вашем присутствии.

- Я и на это согласна, - кротко отвечала королева, будучи уверенной, что виконт все сейчас поймет.

Король быстро прошел по безлюдным передним комнатам к галерее и велел мушкетеру д'Альби идти за ним в покои королевы.

Этьен понял сразу, что произошло нечто неприятное, и боялся, не попало ли в руки короля письмо, привезенное курьером Бекингэма и переданное виконтом королеве через герцогиню де Шеврез.

Войдя в будуар, он по спокойному и уверенному виду королевы мгновенно понял, что дело касается чего-то другого, и при первых же вопросах короля обо всем догадался.

- Вы мушкетер д'Альби?

- Точно так, ваше величество!

- Будете ли вы отвечать мне только правду?

- Точно так, ваше величество!

- Известно ли вам что-нибудь о чужом кинжале?

- Точно так, ваше величество!

- Отвечайте мне подробнее, а не так, как будто хотите заставить меня высказаться, - вспылил король. - Говорите, что стало с кинжалом?

- Его у меня украли, ваше величество.

- Это всякий может сказать. Разве вы спали, когда приходил вор? Соберите свои мысли, мушкетер. Я принимаю это дело очень близко к сердцу и советую вам подумать хорошенько над тем, как вы оправдаетесь.

- Кинжал герцога Бекингэма украден у меня одним человеком, ваше величество, который заслуженно пользуется очень дурной славой!

- Вы знаете его имя?

- На днях, после многих стараний, я наконец узнал его. Мерзавца зовут Жюль Гри.

- Так вы получили кинжал обратно?

- Нет, ваше величество!

- И курьер герцога уехал с пустыми руками?

"Так, - подумал Этьен, - теперь-то я напал на след". Затем он прибавил вслух:

- Нет, ваше величество, курьер по моей просьбе остался до завтра.

- Это ваше счастье! Я не хочу, чтоб честь моих мушкетеров была запятнана! Надеетесь ли вы получить кинжал завтра?

- Точно так, ваше величество!

- Каким образом?

- Я имел намерение просить завтра аудиенции вашего величества!

- Аудиенции? Для чего?

- Чтоб просить о помощи, ваше величество!

- Мушкетер, и просите о помощи! - проворчал король.

- Точно так, поскольку речь идет о сражении не с кинжалом в руке, а за кинжал! В данном случае я не достаточно силен, чтоб снова завладеть им.

- Кто же этот вор, которого вы назвали мне?

- Он сын Пьера Гри, - ответил Этьен.

- И этот-то человек, по-вашему, обладает такой особенной силой?

- Сын Пьера Гри, внезапно исчезнувший...

- О! Ваши дальнейшие показания начинают утверждать меня в мысли, что вы не совсем чисты в этой истории! Как? Вы говорите, что человек, обвиненный вами в воровстве, внезапно исчез?

- Передав кинжал в другие руки, ваше величество! По-видимому, он совершил воровство только по поручению другого лица!..

- И вы знаете, кто этот другой?

- Знаю, ваше величество. Обманутый вор не преминул открыть мне его имя, - ответил мушкетер.

- По-видимому, дело запутывается! Настоящий вор сваливает вину на другого?

- Который, если верить ему, скрывает кинжал у себя.

- Так вам следует вытребовать его у него!

- Для этого-то, ваше величество, у меня не хватает сил, или, вернее сказать, могущества!

- Как так! Что же это за могущественная личность хочет обогатиться шпагой герцога Бекингэма?

- Очень знатная придворная особа, ваше величество! - отвечал Этьен.

- Так назовите же ее мне, мушкетер!

- Кардинал де Ришелье, ваше величество! Король, в высшей степени пораженный, вздрогнул.

- Что вы сказали? - переспросил он, нахмурив брови.

- Похититель, у которого в свою очередь отняли кинжал, объявил мне, что он находится у кардинала Ришелье.

- Понимаете ли вы, чем рискуете, выдвигая подобное обвинение?

- Ваше величество! Я никого не обвиняю, я прошу только расследовать дело.

- Просьба ваша будет исполнена. Но горе вам, если вы меня обманули.

- Осмеливаюсь только просить, ваше величество, чтоб дело было сохранено в глубочайшей тайне.

- Будьте завтра утром вместе с курьером в моем кабинете и приготовьтесь идти со мной к кардиналу. Там мы узнаем все обстоятельства дела.

Д'Альби поклонился королю и довольно улыбавшейся Анне Австрийской и вышел из будуара.

- Мы завтра увидимся, ваше величество, - сказал Людовик более приветливым голосом. - Спокойной ночи.

XIII. КТО ПОБЕДИТ?

Ришелье не подозревал, что над его головой нависла грозная туча, и менее всего ожидал опасности со стороны королевы. Он был вполне уверен, что Анна Австрийская чувствительно поражена первой стрелой его мести, а сегодняшняя неприятность была только началом, за которым должен был последовать целый ряд неприязненных действий. Если Ришелье ненавидел, он успокаивался только после уничтожения жертвы.

Сегодняшний ночной визит короля был лишь прелюдией к новым оскорблениям и враждебным действиям кардинала против Анны Австрийской. Он хотел, чтобы эта надменная королева, осмелившаяся пренебречь его любовью, постоянно чувствовала тяготеющую над ней его руку и горько раскаялась в том, что отвергла могущественного советника короля Людовика!

Поздно вечером, встав из-за своего письменного стола, Ришелье наслаждался мыслью, что королева в эту минуту, быть может, ломает руки от отчаянья и заливается слезами в своей комнате. Он надеялся, что король пришел вовремя, что письмо Бекингэма попало в его руки. При этой мысли язвительная улыбка появилась на обычно неподвижном лице кардинала. Он, могущественный властелин Франции, торжествовал поберу.

Он считал, что у него еще есть средство сделать королеве неприятность. У него был кинжал герцога Бекингэма, который принес ему Жюль Гри. Он тут же вспомнил, что этот человек все еще томится в тюрьме. Ришелье совсем забыл о нем, и только теперь ему пришло на память, что он намеревался этого довольно-таки неглупого малого взять к себе на службу. Он решил повидать его на следующий день, щедро заплатить ему за время, проведенное в тюрьме, и таким образом поставить его в полную зависимость. Приняв решение, кардинал отправился спать.

Возвратясь на свой пост, виконт д'Альби понял, что ему удалось не только помочь королеве выйти из затруднительного положения, но и угадать самые тайные ее мысли и намерения. Когда он сообщил Анне Австрийской о пропаже кинжала, она обещала ему свое содействие через короля. Но дело было затруднено тем, что местопребывание украденного оружия было пока неизвестно. Но неожиданно Этьен встретил Жюля Гри - в ту самую минуту, когда два швейцарца в благодарность за оказанную кому-то услугу, тащили его в тюрьму. Жюль Гри был до того взбешен этим вероломным поступком Ришелье, что, узнав мушкетера, закричал ему, что кинжал у кардинала и чтоб он взял его у него, так как он, Жюль Гри, не может оставить его у себя, но и не хочет, чтоб он достался неблагодарному кардиналу!

Когда д'Альби сообщил королеве эту интересную новость, она очень обрадовалась и объявила, что оставит кинжал на сохранение у кардинала до удобного случая наказать его за его же хитрость! Этот удобный случай теперь представился. Д'Альби понял тайную мысль королевы.

Заняв снова свой пост в галерее после удачно закончившегося допроса, он в душе смеялся, представляя себе досаду кардинала. Почти вслед за ним поспешно прошел и король в занимаемую им часть дворца.

Рано утром пришла смена, и Этьен немедленно отправился к курьеру герцога Бекингэма. Этот молодой англичанин, ловкий джентльмен, служивший при английском посольстве в Париже, пользовался особенным расположением Бекингэма. Он доверял молодому барону Гранвилю самые тайные свои поручения.

Барон Гранвиль, остановившийся в отеле английского посольства, был весьма удивлен столь ранним визитом д'Альби, ибо находился еще в постели.

- Это вы, виконт! - приветливо воскликнул он, увидев молодого мушкетера, к которому был искренне расположен. - Откуда так рано? Неужели вы уже выспались?

- И да, и нет, как хотите! Я не устал, но еще и не спал.

- В таком случае, клянусь честью, у вас железная натура. Но скажите, виконт, что вас привело ко мне? По вашему лицу я вижу, что случилось что-то очень для вас приятное.

- Як вам с просьбой, барон.

- Слушаю вас, и готов выполнить ее.

- Вы должны пойти со мной к королю.

- Гром и молния! Такой просьбы я никак не ожидал от вас! Что же случилось? Это необходимо?

- Король желает этого!

- Как! Король Людовик знает о моем пребывании в Париже?

- Он знает еще больше, барон.

- И то, что я послан герцогом?

- Знает и это!

- Вы пугаете меня, виконт!

- Почему это? - спокойно спросил д'Альби.

- А что если королю известно также о возложенном на меня поручении? Говорите все, виконт. Случилось что-нибудь? Меня ждут неприятности?

- Вовсе нет! Король желает, чтоб я через несколько часов привел вас к нему в кабинет.

- Правду, виконт, говорите правду! Король знает что-нибудь о письме...

- Избави Бог! - перебил д'Альби озабоченного англичанина. - Король полагает, что вы присланы герцогом за кинжалом.

- Вы шутите, виконт!

- И не думаю. Я ведь вам говорил, что получил в подарок от вашего герцога дорогой кинжал, украшенный бриллиантами.

- Я знаю его. Это действительно ценное оружие.

- Этот кинжал на обратном пути в Париж был у меня похищен мошенниками,. действовавшими по приказанию герцога д'Эпернона и, вероятно, кардинала! Первый из этих мошенников был наказан мной в Лондоне, второй - здесь в Париже, и только третий ушел от меня. Но у этого-то и был кинжал! Он надеялся получить за него у кардинала хорошую плату. Но вышло иначе: кардинал отнял у него кинжал, а его велел засадить в тюрьму.

- Но что общего имеет вся эта история со мной?

- Это вы сейчас узнаете, барон! Кинжал до сих пор находится у Ришелье. Но так как ваше прибытие не осталось секретом для короля, то, желая придать делу другой оборот, а заодно и отомстить кардиналу, я объявил королю, что вы приехали в Париж с поручением взять у меня кинжал, который герцог якобы дал мне, чтоб я отдал его здесь в починку.

- Превосходно! Таким образом вы избавили меня от крайне неловкого положения, виконт. Благодарю вас!

- А вместе с тем я нанесу кардиналу чувствительный удар, - добавил д'Альби.

- Кардиналу Ришелье? Клянусь честью, если вам это удастся, мой герцог от души порадуется! Но как вы хотите это устроить, виконт? Ришелье, между нами говоря, едва ли не самое могущественное лицо во Франции. Берегитесь!

- Король очень недоволен, что дорогой кинжал вашего герцога пропал.

- И он хочет помочь вам отыскать его?

- Не мне, барон, ради Бога, забудьте это! Вам он хочет помочь отыскать кинжал, чтобы в Лондоне не говорили, будто по вине мушкетера пропала дорогая вещь.

- Теперь я все понимаю! Это великолепно! - засмеялся курьер Бекингэма.

- Король хочет сам расследовать дело, для этой цели я должен привести вас к нему. Теперь вы предупреждены, барон!

- Раз так, мы можем идти. Чем скорее и неожиданнее мы будем действовать, тем вернее успех! А вы наверняка знаете, что кинжал еще у него в руках?

- Я надеюсь... Во всяком случае, он должен будет признать, что он у него был.

- Но кинжал, насколько я знаю, был отличной работы и не нуждался в починке!

- Вы ошибаетесь, барон! Посмотрите! - воскликнул Этьен, торжественно держа в поднятой руке великолепный смарагд. - Этот камень по моей неосторожности вывалился в дороге. Тогда это меня очень огорчило, а теперь я вижу, что это просто удача.

- Поспешим же, виконт, - воскликнул молодой англичанин. - С нетерпением желаю быть свидетелем поражения кардинала!

- Думаю, нам предстоит это удовольствие, - отвечал д'Альби, спеша с бароном к Лувру. - Но этот человек обладает таким неимоверным присутствием духа и так хитер, что до последней минуты будет пытаться удержать за собой победу. Я хорошо его знаю!

Молодые люди прибыли во дворец, и д'Альби, не желая быть замеченным кардиналом, проводил англичанина окольными путями к покоям короля.

Войдя в передние залы, они нашли их совершенно пустыми, ибо было еще слишком рано. Но дежурный адъютант получил накануне распоряжение проводить мушкетера и курьера герцога Бекингэма к королю сразу же по их приходу.

- Вы подтверждаете ваше вчерашнее показание? - спросил Людовик мушкетера, холодно, но довольно вежливо отвечая на почтительный поклон англичанина.

- Я подтверждаю, сир, что все сказанное мной ранее оправдывается на деле!

- Вы отвезете вашему герцогу кинжал, с которым здесь вышла странная история, - обратился король к курьеру. - Я сам вручу вам это оружие, и желаю только, чтобы вы умолчали у случившемся здесь.

- Приказание вашего величества будет исполнено,

- Одно обстоятельство только может помешать на , ваше величество, - осмелился заметить д'Альби, - кинжал, к сожалению, не починен.

- В чем состоит починка?

- Из оправы выпал замечательной величины смарагд, который потерян. Я должен был отдать шпагу одному из знаменитейших здешних ювелиров, чтобы он вставил в его рукоятку точно такой же камень.

- Идите за мной, - коротко приказал король.

Он велел не докладывать кардиналу о своем визите, желая явиться неожиданно. Пасмурное лицо Людовика недвусмысленно говорило о дурном расположении духа. Д'Альби был в понятной тревоге. Вскоре должно было решиться: кто из двоих - королева или кардинал - останется победителем. Виконт действовал в пользу королевы и решил употребить все силы, чтобы воспользоваться своим выгодным положением. Он знал, что, проиграв, Ришелье возненавидит его, а ненависть могущественного кардинала не та вещь, с которой можно шутить.

У комнат кардинала его свита и слуги с удивлением смотрели на короля, проходившего мимо них с двумя сопровождающими и без доклада вошедшего в покои Ришелье.

Кардинал занимался делами, сидя за заваленным бумагами и картами письменным столом, когда король, оставив д'Альби и курьера в соседней комнате, внезапно вошел к нему.

Ришелье проворно встал, почтительно приветствуя короля, хотя взгляд его выражал величайшее изумление. Однако он не ожидал ничего дурного для себя и даже не предполагал, что король явился к нему с результатами ночного посещения королевы.

- Вы удивляетесь, ваша эминенция, что я так рано пришел к вам? Но дело мое не терпит отлагательства!

- Как первый слуга вашего величества, я считаю за особенную честь и удовольствие во всякое время исполнять ваши приказания, - заверил с низким поклоном хитрый кардинал. - Подтвердились ли мои верноподданнические донесения, сир?

- Я нашел, что был несправедлив к королеве.

- Как? Так вы сердитесь на меня, ваше величество? Моим намерением было лишь обратить ваше внимание на письмо, которое...

- Я справлялся о нем, - поспешно перебил король кардинала, заметившего теперь, что Людовик был не в духе и что ему, по-видимому, расставили западню. - Письмо, о котором вы говорили, вовсе не так важно, как вы полагали. Оно из Мадрида, и в нем есть вещи, о которых я выразил свое мнение, но это далеко не то, что я ожидал, судя по вашим словам.

- Это непостижимо, сир!.. Кстати, лондонский курьер до сих пор в Париже! Его бы можно было расспросить!

- Что уже и сделано, ваша эминенция.

Ришелье испугался, он понял, что ему что-то угрожает, что его перехитрили! Но он быстро совладал со своим страхом, и к нему вернулись уверенность и присутствие духа.

- Мне крайне любопытно знать, ваше величество, с каким поручением приехал курьер?

- В самом деле, ваша эминенция? Мне кажется, это поручение отчасти касается вас, и не совсем для вас приятным образом.

Король пристально смотрел на кардинала.

- Такие слова, сир! Я не знаю, что я сделал, чем навлек на себя вашу немилость!

- Приступим к делу! Известно ли вам что-нибудь о замечательном кинжале, очень ценном? - спросил Людовик.

Кардиналу пришлось сделать неимоверное усилие над собой, чтобы не выказать своего испуга и гнева. Что означал вопрос короля? Каким образом обстоятельство с кинжалом могло сделаться ему известным? Неужели находящийся в заключении Жюль Гри нашел средство передать королю жалобу? Это было единственно возможное предположение, потому как, по мнению кардинала, никто не мог знать, что кинжал находится у него!

- Вы молчите, ваша эминенция? Молчание есть знак согласия, - раздраженно сказал король.

- Я думаю, сир, как лучше и вернее ответить на ваш вопрос.

- Отвечайте только на то, о чем я вас спрашиваю, и мы постепенно дойдем до цели. Итак, известно ли вам что-нибудь об одном очень драгоценном кинжале?

- Известно, сир. Мне говорили, что отправленный от нашего Двора с тайным поручением в Лондон посол получил такой кинжал в подарок за оказанные им услуги.

- От кого он получил ее?

- Говорят, сир, от герцога Бекингэма!

- Вам, быть может, также сказали, кто был этим послом и какое он имел тайное поручение?

- О последнем я не смею упоминать, сир, а тайным послом двора был, как я слышал, мушкетер.

- А не можете ли вы сказать, ваша эминенция, куда девался этот кинжал? Что говорят об этом?

- Говорят, сир, что нашлись люди, желавшие выведать тайное поручение мушкетера, что между ними произошла драка, во время которой подаренный мушкетеру кинжал, должно быть, пропал.

- Вы высказываете новые подозрения, ваша эминенция. Значит, вы остаетесь при прежней вашей уверенности?

- Я беру на себя ответственность за это, сир!

- За все, что вы сейчас говорили?

- За все, ваше величество!

- В таком случае примите ответственность и за то, что теперь случится, - сказал отрывисто король и, подойдя к двери, отворил ее.

- Войдите! - приказал он.

Ришелье был немало удивлен внезапным движением короля, но его изумление возросло еще более, когда по повелению Людовика явились мушкетер д'Альби и курьер. Он еще не мог охватить всех обстоятельств дела, но видел, что ему грозит неприятность и что следует теперь собрать всю силу и изворотливость своего ума.

- Вы курьер господина герцога Бекингэма? - спросил король, скрестив руки на груди.

- К вашим услугам, сир.

- Когда вы прибыли в Париж?

- Вчера после обеда, сир.

- С каким поручением приехали?

- Герцог Бекингэм поручил мне съездить в Париж и взять у виконта д'Альби кинжал, украшенный драгоценными камнями, который виконт обещал герцогу отдать в Париже хорошему мастеру в починку.

Глаза Ришелье при этом неприятно сверкнули. Он почувствовал заговор. Но очень быстро на бледном его лице появилась саркастическая улыбка, всегда означавшая уверенность в превосходстве своих сил.

- Позвольте задать вам вопрос, милорд, - обратился он к курьеру. - Это было единственное ваше поручение?

Король отвел взгляд от Ришелье и вопросительно устремил его на молодого англичанина.

- Единственное, ваша эминенция. Герцог очень дорожит этим кинжалом.

- И вы знали, что кинжал был отдан мушкетеру? - спросил кардинал.

- Да, я знал это, ваша эминенция.

- Тогда скажите мне, отчего по приезде вы прежде всего обратились к герцогине де Шеврез?

Глаза Ришелье буквально впились в лицо курьера. Он сделал свой первый ход.

- К герцогине де Шеврез? - мрачно повторил король. - Это странно.

- Это обстоятельство очень легко объяснить, сир, - ответил курьер. - Я не знал адреса виконта д'Альби и узнал его от герцогини.

- А что вам ответил мушкетер, когда вы потребовали у него кинжал? - спросил король, между тем как Ришелье с досады кусал себе губы.

- Виконт объявил мне, что, к сожалению, не может отдать мне кинжал, потому что он у него украден, но что постарается сегодня же получить его обратно!

- Теперь я должен сообщить вам, ваша эминенция, что мушкетер утверждает, будто бы похищенный у него кинжал находится в ваших руках. Скажите, правда ли это?

- У меня с некоторого времени действительно находится на сохранении кинжал, сир, - ответил Ришелье, едва сдерживая гнев, - который взят мной у человека очень сомнительной репутации. Но кому он принадлежит...

- Прошу вас показать кинжал, - нетерпеливо перебил его король.

Ришелье подошел к шкафу и отпер его,

- Сомневаюсь, сир, чтоб это был тот самый кинжал, о котором идет речь, ибо, во-первых, он не требует починки, во-вторых, он попал в руки вышеупомянутого человека не в Париже, где, по словам мушкетера, он получил его от герцога, а на дороге из Лондона.

- Можете ли вы указать на какую-нибудь примету, по которой можно убедиться, что это именно тот кинжал, виконт? - спросил король.

- Из его рукоятки потерян один из больших камней, сир, который и было мне поручено вставить, - ответил д'Альби.

- К тому же на кинжале имеется герб герцога Бекингэма, - прибавил курьер.

- Взгляните, ваша эминенция, - сказал король, обращаясь к Ришелье и указывая на едва приметное место, где недоставало камня, - отсюда выпал большой камень, а вот и герб герцога! Что вы скажете на это?

Кардинал все еще не хотел признавать себя побежденным в деле, могущем иметь для него самые дурные последствия и решительно изменить его отношения с королем. Он хотел воспользоваться последним средством, чтобы поразить своего противника. Он знал, что средство это опасное, но надеялся на свою счастливую звезду.

- Я не рассматривал ни кинжала, ни герба, сир, - ответил он. - Я спрятал его как можно дальше, чтобы не казаться вечным спорщиком и человеком беспокойного характера. Но теперь, когда меня принуждают говорить, я все скажу вам, ваше величество!

- Я рад, что мы нашли кинжал, за которым вы приехали в Париж, - обратился король к курьеру.

- Вы улыбаетесь, ваша эминенция? - продолжал он, взглянув на кардинала. - Мне кажется, лицо ваше выражает недоверие и насмешку?

- Прошу прощения, сир, но я настаиваю, что господин курьер приехал в Париж не за кинжалом, - заявил Ришелье.

- Вы должны будете представить доказательства вашей настойчивости.

- Готов, ваше величество! К счастью, я могу доказать, что герцог Бекингэм подарил этот кинжал мушкетеру за оказанную ему важную услугу в Лондоне! И уж очень невероятно предположение, что герцог вдруг пожалел о сделанном подарке и потребовал его назад.

- Доказательства, ваша эминенция! Представьте сейчас же доказательства! Но при одном условии: мне уже надоели все эти интриги и споры! Если вам не удастся в скором времени представить мне доказательства, я не вижу причины верить вашим словам более, чем словам ваших противников! Поэтому поторопитесь! Мне всего важнее то, что мы нашли кинжал и не навлекли на себя в Лондоне худой славы.

Ришелье внутренне содрогнулся. Он почувствовал всю тяжесть этих слов, направленных прямо против него. Тем более, что они были сказаны в присутствии мушкетера и поверенного герцога Бекингэма! Такое унижение было жестоким испытанием для самолюбивого и гордого кардинала, никогда не представляющего себе даже возможности подобной сцены, которая, сверх того, на долгое время отдаляла его от намеченной цели. Но более всего он досадовал на себя за то, что так неумело рассчитал и не смог осуществить свой план. Кинжал, с помощью которого он надеялся нанести удар королеве, сделался оружием, пущенным против него самого. Эта ошибка бесила его, но он все еще надеялся победить.

Ришелье позвонил и распорядился, чтобы к нему немедленно был доставлен Жюль Гри. Тот, кого он так долго держал в заточении, сделался для него вдруг необходимым человеком. От его показаний зависело все! Поэтому Ришелье радовался, что засадил его тогда в тюрьму, а теперь имеет возможность немедленно представить королю необходимое доказательство.

Все находившиеся в комнате с нетерпением ожидали решительной минуты. Кто победит? Наконец дверь отворилась, и солдат швейцарской гвардии ввел в комнату сына Пьера Гри.

Жюль Гри за время своего заточения накопил в своем сердце столько злости против кардинала, что у него было только одно желание - излить ее на обидчика. Увидев перед собой короля с роскошным кинжалом в руке, а позади него мушкетера, он мгновенно составил свой план.

- Как твое имя? - спросил король.

- Жюль Гри, сир.

- Знаком ли тебе этот кинжал?

- Кажется, отчасти знаком, сир.

- Смею ли я просить, ваше величество, позволения представить доказательства, о которых я имел честь говорить? - поспешно вмешался Ришелье.

- Конечно, вы даже обязаны это сделать, ваша эминенция!

Кардинал обратился к Жюлю Гри:

- Я приказываю тебе говорить всю правду о происшествии с кинжалом, - начал он. - Рассказывай, как было дело. Знаешь ли ты этого мушкетера?

- Не могу припомнить! У всех мушкетеров один мундир, и все они кажутся на одно лицо, их трудно различить! - небрежно и видимо неохотно ответил Жюль Гри.

- Где ты похитил кинжал у этого мушкетера? - спросил опять Ришелье.

Сын Пьера Гри бросил вопросительный взгляд сперва на Этьена, затем на короля.

- Я не помню места. Вообще о похищении с намерением поживиться дорогой вещью тут не может быть и речи, - прибавил он с бесстыдной дерзостью. - Будьте милосердны, ваше величество, господин кардинал держит меня в заточении. По его приказанию меня засадили в тюрьму, а я вовсе не виноват.

- Не виноват, - повторил сердито король. - Если ты украл кинжал, то, следовательно, ты вор.

- Избави Бог, сир! Разве можно назвать вором того, кто не оставляет у себя похищенной вещи, а передает ее высшей власти? Я действительно взял кинжал у лежавшего на улице раненого мушкетера, но не для того, чтобы воспользоваться или обогатиться им, а чтобы передать, ибо вещь очень ценная, в руки его эминенции. Как же отплатил мне господин кардинал за мою честность? Обещал мне награду, а вместо этого приказал засадить меня в тюрьму! Разве это не возмутительно, сир?

- Негодяй! - воскликнул Ришелье, будучи не в силах более сдерживать свой гнев. - Разве ты не был в Лондоне?

- Конечно был. И не раз, но что же из этого?

- Не говорил ли ты, что преследовал этого мушкетера из Лондона сюда, что твой брат погиб от его руки, а мушкетер получил кинжал в подарок от герцога Бекингэма?

- Вы одновременно предложили мне столько вопросов, ваша эминенция, что я не успеваю отвечать на них, - сказал Жюль Гри, скаля зубы. Он заметил, что Этьен втихомолку посмеивался, а Ришелье досадовал и злился. - Мало ли что иногда говорится на ветер! Язык-то без костей, мелет, что ему вздумается! Главное дело в том, что я не оставил кинжал у себя, а передал его вашей эминенции. Это обстоятельство избавляет меня от всякой ответственности и вины!

- Мушкетер д'Альби, - спросил король, - признаете ли вы в этом человеке похитителя вашего кинжала?

- Признаю, сир, но вместе с тем осмеливаюсь просить для него милости вашего величества, так как он, видимо, сделал это без намерения украсть оружие!

- И я присоединяю свою просьбу к просьбе виконта, - сказал курьер.

- Это я решу потом, - сказал король. - Теперь же пусть отведут этого человека обратно в тюрьму.

Ришелье, бледный как полотно, был вне себя от негодования за вынесенное унижение.

- Ваша эминенция, - сказал король, когда швейцарец увел Жюля Гри, - дело, как видите, не совсем разъяснилось, между тем курьер ждет получения кинжала. Вы немедленно отошлете его вашему ювелиру и за свой счет прикажете вставить выпавший смарагд, - такова моя воля! Когда кинжал будет готов, передайте его курьеру. Я ничего больше не хочу слышать об этом деле, - перебил Людовик кардинала, хотевшего сказать что-то в свое оправдание. - Исполните то, что я сказал!

Он холодно поклонился кардиналу и в сопровождении д'Альби и курьера покинул комнату.

- Она победила! - прошипел Ришелье. - Но придет и мой черед! Я отомщу!

XIV. СЫН МУШКЕТЕРОВ

Однажды пасмурным зимним утром в калитку маленького замка на улице Шальо постучала странная пара. То были папаша Калебассе и его крестница Жозефина. Он был празднично одет в черный длинный сюртук, старомодную шляпу и панталоны, закатанные кверху из-за грязи на улицах. Они прикрывались от дождя красным зонтиком - таким огромным, что он был похож на движущуюся крышку. Этот зонт старый торговец фруктами устанавливал обыкновенно над своей походной лавочкой, защищаясь от солнца. Папаша Калебассе был очень экономен, хотя у него не было ни жены, ни детей! Но бережливость была, наверное, в его натуре, потому что, если верить слухам, он не имел нужды торговать фруктами, так как несколько лет тому назад ему удалось оказать каким-то знатным господам очень важную услугу, за что они его щедро наградили.

Папаша Калебассе, конечно, не сознавался в этом и смеялся, когда говорили о его богатстве. Об этом мог знать разве что один Пьер Гри, которому Калебассе доводился кумом, так как крестил его дочь Жозефину.

На Белой голубке было хорошенькое в цветочек платье, которое она старательно подбирала обеими руками, чтобы уберечь его от грязи, а плечи ее прикрывал теплый платок. Простенькая шляпка и перчатки, подаренные ей папашей Калебассе, довершали ее скромный наряд. Она была очень мила и грациозна в своих движениях, так мила, что старый Калебассе с удовольствием и гордостью хотел представить ее своей старой приятельнице.

- Точно ли тебе знакома мадам Ренарда, крестный? - робко спросила Белая голубка, - и правда, что она обещала устроить мне место при дворце?

- Неужели ты думаешь, я буду врать тебе, Жозефина? Покупателям своим я, конечно, не всегда говорю правду, но то дело торговое. Тебе же я сказал чистейшую правду! Вотувидишь сама, старая Ренарда - добрейшая женщина.

- Но у кого же она здесь служит?

- У одного знатного мушкетера, купившего этот замок, - отвечал с важным видом папаша Калебассе.

- У мушкетера! О, Бог мой!

- Тише, Жозефина! Она идет. Не робей, главное, не робей! Ведь крестный с тобой, и дело идет о твоем счастье! Подумай, какое ты займешь положение, если станешь судомойкой во дворце и будешь постоянно иметь дело с королевой и придворными дамами? Это не шутка, Жозефина! Главное только не робей.

- Ах, если бы он был здесь, в замке, - взволнованно пробормотала она.

Папаша Калебассе тихонько подтолкнул Жозефину, так как дверь отворили. Ренарда была не очень довольна из-за того, что ей пришлось выйти в сад в такую погоду, но, увидев нарядного папашу Калебассе и стоявшую подле него девушку, она повеселела.

- Входите скорее, - сказала она, - а то совсем промокнете при такой варварской погоде!

- Не помешали ли мы вам, добрая Ренарда?

- В таком случае мы придем в другой раз, мадам Ренарда, - прибавила Белая голубка.

- Госпожа кастелянша, - с достоинством и важностью поправила старушка.

- Конечно, госпожа кастелянша, - проворно поправил Белую голубку папаша Калебассе, дергая Жозефину за рукав.

- Вы нисколько мне не помешали, пойдемте скорее в комнаты, - продолжала Ренарда уже гораздо проще, достаточно, как ей казалось, показав свое достоинство. - Я все объясню вам, а господин маркиз даст вам потом совет, к кому лучше всего будет обратиться.

- Господин маркиз? - с любопытством спросил Калебассе, радуясь тому, что скоро будет иметь честь лично видеть владельца маленького замка. - Но не побеспокоим ли мы господина маркиза?

- Не лучше ли нам это оставить, госпожа кастелянша?

Папаша Калебассе снова дернул Жозефину за рукав.

- Зачем же? - проговорил он шепотом. - Теперь, когда мы уже здесь, мы должны идти дальше во что бы то ни стало! - и, обращаясь к Ренарде, он прибавил громче: - Господин маркиз, как слышно, очень добрый человек?

- О, он очень, очень добрый, папаша Калебассе!

- И он живет в этом замке совершенно один?

- О, кет! Он живет внизу. Там наверху... - Ренарда вовремя спохватилась и запнулась.

- Так не один? - с любопытством переспросил Калебассе.

- Конечно, нет, ведь и я живу в замке.

- Разумеется, - согласился старик, - ведь вы кастелянша!

- Войдите, папаша Калебассе, и вы мадемуазель, - сказала Ренарда, приглашая гостей наверх в свою комнату. - Как ваше имя?

- Жозефина Гри. Папаша Калебассе мой крестный.

- Да, да, он действительно твой крестный и гордится такой дочкой. Скажите, добрая Ренарда, то есть госпожа кастелянша, разве я не прав был, когда говорил, что Жозефина - красавица? А кроме того, она опрятна, старательна и любит порядок.

- Это главное для той должности, на которую вы хотите поступить, мадемуазель Жозефина, потому что на вас будет лежать большая ответственность! У вас в руках будет столько дорогих вещей, что вы не раз ахнете от удивления! В жизни и даже во сне вы не видали такого великолепия! Целые груды серебряных тарелок, блюд, чаш, подсвечников, подносов, вилок, ножей, ложек... О, да всего и не перечесть! И все это на вашей ответственности! Это ужасно! В праздничные дни, когда все серебро было в расходе, я по сто раз пересчитывала и пересматривала каждую вещь!

- Никогда не случалось, чтобы чего-нибудь недоставало? - спросил папаша Калебассе.

- Слава Богу, - никогда!

- И притом место очень почетное, - прибавил старик.

- О, это правда. Все относятся к вам с уважением! Дела не имеешь ни с кем, кроме управителя, заведующего серебром, а он очень хороший человек. Немного любит ухаживать за девушками, - прибавила старушка, сконфузившись, - но он отстает, если видит, что не на такую напал! Дело в том, что с этим народом, мадемуазель Жозефина, надо быть твердой, как скала! Со мной он никогда не позволял себе ничего лишнего.

Эти слова были чрезвычайно комичны в устах старой Ренарды.

- Да, надо уметь заставить уважать себя, - сказал папаша Калебассе.

- Вы совершенно правы, это главное! А умение держать себя имеет большое значение во дворце! Кладовые, где хранится серебро, находятся близ покоев королевы, рядом с комнатами обергофмейстерины, поэтому очень часто приходится говорить с этими высокими особами, - прихвастнула бывшая придворная судомойка. - Иногда случалось, что они давали мне какое-нибудь поручение, причем всегда очень ласково говорили: "будьте так добры, милая Ренарда!"

- Это очень мило с их стороны, это мне нравится, - сказал папаша Калебассе. - Такое именно место я и желал бы для Жозефины!

- Уверяю вас, я ни за что не оставила бы своей должности, если бы господин маркиз так не настаивал, чтобы я приняла место кастелянши этого замка.

- Теперь остается еще обсудить денежный пункт, - сказал старик. - Скажи-ка, добрая Ренарда, госпожа кастелянша, хотел я сказать, - как велико жалование?

- Пятьдесят франков в месяц и, если желаете, бесплатная комната возле кладовых с серебром.

- Пятьдесят франков! - воскликнул в величайшем изумлении папаша Калебассе, всплеснув своими толстыми ладошками. - Пятьдесят франков! Жозефина, скорее, добрейшая госпожа кастелянша, поспешите, пожалуйста, чтоб никто не опередил нас! Ведь это сверхчеловеческое счастье! Такая огромная сумма! Я могу гордиться своей воспитанницей, истинно гордиться!

- С этим я совершенно согласна, папаша Калебассе! Ваша воспитанница - прехорошенькая девушка!

- Теперь скажите нам еще, любезная госпожа кастелянша, к кому нам следует обратиться! Дело это очень и очень меня заинтересовало. Я бы прибил себя, если бы мы опоздали!

- Да, будьте так добры, скажите, госпожа кастелянша, к кому нам следует обратиться? - спросила Жозефина, которая очень хотела уйти с Ночлежного острова и пристроиться к месту, где бы она могла зарабатывать себе на жизнь. - Крестный прав, нас могут опередить.

- Будьте спокойны, милая моя, место будет ваше. Поверьте, оно будет ваше, потому что как только он вас увидит, то непременно влюбится в вас по уши! Я знаю старикашку! - добродушно захохотала Ренарда.

- О ком вы говорите? - спросил папаша Калебассе.

- Про кого же, как не про управителя, заведующего серебром.

- Идите в Лувр и передайте ему мой поклон. Тогда он поймет, что я вас прислала, а когда он еще увидит вас, мадемуазель Жозефина, он просто растает, и вы непременно получите место. Это так же верно, как то, что я стою здесь, перед вами! Впрочем, чтобы дело ваше было еще вернее, я сейчас схожу к господину маркизу и попрошу его объяснить вам, что вы еще должны сделать, - сказала Ренарда и поспешно вышла из комнаты.

- Вот радость-то! Подумай, какие деньги! Пятьдесят франков. Я так рад, как будто мне что-нибудь подарили, - говорил папаша Калебассе вполголоса Жозефине. Кому Бог дал красоту и такой ум, как тебе, тот может высоко подняться.

- Вы по доброте своей, крестный, всегда хвалите меня больше, чем я того стою.

- Тише, идет, - будь же смелее, Жозефина.

Дверь отворилась, но в комнату вошла только Ренарда.

- Маркиз сейчас уходит к своему доктору Вильмайзанту.

- Разве маркиз болен?

- Избави Бог! Но у доктора на излечении один больной мальчик, он часто навещает его, я слышала это от господина Милона, виконта и Каноника. Это самые лучшие друзья господина маркиза.

Белая голубка невольно покраснела при упоминании имею! Милона. - Она не видела мушкетера с того дня, как просила о помощи для Магдалены, хотя дважды старалась застать его, чтобы узнать о судьбе своей подруги.

- Жаль, - сказал папаша Калебассе, - мы, следовательно, не увидим господина маркиза и не получим от него наставлений относительно нашего дела?

- Наш добрый маркиз велел сказать вам, чтобы вы зашли к госпоже обергофмейстерине. Ее слово в этом деле имеет большой вес.

- Ах, это к той знатной даме? - робко спросила Белая голубка.

- Господин маркиз уверен, что госпожа обергофмейстерина примет вас очень милостиво, а я из опыта могу сказать, что донна Эстебанья, которая все может сделать, так как она друг и поверенная королевы, очень добрая и приветливая особа! Встречая меня, она так мило говорила мне всегда: "Добрый день, моя дорогая Ренарда!"

Папаша Калебассе был вполне удовлетворен рассказами старушки.

Он заранее восхищался мыслью, что его крестница сделается такой почетной особой, и не знал, как выразить свою радость. Наконец он дернул Жозефину за рукав.

- Пойдем, Жозефина, - сказал он, - пойдем, мы только задерживаем госпожу кастеляншу, а между тем дорогое время проходит! Мы сейчас же отправимся во дворец, сию же минуту! Вот вам мое честное слово, госпожа кастелянша, как только моя крестница будет принята на это место, вы получите от меня целую меру моих самых лучших груш! Не противоречьте, пожалуйста, я так хочу, а что я обещал, то исполню!

- Благодарю вас за ваши наставления и ласки, - сказала Белая голубка, обращаясь к Ренарде.

- Не стоит, мадемуазель Жозефина, право, не стоит. Передайте мой поклон управителю, слышите! И будьте с ним приветливы! Желаю вам успеха, папаша Калебассе!

Ренарда проводила гостей до калитки и поспешила в замок, чтобы узнать, не нужно ли чего-нибудь маркизу. Он уже выходил из дома, направляясь к старому хирургу.

Вильмайзант действительно сделал все, что от него зависело, чтобы сохранить жизнь этому несчастному, жестоко пострадавшему от огня ребенку. Сперва он почти не надеялся на успех, но, несмотря на это, старался сделать все, чтобы облегчить боли, заживить раны и уничтожить изнуряющую малыша лихорадку.

Не только лицо бедного мальчика, но и тело его было страшным образом обожжено. Один глаз совершенно вытек, и доктор употреблял неимоверные усилия, чтобы спасти другой. Черты лица мальчика были так обезображены рубцами и шрамами, что, вероятно, родная мать не узнала бы своего ребенка! Более сильные ожоги на теле заживали еще медленнее.

Так как ребенок долго лежал без сознания и ничего не ел, то Вильмайзант мог только с величайшею осторожностью вливать ему в рот немного жидкой пищи. Вследствие недостаточного питания силы его не восстанавливались, даже трудно было представить себе, что мальчик сможет когда-нибудь поправиться.

Таким образом прошли месяцы! Неутомимыми стараниями доктора и его помощника ребенку, кажется, удалось сохранить жизнь, - но какую!.. Поэтому, когда маркиз явился к нему, чтобы справиться о своем подопечном, он с сомнением пожал плечами.

- Ему лучше, господин маркиз, он поправился, но только внешне.

- Что вы под этим понимаете?

- Мне кажется, что мальчик потерял что-то такое, чего мы, доктора, не можем ему возвратить.

- Так ли я понимаю вас, Вильмайзант, - рассудок?

- Он ничего не отвечает и положительно ничего не помнит о своем прошлом и последних событиях.

- И вы полагаете, что он потерял способность мышления?

- Мне так кажется, господин маркиз.

- Могу я видеть мальчика?

- Самая большая опасность миновала, вы можете его видеть и даже попробовать говорить с ним, только не испугайтесь!

- Отведите меня к нему, Вильмайзант!

Старый доктор повел маркиза в самую отдаленную и спокойную часть дома, где в маленькой комнате лежал больной ребенок. У постели его сидела ассистент Вильмайзанта.

Когда отворилась дверь и доктор с маркизом вошли, мальчик обернулся. Вид его был ужасным. Маркиз не представлял себе ничего подобного. Волос у него не было, на месте глаза зияла глубокая впадина, другой, еще сильно воспаленный, едва открывался, все лицо было испещрено красными рубцами. Вильмайзант прежде всего старался заживить наиболее опасные места на теле.

- Удалось ли вам узнать его имя?

- Нет, господин маркиз, он не отвечает на наши вопросы и вообще не говорит ничего. Если же он хочет чего-нибудь, то издает какие-то непонятные звуки. Мы пробовали называть разные имена, но только при имени Нарцисс он как будто становится внимательнее! Поэтому мы и зовем его этим именем.

- Удивительно, - тихо проговорил Эжен де Монфор, с состраданием глядя на бедного ребенка, - неужели этот малыш должен быть заменой?..

Потом он спросил:

- Страдает ли он еще, Вильмайзант?

- Нарцисс, милый Нарцисс! - позвал доктор. Больной, казалось, стал внимательнее.

- Болит ли у тебя что-нибудь, мой бедный Нарцисс? Мальчик, очевидно, не слышал или не понял этих слов,

погрузившись в состояние полнейшего безучастия.

- Нарцисс, - сказал маркиз, нагнувшись к мальчику и стараясь рассмотреть его лицо, - ты хочешь сладких фруктов?

Мальчик взглянул на маркиза, но ничего не ответил.

- Как он дает знать, когда просит чего-нибудь? - спросил маркиз.

- Он рукою хватает воздух, а иногда издает неясные звуки, - отвечал Вильмайзант.

- И вы еще не смогли добиться от него ни одного понятного слова?

- Нет, господин маркиз! Думаю, что испуг, когда он увидел себя в окружении пламени, и последующая боль совершенно умертвили его внутреннюю жизнь. Нам удалось спасти тело, но душевные его способности, как мне кажется, умерли навсегда!

- Это, конечно, более чем ужасно, - согласился маркиз, глядя на бедного, безучастно лежавшего мальчика, - и вы не имеете никакой надежды хотя бы в далеком будущем?

- Кем бы мы были, господин маркиз, если бы не надеялись и не употребляли все новых стараний, - отвечал врач. - Наука, которой я служу, пока немного может сделать, но она беспрерывно добивается новых успехов! Быть может, когда тело будет совершенно здорово и крепко, тогда пробудится и дух, но, по моему мнению, к этому нас может привести только одно средство, господин маркиз!

- Назовите мне его, мой добрый старый друг!

- Я много об этом думал и пришел, наконец, к убеждению, что только огонь, лишивший мальчика рассудка, может опять возвратить его ему!

- Что вы имеете в виду, я не совсем понимаю вас, Вильмайзант?

- Еще не настало время для этого последнего испытания, господин маркиз, поэтому я не могу будить в вас надежду или обещать успех! Одно только я обещаю вам: я приложу все старания, чтобы сохранить жизнь этого несчастного ребенка, и в будущем готов заботиться о нем и облегчать его страдания!

- Испытайте все средства, не останавливайтесь ни перед какими жертвами, и будьте уверены, что мы, четыре мушкетера, называющие мальчика своим сыном, хотя и не можем достойно наградить вас за ваш труд, но, во всяком случае, не останемся неблагодарными!

- Самой лучшей благодарностью и величайшей радостью будет для меня успех, - отвечал доктор маркизу.

Пока происходила эта сцена у постели маленького Нарцисса, папаша Калебассе и его крестница, под защитой огромного красного зонта, приближались к Лувру.

Перейдя подъемный мост, переброшенный через широкий ров, Калебассе остановился и осторожно стал опускать свои засученные кверху панталоны, затем осмотрел свою шляпу и бросил короткий, оценивающий взгляд на наряд Жозефины.

- Скоро судьба твоя решится, - сказал он, - но как нам лучше сделать, к кому пойти прежде - к обергофмейстерине или к управляющему?

- Ваша воля, крестный! Как вам кажется лучше!

- Знаешь ли, дитя мое, я полагаю, мы пойдем прежде к управляющему, с ним безбоязненно можно говорить, а к обергофмейстерине мы сходим после!

Жозефина согласилась, и Калебассе, остановив проходившего мимо лакея, вежливо спросил у него, где можно найти господина управляющего, заведующего серебром.

- Вы желаете видеть управляющего? Это, верно, новая придворная судомойка?

- Да, да, - весело оскалил зубы папаша Калебассе, подавая лакею руку. - Вы точно отгадали, но кто же мог сказать вам? Вы, вероятно, знаете старушку Ренарду?

- Еще бы! Как же мне не знать ее?

- Ну, так вот она-то именно и прислала нас сюда!

- Я лучше сам отведу вас к управляющему, а то вы, чего доброго, заблудитесь в наших коридорах.

- Ах, как вы добры! Вы крайне нас обяжете, - засуетился папаша Калебассе. - А позвольте спросить, как зовут господина управляющего?

- Шарль Пило.

- Пипо! Жозефина, слышишь? Смотри не забудь, Пипо!

- О, конечно, крестный! Пипо, имя нетрудное, - отвечала приветливо улыбаясь Белая голубка, следуя со своим крестным бесчисленными лестницами и коридорами.

Подойдя к одной из дверей, лакей отворил ее и громким голосом сказал:

- Господин Пипо! Эти господа желают говорить с вами!

Господа! - Это слово чрезвычайно польстило тщеславию Калебассе, он принял важную осанку и вежливо поклонился управляющему, искоса наблюдая при этом за своей крестницей, сделавшей при входе грациозный реверанс.

Шарль Пипо, человек довольно комичной наружности, лет шестидесяти, если не более, имел еще густые, совершенно темные волосы и окладистую бороду. Серые глаза его хитровато блестели, а вся фигура являла собой небольшой шар за счет откормленного брюшка.

Пипо широко раскрыл глаза, увидев хорошенькую Жозефину, на старого Калебассе он вовсе не обратил внимания.

Папаша Калебассе очень почтительно извинился за причиненное беспокойство и высказал господину управляющему несколько весьма необыкновенных комплиментов.

- Что вам угодно от меня, господин мой? - спросил Пипо.

Опять "господин". Это очень нравилось продавцу фруктов с улицы Шальо.

- Мое имя Калебассе, - сказал он расшаркиваясь, - а это моя воспитанница и крестница Жозефина!

- А! Очень приятно! Позвольте узнать, чем обязан?

- Добрая Ренарда, прежняя придворная судомойка, посылает вам свой поклон. Она полагает, что вы будете так добры и исполните нашу просьбу отдать бывшее ее, а теперь вакантное место, моей крестнице! Я могу рекомендовать вам Жозефину, как девушку трудолюбивую, надежную и любящую порядок!

- Об этом надо подумать, - сказал Пипо с важностью влиятельной особы.

- Вы, быть может, полагаете, что нам следует переговорить с обергофмейстериной? - спросил Калебассе.

- Вовсе нет, мой милый! К чему это? Моего решения совершенно достаточно.

- Я так и думал, уважаемый господин Пипо, поэтому мы и пришли прямо к вам! Добрая Ренарда говорила...

- Место еще не занято, - перебил управляющий. - Как вас зовут, мадемуазель?

- Жозефина Гри, - отвечала Белая голубка.

- А меня, как я уже сказал, зовут Калебассе, я продавец фруктов с улицы Шальо. Жозефина - моя крестница, и состоит под моим покровительством.

- Очень хорошо, любезнейший господин Калебассе, ваша крестница может сейчас же поступить на вакантное место и остаться здесь. Вам известны условия?

- Старушка Ренарда говорила нам, что содержание состоит из пятидесяти франков в месяц и казенной квартиры.

При последних словах Калебассе серые глаза управляющего заблестели.

- Это верно, - сказал он, - пятьдесят франков в месяц и казенная квартира. Если же ваша крестница заслужит мое особенное личное благоволение...

- Я уверен, что Жозефина приложит все свое старание заслужить его, она доброе, послушное дитя, - уверял Калебассе.

- И если я буду доволен ею, то обеспечу ей еще кое-какие доходы и почетное положение во дворце; она не будет иметь дела ни с кем из дворцовой прислуги и должна будет исполнять только мои приказания; дел у нее будет не очень много, так как все серебро редко бывает в употреблении. Изредка она может навещать вас, одним словом, ей предстоит хорошая и приятная жизнь.

- Благодари же доброго господина, Жозефина, за его милостивые обещания, - сказал папаша Калебассе.

- Она еще застенчива, но это пройдет, - ухмылялся толстяк Пило.

- Не знаю, как и благодарить вас за ваши милости, господин Пило. Я могу считать себя принятой?

- Вы можете спокойно отправляться по своим делам, любезнейший господин Калебассе, ваша крестница сегодня же вступит в свою новую должность!

- В таком случае прощай, Жозефина, будь старательна и послушна, исполняй все, что тебе будут приказывать. Ты ведь у меня добрая девочка! Позвольте проститься с вами, господин Пило, - обратился папаша Калебассе с низким поклоном к управляющему, и по бесконечному лабиринту коридоров Луврского дворца отправился отыскивать выход на улицу.

XV. НОЧЬ В ВЕНСЕНЕ

Холодное и дождливое время, наконец, миновало, настали теплые солнечные дни, деревья и кусты покрылись зеленью и цветами, и пернатые певцы громким пением возвещали наступление весны. Один из таких ясных весенних дней выманил королеву из мрачных стен Лувра, где она не видела еще ни одного радостного дня.

Анна Австрийская в этом году избрала для своей летней резиденции старый Венсенский замок, находящийся у самого Венсенского леса, где прежние короли, а также и Людовик XIII часто охотились.

В замке немедленно начались приготовления. Король был очень доволен ее выбором, так как Венсенский замок был недалеко от Парижа и сообщение с ним не представляло никаких неудобств.

Построенный еще в двенадцатом столетии, замок постепенно преобразился в маленький роскошный дворец. В нем были множество великолепных комнат, оружейная зала, богатая часовня, библиотека, гауптвахта и даже оранжерея. Однако между прислугой и стражей упорно носился слух, что в некоторых коридорах и частях замка по ночам бывает слышен шум и страшная возня и что там видели такие вещи, от которых добрый христианин спасается только крестом и молитвой.

Особенно страшно было в пятиэтажной сторожевой башне "Доньон", которую прислуга замка уже многие годы обходила стороной.

Незадолго до приезда королевы в Венсен в замке случилось происшествие, еще более усилившее суеверие его обитателей.

Сын кастеляна замка никак не хотел видеть в рассказах прислуги проказ нечистой силы, приписывая все происходившее причинам естественным; ему казалось очень натуральным, что во время бурных ночей ветер выл и стучал в старой необитаемой башне, а жалобные крики, раздававшиеся будто бы с верхней платформы и из стенных ниш, он объяснял тем, что совы и ночные птицы свили там гнезда и укрывались в холодное и дождливое время года.

Но оба служителя замка уверяли, что в верхних комнатах башни, где были прежде заключены государственные преступники, один из которых умер и был похоронен без молитвы и отпевания, по ночам расхаживают привидения.

Этим государственным преступником, много лет томившимся в тюрьме, был герцог де Куртри, верный приверженец Генриха Наваррского. Екатерина Медичи велела тайно отвезти его в Венсен и там уморить голодом. Герцог был молод, красив собой, храбр, и только потому, что он однажды предостерег короля Генриха от хитрых козней Екатерины, его постигла такая страшная участь.

Служители упорно уверяли, что герцог де Куртри ходит по ночам в своей белой мантии по комнатам башни, иногда появляется на платформе, и душа его не находит покоя, потому что он был лишен христианского погребения.

Сын кастеляна, молодой решительный и сильный парень, постоянно спорил об этом с обоими служителями и, наконец, объявил, что он положит конец всем этим глупым бабьим сказкам и узнает их первоначальный источник. Для достижения этой цели он в одну темную непогодную ночь, незадолго до прибытия в замок королевы, решил отправиться в башню и, не зажигая огня, дождаться там полночного часа.

Когда наступила ночь, парень пожалел, что дал такое безрассудное обещание, но самолюбие не позволило ему отступить, он не хотел, чтобы над ним смеялись и называли трусом, поэтому действительно отправился в страшную башню, чтобы провести ночь в комнатах, где прежде были заключены государственные преступники.

Во втором часу ночи два служителя, дожидавшиеся парня около башни, бледные и испуганные прибежали в жилище кастеляна и объявили отцу молодого человека, что они слышали пронзительный крик, донесшийся с верхнего этажа башни! Их помертвевшие от испуга лица и уверения подействовали и на старика-кастеляна, человека, впрочем, не робкого, и он тотчас решился идти в башню в сопровождении обоих служителей.

Каждый из них запасся свечами и старым оружием, и они стали подниматься по темным лестницам сторожевой башни.

Когда они наконец поднялись наверх, то нашли парня в одной из комнат со сводчатым потолком лежащим на полу без чувств.

Тщательно обыскав все комнаты и не найдя ничего, они отнесли бесчувственного молодого человека домой, где им удалось через некоторое время привести его в сознание, но он не мог отвечать на вопросы, так как впал в жестокую горячку с бредом и был близок к смерти.

И в настоящее время он был еще болен и, несмотря на общее любопытство, никто не мог узнать от него о виденном и слышанном в башне, потому что призванный к больному доктор строго запретил напоминать ему о случившемся.

Случай этот еще более утвердил веру обитателей замка в сверхъестественные явления в башне. Теперь никто уже в этом не сомневался.

Кастелян строго-настрого запретил всему служебному персоналу упоминать об этой истории, когда в замок прибудет королева со свитой.

Тем не менее одна старая служанка замка не утерпела и рассказала придворным дамам об этом неприятном событии. Они, конечно, от души смеялись над суеверием старушки, тем более, что теперь, когда замок оживился, он совершенно потерял свой мрачный вид, и даже башня не производила уже такого неприятного впечатления.

Большой придворный штат королевы и расставленные у всех подъездов и во всех коридорах часовые несколько уменьшили опасения постоянных жителей замка, а наступившие в это время длинные дни и светлые весенние ночи окончательно прогнали их. Большая часть комнат была занята свитой королевы, и даже в самой сторожевой башне все было прибрано и очищено от пыли, так как королева пожелала однажды посетить верхнюю платформу, чтобы насладиться открывающимся с нее прекрасным видом.

В свите, сопровождавшей в этот день королеву, кроме донны Эстебаньи, маркизы де Вернейль и герцогини д'Алансон, находилась и герцогиня де Шеврез, а также несколько камергеров и других служащих при дворе.

Маркиза де Вернейль, приверженница королевы-матери и неизменная союзница Ришелье, и здесь, в Венсене, глазами аргуса следила за каждым шагом королевы. От ее взоров ничто не ускользало.

Она состояла в постоянных и тайных отношениях с кардиналом, предписавшем ей строжайшее наблюдение и тайный надзор за королевой, особенно с тех пор, как он дал себе обещание отомстить Анне Австрийской за свою неудачу.

При дворе, по-видимому, царствовало величайшее спокойствие с того дня, когда король выразил кардиналу свое неудовольствие за его интриги и когда Ришелье потерпел такое чувствительное поражение. Но это спокойствие было чисто внешним и напоминало вынужденное обстоятельствами перемирие, наступившее только для того, чтобы противники могли собраться с силами для новых решительных действий.

Ришелье стал терпеливо дожидаться случая для нанесения такого удара, чтобы на этот раз оказаться победителем.

Поэтому он разыгрывал из себя домоседа, усердно занимался государственными делами, и своим прилежанием и всесторонним знанием дел добился того, что Людовик постепенно взвалил на его плечи всю тяжесть государственных забот, которую Ришелье нес с терпением, надеясь таким образом полностью забрать в свои руки бразды правления.

Спустя несколько недель после переселения Двора в Венсенский замок, однажды вечером, горничная маркизы де Вернейль в большом волнении вошла в комнату своей госпожи.

Маркиза в этот день была свободна от службы при королеве и посвятила время написанию нескольких писем.

- Что с тобой, Гортензия? - спросила она.

- Секрет, госпожа маркиза, очень важный секрет! Мне открыл его счастливый случай, которым я так удачно воспользовалась, что, надеюсь, госпожа маркиза, вы одобрите меня.

- Рассказывай, что случилось?

- Ее величество час тому назад возвратилась с дамами с прогулки по лесу.

- Я знаю это, Гортензия, я слышала, как экипажи въезжали во двор замка.

- Когда вы, госпожа маркиза, освободили меня на сегодняшний вечер от службы, мне захотелось воспользоваться этим и насладиться прохладной тенью леса, - рассказывала горничная. - Пройдя уже довольно далеко, я увидела на некотором расстоянии возвращающиеся придворные кареты; одна за другой они выехали на дорогу, и я осталась в лесу совершенно одна. Идя по кромке леса, я мимоходом рвала цветы, а затем присела у куста, чтобы привести мои цветы в порядок.

- Я знаю, ты любишь идиллию, - сказала, улыбнувшись, маркиза.

- Вдруг до слуха моего долетел звук, похожий на бряцанье шпор, а вслед за тем мне послышался шорох шелкового платья и потом голоса.

- С тобою никого не было, Гортензия?

- Я была одна, госпожа маркиза. Когда я со своими цветами расположилась у куста, поблизости не было ни одной живой души, тем более я была удивлена, услышав шаги и голоса. Я осторожно приподнялась, чтобы взглянуть на разговаривающих. Густой кустарник скрывал меня, и я могла, незамеченная, приблизиться к ним настолько, чтобы рассмотреть лица и слышать разговор.

- Ну, кого же ты увидала?

- Госпожу герцогиню де Шеврез, - отвечала Гортензия.

Маркиза приподнялась, как будто рассказ горничной только в эту минуту привлек к себе ее внимание.

- Как, герцогиня? А господин со шпорами?

- Он не знаком мне, госпожа маркиза, я никогда его не видела. Должно быть он иностранец, хотя и говорил с герцогиней по-французски.

- Не можешь ли ты описать мне его наружность, Гортензия? Как называла его герцогиня?

- Он молод, глаза у него темные и блестящие, маленькая черная борода и манеры аристократа. С госпожой герцогиней он был очень вежлив и любезен.

- О, я догадываюсь! Как она называла его? Какой титул упоминала? - поспешно спросила маркиза.

- Она называла его господин герцог!

- Это он! Бекингэм! Он в Венсене! - прошептала союзница кардинала.

- Вы, без сомнения, знаете этого иностранца, госпожа маркиза, потому что из их разговора я узнала, что он уже много раз бывал в Париже и имел постоянные встречи с герцогиней де Шеврез.

- Нет никакого сомнения - это он! О чем они разговаривали?

- Госпожа герцогиня выразила иностранцу свое удивление так неожиданно видеть его здесь, но потом она очень любезно приветствовала его и сказала, что одна особа, которую она не назвала, будет в восторге от его неожиданного посещения.

- Рассказывай дальше, Гортензия!

- Иностранец просил у госпожи герцогини ее посредничества, он непременно желал свидания с особой, имя которой они не называли. Статс-дама говорила о невозможности свидания, так как замок наполнен служащими, и пройти незамеченным положительно немыслимо! Иностранец отвечал, что он, во что бы то ни стало, исполнит свое намерение, так как приехал сюда исключительно с этой целью. Госпожа герцогиня напомнила ему об опасностях. "Я не боюсь их!" - с жаром отвечал незнакомец. В это время герцогине должно быть пришла в голову какая-то мысль. "Дело устроится, - сказала она, подумав немного, - если вы будете осторожны и рассудительны! В моей помощи можете быть уверены! Я всеми силами постараюсь устроить вам свидание!"

- Когда, Гортензия? Узнала ли ты это?

- В эту ночь, госпожа маркиза.

- И где?

- Этого я не смогла узнать, потому что герцогиня и ее кавалер удалились от места, где я наблюдала за ними, и медленно пошли вдоль окраины леса. Они говорили так тихо, что я уже не могла их слышать.

- Это очень досадно, Гортензия.

- Надо полагать, что свидание будет здесь, в Венсене, потому что я при прощании слышала слова: "Итак, до свиданья в полночь!" После этих слов герцогиня, которую неподалеку ожидала горничная, отправилась с ней окольными путями в замок, а незнакомец скрылся в чаще леса.

- Эта история крайне романтична!

- Я поторопилась уйти незамеченной и в сумерки пробралась обратно в замок, чтобы сообщить вам об этом странном случае.

- Спасибо тебе, ты оказала мне услугу, и я хочу наградить тебя, - сказала обрадованная маркиза. Сняв с пальца дорогое кольцо, она подала его счастливой горничной, поцеловавшей в знак благодарности руку.

- Скорее, Гортензия, пошли мне Франсуа и скажи, чтобы он сейчас же оседлал себе лошадь.

- Франсуа во дворе, я сию минуту передам ему ваше приказание.

- Пусть он поторопится и придет ко мне, я дам ему поручение! - закричала вслед горничной маркиза. Потом она взяла лист бумаги и написала:

"Вы хорошо сделаете, ваша эминенция, если немедленно по получении этих строк, отправитесь к королю и убедите его посетить замок Венсен. Сегодня ночью здесь назначено свидание, которое надо накрыть во что бы то ни стало! Итак, поспешность и осторожность, первая - чтобы вам не опоздать, вторая, - чтобы приезд короля не стал известным прежде времени".

Оставив письмо без подписи, маркиза сложила и запечатала его. В это время вошел Франсуа.

- Оседлана у тебя лошадь?

- Лошадь готова, госпожа маркиза.

- Сейчас же садись на нее и скачи как можно скорее в Париж.

- Меньше чем за полчаса я буду в Лувре!

- Немедленно по прибытии отправляйся к кардиналу и передай ему это письмо, но только в собственные руки, понимаешь?

- Слушаю, госпожа маркиза.

- Потом ты поспешишь привезти мне ответ господина кардинала.

- Ваше приказание будет исполнено, госпожа маркиза.

- Смотри же, хорошенько спрячь письмо и никому не показывай его.

Слуга с поклоном принял письмо и вышел, чтобы исполнить поручение придворной дамы.

- На этот раз король приедет вовремя, - проговорила маркиза и встала, чтобы заняться своим туалетом. Она собиралась к королеве с намерением остаться при ней весь вечер, несмотря на то, что сегодня не была в числе дежурных дам. На случай же, если бы Анна Австрийская вздумала бы выказать удивление такому рвению к службе, она приготовилась отделаться лестью и уверить королеву, что в тот день, когда ей суждено быть вдали от ее величества, она чувствует себя очень несчастной!

Франсуа, выехав из замка на большую парижскую дорогу, пришпорил своего коня и около десяти часов прибыл в Лувр. Он прямо отправился к кардиналу, но, к величайшей своей досаде, не нашел его дома. После многих расспросов он, наконец, добился от камердинера, что Ришелье в Люксембургском дворце, у королевы-матери.

Не теряя ни минуты, Франсуа снова вскочил на лошадь и понесся по улицам Парижа к Люксембургскому дворцу.

Он объявил слугам, что ему необходимо видеть кардинала по очень важному, не терпящему отлагательства делу, но пока они совещались между собой и пока решились, наконец, доложить кардиналу, прошло еще добрых полчаса.

Франсуа передал Ришелье письмо маркизы, и ему показалось, что кардинал остался доволен им.

- Передай своей госпоже, - сказал он, - что я постараюсь все устроить. Мою благодарность я надеюсь вскоре передать маркизе лично.

Франсуа поклонился и хотел удалиться.

- Одно слово! - крикнул кардинал, - ты сейчас же отправляешься обратно в Венсен?

- Я должен отвезти маркизе ответ вашей эминенции.

- Не проговорись же там, к кому и зачем ты ездил в Париж, слышишь?

- Слушаю, ваша эминенция, - отвечал Франсуа и вышел, чтобы отправиться в обратный путь. Проехав заставу, он слышал, как на городских башнях пробило одиннадцать часов.

Кардинал, под предлогом важных государственных дел, попрощался с королевой-матерью, которую не находил нужным посвящать в свои планы, и возвратился в Лувр. Ровно в одиннадцать часов он был в покоях короля. Чтобы успеть к полуночи в замок Венсен, нельзя было терять ни минуты.

Ришелье вошел без доклада. Увидев его, Людовик подумал, что он пришел мучить его разговорами о делах государственных, поэтому вздохнул с облегчением, когда кардинал заговорил о чудной весенней ночи и о необходимости королю развлечься и устроить охоту.

- Мне кажется, ваша эминенция, - перебил его Людовик, что вы не без намерения говорите о развлечениях.

- А если бы и действительно было так, сир, вы бы рассердились на меня?

- Нисколько, но я желал бы только знать ваши замыслы.

- Позвольте мне лучше молчать, ваше величество.

- Я настаиваю на том, чтобы вы мне все рассказали, ваша эминенция. Если хотите, чтобы я завтра охотился в Венсене, вы должны быть откровенны.

- В Венсене превосходно, сир! И уже завтра!

- Причину, ваша эминенция, я хочу знать причину вашего желания! Опять интрига?

- Вовсе нет, сир! Я осмеливаюсь только просить вас отправиться как можно скорее в Венсен, я позабочусь, чтобы охотничья свита отправилась через несколько часов, так что завтра с рассветом вы можете предаться вашей любимой забаве!

- Но вы не хотите или не можете объяснить мне все подробнее.

- Я повторяю только просьбу, сир, сейчас же ехать и неожиданно появиться в Венсенском замке.

- Вы проводите меня, ваша эминенция?

- Дела не позволяют мне этого, сир!

Король испытующе посмотрел на кардинала, как бы пробуя прочитать что-нибудь на неподвижном его лице.

- Вы находите, что развлечение для меня полезно, восхваляете сияющую звездами теплую ночь, хотите через несколько часов выслать вслед за мною свиту... Все это возбуждает мое любопытство, и я соглашаюсь на ваше предложение, господин кардинал.

Кардинал взглянул на золотые часы, стоявшие на камине.

- Больше половины двенадцатого, - сказал он, - времени терять нельзя.

Король приказал подавать карету, и через несколько минут он уже садился в нее и велел кучеру ехать в Венсенский замок.

В то время, когда маркиза де Вернейль слушала донесение своей горничной и отправляла письмо кардиналу, герцогиня де Шеврез нашла случай остаться на несколько минут наедине с Анной Австрийской, пока две другие статс-дамы занимались своим вечерним туалетом. Королева перед тем изъявила желание пойти в сторожевую башню подышать на платформе теплым весенним воздухом и полюбоваться оттуда чудным небом и сияющими звездами. Статс-дамы должны были проводить ее туда. Хотя королева обыкновенно брала с собою на платформу только донну Эстебанью, им тем не менее следовало находиться поблизости, в нижнем этаже башни.

- Простите, ваше величество, - тихо сказала герцогиня де Шеврез, когда осталась с глазу на глаз с Анной Австрийской. - Простите, если то, что я передам вам, в первую минуту удивит и, быть может, испугает вас!

- Неужели и здесь, в этом уединенном месте, у вас находятся для меня сюрпризы, герцогиня? - улыбаясь и не подозревая ничего, спросила королева.

- А ваше величество не рассердится на меня, если мой сюрприз не удостоится вашего одобрения?

- Я знаю, что вы искренне мне преданы, что вы любите меня, герцогиня.

- Эти слова осчастливили меня, ваше величество, да, я люблю вас, я искренне люблю и почитаю вас, - сказала статс-дама и опустилась на колени перед Анной Австрийской, протянувшей ей руки, чтобы поднять ее.

- Говорите, герцогиня, какое вы имеете необыкновенное поручение ко мне, так сильно вас взволновавшее?

Придворная дама оглянулась по сторонам и, уверившись, что в комнате никого нет и что никто их не подслушивает, прошептала:

- Герцог Бекингэм здесь, в Венсене, ваше величество!

Анна Австрийская вздрогнула и отступила шаг назад,

- К чему объявляете вы мне это, герцогиня?

- Простите, не гневайтесь, ваше величество! Час тому назад герцог прибыл сюда, я видела его и говорила с ним.

- Неосторожный! Что привело его сюда?

- Он умоляет о нескольких минутах свидания! Я также не одобрила его поступка и отказала ему в моем содействии, но он растрогал меня своими просьбами, своим отчаяньем! О, ваше величество, герцог очень несчастен!

Анна Австрийская отвернулась.

- Скажите герцогу, - отвечала она тихим, заметно дрожащим голосом, - что я не хочу и не должна его слушать! Я запрещаю ему всякие попытки видеть меня и ожидаю от него, если он действительно меня любит и уважает, что он не будет стараться встретиться со мной украдкой. Спешите, герцогиня, скажите это безрассудному ослепленному страстью человеку, забывающему, что он рискует честью женщины. Скажите ему, чтобы он в эту же ночь оставил Венсен! Вы не решаетесь, герцогиня?

Георг Ф. Борн - Анна Австрийская, или Три мушкетера королевы. 4 часть., читать текст

См. также Георг Ф. Борн (Georg Born) - Проза (рассказы, поэмы, романы ...) :

Анна Австрийская, или Три мушкетера королевы. 5 часть.
- Будьте милостивы, пожалейте его, ваше величество, - тихо умоляла гер...

Анна Австрийская, или Три мушкетера королевы. 6 часть.
Через несколько минут дверь отворилась и вошел Ришелье. Серая и красна...